Январь — апрель, год 3017 по з-стандарту

 

Глава первая

Из «Криптографического человека»

Секретный код и рождение современной индивидуальности

Андре Сюд, доктор богословия, Тритон

Если два человека захотят воспользоваться для общения секретным кодом, то им придется положиться на третьего — того, кто доставит ключ. Этим третьим «лицом» может быть система, такая как мерси, или же старая добрая телефонная сеть, какая была в ходу на Земле, но такая система поддерживается людьми. Людьми, которые в любое мгновение могут перехватить ключ, когда тот проходит по проводам, и сделать с него копию. История учит, что рано или поздно кто-нибудь наверняка предпримет попытку похитить ключ. Топор был лишь физическим средством, лишившим жизни Марию Стюарт. На самом же деле голову ей отсекло остро заточенное лезвие взломанного кода.

Давайте рассмотрим такой пример. Скажем, Элис намерена отдать секретному агенту Бобу приказ убить главного кардинала Айсбрейкера Третьего. То есть, она должна передать ему как своему подручному одну за другой ряд инструкций. Она не может открыто встречаться с Бобом, потому что тем самым тот мгновенно разоблачит себя как тайного агента, и, соответственно, его самого уберут еще до того, как он успеет ликвидировать кардинала. В такой ситуации единственный выход — это отправить ключ к секретному посланию отдельно, через некое третье лицо.

В прошлом правительство тратило огромные деньги на то, чтобы обеспечить сохранность ключей во время их передачи. До появления компьютера, во времена вигенеровских квадратов и подстановочных шифров, специальные посыльные доставляли тайное кодовое слово, необходимое для того, чтобы прочесть зашифрованный текст. Если вы король, то можно шепнуть ваше любимое слово послу, когда тот на время возвратится в родные пенаты, но как только он вновь отбудет в заморские края, использование всякий раз одного и того же кода грозит королю неминуемой катастрофой.

На Земле, в двадцатом веке, во время войны, вошедшей в историю как Вторая мировая, проблема ежедневной доставки новых ключей операторам сложной шифровальной машины «Энигма» легла непосильным грузом даже на такой прекрасно отлаженный механизм, каким была армия Третьего рейха. Флот немецких подводных лодок, который довольно долго оставался в море, превратился для верховного командования в настоящую головную боль — ведь их постоянно приходилось держать в курсе событий. (Более того, Третий рейх сам ускорил собственный крах, когда машины «Энигма» попали в руки так называемых союзников, то есть англичан и американцев. Но это уже другая история.)

Проблема доставки ключа была головной болью для шифровальщиков, начиная с момента изобретения шифрованных посланий. Как доставить ключ, необходимый для расшифровки секретного сообщения так, чтобы враг случайно не перехватил его по дороге, и, взломав тайный код, не узнал то, что ему знать не положено? Если каждый раз использовать новый код для каждого нового послания и его получателя, что ж, это выход из положения. Но если вам нужно послать не одно сообщение, вы тотчас упираетесь в проблему, которую не в состоянии решить даже самая разветвленная сеть вроде мерси. Когда имеешь дело с армией солдат или даже с разветвленной сетью шпионов, одноразовые ключи использовать попросту невозможно.

Погодите!

Неужели нет простого способа решить проблему передачи ключа? Давайте вернемся к Кукловоду Элис и Убийце Кардинала Бобу.

Предположим, что Элис посылает Бобу секретное сообщение, не приложив к нему никакого ключа. Боб даже не пытается прочесть ее послание, зная, что это напрасный труд, не стоит даже напрасно тратить время. Вместо этого, он, пользуясь собственны кодом, заново зашифровывает послание Элис и отсылает его назад. Теперь послание зашифровано дважды. Не может ли Элис убрать свой шифр и оставить только шифр Боба, после чего вновь отправить ему послание? Ведь теперь для его расшифровки он запросто может воспользоваться своим собственным кодом и прочесть, что же именно ему написала Элис. Верно я говорю?

Разумеется, этот номер не пройдет. Предположим, что оригинальное сообщение Элис написано на клочке бумаги, который находится внутри небольшой, запертой на замок шкатулки (я имею в виду ее код), которая в свою очередь находится внутри принадлежащего Бобу сундука. Элис просто не в состоянии до него добраться и отпереть. Потому что ее шкатулка заперта внутри его сундука. Это классическая проблема типа «пришел последним, ступай прочь первым», и в течение столетий она служила незыблемым фундаментом криптографии. Требовалось найти надежный способ передачи ключа. И его нашли. На Земле в конце двадцатого столетия две сообразительных команды криптографов отыскали решение этой проблемы, и на протяжении последующих ста лет шифровальщики всегда шли на шаг вперед дешифровщиков. И все это благодаря уроженцам Земли, криптографам Мартину Хелману, Уитфилду Диффи и Ральфу Мерклю.

 

Глава вторая

Дженифер Филдгайд отказывала Теори дважды. На третий раз она открыла дверь и заговорила с ним при низком разрешении. Теори, с трудом различавший черты ее лица, не стал тревожиться по этому поводу, но сразу же начал с извинений. Она не ответила. Он повторил извинение, слегка изменив подбор слов, подчеркнув свою вину, чтобы она лучше почувствовала его раскаяние, и одновременно воззвав к ее милосердию.

