Любовь не ржавеет

Я последний раз провела мокрой тряпкой по полу, разогнула затекшую спину, смахнула тыльной стороной руки прилипшие ко лбу волосы и с удовлетворением оглядела комнату. Все вокруг блистало первозданной чистотой. Вымытые накануне оконные стекла сияли хрусталем, тюлевые занавески белоснежными парусами раздувались от малейшего дуновения залетающего из сада ветерка, влажные полы приятно холодили ноги и вокруг не было не пылинки. Я поправила вышитую васильками дорожку и подумала, что так чисто не было с тех пор, как умерла мама. Несколько лет дом стоял закрытым, терпеливо ожидая, когда же, наконец, хозяйка вспомнит о нем, вернется и наведет порядок.

Я тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли, а когда это не помогло, сердито прикрикнула на себя:

― Не смей раскисать! Вычеркни этот период из своей жизни и никогда не вспоминай о нем! Ты совершила ошибку, теперь открой новую страницу и начинай все заново.

Тяжело вздохнув и отлично понимая, что из жизни невозможно выкинуть кусок по своему желанию, любые доводы ― лишь отговорки и все, что натворил в этой жизни, остается с тобой до последнего вздоха, я подхватила ведро с грязной водой и вышла во двор.

Дом у нас частный и не очень большой: три комнаты, кухня, веранда. Имеется телефон, его поставили маме, как врачу, когда телефонизировали район. Дом старый, достался родителям по наследству от бабушки. Отец приложил много сил, пытаясь привести его в порядок. Он, будучи человеком творческим, все же оставался цыганом и умел руками делать все. Думаю, если бы не его внезапная кончина, он бы и до чердака добрался, а так успел обустроить только жилые комнаты. И ещё он успел посадить сад. Теперь деревья уже состарились, без должного ухода некоторые из них погибли, но в целом сад ещё стоял и радовал глаз.

Я обогнула дом и собралась было выплеснуть грязную воду под дерево, как увидела перед соседским двором роскошный серебристый джип. Пораженная явным несоответствием между этим чудом техники и нашей скромной улицей, я, как была с ведром наперевес, так и застыла. Передняя дверца машины распахнулась, и из неё выбрался грузный мужчина. Растительности на голове у него было не много, сквозь редеющие волосы отчетливо просвечивала намечающаяся лысина, но это изъян с лихвой компенсировался пышными пшеничными усами и небольшой бородкой. Мне почудилось в нем что-то очень знакомое, я порылась в памяти, и на ум пришел Николай II. Естественно, с нашим последним Государем быть знакомой я никак не могла, а никого другого вспомнить, хоть тресни, так и не смогла. Давненько я уехала из этого города, многие лица попросту стерлись из памяти, а те, что помнились, под влиянием прожитых лет изменились до неузнаваемости.

Пока я стояла столбом, мужчина подошел к кустам смородины, росшим вдоль забора, и спросил:

― Чего замерла, как заговоренная? Могла бы и улыбнуться! А ещё лучше, поцеловать!

Пока я соображала, как быть, мужчина расплылся в широкой улыбке, в голубых, немного на выкате глазах заплясали чертенята и сразу на месте взрослого человека передо мной явился закадычный друг детства.

― Колька, ты? ― неуверенно спросила я.

― А кто ж еще? Я, конечно! Неужели, не узнала? ― весело хохотнул он.

― Не узнала! ― искренне созналась я.

― Постарел, пополнел, облысел! Так? ― криво усмехнулся Николай.

― Да нет, просто сильно возмужал, ― смалодушничала я.

― А вот ты совсем не изменилась! Как была тонкой девчонкой, по которой я сох, так ею и осталась. А я, между прочим, никогда тебя не забывал. Веришь ли, не было дня, чтоб не вспоминал.

― Да ладно тебе глупости говорить! ― отмахнулась я. ― Что былое вспоминать, когда столько времени прошло? А оно никого не щадит, ни мужчин, ни женщин. И ты, и я давно не те, что в школе были.

― Да уж, много воды утекло. Успели и институты покончать, и ожениться, и разойтись, и дело свое создать, ─ грустно усмехнулся друг детства.

При словах о разводе я насторожилась, гадая, откуда это он узнал о моем разрыве с мужем. К его матери, живущей в соседнем доме, я ещё не заходила. С общими знакомыми, которые могли бы ему обо мне рассказать, не встречалась. А с сами Колькой мы не виделись много лет. Первое время, когда я возвращалась домой на каникулы, он, глубоко разобиженный, старательно избегал меня. А потом я вышла замуж и вообще перестала приезжать в родной город. Выходило, что сейчас мы встретились лицом к лицу и заговорили чуть ли не впервые после окончания школы. Откуда же он узнал? Но тут Николай упомянул про собственное дело, и я поняла, что он имел в виду себя.

― Значит и у него не задалось, ― грустно подумала я и участливо спросила: ― Развелся с женой?

― Я? Ну, что ты! Нет, конечно! ― бесшабашно улыбнулся он. ― Это я Гришку имел в виду, братана среднего. Помнишь его? А сам я не женат и никогда не был. Это занятие не для меня! Я, после того, как ты меня бросила, зарок дал не жениться.

Я не тщеславна и воспоминания о разбитых мужских сердцах никогда не грели мне душу, а после болезненного разрыва с мужем подобные разговоры и вовсе стали неприятны.

― Приехал мать навестить? ― перевела я разговор на более безопасную почву.

― Мать с Мишкиными сорванцами в деревне, а я заехал кое-что взять. И надо же, тебя встретил! Давно приехала?

― Несколько дней назад.

― В гости или как?

― Или как. Жить теперь здесь буду.

― Ты, вроде, замужем была, в Москве жила. Помниться, мать что-то такое говорила, ─ искоса глянул он на меня.

― Я и сейчас замужем, только мы разъехались. Потому и вернулась.

― Ну и правильно! Дома и стены помогают. Чем думаешь заняться?

― На работу буду устраиваться. Я преподаватель русского языка. Попробую найти место в школе.

― Училка, ― ухмыльнулся Николай.

― Она самая, ― в тон ему ответила я.

― Ну, что ж! Нести знания в массы ― дело хорошее, только платят за это копейки.

― Проживу... Эту зиму перекантуюсь как-нибудь, а потом учеников наберу, огород посажу. Не пропаду! ― отмахнулась я.

Никогда не падаешь духом? Узнаю подругу детства. Всегда была упорная.

Я усмехнулась про себя: много ты знаешь про мое упорство и мою силу духа. Житейские невзгоды и не таких, как я, обламывали. Помнишь меня зеленой девчонкой, а у меня за спиной институт, аспирантура, неудачный брак. Была бы упорная, настояла бы на своем, заставила бы Рому разъехаться со свекровью и сохранила бы семью. Воспоминание о муже горько полоснуло по сердцу. Слишком свежа ещё была обида, слишком сильно разочарование. Однако, то были мои собственные, глубоко личные проблемы и обсуждать их я не собиралась.

― Духом падаю, но ненадолго, потом беру себя в руки и все начинаю с начала, ― рассеяно откликнулась я, и это тоже было правдой.

― Молоток! Но это, так сказать, долгосрочные планы, а завтра вечером, что делать собираешься?

― Да ничего особенного! Телевизор посмотрю, почитаю немного и спать лягу.

― Отменяется! Вечер проведешь весело! У меня завтра день рождения. Забыла, небось, подруга дней моих суровых?

Я тихо охнула:

― Действительно, забыла.

― Ладно, прощаю, ― милостиво отмахнулся Николай. ― Ну так вот, праздновать буду у себя на фирме, в узком кругу друзей и родственников. Приглашаю и тебя.

― Я вроде не планировала никуда идти. Ведь только приехала, ― растерялась я.

― А теперь собирайся и приходи. Помнишь еще, где Дворец пионеров находится?

― Естественно! Мы же с тобой туда не один год в драматический кружок бегали.

― Отлично! Теперь там мой офис. Дворец перестал функционировать на заре перестройки, и я взял здание в аренду на пятьдесят лет. Строение хорошее, добротное, только валилось оно потихоньку. Что, в сущности, не удивительно, потому как руки к нему не прикладывались аж с самого семнадцатого года. Хозяина настоящего не было.

― А теперь появился, ― не удержалась я.

Николай сделал вид, что не заметил подначки, и согласно кивнул:

― А теперь появился. Я там все отремонтировал, кое-что перестроил. В общем, конфетку из развалюхи сделал. И денег, между прочим, на содержание не жалею. За те бабки, что я в него вбухал, можно было бы новое здание с нуля построить.

― Зачем же со старым возился?

― Мечту в жизнь воплощал! А мечта денег стоит, на неё нужно тратиться не скупясь! Мне этот дом всегда нравился. Я, когда пацаном в театральный кружок бегал, всегда представлял, как хорошо было бы жить в этих хоромах. Ну, и престиж фирмы не последнюю роль сыграл. Офис в центре города, в старинном особняке очень, знаешь ли, способствует созданию имиджа. Раз такое здание держу, значит денежки имеются.

― Действительно имеются или просто пыль в глаза пускаешь? ― улыбнулась я.

Николай, как в детстве, завелся с полоборота. Обиделся, вспыхнул и с чрезмерной горячностью выпалил:

― Имеются, имеются и немалые! Не сомневайся! Пока ты там по столицам моталась, я здесь свою строительную империю создал. Если б ты после школы не уехала в Москву, со мной осталась, теперь бы императрицей была!

Я сделала вид, что не поняла намеки и насмешливо фыркнула: «Так-таки и империю!», чем ещё больше подлила масла в огонь.

Бывший дружок набычился, сделал шаг вперед и агрессивно выпалил:

― А ты не насмехайся! Назвать можно по любому, только суть в том, что я создал самую крупную в городе строительную фирму. Все лучшие заказы мои. Пойдешь по улицам, увидишь хорошее новое здание, знай, я строил.

Мне уже наскучило его дразнить, и я серьезно кивнула:

― Запомню.

Моя покладистость остудила Колькин пыл. Он моментально упокоился и продолжал уже совсем другим тоном:

― Ну и ладушки! А на день рождения жду! Посмотришь, чего я добился, пока ты по столицам шастала.

Тут бы ему и остановиться, но он не удержался и добавил:

― Может пожалеешь, что не захотела за меня замуж идти и сбежала в Москву.

― Перестань, Коля, ― страдальчески поморщилась я. ― Своих неприятностей хватает и ворошить прошлое желания нет.

Николай понял, что переборщил и примирительно поднял руку:

― Ладно, шучу. Забудь и приходи. Старых знакомых увидишь. У меня и братаны, Гришка с Мишкой, работают, и жена Мишкина Татьяна трудится. Всех у себя пристроил! Люблю, когда вокруг свои, им доверия больше.

― Обещать не буду, но может и приду, ― с сомнением протянула я.

― Жду завтра к восьми вечера.

Николай коротко кивнул, развернулся и размашисто зашагал к своей калитке. Я задумчиво посмотрела ему вслед, выплеснула воду под дерево и побрела назад.

― Надо же, как крутит нас жизнь! Николай, мой неизменный друг на протяжении всех детских лет, стал крутым бизнесменом, империю местного масштаба построил. Хотя, если подумать, ничего удивительного в этом нет. У него всегда присутствовала практическая жилка. Помню, в четвертом классе мы прочитали книгу «Тимур и его команда». Мне она так понравилась, что я загорелась желанием создать такую же. Николай, которому я с великой горячностью изложила свою идею, покачал головой:

― Не, Настюха! Это не по мне. На фиг нужно за так на чужих людей корячиться? Хватит того, что матери помогаю. Работать будем за деньги! Я знаю, как все организовать.

И ведь правда знал! Не поленился, обошел все дома на ближайших улицах и предложил местным обитателям наши услуги. Причем, уговаривая воспользоваться невесть откуда свалившейся помощью, особо напирал на то, что любая работа будем выполняться за символическую плату. Заручившись согласием нескольких, самых сердобольных женщин, быстро сколотил команду из местной ребятни и приступил к работе. С утра до вечера мы таскали ведра с водой, пололи чужие огороды, кололи и складывали в поленницы дрова. В общем, трудились на совесть, а Николай был у нас командиром. Нет, он не филонил, вкалывал наравне с нами, вот только расчет за проделанную работу получал единолично. Нам не давал ни копейки и на все вопросы отговаривался, что деньги поступают в общественную кассу. Неделю ребята терпели и безропотно трудилась, потом в недрах коллектива стало нарождаться брожение. Нужно сказать, что произошло это не без помощи Григория, который не жалея сил раздувал назревающий конфликт.

Как-то вечером, закончив работу, мы сидели на старых бревнах возле сарая и дружно мечтали, как распорядимся нашими накоплениями. Гриша воспользовался моментом и подал голос против брата, потребовав немедленно разделить заработанное. Николай возмутился и попробовал было авторитарно прекратить брожение, но Гришку дружно поддержали остальные члены команды и Кольке ничего не оставалось, как пойти домой, вытащить из загашника накопленные сокровища и раздать их соратникам. Вид при этом у него был жутко обиженный и несчастный. После этого он потерял всякий интерес к игре, а без него наша команда, просуществовав ещё два дня, благополучно развалилась.

Николай же, потерпев фиаско, не успокоился и единолично занялся сбором макулатуры и тряпок. К этому бизнесу ребят привлечь отказался, хотя Гришка, пронюхав про новое начинание брата, и предпринимал попытки примазаться. Доверие было оказано только мне, но я его не оценила и возиться с тряпьем не захотела.

― Дурочка! Оно, конечно, грязное, но за него денежки дают. А ради них и потерпеть можно, ― поучал меня дружок.

Получить деньги мне хотелось, но тряпки с костями вызывали отвращение, пришлось ему заниматься этим прибыльным делом в одиночку. Дело оказалось действительно прибыльное и Кольке удалось скопить немалую сумму. Опасаясь происков завидущего и пронырливого Гришки, дружок задумал устроить тайник. Он должен был быть надежным и в то же время обеспечивать быстрое изъятие накопленного в случае опасности. Колька долго маялся, примеривался, и, наконец, решился. Место было выбрано, денежки запрятаны и мой дружок благоденствовал. Думаю, все было бы нормально и никто тайник не нашел бы, если б не страсть тети Симы, его матери, к чистоте и порядку. Однажды, когда пацан ушел на промысел, она затеяла уборку. Пользуясь жарким днем, решила вытряхнуть и просушить все половики, покрывала и домотканые дорожки, имеющиеся в доме. Одним таким покрывалом, сложенным вчетверо, были накрыты стоящие в углу чемоданы. Тетя Сима аккуратно, что б лишний раз не пылить, свернула его, вынесла во двор и энергично тряхнула. И тут во все стороны полетели деньги. Да и как не полететь, если Колька использовал пространство между полотнищами в качестве хранилища своих накоплений. Когда парень вечером вернулся домой, его ждала разгневанная мать, а на столе кучкой лежали все сбережения. С одного взгляда оценив ситуацию, он не стал дожидаться встречных вопросов и кинулся в атаку.

― Нашла, значит! ― с сожалением сказал юный буржуй. ― Плохо! Я тебе сюрприз готовил. Думал на день рождения подарок купить, а теперь уж ничего не получится.

Мать, собиравшаяся выяснить, откуда у сына появились неучтенные доходы, и дать хорошую взбучку, услышав такое, размякла и безропотно вернула все конфискованные деньги.

― Теперь придется тратиться на подарок, ─ горестно жаловался мне Николай, повествуя о проколе с покрывалом.

Когда мы с ним перешли в старшие классы, Николай утильсырьем уже не промышлял, но коммерческие аферы проворачивать продолжал. Видно, была у него в голове такая особая извилина, которая в любой ситуации находила возможность заработать копеечку. В общем, приятель всегда был при деле и из всего умел извлекать выгоду. Было бы странно, если бы он, окончив строительный институт, не организовал собственную фирму и не сумел сделать её доходной и процветающей.

Вернувшись на крыльцо, аккуратно развесила тряпку и отправилась за косой. Начало лета выдалось дождливое, трава, предоставленная самой себе, вымахала по пояс и я решила её выкосить. Справиться со всеми зарослями за один день мне было не под силу, но навести порядок хотя бы у дома следовало.

Возясь в саду, неожиданно услышала быстро приближающийся рев мощного мотора. С того места, где я стояла, ничего видно не было, но в полуденной сонной тишине нашей улочки, чей мирный покой нарушали лишь одинокие прохожие, а появление машины было почти событием, противный визг тормозов вблизи дома не мог не вызвать чувство неясной тревоги. Вслед за этим раздался резкий хлопок закрывшейся дверцы автомобиля и тяжелые торопливые шаги по гравию. Заинтригованная, выглянула из-за угла и успела увидеть, как Николай, странно пригнувшись, взбегает на свое крыльцо.

Наши дома стояли практически рядом, между участками даже забора не было, а граница обозначалась высаженными в ряд кустами. Я привычно нырнула в заросли крыжовника и в следующую минуту уже была на соседской территории. Не теряя времени опрометью бросилась к дому и без церемоний вломилась на веранду, где и обнаружила Николая с небольшим зеркалом в руках. Страдальчески сморщившись, он внимательно рассматривал продольную рану на шее, время от времени осторожно промакивая платком сочащуюся кровь. Услышав шаги за спиной, вздрогнул и нервно дернулся в сторону. Мне показалось, что первым его желанием было скрыться в соседней комнате, но потом он взял себя в руки и остался на месте. Только рану прикрыл платком и сердито покосился на меня.

― Что случилось? ― выпалила я с порога.

― Ничего, ― буркнул друг детства и повернулся ко мне спиной, демонстрируя явное нежелание продолжать разговор.

Но я с такими его приемчиками была знакома с давних пор. Они на меня и тогда впечатления не производили, и сейчас не могли заставить отступить.

― Как это ничего? ― рассердилась я. ― Не успел отъехать и вдруг несешься назад, как оглашенный, а на шее невесть откуда появившаяся царапина. И после этого ты говоришь, что ничего не произошло? За дуру меня держишь? Быстро рассказывай, что стряслось!

Мое поведение было крайне бесцеремонным и никому другому такой вольности независимый, и обидчивый Николай не спустил бы. Но то другие, а то я! Не смотря на пролетевшие годы и взаимные обиды, в моей памяти ещё сохранилась уверенность в своей вседозволенности и я продолжала ею нахально пользоваться:

― Откуда это? Колись быстро!

Приятель тяжело повернулся ко мне всем корпусом и нехотя процедил сквозь сцепленные зубы:

― В меня только что стреляли.

― Как это? Прямо среди белого дня, на глазах у людей? ― охнула я, моментально теряя весь апломб.

― Где ты людей видела? ― рассвирепел дружок. ― На улице ни души! Словно вымерли!

― Но ведь все равно средь бела дня! ― пискнула я.

― Хоть средь бела дня, хоть средь темной ночи, какая разница? вскипел Николай, раздосадованный моей глупостью.

В тот момент ему больше всего хотелось остаться одному, а не отвечать на нелепые расспросы испуганной дамочки, пусть даже давным-давно она была его первой и страстной любовью. Все это я прекрасно понимала, но повернуться и уйти было выше моих сил, поэтому решила сменить тактику и зайти с другого бока.

Выждав минуту, чтобы немного успокоиться и унять противную дрожь в голосе, деловито поинтересовалась:

― Ты видел стрелявшего?

Он коротко кивнул и тут же скривился, потому что резкое движение причинило боль.

― Разглядел?

Николай открыл было рот, собираясь ответить, но потом передумал и решительно бросил:

― Нет. Стреляли из кустов. Листва мешала.

Может кто другой и поверил бы ему, только не я. Слишком хорошо знала дружка, чтоб простодушно купиться на такой ответ. Интонация и торопливость выдали его с головой, и у меня появилась уверенность, что он знал стрелявшего, вот только распространяться об этом не желал. В былые времена я тут же пристала бы с расспросами и, в конце концов, добилась бы правды. Но те времена давно миновали, между нами легло много всякого разного, и я потеряла право на доверие. Поэтому, не стала напирать, сделала вид, что поверила и спросила:

― Почему в тебя стреляли? Знаешь причину?

― Причина всегда найдется, ― повел он мощным плечом.

― Это что ж получается? У тебя есть враги?

Мои расспросы его здорово раздражали, какое-то время он сдерживался, а тут сорвался:

― Враги имеются у каждого! Прожив на свете тридцать с лишком лет нельзя сказать, что никого не обидел, пусть даже ненароком. Думаешь, у тебя их нет?

― Нет, конечно!

Ошибаешься! У тебя, наверняка, они тоже есть, но ты о них просто не догадываешься.

Тут Николай усмехнулся и грустно добавил:

― Но ты особо не печалься, враг, если он настоящий, в конце концов, обязательно даст о себе знать.

От этих слов я почувствовала себя страшно неуютно и, чтоб отвлечься, пробормотала:

― Давай рану посмотрю. Может обработать нужно.

Он отступил на шаг:

― Это не рана, просто царапина. Пуля прошла по касательной и немного содрала кожу. Заклею пластырем, и через неделю следа не останется.

Обыденные словами, но мне вновь стало зябко, захотелось повернуться и уйти.

― Если я тебе не нужна, пойду к себе. Дел полно.

Николай внимательно посмотрел мне в глаза и тихо произнес:

― Ты мне всегда нужна. Не было дня, чтоб о тебе не думал.

Под этим пристальным взглядом я окончательно смешалась, но, не желая уступать, хмыкнула:

― А я считала, что все твои мысли занимает империя.

Не отводя глаз, он медленно кивнул, соглашаясь:

― Она для меня очень много значит, но на первом месте все же ты.

У меня не было никакого желания вступать на скользкую почву выяснения отношений, и я невпопад брякнула:

― Ага! Ну, ладно! Тогда я пошла.

С этими словами выскользнула за дверь и опрометью бросилась к себе. Щеки пылали ярким румянцем, а в душе поселилась неизъяснимая тревога. И это мне здорово не нравилось.

Я не собиралась идти на день рождения. Настроение после отъезда из Москвы было, прямо скажем, минорное, дальнейшая жизнь виделась исключительно в черном цвете, а прошлое казалось одной большой ошибкой. Занимаясь домашними делами, я перебирала в памяти собственные просчеты и корила себя за них последними словами. Однако, ближе к вечеру, когда все дела были переделаны, а копаться в себе надоело, мое настроение изменилось. Неожиданно подумалось, с чего это мне запирать себя в четырех стенах? Не дело это! Раз уж вернулась в этот город и собираюсь в нем жить, нужно налаживать старые связи, обзаводиться новыми знакомыми, а не сидеть дома и кукситься. Решила начать жизнь с новой страницы, ну так и начинай не откладывая! Обретя точку опоры, сказала себе, что для начала не плохо было бы просто выйти в люди.

Дворец пионеров располагался в историческом центре, рядом с собором. На автобусе добралась до главной улицы города, которая раньше называлась Советской, а теперь, согласно новым веяниям, была переименована в Дворянскую. От остановки до бывшего Дворца было рукой подать, и я неторопливо пошла по узкому тротуару мимо двухэтажных домов, дивясь какие же они, оказывается, низкие и провинциальные. Пришла мысль, что после Москвы будет трудно привыкать к жизни в заштатном городе. А ведь когда-то мне очень нравилось гулять по этой улице. Все вокруг казалось большими и солидными, и я свято верила, что именно здесь и находится центр цивилизации. Миновав собор, который в народе носил название Красного, свернула за угол и оказалась в узком переулке, прямо против бывшего Дворца пионеров.

Приятель не врал, теперь здание действительно выглядело совсем иначе. И про немалые средства, вложенные в его реставрацию, он тоже не врал. Если раньше оно был унылым и обшарпанным, то теперь, с выкрашенными в розовый цвет стенами, с новыми дверями и оконными рамами, с сияющей цинком крышей, походило на пряничный домик из немецких сказок. Помню, была у меня такая книга с цветными картинками и мы с Колькой очень её любили. Правда, привлекали нас совершенно разные вещи. Меня завораживали изображения принцев на конях и златокудрых красавиц, которые я могла рассматривать часами. Дружка же подобные глупости не трогали, его интересовали более прозаические вещи. Он по многу раз заставлял меня перечитывать историю о том, как маленький Ганс наказал жадную старуху. Когда он в очередной раз тыкал чумазым пальцем в опостылевшую сказку, я горько жалела, что научилась читать раньше него.

Миновав разросшийся сквер, по мощеной дорожке прошла к главному входу, толкнула тяжелую деревянную дверь и оказалась в прохладном холле с парадной мраморной лестницей. Я уже очень давно не вспоминала тот период, когда мы с другом, увлеченные театральным кружком, дневали и ночевали в этом здании,. Однако стоило ступить под знакомые сводчатые потолки, увидеть окна с разноцветными витражам, как воспоминания разом нахлынули. И вдруг стало необыкновенно грустно. Думаю, я могла бы и всплакнуть по безвозвратно ушедшим годам, но помешал невесть откуда взявшийся охранник.

― Вам кого, гражданочка? Рабочий день окончен. Если что нужно, приходите завтра, ─ прокурено пробасил он и сентиментальное настроение мигом улетучилось.

― Я к Николаю Яковлевичу Сипягину, ― суше, чем хотелось бы, проговорила я.

― Минуточку. Пойду доложу. Подождите здесь.

Охранник исчез за дверью, за которой, насколько помнилось, в былые годы располагался танцевальный зал, а я от нечего делать занялась разглядыванием обновленной роспись на потолке. Неожиданно из комнаты, что во времена нашего детства служила кабинетом директору Дворца пионеров, вышли трое и направились в мою сторону. Группа была настолько колоритной, что я оторвалась от созерцания живописи и переключила все внимание на нее.

Впереди энергично вышагивал невысокий крепыш в пестрой шелковой рубахе навыпуск и темных брюках. Пуговицы на груди были расстегнуты, являя миру густую темную растительность и внушительный золотой крест на толстой цепи. Любая другая, менее мускулистая шея давно бы согнулась под тяжестью этого украшения (то, что это всего лишь украшение, сомнений не было), но только не эта. Хозяин с легкостью нес это вульгарное великолепие, охотно демонстрируя окружающим доказательство своего материального благополучия. Той же цели служил и массивный золотой браслет на одной руке, и часы в золотом корпусе на другой, и два перстня на короткопалых руках.

За ним семенил белобрысый, полноватый мужчина лет тридцати. Он старался идти вровень с крепышом, плечом к плечу с ним, но не мог попасть в такт его шагов и потому постоянно сбивался и отставал. Однако, отставать ему не хотелось и потому он суетливо забегал то с одной стороны, то с другой, заглядывал спутнику в глаза и нервным фальцетом выкрикивал:

― Ты что себе позволяешь, а? Что позволяешь? Кто дал тебе право так разговаривать со мной, а? Ты хоть понимаешь, в чем меня обвиняешь?

Тот же невозмутимо продолжал свой путь, и внимания на мужчину обращал не больше, чем на надоедливого комара, который назойливо вьется вокруг и пищит. Наконец, белобрысый потерял всякое терпение, забежал вперед и загородил дорогу крепышу. Выпятив грудь, он задиристо выкрикнул:

― Нет, объясни мне! По какому праву ты тут раскомандовался?

Коренастый остановился, насмешливо глянул на парня и лениво растягивая слова процедил:

― По какому праву? По праву хозяина, конечно! Я, между прочим, совладелец этой фирмы и кровно заинтересован в её процветании. От этого зависит мое благополучие, и никто не может меня упрекнуть, что я о нем не пекусь.

― Совладелец? Ты? Чушь собачья! Да ты только числишься! Все принадлежит Николаю!

Коренастый грубо оттолкнул белобрысого в сторону, шагнул вперед и бросил через плечо:

― У тебя устаревшие сведения. Так было раньше, а теперь кое-что переменилось.

Потом поднял палец и сурово погрозил парню:

― И я не позволю разворовывать фирму! У меня не Колькин характер и сердце не такое мягкое, я нахлебников, да ещё жуликоватых, не потерплю. Заруби себе на носу и перестань мошенничать, иначе в два счета окажешься на улице. Усек?

С этими словами он неторопливо двинулся к выходу, по пути мазнул меня по лицу коротким, но цепким взглядом темных глаз, и вышел на улицу. Белобрысый же остался на месте, с изумлением глядя ему в след, будто открыл для себя что-то новое и крайне неприятное. Когда же, наконец, до конца осознал сказанное, его лицо исказилось от бессильной злобы.

Третьим в этой компании был смуглый парень, одетый во вполне приличную футболку и джинсы и тем не менее выглядевший каким-то помятым. Все это время он молча шел сзади и в свару не вмешивался, а тут вдруг не выдержал, смачно сплюнул на пол и сердито процедит:

― Прибить мало! Кровосос! Ну, ничего, ты свое ещё получишь! Найдется на тебя управа.

Отведя душу, резко развернулся на пятках и исчез за дверью танцевального зала. Белобрысый поспешил следом.

― Ничего себе компания, ― подумала я. ― Не фирма, а банка с ядовитыми пауками. Сотрудники того и гляди друг другу в глотку вцепятся. Если это та империя, о которой с детства грезил мой друг, то я ему сочувствую.

Наконец, вернулся охранник в сопровождении сияющего и слегка пьяненького Николая. Приятель так и лучился радостью, казалось, ничто не омрачало его прекрасного настроения, а о давешнем приключении напоминала лишь полоска пластыря на шее.

― Пришла все-таки? Молодчина!

― Разве я могла не принять приглашение друга детства? Извини, с подарком вышла неувязка. Заранее ничего не приготовила и потому дарю вот это. Помнится, ты очень хотел его иметь.

Я открыла сумочку и достала потемневший от времени Георгиевский крест.

Приятель глянул на мою раскрытую ладонь и расплылся в довольной улыбке:

― Помнишь, значит, как мы с тобой из-за него подрались!

Еще бы не помнить, если в конфликт были втянуты обе семьи, я заработала фингал под глазом, а ссора была прекращена только благодаря вмешательству Колькиного отца.

История была следующей. Как-то раз мы с другом затеяли обследование нашего чердака, планируя на нем обосноваться и устроить штаб красных командиров. Николай никогда раньше наверх не поднимался и как только увидел, сколько самых разных вещей там навалено, напрочь забыл про все штабы. Охваченный азартом, приятель принялся рыться в ящиках, сундуках и чемоданах. Конечно, ничего ценного там не хранилось. На чердак сносили вещи, которыми уже никто не пользовался, в основном имущество маминых родителей. Но для Кольки весь этот старый хлам представлялся неизведанными сокровищами, которые он с энтузиазмом бросился разбирать. Сначала ничего интересного не попадалось, но потом на дне сундука с одеждой он нашел завернутый в тряпицу крест и сразу же объявил его своим. Мне самой крест нужен не был, но и разбрасываться семейным добром я не собиралась. Решив, что награда по справедливости принадлежит мне, выхватила её из рук дружка и сунула в карман. Возмущенный до глубины души приятель попробовал вернуть сокровище, но я решительно возражала и мотивировала это тем, что оно найдено в нашем доме, среди наших вещей. Николай же яростно доказывал, кто вещь откопал тот, значит, и имеет на неё все права. Сначала мы спорили на чердаке, потом спустились вниз, к общему мнению не пришли и слово за слово пререкания переросли в ссору. На шум выскочила сначала моя мама, потом прибежала тетя Сима, но разнять нас было невозможно. Каждый яростно отстаивал свою позицию и не желал слушать никаких доводов. Конец драке положило вмешательство Колькиного отца, но с приятелем мы не разговаривали дней десять.

Я тоже вспомнила эту историю и улыбнулась:

― Хоть и с большим опозданием, но дарю тебе его.

Колькины глазки превратились в щелочки и хитро блеснули. Помнится, они становились такими всякий раз, когда дружок проворачивал удачную, с его точки зрения, сделку. Именно этот блеск и убедил меня, что подарком я угодила.

Николай сунул крест в карман пиджака и предложил пройтись по зданию. Мы обошли сначала первый этаж, где была устроена приемная и кабинет хозяина, потом поднялись на второй. Я шла по коридору, заглядывала в комнаты и ничего не узнавала. Все было перепланировано, перестроено, перегорожено.

― Ну, как тебе? ― спросил Николай.

На мой взгляд, дом потерял былую прелесть и из старинного особняка превратился в офис средней руки. Однако приятель так гордился проделанной работой, что огорчить его не хватило духу и я, спрятав подальше собственное мнение, выразила восхищение:

― Великолепно! Просто великолепно! И как много людей у тебя работает! Ведь все эти кабинеты заняты, верно?

Слова были насквозь фальшивыми, но я надеялась, что друг не заметит моей неискренности. В конце концов, если не нравилось мне, вовсе не означало, что действительно было плохо. Просто у нас с ним представления о красоте разные, но отрицать, что он проделал гигантскую работу и вдохнул в старое здание новую жизнь, было невозможно. На мое счастье Николай принял слова за чистую монету и с довольным видом кивнул:

― В них сидят сотрудники фирмы, руководители подразделений. Я же говорил, что построил империю. Не поверила, да?

― Поверила! Просто не представляла, что это такое в действительности.

Наконец, осмотр был окончен, мы снова спустились на первый этаж и вошли в бывший танцевальный зал. Я помнила его большим, светлым, гулким от пустоты. Теперь же он стал значительно меньше и был превращен в столовую. Дальняя часть была отгорожена и, судя по аппетитным запахам, там помещалась кухня. Оставшееся пространство было заставлено круглыми столами под клетчатыми скатертями. Гости занимали не все из них, а только те, что стояли ближе к центру, и все равно показалось, что людей в зале много. Увидев, сколько народу собралось на празднование дня рождения моего друга, я удивленно замерла на пороге:

― Я думала, будут только свои!

― А здесь и так только свои! Пойдем, я тебя со всеми познакомлю.

― Не надо! ― испугалась я. ― Все равно никого не запомню, да и чествование именинника уже пора начинать. Народ пришел сразу после работы и умирает от голода.

― Ну, как хочешь, ― разочаровано протянул Николай. ― Собирался похвастаться красавицей-подружкой, но раз ты против...

― Против, ― твердо сказала я.

Провожаемая любопытными взглядами, прошла следом за хозяином к столу в центре зала. За ним уже сидели две женщины и мирно беседовали. Но, как только мы появились, они прекратили разговор и разом повернули головы в нашу сторону. Правда, смотрели по-разному. Если пожилая разглядывала меня просто с жадным любопытством, то в глазах молодой ясно читалась неприкрытая неприязнь.

― Моя жена, Рита, ― кивнул Николай на младшую.

― Очень приятно. Анастасия, ― улыбнулась я, а про тебя усмехнулась: ― А говорил, не женат! Ох, уж эти мужчины!

― Да знает она, как тебя зовут! Я ей сто раз на дню про нас рассказываю, ― отмахнулся приятель и указал на пожилую: -―Марина Ивановна. Мой главный бухгалтер и правая рука. Женщина незаурядного ума и железного характера.

― Ладно тебе, Николай Яковлевич! Вечно надо мной насмехаешься, ― колыхнула мощным бюстом бухгалтер, но по тому, как вспыхнули румянцем щеки, было видно, что похвала босса ей приятна.

Николай приобнял меня за плечи и торжественно сказал:

― Представляю подругу детства и мою первую любовь Анастасию Полоцкую. Я уж и надежду потерял, что она когда-нибудь вернется сюда, а Настя вдруг сделала мне подарок. Приехала, причем не в гости, а на постоянное жительство. И я этому, не буду скрывать, искренне рад. Да что там рад! Я просто счастлив!

Услышав такое, я дернулась и недовольно покосилась на приятеля:

― Что он несет? Совсем обалдел? Не видит разве, что его жена готова расплакаться, а у бухгалтерши от откровений шефа глаза загорелись алчным блеском. Ясно же, что она профессиональная сплетница и теперь его слова, приукрашенные и снабженные пространными комментариями, будут разнесены по всей округе.

Подвыпивший же Николай ничего не замечал и хвастливо продолжал:

― Между прочим, Настин отец был ведущим актером нашего драматического театра. Огромного таланта был человек!

Щеки Марины Ивановны вспыхнули ещё ярче, она прижала руку к необъятной груди в том месте, где, предположительно, должно было размещаться такое же необъятное сердце, и с придыханием вымолвила:

― Так вы дочь Ирины Васильевны!

Я привыкла к подобным восторгам, но обычно их вызывало упоминание о том, что я дочь Аркадия Полоцкого. Отец был красив, играл все заглавные роли в нашем театре и, как я подозреваю, разбил немало сердец местных дам. Подростком я часто ходила на его спектакли и в моей памяти до сих пор сохранились бурные овации, цветы и экзальтированные слезы на глаза женщин. Даже теперь, через много лет после его смерти, в городе ещё оставались поклонницы, помнящие актера Полоцкого. Мама же была врачом в местной больнице и, хотя считалась прекрасным специалистом, широкой популярностью не пользовалась.

Марина Ивановна с жаром выпалила:

― Ваша мама спасла жизнь моей дочери.

Она кивком указала на молодую симпатичную женщину за соседним столом с любопытством прислушивающуюся к разговору.

― Если бы не Ирина Васильевна, я бы потеряла Инночку. Она...

Я очень любила маму. Боль от её утраты ещё не притупилась, хотя со дня смерти прошло уже несколько лет. На глазах невольно навернулись слезы и приятель, который всегда чутко реагировал на перемену моего настроения, тут же заметил их.

Он бесцеремонно прервал излияния Марины Ивановны на полуслове, громогласно потребовав:

― Эй, кухня, поторапливайтесь! Хватит возиться, пора начинать.

Две женщины, суетившиеся между столами, услышав голос хозяина, засновали ещё быстрей. Особенно старалась одна, более молодая и шустрая Она успевала и закуски поднести, и на кухню за лишней тарелкой сбегать, и парой слов с гостями перекинуться. Николай заметил, что я наблюдаю за ней и довольно усмехнулся:

― Татьяна, жена нашего Мишки. Ловкая баба, все умеет: и работать, и мужа в руках держать и детей рожать. А Мишка вон он, рядом с Гришкой сидит.

Я глянула в указанном направлении, где за крайним столом расположилась компания из трех мужчин.

― Тот, голубой рубашке, Гришка, ― продолжал вводить меня в курс дела приятель.

Средним братом Сипягина оказался тот белобрысый, что спорил с крепышом. Был он таким же плотным, как Николай, только волосы чуть потемней и погуще, да усы с бородой отсутствовали. Судя по тому, что второму соседу по столику было за сорок, младшим братом мог быть только молодой парень, которого я тоже недавно видела в холле. Теперь он, сильно подвыпивший, сидел откинувшись на спинку стула и с хмельной улыбкой слушал, что ему втолковывает Григорий. Темноволосый и смуглолицый Михаил совсем не походил на своих братьев, и встреть я его на улице, никогда бы не узнала. С другой стороны, я и Кольку не узнала, хотя дружила с ним с младенческих лет, и все школьные годы просидела за одной партой. Что уж тут говорить о Мишке, который был на восемь лет младше и на которого я никогда внимания не обращала.

Кроме Сипягиных за столом находился мужчина с тонким, интеллигентным лицом, которое можно было бы считать даже красивым, если бы не сведенные к переносице брови и не горькие складки вокруг рта. Если двое братьев что-то горячо обсуждали, бросая время от времени короткие взгляды на соседей справа, то третий гость с отсутствующим видом смотрел в окно и, казалось, его мысли черным-черны и бродят где-то очень далеко и от этой комнаты, и от собравшейся в ней компании.

За столом, на который неприязненно косились младшие Сипягины, сидел давешний крепыш с золотыми украшениями и мужчина лет пятидесяти в сером костюме и галстуке. Мужчина что-то негромко говорил и для пущей убедительности размеренно постукивал ладонью по столу в такт словам, а крепыш слушал и кивал, что, однако, не мешало ему внимательно разглядывать собравшихся. Перехватив мой взгляд, Николай пояснил:

― Мои компаньоны.

― Сколько ж их у тебя? ― удивилась я.

― Двое. Степан Щапов и Андрей Тихомиров.

― Того, в пестрой рубахе, как зовут?

― Степан. Почему спрашиваешь? Понравился? ― ревниво сверкнул глазами приятель.

― Не он сам, а его украшения. Очень впечатляюще выглядят, ― засмеялась я.

― Да, Степан это любит. Считай, не меньше килограмма презренного металла на себе таскает, ― коротко хохотнул Николай. ― А вон тот мрачный, что рядом с брательниками сидит, мой заместитель по производству, Виталий Чертков.

― Много у тебя помощников, ― неопределенно заметила я.

― Иначе нельзя. Дело поставлено с размахом, тут тебе и производство, тут и строительство. Одному за всем не уследить, ― охотно пояснил друг детства, и было заметно, что ему нравится говорить о своих делах.

Мне тоже стало интересно, и я полюбопытствовала:

― Они тоже строители?

― Нет, ― засмеялся Николай. ― Строитель у нас только я, остальные пришли кто откуда. Но теперь мы все строители, раз работаем в этой фирме.

― Чем же ты конкретно занимаешься?

― Жилые дома строю, промышленные объекты возвожу. Берусь за все, что под руку попадается. Я после окончания института пришел работать в наш местный ЖБИ. Начинал с простого инженера, а через два года был уже главным. Сечешь?

Я понимающе кивнула, и довольный Николай пустился в объяснения:

― Завод не особенно большой, но бетонными блоками и конструкциями снабжал весь район. Поработал я там, обжился, с людьми познакомился и, когда началась вся эта свистопляска с приватизацией, я уже был в руководстве. Если хочешь знать мое мнение, наш народ так и не понял, что такое приватизация. Представляешь, у нас рабочие свои ваучеры меняли на ящик водки!

― И что?

― А то! Теперь этот завод принадлежит мне!

― Значит, ты оказался умнее всех?

― А ты не издевайся! Раз смог стать хозяином, управляю заводом так, что получаю прибыль, какая бывшему директору и не снилась, значит умнее, ― стал закипать он.

― Не смеюсь и не издеваюсь, ― пожала я плечами. ― Из простого любопытства спросила.

― Остынь, Коля! Не всякому интересно слушать про твои железобетонные конструкции, ― подала голос Рита, которая до этого не проронила ни слова.

― А про что ещё говорить? ― взорвался супруг. ― Не про тряпки же!

Присутствовать при чужом семейном скандале в мои планы не входило и, стараясь погасить его в зародыше, спросила:

― Компаньоны твои откуда взялись?

Приятель ничуть не изменился со старых времен, все так же моментально вспыхивал и так же быстро отходил. Вот и теперь, услышав вопрос, касающийся любимого детища, сменил гнев на милость и вполне мирно ответил:

― Андрюха руководил строительно-монтажным управлением. У меня занимается кровельными работами, канализацией, подводкой света, газа. Работа хлопотная, требует бесконечных согласований, но он справляется. Очень дельный мужик. А Степан отвечает за деревообрабатывающий цех Двери, рамы и даже паркет мы для своих домов сами делаем.

― У тебя все продумано.

― А как же! Хочешь деньги зарабатывать, думай башкой!

Пока мы беседовали, праздник набирал обороты. Народ дружно налил по первой, выпил, закусил, тут же, не медля повторил и веселье понеслось. При этом гости не забывали, по какому поводу собрались и по очереди произносили здравицы в адрес виновника торжества. Я слушала выступавших, и, хотя говорили они не особенно гладко и по сути одно и то же, можно было понять, что к моему другу здесь относятся с искренней симпатией и уважением. Основной причиной был не столько его организаторский талант, о котором поминал почти каждый, сколько благодарность. Похоже, работы в городе не было и те, кому повезло устроиться на фирму, чувствовали себя счастливыми. Из речей подвыпивших соратников было ясно, что мой приятель хоть и проявил себя жестким и требовательным хозяином, но работников не обижал, зарплату платил исправно и по местным меркам вполне приличную.

Когда веселье достигло апогея, дверь неожиданно распахнулась и в столовую впорхнула жизнерадостная дама с огромным букетом алых роз. В первую минуту мне показалось, что ей уже перевалило за сорок. Однако, приглядевшись, поняла: дама ― моя ровесница, просто из-за некоторой полноты выглядит старше. Правда, её саму недостатки собственной фигуры ничуть не смущали, и она смело облачилась в небесно-голубой брючный костюм. При появлении новой гостьи все до единого оторвались от тарелок и повернули головы в её сторону. Женщина в ответ лучезарно улыбнулась, и на полных щеках заиграли две очень милые ямочки. Одарив присутствующих сияющим взглядом голубых, в тон костюма, глаз, она радостно пропела:

― Салют! А вот и я!

Над столами пронесся неясный шепоток, а дама улыбнулась ещё ослепительнее. Остановив свой искрящийся синевой взгляд на имениннике, она, трогательно прижимая к груди огромный букет, павой поплыла в его сторону. Все испортил насмешливый возглас:

― О, какие люди и без конвоя!

Женщина вздрогнула, запнулась и сбилась с шага. Полуобернувшись, через плечо послала испепеляющий взгляд нахалу. Однако крепыш не смутился, лихо подмигнул ей, и гнусным голосом промурлыкал:

― Нинуля, радость наша! Никак у тебя сложные проблемы организовались, иначе с чего бы ты на такой дорогущий букет разорялась.

Женщина нахмурилась и уже открыла рот, чтобы поставить наглеца на место, но положение спас Николай. Он вскочил с места и пошел навстречу гостье с распростертыми объятиями:

― Нина, какой сюрприз! Не ждал, но очень рад!

Она демонстративно повернулась спиной к задире и голоском, напоминающим перезвон серебряных колокольчиков, прощебетала:

― Николаша, дорогой! С днем рождения тебя! И всяческих благ!

Тут она не сдержалась, обернулась и послала крепышу гневный взгляд, а мне подумалось:

― Если бы взгляды могли убивать, парень уже лежал бы на полу без признаков жизни.

Увлеченная этой занимательной сценкой из провинциальной жизни, я совсем забыла о своих соседках. Но в тот момент, когда Нина своими пухлыми губками потянулась к Николаю, рядом раздался резкий сухой треск. Я вздрогнула, отвела глаза от целующейся пары и увидела Риту с перекошенным от ярости лицом и остатками шариковой ручки в кулаке. Она так крепко сжимала обломки пластмассы, что костяшки пальцев побелели.

Николай взял Нину за кончики пальцев, широким жестом обвел зал и галантно поклонился:

― Прошу, присаживайся и будь моей самой дорогой гостьей!

Все опять испортил Степан. Небрежно развалившись на стуле, он похлопал рукой по соседнему сидению:

― Нинок, красавица наша, присаживайся сюда. Утешь одинокого мужика, как только ты одна и умеешь.

Нина одарила нахала ледяным взглядом, молча прошла к столу, за которым одиноко сидела Инна, и устроилась рядом. Такое пренебрежения явно развеселило Степана, он оперся локтями о стол, наклонился вперед и, растягивая слова, произнес:

― Ох-хо-хо! Ниночка не хочет сидеть рядом с таким греховодником, как я. Боится замараться. Только, смотри не ошибись. Инночка, хоть и выглядит невинной голубицей, а и тебе с твоими талантами фору даст. Она у нас бо-о-ольшая мастерица на всякие штучки!

Инна густо покраснела, вскочила и, со слезами на глазах, выбежала из комнаты. Следом за ней, метнув в нахала ненавидящий взгляд, проковыляла грузная Марина Ивановна. Думаю, Степан на этом не успокоился бы, привязался бы ещё к кому-нибудь, и дело обязательно закончилось бы скандалом, но вмешался Николай.

― Степан, ты в своих шутках переходишь границы. Прекрати, ― строго приказал он.

Младший компаньон с наигранным испугом замахал руками:

― Все, все, Яковлевич! Молчу! Больше ты от меня слова не услышишь.

Николай сделал вид, что не заметил ерничания и покладисто кивнул:

― Вот и прекрасно.

На собравшихся случившееся произвело неприятное впечатление, все забыли про тосты, притихли и перешли на частные беседы. Приятель повернулся ко мне и предложил:

― Выйдем, покурим.

― Да я, вроде, не курю.

― Я покурю, а ты рядом постоишь.

Риту он с собой не позвал, а она, услышав слова мужа, моментально помрачнела.

Не успели мы выйти за дверь, как нас нагнал Григорий.

― Николаша, можно тебя на минутку? ― прошептал он, заискивающе заглядывая брату в глаза.

― Ну, что стряслось? ― добродушно усмехнулся Николай.

― Отойдем в сторонку, ― с неудовольствием покосился на меня младший Сипягин.

Николай рассмеялся:

― Гришка, окстись! Нашел, кого стесняться. Это ж Анастасия, она тебя с пеленок знает.

Григорий понизил голос и просительно зашептал:

― Николаша выручи. Я поиздержался немного, а тут такое дело... в общем, ссуди парой тыщенок.

Старший Сипягин страдальчески крякнул:

― Ну, что ты, Гриша, в самом деле! У меня ж сегодня день рождения! Можешь хоть в праздник оставить в покое и не клянчить деньги? И вообще, куда ты их деваешь? В бочке, что ли, солишь? Я ж тебе хороший оклад положил. Ты не пьешь, не куришь, на девок не тратишься. Куда ты их деваешь?

Григорий потерянно молчал и только виновато моргал белесыми ресницами. Николай ещё немного побухтел, потом вытащил бумажник и сунул несколько купюр брату в руки. Не слушая, как тот бормочет слова благодарности, обратился ко мне:

― Пойдем в кабинет. Поговорить хочу, а здесь не дадут.

Недоумевая, что это ему вздумалось со мной обсуждать, я согласно кивнула.

В вестибюле после душного зала было прохладно. На город уже спустились поздние сумерки, изматывающая жара отступила и на смену ей пришла влажная сырость ночи. Все окна были распахнуты, и с улицы задувал приятный ветерок. Николай прошел к двери с табличкой «Сипягин Н.Я.» и достал из кармана ключ. Пока он возился с замком, я стояла сзади и бездумно смотрела на припаркованные рядом с домом машины. Их корпуса тускло поблескивали лаком в падающем из холла рассеянном свете, а дальше все сливалось в одну сплошную, темную массу. Можно было разглядеть забор и силуэты деревьев, но их очертания были неясны и расплывчаты.

― Как машины заезжают на стоянку? ― проронила я.

― Что? ― не понял он.

― Спрашиваю, как заезжают на задний двор. Я, когда шла по скверу, не видела въезда. И знаешь, меня поразило, как сильно разрослись деревья. А ведь помниться, это мы их сажали в какой-то из субботников.

― А-а, да! Действительно, разрослись. Но ведь не удивительно, столько лет прошло. А машины заезжают через ворота с соседней улицы. Когда ставили ограду, я специально приказал их сделать. Не хотелось вырубать деревья перед зданием и портить вид.

Он закончил возиться с замком и пригласил:

― Заходи.

Приемная, с её плотно закрытыми окнами, обдала нас душным, нагретым за день воздухом. После прохладного холла она показалась парилкой, но Николай, занятый собственными мыслями, этого не заметил. Быстрым шагом пересек комнату, рывком распахнул дверь в кабинет и щелкнул выключателем. Под потолком загорелась огромная люстра, осветив массивную и явно дорогую мебелью. Приятель кивком указал мне на кресло, сам сел за письменный стол и в кабинете повисла тишина. Казалось, он не знал, с чего начать и тянул время. Сначала аккуратно подравнял края лежащей перед ним стопки бумаг, потом переложил на другое место авторучку. Я молчание не прерывала, давая ему время собраться с мыслями. Наконец, Николай вздохнул и спросил:

― Окончательно и бесповоротно решила идти работать в школу?

― А куда ж мне ещё идти? Я преподаватель русской словесности и ничего другого делать не умею, ― удивилась я.

Друг усмехнулся:

― Что-то я тебя не понял. Ты собираешься идти туда потому, что ничего другого делать не умеешь или учить детей твое призвание, и без этого ты жить не можешь? Вот как я не могу без строительства и своей фирмы.

Я задумчиво покачала головой:

- Особой тяги у меня нет. Думаю, когда поступала в институт, мне нравилась литература, а не работа педагога. Только тогда я этого не осознавала, а когда поняла, обратной дороги не было, нужно было зарабатывать на жизнь.

― Отлично! Значит, у моего предложения есть шанс пройти.

Наверное, он ждал, что я заинтересуюсь, начну задавать встречные вопросы и таким образом облегчу ему задачу. Однако я ничего не сказала, просто поудобнее устроилась в кресле и затихла, ожидая дальнейших разъяснений. Он подождал немного, потом хмыкнул:

― Совсем не изменилась! В общем, так! Предлагаю тебе работу. Будешь моим личным помощником.

Это прозвучало настолько неожиданно, то я не сдержалась и фыркнула:

― Каким ещё помощником?

― Обыкновенным. Который в конторе сидит и руку на пульсе всех дел держит. У вас в Москве таких нет? ― моментально разозлился приятель.

― Может и есть, только я с ними не сталкивалась. Никогда не работала в офисе, и знакомых бизнесменов у меня нет.

Тут я немного лукавила. Рома все же был, каким ни есть, бизнесменом и в офисе я его не раз навещала, но распространяться об этом сочла лишним. А Николай между тем с жаром убеждал меня:

― Ничего сложного нет, научишься быстро. И все лучше, чем в школе. Там оклад мизерный, а хлопот выше крыши. Я же тебе очень хорошие деньги платить буду. Твоему окладу в Москве позавидуют!

― Почему предлагаешь это именно мне? Ты здесь всю жизнь прожил, неужели среди знакомых не можешь выбрать кого-то более подходящего?

Николай широко улыбнулся:

― Считай, я это делаю в память о прошлом. Знаешь, ведь, как я к тебе всегда относился. Хочу, чтоб любимая женщина рядом была.

― Перестань! Ни к чему все эти разговоры о любви. Что было, то давно быльем поросло! ― сердито оборвала его я.

Он согнал улыбку с лица и сухо промолвил:

― Ладно, не хочешь про любовь, давай говорить по-деловому. Конечно, у меня свой интерес имеется. Мне действительно нужен личный помощник. А так как человек будет в курсе всех моих дел, то брать на это место чужого не рискну. Тут свой нужен!

― Ну, так и я про то! Возьми своего, но знающего! Я же ничего в этих делах не понимаю!

― Да что тут понимать? ― взорвался Николай.

Вскочив с кресла, ринулся к занимавшим всю стену шкафам и начал яростно шуровать в них.

Я осталась на месте. Рассеяно изучая висящую на стене картину и краем уха прислушивалась, как он сердито пыхтит и гневно хлопает дверцами. Наконец, приятель вернулся к столу нагруженный горой папок, бухнул их передо мной и сказал:

― Сейчас все расскажу, и ты поймешь, что ничего сложного в этом деле нет.

Я обреченно вздохнула и покорно приготовилась вникать в тонкости строительного дела. Он принялся открывать папки и, нервно тыча пальцем в документы, объяснять, какая бумага, откуда пришла и почему она там лежит.

― Ну, что тут особенно сложного? ― кипел Николай. ― Всех делов: на звонки отвечать, входящие документы по папкам раскладывать, да иногда приказы по фирме составлять.

― На эту работу не нужен человек с высшим образованием. Достаточно девочки после школы, ― заметила я.

Мои слова окончательно разозлили его, он не сдержался и заорал:

Я тебя не как специалиста беру, а как человека, которому доверяю. Объяснял же уже, чего дурочкой прикидываешься? Мне нужно, чтобы рядом свой был. Понимаешь, абсолютно свой! Не по крови, не по семье, а по духу! Нутром чую, вокруг что-то плохое заваривается, а что именно понять не могу. Тебя у нас никто не знает, потому и опасаться не станет. Ты случайно можешь увидеть или услышать то, что мне вовек не узнать. Честно говорю, приглашаю тебя на работу в надежде, что ты поможешь мне разобраться в этой... паутине... защитить себя и фирму.

Такой оборот нашей встречи меня удивил. Я пришла на этот день рождения просто развеяться, повидаться с другом детства и никак не ожидала, что у него на мой счет такие далеко идущие планы. Тем более, что мне самой жизнь после возвращения в родной город виделась несколько иначе. В общем, предложение абсолютно не подходило, но обижать приятеля и говорить ему об этом напрямик не хотелось. Стараясь оттянуть время, промямлила:

― Давай прервемся. Мне на минуту отлучиться нужно.

Вернувшись из туалета, застала хозяина кабинета поглощенным просмотром каких-то документов. Решив, что неприятный момент в разговоре миновал, весело объявила от двери:

― А вот и я! Чем ты тут занимаешься без меня?

Приятель отложил бумаги в сторону, поднял на меня глаза и строго спросил:

― Ну, что надумала? Согласна со мной работать?

Я мысленно чертыхнулась и принялась отбиваться:

― Коль, ну что ты ко мне привязался? Я, считай, только вчера домой вернулась, ещё после размолвки с мужем в себя не пришла, а ты мне про всякие ужасы твердишь.

Николай, недовольный моим ответом, раздраженно нахмурился. Зная его взрывной характер, и не желая ссориться в первый же вечер, я примирительно сказала:

― Коля, пойми меня правильно. Всегда рада тебе помочь, но уж очень неожиданное предложение. Ну, сам подумай, какой от меня прок в таком деликатном деле? Не справлюсь я.

Морщинки на лбу у него разгладились, он взял меня за руку и, обдав ласковым сиянием голубых глаз, принялся увещевать:

― Дурочка! Разве можно быть такой неуверенной в себе? Поверь, ты именно тот человек, что мне нужен. Ты и только ты способна помочь мне. Я сейчас нуждаюсь в друге, на которого могу полностью положиться, и который поможет мне разобраться в интриге, что плетется вокруг меня. Ты умная, энергичная, надежная. Ты меня не продашь. Если мы давно не виделись, это не значит, что я все про тебя забыл.

Меня его заявление позабавило. Да, давненько мы не общались с приятелем, и за это время мой светлый образ претерпел в его глазах существенные изменения. Однако услышать о себе такое было лестно, и я не стала спорить.

― Ладно, подумаю, ― вздохнула я, лишь бы отвязаться.

Николай хотел возразить, но я упрямо повторила:

― Подумаю! И не дави на меня. Бесполезно. Если решу прийти, через недельку дам знать.

― Через неделю! Да ты меня без ножа режешь! У меня тут такие дела, а она неделю думать собирается! Завтра! Завтра дашь ответ! Ночи тебя на раздумья за глаза хватит, ― настаивал он.

― Хорошо. Завтра позвоню, ― обреченно кивнула я.

― Вот и договорились! Ночь ты думаешь и завтра прямо с утра звонишь. Записывай телефон.

― Ну и настырный ты!

― Иначе нельзя! ― довольно захохотал он. ― Чуть зазеваешься, сожрут с потрохами.

Получив мое предварительное согласие, Николай моментально расслабился, пришел в отличное настроение и принялся болтать о пустяках.

― Пашу-Каланчу помнишь?

― Конечно!

― На рынке торгует. Ларек со всякой мелочевкой держит. Зажигалки, спички, булавки.

― Да ты что? А помнишь, какой он важный по школе ходил?

― Еще бы! Он тогда нос задирал потому, что брат шмотки из загранки таскал. Ты б на него сейчас посмотрела! Худой, как скелет, сутулый, одет в потертый пиджачишко, весь какой-то дерганый. Хотел с ним поболтать, так он пару фраз промямлил и слинял.

― Надо же, ― сокрушенно покачала я головой.

Паша учился в параллельном классе. Сам он ничего особенного из себя не представлял, но у него был брат, служивший в торговом флоте. Учился парень слабенько, спортсменом был неважным, но ребята за ним табуном ходили и все потому, что у него имелись пластинки всех самых модных зарубежных групп. Характер у Паши был заносчивый и жадноватый, выклянчить у него диск хотя бы на день было делом практически безнадежным. Мой друг у этого жмота ничего не клянчил, он предложил взаимовыгодный обмен, от которого тот отказаться не смог.

Дело в том, что мы с Колькой всегда готовили уроки вместе. И происходило это не только оттого, что крепко дружили и жили по соседству, а ещё и потому, что у нас существовало четкое разделение труда. У Кольки были способности к точным наукам, поэтому он решал задачи по математике и физике, а я их списывала. У меня же было больше склонности к гуманитарным предметам, и в нашем соседском подряде я писала ему и себе сочинения, готовила доклады по истории, наносила обозначения полезных ископаемых на географические карты. Нас обоих такое положение дел очень устраивало, оно позволяло экономить время и избавляло от необходимости ломать голову над нелюбимыми предметами.

Николай не был бы Колькой, если бы не придумал, как ещё извлечь выгоду из нашего с ним творческого союза. В результате, мы с ним стали делать для Паши домашние задания почти по всем предметам, а он за это снабжал нас дисками. Мой оборотистый товарищ и тут углядел возможность подзаработать: он переписывал диски на кассеты и продавал их ребятам.

Позже, когда мы учились уже в десятом классе, Николай не брезговал продажей фотографий, собственноручно переснятых из запрещенного в те времена журнала «Плейбой».

― А Соню Павлову не встречаешь?

― Часто видимся. На государственной службе трудится.

― Ну, как она?

― По-моему, отлично! Работа не пыльная, место хлебное. Должность занимает небольшую, но народ вереницей тянется, и каждый норовит расположением заручиться. Соня не теряется и живет припеваючи.

Павлову я вспомнила не случайно. С ней была связана ещё одна история нашего детства. Все началось с моего увлечения детективами и приключениями. В те времена книг было значительно меньше, чем сейчас, купить их возможности не было и единственным местом, где можно было достать заветный томик, являлась библиотека. Но там таких желающих, как я, было немеряно, поэтому интересные книги перепадали мне крайне редко. Как-то раз я посетовала на свою проблему, и уже на следующий день Николай явился ко мне домой и деловито сказал:

― Сегодня напишешь три сочинения. Одно мне, другое себе, а третье Соньке Павловой.

― А ей с какой радости? ― изумилась я.

― С той самой! ― ответит друг душевный. ― Помнишь, кто у неё мать?

Я не помнила, в чем честно и созналась. Николай поднял указательный палец и со значением прошептал:

― Заведующая городской библиотекой. Ты Соньке сочинения писать будешь, она тебе книжки из маминого загашника таскать. Сечешь?

Я с готовностью кивнула. Чего ж не понять, когда тебе доходчиво объясняют? С той поры я всегда была обеспечена последними книжными новинками.

Мы говорили только о прошлом. Дружно хохотали над проделками, которые учиняли на пару в далеком детстве, охотно вспоминали школьных друзей и старательно избегали касаться нашей взрослой жизни. Неожиданно Николай вспомнил о гостях, прервал себя на полуслове и хлопнул ладонью по столу:

― Все, пора возвращаться! Нас уже, наверное, заждались.

Парадная дверь была распахнута настежь и захмелевшие гости толпились на крыльце, куда вышли проветриться и покурить. Похоже, веселье в отсутствие хозяина совсем сошло на нет, все только и ждали его возвращения, чтобы распрощаться и разойтись по домам.

У входа в столовую мы столкнулись с раскрасневшейся Ниной, которая как раз собиралась уходить. Увидев Николая, она выпустила ручку двери, суетливо поправила слегка растрепавшуюся прическу и нервно улыбнулась. На полных щеках моментально образовались две симпатичные ямочки, которые так понравились мне ещё в прошлый раз.

― Николаша, как хорошо, что я тебя встретила. Мне пора уезжать, а хотелось бы перекинуться парой слов, ― торопливо защебетала Нина.

Ее голос по-прежнему напоминал перезвон серебряных колокольчиков, но теперь в нем слышался еле заметный диссонанс. Нина склонила голову набок и кокетливо спросила меня:

― Позволите умыкнуть Николая?

― Конечно, ― кивнула я и прошла мимо неё в столовую.

Зал был пуст. Только Рита одиноко сидела за столом и скучала, да пожилая женщина возилась на кухне с посудой. Мое появление, судя по хмурому взгляду, Колькину жену не порадовало. Мне эта непонятная неприязнь была в тягость, и я тут же пожалела, что сразу после разговора не отправилась прямиком домой. Решив дождаться возвращения хозяина, попрощаться и сразу уйти, села на ближайший стул и налила себе минеральной воды. Чтоб хоть как-то прервать мрачное молчание, повисшее между нами, сказала:

― Наконец-то духота спала. После дневной жары на улице сейчас очень приятно.

Рита ничего не ответила и продолжала пристально смотреть мимо меня, машинально водя пальцем по ободку стоящего перед ней стакана. Попытка наладить отношения не удалась, и повторять её не имело смысла, поэтому я тоже замолчала.

Николай вернулся довольно скоро. Энергичный и жизнерадостный, он, похоже, даже не заметил недовольства жены. А может, не захотел замечать. Быстро разлив водку по рюмкам, бодро проронил: «Ну, будем!» и выпил. Рита следила за его манипуляциями и страдальчески морщилась. К своей рюмке она не прикоснулась, я тоже пить не стала. Подождав пока хозяин закусит, объявила:

― Домой еду! Устала! Пока доберусь, совсем поздно будет.

Приятель начал горячо уговаривать меня остаться, но я уже решила и твердо стояла на своем. Наконец, он сообразил, что сломить сопротивление не удастся, взял с меня слово, что я обязательно объявлюсь в ближайшее время и сдался.

― Пойдем, провожу, ― вздохнул Николай.

Я открыла рот, собираясь сказать соседке по столу слова прощания, но тут в комнату с громким криком влетела Татьяна. Трясясь и захлебываясь в слезах, она бессвязно выкрикивала:

― Убили! На помощь! Убили!

В первое мгновение мы не поняли, что происходит. Просто удивились и повернули головы в сторону двери. Женщина сглотнула слезы, набрала в легкие воздуха и снова принялась голосить. Только тогда наша троица сорвалась со стульев и кинулась к ней. Столпившись вокруг рыдающей в три ручья Татьяны, мы, перебивая друг друга, засыпали её вопросами. Но она смотрела на нас обезумевшими от ужаса глазами и только громко икала. Вся эта неразбериха продолжалась бы невесть сколько, но следом в столовую вбежал мужчина и сообщил, что на заднем дворе лежит Степан Щапов. Мертвый.

При этом известии Николай моментально забыл про бьющуюся в истерике родственницу и все внимание переключил на вновь прибывшего, а когда, наконец, осознал, что же произошло, развернулся и грузно топая выбежал из комнаты. Вот тут он и показал, чего стоит. Моментально протрезвев, рявкнул во всю глотку на бестолково галдящих сотрудников:

― Молчать!

Все послушно смолкли и замерли на месте.

― Где охранник?

― Я здесь, Николай Яковлевич, ― раздался голос из темноты.

― Вызывай милицию! Срочно! Да гони всех с крыльца в дом. Нечего им по двору шастать.

Охранник направился было к входу, но босс остановил его:

― Собери всех в столовой, потом пройди по комнатам, и шугани всех, кто так обретается. Чтоб до приезда милиции все сидели вместе. Ясно?

― Так точно, ― отрапортовал охранник и четким строевым шагом отправился выполнять приказание.

Гости унылой толпой побрели в столовую, неохотно рассаживались за столы, тихо переговаривались. У всех на лицах ясно читалось потрясение от столь неожиданного завершения праздника. Николай тяжело опустился на стул и со вздохом сказал:

― А ты говоришь, чужака возьми! Вокруг одни свои работают и то неприятностей не счесть.

Я промолчала, понимая, что это просто размышление вслух и никакого ответа от меня не ждут.

Посидев немного с отсутствующим видом, он повернулся в сторону парня, принесшего печальную весть, и крикнул:

― Иди сюда! Расскажи толком, что там произошло!

Тот прервал разговор, подошел и принялся объяснять:

― Мы стояли на крыльце, курили. Вышла Татьяна с помойным ведром и побежала к мусорным бакам. Проходит нескольких минут, раздается крик и она, как сумасшедшая, несется назад. Тычет пальцем за дом и вопит «Убили». Мы с мужиками пошли посмотреть, что там случилось. Глядим, а на заднем дворе лежит Степан.

― Почему решили, что убитый? Может сердечный приступ?

― Какой приступ?! У него в спине дырки от пуль и вся рубаха мокрая от крови. Застрелили его!

― Этого нам только не хватало! Надеюсь, вы там ничего не трогали?

Сотрудник смущенно поморгал и с явной неохотой ответил:

― Как не трогали? Трогали! Степана перевернули на спину. Надо ж было проверить! Может жив! Хотя, с такими дырками в спине, какой он жилец! Ну и натоптали там маленько. Много нас было. Мы ведь, как курили, так всей толпой и кинулись за дом.

― Ясно, ― вздохнул хозяин. ― Теперь жди нахлобучки от милиции. Ладно, иди.

На улице раздался вой сирены, Николай пошел встречать представителей закона и мы с Ритой остались за столом вдвоем. Я с грустью подумала, что рассчитывать на скорое возвращение домой теперь не приходится. Милиционеры, наверняка, не выпустят нас отсюда, пока всех не допросят. Народу тут не меньше десятка, значит, дознание растянется до утра. Я покосилась в сторону своей соседки и удивилась: она явно нервничала. Уставившись невидящим взглядом в стол, она о чем-то глубоко задумалась, не замечая, что беспокойно кусает губы и машинально потрошит бумажную салфетку на конфетти.

― Надо же, как переживает! А ведь вначале показалось, что отношения у них с Николаем не очень, ― подумала я, исподтишка следя за её пальцами.

Можно было бы, конечно, сказать, чтоб так не убивалась. Ее мужу никаких неприятностей случившееся не сулит. Он к происшествию имеет лишь косвенное отношение, только как хозяин фирмы и компаньон погибшего. Однако, после секундного колебания не стала этого делать. Рита желания поддерживать разговор не демонстрировала, так что мое непрошеное сочувствие могло прийтись некстати.

Так и сидела я, скучая, пока мимо нашего стола не прошла Марина Ивановна. До этого бухгалтер беседовала с Татьяной, теперь направлялась в другой конец зала.

