Начало дня ознаменовалось хорошей новостью. Позвонив, как обычно, домой Герасиму, я узнала, что его перевели из реанимации в интенсивную терапию. Мать Геры сообщила мне это со слезами радости в голосе, и я ее прекрасно понимала. Обсудив новость, мы на радостях договорились вместе ехать в больницу.

Это было мое первое посещение Геры, и я волновалась. Входя в палату, чувствовала, как потеют ладони.

— Это что еще за веник? — вместо приветствия поинтересовался Гера, показав глазами на цветы у меня в руках.

— Это не веник, а букет. Над ним дизайнер трудился. Эксклюзивная, между прочим, вещь и стоит огромных бабок, — оскорбилась я, с любовью оглядывая роскошное сооружение из цветов, веточек и ленточек.

— Лучше бы ты мне их наличкой отдала, — слабо улыбнулся Гера бесцветными, почти белыми губами.

Герина мама не сдержалась:

— Как тебе не стыдно? Человек к тебе всей душой, а ты!..

— Не кричи на меня. Я больной, — ухмыльнулся Герасим.

— У тебя живот болит, а думать ты должен головой. Так что не придуривайся и веди себя как следует, — сказала ему мать и, отобрав у меня букет, который и правда, несмотря на цену, здорово смахивал на веник, отправилась на поиски пустой трехлитровой банки.

— Как ты тут? — осведомилась я, неловко переминаясь с ноги на ногу у кровати.

— Нормально. Выкарабкиваюсь потихоньку.

— Говорят, тебе здорово повезло — удар не задел важные органы.

— Точно. Сам себе временами завидую, — попробовал пошутить он, но вышло невесело.

— Кто ж это тебя так?

Гера отвел глаза в сторону:

— Не знаю. Темно было, не разглядел.

Я укоризненно покачала головой:

— Кому ты врешь?

— Я правда не знаю.

Я глубоко вздохнула и, пожелав себе терпения, ласково сказала:

— Послушай, Герасим. Ты эту лапшу можешь развешивать на уши милиции, хотя, думаю, и они тебе не поверят, но мне-то зачем врать? Я же слышала тот разговор по телефону. Забыл? Ты шел на встречу с определенным человеком, и это он ударил тебя. Я это точно знаю.

Гера смотрел на стену перед собой и мертво молчал. Я знала отлично: упрямства ему не занимать. Если уж он решил отмолачиваться, то разговорить его можно было и не пытаться. Только время зря потеряешь. В любом другом случае я бы отступилась, но тут не стала идти у него на поводу и спросила в лоб:

— Это связано с убийством Фризена?

Он наконец разлепил губы и зло процедил:

— Анна, прошу, не вмешивайся, тебя это не касается. Я сам разберусь.

То, как легко он перевел меня из друзей в посторонние, меня здорово задело:

— Ну и кого же ты выгораживаешь? Лизу?

Гера плотно сжал губы и промолчал.

— Что, я права? Ее? Это она тебя ударила?

И здесь Гера не выдержал.

— Что ты мне нервы мотаешь? — зашипел он, побелев от злости. — Без тебя тошно!

— Тебе тошно потому, что дурью маешься! — не осталась в долгу я.

— Что тут у вас происходит? — встревоженно спросила мать Геры, возникая на пороге палаты.

— Скажи ей, чтоб ушла, — процедил Герасим и демонстративно отвернулся к стене.

Лицо его матери вытянулось от удивления:

— Сынок, что ты себе позволяешь?

— Мама, пусть она уйдет!

— Гера, как ты можешь?

— Оставьте меня в покое. Я устал. Я хочу спать, наконец!

Впечатление о встречи с ближайшим другом осталось тягостное. Не такой я себе ее представляла. Меня очень обидела та враждебность, с которой он меня встретил. До этого момента я считала, что мы друзья и между нами нет секретов. Но на самом деле все оказалось не так. У Геры была своя жизнь и свои тайны, посвящать меня в которые он не собирался. Он ясно дал мне понять, что я для него — чужой человек, и совать нос в его дела не имею права. После нескольких лет дружбы такое открытие было неожиданным и оттого до слез обидным.