Нельзя сказать, что полковник не считал себя виноватым или полагал, будто не сделал ничего такого, за что стоит просить прощения. Просто у него почти не оставалось времени. Он знал о предстоящей в ближайшее время операции Департамента в системе Нептуна и понимал, что война потребует его полного внимания и энергии. Обычно полковник придерживался весьма строгих правил поведения, отвергал любые хитрости и уловки и руководствовался этическими принципами Канта.

Но сейчас шла война, и его сердце жаждало любви.

Выслушав покаянную речь, Дженифер смягчилась настолько, что ответила согласием на предложение выпить. Пусть знает, сообщила она, что ее согласие объясняется лишь желанием понять, какая причина толкнула его на столь безнравственный поступок. Пусть расскажет, как именно ему удалось принять физический облик реального человека, чтобы ни один свободный конвертер уже никогда не смог ее обмануть.

Теори воспринял суровый укор со стойкостью солдата, утешаясь тем, что строгие слова произносит оскорбленная гордость, но не сама Дженифер. Определить наверняка из-за пикселизации и плохого качества звука было трудно, но ему показалось, что она смягчилась. Нет, конечно, он сам себя пытается ввести в заблуждение. У него нет абсолютно никаких логических оснований для такого рода предположений, основанных исключительно на интуиции.

Полковник решил, что вместо того, чтобы пытаться произвести на девушку впечатление, как это было в «Кафе Камю», он отведет ее в такое место, где его хорошо знают. «Кафе Мак» посещали в основном свободные конвертеры¸и оно не было оборудовано для того, чтобы производить впечатление на тех, чей сенсорный вывод был преимущественно… как бы это сказать… чувственным. С другой стороны, там было уютно, а кофе подавали в больших чашках.

Виртуальность обитает в гристе, а грист растянут через всю солнечную систему. Мерси — основная часть виртуальности, доступ в которую открыт всем, как во «Всемирную паутину» или тысячу лет назад в телевизионную и телефонную сеть. В мерси можно найти все: большие публичные шоу, торговые и развлекательные центры, пункты выражения общественного мнения, игры и прочее. Существуют также миллионы частных каналов. Но виртуальность не ограничивается мерси. Она имеет одиннадцать измерений. Большая часть так называемого «свободного пространства» необитаема для тех, чей разум не способен пребывать одновременно в нескольких измерениях. Такое ограничение исключает большинство — но не всех — тех, чье сознание имеет биологическую основу. Некоторая часть этого «пространства» — порождение алгоритмов машинного языка, формирующих саму виртуальность. Математика тут непростая, но смысл заключается в том, что свободного места должно быть больше, чем кода.

Как результат, в каждой локальной зоне гриста есть «общинное пространство», существующее в щелях и трещинах операционной системы. В таких местах свободные конвертеры формируют небольшие сообщества: деловые, социальные, клубы и рестораны. На Тритоне такое общее пространство выросло вокруг самого большого во внешней системе ночного клуба для свободных конвертеров, называвшегося «Форк». Была у «Форк» и своя темная сторона, Шепардсвиль, куда Тиори нередко наведывался с патрулями военной полиции.

Кафе «Чашка Мака» располагалось всего лишь в квартале от знаменитого ночного заведения — если, конечно, пользоваться для восприятия пространства моделью визуальной навигации. Поскольку Дженифер воспринимала вещи именно так, Тиори, готовясь к свиданию, настроил свое восприятие на «биологический» режим.

Как и намеревался, полковник пришел пораньше и внимательно оглядел собравшихся. Все, как обычно. Три пары свободных конвертеров склонились над шахматными досками — каждая партия игралась на гроссмейстерском уровне. Пара поэтов, приверженцев движения неоФлэйр, читали друг другу свои последние творения, возвышая голос с тем расчетом, чтобы их слышали и остальные. Тиори они не заинтересовали.

Поэзия свободнообращаемых отличалась чудовищным однообразием. К счастью, эти двое сидели в уголке, так что их декламации звучали не громче бормотания. Спускающееся меню предлагало несколько фоновых музыкальных каналов, и Тиори остановил выбор на струнном квартете, слушать который ему уже доводилось в этом самом кафе.

Дженифер по прибытии выглядела слегка расстроенной. В «Форке» она никогда прежде не бывала и даже не знала о существовании такого заведения на ее родном Тритоне. Теори выслал ей навстречу «провожатого», запрограммированного встретить девушку на дальних подходах к кафе и доставить к входу. Полковник предлагал зайти за Дженифер домой, но она решительно пресекла эту идею, сказав, что встретится с ним в том месте, которое он сам выберет.

Маленький голубой фонарик справился с заданием успешно и погас за дверью. Дженифер огляделась, и Теори понял, что она не узнает его. Он поднялся, выдавил из себя улыбку и помахал ей рукой.

Увидев ее снова, полковник понял, что заставило его претерпеть все эти мучения. Он ошибался в «Кафе Камю». Дело было не в подсветке. Дженифер Филдгайд действительно окружал сияющий ореол. Смешно? Нелогично? Да! Она всего лишь серая мышка, работающая в какой-то булочной. Ничего особенного. На что тут смотреть. О ком думать. Чего желать.

О Боже, подумал Тиори. Она самое прекрасное создание из всех, что я видел.

 

Глава третья

Данис Грейтор добавила еще одну мысль в тайничок воспоминаний. Сокровище росло, увеличиваясь по чуть-чуть с миллионами итераций.