― Ну, как она? ― без особого любопытства спросила я.

― Где там! Ей теперь долго в себя приходить. Да и понятно, мертвого найти! Тут никаких нервов не хватит.

― И часто такое случается? ― поинтересовалась я, очень довольная, что нашла собеседницу.

― Что случается?

― Людей у вас часто убивают? ― пояснила я.

― С чего это? ― обиделась Марина Ивановна. ― У нас не Москва и не Ленинград, где бизнесменов, что ни день, стреляют. У нас тихо. Тут, если и убьют кого, так по пьяному делу.

― Ну, а этого тогда за что? Ему ж не голову в драке проломили, а застрелили.

― Ох, не знаю. Сама все думаю, а объяснить не могу. За что его было убивать? Парень он был хоть и шебутной, но хороший, душевный. А уж отзывчивый! Ходил в компаньонах у Николая Яковлевича, а нос не задирал. Если его кто о чем просил, всегда помогал. Скольких людей выручил, это ж не сосчитать!

― Может, его по семейным обстоятельствам убили? Например, любовник жены грех на душу взял? ― выдвинула я конструктивную идею.

― Да не женат он был! ― отмахнулась Марина Ивановна.

― Ну, тогда ревнивый муж свел с ним счеты и отомстил за свою поруганную честь, ― не отставала я.

― Скажете тоже! Какая честь? Он последнее время с работницей нашего ЖБИ шашни крутил. Так она незамужняя, он холостой, какие тут претензии? Мирно все между ними было, он ей крепко помогал.

― А за что ж тогда?

Женщине надоели мои глупые приставания, и она сердито отрезала:

― Не знаю. Пусть милиция разбирается, ей за это деньги платят.

Милиция действительно, не успев приехать, начала разбираться. Прибывшие по вызову сотрудники правоохранительных органов обосновались в кабинете хозяина и теперь туда по одному вызывали присутствующих на вечере. Допрошенные назад в столовую не возвращались, и я решила, что после беседы их сразу отправляют по домам. До нас с Ритой очередь все не доходила и, томясь в ожидании, я совсем извелась от скуки и усталости. Наконец, когда я уже клевала носом, охранник выкликнул и меня.

Человек в форме, что сидел за огромным письменным столом Сипягина, выглядел таким же усталым и невыспавшимся, как и все мы. Устроившись в кресле, я одернула юбку, сложила руки на коленях и застыла в ожидании вопросов. На двух мужчин в гражданском, примостившихся на стульях у стены, старалась не глядеть, хотя их пристальные взгляды сильно действовали на нервы. На представителя же власти мое появления впечатления не произвело: он, как писал, уткнувшись носом в бумаги, так и продолжал строчить, даже головы не поднял. Правда, на приветствие, хоть и невнятно, но ответил. Понимая, что человек находится при исполнении, я сидела тихо и терпеливо ждала, когда он закончит возиться с документами. Наконец, мужчина отложил ручку в сторону и взглянул на меня, но вид у него при этом был такой кислый, что я немного встревожилась. Никаких особых грехов за мной не водилось, перед законом я была чиста, с чего бы это ему глядеть с таким подозрением? Правда, беспокойство длилось лишь мгновение. Я напомнила себе, что время позднее, сотрудник милиции тоже простой смертный, а значит его хмурый вид не имеет ко мне ровно никакого отношения. Моментально успокоившись, я приветливо улыбнулась, считая, что ничего так не способствует налаживанию контакта, как доброжелательность. К моему огорчению человек за столом на этот знак доброй воли не отреагировал, в ответ сухо кашлянул и приступил делу.

― Ну, не хочешь и не надо! ― подумала я, согнала с лица улыбку и переключила все внимание на задаваемые вопросы.

Начал представитель закона с выяснения мои анкетных данных и я честно их выложила; потом поинтересовался причиной приезда в город, тут я полной правды не сказала, решила, что для следствия это не принципиально и ограничилась общими словами; наконец, он перешел непосредственно к событиям злополучного вечера и я очень добросовестно, шаг за шагом, описала все свои действия с момента прибытия в офис и вплоть до появления в столовой орущей благим матом Татьяны. Закончив излагать, с чувством выполненного долга уставилась на дознавателя, ожидая похвалы за свое усердие. Я считала, что заслужила её своей лояльностью и искренним желанием помочь следствию, однако милицейский чин демонстрировать признательность не спешил и казался полностью погруженным в заполнение бумаг. А вот один из тех, кто сидел у стены, вдруг подал голос:

― Значит, вы утверждаете, что в течение всего вечера ни на минуту не расставались с господином Сипягиным и все время находились рядом с ним?

Я повернула голову в сторону говорившего и внимательно посмотрела на него. Неужели я ошиблась и главный здесь не тот, в форме, а этот, в гражданском костюме? С моей точки зрения, слишком молод он был для начальника, но в то же время присутствовало нечто такое в его голосе, что настораживало.

― Вы поняли вопрос? ― с еле заметной ноткой нетерпения спросил молодой.

Я кивнула и лаконично ответила:

― Утверждаю.

Однако, мое заверение его не удовлетворило, и он начал изводить меня, дотошно требуя отчета за каждую минуту, проведенную в офисе. В результате выяснилось, что я отлучалась в туалет, и он тут же вцепился в меня мертвой хваткой:

― Почему сразу не сказали об этом?

― Постеснялась. И потом... Не думала, что это так важно. Я и выходила-то на пару минут.

Мое миролюбие его нисколько не смягчило, и вопросы продолжали сыпаться один за другим. Из того, как они ставились, я сделала неприятный для себя вывод, что милицию интересует мое алиби.

― Неужели меня подозревают? ― изумилась я и стала ещё осторожнее отвечать на вопросы, не желала давать стражам закона даже малейшего повода прицепиться.

Когда допрос пошел по третьему кругу, и я уж было подумала, что ничего интересного не случится, на ум вдруг пришел эпизод с покушением на Кольку. Мысленно ругнув себя за легкомыслие, тут же поспешила рассказать о нем милиционеру. Сообщение его заинтересовало, и он принялся выпытывать подробности. Очень довольная, что могу быть полезной, я добросовестно изложила известные мне факты.

― Отчего сам Николай Яковлевич ни словом не обмолвился, что в него стреляли? ― с сомнением произнес следователь.

― Постеснялся. Николай мужчина крепкий, уверенный в себе, а такие не любят признаваться в своей слабости.

― Какая слабость имеется в виду? ― недоуменно нахмурился собеседник.

― Ну, то, что он испугался, ― пояснила я, раздосадованная его тупоумием.

― А-а-а… ― неопределенно протянул следователь и неожиданно объявил, что удовлетворен ответами и отпускает меня с миром.

Сухо попрощавшись, вышла в холл, по которому бесцельно слонялся охранник и, не сказав ни кому ни слова, отправилась домой. Наверное, я поступила не очень вежливо. Нужно было бы разыскать Николая и попрощаться, но я валилась с ног от усталости, а потому наплевала на условности и поехала отдыхать.

На бывшей Советской, а ныне Дворянской, поймала частника, назвала свой адрес и тут же задремала в углу салона. Очнулась в тот момент, когда машина въезжала на нашу улицу. С трудом разлепив глаза, указала водителю нужный дом и тут с удивлением обнаружила, что против моей калитки стоит большая, темная машина. Хотя фонари на нашей улице горят через один, даже при их тусклом свете внутри неё угадывались три силуэта.

― Пожалуйста, не уезжайте, пока я не войду в дом, ― тихо попросила водителя.

Он секунду помедлил, потом с видимой неохотой кивнул. Не успела я покинуть такси, как дверцы стоящей возле моего дома иномарки распахнулась и из неё выбралась сначала Милочка, а потом и Аделаида Анатольевна.

― А эти что тут делают? ― изумилась я.

А как было не удивиться, если за все годы, что я пробыла замужем ни та, ни другая вниманием меня не баловали. Теперь же, когда я сбежала от их ненаглядного Ромочки, вдруг обе пожаловали в гости.

― Добрый вечер. Какими судьбами здесь оказались? Неужели решили меня навестить? Так время для визитов выбрали неподходящее, ― пропела я, подражая интонациям Аделаиды Анатольевны.

― Не кривляйся, мы по делу, ― резко оборвала меня Милочка.

Но меня уже понесло. Напряжение, копившееся в течение всего вечера требовало выхода, натянутые нервы вибрировали, остановиться я в тот момент, если б даже захотела, не смогла. А я, по большому счету, и не хотела!

― По делу? А какие у нас с вами теперь дела? ― картинно всплеснула я руками. ― Все дела уже закончились!

Тут вперед выступила Аделаида и визгливо выкрикнула:

― Верни украшения.

Видно, у неё в тот вечер с нервами тоже было не все в порядке. Раньше она никогда не опускалась до вульгарного крика и методично изничтожала меня хорошо отточенными фразами или, на крайний случай, ледяным молчанием.

Я подняла брови и сделала наивные глаза:

― О чем это вы? Не пойму что-то!

― Прекрати валять дурака и верни драгоценности, ― вмешалась сестра Романа.

В ней, в отличие от моей бывшей свекрови, злобы не чувствовалось, скорее неловкость от того, что приходится влазить в такое неприятное дело.

― Все вернуть? ― ласково улыбнулась я.

― Все до единой вещицы! Золотые часы, два кольца с бриллиантами, одно с изумрудом и серьги с сапфирами! ― моментально завелась свекровь.

― И обручальное кольцо? ― сладко пропела я.

― И его тоже. Оно куплено на деньги моего сына, ― взвизгнула мать бывшего мужа.

Да, не та уже Аделаида! Стареет! Теряет квалификацию! Раньше она бы так вульгарно не кричала, шепотом сумела бы все объяснить и душа моя при этом укатилась бы в пятки.

― А если не верну, что делать будете? ― с любопытством спросила я.

― У тебя будут неприятности. Крупные, ― опять подала голос Милочка и я ей поверила.

От Ромы знала, что Милочкин муж давно переквалифицировался из дипломатов в бизнемены и создал фирму, занимающуюся торговлей драгоценными камнями. Эта деятельность контролируется осетинами, были они в доле и у Милочкиного родственника. Помогали ему решать щекотливые проблемы, которые то и дело возникают в этом стремном бизнесе, а взамен получали часть доходов. Связываться с подобными людьми было бы неразумно, пришлось уступить:

― Сейчас принесу.

Я поднялась на крыльцо, Аделаида, не отставая ни на шаг, двинулась следом.

― Здесь подождите. В дом не приглашаю, вам там делать нечего, ― остановила я её и она, как ни странно, подчинилась.

Я заскочила в комнату, схватила злополучные украшения, бегом вернулась назад и через порог сунула ей в руки узелок с цацками.

Свекровь зажала сверток в кулаке и прошипела:

― Я очень жалею, что Мила познакомила тебя с моим сыном. Ты испортила ему жизнь.

― А уж как я об этом жалею, ― бросила я и захлопнула перед ней дверь.

Утром, сидя с чашкой чая на веранде и грустно глядя в сад через распахнутое окно, я размышляла о том, что нужно срочно искать работу. От мужа я ушла с одним чемоданом. Если даже буду питаться одним хлебом и кипятком, тех денег, что лежали у меня в кошельке, надолго не хватит.

А как хорошо все начиналось! Закончив школу с золотой медалью, я, полная самых радужных надежд и тщеславных планов, отправилась на завоевание Москвы. Ни уговоры практичного Кольки, ни просьбы мамы не могли заставить меня остаться в родном городе. Я твердила, что переросла его, что задыхаюсь в нем, что по настоящему жить можно только в столице. Я яростно отметала все доводы и упрямо доказывала, что только в Москве, где сосредоточены культурные и научные ценности, смогу полностью реализовать себя и добиться успеха.

Я подала документы в педагогический и, ни секунды не сомневаясь в успехе, начала сдавать экзамены. Была настолько наивна, что даже не подозревала о дорогих репетиторах и взятках; была настолько уверена в себе, что проходя по коридорам мимо бледных, трясущихся нервной дрожью абитуриентов, жалостливо вздыхала. Мне и в голову не приходило, что их страхи могут иметь отношение ко мне. Я ни капли не удивилась, прочитав свою фамилию в списке поступивших. Я точно знала, что иначе и быть не могло! В те годы я свято верила в справедливость, свою счастливую звезду и удачу.

Я аккуратно поставила чашку на стол, разгладила складку на скатерти и твердо сказала себе:

― Перебиваться с хлеба на воду и чувствовать себя несчастной в мои планы не входит. Значит, нужно браться за ум и, не теряя времени, начинать искать работу. Пока деньги не вышли и есть на что жить! И Колькино предложение, между прочим, подоспело как нельзя кстати. Конечно, можно попытаться устроиться, как и планировала, в школу. Однако, шансов, что будут свободные вакансии, мало, да и платят за эту адову работу сущие крохи. А друг детства предлагает службу, судя по его словам, не слишком хлопотную и, что очень важно в моем положении, с хорошим окладом.

Правда, эту привлекательность здорово портило одно очень существенное «но». Такие события, как покушение на одного владельца фирмы и убийство второго, причем происшедшие в очень короткий отрезок времени, не могли не отпугнуть любого здравомыслящего человека… Все выглядело так, будто Николай со своей «империей» кому-то здорово перешел дорогу. Вчера, перед тем как заснуть, я размышляла над этим и пришла к выводу, что инцидент с покушением на Николая выглядел как предупреждение, к которому мой друг не прислушался, а убийство Степана было уже демонстрацией силы и прямой угрозой. Выходит, мой приятель не кокетничал, когда говорил, что вокруг него и его фирмы заворачиваются какие-то серьезные дела. Хотя, возможно эта стрельба была уже заключительным аккордом в непонятной мне игре и ей предшествовали другие события, о которых я не подозревала.

― Идти работать к Николаю в такой момент неразумно. Все равно, что совать голову в пасть разъяренного тигра, ― предостерегла я себя и тяжело вздохнула.

Я ерзала на стуле оттого, что на самом деле все решила ещё ночью. Во время разговора с Николаем его доводы не показались мне весомыми. Я, грешным делом, подумала, что его предложение зиждется на старых чувствах и не отнеслась к нему серьезно, но после убийства Щапова кардинально пересмотрела свою точку зрения. И вот теперь была вынуждена со смущением признаться самой себе, что в помощники к приятелю я иду.

Верный друг детства просил о помощи, и я не могла ему отказать. Много лет назад, в день моего отъезда в Москву, он назвал меня предательницей. Тогда я легко перешагнула через его чувства, второй раз так поступить совесть не позволяла. Короче, я не верила в реальность своей помощи, но у меня перед Колькой был должок, и я шла к нему в секретари.

И еще, в этом я стеснялась даже признаться, на меня вдруг повеяло упоительным запахом тайны. Как в детстве, когда мы с приятелем, собрав в котомку краюхи хлеба и дрожа от страха, отправлялись в чащобу леса на поиски пиратских сокровищ, так и теперь я вдруг почувствовала острое возбуждение и давно забытое бурление в крови.

Чем дольше думала над открывающимися передо мной перспективами, тем больше они мне нравились, потому что был ещё ряд нюансов, которые я раньше упустила из виду. В результате, обнаружилось много причин, склоняющих меня в пользу этой работы и едва дождавшись десяти часов, я придвинула телефон и позвонила в офис. Мое согласие приятеля страшно обрадовало, и я получила приглашение не откладывая явиться. На мгновение появилось опасение, что все окажется не так просто, как расписывал Николай, и я попросту не справлюсь с возложенными на меня обязанностями. Но я утешила себя, что ничем не рискую и в любой момент могу все бросить и уйти.

У входа дежурил другой охранник и был он, наверное из-за вчерашних событий, необыкновенно бдителен и суров.

― Постойте, дамочка! Не так быстро! Вы к кому? - услышала я строгий окрик, когда, хлопнув тяжелой входной дверью, двинулась через гулкий вестибюль в сторону кабинета своего будущего начальника.

― К Сипягину, мне назначено.

― Подождите, пока доложу!

Конечно, можно было бы проигнорировать нахальное требование и просто пройти мимо, но не хотелось начинать карьеру на новом месте со склоки и я остановилась. Не спуская с меня настороженных глаз, охранник снял телефонную трубку и прогудел в нее:

― Николай Яковлевич, к Вам посетительница. Говорит, назначено!

Выслушав ответ, осторожно вернул трубку на рычаг и сурово приказал:

― Ждите!

Долго ждать не пришлось. Раздались быстрые шаги, и появился Николай. Такой же энергичный и решительный, как вчера, вот только веселья в нем не наблюдалось. Видно было, что он плохо спал, много курил и очень раздражен. В ответ на мое приветствие молча кивнул и коротко приказал:

― Иди за мной.

Я подчинилась, но подумала, что, наверное, зря явилась сюда на следующий день после убийства. Хозяину явно не до меня, у него от более важных хлопот голова пухнет. Между тем, Николай подошел к столу, что стоял сбоку от входа в его кабинет, и гулко хлопнул рукой по столешнице:

― Твое рабочее место. Должна неотлучно находится здесь и фильтровать посетителей. Публика у нас простая, по любому вопросу сразу ломится к генеральному директору. Твоя обязанность выяснить, чего хочет товарищ, и направить его по назначению. Ко мне пускай в том случае, если ни Андрей, ни Степан вопрос решить не могут.

Тут он запнулся и досадливо поморщился:

― Что я говорю? Какой Степан? Нет Степана!

Я промолчала, считая, что любые слова тут будут неуместны, а Николай взял себя в руки и довольно спокойно продолжил:

― Вот факс, принтер, ксерокс. Пользоваться умеешь?

Я отрицательно помотала головой.

― Не беда, научишься! Сейчас позову Татьяну, она тебе все объяснит.

Он набрал номер внутреннего телефона и приказал:

― Зайди ко мне.

Похоже, кабинет родственницы располагался поблизости, потому что явилась она буквально через минуту.

― Вызывал, Николай Яковлевич? ― бодро спросила Татьяна, переступая порог приемной.

Тут её взгляд натолкнулся на меня, и в нем появилось сначала недоумение, потом настороженность. Если Николай что и заметил, то виду не подал и сухо обронил:

― Объясни Анастасии, как с техникой обращаться. И вообще, расскажи, что к чему.

Потом повернулся ко мне и совсем другим тоном добавил:

― Ты теперь моя правая рука, должна быть в курсе всех дел. И запомни, я очень рад, что ты вернулась. О таком подарке я даже мечтать не смел.

Слабая улыбка мелькнула на лице и на мгновение вернула того Кольку, что я помнила. Однако, длилось это лишь мгновение, улыбка тут же погасла и лицо опять стало усталым и старым.

― В двенадцать у нас совещание. Когда все соберутся, предупреди меня, ― бросил он и скрылся в кабинете, плотно затворив за собой дверь.

Как только начальник вышел, Татьяна осторожно поинтересовалась:

― Работать у нас собираетесь?

Особой радости в её голосе не чувствовалось и я с досадой подумала:

― Что это мое появление их всех так расстраивает? Вчера Рита весь вечер хмурилась, сегодня эта кривится. Чем я им дорогу перешла?

Проигнорировав вопрос, попросила:

― Расскажите мои обязанности.

Татьяна намек поняла, достала из шкафа папки, сноровисто разложила на столе и быстро начала объяснять:

― Здесь приказы. Составлять и печатать их должны вы. В этой папке хранятся входящие письма, в этой ― исходящие. Тут факсы. Вкладываете их в файлы и подшиваете. Вас же хранится и печать, но без подписи владельцев ставить её не имеете права. Ясно?

― Ясно, ― твердо ответила я, думая про себя, что все это не идет ни в какое сравнение с трудом учителя. Николай был прав, работать здесь значительно проще, чем учить детей.

― Теперь расскажите, как обращаться с техникой.

― Сами не знаете? ― хмыкнула Татьяна. ― Никогда на такой не работали? Вы, вообще, кто по специальности?

― Педагог.

― Учи-и-тельница? И собираетесь работать на фирме? Ну, не знаю... Чудит что-то Николай.

― Возможно, только я уже здесь и мне нужно освоить технику. Компьютер я немного знаю, но большим специалистом назвать меня трудно.

Татьяна кивнула и принялась скороговоркой перечислять, какие кнопки нажимать, что куда закладывать и в какой очередности.

― Минуту! Не так быстро, мне нужно это записать, ― остановила я её.

― Что тут писать? Все проще пареной репы! ― фыркнула она.

― Возможно, но чтоб не тревожить вас каждый раз, когда у меня возникнут затруднения, лучше запишу.

Татьяна пренебрежительно дернула плечом, однако подождала, пока я найду бумагу, и только потом начала говорить. Объясняла она толково, со знанием дела и я искренне похвалила ее:

― Вы очень хорошо во всем разбираетесь.

― Еще бы, я на этом месте два года просидела, ― неприветливо буркнула Татьяна.

― Отчего ж ушли? ― поинтересовалась я.

― Я, что, по своей воле в завхозы переквалифицировалась? Перевели, вот и работаю! ― взорвалась она.

― Давно?

― С сегодняшнего утра.

Оставшись одна, я убрала папки на место, села за стол и занялась своими заметками. Пока Татьяна была рядом, все казалось просто и понятно, но стоило ей уйти, как меня охватила паника. Пугали бесчисленные кнопки, я путалась в клавишах и молила Бога, чтоб до вечера не пришлось ими пользоваться. Не хотелось снова обращаться к Татьяне, которая, как я догадывалась, будет только рада позлорадствовать по поводу моей беспомощности. Это было слишком большим испытанием для моего самолюбия, проще было взять домой инструкции, самой в них разобраться и никого ни о чем не просить.

На столе затрещал телефон, от неожиданности я вздрогнула, но, когда подняла трубку, голос звучал вполне уверенно:

― Фирма «Гиперстрой». Приемная господина Сипягина. Слушаю вас.

В ухо загудел голос охранника:

― Пришли из милиции, говорят, по поводу убийства. Требуют Николая Яковлевича.

― Минуту, ― сказала я, нажала клавишу и переключилась на аппарат в кабинете начальника:

― Николай, из милиции пришли. Тебя спрашивают.

― Зови, ― устало отозвался он.

Я приказала охраннику пропустит пришедших и в следующую минуту в приемную вошли двое: тот тип в штатском, что накануне изводил меня вопросами и крепкий молодой парнишка в клетчатой рубашке и джинсах. Увидев меня, тип противно ухмыльнулся, и на лице у него появилось такое выражение, будто он узнал что-то очень интересное и крайне важное для себя. Я не забыла еще, как он допрашивал меня минувшим вечером, поэтому вместо приветствия кивком указала на дверь кабинета. Разрешением войти воспользовался только тип, молодой остался ждать в приемной. Он уселся в углу, сложил руки на коленях и затих. Подумав, что парень передо мной ничем не провинился, я решила быть приветливой:

― Хотите чаю?

Посетитель с интересом глянул на меня, потом добродушно улыбнулся:

― Не-е, жарко слишком для чая. На улице +27. Хорошо б чего-нибудь холодненького!

Я открыла холодильник и обнаружила там запотевшие бутылки с минералкой. Милиционер выпил воду залпом и с явным удовольствием, а опустошив стакан с благодарностью сказал:

― Спасибо, уважили. Я жуть как пить хотел, просто умирал от жажды.

― Не за что, ― улыбнулась я в ответ и с чувством выполненного долга.

Сидеть молча было скучно. Посчитав, что между нами возникло взаимопонимание, и было бы грешно этим не воспользоваться, я уважительно поинтересовалась:

― Опять по поводу убийства пришли?

Мальчишка свел на переносице светлые брови и, подражая кому-то из своего начальства, солидно проговорил:

― Нужно разбираться. Руководство давит, требует результатов.

― Конечно, убийство ― не шутка, ― понимающе поддакнула я.

Парнишка снисходительно глянул на меня:

― Убийство убийству рознь. Убийств у нас хватает, и никто особо не дергается. Не стали б и теперь, если б не Степана Щапова кокнули. Знакомых у него много осталось, вот и донимают.

Я понимающе покивала, а потом осторожно спросила:

― И, как думаете, за что его убили? Есть версии?

Уважительный тон, каким я к нему обращалась, польстил собеседнику и он стал выкладывать, что знал.

― Версий несколько. Может, его пришил кто из тех, с кем он по прежней работе сталкивался. Мы, конечно, эту версию проверим, только вряд ли она себя оправдает. Знаете, где его нашли?

― На заднем дворе, ― кивнула я.

― Точно. И лежал он прямо под окном, рядом со своей машиной. Экспертиза показала, что стреляли из дома, ― охотно делился парень.

Разговор становился занимательным и я, ловя момент, собралась было расспросить паренька поподробнее, но тут открылась дверь, и в приемную вышел хозяин вместе с давешним типом. Посетитель выглядел очень довольным, а Николай стал ещё мрачнее.

Пока шеф сидел в кабинете и что-то обдумывал, у меня потихоньку собираться народ. Первой прибыла Марина Ивановна. Увидев меня за столом, вздернула брови и пропела:

― Здра-а-вствуйте!

Мое неожиданное водворение на место секретаря её явно удивило, но она удержалась от комментариев, тяжело плюхнулась на стул и принялась энергично обмахиваться газетой.

Следом за ней пришел мужчина, которого Николай накануне рекомендовал заместителем директора по производству. Он и сегодня был не веселее, чем вчера, все такой же хмурый и неразговорчивый. Невнятно пробурчав приветствие, уселся рядом с Мариной Ивановной, вперил глаза в пол и, казалось, перестал замечать все вокруг.

Потом ввалилось сразу несколько человек и среди них Григорий. Я ещё раз поразилась, как он повзрослел и заматерел за то время, что мы не виделись. Когда я уезжала в Москву, Гришка был шустрым пацаном с тощей шеей и длинными руками, теперь же он раздался в плечах, нарастил щеки и обзавелся небольшим брюшком. Моему присутствию в офисе особо не удивился, но и радости не выказал. Неспешно подошел к столу и хмуро поинтересовался:

― Трудишься?

― Пока только вхожу в курс дела, ― улыбнулась я.

Григорий неопределенно промычал:

― Ну, ну, дерзай! ― и отошел в сторону.

Последним явился Мишка, настроение у него, в отличие от остальных, было просто великолепное, и я почему-то решила, что он уже успел серьезно опохмелиться.

Вся эта толпа топталась, гудела и переговаривалась, ожидая, пока шеф освободится и пригласит их в кабинет. На меня внимания не обращали и я была этому рада: никто не мешал мне разглядывать будущих сослуживцев.

Николай появился в дверях и приказал:

― Заходите. Времени мало… Сейчас по быстрому порешаем все вопросы и по местам.

Сделал шаг назад и вдруг остановился:

― Да, совсем забыл. Анастасия Аркадьевна теперь будет работать моим личным помощником. Прошу любить и жаловать. Обижать не рекомендую ― виновный будет иметь дело лично со мной.

Присутствующие в разнобой захихикали шутке начальника, а я разозлилась:

― Ну, что болтает? Договаривались же держать нашу дружбу в тайне, а он на каждом углу её афиширует. Толку от моего присутствия здесь, если все будут видеть во мне приближенное лицо к императору. Я ломаю голову, как наладить отношения с сотрудниками и войти к ним в доверие, а Николай все мои попытки заранее обрекает на неудачу. Местным старожилам, и так должно показаться странным, что хозяин убирает знающего сотрудника и водворяет на его место новичка. А тут ещё сам Николай выпячивается со своими признаниями в любви и дружбе. Будет теперь о чем посудачить местному персоналу.

Сотрудники гуськом потянулись в кабинет, начальник окинул их взглядом и нетерпеливо спросил:

― Андрей где?

Откликнулся Григорий:

― В сквере курит.

― Мишаня, сбегай за ним, позови! Да, быстро. Одна нога здесь, другая там.

Собравшиеся скрылись за дверью, и было слышно, как они двигают стульями, рассаживаясь по местам. Николай подошел ко мне и прошептал:

― Дверь не закрывай. Слушай, что говорить будем. Объяснять, что к чему времени нет, а я хочу, чтоб ты быстрее разобралась в наших делах.

Я согласно кивнула, и только собралась было спросить, до какой степени следует вникать во все тонкости дела, как в комнату влетел Михаил. Следом спешил второй, и теперь единственный, компаньон Сипягина.

― Поторапливайтесь, время теряем, ― бросил начальник, и все трое быстро прошли в кабинет.

― Ну вот, все собрались, можно и начинать, ― послышался голос Николая.

Народ задвигался, устраиваясь поудобнее, а шеф между тем продолжал:

― Сейчас у нас с вами не самое лучшее время. Сами знаете, вчера трагически погиб Степан. Кто и почему его убил, будет разбираться милиция, наш гражданский долг содействовать ей всеми силами. Степан был не только моим компаньоном, он был всем нам хорошим товарищем. С его трагической гибелью у нас возникают проблемы, потому как заменить его пока некем. Но жизнь идет, нужно работать и на сегодняшний день наша главная забота-строительство домов для переселенцев. Вы знаете, тендер мы выиграли с большим трудом, конкуренты на пятки наступали. Но раз заказ мы все-таки получили, значит, надо не медля браться за дело. Сроки жесткие. Сами понимаете, это стройка федерального значения и мэра мы подвести не можем.

― А что с деньгами, Николай Яковлевич? ― послышался голос главного бухгалтера.

― С деньгами пока не все, как хотелось бы. Со дня на день ждем открытия финансирования, а пока городу денег не дают, будем вкладывать наши. Потом нам все вернут.

― Не нравится мне это, ― с сомнение протянула бухгалтер. ― Если не получится...

― У нас выхода нет, ― отрезал хозяин. ― Будем ждать, пока на счет поступят деньги, время упустим. Нравится тебе это Марина Ивановна или нет, но придется рискнуть.

― Ну, не знаю... ― с сомнением протянула бухгалтер.

― Понимаю твои опасения, Марина Ивановна, только бывают случаи, когда нужно ставить на карту все, ― мягко заметил начальник.

― Николай прав. Мы на этом заработаем не только капитал, но и политические дивиденды, ― подал голос Андрей Тихомиров. ― Мэр не забудет, что мы свои деньги вложили.

― Все, хватит митинговать! Переходим к делу! Андрей, раз Степана нет, тебе придется часть дел взять на себя.

Тут послышался глуховатый голос заместителя по производству:

― А с пиломатериалом что будем делать, Николай Яковлевич?

― А что с материалом, Виталий?

― Плохо! Качественного нет, да и по объему не дотягиваем.

― Значит, нужно срочно заняться этим вопросом. Григорий, прямо сегодня свяжись с нашими партнерами и договаривайся о поставках.

― Будет сделано!

― А ты, Петрович, займись сантехникой и плиткой. Дома строим повышенной комфортности, я обещал мэру, что переселенцы будут довольны, что мы им, после их Севера, здесь рай земной организуем. Но... ― Николай выдержал красноречивую паузу ― не себе в убыток. Поэтому, сантехника должна быть качественной, но по самой низкой цене.

― Где ж такую взять? ― послышался смешок.

― Ищи и найдешь! ― рявкнул начальник.

Народ загудел, обсуждая полученные установки.

― А мне что делать? ― послышался голос Мишки.

― С тобой потом разберемся, ― отмахнулся старший брат и продолжал:

― Конечно, координацию всех работ я беру на себя, но какое-то время особой помощи не ждите. Мне нужно разбираться с налоговой инспекцией, да и по поводу смерти Степана ещё не раз будут в милицию таскать. Так что полагайтесь пока на собственные силы.

― А что с налоговой? ― всполошилась Марина Ивановна.

― Плохо с налоговой! ― в тон ей отозвался начальник. ― Сегодня утром звонил один человек из городской администрации и по дружбе предупредил, что опять пришла анонимка. Теперь нас обвиняют в уходе от налогов, грядет проверка.

― Вот тебе и дружба с мэром, ― послышался насмешливый голос.

― Мэр тоже не всесилен, ― отрезал Николай и закрыл совещание: ― Все, свободны. Андрей, останься, нужно поговорить.

Дождавшись, пока все выйдут, старший компаньон устало сказал:

― Что-то последнее время дела у нас идут хреново, Андрей Дмитриевич. Неприятности сыплются как из рога изобилия, причем каждый день. Позавчера выгодный заказ упустили, вчера Степана убили, сегодня наезд по налоговой линии. Только успевай поворачиваться.

― Ну, по поводу Щапова тебе переживать нечего. Жаль, конечно, человека, но на дела его смерть особо не повлияет.

― Не скажи, Андрей, не скажи! Сам знаешь, какими тонкими проблемами покойный занимался.

― Знаю, но и неприятностей от него было не меньше.

― Без него их будет ещё больше. И милиция не даст нам работать, пока не найдет, кто Степана убил.

― Ты преувеличиваешь, Николай! Они будут заниматься своими делами, мы своими. Меня, честно говоря, больше налоговая беспокоит. Если начнут под нас серьезно копать, мало не покажется.

― Ты МНЕ это говоришь?

― Тебе! И, между прочим, не первый раз! Я всегда твердил, мне двойная бухгалтерия не нравится! Проще заплатить в казну, все, что причитается, и спать спокойно!

― Ох, умный! Спать спокойно ты все равно не будешь! Если отдашь, все, что государство требует, можешь сразу лавочку закрывать! Денег у тебя не останется не только на поддержание собственных штанов, а даже на зарплату сотрудникам! Я уж не говорю о развитии производства! А про взятки чиновникам и деньги на «крышу» забыл? ― взорвался Николай.

― Ничего я не забыл! Не понимаю, просто, на что ты надеялся, когда всю эту химию с налогами затевал? Думал, мэр прикроет?

― Я эту, как ты говоришь, химию затевал, чтоб производство поднять! И ты отлично знаешь, на что деньги пошли. Где б мы их взяли на реконструкцию цехов, если б не темнили с налогами? А про мэра ты правильно понимаешь. Надеюсь я на него! Зря, что ли, мы ему бабки на предвыборную кампанию отстегивали? Он мужик ушлый, понимает, что паленым запахло, но и деваться ему некуда. Деньги он уже взял. Думаю, мэр по своим каналам попытается нам помочь, но явно это делать не станет. Громкий скандал ему ни к чему, недоброжелателей и у него в городе хватает. Самим нужно суетится и гасить проблему. Сегодня во второй половине дня поеду к начальнику налоговой, попробую договориться миром.

― Желаю удачи. Вечером заскочу. Узнаю, как прошла встреча, ― примирительно сказал Тихомиров.

― Добро.

Дверь широко распахнулась и в приемную с лучезарной улыбкой на холеном лице впорхнула Нина. Мое присутствие на месте секретаря её, как ни странно, не удивило, она понимающе хмыкнула и кивком указала на кабинет:

― На месте?

Поздороваться забыла, тон, которым задала вопрос, был крайне высокомерным, да и глядела на меня, как на пустое место. Однако, все это меня не задело и уж, конечно, не удивило. Встречала я таких людей с двойным стандартом: один для тех, от кого сами зависят, а другой для тех, кто зависит от них. Да что там далеко ходить за примером, если я все годы замужества прожила бок о бок с такой дамой. А уж Нине, наверняка, далеко до моей свекрови, потому что такого иезуита в юбке, как Аделаида Анатольевна, ещё поискать.

Я не успела ответить, как из кабинета вышел сам хозяин в сопровождении компаньона. Увидев Николая, посетительница расцвела в улыбке и нараспев проговорила:

― Коленька! Здравствуй! Вот ехала мимо и решила зайти. Ну, как ты тут?

― Любишь быть в курсе событий! ― криво усмехнулся Сипягин. ― Небось, весь город гудит об убийстве, а?

Улыбка на лице дамы моментально померкла и она участливо проворковала:

― Ужас, да? Просто кошмар! Я вчера, когда услышала, что Степу убили, не поверила! И так перепугалась, просто жуть! Ну, кому нужно было его убивать?

Николай пропустил вопрос мимо ушей и сухо спросил:

― У тебя ко мне дело или ты просто из любопытства заехала?

― Дело, Коленька, дело! И очень важное!

Хозяин сделал приглашающий жест рукой в сторону кабинета, потом повернулся к своему спутнику и произнес:

― Ладно, Андрей, до вечера!

Тот молча кивнул и вышел, а Николай пошел в кабинет следом за посетительницей.

― Ну, что у тебя? ― без всякой приветливости поинтересовался он.

― Коля, понимаю! У тебя неприятностей полно, но ты должен мне помочь. У меня проблема, ― зачастила Нина.

― У меня самого их под завязку. Давай ближе к делу.

― Помоги с кредитом, ― выпалила посетительница. ― Отличное дельце намечается, но без денег мне его не поднять.

― Ну и в чем проблема? Иди в банк, бери кредит и раскручивайся.

― Ходила! Знаешь какие грабительские проценты мне насчитали? Все, что заработаю, придется отдать в счет погашения долга. Коленька, помоги! У тебя ж кореша в правлении сидят, я точно знаю.

― Хорошо, зайду, поговорю. Но учти, я ничего не обещаю, деньги не мои и решать не мне.

― Ох, спасибо. Если ты попросишь, они не откажут!

― Мне твое спасибо не нужно, от него проку ― ноль. Ты мне вот что скажи... Помнится, у тебя были неплохие отношения с начальником нашей налоговой инспекции...

Повисла короткая пауза, потом Нина раздумчиво протянула:

― Ну, не могу сказать, что мы друзья... но, в целом, отношения хорошие! А у тебя, что, трения с налоговой?

― Они самые. Анонимку на меня написала какая-то сволочь, теперь жди проверки. Можешь договориться, чтоб меня оставили в покое?

― Попробую, ― пообещала собеседница, но энтузиазма в её голосе не почувствовалось.

Видно, это заметил и Николай, потому что очень жестко сказал:

― Попробуй, может тогда и с кредитом что получится. Лады?

Николай не пошел провожать посетительницу, в приемную она выплыла одна, но такое явное пренебрежение совершенно не испортило ей настроения. Нина сияла улыбкой и казалась очень довольной собой. На выходе столкнулась с Григорием. Тот посторонился, пропуская женщину, и в глазах у него вспыхнуло неприкрытое восхищение, она же лишь скользнула по нему равнодушным взглядом и вышла.

― Я к Николаю, ― бросил мне Гришка и не задерживаясь прошел в кабинет.

― Что у тебя? ― послышался недовольный голос старшего брата.

― Я дозвонился до поставщика. С пиломатериалами ничего не выходит. У них большой заказ, все идет туда, нам ничего выделить не могут.

― Плохо!

― Сам знаю, что плохо, ― огрызнулся Гришка. ― Скажи, что дальше делать?

― Лес искать! Не маленький, понимаешь, нам мешкать некогда. Бери справочник и обзванивай всех подряд. Если нельзя закупить всю партию в одном месте, набирай понемногу в разных фирмах. Мне тебя учить?

― Не надо, сам соображу, ― хмуро проворчал Гришка.

― Да, не все просто в империи моего друга, ― подумала я, прислушиваясь, как Николай меряет шагами кабинет.

Вскоре после разговора с братом Николай уехал в налоговую инспекцию, а я осталась на хозяйстве. Время от времени в приемную заскакивал кто-нибудь из сотрудников, интересовался, где начальство и узнав, что того нет, бесследно исчезал. Делать было совершенно нечего, поэтому достала инструкцию и углубилась в изучение устройства факса. К технике я способностей никогда не имела, разобраться в работе хитроумного прибора было нелегко, и с меня семь потов сошло, пока пыталась запомнить последовательность всех операций. А может дело было не в моей тупости, а в том, что из головы не шел разговор с молоденьким милиционером.

Оказывается, в момент убийства Степан стоял в непосредственной близости от дома, а некто, находящийся в холле, выстрелил ему в спину. Роковая процедура много времени не заняла, ведь из-за жары все окна были распахнуты настежь. Конечно, человек сильно рисковал. В любой момент мог появиться кто-то из гостей и застать его с пистолетом в руках, но видно обстоятельства сложились так, что выбора у него не было. От подобных мыслей мороз пошел по коже. Один из тех, кого я видела на празднике, был убийцей. К сожалению, я абсолютно ничего не знала о Колькином окружении, и мотивы, двигавшие преступником, мне были абсолютно непонятны.

Я подперла голову рукой и пригорюнилась. Николай надеется на мою помощь, а как проводить расследование, не имея достаточно фактов на руках? Однако долгое уныние было мне не свойственно. Посидев немного, пришла к выводу, что отчаиваться причин нет. Следует действовать методом исключения. Постепенно отсеивать одну кандидатуру за другой и в конце концов я выйду на того, кто выпустил пули в спину компаньону Сипягина.

Наступил обед и я, не теряя времени, приступила к воплощению своего плана в жизнь. Дождавшись, когда народ разбредется в поисках прохлады по скверу, высмотрела среди деревьев грузную фигуру Марины Ивановны и быстро нагнала её. Главный бухгалтер оказалась женщиной доброжелательной и очень общительной. Не успела я упомянуть Николая, как она с жаром принялась петь ему дифирамбы. А когда я сказала, что Гришка с Мишкой росли у меня на глазах, но потом я надолго потеряла их из виду, тут же с жаром принялась вводить меня в курс дела.

― Николай Яковлевич ―человек работящий, самостоятельный и очень добрый. Семья на нем одном держится. Братья у него не особо умные и удачливые. Григорий школу окончил и в военные подался. Говорят, где-то на Дальнем Востоке служил. Он хоть и молчит, да ясно, до больших чинов ему дослужиться не удалось. Иначе чего бы жена его бросила и к другому сбежала? Если б не старший брат, так и прозябал бы Григорий в своем захолустье. Но Николай Яковлевич, как на ноги стал да деньги заработал, сразу брата к себе выписал. Сказал, чего тебе одному томиться среди чужих людей, возвращайся в родные места. Увольняйся и приезжай домой, будешь у меня работать.

Марина Ивановна так убедительно повествовала о взаимоотношениях братьев, будто лично присутствовала при их разговорах.

― Григорий хоть и не шибко умный, но безотказный. Что не попросят, всегда сделает. Мишка, тот совсем другой! Шалопай, каких свет не видывал. Школу еле-еле окончил и сразу в армию загремел. Старший тогда ещё не поднялся и брату ничем помочь не мог. А из армии Михаил вернулся, на работу устраиваться не спешил. Говорил, мол, подыскиваю занятие по душе. Да видно душа у него такая, что ни к одному делу не лежит, ― вздохнула Марина Ивановна. - Я уже тогда с Николаем Яковлевичем работала. Видела, как он из-за непутевого брата переживает. Мишка ведь сразу после армии женился и молодую жену привел к своей матери. Уж как она, бедная, убивалась по поводу этой скоропалительной женитьбы! И я её понимаю! Ведь сын Татьяну в кафе отыскал. Он там по вечерам с приятелями ошивался, и она приходила время проводить. Вот и спелись голубки! Представляете горе матери, когда он её в дом привел? Семьей-то обзавелись, а обеспечить её не могли. Тем более, у них сразу после свадьбы двое деток один за другим родилось. Так бы и перебивались с копейки на копейку, да старший брат быстро в гору пошел. А как разбогател, сразу младшего с женой к себе взял, и хороший оклад обоим положил. Мишке бы радоваться, что брат на непыльную работ пристроил, а он, подлец, выпивать начал. А где пьянка, там и дебоширство. Он как выпьет, ужасно агрессивным становится. Ко всем цепляется, скандалит. Бывает, что и Татьяну поколачивает. Правда, она женщина решительная, в обиду себя не дает и сдачи он сполна получает. Ну, это бы все ничего. У нас в городе редкий мужик горькую не пьет. Плохо, что Мишка зазнаваться стал. Мол, брат здесь хозяин и никто мне не указ! Работать не хочет, а ведь Николай Яковлевич тут не один, у него компаньоны имеются, и им до его братьев дела нет. Гришку они за его услужливость ещё кое-как терпят, а вот Мишка их здорово раздражает. Сама не раз слышала, как они попрекали Николая Яковлевича, что бездельника на фирме держат. Особенно злился Степан. Нрав у него был крутой, выражался он резко, что думал, то и говорил. А как деньги пропали, Щапов вообще озлился и потребовал Мишку убрать.

― Какие деньги? ― заинтересовалась я.

― Да тут недавно кража у нас случилась. Вообще-то, мы наличку на ночь в офисе не оставляем. Но Степан вечером получил деньги на текущие расходы и вместо того, что б домой их забрать, положил в стол. Уехал, потом что-то вспомнил и часа через два вернулся. Вошел в кабинет, а там Мишка у него в столе копается и в руках у него те самые деньги. Разразился скандал. Степан потребовал выгнать Мишку, Николай Яковлевич не согласился. Сказал, деньги не лично Щапова, а фирмы. Значит, Михаил хотел взять деньги, которые принадлежат ему, и он брата прощает. А Степан уперся и требует Михаила уволить. Сумма-то была небольшая, всего четыре тысячи рублей. В другое время он никогда б за такое не лишил человека работы. Поорал бы, да и дело с концом. А тут уперся и стоит на своем. В общем, компаньон напрямую обвинил младшего брата, старший стал на его защиту, разгорелся большой скандал.

Марина Ивановна выдохлась, замолчала и принялась шумно обмахивать распаренное лицо журналом, который использовала вместо веера. Некоторое время мы шли бок о бок и ни о чем не говорили. Неожиданно, из боковой аллеи вышла Инна и, не заметив нас, заторопилась к главному входу. Разморенная полуденной жарой, от которой не спасала даже тень деревьев, я лениво следила за мелькающей впереди тонкой фигуркой со старомодным узлом волос на затылке. Когда Инна скрылась за дверью, я польстила Марине Ивановне:

― Симпатичная у вас дочь! Просто красавица.

Моя похвала пришлась по душе. Бухгалтерша расплылась в довольной улыбке и снова пустилась в объяснения:

― Инночка у меня единственная. Других детей нет. И такая была болезненная, просто ужас. Я только и делала, что с одного больничного на другой переходила. Чтоб хоть как-то укрепить здоровье, отдала в спортивную секцию, а у неё оказался талант. После школы она поехала в Москву, поступила в институт физкультуры. Большие надежды подавала, входила в юношескую сборную страны.

Марина Ивановна с гордостью глянула на меня:

― Я для дочери никогда ничего не жалела. Во что мне её учеба в столице обходилась ― сказать страшно! Я ж туда и деньги и продукты без меры слала. Два раза в месяц посылка, раз в месяц перевод. Как часы! Кормила не только Инну, но и всех её соседок по комнате. А уж про одежду и не говорю! Она у меня, что тогда, что теперь, нарядная, как кукла, ходит. Некоторые мамаши купят отрезик подешевле, сошьют в ближайшем ателье за копейки, и рады до смерти, что отделались. А я своей Инночке только импортные вещи покупаю. Считаю, что шитая вещь никогда не будет так смотреться, как готовая. Согласны?

Я покладисто кивнула, а про себя усмехнулась:

― Аделаида тебя не слышит!

Помню, в период подготовки к свадьбе будущая свекровь изводила меня воспоминаниями о том, как подобные события проводились в семьях знакомых, причем, с подробным описанием нарядов невест и праздничного меню. Мне все это было не интересно, но пока лично не касалось, я благоразумно молчала и лишь изредка кивала. Между прочим, вполне могла этого и не делать. Мое мнение Аделаиду совершенно не волновало. Когда же будущая свекровь безапелляционно заявила: «Платье закажем у Славы Зайцева», я опять совершила глупость.

― Может, не стоит? Бывают очень неплохие готовые и стоят они на порядок дешевле, ― робко возразила я, считая, что в вопросе о собственном наряде, имею право голоса. И опять ошиблась.

Аделаида Анатольевна глянула на меня с нескрываемым презрением:

― В готовых платьях ходят только плебеи. В нашем кругу шьют себе индивидуальную одежду.

Она с таким нажимом выделила слово «нашем», что я сразу поняла: к этому кругу не принадлежу и путь в него мне навсегда заказан. Можно было бы сказать этой самодовольной гусыне, что я и не стремлюсь в этот круг, мне просто хочется выйти замуж за Ромочку, но я так устала от предсвадебной нервотрепки, что решила не поднимать новую бурю в стакане.

― Хорошо. У Зайцева, так у Зайцева, но оплачу его я сама, ― кивнула я.

― А потом что было? Инна закончила институт и сюда приехала? ― вернулась я от воспоминаний к реальности.

― А потом все неожиданно кончилось. Дочка на тренировке получила травму, и ей пришлось поставить крест на спортивной карьере. Инночка очень переживала, не представляла себе жизни без спорта. Началась депрессия, она попала в больницу, лечить. Сколько я ночей без сна провела, одному Богу известно. Когда дочка поправилась, уговорила её окончить бухгалтерские курсы. Теперь вот работает вместе со мной.

― Замужем? ― без особого интереса спросила я.

Марина Ивановна мгновенно потухла, нахмурилась и коротко проронила:

― Нет.

Помолчала немного и добавила:

― Пока нет, но может все ещё и сладится.

Шестьдесят минут, отведенные на перерыв, истекли, и мы разошлись по своим комнатам.

Вернувшись к себе, я занялась ревизией содержимого шкафов. Полки были забиты производственными документами, а нужные мне папки нашлись в самом дальнем углу, куда и заглядывали, судя по слою пыли, нечасто. Быстро пробежав глазами по корешкам обнаружила, что три самые главные отсутствуют, но это, если вдуматься, было вполне нормально. Вытащила наугад первую подвернувшуюся под руки папку, раскрыла её и нашла внутри всего один лист бумаги. Личное дело Инны тоже не порадовало - в нем так же лежала одинокая страничка с крайне куцыми сведениями. Я расстроено вздохнула, вернула бесполезный документ на место и взялась за телефон. До нужного человека в Москве дозвонилась сразу, разговор много времени не занял, а потом я с головой окунулась в чтение документации на офисную технику. За этим увлекательным занятием не заметила, как наступил конец рабочего дня, и только неожиданное появление Риты вернуло меня к реальности.

Нарядная, веселая, благоухающая духами, она вошла в приемную, увидела меня и скисла. Похоже, у Николая не было привычки докладывать жене о своих решениях. Не поставил он её в известность и о том, что собирается взять на работу свою бывшую одноклассницу, поэтому мое присутствие за секретарским столом стало для бедной женщины неприятным сюрпризом. Улыбка медленно сползла с лица, уголки губ опустились, вокруг них пролегли скорбные складки. Мне было неприятно, что моя персона так действует ей на нервы, тем более, что причин к тому я не видела. Мелькнула мысль, что она ревнует мужа к нашей детской дружбе, но я тут же отбросила её, как абсурдную. Чего ревновать, когда столько лет прошло? Каждый давно живет своей жизнью, да и от самой дружбы остались лишь воспоминания. Как бы там ни было, если я собиралась работать в этой конторе, напряженные отношения с женой начальника мне были ни к чему. Нужно было спешно выправлять положение, поэтому я проникновенно улыбнулась и сочувственно посетовала:

― А Николая нет.

Уголки губ у Маргариты ещё больше опустились и она растерянно протянула:

― Как же так? Мы ж условились, что я за ним зайду.

― Уехал в налоговую, но обещал вернуться! Сказал, в шесть будет. Подождите немного. Думаю, скоро появится, ― поспешила утешить я.

Рита с подозрением глянула на меня, будто сомневалась в моей искренности и ожидала подвоха. Я опять подивилась её предвзятому отношению ко мне и ответила ей своей самой широкой улыбкой. Она недоуменно нахмурилась. Я решила не сдаваться, ещё немного постараться и все же добиться успеха

― Ох, ну что ж вы стоите? Садитесь, пожалуйста! Вот сюда, в кресло, здесь удобней будет. Или хотите в кабинет пройти? Давайте, чаю заварю? А может предпочитаете кофе? ― затараторила я.

Ошалевшая от моей трескотни и любезности, Рита не сводила с меня удивленных глаз, но в кресло все-таки опустилась. Я расценила это как шаг к примирению и шустро кинулась доставать чашки. Дальнейшему налаживанию дружеских отношений помешало возвращение Николая, который в крайнем раздражении ввалился в приемную и с ходу принялся препираться с женой по поводу совместного похода в гости. Рита доказывала, что визит был запланирован давно и муж дал на него согласие, тот же сердито отрицал существование каких-либо договоренностей на этот счет и отказывался идти ввиду своей крайней усталости. Он даже меня пытался втянуть в эту дискуссия, апеллируя к моему авторитету и требуя сказать, как я обычно поступала в таких случаях. Я от участия в обсуждении отказалась, сухо проронила «По разному бывало» и покинула комнату.

На следующее утро я вышла из дома пораньше. Здесь немалую роль сыграл присущий мне максимализм, вынуждавший меня во всем, за чтобы не бралась, добиваться совершенства. Так было с учебой, с работой, с семейной жизнью. Правда, с последним, надо честно признать, произошел облом. Мне не только не удалось построить идеальную семью, но даже просто её сохранить. Единственным утешением служило то, что в этом процессе задействованы двое и как бы не старался один, если у второго нет склонности к семейной жизни, провала не миновать. Что касается теперешней службы в офисе, то тут все зависело от меня одной. Трудолюбия мне было не занимать, и я надеялась, что все пойдет гладко. Я, конечно, не собиралась встречает шефа в дверях приемной с приветливой улыбкой на лице и блокнотом в руках, но раз уж решила сменить поле деятельности и переквалифицироваться из педагогов в секретари, значит, должна стать примерным работником.

Явилась я действительно рановато. В здании было абсолютно пусто, и из всех сотрудников в наличии имелся только ночной сторож. Очень довольная собой, я прошествовала мимо заспанного охранника в приемную и нашла, что со вчерашнего вечера там ничего не изменилось. Забытые мной инструкции валялись на столе, рядом стояли две грязные чашки и полная окурков пепельница, кресло, в котором накануне сидела Рита, сиротливо громоздилось посреди комнаты. До прихода начальника следовало ликвидировать весь этот кавардак, и я с энтузиазмом взялась за дело. Инструкции были убраны в ящик, чашки вымыты и поставлены в шкаф, кресло возвращено на свое привычное место. Не прошло и получаса, как все было разложено по местам, а я сидела за стол и занималась разбором почты.

Нельзя сказать, что её было слишком много. Три газеты, один журнал да несколько писем. Мое внимание привлек длинный голубой конверт и только потому, что на нем вместо адреса от руки печатными буквами было выведено: «Сипягину Н.Я. Лично! Не вскрывать!». Заинтригованная, я повертела странное послание в руках и даже посмотрела на свет, пытаясь определить, что же лежит внутри. Конверт был плотный, и ничего разглядеть не удалось. На ощупь казался тонким и, похоже, в нем находился один лист бумаги. Разочарованная, вернула его в общую стопку и отнесла всю почту в кабинет.

Дела были переделаны, заняться было нечем, а до начала рабочего дня ещё оставалось время. Я бесцельно обошла приемную, постояла у окна, разглядывая кирпичный забор, контейнеры для мусора и пустую пока стоянку для машин. Когда картина заднего двора прилично наскучила, со вздохом вернулась за стол, подперла голову рукой и принялась ждать Николая.

Время приближалось к девяти, в коридоре стали раздаваться голоса сотрудников, захлопали двери, потянуло дымком первых утренних сигарет. Рабочий день в офисе начинался, а начальника все не было. Когда дверь, наконец, открылась, я была уверена, что пришел Николай. Однако вместо него в приемную ввалился тот молоденький милиционер, которого я накануне поила минералкой. Увидев меня, парень расплылся в улыбке и свойски, как старую знакомую, спросил:

― Хозяин на месте?

― Пока отсутствует, ― вздохнула я.

― Подожду, ― объявил посетитель, плюхнулся в кресло и принялся с интересом на меня поглядывать.

― Минералки хотите? ― со вздохом спросила я, лишь бы прервать затянувшееся молчание.

Он моментально расплылся в улыбке и охотно отозвался:

― Не-е, воды не хочу! Я б чайку выпил. Утром торопился на службу, позавтракать не успел.

Я с готовностью кивнула, достала две чашки и сказала:

― Сейчас кипяток из столовой принесу. За одно и я выпью чашечку.

― Тоже проспали и не успели позавтракать? ― понимающе хмыкнул он.

― Успела, просто пить хочется.

Я разлила по чашкам дымящийся кипяток, уселась на свое место и спросила:

― Как движется расследование?

Мальчишка искоса глянул на меня и уклончиво проговорил:

― Идет потихоньку.

― А конкретные результаты имеются? В смысле, удалось ли выйти на след убийцы?

Парнишка снисходительно усмехнулся и поучительно сказал:

― Только в книжках убийцу находят на десятой странице, а мы пока версии отрабатываем.

Думаю, пользуясь его расположением ко мне, я могла бы вытянуть из паренька некоторые подробности, но тут открылась дверь, и явился смурной и невыспавшийся Николай. Увидев посетителя, нахмурился ещё сильней:

― Ко мне?

Тот вскочил, торопливо кивнул, и моментально из многоопытного оперативника превратившись в молоденького парнишку. Николай приглашающе махнул рукой, оба быстро прошли в кабинет и плотно закрыли за собой дверь. Было, конечно, интересно, о чем это они там беседуют, но особо я не переживала. Знала, всегда могу спросить, и все подробно расскажет.

Второй и теперь единственный компаньон влетел в приемную, увидел закрытую дверь кабинета и нетерпеливо спросил:

― Николай уже здесь?

― Да, но у него посетитель. Из милиции пожаловали по поводу убийства.

― Давно сидят?

― Не очень, ― покачала я головой.

― Ладно, пойду к себе. Как освободится, зовите меня. У меня срочное дело.

Уйти он не успел, именно в эту минуту из кабинета вышел милиционер. Не говоря ни слова, он торопливо и с крайне серьезным видом направился к выходу, однако, проходя мимо моего стола, не удержался и хитро подмигнул.

Андрей с интересом наблюдал эту сцену, а когда дверь за представителем закона захлопнулась, не утерпел и спросил:

― Ваш хороший знакомый?

― Вчера познакомились. Это у него характер такой легкомысленный.

Тихомиров недоверчиво глянул на меня, но от комментариев воздержался и молча прошел в кабинет. Дверь за собой закрыл. Может по привычке, а скорее не хотел, чтоб его разговор с партнером слушали посторонние. Однако Николай был иного мнения, и в следующее мгновение она снова была распахнута настежь, и я слышала каждое слово, произнесенное собеседниками.

― У нас проблема, ― объявил Тихомиров.

― У нас каждый день проблема. Что стряслось? ― брюзгливо отозвался Сипягин.

― Петрович доложил, что с сантехникой и кафелем образовался затык. Говорит, обзвонил все предприятия в районе досягаемости и ничего не нашел. У всех цены зашкаливают за установленную тобой планку. Она не реальна.

― Значит, плохо искал! Пусть ещё звонит, а не к тебе жаловаться бегает!

― Не кипятись, он нормальный мужик и дело знает. Нашел Петрович один завод... У них и цена нормальная и продукция качественная. И фуры гнать далеко не пришлось бы, завод находится в Московской области.

― Ну и…

― Не повезло! Недавно стали на реконструкцию. Продукции еле-еле хватает, чтоб отгружать заказчикам по уже взятым обязательствам. Говорят, ничем помочь не могут. Думаю, может, с Прибалтикой завязаться?

― Исключено. Дорого и с таможней хлопот не оберешься. Вот что, Андрей! Прозвони на этот подмосковный завод ещё раз. Уговори пойти навстречу!

― Николай! Я же тебе русским языком говорю: у них капитальный ремонт. Стоит завод!

― А мне плевать! Мне нужна сантехника и немедленно!

― Я считаю, ты порешь горячку! У нас ещё есть время. Успеем закупить и кафель и сантехнику.

― Мне такой подход не устраивает. Я начинаю строительство и хочу, чтобы все необходимые материалы заранее лежали на складе.

― Не согласен! Покупая заранее материалы, мы связываем деньги. Это неразумно! Можно найти этим средствам лучшее применение!

Послушай! Это мои деньги, и я сам буду решать, как ими распоряжаться. Ясно? ― взорвался Николай.

Голос Тихомирова звучал как всегда ровно, но мне показалось, что в нем проскальзывают с трудом сдерживаемые нотки раздражения:

Насчет денег ты ошибаешься, деньги у нас с тобой общие и решать, как ими распоряжаться, будем вместе. Мы с тобой не раз это обсуждали, так что сейчас эту тему поднимать не будем. Давай говорить о деле. Ты знаешь, как я ценю твою деловую хватку и умение вести дела. Не горячись и изложи мне причины, по которым мы должны торопиться с покупкой материалов. Ты меня знаешь, если доводы разумные, спорить не буду.

Какое-то время в кабинете было тихо, потом Николай заговорил, и даже через стену ощущалось, с каким трудом он подбирает слова:

― Извини... я был не прав. Конечно, деньги у нас общие и распоряжаемся мы ими сообща. Мы не один год знакомы... сам знаешь… разгорячусь, ляпну в запале... В общем, не бери в голову...

За стеной опять повисла тишина. Похоже, Сипягин собирался с духом, а Тихомиров терпеливо ждал. Наконец, после довольно продолжительной паузы, Николай заговорил снова:

― А с материалами дело обстоит так... Для тебя не секрет, какое значение придается в городе этому строительству. Мэр в буквальном смысле вырвал в Москве постановление о строительстве этих домов именно у нас. Сам знаешь, битва за федеральный кредит, да ещё на такую сумму, легкой не бывает. Теперь он хочет, чтобы все обещания, данные им в Центре, были выполнены. Для него это дело принципа... Если не сдадим в срок, как обещали, спросят по полной программе... Пойми, я не могу рисковать. Мы многое поставили на карту и должны выиграть! Ты прав, связывать деньги на такой срок, как целых полгода, не разумно. В любом другом случае я бы делать этого не стал. В другом, но не этом! Тут я хочу быть уверенным, что все пройдет гладко. У нас сейчас не лучший период, на фирме творится черт знает что. Каждый день сюрпризы и все неприятные! Мне будет спокойнее, если все необходимое будет лежать на складе. Можешь считать это блажью, но я чувствую, так нужно сделать.

Тихомиров ничего не ответил, но было слышно, как он крутит диск телефона, связывается с кем-то из заводского начальства и уговаривает принять заказ. В этот момент в приемную вошел Григорий и неторопливой походкой направился к распахнутой двери.

― Я к Николаю, ― небрежно бросил мне на ходу.

― Там Тихомиров. У них серьезный разговор и тебе лучше не заходить.

Моя попытка остановить его успеха не принесла. Не замедляя шага, Гришка проронил:

― Ничего, посижу в сторонке, ― и скрылся в кабинете.

Раздался звук отодвигаемого стула, позвякивание стекла и бульканье воды. Это Гришка с удобствами устраивался возле стола и наливал себе минералки. Потом зазвучал голос Тихомирова:

― Они согласны выделить одну фуру.

Ответ не удовлетворил Николая, и он раздраженно заявил:

― Мало! Фура нас не выручит. Вот что, Андрей, бери деньги и поезжай туда. Лично встречайся с руководством и договаривайся напрямую. За наличку они пойдут нам навстречу и найдут излишки.

― Думаю, ты не прав... Но если настаиваешь...

Послышалось лязганье дверцы сейфа и снова голос Николая:

― Настаиваю! Вот, возьми деньги. И не медли, выезжай прямо сегодня вечером.

― Яковлевич, остынь! У меня полно дел. Я не могу все бросить и нестись сломя голову в другой город. Сегодня пятница. Что я делать буду в незнакомом городе все выходные? Давай договоримся так... Я закрываю самые срочные дела... Думаю, за понедельник-вторник управлюсь, во вторник вечером выеду на машине, утром буду там, решу все вопросы и сразу вернусь.

― Хорошо, делай так! И, пожалуйста, будь осторожен. Сумма большая, а лихих людей на дорогах хватает. Может дать тебе сопровождающего? Хочешь, Гришка с тобой прокатится?

― Ну, что ты, Николай! Я же не ребенок! ― засмеялся Тихомиров.

― Ладно, поезжай один, но никому не говори, что деньги повезешь, ― неохотно согласился компаньон.

Тихомиров был уже в дверях, когда Николай неожиданно робко спросил:

― Андрей, ты не изменишь своего решения?

Партнер задержался на пороге и очень серьезно заверил:

― Исключено! Как сказал, так и сделаю.

Не успел Тихомиров уйти, как Григорий выпалил:

― Я нашел лес.

― Отлично, ― буркнул Николай. ― Выясняй условия, подписывай договор и вперед с песней!

― Я все уже выяснил! Материал хороший, просто первый сорт материал, но цена выше, чем у остальных. Пользуются, сволочи, временным дефицитом на рынке.

Слышно было, как в кабинете зашуршали бумагой, видно, Николай изучал принесенные Гришкой документы.

― Ладно, берем! У нас безвыходная ситуация. Конечно, предоплата в 50% ― это грабеж чистой воды, но выхода нет. Виталию лес нужен немедленно, ― вынес свое заключение старший брат.

― А они готовы его гнать хоть с завтрашнего дня, ― поспешил закрепить свои позиции средний.

Братья вышли в приемную вместе, плечом к плечу, и я в очередной раз поразилась, насколько они похожи. Оба высокие, крепкие, белобрысые. Вот только у Николая лицо было усталое и измученное неурядицами, а Григорий, довольный, что сумел справиться с поручением, сиял как медный пятак. Старший положил передо мной несколько листов и попросил:

― Настенька, напечатай по-быстрому договор для Гришки. Здесь все суммы и реквизиты фирмы-поставщика. Сделаешь, подпиши у Марины, потом принесешь мне. И не забудь поставить печать!

Услышав такое, я мысленно охнула. Ну, вот и началось! Кончилась лафа с просиживанием стула, пришла пора отрабатывать деньги. А с чего начинать? Никогда не составляла договоров, и не знаю даже, в какой форме они делаются. Николай заметил мою маяту и подсказал:

― Вызови Татьяну. Она тебе все объяснит.

Я согласно кивнула и взялась за телефон. На мое счастье Татьяна оказалась на месте и на зов явилась незамедлительно. Выслушав про мои затруднения, неодобрительно поджала губы и сухо обронила:

― Все есть в компьютере. Вам нужно было просто открыть и посмотреть.

Эти слова предназначались не столько мне, сколько Кольке, который топтался рядом и заглядывал через плечо.

― Вот ты вместе с ней и посмотри, ― сердито хмыкнул родственник. Просил же все показать!

Замечание Татьяне не понравилось, она кисло скривилась и скомандовала:

― Включайте компьютер.

С этим я благополучно справилась, тысячу раз сказав спасибо бывшему мужу, который долго бился со мной, но обращаться с машиной научил. Конечно, работала я на уровне пользователя, и даже здесь мне было далеко до совершенства, но элементарные операции выполнять умела. Вот только эти двое, что стояли за моей спиной, здорово действовали на нервы. Николай убедился, что дело пошло, и вернулся к себе, а я с облегчением вздохнула.

― Открывайте файлы и входите в папку «Мои документы», ― скомандовала Татьяна.

Я нервно защелкала мышью, сбилась, попала не туда, и на экране появилось сообщение об ошибке. Стало обидно до слез. Такие простые операции я выполняла дома не задумываясь, а тут, чувствуя на затылке неприязненный Татьянин взгляд, дала маху. От сознания собственной неловкости занервничала ещё больше и, пытаясь убрать с глаз долой противную табличку, принялась нажимать клавиши и тыкать в кнопки.

― Да не так! Господи, какая бестолковая! Зачем вы эту кнопку нажали?

Я и не собиралась её нажимать, но под насмешливым взглядом рука сама потянулась к неправильной кнопке.

― Все типовые договора лежат в этой папке, ― поучала Татьяна, бойко щелкая клавишами.

Я смущенно кивала и одновременно внимательно следила за её действиями, стараясь запомнить очередность операций. Сердитая на саму себя, дала себе слово в свободное время разобраться к компьютером и больше не обращаться за помощью.

Только я начала понемногу успокаиваться и даже сумела вбить в текст нужные реквизиты, как из кабинета появился Николай и с интересом спросил:

― Ну, как дела? Получается?

― Да она ничего не умеет! Не знаю, какой она учительницей была, только в компьютере совсем «нулевая». И вообще бестолковая, простых вещей не знает, ― фыркнула Татьяна и, не утерпев, добавила: ― Не понимаю, зачем ты её взял?

― Тебя забыл спросить. Все объяснила? Ну и иди на свое место.

Разъяренная родственница выскочила из комнаты, не забыв при этом так шарахнула дверью, что со стены посыпалась штукатурка.

― Не бери в голову. Она баба нормальная, только шалая немного, ― усмехнулся мой школьный друг и ушел к себе.

Оставшись одна, я почувствовала себя свободнее и работа пошла. Быстро впечатав все сведения в «болванку» типового договора, сделала два экземпляра и пошла к Марине Ивановне. Бухгалтерия находилась на втором этаже, и все её сотрудники сидели в одной комнате под неусыпным надзором строгой начальницы. Три молодые женщины, среди которых была и Инна, усердно трудились, но при моем появлении оторвались от своих компьютеров и с любопытством уставились на меня. Правда, длилось это одно мгновение, под грозным взглядом главного бухгалтера тут же стушевались и снова уткнулись носами в экраны. Марина Ивановна, в отличие от Татьяны, была приветлива и добродушна. Быстро просмотрев принесенные документы, одобрительно кивнула и на каждом поставила свою размашистую подпись. Я вежливо поблагодарила, вышла в коридор и счастливо улыбнулась во весь рот. Первый этап пройден, теперь я и сама умею составлять договора!

Николай читал долго и внимательно, но, в конце концов, и он остался доволен.

― Поставь печать и отнеси Григорию.

Гришки на месте не оказалось, но кабинет был открыт, и я положила бумаги ему на стол.

