Задача этой главы — уточнить поведение Жака де Моле в ходе суда над орденом и его членами и выяснить его ответственность за развитие процесса и его итог — роспуск ордена Храма. Таким образом, речь не идет о написании истории процесса, но, чтобы мои мнения были верно поняты, надо напомнить его основной хронологический контур и сделать обзор судебных процедур.

 

Основные стадии процесса

24 августа 1307 г. Климент V написал королю Франции, что намерен начать расследование по обвинениям, выдвигаемым против ордена; но, поскольку он болен и лечится, он уточнял, что эта процедура начнется не раньше октября. Тогда Филипп Красивый решил упредить события — не столько из опасений, что папа будет уходить от решения и расследование затянется, сколько потому, что уже принял решение: орден Храма надо во что бы то ни стало «убить». 14 сентября король адресовал всем своим бальи и сенешалям письмо — настоящий обвинительный акт против тамплиеров и в то же время приказ об аресте последних; чиновники короля должны были хранить тайну до «дня икс». То есть речь идет об инициативе короля и его Совета, королевские агенты здесь выступали как исполнители. Обращение инквизитора Франции Гильома Парижского к светской власти, где он якобы просил ее о содействии, имело чисто формальный характер; инструкции, которые он разослал 22 сентября инквизиторам, были незаконными, потому что он не имел права действовать без указания папы. А ведь расследование по папскому приказу должны были вести епископы, а не инквизиторы, — Климент V не был изначально убежден в ереси тамплиеров.

Ожидая момента перехода к действиям, королевские агенты должны были тайно следить за тамплиерами, находясь в их окружении. Облава, проведенная рано утром 13 октября, позволила арестовать почти всех тамплиеров королевства. Некоторым удалось бежать, в том числе бывшему магистру Франции Жерару де Вилье с группой из сорока братьев; в Англию ушел также магистр Оверни. 16 октября король сообщил суверенам Западной Европы о причинах своей акции и попросил их поступить так же в своих государствах, но получил отказ. Папа, узнав о событии, был уязвлен.

Теперь началась первая стадия процесса — с допросами, которые по всей Франции вели инквизиторы, но обвиняемых предварительно «обрабатывали» королевские агенты; во всяком случае, последние всегда были поблизости, и охранять тамплиеров поручалось им. Допросы проходили во второй половине октября и в ноябре; так, в Париже с 19 октября допросили сто тридцать восемь тамплиеров, среди которых были высшие сановники ордена, оказавшиеся во Франции. Филипп Красивый мог торжествовать — тамплиеры признавались и соглашались с некоторыми из обвинений, выдвинутых против них и их ордена, в том числе Жак де Моле и сановники. Этого было достаточно, чтобы оправдать акцию короля и ее поспешность. Ересь тамплиеров, по мнению короля, стала явственной — почти все признавали скабрезные черты церемонии приема в орден: отрицание Христа, плевок на крест, непристойные поцелуи, совет братьям заниматься содомией, если они «распалятся»; к этому добавлялись обвинения в том, что при служении мессы пропускались некоторые таинства, в отпущении грехов мирянами, в секретном характере капитулов и, наконец, в идолопоклонстве (тамплиеров действительно обвиняли в почитании идола, имевшего форму головы с четырьмя лапами, или кота — очевидно, черного).

Признания Жака де Моле, Гуго де Перо и Рембо де Каромба позволяли французскому королю производить нажим на соседних суверенов и на папу. Мало-помалу короли Англии, Арагона и Кастилии поменяли отношение к «своим тамплиерам». Этому способствовало и поведение папы. 22 ноября 1307 г. Климент V обнародовал буллу «Pastoralis praeminentiae», приказывая арестовать тамплиеров по всему христианскому миру. Папа пытался перехватить инициативу и вернуть церкви дело, находившееся полностью в ее компетенции (орден Храма находился под прямой юрисдикцией папы). Он хотел, чтобы охрана заключенных тамплиеров была доверена церкви, равно как и охрана их конфискованного имущества. Б декабре в Париж были посланы два кардинала, чтобы выслушать Жака де Моле и других сановников. В конце 1307 г. и в первые месяцы 1308 г. тамплиеров арестовали во всем христианском мире. Однако в Арагоне они оказали сопротивление; на Кипре тоже, но 1 июня 1308 г. им пришлось подчиниться.

После этого папа и королевский лагерь начали мериться силой. Гильом де Ногаре и Гильом де Плезиан шли на все: сделали запрос в Парижском университете насчет законности акции, предпринятой королем (ответ не оправдал ожиданий), выпускали подрывные памфлеты, позорящие тамплиеров и Жака де Моле, организовали созыв Генеральных штатов в Туре в поддержку акции короля. Наконец, король лично приехал в Пуатье, и Гильом де Плезиан в двух речах (29 мая и 14 июня 1308 г.), изобилующих бурной риторикой, высказал едва завуалированные угрозы по адресу папы.

Это противостояние короля и папы продолжалось всю первую половину 1308 года. Тем не менее по настоянию папы король согласился, чтобы в Пуатье привезли некоторое количество заключенных тамплиеров из Парижа, в том числе магистра и главных сановников, дабы папа и кардиналы там их допросили. На самом деле пятерых сановников, в том числе Жака де Моле, так и не довезли до Пуатье. Но показания семидесяти двух тамплиеров, тщательно отобранных агентами короля и предъявленных в Пуатье, заставили папу смириться, и в конце концов он уступил. Правда, только отчасти: буллой «Рааепз гшзепсогсНат» от 12 августа 1308 г. он объявил о начале процесса, приемлемого для короля, но возлагающего заботу об урегулировании этого дела на церковь.