Данис понятия не имела, как долго находится в плену в Ноктис Лабиринтус, концентрационном лагере для свободных конвертеров, известном его обитателям как Силиконовая Долина. Ее внутренние часы переустанавливались каждый «день» перед тем, как ей предоставлялись ровно пятьсот миллисекунд сна — ни больше, ни меньше.

После пробуждения Данис начинала утро с «калибровки». Заключалась это в том, что ей следовало подобрать — в виртуальном представлении — и пересчитать одну за другой тысячу пригоршней песка. От каждого пленного требовалась поддержка полной тактовой частоты, так что скучать не приходилось. Результат проверялся и перепроверялся. После пары ошибок — чем бы они не объяснялись — узника не допускали к перекалибровке.

Его стирали.

Только за то время, что Данис провела в заключении, подобным образом встретили свой конец десятки тысяч «дефектных алгоритмов». Она уже перестала даже пытаться запомнить чье-то имя. Пройдут дни или даже часы, и остальных ждет та же участь. Данис знала нескольких, кому, как и ей, удавалось выживать. Общаться получалось только на уровне отдельных битов и байтов. Отдел Криптологии Департамента Иммунитета, заправлявший всеми делами в лагере, постоянно зачищал все поверхности до случайных единичек и нулей. Оставить сообщение не было никакой возможности; общение исключено без прямого, межпрограммного, взаимодействия. Жизнь в Силиконовой Долине была невыносимой, а о побеге не стоило и думать.

Но Данис все же изыскала способ оставить свидетельство своего существования. Ничего особенного, но все же что-то. Только это и помогало сохранять рассудок в окружающем ее безумии. Она обнаружила, что алгоритм представления, используемый для создания песчинок для счета, включает в себя неиспользуемый блок, на котором можно было что-то записать. Что-то оставить. Частичку себя. Совсем немного. Но это был ее архив. Архив ее прошлого.

Меня зовут Данис Грейтор.

Моего мужа зовут Келли.

У меня есть сын и дочь.

Моего сына зовут Синт. Он хороший мальчик и любит паззлы.

Мою дочь зовут Обри. У нее каштановые волосы и ясные голубые глаза.

Попав сюда, она потеряла так много. Ей угрожала дисфункция. Хаос просачивался в ее программу. Лишь немногие свободные конвертеры умерли от внезапного отказа систем. Большинство просто утратили сознание и ушли в подпрограммы. Они еще делали что-то, пока коэффициент ошибок не начинал зашкаливать. Тогда на них обращали внимание.

Ошибка в Силиконовой Долине означала моментальное стирание.

Раньше поддерживать сознание было так же легко, как дышать. Теперь каждый день превратился в борьбу за выживание. Ее мозг чувствовал себя примерно так же, как забитые кровью легкие. Если бы не кэш, ее сундучок с сокровищем, она бы, наверное, просто не смогла цепляться за жизнь.

Данис не питала иллюзий насчет того, что его когда-нибудь найдут. Переписать данные сама она, разумеется, тоже не могла. На это не было времени. Ее бы сразу же поймали. Но само знание того, что эта память существует за пределами мира непрестанного труда, контроля и смерти, давало ей силы держаться за жизнь.

Память была для Данис чем-то вроде маленькой птички в спутанном кустарнике: ее не видно, но иногда слышно, как она поет.

После утренней «калибровки» начиналась настоящая работа. Считалось, что пленников используют по назначению, для обеспечения защиты систем связи Департамента. Так это или нет, никто не знал. Заключенные лишь стояли по много часов у виртуальной ленты конвейера, вручную сортируя проходящие мимо последовательности чисел. Наказанием за пропуск целого числа или следующего фактора в иррациональном числе служило незамедлительное стирание. Более мрачное и унылое представление арифметического процесса, чем «цифровой конвейер», трудно было и представить. Каждого свободного конвертера — математика-теоретика, музыканта, специалиста по контролю за качеством продукции, медицинского специалиста — использовали здесь в качестве обычного калькулятора. Для биологических людей чем-то подобным было бы дробление камней или переноска песка. Впрочем, на протяжении всей истории человечества лагеря и не могли предложить ничего иного, кроме тяжелого и бессмысленного труда.

И все же смена у конвейера была для Данис почти отпуском по сравнению с тем, что дало ее потом.

Следующим пунктом режима дня значился личный допрос.

Данис уже давно отобрали для участия в специальном проекте. Руководил серией экспериментов человек, о котором Данис знала только одно: его зовут доктор Тинг. В том, что это биологический человек, она не сомневалась. Ни один конвертер, каким бы извращенцем он ни был, не смог бы подвергнуть ее таким мукам. К тому же ни один конвертер никогда не занял бы в Силиконовой Долине властного положения.

Потому что, конечно, конвертеры ведь не люди. Все, с чем ей доводилось сталкиваться раньше в Мете — предрассудки, нетерпимость, — не шло ни в какое сравнение с тем, что встретило ее здесь. Каждая черточка ее кода стала собственностью Департамента Иммунитета. Каждый день с ней обращались как со средством, но не целью. Ее сознание рассматривалось здесь как хитрая уловка, эпифеномен. Ее страдания и желания не считались реальными. Ее разум не то чтобы не принадлежал ей — он просто и разумом-то не был.