В приемную влетела легкой походкой и с сияющим лицом. Николай, стоящий с листком бумаги возле моего стола, просто опешил.

― Ты чего такая? ― неуверенно поинтересовался он.

Я промолчала и неопределенно повела плечом. Ну, не объяснять же ему, право слово, что, как девочка, радуюсь первому успеху. Не дождавшись ответа, начальник вздохнул, протянул мне блокнотный лист и приказал:

― Позвони директору этой фирмы и спроси, думают они заключать с нами договор? Как только уточнишь сроки, начинай готовить документы. Свои реквизиты и все расчеты они сбросят по факсу.

Горя желанием выполнить приказ как можно лучше, я не мешкая взялась за телефон. С директором соединили сразу, но ответ меня обескуражил.

― Мы не будем заключать с вами договор, ― сообщил он. ― Мы его уже подписали с фирмой «Студия Дизайна».

― Не будете так любезны проинформировать меня, почему отказались от наших услуг?

― Они предложили более приемлемую для нас цену, ― последовал лаконичный ответ и собеседник отключился от связи.

Новость была плохая и было жаль огорчать начальника, у которого и без того неприятностей хватало. Однако служила я его конторе всего лишь секретарем, и в мои обязанности не входило ограждать шефа от плохих известий. Какие имеются, те и должна сообщать!

Николай слушал молча и буквально каменел на глазах. Сначала я решила, что он так убивается из-за уплывших из-под носа денег, но, когда начальник очнулся и грозно рявкнул:

― Гришку сюда! Быстро! ― сообразила, что дело в чем-то другом.

Ничего не подозревающий Григорий бодро прошествовал в кабинет и с порога весело спросил:

― Вызывал, брат?

― Вызывал, ― откликнулся Николай, причем, так спокойно, что я поразилась.

― Надо же, ещё минуту назад сидел белый от гнева, а сейчас разговаривает, как ни в чем не бывало! Умеет себя в руках держать, друг детства! ― восхитилась я.

А тот, между тем, продолжал:

― Садись, брат, поговорить надо.

Послышался скрип отодвигаемого стула и снова зазвучал голос старшего брата:

― Я только что разговаривал с директором «Фортуны». Помнишь такую?

― Продуктами занимается? ― неуверенно произнес Григорий.

― Точно! Она самая! ― обрадовался сообразительности младшего брата старший. ― Они ещё супермаркет наладились строить на Ленина, рядом с новым кинотеатром. Припоминаешь?

― Ну... говорил ты что-то об этом! ― неуверенно протянул Гришка.

― Говорил, говорил, не сомневайся! - радостно заверил его Николай. ― И заметь, только тебе говорил. Больше никому словом не обмолвился.

― И что? ― недоумевал Гришка.

― А то, что заказ этот у нас из-под носа уплыл. Теперь другие магазин «Фортуне» строить будут!

― Плохо, конечно, но ты шибко не расстраивайся. Этот заказ упустили, другой будет! ― попытался утешить брата Гришка.

При этих словах Николай весело засмеялся:

― Правильно, братик. Это не последний наш заказ, другие будут, на них и заработаем.

Тут он неожиданно понизил голос и почти шепотом проговорил:

― Думаешь, меня деньги сейчас волнуют?

― Ну... ― неопределенно промычал Гришка, не очень понимая, чего добивается старший брат.

― Нет, Гриша, меня совсем другие проблемы тревожат! Как думаешь, какие?

Наступила тишина, потом Григорий недовольно произнес:

― Чего загадками говоришь? Откуда я знаю, из-за чего ты так распереживался!

― Так я тебе сейчас скажу! ― с неожиданной яростью рявкнул старший брат. ― На деньги мне начхать! На другом ещё больше заработаю! Меня беспокоит, что информация из фирмы ушла. Об этом заказе в городе не знал никто. Директор «Фортуны», опасаясь конкурентов, своих планов не афишировал, обсуждал только со мной. А я с тобой поделился! А теперь этот заказ перехватила «Студия»! Вот мне и интересно, откуда это «Студия» узнала о планирующемся строительстве? А?

До Григория, наконец, дошло, куда клонит старший брат и он возмутился:

― Ты, что, думаешь, я растрепался?

― А кто, если знали только мы двое? Я никому ничего не говорил! Значит, кто? ― взорвался Николай.

Я уж было решила, что крупной ссоры не миновать, однако Гришка повел себя неожиданно. Он не стал становиться в позу и обижаться, а примирительно сказал:

― Подожди, Колька! Не психуй. Во-первых, я информацию не сливал. Зачем мне это? А потом, кроме нас двоих о намечающимся строительстве наверняка знали сотрудники «Фортуны». Как бы там директор не секретничал, все вопросы единолично он решить не может. Зуб даю, и главбух и помощники и секретарша были в курсе. Вот кто-то из них и трепанул! А ты сразу на меня накинулся!

Николай упрек проглотил молча, Григорий же приободрился и с удвоенной энергией стал убеждать брата в своей невиновности:

― Зачем мне тебя подводить? Разве я тебе враг? Мы же братья!

С каждым словом Гришка распалялся все больше, мне даже показалось, что у него в голосе зазвенела слеза:

― Как ты мог подумать, что я тебе подлянку устроил? Чем я перед тобой провинился, что ты мне доверять перестал? Вижу же, что последнее время ты ко мне охладел! Все с Мишкой шушукаешься!

Николай слушал причитания брата молча, но, похоже, они его убедили. Когда он заговорил снова, его голос звучал уже не так сердито:

― Не знаю... Может, ты и прав. Могло быть и так, как ты говоришь…

― Да так! Точно, так! Это из «Фортуны» утечка была, а ты на меня напустился! ― горячился Гришка.

― Ну ладно, извини. Сорвался я. Вижу же, последнее время гадит мне кто-то. Печенкой чувствую, что свой, а кто не пойму, вот и психанул, ― стал оправдываться Николай.

― Легко тебе говорить! А мне каково твои укоры слушать? Мы с тобой одной крови, как же ты мог на меня подумать?! Если своим не будешь верить, на кого опираться станешь? ― продолжал выговаривал младший.

― Ну все, хватит. Забудь, ― смущенно оборвал его старший.

Конфликт был исчерпан, Григорий, явно довольный восстановлением добрых отношений с братом, отбыл восвояси, а Николай вышел ко мне и извиняющимся тоном сказал:

― Анастасия, у меня к тебе просьба. Нужно кой-какие бумаги в налоговую свезти, так ты поезжай прямо сейчас. Скоро конец рабочего дня, да ещё пятница, боюсь, позже не застанешь там никого. А я обещал, что документы обязательно сегодня пришлю.

Я не мешкая собрала нехитрые пожитки в сумку, навела на столе порядок и пошла к начальнику. Он протянул мне тощую папку и принялся дотошно объяснять:

― Тут отчет, тут записка с адресом налоговой и фамилией инспектора. Папку отдашь ей лично, никому другому не оставляй! Помни, финансовая отчетность является коммерческой тайной! Потом свободна, сюда можешь не возвращаться. Сегодня у нас короткий день.

Заверив начальство, что все поняла и сделаю именно так, как оно требует, я схватила документы и выскочила на улицу. Хороший Николай парень, но уж очень нудный! И ещё недоверчивый! Вроде, раньше он таким не был или я по молодости не замечала?

Налоговая находилась на Кирова, что было совсем не далеко от бывшего Дворца пионеров, и сначала я собралась идти пешком. Однако, вспомнив наказ не опаздывать, и не желая подводит начальника, села на автобус и уже через десять минут была на месте. Здание, в котором размещалось нужное мне учреждение, нашла сразу, инспектор ещё не ушла, так что с передачей документов сложностей не возникло.

Честно выполнив возложенное на меня поручение, почувствовала себя свободной и решила немного прогуляться. Погода стояла отличная, домой торопиться нужды не было, поэтому, не особо раздумывая, я вышла на улицу и медленно побрела в сторону Центра. Дойдя до Политехнического института, свернула на проспект Ленина, миновала сквер, завернула за угол и оказалась на улице Свободы. Неподалеку виднелись купола Красного собора, а там и до места работы было рукой подать.

― Какой маленький у нас город! Куда не пойдешь, все равно в центре окажешься, ― усмехнулась я.

На другой стороне улицы увидела ресторан и неожиданно почувствовала, что голодна. В этом не было ничего удивительного. Позавтракала я чашкой чая с бутербродом, про обеденный перерыв, занятая хлопотами, забыла, вот и получилось, что с утра у меня маковой росинки во рту не было. Решив, что теперь я женщина обеспеченная, работаю в коммерческой фирме, а значит, вполне могу позволить себе пообедать в ресторане, перешла улицу и решительно толкнула неподатливую дверь. Оказавшись внутри полутемного зала, подождала, пока глаза привыкнут к сумраку, огляделась и выбрала столик в углу. Мое появление в совершенно пустом ресторане не прошло незамеченным. Моментально подлетел шустрый официант и положил передо мной папку с меню.

После непродолжительного совещания, официант унесся выполнять заказ, а я от нечего делать принялась оглядывать пустой зал. Обшитые темным деревом стены, низкий потолок с балками, столики под синими скатертями . Все было очень мило, но на мой взгляд чуть мрачновато. Похоже, оформители заведения тоже это понимали и потому для оживления интерьера расставили вдоль стен и между столиками развесистые зеленые кусты в кадках. Один такой стоял рядом со мной, и я не утерпела, потрогала. Куст оказался из пластика, что, однако, ничуть не уменьшало его ценности, ведь внешне он выглядел как настоящий и шик заведению определенно придавал.

― Хорошо бы, конечно, если б по этим зеленым насаждениям ещё и влажной тряпкой иногда проходились, ― кисло подумала я, но тут же опомнилась и одернула себя. ― Что за придирки? Пыль при таком скудном освещении практически не видна, а не желаешь пачкать руки, так не трогай!

Я уже немного затосковала в ожидании своего заказа, как из двери в дальнем конце зала вышла очень интересная пара. Впереди выступала статная женщина со скучающем выражением на молочно-розовом лице, а сбоку семенил мужчина. Он нежно поддерживал её под локоток и что-то жарко шептал на ушко. В женщине я узнала Нину, а мужчиной был Григорий. Парочка прошла к выходу, так и не заметив меня. В зале стоял полумрак, да и куст хорошо прикрывал. Я проводила их взглядом и усмехнулась:

― Надо же, а Гришка, оказывается, ловелас! Дам по кабинетам водит, обедами угощает. Наверное, потому его и жена бросила.

Подумала и тут же про них забыла, потому что в этот момент вернулся официант и принялся ловко расставлять на столе тарелки. С трудом дождавшись, пока он пожелает мне приятного аппетита и удалится, я жадно набросилась на еду. Как ни странно, все оказалось очень вкусно. Поглощая обед, похвалила себя за мудрое решение завернуть в это заведение. За относительно небольшие деньги почувствовала себя состоятельной женщиной и, самое главное, избежала перспективы давиться дома пельменями из пачки.

Расправившись с едой, я пришла в отличное настроение и, когда официант подошел за расчетом, благодушно похвалила:

― Прекрасно приготовлено!

― Заходите еще, ― скупо улыбнулся он в ответ.

Не думаю, что парень пригласил меня от чистого сердца. Скорее сделал это из вежливости, но я все равно поблагодарила, пообещала прийти ещё и даже дала чаевые. Ну, не очень щедрые и, возможно, они его не особо обрадовали, но это уж не мое дело. Что могла, то и отстегнула!

Домой я вернулась затемно и от нечего делать уселась пить чай на веранде. Осторожно прихлебывая горячий напиток, глядела на заросли сада и лениво размышляла на тем, что жизнь, в сущности, не так уж и плоха. У меня есть работа и собственный дом, где я полноправная хозяйка. Здесь я могу делать, что хочу, и никто мне слова не скажет. Ну, чем не жизнь? И чего я в этой Москве потеряла?

Но, странное дело, чем горячее я себя убеждала, тем грустнее становилась, а под конец и вовсе потухла:

― Конечно, так хорошо, но вдвоем было веселее.

И действительно, начало было просто великолепным. После тихого, провинциального города, жизнь в шумной столице мне очень нравилась. Учеба приносила удовлетворение, с людьми я сходилась легко. Потребовалось совсем немного времени чтобы я обзавелась многочисленными знакомыми и совершенно не чувствовала себя чужой в огромном городе. Дни, заполненные лекциями, зубрежкой, сидением в библиотеке, вечеринками в студенческом общежитии, походами на концерты в консерваторию и музеи летели незаметно. Единственное, что отравляло существование, был нудеж моей новой подруги Милочки. Она была искренне убеждена, что женщины родятся на свет исключительно для того, чтобы удачно выйти замуж. А под удачным замужеством подразумевался выход замуж за перспективного молодого человека. Сама из очень состоятельной московской семьи, Милочка собиралась сразу после получения диплома сочетаться узами брака с подающим большие надежды выпускником МГИМО и сидеть дома. У меня же были совсем другие планы и замужество в них не входило. Я намеревалась поступить в аспирантуру, защитить диссертацию, сказать свое слово в науке. Не могу сказать, что за мной никто не ухаживал. Ухаживали, и цветы дарили, и слова красивые говорили, но все это меня совершенно не трогало. В результате, после нескольких встреч претенденты или навсегда исчезали из виду или становились моими хорошими друзьями. И тот, и другой расклад меня вполне устраивал и совершенно не нарушал душевного спокойствия.

Все изменилось в тот момент, когда Милочка подвела ко мне на Новогоднем вечере высокого, широкоплечего парня с черными кудрями и белозубой улыбкой. Одного взгляда было достаточно, чтоб я поняла: пропала. В тот вечер я жутко нервничала, краснела, бледнела, робела, а мое обычное красноречие куда-то испарилось, и я неожиданно стала косноязычной. В общем, не заметить, что я влюбилась в Милочкиного брата, мог только слепой.

Встреча с Романом поменяла все планы. Меня завертело, закрутило, замотало, понесло вскачь. Те дни, что мы не виделись, считала прожитыми впустую.

― Вот тут тебе бы остановиться, быстренько собрать вещи и рвануть домой, ― сказала я себе и на этой оптимистической ноте отправилась спать.

В субботу проснулась поздно, накинула на себя сарафан и, как была босиком, вышла в сад. Прошлась по траве, с удовольствием чувствуя, как травинки мягко щекочут пятки. Немного постояла под деревьями. Потом вынесла в сад раскладушку, поставила её под самую развесистую яблоню и улеглась с книгой в руках. Однако, читалось плохо, мысли все время уносились прочь и в конце концов я отложила томик в сторону и принялась бездумно следить за переменчивой игрой солнечных бликов на глянцевой листве.

Дверь соседской веранды распахнулась и на крыльце показалась Татьяна с охапкой одеял. Несколько минут я с интересом наблюдала, как она сноровисто развешивает их посреди двора для просушки, потом крикнула:

― Доброе утро, Таня!

Соседка вздрогнула, на минуту застыла, потом медленно повернулась и неохотно процедила:

― Доброе.

Не обращая внимания на явное нежелание общаться, я отбросила книгу в сторону, вскочила на ноги и подошла к кустам, служащим межой.

― Решили с утра пораньше хозяйством заняться? ― дружелюбно поинтересовалась я.

― Какое там утро, полдень скоро, ― неприязненно бросила Татьяна и сделала шаг в сторону веранды.

― А мужчины ещё спят? ― не отставала я.

― Какие ещё мужчины? ― она даже остановилась, возмущенная моим вопросом.

― Михаил с Григорием, ― пояснила я и лучезарно улыбнулась.

― С какой это радости Гришка здесь жить будет? ― презрительно фыркнула Татьяна.

― Ну, как же! Это ведь и его дом! Я считаю вполне нормальным, вернуться в город и поселиться у родителей.

― Это вы так считаете, а нам для своей семьи еле-еле места хватает. Он квартиру снимает на Кларе Цеткин.

Проигнорировав её грубость, я жизнерадостно сообщила:

― А я его вчера в ресторане встретила!

Татьяна была уже на крыльце, когда услышала мои слова. Они заставили её остановиться и, впервые за время разговора, глянуть мне в лицо:

― Спутали вы что-то. Григорий у нас по ресторанам не ходит. Жаден слишком.

― Не спутал, это точно был Гриша, причем не один, а с дамой, ― не уступала я.

― Точно спутали. Гришке на себя денег жалко потратить, не то что на других. Сюда, почитай, каждый вечер приходит, а хоть бы раз племянникам по конфете купил. Куда там! У него вечно денег нет. Да и не ходил бы он к нам, если б не возможность поесть на халяву. А у нас, между прочим, двое детей, их обуть, одеть, накормить надо. Мы с мужем получаем меньше Гришки, и кормить его нам очень накладно. Он это прекрасно знает, только делает вид, что не понимает.

― Михаил не такой? ― улыбнулась я.

― Мишаня совсем другой. У него широкая натура и над каждой копейкой трястись, как брат, он просто не умеет, ― ответила Татьяна, и её лицо осветилось нежностью к мужу.

― В таком случае, у него должны быть материальные проблемы. Сами сказали, зарабатывает Михаил не много, ― заметила я простодушно.

― Вы на что намекаете? ― вспыхнула она.

― Да ни на что... Просто тот случай с пропажей денег из стола Щапова вспомнился.

Татьяна покрылась красными пятнами и с жаром выпалила:

― Миша тех денег не брал! Оклеветали его! А Вам, как я погляжу, эта старая сплетница Марина Ивановна много чего наболтала. Видела, как Вы с ней по скверу прогуливались! Только, чем других судить, она б лучше за своей Инночкой приглядывала. А то спуталась девка с мужиком, а когда он её поматросил да бросил, проходу ему не давала. Всякий стыд потеряла! И сцены ревности ему устраивала, и возле дома поджидала, и с новой любовницей скандалила. Мне Ирка, его последняя подружка, все рассказывала. Инна просто на шею мужику вешалась, а о том не думала, что такая калека, как она, никому не нужна. У неё же одна нога короче другой. Хотя, что с неё возьмешь? Все знают, что у неё с головой нелады, и она в психушке лежала.

― И кто ж был этот мужчина?

― Степан Щапов, ― бросила Татьяна и скрылась в доме.

Дверь за ней давно захлопнулась, а я все стояла и смотрела вслед.

К реальности меня вернул телефонный звонок. По длинным трелям я догадалась, что это междугородка и со всех ног кинулась в дом. Схватив трубку, громко крикнула:

― Слушаю!

― Чего орешь, я ещё не глухая, ― недовольно осадила меня Ксения.

― Извини, не нарочно. Торопилась очень. Ну, узнала что-нибудь?

― Вчера полдня потратила, выполняя твое поручение. А у меня, между прочим, муж, дети и собака не гулянная, ― вздохнула подруга.

Я пропустила её причитания мимо ушей, как явно преувеличенные, и нетерпеливо выпалила:

― Ну и?..

― Пятиборьем она занималась. На третьем курсе на тренировке упала с лошади и повредила ногу. Сильно. Был множественный перелом кости. Девочка долго лежала в больнице и после этого дорога в спорт была ей заказана. Она забрала документы и ушла из института. Больше о ней никто не слышал.

― Ясно. Значит, стрелять она умеет, ― задумчиво протянула я и сменила тему. ― Ну, как там в Москве?

― В Москве все по-прежнему. На днях видела твоего благоверного. Приезжал с визитом и говорил только о тебе.

― Надеюсь, ты ему не сказала?

― Я-то не сказала! Да, боюсь, найдутся добрые люди и введут в курс дела, ― ухмыльнулась подружка.

― Ничего ему не говори, ― наказала я.

― Положись на меня, буду крепка, как скала, ― хохотнула Ксюха.

Остаток дня я провела в саду, валялась на раскладушке и вспоминая недавнее прошлое. Хотя, покидая Москву, дала себе слово никогда, даже в мыслях, не возвращаться назад, получалось у меня плохо.

Роман сделал мне предложение в день защиты диплома. Сразу, не теряя не минуты, мы пошли в районный загс и подали заявление. Было принято единодушное решение, что широкой свадьбы не нужно, обойдемся простой регистрацией. Я считала, так будет дешевле, а это для молодого специалиста и курсанта военного училища было немаловажно. Романа привлекало отсутствие очереди, что гарантировало ему быстрое превращение из жениха в законного мужа. Очень довольные друг другом, мы договорились, что я съезжу на несколько дней домой, сообщу маме о своем замужестве и быстро вернусь назад.

Утром, накануне отъезда, я прибежала на свидание, и вот тут жених сообщил, что вечером мы идем знакомиться с его родителями. Нужно сказать, что хотя мы встречались всю зиму и весну, он ни разу не пригласил меня к себе. Правда, Рома очень тепло отзывался о своих родителях, особенно о маме, которая в его рассказах выглядела этакой неутомимой труженицей, женой декабриста и нежной душой в одном лице. Я слушала эти рассказы с сияющими глазами и была счастлива. Я искренне считала, что вытащила счастливый билет. Взаимная любовь встречается на свете не так уж часто и потому была благодарна судьбе за её щедрый подарок. Теперь, оглядываясь назад, удивлялась самой себе. Как я могла быть такой наивной?

Рома должен был заехать за мной в шесть вечера, а без пяти минут шесть я уже стояла на крыльце институтского общежития и нервно теребила на шее золотую цепочку. Это было мое единственное украшение, и я берегла его для особо торжественных случаев. В тот день долго решала, надевать ли мне свою драгоценность. С цепочкой на шее казалась себе чрезвычайно элегантной, но меня учили, что в гости нельзя ходить чересчур расфуфыренной. "Хозяйка может оказаться одетой очень скромно и твой вид будет её смущать" - наставляли меня. Этот урок я усвоила хорошо и потому промаялась перед зеркалом добрых полчаса. В конце концов, убедила себя, что цепочка очень тоненькая и никого особо смутить не может, однако надеть её следует непременно, ведь она придаст моему костюму законченность. Но это была всего лишь отговорка. В глубине души я знала, что беру с собой мамин подарок в качестве талисмана. Я боялась встречи с будущими родственниками, и он должен был меня оберечь.

Роман подъехал ровно в шесть, выскочил из машины и дурашливо заорал:

― Красавица! Богиня! Нимфа! Глаза слепнут от твоей неземной красы!

― От нимфы слышу! ― улыбнулась я, довольная произведенным эффектом.

Схватив с подоконника коробку с тортом и букет алых роз, я впорхнула в машину, Рома лихо вырулил со двора и мы понеслись по направлению к Центру.

― Эй, не гони так! ― забеспокоилась я. ― Торт растрясешь.

Это был ещё один урок, накрепко вдолбленный в меня. Ходить в гости с пустыми руками неприлично. Собираясь на встречу с родителями жениха, я с утра сгоняла в кондитерскую «Пекина». Выпечка у них была красивая, не торты, а произведения искусства, но и цены соответствующие. Когда выходила из магазина с огромной коробкой, перевязанной пышным бантом, денег в кармане оставалось только на букет.

«Ну и ладно!» ― легкомысленно подумала я. ― «Мне они сейчас особенно и не нужны. Билет на поезд есть, до родного дома доберусь, а там все утрясется».

― Торт зачем купила? ― комично вздернул брови мой избранник, косясь на коробку на заднем сидении.

― Ну, как же! Неудобно же с пустыми руками в дом приходить! Чай пить будем, вот и пригодится! ― растерянно залопотала я.

Роман тяжело вздохнул, помолчал немного, потом, не отрывая глаз от дороги, серьезно сказал:

― Цветы купим другие. Мать любит исключительно желтые розы. Иных не признает. Я знаю магазин неподалеку от нашего дома. Там и отоваримся.

― Отлично! ― неуверенно кивнула я, смущенная таким началом. ― Желтые розы купим, торт у нас есть, значит, порядок! Твоя мама какое тесто любит: песочное или бисквитное? Я на свой страх и риск бисквитный торт взяла. Он показался мне красивее...

― С тортом тоже проблема, ― вздохнул Роман. ― Мать не признает покупных тортов. Считает это плебейством. В доме приветствуется исключительно домашняя выпечка.

― Вот как! ― неопределенно протянула я.

― Да не огорчайся ты так! ― весело воскликнул жених и ободряюще похлопал меня по плечу. ― Плюнь на этот торт! И на розы плюнь! Купим ей большущий букет желтых роз, и все будет тип-топ.

― Ты так думаешь? ― неуверенно протянула я.

― Мужчина никогда не думает, он просто знает! ― важно провозгласил Роман, не выдержал и захохотал.

В то время он вообще часто смеялся, был таким жизнерадостным и уверенным в себе, что рядом с ним все проблемы казались пустяковыми.

Вот и тогда я вдруг поняла, что все эти торты, желтые и алые розы чушь собачья, никакого принципиального значения не имеющая, и с облегчением вздохнула.

В подъезд дома я входила с огромным букетом желтых роз и дрожью в коленках. Из лифта выбиралась на ватных ногах, все силы употребляя на то, чтоб не ринуться сломя голову вниз по лестнице. Может, если бы я именно так и поступила, то потом была бы намного счастливее. Однако, подходящий момент был упущен, а в следующий я уже стояла в огромной прихожей и меня разглядывал будущий свекор.

― Значит вы и есть та самая Анастасия, что окрутила моего непутевого сына? ― улыбнулся он, помолодел на два десятка лет, и я поняла, на кого в семье похож мой избранник.

― Скорее он меня окрутил! ― промямлила я и вымучено улыбнулась в ответ.

Ромин папа мне понравился, но от страха мне не то, что шутить, разговаривать было сложно. Челюсти свело судорогой, и они никак не хотели разжиматься. Чтобы сказать эту простую фразу, мне пришлось собрать волю в кулак и только тогда с большим трудом удалось расцепить зубы.

― Так и должно быть. Я мужчина, ты женщина. Мужчина решает, женщина подчиняется, ― провозгласил Роман и хитро подмигнул мне.

Я, благодарная за поддержку, с признательностью глянула на него, от сердца немного отлегло. Я была не одна, со мной был Роман, и он не даст меня в обиду. Почему в тот момент в голове бродили мысли об обиде, сказать не могу, но я была на стороже и ожидала худшего.

Двустворчатая дверь в комнату распахнулась и в проеме возникла высокая женщина с осанкой царицы и взглядом инквизитора. Красавицей её назвать было сложно, слишком крупными были черты лица, да и нос слегка подкачал, но прямая спина, гордо вздернутый подбородок и упрямо сжатые губы указывали на то, что подобные мелочи женщину не смущают. Она отлично знает себе цену и привыкла командовать. При одном её взгляде моментально вернулась дрожь в коленках и полное онемение всех членов. Однако я взяла себя в руки, протянула букет, и, явственно клацая зубами, проблеяла:

― Это вам! Очень приятно познакомиться!

Согласна, фраза получилась корявой и не очень к месту, но ни на что иное в тот момент я была не способна. Взгляд будущей свекрови завораживал, гипнотизировал и лишал сил.

Хозяйка насмешливо вздернула брови, кстати сказать, их форма, в отличие от носа, была безупречной, и проговорила, томно растягивая слова:

― Восхитительные розы! Узнаю Ромочку! Как всегда, тонок и внимателен. Помнит, что мать любит желтые.

Слегка повела головой в сторону мужа и небрежно обронила:

― Поставь в вазу.

Потом опять посмотрела на меня:

― Ну, что ж! Давайте знакомиться! Меня зовут Аделаида Анатольевна. А вас...

Она свела безупречные брови к переносице, припоминая, а я подсказала:

― Анастасия.

― Да, да, Анастасия! Помню же, что совсем простое, деревенское имя, а какое именно... запамятовала.

― Отчего ж деревенское? ― опешила я, оскорбленная до глубины души. Мне мое имя всегда нравилось, и никто никогда не говорил, что оно деревенское. А тут ― на тебе! Деревенское!

― Ну, как же! У вас в деревне других имен, кроме Дашки, Нюшки да Настьки, отродясь не знали. Господи, прогресс идет семимильными шагами, бурно развивается наука, искусство, телевидение, наконец! А в нашей глубинке ничего не меняется. Как хлебали лаптями щит, так и продолжают хлебать!

Явная несправедливость этих слов сначала озадачила меня, а в следующее мгновение вызвала взрыв возмущения.

― Да что ж это такое? За что она меня так? Мы ведь с ней видимся первый раз в жизни! Я не сделала ей ничего плохого! За что она меня унижает?

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове и я, не очень соображая, что делаю, выпалила:

― По поводу имени могу сказать, что вы ошибаетесь. Имя старинное, исконно русское и совсем не деревенское. Так, между прочим, звали одну из дочерей последнего нашего царя. Что же касается деревни, спорить не буду-никогда там не жила. Вы же, судя по всему, отлично знакомы с обычаями деревенской жизни. Ну, это и понятно! У вас говор уроженки Псковской области. Конечно, будь вы исконной горожанкой, он был бы менее заметен, но тем, кто вырос в деревне, его не изжить.

Со мной такое бывает: разозлюсь, выпалю в запале, первое, что на ум придет, потом каюсь. Мама не раз убеждала сначала подумать, потом говорить. Советовала даже до десяти в уме считать, прежде, чем рот открывать. Я маме верила и по мере сил пыталась следовать её советам, но природа была сильнее меня и сладить с ней я не всегда могла. Хорошо маме было давать советы, она по характеру человек спокойный, уравновешенный, рассудительный. Мне же достался отцовский нрав. В карьере драматического актера его характер был плюсом. Но то был театр, игра, а мне в реальной жизни вспыльчивый нрав очень мешал. Вот и теперь, выпалив в запале первое, что пришло на ум, я тут же горько пожалела о сказанном. Услышав мою отповедь, будущая свекровь побледнела, закаменела лицом и сухо проронила:

― Прошу к столу.

Обед прошел тягостно. Тщетные попытки свекра разрядить обстановку результатов не дали. Аделаида Анатольевна хранила ледяное молчание, я, испытывая чувство вины и неловкости, отвечала односложно, только Рома был невозмутим и спокоен. С аппетитом поглощая обед, он безмятежно оглядывал нашу нахохлившуюся компанию и, казалось, совсем не тяготился напряженной обстановкой за столом.

Гробовое настроение нарушилось только однажды. Сообщение о том, что торжественной регистрации не будет, задело свекровь за живое. Она не выдержала и вспылила:

― Ну, нет! Не бывать этому! Я один раз сына женю и не позволю испортить мне такой торжественный день! Да и людей стыдно! Что скажут знакомые, узнав, что наш сын просто пошел в ЗАГС и расписался? Наверняка решат, что мы пожадничали и не захотели устраивать свадьбу.

― У нас с Ромой нет денег. Ведь ни он, ни я пока не работаем, ― попыталась я объяснить свою позицию.

Странно, но эти простые слова вызвали бурную реакцию:

― Не понимаю, о чем это вы! Может у вас в семье принято экономить на детях, а мы не нищие и для сына ничего не жалеем. Если Ваши родители не в состоянии оплатить свою часть расходов, мы все возьмем на себя, но лицом в грязь не ударим. В конце концов, у нас есть обязательства не только перед собственным ребенком, но и перед друзьями. Мы должны пригласить их, чтоб они разделили с нами радость.

Тут она замолчала, перевела дух и тихо закончила:

― К слову сказать, весьма сомнительную.

Слышать такое было неприятно, но я сдержалась и спокойно сказала:

― Считаю безнравственным устраивать подобные мероприятия на средства родителей.

― Глупости! Все, что есть у нас, принадлежит нашему сыну. А у вас в семье, как я погляжу, очень странные порядки. В общем, вы как хотите, а мы будем готовиться к свадьбе.

В тот момент я поняла, что война объявлена, и мир никогда заключен не будет. Ясно, выбор сына вообще был не по душе Аделаиде Анатольевне, а уж после моей необдуманной демонстрации строптивого характера хороших отношений ждать не приходилось.

Свекровь открыла рот, собираясь ещё что-то сказать, но тут вмешался Роман, который все это время сидел молча, с мечтательным видом глядя в окно.

― Все, мать! Финита! Поговорили и баста! На сегодня хватит, все остальные вопросы будем решать по мере их возникновения, ― неожиданно заявил он и толкнул меня в бок:

― Пошли, Настюха! У нас ещё масса дел, пора двигать.

Вскочив со стула, подхватил меня под локоть и поволок из квартиры. Лифта ждать не стал, а, перепрыгивая через две ступени, за руку потащил вниз по лестнице.

Пока мы неслись вскачь, я молчала, но оказавшись в машине, попыталась выяснить, что думает избранник по поводу такого неожиданного поворота наших планов.

― Да пусть делает, как хочет! ― отмахнулся Роман.

― Как же так? Мы же хотели по-другому! И потом, это наша свадьба, значит, нам и решать, ― возмутилась я.

― Ой, не нуди! Мало матери, так ещё ты подключаешься, ― скривился будущий муж. ― Не все тебе равно, как это будет? Мне лично без разницы, лишь бы тихо было и никто не приставал.

Эх, услышать бы мне тогда эти слова и догадаться, что он провозгласил свой девиз, свое отношение к жизни. Скольких неприятностей я избежала бы! Поняла бы, что Роман всегда идет по пути наименьшего сопротивления, и надеяться найти в нем опору, было с моей стороны глупостью. Однако в тот момент все мысли были заняты прошедшей встречей, и я пропустила слова мимо ушей.

Проснулась в три часа пополудни, вялая и сердитая. Думала, после непривычного дневного сна ночью буду маяться бессонницей, однако уже в одиннадцать вечера снова стала клониться ко сну.

Разбудил меня громкий стук. Сначала спросонья не поняла в чем дело, и только спустя несколько минут до меня дошло, что колотят кулаком во входную дверь. Глянула на часы, шел второй час ночи. И тут я испугалась. Не было никого в этом городе, кто мог бы прийти ко мне так поздно да ещё бесцеремонно лупить в дверь. Я встала и босиком, в ночной рубахе, пошла посмотреть в чем дело. По дороге прихватила на кухне топорик для разделки мяса и, сразу почувствовав себя увереннее, вышла на веранду.

― Кто там? ― крикнула я.

― Настя, ты дома? ― послышалось с улицы.

― Кто это? ― твердо спросила я, а у самой мурашки побежали по телу.

― Да я это, Николай! Не узнала, что ли? ― недовольно пробурчал голос за дверью

И точно, как только ночной визитер назвался, я узнала голос своего друга. Непонятно только было, чего он вздумал ломится ко мне среди ночи.

― Зачем явился? ― неприветливо поинтересовалась я, пристраивая топорик на полке рядом с дверью.

― Открывай! Что мы через дверь переговариваемся? Дело у меня к тебе!

― Сейчас, только халат накину, ― проворчала я и отправилась одеваться.

Николай медведем ввалился в дом, сердито протопал в комнату и, не обращая на меня ровно никакого внимания, по-хозяйски расположился у стола.

― Ну, и чего ты приперся? ― выпалила я, разозленная его бесцеремонностью.

― Дело у меня к тебе, ― буркнул приятель.

― Если дело, мог и позвонить, ― резонно возразила я.

― А то я не звонил! ― обижено фыркнул он.

Я глянула на телефон и смущенно скривилась. Николай говорил истинную правду, дозвониться до меня у него возможности не было. Отправляясь спать, я по московской привычке выдернула на ночь телефонный шнур из розетки. Сделала это машинально, потому что здесь некому было поднимать меня неожиданным звонком среди ночи, а в результате получила Кольку в качестве гостя. Признавать собственный промах я не собиралась, да и дружка поощрять к рассиживанию не хотела, потому хмуро приказала:

― Давай, излагай по-быстрому свое дело и топай домой.

― Грубая ты, Анастасия. И, между прочим, всегда такой была, ― скорбно покачал головой приятель.

― Ты, случаем, не пьяный? ― с подозрением поинтересовалась я, подошла ближе и принюхалась.

От Кольки действительно пахло спиртным и я, довольная своей правотой, торжествующе воскликнула:

― Ну, точно пьяный!

Отошла на шаг и строго спросила:

― Сюда чего приперся?

― Да не пьяный я, выпил граммульку с устатку, ― досадливо возразил Николай.

― Немного? Это сколько? Бутылку?

― Кончай придуриваться, Анастасия. Поизголялась и хватит, теперь садись и слушай! Поговорить мне с тобой надо, ― неожиданно трезвым голосом приказал друг и я подчинилась, села напротив и притихла.

Некоторое время Николай собирался с мыслями, потом заговорил:

― Мы друг друга давно знаем, считай, с самого рождения. Сколько себя помню, всегда вместе были. В детстве на пару по окрестным помойкам гоняли, в школе все десять лет за одной партой просидели. Я играл, читал, дрался, учил уроки, ходил на танцы в ДК строителей, а ты всегда рядом была. Только, когда ты в свою Москву рванула, мы расстались.

Я попыталась возразить, но он меня остановил:

― Подожди! Не о том речь! Это тогда я очень переживал, считал твой поступок предательством... сначала хотел ехать в Москву и силой тебя домой забирать, потом в загул кинулся ... Теперь я повзрослел, давно успокоился... Но вот что хочу тебе сказать... Мы не виделись столько лет, а все равно ближе тебя у меня никого нет и никому, как тебе, я не доверяю.

Меня его признание изумило. Сама я, хоть и относилась к нему с теплотой, ничего подобного не испытывала.

― Как же так? У тебя есть мать, родственники, жена, наконец, и ты кому из них не веришь? ― с сомнением спросила я, но приятель, погруженный в воспоминания, моих слов даже не услышал.

Говоря по совести, я к Колькиным признаниям отнеслась скептически. Считала, что под влиянием выпитого в нем взыграли сентиментальность и тоска по минувшей молодости, вот и несет всякую ахинею. А завтра на трезвую голову вспомнит, как кис передо мной и порол несусветную чушь, и ему станет стыдно. Решив, что человеку нужно помочь, пока глупостей не наделал и сам себя в неловкое положение не поставил, собралась было выставить его вон, как Николай тоскливо сказал:

― Настя, плохо мне.

― Да что случилось? ― всполошилась я.

― Беспокойно мне. Все время жду беды. А с тех пор, как Степана убили, вообще места себе не нахожу. Спать совсем перестал.

Подобные чувства мне были понятны, но развивать эту тему я посчитала лишним. Приятель и так весь на нервах, чего ж его ещё больше заводить? Поэтому забубнила первые пришедшие на ум фразы:

― Ну, это ты зря! Нельзя так изводиться. Он же не родня тебе, просто знакомый. Жаль, конечно, человека, только все погосты не оплачешь!

А что я могла сказать здоровенному лбу, который пришел ко мне среди ночи и жалуется на расстройство сна и нервной системы? Помочь путным советом не могла, так как вообще не понимала, что именно происходит. Как не понимала, чего он пришел ко мне и какой именно помощи ждет. В ответ на мои причитания Николай досадливо поморщился:

― Степана, конечно, жалко, но дело не в этом. Боюсь я, Настя!

― Чего боишься?

― Боюсь... Знаю, следующим буду я, ― выдохнул Николай.

― Ну, вот и приехали! И что теперь делать? Как вести себя? Я с такими вещами никогда не сталкивалась, опыта не имею.

Откуда-то из глубины памяти всплыло предупреждение: «Главное ― не пороть горячку!», и я осторожно спросила:

― Ты знаешь, почему убили твоего компаньона?

― Точно не знаю, но догадываюсь. Последние месяцы у нас на фирме стали происходить странные дела. Все идет не так: контракты срываются, стройматериалы до места не доходят, рабочие увольняются, в инстанции летят анонимки. Как я теперь понимаю, то была психологическая атака... теперь перешли к действиям… Вот Степку убили, а он был моей правой рукой.

― Ну, а причина в чем? ― продолжала допытываться я.

― Копает кто-то под нас. Пока просто неприятности были, думал, это обыкновенные пакости конкурентов, а после убийства понял, что все очень серьезно. Меня и фирму решили под корень извести.

― Кто?

― Кто-то из своих... из тех, кто рядом находится... люто ненавидит меня... и это самое страшное...

― Кто это может быть? ― настойчиво повторила я.

― Не знаю! Если б знал, ― с тоской произнес Николай, ― своими бы руками в клочья порвал.

В памяти всплыло покушение на самого Николая в день нашей первой встречи, и я напомнила:

― В тебя ведь тоже стреляли! Ты узнал покушавшегося?

Он страдальчески поморщился:

― Видел мельком в кустах. Толком не разглядел, но... Знаешь, было в нем что-то очень знакомое!

― Ну, хоть какие-то догадки у тебя есть? ― не выдержала я.

― Нет! Поэтому, никому не верю! ― отрезал приятель, и в комнате повисла тяжелое молчание.

Николай сидел, вытянув перед собой мускулистые руки и задумчиво рассматривая свои сжатые кулаки. Я неловко примостилась на краешке стула и меня, несмотря на жару, била крупная дрожь. Наконец он заговорил и его слова, словно камни в воду, мерно падали в вязкой тишине:

― Я ж эту фирму по кирпичику строил. Не ел, не спал, изворачивался как уж, чтоб её создать. Я не за деньгами гнался, я мечту в жизнь воплощал. Хотел доказать, что я на что-то способен. Я не фирму создавал, я свою состоятельность доказывал. В конце концов, построил её. У меня самая крупная и самая преуспевающая фирма в области. Это мое детище, мой ребенок, а теперь какая-то сволочь хочет все развалить! Ты не представляешь, как я обрадовался, когда увидел тебя. Как удачно получилось, что ты как раз в это время домой вернулась. Мне тебя сам Бог послала!

― Чем же я могу тебе помочь? Я женщина, по профессии учитель, в этих вопросах не разбираюсь.

― Можешь, ещё как можешь, ― упрямо набычился друг.

― Да что нужно сделать? Объясни толком.

Николай вытащил из кармана запечатанный конверт и положил перед собой.

― Здесь моя последняя воля. Если со мной случится беда, сделай так, как там написано. Обещаешь?

― С ума сошел. Такое удумал, ― ахнула я. ― Что скажут твои родные? Они тебя не поймут, обидятся и будут правы. С какой стати ты доверяешь мне такое деликатное дело?

― Я в здравом уме, ― заупрямился Николай, ― и просьбу свою хорошо обдумал. Положиться могу только на тебя. Считай, что у меня депрессия, мания преследования, бред. Думай, что хочешь, но обещай строго следовать инструкциям, изложенным в этой бумаге.

Я поколебалась, потом согласно кивнула:

― Хорошо, обещаю.

― Молодец, ― моментально успокоился Николай. ― Ну, я пошел. Поздно уже.

На пороге обернулся и добавил:

― Конверт не вскрывай. Если все закончится благополучно, заберу его у тебя.

Я заперла за ним дверь, вернулась в комнату и без сил опустилась на стул. Просьба меня огорошила. Ничего подобного я не ожидала, растерялась и потому уступила. Немалую роль тут сыграли и сентиментальные чувства, и детские воспоминания и мое сочувствие к давнишнему другу. Однако, стоило ему уйти, как меня стали одолевать сомнения. Своим согласием я поставила себя в неловкое положение. Дала обещание втемную, а вдруг у меня не хватит сил и умения выполнить требуемое? Кроме того, на горизонте маячил неизбежный скандал с ближайшими Колькиными родственниками. Объяснить им, почему именно на меня возложено выполнение его последней воли, будет очень сложно. Я попыталась утешить себя тем, что с приятелем, даст Бог, ничего не случится и мне не придется выполнять свое обещание, однако, из этого ничего не вышло. Я испытывала непреодолимое желание вскочить, догнать Николая и вернуть злополучный конверт. Конечно, ему такой поворот точно не понравится и он на меня смертельно обидится, но мне самой сразу станет спокойнее.

Помучившись некоторое время, я, в конце концов, приняла решение и оно, как оказалось, было единственно верным.

Я сидела на рабочем месте и задумчиво разглядывала очередной голубой конверт. Он пришел с утренней почтой и снова на нем от руки, печатными буквами было начертано: "Сипягину Н. Я. Лично. Не вскрывать." и три восклицательных знака. При других обстоятельствах я, скорей всего, подумала бы, что Николая с маниакальной настойчивостью одолевает какой-то жалобщик или проситель, но в свете последних событий, конверт выглядел загадочно и немного зловеще. В голову лезла тревожная мысль, что приходят эти странные послания неспроста и их появление имеет отношение к нашим неприятностям. Очень хотелось вскрыть конверт, но я сдержала неуместный порыв и аккуратно отложила письмо в сторону. Вот освободится Николай, отнесу ему почту, тогда и спрошу, что это.

Правда, прорваться к начальнику в ближайшее время не представлялось возможным. С раннего утра к нему валом валил народ и каждый со своими неотложными проблемами. Вот и сейчас в кабинете находился заместитель директора по производству Виталий Чертков. Сквозь неплотно прикрытую дверь было слышно, что разговор шел на весьма повышенных тонах. Виталий был настолько зол, что от его обычной меланхолии даже следа не осталось. Он клокотал яростью и требовал ответа на извечный российский вопрос «Что делать?». Как я поняла, причина раздражения заключалась в том, что в воскресенье на склад пришла первая партия леса, и весь он оказался некондиционным.

― Что прикажешь с ним делать? ― в который раз вопрошал разъяренный Виталий, мечась из одного угла кабинета в другой. ― Мало того, что он сырой, так ведь ещё весь винтом! Если даже мы его высушим, хотя это сорвет план, ничего путного все равно не получится. Николай, это выброшенные на ветер деньги. Скажи, где Григорий откопал эту фирму? Сколько кручусь в нашем бизнесе, о ней не слыхал. Они, что, из новеньких? Он её догадался проверить, прежде чем контракт заключать? Может, это однодневка какая!

Виталий немного побегал по кабинету, натыкаясь на мебель и тихо матерясь сквозь зубы, потом замер и неожиданно спокойным голосом сказал:

― Слушай, Николай! А ведь это может быть обыкновенным кидняком!

Он замолчал, обдумывая собственную догадку, потом заговорил снова, и голос его звучал очень уверенно:

― Николай, все сходится. Завышенная цена, предоплата, первая поставка, чтоб не обвинили в мошенничестве, потом тишина. Можешь меня пристрелить, но больше мы от них ничего не получим. Точно, кидняк чистой воды! Как же Гришка так лопухнулся, а? За те деньги, что он заплатил, и на тех условиях, можно было и получше фирму найти.

Николай слушал своего зама молча, и я сначала даже подумала, что история с лесом его не особенно трогает. Это было совсем не удивительно, ведь на фоне убийства Степана Щапова и других грядущих неприятностей, история с неудачной покупкой леса действительно выглядела не слишком трагически. Однако когда он возник в дверях кабинета и грозно проревел «Гишку сюда! Немедленно!», я поняла, что глубоко заблуждалась. Николай был в ярости, и бедного Гришу в тот момент следовало пожалеть от всей души.

Разыскать Григория я не смогла. Средний Сипягин исчез, как в воду канул. На работу не приходил, сослуживцы и родственники не видели его с пятницы. Я не замедлила доложить начальнику о результатах поисков и в ответ получила разгневанный взгляд.

― Ищи до тех пор, пока не найдешь! ― сердито приказал Николай и отвернулся к заму, показывая, что разговор со мной окончен. Выходя, слышала, как за моей спиной он неожиданно спокойным голосом уговаривал Черткова:

― Не волнуйся, Виталий. Проблему решим, без леса не останешься.

Я в бизнесе не разбираюсь и потому заверениям не поверила. По моим представлениям, если договор заключен с мошенниками, то о деньгах можно забыть. Наверное, эти ребята на что-то рассчитывали, когда затевали такую авантюру. Однако, на Виталия слова шефа подействовали благотворно, он притих и уже вполне мирно перешел к изложению других, менее важных проблем.

Виталий ушел, я воспользовалась моментом, подхватила почту и заспешила к начальнику. Положила принесенное на стол и только собралась спросить про конверт, как хлопнула входная дверь, раздалось бодрое цоканье каблучков по паркету, и в следующий момент в кабинете возникла сияющая улыбкой Нина.

― Привет! ― пропела она с порога. Неожиданно, её взгляд наткнулся на меня. Посетительница иронично вздернула брови, поочередно, с преувеличенным вниманием оглядела нас с Николаем и игриво поинтересовалась:

― Не вовремя?

Я не очень поняла, на что она намекала, потому промолчала и поспешно удалилась. Пусть начальник сам ломает голову над скрытым смыслом замечаний своей приятельницы, а мне до этого дела нет. Сипягин же Нинины слова пропустил мимо ушей и сразу перешел к главному:

― Узнала насчет налоговой?

― Узнала, Коленька, только ничем порадовать не могу.

― Что так? ― посуровел Николай. ― Начальник налоговой неожиданно ушел в отпуск и стал недосягаем для общения?

― Шутник, ты, Коля! Знаешь же, что он на месте, ― смущенно хихикнула посетительница.

― Тогда в чем проблема? Если в деньгах, следовало сказать, что я скупиться не стану.

Нина досадливо хмыкнула:

― Причем тут деньги? О деньгах я с ним и не говорила! Не такие у меня с начальником налоговой инспекции отношения, чтоб открыто взятку предлагать. Единственное, что могла для тебя сделать, это поинтересоваться сутью проблемы. Он ответил, пришло письмо, они должны реагировать и теперь будут разбираться.

― Дорогая, ради этого и ходить не стоило. Все это я и сам знаю. Я просил тебя утрясти проблему! И мне казалось, ты меня поняла.

― Коля, ты требуешь невозможного! У меня с ним не такие отношения...

― Какие у тебя с ним отношения, я отлично знаю. Не забывай, мы с тобой знакомы не первый год. А вот то, что не захотела помочь, меня удивляет. Такого поворота я не ожидал. Может, нарочно время тянула? Знаешь, ведь, что в таких делах главное не опоздать! ― перебил её Николай.

― Ну, Николаша! Что ты, право слова, напраслину на меня возводишь. Меня твоя подозрительность просто удивляет! Разве б я не помогла, если бы была такая возможность? Обязательно бы помогла, но это выше моих сил.

― Ну, что ж, на нет и суда нет, ― тяжело вздохнул Николай.

Некоторое время в кабинете было тихо. Потом Нина задала вопрос ради которого, я думаю, она и явилась:

― Мою проблему вентилировал?

― Ты о чем? ― удивился Николай.

― Ну, как же! Я просила тебя узнать про кредит.

― Ах, про кредит. Узнавал. Конечно, узнавал. Специально в банк ездил.

― И что?

― Они с удовольствием дадут тебе кредит. Можешь хоть завтра оформлять документы.

― Как мило! А условия? ― радостно воскликнула Нина.

― Условия? Обычные! Как всем!

― Коля, я тебя не об этом просила! На обычных условиях я и без твоей помощи могла получить. Мне нужен льготный кредит, и я просила за меня похлопотать, ― рассердилась приятельница на своего бестолкового друга, но даже в эту минуту в её голосе не чувствовалось настоящей злости. У меня, неизвестно почему, создалось впечатление, что сложившаяся ситуация её скорее забавляет, чем огорчает.

Николай изобразил удивление:

― Льготный? Извини, значит, я не понял.

― Что ты прикидываешься? Не понял он! Все ты понял! Просто не захотел помочь! Ведь не захотел, да? ― промурлыкала Нина.

Николай в ответ зашуршал бумагами, и Нинины вопросы повисли в воздухе. После небольшой паузы она тихо спросила:

― Коля, что происходит? Почему между нами возникла враждебность?

В ответ послышался задумчивый голос:

― Сам задаюсь этим вопросом. Вот, например, совершенно не понимаю, зачем тебе нужно было перехватывать мой заказ? Других в городе нет?

В кабинете опять повисла тишина. Похоже, теперь наступила очередь Николая задавать вопросы и не получать на них ответы. Однако, он по характеру был большим упрямцем и всегда пытался добиться своего. Не изменил себе и в тот раз.

― Откуда узнала про строительство супермаркета? Кто тебе сказал? допытывался Николай.

Его настойчивость позабавила Нину, и она тихонько рассмеялась:

― Мир не без добрых людей. Считай, синичка на хвосте принесла.

― Ясно, а тебе эта ушлая синичка не сказала, что я уже предварительно договорился и считал этот заказ практически своим? Ведь знала, что переходишь мне дорогу?

― Коля, ну что ты обижаешься? Это же бизнес! Кто шустрее, тот и в выигрыше. Сегодня я тебя обошла, в следующий раз ты меня. Такова жизнь, Николаша.

Голос Колькиной приятельницы звучал очень спокойно и даже немного обижено. Казалось, она искренне недоумевает, почему Николай так завелся.

― Как была, ты, Нинок, дурой, так ею и осталась. Ничему тебя жизнь не учит. Перешла мне дорогу, уела по мелочи и радуешься! А того не понимаешь, что в результате своих козней теряешь больше, чем приобретаешь. Моя дружба дорого стоит, вела бы себя порядочно, большую выгоду поиметь могла, ― взорвался Николай.

Ответа опять не последовало, и он тяжело вздохнул:

― Ладно, твоя проблема. А теперь извини, все вопросы мы с тобой порешали и мне нужно ехать. Дел много.

Он первый, недовольный и хмурый, вышел из кабинета и быстро зашагал к выходу.

― Явится Гришка, пускай никуда не отлучается и ждет меня, ― приказал на ходу и скрылся за дверью.

Следом, как всегда сияющая и довольная, выплыла Нина. Казалось, неприятный разговор её совершенно не расстроил, и она пребывала в прекрасном расположении духа. Задержавшись возле моего стола, томно закатила глаза и пропела:

― Жара какая, просто ужас. На улице с раннего утра пекло. А днем обещают +35! Холодной минералки не найдется? Умираю от жажды! Весь день пью, пью, а напиться не могу.

Пока я возилась с бутылками, она стояла возле окна и задумчиво глядела на задний двор. Приняв у меня из рук запотевший стакан, неожиданно поинтересовалась:

― Что слышно про убийство бравого милиционера?

Вопрос звучал почти игриво, и тон совершенно не соответствовал смыслу сказанного.

Какого милиционера? ― удивилась я.

Нина широко открыла фиалковые глаза и фыркнула:

― Степана Щапова, конечно! Или у вас ещё кого убили?

Я так опешила, что только и смогла спросить:

― Почему милиционера? Он же бизнесменом был!

Думаю, со стороны в тот момент я выглядела форменной недотепой. Видя мою растерянность, посетительница насмешливо глянула на меня из-под ресниц и снисходительно усмехнулась:

― Бизнесменом он стал не так давно. А до этого в ментовке служил.

Довольна произведенным эффектом, она принялась пить мелкими глоточками воду, не забывая при этом хитро поглядывать на меня поверх стакана. Выпив все до капли, аккуратно поставила его на край стола, вежливо поблагодарила и выпорхнула из приемной.

Известие о том, что Щапов раньше был милиционером, меня заинтриговало.

― В голове не укладывается, какими образом он мог превратиться в совладельца фирмы. По моим представлениям, для этого в дело нужно вложить деньги, причем, очень приличные. Не с пустыми ж руками он пришел в компаньоны набиваться! А если учесть, что доля Сипягина заключалась в заводе, то и претендент должен был внести что-то равнозначное. А откуда у обыкновенного милиционера такие суммы?

Хотя, с чего это я решила, что погибший был пешкой? Может, он в начальниках ходил и имел большой чин! Вон, как его коллеги землю носом роют. Совсем с ног сбились, разыскивая убийцу. Неужели, из-за рядового сотрудника так будут суетиться? С другой стороны, слишком молод был Степан, чтоб до больших званий дорасти. Скорей всего, тут играют роль корпоративные чувства. Убили милиционера, причем, по подлому выстрелив ничего не подозревающему человеку в спину. Вот теперь его бывшие сослуживцы, пылая гневом, и ищут убийцу. Ну, ладно! Почему вся милиция города ради него на уши встала, мне не особо интересно, а вот как он превратился в компаньона преуспевающей фирмы, очень даже любопытно. Что по-настоящему больших денег у Щапова быть не могло, я уже сообразила. Чем же тогда он так привлек Николая, что тот согласился взять его в долю? Может, связями? Когда занимаешься бизнесом, возникают всякого рода проблемы, часто очень щекотливые, и если есть человек, обладающий достаточным влиянием, чтоб их решать, это неплохо. Неплохо, но не повод, чтоб в долю брать. Можно просто купить услуги и обойдется это значительно дешевле. А потом, у Сипягина самого крепкие связи в городе. Вон, с мэром дружит, его предвыборную кампанию финансировал. Какие ещё связи нужны, когда ты с городской администрацией на короткой ноге?

А если Степан был связан с криминальными структурами? В газетах часто пишут, что сегодняшняя милиция ― это мафия. Может, он крышевал фирму и защищал от наездов других криминальных групп?

Тут я в своих рассуждениях зашла в полный тупик, потому как имела крайне смутное представление о взаимоотношениях бизнесменов с их «крышами». Моих куцих, почерпнутых из газет знаний явно не хватало, чтоб разобраться в хитросплетениях бизнеса и криминалитета.

«Поговорить бы со знающим человеком», ― тоскливо подумала я, и в голове всплыло имя Алеши Качанова.

Он учился со мной в одном классе и считался лучшим математиком в школе, что крайне раздражало Кольку. Мой честолюбивый приятель на протяжении всех лет учебы страшно конфликтовал с Алешей, раздраженный его явным преимуществом в той области, где на первенство претендовал он сам. Алеша же нрав имел покладистый и на Колькины взбрыки смотрел со спокойной насмешливостью. Что касается меня, то математические амбиции мне были абсолютно чужды, Алешин спокойный нрав импонировал и у меня с ним сложились добрые отношения. В общем, парень подавал большие надежды и все ожидали, что после школы он пойдет в институт. Алеша же неожиданно для всех стал милиционером. Последний раз мы виделась, когда я приезжала хоронить маму. Николай в тот момент в городе отсутствовал, и Алеша вдвоем с мои мужем занимались всеми печальными делами. Помнится, при расставании он дал мне свой рабочий телефон.

Я принялась быстро листать пухлую записную книжку и действительно на букву «К» нашла телефон Качанова.

Сначала трубку никто упорно не брал, и я уж было подумала, что придется разыскать одноклассника через его родителей, как неожиданно услышала бодрое:

― Качанов у телефона!

― Алеша, здравствуй. Настя Полоцкая беспокоит.

― Настена! Привет! Что такого ужасного стряслось в Москве, что ты мне звонишь?

― Я не в Москве. Я здесь, дома, ― засмеялась я.

― Давно приехала?

― Да, нет! Несколько дней назад.

― Молодец, что позвонила! Как супруг? Он тоже с тобой?

Зря Алеша спросил про Романа. При одном упоминании о муже у меня тут же испортилось настроение, но я взяла себя в руки и, как ни в чем не бывало, ответила:

― Остался в Москве. У него дела, работа. Я приехала одна.

― Жаль, отличный мужик. Хотел бы снова с ним встретиться.

Тут я придерживалась совершенно противоположного мнения, но пускаться в обсуждение не стала и перешла к интересующему меня вопросу:

― Алеша, ты Степана Щапова знал?

Голос бывшего одноклассника моментально посуровел:

― Почему ты о нем спрашиваешь? Была с ним знакома?

― Нет, что ты! Я его совершенно не знаю, ― испуганно пискнула я.

Честно говоря, собираясь обращаться за консультацией к Алеше, я как-то не учла, что мой интерес к погибшему вызовет у него законные вопросы, а вразумительно ответить на них мне будет трудно. Теперь же следовало или честно объяснять причину своего любопытства, которая в глазах взрослого человека да ещё милиционера, должна выглядеть крайне неубедительно, или беззастенчиво врать. Пока я ломала голову в поисках правильного ответа, Алексей продолжал допытываться:

― Если ты его совершенно не знаешь, откуда этот интерес?

― Никакого особого интереса нет. Я слышала, что его убили, а потом случайно узнала, что он раньше был милиционером и мне стало интересно, как милиционер превратился в бизнесмена, ― пустилась я в путанные объяснения, кляня про себя Алешину подозрительность. Ну, что ему трудно дать простой и ясный ответ и не изводить меня пустыми расспросами?

― Что-то ты темнишь, дорогая! Не успела приехать и уже интересуешься погибшим при странных обстоятельствах человеком. Причем, заметь, тебе совершенно незнакомым.

В интерпретации Алеши мое любопытство действительно выглядело подозрительно. А он в своих домыслах на этом не остановился и продолжал их развивать:

― Это, наверняка, Кольки Сипягина инициатива. Степан был его компаньоном, вот этот пройдоха и попросил тебя разведать, что к чему. Суетится и нервничает, бизнесмен хренов, боится как бы это убийство на его делишках не отразилось.

Чувствовалось, несмотря на прошедшие со дня окончания школы на годы, юношеская неприязнь между этими двумя не исчезла. Алешины необоснованные подозрения меня возмутили, и я сердито выпалила:

― Что ты выдумываешь! Николай здесь ни при чем. Я обратилась к тебе по своему разумению, о чем теперь, скажу честно, искренне жалею. Звонила школьному другу, а напоролась на милиционера.

Моя отповедь несколько охладила Алешу, и он примирительно сказал:

― Ладно, не кипятись. Не хотел тебя обидеть. Просто знаю, вы с Сипягиным дружите, вот и решил, что это он подбил тебя позвонить.

― Да оставь ты Кольку в покое, он здесь ни при чем, ― взорвалась я.

― Хорошо, он ни при чем! С трудом, но верю. Тогда объясни толком, откуда знаешь Щапова, и почему он тебя интересует.

Разговор пошел по второму кругу и грозился стать бесконечным. Если я хотела получить информацию, нужно было дать вразумительное объяснение моего интереса к Степану.

― Давай встретимся и я все тебе расскажу, ― устало сказала я.

― Давай, ― моментально откликнулся Алексей. ― Хочешь, после работы к тебе заеду, и мы все обсудим?

Возвращаться на свою окраину и ждать встречи, когда я сгорала от любопытства, посчитала пустой тратой времени и предложила:

― Давай состыкуемся где-нибудь в центре. В шесть часов тебя устроит?

― Тогда заходи ко мне на работу. Адрес знаешь?

― Откуда? Я здесь столько лет не была.

Алексей продиктовал мне адрес, пообещал ждать и повесил трубку, а я отправилась на розыски Григория. Он оказался прямо таки неуловимым: вот только сию минуту его видели неподалеку, но к моему приходу он уже успевал бесследно исчезнуть. В конце концов, удалось обнаружить его на кухне, где Гришка с аппетитом наминал горячие наваристые щи. Услышав, что его хочет видеть старший брат, он в знак согласия только энергично кивнул, внятно ответить ввиду плотно набитого хлебом рта не мог.

― Поешь и приходи, ― Николай скоро вернется, он не надолго отлучился, ― сказала я и Гришка, не прекращая помахивать ложкой, снова ответил молчаливым кивком.

Николай вернулся не так скоро, как я предполагала, и к тому времени, когда он вошел в приемную, Григорий уже минут сорок как сладко спал в кресле возле моего стола. Увидев разомлевшего братца, Сипягин моментально рассвирепел и грозно пророкотал:

― Явился?

Гришка спросонья не понял, что старший гневается и в ответ сладко зевнул. Думаю, будь Николай в другом расположении духа, он бы снисходительно отнесся к минутной слабости младшего брата и даже посмеялся бы над ней, но тут взорвался:

― Ты где находишься, черт тебя дери? На работе или дома в теплой кровати?

Вся сонливость в момент слетела с Григория и он, выпучив глаза, ошалело воззрился на багрового от гнева Николая. А тот, забыв обо всем на свете, продолжал самозабвенно орать:

― Совсем обнаглел! Так разболтался, что даже видимость трудовой деятельности создавать тебе лень. А ты, между прочим, деньги за работу получаешь и, заметь, не малые. И я тебе их плачу вовсе не зато, чтоб ты у меня в офисе штаны просиживал да щеки нагуливал. Мне работа нужна! Слышишь? Работа! А ты что вытворяешь, а? Что за лес мне купил, каналья? Каким местом думал, когда контракт с этими аферистами подписывал и половину денег им наперед проплачивал?

Тут Гришка, наконец, проснулся, понял, что над его головой бушует гроза и струхнул так, что даже пухлые щеки побледнели. Он поднял обе руки, будто защищаясь, и сбивчиво залопотал:

― Коляша, подожди... Подожди минуточку... Я все объясню... Это недоразумение...

Как ни странно, растерянный и жалкий Гришкин вид утихомирил Николая, он перестал гневаться и устало сказал:

― Что ты мне объяснишь? Что тебя кинули, как пацана? Так это я и без тебя уже понял!

― Коля, я все исправлю! Обещаю! Поеду к этим аферистам и серьезно с ними поговорю! Они меня ещё узнают!

― Сиди уж! Поедет он... Найдется, кому съездить... Относился бы внимательнее к моим поручениям и ни пришлось бы после тебя ничего переделывать, ― миролюбиво проворчал Николай, окончательно сменив гнев на милость.

Гришка со скорбным лицом мелко закивал, признавая справедливость укором старшего брата, а тот совсем уже спокойно закончил:

― Сам понимаешь, этого я так оставить не могу. Ты нагрел мою фирму на приличную сумму, поэтому, пока не выплатишь все профуканные деньги, будешь получать от зарплаты одну треть. Остальной частью будет погашаться долг!

Гришкино лицо огорченно вытянулось, и он плаксиво затянул:

― Коляша... как же это, Коляша...

Но в следующую минуту умолк, потому что лицо старшего брата опять стало опасно багроветь и наливается гневом. Николай махнул рукой, сердито бросил:

― Все! Свободен! ― и скрылся в кабинете.

Григорий немного постоял, погруженный в глубокие раздумья, потом обреченно вздохнул и, не говоря ни слова, покинул приемную.

В пятнадцать минут седьмого я подходила к солидному серому зданию, в котором располагалось городское управление внутренних дел.

― Хорошо все-таки жить в маленьком городе. Никакой суеты, все рядом. В любой конец можно добраться пешком, в крайнем случае проехать десять минут на автобусе, ― умиленно подумала я и в следующую минуту поймала себя на том, что раньше считала совсем иначе. В юные годы именно эти малые размеры и сонная тишина родного городка вызывали у меня острое раздражение.

― Стареешь, Анастасия, ― грустно усмехнулась я.

Алешу увидела издали. Он сидел на лавке у входа и курил. Завидев меня, отбросил сигарету в сторону и вскочил на ноги.

― Прости, припоздала немного. На работе задержалась, ― извинилась я.

― Ты работаешь? ― изумился Алеша.

― Давай присядем, и я все изложу по порядку.

Мы отошли в сторону, где под развесистой липы стояла ещё одна скамейка, и устроились в тени. Хотя день клонился к вечеру, солнце продолжало печь, и удушающая жара, изводившая всех с раннего утра, никак не желала спадать.

Отправляясь на встречу, твердо решила не мудрить и рассказать все как есть. В конце концов, никакой вины я за собой не чувствовала, страшных последствий после своей откровенности не ожидала, чистосердечность же очень упрощала общение с таким неглупым и дотошным человеком, как мой бывший одноклассник. Начала с отъезда из Москвы, мимоходом упомянув о разногласиях с мужем, а закончила разговором с Ниной. В своем пространном рассказе я старательно избегала любых упоминаний о Кольке и, конечно, умолчала о его ночном визите и врученном мне конверте. Это были не мои дела, и тут я посчитала себя не вправе пускаться в откровенность. Алеша слушал очень внимательно, а когда я замолчала, со вздохом сказал:

― Теперь все ясно. Что я могу сказать? Щапова знал плохо. Пересекались иногда по делам, но не более того. Однако, признаюсь честно, он мне не нравился. Знаешь, его вообще не любили. Сегодня только ленивый не ругает милицию. Ее обвиняют во всех мыслимых грехах и, как не грустно это признавать, часть обвинений справедлива. Но, заметь, в милиции, как и везде, работаю обычные люди. Есть нормальные мужики, которые честно выполняют свой долг, а есть такие, как Щапов.

― Чем конкретно он тебе не нравился?

― Скользкий был. Грубый, нахрапистый и очень скользкий. Фактов у меня нет, но кое-какие слухи долетали...

― Алеша, что ты ходишь вокруг? Понимаю, бережешь честь мундира. Но раз начал говорить, так выкладывай все, ― не удержалась я.

― Давай я тебя с одним человеком познакомлю. Он, если захочет, даст ответы на многие твои вопросы, ― предложил Алексей.

― Давай, ― немедленно согласилась я. ― А его не удивит мой интерес к убиенному?

― Я ему все объясню, ― успокоил меня приятель.

Кабинет нужного нам человека располагался на втором этаже.

― Посиди здесь, ― кивнул Алеша на ряд стульев и скрылся за дверью.

Пробыл он там минут десять, если не больше. Наверное, излагал хозяину кабинета суть дела и уговаривал поговорить со мной, а я все это время подпирала плечом стену коридора. Молодые мужчины, снующие мимо, окидывали меня заинтересованными взглядами, но меня это не трогало. Хоть я и покинула мужа навсегда, свободной женщиной себя не чувствовала и для этого были весьма веские причины.

Наконец, дверь приоткрылась, и Алексей бодро позвал:

― Анастасия, заходи.

Хозяином небольшого кабинета, всю обстановку которого составлял канцелярский стол, три стула и обшарпанный допотопный сейф, оказался тот молодой человек в гражданском костюме, который присутствовал на допросе. При моем появлении он привстал и приветливо сказал:

― Здравствуйте, Анастасия Аркадьевна. Очень раз снова видеть вас. Прошу, садитесь.

― Знакомы? ― удивился Алексей.

― Он меня допрашивал, ― хмуро пояснила я, от всей души жалея, что согласилась на Алешино предложение.

― Ну, зачем же так мрачно. Я просто присутствовал при беседе. Это был не допрос, а беседа, уважаемая Анастасия Аркадьевна. Допросы, они совсем не такие, ― сверкнул хозяин белозубой улыбкой.

