Я свернула с асфальта на размытую дождями грунтовку и, лавируя между колдобинами, стала осторожно пробираться к видневшимся в конце аллеи развалинам. Сказать, что у меня в тот момент было прекрасное настроение, значило бы солгать. Было оно хуже некуда, и все потому, что меня мучила совесть. Всю дорогу она, подлая, грызла меня, нашептывая, что я не имею права заниматься своими дурацкими изысканиями, в то время как Гера в тяжелом состоянии лежит в больнице. Вместо того чтобы рыскать по старым развалинам, мне следовало бы сосредоточить все силы на поисках того, кто совершил на него нападение. Беспокойство сводило на нет все удовольствие от поездки, хотя, по большому счету, совесть была не права и допекала меня совершенно напрасно. Я вовсе не отлынивала от взятых на себя обязательств, просто заняться Гериными проблемами можно было, по независящим от меня причинам, только вечером.

Аллея кончилась, и я въехала на обширную, поросшую высокой травой, поляну. Прямо передо мной возвышались остатки трехэтажного здания, мрачно смотрящего на окружающий мир темными провалами окон. Ни крыши, ни дверей, ни оконных рам не сохранилось. Все давно было вырвано с корнем и растащено по соседним деревням, даже мраморные плиты парадного крыльца кто-то — не поленился — вывернул. Руины да могучие липы по обеим сторонам дороги — вот и все, что осталось от некогда богатой усадьбы баронов Мандорфов. Немного, но это было именно то место, где последний раз видели «Спасителя в терновом венце», и ради одного этого сюда стоило приехать. Миновав церковь без куполов, я подкатила к ближайшим деревьям и остановилась. Выбравшись из машины, на затекших от долгого сидения ногах я побрела к развалинам. Поднявшись по ступеням, остановилась между облупленными колоннами и огляделась. Изумительные места, и их не портили ни эти печальные развалины на поляне, ни старые изгибы вдоль границы заросшего парка.

Неожиданно из-за угла одного из домов вышла пожилая женщина в белом платочке и, гремя пустыми ведрами, не спеша направилась в мою сторону. Подойдя ближе, она приветливо улыбнулась и нараспев произнесла:

— День добрый.

Обрадованная неожиданно появившемуся собеседнику, я торопливо поприветствовала ее:

— Здравствуйте.

— Кого-то ищите?

— Нет, просто любопытствую. Ехала мимо, увидела остатки старой усадьбы и свернула посмотреть. Не скажете, чья она?

Конечно, я и сама все отлично знала, но нужно же было как-то завязать разговор.

— Барская, — снова улыбнулась старушка. — Барона Мансдорфа.

Ободренная ее явным дружелюбием, я решила попытать удачу:

— А нет ли кого в вашей деревне, кто мог бы рассказать об обитателях этого дома? Я понимаю, давно это было и живых свидетелей тех лет не сохранилось, но, может, люди помнят рассказы родственников. Была же у баронов прислуга!

— Вы про дворовых? Да мы все тут бывшие дворовые. Десять домов, и в каждом живет потомки дворни. У меня самой бабка при кухне была, а дед лакеем во дворце служил.

— Правда? — ахнула я.

— Неужели на старости лет врать стану? — рассмеялась она.

— И знаете, как последние хозяева жили?

— Хорошо жили. Весело. Бабка сказывала, что ни день, то праздник. Каждый вечер гости наезжали, и если не танцевали, так в карты играли. А то соберутся большой компанией и во главе с баронессой на лошадях по округе гарцуют. Барыня была большой любительницей лошадей и в седле, сказывают, держалась прекрасно. Наездятся, а потом ужинают до полуночи.

— Нелегко приходилось прислуге.

— Работать всегда трудно, а только бабка на бар не обижалась. Говорила, хорошие были господа. Не злые. Барон, тот временами был крутенек, а про барыню ничего худого не сказывала. И дворовых она лечила, и деньгами помогала, если кто нуждался, и в избы не брезговала заходить. Говорили, это потому, что сама была не из богатых. По утрам, пока гостей не было, баронесса по парку гуляла. Он у нас видите, какой огромный! Почти лес… Так вот наша барыня очень любила по нему бродить. Какая бы погода ни была, а она собиралась и отправлялась на прогулку. Идет, бывало, не спеша, и думает о чем-то своем… часами могла так ходить… а поодаль компаньонка всегда тащится — с книгой, вышиванием, складной скамеечкой и всякой другой дребеденью. По вечерам, если гости все-таки наезжали, барон их в карты усаживал играть. Говорят, хозяйка очень к картам плохо относилась и никогда в руки не брала, а вот барон страсть как любил поиграть. И еще, говорят, везучий был! Гостей, случалось, до нитки обирал.

Старушка понизила голос и, округлив глаза, прошептала:

— Сказывали, его огромное богатство на той игре было построено, и все потому, что душу продал.

— Кому?

— Ему! — гневно ткнула она скрюченным пальцем себе под ноги.

Сообразив, что невольно рассердила собеседницу своей непонятливостью, я поспешила перевести разговор на другое:

— Гости обижались, что их обыгрывали?

— А чего ж обижаться? Насильно за стол никого не тянули. Не хочешь, или денег нет, так не садись! Хотя люди, конечно, разные бывали. Дед, прислуживая, всякого тут нагляделся. Одни проигрывались маленько и больше уже карты в руки не брали, а другие страсть до чего азартные были. Не везло им, и все равно каждый вечер опять приезжали. Бывал тут один барин… играл всегда по-крупному и всегда проигрывался. Любил дед его вспоминать… говорил, приятно было поглядеть, как тот барин держался… другой бы пулю в лоб после такого проигрыша, а тот только тряхнет головой и расхохочется. Очень нравился он моему деду…

Пожилая женщина смолкла, невидяще глядя куда-то вдаль, а потом вдруг посмотрела на меня и сказала:

— Хотя был один раз, когда и этот духом пал. Дед как раз в гостиной был, когда это случилось. Проигрался барин, по своему обыкновению, кинул карты на стол и говорит так спокойно: «Сейчас у меня таких денег в наличии нет, прошу отсрочки».