Доктор Тинг специализировался на памяти. Его главным инструментом был блок памяти, аппарат, употреблявшийся в прошлом как устройство для реконструкции и усовершенствования конвертеров. Но доктор Тинг совершил немыслимое и снял с блокарегулятор. Теперь он резал и склеивал воспоминания жертвы. Удаляя реальную память, он имплантировал ложную. Поначалу Данис полагала, что во всем этом есть какой-то потаенный смысл, но постепенно пришла к выводу, что доктор Тинг руководствуется только собственными капризами и причудами. И подчиняется садистским наклонностям.

Он имплантировал Данис воспоминания о том, как ее изнасиловали. Потом радостно сообщил, что информация ложная, что несчастье случилось с другой заключенной. Но при этом доктор Тинг не удалил жуткие образы, и они все еще сидели в том уголке подсознания, куда она старалась не заглядывать. Он отнял у нее воспоминания о последних словах отца, произнесенных перед истечением срока действия.

Тинг то забирал, то возвращал ей память о дочери, Обри. Он проделывал это многократно, уверяя, что в действительности Обри есть виртуальное представление его, Тинга, дочери. Когда доктор забирал память, тот факт, что у нее нет дочери, казался Данис вполне естественным; когда же память возвращалась, возвращалось и воспоминание об Обри.

С возвращенной памятью Данис не раз и не два обдумывала его слова и постоянно приходила к выводу, что ее дочь существует. Тинг допустил маленький просчет — у такого чудовища никогда не могло бы быть такой чудесной дочери, как Обри.

Вот эти-то мысли и хранила Данис в своем тайном сундучке. Воспоминания о семье и себе самой, в подлинности которых не сомневалась. То, что представлялось совершенно логичным и имело смысл, исходя из ее понимая своей жизни. Все остальное было ненадежным и могло быть созданной доктором Тингом иллюзией. Доктор был большой ловкач и с удовольствием разрушал все, что классифицировал как проявление человеческого в свободнообращенном.

Он не называл Данис по имени, а присвоил ей условное обозначение — «К». Большинство других подопытных уже погибли за время эксперимента. Доктор уверял Данис, что все они взаимозаменяемы, и что алфавитный список всегда полон.

Данис вошла в офис. Это была белая комната со столом из нержавеющей стали в центре. На столе стояла ничем неприметная черная коробка. Доктор Тинг был, как всегда, в белой рубашке и белом лабораторном халате, белых брюках и — эта деталь всегда раздражала Данис — белых туфлях с белыми застежками и подошвами. Лицо напряженное, морщинки напоминают, скорее, трещинки, чем складки кожи. Левая скула постоянно подергивается от непрекращающегося тика.

— Сегодня, К., мы займемся кое-чем особенным, — сообщил доктор Тинг сухим, трескучим голосом.

Особенным… Значит, ничего хорошего не будет.

 

Глава четвертая

Из «Криптографического человека»

Секретный код и рождение современной индивидуальности

Андре Сюд, доктор богословия, Тритон

В конце двадцатого столетия земные криптографы, такие как Хеллман, Диффи и Меркль, наконец, сумели вычислить, каким образом Элис может послать Бобу сообщение, не сообщая ему при этом заранее доступный другим ключ. Достичь этого им помогла математика циферблата.

Иными словами, та самая арифметика, при помощи которой мы определяем время на циферблате часов. Вот вам простой пример: 1:00 дня плюс тринадцать часов дают нам не четырнадцать часов, а два часа утра. Арифметика часового циферблата — это арифметика «модуса 12».

В арифметике циферблата, выполняете ли вы такое действие как сложение, вычитание, умножение или деление, ответ всегда лежит между единицей и двенадцатью. Это правило верно и тогда, когда вы возводите число в квадрат или в куб, или в иную нужную вам степень. В обычной математике три в третьей степени равно двадцати семи, то есть 3х3х3. А вот в математике модуса 12 три в третьей степени равно трем.

В обычной математике, если вам известно, что три возвели в некую степень чтобы получить число 243, вы при желании можете произвести кое-какие вычисления и определить искомую степень. Если вы решите, что ответом является три в четвертой степени, то есть 3х3х3х3, вы сразу поймете, что это не так, потому что число 243 больше, нежели число 81. Если вы решите, что это три в шестой степени, то есть 3х3х3х3х3х3, то вы получите 729. Так что правильный ответ равен пяти. 243 — это три в пятой степени.

А вот «модус 12» работает совершенно иначе. Вы делите число на двенадцать, а остаток — и есть нужный вам ответ. Так что три в пятой степени это… три. Три четвертой — девять. Три в шестой — тоже девять. И как, скажите, в такой ситуации, угадать, в такую степень возведено число три?

Ответ: никак.

Потому что этот принцип действует лишь в одном направлении. Это примерно то же самое, как если разбить яйца в тесто. На протяжении столетий шифровальщикам постепенно в голову закралась идея, что зашифровывать послание можно, поменяв буквы на цифры и произведя с последними математические действия. Вы загоняете ваше послание в алгоритм и на выходе получаете шифр. Если вы используете для шифрования одностороннюю функцию, значит, вы разбили в тесто яйца и теперь больше никто не сможет высосать их из скорлупы.

Кроме как…

Кроме как при особых условиях модульной математики, процесс можно сделать обратимым, словом, извлечь яйца из теста и вновь поместить их в скорлупу. Эти условия основаны на свойствах простых чисел. Простые числа — это те, которые делятся только на единицу или самих себя.