― Разницы не заметила. Для меня это был допрос, причем унизительный, ― не уступала я.

― Не кипятись, Настя, ― торопливо вмешался мой одноклассник, потом обратился к своему сослуживцу: Не обращай внимания, Костя. У неё вообще вспыльчивый нрав, а сейчас Настя к тому же ещё нервничает.

― Все в порядке. Уверен, мы найдем общий язык, ― успокоил его тот.

Алеша кивнул:

― Тогда я пошел, у меня дела. Вечером созвонимся.

Последние слова относились ко мне. Я поняла, Алеша хотел меня успокоить, однако сама я успокаиваться не желала, глядела угрюмо и, вообще, подумывала над тем, чтобы покинуть кабинет. Хозяин угадал мои намерения и поспешно сказал:

― Право слово, зря так нервничаете, Анастасия Аркадьевна. У меня нет никакого желания причинить Вам вред. Давайте поговорим, и вы поймете, что наша встреча вам ничем не грозит. Но сначала позвольте представиться. Моя фамилия Баринов, зовут Константин.

― Очень приятно, ― неохотно откликнулась я.

Константин поставил локти на стол, сплел пальцы и, собираясь с мыслями, в большой задумчивости уставился на них. Начал он издалека:

― Анастасия Аркадьевна, мы с Алексеем друзья и только потому я согласился на разговор с Вами. Честно говоря, не очень понимаю ваш интерес к делу Щапова и уж совсем его не одобряю. Заниматься расследованием должны компетентные органы. Любителям это занятие противопоказано, дело может оказаться опасным.

― Я вовсе не занимаюсь расследованием, ― запротестовала я. ― Мое единственное желание, узнать, что за человек был Степан. Если б предполагала, что невинное любопытство обернется такими сложностями, ничего бы не спрашивала.

Все это я выпалила на одном дыхании, клокоча от распиравшего раздражения, а на последней фразе вообще не удержалась и в сердцах пнула стол.

Он сделал вид, что ничего не заметил и с некоторой бесшабашностью предложил:

― Анастасия Аркадьевна, а давайте заключим взаимовыгодное соглашение.

При этих словах я насторожилась. Похоже, меня принимали за взбалмошную идиотку, и пытались втянуть в игру, правила которой наверняка забудут сообщить. Константин опять угадал мои мысли и обезоруживающе улыбнулся:

― Никакого вреда вашему другу, Николаю Яковлевичу Сипягину, от нашего маленького союза не будет. Даю слово чести.

Я глянула на него ещё с большей недоверчивостью и не поверила не единому слову. Он подождал немного, но так как я хранила угрюмое молчание, вынужден был продолжать:

― Во время предыдущей беседы, которую вы почему-то упорно именуете допросом, была заметна ваша тревога за своего друга. Право слово, напрасно нервничаете. У нас нет абсолютно никаких претензий господину Сипягин. Уважаемый человек, солидный бизнесмен, прекрасная репутация. К сожалению, у него в офисе произошло убийство. Событие само по себе печальное, но все усугубляется тем, что у нас при его расследовании возникают определенного рода сложности. Ни для кого не секрет, что господин Сипягин приятельствует с мэром, а с остальными членами городской администрации находится в дружеских отношениях. Мы стараемся действовать очень деликатно, но, согласитесь, работать-то нужно. А нам постоянно звонят из мэрии и интересуются, не ущемляем ли мы достойного человека.

Константин замолчал, и я уж было решила, что он высказал все, что хотел, но ошиблась.

― Мы не можем даже на допрос его вызвать, опасаясь недовольства отцов города. И информацию из офиса Сипягина получить практически невозможно, ― вдруг пожаловался Баринов.

― Шпионить не буду, ― отрезала я и снова вознамерилась покинуть кабинет.

Константин шустро выскочил из-за стола, загородил мне дорогу и зачастил:

― Подождите! Ничего непорядочного я не предлагаю. Как вы могли такое подумать? Речь идет о взаимовыгодном сотрудничестве. Я ввожу вас в курс дела, а вы, если узнаете что интересное, рассказываете мне. Согласитесь, работая в офисе и неформально общаясь с сотрудниками, проще получить информацию.

Предложение меня оскорбило. Я молчала, прикидывая, как пообиднее его послать, но он не дал мне рта открыть:

― Вы ни чем не рискуете. Будете совершенно свободны в своих поступках и расскажете только то, что сами захотите.

Баринов обезоруживающе улыбнулся:

― Видите, вы оказываетесь в более выгодном положении. Я уже сейчас выкладываю факты, а у вас остается свобода выбора. Не захотите-не скажете!

― Меня вербуют в осведомители, ― мысленно усмехнулась я, однако возмущаться не спешила.

Его предложение немедленно поделиться информацией показалось мне очень привлекательным, тем более, что сама я в дальнейшем собиралась нарушить наши договоренности без малейших угрызений совести.

― Узнаю что, вредящее Кольке, промолчу, ― решила я и согласно кивнула.

― Значит, по рукам, ― обрадовался мой предполагаемый партнер.

Я снова кивнула.

― Щапов работал оперуполномоченным 2-го отделения милиции. Не секрет, что некоторые опера, работающие «на земле», не брезгуют возможностью подработать. Они получают деньги с «мамок», пасущих своих проституток, облагают данью мелких торговцев в ларьках, контролируют местный рынок и держат под неусыпным надзором наркоманов. Эти опера знают все "точки" в городе и регулярно снимают с них дань. К сожалению, работа такая, что трудно провести грань между оперативной разработкой какого-нибудь барыги или наркомана и вульгарным взяточничеством. Короче, возможность поживиться для нечистоплотных сотрудников всегда имеется. Щапов был именно таким: жадным, амбициозным, нечистым на руку. Известно, что у него было несколько «дойных точек» с которых он регулярно получал деньги, а в ответ закрывал глаза на нарушения закона. Не знаю в курсе ли Вы, но у нас не только распространение наркотиков, но и их употребление является преступлением. Наркоман очень зависим и находится в постоянном конфликте с законом. Если даже он только потребляет запрещенное зелье и не совершает других преступлений, его очень легко арестовать. За одну пыль от героина на дне кармана можно загреметь в тюрьму на десять лет. Представляете, какое раздолье для нечестных сотрудников правопорядка? Достаточно обнаружить следы наркотика и наркоман у опера в руках. Только от последнего зависит, уйдет задержанный своей дорогой или отправится в тюрьму. Схема отработана и крайне проста. Оперативники отлавливают торчка, предъявляют удостоверение, ставят к стенке и обыскивают. После этого объявляют, что найден наркотик и предлагают пройти в отделение. Можете быть уверены, зелье будет найдено обязательно, потому что, если в карманах чисто, его незаметно подложит оперативник. Опытные потребители знают, что существует такса и откупаться следует прямо на улице, в момент задержания. Если арестованного доставят в отделение, проведут экспертизу, откроют дело и присвоят ему номер, то останется только один путь-на нары. Почти все задержанные это отлично понимают и в результате опера всегда возвращаются из рейда с прибытком.

― Вы все это знаете и ничего не делаете? ― возмутилась я.

Баринов тяжело вздохнул:

― Ваши обвинения несправедливы. Мы не сидим, сложа руки, и пытаемся бороться с распространением наркотиков. К сожалению, крупные дилеры, «двигающие» серьезные партии, тоже не дремлют. У них такие доходы, что они могут купить большого чиновника, который с пеной у рта будет защищать их интересы.

― Гадость какая! ― не сдержалась я.

― Согласен. Что касается нечистоплотных работников, то уличить их практически невозможно. Взять с поличным не представляется возможным, а обобранный наркоман никогда не напишет заявление, что его остановили на улице и заставили дать взятку. Иногда, не скажу, что часто, нам все же удается доказать факт вымогательства, но тут моментально возникает масса нюансов. Это и честь мундира, и корпоративные связи и элементарный преступный сговор между начальством и подчиненными. Ведь опер, получая дань, не всю её кладет в собственный карман. Он делится с начальством, а то его прикрывает. Но иногда и на нашей улице бывает праздник, когда мы, накопив достаточно компромата, все же увольняем сотрудника. Должен сказать, если бы Щапов не ушел сам, его бы уволили.

― Но он ушел, и его не тронули, ― заключила я.

Константин согласно наклонил голову:

― Решили не выносить сор из избы. Милиции и так достается. Во всех газетах нас полощут. Решили сделать вид, что все утряслось. Паршивая овца, которая портила стадо, ушла, и мы облегченно вздохнули. Но, когда он вдруг превратился в компаньона такого известного и порядочного человека, как Сипягин, я был в шоке.

― Как такое могло случиться?

Баринов недоуменно пожал плечами:

― Сам над этим голову ломал, но ничего придумать не смог. Денег больших у него не было, связи все мелкие, авторитета никакого. Может компромат у него имелся на Николая Яковлевича? Но тот по нашей информации абсолютно чист. Сам ни в чем не замешан. Детей у него нет. Знаете, очень часто людей ловят на проступках их непутевых отроков. Здесь не тот случай. Правда, у него есть братья... В общем, я в недоумении. Может Вам удастся узнать?

Я неопределенно пожала плечами. Если даже я что и узнаю, докладывать в милицию не побегу.

― Не могу сказать, что вы выложили мне какие-то больше секреты. Все это известно из газет. А о проделках Щапова я при желании могла узнать и сама, ― сухо заметила я.

Он тихо засмеялся:

― Не сомневаюсь, но пришлось бы потратить много времени и массу усилий. Я же поднес все на тарелочке с голубой каемочкой.

Здание городского управления внутренних дел я покинула неудовлетворенной. Из беседы с Бариновым узнала много чего интересного о Степане Щапове, вот только, как из опера он превратился в совладельца крупной фирмы, осталось неясным.

Весь путь до дома я размышляла над загадкой неожиданного возвышения Щапова и причиной его гибели. Тех фактов, что сообщил Константин, было явно недостаточно для ответа на эти вопросы. Единственное, что я вынесла из разговора, было представление о характере покойного. Если верить Баринову, Степан был не сахар. Я ему поверила безоговорочно, ведь и сама успела это заметить за время нашей единственной и недолгой встречи. Честно говоря, меня совершенно не удивило, что существовали люди, питавшие к убитому глубокую неприязнь. Мне он показался крайне неприятным типом, а если к этому приплюсовать темные Степины делишки, то количество врагов моментально сильно возрастало.

В голове мелькнула и тут же исчезла неясная мысль. Даже не мысль, а скорее туманный намек. Я попыталась ухватить его и вытащить на свет, но он не давался. Вертелся где-то в подкорке, беспокоил, но форму четкой мысли приобретать никак не хотел.

Я, как сомнамбула, вышагивала по улице и глухо бормотала:

― Делишки... делишки... темные, как ночь делишки...

Семенившая навстречу сухонькая старушка, опасливо шарахнулась в сторону и мелко перекрестилась, а я вдруг остановилась и громко сказала:

― Ну конечно, причина в темных делишках!

Совершенно неожиданно все стало на свои места. До того момента, находясь под влиянием друга, я смотрела на происходящее его глазами. Николай, измотанный сыплющимися со всех сторон неприятностями, воспринял смерть компаньона как грозное предупреждение себе и запаниковал. А я, завороженная его рассуждениями, пошла у него на поводу и посчитала убийство Щапова звеном общей интриги. А все было значительно проще! Степана убили на почве личной вражды и из сугубо частных мотивов. Никакого отношения к фирме и самому Николаю эта смерть не имела. Проблему следовало разделить на две части и тогда происшедшее выглядело абсолютно иначе.

С одной стороны имелись Колькины конкуренты по бизнесу, которым не нравилась его нахрапистость, и они решили немного осадить удачливого выскочку. В ход пошли всяческие пакости, направленные на подрыв стабильности фирмы, а потом, дабы припугнуть чересчур шустрого коллегу, в него пальнули из кустов. Брать грех на душу и убивать никто не собирался, потому стреляли один раз и не очень метко, чтоб, не дай Бог, ненароком не попасть.

С другой стороны был некто, люто ненавидевший Щапова и воспользовавшийся удобным случаем, чтоб свести с ним счеты.

Плохо было то, что для этой цели был выбран офис Николая. Как отлично было бы, окажись Щапов убитым в другом месте. Подозрение пало бы тех, кого он в свое время определил на нары или обобрал под угрозой ареста, и мне не пришлось бы ломать голову над вопросом, кто из служащих Сипягина является убийцей. К сожалению, стреляли изнутри здания, а это не оставляло места для сомнений. Преступником был один из приглашенных на празднование дня рождения. Факт сам по себе ужасный, но беда заключалась ещё и в том, что никто из них не выглядел настоящим преступником. Все они казались обычными гражданами, пусть не с непростыми характерами и своими маленькими слабостями, но вполне добропорядочными. В их отношениях друг с другом существовали трения, время от времени между ними вспыхивали незначительные конфликты, но это ни о чем не говорило. Подобные недоразумения неизбежны, если люди давно знакомыми и тесно общаются. Короче, явных причин для убийства не наблюдалось, а тайные, которые, конечно же, имелись, раз Степана все-таки убили, оставались для меня за семью печатями. Можно до бесконечности ломать себе голову, но без знания подноготной участников этой драмы, додуматься до чего-то стоящего все равно невозможно.

На некоторое время мысли улетели в сторону и бродили далеко и от жертвы и от её убийцы, но потом опять вернулись к исходной точке. Такой уж въедливой я уродилась, если меня что занимало, выкинуть это из головы я уже не могла. Сколько раз укоряла меня мама, когда я начинала изводить себя вопросами:

― Ну, что ты за человек? Зачем тебе это? Что ты мозги себе забиваешь проблемами, которые не имеют к тебе ровно никакого отношения? Забудь и не мучь себя.

Я полностью соглашалась с мамой, но поделать себя не могла, поэтому снова и снова возвращалась к тому, что меня взволновало. Теперь мамы не было в живых, некому было возвратить меня из мира фантазий на грешную землю, и я без помех ушла с головой в подбор подходящей кандидатуры на роль убийцы Щапова.

Публика, собравшаяся на празднование дня рождения, была вполне добропорядочной, такая таскать в кармане оружие и без раздумий пускать его в ход привычки не имеет. Значит, если один из них все же решился на убийство, у него должны были быть для этого очень веские причины. Возможно, Степан представлял для него такую угрозу, ликвидировать которую можно было только путем физического устранения.

Кроме того, убийца, по моему мнению, должен был иметь характер импульсивный и даже бесшабашный. Будь он человеком рассудительным и осторожным, выбрал бы другое место для покушения, рассчитав все таким образом, чтоб на него не пало ни малейшего подозрения.

Но нужно же было с кого-то начинать! Из всех присутствующих на празднике наиболее подходящей личностью на кандидатуру убийцы мне казался Михаил. Тут сыграл свою роль и рассказ Марины Ивановны о непростом жизненном пути младшего Колькиного брата, и кража денег из кабинета и его угроза убить Щапова, которую я слышала собственными ушами. Я совсем не исключала, что где-то в прошлом их со Щаповым дорожки пересекались и у того был припасен на Мишку компромат.

Я уже подошла к свой калитке и взялась за щеколду, как сзади раздался обиженный голос:

― Настя, что это ты идешь мимо и не здороваешься?

Оглянувшись, увидела укоризненно глядящую на меня поверх забора Колькину мать.

― Тетя Сима! ― обрадовалась я. ― А Николай сказал, вы в деревне!

― Правильно сказал! Месяц в деревне гостевала, а сегодня вернулась. Внуки по матери соскучились, да и самой домой захотелось.

― Как я рада вас видеть!

― Ну, коль рада, так пойдем ко мне. Посидим, чаю попьем, посудачим. Расскажешь, как ты там в своей столице поживаешь.

На веранде за большим обеденным столом рядком сидели, как когда-то мы с Колькой, двое ребятишек. Мальчику было лет шесть, и выглядел он таким же крепеньким и белобрысым, как старшие Сипягины. Девочка была немного поменьше. Темненькая, хрупкая, с огромными глазами, она очень походила на Михаила. Перед каждым лежал альбом и коробка с цветными фломастерами. Загородившись локтем от сестры и высунув от чрезмерной старательности кончик языка, мальчик усердно рисовал в своем альбоме. Девочка стояла коленями на соседнем стуле, норовила заглянуть в рисунок брата и ныла на высокой ноте:

― Ну, покажи... Ну, что ты такая вредина... покажи...

Не успели мы ступить на веранду, как она кинулась к бабушке с жалобой:

― Ба, он опять не хочет со мной играть! Все прячет и дразниться!

― Господи, как я от вас устала! Ну, почему вам мирно не живется! ― в сердцах воскликнула тетя Сима, легонько шлепнула по тощей попе и приказала: Марш на место! Мне с тетей поговорить надо.

Внучка, как всякий балованный ребенок, на бабушкины слова не обратила ровно никакого внимания, уткнулась лицом ей в колени и, исподтишка кося темным глазом в мою сторону, спросила:

― А она кто?

― Соседка наша. Я Настю знала ещё в те времена, когда она была такой же, как ты.

Девочка недоверчиво хихикнула, поглубже зарылась носом в широкую бабкину юбку и, конечно, не поверила, что эта здоровая тетка была когда-то маленькой.

― Иди, иди, не вертись под ногами. Вон, возьми альбом и карандаши, что дядя Коля тебе подарил, и порисуй. Дай спокойно поговорить с человеком, ― проворчала тетя Сима, но по тому, как нежно при этом гладила внучку по голове, видно было, что она её обожает.

Девочка подбежала к столу, схватила свой альбом и сунула его мне:

― Порисуй.

― Что нарисовать? ― расплылась я в улыбке, умиляясь детской непосредственности.

― Кролика нарисуй, ― приказала она, устраиваясь поудобнее у меня на коленях.

В следующую минуту я осторожно прижимала к себе худенькое детское тельце и с большим вдохновением рисовала кролика. Он, к сожалению, выходил не очень красивым и чрезмерно упитанным, но зато держал в лапах огромную морковку. Юную заказчицу недостаток моего умения ни капли не смущал, она помогала советами и одобрительно подбадривала, когда я пыталась воплотить их в жизнь. Я охотно починялась её приказам, пририсовывая кролику то бант на шее, то шляпу и получала от этого не меньше удовольствия, чем ребенок.

Это занятие не мешало, однако, вести неторопливую беседу с тетей Симой, которая примостилась напротив и с умилением глядела на нашу парочку.

― Я смотрю, тетя Сима, у вас все отлично. Сыновья в люди вышли, работают, ― заметила я мимоходом, увлеченная прилаживанием несчастному кролику огромных сапог.

― Твоя правда, грех жаловаться. И дети на ноги стали, и внуки появились, ― охотно поддакнула соседка.

― Трудно с молодыми жить?

Колькина мать улыбнулась.

― Нет! Мне с невесткой так повезло, что сама себе временами завидую. Таня у нас душевная, работящая. Как я не сопротивлялась, она все по дому на себя взяла. Говорит, Вы свое отработали, теперь моя очередь. Мне только и остается, что детьми заниматься. Правда, нелегко ей приходится, она ж ещё и работает. Иной раз не утерплю, махну рукой на все запреты, да и сделаю кое-чего. Уж как она тогда обижается, рассказать невозможно, ― делилась тетя Сима, а глаза так и сияли от счастья.

― Михаил помогает?

― Когда ему? ― тут же вскинулась соседка. ― Он ведь до недавнего времени на двух работах трудился. У него семья, двое деток. Их прокормить надо.

― Да? ― несказанно удивилась я, ведь по моим сведениям Михаил себя работой особо не утруждал.

Тетю Симу мое недоверие немного обидело, и она принялась горячо доказывать:

― Сама посуди! С утра и до глубокой ночи в гараже механиком трудился, а по ночам сторожем на частной автостоянке подрабатывал. Они там вместе с Таней числились, но работал он один. Жалел он Танюшу, не хотел, чтоб она ночами мучилась. Знаешь, я за младшего рада. И работящий, и жену выбрал славную, и живут душа в душу. А как Николай его к себе забрал, так и деньги появились.

― Довольны?

― Не знаю, ― с сомнение покачала головой тетя Сима. ― По деньгам, конечно, лучше и то, что каждую ночь он теперь дома, тоже хорошо. Только сдается мне, Михаил там не на месте.

― Я тоже заметила, что с ним не все в порядке. Очень он нервный. Сама слышала, как ругался со Щаповым и даже грозился его убить. Понимаю, конечно, что кричал в запале...

Тетя Сима меня перебила:

― Точно, нервный. Из-за всякого пустяка вспыхивает, как порох, но оно и понятно. Михаил ― механик от бога. Любую старую машину может разобрать, снова собрать и она у него будет как новенькая. Он ведь, пока в гараже работал, никогда вовремя домой не приходил, вечно задерживался. Любит с железками возиться, а его за это уважали и хозяин и клиенты. А у Кольки он чувствует себя не в своей тарелке, мается. Николай его сорвал с места, уговорил к себе перейти, а не подумал, чем брат заниматься будет. Скучно Мишке в конторе сидеть, не для него это занятие, вот и злится. Думаю, охотно вернулся бы в гараж, да старшего брата обидеть боится. Уж очень он его любит.

― Надо же! А я слышала, у него неприятности были. Вроде ни на одной работе удержаться не мог, переходил с места на место. И все из-за своей вспыльчивости, да пристрастия к выпивке.

― Да что ты такое говоришь, Настасья! ― всполошилась соседка. ― Он как вернулся из армии, устроился в гараж, так все время там и работал. Когда к Кольке собрался уходить, его не отпускали! А чтоб пил, так у нас в семье пьяниц отродясь не водилось! Будто сама не знаешь!

― Странно все это, тетя Сима. Вы одно говорите, а я совсем другое слышала.

― Это ей Марина, бухгалтерша наша, наплела, ― раздался негромкий голос у меня за спиной.

Я оглянулась и увидела в дверях Татьяну. Надо же, а я и не слышала, как она вошла.

― Марина?! Нашла, кого слушать, Настасья! ― так и вскинулась тетя Сима. ― Опять этой дряни неймется! Привязалась к нашей семье, точно репей, и льет грязь то на Гришу, то на Михаила. Только и слышу от людей, то одно она наплела, то другое придумала. Я уж и ей говорила, чтоб язык придержала, и Кольку просила её приструнить. Только он всерьез мои слова не принимает, отмахивается. Удивляюсь я ему!

― А ты не удивляйся. Николай своими делами занят, ему до наших дрязг дела нет и, потом, про него самого она ж ничего плохого не говорит. Не потеряла еще, старая лиса, надежду свою ненаглядную доченьку за него отдать.

― Да, что ты говоришь! Неужели, эта заполошная, о таком всерьез думать может? ― замахала руками свекровь.

― Марина не заполошная, она очень даже себе на уме. Дочку любит без памяти и мечтает к богатому пристроить. Даром, что ли, на работу в Колину фирму её притащила? Прикинула, там два богатых молодых мужика обретаются и решила, что не одного, так другого, но они с Инночкой подцепят. Поначалу Инна к Николаю клеилась, а когда ничего не получилось, со Щаповым сошлась. Только тот сам был не промах, быстро сообразил, куда ветер дует, и Инну тут же отшил, ― сурово отрезала невестка.

Разобравшись со свекровью, развернулась в мою сторону и, пронзительно глядя мне в глаза, отчеканила:

― А Вы Марину побольше слушайте, она вам наплетет!

Я смущенно потупилась, а Татьяна торжествующе продолжала:

― Слушайте, слушайте, только вы от неё правды не дождетесь. Она ведь и словом не обмолвилась, что её доченька в полюбовницах у Щапова ходила! И про то, что он её словно старый тапок отшвырнул, тоже не сказала! А я сама слышала, как они со Степаном у него в кабинете ссорились! И Инна ему угрожала! Кричала, что убьёт, если он её бросит. А что? С неё станется! Она ведь с придурью, это каждому известно! Спросите Марину, где её ненаглядная Инночка была в момент убийства. Не скажет! А всему, что Марина про Мишу болтает, не верьте. Врет она все! Мой муж человек тихий, домашний, его кроме семьи ничего не интересует. И никаких неприятностей у него никогда не было! И Степана он не трогал! Ясно? А вот вы перестаньте ходить по домам да всякую грязь собирать. Думаете, никто не понимает, чего добиваетесь? Сидела столько лет в Москве и ни о ком не вспоминала, а тут вдруг сорвалась и приехала. Вот она я! Жить теперь здесь буду! Тьфу! Смотреть противно!

Татьяна возмущенно фыркнула, быстрым шагом пересекла веранду и скрылась в комнате, не забыв с возмущением громко хлопнуть дверью. Дети, притихшие на время разговора, соскочили со стульев и опрометью бросились следом за матерью. Я сидела, сжавшись в комок, щеки пылали ярким цветом, и чувствовала себя очень неловко.

С Колькиной матерью я разговаривала почти как с родственницей; знала, она поймет меня правильно. С Татьяной все обстояло иначе. Мы с ней почти не были знакомы, симпатии ко мне она не питала и потому должна была подумать невесть что.

― Как нехорошо получилось, ― смущено пробормотала я.

― Не обращай внимания. Татьяна тебя плохо знает и потому решила, что ты на Мишку нападаешь. Вот и обиделась за него! Но ты особо не переживай, она отходчивая. Завтра все забудет. А я с ней сегодня поговорю, объясню что к чему, ― попыталась успокоить меня соседка.

― Вы теперь все время дома будете? ― поинтересовалась я, стоя уже в дверях.

― Нет, опять уеду. Надо же этих огольцов на парное молоко да на свежий воздух вывезти.

Я лежала в темноте, накрывшись с головой простыней, и плакала. Слезы катились из зажмуренных глаз, ручейками стекали по щекам и шее и тонули в подушке.

― Ну, почему у меня все получается не так, как надо?

Между прочим, рыдала я не оттого, что меня отчитала Татьяна. Дело было в другом: я остро, до спазмов в горле, завидовала. Понимала, что жизнь у Татьяны далеко не легкая и простая, а все равно завидовала. Знала, что бесконечные хлопоты, дети, муж, работа отнимают много сил и по вечерам она, наверняка, валилась с ног от усталости. Все это я отлично знала и все равно завидовала. У неё был дом, где её ценили и ждали, были дети, которые каждый день её умиляли и радовали, был муж, который её любил, и была, наконец, свекровь, которая её жалела. У меня же, не знаю почему, все это отсутствовало. Ощущение одиночества стало настолько острым, что захотелось завыть. Не желая распускаться и потакать собственным слабостям, сердито одернула себя:

― Прекрати, все не так плохо. Кое-что есть и у тебя! И ты не должна об этом забывать.

Окрик подействовал отрезвляюще и, хотя плакать я продолжала, но уже без прежнего надрыва. А вот над мыслями была не властна и они помимо моей воли потекли назад, к нашей с Романом совместной жизни.

После свадьбы мы, по настоятельному требованию Аделаиды, поселились у них. Недолгий опыт общения с будущей свекровью подсказывал, что ничего хорошего из этого не выйдет, и я пыталась объяснить это мужу. С пеной у рта доказывала, что мы взрослые люди и должны жить отдельно, но он и слышать ничего не хотел. Твердил, что не может обидеть мать. И вообще, пока он заканчивает училище, я пишу диссертацию и денег у нас нет, проще переносить тяготы быта под крылом родителей.

Весь год я с нетерпением ждала окончания мужем училища. А весной, незадолго до выпуска, свекровь завела вдруг разговор о том, что нужно срочно звонить Ивану Ивановичу и Никодиму Никифоровичу по поводу академии. Дело происходило за завтраком, в мою сторону она демонстративно не глядела и обращалась исключительно к мужу. Однако, высказав ему все, что думала по этому вопросу, повернулась ко мне и, чеканя слова, добавила, что теперь её сыну потребуется особое внимание и усиленное питание. У меня испортилось настроение. Все это означало, что ещё три года мне предстоит жить рядом с ней и терпеть неусыпный надзор и мелочные придирки.

Все сложилось так, как хотела Аделаида. Благодаря стараниям папы-генерала, Роман, в отличие от большинства своих товарищей по оружию, после училища не поехал в гарнизон, а вопреки всем правилам в тот же год поступил в академию. Учеба в ней далась ему, нужно прямо сказать, легко. Зубрежкой супруг себя не обременял, на экзаменах вылазил исключительно на шпаргалках, но это не помешало ему по окончание остался в Москве.

Когда Роман поступил в академию, мы с ним проговорили всю ночь. Муж искренне не понимал, почему я не рада и что именно меня не устраивает, а на все попытки объяснить беззаботно отвечал: «Мелочи жизни. Плюнь и забудь». Под утро, когда спорить уже не было сил, я согласилась ещё немного потерпеть, а Рома клятвенно пообещал, что потом мы начнем жить самостоятельно.

И я, дуреха, поверила пустым обещаниям. Хотя нет, не поверила, просто не нашла в себе сил расстаться с мужем. Понимала, что он человек слабый и мне не опора, но продолжала любить.

Утром я встала с постели с опухшим лицом и головной болью. Шлепая голыми ногами по полу, вяло подумала, что жара в это лето стоит необычайная. Действительно, было раннее утро, а на небе не наблюдалось ни облачка и солнце палило так, будто нечаянно спутало нашу среднюю полосу с Африкой. После бессонной ночи в душной комнате чувствовала себя раздраженной и усталой. Идти на работу настроения совершенно не было, хотелось улечься на раскладушке в тени деревьев, лениво наблюдать за игрой солнечных бликов на листьях и не думать ни о чем серьезном... особенно об убийствах и преступлениях. К сожалению, теперь я была одинокой дамой, выбравшей независимость и потому обязанной полагаться только на себя. А если принять во внимание, что впереди маячила зима, когда трат станет больше, то манкировать службой и валяться в саду было для меня непозволительной роскошью.

Бросив последний критический взгляд в зеркало, пришла к выводу, что выгляжу отвратительно и тут же сердито нахмурилась.

― В настоящий момент данный факт не имеет ровно никакого значения и не это должно тебя заботить, ― сурово напомнила я собственному отображению и для пущей убедительности строго свела брови к переносице.

В результате стала похожа на учительницу начальных классов, прошедшую суровую школу жизни и готовую бесстрашно войти в класс с сорока разбушевавшимися сорванцами. Чтобы закрепить этот образ убрала со лба челку и повязала голову белым с голубым узором шарфом. Еще раз посмотрела на свое отражение и пришла к выводу, что сделала это совершенно зря. Теперь стала походить на бледного худосочного подростка с огромными глазами в пол лица.

― Ну и пусть, зато голову не напечет, ― раздраженно пробормотала я и, чтоб больше не мучиться, быстренько выскочила на улицу.

Вертясь перед зеркалом, сама не заметила, как потратила массу времени, поэтому на работу явилась запыхавшаяся и позже обычного. Прихватив у охранника газеты, вихрем ворвалась в приемную и только тут вспомнила, что Николая не будет весь день. Он ещё накануне предупреждал, что поедет на объекты и на работе не появится. Я с облегчением опустилась на стул и выпустила воздух через плотно стиснутые зубы. Не то чтобы боялась получить нахлобучку за опоздание. Чего бояться, если своего начальника иначе, как друга детства, не воспринимала? Тут дело было в другом. С ранних лет я отличалась дисциплинированностью, а годы педагогической деятельности развили во мне эту черту ещё больше, можно сказать, довели её почти до абсурда. Пунктуальность стала особенностью моего характера. Я терпеть не могу опаздывать, от этого у меня на весь день портится настроение, причем никакого значения не имеет, опоздала ли я на работу или просто на встречу с подругой.

Я успела напечатать несколько писем, позвонить в редакцию местной газеты и договориться о размещении нашей рекламы на продажу квартир в новом доме, когда в здании началась суета и хождение. До этого я никогда не работала в подобных конторах и представления не имела о царящих в них порядках. Меня удивляло, с какой скоростью сотрудники узнавали о том, что начальство отсутствует. Стоило Николаю уехать, как весть об этом моментально разносилась по кабинетам и тихие до того коридоры вдруг наполнялись людьми. Мужчины толпились на крыльце и курили, женщины суетливо сновали из комнаты в комнату и ни один человек не работал. Вот и теперь в приемную заглянула разбитного вида девица, которую я уже мельком встречала на втором этаже, и бойко поинтересовалась, не найдется ли у меня сигареты. Получив отрицательный ответ, скрылась так же внезапно, как и появилась.

Закончив подшивать бумаги в папку «Входящие», я поставила её в шкаф, с шумом захлопнула дверцы и вышла в коридор. Дневной охранник сидел на своем месте у входа и явно скучал. Газета, которую он держал перед собой, судя по всему его, не особо интересовала, и читал он её только оттого, что больше заняться было нечем.

― Если не ошибаюсь, именно вы дежурили в день убийства, ― сказала я, останавливаясь против него.

Охранник опустил газету на колени, и в полных сонной лени глазах промелькнула искра интереса.

― Точно. В тот день моя очередь была, ― охотно откликнулся он.

― А вечер, когда все произошло, хорошо помните?

― Еще бы! Никогда такого не ожидал. Солидная фирма, приличные люди и вдруг ― убийство!

― Не скажете, где вы находились, когда все гости Николая Яковлевича собрались в столовой?

Он пожал плечами:

― Здесь и был. Татьяна вынесла мне поесть, я сидел и ужинал.

― Значит, видели, как из зала выбежала Инна?

― В как же? Конечно! Еще удивился, что это могло её так расстроить. Вообще-то, она девушка впечатлительная и часто ходит грустная. Бывали у неё и глаза заплаканные... но это давно, весной еще. Но такой никогда её не видел. Вылетела, слезами захлебывается, заскочила в туалет и там закрылась.

― Марина Ивановна тоже туда пошла?

― Нет, бухгалтерша вышла на крыльцо, постояла немного и вернулась в зал. Она не видела, куда дочка делась, а я говорить не стал. Чего лезть, когда не спрашивают? Тем более, Марина женщина резкая, можно ненароком и на грубость нарваться.

― Когда Инна покинула туалет, куда пошла?

Он пожал плечами:

― Вот этого не знаю. Я уже поел и вышел на улицу покурить. Оказалось, у меня сигареты кончились, прошел до углового магазина, купил пачку. А когда вернулся, поднялась суматоха с убийством, тут я вообще про Инну забыл.

― Ясно. Спасибо за информацию, ― кивнула я, а он вдруг спохватился:

― А в чем дело? Зачем спрашивали?

― Да так! Кое-что выяснить хотела, ― бросила я на ходу и, стараясь избежать дальнейших вопросов, устремилась к приемной.

Ближе к обеду, когда я совсем извелась от одиночества, приемную вплыла красная, распаренная Марина Ивановна и с ходу начала жаловаться на жару. Сообщив, что такого зноя не помнит с дней своей молодости, она перешла к собственному самочувствию. По её словам, раньше жару переносила легко, теперь же годы не те и здоровье дает себя знать, поэтому предпочитает прохладу. Тут Марина Ивановна остановилась перевести дух и, наконец, вспомнила, зачем пришла:

― Николай Яковлевич на месте?

― Сегодня его не будет, ― покачала я головой.

Бухгалтерша тряхнула пачкой бумаг:

― Жалость какая. А я хотела платежки подписать.

― Ничего не получится. Уехал на весь день на объекты.

― Ладно, сама вместо него чиркну. Не впервой бумаги вместо него подписывать. Ты только печать поставь.

Потом заговорщицки понизила голос и, любопытно сверкая заплывшими жиром глазками, прошептала:

― Чего не рассказываешь, как вчера у Сипягиных гостевала? Сейчас встретила Татьяну в коридоре, так она злющая, как фурия. О тебе говорить не может, вся так и трясется. Случилось между вами чего? Повздорили?

― Ничего не произошло. Посидели немного, почаевничали да и разошлись.

― Скрытничаешь, ― обиделась Марина Ивановна.

― Вы мне тоже не все рассказываете, ― заметила я.

― Ты это о чем? ― насторожилась собеседница.

― О том! ― в тон ей откликнулась я. ― Вы мне на все лады расхваливали Щапова. Рассказывали, какой он душевный да отзывчивый, а о том, что Степан жил с вашей дочерью, а потом её бросил, ни словом не обмолвились.

Мой выпад ни капли не смутил старую сплетницу, она просто отмахнулась от меня:

― Что об этом говорить? Дело молодое, зеленое. Сначала жили, потом разбежались. Да и давно это было, все уж забылось.

― Ну, не так давно и уж совсем не мирно, ― возразила я. ― Насколько мне известно, Инна преследовала его, плакала, просила вернуться.

― Если даже и так, что с того? В жизни всякое бывает!

― А то, что так тяжело переживая разрыв, Инна могла сгоряча что-нибудь и сделать. Тем более, что Степан оскорбил её при всех. Нервы у нее, сами говорили, не в порядке.

― Ты на что это намекаешь? ― вскинулась Марина Ивановна и воинственно подбоченилась.

― На то самое! Никто не знает, что делала ваша дочь после того, как убежала из столовой.

― Ничего она не делала! Пошла домой и спать легла. Мы живем тут рядом, ― презрительно фыркнула бухгалтерша.

В ответ я покладисто кивнула:

― Может и так! А может поплакала, вышла из туалета, увидела через окно Щапова, да и пальнула в него сгоряча. В вестибюле в этот момент никого не было, её никто не видел. А уж потом, конечно, пошла домой и легла спать.

― Чушь городишь! Из чего бы она в Степана стреляла? Откуда у неё оружие?

Я пожала плечами:

― А я знаю? Может она давно собиралась расправиться с неверным возлюбленным и носила оружие с собой. Мне говорили, Инна здорово кричала у него в кабинете, грозила расправой. Думаю, Ваша дочь вполне могла сначала задумать убийство, а потом и осуществить его. Тем более, что с она оружием хорошо знакома, занималась пятиборьем и результаты по стрельбе у неё были отличные. Я узнавала.

Тут Марина Ивановна совсем потеряла над собой контроль и закричала:

― Что ты несешь?! Что придумываешь? Инна весь вечер дома провела.

― И кто это может подтвердить? Свидетели есть?

Бухгалтерша ничего не ответила, промолчала, а я продолжала фантазировать:

― А если все это рассказать милиции? Вот они обрадуются! До сих пор им мало что удалось узнать, сотрудники предпочитают хранить молчание и свои маленькие секреты не раскрывать. А тут вдруг такая подозреваемая...

― Подожди, ― прервала меня Марина Ивановна и с необыкновенной для её тучной фигуры шустростью выскочила из приемной.

Вернулась она очень скоро, причем не одна, а с Инной. Та была сердита, смотрела исподлобья и явно противилась визиту ко мне.

― Расскажи ей все, иначе она такого напридумывает, что завтра ты окажешься в камере предварительного заключения, ― приказала мать дочери.

Та ещё больше набычилась и продолжала угрюмо молчать.

Но Марина Ивановна умела обращаться с упрямой дочерью. Схватив за плечо, с силой тряхнула и потребовала:

― Немедленно все расскажи! Ну, где ты была в тот вечер, когда убийство случилось?

― На квартире у Степана, ― процедила Инна.

Услышав такое, я не смогла скрыть удивления:

― Что ты там делала?

Инна смотрела в сторону и упрямо молчала. Тогда не выдержала Марина Ивановна:

― Квартиру громила.

Тут и Инна заговорила, причем с большим жаром:

― Хотела ему отомстить. Мало того, что Степан меня бросил и ещё насмехался, когда я просила его вернуться. Так, зачем-то оскорбил при всех, шлюхой выставил! Что я ему плохого сделала? Зачем он так?

Она смахнула ладонью слезы со щек и тихо закончила:

― Поехала к нему и все переломала. Знала, как он своей берлогой гордится, вот и приготовила ему сюрприз.

― А в квартиру как попала?

― У меня есть ключ. Остался с того времени, когда со Степаном встречалась. Он мне его сам дал.

Инна умоляюще глянула сначала на меня, потом на мать:

― Я не соображала, что делала. Была словно в тумане, в себя пришла, только когда соседка стала в дверь колотить.

― Она тебя видела? ― быстро спросила я.

Инна молча кивнула.

― И что?

― Ничего! Я выскочила из квартиры, оттолкнула её с дороги и убежала.

Я молчала, не зная, что и думать. Марина Ивановна не выдержала и нарушила тишину:

― Инна тебе правду сказала. Все так и было, как она говорит.

Я продолжала молчать и тогда она взмолилась:

― Не вмешивай сюда милицию. Ее же по допросам затаскают, а неё здоровье слабое!

― Да я и не собиралась. Все мои расспросы не больше, чем простое любопытство, ― пробормотала я.

Услышав такое, Марина Ивановна пошла красными пятнами, послала мне испепеляющий взгляд, развернулась и величественно выплыла из комнаты. Инна же задержалась и гневно выпалила:

― Если вы такая любительница копаться в чужом белье, обратите внимание на Михаила. Когда я уходила из офиса, он стоял в дверях комнаты, что против туалета. Если у кого и были причины застрелить Степана, так только у него. Они со Щаповым всегда друг друга терпеть не могли, вечно собачились. А после того, как Степан застал его у себя в кабинете и ославил перед всеми, вообще заклятыми врагами стали.

С этими словами она вышла из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь и оставив меня с ощущением неловкости и досады на саму себя.

― Привет, Настасья! Как вчера прошла встреча? ― бодро звучал в трубке голос Алексея.

― Прекрасно! Меня чуть не завербовали в осведомители, едва отбилась. Спасибо тебе! ― сердито отозвалась я.

― Какие осведомители? Ты неправильно поняла! ― хохотнул школьный товарищ.

― Все правильно я поняла! Тебя попросили о помощи, а ты сунул меня в пасть этому волкодаву.

― Ну, парня можно понять, ― продолжал веселиться Алексей. ― Ему убийство раскрывать надо, а к Сипягину не подступишься. Он ведь скользкий, как уж. Вроде на все вопросы отвечает охотно, только в результате ты имеешь дырку от бублика. Его сотрудники ничуть не лучше хозяина: словно воды в рот набрали, лишнего слова не скажут. Конечно, если б не Колькины связи, надавили бы на них, и они бы все разом запели, а так приходится миндальничать, ходить вокруг и собирать информацию по крохам. А время , между прочим, идет и начальство каждый день результатами интересуется. Как же, видного бизнесмена убили! Дело на контроле в мэрии! Скажи, как в такой обстановке работать? А тут такая удача! Ты вдруг объявилась, интересуешься убийством, а сама у Сипягина секретарем служишь. Ну, я и подумал, что грех не воспользоваться представившимся шансом и не привлечь тебя в помощь. Согласись, тебе легче разузнать, что эти бизнесмены скрывают, ведь крутишься среди них день-деньской.

― Умник! ― фыркнула я.

Он не остался в долгу и раздраженно спросил:

― Чего ты злишься? Работаешь там недавно, ничем с этими людьми не связана, ни перед кем обязательств не имеешь.

― Шпионить ― подло!

― А стрелять в спину не подло? Не забывай, один из них ― убийца! Честно говоря, не понимаю я тебя.

― И не поймешь! ― в сердцах бросила я, кляня свою недальновидность.

― Ладно, не злись. Я тебе интересную историю расскажу. Слушай внимательно. Увольнению Щапова предшествовал скандал. Он с напарником арестовал барыгу за распространение наркотиков. Дело благополучно довели до суда и по статье 228 на десять лет определили на нары. Случай рядовой и никто не обратил бы на него внимание, если бы сестра подсудимого не набросилась с кулаками на Щапова. На следующий день Степан подал рапорт об увольнении.

― Его заставили уйти?

― Нет, конечно! С чего бы это? Сам ушел.

И что в этом интересного?

― А то, что фамилия барыги была Чертков и он приходился сыном Виталию Черткову. Заметь, отец трудится у Кольки и, что ещё интереснее, присутствовал на том злополучном дне рождения.

― Думаешь, это он Степана... ― ахнула я.

― У него алиби, ― охладил мой пыл Алеша. ― Жена Сипягина утверждает, что весь вечер Чертков просидел рядом с ней и никуда не отлучался.

― Остальные что говорят?

― Ссылаются на то, что в суете особо не обращали внимания, кто где находится, но, кажется, так оно и было.

― И что ты хочешь от меня?

― Узнай, правду говорит Сипягина или врет, как все они там.

― Ты опять за свое? ― грозно спросила я.

― Настя, ты сама мне позвонила и сказала, что хочешь разобраться в убийстве. Вот и разбирайся!

― Я не так говорила.

― Неважно, какие слова ты произнесла. Суть от этого не меняется. Ты интересуешься данным преступлением, вот и разузнай о Черткове. Честно говоря, нам это алиби кажется липовым.

Мне хотелось послать Алексея куда подальше, но его рассказ уже затронул мое воображение. С космической скоростью в голове стали рождаться разнообразные идеи, причем, одна бредовее другой. Я поняла, если не ради Лешки, то для собственного спокойствия, займусь Чертковым. Выдержав из вредности приличную паузу, неохотно процедила:

― Ладно, постараюсь что-нибудь разузнать.

Но тут же решила, раз уж наша доблестная милиция собирается использовать меня, то и я имею право кое-что от неё получить, поэтому поинтересовалась:

― А ты слышал, что квартира Шарова была разгромлена?

― Да, я в курсе. Представляешь, там все разнесли на лоскуты. В ночь убийства кто-то проник внутрь и все, что только можно было, переломал. Даже диван и постель распотрошил.

― А соседи?

― У него одна соседка. Говорит, ничего не слышала. Врет, конечно. Там такой грохот должен был стоять, что не услышать мог только глухой. Думаю, просто ввязываться не хочет.

На этой фразе он замолк и недоуменно спросил:

― А ты откуда знаешь? Насколько мне известно, эта информация широко не афишировалось.

Ответа он не дождался. Я злорадно усмехнулась и аккуратно положила трубку.

Утверждение Маргариты меня озадачило. Я не помнила, был ли Чертков в столовой, когда мы с Николаем уходили в кабинет, но в том, что, он отсутствовал, когда я вернулась, была твердо уверена. Почему же Рита заявляет, что они весь вечер просидели вместе?

Не долго думая, нашла в служебной записной книжке, что хранилась в верхнем ящике стола, домашний телефон Сипягиных и решительно набрала номер. Рита откликнулась сразу, и голос её был полон радостного ожидания. Однако, стоило мне назвать себя, как из трубки повеяло прямо-таки арктическим холодом. Уж не знаю почему, но Колькина жена не питала ко мне добрых чувств. Это было странно, ведь раньше мы с ней никогда не сталкивались и причин для такой неприязни, на мой взгляд, не существовало. Но факт оставался фактом и я, не тратя время на пустые разговоры о погоде и самочувствии, сразу перешла к делу:

― Маргарита, почему Вы сказали милиции, что весь вечер провел с Чертковым? Отлично помню, когда началась суматоха, его в столовой не было.

На другом конце провода наступила тишина. Длилась она долго, а когда Рита заговорила, температура её голоса понизилась ещё на несколько градусов:

― В чем, собственно, дело? Почему вы задаете мне подобные вопросы?

Отчитываться я не собиралась и ограничилась полуправдой:

― Меня сегодня допрашивал следователь и дотошно расспрашивал о Черткове. Из вопросов я поняла, что Виталий у них под подозрением. Вы обеспечили ему алиби, и теперь они стараются его проверить. Честно говоря, я очень удивилась Вашему заявлению.

Рита моментально растеряла свою холодность и торопливо спросила:

― Что вы им сказали?

Теперь наступила моя очередь демонстрировать характер, и я такой возможности не упустила.

Ничего. Пока. Решила сначала с Вами переговорить и все выяснить. Но если не получу внятных разъяснений, то, конечно, скажу, что Вы соврали. спокойно ответила я, и голос мой звучал не менее холодно, чем Ритин несколько секунд назад.

Поступила я так из мимолетного и мелочного желания поквитаться за беспричинную неприязнь к себе, но как только услышала неподдельный ужас в голосе Риты, тут же пожалела об этом. Я не собиралась в глупой игре амбиций заходить так далеко и причинять боль собеседнице.

― Не делайте этого! ― выкрикнула Рита.

― Почему? ― растерялась я. ― А если он убийца?

― Виталий ― не убийца. Он просто несчастный человек. Ему не везет, одна беда сыпется за другой, а вы своими необдуманными словами очень серьезно осложните ему жизнь, ― со страстью выпалила Маргарита, и даже на моем конце провода было слышно, насколько она взвинчена.

― Но таким образом мы вводим следствие в заблуждение и затрудняем поимку преступника. А убийство, согласитесь, не шутка, ― возразила я.

Услыхав такое, она даже застонала:

― Ну, что Вы лезете? Какое вам до всего этого дело?

Колькина жена была на грани истерики, чем здорово меня удивила. Вот уж не думала, что она так близко к сердцу принимает дела служащих своего мужа.

― Ох, навязалась на нашу голову. Откуда ты только взялась! ― продолжала причитать Рита, забыв, что совсем недавно мы с ней были на вы. Вдруг она торопливо предложила:

― Послушай, давай встретимся в половине седьмого и я тебе все объясню. Идет?

― Хорошо.

― Отлично! Ты поймешь, как сильно заблуждаешься насчет Виталия.

Мы договорились встретиться на главной аллее городского парка против памятника Ленину.

Положив трубку, я снова отправилась в холл к охраннику. Завидев меня, он с готовностью отложил в сторону газету и добродушно улыбнулся. Видно, мучился от тоски и одиночества, а мои визиты вносили в его монотонное дежурство интересное разнообразие.

― Это снова я! ― известила я стража порядка.

― Слушаю внимательно, ― усмехнулся тот.

― Вот вы говорили, что видели Инну. А Михаила в то же время тут в холле не заметили?

― Когда ужинал, его здесь точно не было. А вот когда возвращался из магазина с сигаретами, видел, как он поднимался на крыльцо. Помню, мельком подумал, что Миша перебрал чуток и вышел в сквер освежиться.

― А откуда он возвращался, не приметили? Ну, хоть примерно?

― Говорю ж, он уже на ступеньках был, ― пожал плечами охранник.

― А потом что делал? Поднялся на крыльцо и куда пошел?

Охранник махнул в сторону входной двери:

― Там остался. Стоял и курил.

Едва дождавшись окончания рабочего дня, бегом кинулась к парку. Располагался он в центре, и идти до него быстрым шагом, было от силы пятнадцать минут, так что на встречу я явилась вовремя.

Риту заметила ещё от ворот. Гуляющих было мало, большинство скамеек пустовало, и она в своем ярком летнем платье издалека бросалась в глаза. Рядом с ней сидела худенькая девушка в майке и джинсовых шортиках. Сначала я подумала, что это случайная знакомая, с которой Рита, томясь ожиданием, разговорилась от скуки. Но, когда подошла ближе, увидела, что девушка по-свойски держит Маргариту за руку и в чем-то горячо её убеждает. При моем появлении Рита вздрогнула и напряглась, её соседка обернулась, но руку собеседницы не выпустила. Обе они выжидательно смотрели в мою сторону и в их взглядах, нужно честно признать, не было ни грамма теплоты. Маргарита первая пришла в себя, кивнула на девушку и сухо проронила:

― Это младшая дочь Виталия Черткова.

Потом повела головой в мою сторону и добавила:

― А это та самая дама, которая любит совать нос в чужие дела.

Подобное начало мне не понравилось. Ритин тон был оскорбительным, а при моей вспыльчивости разговора мог закончиться, так и не начавшись. Я дала себе слово сдерживаться, сколько возможно, и примирительно произнесла:

― Ну, зачем же так? У меня есть свои, очень веские причины разбираться в этом деле.

Маргарита пренебрежительно махнула рукой, отметая все доводы, и повернулась к своей спутнице:

― Верочка, расскажи ей... Может, это умерит её пыл, и она оставит нас в покое.

Вера успокаивающе похлопала Риту по руке, потом посмотрела мне в глаза:

― Не знаю, что у вас за причины... Надеюсь, действительно, важные... потому что говорить о тех событиях тяжело. Прошло больше трех лет, а я даже в мыслях стараюсь к ним не возвращаться... Но Рита права, сейчас не время отмалчиваться...

Некоторое время девушка собираясь с мыслями, потом начала говорить. Рассказывала медленно, и было видно, что она с трудом подбирает слова:

Брат пропал 23 июня. Перед этим весь день звонил телефон и какой-то парень допытывался, когда Славик будет дома. Я готовилась к зачету, мне эти звонки здорово мешали, поэтому вечером, когда снова раздался звонок, я крикнула вернувшемуся из института брату:

― Возьми трубку. Это, наверное, тебя. С утра звонят, а что надо, не говорят.

Хорошо помню, что спустя некоторое время Слава заглянул в мою комнату и сказал:

― Я тут отлучусь ненадолго. Знакомый хочет встретиться и долг отдать. Вот уж не ожидал, что его удастся вернуть. Сколько раз пытался с него стребовать, он все отнекивался, а тут сам позвонил.

Брат ушел, и в следующий раз я увидела его только в зале суда.

Вечером он домой не вернулся. Я сидела над учебниками допоздна, но волноваться начала уже после полуночи. Слава был спокойным, уравновешенным человеком и за ним не водилось, чтоб он исчезал из дома на всю ночь никого не предупредив. Когда пробило два часа ночи, я впала в панику. Что делать не знала, а родители, как назло, отсутствовали. Мама была на даче, отец уехал в командировку в район, звонить Славиным знакомым я постеснялась. Посчитала, что уже слишком поздно да и брату, когда он вернется, это могло не понравится. Сидеть сложа руки, сил не было, поэтому позвонила в скорую, в приемный покой горбольницы и в морг. Везде ответили, что молодой человек, подходящий под данное мной описание, к ним не поступал. Всю ночь я металась по квартире, то выскакивая на балкон, то бросаясь к входной двери, а утром начала обзванивать друзей брата. Славика накануне вечером никто не видел. Все интересовались, с кем он должен был встретиться, а я не знала. Как я ругала себя, что не придала значения этому звонку, и не догадалась спросит имя должника.

Ближе к обеду позвонил отец. Уезжая в командировки, он всегда ежедневно звонил и справлялся, все ли дома в порядке. Я к тому времени уже опухла от слез и даже говорить не могла. Услышав в трубке голос отца, зарыдала в голос, но почувствовала облегчение. Теперь я была не одна. Отец взрослый, он знает, как поступить. Он найдет брата. Отец пообещал немедленно выехать, приказал не отлучаться из квартиры и ни в коем случае не сообщать маме.

― Она сердечница. Не пугай её, ― сказал он на прощание.

Отец приехал к вечеру, а днем был звонок. Незнакомый мужчина спросил отца, а услышав, что тот в командировке, оставил свой телефон и попросил обязательно с ним связаться. Причем, в любое время. Не знаю почему, но я решила, что это имеет отношение к исчезновению брата. Не успел отец войти в дом, я тут же сообщила ему о звонке. Он набрал номер, сначала долго не отвечали, потом, наконец, взяли трубку. Отец коротко переговорил и тут же ушел. Вернулся примерно через час, и я его не узнала: за этот короткий срок он постарел на десять лет. Я кинулась с нему с расспросами, а он упал на стул и убито сказал:

― Славик арестован... за распространение наркотиков. Тебе звонил оперуполномоченный Щапов. Он его задерживал.

Я не верила своим ушам. Славик и наркотики! Бред какой-то! Брат был домашним человеком. В свои 20 лет он совсем не походил на своих беспокойных сверстников. Все время проводил за книгами. У него даже девушки постоянной не было. А тут торговля наркотиками!

Я слушала её взволнованный рассказ и думала:

― Наверное, так говорят все родственники преступников. Он её брат, она его любит и потому не хочет верить, что Славик занимался неприглядными делами.

Очевидно, эти мысли отразились на моем лице, потому что девушка вспыхнула и сердито, со слезами в голосе, выпалила:

― Можете мне верить, но это правда! Просто вы не знали Славика и потому уверены, что я вру!

― Ничего такого я не думаю, ― поспешила заверить я, испугавшись, что разговор прервется, толком не начавшись..

Она молча кивнула, подождала пока слезы уйдут из глаз и уже спокойно продолжала:

― Я спросила отца, что нужно этому милиционеру?

― Хочет помочь. Мы с ним немного знакомы, ― рассеяно ответил он.

― Помочь?! Сам арестовал невинного человека, а теперь лезет с помощью? ― возмутилась я.

― Работа у него такая ― арестовывать, ― устало проронил отец. ― К ним поступила информация, и они должны были отреагировать.

― Ты, что, веришь ему?! Веришь, что Славик торговал наркотиками?

Отец страдальчески нахмурился:

― Не кричи! Ничему я не верю, но это ничего не меняет. Криками делу не поможешь, нужно попытаться вытащить Славу.

― Что делать будем?

― Платить. Пять тысяч долларов. Славик был задержан с мечеными деньгами в руках, а его знакомый, кстати, наркоман со стажем, с пакетиком героина, который он, якобы, купил у Славы.

― Чушь какая! Этот торчок врет! Не знаю, зачем, но он все врет! ― снова завелась я.

Отец меня не слушал и монотонно продолжал:

― В пакете было 0, 05 граммов зелья. Может, тебе это ничего не говорит, но, поверь, это много.

― А деньги зачем? ― не поняла я.

― Его арестовали и привезли в отделение. Содержимое свертка отправили на экспертизу, завели дело. Короче, его арест получил огласку, он задокументирован. Чтобы все погасить, нужно многих подмазать.

― Дать взятку? ― сообразила я.

Отец молча кивнул.

― Не верю ни единому слову! И этому Щапову тоже не верю! С чего это он такой добрый? ― заявила я.

Отец ничего не ответил, сидел, поникнув головой, и молчал. Видеть его, нашу единственную опору, таким растерянным, было выше моих сил, и я принялась тормошить отца:

― Папа, нужно найти толкового адвоката. Не слушай этого Щапова!

Адвоката мы нашли. Он ознакомился с делом и заверил нас, что оно сфабриковано. Даже при беглом прочтении было видно, что все шито белыми нитками. Мы обрадовались, но адвокат быстро охладил наше ликование. Заявил, что дело с подкинутыми наркотиками выиграть в суде практически никогда не удается. Конечно, он сделает все возможное, но лучше откупиться...

Щапов получал деньги дважды. После первой взятки мы ждали, что Славик немедленно вернется домой, но время шло, а его не отпускали... Щапов объяснил, что помощь подключилась слишком поздно и дело передается в суд. Но это не страшно, нужно подмазать судью с прокурором и тогда Славик отделается условным приговором. В этот раз попросил уже шесть тысяч долларов. У отца такой суммы не было, ведь платили не только Щапову, но и адвокату и стоило это немало. А тут ещё пришлось маму класть в больницу. Она окончательно расхворалась от этой нервотрепки. К тому моменту отец выгреб все до копейки, больше взять было негде, и тогда он решил продать свое предприятие.

Упоминание о собственном предприятии было новостью, и я уточнила:

― Какое предприятие?

― Отец владел деревообрабатывающим цехом. Однако больших денег не было. Дело только разворачивалось, на отце висел кредит, взятый на развитие. Нужно было выплачивать проценты, гасить сам долг... В общем, от прибыли оставались крохи.. Решение расстаться с фирмой далось ему тяжело. Он много сил вложил, пытаясь поднять производство, да и быстро продать цех по хорошей цене быстро невозможно. Город маленький, покупателя найти сложно... Отец обратился к Николаю Яковлевичу. Они давно знали друг друга, и тот за несколько месяцев до этих событий даже предлагал отцу объединиться. Тогда отец отказался, не хотел связывать себе руки компаньонами, но теперь был готов расстаться с фирмой, лишь бы спасти Славу. К сожалению, время было неудачное. Николай Яковлевич затеял строительство многоэтажного дома, и свободных денег у него не было. Он честно сказал, что с удовольствием заключил бы эту сделку, но через год. Но мы-то ждать не могли! Отец буквально умолял его купить цех, отдавал за бесценок. Николай Яковлевич заявил, что предприятие стоит значительно больше, и он не может пользоваться бедой человека и обирать его. Но отец настаивал, просил выручить и Николай Яковлевич согласился. Занял деньги в банке под высокий процент и все-таки купил. Он очень добрый и отзывчивый... Отец передал взятку Щапову и тот заверил, что все будет в порядке. К тому времени мама держалась только на лекарствах, и мы с отцом подбадривали её, уверяли, что из зала суда Славик пойдет домой. Она нам верила и жила только этой надеждой. В суд она, как мы не отговаривали, пошла вместе с нами... Я боялась, что разбирательство и вид сына на скамье подсудимых станет для неё тяжким испытанием и просила остаться дома... Мама меня не послушалась.

Девушка снова начала плакать, а я, чтоб как-то отвлечь её спросила:

― Извините, но я не очень понимаю суть произошедшего. Как случилось, что Ваш брат оказался втянут в это дело?

― Слава был задержан в момент, когда он получал деньги от своего знакомого. Деньги были меченые. У того парня, его фамилия Бицкой, в руках оказался пакетик с героином. Этот подонок заявил, что только что купил наркотик у Славы.

― Так прямо и признался?

― Конечно! Он ведь ничем не рисковал! По закону, если добровольно отдаешь наркотик, то освобождаешься от ответственности. Виновным оказывается только продавец.

― Ну, хорошо, с этим ясно. Но почему именно Ваш брат в данной истории выступает в роли дилера?

Моя собеседница грустно усмехнулась:

― Щапов в своих показаниях заявил, что утром ему на улице попался Бицкой. Он наркоман со стажем, состоял на учете и был хорошо знаком милиции. Щапов остановил парня, обыскал и нашел наркотик. На вопрос, где купил, тот ответил, что только что отоварился в подворотне соседнего дома. Героин ему продал, как обычно, его барыга. И назвал, мерзавец, фамилию Славы. Щапов доставил Бицкого в отделение, где вместе со своим напарником Козловым насел на задержанного, заставил позвонить брату и назначить встречу в городе. Этот наркоша звонил нам весь день и только вечером застал брата... Бравый Щапов вместе со своим напарником взяли меченые деньги, прихватили Бицкого и отправились на задержание. На милицейском языке это называется «контрольная закупка».

― Что, вот так все и было? Наркоман назвал первое пришедшее на ум имя, а милиционеры безоговорочно ему поверили и немедленно выехали на задержание?

― Брат признал в суде, что действительно знал Бицкого. Случайно встретился с ним у своего одноклассника. Это было примерно за полгода до событий, и тогда Бицкой выклянчил у него немного денег. Знаете, Слава был очень мягким человеком, он не умел отказать... После этого они с Бицким иногда сталкивались в городе, но тот долг отдавать не собирался и бегал от брата. А тут вдруг неожиданно сам объявился и предложил все вернуть. Встречу, между прочим, назначил в этом парке. Славик рассказывал, когда он пришел, Бицкой уже ждал, сразу сунул ему в руки деньги и громко спросил: «Товар принес?» Слава не успел ничего понять, как из кустов выскочили двое в милицейской форме, заломили брату руки и поволокли в машину. Бицкой пошел сам, ему руки никто не крутил... В отделении уже ждали понятые. Им показали деньги и пакетик с наркотой, а брату тут же предъявили обвинение в сбыте и распространении наркотиков.

― Они, что, арестовали его на свой страх и риск? А документы? Насколько я знаю, для задержания нужно постановление прокурора.

― Щапов на суде заявил, что постановление у него имелось. А его напарник, который этих слов не слышал, сказал, что постановления не было. Его получили потом.

― И что?

Вера горько усмехнулась:

― А ничего! Адвокат доказывал, что милиционеры поехали на задержание по собственной инициативе и без должных документов. Получить постановление на контрольную закупку не так просто. Мало того, что на это требуется время, необходимо ещё предоставить веские доказательства обоснованности подобной акции. Однако все доводы повисли в воздухе, судья не обратила на них ровно никакого внимания. Ах, да что говорить! Там было не только это! Адвокат выявил ещё много других нестыковок. Например, все документы, поступающие к следователю по данному делу, должны вносится в протокол осмотра. Это правило существует, дабы исключить возможность подлога «левых» бумаг. В Славином деле протокол вообще отсутствовал. Адвокат доказывал, что документы вносились задним числом, но судья опять же не приняла эти слова во внимание. Она вообще слушать не хотела! Вот, например, Бицкой сказал, что купил у Славы героин в десять часов и звонил он нам с утра! А Слава в это время был институте, где его многие видели. Чем не алиби? По моему чистое алиби, а вот судья подумала иначе и сказала, что некоторая путаница во времени значения не имеет. Важен сам факт продажи героина! Но ведь не было доказано, что Бицкой получил наркотик от моего брата! Это Бицкой так утверждал, а других свидетелей нет! Мы, наивные, перед судом радовались всем этим неувязкам, были уверены, что дело разваливается прямо на глазах. Господи, какие мы были глупые! Знаете, какой приговор вынес суд? Десять лет строгого режима! Услышав это, Славик заплакал, а маме стало плохо. Я вдруг заметила, как она побледнела и стала сползать со стула. Я закричала, в зале поднялась суматоха. Как увели брата, я не видела: сидела на полу и держала мамину голову у себя на коленях. Плохо помню, как приехала скорая и как маму на носилках несли по коридору. Я шла сзади и плакала и тут вдруг увидела Щапова. Он разговаривал с каким-то мужчиной и смеялся. Представляете? Смеялся! Как ни в чем не бывало! Вот его довольную морду помню очень хорошо! Я кинулась к нему и вцепилась в неё ногтями. Началась безобразная сцена. Я кричала и царапалась, Щапов отбивался. Меня в конце концов оттащили, но я успела расцарапать этому подонку всю физиономию. Маму в это время уже везли в больницу... с сиреной и мигалкой... только зря торопились, она умерла по дороге.

― Выходит Бицкой подставил вашего брата, чтобы не возвращать долг?

Вера посмотрела на меня, как на недоумка.

― Да причем здесь Бицкой? Он пешка и его просто использовали! ― в сердцах выпалила она. ― Это все Щапов! Его была задумка, и он сам воплотил её в жизнь! Неужели вы не поняли, что все было сделано ради денег? Щапов решил поживиться и приглядел подходящую кандидатуру. Клиент должен был быть достаточно состоятельным, чтобы выложить крупную взятку, но без связей и влияния. Он высмотрел моего брата, арестовал его и стал тянуть из нас деньги. Иуда! Мы ему верили, а он ведь ни с кем не делился, просто клал деньги себе в карман. Прибили его и правильно сделали! Туда ему и дорога! Не знаю, кто это совершил, но, наверное, такой же бедолага, как мы, только более решительный!

― А что с братом? Он до сих пор в тюрьме?

― Покончил жизнь самоубийством через шесть месяцев после суда.

― Теперь понимаете, куда лезете? После этих событий, отец Славы первый кандидат на роль убийцы. Но, честное слово, он этого не делал! подала голос молчавшая все это время Рита.

― Почему вы обе так в этом уверены? Его ведь не было с вами, Рита, в момент убийства!

― Он все время сидел со мной! ― упрямо выпалила Маргарита.

― Это точно не отец! Какой смысл ему убивать сейчас, когда прошло столько лет? Если бы хотел, сделал бы сразу после суда. Да слаб он для этого! ― вторила ей Вера.

От жары и усталости, а ещё больше от тягостного разговора, у меня разболелась голова.

― Я все поняла. Спасибо, что согласились встретится, ― вяло проговорила я, поднимаясь со скамейки.

Рита тоже вскочила и повторила, сердито глядя мне в глаза:

― Виталий весь вечер сидел рядом со мной. Из столовой ушел буквально за минуту до вашего возвращения.

― Это ты так говоришь! ― подумала я, кивнула на прощание и быстро пошла прочь.

― Ну, не будьте такой вредной! Оставьте нас в покое! ― жалобно простонала Вера.

― Правильно про вас говорят! Вы самовлюбленная, бездушная эгоистка! Вам всегда на всех было наплевать! ― крикнула мне в спину Рита.

― Интересно, кто это так хорошо помнит меня в городе, который я покинула много лет назад? ― горько усмехнулась я.

Чем больше фактов из биографии Щапова я узнавала, тем непригляднее он выглядел в моих глазах. Отвратительный тип и, положа руку на сердце, если Чертков действительно убил этого подонка, я его за это не осуждала. Подумала, если бы такое устроили с моим сыном, я бы не ждала столько лет, а растерзала негодяя прямо в зале суда. И тут же дала себе слово приложить все силы, но обеспечить собственному ребенку, когда он у меня будет, счастливую и защищенную от подобных проходимцем жизнь. И ещё я подумала, что денег, полученных этим подлецом от Чертковых, все равно было недостаточно, чтобы войти в долю к Николаю.

С этими мыслями я поднялась на аккуратное деревянное крыльцо и шагнула в сумрачный коридор. Две двери, одна против другой, указывали на то, что здесь обитали две семьи. На той, что была справа, белели наклеенные милицией контрольки. Хозяина погиб, квартира закрыта, и ломиться туда не имело смысла. Я повернула налево и позвонила в дверь соседей. Сначала раздалось надсадное дребезжание дышащего на ладан звонка, потом послышались торопливые шаги и из глубины квартиры донесся веселый тенорок:

― Иду, иду. Маша, имей терпение подождать. Я уже бегу.

В следующую минуту дверь широко распахнулась, и я оказалась лицом к лицу сухонькой женщиной с очками на кончике носа и перепачканными мукой руками. На вид ей было далеко за шестьдесят, но стройность фигуры и задорный блеск в глазах, делали её моложе, как минимум, лет на десять. По крайней мере, у меня язык не повернулся бы назвать её бабушкой или старухой.

Увидев на пороге совершенно незнакомого человека, женщина удивленно вздернула брови:

― Вы кто? Я думала, внучка вернулась.

― Извините, что явилась не вовремя и отрываю от домашних дел, ― с улыбкой кивнула я на испачканные руки, которые хозяйка, подобно хирургу перед операцией, держала на весу.