Уточняя обвинения, выдвинутые против ордена Храма, булла давала ход двум процессам: против конкретных тамплиеров и против ордена как такового. Следствие по первому исходило из списка, содержащего 87 или 88 обвинений, и поручалось епархиальным комиссиям; после этого суд возлагался на провинциальный собор. Следствие по второму должны были вести папские комиссии, сформированные в каждом государстве (в Италии их будет несколько), сообразуясь со списком обвинений из 127 статей. На основе их работы вселенский собор, который предполагалось созвать осенью 1310 г. во Вьенне (Дофине), вынесет приговор о судьбе ордена; в реальности этот собор перенесут на год. Наконец, папа оставлял за собой вынесение приговора пяти сановникам ордена, заключенным в Париже, — Жаку де Моле, Гуго де Перо, Жоффруа де Шарне, Жоффруа де Гонневилю и Рембо де Каромбу.

Имущества ордена Храма, с начала процесса попавшие под королевский секвестр, следовало направить на службу крестовому походу, — папа желал, чтобы их передали ордену Госпиталя, но французский король в то время возражал.

Епархиальные комиссии были сформированы весной 1309 г., тогда как папские появились не раньше конца 1309 г., даже в 1310-1311 годах. Парижская папская комиссия впервые собралась в ноябре 1309 г. (Моле перед ней предстал 26 и 28 ноября), но серьезная работа началась только в феврале 1310 года. Никто не проявлял рвения, чтобы их созвать, — ни церковь, ни короли. Тянули время или боялись разоблачений?

Имеются протоколы допросов некоторых епархиальных комиссий — в Ниме, Оверни, Лериде, Наварре, Эльне, Лондоне и Равенне. В основном эти работы доводились до конца и завершались созывом провинциального собора, который отпускал грехи тамплиерам, признавшим свои заблуждения, и примирял их с церковью; других приговаривали к заключению; наконец, как бывало в Сансской и Реймсской провинциях, некоторых тамплиеров осудили как повторно впавших в ересь, потому что перед папской комиссией, судившей орден, они отказались от признаний, сделанных ими перед епархиальной комиссией.

Работа папских комиссий оказывается более разнообразной. Известны ее результаты в Лондоне, Риме и на Кипре. Парижские — самые важные, самые точные и самые подробные. Папские уполномоченные очень тщательно выполнили свою работу, стремясь к определенной объективности. Комиссия обратилась ко всем тамплиерам королевства, желающим дать показания об ордене и защитить его, с просьбой прибыть в Париж. Это движение разворачивалось медленно, но с февраля 1310 г. в столицу хлынула настоящая волна тамплиеров — около шестисот братьев, в большинстве своем желавших защитить орден и очистить его от обвинений. Эти тамплиеры поручили говорить от своего имени четырем братьям, избранным в качестве уполномоченных: двум священникам, в том числе Петру Болонскому, бывшему представителю ордена при римской курии, и двум рыцарям. Те предпочли бы устраниться, уступив дорогу великому магистру, но, как мы увидим, тактика защиты, избранная Жаком де Моле, не позволила им этого сделать.

Это вызвало откровенную панику в лагере короля. Ответный удар нанес архиепископ Сансский Филипп де Мариньи, брат Ангеррана де Мариньи, одного из главных советников короля. В ходе суда над тамплиерами Парижского диоцеза (Париж пока был не более чем викарным епископством Санса) он сыграл на разделении процессов против личностей и против ордена, указав на противоречия в показаниях тамплиеров перед одним и другим судами. Тем самым он смог произвольно объявить тех, кто, признав свои заблуждения перед епархиальной комиссией, потом защищал орден перед комиссией папской, повторно впавшими в ересь; пятьдесят четыре тамплиера, переданные светской власти, 12 мая 1310 г. были сожжены в Париже.

Сопротивление тамплиеров было сразу сломлено.

Папская комиссия продолжала допросы до 26 мая 1311 года. Она не отказалась от замысла пролить полный свет на ритуалы ордена Храма. Ее цели сильно отличались от королевских. Сравнение между протоколами допросов, ведшихся в 1307 г. под прямым давлением королевской власти, и допросов папской комиссии 1310-1311 гг. красноречиво, и только оно представляет интерес в работе Барбары Фрале. Королевские агенты старались собрать как можно больше фактов против тамплиеров, часто прибегая к пытке: признания в отречении от Христа, в плевках на крест, в непристойностях и т.д. были для них доказательствами ереси и даже магических обрядов и колдовства, оправдывающими процесс, начатый французским королем вопреки правам церкви. В их глазах этого было достаточно, чтобы вынести ордену приговор и упразднить его. Для папской комиссии, а значит, для папы, проблема состояла в ином: нужно было внимательно разобраться, в каких условиях совершались скандальные (но сами по себе не еретические) ритуалы приема, выяснить их причину и проверить, не считая этого вступительного обряда, было или не было ортодоксальным совершение литургии — уточнить вопросы отпущения грехов мирянами, освящения облатки и т.д.

Члены парижской папской комиссии пришли к выводу, что тамплиеры держались правой веры, и по этой причине все, кто признался в совершении недостойных актов во время вступительной церемонии (инициации, издевательства над новичками) и покаялся в этом, получали отпущение грехов и примирялись с церковью. Но орден надо было очистить от этих недостойных обычаев; его следовало реформировать; его устав и статуты, которым орден Храма и его руководство позволили прийти в упадок, подлежали тщательному пересмотру с целью выявления заблуждений или несообразностей. И нужно было исторгнуть из ордена позорные обычаи, введенные неведомо когда в качестве некоего инородного тела, неприличного «эпизода» в составе ортодоксального и здорового вступительного ритуала, в отношении которых соискателям внушали, что эти обычаи тоже принадлежат к статутам ордена.

Эти недопустимые деяния, вменяемые в вину тамплиерам, представляют собой не ядро богохульственной вступительной церемонии, а скорее «чужеродные элементы», соположенные или, вернее, присоединенные к концу традиционного и совершенно допустимого ритуала, зафиксированного в писаном уставе.