В кризисные моменты каждый лечит душу по-своему, а лично для меня нет более успокаивающего занятия, чем прикосновение к старине. И неважно, будет ли это охота за очередным раритетом, копание в груде старой рухляди на пыльном чердаке или просто беседа с человеком, знающим хоть что-то о старинных вещах. Неудивительно, что, покинув больницу, я без раздумий направилась именно к такому человеку.

— В прошлый раз вы так и не рассказали, что же дальше приключилось с картиной, — обратилась я к Софье Августовне, просительно заглядывая ей в глаза.

Она пожала худеньким плечиком:

— Честно говоря, я и сама толком не знаю.

«Отлично! — подумалось мне. — Только этого в придачу ко всем неприятностям мне не хватало!»

— История с картиной — очень запутанная, и спросить, что же произошло на самом деле, теперь уже, к сожалению, не у кого. А дело было так… Однажды утром к нам прибежала чрезвычайно взволнованная Кора и сказала, что в городе грядут новые обыски. Мол, есть постановление властей забрать те ценности, что еще остались на руках у затаившейся буржуазии. Мама к известию отнеслась спокойно, пожала плечами и заявила: «Пусть приходят. У нас ничего нет. Мы с Софьей нищие». Кора тогда всплеснула руками: «Как нет?» «Вот так!» «А драгоценности? Юрий говорил, что Мансдорфам принадлежала уникальная коллекция драгоценностей. Вроде бы барон незадолго до гибели приобрел несколько украшений Марии Антуанетты!» Но мама лишь сухо усмехнулась: «Все осталось в банковском сейфе и давно, думаю, реквизировано товарищами». А Кора воззрилась на нее с недоверием и спросила, неужели мы не пытались забрать их? Услышав, что нет, не пытались, она сочувственно покивала, явно жалея мою непрактичную маму, но потом, окинув нашу убогую каморку взглядом, она вдруг спросила: «А картину вы ценностью не считаете?» Мать растерянно оглянулась на висящее на стене полотно: «Думаете, его могут забрать?» Кора воскликнула: «Несомненно! Это же Веласкес!» Мама тогда без сил упала на стул. «Господи, что же делать? Ее здесь и спрятать-то негде», — простонала она. «Спрячьте ее, обязательно спрячьте, — настаивала Кора. — Иначе придут и точно унесут». «Да кто придет-то?» — раздался из соседней комнаты голос нашего хозяина. Обычно дворник вел себя очень почтительно, а тут вдруг не только позволил себе вмешаться в разговор, но еще без приглашения явился на нашу половину. Осуждающе посмотрев на Кору с высоты своего огромного роста, он пробасил: «Что вы, дамочка, глупости говорите, барыню по пустякам пугаете? Кто ж сюда прийти может?» Кора тогда вскочила на ноги и запальчиво выкрикнула прямо ему в лицо: «Чекисты придут! Ценности изымать, что прячут недобитые буржуйские!»

По бесцветным старческим губам Софьи Августовны скользнула горькая усмешка:

— Столько лет прошло, а до сих пор помню, как больно тогда меня хлестнули эти слова. По моему изменившемуся лицу Кора поняла, что сгоряча сболтнула лишнее. Стараясь загладить неловкость, она кинулась на колени перед матерью, схватила ее руки и, покрывая их поцелуями, умоляюще запричитала: «Дорогая, не обижайтесь! Я не вас с Софочкой имела в виду. Это у меня… так… по привычке вырвалось… Вы же знаете, как я к вам отношусь…» Мама осторожно высвободила руки и сказала: «Оставьте, Кора. Все это такие пустяки. Сейчас гораздо важнее решить, что делать с картиной. Да, ее нужно спрятать, но где? Знакомых у меня мало, к тому же новым людям я доверить ее не решусь, а те, кого знаю по прошлым временам, сами находятся в таком же положении, что и я». А Кора предложила отдать Веласкеса им с Юрием Всеволодовичем и заверила, что в их дом чекисты не сунутся. Наш дворник, я помню, был тогда очень против и все ворчал, что, мол, не дело это — отдавать ценную вещь в чужие руки. Кора сердилась на него, даже кричала. Говорила, что у них с доктором ближе нас с мамой никого нет. Мама молча слушала их, а потом сдернула со стены скатерть, тщательно завернула в нее картину и вручила Коре. «Не волнуйтесь, — заверила та. — Через неделю все кончится, и вы получите свое сокровище назад в целости и сохранности».