― Пирог затеяла печь, ― доброжелательно пояснила она: ― С малиновым вареньем.

― Я Вас не задержу. Мне только нужно выяснить кое-какие детали, ― поспешила заверить я.

― Вы из ЖЭКа! По поводу крыши! ― догадалась женщина.

Обманывать и выдавать себя за другое лицо в мои планы не входило, но мне не дали даже рта раскрыть. Только я хотела внести ясность в наши отношения, как хозяйка круто развернулась и в следующую секунду уже шустро удалялась от меня по коридору. Слова при этом сыпались из нее, как горох:

― Проходите на кухню. Мне тесто домесить нужно, а то перестоится. Там и поговорим. Надо же, а я всякую надежду уже потеряла. Думала, опять буду зимовать с дырявой кровлей. А вы вдруг взяли и объявились. Нет, все-таки я была права, когда написала жалобу. С вами нужно разговаривать с позиции силы. Вы, девушка, не обижайтесь. Лично против вас я ничего не имею, но ваша контора... Это ж форменные бандиты! Кровопийцы!

Она вскинула перепачканную мукой руку к потолку и гневно погрозила сухоньким кулачком своим врагам.

Я тут же воспользовалась паузой и вклинилась в разговор:

― Извините, но я не из ЖЭКа.

― Нет? А откуда же тогда? ― опешила хозяйка.

― Я из «Гиперстроя».

― Это что ещё за организация? Первый раз о такой слышу, ― недоуменно нахмурилась она.

― Строительная.

― А от меня что нужно? ― энергично тряхнула женщина седыми кудряшками: ― Я ничего строить не собираюсь. У меня на это денег нет.

― Я по поводу Щапова.

Упоминание фамилии Степана моментально стерло с её лица всякую доброжелательность.

― Щапова? Странно все это. Работаете в строительной организации, а интересуетесь Щаповым.

― Я личный помощник главы строительной фирмы «Гиперстрой». Вот документ, удостоверяющий мои полномочия.

Я торопливо извлекла из сумочки заранее заготовленную справку. Набрана она была на фирменном бланке, печать я самолично поставила и выглядела бумага очень солидно.

Хозяйка покосилась на листок в моих руках и проворчала:

― Что мне ваша бумажка? Написать все можно.

― Но я действительно работаю в «Гиперстрое». И Щапов у нас трудился.

― А хоть бы и так! Мне что за дело? О Щапове говорить не хочу, ― упрямо поджала губы женщина.

Чувствовалось, ещё минута и она попросит меня покинуть квартиру. Стараясь опередить её, я прижала руку к груди и как можно убедительнее произнесла:

― Поверьте, это очень важно! Щапова убили при странных обстоятельствах. В этом деле вообще очень много странностей. Подозрение может пасть на невинного человека. Наше руководство очень этим встревожено.

― Если ваше, так называемое, руководство водилось с типами, подобными Степке, значит оно и само не лучше. Наверняка, такие же бандиты, как те из ЖЭКа, ― сердито прервала меня хозяйка.

Хотелось и плакать, и смеяться одновременно, но я взяла себя в руки и проникновенно заглянула ей в глаза:

― Если даже так, пострадают не они, а обыкновенный, простой человек. Такой, как мы с вами.

Довод попал в цель. Она на минуту задумалась, потом сердито сказала:

― Давайте сюда вашу бумажку. Посмотрю, что там написано.

Справку перечитывала дважды и что-то её в ней удивило. Это было заметно и по движению бровей и по легкой гримаске на лице. Наконец, подняла на меня серьезные глаза и поинтересовалась.

― А кто были ваши родители?

― Зачем это? ― опешила я.

― Ну, раз мне задают вопросы, значит, и я могу кое-что спросить, ― усмехнулась она.

― Папа ― актер, мама ― врач. Обоих уже нет в живых.

― Имена и фамилии назовите, ― потребовала хозяйка.

― Ирина и Аркадий Полоцкие, ― покорно произнесла я.

― А вы, значит, Нана, ― торжествующе изрекла она.

Вот тут я действительно опешила. Так меня называли только родители. В детстве, не справляясь со своим длинным именем, я сократила его до двух слогов. В результате получилась Нана, да так и закрепилась за мной. Но знали об этом очень немногие. Я детского имени стеснялась и запрещала себя им называть.

― А ты, деточка, меня не узнала, ― горестно вздохнула женщина. ― Хотя, что тут удивляться? Обе мы сильно изменились. Я постарела, а ты повзрослела и похорошела. Тетя Дора я.

На улице давно стемнело. Я сидела на кухне маминой приятельницы, с которой она не один год проработала в отделении, и вперев в стену невидящий взгляд, рассказывала. Никому другому в этом городе, из которого много лет назад с триумфом уехала, а теперь бесславно вернулась, не открыла бы я душу. Но тетя Дора была особым случаем. С одной стороны, она дружила с мамой и питала ко мне теплые чувства, с другой стороны, стояла особняком от всех и я не боялась, что подробности моего неудачного замужества станут достоянием общих знакомых.

― ...свекровь, обеспокоенная судьбой сына после выпуска из Академии, подбивала мужа позвонить старинному знакомому и замолвить словечко о работе в штабе. Я случайно услышала этот разговор и мое терпение лопнуло. Зная, что дома поговорить спокойно не дадут, встретила Рому после занятий, и мы несколько часов гуляли по Москве. Я пыталась объяснить, почему мы не можем жить с его родителями, почему с ними надо обязательно разъехаться и ещё много всяких других почему. Все было напрасно, муж меня не понимал и, что ещё обиднее, не хотел понимать. Все мои доводы казались ему вздорными, причины надуманными и, вообще, он считал, что никакой проблемы нет, а есть мой плохой характер. Домой мы возвращались плечом к плечу и все же каждый сам по себе.

Потом наступило время, когда всю семью переполняло счастье. Папа гордился, что с честью выполнил отцовский долг, сестре нравилось небрежно обронить, что её брат ходит в адъютантах у самого командующего, но больше всех ликовала свекровь. Она не ступала, а, попирая все законы физики, парила над землей. Ее прямо-таки раздувало от гордости и Рому иначе, как «мой сын, личный помощник командующего», она не называла. Виновник переполоха тоже считал, что жизнь вполне удалась. Сами понимаете, служить в Москве предпочтительнее, чем в каком-нибудь гарнизоне на краю света. А если у тебя есть папа, который прекрасно знаком и даже немножко дружен с командующим, то служба вообще становится не пыльной.

Начальник, помня дружбу с папой, был снисходителен и особо не придирался, щеголеватая форма шла необыкновенно и денег вполне хватало. А чего ж не хватать, если живешь вместе с родителями, которые в тебе души не чают и искренне уверены, что брать с сына деньги на его собственное пропитание, грех великий. Рома рассматривал свою зарплату как карманные деньги и потому после получки всю оставлял себе. О том, что нужно самому содержать жену, ему никто и никогда не говорил, а он думать об этом не хотел. А что думать, когда я работала и одновременно моталась по частным урокам?

В общем, в тот период все были счастливы. Кроме меня.

― ...в 92-м умер свекор в и вскоре Роман почувствовал, что отношение на службе к нему изменилось. Она перестала быть необременительной игрой в солдатики. Начальники вдруг вспомнили, что у него есть обязанности и не скупились на замечания и выговоры. Не привыкший к такому, муж нервничал и злился. Теперь он предпочитал проводить время не со мной, а в кругу своих друзей. Утром являлся на службу невыспавшийся, с помятым лицом и больной головой, получал новую нахлобучку и вечером снова оттягивался с друзьями. Все эти неприятности, конечно, не были смертельными, У Аделаиды ещё оставалось достаточно влиятельных людей, способных заступиться за её сына. Думаю, все вошло бы в нормальное русло, если бы не его скоропалительное увольнение из армии и переход на работу в коммерческую структуру. Поводом стало предложение одного из многочисленных Роминых приятелей заняться бизнесом.

С началом перестройки не торговал только ленивый. Казалось, вся страна вдруг проснулась и яростно ринулась в коммерцию. Вот и Ромин знакомый организовал собственную фирму, дела у него, вроде бы, шли ничего, появились деньги, но он нуждался в помощнике. Приятель принялся соблазнять мужа большими прибылями, перспективами новой работы и тот не устоял. Это был первый и последний раз, когда мы со свекровью выступили единым фронтом, дружно отговаривая Романа не делать глупостей.

― Не уходи из армии. Если бизнес не пойдет, ты останешься на бобах, ― молила свекровь, которая за эти дни буквально почернела от переживаний.

― Не лезь туда. Ты не бизнесмен. Никаких денег не заработаешь, тебя просто облапошат, ― вторила ей я.

Роман нас, конечно, не послушался, подал рапорт, демобилизовался и стал коммерсантом.

Какое-то время все было нормально. Они что-то покупали, что-то перепродавали и дела шли. Муж теперь постоянно говорил о ценах, кредитах, процентах, сроках поставок. У него появились замашки крутого бизнесмена и снисходительное отношение ко мне, провинциалке и просто преподавателю. Бизнес сделал то, что не удавалось его мамочке: Роман во мне разочаровался. А спустя три года фирма неожиданно разорилась. Удар оказался сильным и все мы переживали. Правда, каждый по-своему и отдельно от остальных. Я набрала дополнительные уроки, понимая, что кормить теперь нужно будет не только себя, но и Рому. Аделаида обрывала телефон, названивая сослуживцам покойного мужа и моля о помощи. Роман ушел в себя и молчал.

По прошествии месяца мой муж вдруг объявил, что идет работать охранником. Конечно, это было совсем не то, о чем мечтала его мать. Она категорически отказывалась верить, что сын пойдет на эту унизительную, с её точки зрения, работу. Свекровь пустила в ход все свое влияние, чтобы заставить Романа передумать и ежедневно донимала уговорами найти другую службу. Но у того неожиданно прорезался характер и однажды, потеряв терпение, он в категорической форме потребовал оставить его в покое, не совать нос в его дела и вообще позволить самому решать свои проблемы. Отповедь произвела на Аделаиду впечатление разорвавшейся бомбы. Она заперлась в комнате и сутки вообще не показывалась, потом неделю ходила с поджатыми губами и флаконом «корвалола» в руках, но, в конце концов, простила любимое чадо. Я в их дебаты не вмешивалась. Мое слово для мужа давно ничего не значило, и я считала более разумным посвятить все силы добыванию денег.

Постепенно страсти улеглись, и жизнь потекла своим чередом. Мы с мужем работали, свекровь вела домашнее хозяйство, денег, как ни странно, хватало. И все бы оно было ничего, но эти неурядицы здорово повлияли на характер Романа. Муж стал холодным, замкнутым и раздражительным.

Днями пропадая на работе, мы встречались только поздно вечером, если, конечно, Роман вообще приходил домой. Мы настолько отдалились друг от друга, что даже обретаясь бок о бок в одной комнате не находили тем для разговоров. Роман делал вид, что очень устал и предпочитал отмалчиваться. Я, обиженная явным пренебрежением, не желала навязываться и тоже молчала. Все чаще и чаще меня посещала мысль, что нас уже ничего не связывает и лучшим выходом из создавшегося положения будет развод. Однако, прожив столько лет с человеком и потратив на него столько моральных и физических сил, казалось странным вдруг взять, все разрушить и уйти. И ещё в глубине души я надеялась, что муж изменится. Как оказалось, я глубоко заблуждалась. Моим надеждам не суждено было сбыться, Роман не собирался меняться, да и сама я была ему уже не нужна.

Это выяснилось в тот день, когда я попыталась уговорить его не ждать у моря погоды, а начать искать новую работу. К тому времени он уже несколько недель не выходил из квартиры и все дни проводил на диване. Нам с Аделаидой он ничего не объяснял, в ответ на расспросы или мрачно отмалчивался или раздраженно бурчал, что у него отпуск, и он отдыхает. Отговорка выглядела неубедительно, и ни я, ни собственная мать ему не поверили. Свекровь я не любила, но смотреть на её жалкое лицо и сгорбленную фигуру сил не было, и я предприняла попытку наставить мужа на путь истинный. Ни к чему хорошему это не привело.

Как-то днем я вошла в комнату, нашла мужа с банкой пива в руках перед неизменным телевизором и спросила:

― Ты долго ещё собираешься пролеживать диван? Как я понимаю, ты опять без работы. Так может стоит встряхнуться и заняться поисками работы?

― И что я, по твоему, должен делать? Выйти на улицу и кричать? ― спросил муж, не отрывая глаз от экрана.

― Зачем же такие крайности? Существуют и более цивилизованные способы. Можно, к примеру, прозвонить по объявлениям, поспрашивать знакомых, сходить на биржу труда, наконец. Другие именно и так и поступают, а не бездельничают днями напролет, ― ответила я, чувствуя, что начинаю закипать.

― Другие пусть поступают, как им заблагорассудится, а у меня своя голова на плечах. И я, заметь, не бездельничаю, у меня просто временный перерыв. Придет время и снова выйду на работу, ― небрежно отмахнулся Роман, не посчитав нужным даже посмотреть в мою сторону.

― Прекрасно, и сколько этот «перерыв» будет продолжаться? Месяц, год? Неприятно тебе напоминать, но на жизнь нужны деньги. Ты собираешься их зарабатывать? ― вкрадчиво поинтересовалась я, хотя внутри все бурлило от раздражения.

Мои слова вызвали у мужа взрыв негодования. Он нервно щёлкнул кнопкой выключателя, развернулся в мою сторону и сердито выпалил:

― А, так вот в чем дело! Слушай, ты о чем-нибудь, кроме денег, способна думать? Только и слышу: деньги, деньги, деньги! Тебя ничего не интересует, кроме денег!

Я могла бы много чего сказать в ответ, но, понимая, что это дело пустое, взяла себя в руки и примирительно сказала:

― Роман, ты несправедлив! Я действительно думаю о деньгах, но ведь нужно же на что-то жить. Кроме того, меня беспокоит, что ты стал выпивать. Если не одумаешься, сам не заметишь, как превратишься в законченного алкоголика.

― Я не алкоголик! Пью только пиво. Слышишь? Не водку, не коньяк, не виски, а пиво. От этого алкоголиками не становятся. Пойми ты хоть такую простую вещь, если ничего другого понять не способна! ― выпалил муж, с каждым словом заводясь все больше.

Тут я тоже не выдержала и перешла на крик:

― Я не могу смотреть, как ты днями валяешься на диване, бездельничаешь и наливаешься пивом! В конце концов, ты сопьешься и винить в этом можешь тогда только себя самого!

Роман вскочил на ноги, грозно навис надо мной и гневно закричал:

― Замолчи! Слышишь, замолчи и не смей меня доставать! Ты мне надоела своим бесконечным нытьем и постоянной сменой настроения. Последнее время ты просто непереносима. Бесконечные придирки, истерики, слезы. Как с цепи сорвалась! Думаешь, я не понимаю, что происходит? Вышла замуж по расчету за москвича, все годы каталась, как сыр в масле, и забот не знала, а тут вдруг такой поворот! Муж перестал ходить на работу! Вдруг он денег больше приносить не будет? Вот ты и забеспокоилась. Тебе же этого не пережить!

Я отошла от него на шаг и холодно проронила:

― Насчет сыра и масла ты сильно преувеличиваешь. Не так уж и сладко мне с тобой живется. А твоя Москва мне и даром не нужна. Думаю, я была бы намного счастливее, выйди замуж за парня в родном городе и останься там жить, ― выпалила я и этими словами ещё больше раздула огонь нашей ссоры.

Роман так и вскинулся:

― Вот ты и выдала себя! Проговорилась, наконец! Молчала, молчала и выдала! Всегда подозревал, что ты меня не любишь, а теперь сама призналась!

Перед глазами плыл красный туман, голова кружилась, меня слегка подташнивало. Не помня себя от обиды, я выпалила:

― Ты прав, я тебя не люблю. А как можно любить маменькиного сынка? Я вообще себя спрашиваю: где были мои мозги, когда я соглашалась выйти за тебя замуж?

― Заткнись! ― заорал Роман. ― Закрой рот и не смей так говорить! Только благодаря мне ты осталась в Москве и живешь в квартире моих родителей.

― Мне не нужен ни ты, ни твоя квартира, ни Москва. Провались все пропадом, и ты в первую очередь! ― яростно бросила я ему в лицо.

Услышав такое, Роман вдруг размахнулся и влепил мне затрещину. Удар пришелся по скуле и углу рта, рассек мне губу, по подбородку побежала кровь. Ее вид моментально отрезвил супруга. По природе он не был злым и раньше никогда не поднимал на меня руку, просто все всегда давалось ему легко и любые житейские неурядицы выбивали его из колеи.

Прижав к губе платок, я молча прошла в спальню и начала собирать вещи. Минут через пятнадцать Роман возник на пороге, нерешительно потоптался и тихо сказал:

― Ладно, брось. Не злись. С кем не бывает. Забудь.

Не желая вступать в новые пререкания, я ничего не отвечала и продолжала швырять одежду в чемодан.

― Слышишь меня? С тобой разговариваю! ― начал закипать муж.

― Слышу, но забывать ничего не собираюсь. Я от тебя ухожу.

― Куда уходишь? ― растерялся он.

― В никуда. Я была дурой, когда вышла за тебя замуж и столько лет все терпела. Теперь хватит, я с тобой и минуты рядом не останусь.

― Бросаешь? ― с недоверием глянул на меня Роман.

― Сам виноват! ― выпалила я, захлопывая крышку чемодана.

― Конечно, виноват! ― снова заорал муж. ― У нас всегда виноват только я, а ты всегда права. Ну и катись на все четыре стороны! Без тебя проживу!

Я рассказывала, а слезы сами собой лились из глаз. Тетя Дора ласково погладила меня по руке и прошептала:

― Бедняжка! Я радовалась за тебя, когда ты вышла замуж. Вот уж никогда не думала, что все так обернется.

― Я тоже не думала, ― криво усмехнулась я и моргнула, прогоняя очередную непрошенную слезу.

Хозяйка сделала вид, что ничего не заметила и озабоченно спросила:

― Ты Щаповым интересовалась. Это действительно важно?

Я молча кивнула.

Тетя Дора задумчиво повертела тонкими пальцами чайную ложку, и тихо сказала:

― Не хочется о нем говорить. Плохим он был человеком, Настенька. Очень плохим. Грех так говорить о покойнике, но что было, то было. Злой, заносчивый, грубый. Веришь ли, с рождения жил в этом доме, я его мальцом постоянно лечила, а тут идет мимо и не здоровается. Смотрит, как на пустое место. Ну, ладно не здоровается и черт с ним. Я бы и без его «здравствуйте» спокойно обошлась. Хуже, что он мою жизнь в ад превратил. Ну, пока в милиции служил, было ещё ничего. Таскались к нему всякие личности на алкашей и наркоманов похожие, устраивал он гулянки до утра, но хоть без дебошей. А вот когда из милиции ушел, тут такое началось. Каждый день, если компания не в десяток человек, так уж два или три обязательно припрутся. Музыка орет, собутыльники гомонят, девки пьяные визжат. Бедлам! Веришь ли, за дверь не решалась выйти: боялась на пьяного натолкнуться. И сказать ничего нельзя! Как-то раз попыталась с ним поговорить, так он мне пригрозил: «Заткнись старая и не возникай. А не то под асфальт закатаю, и от тебя даже могилки не останется». Вот так вот! И ещё не чист на руку был. Фактов у меня, конечно, нет, но не мог Степка на милицейскую зарплату так шиковать.

― У него была жена, дети?

― Никого у него не было! Жил, как волк, и умер так же. Нет, девки у него, конечно, были. Их на моей памяти через эту квартиру несчетное число прошло. Одни исчезали через день, другие дольше задерживались.

― А в тот вечер, когда убийство произошло, ничего необычного не случилось?

― Самого убийства тебе мало? ― грустно усмехнулась тетя Дора.

― Убийство произошло в другом месте, а меня квартира интересует.

― Шум был. Сначала решила, опять у Степана гулянка. Потом слышу, вроде, роняют что-то, посуда бьется. Не выдержала, вышла в коридор. Из его квартиры несся звон стекла, будто что хрупкое на пол падало. А музыки-то нет! У Степки всегда во время гулянок музыка орала, а тут ― ничего. Испугалась я. Решила, может беда какая с ним приключилась. Может сердце прихватило, упал на пол и до выхода доползти не может. Только постучала в дверь, как она вдруг распахнулась и прямо на меня вылетела зареванная девица. Дико глянула и ходу на улицу.

― Что за девица?

― Бог её знает. Раньше я её тут частенько видела, потом она исчезла и к нему другая стала ходить.

― Опишите её.

― Да что описывать? Обыкновенная!

― Может, какие особые примету у неё были?

― Приметы? Прихрамывала она.

― Девушка убежала, а вы что сделали?

― Постучала ещё раз, никто не отозвался, а я вдруг подумал: «Ну, что ты, дура старая, ломишься? Неприятностей захотела? Сейчас откроет пьяный Степка и обложит по матушке. Тебе это надо?» В общем, развернулась и пошла к себе.

― Милиции про девушку рассказывали?

― Нет, ― отрезала она. ― Не хочу лезть в это дело. Пусть сами разбираются. И потом, чего её впутывать? Она ж не могла убить Степку, если здесь находилась.

― Еще как могла! Застрелила, спрятала пистолет в сумку и поехала сюда, ― подумала я.

Я вошла в приемную и увидела, что дверь в кабинет открыта. Значит, начальство с утра пораньше уже на месте и трудится.

― Николай, привет! Я почту принесла, ― бодрым голосом возвестила я.

В то утро небо, впервые за последние дни, затянуло дымкой, солнце хоть и светило, но без особого рвения и я чувствовала себя великолепно.

― Тащи сюда, ― отозвался приятель.

Он сидел за своим огромным столом, обложившись бумагами, и писал. Вид у него, несмотря на тщательно выбритые щеки и белоснежную рубашку, был усталый и какой-то кислый.

― Плохо выглядишь, ― заметила я, кладя перед ним стопку газет.

Он поднял на меня покрасневшие глаза и болезненно скривился:

― Бессонницей мучаюсь. Представляешь, совсем спать перестал. Ночи напролет слоняюсь по дому и курю одну сигарету за другой. К утру с ног валюсь от усталости, а заснуть все равно не могу.

― Может тебе к врачу сходить? Он таблеток выпишет, микстуру назначит, ― неуверенно предложила я.

― Иди ты со своей микстурой. Тут такое творится, что не знаешь с какого конца начинать расхлебывать, а ты микстуры предлагаешь, ― рассердился Николай.

― Ну, раз все так плохо, тогда возьми себя в руки и перестань психовать, ― раздраженно выпалила я.

Приятель вяло махнул рукой:

― Не расходись, без тебя тошно.

Потом, словно вспомнив, торопливо добавил:

― Выглядишь великолепно. Хорошеешь с каждым днем. Наверное, воздух родных мест так благодатно на тебя влияет. И шарф этот тебе здорово идет.

Я в удивлении широко раскрыла глаза. Из-за непрекращающейся жары все дни чувствовала себя отвратительно и выглядела, конечно, соответственно. Бледность, худоба и синяки под глазами меня совсем не красили, и не заметить этого мог только слепой. Однако в следующую минуту поняла, что таким образом приятель пытается сгладить зарождающийся конфликт, мысленно согласилась с ним, что взорвалась не по делу и примирительно сказала:

― Почитай вот газеты... свежие... Авось, отвлечешься и полегчает. Кстати, тебе опять пришло письмо.

Я выдернула из пачки газет голубой конверт и сунула Николаю под нос.

― Странные послания... Без обратного адреса и почтового штемпеля. Похоже, их просто опускают в наш почтовый ящик.

Подождала немного, ожидая, что приятель как-то прокомментирует мое замечание, но тот молчал. Я не удержалась и спросила:

― Кто это тебе их шлет с такой методичностью?

― Есть тут некоторые... неймется им... ― неопределенно пробормотал Николай и отложил нераспечатанный конверт в сторону.

― И читать не будешь?

― Догадываюсь, что там, ― буркнул он. ― Кстати, ты узнала что-нибудь? Ну, по поводу убийства и прочего...

Я с сожалением покачала головой. Николай нахмурился и хотел что-то сказать, но у него на столе зазвонил телефон. Он поднял трубку и сердито бросил:

― Сипягин.

Что говорил звонивший, я, естественно, не слышала, но с Николаем начали происходить странные вещи. Он стал медленно бледнеть, кровь постепенно отливала у него от лица и, в конце концов, оно приобрело нездоровый синюшный оттенок. Переложив трубку в другую руку, приятель нервно рванул узел галстука и судорожно вздохнул, будто ему не хватало воздуха. Я испугалась, что сейчас ему станет плохо, а я даже не знаю, где в этой конторе лежит аптечка первой помощи.

― Коля, что случилось? ― тревожно спросила я, едва он положил трубку.

― Машину Андрея Тихомирова нашли.

― Как нашли? Где? ― выдохнула я.

― За городом. В старом карьере.

― А он сам...

― Он тоже там. Мертвый.

― А деньги?

― Денег при нем нет.

Я помолчала, переваривая новость, потом снова спросила:

― Как он там оказался?

― Ты меня спрашиваешь? ― взорвался Николай. ― Мне откуда знать?

Вспыхнул и замолчал, невидяще уставившись перед собой. Я тоже молчала, не решаясь лезть к нему с новыми расспросами. Прошло несколько тягостных минут, пока Николай вышел из прострации, машинальным жестом поправил галстук и вяло произнес:

― Мне нужно ехать. Сначала в милицию, потом к жене Тихомирова. Отмени все встречи на сегодня. Не знаю, когда вернусь назад.

Он уже дошел до двери, как вдруг обернулся и потерянно посмотрел на меня:

― Что делается, а? Сначала Степан, теперь Андрей... Вот уж никогда не думал, что так все обернется. По логике вещей, начинать убирать нужно было бы с меня.

― Почему ты так говоришь? ― растерянно пискнула я.

Он безнадежно махнул рукой и вышел.

Как ни странно, из всего случившегося меня больше всего поразило, что уходя, он не забыл забрать со стола конверт и сунуть его в карман пиджака.

Николай уехал, а я кинулась к телефону и принялась дозваниваться до Алеши.

― Расскажи, что там с Тихомировым произошло! ― потребовала, едва он поднял трубку.

― Уже в курсе, ― недовольно протянул тот.

― Конечно, если Сипягину только что от вас звонили!

― Тогда ты и так все знаешь. Из Николая, наверняка, все подробности вытащила, ― не сдавался приятель.

― Что там было вытаскивать? Он сам ничего толком не знает. Сказал только, что Тихомиров погиб. Давай, не увиливай и быстро рассказывай.

Было слышно, как сначала Алеша зашуршал разложенными на столе бумагами, потом забубнил:

― Колькиного компаньона нашел какой-то дачник. Утром поехал в карьер за глиной и увидел в овраге машину. Спустился и обнаружил в салоне мертвого Тихомирова. Ну, что тебе ещё сказать? Карьер давно заброшен, лежит в сорока километрах от города, вокруг лес, но до трассы рукой подать. Глину там никто давно не добывает, однако дорога имеется, и местные жители время от времени в него наведываются… Нам повезло, что этот мужик надумал туда съездить, иначе пролежал бы там Колькин компаньон не один день. Ну, вот и все, кажется.

― Как это все? А следы? А причина смерти Тихомирова? ― возмутилась я.

― Грамотная! ― досадливо крякнул Алеша, но рассказывать тем не менее продолжал: ― На земле обнаружены лишь слабые отпечатки протекторов машины Тихомирова. Других следов нет. Сама знаешь, какая жара стоит. Земля сухая, как камень.

― А собака? Служебную собаку привозили? ― не отставала я.

Было слышно, как Алеша страдальчески вздохнул:

― Привозили собаку, привозили! Как же без собаки! Только она след не взяла, там присутствовал сильный запах бензина, а для её тонкого носа такой аромат просто убийственен.

― Разлили, что ли? ― не поняла я.

― Нет, не разлили. Бензином была обтерта обувь злоумышленника, ― ласково промурлыкал приятель, а потом вдруг рявкнул: ― Это все. Больше ничего не знаю. С тебя достаточно?

― Нет! Как погиб Тихомиров?

― Убит выстрелами в грудь, ― выпалил Алексей. И это действительно было все, потому что он повесил трубку.

― Его здорово достали мои расспросы и в ближайшее время соваться к нему было делом пустым, но я и не собиралась. Все, что хотела, узнала, теперь следовало сесть и хорошенько подумать.

― Николай по-прежнему убежден, что это убийство, как и предыдущее, дело рук его тайных недоброжелателей. Наверное, ему известно что-то такое, что объясняет подобную твердую уверенность. Жаль, что делиться фактами со мной он не спешит и мне приходиться блуждать в потемках. А, между прочим, сам же просил помочь! Ну и как тут поможешь, если у меня в результате расследования образовалась толпа подозреваемых, а выбрать одного не могу?

До гибели Тихомирова я была склонна думать, что Степана убили из личной неприязни, тем более что при жизни он успел насолить многим. Удивительно, что ещё прожил так долго, его вполне могли прибить и значительно раньше. Но теперь убит Тихомиров, а он не Щапов, его неожиданную смерть личной враждой не объяснишь. Андрей был спокойным, уравновешенным, со всеми одинаково ровным. Не похоже, чтоб у него были враги. Нет, конечно, недоброжелатели, у него, как и у каждого человека, наверняка, имелись. Однако, простая неприязнь или мимолетная обида-не повод для убийства, слишком уж серьезное это преступление.

Я с тоской подумала: «А может Николай прав? Может мой приятель со своей «империей» действительно стал кому-то поперек горла, а его враги оказались настолько кровожадными, что принялись отстреливать владельцев «Гиперстроя» одного за другим?»

Я пригорюнилась и маетно вздохнула:

― Мозгов не хватит, чтоб разобраться в этой каше, зря только свою бедную голову утруждаю.

Однако долго пребывать в унынии я была не способна и скоро мысли опять закрутились вокруг обоих убийств. После долгих сомнений, наконец, твердо решила:

― Причина в тех деньгах, что вез с собой Тихомиров. Ведь Николай сказал, что они пропали! А кто знал, что его компаньон поедет с крупной суммой долларов? Знал старший Сипягин, знала я и ещё Гришка. Ну, Николая и меня можно смело вычеркнуть из списка подозреваемых, а вот Гришкина личность вызывает определенные опасения. Жаден, живет один, получает большой оклад, а денег вечно нет. Постоянно клянчит их у старшего брата. И вообще, какой-то он мутный!

Взять хотя бы эту историю с лесом. Чертков уверял, что Гришку обдурили. Воспользовались его неопытностью и кинули. Так ли это было? А если вся афера прошла с подачи самого Григория? Он ведь мог сговориться с этими торгашами, организовать пятидесятипроцентную предоплату и потом разделить её с ними пополам. Часть поставки они, чтоб совсем уж не нарываться на неприятности, все-таки пригнали. Однако лес прислали самый бросовый, и обошелся он им в сущие копейки.

Или вот ещё история со строительством супермаркета. Гришке тогда удалось убедить брата в своей невиновности. Николай ему поверил, но, думаю, только потому, что не подозревал о связи Григория с Ниной. Я же видела эту парочку вместе и не сомневалась, что между ними существуют некие отношения. Кстати, сколько раз сталкивалась с Ниной, а ни разу не пришло в голову разузнать о ней подробнее.

Я придвинула телефон и набрала номер бухгалтерии. Марина Ивановна отозвалась сразу, и голос её по сладости не уступал той самой Нине, о которой я собиралась расспрашивать. Однако, как только она поняла, с кем разговаривает, то моментально посуровела и стала предельно лаконичной. Я сделала вид, что ничего не заметила и как можно беззаботнее спросила:

― Марина Ивановна, милая! А что вы можете сказать о Нине?

― В каком это смысле?

― Ну, хотелось бы, чтоб просветили меня на её счет. Кто такая? Чем занимается? Семейное положение?

― Я мало её знаю, ― сухо ответила Марина Ивановна

«Ври больше, старая сплетница! Просто злишься и говорить не хочешь», ― подумала я.

Марина Ивановна все же решила не идти на открытую конфронтацию и начала делиться информацией:

― Фамилия Еремина. У неё собственная фирма, тоже строительная. Конечно, меньше нашей, но вполне стабильная. Дел мы с ней не ведем, потому ничего конкретного сказать не могу.

― И это все? ― изумилась я.

― Все, ― ответила вредина и положила трубку.

― Ну, что ж! Не будем огорчаться, есть и другой путь, ― утешила я себя и набрала служебный номер Алексея.

Этот, как только услышал мой голос, моментально рассвирепел:

― Настя, я тебе все сказал! Больше добавить нечего!

― Затихни, я по другому поводу, ― миролюбиво сказала я. ― Не знаешь, кто-нибудь из наших, кроме Николая, бизнесом занимается?

― А это зачем? ― опешил Алеша.

― От скуки составляю справочник местной деловой элиты. Развлекаюсь так, ― охотно поделилась я творческими планами.

― А-а-а! Тогда позвони Соньке Павловой. Помнишь ее?

― Еще бы! Я ей столько сочинений написала, можно отдельным томом издавать!

― Отлично! Значит, она тебе не откажет. Сонька теперь в мэрии трудится, а там все наши бизнесмены крутятся.

Он быстро продиктовал мне рабочий телефон Павловой и, опасаясь дальнейших расспросов, тут же отключился.

― Неблагодарный, ― укоризненно прошептала я и снова принялась накручивать диск телефона.

С Сонькой мы хоть и учились в одном классе, но подругами никогда не были. Однако, по прошествии стольких лет это уже не имело ровно никакого значения. Сонька обрадовалась мне, как родной. Похоже, она, как и я, работой загружена не была и изнывала от скуки. Если учесть, что до конца рабочего дня оставалось ещё много времени, то мой звонок стал для неё отличным развлечением. Когда я, наконец, покончила с описанием прелестей московской жизни и изложила свою проблему, Сонька сказала:

― Нина Еремина? Хорошо её знаю. Она у нас в мэрии часто бывает. Имеет свою фирму, занимается строительством, отделкой и дизайном помещений. Дела у нее, вроде, идут неплохо. Сама знаешь, времена сейчас для бизнеса не самые лучшие, а она умудряется и прибыль получать, и расширяться понемногу. Ну, конечно, это не те деньги, что она возле Сипягина имела, однако Нина не унывает. Знаешь, она бойкая бабенка, умеет в жизни устраиваться.

Сонька понизила голос до шепота:

― У неё в любовниках все наше городское начальство перебывало. Сколько жен Нинку последними словами кляло, сказать страшно! Только ей на все наплевать, знай себе, хохочет! А что? Она женщина одинокая, свободная! Мужикам рядом с ней весело, она умеет их ублажить, а сама с их помощью свои проблемы решает!

Нинины амурные истории меня не интересовали, а вот упоминание Сипягина заинтриговало.

― Подожди минуту, что ты там про Кольку сказала? Они вместе работали?

― А ты не знала? Компаньонами были! Но это в самом начале, когда Сипягин ещё так широко не развернулся. Он тогда только на ноги становился, а Нина в НИИ трудилась. Зарплата там была мизерная, да и ту платили время от времени.

Павлова мелко захихикала:

― Помню, как она к нам первый раз пришла. Платьишко на ней дешевенькой, туфельки стоптанные, на пальтецо без слез не взглянешь. Естественно, когда Николай предложил войти в долю да ещё без всякого взноса, Нина с ходу согласилась. И знаешь, не прогадала! Сипягин, он оборотистый, умеет деньги заколачивать. Однако и Колька в накладе не остался. Нине так надоела нищенская жизнь в НИИ, что она зубами держалась за эту работу. Буквально дневала и ночевала в офисе. Сипягин мне сам говорил, что она половину фирмы на себе тянет.

― А чего же тогда разошлись?

― Не знаю! Пока они только вдвоем работали, он был ею доволен. Потом у него второй компаньон появился, затем ещё один, и каждый пришел, заметь, не с пустыми руками. После этого фирма Сипягина так разрослась, что стала самой крупной в городе. Тут и прибыли резко в гору пошли, ведь он лучшие заказы себе забирал. Ну и нажил он себе врагов, я тебе скажу! Оно и понятно, кому понравится, когда изо рта лакомый кусок утаскивают? И вот на этом подъеме Нина, прикинь, вдруг расстается с Колькой! Не знаю, что между ними произошло, но она на некоторое время исчезла и сюда не показывалась. Прошло около года, прежде чем я её однажды на улице встретила. Грустная она была и о себе говорила неохотно. Коротко сказала, что продолжает занимается бизнесом, но теперь в одиночку. Сняла комнату в родном НИИ и открыла дизайн-студию. Думаю, в тот момент дела у неё шли не очень, и выглядела она неважно. Обмолвилась, что очень устает, все приходится делать самой. В следующий раз я встретила её ещё через несколько месяцев. На мой вопрос о делах ответила, что вроде пошли. Она теперь не одна, взяла себе помощницу, и они крутятся вдвоем. На прощание попросила присылать клиентов. Вид у нее, не смотря на бодрый тон, был невеселый. Мне её жалко стало, и я действительно послал ей несколько человек.

В Сонькину жалость мне почему-то не верилось. Скорей, почувствовала, что Нина ещё может подняться и решила немного ей подсобить в надежде на будущие дивиденды.

― А потом у нас тут открывалось отделение московского банка, я подсуетилась, и заказ на отделку помещения ей отдала, ― продолжала делиться воспоминаниями Павлова. ― Нина позвонила, сказала спасибо и исчезла. Долгое время мы не виделись, и я уже решила, что с бизнесом у неё ничего не получилось. И вдруг, совершенно неожиданно, она является. Опять веселая, нарядная, цветущая. Положила мне на стол огромную коробку конфет, поставила бутылку шампанского и стала благодарить за помощь.

― Только конфеты и шампанское? ― невинно переспросила я.

Соня понимающе хихикнула:

― Да ладно тебе! С моей легкой руки у неё дела пошли в гору. После тех первых заказчиков, что я послала, появилось имя. В городе её узнали, те клиенты, с кем она поработала, стали рекомендовать её фирму знакомым. Теперь она твердо стоит на ногах, имеет свой круг заказчиков, и он постоянно расширяется. Не поверишь, но я от всей души порадовалась! Утерла она нос этим самодовольным мужикам!

Я радость Соньки отлично понимала. Она замужем никогда не была, но у неё были причины недолюбливать мужиков и радоваться их неудачам. Тут Сонька опомнилась и спросила:

― А чего ты Ниной интересуешься?

― Из любопытства. Она часто приходит к нам офис. Смотрю, приятная, симпатичная женщина, очень благополучная с виду. Интересно стала, кто она такая, ― не моргнув глазом соврала я.

Услышав мое объяснение, Павлова так и зашлась:

― Иди ты! Неужели опять помирились?

― Похоже так. По крайней мере, на мой взгляд, отношения у них очень хорошие.

― Ну, дела! ― выдохнула Сонька и стала торопливо прощаться.

Пообещав в ближайшее время позвонить, я переключилась на бухгалтерию и сказала:

― Марина Ивановна, милая, не спуститесь на минуту ко мне?

― В чем дело? ― насторожилась бухгалтерша.

― Парой слов перекинемся, чайку попьем, ― льстиво предложила я.

― Жарко сегодня чаи распивать, да и недосуг мне, ― сухо ответили мне.

― Я вам интересную новость расскажу, ― не отставала я.

Против этого старая сплетница устоять не могла и через несколько минут её грузная фигура возникла у меня в приемной.

― Что за новость? Рассказывай! ― с порога выпалила она.

― Обязательно расскажу, только вы присядьте.

Марина Ивановна тяжело опустилась в кресло и выжидательно уставилась на меня. Я улыбнулась ей и ласково спросила:

― Что ж вы, Марина Ивановна скрытничаете? Мы с вами говорили о Нине, а вы даже не упомянули, что она здесь раньше работала?

― А с чего это я должна тебе все выкладывать? ― моментально рассердилась бухгалтерша и агрессивно выпятила челюсть.

― Потому что я не побежала в милицию выкладывать, как вы изволили выразиться, о похождениях вашей любимой дочурки. Небось, представители правопорядка до сих пор голову ломают, кто это Степину квартиру разнес, ― улыбнулась я.

Мои слова Марине Ивановне не понравился и она сурово нахмурилась. Я её не торопила, терпеливо ждала, пока бухгалтерша пересилит свою неприязнь ко мне и заговорит.

― Ну, работала Нина здесь, ― наконец открыла она рот. ― Несколько лет с Николаем Яковлевичем трудилась, а потом ушла.

― Когда это произошло?

― Точно не скажу, но вскоре после прихода сюда Степана.

― А причина?

― Скандал у них вышел. Из-за денег.

― А поподробнее можно? ― попросила я.

Она тяжело вздохнула:

― Ты, наверное, сама уже поняла, Степка был очень неприятным человеком. Таких подлых людей, как он, не часто встретишь. Он был из той породы, что по трупам пойдет, но своего добьется.

Услышав это заявление, я вспомнила Славу Черткова и невольно поежилась. Марина Ивановна ничего не заметила и продолжала:

― Не успел он тут появиться, как сразу стал совать нос во все дела. До этого мы жили мирно, друг с другом не ссорились, а с приходом Щапова начался один конфликт за другим. И что интересно, он всегда выступал радетелем за общее дело, а все остальные выглядели в лучшем случае бездельниками, а в худшем мошенниками. Вечно рыскал по офису, выискивал промахи, а потом бежал к Сипягину докладывать. Ну, не всем это нравилось. Те, кто побойчей, ругались с ним, а более робкие отмалчивались, но ненавидели его все.

― А как же ваша Инна? Что хорошего она в нем нашла?

― Инна! Она хоть раз в жизни прислушалась к моему мнению? Решила, что не похож Степан на других, придумала себе мужественного героя и точка. Сколько я её убеждала, что Степка подлец, а она ничего знать не желала! В ответ на мои увещевания одно твердила: «Мама, ты его не понимаешь!». Это потом, когда он её бросил, поверила, что мать права была! Да поздно было!

С Инной все было относительно ясно, и я вернула Марину Ивановну к основной теме разговора:

― А с Ниной что случилось?

― Она особенно сильно конфликтовала со Степкой. Нина работала с Николаем Яковлевичем почти с основания фирмы, чувствовала себя очень уверенно и Щапову ни в чем не уступала. В глаза ему говорила, что он дурак и подлец. Они, считай, на каждом совещании цапались, бывало чуть до рукопашной не доходило, только Сипягин и мог их разнять. Степан был грубияном, он больше горлом брал, а у Нины язычок острый. Она скажет, вроде со смешком, а выходит обидно. Только недооценила Нина Щапова! Он быстро сообразил, что её в лоб не свалить, и стал вглубь копать. А однажды на совещании вдруг заявил, что Нина регулярно обкрадывает фирму и у него есть доказательства. Мол, она выгодные заказы передает нашим конкурентам и получает с этого процент.

― Так и было?

― Не известно. Сипягин моментально выставил всех из кабинета и продолжил разбирательство за закрытыми дверями, ― с сожалением ответила бухгалтерша.

Было видно, она до сих пор переживает, что не присутствовала при том разговоре и не знает всех подробностей.

― Буквально через несколько дней после этого Нина ушла, а Степана стали бояться. Он в большую силу вошел и стал правой рукой Николая Яковлевича.

― Как ему удалось из милиционера превратиться в помощника Сипягина?

― Ну, этого нам никто не объяснял. Просто однажды Степан появился в офисе и Николай Яковлевич объявил, что это новый сотрудник, будет отвечать за безопасность. В то время у нашей фирмы были неприятности с местными авторитетами. С нас требовали компенсацию за то, что мы чужие заказы перехватывали. Точно не скажу, как оно там на самом деле обстояло. Может и перехватывали! Время было такое, что все норовили жирный кусок друг у друга вырвать... Степан взял эту проблему на себя и похоже с успехом её разрешил. Наезды прекратились. Потом он ещё должниками занимался, теми, кто за выполненную работу платить не хотел.

― Странно, зачем Николаю понадобился Щапов, если у него тесные связи с администрацией города?

― Ну, с каждой проблемой в мэрию не побежишь. С её помощью Николай Яковлевич другие проблемы решал, а с местной мафией Степан разбирался. Нет, он был на своем месте, жаль только, что поганым человеком оказался, ― не согласилась Марина Ивановна.

― После своего ухода Нина общалась с сотрудниками? Ведь были же тут, наверное, люди, с которыми она дружила!

Марина Ивановна усмехнулась:

― Ты так спрашиваешь потому, что Нину плохо знаешь! Конечно, Степка с ней подло поступил, но она и сама та ещё штучка! Когда у власти была, три шкуры с сотрудников спускала. Была первой помощницей Николая Яковлевича, он ей безоговорочно доверял, а она старалась это доверие всеми силами оправдать. При таком раскладе ей дружить с подчиненными резона не было... Нет, ни о какой дружбе и речи быть не могло! Она очень требовательная, жесткая и высокомерная. Ну, может только с Тихомировым Нина держалась, как с равным. Так это потому, что он компаньон Сипягина и характер у него покладистый. Андрюша милый, спокойный человек, со всеми находит общий язык и ни с кем не конфликтует. Уж на что Степан был грубым, а Тихомиров даже с ним умудрялся ладить.

― А Григорий? Разве Нина с ним не дружила?

― Откуда? Его тут и близко в то время не было, он уже после её увольнения приехал. Сейчас они, конечно, знакомы, раз она опять тут появляться стала... Только ни о какой дружбе и речи быть не может, не тот Гришка человек... с ним дружить сложно. Он же жадный до мелочности! Знаешь, что он матери на день рождения в прошлом году подарил? Мешок картошки! И это осенью, когда она у нас на рынке буквально копейки стоит! Уж на что Николай Яковлевич к родне привязан и всегда своих защищает, а тут не сдержался. Сама слышала, как он в кабинете разорялся. А когда у нас здесь ремонт делали, Гришка старые унитазы собрал, погрузил в машину и увез. Сотрудники потом смеялись, что он их на барахолке продавал. Только это вряд ли! Кому они такие старые да выщербленные нужны? Знаешь, как его у нас за глаза кличут? Побирушка! Вечно всякое старье тащит!

Бухгалтерша на минуту задумалась, потом с сомнением произнесла:

― Хотя, может и правда продавал? Он ведь постоянно пускается в различные авантюры, все пытается лишнюю копеечку зашибить. Другое дело, что из этого ничего не получается! Он, ведь, не Николай Яковлевич, нет хватки старшего брата, да и умом не блещет.

― И долго Нина с Николаем были в ссоре? ― вернулась я к интересующей меня теме.

― Недавно только помирились. Степану это ужасно не нравилось, злился он очень и при каждой встрече норовил побольней зацепить её. А она в долгу не оставалась и отвечала ему тем же. Думаю, хоть теперь у неё своя фирма и ничего она особо не потеряла, Степку тем не менее не простила и ненавидела люто.

― Ну, вот ещё один кандидат на роль убийцы, ― уныло подумала я. Интересно, где Нина была в момент трагедии? Мы с Николаем столкнулись с ней в холле. Она держалась за ручку двери и потому я решила, что Нина выходит из столовой. А может, на деле, она собиралась туда войти?

― Марина Ивановна, что происходило в столовой после нашего с Николаем ухода?

Припоминая, бухгалтерша неуверенно проговорила:

― Степан сказал, что у него важная встреча через полчаса и ему нужно ехать. Тихомиров вспомнил, что не видел последних финансовых отчетов и попросил меня показать. Мы поднялись в кабинет и стали разбираться с бумагами. Закончили, вместе спустились вниз, увидели людей на крыльце и присоединились к ним. Постояли совсем немного, как вышла Татьяна с мусорным ведром мусора и пошла на задний двор . А потом она с криками прибежала назад...

― Нина тоже была на крыльце?

― Я, как ушла с Андреем, так больше её не видела. Заметила только по возвращении в столовую, когда всех по приказу Сипягина снова собрали вместе.

Я задумчиво смотрела на нее, а она, решив, что я сомневаюсь в её словах, обижено проговорила:

― Не веришь, спроси у Тихомирова! Он подтвердит, что все так и было.

― К сожалению, у Тихомирова ничего спросить нельзя. Его убили.

Бухгалтерша удивленно охнула, а потом прошептала:

― Это из-за тех денег, верно?

Тут настала моя очередь удивляться:

― Откуда знаете про деньги?

― Так своими глазами видела! В пятницу зашла к нему в кабинет, а он пачки долларов в портфель укладывает... желтый такой... Сказал, что во вторник поедет на завод за товаром и будет расплачиваться наличкой. Помню, я ещё попросила его быть поосторожнее, а он засмеялся...

Марина Ивановна вдруг замолкла на середине фразы и испуганно выкатила глаза:

― Я же видела тот желтый портфель... сегодня утром... с ним Гришка по офису ходил...

― Уверены, что это тот самый... ― засомневалась я.

Бухгалтерша мой вопрос проигнорировала. Сидела истуканом, смотрела перед собой остановившимся взглядом и о чем-то напряженно думала. Потом вдруг с необыкновенной легкостью вскочила со стула и шустро выкатилась из приемной.

Новость была впечатляющая и, чтобы её переварить, требовалось время в сочетании с крепким допингом. В результате, отправилась на кухню и занялась приготовлением кофе. Вообще-то, последнее время я избегала пить его и превозмогая отвращение перешла на травяные чаи. Однако, день не заладился с утра и мне не составило большого труда убедить себя, что здорово перенервничала и раз не могу для успокоения выкурить сигарету, то уж чашку кофе для снятия стресса выпить должна обязательно. Заварив большой кофейник и сделав несколько бутербродов, водрузила все это на поднос и пошла назад. От чрезмерного возбуждения у меня вдруг разыгрался дикий аппетит и я, не удержавшись, по дороге откусила приличный кусок бутерброда.

Прямо у дверей столовой лицом к лицу столкнулась с вошедшим с улицы охранником, и тут меня осенило, что у меня к нему имеются вопросы.

― Это вы сегодня дежурите? ― выпалила я, поудобнее перехватывая поднос.

Спору нет, вопрос глупый, да и я с подносом в руках и набитым хлебом ртом выглядела не лучшим образом. Однако и охранник мог бы быть снисходительнее. Мог бы понять, что нужно же мне с чего-то начать разговор, а эта фраза, по большому счету, выглядела ничуть не хуже любой другой. К сожалению, дежурил не тот пожилой мужчина, с которым мы так мило беседовали в прошлый раз. Этот был гораздо моложе, в отличие от того, не так разговорчив и уж совсем не приветлив. В ответ он хмуро поинтересовался:

― А зачем бы я, по-вашему, сюда явился с утра пораньше? Может, мне дома делать нечего?

Дав достойный ответ, парень перестал обращать на меня внимание, уселся на стул и демонстративно развернул газету. Он, наивный, думал, что отбил у меня охоту приставать и теперь я наверняка оставлю его в покое. Я же, дожевав злосчастный кусок и аккуратно стряхнув крошки с груди, как ни в чем не бывало спросила:

― Ничего странного сегодня не заметили?

Моя настырливость ему явно не понравился, он оторвался от газеты и раздраженно пробурчал:

― Что тут может быть странного? Все, как обычно.

Стало ясно, что от наводящих вопросов проку не будет и следует переходить к вопросам в лоб:

― Говорят, Григорий расхаживал по офису с новым желтым портфелем. Вы видели его с ним?

Однако этот человек был из тех угрюмых упрямцев, которые в любом невинном вопросе готовы усмотреть подвох и стараются ответить как можно уклончивее.

― В мои обязанности не входит разглядывать портфели. Мне за другое платят.

― Так видели или нет? ― рассердилась я. ― За что тут деньги платят известно не только Вам, однако с завтрашнего дня их, знаете ли, могут и перестать платить. Причем, очень легко! Портфель не меня интересует, Николая Яковлевича. А мне почему-то кажется, если начальство спрашивает, то лучше ответить.

Глазки у него испуганно забегали, и по лицу ясно читалось: он пребывает в сомнении и не знает верить ли этой фифе из хозяйской приемной. Вспыльчивый нрав Сипягина был хорошо известен, отмалчиваться и рисковать местом ему не хотелось, но и с собственным пакостным характером совладать было нелегко. После минутной борьбы характер взял верх, и парень язвительно поинтересовался:

― Чего ему у меня спрашивать, если он сам встретил Григория в сквере и даже за что-то его отчитал. Небось видел как тот с портфелем разгуливает или нет.

― О чем они говорили? ― быстро спросила я и тут же поняла нелепость своего вопроса.

― Наверное, хозяин и сам знает, по какому поводу разорялся. Или это он тоже забыл? ― хитро прищурился на меня бдительный страж, окончательно уверившись, что расспрашиваю я по собственной инициативе.

― Что хозяин помнит, а что забывает ― не моя проблема. Он сам с собой разберется, а мне приказано узнать, не происходило ли чего необычного сегодня в офисе, и видели ли вы желтый портфель. Но вы, похоже, отвечать не желаете… Ну, дело ваше, я же сейчас пойду к себе, составлю докладную и положу её на стол Сипягину. Не знаю, понравится ли ему ваше поведение, но это опять же не моя забота.

С этими словами я перехватила поудобнее поднос и зашагала в сторону приемной. Угроза произвела на упрямца нужное впечатление. Не успела я сделать и десяти шагов, как он догнал меня, забежал вперед и загородил дорогу:

― Э-э... Так это, правда, хозяину нужно? Вы не придумываете?

Я не сочла необходимым ему отвечать и только презрительно фыркнула. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы он начал тарахтеть:

― Так нечего ж рассказывать! Все было как обычно. Заступил на дежурство, народу никого и я пошел в столовку. Мы всегда поутру чай пьем, пока в офисе пусто. Ну, значит, налил себе кружку, стою, вдруг слышу, входная дверь хлопнула. Я крикнул «Кто там?», Гришин голос ответил: «Не беспокойся, это я». Ну, не стал я выходить в коридор и проверять, только удивился, чего это он так рано приперся… Обычно за ним такого не наблюдается, раньше полудня не является. Значит, не вышел я в холл, но на всякий случай стал у окна, что в сквер смотрит. Из него все подходы к крыльцу хорошо просматриваются. За то время, что я там стоял, дверь несколько раз хлопала: сначала хозяин приехал, потом сотрудники стали появляться. Вас, кстати, тоже видел. Допил чай, вышел на крыльцо, покурил. Просто стоять скучно и я прогулялся до главных ворот, поговорил немного с водителем, что хозяина возит, потом назад вернулся. Только поднялся на крыльцо, как сам Сипягин выходит. Я с ним поздоровался, но он был не в духе, в ответ молча кивнул и побежал к машине. Я ещё подумал: «Хорошо, что он уезжает, иначе не миновать кому-то нахлобучки». У хозяина нрав сильно крутой! Когда не в настроении, под горячую руку лучше не попадаться. Я вслед смотрю и вижу, как навстречу ему по дорожке от ворот Григорий идет. Ну думаю, обязательно влетит. И точно! Остановились они, и давай махать руками! Потом хозяин сел в машину и уехал, а Гришка остался стоять.

― Так был у Григория портфель или нет? ― сердито спросила я, раздраженная его болтовней.

― Да не знаю я! Там же кусты кругом, через листву много не увидишь, ― досадливо крякнул охранник. ― Вам бы лучше у самого Григория спросить.

― Он сейчас в офисе?

― Нет, как хозяин уехал, он ещё постоял немного, а потом развернулся и потрусил на улицу... Шустро так... С тех пор не возвращался. Я ведь от дверей не отхожу и обязательно заметил бы.

Я поняла, что только зря время потеряла и ничего путного не узнала, поэтому прижала покрепче поднос к груди и, обойдя парня, пошла к себе.

― Эй! Вы там в своем докладе так и напишите... Мол, Иващенко, все, как было, доложил! Ничего не утаил! ― раздалось за спиной.

Не сбавляя шага и не оборачиваясь, я молча кивнула. С того мгновения, как рассталась с Мариной Ивановной, меня донимала одна и та же мысль:

― Неужели Гришка ради денег пошел на преступление?

Средний Сипягин был, мягко говоря, не симпатичной личностью, но убийцей... Хотя при его-то жадности и постоянной нужде в деньгах... Но если Гришка действительно ограбил Тихомирова, неужели он потом имел глупость не только оставит его портфель у себя, но и явиться с этой уликой на работу? Что это? Беспросветная глупость или все та же жадность? Неужели не смог побороть природную скупость и выбросить дорогую вещь? А может это совершенно другой портфель, к Тихомирову никакого отношения не имеющий? Может старая сплетница сочинила всю эту историю просто из вредности?

До начала рабочего дня оставалось ещё бог знает сколько времени. Дожидаться на солнцепеке автобуса, потом мучиться в душном, пропахшем бензином салоне настроения не было, тем более что последнее время из-за непрекращающейся жары я чувствовала себя отвратительно. Решив, что прогулка по свежему воздуху в тени деревьев будет намного полезнее тряски в городском транспорте, неспешной походкой двинулась в направлении центра.

Еще выходя из калитки, заметила на противоположной стороне нашей неширокой улочки машину. Автомобили меня никогда не интересовали, я сроду не могла отличить одну марку от другой, поэтому лишь мельком скользнула взглядом по светлому корпусу и тут же забыла о ней. Второй раз увидела её уже на бывшей Советской, а ныне Дворянской и привлекла она мое внимание только потому, что застыла перед светофорам неподалеку от меня. Других машин на улице в тот момент было мало, а таких красивых и дорогих и вовсе не наблюдалось. Я с любопытством покосилась на нее, задаваясь вопросом, кто это в нашем городке раскатывает на такой шикарной тачке, но разглядеть что-либо за окнами с затемнёнными стеклами было невозможно. Тут зажегся зеленый, автомобиль сорвался с места и унесся вперед, а я о нем снова забыла.

Обогнув угол кирпичной ограды Красного собора, я собралась перейти на другую сторону улицы, как вдруг услышала неуверенный оклик:

― Настя... Полоцкая…

Оглянулась и увидела молодую, совершенно незнакомую женщину, глядящую меня с некоторым смущением. Мое смущение было не меньше. Она звала меня по имени, выходит, мы с ней знакомы, а я её совершенно не узнавала.

Женщина неуверенно улыбнулась и спросила:

― Вы ведь Полоцкая?

Я молча кивнула, быстро перебирая в памяти, на кого она могла быть похожа.

Незнакомка облегченно рассмеялась:

― Ну, вот, не ошиблась! А я за тобой два квартала следом иду и все голову ломаю, ты ли это.

Заметив мое смятение, она рассмеялась ещё веселее:

― Не узнала? Это же я, Катя Земскова!

Я моментально вспомнила тихую, светленькую Катеньку, которая жила на соседней улице и ходила со мной в один класс. Вот только эта женщина с усталым лицом и горькими морщинками вокруг рта ничем её не напоминала.

― Не узнала? Оно и не удивительно ― столько лет прошло! А ты почти не изменилась, только повзрослела и ростом вроде выше стала.

Утверждение было очень спорным и далеким от истины, я не удержалась и с сомнением качнула головой. Катенька ничего не заметила и продолжала трещать:

― В отпуск приехала? С семьей? И правильно! Воздух у нас почище, чем в Анталии, а жизнь не в пример дешевле.

― Я теперь здесь живу, а работаю вон там, ― кивнула я на бывший Дворец пионеров.

Катенька изумленно ахнула:

― У Сипягина? Как тебя угораздило пойти в этот гадюшник?

Я рассердилась:

― Почему гадюшник? Нормальная фирма!

― Рассказывай! А то я их не знаю? ― фыркнула Катя.

― Работала у Николая?

― Что ты, Бог миловал. А вот приятельница моя у него трудилась и до сих пор в себя прийти не может.

― Это почему же?

― А потому, что там та ещё публика собралась! Зазеваешься ― мигом сожрут! И Николай твой хорош, раз набрал себе таких сотрудников и идет у них на поводу. Он ведь Нину сам пригласил на работу и, между прочим, был очень доволен. Сколько с ней работал и не мог нахвалиться, а взял Щапова и все переменилось.

― Ты и про Щапова знаешь? ― удивилась я.

― Конечно, это ведь из-за него Нине пришлось уйти. Когда этот Щапов стал под неё копать, Николай мигом забыл все её заслуги и быстренько уволил. Сказал, что не хочет раздор в коллектив вносить! Ну, так и выгнал бы Щапова! Это ведь он склоку заварил. Хорошо хоть не пожадничал, денег бывшей сотруднице выделил. Пусть и не очень много, но на первых порах они её здорово выручили.

Я уже поняла о ком идет речь, но на всякий случай уточнила:

― Как фамилия этой женщины?

― Вряд ли ты её знаешь. Она не из нашей школы. Я-то с ней в институте училась, а потом мы вместе в проектном НИИ трудились. Еремина её фамилия.

Я кивнула:

― Знаю, она к Николаю часто приходит.

― Не может этого быть! Никогда она его не простит!

― Да брось, Катя! Дело житейское! Ну, работали, потом поссорились и разбежались, теперь опять помирились. Такое часто бывает.

― Ты так говоришь, потому что ничего не знаешь, ― обиделась собеседница. ― Нина не просто рядовым сотрудником у Кольки была и не первый раз он с ней так подло поступает. Она ведь в одной группе на строительном с Сипягиным училась и с первого курса была в него влюблена. Пару лет он на неё вообще внимания не обращал, а она по нему сохла и везде, где только можно было, на пути попадалась. В конце концов она своего добилась и у них все вроде сладилось. Нина сияла и всем рассказывала, что замуж собирается. Но в Колькины планы женитьба, похоже, не входила и он, как только узнал обо всех этих разговорах, мигом охладел и оставил её. А как она за ним гонялась! - понизив голос, азартно вводила меня в курс дела Катя. ― Знаешь, специально узнавала, где он может быть и обязательно являлась туда. По всем компаниям за ним таскалась, даже когда он с другими приходил.

По мере рассказа доброжелательность незаметно исчезала из Катиного голоса, в нем все явственнее проскальзывали нотки осуждения. Меня это, признаться, удивило. Надо же! Рассказывает о близкой подруге и не может удержаться от соблазна легонько её пнуть.

― А Николай вернется к ней, некоторое время поваландается и опять на сторону. Помню, один раз она напилась в общаге и давай плакать у меня на плече, что Николай все нервы ей измотал, а о женитьбе и слышать не хочет. Я посоветовала бросить его к чертовой матери, а она в ответ ― люблю без памяти. Представляешь? Это после всего, что между ними было!

― Но в конце концов все же бросила? ― заметила я.

― Он опять её оставил и несколько лет она не встречались. Мы с Ниной тогда в НИИ работали, Николай ушел на производство и их пути никак не пересекались. Так, думаешь, она успокоилась? Ничего подобного! Всегда была в курсе его дел и старалась с ним где-нибудь да пересечься. И ведь добилась своего! В конце концов он пригласил её к себе на работу. Вот когда она счастлива была! Мало того, что опять рядом с Колькой была, так ещё и деньги большие пошли!

Катя поджала губы и, уже не скрывая зависти, процедила:

― Как-то раз встретила её на Советской, так еле узнала. В шубе до земли, вся в золоте, в руках ключи от машины вертит. А я в потертой кацавейке времен гражданской войны и с авоськой в руках. Никогда и не подумаешь, что недавно мы вместе на нищенской зарплате сидели.

― Что ж она тебе не помогла? Почему на работу к себе не пригласила? Вы ведь, как я понимаю, дружили?

Мое замечание позабавило Катю, и она горько усмехнулась:

― Ты Нину не знаешь. В её понимании дружить ― значит использовать. Я ей нужна была в качестве жилетки, в которую она выплакивала обиды на Кольку. А когда все наладилось, и надобность в жилетке отпала, она обо мне благополучно забыла.

Катя тяжело вздохнула:

― Я сначала обижалась, потом поняла, что все это пустое. Нина родилась эгоисткой, ей на всех наплевать и ничего с этим поделать нельзя. Поэтому, когда Николай её вышиб, она вернулась к нам в НИИ и опять ко мне прилепилась, я даже слова не сказала. Знала, что подвернется удачный случай, и она меня обязательно бросит, а все равно продолжала дружить.

Бывшая одноклассница помолчала, потом нехотя добавила:

― В результате, все так и вышло. Когда Нина создала собственную фирму, ей одной трудно было, и она меня в помощь пригласила. Уж так уговаривала, так убеждала! Говорила, сейчас денег нет и платить много не могу. Однако, как только стану на ноги, сразу все по-другому будет. Сулила большую зарплату, обещала даже в компаньоны взять. А я, дурочка, знала, что обманет, и все равно пошла.

― И теперь что?

― А ничего! Как положила с самого начала копейки, так и продолжает их платить. Я теперь и жилетка, и сотрудница в одном лице и за одну зарплату. В общем, если разобраться, что Нина, что твой Николай, одного поля ягоды. Каждый только о себе и думает! ― сердито заключила Катя.

― Он не мой, ― запротестовала я.

Она махнула рукой:

― Брось, все знали, что он в тебя по уши влюблен. Были уверены, что после школы вы поженитесь, а ты вдруг в Москву укатила. Николай просто черный тогда ходил. А уж когда пришло известие о твоей свадьбе, он совсем с катушек сорвался. Шарахался от одной девчонки к другой и ни на ком остановиться не мог. Наверное похожую на тебя искал.

Мне уж порядком надоели эти рассказы о Сипягинской влюбленности. Катя была не первой, от кого я слышала о неземном Колькином чувстве ко мне. Что б сменить тему, предложила:

― Давай, поговорю с Сипягиным. Думаю, у него найдется для тебя работа.

― Ни в коем случае! ― всполошилась Катя.

― Да почему?! Он нормальный, отзывчивый мужик. Поможет!

― Во-первых, он не возьмет к себе Нининого сотрудника. Ему чужие соглядатаи на фирме не нужны. А во-вторых, там Григорий... Он категорически будет против.

― А ему что за дело? ― изумилась я.

Катя помялась, но потом все-таки ответила:

― Ты, вот сказала, что Нина простила Сипягина и все забыла. Неправда это! Никогда она его не простит. То, что Николай предпочел ей Щапова, наплевал на их многолетнюю связь и вышиб из фирмы, было последней каплей. От её любви ничего не осталось, все превратилось в лютую ненависть. Для Нины теперь самая большая радость ― напакостить Сипягину. Она и с Гришкой только из-за этого роман завела. Нарочно его в себя влюбила, лишь бы иметь возможность гадить Николаю. Сама знаешь, Гришка человек неприятный, но Нину обожает и делает все, что она прикажет. Представляешь, все до копейки на неё тратит! При его-то жадности! А она знает его слабость и нарочно на деньги раскручивает.

Нравится ей держать Григория на коротком поводке и против брата науськивать. Я, конечно, не все знаю, но бывает у Нины хорошее настроение и тогда она рассказывает, как им удалось Николая надуть. Вот совсем недавно про поставку лес рассказывала. Хвастала, что с Гришкиной помощью нагрела Кольку на большую сумму. И ещё она анонимки писала. Григорий ей докладывал о махинациях на фирме, а она все это записывала и отсылала в налоговую. Точно знаю, у Сипягина сейчас крупные неприятности. И ты хочешь меня после этого на работу к нему пристроить? Да Гришка до смерти испугается, что я его заложу, ведь роман тайный и о нем кроме меня никто не знает. Он начнет меня выживать, и я в конце концов обязательно лишусь работы. Спасибо за доброе отношение, но мне лучше у Нины сидеть. Так спокойнее.

Я пожала плечами:

― Тебе виднее.

― Надеюсь, все между нами останется? ― спохватилась она. ― А то я тут разболталась...

― Разумеется, ― заверила я, после чего разговор быстро сошел на нет, и мы распрощались.

Катя, похоже, уже жалела, что так разоткровенничалась, а у меня на душе остался противный осадок. Сам факт, что младший брат в угоду любовнице делает гадости старшему, был отвратителен, а тут ещё передо мной возникала проблема, как поступить. Промолчать и не сказать Николаю о проделках брата я не могла, но и выступать в качестве доносчицы не хотелось. Николай, конечно, возмутится, потребует подробностей, обязательно спросит, откуда мне все это известно. Чтоб не выглядеть лгуньей, придется ссылаться на Катю, а это совсем не желательно.

И тут меня вдруг стали одолевать сомнения. А действительно ли случайной была эта встреча? С чего это вдруг ранним утром она гонится несколько кварталов по пустынной улице за полузабытой одноклассницей и с ходу пускается в опасные откровения? Может это и не случайность, а весь рассказ был продуманной смесью правды и лжи? Может это проделки той же Нины, которая действительно ненавидит Кольку и теперь решила поссорить его с братом? Да нет, слишком сложно... Скорей всего, Катя, обиженная на удачливую подругу, просто не смогла сдержать накопившуюся неприязнь и выплеснула её на первую встречную.

Входя в приемную, я так ничего и не решила, а там сразу наткнулась на Николая. Он стоял у распахнутого шкафа и просматривал папки с бумагами. Я не ожидала такой быстрой встречи и невольно испугалась, что, конечно же, не ускользнуло от его внимательного взгляда.

― Чего такая бледная? Случилось что? ― заботливо спросил он.

Стараясь скрыть смущение, нервно сдернула с головы шарф и торопливо прошла к своему столу.

― Ничего не случилось, чувствую себя неважно, ― невнятно пробормотала я и, чтоб не стоять столбом, стала складывать кусок шелка в аккуратный квадрат.

Я повернулась к приятелю спиной, надеясь, что он не увидит каким ярким румянцем вспыхнули мои бледные до того щеки.