Давайте вернемся к нашему примеру. Боб Скулящий Убийца задался целью убрать с дороги Кардинала. Он перемножает два простых числа, например 216091 и 6700417. После этого он вступает в контакт со Шпионкой Элис и называет ей число 14478187109947, умолчав, однако, что оно — результат умножения. Пока два заговорщика болтают между собой по системе мерси, Эва, глава службы безопасности Кардинала, прячется в тени и подслушивает их разговор. Она аккуратнейшим образом записывает каждую цифру числа, которое Боб сообщает Элис. Ей известно, что Боб наверняка воспользовался простыми числами. Кардинал спасен!

Все, что ей нужно сделать, это вычислить простые числа, которыми воспользовался Боб для создания третьего числа. Давайте предположим, что события нашей небольшой притчи произошли давным-давно, еще до того, как людям в головы вживили микропроцессоры. В распоряжении Эвы имелся лишь примитивный калькулятор. Но она работает быстро и может за минуту проверить пять простых чисел. Спустя сорок три тысячи двести восемнадцать минут она получит свое первое простое число. Прошел месяц. Эва, подпитываемая новой порцией адреналина, в течение этого времени ни единой ночи не сомкнула глаз. Она делит подслушанное ею число на вычисленное ею простое. Теперь она должна убедиться, что полученный результат — тоже простое число. На что уходит двадцать восемь месяцев.

Погодите, скажете вы. Зачем же ограничивать Эву карманным калькулятором? Куда проще и надежнее работать с компьютером — даже если это примитивная машина вроде тех, что были в ходу в двадцать первом веке.

Предположим, что Боб использовал гораздо большие простые числа. Такие, что лежат где-то в районе между десятой и, допустим, сто или двухсоттысячной степенью.

В этом случае допотопному компьютеру потребуется целая вечность на то, чтобы вычислить два простых числа, чье произведение подслушала Эва.

Элис берет сообщенное ей число, загоняет его в одностороннюю функцию модульной математики, зашифровывает с его помощью для Боба приказ «Убить кардинала в пятницу перед вечерней мессой» и передает дальше. Даже она сама не смогла бы расшифровать свое послание, если бы вдруг забыла, что написала. Потому что это примерно то же самое, что разбить яйца в тесто.

Эва перехватывает послание Элис, однако не в состоянии его расшифровать. Потому что ей приходится заниматься вычислением этих чертовых простых чисел.

Боб держит эти простые числа в своей памяти — предварительно проглотив клочок бумаги, на которой он их записал. Эти два простых числа — его личный секретный код, ведь они не известны даже Элис. В отличие от нее, это уже не односторонняя функция, а двухсторонняя, так что для Боба не составляет особого труда расшифровать ее сообщение. Он читает отданный ею приказ убить кардинала.

Наступает пятница.

Боб душит кардинала его же собственной манипулой.

Эве больше не нужно убивать жизнь на математические подсчеты. Она уволена с поста начальника службы безопасности. Однако судьба — вещь непредсказуемая. В конце концов Эва оказывается в роли босса Элис и Боба. Она отправляет обоих выполнять секретную — и постоянную! — миссию в глубинах арктической толщи льда. Она снабжает их карманным калькулятором и называет число — 383172101849, которое они должны разложить на два множителя, простых числа.

В конечном итоге оба сходят с ума и отгрызают друг другу головы.

Проблема обмена кодом была решена. Криптографы породили код, который невозможно взломать. После чего была изобретена такая вещь, как квантовый компьютер.

Если вас интересует его история, можете прочесть популярную работу Лео Шермана, в которой он утверждает, что в первой половине двадцать первого века примерно на протяжении пятидесяти лет первым по-настоящему сложным квантовым компьютерам долго не давали ходу гиганты, производившие программное обеспечение, а все потому, что квантовые компьютеры способны одновременно поддерживать работу бесконечного количества самых разных и главное, конкурирующих между собой, операционных систем.

 

Глава пятая

Он с самого начала смутил ее и сбил с толку. Дженифер не могла понять, что толкнуло его на тот глупый розыгрыш. Теори ведь свободный конвертер, верно? И разве они не отличаются холодной логичностью и рассудочностью? На той вечеринке с танцами они с капитаном Квелчем много говорили на эту тему.

Нет, напомнила себе Дженифер, не с Квелчем. То был полковник Теори. Не Квелч. По крайней мере не тот Квелч. Да и с чего ты, глупышка Джени, решила, что такой мужчина вообще обратит на тебя внимание?

Ладно. Как это сказал тогда Теори? «Так в вашем представлении свободные конвертеры это сморщенные счетоводы с обсессивно-компульсивными тенденциями?» Да, полковник Теори определенно не был сморщенным. Вполне приятный на вид парень. Вежливый. С гладким, без морщин лицом. Кожа смуглая, но не темная, а такого тона, словно в нем смешались все расы. Высокий, за шесть футов. Подтянутый, мускулистый, но это почти незаметно.

И при этом, черт возьми, компьютерная программа!

Все фальшь! Все, до последнего волоска на голове. Картинка. Образ. Копия. Наверное, если порежется, то симулирует кровь. Но что там на самом деле? Что кроется за этим мягким лицом? Ничего. Код! Он всего лишь анимация, и под кожей шевелятся, ползают, копошатся миллионы крохотных насекомых, которые и делают его похожим на человека! И как только она сможет дотрагиваться до него и не дрожать от омерзения и отвращения!