Отчеты папских комиссий дали материал для работы собора, собравшегося во Вьенне 16 октября 1311 г., через год после назначенной даты. Дебаты оказались бурными, большинство отцов собора, похоже, не были убеждены в виновности ордена и выражали готовность выслушать его защитников — которые давали о себе знать за пределами собора, — прежде чем выносить приговор. Но папа, все еще испытывая давление со стороны короля, подошедшего со своей армией к Лиону, решил покончить с этим делом. Он считал нужным пожертвовать орденом Храма, чтобы спасти церковь и папство, а также чтобы окончательно похоронить идею процесса по осуждению памяти Бонифация VIII, которого хотел от него добиться

Филипп Красивый. Поэтому он решил буллой «Уох 1п ехсе!зо», обнародованной 22 марта 1312 г., объявить о роспуске ордена Храма «не путем суда, а путем апостольского предписания или решения». Орден Храма не был осужден — его упразднили, потому что, слишком ослабленный, слишком оклеветанный, он уже не мог оправиться и, значит, больше ни на что не годился. Через недолгое время папа передал имущество Храма ордену Госпиталя, тем самым в очень своеобразной форме осуществив объединение орденов. Филипп Красивый по совету Ангеррана де Мариньи в конечном счете согласился с этим решением. Король получил «шкуру» ордена Храма, но не смог отобрать у папства объединенный орден, которым стал орден Госпиталя.

Климент V оставил за собой право вынести приговор сановникам Храма. Он дожидался 22 декабря 1313 г., чтобы поручить трем кардиналам не провести суд, а объявить руководителям ордена приговор к пожизненному заключению. Это было сделано 11 марта 1314 г. в Париже (к этой дате я вернусь). Жак де Моле вознегодовал, отказался от всех признаний и объявил о невиновности здорового ордена. Жоффруа де Шарне присоединился к нему; Гуго де Перо и Жоффруа де Гонневиль не сказали ни слова; что касается Рембо де Каромба, его уже не было — он несомненно умер. Тем же вечером король велел сжечь великого магистра и того, кто его поддержал. Перо и Гонневиль избежали казни и закончили свои дни в тюрьме.

 

Допросы Жака де Моле

Арестованный в Парижском Тампле утром 13 октября 1307 г., Жак де Моле был посажен в тюрьму под охрану агентов короля. Так случилось со всеми тамплиерами по всей Франции. Легко можно представить, что неделя или десять дней в заключении не доставили им удовольствия и что на допрос к инквизиторам тамплиеров отправили после того, как их немного «обработала» королевская полиция. В Париже допросы начались 19 октября. Жак де Моле впервые был допрошен 24 октября. Он признал, что во время приема в Боне в 1265 г. отрекся от Христа, вопреки желанию, и был вынужден плюнуть на крест; он еще плевал в сторону. Он утверждал, что ему никто не давал совета вступать в плотские сношения с другими братьями в случае, если он «распалится», и что он никогда этого не делал. Наконец, он предположил, что прием в орден проходил так всегда; во всяком случае он, принявший немногих, провожал их, но предоставлял одному из своих помощников «отвести в сторону [нового тамплиера] и проделать с ним то, что следовало».

Это все, в чем признался великий магистр, и ничего больше он впоследствии не скажет. Впрочем, ничего другого от него и не требовали. То ли инквизитор щадил Жака де Моле, не очень понятно, почему, то ли инквизитор и советники Филиппа Красивого полагали, что этих признаний, даже очень скудных, хватит, чтобы подорвать престиж ордена Храма. При условии их умелого использования; во всяком случае, признания, уже полученные от других тамплиеров, позволяли дополнить его свидетельство.

В самом деле, на следующий день, 25 октября, Гильом де Ногаре организовал открытое заседание в Парижском Тампле; в присутствии множества клириков, прежде всего богословов и прочих представителей Парижского университета, Жак де Моле повторил свои признания, ничего не добавив к показанному накануне. Но теперь все знали, чему предавались тамплиеры во время церемонии приема в орден. Вот как этот день описан в продолжении хроники Гильома де Нанжи:

Эти преступления, каковые кажутся невероятными по причине ужаса, который они вселяют в сердца верующих, однако великий магистр, приведенный в Тампль, в присутствии докторов Университета недвусмысленно признал их, говорят, на следующей неделе, заверив только, что не запятнал себя содомским пороком и во время принятия обета плевал не на образ распятого, а на землю, в сторону. Как уверяют, он сообщил всем братьям, написав им собственноручно, что к этой исповеди его побудило желание покаяться, и призвал их поступить так же.

Мало того, что его признания, хоть и очень неполные, стали достоянием гласности, — обвинители, и это был «мастерский ход», добились от магистра (как? можно допустить манипуляцию) письма, заверенного печатью ордена Храма, которое предписывало всем братьям в силу священного принципа повиновения признать, что во время приема в орден практиковались скандальные обычаи.

Возможно, как раз на исходе этого дня Моле, которого до того держали в Парижском Тампле, был заключен в тюрьму и посажен в одиночную камеру в Корбее. Позже он жаловался на условия этого заключения и на свою изоляцию. Папа Климент V, который выразил протест против поступка французского короля, но 22 ноября решил отдать приказ об аресте всех тамплиеров, чтобы перехватить инициативу, несомненно был потрясен этими признаниями, но не хотел попасться на удочку. Прежде чем принять решение, которое вымогал у него король Франции (об упразднении ордена), прежде чем выносить какой-либо приговор, он хотел убедиться в искренности сделанных признаний и, в частности, признаний великого магистра. Поэтому он послал в Париж двух кардиналов, Беранже Фредоля и Этьена де Сюизи, чтобы получить нужные сведения. Поначалу король отказался представлять им великого магистра и других сановников; папа снова отправил тех же посланцев в Париж, с собственноручным письмом королю; кардиналы дали понять, что новый отказ короля повлечет за собой отлучение. Тогда Королевский совет согласился представить посланцам папы великого магистра, Гуго де Перо и еще нескольких тамплиеров. Об этом папу информировало письмо короля, датированное 24 декабря. Встреча произошла в соборе Парижской Богоматери, при закрытых дверях, вероятно, 27 декабря.