― Чего тогда пришла? Сидела б дома и лечилась, ― ворчливо пробурчал Николай, подхватил несколько папок и скрылся в кабинете. Я облегченно вздохнула: объяснение откладывалось, и у меня ещё было время подумать, прежде чем принять решение. От сердца сразу отлегло и я, сунув косынку в нижний ящик стола, бодро крикнула:

― Николай, я собираюсь пить чай. Принести тебе?

― Тащи, только не чай, а кофе. И покрепче! И поесть чего-нибудь прихвати. Я сегодня не завтракал. Только сначала разыщи Михаила и пришли его ко мне, ― откликнулся приятель.

Мишка обнаружился в кабинете жены, где он с интересом рассматривал старые журналы «За рулем». Мое неурочное вторжение младшему Сипягину не понравилось. Он отреагировал на него хмурым взглядом и собрался было сказать грубость, однако, услышав, что его вызывает брат, отшвырнул журнал в сторону и бодро выскочил из кабинета. Я же с чистой совестью отправилась на кухню. Сварив кофе для начальника (сама решила проявить силу воли и все-таки ограничиться чаем) и сделав гору бутербродов (тут я не видела причин себя ограничивать), водрузила все это на поднос и пошла к себе.

Дверь в кабинет, вопреки установленному порядку, была плотно закрыта и, судя по доносившемуся неясному гулу голосов, там шла оживленная дискуссия. Решив, что у шефа была серьезная причина затвориться и потому беспокоить его не стоит, поставила поднос на маленький столик. Выбрав бутерброд посимпатичнее, устроилась в кресле и собралась позавтракать. Однако спокойно поесть не довелось, потому что в следующую минуту явилась Нина. Лучезарно улыбнувшись, отчего на полных щеках заиграли две симпатичные ямочки, она весело возвестила:

― Сегодня парит, видно дождь будет.

Я, смущенная тем, что меня застали с куском во рту, молча кивнула.

Посетительница оглядела приемную, поняла, что кроме меня в ней никого нет, и тут же убрала с лица улыбку. Неземное сияние и милые ямочки предназначались более значимым персонам, а секретарши, пусть и смущенные, интереса для неё не представляли. Сделав вид, что только сейчас заметила мое присутствие, кивком указала на закрытую дверь:

― У себя?

Я торопливо положила надкушенный бутерброд на тарелку и коротко ответила:

― Занят.

Я рассердилась на себя за собственное замешательство, и оттого мой голос прозвучал отрывисто и неприветливо. Нина внимательно посмотрела на меня и мне вдруг почудилось, что за это короткое мгновение она успела охватить меня взглядом, оценить, взвесить на невидимых глазу весах и прийти к выводу, что эта застывшая в неловкой позе особа ничего из себя не представляет.

Мгновение кончилось, она отвела глаза и равнодушно проронила:

― Я подожду.

Подойдя к письменному столу, по-хозяйски и с полным пренебрежением ко мне поставила на него свою сумочку, положила темные очки, а сверху швырнула шелковый шарф, который небрежным жестом сдернула с шеи. Потом неторопливо направилась к подносу и, не спрашивая разрешения, и не обращая на меня ровно никакого внимания налила себе кофе. С дымящейся чашкой в руках отошла к окну и замерла, пристально глядя во двор.

― В Степана стреляли из окна... Интересно, не из этого ли? ― задумчиво проговорила Нина после долгой паузы.

Услышав такое, я чуть не подавилась горячим чаем и сердито выпалила:

― Конечно, нет!

― Откуда такая уверенность? ― усмехнулась она и даже слегка повернула голову в мою сторону.

― Оттуда, что в то время здесь находились мы с Николаем. Я точно знаю, что мы никого не убивали.

Она серьезно кивнула, будто только этих слов ей и не хватало для полной уверенности, потом неожиданно спросила:

― Говорят, вы мной интересуетесь. Расспрашиваете обо мне знакомых. Чем вызвано это любопытство?

В её голосе мне почудилась скрытая насмешка, я густо покраснела и смущенно промямлила:

― С чего это вы взяли?

― У меня много приятельниц и каждая не прочь посплетничать. А Вы надеялись, что все останется в тайне? Очень наивно... Запомните, все тайное в конце концов становится явным. Неужели, вы в таком... э-э-э, зрелом... возрасте этого не знаете?

Насмешка из скрытой превратилась в явную.

― Ну, так что вас интересует? Может, я сама смогу ответить? Удовлетворить ваше... как бы помягче выразиться... обывательское любопытство.

Зря она надо мной изгалялась! Если у меня и было минутное замешательство, то от обиды оно испарилось и уступило место злости. Преувеличенно медленно поставив чашку на стол, я аккуратно промокнула губы салфеткой и не глядя на обидчицу небрежно повела плечом:

― Ваши многочисленные подруги вас обманули. Я никого не расспрашивала. С какой стати? Что в вас такого необычного, что могло бы заинтересовать меня?

Потом неторопливо повернулась к ней, окинула взглядом с головы до ног и раздумчиво произнесла:

― Полная, не первой свежести и на излете молодости провинциальная львица.

И твердо заключила:

― Нет, никакого интереса вы для меня не представляете.

Нина на секунду окаменела, потом натянуто усмехнулась:

― О, у нас, оказывается, зубки имеются! А я приняла вас за простушку.

― Вас подвела чрезмерная самоуверенность. Вы не так умны и проницательны, как кажетесь себе, ― равнодушно проронила я.

В глазах у Нины мелькнула тень уважения. Она принадлежала к тому типу людей, который признает только силу. Деликатность, мягкость и неспособность за себя постоять считается у них слабостью и от всей души презирается. Я дала ей отпор, причем в хамской форме, и этим перевела себя из категории слабаков в ряды тех, с кем нужно считаться. Однако так быстро свыкнуться с этой мыслью она не могла, потому не сдержалась и задушевно, будто делясь сокровенным, промурлыкала:

― Думаю, все дело в Николае. Решили возродить старый роман, вот и зондируете почву.

Предположение было настолько нелепым, что я вспыхнула от возмущения:

― Глупость какая! Николай женат.

Нина пренебрежительно хмыкнула:

― Ах, эта... Не принимайте глупышку во внимание, она просто пустой звук.

― И тем не менее вам не удалось обойти эту глупышку и стать женой Николая, ― ласково заметила я.

― Неплохая осведомленность для человека, который ничем не интересуется, ― улыбнулась собеседница, потом погасила улыбку и серьезно сказала:

― Вы правы, не удалось. И это потому, что вела себя неправильно. Я никогда не скрывала своей влюбленности, всегда была рядом и готова на любые жертвы. Он это знал и потому не ценил. У вас же романтический ореол. Вы остались для Николая его первой, ничем не омраченной, юношеской любовью. Поверьте, на мужчин это действует безотказно. Они ведь так сентиментальны! В общем, желаю удачи и надеюсь, вы об этом не пожалеете.

Разговор меня утомил. Он напоминал мне диалог из фильма абсурда, где каждый герой говорит о своем и совершенно не слушает собеседника. Захотелось сменить тему, и я буднично поинтересовалась:

― Шарф в Москве покупали? У Карины Саркисян?

Нина сбилась и смолкла на середине фразы, потом понимающе кивнула и ответила в тон мне:

― Действительно, у нее. Знакомы с её работами?

― Салон «Карина» находится рядом с моим домом. Я иногда заходила туда и покупала кой-какие мелочи. Мне нравятся её вещи. Они оригинальны и их с другими не спутаешь.

― Точно! Именно поэтому всякий раз, когда бываю в Москве, покупаю у неё одежду, ― оживленно подхватила она.

Пуститься в подробное описание приобретенных обновок ей не дали Николай с Михаилом, неожиданно появившиеся из кабинета.

― Сделай все, как я сказал, ― наставлял старший брат младшего и тут вдруг его взгляд натолкнулся на посетительницу. Николай не смог своего скрыть недовольства и досадливо поморщился.

― Ты мне не рад? ― усмехнулась та.

― У тебя ко мне дело? ― хмуро процедил он.

― Конечно, иначе зачем бы я к тебе приехала?

― Заходи, ― проронил Николай. ― Но давай решим все по быстрому, у меня мало времени.

Нина заторопилась к двери, бесцеремонно оставив у меня на столе грязную чашку и свои вещи.

Николай пропустил её в кабинет, а сам задержался на пороге и ласково попросил:

― Настя, пожалуйста, сходи в бухгалтерию, возьми у Марины Ивановны папку с платежками за текущий месяц и принеси мне.

Нина выразительно посмотрела на меня через плечо и ехидно подняла брови.

Марины Ивановны на месте не оказалось, пришлось ждать минут десять, пока она явится. Наконец, бухгалтерша вернулась, выдала мне желанную папку и я, зажав её под мышкой, пошла назад. Я была как раз на середине лестницы, откуда хорошо просматривалась часть холла и парадная дверь, когда увидела Нину. Она бежала к выходу, зажав рот ладонью, чтобы сдержать рвущиеся рыдания, но слезы все равно горохом катились по щекам. Меня она не заметила, а вот на ошалевшего охранника зыркнула так, что он торопливо отступил к стене.

Николай сидел мрачнее тучи и к разговорам явно расположен не был. Конечно, лезть к нему с вопросами в такой момент было неразумно, но меня распирало от любопытства, и я не сдержалась:

― Чего это Нина заплаканная от тебя выскочила? Чем обидел женщину?

Приятель поднял на меня тяжелый взгляд и собрался ответить грубостью, однако, в последний момент сдержался и нехотя проронил:

― Болтает лишнее. Пришла вроде по делу, а начала отпускать гнусные шуточки по поводу наших с тобой отношений. Пришлось поставить на место.

Ответ заставил меня пожалеть о своем любопытстве. Чувствуя крайнюю неловкость, я положила папку на стол и молча вышла.

Из кабинета доносился только шелест страниц да раздраженное пыхтение. Я уж было решила, что начальник так и просидит до конца рабочего дня, как вдруг у него на столе зазвенел телефон. Николай поднял трубку и хмуро буркнул:

― Сипягин.

Сначала он разговаривал вполне спокойно, а потом вдруг заорал:

― Да вы что там с ума посходили? Такую простую проблему утрясти не можете!

Видно, собеседник стал оправдываться, потому что Николай молчал и только громко сопел. Однако объяснение его не устроило, и он снова взорвался:

― Значит, нужно было сразу мне позвонить! Они к тебе утром приходили, а ты мне только сейчас об этом сообщаешь! А уже, между прочим, вторая половина дня! Сколько времени по твоей милости потеряли! А у нас сроки и каждый час простоя потерей денег оборачивается.

Собеседник стал что-то говорить, но его предложение не понравилось:

― Нет, тянуть нельзя. Может только хуже стать. Слушай сюда! Я к тебе человека с деньгами пришлю, ты сразу поезжай к нему, и закрой эту проблему. Сумма не такая большая, а копоти может быть много. В общем, жди. Деньги сегодня будут.

Собеседник опять что-то сказал и явно невпопад, потому что хозяин окончательно разъярился:

― Ну и что, что поздно? Домой к нему съезди, но отдай и сегодня же эту проблему обязательно реши. Ясно?

Николай со злостью шваркнул трубку на рычаг, и в следующий момент его массивная фигура возникла на пороге кабинета.

― Настя, неудобно тебя беспокоить, но не могла бы ты меня выручить? просительно заглядывая мне в глаза, прогудел приятель.

Я согласно кивнула, и он торопливо пустился в объяснения:

― У меня тут в соседнем районе объект строится, а местная администрация палки в колеса ставит, очередную взятку вымогает. Явились сегодня с утра пораньше и наложили запрет на работы. Целый день по их милости потеряли! В общем, нужно прорабу срочно баксы переправить, а послать некого. Может, ты прокатишься туда?

Я ничего не имела против того, чтоб сменить нудное сидение в офисе на необременительную прогулку и потому согласно кивнула.

― Отлично! ― обрадовался приятель. ― Сейчас разгонную машину вызову.

Как сказал молоденький водитель, строящийся объект находился в восьмидесяти километрах от города. Поселок, где фирма «Гиперстрой» возводила цеха частной мебельной фабрики, лежал в стороне от главной трассы, поэтому весь путь мы проделали по узкой шоссейке, петляющей между поросшими лесом холмами. Места вокруг были необыкновенно живописные, погода стояла отличная, ощущение у меня было, как перед началом долгожданного отпуска. Я от души радовалась, что согласилась на эту поездку. Плохо было только то, что водитель оказался молчуном, и на все попытки завязать разговор откликался короткими междометиями. В конце концов, мне надоело вести диалог с самой собой, и я замолчала, однако настроение от этого совсем не испортилось. Я с удовольствием вертела головой, любуясь то неожиданно открывшейся поляной, то одиноким дубом ― великаном на холме. А когда мы выехали к небольшой речке, и я увидела на дальнем берегу белоснежную церквушку в окружении вековых лип, то просто ахнула от восхищения. Водитель моих восторгов не разделял и, не снижая скорости, молча гнал вперед. Мне же захотелось продлить наслаждение, и я обернулась, ловя взглядом быстро исчезающие за густой зеленью голубые с золотом купола. Вот тут-то я впервые и заметила её. Она двигалась далеко позади нас, и ничего угрожающего в ней не было, но сердце вдруг гулко ухнуло и укатилось куда-то под ноги. Нужно сказать, что обратила я внимание на эту машину только потому, что других на дороге видно не было. Будь мы на оживленной трассе, да при моем полном равнодушии к автотранспорту, этот белый с затемненным стеклами автомобиль так и остался бы незамеченным мной. А тут от одного вида мощной машины, неторопливо катящейся следом за нами, вдруг стало страшно. Я ещё несколько раз беспокойно оглядывалась, в тайной надежде, что она неожиданно исчезнет, а когда мои чаяния не оправдались, не выдержала и обратилась к водителю:

― За нами машина едет.

Его мое сообщение не заинтересовало, и в ответ он только равнодушно кивнул.

― Она давно едет, наверное, от самого города, ― настаивала я.

― Раз едет, значит ей так надо, ― равнодушно проронил мой спутник.

― А почему никуда не сворачивает? ― нервно воскликнула я.

― Мы тоже никуда не сворачиваем, ― флегматично откликнулся шофер, немного подумал и пояснил: ― Некуда здесь сворачивать. До самого Федоровского ни одного населенного пункта.

После этого, решив, что все толком рассказал, он мертво замолчал до конца пути. Честно говоря, мне этот отрезок дороги стоил большого количества нервом. Я вся извертелась, без конца оглядываясь и проверяя, идет ли сзади эта проклятая машина. Она действительно шла, не приближаясь и не удаляясь, хладнокровно выдерживая раз и навсегда установленную дистанцию. Только когда мы въехали в поселок и по сторонам замелькали частные дома, я немного успокоилась и перестала егозить.

Машина подкатила к высокому бетонному забору и застыла перед запертыми металлическими воротами. Водитель нетерпеливо посигналил, тяжелые створки распахнулись, и мы въехали на огромный, заваленный бетонными плитами двор. Ворота за спиной со скрипом затворились, и я облегченно вздохнула, почувствовав себя в безопасности. Водитель ушел искать прораба и отсутствовал минут сорок, а я все это время сидела в машине и отходила от своих недавних страхов.

Наконец, явился толстый, постоянно потеющий мужик, назвался прорабом, и я отдала ему конверт с долларами. Он их пересчитал, сунул в карман брюк и приказал:

― Подкиньте меня в центр Федоровского. Хочу, пока рабочий день не кончился, застать председателя на месте, отдать ему деньги и сегодня же получить разрешение на продолжение работ.

Мы выехали за ворота, и я суетливо закрутила головой, выискивая белую машину. Машины по улице сновали самые разные, но большого белого автомобиля видно не было, и я успокоилась. Тихо посмеиваясь над своей мнительностью, которая теперь казалась мне странной, принялась с интересом разглядывать улицы незнакомого поселка и дивиться тому факту, что в нем до сих пор сохранились дома начала века.

Местная власть помещалась в длинном одноэтажном здании за невысоким забором из рабицы. Не успели мы припарковаться на обочине под сенью развесистого куста, как прораб шустро выскочил из машины и заспешил по мощеной дорожке к входу. Водитель тоже вышел наружу и неторопливо направился к продуктовому магазину на другой стороне улицы. Я немного посидела в одиночестве, потом заскучала и решила пройтись. Покинув машину, не спеша прошла до конца квартала, свернула за угол и обмерла. Ненавистная машина с тонированными окнами, в существование которой я уже перестала верить, была там. Она стояла в тени большой липы и зловеще пялилась на меня своими слепыми черными окнами. Ровно минуту я пребывала в оцепенении, потом решительно подошла и дернула за хромированную ручку. Дверь не поддалась, зато старик, сидящий на лавке возле соседних ворот, ворчливо заметил:

― Чего дергаешь? Нет там никого. Ушел водитель и машину закрыл.

― Куда ушел?

― Тебе забыл сказать, ― усмехнулся тот и отвернулся в сторону, всем своим видом демонстрируя, что дальше отвечать на глупые вопросы не собирается.

Я потопталась немного, повертела головой, никого особенно подозрительного не увидела, но все же решила, что следует поскорей вернуться назад.

Стараясь особо не спешить, чтоб не выглядеть смешной даже в собственных глазах, дошла до угла и только собралась припустить рысцой, как из магазина с бутылкой минеральной воды вышел мой водитель. Заметив меня, взмахнул рукой с зажатой в ней бутылкой, и крикнул:

― Водички хотите? Холодненькая!

Я счастливо засмеялась, испытывая огромное облегчение, что теперь не одна, и с излишней горячностью ответила:

― Очень хочу.

Минут пять мы стояли возле машины и пили воду, наконец, появился сияющий прораб и с ходу объявил:

― Все в порядке. Взял баксы, зараза, и даже глазом не моргнул.

Устроившись рядом с водителем, приказал:

― Теперь ко мне. Это дело следует обмыть.

Я начала вяло протестовать, доказывать, что нужно возвращаться домой, но мои спутники и слышать об этом ничего не хотели. В два голоса твердили, что подкрепиться перед обратной дорогой просто необходимо, что пускаться в такой длинный путь на пустой желудок есть проявление крайнего легкомыслия. Думаю, если б мне действительно хотелось немедленно уехать, я бы настояла на своем, и ни в какие гости мы с моим спутником, естественно, не попали бы. Все дело было в том, что в глубине души я боялась покидать пределы поселка. Мне казалось, на дороге нас опять будет поджидать белый автомобиль и потому, не признаваясь даже себе, оттягивала момент расставания.

Прораб оказался местным жителем и обитал в добротном кирпичном доме с верандой и несколькими такими же добротными теплицами. На пороге нас встретила его жена, видно, заранее предупрежденная о гостях и уже успевшая к нашему приезду накрыть на стол. Я опасалась, что мой водитель будет прикладываться к рюмке, и даже приготовила суровую отповедь. Однако, он оказался разумным человеком, к бутылке даже не притронулся и все внимание уделил закускам. А вот мне, как я не отказывалась, пришлось пригубить рюмку за здоровье хозяев. После одного глотка стало весело и спокойно, в мыслях наступила легкость, и остаток вечера я провела в благодушном согласии с собой и окружающим миром.

Уезжали мы из Федоровского уже затемно. Последний раз поблагодарив добродушную хозяйку за вкусное угощение, я загрузилась на заднее сидение и блаженно закрыла глаза. После длинного дня, завершившегося обильным ужином с водочкой, чувствовала себя сонной и расслабленной. О белой машине вспомнила, только когда отъехали от поселка уже на значительное расстояние. Для очистки совести все же глянула в заднее стекло, увидела далеко позади две светящиеся фары, но чувства тревоги, как ни странно, не испытала. Видно, водка сделала свое дело, потому что я преспокойно пристроила голову на спинку сидения, закрыла глаза и задремала.

Проснулась от того, что машина больше не двигалась. Разомкнув тяжелые веки, увидела, что стоим против моего дома и засмущалась. Получалось, я так напилась в гостях, что не заметила, как меня доставили домой.

― Давно стоим? ― хриплым спросонья голосом спросила я.

― Только подъехали, ― ответил водитель.

Я торопливо поблагодарила его за поездку, выбралась из салона и на нетвердых от долгого сидения ногах заковыляла к крыльцу. Слышала, как за спиной заурчал мотор, раздался мягких шорох шин об асфальт, но не обернулась. Шел одиннадцатый час ночи и единственное, что меня в тот момент действительно интересовало, была моя собственная постель. Я сладко зевнула, сунула руку в карман легкого пиджачка и обнаружила, что ключа нет. Тут я вдруг сообразила, что и сумки со мной нет. В первый момент решила, что забыла её в Федоровском, но потом припомнила, что всю дорогу руки были свободны, а конверт с деньгами лежал в кармане. Получалось, что спеша к ожидавшей меня машине, я второпях оставила свои вещи в офисе на столе. Ничего страшного в этом, конечно, не было, ценностей я в сумке не держала, и она спокойно могла полежать эту ночь на работе. Беда заключалась в том, что теперь я не могла попасть в дом. Глухо застонав, опустилась на ступени и обхватила голову обеими руками. Перспектива ехать в центр города меня совсем не прельщала, но не сидеть же на пороге всю ночь. Поэтому, как не лень было, снова поднялась на ноги и побрела к калитке, попутно убеждая себя, что много времени это не займет и максимум через час я уже буду в кровати.

Ждать автобуса в такой поздний час было делом напрасным. Он и днем не особо часто ходил, разумнее было тормознуть проезжающего частника и за десятку без проблем добраться до офиса. Так как наша улица совсем тихая и движения по ней практически нет, следовало переулками выйти на более оживленную Малую Коммунистическую и уже там пытаться поймать машину. Я ступила на мостовую, собираясь перейти на противоположную сторону, и вдруг услышала звук заработавшего мотора. В испуге дернула головой в сторону звука и в густой тени деревьев увидела белое пятно. Все давешние страхи, о которых я уже успела забыть, моментально вернулись и придали мне необыкновенные силы. С неожиданной для самой себя шустростью я в одно мгновение преодолела освещенное пространство и нырнула в ближайший проулок, ловко перемахнула через очень кстати вырытую канаву и во все лопатки припустила по темным улицам. Бежала не останавливаясь до тех пор, пока и собственный дом и проклятая машина не остались далеко позади. Взмыленная и запыхавшаяся вылетела прямо под колеса проезжающего «Москвича» и суетливо замахала обеими руками, умоляя остановиться. Как только водитель притормозил, рванула дверцу и буквально ввалилась в салон.

― Что это вы вытворяете? Так ведь и ручку оторвать можно! ― недовольно проворчал хозяин транспортного средства.

У меня хватило ума не вступать в пререкания и ограничиться коротким:

― К Дворцу пионеров, пожалуйста!

К моему облегчению, водитель согласно кивнул и без слов тронулся с места.

В результате своих метаний по улицам, я существенно отклонилась от привычного маршрута, и теперь машина подъезжала к офису с тыльной стороны.

― Здесь одностороннее движение, объеду квартал и подвезу к центральному входу, ― пояснил водитель, заметив, что я беспокойно завозилась на сидении.

― Не нужно, там подальше есть ворота, остановите около них и я пройду задним двором, ― успокоила его я.

Эта улица, как и большинство в нашем городе, была узкой, густо обсаженной деревьями. Их кроны давали такую густую тень, что свет немногочисленных фонарей рассеять её был не в силах. Поэтому, можно считать чудом, что в этом полумраке я умудрилась разглядеть лежащее на тротуаре тело.

― Эй, там человек, ― тревожно вскрикнула я и нервно схватилась за водителя.

― Алкаш домой шел, да силы не рассчитал, ― отмахнулся тот.

― Это не пьяница! Там женщина лежит. Ей должно быть стало плохо, и она упала. Остановите, я пойду посмотрю.

― Я, конечно, остановлюсь, и вы можете идти, куда хотите, только сначала расплатитесь, ― проворчал он, но машину все же остановил.

Я собралась сунуть ему десятку и тут вдруг сообразила, что денег-то у меня нет. Поэтому торопливо выпалила:

― Подождите, не уезжайте. Может «Скорую» вызывать придется, ― и, не дожидаясь возражений, вывалилась из машины.

Только, когда упала коленями на асфальт и низко склонилась над распластанным на земле человеческим телом, разглядела, что это наша Марина Ивановна. Она лежала на боку с закрытыми глазами и похоже не дышала.

― Марина Ивановна, голубушка, что с вами? ― испуганно запричитала я в голос.

В порыве, не соображая, что делаю, схватила её за плечо, но тут же опомнилась и отдернула руки.

― Не трогайте. Она, похоже, мертвая, ― услышала голос над головой.

Это водитель «Москвича» не выдержал, и все-таки пришел следом. Услышав его слова, я испуганно вскрикнула и тоненько заскулила.

― Нужно вызывать милицию. Поеду позвоню, ― произнес мужчина и пошел к машине.

― И «Скорую», ― бросила я, не отрывая взгляда от лежащей женщины.

Как он отъезжал, я не видела, потому что в этот момент Марина Ивановна вдруг разлепила губы и, с трудом выталкивая из себя слова, хрипло зашептала:

― Желтый портфель... спросила... ошибка...

― Марина Ивановна, миленькая, сейчас «Скорая» приедет, ― залепетала я и осторожно взяла её за руку.

Она неожиданно цепко сжала мои пальцы и снова, будто убеждая, невнятно зашептала:

― Желтый портфель... ошибка...

На этот порыв ушли все её силы, и Марина Ивановна затихла. А я, испугавшись, что она умерла, подхватилась и побежала к воротам.

После всего случившегося было странно видеть охранника, спокойно сидящего на крыльце и безмятежно покуривающего сигарету. Его же мое неожиданное появление из темноты попросту ошарашило. Он никак не мог взять в толк, чего это я такая встрепанная и чего добиваюсь лично от него. Конец всему положил Николай, появившийся из кабинета с очками в руках и сердито спросивший:

― Что тут за шум?

― Коля, там Марину Ивановну убили! ― закричала я, оставила в покое охранника и метнулась к нему.

Николай вздрогнул и выпустил очки, они упали на каменный пол и разломились на две половинки.

― Где? ― выдохнул он.

― Там, около забора, ― закричала я.

Николай резко оттолкнул меня в сторону и, тяжело топоча, бросился на задний двор. Я понеслась следом, от всей души надеясь, что зря испугала его и Марина Ивановна все же жива. Как и я несколько минут назад, он опустился на колени рядом с лежащей и осторожно заглянул ей в лицо. Она не подавала признаков жизни, но Николай тем не менее вскочил и побежал назад к воротам. Я, совсем потеряв голову, неизвестно зачем понеслась следом. Приятель подбежал к своей машине, открыл дверцу и по пояс влез в салон. Мне не было видно, что он там делает, и я нетерпеливо подпрыгивала на месте, пытаясь заглянуть ему через плечо. Он покопался, не нашел того, что искал, вынырнул наружу и забежал с другой стороны машины. Теперь он рылся на заднем сидении и назад вылез с дорожной аптечкой в руках.

― Зачем? ― закричала я.

― Может ещё жива, ― на ходу бросил Николай и, больше не обращая на меня внимания, припустил на улицу.

Около Марины Ивановны он рывком открыл аптечку и стал нервно перебирать его содержимое. Послышалось сначала шуршание бумаги, потом позвякивания стекла и неожиданно в воздухе разлился резкий запах нашатыря. Николай сунул под нос Марине Ивановне пузырек, она хрипло вздохнула и натужно закашлялась.

― Дышит, ― еле слышно прошептал приятель.

Меня так трясло от случившегося, что неожиданное возвращение к жизни ранее бездыханного тела стало шоком. Я покачнулась, стараясь сохранить равновесие, сделала шаг назад и наступила на валявшееся в траве полено. Нога подвернулась и я бы точно упала, если б не ухватилась за росшее рядом дерево. Нервы были настолько напряжены, что этого оказалось достаточно, чтобы я взорвалась и в приступе отчаянной злости со всей силы поддала носком туфли злосчастное полено.

― Что там? ― раздраженно спросил Николай.

― Полено под ноги попало.

― Откуда здесь оно? ― насторожился он.

― А я знаю? ― сердито огрызнулась я, раздраженная глупым вопросом.

Николай поднялся с коленей и низко наклонясь, стал шарить в траве.

― Что ты ищешь?

― Полено.

― С ума сошел? Зачем тебе полено? ― истерично всхлипнула я, чувствуя, как голова идет кругом.

― Странно, что оно здесь валяется. Прямо рядом с телом, ― невнятно пробурчал Николай, не прекращая поисков.

Полено он обнаружил на дне канавы, поднял его и принялся внимательно разглядывать.

― Что ты там увидел? ― нервно спросила я и сделала шаг вперед.

― Осторожно, это, кажется, орудие преступления, ― только и успел сказать Николай до того, как я выхватила березовый обрубок у него из рук.

Услышав такое, я взвизгнула и гадливо отшвырнула полено в сторону.

― Ты что делаешь? ― рассердился Николай. ― Что с тобой, вообще, происходит? Что ты такая психованная?

Его слова меня разозлили и я, потеряв над собой контроль закричала:

― Ничего особенного не происходит! Я привыкла находить трупы на улицах! Да я их каждый день сотнями нахожу и ни капли этому не удивляюсь!

Николай шагнул ко мне, обхватил и привлек к себе.

― Ш-ш-ш... Успокойся. Ничего страшного не произошло. Она жива, ― еле слышно шептал он мне на ухо и нежно гладил по голове, как маленькую.

Меня колотила крупная дрожь, но даже в таком состоянии хватило ума сообразить, что обниматься с Колькой в темноте не стоит. Я высвободилась из тесных объятий, отступила на шаг и пожаловалась:

― Голова кругом идет! Я так испугалась, когда её нашла!

― Кстати, как ты тут оказалась? ― спросил Николай, и теперь в его голосе не наблюдалось и следа нежности. Напротив, он был полон подозрительности.

― За ключами приехала. Я ключи от дома в офисе забыла. Пришлось возвращаться за ними. Мы мимо проезжали, как вдруг я её увидела, ― пустилась я в путанные объяснения.

― На нашей машине ехала? А где же водитель? ― удивился Николай.

― Нашу я отпустила, а это была случайная. Я её поймала, когда убегала от белого автомобиля, ― отмахнулась я, раздосадованная его непонятливостью.

― Господи, какая ещё белая машина? Что ты несешь? ― простонал Николай.

― Ничего я не несу! За мной весь день ездила белая машина! Она следила! ― обиделась я.

― Следила? ― остолбенел приятель.

Я хотела объяснить все по порядку, но тут тихая до той поры улочка огласилась воем сирен и визгом тормозов. Наконец прибыли, хоть и с разных концов, но практически одновременно машины «скорой помощи» и милиции.

Домой после долгого сидения в коридоре ближайшего отделения милиции и изнурительного допроса меня вез Алеша Качанов. Он на пару с Бариновым явился туда в тот момент, когда я кисла на жестком стуле под стендом «Их разыскивает милиция» в тоскливом ожидании, когда же закончится допрос Николая и наступит моя очередь. Пользы мне появление этой парочки не принесло никакой, я как томилась в мрачном коридоре, так и продолжала сидеть ещё битый час. Да и сам допрос нельзя было назвать простой формальностью, они из меня всю душу вымотали, заставляя по несколько раз к ряду рассказывать об одном и том же и расставляя ловушки в виде каверзных вопросов. Меня столь явное недоверие крепко обидело. Я считала, что так с коллегами, пусть и неофициальными, не поступают. Предложение Алеши отвезти меня домой эту обиду ничуть не смягчило, но отказываться не стала, решив воспользоваться удобным моментом и поподробнее расспросить коварного друга об обстоятельствах покушения. Не успели мы тронуться с места, как я потребовала:

― Рассказывай!

Алеша чувствовал свою вину, поэтому не стал вредничать и без лишних пререканий принялся излагать суть дела:

― Пастухова допоздна задержалась на работе. Сипягин говорит, он даже не подозревал, что бухгалтерша в офисе до тех пор, пока она сама не зашла к нему.

― А он что там делал так поздно?

Алеша удивленно покосился на меня:

― Он каждый день приезжает по вечерам поработать с документами. Говорит, так привык и никто не мешает. Охранник этот факт подтвердил. А ты, что, не в курсе?

― Первый раз слышу, ― отмахнулась я. ― Но это не важно, продолжай.

― Посидели они, поговорили, обсудили кой-какие текущие проблемы и она ушла. Больше он её не видел до тех пор, пока ты не прибежала и не подняла крик.

Я кивнула, а Алеша ехидно заметил:

― Говорят, орала ты, будь здоров. Милицейская сирена в сравнении с тобой ― нежная свирель.

― Не отвлекайся, ― одернула я его.

Он ухмыльнулся, но продолжал:

― Когда бухгалтерша вышла на крыльцо, было уже темно. Она попрощалась с охранником, прошла вдоль дом и свернула за угол на задний двор.

― Чего её туда понесло в такой поздний час?

― Говорят, всегда так ходила. Живет она в той стороне и так путь короче. Чего ей идти мимо Красного собора, огибать квартал и снова выходить к задним воротам?

― Ясно, ― вздохнула я. ― Как считаешь, кто на неё напал?

Алеша пожал плечами:

― С этим нужно ещё разбираться. Как я понимаю, она шла не спеша, нападения не ожидала, и, если даже слышала за собой шаги, не испугалась. В ином случае начала бы кричать и охранник на крыльце обязательно бы услышал. Это наводит на мысль, что нападавший ей был знаком, и она его не боялась. Если судить по тому, что в качестве орудия преступления использовалось полено, то можно с уверенностью сказать ― нападение было спонтанным. Не знаешь, кого из сослуживцев или знакомых она могла так достать, что он ждал её с поленом после работы?

Я задумчиво покачала головой и зябко передернула плечами. Перед глазами возникла страшная картинка: Григорий со зверским выражением на лице и поленом в руках на цыпочках крадется за Мариной Ивановной по темной улице.

Алеша, не подозревая о моих кровавых видениях, между тем спокойно продолжал:

― Хотя, вполне возможно, все было совсем по-другому. Какой-нибудь бездомный бедолага или алкаш, мучавшийся отсутствием денег на очередную бутылку, увидел одинокую, прилично одетую женщину и решил поживиться. Схватить полено и догнать, ничего не подозревающую, жертву было делом одной минуты, благо, поленница сложена прямо у ворот. Может, в последний момент бухгалтерша и испугалась и, что вполне вероятно, хотела закричать, да не успела. Нападающий тюкнул её по голове, и она потеряла сознание. Однако дальше ему не повезло! Падая, она придавила телом сумку, а достать её у него времени не было, потому что в этот момент он увидел приближающийся «Москвич». Ваше появление его спугнуло, он оставил жертву и убежал.

Картина самого нападения, нарисованная Алешей, выглядела очень правдоподобно и тут я была с ним согласна. Но о личности преступника и мотивах покушения у меня было собственное мнение. Алеша так рассуждал потому, что ничего не знал о последних словах Марины Ивановны. До смерти разобиженная драконовским допросом, я зловредно о них умолчала, а ведь сам факт, что почти в бессознательном состоянии, бухгалтерша твердила о желтом портфеле, говорил о многом.

― Ее точно поленом ударили? ― спросила, с омерзением вспомнив, как держала этот кусок дерева в руках.

― Точно, на нем обнаружили волосы и явные следы крови. Конечно, его ещё отправят на анализ, но и сейчас можно с уверенностью сказать, что ударили именно этим обрубком.

― А следы нашли?

― Какие следы?

― Как это какие? Не по воздуху же преступник летал! По земле ходил, полено в руках держал! Я, конечно, полный профан в ваших делах, но ведь существуют научные методы! ― рассердилась я.

― Методы существуют, только не для таких случаев! Вы ж там все затоптали и даже полено умудрились залапать. Сначала ты на нем постояла, потом, сама говорила, и ты и Сипягин хватали его руками. Мы на коленях излазили не только улицу, но двор, и все впустую. Такое впечатление, будто стадо бизонов прошло. Все затоптано! Может объяснишь, чего вы из стороны в сторону гоняли?

― Мы испугались, ― с достоинством пояснила я.

― А, тогда все понятно! ― усмехнулся Алеша. ― Хорошо хоть хозяина «Москвича» в свою мобильную группу не включили.

После упоминания о подвозившем меня водителе, он вдруг посерьезнел:

― Тебе повезло, что шофер оказался сознательным и не сбежал. Скройся он и тебе долго пришлось бы доказывать свою непричастность. А уж если б бухгалтерша умерла...

Только тут до меня дошло, что я идеально подходила на роль подозреваемой. Поздний вечер, вокруг не души и я рядом с телом... Хорошо, что была не одна, но если бы водитель уехал, мне его во век не удалось бы найти. Я ведь даже на номер машины не удосужилась посмотреть.

Я промолчала, признавая Алешину правоту, и только горестно вздохнула.

В этот момент мы подъехали к моему дому, и я тут же заметила белое пятно, видневшееся чуть дальше по улице.

― Смотри, она опять там стоит, ― дернула я Алешу за рукав.

― Ты о чем?

― Белая машина! Она весь день за мной ездила и теперь вон там сторожит. Я её боюсь.

― Сиди здесь, схожу проверю, ― приказал он, вышел из машины и решительно направился к чужому автомобилю.

Я сжалась в комок и, не отрывая глаз, с тревогой следила за удаляющейся фигурой. На дворе стояла глубокая ночь, вокруг не было не душа, а после недавних события я чувствовала себя неуютно. Мне хорошо было видно, как Алеша не спеша подошел к машине и постучал в боковое окно. Похоже, водитель опустил стекло, потому что мой приятель наклонился и что-то сказал. Какое-то время он так и стоял, пригнувшись к окну, потом распрямился и небрежно оперся рукой о кузов. По его расслабленной позе, поняла, что опасаться нечего и с облегчением вздохнула.

Алеша вернулся назад очень довольный и весело сказал:

― Зря боялась. Там парень свою зазнобу сторожит.

― Точно? ― засомневалась я.

― Да успокойся, я его знаю! ― отмахнулся приятель.

― Он за мной ездил! Я вышла из калитки, а он поехал за мной, ― упорствовала я.

― Это просто совпадение, что он тронулся с места именно в тот момент, когда ты вышла.

― А зачем он ездил за мной в Федоровское?

― А ты уверена, что это был он? Может, это была другая машина. Ты номера запомнила? ― в тон мне спросил Алеша.

― Нет, на номер я не смотрела.

― Вот то-то же! Но ты не нервничай, парень вполне безобидный и мой знакомый, ― успокоил он меня, не удержался и сладко зевнул. ― Все, финиш! Покуролесили, повеселились и хватит. Давай прощаться и разбегаться по домам. Надо успеть хоть пару часиков подремать. Не знаю, как там у вас, буржуев, а мне завтра с утра опять на работу.

― У нас то же самое, только ещё хуже, ― усмехнулась я, выбираясь из машины.

Я вошла в холл и оказалась в центре возбужденно галдящей толпы. Казалось, все сотрудники до единого, вместо того чтобы разойтись по рабочим места и прилежно трудиться, сгрудились на первом этаже и оживленно обсуждали вчерашнее покушение. В центре стоял ночной сторож, которому, между прочим, давно пора было бы уйти домой и завалиться отсыпаться после дежурства, и энергично жестикулировал. Благодаря происшествию, он вдруг из незаметного служащего превратился в главную фигуру дня и от всей души наслаждался новой ролью. Все говорили одновременно, в воздухе висел разноголосый гул, но пронзительный голос Татьяны перекрывал весь этот гомон и резко взмывал к высокому сводчатому потолку.

Сотрудникам, увлеченным интересным разговором, было не до посторонних и потому моего появления никто, кроме Колькиной невестки, не заметил. И это было нормально, ведь от её острых глаз вообще ничего не ускользало, а уж появление ненавистной соседки и «проныры» и подавно. Увидев меня, она громко фыркнула и громко, ни к кому не обращаясь, объявила:

― Явилась, не запылилась!

Я широко улыбнулась в ответ и ласково пропела:

― И я вас приветствую, Танюша!

Она пренебрежительно дернула плечом и повернулась ко мне спиной. Я грустно усмехнулась. Детский сад, ей Богу! Если она думала меня обидеть, так зря старалась. Подобные демонстрации мне не в новинку, их на протяжении многих лет устраивала любимая свекровь.

Осторожно лавируя между людьми и вежливо здороваясь с теми, кто удосужился обратить на меня внимание, я упорно пробиралась к собственному кабинету. И тут вдруг в стороне от всех, у настежь распахнутого окна, заметила Григория. Он с отсутствующим видом покуривал сигарету, и на первый взгляд казалось, совсем не замечал царящей вокруг суеты. Я резко изменила направление движения, вынырнула из плотной толпы на свободное пространство и подошла к нему. Торопливо поздоровавшись, с придыханием заметила:

― Что делается, а?

В ответ он даже головы не повернул, просто безучастно кивнул, демонстрируя явное нежелание вступать в разговор. В другое время и при других обстоятельствах, ни за что не стала бы навязывать свое общество, теперь же не обратила на его минорное настроение ровно никакого внимания и с оживлением, которое даже мне самой показалось уж очень преувеличенным, продолжала:

― И ведь как все странно!

Тут он проявил некоторый интерес и даже глянул в мою сторону:

― Ты о чем?

― Ну, как же! ― с готовностью воскликнула я. ― Сначала убили Тихомирова, теперь вот пытались проделать тоже самое с Мариной Ивановной. Разве не странная последовательность?

Григорий сдвинул брови и угрюмо пробурчал:

― Какая тут связь? Марину же просто пытались ограбить?

― Да что ты? ― наигранно изумилась я. ― Все вот так просто?

― К чему ты клонишь? Не понимаю я твоих намеков! Если есть что сказать, так не темни, говори прямо!

Я согласно кивнула и медленно, с расстановкой, как отстающему ученику, не понимающему простых вещей, начала объяснять:

― Тихомирова убили и унесли портфель, в котором лежали деньги. Много денег! Так?

Григорий молча мотнул головой в знак согласия. Я, довольная наладившимся взаимопониманием, с жаром продолжала:

― А потом Марина Ивановна случайно увидела одного человека у нас в офисе. И, представляешь, с этим портфелем в руках! Не знаю, чего она добивалась, но мне доподлинно известно, что бухгалтерша поговорила об этом с тем человеком. И сразу после этого её пытались убить. Ну, разве не странное стечение обстоятельств?

Григорий мертвенно побледнел, мертвой хваткой схватил меня за руку и злобно прошипел:

― Ты на что намекаешь, подлюка?

Я сердито вырвала руку и выпалила в ответ:

― Что тут намекать? И так все ясно, как божий день! Мне сама Марина Ивановна все рассказала. Это тебя она видела с этим чертовым портфелем на следующий день после убийства!

Видно, я говорила слишком громко, потому что на нас стали обращать внимание стоящие поблизости сотрудники. Григорий тоже это заметил, опять схватил меня за руку и потащил в дальний угол.

― Что ты орешь? ― испуганно зашептал он.

― А мне нечего скрывать! Это ж не я с портфелем убитого Тихомирова по офису разгуливала! ― огрызнулась я, рассерженная его грубостью. ― Кстати, где портфельчик сейчас? Почему сегодня явился без него?

― Навязалась на мою голову! ― простонал Григорий. ― Ты думаешь, что это я... Тихомирова?

― Точно! И Тихомирова, и Марину Ивановну и, возможно, Степана. Но о последнем могу только догадываться, наверняка сказать не могу.

― Сумасшедшая! Да и вообще, почему ты так уверена, что это его портфель? Может, просто похожий?

― Потому, что после того, как бухгалтерша кое-кому рассказала о нем, её попытались убить. Будь это другой, с ней ничего бы не случилось.

― Ну, так почему её не убили? ― хмыкнул Григорий.

― Не успели! Думаю, злоумышленника спугнуло появление нашего «Москвича». Пришлось ему оставить свою жертву и делать ноги.

― И ты считаешь, что это был я? ― сердито спросил Гришка.

― Точно!

― Можно спросить, почему?

― Из всех, кто знал об этих деньгах, только ты вечно в них нуждаешься. Еще бы! Нина ― женщина дорогая, чтоб такую удержать, нужно прилично тратить. А тут такая сумма!

Услышав про Нину, он так и встрепенулся:

― Откуда тебе про неё известно?

― Тоже мне, тайна! Да об этом половина города судачит! Думаешь, твоя конспирация кого-то обманула? У всех же есть глаза! ― не моргнув соврала я.

Григорий глубоко задумался, потом тряхнул головой, соглашаясь с собственным решением, и путанно забормотал:

― Ну, раз ты знаешь про Нину... могу тебе сказать... В общем, в тот вечер... когда Тихомирова убили... я у неё был. Мы с соседкой и её хахалем в карты играли и допоздна засиделись. Игорек часам к двум ночи спекся, а Люська, так та только под утро от нас ушла. Я все время с ними был и, значит, не мог Тихомирова убить. А тогда и Марину не я... А уж про Степана... Чего мне его трогать?

― Про Щапова ничего сказать не могу. А, что этих двоих ты прибил, уверена. Портфель-то у тебя оказался! ― твердо стояла на своем я.

― Да я случайно его нашел! Пришел утром на работу, мимоходом глянул на ларь с песком, что рядом с лестницей стоит, а за ним он лежит. Смотрю, совсем новенький, из дорогой кожи, только замки поломаны... Ну, думаю, раз какой-то слишком расточительный хозяин его выбросил, можно и себе взять. А что замки не в порядке, так это пустяки! Откуда мне было знать, что это Тихомировский портфель?

Излагал Григорий свою версию очень убедительно, и я заколебалась. Может, действительно нашел, а я на него напустилась? Мучимая сомнениями, неуверенно спросила:

― Чего ж теперь его не носишь?

Григорий уловил мои колебания и торопливо выпалил:

― Так Николай запретил! Увидел меня во дворе с этим портфелем и спросил, где я его взял. Я честно ответил, что нашел. Еще, дурак, похвалился, что за так добротной вещью разжился. Показал ему поломанные замки, а он вдруг как раскричится. Орет, что я, мол, его позорю. Кто-то из сотрудников бросил ненужную вещь, а я подобрал. Отнял и приказал о нем даже не вспоминать. Сказал, ему людей стыдно. Побирушкой обозвал. А чего орать? И никакой я не побирушка, просто бережливый.

Я уж не знала, что и думать. От всех этих объяснений голова шла кругом и отказывалась что-либо понимать.

― В тот вечер, когда Щапова застрелили, ты где был? ― устало спросила я.

― Раз ты знаешь про Нину, то скрывать глупо. Мы с ней на второй этаж поднялись и в пустом кабинете заперлись. Ну, сама понимаешь...

― Романтики, мать вашу, ― в сердцах выругалась я. ― И долго вы там... беседовали?

― Я за временем не следил, ― неопределенно ответил Гришка, потом наклонился ко мне и жарко зашептал:

― А если уж тебе надо кого-то подозревать, так обратила бы внимание на Инну. Она, между прочим, в тот вечер у окна стояла. Я к лестнице шел, собирался наверх поднимался, гляжу, Инка у окна топчется. Увидела меня, испугалась, голову нагнула и шмыг на улицу.

― Ага, а пистолет она за пазухой спрятала, ― усмехнулась я.

Григория насмешка обидела, и он сердито насупился:

― Зачем, за пазухой? У неё сумка дамская в руках была. Она её к груди прижимала. Ты вот мне не веришь, а причина убить Щапова у неё была.

Я досадливо отмахнулась:

― Да слышала уже! Ее Степан бросил, вот она его за это и застрелила. Прекрати, Гриша, не серьезно все это!

Услышав мое заявление, Григорий так и подхватился:

― Причем здесь это? Бабские бредни! Из-за денег она его убила! Сам слышал, как Инка у Степана денег требовала. А он в ответ смеялся. Думаешь, почему он её вскоре бросил? Чтоб она к нему не вязла и денег не клянчила.

― Ты о каких деньгах говоришь? ― обалдело спросила я, совсем уж ничего не понимая.

― О деньгах на лечение! Операцию Инка задумала делать. Знаешь же, хромает она. Между прочим, очень по этому поводу комплексует. А тут вот узнала, что в Швейцарии можно операцию сделать и будет нога, как новая. Только ей на это доллары нужны, вот она и просила их у Степана. Нашла спонсора! Да он за копейку готов был удавиться!

Я с сомнением глядела на Григория, а он, обиженный явным недоверием, вскипел:

― Не веришь мне? Не веришь? Ладно, не надо! Тогда сама у Марии спроси. Это она Инке о швейцарской клинике рассказала.

Не откладывая в долгий ящик, он ринулся в толпу и моментально затерялся в ней, но скоро вынырнул обратно, таща за собой молодую рыженькую женщину. Мне показалось, я встречала её в бухгалтерии и сидела она, если не ошибаюсь, рядом с Инной.

― Расскажи про швейцарскую клинику, ― приказал Гришка и для большей доходчивости легонько встряхнул улыбающуюся сотрудницу.

― А что рассказывать? Нечего особенно рассказывать, ― пожала она плечами. ― У меня родственница в Москве живет. Сама врач, работает в больнице. Приезжала прошлым летом сюда отдыхать, и я в разговоре сказала ей про Инну. Мол, переживает девчонка, что одна нога у неё покалечена. Моя родственница-женщина жалостливая, душевная, пообещала узнать, что можно сделать. Через несколько месяцев прислала проспект и там все подробно было описано: и условия, и цены, и адрес. Инна написала и получила ответ, что операцию они сделать могут, но обойдется это дорого. Клиника для богатых, там один день проживания огромных денег стоит. А ещё сама операция, послеоперационный уход, лекарства. В общем, насчитали ей больше десяти тысяч и это в долларах, заметьте! А Инна прямо заболела, только об этой поездке и говорит. Сначала искала, что из дома продать можно, но у них ничего особо ценного не нашлось. Потом занимать собралась, только кто ж такую сумму выложит, если ей отдавать нечем. В конце концов, у Щапова попросила. Только он, жмот, отказал, да ещё и посмеялся. Она тогда сильно расстроилась, а тут недавно пришла и объявила, что деньги у неё есть и она поедет в Швейцарию.

― Когда она это сказала? ― встрепенулась я.

― Дату не помню, знаю, недавно было, ― отмахнулась Мария.

― А деньги у неё откуда? ― влез Григорий. ― Где Инка деньги взяла?

― Она, Гриша, сама не сказала, а я к человеку в душу лезть не приучена, ― неодобрительно покосилась на него Иннина подруга. ― Инна просто сказала, что деньги нашла. Ну все, я побежала.

Женщина махнула рукой и упорхнула, оставив меня в ещё большем недоумении, чем раньше. А тут ещё Григорий, подобно змею-искусителю, принялся жарко нашептывать:

― Инка это все! Точно, она! И Тихомирова она убила! Факт! Больше некому! Говорил же тебе, эта операция стала у неё идеей фикс. По весне она только ею и бредила!

― Горячишься ты, Гриша! Если даже она от обиды и застрелила Степана, то Тихомиров точно не её работа. Я уж не говорю про собственную мать! Неужели, она и её пыталась убить? Бред! А потом, Инна не знала о деньгах.

― Почему ты так уверена? А если ей мать сказала? Между делом обмолвилась, а дочка запомнила и решила поправить свое материальное положение, ― запальчиво возразил Григорий, перевел дух и уже спокойно закончил: ― На Марину она, конечно, не покушалась. Я думаю, тут ты вообще ошибаешься и последний случай никак не связан с предыдущими. Обычное неудавшееся уличное ограбление. А ты на меня все валишь!

― Да не валю я ничего! Просто пытаюсь разобраться, а вы все, вместо того, чтоб правду говорить, дружно врете.

Ночного сторожа разыскала на крыльце, где он в компании нескольких мужчин курил и одновременно вел неторопливую, полную глубокого смысла беседу о расстановке политических сил в России.

― Домой ещё не ушли? ― обратилась я к нему, просочившись между двумя доморощенными политологами.

― А чего туда торопиться? ― искренне удивился старик. ― Сейчас придешь, баба сразу привяжется с поручениями. Она у меня шебутная, сама спокойно сидеть не может и другим не дает.

Я понимающе улыбнулась и заискивающе спросила:

― Узнать у вас кое-что хочу? Не откажете?

― Зачем же отказывать? Если могу что путевое сказать-всегда со всей душой, ― расплылся он в широкой улыбке.

Разговаривать в окружении любопытно прислушивающихся мужчин было неудобно, поэтому я ухватила его за руку и потянула за собой:

― Давайте прогуляемся немного.

Он залихватски подмигнул собеседникам и охотно затрусил следом за мной к ближайшей скамейке.

― Вчера вечером ничего необычного в офисе не произошло? поинтересовалась я, опускаясь на шершавые доски.

― Так Марину ж... того… ― удивился охранник.

― Ну, про это я знаю! Сама её на улице без сознания нашла. А перед этим?

― Да нет, все тихо было. Рабочий день закончился и сразу почти весь народ разошелся. И правильно! Кому ж охота лишнее на работе сидеть?

― Почти, но не весь. Я верно поняла?

Он молча кивнул в знак согласия, и я воодушевленная многообещающим началом, продолжала:

― И кто из сотрудников задержался после работы?

Сторож подумал немного и стал обстоятельно перечислять:

― Марина с девочками из своего отдела, Татьяна, Григорий... Ну, и хозяин, конечно! Уж этот каждый вечер допоздна засиживается!

― Выходит, когда я прибежала, все они в офисе были?

Охранник энергично закрутил головой:

― Да нет! К тому моменту в доме только мы с хозяином остались. Сначала ушли Танька с Михаилом. Потом вышла Инна с подругой… той, что помощницей у Марины работает... Вечно забываю, как её зовут... Я ещё у Инны спросил, что ж она мать оставила. Инна ответила, что много работы и мать ещё задержится. Последним ушел Гришка. Этот сначала на кухню заглянул, в холодильнике пошуровал и только потом домой отправился.

― И куда все они пошли?

― Как это куда? К воротам! ― изумился сторож и даже крякнул, раздосадованный моей тупостью.

― А мог кто из них свернуть с аллеи в сторону и незаметно пробраться на задний двор?

― Так мне откуда знать? ― попытался вразумить меня сторож. ― Я ж им в след не смотрел. Они выходили, прощались и шли к воротам. А в какую сторону они там поворачивали, я не знаю. Я ж за ними не следил! Так ведь и захотел бы что увидеть, все равно ничего не углядел бы. Сама суди, какие тут заросли и ни одного фонаря!

Он раздраженно махнул рукой в сторону кустов, явно разочарованный в моих умственных способностях.

Кусты действительно росли, как им заблагорассудится, привольно разбросав нестриженые ветви во все стороны. Ночью, да ещё при полном отсутствии фонарей увидеть что-либо и впрямь было невозможно.

И тут вдруг до него дошел смысл последнего вопроса и он, моментально прижухнув, испуганно прошептал:

― Думаешь, из них кто... Марину... того... поленом приложил?..

― Да вы что?! Скажете тоже! ― очень натурально возмутилась я, хотя сама именно так и думала.

Сторож хитро прищурился:

― А чего ж тогда пытаешь?

― На всякий случай. Вдруг кто из них случайно видел преступника.

― Ну, так он бы тогда милиции все сообщил, ― резонно возразил мой собеседник.

― Может сообщил, а может и промолчал! Вдруг не захотел связываться? Не всякому нравится в свидетели идти! Кроме того, человек мог просто испугаться и потому промолчать, ― сердито парировала я.

― А ты, значит, не боишься и горишь желанием посодействовать родной милиции, ― хмыкнул он.

― Милиция здесь не при чем! Я о Николае Яковлевиче пекусь. Он мой старинный друг и я не хочу, чтоб у него были неприятности. Посудите сами, что за ужас твориться на фирме. Сначала Щапов, потом Тихомиров, а теперь ещё и Марина Ивановна. Эту, слава богу, хоть не убили! ― отрезала я.

― Твоя правда. Это я, дурак старый, глупость сболтнул, ― вздохнул старик.

― Кстати, о Николае Яковлевиче! Он в тот вечер на улицу выходил?

― Хозяин-то? Нет! Сидел у себя безвылазно.

― А во вторник вечером кто-нибудь в офисе оставался?

― Да те же, что и вчера. Марина с дочкой, Татьяна, хозяин. Они, считай, каждый вечер допоздна засиживаются. Молодежь фыр-фыр и разлетелась, а эти сидят, трудятся.

― Отлучался кто из них? Может, кто вышел, а потом вернулся? Или кто-то из сотрудников просто на минутку забегал?

― Из всех, кто здесь сидел, только Инна выходила.

― Долго отсутствовала?

― Долгонько, ― задумчиво качнул головой старик. ― Прямо перед Мишкой вернулась, а он-то поздненько пришел.

― Значит, Михаил тоже в тот вечер тут был?

― А я что говорю? Приходил он. Таньку свою забрал и они куда-то побежали.

― А не припомните, у Инны и Михаила в руках ничего не было. Ну, сумки, свертка, портфеля?

Сторож пожал плечами:

― Может, и было, да я не присматривался. Оно мне нужно?

― Чужих никого ненароком не пропустили? ― на всякий случай спросила я.

Старика мое недоверие задело, и он воскликнул:

― Да ты что, девушка? Я ж с крыльца не сходил! Как сел здесь, так весь вечер и просидел. И потом, не думай, что раз я старый, так сплю на посту! Я все вижу! Вот когда вчера Марина спускалась со второго этажа и с бумагами к хозяину пошла, я ж заметил!

― Долго она у него была?

― Да не особенно... Может минут пятнадцать, может больше. Я на часы не смотрел, мне это ни к чему.

― А потом?

― Вышла, мы с ней перекинулись парой слов. Она пожаловалась на жару и самочувствие, я ей поддакнул, а потом она домой пошла. Вот про неё точно могу сказать: через задний двор уходила. Мне с крыльца видно было, как она вдоль дома шла и за угол сворачивала. Ну, а потом вскорости, и ты прибежала... Ну и видок у тебя был!

Неожиданно рядом с нашей скамейкой возник красный от жары и очень сердитый Николай. Нависнув над нами, он грозно вопросил:

― А ты что здесь делаешь? Почему не на рабочем месте?

Николай мне приятель и никакого страха я перед ним не испытывала, а тут вдруг, застигнутая врасплох, растерянно залепетала:

― Да, вот сидим... разговариваем...

― Сидеть надо в кабинете! Марш быстро в офис! ― пророкотал начальник и я, поспешно подхватившись с места, припустила рысцой к входной двери.

До самого обеда в офисе стояла настороженная тишина, лишь изредка нарушаемая приглушенными трелями телефонов. После того, как Николай, влетев следом за мной в холл и застав там всех своих сотрудников в полном составе, устроил показательный нагоняй, желание бродить по коридорам исчезло без следа. После первых же фраз, произнесенных громовым голосом, нерадивые работники испуганной стайкой разлетелись по своим кабинетам, где и замерли в тревожном ожидании грядущих неприятностей. Даже самые непоседливые и ленивые члены коллектива, которые обычно и часа не могли высидеть на рабочем месте без того, чтобы не перекурить в коридоре, теперь старались без особой нужды не высовываться , боясь нечаянно столкнуться с разгневанным начальником и получить дополнительную порцию взбучки.

Что касается самого Сипягина, разогнав сотрудников, он грузно протопал в кабинет и плотно затворил за собой дверь, которую обычно, между прочим, держал широко распахнутой. Это было ещё одним доказательством отвратительного настроения и намеком на то, что в ближайшее время его лучше не беспокоить.

Николай водворился у себя и затих, я же под впечатлением пронесшейся над головой грозы испуганно плюхнулась за стол и затаилась. Некоторое время пребывала в оцепенении, потом постепенно оклемалась и начала маяться от безделья. Сидеть без движения да ещё по соседству с разгневанным начальством было просто невыносимо и, чтоб хоть как-то занять себя, начала прислушивалась к тому, что происходит за дверью. К сожалению, оттуда не доносилось ни звука и понять, чем занят хозяин кабинета, не представлялось возможным. Очень скоро это пустое занятие мне наскучило, на смену испугу (между прочим, не такому уж и сильному) пришло раздражение. Вот оно было действительно сильным и с каждой минутой крепло, пока не перешло в открытую озлобленность. Чего, в конце концов, этот Николай разошелся? Ну, собрались люди в холле вместо того, чтобы усердно трудиться на благо хозяйской фирмы! Так ведь не просто так собрались, повод имелся! Да ещё какой! Третье трагическое происшествие за такой короткий срок! Подобное кого угодно выбьет из привычного ритма, а мы не роботы бездушные, как думают некоторые. Нам и пообщаться нужно, и обсудить случившееся, и поддержать друг друга. В конце концов, страшно не одному Кольке! А на меня чего накинулся? Это уж ни в какие ворота не лезет! Сам же просил помочь! Интересно, как он себе это представлял? Думал, я смогу это делать, не сходя с рабочего места? Умник! Нужно же поговорить с людьми, расположить их к себе, найти с ними общий язык, а это очень не просто!

Чем больше размышляла, тем сильнее распалялась и, в конце концов, дошла до точки кипения. Резко вскочив с кресла, так что оно откатилось в сторону и шваркнулось о стену, я, громко стуча в знак протеста каблуками о наборной паркет, вылетела из комнаты. Пробежав по безлюдному коридору с плотно затворенными дверями, вихрем влетела в кухню и гневно потребовала от пожилой женщины, что возилась с кастрюлями, большую чашку кофе. Между прочим, это тоже был своего рода местью ненавистному Кольке. Знала же, что крепкий кофе мне противопоказан, но назло ему собиралась выпить полную чашку. Вот станет мне плохо, пускай тогда мучается от стыда за свое безобразное поведение.

Выхватив из рук обалдевшей кухарки горячий напиток, рысью вернулась к себе, с грохотом поставила кресло на его законное место и тяжело рухнула в него. Из-за двери кабинета по-прежнему не доносилось ни звука, а мне очень хотелось, чтобы Николай услышал производимый мной шум, вышел, и я смогла бы высказать ему все, что накипело. Однако, он не появлялся, и я в бессильной злобе принялась яростно размешивать сахар, громко звеня чайной ложкой.

Кофе был выпит, но облегчения не принес. Я по-прежнему кипела от злости, а в таком состоянии усидеть на месте просто невозможно. Нужно было срочно найти себе занятие, если не хотела получить апоплексический удар на нервной почве. Поэтому, я вскочила и занялась наведением порядка в многочисленных шкафах, что стояли вдоль стен. Не могу сказать, что в этом была острая необходимость, поскольку Николай, крайне педантичный в делах, держал свое хозяйство в образцовом порядке. Просто, эти шкафы были первыми, что пришло на ум, вот я и бросились к ним. Двигая и швыряя папки с документами, которыми эти шкафы были забиты под завязку, я производила не меньше шума, чем слон, забредший по ошибке в посудную лавку. Не услышать весь этот грохот мог только тотально глухой, но Николай, тем не менее, так и не объявился. Я же постепенно увлеклась работой, и оставшееся до перерыва время пролетело незаметно.

Ровно в тринадцать тридцать, я с силой, так что зазвенели стекла в створках шкафа, захлопнула дверцы и направилась к выходу. К тому моменту я уже потеряла всякую надежду выманить неприятеля из его укрытия, а тут вдруг дверь кабинета распахнулась и на пороге возникла громоздкая фигура.

― Ты это куда? ― хмуро осведомился хозяин.

― Обедать, ― сердито выпалила я, яростно сверкая глазами. ― Или это тоже в твоей империи запрещается?!

― Уже перерыв? Так скоро? Ладно, ешь быстрее и сразу же возвращайся сюда, ― недовольно пробурчал начальник.

― Я вернусь сюда только после того, как закончится мое законное время и не минутой раньше. Имею право! А будешь притеснять, вообще уволюсь! огрызнулась я и дабы придать своему заявлению большую убедительность, лягнула ни в чем не повинный шкаф.

От удара стекла тревожно зазвенели, а Николай растерянно моргнул. Довольная произведенным эффектом, я взялась за ручку двери и собралась с достоинством покинуть поле битвы, как вдруг до меня донеслось сбивчивое бормотание:

― Не злись. Знаю, что по-дурацки вышло! Раскричался, напустился на тебя, обидел ни за что...

Не веря своим ушам, настороженно покосилась на Николая. Он стоял сгорбившись, с понуро опущенными плечами и вперив взгляд в гигантскую пальму, что привольно росла в горшке рядом с его кабинетом, приносил ей свои извинения.

― Всю ночь не спал... сам не свой после вчерашнего... а тут Маргарита с утра... достала она меня своими придирками, ― грустно бубнил приятель, не отводя глаз от роскошных глянцевых листьев.

― Ты кому говоришь? Мне или этой представительнице растительного мира? ― хихикнула я.

Он с трудом оторвался от пальмы, мельком глянул на меня и тут же уставился на люстру.

― Не сердись... Сейчас не время ссориться, ― обратился он к ней с такой постной миной, что я не выдержала и расхохоталась.

Николай безнадежно махнул рукой и собрался ретироваться в кабинет, но я остановила его:

― Да, ладно, Николай, с кем не бывает. Ну, погорячились, покричали друг на друга... Забудь!

Приятель молча кивнул и после паузы устало произнес:

― Нужно навестить Марину Ивановну. По дороге на работу я заскакивал в больницу, интересовался её здоровьем... В справочной сказали, что дела обстоят неплохо. Имеется небольшое сотрясение мозга, царапины, ушибы, но ничего особо страшного.

― Ну, так это ж просто замечательно! ― с энтузиазмом воскликнула я. У нас легко мог образоваться третий труп, а мы отделались простым сотрясением! Радоваться должен, что обошлось, а ты злишься!

Николай мой призыв оставил без внимания и продолжал инструктировать меня тем же бесцветным, будто припорошенным пеплом, голосом:

― Съезди к ней, не откладывай. Поезжай прямо после обеда. Возьми деньги...

Он торопливо полез за бумажником и щедрой рукой принялся отсчитывать одну купюру за другой.

― Куда столько? ― остановила я его.

― Купи цветы, фрукты... Ну, не знаю, что там еще... йогурты. Сама реши, ― торопливо забормотал Николай, протягивая пачку денег.

― Хорошо, хорошо, не волнуйся! Сделаю все, как ты хочешь, ― заверила я его.

К городской больнице, где лежала бухгалтерша, я притащилась на полусогнутых ногах и сгибаясь под тяжестью многочисленных пакетов, грозящих в любой момент порваться и вытряхнуть свое содержимое прямо мне под ноги. Пышный букет гладиолусов, ввиду того, что обе руки были прочно заняты, пришлось держать буквально в зубах и это не прибавило мне настроения. Злая и взмокшая, я сначала выстояла длинную очередь в справочную, где узнала отделение и номер нужной мне палаты и только потом, поудобнее перехватив свою многочисленную поклажу, отправилась к самой больной. Хоть расстояния в нашем городе не такие уж большие и городская больница располагается почти в центре, устала я прилично. Николай машину взять не предложил, сама я попросить её постеснялась и в результате битый час ждала на солнцепеке автобуса, который, как на зло, почему-то не приезжал. Добравшись до рынка, долго бродила по жаре между рядами, прикидывая, что лучше купить. У меня был выбор в виде заморских бананов, азербайджанских гранатов и наших российских яблок. Окончательно выбившись из сил и потому озверев, накупила всего и сразу согнулась под тяжестью сумок, молясь только, чтобы ручки пакетов выдержали и не оторвались на середине дороги. Покончив затариваться провизией, побрела в цветочный ряд и там совсем потеряла голову. Цветов было море и добрая половина из них, на мой взгляд, вообще никогда не произрастала в нашей полосе. С покупателями дело обстояло хуже, их на весь ряд было раз, два и обчелся. Завидя мою увешанную пакетами фигуру, торговки моментально учуяли легкую добычу и коршунами накинулись на меня. Галдя и суя мне в лицо каждая свой букет, они наперебой расхваливали товар. Я так растерялась от этого многоголосья, что не могла сообразить, какие же цветы мне нужны. Покупать на свой вкус не решалась, потому как мне нравятся незатейливые и скромные, а они не каждому по душе. Пристрастий Марины Ивановны не знала и, если бы даже хотела ей угодить, сделать этого не могла. В конце концов купила целый сноп гладиолусов, рассудив, покупаю букет не от себя, от начальника, а значит тремя цветочками обойтись никак нельзя. Лично я гладиолусы терпеть не могу, но торговка уверяла , что для больницы они идеальны. Ухаживать за букетами там особо некому, поэтому розы вянут на другой день, а гладиолусам все нипочем. Скорей всего она врала, но я устала, и мне было все равно. И только расплатившись за эту разноцветную охапку, я вдруг сообразила, что мне же её и переть придется.

Я уже почти вползла в вестибюль второго корпуса, где на третьем этаже лежала Марина Ивановна, как вдруг бодрый мужской голос окликнул меня:

― Анастасия!

Замерев на месте, как вкопанная, я принялась судорожно соображать, что же делать. Можно было продолжать свое неторопливое движение, наплевав на всяких там знакомых, умудрявшихся попадаться на пути именно в такой ответственный момент. Но можно было поступить и иначе, рискнуть и все же вернуться на улицу. В основе всех этих колебаний лежал самый элементарный страх. Дело в том, что окрик настиг меня в момент, когда я очень осторожно пробиралась через дверь-вертушку. Именно в тот миг часть букета, левая рука с тремя туго набитыми пакетами и половина туловища уже протиснулись в вестибюль, но вот другая часть меня с точно таким же комплектом предметов, находилась ещё как бы снаружи. Пространство между створками той иезуитской двери было небольшим, просто повернуться со всем своим скарбом я не имела возможности, да и движение в обратном направлении таило в себе немало опасностей. Вот и стояла подобно истукану, решая задачку, как поступить. Думаю, если бы мне встретился любой другой человек, я не стала бы возвращаться, но меня окликал Алеша, и я не могла удержаться от соблазна немного поболтать с ним и попытаться разжиться кой-какой информацией. В результате я, со всеми возможными предосторожностями, начала движение в обратную сторону, с особой внимательностью следя за тем, чтобы какой из пакетов ненароком не застрял в узкой щели между дверью и стеной и не лопнул. На мое счастье, я благополучно миновала все преграды и оказалась на крыльце лицом к лицу с Алексеем.