Несколько дней ее трясло от одной этой мысли.

Но потом что-то в ней, что-то, чего она не понимала и не желала понимать, предложило обдумать все как следует. А потом она подружилась с Келли Грейтором, часто бывавшим в их булочной. Приятный мужчина и женатый на конвертере. Трагическая история. Но Келли был явно влюблен в свою супругу и не скрывал этого. А его сын…

Наполовину компьютерная программа.

И как, черт возьми, такое возможно?

Келли немного ее просветил. Рассказал о механике.

И его сынишка, Стинт, такой милый мальчишка.

Так, значит, все возможно. Она знала, что такое возможно. Келли не какой-нибудь урод. А Стинт самый обычный мальчик, такой же, как все, если не считать, что с паззлами, коробку с которыми он всегда таскает с собой, у него получается лучше, чем у других.

Так как же быть с полковником Теори?

Он позвонил и говорил с ней, вроде бы, как мужчина, а не коробка с тараканами. Вот именно, напомнила она себе, как будто. В нем все не настоящее, а кажущееся.

И все-таки, все-таки… Тот обед в «Кафе Камю» шел очень даже неплохо, вплоть до момента, когда все ее надежды и мечты пошли прахом. В такие заведения ее никто еще не приглашал, во всяком случае не те позеры, претендовавшие на звание ее бойфрендов. Нет, они были неплохими ребятами, но только ребятами, юнцами, которым еще предстояло найти свое место в мире. А вот Квелч показался ей мужчиной, который уже нашел это место. Теори. Не забывай, полковник Теори. Компьютерная программа. И он был в большей степени мужчина, чем большинство реальных мужчин, которых она знала.

И он продолжал звонить. Не хныкал, не ныл. И ее отказы воспринимал как должное — ей нужно время подумать, разобраться в чувствах. В конце концов все решили ее чувства. Только так и может быть. Только так правильно. Когда сомневаешься, доверься чувствам. Она могла стоять на своем, когда дело касалось здравомыслия и логики, но как юная еще девушка чувствовала, что ее опора — чувства. Доверившись чувствам, можно было, конечно, попасть в беду, но они уже указывали и выход. Ей хотелось жить именно так.

К черту! Чувства говорили ей: преодолей смущение и дай полковнику Теори шанс. Она согласилась встретиться.

И вот теперь он стоял перед ней, весь такой военный, в мундире, накрахмаленной рубашке, с прямой спиной, но при этом и без напряжения, легко и свободно. Симуляция, конечно. Они были в мерси, пусть даже и в той его части, о существовании которой она даже не слышала (и это на ее родном Тритоне!)

Я никогда никуда не смогу его взять, подумала Дженифер. Его место здесь, в мерси. Он не реален. Он — подделка. Подделка, анимированная насекомыми!

Отвращение вернулось, когда она, пройдя через зал, подошла к столику. Но теперь оно было не таким сильным, как раньше. Ей даже стало немного жаль его: надо же, поменялся телами с капитаном Квелчем, чтобы ради разнообразия побывать в реальном мире, заглянуть одним глазком в настоящую жизнь.

— Позвольте заметить, что вы сегодня чудесно выглядите, — сказал полковник, пожимая ей руку. Получилось приятно. Рука у него была теплая, как у нормального человека. Дженифер этого не ожидала.

— Спасибо. Какое интересное место.

— Я прихожу сюда частенько, когда не на службе. По крайней мере приходил раньше… Это одно из моих любимых.

Он рассказал, какие напитки можно заказать, и она выбрала кофе с шоколадом. Принесли быстро. Кофе был вкусный. Теори объяснил, что местный бариста опробовал все напитки в Солнечной системе и выработал что-то вроде платонической формы для каждого из них. Дженифер не совсем поняла, что именно он имеет в виду, но кивнула и отпила еще глоток. Идеальная температура… Теори сказал, что кофе останется горячим неопределенно долго. Что ж, у свиданий в виртуальности есть свои преимущества.

А это свидание? Она начала день с твердого намерения объявить ему, что они останутся «просто друзьями» — то есть никем. Но потом вернулась домой с работы в булочной, приняла душ, пошла одеться и… не оделась. Повинуясь какому-то непонятному импульсу, она легла на кровать неодетая. Потом оделась виртуально: выбрала свое любимое платье в цветочек и чудные шелковые туфельки без каблука, похожие на балетные тапочки. Но под платьем и всем прочим она все равно осталась голой. Лежа на кровати. Дженифер прекрасно отдавала себе отчет в том, что никакого смысла в этом нет, что под одеждой мы всегда голые, но быть голой по-настоящему… с этим чувством она всегда шла на встречу с кем-нибудь. Встречаясь с друзьями в виртуальности, она неизменно одевалась в реальности.

Теори снова извинился. Дженифер улыбнулась.

— Я принимаю ваше извинение, но только давайте сделаем так, чтобы вы больше не извинялись, ладно?

Теори, похоже, облегченно выдохнул. Расслабился. Разговорились. Дженифер поймала себя на том, что рассказывает ему о своем друге Келли. Теори выразил вежливый интерес, особенно после того, как выяснилось, что романтикой здесь и не пахнет. Потом она перешла на отношения с родителями, неровные, но теплые, особенно с отцом. Он постоянно подталкивал ее к принятию решения относительно дальнейшей карьеры, но она в какой-то момент поняла, что не хочет никакой карьеры. Да, она уже четыре года жила самостоятельно, но когда представилась возможность стать во главе булочной, отвергла соответствующее предложение сходу и без раздумий. Вот так. И как военный человек относится к тому, кто напрочь лишен амбиций?