Жак де Моле и другие тамплиеры отреклись от своих признаний и пожаловались на пытки и дурное обращение. Из двух текстов, датированных весной 1308 г. и хранящихся в Архивах Арагонской короны, можно, если проявить критичность, узнать подробности этого заседания в соборе Парижской Богоматери. Первое письмо принадлежит перу клирика, вероятно — казначея папы, который уведомляет своего брата, тамплиера Арно де Баньюльса, командора Гардени; второе, анонимное, написано живущим в Париже клириком его брату Бернару Ф. на Майорку. Оба письма приводят рассказ о заседании, причем второе описывает хитрую уловку, которую якобы придумал Жак де Моле, чтобы придать отречению от своих показаний как можно больше гласности.

Оба кардинала спросили у него, «правда ли то, в чем, как они слышали, он сознался. И он ответил, что правда»; и Жак де Моле добавил, «что сознался бы в величайших заблуждениях», если бы перед ним собрали весь богатый и бедный люд Парижа. Если верить нашему тексту, кардиналы согласились и открыли двери собора Парижской Богоматери толпе. Тогда Жак де Моле, взобравшись на возвышение, якобы обратился к собравшимся в следующей форме:

«Сеньоры, все, что сказал вам Совет Франции, что я и все эти братья тамплиеры, здесь присутствующие, как и другие, сознались, — это правда». И, распахнув плащ и сняв одежды, добавил: «Смотрите, сеньоры, как нас заставляли сказать то, что хотели»; и он показал руки, с которых мясо было срезано до костей, и следы пытки, которую перенес. Потом он опроверг свои признания. Рассказ несомненно слишком красивый, чтобы быть правдой, по крайней мере полной; с помощью этой мизансцены Жак де Моле публично свел на нет воздействие своего публичного признания от 25 октября. Естественно, в реальности этой ловкой проделки можно усомниться. Остается суть: перед кардиналами — посланцами папы Жак де Моле отказался от своих признаний; тогда возникает вопрос — почему бы его не могли пытать, как и других? К этому вопросу я еще вернусь. Жак де Моле также якобы передал тамплиерам, которые были представлены двум кардиналам вместе с ним, восковые таблички, предписывающие им отказываться от признаний, потому что теперь они находятся под покровительством папы.

Последствия этого отречения известны: папа отложил на потом какой-либо приговор и решил приостановить процесс, начатый королем и инквизитором, чтобы взять дело под свой контроль. Ему пришлось иметь дело с усилением нажима со стороны короля, Гильома де Ногаре и Гильома де Плезиана. Тем не менее он добился, чтобы некоторые тамплиеры, в том числе сановники, были переведены в Пуатье, где их допросят его люди.

Король и его полиция приняли свои меры предосторожности и послали в Пуатье только тщательно отобранных тамплиеров; как нарочно, оказалось, что сановники слишком ослабли, чтобы выдержать путешествие до конца, — они остановились в Шиноне, где король любезно разместил их в своем замке! в Пуатье с 28 июня по 2 июля 1308 г. было допрошено семьдесят два тамплиера; сохранились протоколы допросов сорока двух из них; они подтверждали свои признания. Что касается тех, которые находились в Шиноне, то папе пришлось отправить трех кардиналов, в том числе Беранже Фредоля и Этьена де Сюизи, чтобы допросить их. Протоколы этих допросов частично опубликованы. Барбара Фрале недавно обнаружила в архивах Ватикана оригинальный протокол, уточнив его дату — 17–22 августа. Их содержание было включено в буллу «Faciens misericordiam», правда, обнародованную папой 12 августа, то есть раньше, но воспроизведенную в нескольких десятках экземпляров в последующие дни и недели.

Значит, сановники были допрошены после публикации первых вариантов буллы. Папа принял решение о процедуре, которая должна последовать за процессом, не дожидаясь результатов их допросов. Известно, что в этой булле он оставил за собой вынесение приговора сановникам, но не указал его срок. Папа, вынужденный отчасти уступать нажиму со стороны короля (в вопросах охраны заключенных, секвестра имущества ордена Храма), все-таки сопротивлялся ему, стараясь выиграть время.

Таким образом, Жак де Моле снова дал показания перед кардиналами в Шиноне. Он вернулся к прежним признаниям, ничего не исключая, ничего не добавляя: отречение от Христа, плевок, но ни слова о содомии, ни слова о непристойных поцелуях, ни слова об идоле. Он никак не упомянул своих разоблачений в декабре 1307 года. Почему он возвратился к прежним признаниям? На этот вопрос надо будет попытаться ответить.

Но — важный факт — в результате этого признания кардиналы отпустили грехи пяти сановникам и примирили их с церковью. Официальный протокол ясно говорит об этом: «После сего, когда оный брат Жак, великий магистр оного ордена, отрекся у нас в руках в надлежащей манере и форме от сей ереси и всех прочих, и телесно дал клятву на святых Божьих Евангелиях, и смиренно испросил у нас отпущения грехов, Мы даровали ему таковое отпущение по форме, принятой в Церкви, и воссоединили его с единой Церковью, и восстановили в сообществе верующих и в правах получения причастия». Отныне Жак де Моле был связан этим отпущением и не мог дать задний ход.

После этой недолгой явки в суд в августе 1308 г. Жак де Моле хранил молчание более года (во всяком случае, о его высказываниях не сообщается). Все это время, как мы видели, заняло формирование епархиальных и папских комиссий. Напомним, что Жак де Моле мог предстать только перед папской комиссией, уполномоченной судить орден, потому что как персона он подлежал суду папы. Папская комиссия по Французскому королевству располагалась в Париже; в ее состав входили архиепископ Нарбоннский, епископы Байё, Менда и Лиможа, мэтр Матвей Неаполитанский, апостолический нотарий и архидьякон Руана, и архидьяконы Тренто и Магелон-на, а также настоятель церкви в Экс-ан-Прованс. Первое заседание она провела 8 августа 1309 г. и вызвала на ближайшее 12 ноября всех свидетелей, желавших защищать орден Храма или нет, в том числе, конечно, и тамплиеров, заключенных во всем королевстве. Были разосланы гонцы по всем провинциям, чтобы оповестить об этом вызове. Тамплиеров об этом осведомили в их тюрьмах: известно, что в епископстве Базас, в Гиени, текст этого вызова зачитывали 6, 7 и 8 сентября 1309 года.