― Привет, ― облегченно выдохнула я.

― Привет. Ты тут как оказалась?

― Прислали с передачей к Марине Ивановне.

― У тебя там съестное? ― хищно сверкнул глазами приятель и кивнул на пакеты.

― Естественно! С чем ещё можно прийти навещать больную? Вот отоварилась на рынке и прямо сюда.

Алешины глаза стали масляными, он нежно подхватил меня под локоток и ласково предложил:

― Давай-ка пройдем вон к той скамейке, сядем в тенечке и внимательно посмотрим, что там у нас в сумках.

― Зачем? ― опешила я.

― Затем, что я с раннего утра на ногах и все не емши, ― рассердился Алеша, в миг забыв и про нежность и про ласку.

― А-а-а! Ну, пошли.

Сунув ему в руки надоевшую до смерти поклажу, облегченно потерла затекшие пальцы и покорно побрела к указанной лавке. Видно, здорово он проголодался в тот день, потому что до скамейки под развесистым кустом мы не дошли. Обогнав меня, Алеша остановился у той, что стояла на самом солнцепеке, но зато располагалась к нам значительно ближе и, не теряя времени, приступил к изучению содержимого пакетов. Что касается меня, то я так устала, что мне было абсолютно все равно, где сидеть. Устроившись на горячем от солнца сидении, вытянула гудящие ноги и блаженно закрыла глаза. Рядом Алеша шуршал бумагой и тихо бубнил:

― ...кефир «Данон»... йогурт... бананы... венское печенье...

Его голос доносился как бы издалека и служил приглушенным фоном моим, совсем не радостным, мыслям.

― Слаба что-то стала в последнее время, ― грустно размышляла я. ― Быстро устаю, голова кружится, тошнота мучает. Совсем расклеилась. А зима наступит, что делать буду?

― Почему печенье в упаковке? ― строго спросил мой сосед.

― А что, нельзя? ― в испуге открыла я глаза.

― Конечно нельзя, из неё же ни одной штучки достать невозможно!

― А, ты это имеешь в виду....

― Это, это... ― сварливо забрюзжал приятель. ― И почему ты этот йогурт купила? Не могла взять даноновский?

― Что первое попалось, то и взяла, ― огрызнулась я.

― Нерадивая ты, Анастасия! Ведь к больному человеку идешь, могла б и подсуетится... Я у тебя йогурт конфискую и пару бананов, ― заявил Алеша.

― Бери, ― согласилась я.

Отработанным жестом профессионального любителя бананов, он очистил один фрукт и с жадностью впился в него зубами. Посчитав, что момент подходящий, я заискивающе поинтересовалась:

― Есть новости в расследовании?

― Какое расследование ты имеешь в виду? ― безразлично проронил Алексей, полностью поглощенный бананом.

― Меня интересует и Щапов и Марина, ― кротко промолвила я, замирая в предвкушении новостей.

― Ах, эти! Есть, конечно! Мы ж работаем не покладая рук.

― Ну и?..

― Информация только для служебного пользования. Посторонним разглашению не подлежит, ― отрезал коварный друг, вскочил со скамейки и заспешил прочь.

― Неблагодарный! ― крикнула я ему вслед.

― За корку хлеба секреты не продаем! ― захохотал он в ответ. ― Наша цена значительно выше!

Посидела я с Алешей совсем не долго, но даже эта короткая передышка пошла мне на пользу и дала силы для дальнейших хождений по этажам. Корпуса в нашей больнице все сплошь пятиэтажные, лифтов для посетителей в них не предусмотрено и с меня семь потов сошло, пока я заволакивала неподъемные пакеты и проклятущий букет на третий этаж. Туда-то я их с грехом пополам затащила, а вот на последней ступени силы покинули меня.

Тихо постанывая и спотыкаясь на каждом шагу, я брела по коридору, высматривая палату с нужным номером, и вдруг справа увидела холл со стульями вдоль стен. Один вид мягких сидений совершенно лишил меня воли, и ноги сами собой свернули в сторону.

― Передохну немного, потом пойду в палату, ― виновато подумала, устраиваясь в углу под сенью развесистого и пыльного куста в кадке.

Я просидела ровно минуту, даже отдышаться после подъема не успела, как вдруг увидела Инну. Низко опустив голову и сосредоточенно глядя себе под ноги, точно опасаясь нечаянно споткнуться на абсолютно ровном полу, она быстрым шагом шла по коридору в сторону выхода. Оттого, что Инна торопилась и не так тщательно, как всегда, контролировала свои движения, она сильнее обычного припадала на больную ногу. Я смотрела на тонкую фигурку, при каждом шаге нелепо искривляющуюся и будто ныряющую в глубокую яму, и понимала, как горько ей жить с подобным физическим недостатком. Любая женщина, даже та, что давно перешагнула последний рубеж и навсегда перекочевала в ряды бесполого отряда с обидным названием «старухи», болезненно переживает потерю привлекательности. Что ж тут говорить о молодой женщине? Перенести такой подлый удар судьбы ей особенно тяжело. Не удивительно, если бывшая спортсменка с твердым, целеустремленным характером не захотела мириться с подобной несправедливостью и всеми силами старалась её переломать, готовая ради своей цели на все. Даже на преступление. Нет, я не одобряла её поступков (если она их, вообще, совершила), но понять двигавшие ею мотивы вполне могла.

Инна шла не одна, а в компании молодого человека, свойски обнимавшего её за талию, и это меня здорово удивило. Поразило не то, что нашелся парень, способный увлечься хромой девушкой. Как раз в этом ничего странного не было, мир знал истории и похлеще, когда ослепительные красавцы искренне влюблялись в откровенно уродливых женщин и хранили им верность. А Инна уродливой отнюдь не была. Если б не замкнутость и колючий взгляд, могла бы выглядеть очень привлекательной. Удивление вызывала специфическая внешность её спутника. Круглая, как шар, коротко стриженая голова, минуя такой промежуточный и потому явно второстепенный элемент, как шея, плотно сидела на мощном торсе, бугрящиеся мускулы которого не в силах была скрыть тонкая ткань футболки. На вид он, несмотря на небольшой рост, весил не менее ста килограммов, и вся эта масса твердо опиралась на две короткие ноги, плотно вбитые в обтягивающие джинсы. На запястье той руки, что держала Инну за талию, болталась барсетка, в другой был зажат мобильный телефон. Парень что-то проникновенно говорил, подкрепляя свои слова энергичными взмахами телефоном, а Инна шла рядом с поникшей головой и совершенно несчастным видом.

Как только парочка скрылась из виду, я подхватила свою поклажу и ринулась по коридору в противоположном направлении.

Палата бухгалтерши располагалась почти рядом с холлом и когда я, предварительно постучав, толкнула дверь, то попала в «люкс». Еще в те времена, когда в этой больнице работала мама, в каждом корпусе имелись специальные палаты. Предназначались они для местного начальства, использовать их не по назначению строго запрещалось, и они частенько пустовали, если только не оккупировались хворыми домочадцами тех самых начальников.

С трудом продвигаясь по узкому коридорчику мимо дверей в индивидуальный санузел и кухню, я гадала, откуда бухгалтерша взяла деньги на оплату коммерческой палаты. А что она коммерческая, с телевизором и городским телефоном, мне сказали ещё внизу, когда я справлялась о местонахождении «своей» больной.

Шурша пакетами и целлофановой оберткой букета, я с шумом ввалилась в комнату и растерянно замерла у двери. Марина Ивановна лежала в полном одиночестве и кажется спала. Укрытая до подбородка простыней, с белоснежным марлевым тюрбаном на голове она походила на мумию, с той небольшой разницей, что египетские мумии не выглядят такими упитанными. Будить раненую не хотелось и, потоптавшись немного на месте, я уж думала оставить передачу на кухне и незаметно ретироваться, как Марина Ивановна открыла глаза.

― Здрасьте, ― широко улыбнулась я.

Получилось чересчур жизнерадостно, но это оттого, что оказываясь рядом с немощным человеком, невольно следуешь традиции и стараешься держаться, как можно оптимистичнее.

― Здравствуй, ― прошептала Марина Ивановна.

― Вот, передачу привезла. Тут фрукты, цветы. Николай и все сотрудники велели кланяться и желали скорейшего выздоровления, ― залепетала я, чувствуя себя очень неуютно под немигающим пристальным взглядом.

Бухгалтерша скосила глаза на пакеты, окинула их взглядом и снова уставилась на меня, при этом она не проронила ни звука.

― А цветы куда поставить? Банка здесь имеется? ― нервно выпалила я, смущенная не очень приветливым приемом.

Бухгалтерша продолжала молчать, будто и не к ней обращалась. Пожав плечами, я развернулась и отправилась на кухню. Там нашлась не только трехлитровая банка, но и исправно работающий холодильник. Затолкав порядком надоевшие продукты в его прохладное нутро, сунула букет в банку и поволокла назад в палату.

― Вот, цветы. Николай приказал купить самых лучших. Я не знала, какие Вы предпочитаете, на свой страх купила эти, ― тарахтела я, водружая гигантский букет на тумбочку рядом с кроватью.

Она, наконец, разлепила губы и прошелестела:

― Спасибо.

― Сотрудники переживают, только о вас и говорят. Ну, как вы? Каковы прогнозы врачей?

― Выкарабкаюсь, ― услышала короткий ответ и в палате опять повисла тишина. Молчание было тягостным, и чтоб разрядить напряжение, я опять затарахтела:

― Николай велел передать, что готов оказать любую помощь. Вы только скажите, что нужно. Может, лекарства или за лечение заплатить? Он все сделает.

― Ничего не нужно, все есть, ― отвергла мое предложение больная.

Голос звучал тихо, но категорично, Было ясно, что ни на какие уговоры она не поддастся, и будет твердо стоять на своем. Что касается меня, то я и не собиралась особо усердствовать, тратя силы на её переубеждение. На меня была возложена задача передать предложение, я поручение честно выполнила, и добавлять больше нечего не собиралась. Вместо этого, наклонилась к ней поближе и зашептала:

― Марина Ивановна, помните, что это я вас нашла?

Она ничего не сказала, но прикрыла глаза в знак согласия.

Обрадовавшись, что роковой удар не лишил её памяти, я с трепетом спросила:

― А помните, что вы тогда мне сказали?

Вопреки ожиданиям, бухгалтерша молчала. Она пристально смотрела на меня и не произносила ни слова. Решив, что она не поняла вопроса, я пустилась в объяснения:

― Ну, вы ещё упоминали про желтый портфель и ошибку. И про то, что разговаривали с кем-то. О чем? Что за ошибка?

Она хмуро глянула на меня из-под повязки и тихо прошептала:

― Забудь.

― Что? ― опешила я.

― Ничего я не говорила, забудь, ― повторила она отчетливо и закрыла глаза, показывая, что разговор окончен.

От огорчения я чуть не плакала. Припав к кровати, горячо зашептала:

― Марина Ивановна, миленькая! Ну, что с вами? Вы же сами хотели мне все рассказать в ту ночь!

Она лежала с закрытыми глазами и молчала. Тут хлопнула входная дверь, и из коридора донесся голос Инны:

― Мама, я сумочку у тебя забыла.

Я успела только распрямиться и отступить на шаг от кровати, как она возникла в проеме двери и, конечно же, увидела меня.

― А вы тут что делаете? ― сердито осведомилась Инна, сверля меня гневным взглядом.

― Принесла передачу от коллектива, ― спокойно ответила я, хотя столь явная неприязнь и задела меня.

― Ничего не нужно! У мамы все есть, ― отрезала Инна.

― Мы же от всего сердца! ― попыталась я протестовать.

― Повторяю, ничего не нужно! И, вообще, не ходите сюда. Маму посещения утомляют, ― выпалила Инна и сделала недвусмысленный жест, предлагая уйти.

Я, надеясь на поддержку, покосилась в сторону Марины Ивановны, но она смотрела не меня с холодностью и защищать перед дочерью не собиралась. Оскорбленная до глубины души, я без единого слова прошла мимо Инны и покинула палату.

― Ну, надо же! Таскалась, как дура, по солнцепеку. Из последних сил волокла эту тяжесть, а меня взяли и обхамили! Ни в чем они, видите ли, не нуждаются! Да ещё из палаты взашей выгнали! Все! Больше сюда ни ногой. Если Кольке нужно, пусть сам этих мегер навещает, а с меня достаточно!

Разговаривая сама с собой, я неслась по коридору мимо совершенно одинаковых дверей, не очень соображая, куда бегу. Только увидев дверь с надписью «Запасной выход», сообразила, что вылетев из палаты, повернула не в ту сторону. Возвращаться назад и снова встречаться с Инной ужасно не хотелось, поэтому недолго думая толкнула створку и выскочила на лестничную площадку. Рассудив, раз дверь не заперта, значит, ею пользуются, и она обязательно выведет меня на волю, стала бегом спускаться вниз.

И действительно, через несколько минут я уже стояла на первом этаже, и прямо передо мной виднелся выход на улицу. Глубоко вздохнув и чувствуя облегчение оттого, что с неприятным визитом покончено, неторопливой походкой миновала дверь-вертушку и оказалась на улице. Малоприятная сцена наверху не прошла бесследно, неожиданно я почувствовала головокружение и легкую слабость. Не рискуя в таком состоянии двигаться дальше, на ватных ногах добралась до фонтанчика с водой и намочила носовой платок. Примостив компресс на затылок, доковыляла до ближайшей скамейки и в изнеможении плюхнулась на нее. Мокрая ткань приятно холодила голову, прохладные струйки бежали по шее и стекали за ворот, а я кулем сидела на нагретой солнцем доске и чувствовала, как постепенно ко мне возвращаются силы.

Прошло не меньше получаса, пока я пришла в себя и поняла, что могу двигаться дальше. Собралась уже было встать на ноги, как увидела выходящую из корпуса Инну. Сталкиваться снова желания не было, и я замерла на месте, давая ей время уйти. С моего места было хорошо видно, как она подошла к джипу темно-синего цвета, что стоят почти против входа, и дернула ручку. Дверца отворилась, Инна уцепилась за протянутую из салона руку и неловко забралась в машину. За то короткое мгновение, что дверь была распахнутой, я успела заметить за рулем автомобиля парня, что шел с ней по коридору.

Машина тронулась с места, и пока она медленно выруливала вокруг клумбы, мне вдруг вспомнились слова Алеши:

― А на номера ты глянула?

Правда, тогда речь шла совсем о другой машине, но сути это не меняло, и я впилась глазами в задние номера джипа. Кстати сказать, состояли они из трех девяток, и запомнить их не составляло труда.

Дождавшись, пока машина скроется из виду, я поднялась со скамейки и побрела к выходу. За воротами больницы остановилась, раздумывая в какую сторону двигаться. Можно было, конечно, пойти на остановку автобуса, но это грозило долгим ожиданием, а я устала и хотела быстрей добраться до дома. Можно было поехать на такси, их, между прочим, стояло неподалеку штук пять, но это грозило лишними материальными тратами, а ведь буквально накануне я дала себе слово быть экономной. Пока я нерешительно топталась на месте, со стоянки аккуратно вырулила белая иномарка с темными стеклами и медленно покатила в мою сторону. До того момента она скромненько стояла среди других машин и совершенно не бросалась в глаза. Нужно сказать, что и я, успокоенная заверениями Алеши, совершенно потеряла бдительность и о ней не вспоминала. Внезапное появление белого автомобиля ввергло меня в панику.

― Этого только не хватало! ― взвизгнула я и опрометью кинулась к ближайшему такси.

Ввалилась в салон потрепанной «Волги» и выпалила:

― Домой!

― А поточнее нельзя? ― ухмыльнулся пожилой водитель. ― Может, адрес назовете?

Адрес я диктовала вжавшись в сидение и следя расширенными от страха глазами за приближающимся к нам белоснежным автомобилем. Машина плавно проплыла мимо, ничего страшного не случилось, и я немного расслабилась. Правда, не настолько, чтобы совсем выкинуть проклятый автомобиль из головы. Почти всю дорогу просидела с повернутой назад головой, но, к счастью, белых иномарок, как с затемнёнными стеклами, так и с обыкновенными, в ближайшей округе не наблюдалось. Постепенно я сумела взять себя в руки и даже смогла переброситься парой вполне осмысленных фраз с водителем. Однако, подъехав к дому, из машины выскочила опрометью и расстояние до собственной двери преодолела за рекордно короткий срок.

Не успев заскочить в комнату, сразу кинулась к телефону и принялась набирать номер Алексея. К счастью, он оказался на месте, и я незамедлительно воспользовалась возможностью высказать ему все свои претензии.

― Она опять за мной следила! ― выпалила я, едва заслышав голос друга в телефонной трубке.

― Ты о чем, Настя? Кто за тобой следил? ― устало вздохнул бывший одноклассник.

― Белая иномарка! А ты сказал, что бояться её не надо!

― Правильно сказал! И если б ты меня внимательно слушала, то сейчас бы не отвлекала по пустякам от важных дел.

― А мое спокойствие и моя безопасность, значит, не очень важное дело? ― моментально рассвирепела я.

― Настя, речь не идет о твоей безопасности. Поверь, тебе ничего не грозит. Я проверил того парня, он совершенно безобидный.

― Чего ж тогда он за мной по пятам таскается?

― С чего ты взяла, что он ездит именно за тобой? Может, он по своим делам в том районе был и случайно у тебя на пути оказался! Город у нас маленький, разминуться трудно... Вот я, к примеру, по пять раз на дню сталкиваюсь со своими знакомыми. Кстати, на номер ты смотрела? Может, это совсем другая машина?

Последняя фраза повергла меня в смятение. Опять совершила промашку! До смерти испуганная появлением белого автомобиля, не то что на номер, на марку внимания не обратила. Однако каяться в своей невнимательности мне совсем не хотелось. Знала, что этим предоставлю приятелю повод для очередных насмешек и буду выглядеть в его глазах полной дурой. И тут, очень кстати, мне вспомнился темно-синий джип. Его номер я догадалась запомнить, и это давало мне возможность убить сразу двоих зайцев: и личность Инниного дружка выяснить, и зарвавшегося Алексея поставить на место. Не скрывая своего злорадства, я торжествующе выпалила:

― Запомнила! А 999 ГА!

На другом конце провода наступила долгая пауза, потом Алеша осторожно поинтересовался:

― Ты уверена, что ничего не путаешь?

― Уверена, ― сурово отрезала я.

Приятель помолчал немного, потом, осторожно подбирая слова, попытался вразумить меня:

― Этот номер не может принадлежать тому белому «Мерсу», о которой мы говорим. Номер хорошо известен в определенных кругах и стоит совсем на другой машине. Странно, что ты назвала именно его. Сознайся, откуда знаешь?

― Это номер того белого автомобиля. Ты называешь его «Мерсом» и с этим спорить не буду. Ты мужчина и тебе виднее. Но номер точно его! ― упрямо стояла я на своем.

― Настя! Ты не способна тягач от бензовоза отличить. На такие мелочи, как номера, ты попросту внимания не обращаешь. А тут вдруг без запинки диктуешь мне номер, да ещё такой! Случайно его запомнить ты не могла, у тебя на цифры голова дырявая, значит, был повод. И это здорово настораживает! Во что ты вляпалась?! Выкладывай быстро и без твоих обычных уверток! Все может оказаться очень серьезно!

Меня Алешины страхи сильно позабавили. Мне-то было отлично известно, что ни в какие контакты с таинственным владельцем машины я не вступала и знание номеров его автотранспорта мне ничем не грозило. А приятель напридумывал бог знает, что и сам же своих фантазий испугался.

― Ну, что ты так всполошился? Не хотела казаться дурой в твоих глазах, назвала первый пришедший в голову номер от фонаря и попала на эту машину. Случайность это! Веришь, случайность! Кстати, что в нем такого страшного? сделала я попытку успокоить друга.

― А то, что он стоит на машине очень серьезного джентльмена. Фамилия его Будкевич, но в миру он больше известен под кличкой Боря-Бык. Правда, из-за пакостного Бориного характера так его уже давно никто называть не решается. Теперь понимаешь, почему я забеспокоился? Сознавайся, что тебя может связывать с Быком?

― Ничего не связывает. Знать о нем ничего не знаю! Да кто он такой, этот Бык? ― стояла я на своем.

Мое упрямство вышло мне боком, потому что Алеша рассвирепел и буквально проорал мне в ухо:

― Он местный авторитет, дура, и с очень плохой репутацией. Хитрый, наглый и совершенно безжалостный. Так что, если ты не совсем разум потеряла, держись от него подальше.

Субботнее утро началось с неприятностей. Сначала я обнаружила пропажу запасных ключей. По давно заведенному порядку они висели на гвоздике рядом с входной дверью, а тут вдруг исчезли. Я попыталась вспомнить, когда видела их в последний раз, и не смогла. Сначала мне казалось, что ещё накануне утром связка была на месте, потом я засомневалась. Когда изо дня на день видишь вещь, привыкаешь и уже бездумно скользишь по ней взглядом. В одном была твердо уверена: я к ним не прикасалась, так как пользовалась другим комплектом, а этот висел на стене на всякий случай. Я обыскала всю веранду, ничего, конечно, не нашла и оттого расстроилась до слез. По большому счету, потеря была невелика, всегда можно заказать дубликаты, но меня пугал сам факт исчезновения.

Я опустилась на стул и попыталась рассуждать здраво. В последнее время я была сильно не в себе, нервничала, суетилась, ломала голову над своими и чужими проблемами. Могла я в спешке схватить эту связку, сунуть её в какое-нибудь неподходящее место и забыть? Вполне могла! Ведь оставила же я сумку на работе. А несколько дней назад, вернувшись домой, поставила чайник на плиту и благополучно об этом забыла. В результате вода выкипела, а носик у чайника отвалился. Значит и с ключами могла сотворить нечто подобное и расстраиваться тут совершенно нечего. А если уж мне хочется обрести полное спокойствие, следует просто поменять замки.

Мне почти удалось уговорить себя, как вдруг раздался телефонный звонок и тут же разрушил мое шаткое спокойствие. Звонил Алеша, очень озабоченный и сердитый, и просил срочно приехать к нему. На мои заполошные вопросы отвечать отказался, просто сухо обронил, что объяснения лучше отложить до личной встречи. После нашего короткого разговора у меня осталось ощущение, что случилось что-то очень серьезное.

― С чего такая спешка? Стряслось что? ― выпалила я, переступая порог обозначенного в пропуске кабинета, и тут же осеклась.

Вместо Алексея за столом восседал хмурый Баринов. Мой же приятель устроился в сторонке и усердно шуршал бумагами.

― Вчера было совершено очередное покушение на вашего бухгалтера. Попытка отравления, ― устало произнес Константин.

― О, Господи! ― прошептала я, чувствуя, как слабеют и отказываются служить ноги.

В голове, подобно фейерверку, моментально вспыхнуло множество мыслей, но доминировала одна, причем, очень неприятная:

― Вот и вляпалась! Предупреждал же Алеша, что бы держалась от всего этого подальше!

Усилием воли подавила первую волну паники и как можно спокойнее поинтересовалась:

― Как это произошло?

― В холодильник подбросили бутылку с пепси-колой, предварительно добавив в неё солидную дозу отвара живокости. Посчитали, раз Пастухова лежит в одиночной палате, значит ей и достанется вся отрава.

― Живокость? Это ещё что за дрянь? ― нахмурилась я.

― Многолетнее травянистое растение из семейства лютиковых. Наряду с другими фармакологически активными алкалоидами содержит элатин. Он относится к курареподобным веществам, в больших дозах выключает межреберные мышцы и диафрагму, что приводит к прекращению дыхательных движений, ― любезно пояснил Константин.

Уяснив, что со мной разговаривают вполне мирно и в ближайшее время не собираются в наручники, я осмелела и задала главный вопрос:

― Она жива?

― С Пастуховой все в порядке, пострадала ночная медсестра. В два часа ночи она пришла делать укол, открыла холодильник, увидела напиток и выпила целый стакан. Похоже, была у неё привычка полакомиться на халяву, вот и поплатилась. Вскоре почувствовала жжение в желудке, тошноту, слабость, начала задыхаться. На её счастье, дело происходило в ординаторской, рядом был дежурный врач. Девушке сделали промывание желудка, ввели медикаменты. В общем, на больничную койку она попала, но жизнь ей спасли.

― Откуда взялась эта бутылка?

― Вот это мы и пытаемся выяснить. Вчера вы навещали больную, приносили ей передачу. Правильно? Как оказалось, в этот день вы были единственным посторонним посетителем.

― Да вы что, с ума сошли? Думаете, это я принесла туда отраву? ― возмутилась я.

― Если бы мы так считали, то разговаривали бы с вами совсем по-другому, ― сухо оборвал меня Баринов.

― Успокойся, Настя. Ничего подобного мы не утверждаем, ― вмешался молчащий до того Алеша, но я уже завелась и успокаиваться не хотела.

― Ты же рылся у меня в сумках. Все переворошил и видел, что никакой пепси-колы в них и в помине не было, ― напустилась на него я.

― Правильно! И потому ты сейчас выступаешь в роли свидетеля, а не подозреваемой, ― отпарировал приятель. ― Так что, перестань разоряться и давай помогай.

― Анастасия Аркадьевна, сосредоточьтесь, пожалуйста, и постарайтесь вспомнить, что именно Вы принесли Пастуховой, ― мягко попросил Баринов.

Напрягая память и стараясь ничего не пропустить, я принялась добросовестно перечислять:

― Кефир, йогурт, печенье, яблоки, бананы....

Когда я замолчала, Алеша тихо сказал:

― Все верно. Я ведь обшарил все пакеты. Там только эти продукты и были.

Константин кивнул, принимая к сведению замечание коллеги, и приказал:

― Опишите шаг за шагом, ничего не упуская, весь ваш визит.

Я покорно, со всеми подробностями, отчиталась за каждую минуту своего посещения. Опустила только ту часть беседы, что касалась портфеля. Упоминание о нем вызвало бы дополнительные вопросы, пришлось бы сознаваться в утаивании информации. Делать это в такой неблагоприятный момент сочла неразумным, однако, чтоб компенсировать собственную недобросовестность, в красках описала спутника Инны. Не забыла упомянуть и темно-синий джип. Как только Алеша сообразил, о чем я толкую, сразу напустился на меня:

― Так вот откуда ты знаешь Борины номера! Чего ж сразу не созналась? Чего темнить начала?

Я пожала плечами и с невинным видом пояснила:

― Собиралась, но не успела. Ты трубку бросил.

Конечно, это была наглая ложь, и возмущенный приятель уже открыл рот, собираясь высказать все, что думает по поводу моего поведения, но помешал Баринов. Последнего Боря-Бык совершенно не заинтересовал, мой визит к Марине Ивановне занимал его куда больше.

― Вы открывали холодильник? ― задал он очередной вопрос, взмахом руки заставив замолчать пылавшего гневом коллегу.

― Конечно, я же продукты туда складывала.

― Помните, что в нем лежало?

― И помнить нечего! Он был девственно пуст.

― Значит, бутылки там не было?

― Точно не было, ― заверила я.

Мне показалось, что в глазах Алешиного начальника мелькнула тень сомнения и я, подгоняемая страхом, зачастила:

― Не было там ничего. Точно говорю. И я бутылку не оставляла. Зачем мне это? Ее принесли и тихонько сунули в холодильник позднее, после моего ухода. Кстати, ничего сложно в этом нет! Там не больница, а проходной двор. Любой может зайти.

Баринов задумчиво покивал, то ли соглашаясь со мной, то ли одобряя собственные мысли. Разобраться я не успела, неожиданно он объявил, что допрос закончен и попросил подписать листы протокола.

Я стояла на автобусной остановке и с грустью размышляла над тем, что окончательно запуталась. Из желания помочь другу детства и по собственному легкомыслию ввязалась в расследование, утаила от милиции ряд важных фактов и в результате всей этой самодеятельности сама чуть не превратилась в подозреваемую. Недавний допрос меня испугал. Здравый смысл подсказывал, что нужно немедленно все бросить, больше не пытаться докопаться до истины и это будет мой самый умный поступок за последнее время. Однако выходило, что с умом у меня не очень, потому что мне очень хотелось поехать в больницу и предпринять очередную попытку разговорить Марину Ивановну. Пока я боролась этим неразумным желанием, в конце улицы показалось такси и покатило в мою сторону. Посчитав это знаком судьбы, я выскочила на мостовую и взмахнула рукой. В машине, боясь передумать, торопливо выпалила:

― В больницу.

Частному автотранспорту въезд на территорию больницы был запрещен. Выгрузившись у ворот, бегом кинулась к нужному мне корпусу и ещё с середины аллеи увидела у входа милицейскую машину. Первая мысль была, что опять что-то случилось и внутрь меня не пустят.

Опасения не оправдались, я беспрепятственно миновала вестибюль и спокойно поднялась на третий этаж. Только решила, что все обойдется и моему посещению ничего не помешает, как через стеклянные двери коридора увидела Алешу. Он стоял у палаты «люкс» и сердито препирался с амбалом в спортивном костюме. Ввиду значительного расстояния, слышно было плохо, но по обрывкам фраз можно было догадаться, что Качанов пытается выяснить по чьей воле у палаты Марины Ивановны установлена охрана. Амбал говорить отказывался. В ответ на все вопросы упрямо мотал головой и тряс перед носом милиционера сотовым телефоном, будто одно его наличие все разъясняло. Наконец, Алексей потерял терпение, безнадежно махнул рукой и скрылся за дверью. Я же, опасаясь быть замеченной бдительным стражем, отступила вглубь лестничной площадки и задумалась. Пока Качанов находился в палате, соваться туда вообще не имело смысла, но и потом мое проникновение к Марине Ивановне выглядело очень проблематично. Я была уверена на все сто, что обладатель спортивного костюма меня не пропустит. Нужно было что-то предпринять, причем срочно, ведь Алеша мог появиться в любую минуту, а встреча с ним ничего хорошего мне не сулила.

Шагнув в коридор, толкнула ближайшую дверь с надписью «Служебное помещение» и оказалась в узкой комнатенке. Судя по всевозможному, вышедшему из строя медицинскому хламу, она использовалась как подсобное помещение и склад ненужных вещей. На мою удачу в углу скромно стояло пустое ведро и швабра, а на стене висел синий сатиновый халат. Решив, что это именно то, что нужно, приоткрыла дверь и припала глазом к щели. Ждать пришлось долго, и все это время я тряслась от страха, что в чулан ненароком заглянет кто-нибудь из персонала и тогда придется объяснять свое присутствие в этом неподходящем для обычного посетителя месте.

Наконец, раздались шаги, и мимо двери промелькнула фигура Качанова. Не теряя времени, напялила на себя халат и, подхватив ведро со шваброй, выскочила в коридор. За пределами коморки опасность столкновения с работниками отделения возрастала в несколько раз и потому тот десяток метров, что отделял меня от заветной двери, я одолела за считанные секунды.

― Куда летишь? ― поинтересовался охранник, лениво отлепляясь от стены, которую добросовестно подпирал.

― Палату мыть, не видишь, что ли? ― раздраженно фыркнула я и для большей убедительности потрясла шваброй.

― А другие чего не убираешь? ― строго спросил он, проявляя чудеса бдительности.

― Чего их убирать? Там обычные больные лежат, им и так сойдет. А это палата «люкс», за неё деньги уплочены, потому и отношение другое.

Парню такое объяснение показалось вполне разумным, и он согласно кивнул стриженой под «ноль» головой. Я решила, что мы поняли друг друга и теперь мне ничего не мешает проникнуть в палату. Однако, не успела я двинуться вперед, как охранник загородил проход рукой. Парень отчаянно скучал, томясь в одиночестве рядом с закрытой дверью, и мое появление оказалось для него нежданным подарком. Широко ухмыльнувшись, он игриво спросил:

― Что ж это такая красавица простой уборщицей трудится? Куда твой муж смотрит? Как разрешает день-деньской грязные полы драить?

― Нет у меня мужа, а, значит, и разрешать некому. Сама себе хозяйка, ― огрызнулась я, разозленная непредвиденной задержкой.

― Нет мужа? Гляди, как интересно! И с чего с тобой такая беда приключилась? ― промурлыкал он, шаря по мне масляным взглядом.

― Желающих нет. Сколько не прошу, никто замуж брать не хочет. Вот ты, к примеру, женишься на мне?

― Так я вроде уже женат... ― протянул он.

― Вот и другие так говорят, ― быстро проговорила я, отвела в сторону его руку и шмыгнула в дверь.

Марина Ивановна лежала в полном одиночестве и смотрела очередную серию бесконечного мексиканского сериала. Мое неожиданное появление испугало её, она нервно дернулась и уронила на пол пульт от телевизора.

― Извините, Марина Ивановна. Не хотела Вас пугать, ― прошептала я.

Бухгалтерша смотрела на меня стеклянным взглядом и молчала. Мой странный наряд поверг её в такой шок, что она слова произнести не могла. Я поставила реквизит у стеночки и пояснила:

― На одежду не обращайте внимания. Это для маскировки. Там у двери охранник стоит и никого не пропускает. Пришлось прибегнуть к хитрости.

Я улыбнулась, предлагая вместе посмеяться над одураченным сторожем. Однако мои слова произвели совсем не то впечатление, на которое я расчитывала. Если до этого на лице был просто испуг, то теперь на нем появился откровенный ужас.

― Марина Ивановна, голубушка, успокойтесь. Это же я, Анастасия, ― заворковала я, придвигаясь к ней мелкими шажками.

― Ты зачем явилась? ― низким шепотом спросила бухгалтерша, все глубже вжимаясь в подушки.

― Поговорить! ― удивилась я.

― Не о чем нам с тобой говорить. Убирайся, ― прохрипела она и посмотрела на меня с такой лютой ненавистью, что я опешила.

― Что с вами? Чем это я вас так прогневала?

Не сводя с меня глаз, Марина Ивановна начала неловко шарить рукой по стене.

― Уходи, иначе врачей позову.

Она почти дотянулась до кнопки экстренного вызова, но я успела сделать рывок вперед и перехватить её руку.

Бухгалтерша выпучила глаза и прохрипела:

― Караул! На помощь! Убивают!

От страха кричать она не могла, вместо громкого вопля из глотки вырывался лишь сдавленный шепот.

― Да вы что? От страха умом тронулись? ― в сердцах воскликнула я. ― Что городите? Кто вас убивает?

― Вчера... бутылку с отравой... ― с трудом выталкивала она из себя застревающие в горле слова.

― Ну, так об этом я и пришла поговорить, ― подхватила я, обрадованная, что разговор переходит на конструктивные рельсы. ― Вам отрава предназначалась. Это однозначно! Устранить хотят. А почему? Да потому, что Вам известно о желтом портфеле и это делает вас крайне опасной. Вы можете проговориться, и для некоторых людей будет лучше, если вы умолкните навеки.

Бухгалтерша икнула и плавно закатила глаза под лоб. Испугавшись, что она потеряет сознание и этот разговор, как и предыдущий, окончится ничем, я схватила её за плечи и осторожно встряхнула.

― Соберитесь! Слышите? Возьмите себя в руки, от этого зависит ваша жизнь. Вы же хотите жить?

Сама не ожидала, что мой призыв не только будет услышан, но и окажется таким действенным. Марина Ивановна не только нашла в себе силы вернуть глаза на их обычное место, но вдруг напряглась под моими руками, и стало ясно, что она собиралась мне хорошенько врезать. Отступив на шаг, я строго сказала:

― Не творите глупостей. Лежите спокойно и слушайте.

Она немного расслабилась, но смотрела по-прежнему неприязненно.

― Расскажите мне все. С кем говорили накануне покушения? О чем? Кто на вас напал? О какой ошибке вы упоминали?

Бухгалтерша мертво молчала.

― Да поймите же! Храня молчание, вы подвергаете себя новой опасности! ― теряя последние капли терпения, взорвалась я.

― Ты здесь вчера была! Бутылка появилась после тебя! ― вдруг выпалила она.

― Что?!

Услышав такое, я задохнулась от возмущения, а Марину Ивановну, как прорвало. Свирепо выпучив глаза и брызгая во все стороны слюной, она злобно шипела мне в лицо:

― Все вы одна шайка! Думаешь, я про тебя ничего не знаю? Да ты ради денег на все готова! Сопливая ещё была, а уже в Москву за богатым мужем укатила. Повезло тебе, выскочила за папиного сыночка замуж и решила, что схватила Бога за бороду. Только у тебя там не получилось! Вот и вернулась сюда! Теперь с этими проходимцами стакнулась. Помогаешь им и надеешься, что они с тобой своими неправедными деньгами поделятся. Ошибаешься, сволочи они и негодяи, тебе ничего не обломится! А им передай, что ничего у них не выйдет! Меня есть кому защитить! И ещё передай, что они мне за все заплатят! Крепко заплатят! Попомните вы все меня!

От гнева лицо у неё налилось кровью и я, несмотря на чудовищность обвинений, испугалась, что её хватит удар.

― Уходи немедленно, иначе кричать буду.

Голос бухгалтерши окреп и приобрел визгливые ноты.

― Считаете, это я пыталась вас отравить?!

― Больше некому. Только ты здесь и была, ― отрезала она, открыла рот и заорала: ― А-а-а!

Откуда только силы взялись! Ведь совсем недавно была буквально при смерти.

В следующую минуту хлопнула дверь, раздался тяжелый топот и в палату влетел охранник. Оглядев ошалевшими глазами палату, понял, что ничего страшного не происходит и сердито спросил:

― Чего орете? Стряслось что?

― Пациентка увидела мышь, ― сердито бросила я, проскочила мимо него и вылетела в коридор.

Остаток дня я не могла найти себе места. Все, за что бы не бралась, валилось из рук. Я слонялась по дому и не знала, чем себя занять. Кое-как дотянув до вечера, решила принять снотворное и лечь спать. Идея не самая хорошая, потому что пить лекарства подобного рода мне не рекомендовалось, но лучше один раз нарушить запрет, чем все ночь ворочаться под одеялом и вести бесконечные мысленные диалоги с Мариной Ивановной. И надо же, именно в этот момент раздался звонок Алеши. Не успела я отозваться, как он без всяких предисловий напустился на меня:

― Ты зачем в больницу к бухгалтерше ходила?

― Когда? ― прикинулась я непонимающей, прекрасно зная, что это мне не поможет.

― Сегодня днем! И не строй из себя дурочку. Мне дочка Пастуховой звонила. Между прочим, вся так и заходилась от злости. Утверждала, что ты устроила в палате грандиозный скандал и довела её мать до сердечного приступа. Пациентку после твоего визита чуть не всем отделением откачивали. Грозилась подать на тебя жалобу. Еле уговорил девушку не пороть горячку и немного повременить. Сошлись на том, что я приложу все силы, чтобы оградить их от твоих происков.

― Придумывает она. Все было не так! ― выпалила я и тут же прикусила язык. Однако было уже поздно, Алеша вцепился в меня мертво:

― А как? Рассказывай, не стесняйся.

― Ну, пришла, посидела немного, поговорила с больной, да и пошла домой. Сам не знаешь, как это бывает?

― Как тебя охранник пропустил?

― А чего ему меня не пускать? Я, что, бомжиха или преступница? ― обиделась я.

Алеша обреченно вздохнул:

― Ясно, задурила мозги парню. Теперь ему от Быка по первое число влетит.

― Так его Бык приставил? С чего бы это?

Приятель пропустил вопрос мимо ушей и снова завел свою волынку:

― Настя, прислушайся к моим словам. Уймись! Отойди в сторону и не лезь в самое полымя. Пока тебе везло, но все может сложиться так, что тебя или пристукнут под горячую руку или ты окажешься главной подозреваемой. Прошу, завязывай со своей деятельностью.

Все это я сама себе уже не раз повторяла, слышать перепев собственных мыслей было не интересно, и я поспешно выпалила:

― Хорошо, хорошо. Все поняла. Следует сидеть тихо и не совать нос в чужие дела.

― Точно, ― облегченно вздохнул приятель.

Почувствовав, что он немного оттаял, я тут же спросила:

― Что связывает Инну с Быком?

― Ничего, имеющего к нам отношение. Так, юношеское знакомство. В школьные годы вместе посещали спортивную школу. Он занимался борьбой, она ходила в секцию легкой атлетики. По слухам, был в неё сильно влюблен и, похоже, это чувство не исчезло до сих пор. Он ведь так и не женился. Она обратилась к нему за помощью, и Боря с жаром принялся её оказывать.

― Какого рода помощью?

― Ей нужны были деньги на операцию. Он беспрекословно все оплатил. Кстати, и в истории со старшей Пастуховой он принимает деятельное участие. Организовал отдельную палату и даже охрану выставил. По слухам, собирается жениться на Инне после её возвращения из Швейцарии.

― Это все тебе сама Инна рассказала?

― Частично она, частично другие люди. Какая разница? Информация верная. Ну, договорились?

― Ты о чем?

― Не будешь больше заниматься самостоятельным расследованием?

― Не буду, ― пообещала я.

Я уже засыпала, когда снова раздался звонок. Преодолевая вязкую дрему и с трудом передвигая налитые свинцом ноги, я добрела до телефона и хриплым со сна голосом пробурчала:

― Слушаю.

Звонил Николай, которому видно не спалось, и он от нечего делать решил пообщаться со мной.

― Как дела?

― Нормально.

― А чего голос такой странный? Плакала?

― Спала, а ты меня разбудил. Между прочим, я и сейчас ещё сплю, поэтому быстро излагай, чего надо, и пойду досыпать. Я снотворное приняла.

― Да ничего особенного. Просто так звоню, ― растерялся приятель. Сижу тут, скучаю. Мысли всякие одолевают, вот и позвонил тебе. Думал, интересное что расскажешь.

― Расскажу! Меня вызывали на допрос. Подозревают в попытке отравления Марины Ивановны.

― Ну и?.. ― заинтересовался Николай.

― Всеми силами пыталась убедить их в своей непричастности, но есть реальный шанс превратиться в главную подозреваемую, ― сердито ответила я и положила трубку.

Все воскресенье я провалялась в кровати, не находя сил даже для того, чтобы выползти из неё и согреть себе чаю. На меня напала необычная для меня апатия. Не было желания ни вставать, ни умываться, ни кушать. Несколько раз делала усилие стряхнуть с себя сонливость, но каждый раз попытка оканчивалась неудачей и я снова впадала в дрему. В один из немногих моментов просветления в голову пришла мысль, что я заболела. Вяло подумала, что родственников у меня нет, ухаживать за мной некому, и вообще я никому не нужна. По щеке скатилась одинокая слезинка.

― Помру здесь в одиночестве и ни одна живая душа об этом не пожалеет, ― горько вздохнула я и опять задремала.

А на утро следующего дня проснулась, как ни странно, бодрой и совершенно здоровой.

В отличном настроении влетела в приемную и ещё в дверях услышала, как из хозяйского кабинета несется громкий голос Григория:

― Делайте, как приказываю. Ваши соображения меня не интересуют. У Вас есть конкретные обязанности, вот и выполняйте их. А думать предоставьте тому, кто поумней.

― Ты что тут делаешь? ― растерянно поинтересовалась я.

Гришка сурово посмотрел на меня и строго заметил:

― Опаздываешь. Рабочий день уже начался, а ты только являешься. Будешь продолжать в том же духе, уволю! Желающих занять твое место найдется достаточно!

Несправедливость упрека задела и я оскорбленно вспыхнула:

― До начала ещё десять минут! А уволить меня не в твоих силах. Здесь есть хозяин, ему и решать.

― Теперь хозяин я, ― торжественно изрек Гришка и, не удержавшись, расплылся в довольной улыбке.

― Как это? ― моргнула я.

― А так! ― возвестил Григорий, ― Николай пропал, а после него я самый старший в семье, значит и глава фирмы теперь я!

― Ты что несешь? ― прошептала я и по уже сложившейся привычке без сил упала на ближайший стул.

― Ничего не несу, правду говорю! Вчера Николай исчез. Возвращался вечером с работы и пропал. Из офиса выехал, а до дома не добрался. Машину нашли на шоссе в семи километрах от поста ГАИ. Стоит с распахнутыми дверями, на сидении кровь, в лобовом стекле дырки от пуль, а Кольки нету!

― Куда ж он делся? ― растерялась я.

― А неизвестно! Милиция всю ночь округу прочесывала, да без толку.

Рассказанная Гришкой история выглядела совершенно невероятно и рождала тьму вопросов, но задать их я не успела: в кабинет вихрем влетела разгневанная Татьяна.

― Что это ты тут расселся? ― с порога выпалила она, меча в родственника свирепые взгляды.

Позади неё безмолвной тенью маячил Михаил.

― Что это ты тут расселся, я тебя спрашиваю, ― повторила Татьяна, твердой поступью приближаясь к столу за которым затаился новый хозяин.

При её появлении Григорий явно струхнул и даже отодвинулся от греха подальше к стеночке. Однако быстро опомнился и бросился в бой:

― Кольки нет, и я принял управление на себя. Бизнес не должен страдать от того, что случилась беда. Как самый старший в семье, теперь я глава всему.

― Ой, ой, ой, насмешил! Глава семьи нашелся! ― деланно захохотала Татьяна, потом неожиданно оборвала смех и резко объявила: Нет никакого главы семьи! Так и заруби на своем курносом носу. И ты и мы ― одинаковые наследники и имеем равные права. Не надейся, что все подгребешь под себя и будешь самолично заправлять. Не выйдет! Я тебе этого не позволю!

― Да кто ты такая? ― возмутился Григорий. ― Ты чего расходилась? Оженила на себе нашего лопуха, нарожала ему детей и думаешь, приобрела какие-то права? Да ты никто! Пустое место! Тьфу! Хочешь фирму получить? А это видела?

Он сложил короткие пальцы во внушительный кукиши и потряс им перед лицом остолбеневшей женщины.

― Это я пустое место? ― выдохнула она. ― Ну, это ты глубоко заблуждаешься! Да я тебя по судам затаскаю! Я тебя догола раздену и в одних подштанниках по свету пущу! И тогда посмотрим, будет ли с тобой водиться твоя Ниночка!

У Григория отпала челюсть, а Татьяна торжествующе захохотала:

― Что, съел? Думал, никто не знает про твои шашни с этой городской шалавой? Думаешь, никому неизвестно, как ты на неё денежки просаживал, по ресторанам водил? Ошибаешься, милок! Люди все видят. Между прочим, где лес за который ты немыслимые бабки отвалил? Накрылся медным тазом? Так оно и понятно! Фирма-то Нинке-шалаве принадлежит! Вот вы с ней сговорились и кинули на пару старшего братца. Только со мной этот номер у тебя не пройдет. Ты наши кровные у своей крали заберешь и назад в зубах принесешь. Сюда положишь!

Она с силой хлопнула ладонью по столу, указывая точное место, куда следует класть украденные деньги.

Григорий сидел с выпученными глазами и хватал воздух ртом, а Татьяна продолжала наступать:

― И не надейся, что удастся отвертеться. Мне про тебя такое известно, что и за решетку загреметь не долго. Это Николай по доброте душевной смотрел на твои выходки сквозь пальцы, а я тебя за мошенничество и воровство быстро под статью подведу. И мне плевать, что ты родственник.

Она перевела дух и уже спокойнее продолжала:

― Николай тебя из нищеты вытащил, а ты ему пакостил исподтишка. Воровал по мелочи, да Нинке своей таскал. А теперь, когда брата не стало, решил все, что семье принадлежит, ей отдать? Ничего у тебя не получится! Не на ту напал! Не позволю!

Григорий не выдержал, выскочил из-за стола и, брызжа слюной, в лицо невестке, заорал:

― Да ты на себя посмотри! Кто ты есть? Медсестра! Только и умеешь, что судно за больными выносить. Шлялась, блудила, пока нашего недоумка не подцепила.

Услышав такое, Михаил сделал шаг вперед и собрался врезать любимому братцу в челюсть, но Татьяна остановила его:

― Не трогай, Миша. Пускай выскажется.

Мишка покорно отступил назад и снова замер у стены на манер восковой фигуры, а Гришка продолжал разоряться:

― Рассчитывала хорошо пожить? А как иначе при таком-то крутом брате? Только просчиталась ты, Танечка! Не очень-то он вам денег и отсыпал. Ни квартиры, ни машины не подарил, даже мебель в материном доме не поменял. Как стояли там продавленный диван и покосившийся буфет, так и продолжают стоять. Тошно тебе от всего этого было, а? Думаешь, не заметно было, как ты от зависти к Ритке кисла? Потому и шпионила, вынюхивала все вокруг, да к Кольке бегала докладывать. Подлизывалась, хорошей быть хотела! А все зря! Денег от этого больше не обламывалось! А теперь Кольки не стало, и ты решила, что наступил твой звёздный час? В наследницы себя записала? Тоже мне, наследница выискалась! Кто ты нам? Что ты в бизнесе понимаешь?

― Что тут за шум? ― раздался спокойный голос.

Крик разом смолк, и все головы повернулись в сторону двери. На пороге стояла одетая с головы до ног в черное Маргарита.

― Что вы все делаете в этом кабинет? ― строго спросила она.

― Вот, новый хозяин фирмы выискался, ― Татьяна обвиняюще ткнула пальцем в сторону Григория.

Колькина жена перевела взгляд на среднего брата и тихим голосом объявила:

― Хозяйка всему я!

Повисла гробовая тишина, Татьяна оправилась первой, сделала шаг вперед и язвительно спросила:

― Что-о? Ты хозяйка? С какой это радости?

― Я Колина жена, а значит все, что у него было, теперь принадлежит мне, ― твердо сказала Рита.

― Кем ты ему была?! Женой? Ха-ха! Да вы даже расписаны не были! Ты не жена была, а со-жи-тель-ни-ца! Чувствуешь разницу? А если б Николай не погиб, ты б в скором времени даже ею не числилась. Без копейки в кармане на улице бы оказалась. Он же тебя выгонять собирался.

― Что такое ты говоришь? ― остолбенела Маргарита.

― Что есть, то и говорю! Присосалась, как пиявка, денежками пользовалась, а сама любовника за его спиной имела.

Рита побледнела и судорожно всхлипнула, а Татьяна победно воскликнула:

― Что, не нравится, когда правду в лицо говорят? А он, между прочим, знал о твоих шашнях с Чертковым! И лично мне говорил, что разъехаться с тобой хочет.

― Неправда! ― выкрикнула Маргарита, трясущимися руками открыла сумочку и вытащила лист бумаги. ― Неправда, он очень хорошо ко мне относился, заботился обо мне. Даже завещание на меня написал.

«Ого, уже и завещание на свет появилось. Как интересно!» ― подумала я, сидя всеми забытая в сторонке.

Маргарита помахала в воздухе сложенным вчетверо листком. Появление столь важного документа привело собравшихся в шоковое состояние. В кабинете наступила тишина. Первой опомнилась Татьяна, проворно выхватила листок из рук Колькиной жены и нервно развернула его. Пробежав глазами содержание, озабоченно прошептала:

― Действительно, все ей оставлено и подпись Колина.

― Что там конкретно написано? ― нетерпеливо спросил Григорий.

Татьяна тяжело глянула на него и объявила:

― Он назвал её своей единственной наследницей, и все имущество оставил ей.

Гришка тихо хрюкнул и обмяк. У него был вид человека, неожиданно потерявшего под ногами твердую почву. Татьяна была сделана из другого теста и сразу сдаваться не собиралась.

― В любом случае ты не можешь стать единственной наследницей всего имущества, ― упрямо заявила она.

― Это почему же? У меня есть документ, ― Рита кивком указала на листок в руках Татьяны.

― Ты упустила из виду, что существуют и другие претенденты.

― Имеешь в виду себя?

― Семья ― это особый разговор, к нему мы вернемся позднее. Ты забыла о компаньонах. Их родственники тоже потребуют свою долю.

― У Степана никого не было, да ему ничего и не причитается. Он пришел на фирму с пустыми руками. Выполнял определенную работу и по договоренности получал свою долю с прибыли, ― подал голос молчавший до того Михаил и от неожиданности, что он вдруг заговорил да ещё так гладко и складно, все удивленно посмотрели в его сторону.

― Откуда ты знаешь? ― прохрипел Григорий.

― Мне Коля все объяснил, ― спокойно отозвался Мишка.

― У Тихомирова осталась жена и дети. Они наверняка потребуют вернуть им долю наследства, которая числилась за Андреем. Придется отдать, потому что имеют все права, ― опасливо заметил Григорий.

― Ничего они не имеют. В учредительных документах черным по белому записано, что в случае смерти одного из владельцев имущество фирмы не делится, а полностью переходит к его компаньону. Семье выплачивается компенсация, ― оборвал его причитания младший брат.

― Тихомирова и Степана убили, их доля автоматически перешла к моему мужу, а после гибели Коли в соответствии с его волей все принадлежит мне. Я консультировалась с юристом, он заверил, что мои права неоспоримы, ― вмешалась Рита.

― Ишь, какая шустрая! Николай только вчера исчез, а она уже к юристу успела сбегать, ― недобро процедил Михаил. ― Говоришь, неоспоримые у тебя права? А я вот в них сомневаюсь. Не мог брат все тебе оставить. Ну-ка, дай мне эту бумажку!

Он выхватил из рук жены завещание и решительным шагом направился к окну. Вся компания растерянно потянулась следом.

Михаил поднес листок к свету и принялся его внимательно рассматривать, попутно комментируя вслух:

― Текст на компьютере набран. Странно, что Николай от руки не написал. Не любил он компьютер.

Ответом ему было молчание и заинтригованные взгляды.

Михаил поднял лист на уровень глаз и стал пристально разглядывать его на свет.

― Ага, так я знал! ― торжествующе воскликнул он.

― Что там? ― разом выдохнули окружающие.

― А подпись-то липовая. Смотрите сюда. Видите? След от карандаша. Знаем мы такие номера! Проходили! Берется документ с настоящей подписью, поверх него накладывается чистый лист и на просвет обводится карандашом. Вот и готова подпись, ― азартно объяснял Мишка.

Вся компания, кроме Риты, сдвинула головы в попытке разглядеть улики своими глазами.

― А печать? С печатью что? ― нетерпеливо спросила Татьяна. ― Печать вроде нормальная.

― Ну и что? Сейчас печать ― не проблема! Пошел в шарашкину контору, отсчитал бабки и тебе любую за день изготовят, ― возразил Григорий, азартно сверкая глазами.

― Точно! ― с готовностью согласился Михаил.

― Вы что городите? Бумага настоящая, нотариусом заверенная, ― возмутилась Рита.

― А вот это мы сейчас проверим, ― торжествующе воскликнула Татьяна и кинулась к телефону.

― Лев Иосифович, добрый день. Татьяна Сипягина беспокоит. Как здоровье, как внуки? Все нормально? И слава Богу! Лев Иосифович, вы уже в курсе, какая беда у нас приключилась? Ну, правильно, город маленький, слухи разносятся быстро. Да, да, ужас, что творится. Лев Иосифович, у меня просьба. Нет, даже не просьба, вопрос. Нам нужно знать, оставил ли Николай завещание. Сами понимаете фирма крупная, вопросы руководства и все остальное... Да, да, именно так! Вы лично занимались этим вопросом? Ну, это и понятно! Вы лучший в городе. И кому все завещано, если не секрет? Секрет? Ну, Лев Иосифович, какой вы вредный! Ах, да причем здесь эти формальности? Я вас по-дружески спрашиваю. Должны же мы знать, кто из нас теперь глава фирмы. Вот тут Рита стоит, переживает.

Татьяна слушала, что обстоятельно вещал по телефону юрист, и медленно темнела лицом. Окружающие тревожно следили за ней, боясь проронить слово. Дослушав до конца, она пропела медовым голосом:

― Спасибо, Лев Иосифович. Всего вам доброго. Привет супруге.

После этого с силой швырнула трубку на рычаг и с чувством констатировала:

― Старый козел!

― Что? Что там? Что он сказал? ― разом загалдела истомленная неопределенностью родня.

― Ничего хорошего, ― огрызнулась Татьяна. ― Николай действительно составил завещание. Причем совсем недавно. Этот старый маразматик самолично его заверял.

― Кому все оставлено?

― Не знаю. Он отказался этот вопрос обсуждать. Твердил, что справки о содержании завещания выдаются только после смерти наследодателя. Факт гибели Николая пока официально не установлен, поэтому он ничего сообщить не может. Кретин упрямый!

― Значит, пока будет тянуться эта бодяга с поисками, Ритка считается хозяйкой? ― возмутился Григорий.

― Еще чего! Лев Иосифович хоть и упрямец, но не дурак. Ссориться с нами не хочет. Дело ведь по-всякому повернуться может. Намекнул, что имущество оставлено не нам с вами и уж точно не Маргарите. Фамилии наследника не назвал, но сказал, что лично он, Лев Иосифович, таким решением был озадачен. Между прочим, старый лис не удержался и поинтересовался у Николаши, чем обусловлен его поступок, а тот в ответ только усмехнулся. Ясно?

Какое-то время родня переваривала услышанное, потом загалдела в разнобой:

― Как это не нам? А кому? Совсем постороннему? Он умом тронулся? А мы? Мы как же? А чужак откуда взялся?

― С этим мы ещё разберемся. Пусть только явится. Мы ему покажем, как на наше добро рот разевать. И никакое завещание не поможет, но это потом. Сейчас надо с Маргаритой разобраться, ― весомо объявила Татьяна и развернулась в сторону притихшей невестки.

― Обобрать нас хотела? Липовое завещание состряпала и думала пройдет? ― грозно спросила она.

Татьянин выпад послужили сигналом для обоих братьев и они, перебивая друг друга, накинулись с упреками на невестку. Та, как могла отбивалась от наседающих родственников, однако на их стороне было численное превосходство, подкрепленное праведным гневом и держать оборону сразу против трех ей было трудно. Когда же в запале ссоры Гришка стал трясти невестку за плечи, я поняла, что пора вмешаться.

― Эй, что-то вы расходились, ― подала я голос из своего угла.

Они забыли о моем присутствии, и окрик застал их врасплох. Григорий оставил Риту в покое, и вся компания, как один, дружно посмотрела в мою сторону.

― Она обобрать нас решила, ― азартно выкрикнул Гришка, раскрасневшийся не то от переполнявших его чувств, не то от потасовки.

― Может и так. Только это не повод для рукоприкладства, ― мягко попеняла я ему.

― Да я её собственными руками удавлю, ― пообещала Татьяна, яростно сверкая глазами.

― И сядешь за убийство, а у тебя двое маленьких детей. А тут ещё у Мишки есть шанс загреметь в тюрьму. Кто их тогда кормит будет? укоризненно покачала я головой.

― С какой это радости он туда загремит? ― моментально взъерошилась Татьяна.

― Эта радость есть у каждого из вас. Вы очень удачно скрывали от милиции ваши маленькие шалости, но ведь она они может и узнать? ― лучезарно улыбнулась я.

― Мне кажется, история с портфелем очень даже может их заинтересовать. Правда, Гриша? ― дружески кивнула моментально спавшему с лица Григорию.

Потом посмотрела в сторону Михаила:

― А то, что практически в момент убийства ты, Миша, находился в коридоре, в нескольких шагах от злополучного окна, на мой взгляд, выглядит интригующе. Согласен, Мишаня?

Татьяна сердито фыркнула, и я моментально развернулась в её сторону:

― И на тебя Таня тоже можно что-то нарыть. Вот, например, Марину Ивановну пытались отравить настойкой какой-то ядовитой травы. Обычный человек и не подозревает о её существовании, а квалифицированная медсестра вполне может знать. Как думаешь?

― Шантажистка! ― выпалила Татьяна.

― Но не убийца и это уже хорошо! ― погрозила я ей пальцем, потом подхватила обалдевшую Маргариту под руку и сказала:

― Пойдем, Рита. Поговорить надо.

Уходить нам не пришлось. Разгневанная Татьяна первой вылетела из кабинета, не забыв в знак протеста громко хлобыснуть дверью. За ней, хоть и не с такой помпой, нас покинули братья Сипягины.

― Ну вот и чудненько, ― удовлетворенно промолвила я. ― Усаживайся поудобнее и рассказывай. Так как там на самом деле все обстояло с этим завещанием?

― Ты осуждаешь меня? Пойми, у меня не было выхода. Должна же я была о себе позаботиться! Ведь мне скоро сорок, а ничего, кроме развалившегося дома в деревне, у меня нет. Разве это справедливо? И специальности у меня нет. Ради Николая я уволилась из музыкальной школы, все забросила. А если б и не забросила? Думаешь, в этом городе большой спрос на учителей музыки?

Я не успела ответить, в приемной зазвенел телефон. Звонил Баринов и в приказном порядке попросил не медля прибыть к нему.

― Но я же на службе, ― попробовала возразить я.

― Могу прислать наряд, он доставит вас сюда насильственным путем, ― сердито оборвал меня Константин.

― Не стоит. Сама приду, ― мрачно пообещала я.

― Что случилось? ― спросила Маргарита, тревожно заглядывая мне в глаза.

― На допрос вызывают.

― Ой! ― слабо пискнула она.

Я задумчиво глянула на нее:

― Вот что, Рита... У тебя есть близкая подруга или родственница, желательно с мужем и большим количеством домочадцев?

― Есть, конечно. А почему ты спрашиваешь? ― растерялась Рита.

― Поезжай к ней и сиди там безвылазно. А об этом завещании забудь, иначе наживешь с ним неприятностей.

― Считаешь, я должна отказаться от всех претензий на наследство? А на что жить буду?

Я тяжело вздохнула:

― О наследстве говорить пока рано. На сегодняшний день нет никакого наследства. Понимаешь? Сейчас ищут Николая... или его труп. Пока не будет официально установлен факт смерти, о наследстве вести речь смысла не имеет.

― Если даже они найдут его... живого... Для меня все равно все кончено. Он узнал про Виталия и теперь выгонит меня. Куда я пойду?

Маргарита беззвучно заплакала.

Я осторожно погладила её по плечу:

― Ну, что ты ревешь? Все не так плохо. Если даже вы с Николаем расстанетесь, он выделит тебе содержание. Вы в течение нескольких лет вели совместное хозяйство, а значит, ты имеешь право на часть имущества. И, если даже ничего не получишь, все не безнадежно. У тебя есть человек, которого ты любишь, и который любит тебя. Неужели, этого мало? Неужели, вдвоем не заработаете себе на кусок хлеба?

― Ты очень добрая! Как я могла верить всем этим россказням о тебе? подняла на меня заплаканные глаза Рита.

― Я не добрая, я обыкновенная, ― вздохнула я в ответ.

Распрямив спину и сложив руки на коленях, я сидела напротив Баринова и внимательно слушала. Встреча проходила в официальной и совсем не дружественной обстановке. Что он очень раздражен, я успела понять, едва переступила порог кабинета. Сухо поздоровавшись и небрежным взмахом указав на свободный стул, тут же отрывисто спросил:

― В курсе, что ваш шеф исчез в минувшее воскресенье?

― Да, ― кивнула я.

― Вам известны подробности происшедшего?

― Нет.

Скучным голосом, будто зачитывая по памяти текст протокола, Баринов начал излагать:

― Сипягин уехал с работы в 21.00, а в 21. 40 его «Волга» была замечена в семи километрах от города возвращающейся домой пожилой супружеской парой. Их заинтриговала съехавшая в кювет машина, рядом с которой никого не было. Останавливаться они побоялись, доехали до ближайшего поста ГАИ и там сообщили о странном автомобиле.

На место происшествия выехали сначала сотрудники дорожно-патрульной службы. После обнаружения следов крови в салоне "Волги" и пулевых отверстий в лобовом стекле была вызвана оперативная бригада. Поиски Вашего начальника велись всю ночь, но положительных результатов не дали.

Я слушала Баринова, а в голове вертелась одна и та же мысль:

― Бедный Николай! Он был прав, считая себя следующим в очереди на убийство. А я, дура, не отнеслась к его словам с достаточной серьезностью, думала, он просто паникует.

― Можете ли вы что-либо сообщить по данному происшествию? ― донесся до меня голос Константина.

― Ничего, ― качнула я головой.

Он цепко глянул мне в лицо и с неприятной усмешкой заметил:

― Создается впечатление, что вы не удивлены и не потрясены происшедшим. А ведь исчез ваш патрон и благодетель! Возможно, даже он мертв! Неужели, гибель друга детства не взволновала вас?

― Мои чувства касаются только меня, и сообщать вам о них я не обязана. Или в законе есть особая статья на этот счет? ― выпалила я, уязвленная его непонятной мне недоброжелательностью.

Баринов пропустил дерзость мимо ушей и невозмутимо поинтересовался:

― Чем вы занимались в воскресенье вечером?

― Спала.

― Кто может это подтвердить?

― Никто. Я сплю одна.

― Как вы докажете, что говорите правду?

― Не собираюсь ничего доказывать. По закону, доказывать должны вы. И вообще, черт возьми, что происходит? В чем меня подозревают и почему я должна оправдываться?

Не говоря ни слова, он открыл ящик своего стола, вытащил кусок голубого шелка и положил передо мной:

― Вам знаком этот предмет?

― Я могу посмотреть поближе?

― Конечно.

Я взяла в руки ткань, развернула во всю длину и кивнула:

― Знаком.

― Отлично! ― неизвестно чему обрадовался Константин. ― Где и при каких обстоятельствах вы его видели?

― Видела у Нины Ереминой. Не так давно, но точную дату сказать затруднюсь.

― Значит вы утверждаете, что эта вещь принадлежит Ереминой. Я правильно понял?

― Неправильно. Этого я не утверждаю.

― Разве? Но ведь только что вы сказали, что видели этот шарф у Ереминой.

― Совершенно верно. Именно так и сказала, но не утверждала, что он ей принадлежит. Этого я не знаю. Может Нина его у подруги одолжила. На время.

― Иронизируете? ― хмыкнул Баринов.

― Нет. Стараюсь как можно точнее ответить на поставленный вопрос.

― Прекрасно. Будем надеяться, что и на остальные вопросы вы ответите с той же педантичностью.

Я молча кивнула.

― В таком случае, что вы скажете на утверждение некоторых свидетелей, что этот шарф принадлежит вам?

― Они ошибаются. Шарф не мой, ― сухо обронила я.

― Несколько ваших коллег заявляют, что неоднократно видели его у вас. Как вы это объясните?

― Они ошибаются. Шарф не мой, ― упрямо повторила я.

― Можете доказать?

― Почему я должна доказывать?

― Это в ваших интересах.

Не отрывая глаз от лежащего передо мной куска ткани, я монотонно забубнила:

― Этот шарф действительно похож на мой. Но только потому, что оба они куплены в одном магазине. В Москве, в салоне Карины Саркисян. Карина модельер, вещи у неё штучные и потому дорогие. Свои шелковые платки и шарфы она расписывает вручную. Фактически, её успех начался именно с этих голубых кусков шелка с таким необычным рисунком. В настоящее время Карина в большой моде, а эти шарфы в голубой гамме стали её визитной карточкой.

Я осторожно прикоснулась к нежному шелку:

― Он действительно похож на мой, но только на первый взгляд. На самом деле шарфы разнятся узорами.

― Это только слова, а нужны доказательства.

Не говоря ни слова, я открыла сумочку, достала свой шарф и показала Баринову:

― Видите? Голубой цвет, растительный орнамент. Вроде бы одинаковые, но так только кажется. Каждый шарф уникален.

― Согласен, они похожи. Однако это ничего не доказывает. Вы могли купить не один, а два шарфа, раз уж вам так нравятся вещи этой Карины.

― Считаете, оба они принадлежат мне? ― усмехнулась я и ткнула пальцем в уголок своего шарфа:

― Смотрите. Тут вышита буква «А», что означает «Анастасия», а на вашем имеется буква «Н». Вот она! Что, без сомнения, означает «Нина». На всех вещах своих постоянных клиентов Карина вышивает их инициалы. Это фишка её фирмы. Кроме того, как в солидных модных салонах, у неё на заказчиков заведены персональные карточки. Не на всех, конечно, а только на тех, кто регулярно шьет у неё одежду. В карточке фиксируются не только параметры фигуры клиента, но и его приобретения. Позвоните в Москву и Вам скажут, что именно я покупала в этом салоне.

― Обязательно позвоню.

― Могу я задать вопрос?

― Пожалуйста.

― Какая связь между исчезновением Сипягина и этим шарфом?

― Шарф был найден рядом с машиной на месте происшествия.

Тут только до меня в полной мере дошло, в какой серьезный переплет я попала. От открывшихся передо мной грустных перспектив я похолодела, но так как молчание в этой ситуации было равнозначно признанию вины, то я ринулась в бой.

― Считаете, я была там и потеряла этот шарф? Подозреваете меня в причастности к покушению на Николая? ― с возмущением спросила я.

― Подозреваю. И не только в этом. Сдается мне, что жертвами ваших далеко идущих планов стал не только сам Сипягин, но и его компаньоны.

― Да как вы смеете... Это же чушь... бред пьяного ежика...

― Зря возмущаетесь. Я не просто так говорю. У меня на ваш счет припасена одна очень симпатичная версия, ― благодушно попенял мне Баринов.

― Может поделитесь? ― прищурилась я.

― Извольте, ― охотно откликнулся он.

Поставил локти на стол, оперся подбородком о сплетенные пальцы и мечтательно сказал:

― Начнем с самого начала. С вашего неожиданного приезда сюда. Причину своего возвращение в родной город после многолетнего отсутствия вы очень неохотно и крайне немногословно объясняли любопытствующим размолвкой с мужем. Возможно, так оно и было на самом деле, но ведь могло быть и иначе?