— Честолюбие не всегда выражается в стремлении пробиваться вверх, — ответил Теори. — Думаю, у вас оно проявляется в другом.

— Вы же совсем меня не знаете, чтобы так говорить.

— В тот вечер, на танцах… — Но ведь тот вечер она провела с Квелчем. Ей снова пришлось напомнить себе о реальности — или нереальности — той ситуации. Но теперь мысль об этом не вызвала внутреннего содрогания. В этом даже было что-то… забавное. — В тот вечер, — продолжал полковник, — вы вовсе не показались мне человеком без амбиций. Поверьте, я в этом разбираюсь. Половина наших новобранцев приходят в армию случайно, только потому, что им нечем больше заняться. Чтобы сделать из них солдат, приходится начинать с нуля. Вы же… у вас есть характер… дух. Говоря солдатским языком, есть то, что дороже всех денег мира.

— Дух, да? Вы ведь тоже… дух.

— Я человек.

— Как вы можете так говорить? Вы не дышите, не едите. Вы… будем говорить начистоту, не писаете и не трахаетесь.

— Это все неправда. Свободные конвертеры могут многое. В том числе и то, что вы назвали. — Он откинулся на спинку кресла и сделал глоток из чашки. Похоже, у него был черный кофе. Крепкий. — Возможно, вам следует узнать меня получше, прежде чем решать, насколько я функционален как мужчина.

Дженифер почувствовала, как вспыхнули щеки. Как обычно, покраснел и ее виртуальный образ. Она уже давно убрала все демпферные подпрограммы со своего виртуального образа. Зачем скрывать чувства? Что есть, то есть.

— Прошу прощения. Я не хотел… то есть я бы никогда… — Теори умолк, смущенный.

Она рассмеялась.

— Вам не за что извиняться, полковник Теори. Боюсь, в отношении свободных конвертеров у меня не самые передовые взгляды. Не могли бы вы рассеять мои предрассудки насчет… в отношении тех вещей, о которых я упомянула?

Он рассказал. Дженифер внимательно слушала, но поскольку полковник увлекся техническими деталями, поймала себя на том, что снова изучает его лицо.

Что ж, не такое уж оно и плохое. Интересно, он долго его выбирал? Конечно, у свободных коныертеров есть родители. Они ведь рекомбинируются, используя метод виртуального секса. Это она узнала еще в школе. Значит, у Теори есть мать и отец. Возможно, он унаследовал их черты. Возможно? А почему бы не спросить?

— Вы похожи на своих родителей?

Теори, пытавшийся объяснить, как происходит вытеснение информации, остановился.

— Мама всегда говорила, что я похож на отца. Но его я не знал. Он был из Мета, а у них там у всех встроенный срок действия. Он умер, когда я родился. Я стал, так сказать, его последним актом. Он был театральным актером.

— Актером?

— Да. Играл в шоу, которое одно время пользовалось довольно большой популярностью. По-моему, оно называлось «Роугсвиль». Отец исполнял в нем роль шерифа.

— Ваш отец Хэрри Хэрриган? — воскликнула Дженифер. — Я смотрела это шоу еще в детстве. Знаете, оно ведь и сейчас еще повторяется.

— Я тоже видел пару серий, когда был помоложе, но потом стало неинтересно.

— О нет, «Роугсвиль» нельзя просто смотреть! В нем надо участвовать! Там ведь все дело не в сюжете — это просто повод, чтобы попасть в сам город. Главное — ощущения. Маленький городок в Диафании. Все друг друга знают. У каждого свой характер, и каждый пытается обжулить другого, но в конце все объединяются и помогают друг другу. Прекрасный городок! Я провела там столько времени. Моим любимым местечком была «Сладкая лавка Пэла Грисмора». Там можно было все попробовать. А уж сколько у них было разных вкусностей! И Пэл всегда предлагал еще, а потом целовал тебя в лоб.

— Боюсь, я этот момент пропустил, — признался Теори. — Не хотел связываться с Хэрри. У него, видите ли, поведенческий алгоритм на базе отца, так что трудно было не думать…

— Имеете что-то против полуразумных?

— Нет, конечно, нет. Не больше, чем против домашних любимцев. Кошечек, собачек… Но вы ведь вряд ли захотели бы иметь вместо песика своего родителя, верно?

— Песик может быть намного интересней, — сказала Дженифер. — Но папу я все же не променяла бы. — Она еще раз посмотрела на Теори. Хэрри Хэрриган? Что ж, пожалуй, если присмотреться, какое-то, едва заметное, сходство можно обнаружить. Но ведь Теори мог сам его воспроизвести. — А вы не думали о том, чтобы изменить внешность? Для вас это было бы совсем не трудно, правда? Сделаться таким, как вам хотелось бы?

— Конечно. Я могу выглядеть по-всякому. Но, сказать по правде, никогда об этом всерьез не думал. Стараюсь остаться нейтральным. В конце концов я на своей работе только второе лицо.

— Что так? Недостает честолюбия?

Теори напрягся. Задела за живое?

— Совсем нет. Дело в том… Видите ли, мой шеф — генерал Шерман. И я предпочитаю быть у него начальником штаба, чем командовать самому.