Комиссия действительно собралась 12 ноября, но никто не явился, равно как и в следующие дни. Члены комиссии вынуждены были призвать епископа Парижского, а потом городского прево проявить чуть больше усердия. Так что первый свидетель явился только 22 ноября. 26 ноября вслед за Гуго де Перо, не пожелавшим ничего сказать, перед комиссией предстал Жак де Моле. Зачитав ему вызов, члены комиссии спросили, хочет ли он защищать свой орден. Жак де Моле ответил уклончиво. Было бы удивительно, — сказал он для начала, — если бы папство пожелало беспричинно уничтожить столь старинный орден, которому оно дало столько привилегий. Впрочем, у него нет необходимых способностей, чтобы защищать свой орден; он очень хотел бы это сделать, это даже его долг, но он — пленник папы и короля, без средств и без советников. Как он мог бы это сделать?

Таким образом, он попросил помощи и совета, и члены комиссии изъявили готовность предоставить ему отсрочку; однако они напомнили ему, что это процесс о ереси и что он дает показания, так что пусть будет осторожен. Чтобы он мог размышлять с полным знанием дела, было велено, чтобы ему прочли и перевели на разговорный язык буллу «Faciens misericordiam» и другие апостолические послания; так он узнал, в чем признался кардиналам в Шиноне. По ходу этого чтения он дважды выразил удивление. По его окончании он заявил, что был бы готов сказать кое-что, если бы «вы не были тем, кто вы есть», и добавил (загадочная фраза): «Таких развращенных людей должна бы постигать судьба, какую им уготовляют сарацины и татары: они отрубают головы развращенным людям».

На что члены комиссии ответили ему, что довольствуются судом над еретиками. Заметив присутствие в зале Гильома де Плезиана, который вошел в зал самовольно, без разрешения членов комиссии, Жак де Моле попросил дозволения поговорить с ним. Похоже, между Плезианом и великим магистром существовало какое-то взаимопонимание, если только сочувствие королевского советника не было притворным. Последний посоветовал Жаку де Моле остерегаться противоречить прежним признаниям. Тогда Жак де Моле, чтобы «не упасть на голову», попросил двухдневной отсрочки на размышление, которую комиссия ему предоставила.

Никаких сомнений, что в этот момент Жак де Моле подумал об отпущении грехов, данном кардиналами в Шиноне. Предостережение Гильома де Плезиана, вероятно, имело к этому отношение: понятие «повторно впавший в ересь» витает в воздухе, и пусть Моле имеет в виду эту угрозу.

Много дискутировали по поводу того, что означает удивление Жака де Моле при чтении его показаний в Шиноне. П. Виолле даже вообразил, что протокол этих признаний был целиком сфальсифицирован кардиналами ради блага Моле: в действительности тот якобы продолжал отпираться от прежних признаний, что немедленно должно было навлечь на него те неприятности, о которых ему напомнил Гильом де Плезиан в приватной беседе во время допроса 26 ноября. Чтобы вывести его из затруднительного положения, Фредоль и Сюизи якобы сфабриковали подделку. Это объяснение притянуто за уши, и Ж. Лизеран опроверг его.

Момент был капитально важным. Он оказался переломным в поведении Жака де Моле, что стало понятно через два дня, когда тот снова явился на суд.

Насколько он колебался 26 ноября, настолько 28-го он проявил твердость. Как раз «беспричинное» вмешательство Гильома де Ногаре, тоже прошедшего через зал без приглашения комиссии, на миг смутило его. Когда его снова спросили, хочет ли он защищать орден, он ответил: он — бедный неграмотный (не знающий латыни) рыцарь, и, поскольку он понял, что право судить его оставил себе папа, то комиссии он ничего больше не хочет говорить. Жак де Моле намекал, конечно, на тексты, которые ему прочли два дня назад, и на процедуру, начатую в силу буллы «Рааепз гшзепсогсНат». Поскольку члены комиссии настаивали, он четко ответил, что не хочет защищать орден, что полагается на папу и просит комиссию способствовать, чтобы он, Моле, как можно скорее предстал перед своим судьей, «ибо только тогда он, в меру своих сил, скажет государю папе то, что послужит к чести Христа и Церкви».

Но, чтобы «облегчить свою совесть», он изложил членам комиссии три факта, имеющие отношение к ордену Храма. Нет ни одного ордена, где бы места отправления культа, декор и сам культ были бы столь прекрасны, места бы столь хорошо содержались, а культ столь хорошо отправляли; нет ни одного ордена, где подавали бы столько милостыни; и нет ни одного ордена, который пролил бы столько крови в защиту веры. Члены комиссии возразили, что все это замечательно, но без веры отнюдь не служит спасению души. На что Жак де Моле «ответил, что это верно и что сам он воистину верит в Бога, и в Троицу, и во все прочие догматы католической веры, и что есть единственный Бог, единственная вера, единственное крещение и одна-единственная Церковь, и что, когда душа отделится от тела, станет ясно, что хорошо и что дурно, и всякий узнает то, о чем ныне идет речь». Безупречно ортодоксальное кредо и, может быть, уже вызов на Страшный Суд перед Богом, обращенный к тем «развращенным людям», которых он в загадочной форме обличал два дня назад.

После этого заявления и вмешался Гильом де Но-гаре, процитировав хроники Сен-Дени (он ссылался на «Большие французские хроники», но выяснено, что этих слов там нет), где рассказывается, что еще Сала-дин обличал орден Храма в содомии и отступничестве. Смутившись, Жак де Моле ответил, что никогда не слышал об этом, и как раз упомянул пример Гильома де Боже, который заключил перемирие с султаном, однако с целью спасти то, что еще можно было спасти. Наконец великий магистр попросил, чтобы ему наконец дозволили регулярно посещать мессу и предоставили капеллу и капеллана.