— И что?

— Барон засмеялся да и спрашивает: «Зачем же вы, милостивый государь, садитесь играть по-крупному, коли средств достаточно не имеете? В карты играть — это не головы дамам кружить. Тут одних пустых обещаний мало, тут наличные нужны». Молодой барин эту издевку с трудом снес. Побледнел весь, от гнева у него аж желваки на щеках заходили, но сдержал себя и через силу отвечает: «Дайте мне неделю, и требуемую сумму я найду». А наш барин вкрадчиво так ему и говорит: «К чему ж искать деньги на стороне, коли у вас самого такая жемчужина имеется? Я без слов приму «Спасителя» в счет долга». А сам нехорошо так смотрит… недобро. Вишь, что удумал! Иконой хотел карточный долг получить. Безбожник, право слово!

— И что ответил проигравший?

— С лица спал да сквозь зубы процедил: «Я подумаю».

— А не помните, как звали того барина?

Женщина покачала головой:

— Откуда? Дед никогда его по имени не называл.

Увидев мое огорченное лицо, она задумчиво сказала:

— Может, Митрофановна знает. Ее мать старшей горничной у баронессы служила, все разговоры слышала.

— А поговорить с ней можно? — с надеждой спросила я.

— Идемте. Сведу вас.

Кинув ведра прямо посреди лужайки, старушка споро засеменила по тропинке к дальней избе, а я, радостно пританцовывая в предвкушении интересного знакомства, припустила следом. Уже поднимаясь на крыльцо, краем глаза заметила, что машин на поляне прибавилось. Теперь возле церкви стояла новенькая «десятка» золотистого цвета, а чуть поодаль красовался роскошный черный «опель» последней модели.

«Надо же! Не одна я, выходит, интересуюсь стариной. День только начинается, а тут уже наплыв посетителей», — подумала я и торопливо нырнула в темные сени.

— Митрофановна, ты дома? — громко крикнула моя провожатая.

— А где ж еще мне быть? — сердито отозвался голос из горницы.

— Заходите! — жизнерадостно пригласила меня новая знакомая и первая шагнула через порог.

— Вот, гостью к тебе привела. Из города приехала, интересуется барским житием, — объявила она, едва мы вошли в мрачноватую, с низким потолком, горницу.

— А чего им интересоваться? Давно это было, все уже быльем поросло… — вышла к нам хозяйка и с ходу одарила меня неприветливым взглядом…

Была она значительно старше моей провожатой, очень худая и вся какая-то… темная. Рядом с ней мне было неуютно, хотелось повернуться и выйти из сумрака избы на яркий солнечный свет. Что касается моей спутницы, то она на слова соседки внимания не обратила:

— Зря ты так. Раз расспрашивает человек, значит, нужда в том есть. Ты лучше скажи, как того барина звали, что каждый вечер тут бывал?

— Много их тут бывало, — проворчала Митрофановна.

— Ну что за характер! — всплеснула руками моя новая знакомая. — Знаешь же, про кого спрашиваю, а упрямишься. Я про того красавца говорю, из-за которого промеж господ ссора вышла. Ну, помнишь, перед отъездом барыни в Малороссию? Мамаша твоя, царствие ей небесное, сто раз нам про него рассказывала.

— Что за ссора? — не выдержала и вмешалась я.

Ответила мне Митрофановна:

— Бог их знает! Господа ж не так, как мы ссорились. У них все тихо было, и говорили они все больше по-французски. А имя того красавца точно часто поминали, и барон при этом сильно гневался. А вскоре барыня собралась и вместе с компаньонкой и любимой горничной из имения уехала. Дворовым объявили, что она поправлять здоровье на юг отправилась.

— Чем болела баронесса?

— Кто ж теперь скажет? С виду она цветущая была, а доктора утверждали, что здоровье слабое, — уклончиво ответила Митрофановна и отвела взгляд в сторону.

— А я от бабки слышала, что это барон отослал ее с глаз долой. Беременна она была, да не от него, — вмешалась в разговор моя провожатая.

— Люди и не такое наплетут! Верь им больше! — презрительно фыркнула Митрофановна.

— А не скажи! Недаром старый барон на ребенка даже и не глянул, когда барыня через полгода назад с младенцем воротилась. Сказывали, так до самой своей лютой смерти и не оттаял душой.

— Он погиб насильственной смертью? — поинтересовалась я.

— Погиб, погиб! А страшно-то как! Жуть!

— Что с ним случилось?

— Поехал на прогулку, а через час всего лошадь уже назад вернулась, да без седока. Кинулись искать хозяина и нашли в кустах на дальнем краю парка. С прострелянной грудью. Во как!

— Кто ж его?

— А неизвестно! Убийцу так и не нашли. Люди судачили, должник обобранный рассчитался…

— Хватит! — гневно прервала рассказ хозяйка. — Ни барона, ни баронессы уже в живых давно нет, чего ж имя их попусту трепать?!

Чувствуя, что скоро нас выставят за дверь, я рискнула спросить:

— А как звали того барина, что к хозяевам ездил?

— Озерковский был барин. Батурин его фамилия, — неохотно процедила старуха.