Он весело глянул на меня, явно довольный собой и своей сообразительностью.

― Да? Как же именно? ― холодно поинтересовалась я.

― В Москве вы встретились с вашим бывшим женихом, а ныне преуспевающим бизнесменом, Сипягиным. Была ли эта встреча случайной или он специально разыскал вас, не знаю. По большому счету это для нас особого значения и не имеет.

― Чушь! Этого не было, и быть не могло! ― прервала его я.

― Отчего же? Сипягин неоднократно в течение года выезжал в столицу. Это подтверждают его сотрудники.

― Может и выезжал, но мы не встречались. Николай был на меня обижен, мы не поддерживали отношений, с чего бы ему искать со мной встречи?

― То, что чувства господина Сипягина к вам остались такими же пылкими, как в юности, единодушно утверждают все свидетели. Говорят, он долго не находил спутницу жизни только потому, что не мог забыть вас. Но и потом его личная жизнь сложилась не очень счастливо, потому что свою избранницу он буквально изводил разговорами о вас и ваших с ним отношениях.

― Не было никаких отношений, ― отрезала я.

― Имеется в виду ваша дружба в детские и школьные годы, ― с тонкой улыбкой обронил Баринов, в ответ я мрачно кивнула. - Учитывая все, сказанное выше, можно предположить, что оказавшись в Москве он не выдержал и разыскал вас.

― Да не могло этого быть! Повторяю, мы были в ссоре, он считал меня предательницей, я была на него разобижена. Если б даже Николай узнал мой номер телефона в Москве и позвонил, встречаться с ним я бы категорически отказалась.

― В Москве встречаться отказались бы, а тут не только встречались, но и работать к нему пошли. Не логично, вам не кажется?

Я промолчала, а Баринов с удовлетворением продолжал:

― А я сторонник логики. Поэтому считаю, что в Москве вы с Сипягиным виделись. Тем более что слухи об этом упорно циркулируют среди людей, близких к Николаю Яковлевичу. Согласитесь, не просто так все в один голос утверждают, что встреча была.

― Наглая ложь! ― не выдержала и сорвалась я.

Он пропустил мой вопль мимо ушей.

― Сипягин увидел вас после долгого перерыва, и старые чувства вспыхнули с новой силой. Ваш бывший поклонник был человеком решительным, он незамедлительно объяснился Вам в любви и предложил уехать с ним. Думаю, вы сначала не соглашались, но он не отступал, уговаривал, сулил золотые горы и даже, в доказательство серьезности своих намерений, обещал составить на вас завещание.

Вы приезжаете, Сипягин счастлив и, чтобы иметь возможность лицезреть вас весь день, берет к себе личным помощником. Ради этого он с молниеносной быстротой убирает с этого места очень знающего и толкового сотрудника.

С точки зрения Сипягина все сложилось прекрасно. Вы опять рядом с ним, он собирается оставить свою гражданскую жену и связать свою жизнь с вами. Ему будущее видится в розовом свете, чего, однако, не скажешь о вас. Если о Сипягине все окружающие единодушно утверждают, что он был влюблен и не считал нужным это скрывать, то о вас такого не говорят. И в этом нет ничего удивительного, ведь решающую роль в вашем возвращении сюда сыграла не любовь, а обещанное завещание.

Однако Сипягин был мужчина крепкий, такой мог прожить ещё не один десяток лет, а в этом случае завещание становилось просто листком бумаги. Поэтому, вы решили не ждать милости от судьбы и взялись за её устройство лично. Зная о записанном в учредительных документах условии, вы планируете сначала разделаться с компаньонами Сипягина, а потом уж убрать его самого. Между прочим, во всех трех случаях был использован один и тот же пистолет.

― Оказавшись на дне рождения, вы выходите в туалет, видите во дворе Щапова и стреляете в него через распахнутое окно.

― Вот так вот прямо, не раздумывая выхватываю припрятанный на себе пистолет и стреляю, ― ехидно уточнила я.

― Именно так. Насколько я понял, вы человек импульсивный, рисковый и не склонный к скрупулезному планированию.

― А оружие у меня откуда? ― поинтересовалась я.

― Ну, учитывая род занятий вашего мужа, раздобыть незасвеченный пистолет для вас не проблема, ― отмахнулся он и продолжал: ― Начинается следствие. Вам, как непосредственному участнику, хочется быть в курсе расследования, и вы вспоминаете о другом своем приятеле-Алексее Качанове.

― Полный бред.

― Не скажите, ― покачал он головой. ― Если б я вам тогда поверил, это был бы очень удачный ход.

― Если следовать вашей логике, то и Тихомирова я убила, ― высказала я догадку, которая напрашивалась сама собой.

― Выходит, что так, ― улыбнулся Баринов.

― А его я как? Если не изменяет память, тело нашли в карьере за городом. Поделитесь предположениями, как я его умудрилась убить?

― С удовольствием. Вечером, незадолго до отъезда в командировку, Тихомирову был звонок. К телефону подошел сам хозяин, разговор был коротким, о чем шла речь никто из домочадцев не прислушивался. Но, кажется, Тихомиров договаривался о встрече. Допустим, звонили Вы. Согласитесь, доверенному лицу Сипягина придумать повод для встречи труда не представляло.

― По-вашему, я назначила ему свидание в городе, убила и раскатывала по улицам с трупом? Очевидный бред!

― А кто говорит о городе? Это могло быть и на окраине, и за окружной дорогой. Вы сели к нему, после минутного разговора выхватили пистолет и выстрелили. Ну, а потом отогнали машину в карьер и бросили её там вместе с телом.

― Да у меня даже прав нет.

― Отсутствие водительских документов не означает неумение водить машину. У нас половина страны ездит по покупным правам, а другая половина ― даже без оных.

Я тяжело вздохнула:

― Ну, хорошо. Допустим, я, воспользовавшись моментом неожиданности, застрелила Щапова и Тихомирова. Но как я справилась с Сипягиным? Ведь ни он сам, ни его тело на месте происшествия не найдено. Значит, я или утащила его, уже мертвого, на себе или силой заставила пойти со мной в ближайший лесок и там пристрелила. Вам это представляется реальным?

― А я и не говорил, что вы действовали в одиночку. У вас наверняка есть сообщник. Например, преданный любовник или муж, на худой конец.

― А муж чем не угодил, что вы его в таком неприглядном свете выставляете? Что это за муж, который мирится с тем, что жена крутит роман с другим человеком? ― возмутилась я.

― Некоторые мужья ради денег и не на такие жертвы идут, ― философски заметил Константин.

― Только не мой!

― Не буду спорить, не знаком. И потом, я ничего не утверждаю. Все это не более чем размышления на тему.

― Короче, все это лишь домыслы. Доказательств у вас нет.

― Были бы факты, а ещё лучше пистолет с вашими «пальчиками», вы бы у меня уже в тюрьме сидели, ― устало огрызнулся Баринов.

― Значит, я могу идти?

― Идите. Пока. Но из города отлучаться вам запрещено.

Я ступила под прохладные своды бывшего Дворца пионером и не глядя на разомлевшего после сытного обеда охранника быстрым шагом пошла в сторону своего кабинета.

Он очнулся от дремы и торопливо крикнул мне в спину:

― Анастасия Аркадьевна. Минуточку. Приемная заперта.

― Заперта? Почему? ― притормозила я бег.

― Так Татьяна лично закрыла и ключ с собой забрала. Сказала, хозяина нет, а Вы здесь больше не работаете, ― смущенно пояснил охранник.

Услышав такое, я, издерганная разговором с Бариновым, совершенно рассвирепела.

― Где она? ― рыкнула я.

― У себя, наверное.

Я круто развернулась на каблуках и, твердо печатая шаг, направилась в сторону Татьяниного кабинета. Внутри меня все клокотало от ярости и попадись мне в этот момент Татьяна под руку, ей бы не поздоровилось.

Я уже собиралась свернуть в боковой коридор, как сзади окликнули:

― Анастасия Аркадьевна, подождите, пожалуйста.

Оглянулась и увидела, как от лестницы ко мне спешит подруга Инны. Та самая, что трудилась вместе с ней в бухгалтерии и рассказывала про лечение в Швейцарии.

Подбежав, девушка с улыбкой протянула мне уже знакомый голубой конверт с надписью «Сипягину. Н. Я. Лично. Не вскрывать».

― Откуда это у вас? ― хмуро поинтересовалась я.

Она не ожидала такого приема, смешалась и смущенно пояснила:

― В столе у Марины Ивановны нашла. Полезла за бланками, а он там лежит среди бумаг. Наверное, она его на вахте случайно прихватила, а отдать забыла.

― Спасибо, ― буркнула я ничего не понимающей девушке и заспешила прочь.

Завернув за угол коридора и скрывшись таким образом от бдительных очей охранника, не раздумывая и без всяких церемоний надорвала конверт. В нем лежал один листок бумаги с коротким, набранным на комьюторе текстом: «Ваша жена продолжает водить шашни с Чертковым. Вчера опять ждала его после работы на углу Малой Рязанской и Школьной. Доброжелательница».

Я сунула анонимку в сумку и толкнула дверь в кабинет Татьяны. Со злости не рассчитала силы, створка распахнулась во всю ширь и грохнула о деревянную обшивку стены. Шумное водворение в комнату меня не смутило: я намеревалась потребовать объяснений у хозяйки кабинета, а в этом случае хорошее звуковое сопровождение не помеха. К сожалению, Татьяна отсутствовала, и излить клокотавший гнев было не на кого.

― Ну что ж, подождем, ― процедила я, усаживаясь в хозяйское кресло.

От нечего делать выдвинула верхний ящик письменного стола и принялась небрежно перебирать хранящиеся в нем канцелярские мелочи.

― Что это ты тут делаешь? ― раздался возмущенный вопль.

Это Татьяна, войдя в комнату и обнаружив меня на своем месте, зашлась от ярости так, что даже лицом побелела. Реакция меня порадовала, и я небрежно проронила:

― Тебя жду. Мне нужен ключ от кабинета.

Конечно, вела я себя не очень красиво. Но она первая объявила мне войну, а война пощады не знает. К чему стремилась-на то и напоролась.

Татьяна побледнела ещё сильней, поджала тонкие губы и с нескрываемым злорадством выпалила:

― Еще чего! Ты у нас больше не работаешь. Уволена с сегодняшнего дня.

― Да ну? Как интересно! А по закону меня должны предупредить об увольнении заблаговременно. Так что, пару недель я у вас еще, пожалуй, поработаю, ― насмешливо ухмыльнулась я.

― Перетопчешься. Пожировала за наш счет и хватит! ― отрезала она.

― Как знаешь! Только ведь я подам на вас в суд за незаконное увольнение и ещё иск за моральный ущерб вчиню. Уверяю, мало не покажется.

― Нахалка, пользовалась тем, что Николай млел от твоей мордашки. Семейные деньги на ветер пускал, дурак. Лучше бы на племянников их потратил. Ну, теперь все по-другому будет! Николая нет, а мы с тобой церемониться не станем.

Мне уже наскучило дразнить её, и я устало произнесла:

― Ну что за люди? Еще неизвестно, жив ли Николай, погиб ли, а вы уже его деньги с пеной у рта делите. Не семейка, а клубок змей. Ты от зависти и жадности ядом исходишь, Григорий на чем не попадя дурит брата, лишь бы копейку урвать. Михаил мелким воровством промышляет и по кабинетам из столов деньги таскает.

На упреки в свой адрес Татьяна внимания не обратила, а вот за мужа обиделась:

― Ничего Миша не воровал!

― Нет, конечно! Ночью дверь в чужой кабинет он случайно взломал и деньга в руки взял по ошибке. Разве ж я не понимаю?

― Да не нужны ему были эти деньги! Он кассету искал! У Степана была перепрятана кассета и он ею шантажировал...

― Закрой рот, ― грубо оборвал её Михаил, неожиданно возникший на пороге.

Татьяна в испуге замолчала.

― А ты собирайся и чтоб духу твоего здесь не было, ― приказал он мне.

― Дайте ключ от приемной. Мне нужно свои вещи забрать.

Татьяна вопросительно глянула на мужа, тот кивнул, и она покорно протянула мне ключ.

Покидав в сумку свои незамысловатые пожитки, я оглядела комнату и усмехнулась:

― Ну, вот и кончилась моя служба. Денег не заработала, а неприятностей нажила! Ну да ладно, что не делается ― все к лучшему!

Тряхнув головой, придвинула телефон и набрала номер больницы. В следующую минуту мне откликнулся бодрый голос Марины Ивановны:

― Алле, слушаю.

― Анастасия беспокоит. Спешу сообщить, что прочитала ваше последнее письмо и получила огромное наслаждение, ― промурлыкала я.

― Какое ещё письмо? ― насторожилась бухгалтерша.

― То, что вы приготовили для Николая и не успели подбросить. Покушение помешало. Честно говорю-восхищена! Простая анонимка, а какой слог, какая лаконичность! Шедевр!

― Откуда оно у тебя?!

― Случайно в вашем столе обнаружилось.

― Ах, ты.. Кто ж это тебя учил по чужим столам шарить? Разве это порядочно?

― Не очень, но не хуже, чем доносы писать. Верно? Кстати, зачем вы это делали?

― Что болтаешь? Какие доносы? Я просто сигнализировала о том, что твориться за его спиной. Он этой бабенке дал все, о чем только можно мечтать. Сколько порядочных девушек вокруг, а он эту развратницу осчастливил. Значит, должен знать, кого возле себя пригрел. Она его с любовником обманывает, и я открыла ему на этот факт глаза.

― Прекрасная миссия! Чистая и благородная! Жаль только, предмет Вашей неусыпной заботы исчез! Пропал он, предмет!

― Ты что несешь?

― Правду говорю! Исчез Николай Яковлевич Сипягин! При невыясненных обстоятельствах исчез. В машине кровь, следы от пуль, а его нет. Вот так! И теперь он никогда не узнает, что его неверная жена Маргарита тайно ждала своего любовника на углу Малой Рязанской и Школьной, ― ерничала я.

― Исчез? Да как же это? Не может этого быть! ― охнула Марина Ивановна.

Неожиданно её причитания прервались, и в телефонной трубке раздался жесткий голос Инны:

― Я предупреждала, чтоб вы оставили маму в покое. Нам нет дела до всех этих убийств. Они нас не касаются.

― Ошибаетесь! Они вас уже коснулись. Думаете, почему ваша маменька оказалась на больничной койке? Потому что случайно узнала какие-то подробности и не придумала ничего лучшего, как неосторожно поделиться ими с преступником. Тот решил не рисковать и не ждать, пока она расскажет о своей догадке кому-нибудь ещё и предпринял попытку её убить. Покушение не удалось, жертва осталась жива, но радоваться рано. Ваша мама ― источник постоянной опасности для убийцы и пока он на свободе, все будет продолжаться.

― За нас не беспокойтесь! Мы сами о себе позаботимся. Вам какое до всего этого дело?

― Непосредственное. Именно меня примеряют на роль убийцы. Правда, пока напряженка с уликами... Не хватает их, этих улик, хоть тресни! Но если поднатужатся, то, вероятно, что-то состряпают, и тогда я точно угожу в тюрьму.

― Это ваши проблемы нам до них дела нет. Через два дня мы с мамой уезжаем в Швейцарию и нам абсолютно все равно, что тут будет происходить.

― Счастливого пути! И молите Бога, чтоб за эти два дня ничего не случилось, ― выпалила я.

В крайнем раздражении швырнула трубку на рычаг, подняла глаза и увидела в коридоре Михаила. Он стоял у полуприкрытой двери и внимательно слушал.

― В чем дело? ― сердито осведомилась я.

― Собрала вещи? Ну и иди отсюда. Нечего тебе здесь рассиживаться, ― хмуро процедил Михаил.

Домой я вернулась, когда на улице уже давно стемнело. Выйдя из офиса, не свернула по привычке к автобусной остановке, а бездумно побрела в противоположную сторону. После бурных событий этого дня, я пребывала в таком расстройстве, что никак не могла заставить себя пойти домой. Едва представляла, как буду сидеть совершенно одна в четырех стенах, так тут же автоматически убыстряла шаг.

Я бродила по улицам до тех пор, пока не почувствовала, что сил больше нет и идти не могу. Тут я очнулась, взмахом руки остановила машину и все-таки отправилась домой.

Войдя в комнату, швырнула сумку на стол и как была, одетая, рухнула на диван.

Проснулась оттого, что сквозь сон до меня доносились приглушенные крики. С трудом разлепив глаза, исподтишка оглядела комнату и ничего необычного не заметила. С грустью констатировала, что нервы совсем развинтились, уже появились глюки, и не мешало бы сходить в поликлинику. Не успела смежить веки, как под чьими-то тяжелыми шагами на дорожке зашуршал гравий, а потом натужно заскрипели ступеньки старого крыльца.

Вот тут я по-настоящему проснулась и испугалась. На улице стояла глубокая ночь, я была в доме совершенно одна, а вокруг кто-то бродил. Собрав всю свою волю, заставила себя встать с дивана, прихватить топорик, который с недавних пор держала под рукой, и пойти проверить запоры. Я была в двух шагах от ведущей на веранду двери, когда она широко распахнулась, и я оказалась лицом к лицу с неизвестным. В комнате было темно. Света, что пробивался сквозь шторы с улицы, хватало только на то, чтобы различить огромный темный силуэт. Я громко взвизгнула и уронила топор на пол.

― Жива? ― спросил силуэт знакомым голосом.

― Ты как сюда попал? Я забыла дверь запереть?

― Ты не забыла, но у него был ключ.

― У кого?

― У того мужчины, что несколько минут назад заходил сюда.

― Ты можешь объяснить толком, что происходит?

― Я пытаюсь, но ты со своими дурацкими вопросами не даешь. рассердился муж. ― Хочу рассказать, а ты без конца перебиваешь.

― Все, молчу. Рассказывай.

― Сижу я под деревом, сторожу.

― Кого сторожишь?

― Тебя! Тебя, черт подери, сторожу! Смотрю, из-за угла веранды выходит мужчина, спокойно так поднимается на крыльцо и ключом отпирает дверь. Ну, думаю, дела! Я, как дурак, мучаюсь, ночей не сплю, а жена любовника принимает. Закипело все во мне, решил переждать минут пять, а потом идти разбираться. Подобрался поближе к дому и стою. Жду. Только время идет, а внутри все тихо. Ни голосов, ни света, как вымерло. Не понравилось мне это, и только я собрался проверить, что происходит, как снова появляется твой ночной гость и пытается запереть за собой дверь на ключ. Я его окликнул...

― А он? ― не выдержала я.

― Испугался, махом сиганул с крыльца и скрылся в саду. Куда дальше делся, я не смотрел. Сюда кинулся проверить, все ли с тобой в порядке.

― Ты его разглядел?

― Нет конечно. Во дворе темно от деревьев, а он был одет во все черное. Ты можешь объяснить, что происходит? Заметь, в доме он пробыл не долго. Зачем этот тип сюда являлся?

― Самой интересно, ― пробормотала я.

Выйдя на веранду, щелкнула выключателем. Под потолком загорелась лампочка и залила все теплым, желтым светом. Я внимательно огляделась по сторонам. Вещи стояли на своих привычных местах, и на первый взгляд ничего не было тронуто. Стол. Полка с посудой. Лежанка под пестрым покрывалом. Шеренга разнокалиберных глиняных горшков на полу вдоль стены. Родители привезли их давным-давно из Молдавии.

Взгляд быстро перебегал с одного предмета на другой и не замечал ничего необычного. Я медленно пошла вдоль веранды, придирчиво заглядывая во все углы.

― Что ты ищешь?

― Сама не знаю, но зачем-то он приходил.

Я подошла к кувшинам, самый большой их которых доходил мне до колена, и принялась методично запускать руку внутрь каждого. На дне третьего нащупала пистолет.

― Это ещё что такое? ― воскликнул Роман, увидев мою находку. ― Твое?

― Нет, не мое. Чужое, ― покачала я головой.

― Ну-ка, дай сюда.

Муж отобрал у меня оружие, осмотрел его и объявил:

― Заряжен.

Сунул пистолет в карман и сурово приказал:

― Рассказывай.

Тут зазвенел телефон. Я знала, что мои откровения мужа не обрадуют, потому к звонку отнеслась, как к спасению. Вихрем улетела в комнату, схватила трубку и выпалила:

― Слушаю.

― Ты дома и не спишь? ― спросил Алеша.

― Конечно, дома. Где же мне ещё быть? ― хмыкнула я.

― Собирайся и приезжай ко мне. Я ещё на работе.

― Зачем? Случилось что?

― Убили Марину Ивановну.

― Когда?

― Сегодня вечером. В общем, не медли. Приезжай. И я очень надеюсь, что у тебя есть железное алиби.

― Буду, ― буркнула я и положила трубку.

― Что там?

― Так, пустяки, ― отмахнулась я и очень кстати вспомнила, что вообще-то мужа здесь и близко быть не должно.

― Ты зачем сюда явился из Москвы? ― сурово спросила я.

― На тебя посмотреть, ― сверкнул муж улыбкой.

Мое сердце тревожно екнуло, но я взяла себя в руки и как можно спокойнее произнесла:

― Мы годами жили бок о бок, и у тебя не возникало такого желание.

На глаза набежали непрошенные слезы. В темноте он их, конечно же, заметить не мог, но я все равно отвернулась к окну.

Роман подошел ко мне, обнял и мягко притянул к себе:

― Я скучаю. Тоскую. Мне плохо без тебя, ― ласково шептал он мне на ухо.

― Не ври. Тебе может быть плохо только вдали от твоей любимой мамочки. Сколько раз я пыталась объяснить тебе, что взрослые люди должны жить отдельно. Ты меня услышал? Нет! Твердил, что не может обидеть мать. А меня, меня можно было обижать? Можно было ежедневно и методично отравлять мне жизнь?

― Ну, права, права. Именно так все и было. Я же не спорю. Молодой был, глупый, много не понимал. Мне казалось, пока денег нет, проще пожить вместе с родителями.

― Ага, проще! Кому проще? Тебе?

― Ну, ошибался! Конечно, это не оправдание, но, поверь, я тогда искренне не понимал, что именно тебя не устраивает. Знаешь же, мальчики умнеют значительно позже девочек. Вот ты в тот момент и была умнее меня.

Я сердито смахнула слезы и выпалила:

― Это ты сейчас так сладко поешь, а тогда вел себя совсем по-другому. Ну, вспомни! Ты хоть раз защитил меня от нападок своей матери? Нет! Хоть раз извинился за свои проступки? Нет! Знаешь ты кто? Маменькин сынок! Недоросль! И я для тебя пустое место. Ты хоть раз поговорил со мной по-человечески? Посоветовался? Одно твое скоропалительное увольнение из армии и переход в коммерцию чего стоит.

Роман прижал меня к себе покрепче и рассудительно сказал:

― А вот тут ты не права. Это был мой первый взрослый и вполне осознанный поступок. Хотя нет, ошибаюсь. Первым была женитьба на тебе.

Я нервно дернулась. А он тихо засмеялся и чмокнул меня в макушку. Губы сами собой растянулись в непрошенной улыбке, слезы ещё обильнее полились из глаз, а Роман между тем продолжал нашептывать:

― До того я просто плыл по течению. Что сказали родители, то и делал. Нужно поступать в военное училище? Пожалуйста! Идти в академию? Как пожелаете! А тут вдруг я понял, что мне эта военная карьера просто обрыдла. Ну, не нравится мне этим заниматься. Скучно! Захотелось попробовать себя в другой области.

― И попробовал! Подал рапорт, демобилизовался и стал коммерсантом. А спустя три года ваша фирма с треском лопнула. Так?

― Не так, лапочка! Не так! И ты это прекрасно знаешь! Она не лопнула, мы её сами закрыли. Заработали капитал и закрыли. Ничего необычного в этом не было. Просто наша совместная с Гошей деятельность себя изжила и мы разбежались. Кроме того, мне захотелось чего-нибудь новенького.

― И потому ты подался в охранники!

― И опять ты передергиваешь, киска! Не в охранники я подался, а организовал с ребятами частное охранное бюро. Чувствуешь разницу?

Я ничего не ответила, а муж тихонько засмеялся:

― Чувствуешь, а молчишь из упрямства. Между прочим, и это мое начинание оказалось удачным. Сейчас наша фирма одна из лучших в Москве, мы сотрудничаем с очень серьезными людьми.

― Сказать все можно! ― стояла я на своем.

― Если бы мы плохо работали, давно бы прогорели. Мы же растем, расширяемся, деньги зашибаем. Ведь я же достаточно домой денег приносил, правда? На жизнь нам хватало, верно? А ты продолжала работать только из-за своего чрезмерного стремления к независимости. Хотя могла бы легко сидеть дома и жизнью наслаждаться.

― Ты сам-то хоть веришь в то, что говоришь? Жизнью наслаждаться! Да один день, проведенный в обществе твоей дорогой мамочки, можно засчитывать за год пребывания в колонии строгого режима. Причем, особо опасные преступники в сравнении с ней ― невинные младенцы на лужайке.

― Ты очень сурова! Старушка, конечно, не сахар и временами бывает просто несносна, но сравнить её с рецидивистами, убийцами и маньяками! Это перебор! ― театрально возмутился Роман.

― Да она меня ежедневно без ножа резала! Причем, на пару с тобой. Ты, что, лучше неё был? Вечно замкнутый, сердитый, раздраженный. Приходил домой заполночь, садился в кресло и делал вид, что очень устал. Конечно, если нечего жене сказать, так лучше отмалчиваться.

― Права, права на все сто! Все так и было, но у меня есть маленькая поправка. Действительно, молчал! Но не потому, что к тебе охладел и не находил тем для разговоров, а потому, что уставал, как собака. Подумай сама! Днями пропадаешь на работе, вокруг люди, суета, проблемы. С людьми нужно разговаривать, проблемы нужно решать... бедлам! Ответственность давит, неурядицы достают. Домой приползаешь только поздно вечером и это, к слову, в том случае, если ничего экстраординарного не случилось и никуда не надо срочно нестись. Ну вот, приезжаешь домой, переступаешь порог и все! Спекся! Ты в тихой гавани и можно расслабиться. Силы моментально покидают тебя. Хочется сидеть в мягком кресле, смотреть на любимую жену и молчать. Шевелиться, заметь, абсолютно не хочется. Кстати, не подумай, что я жалуюсь. Мне моя работа очень нравится, и денег я зарабатываю достаточно. Могу жене подарки дарить...

Он развернул меня лицом к себе и искательно заглянул мне в глаза.

― Врун и подхалим! ― фыркнула я. ― Если с работой все так замечательно, чего ж на диване месяц пролежал злой, как черт? Какой-то отпуск придумал...

― Ничего не придумал, ― запротестовал супруг. ― Действительно, отпуск. А злой потому, что перед этим у нас было сложное дело и мы потеряли двух отличных ребят. Ничьей вины там не было, они знали на что шли, но от этого не легче. Ребят-то в живых нет. Я в отпуск не хотел, но компаньоны заставили. Сказали, от переутомления у меня нервы совсем сдали, а таком состоянии и до ошибки не далеко. Вот и отправили на диван отлеживаться.

― Получается, я зря на тебя накинулась и требовала заняться поисками работы? ― виновато спросила я.

― Выходит, что так, ― расплылся муж в довольной улыбке.

Сдаваться без сопротивления не хотелось, и я выдвинула последний аргумент:

― Но ты стал много пить! Весь день не выпускал из рук банку с пивом.

― Ну, это ты преувеличиваешь, ― подмигнул мне супруг.

― А что ты меня ударил, я тоже преувеличиваю? ― ехидно поинтересовалась я.

При этих словах Роман нахмурился и очень серьезно ответил:

― Тут мне прощения нет. Виноват.

Я согласно кивнула, одобряя такую самокритичность, а он торопливо продолжал:

― Но у меня есть оправдание. Ты сказала, что не любишь меня и никогда не любила. Припоминаешь? Слышать такое от обожаемой женщины было обидно, и я не сдержался. Прости, если можешь. Очень прошу, забудь и прости.

Честно говоря, я его уже простила. Как только почувствовала тепло его рук, вдохнула запах знакомого одеколона, так и рухнули все мои бастионы.

― Прости меня. Я без тебя жить не могу, ― шептал Роман.

― А сам кричал, что отлично проживешь! ― не удержалась я.

― Врал. Нагло, безбожно врал. Поехали домой.

― К Аделаиде не вернусь, ― тут же ощетинилась я.

― А кто про неё говорит? ― вскинулся супруг.

Взял мои руки в свои, прижал к груди и заворковал:

― Я квартирку купил. Хорошую. Обставлять, правда, без тебя не решился. Но кой-какую мебель присмотрел, особенно в комнату маленького.

― Откуда знаешь? ― дернулась я.

― Оксанка сказала. Она же и объяснила, почему ты последние месяцы такая нервная была. То плакала, то ругалась, то с кулаками на меня кидалась. Оказывается, у беременных женщин такое бывает. Почему не сказала, что у нас будет ребенок?

― От обиды. Мне казалось, что ты меня не любишь и не хотела навязываться.

― Глупенькая, всегда любил, люблю и буду любить ещё больше. Поехали домой, а?

― Поехали. Только мне сначала в одно место заскочить надо. Кой-какие дела доделать.

― Не проблема. Отвезу, куда скажешь.

― Ты тоже хороша! Зачем отдала Аделаиде драгоценности? ― заметил Роман, одной рукой держась за баранку, а другой обнимая меня.

― Сама не знаю. Со страху, наверное. Побоялась головорезов Маринкиного супруга.

― Зря. Это мои подарки тебе. Ни мать, ни Марина с мужем к ним отношения не имеют.

Тут Рома широко ухмыльнулся:

― Хотя, нет худа без добра. Исчезновение цацек заставило старушку пораскинуть мозгами и быстренько вычислить твое местонахождение. Я хоть и держу сыскное агентство, но моим орлам по части сыска до маменьки далеко. Пока я по твоим подружкам мотался, она прямиком сюда направилась. Знала, старая, что ты со своей гордыней к чужим не пойдешь, домой вернешься.

― Это она тебе сказала, где я?

― Угу. Не сразу, правда. Сначала крепилась, а потом не выдержала. Очень уж ей хотелось похвастаться, как она у тебя семейное добро отняла.

― А ты?

― Сел на машину и рванул сюда.

― А чего не подошел? Чего за мной на этой дурацкой машине катался? Кстати, откуда она? Такой у тебя раньше не было.

― Специально, чтоб с тобой помириться, купил. Хотел явиться к жене, как принц. С открытым забралом и на белом коне.

Я засмеялась:

― Тоже мне... принц... моторизованный.

― Какой есть. А сразу не подошел потому, что робел. Ехал сюда, думал: приеду, кинусь в ноги и повинюсь. А как увидел тебя, серьезную и неприступную, так и испугался. Покажусь тебе на глаза и все испорчу. Сгоряча попрешь меня... В общем, решил крутиться рядом и выжидать удобного момента. А потом в гостинице случайно услышал, что у твоего ухажера убийство на фирме. Тут уж я испугался и стал за тобой по пятам ездить. Хотел поблизости быть, если вдруг что случится.

― А где последние дни был? Я тебя не видела.

― Рядом я был, только таился. Меня Алешка Качанов предупредил, чтоб я тебе на глаза не показывался. Сказал, ты нервничаешь.

Я хмыкнула, представив двух заговорщиков.

― Веришь, даже ночевал в машине рядом с домом, лишь не оставлять тебя одну.

― А я от страха умирала, думала ты убийца и за мной охотишься, ― счастливо улыбнулась я.

― Ну и дороги у вас тут. Чуть отъехал от центра и уже ухаб на ухабе. На такой и машину угробить недолго, ― ворчал Роман, отчаянно крутя баранку.

― Не злись, мы уже на месте. Останови здесь, под деревом, ― сказала я и в качестве утешения чмокнула в щеку.

Муж воспринял это, как сигнал, и попытался перейти к активным действиям.

― Эй, прекрати немедленно! Мы сюда не за этим прибыли.

― А зачем? ― промурлыкал Рома.

― Дело у меня здесь. Небольшое. Я ненадолго отлучусь, а ты жди в машине.

― Это ещё почему? ― ревниво сверкнул глазами супруг.

― Мне нужно поговорить приватно, с глазу на глаз. Не бойся, скоро вернусь.

Быстро, пока он не передумал и не увязался следом, выскочила из машины и зашагала вдоль темных, без единого огонька домов в дальний конец улицы. К счастью, она была недлинной, иначе я неминуемо поломала бы себе ноги в одной из тех колдобин, которыми была изрыта дорога. Благополучно добравшись до нужного строения, поднялась на крыльцо и негромко стукнула в дверь. Визитеров тут не ждали, что было вполне естественно, и потому на стук никто не отозвался. Подождав немного, поняла, что могу простоять тут до второго пришествия и изо всех сил забарабанила в дверь.

― Иду, чего колотишь, ― раздался ворчливый голос и в следующую минуту дверь распахнулась.

― Привет, ― улыбнулась я.

На пороге, со свечой в руке, стоял Николай. За то время, что мы не виделись, он здорово изменился. Осунулся, черты лица затвердели, борода потеряла свою ухоженность и торчала клочьями.

― Ты? ― выдохнул приятель.

― Не ждал? Извини, что без предупреждения, но так вышло, ― ответила я, переступила порог и оказалась в большой комнате с низким бревенчатым потолком и русской печью.

― Очень мило. Если привести в порядок, получится неплохой загородный домик в русском стиле, ― прокомментировала я, с интересом оглядываясь по сторонам.

― Как ты меня нашла?

Я искоса глянула на него и с улыбкой пояснила:

― Рита помогла. Но ты на неё не сердись, она не нарочно. Мимоходом упомянула про оставшийся после бабки дом, а я уж сама сообразила, что ты здесь. В общем, это было не сложно. У тебя в наличии не имелось других мест, где бы ты мог укрыться, а эта заброшенная деревня для твоих целей подходит идеально. Вокруг леса, о существовании этого населенного пункта все давно и благополучно забыли, а, значит, и искать здесь не станут. В то же время он находится практически рядом с городом. Отличное место!

― Ты не поверила в мое исчезновение?

― Ну, что ты! ― с жаром откликнулась я. ― Поверила! Конечно, поверила! Знаешь, я так переживала... первое время.

― А потом все поняла и успокоилась?

Я согласно кивнула.

― Когда догадалась?

― Давно нужно было, но мешали сентиментальные воспоминание о нашем совместном сопливом детстве. Чувство тревоги и ощущение какой-то неправильности не покидало меня с самого начала, но я, зачарованная нашей возродившейся дружбой, не давала себе труда задуматься.

Я помолчала секунду и грустно добавила:

― А может не разрешала.

― Но потом все-таки разрешила, ― криво усмехнулся Николай.

Я неопределенно повела плечом, обошла вокруг стола, занимавшего центр горницы, и подошла к окну. Приотдернув занавеску, заметила:

― Светает. Скоро утро.

― Так когда же ты начала разбираться в происходящем? ― настойчиво повторил он.

Я неохотно ответила:

― Ты, Коля, сам виноват. Самонадеянность тебя подвела. Ты считал меня глупее себя и не находил нужным обращать внимание на мелочи.

― Что за мелочи? ― моментально набычился Николай, всегда с трудом выносивший критику в свой адрес.

― Начать можно с момента моего водворения в твоем офисе. Ты какой предлог придумал, чтобы вовлечь меня в гущу событий?

Николай отвечать не пожелал, пришлось продолжать самой:

― Ты меня убеждал, что тебе нужен верный помощник. Твердил, что только совершенно посторонний человек, который ничем с тобой не связан и которого никто не опасается, может разузнать, что за интрига плетется против твоей фирмы. Короче, тебе нужен был тайный агент. Так? Так! Не будем говорить о смехотворности этого довода...

― Интересно, что такого смешного ты в нем углядела? ― запальчиво перебил меня Николай.

― А то, что у тебя на фирме работает куча родственников и уж они, совместными усилиями и без моей помощи, вполне могли собрать местные сплетни. Я это прекрасно понимала, но чувство вины перед тобой, и дурацкая сентиментальность перевесили здравый смысл. Ну, ладно оставим это в стороне и вернемся к главному. Ты исхитрился, внедрил своего агента в собственный коллектив и что начал вытворять после этого?

Он опять промолчал, и я ответила за него:

― Ты при каждом удобном случае демонстрировал окружающим свою негасимую любовь ко мне. Меня это нервировало и раздражало, я не понимала мотивов твоего поведения. Тем более что ты сильно переигрывал, Коля!

― Я не притворялся! Я действительно тебя искренне люблю! - возмутился Николай.

― Конечно, а как же иначе, ― широко улыбнулась я.

― Не веришь-не надо! Что еще?

― Еще ты зря не пошел посмотреть на труп Степана. Со стороны это выглядело странно. Убили твоего компаньона, а ты даже не изъявил желания глянуть на место происшествия.

Николай сердито нахмурился, а я поучительно заметила:

― Понимаю! Глядеть на него тебе совсем не хотелось, но по сценарию сделать это следовало обязательно. Мелкие промахи губят идею. И то, что ты вручил мне на хранение тот конверт, тоже твой промах.

― Ты вскрыла его? ― возмутился он.

― Конечно. А ты другого ожидал?

― Это не порядочно!

― Ну, не хуже, чем подписывать бывшую подружку под тройное убийство. А ты на что рассчитывал? На мою доверчивость? Плохо ты меня знаешь! Ну так вот, как только обнаружила, что в конверте лежит завещание да ещё помеченное днем нашей первой встречи, сразу насторожилась. Получается, ты увидел меня впервые через много лет и не откладывая побежал писать на меня завещание? Странно, правда? И потом, Коля, я же тебя знаю! Ты со своим кровным никогда не расстанешься! И если б даже действительно готовился к внезапной кончине, мне, чужому человеку, ломаного б гроша не оставил. По идее ты должен был все завещать своей матери и братьям, ведь для тебя родня значит очень многое. А ты вдруг все свое имущество оставляешь мне!

Да, вот ещё что! Совсем из виду упустила! С шарфом ты перемудрил. Понимаю, хотел оставить улику на месте преступления. Чтоб, значит, доблестная милиция не мучилась сомнениями и точно знала, кто главный злодей. На мой взгляд, слишком прямолинейно, но могло бы сработать... Только это не мой шарф, Коля, а Нины Ереминой. Она его оставила на моем рабочем столе в тот день, когда вы поругались, а ты воспользовался моментом и забрал. Конечно, шарфы очень похожи и в любом другом случае ошибка была бы простительна, но не в этом... Ты ж улики фабриковал, Коля, мог бы и приглядеться, что именно носит на голове твоя жертвенная овца. Боюсь показаться занудливой, но повторяю: внимательнее нужно быть к мелочам.

Николай глядел исподлобья и угрюмо молчал, а я самым задушевным тоном продолжала делиться соображениями:

― Потом была ещё одна странность. Даже не странность, а прокол, причем серьезный.

Николай дернулся, но промолчал.

― Помнишь наш разговор в кабинете? Тебе позвонили из милиции и сообщили, что найден труп Тихомирова. Я спросила про деньги, и ты ответил: «При нем ничего нет». А ведь милиция в тот момент даже не подозревала, что твой компаньон вез крупную сумму долларов. Никто тебе о них ничего не говорил, Коля! К сожалению, я выяснила это значительно позже.

В общем, у меня был повод задуматься. Чувствовала я, что-то здесь не так и пыталась разобраться, но мне и в голову не приходило, что ты настолько ненавидишь меня.

― Неправда! Как ты можешь такое говорить? Я всю жизнь любил тебя.

― Так любил, что выбрал на роль козла отпущения, ― горько усмехнулась я.

Николай хотел возразить, но я остановила его движением руки и продолжала:

― Известие о твоей гибели очень расстроило меня. Я корила себя за недоверие, винила в невнимательности. В общем, искренне переживала, но только до того момента, как услышала про «Волгу». Вот тут все стало на свои места!

― Причем здесь «Волга»? ― ворчливо поинтересовался Николай.

― Притом! Ты, при своем тщеславии и любви к дорогим вещам, ну просто не мог без очень важной причины пересесть из обожаемого джипа в старенькую «Волгу». А причина заключалась в твоей жадности. Ты собирался инсценировать нападение на себя и не сумел пересилить скаредность. Бросить посреди чистого поля на произвол судьбы дорогую машину было выше твоих сил, и ты поехал на старой.

― Что вы попрекаете меня жадностью? Ритка твердит: жадный, жадный. Теперь ты! А я просто бережливый, потому что все заработал своим горбом!

― Коля, что ты говоришь? Ты с компаньонами без сожаления расправился, чтоб стать единоличным владельцем фирмы. Что это, если не жадность?

― Все не так! Что ты знаешь о наших делах?

― Век бы о них ничего не знала, ― отрезала я, перевела дыхание и уже спокойно продолжала:

― Ладно, ты задумал избавиться от совладельцев фирмы. Ужасно, но здесь я ещё могу понять. Жадность оказалась сильней тебя, а они люди совершенно чужие, и их было совсем не жаль. Но ведь ты свою семью не пощадил, а это в голове не укладывается.

― Что ты имеешь в виду?

― А то, что провернуть все в одиночку тебе было не под силу. Ты нуждался в преданном помощнике. Например, пока тут отсиживаешься, должен же кто-то информировать тебя о ходе дел. Чужому человеку никогда не доверишься, значит это член семьи. Мать и Татьяна отпадают, Григория ты недолюбливаешь за его жуликоватость, с Ритой отношения сложные. Кстати, зачем подставил её с этим завещанием?

― С чего взяла, что я её подставил?

― Конечно, полностью исключить, что она сама эту фальшивку состряпала, нельзя. Но её версия выглядит убедительно. Рита утверждает, что, как только узнала о твоем исчезновении, сразу кинулась искать завещание. В беседах с женой ты не единожды упоминал о его существовании, но раскрывать содержание категорически отказывался. В первую очередь Риту, конечно, интересовало, что оставлено лично ей. Кроме того, она хотела опередить твоих родственников и найти документ первой. Зная их хватку, ни минуты не сомневалась, что они пойдут на все, лишь бы отобрать все до последнего гроша. Рита обшарила весь дом, а в результате конверт с завещанием нашла в верхнем ящике прикроватной тумбочки

― Это она так сказала!

― Точно! И я склонна ей верить! Будь этот документ плодом её собственного творчества, она бы не удивилась, узнав, что это фальшивка.

― Ты её недооцениваешь! Маргарита прекрасная актриса.

― Не буду спорить, тебе видней. Ты её лучше знаешь. Но тогда возникает вопрос: на что она расчитывала, стряпая эту грубую подделку? Завещание не зарегистрировано у юриста, и выяснить это труда не составляет. Рита, что, не понимала этого? Сомневаюсь. То, что твоя родня кинется проверять ущемляющий их интересы документ, было для неё новостью? Нет! Зачем же тогда она все это затеяла? Знаешь, для неё в подобных действиях нет смысла. А вот у тебя смысл был!

― Какой? Зачем бы я стал это делать? ― скривился Николай.

― Чтоб потрепать ей нервы! Бросить на неё подозрение и поквитаться за Черткова! Скажешь, не так?

Упоминание Черткова задело его, и он взорвался:

― Сука она! Самая настоящая сука! Столько лет жила за мой счет, каталась, как сыр в масле, и ещё любовника имела.

Услышав знакомую песню про сыр с маслом, я тоже рассвирепела:

― Странные вы создания, мужики. Чуть что, сразу жене про сыр с маслом поминаете. А если это иллюзия? Может, не так сладко ей с тобой жилось? Раз у неё появился любовник, значит, не все было так хорошо, как тебе представляется. Ты над этим не задумывался?

― Делать мне больше нечего, как над глупостями голову ломать!

Я пожала плечами:

― Дело хозяйское, но...

― Что ты там говорила про семью и помощников? ― перебил меня Николай.

― По моим представлениям из всех твоих родственников на роль помощника подходит только Михаил. Он тебе предан и с готовностью выполнит любую просьбу. В день своего увольнения, я решила проверить эту догадку. Когда собирала вещи, заметила в коридоре Михаила. Он стоял под дверью и явно подслушивал. Я позвонила Марине Ивановне, затеяла с ней склоку, а потом сообщила, что стала главной подозреваемой. Специально для Михаила в конце разговора упомянула, что меня бы уже арестовали, но не хватает улик. Считала, если мои догадки верны, то эта информация не пройдет незамеченной, и улики появятся в самые короткие сроки. И не ошиблась, той же ночью мне в дом подложили пистолет.

― Ты своими глазами видела, что это сделал Михаил?

― Я лично никого не видела, но ведь больше некому! Ты, конечно, и сам не погнушался бы, да был занят. Ведь в это время ты убивал бухгалтершу, верно? Кстати, что это ты на неё ополчился? Не из-за дурацких же писем? Скорей уж из-за того портфеля. Кстати, я так и не поняла, каким образом он в офисе оказался...

Тараторя, я медленно, шаг за шагом, отступала назад, пока не уперлась спиной в стену. Тут мужество окончательно покинуло меня, и я не сдержалась, вскрикнула:

― Николай, не делай глупости!

Мои слова послужили сигналом. Если до этого он просто молча надвигался на меня, то тут сделал рывок и грубо схватил за плечи. От ужаса я съежилась и пронзительно завизжала. В следующую секунду дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалился Роман с пистолетом в руках.

― Оставь её, ― прорычал он.

Николай, не ожидавший появления ещё одного человека, ослабил хватку и растерянно уставился на него. Я воспользовалась моментом, рванулась и отскочила в сторону.

― Отойди к стене и будь благоразумен, не делай резких движений. Я к тебе теплых чувств не питаю, потому выпущу все пули не раздумывая.

― И сядешь в тюрьму за убийство, ― криво усмехнулся Николай, с ненавистью глядя на соперника.

― И не мечтай! Это твой пистолет. Ты из него застрелил своих компаньонов, потом Насте подкинул. А теперь, в заключение, сам же из него пулю и схлопочешь! За меня не переживай, это будит чистой воды самооборона. Ты с оружием напал на мою жену, я кинулся её защищать, завязалась драка и я, сам того не желая, застрелил тебя. И о доказательствах не беспокойся. Все будет чисто, улики не один ты фабриковать умеешь. Что хмуришься? Не нравится такой сюжет?

Тут подала голос я:

― Предлагаю другой вариант. Ты пишешь признание во всех своих грехах, и мы отпускаем тебя на четыре стороны.

― Ничего писать не буду, ― отрезал Николай.

― Будешь, иначе труп образуется. Нам это, конечно, доставит лишние хлопоты, но ведь тебе от этого не легче. Правда? ― поддержал меня Роман.

Николай молчал, затравленно переводя взгляд с пистолета на противника и обратно. Видно было, что он судорожно ищет путь к спасению

― Пиши. Не прогадаешь! У тебя будет шанс скрыться и начать все с начала, ― убеждала я.

Николай всегда умел трезво оценить ситуацию и извлечь из неё максимальную выгоду. Не изменил себе он и в тот раз. Молча сел за стол и написал признание в трех убийствах.

― Настя возьми бумагу и иди к машине, ― приказал муж.

Я покорно подчинилась. Мне и самой давно хотелось уйти. Уж очень тяжело было видеть сгорбленную и жалкую фигуру бывшего друга. Однако, выскочив на улицу, далеко не пошла, осталась на крыльце. Роман появился следом, плотно прикрыл за собой дверь и для надежности подпер её внушительным обрубком бревна.

― А он как же? ― растерянно пролепетала я.

― А как хочет, ― отозвался Рома. ― Может разбить стекло и выпрыгнуть в окно, а может повеситься. Два варианта на выбор, но, честно скажу, лично мне больше нравится второй.

― Я слышу, как они переговариваются за дверью. И его пожелание повеситься слышу, и смех Анастасии тоже слышу. Я все слышу, а встать и что-то предпринять сил нет. Этот смех больно ранит меня. Она опять предала. Второй раз. Тогда на перроне, стоя возле готового к отходу поезда, я сжимал её руки и умолял остаться. Твердил, если она уедет в эту проклятую Москву, я погибну. А она смотрела по сторонам и рассеяно роняла в ответ, что я все слишком драматизирую. Тогда она тоже засмеялась, и я вдруг понял, что ничего для неё не значу. Могу в лепешку расшибиться, но она все равно оставит меня. Такого унижения, отчаяния и бессилия я никогда больше не испытывал. Именно в тот миг и решил, что обязательно, чего бы это не стоило, стану богатым, и она ещё пожалеет, что бросила меня.

Никогда я не забывал собственного обещания. Все, что делал, было подчинено только одной цели: выполнить его. Я работал не покладая рук. Я ловчил, унижался, обманывал и кирпичик за кирпичиком строил свою империю. Не знаю, к чему бы я пришел, но тут очень кстати грянула перестройка. Совершенно неожиданно передо мной открылись такие горизонты, о которых и во сне мечтать не смел!

Сначала мы с бывшим директором прибрали к рукам наш завод. Говоря по совести, это было не так уж и трудно. Ни один из рабочих не понимал истинной ценности ваучеров и потому они охотно расставались с ними за любую наличку. Потом бывший директор очень удачно погиб в автомобильной катастрофе, а его вдова без единого слова подписала все необходимые документы. Я стал единоличным владельцем, но настоящей радости не почувствовал. На заводе висели долги, оборудование давно износилось, заказов не было, и платить рабочим было нечем. С таким хозяйством осуществить свою мечту и стать по-настоящему богатым было непросто. Я бился, как рыба об лед, пытаясь выплыть. Я брал кредиты и не возвращал их; я не выдавал зарплату и все до копейки вкладывал в реконструкцию; я рыскал в поисках заказов и вырывал их у своих конкурентов буквально из глотки.

Постепенно дело налаживалось, но мне не хватало размаха. Чтобы стать монополистом, нужно было весь цикл строительства, от фундамента до сдачи, выполнять самому. Я взял в долю Тихомирова с его монтажным управлением и не прогадал. Андрей оказался не только прекрасным помощником, но и простаком. Он без звука уступил мне главенствующую роль на фирме и я, таким образом, приобрел преуспевающее предприятие в свое полное распоряжение и абсолютно задаром.

Однако, этого было мало. Чтобы замкнуть все на себя, необходим был собственный деревообрабатывающий цех. Я предложил Черткову объединиться, но этот гордец не захотел. Своим отказом он резал меня без ножа, и я днями ломал голову, как сломить его упрямство. Усилия не пропали даром, и нужное решение в конце концов нашлось. Не откладывая, в тот же вечер поехал к Щапову и поделился с ним своим планом. Говорил совершенно открыто и все называл своими словами. Со Степаном был знаком давно, и мне было хорошо известно, как алчно тот шарит по сторонам в поисках большого куша. Те крохи, что сшибались с наркоманов и проституток, давно его не удовлетворяли. Щапов понял меня с полуслова и спросил в лоб, что будет с этого иметь. «Благодарность», ― ответил я. «Часть прибыли» ― поправил он. Выбора у меня не было и, скрепя сердце, я согласился.

Придуманную мной партию с сыном Черткова Степан провел без сучка и задоринки. В результате я приобрел цех, а он стал получать свою долю. Конечно, мне было жаль её отдавать. Я нашел бы и лучшее применение тем суммам, которые ежемесячно вынужден был отстегивать Щапову, тем более что аппетиты бывшего милиционера росли с устрашающей скоростью. Чем больше времени проходило, тем чаще я подумывал, что пора кончать с этим расточительством. А когда он вдруг потребовал изменить учредительские документы и официально закрепить за ним часть фирмы, стало ясно ― пришло время ставить точку. Щапов, будто прочитал мои мысли, рассмеялся и сообщил, что тот наш первый разговор писался им на диктофон. Я ему не поверил. Знал, Степан по старой ментовской привычке берет меня на пушку. Однако от спора воздержался и покладисто пообещал утрясти проблему с документами в самые короткие сроки. В те дни я ходил чернее тучи. Наглость Степана меня бесила. Даже суля ему долю, я не собирался платить вечно. Деньги была просто приманкой, на которую он поймался, как мышь в мышеловку. Однако, выполнив для меня грязную работу, он перестал быть мне нужен. А Щапов мнил себя хитрецом, думал, что держит меня за глотку и заводил речь уже об официальном партнерстве. Следовало срочно найти безопасный способ развязаться с ним, а ничего стоящего на ум не приходило. Однажды не выдержал и за бутылкой разоткровенничался с Михаилом, о чем потом горько жалел. Михаил парень отличный, но очень уж простодушный. Он воспринял мои слова, как указание к действию, и, не долго думая, залез в кабинет к Щапову. Степан потом мне в лицо смеялся, он ведь так и не поверил, что это была не моя идея.

Мало мне было проблем со Щаповым, как вдруг Тихомиров объявил, что забирает свое предприятие и выходит из дела. Ему, видите ли, надоели наши манипуляции с налогами. Чистоплюй! Будто мне это нравилось! Не нравилось, но я шел на это ради дела.

Все рушилось на глазах, а этого я допустить не мог. Ведь разваливалась не просто фирма, которой отдано много сил. Разваливалось материальное воплощение моей состоятельности. Из-за этих двоих вдруг должно было исчезнуть то, что помогало мне жить и чувствовать себя человеком. Только благодаря своей империи, я мог сказать себе, что Анастасия прогадала. Она променяла меня на своего благополучного муженька и ошиблась, ведь он никогда не достигнет моих высот. Я твердил себе это, и мне становилось легче.

Проблему компаньонов нужно было решать кардинально. Это сомнений не вызывало, вся загвоздка заключалась в том, как все провернуть без ущерба для себя. И тут совершенно неожиданно мне безумно подфартило. Я приехал к матери и встретил Настю. Когда она сказала, что ушла от мужа и собирается обосноваться в городе, я понял, что лучшей кандидатуры на роль подозреваемого мне не найти. Честно говоря, мне её было даже немного жаль, но выхода я не видел. Так нужно было для дела и, это главное, она должна была сполна заплатить по старым счетам.

В голове моментально сложился план, и я не откладывая приступил к его воплощению. Заскочив на минуту в дом, выбежал, сел в машину и уехал. К слову сказать, отъехал не далеко, только до ближайшего тихого переулка. Убедившись, что вокруг никого нет, достал перочинный нож и чиркнул себя по шее. Игра началась! Повод говорить о недоброжелателях и доказательство нависшей надо мной опасности были готовы.

На моем дне рождения должно было состояться продолжение. Я знал, что Степан посидит немного, потом пойдет на задний двор к машине. Ему нужно будет ехать на встречу, о которой я сам и договорился. Я собирался рассчитать время и незадолго до его отъезда вместе с Настей уйти к себе в кабинет. С одной стороны, она, сама того не подозревая, должна была обеспечить мне алиби, с другой стороны, отсутствие среди гостей давало возможность в последствии обвинить её в убийстве Щапова. Конечно, Анастасия могла и не явиться на праздник, но это ничего не изменило бы. Просто, все отложилось бы на время, но я все равно нашел бы возможность совершить задуманное. Кстати, отлучка в туалет стала для меня неоценимым подарком. Рассказывая следователям о том вечере, мне даже сочинять ничего не пришлось.

В нужный момент я под благовидным предлогом вышел в приемную и принялся копаться в ближайшем к окну шкафу. При этом не стеснялся и изо всех сил громыхал дверцами, создавая видимость активных поисков. Как только Степан появился во дворе, я выскочил в холл, в несколько шагов преодолел расстояние до окна и выстрелил. Щапов упал, я передал пистолет Мише, который уже стоял рядом наготове, а сам быстро вернулся в кабинет. Брат вынес пистолет в сквер и спрятал его у ограды, а я в это время уговаривал Настю идти ко мне работать.

Со Щаповым было покончено и я не испытывал угрызений совести. Он был подонком, и оттого, что исчез с лица земли, никому хуже не стало. С Тихомировым все обстояло сложнее. Андрей мне нравился, и выстрелить в него было тяжелее. Я пытался избежать печального финала, несколько раз просил его изменить решение, но он упрямо стоял на своем и в результате не оставил мне выбора. Поздно вечером во вторник я из офиса позвонил ему домой и предложил встретиться. Тихомиров знал мой беспокойный характер и звонку не удивился. Единственное, сказал: «У меня мало времени. Подъехать не смогу. «Я его успокоил, пообещав догнать на шоссе. «Буду ждать», ― согласился он.

«Волгу» я заблаговременно оставил на соседней улице, так что путь до неё занял считанные минуты. Спустить через окно на землю стремянку, что стояла в кабинете, и выбраться наружу тоже много времени не потребовало. И все равно, когда подъехал к условленному месту, Андрей уже ждал. Я поставил свою машину рядом и вышел. Тихомиров остался сидеть, только дверцу распахнул. Мне очень не хотелось убивать и я в последний раз начал уговаривать его не выходить из дела. Но этот упрямец опять завел волынку про желание работать честно. Твердил, как заведенный, что все уже решено и этим вынудил меня стрелять.

Он упал грудью вперед. Я сдвинул его в сторону, аккуратно протер руль от крови, не забыл подстелить на сидение куртку Андрея. Несмотря на волнение, помнил, что от брюк на велюровом чехле могут остаться ворсинки. Возможно, я перестраховывался и техническое оснащение местной милиции не столь совершенно, но я решил не рисковать.

Место встречи я выбрал не случайно. Знал, что неподалеку находится заброшенный карьер. Отогнав туда машину с телом, ещё раз при свете фонарика осмотрел её и нашел, что все сделано чисто. Следов в салоне не осталось, руки были в перчатках. Следов на земле тоже, обувь была обтерта бензином. Туфли, перчатки и окровавленную тряпку собирался выбросить на обратном пути в офис в ближайшее болотце, и ничего уже не могло связать меня с этим происшествием.

Я забрался по лестнице в комнату и только тогда заметил, что сжимаю в руках портфель с деньгами. Упрямство Андрея так расстроило меня, что я забыл деньги переложить, а портфель выбросить вместе с обувью. Я заметался из угла в угол, не зная, что предпринять.

Было страшно оставлять у себя такую улику. Чудилось, с минуты на минуту должна нагрянуть милиция.

И снова отлучаться через окно было опасно. В любой момент в кабинет мог заглянуть охранник, и отсутствие хозяина вызвало бы ненужные вопросы. И так не было уверенности, что он не заходил, пока я ездил на встречу с Тихомировым. Эта неопределенность и, главное, невозможность спросить очень беспокоили.

И вынести портфель через парадную дверь я тоже не решался. На крыльце сидел охранник, главной задачей которого в тот вечер (хотя он об этом и не подозревал) являлось обеспечение моего алиби. Он должен был иметь все основания с чистой совестью заявить: "Шеф никуда не отлучался! Даже из кабинета не выходил!" Вот так! А если бы я прошел мимо него со свертком, он впоследствии мог вспомнить этот факт. Да и куда бы я дел тот пакет? Далеко уйти не мог, а засветиться с такой ношей в руках и потом спрятать вблизи своего офиса, было бы верхом глупости.

В конце концов, не придумал ничего лучшего, как прокрасться в холл и сунуть за ящик с песком. Как только избавился от него, сразу стало спокойнее. Теперь, если даже он будет найден, всегда можно откреститься. Никто не видел его у меня в руках, и я знать о нем ничего не знаю. В офисе бывает огромное количество людей, как своих, так и случайных, любой мог его туда положить.

Чем дольше себя уговаривал, тем увереннее становился. А как только окончательно пришел в себя и обрел способность ясно думать, в голове родилась интересная мысль. Вдруг сообразил, что этому портфелю можно найти отличное применение. Достаточно спрятать его рядом с домом Анастасии, например в сарае, или в старой собачьей будке, и доказательство её причастности к убийству будет налицо. Идея так понравилась, что я разом обрел отличное расположение духа. Нет, если на плечах имеется голова, из любой ситуации можно извлечь выгоду! Решил, что на следующий день приеду на работу пораньше с сумкой и вывезу портфель.

А утром вдруг оказалось, что он исчез. Не обнаружив его за ящиком, не знал, что и думать. Сидел в кабинете совершенно разбитый, и в голову лезли самые черные мысли. А уж когда раздался звонок из милиции, решил, что наступил мой последний час. Не удивительно, что увидеть после такой нервотрепки Гришку с предметом своих переживаний под мышкой, было для меня потрясением. Я потерял над собой контроль и начал орать. Сорвав зло на брате, поехал в город, и вскоре улика лежала в укромном месте рядом с Настиным домом. А я успокоился и уверовал, что на этом связанные с ней неприятности лично для меня кончились.

И тут вдруг является Марина Ивановна и заводит разговор об этом злосчастном портфеле. Оказывается, увидев его у моего брата, она решила, что это Гришка убил Тихомирова. Старая карга целых полчаса рассыпалась в комплементах, заверяла меня в своем уважении и только потом сообщила, зачем пришла. Заявила, что ради моего спокойствия готова все забыть, однако, при всем её желании услуга не могла быть бескорыстной. У неё самой имелись серьезные проблемы, и она убедительно просила оплатить лечение дочери. Я, конечно, с готовностью согласился, но после её ухода вынужден был опять лезть через окно.

Покушение сорвалось из-за не вовремя появившейся Анастасии. Марина Ивановна оказалась живучей и в результате у меня образовалась ещё одна проблема. Пришлось срочно вносить изменения в уже имеющийся план. Решил, раз так сложилось, что смерть бухгалтерши неизбежна, то придется Насте и её принять на свои хрупкие плечи. Для начала послал подругу в больницу с передачей, а когда она там засветилась, Михаил подбросил в холодильник бутылку с настойкой. Отравление не удалось, зато вторая попытка прошла гладко. В то время как Миша прятал пистолет в доме Анастасии, я находился в больнице. Конечно, риск был велик, но и положение было безвыходным. Эта вымогательница не желала успокаиваться. Чувствуя себя в безопасности под охраной Бори-Быка, позвонила мне на работу и потребовала денег. Названная сумма значительно превышала ту, что прозвучала раньше. На вопрос, чем это вызвано, нагло заявила, что включила в неё компенсацию за нанесенный ущерб. Я притворился испуганным и безропотно согласился на все требования. Единственное о чем я спросил, где гарантии её молчания. «Деньги ― идеальный гарант. Заплатите и буду молчать. Должна же я позаботиться о собственной старости», ― заявила эта дрянь. Звонок показал, что мне следует поторопиться со своим исчезновением.

Собственно, все, что я планировал, было выполнено. В глазах окружающих Анастасия выглядела алчной стервой, беззастенчиво пользующейся моей любовью. С любовью все обстояло легко и просто. Тут и лицемерить необходимости не было, ведь я люблю её. Знаю, звучит это странно, но в моем сердце любовь действительно соседствует с обидой и ненавистью. Что касается алчности, расчетливости и беспринципности, то тут пришлось постараться и отпустить немало туманных намеков.

Общественное мнение было всего лишь фоном, на который должны были лечь вполне конкретные улики. Их я тоже подготовил. Завещание на имя Анастасии было составлено и официально зарегистрировано. Портфель Тихомирова лежал под старой бочкой в сарае и ждал своего часа. Шарф я собирался оставить на месте своего исчезновения. Оружие преступления должен был подбросить Михаил. Заключительным аккордом стал бы звонок в милицию, после чего круг замыкался. Однако перед этим следовало покончить с бухгалтершей.

Подойдя к нужному корпусу, я позвонил по сотовому в ординаторскую. Представился сторожем местной автостоянки и попросил передать охраннику, охраняющему палату "люкс", что его машина разбита. В неё случайно врезался выезжающий пикап. Я ни минуты не сомневался, что мое сообщение будет обязательно донесено до парня, никто из персонала не рискнет связываться с человеком Бори-Быка.

Стоя в кустах, с удовольствием наблюдал, как этот недоумок выскочил из здания и рысью понесся в направлении ворот. Путь был свободен и я быстро, но без ненужной суетливости, поднялся на третий этаж. Коридор был абсолютно пуст и к палате я добрался без осложнений, а там все было совсем просто. Подушка на лицо, минута ожидания и кончено.

Нехорошо так говорить, но к Марине Ивановне я жалости не испытывал. Старая вымогательница изо дня в день бомбардировала меня письмами о похождениях Маргариты. Думала, делает доброе дело, а в действительности ежедневно портила мне кровь и мешала работать. Но я рассчитался и с ней и с Маргаритой. Первая уже никогда ничего не напишет, а второй я подготовил неприятный сюрприз в виде завещания. Думал, пускай порадуется немного, а потом получит оплеуху. Братья поднимут шум, выяснится недействительность документа и, если повезет, следствие немного запутается.

После визита в больницу все важные дела были сделаны, и оставалось только набраться терпения. Я намеревался выждать некоторое время, потом объявиться и сообщить, что был похищен. Похитителями, естественно, стали бы Анастасия со своим мифическим сообщником. Заготовленная легенда должна была выглядеть следующим образом. Меня содержали в заброшенной деревне, в доме бабки Маргариты. Настя знала о нем, так как, будучи моей любовницей, однажды ездила туда вместе со мной. Мотивом похищение была её алчность, доказательства совершенных ею преступлений у милиции уже имелись. Я предполагал, что сотрудники милиции обязательно явятся посмотреть на место заключения своими глазами и позаботился оставить следы своего пребывания в подполье. Объяснение моего внезапного освобождения я тоже подготовил. Собирался сказать, что меня держали запертым в подвале и постоянно не сторожили. Время от времени сообщник приезжал проверить все ли в порядке и привезти еду. Однажды, он не до конца закрыл задвижку люка и мне, воспользовавшись его оплошностью, удалось бежать. Думаю, я убедительно сыграл бы роль похищенного, но все сорвалось по вине Анастасии.

Все неприятности в моей жизни происходят по вине Анастасии.

Я её любил, а оно пренебрегла моим чувством.

Я с остервенением занимался бизнесом, ловчил и обманывал не потому, что мне это было нужно, а только из желания выбиться в люди и доказать Анастасии, как она ошиблась. Если бы не это, я так и остался бы простым инженером и, возможно, был бы счастлив.

Я пошел на крайние меры не ради самой фирмы, а потому, что она являлась материальным олицетворением моей значимость. Знал, без денег опять стану для Анастасии пустым местом.

Анастасия во всем виновата, но она никогда этого не признавала и только смеялась мне в лицо. Смелась тогда, на перроне. Смеялась сейчас, когда этот ублюдок, её муж, посоветовал мне провеситься. Но я не доставлю им такой радости! Я скроюсь и начну все с начала. У меня достаточно денег и огромный запас терпения. Я выживу и потом посмотрим, кто будет смеяться последним!

Эпилог.

Мы сидели втроем на нашей кухне и пили пиво. Точнее, мужчины с наслаждением потягивали пиво и закусывали креветками, а я давилась морковным соком. Мне тоже хотелось пива и креветок, но супруг сурово пресек все мои поползновения.

― Вот родишь пацана, тогда и оттянешься. А сейчас о пиве забудь, ― сурово отчеканил он, ставя передо мной стакан с опротивевшим пойлом.

― Меня от него тошнит, ― скривилась я.

― Тебя от токсикоза тошнит, ― влез в разговор захмелевший друг детства.

― А ты молчи! Что б ты понимал в токсикозах! Сам даже не женат, ― огрызнулась я, сердито отодвигая в сторону стакан.

― Потому и не женат, что тебя в действии видел, ― ухмыльнулся приятель. ― Роману памятник нужно ставить за его долготерпение.

― Он терпит не потому, что такой хороший, просто ему жуть как хочется сына. Меня же вполне устраивает та девочка, что спит в соседней комнате, ― мрачно проворчала я.

― Хватит задираться, ― решительно пресек меня супруг.

Потом развернулся к Алексею и добавил:

― Не обращай внимания. Она всегда такая противная во время беременности. Дальше рассказывай.

В знак протеста я громко фыркнула, но мужчины по своей эгоистичности этого даже не заметили.

― Так я вроде все уже рассказал. Сипягина объявили в федеральный розыск, но думаю это пустое. Не найдут его.

Мне из-за вас влетело по первое число. Пока не получили письменное признание Николая, думал головы не сносить. Еще бы! Главная подозреваемая и моя хорошая знакомая сбежала в разгар следствия. Ты по-людски не могла?

Последние слова Алеша, естественно, адресовал мне. Появился повод снова к нему прицепиться и я его не упустила. С нескрываемым злорадством выпалила:

― Я послала письмо и этого достаточно. Вы, по совести говоря и этого не заслуживали...

― Все, хватит! ― прервал меня Рома, а Алеше пояснил:

― Ее сейчас лучше не связываться. С пол оборота заводится. Сам понимаешь, токсикоз! А ты не отвлекайся, рассказывай.

― Михаил отбывает срок. Татьяна с Григорием заправляют фирмой. Правда от неё мало что осталось, но тут полностью Гришкина вина. Поверил в теплые чувства Ереминой, а она воспользовалась моментом и оттяпала приличный кусок. Татьяне в то время было не до бизнеса, у неё муж находился под следствием. Сейчас Татьяна пытается спасти то, что осталось. Работает за троих, экономит и собачится с Григорием. Загадывать не берусь, но может что и получится. Татьяна баба жесткая. Она Гришку все равно под себя подомнет.

Маргарита вышла замуж за Черткова и кажется совершенно счастливой.

Инна все ещё в Швейцарии. Но ходят упорные слухи, что скоро вернется и в городе будет свадьба. Боря-Бык достраивает новый дом. Говорят, собрался жениться. Если есть желание, можете приехать и поприсутствовать. Зная характер Быка, думаю, впечатлений будет под завязку.

― Нет уж, спасибо. У нас другие планы. Сейчас Анастасия должна родить пацана. А там видно будет... может, когда и приедем.

Название книги

Демьянова Валентина

Содержание