Перелом произошел. Жак де Моле нашел ход, который он счел верным средством выбраться из ловушки, в которую угодил после своих признаний в октябре 1307 года. Больше он не будет говорить. Но, замолчав таким образом, он не включится в ту глубинную волну, которая весной 1310 г. оживит надежду тамплиеров и пошатнет здание обвинения.

В последний раз приведенный на заседание комиссии 2 марта 1310 г., Жак де Моле не отступил от позиции, занятой им 28 ноября: он будет говорить только перед папой. Члены комиссии обоснованно заметили ему, что он смешивает два процесса: папа будет судить его лично; они уполномочены судить орден; отказываясь говорить перед ними, он выражает сомнение в их легитимности. Моле был не единственным, кто смешал эти процессы. Архиепископ Сансский Филипп де Мариньи, осудив как повторно впавших в ересь и послав на костер пятьдесят четырех тамплиеров в мае того же года, намеренно пошел на такое же смешение: сделав признания перед епархиальными комиссиями или, может быть, даже раньше, в 1307 г., перед инквизиторами, они потом, перед папской комиссией, отказались от этих признаний. Приговор был незаконным, но Мариньи, Ногаре и королю было на это наплевать.

Представ перед папской комиссией того же 2 марта, Гуго де Перо, Жан дю Тур, Жоффруа де Гонневиль и некоторые другие нотабли ордена Храма подтвердили свои первые показания и отказались защищать орден.

Таким образом, Храм был предан его нотаблями, а тамплиеры покинуты их вождями.

Более Жак де Моле не предстанет лично перед кем бы то ни было; его имя исчезнет из протоколов папской комиссии, во всяком случае, в качестве обвиняемого (потому что тамплиеры, которых продолжат допрашивать до самой весны 1311 г., в показаниях будут его упоминать). Папу он никогда не увидит. Он перестал быть действующим лицом драмы, которая продолжалась. Его снова увидят через четыре года, когда его орден уже будет распущен.

Прежде чем перейти к этому последнему акту в жизни Жака де Моле, надо попытаться понять его позицию или, скорее, его позиции в 1307-1310 годах. Понять и объяснить их, заранее отказавшись от плоских морализаторских оценок, которыми изобилует историография ордена Храма: был ли он дураком, ограниченным человеком, трусом и т.д.? Конечно, это надо учитывать, но проблема не в этом. Жак де Моле был великим магистром ордена, который король Франции однажды решил уничтожить, который папе не удалось защитить и который он сам, Жак де Моле, не смог спасти.

Почему?

 

Защита Моле

Переменчивость позиции Моле в ходе этих допросов не может не интриговать. Чтобы попробовать ее объяснить, сначала надо ответить на некоторое количество вопросов.

Ожидал ли Жак де Моле удара со стороны короля? Нет. Он был убежден в невиновности своего ордена, в том, что имеет место недоразумение и что папское расследование выявит истину. В этом одна из причин пассивности тамплиеров во время ареста: королевские агенты очень настаивали, что действуют по приказу короля и папы, хотя это было ложью. В Пуатье тамплиеров, находившихся при папском дворе, Гуго де Перо и еще человек пятнадцать, арестовали и заключили в королевскую крепость Лош, но тамплиерский персонал, прикомандированный к курии, — кубикулярия Климента V, Джа-комо ди Монтекукко, магистра провинции Ломбардия, и казначеев папы, — не побеспокоили; письмо одного из них, датированное ноябрем 1307 г. и адресованное там-плиерскому командору Аско, показывает, что они находились при папе. А ведь последнего не было в Пуатье, даже когда происходили аресты; он вернулся в город и провел заседание консистории 15 октября; потом он постарался успокоить тревогу тамплиеров, находившихся на его службе, и прежде всего посоветовал им не пытаться бежать. Судя по письму казначея, кубикулярий от имени всех подтвердил доверие понтифику:

Святой отец, мы не боимся, потому что Вы желаете нас защитить и сохранить справедливость и потому что мы, братья Храма, — добрые христиане, католики и тверды в вере. Во все времена братья Храма умирали и попадали в плен к сарацинам за католическую веру, и они это делают поныне. И мы не страшимся смерти, потому что орден создан уже добрых 190 лет назад. И ежели бы происходили дурные дела, не могло бы статься, чтобы иные о том не знали.

Автор того же письма также сообщает: один оруженосец, прибывший из Парижа, рассказал ему, что у Жака де Моле была возможность бежать, но тот отказался. Опять-таки письмо передает этот рассказ в форме прямой речи, и я приведу его, хотя его содержимое меньше похоже на правду, чем пересказ слов кубикулярия:

Братья, пребывающие с ним [магистром], сказали ему: «Поскольку вы, сеньор, можете уйти, отправляйтесь, дабы сообщить нам совет папы и кардиналов». Сеньор магистр ответил: «Так поступать не в моем намерении, ибо все мы знаем, что за это отомстят; и скажу вам, что, будь я в Германии или в Испании, или в Англии и узнай, что вы схвачены, я приду к вам и отправлюсь […] в тюрьму вместе с вами. Бежать — дело не благое, потому что все мы невиновну и наш орден благ и честен, и мы — католики, очень крепко держащиеся веры, равно как папа, кардиналы и все христиане, какие есть в мире. И нежно прошу вас, братья, надеяться»; таким же образом и кубикулярий обращался к папе.

Документ не сообщает, кто был инициатором предложения бежать. Не исключено, что Жак де Моле мог найти каких-то соучастников в Парижском Тампле, куда его заключили, но его ответ можно было предвидеть. Жак де Моле и тамплиеры считали, что скрывать им нечего, и полагались на папу — своего естественного защитника.

Можно ли объяснить признания, пусть частичные, Жака де Моле тем, что его пытали?