Напрасно утром я радовалась, что день выдался на редкость удачный. Ошиблась. Для того чтобы это понять, за глаза хватило бы встречи с Герасимом. А теперь еще и это. Выйдя от Софьи Августовны, я обнаружила, что стекла моей машины расколоты самым варварским способом. Люди, которые это сделали, потрудились на славу. Они так добросовестно подошли к порученному делу, что не только изуродовали мне машину, но и уведомление не забыли оставить. На сиденье среди льдистой стеклянной крошки лежал листок бумаги. «Сука, это последнее предупреждение. Не успокоишься, с тобой будет то же самое». Прочитав записку, я зло скомкала ее и швырнула на асфальт. Не глядя по сторонам, кое-как очистила сиденье от осколков, завела мотор и поехала домой. Конечно, по уму следовало бы отправиться в автосервис, но меня вдруг охватила апатия. Захотелось как можно скорее попасть в свою квартиру, закрыть за собой дверь и отгородиться от всего мира. Пропади оно все пропадом! Поиски картины, расследование убийства, чокнутые заказчики и плодящиеся как кролики подозреваемые, да еще не желающие говорить свидетели… Кстати, о свидетелях! Медсестра из стоматологии мне до сих пор не позвонила.

Не успела я вырулить на проезжую часть, как из соседней подворотни вынырнул темно-синий «опель» и нагло пристроился у меня на хвосте. Навязчивое соседство мне не понравилось, и я предприняла несколько попыток оторваться, но делала это так вяло, что они каждый раз кончались неудачей. В конце концов, игра мне надоела, и я просто плюнула на своих преследователей. Хотят неизвестные придурки таскаться за мной — их дело, а меня это не колышет.

«Опель» шел за мной как приклеенный до самого дома. Во двор, правда, он въезжать не стал. Поставив машину на платную стоянку, которая, по счастью, располагалась в нашем же дворе, я пулей влетела в подъезд и быстро захлопнула за собой дверь. Поднимаясь на свой этаж, я еще искренне верила, что все неудачи, отпущенные судьбой на этот день, кончились, но стоило подойти к своей квартире, как я поняла, что совершенно зря так рано расслабилась. Из дверей напротив вынырнула соседка и обеспокоенно сообщила:

— К вам сегодня приходили.

— Кто?

Она осуждающе поджала губы и процедила:

— Двое мужчин.

Новость была ошеломляющей. Никаких мужчин, тем более двоих, я в гости не ждала. Соседка продолжала стоять в дверном проеме, и во взгляде ее читалось любопытство. Я равнодушно поинтересовалась:

— И чего они хотели?

Соседка пожала плечами:

— Я не спрашивала.

— А! Ну ладно… — пробормотала я и вытащила из кармана ключ.

— Вам что, совсем не интересно, что здесь произошло? — возмутилась соседка.

— А что, что-то случилось?

— Они пытались вскрыть вашу дверь! Я даже милицию собиралась вызвать.

— Не вызвали?

— Они сразу ушли, как только я на них закричала. Дверь я, естественно, не открывала, но они все равно испугались.

— Спасибо! — с чувством поблагодарила я.

— Соседи должны выручать друг друга. И, обратите внимание, один из них копался в замке. Через глазок я это прекрасно видела.

Она ждала моей реакции, и, не желая лишать человека заслуженного развлечения, я послушно наклонилась к замочной скважине и с озабоченным видом принялась ее рассматривать. Как оказалось, старалась не зря, вокруг отверстия действительно обнаружились свежие царапины. Раньше их там не было, в этом я была абсолютно уверена. Похоже, с дверью и правда пытались поработать отмычкой.

— Ну что?

— Вы абсолютно правы. Спасибо огромное.

Мои слова пришлись соседке по душе. В сущности, она была неплохой женщиной. Немного вздорной, слегка упрямой, но, в общем, не злой. Услышав признание своей правоты и посчитав свою миссию выполненной, она почувствовала себя полностью удовлетворенной и заторопилась к себе.

— Если придет кто-то еще, смело говорите, чтоб зря не старались. Квартира стоит на сигнализации! — крикнула я ей в спину.