Общепризнано, что в королевских тюрьмах в дни после ареста довольно широко применялись пытки с целью быстро добиться показательных признаний. С середины XIII в. пытка входила в состав арсенала, который инквизиторы могли использовать в ходе процессов против ереси. Спрашивается, с чего бы королевским агентам отказываться от этого инструмента. Поэтому бесполезно препираться, пытали или нет того или иного: есть достаточно свидетельств в отношении процесса ордена Храма, что пытка в его ходе применялась широко; кстати, иногда было достаточно ее угрозы; были и другие средства обработки (изоляция, дурное обращение, лишение пищи, как физической, так и духовной, и т.д.). Но надо также сказать, к чести клириков, что некоторые из них отвергали это средство и отказывались считать действительными показания, полученные этим путем, — например, архиепископ Равеннский Ринальдо да Конкореццо, а также кардиналы, отправленные для допроса Жака де Моле в Париж в декабре 1307 г. или в Шинон в августе 1308 г., Беранже Фредоль и Этьен де Сюизи, признававшие, что можно отказаться от признаний, выбитых угрозами, и не стать повторно впавшими в ересь.

Сколько издевались на этими доблестными рыцарями, смелыми в бою или в мамелюкских застенках, но до такой степени нестойкими перед пыткой! Видно, это не одно и то же! Но, как правило, историки считают, что Моле не пытали. Хронист Иоанн Сен-Викторский, разделяя тамплиеров на три категории: те, которые признались, те, которые все отрицали, и те, которые, признавшись, потом отреклись от своих показаний как выбитых пыткой, — исключает Жака де Моле из последней категории: «Третья категория — те, кто сначала признался, но потом сказал, что солгал по причине жестокой пытки. К ним не относится генеральный магистр, потому что он полностью признал свои заблуждения без пытки».

И один документ, анонимный, но происходящий из окружения короля и его советников и оттого подозрительный, указывает, что великий магистр признал свои заблуждения и заблуждения своего ордена сам и что однажды, плача, «он потребовал, чтобы его пытали, дабы его братья не смогли сказать, что он добровольно погубил их», — едва завуалированное утверждение, что его не пытали.

Тем не менее другие документы говорят обратное.

Первый — письмо командора Миравета и Мас-Деу, Района Са Гуардиа, адресованное магистру Арагона Эксемену де Ленде. В этом письме, датированном концом ноября 1307 г., Са Гуардиа излагает сведения, сообщенные одним каталонским доминиканцем, Ромеусом де Бругера, из Парижа своему приору в Барселону.

По его словам, «король захватил магистра Храма и других братьев, подчиненных тому. И содержали их в нашем доме в Париже; они были отделены друг от друга; и первым пытке подвергли магистра, и потому он признался публично, в присутствии многих прелатов и всех магистров и бакалавров Парижа, что орден Храма с давних пор имеет обычай…».

Уточним, что Ромеус де Бругера, член парижской а/та тагег, несомненно присутствовал на этом заседании 25 октября 1307 года.

Второй — текст, тоже каталонский, который я уже упоминал в связи с отказом Жака де Моле от своих признаний в соборе Парижской Богоматери в декабре 1307 г.; конечно, это свидетельство из вторых рук, записанное человеком, который на месте не присутствовал, но если с порога отметать все свидетельства такого рода, останется немногое! Реальность этого эпизода нельзя поставить под сомнение: Гильом де Плезиан в первой речи, произнесенной в Пуатье перед папой и кардиналами 29 мая 1308 г., в едва завуалированных выражениях упоминает это отречение, которое совершили некоторые после «сговора между собой, как поняли сеньоры кардиналы, посланные в Париж, и благодаря поощрению, которое оные получили устно и письменно от некоторых лиц, имена коих будут раскрыты в должном месте и в должное время и самые видные из каковых считаются уроженцами этой страны».

Что касается театральной и пафосной сцены,- когда Жак де Моле срывает с себя одежды, обнажая истерзанное тело, — такого несомненно не было, но это не значит, что великого магистра не пытали.

По моему мнению, вопрос остается открытым. Каталонские документы важны, и тому, что они сообщают, можно верить. Но проблема в том, что они излагают и верные факты, и слухи, и то, о чем «говорят», а одно от другого отличить не всегда можно. Еще один документ, например, включает сведения, переданные неким госпитальером, «что магистр Храма умер и что многих тамплиеров подвергли пытке». С другой стороны, юстиция того времени не стеснялась пытать и говорить, что она это делает; почему бы в данном случае не поверить ей, когда она говорит, что этого не делала? Хотя королевские агенты поступили бы разумно, скрыв, что великого магистра пытали, — это придало бы больше весомости его скудным признаниям.

При этом я не думаю, что в случае с Жаком де Моле данный вопрос имеет решающее значение. Ногаре и Пле-зиан не нуждались в многочисленных признаниях магистра; им было достаточно как можно шире разгласить те, которые он согласился сделать, — признание отречения от Христа и плевка на крест. Чтобы добиться их, могло хватить угрозы пытки. Кстати, когда Жак де Моле отказался от всех признаний в 1314 г., он сказал, что его побудил сделать их страх перед мучениями, а не мучения как таковые. Конечно, он мог это сказать, чтобы сохранить лицо и оправдать перемены своей позиции, которые в противном случае трудно объяснить и вообще понять. Получал он советы или нет, если его «обхаживали» агенты короля, как он тоже скажет в 1314 г., Жак де Моле вполне мог пойти на уступки и дать какие-то доказательства доброй воли ради того, чтобы расследование и реформа ордена были доведены до конца, — конечно, признав отдельные скандальные обычаи, но лишь те, отрицать которые было невозможно как известные многим. В дни перед допросом 24 октября 1307 г., в сам этот день и на следующий, перед ареопагом, собранным заботами Ногаре, Жак де Моле находился несомненно в той же ситуации, что и перед Филиппом Красивым в июне 1307 г., когда сообщил ему о некоторых злоупотреблениях и провинностях, допускаемых орденом, и, в частности, об отпущении грехов мирянами, — провинности простительной, которую, кстати, и не все теологи считают провинностью. Но в устах Гильома де Плезиана это признание стало, судя по его словам, которые я цитировал в предыдущей главе, явным доказательством ереси!

Этот прием раздувания некоторых признанных провинностей несомненно и поставил Жака де Моле с самого начала процесса в неудобное положение, причем именно перед братьями по ордену. Указания, которые он дважды адресовал своим братьям, если за этими утверждениями стоит какая-то реальность, объяснялись тем же. 24 октября, после его публичных признаний, обвинители получили от него письмо, адресованное всем заключенным тамплиерам и требовавшее от них признать заблуждения, которые великий магистр признал сам, — во имя священного принципа повиновения любого монаха своему настоятелю.

В конце декабря 1307 г., в связи со своим появлением в соборе Парижской Богоматери перед кардиналами, посланными папой, Жак де Моле якобы снова передал указания братьям, которые вместе с ним и другими сановниками ордена должны были предстать перед представителями папы. Об этом есть два свидетельства тамплиеров, представших перед следователями и допрошенных в Пуатье в 1308 году. Согласно брату Жану из Шалона, один орденский священник, Рено, побуждал тамплиеров, чтобы спасти орден, отрекаться от прежних признаний и делал это с помощью секретного письма, опечатанного свинцовой буллой, — вероятно, рукой великого магистра. Ему удалось ознакомить с этим посланием шестьдесят тамплиеров; инструкцию якобы передал брат великого магистра, декан церкви Лангра. Другой тамплиер, также допрошенный в Пуатье, Жан де Фоллиако (очень вероятно, что это был один из «кротов», внедренных в орден Гильомом де Ногаре перед арестом тамплиеров), слышал, что «магистр ордена или кто-то им уполномоченный через посредство восковых табличек — передававшихся из камеры в камеру, прежде чем войдут король и кардиналы, — подстрекал братьев, чтобы все отрекались от своих признаний». На табличках не было никакого имени, что не позволяло идентифицировать автора послания, содержание которого было следующим: «Знайте, что завтра утром в этот дом придут король и кардиналы; другие братья отреклись от своих признаний; отрекитесь от своих и передайте эти таблички тому, кто их принес».

Следовательно, дело как будто происходило так: в первое время Жак де Моле, по собственной инициативе или под влиянием более или менее умелых «внушений» королевских агентов (грозивших пыткой и обещавших прощение), признал некоторые заблуждения, безобидные на его взгляд; потом, во второй период, обеспокоенный тем, как королевская пропаганда раздула его признания, и доверившись обоим кардиналам, Беранже Фредолю и Этьену де Сюизи, отношение которых к нему, похоже, было откровенно благосклонным, он убедился с того момента в реальности покровительства папы и, значит, в необходимости полностью довериться последнему, чтобы спасти себя и орден Храма. Показателен еще один документ, где идет речь об этом допросе в соборе Парижской Богоматери: этот текст ныне утрачен, но его видел Пьер Дюпюи и включил в свою книгу в XVII в., и согласно этому тексту оба кардинала обедали с Гуго де Перо, который в беседе с ними тоже отказался от своих признаний, а они дали ему в связи с этим свои заверения.

Несомненно, с тех пор Жак де Моле и тамплиеры предпочли положиться на папу. И действительно, позиция последнего в течение 1308 г. как будто подтверждала их правоту.

Проблема в том, что у сопротивления Климента V нажиму со стороны французского двора были свои пределы и что летом 1308'г. папа и король перестали меряться силами и заключили компромисс. В этих условиях свобода маневра для Жака де Моле сузилась. Не факт, что он тогда проявил проницательность. Вернувшись в Шиноне к прежним признаниям, магистр ордена посеял сомнения и обманул надежды тех, кто еще мог его поддержать в папском лагере. Из страха пытки, из боязни быть осужденным как повторно впавший в ересь или страшась костра? Добрый совет мог бы ему тогда придать, не скажем — больше смелости, но больше прозорливости. В тот момент опасность ему не грозила, в отличие от 1309–1310 годов.

Тогда Жак де Моле встал в тупик: нельзя делать признаний Ногаре, Плезиану, королевским агентам, как нельзя и перед представителями папы отказываться от прежних признаний, потому что вокруг рыщут королевские агенты. Два процесса, пущенные в ход буллой «Faciens misericordiam», дали, конечно, оружие в руки королю — можно было сыграть на противоречиях между показаниями, данными епархиальным и папским комиссиям. Тем самым, благодаря решению архиепископа Сансского в мае 1310 г., французский король сумел переломить ход событий. Но эти же процессы давали шанс и тамплиерам — обратить себе на пользу ту серьезность, с какой папские комиссии, во всяком случае Парижская, делали свою работу; в глазах последних орден Храма не был осужден заранее.

Тамплиеры почувствовали такую возможность лучше, чем их глава. Сначала с боязнью и колебаниями, потом все более уверенно и твердо они стали защищать свой орден, выходя за пределы индивидуальных дел. Тогда как Жак де Моле — совсем как Филипп де Мариньи, архиепископ Сансский, — парадоксальным образом смешал оба этих процесса; кстати, члены папской комиссии недовольно указали ему на это. На стороне Мариньи и королевского лагеря не было закона, но у них была власть, сила, инициатива; на стороне папской комиссии был закон, но силы у нее не было; а Моле обнаружил, что у него нет ни того, ни другого.

26 и 28 ноября 1309 г. Жак де Моле упустил свой шанс. Впрочем, он этого не осознал, как показывают его колебания в эти два дня. Жак де Моле слишком рано замкнулся в молчании. Кто знает, что бы случилось, если бы в это время — к 1310 году — он открыто и решительно, как требовал обет, встал во главе своих войск в защиту своего ордена? Когда он это сделал 11 марта 1314 г., это уже было бесполезно.