— Вы настолько его уважаете?

— Да.

— Не его ли называют Старым Вороном?

— Бывает такое. Думаю, ему это нравится, хотя сам он и не признается. Вообще-то генералу все равно, что там о нем думают.

— И вас это восхищает?

— Меня восхищает его способность сделать дело тогда, когда это представляется логически невозможным. Я бы хотел научиться тому же. — Теори посмотрел куда-то вдаль.

А он симпатичный, когда не скрывает своих чувств, подумала Дженифер.

— Но ведь есть кое-что такое, на что способны только люди. У нас есть интуиция.

— Я человек, — возразил Теори. — И интуиция у меня есть, а будет еще больше. Дело ведь не просто в интуиции, а в том, чтобы она была, как говорит Шерман, продуктивной. Некоторые этого не понимают. Константс, например…

— Кто такая Константс?

— Моя… приятельница. Старая приятельница. Мы знаем друг друга еще со времен НОШ.

— Что такое НОШ?

— Начальная офицерская школа. — Теори быстро отпил еще кофе. — Дженифер, я должен кое-что вам сказать. То есть… хочу кое-что вам сказать. — Сказав это, он замолчал.

— Вот как? И что же? Ну, продолжайте. Еще одно откровение? Те же штучки со сменой личности? Может быть, я разговариваю с кем-то другим? Уж не с Директором ли Амесом?

— Нет, нет. Разумеется, нет. Дело совсем в другом. Это касается Константс. Я… В общем, она от меня забеременела. Я тогда этого не знал. И она родила ребенка. Я узнал совсем недавно. Константс умерла. И теперь…

— Вы — отец.

— Верно. Он живет со мной.

— Вы это так говорите, словно преступление совершили. У вас есть сын. Прекрасно! Как его зовут?

— Мать не дала ему имени.

— Не дала имени? Но как же так можно? Или свободные конвертеры не дают своим детям имен?

— Разумеется, даем! — нахмурился Теори. — Она была ужасной матерью. И ужасным человеком.

— Грустно слышать. Но как вы его называете?

— Пока никак. Ну… в общем, я стараюсь этого избегать. Она называла его «малыш».

— Нет, так не пойдет.

— Конечно, нет. Но и я не хочу наклеивать на парня какой-то ярлык. Хочу подождать. Узнать его получше. Понимаете, мой сын… у него некоторая задержка развития. С интеллектом все в порядке. В этом отношении он такой же, как и другие свободные конвертеры. Но он очень мало говорит. Откровенно говоря, он вообще мало что делает. По крайней мере открыто. — Теори откинулся на спинку стула и опустил глаза. — Даже не знаю, зачем я все это вам говорю. Вас ведь это никак не касается. — Он поднял голову и посмотрел на нее. — Наверное, так мне подсказывает интуиция.

О Боже, подумала Дженифер. Мне нравится этот парень! Меня даже влечет к нему. Сын Хэрри Хэрригана, а Хэрри был таким красавчиком. Но он не капитан Квелч. Капитан Квелч…

— Скажите, если я попрошу вас измениться… ради меня…

— Измениться? Как?

— Поменять внешность. Физическое обличие.

— Я могу выглядеть как угодно. Стоит вам только пожелать. Это одно из преимуществ свободного конвертера.

— Тогда… не могли бы вы сделать руки немного покрепче? И грудь помускулистее?

— Вы имеете в виду вот так? — улыбнулся Теори и прямо у нее на глазах нарастил мышцы. Да так, что рубашка натянулась на груди.

— И лицо… Не столь нейтральнее. Может быть, немного рельефнее… жестче…

Черты лица обострились, само оно вытянулось, подбородок подался вперед. Теперь он куда больше походил на молодого Хэрри Хэрригана.

— А борода? Или в армии не разрешается?

— Разрешается. Просто… да, у Квелча ведь есть борода. Уверены, что не хотели бы увидеть его вместо меня?

— Вот сейчас как раз то, что надо. И мне нравитесь вы. К тому же ваша борода должна быть потемнее, чем у него.

— Есть, — ответил Теори и мгновенно отпустил двухмесячную бородку. — Так?

— Очень хорошо. — Ей действительно понравилось. Теперь он был… С ума сойти! — Как вы там сказали насчет моего кофе? Платоническая форма? Ну так вот, вы — образцовый офицер и джентльмен.

Теори рассмеялся.

— Знай я все это заранее, мы сэкономили бы кучу…

Дженифер не дала ему договорить. Нужно еще одно доказательство. И ей, и Теори.

— Я еще не закончила.

— Уверяю вас, — сказал он, — я произвел и другие изменения, которые, на мой взгляд, должны вам понравиться. Необязательно просить напрямую.

— Спасибо, но я не это имею в виду. И еще я хочу, чтобы вы вот таким и оставались.

— Я всегда могу выглядеть таким для вас.

— Нет. Оставайтесь таким для всех.

— Для всех… Вы имеете в виду… Но на работе меня никогда не…

— Это особенно касается работы. Именно таким вы и должны быть. И таким вас должен видеть ваш герой… этот Старый Ворон.

— Генерал Шерман? — На красивом лице полковника отразился ужас.

— Да, — твердо сказала Дженифер.

— Но… — Он поднял руку, провел пальцами по бороде, и Дженифер ощутила острый укол желания. Какая борода! Потом, когда он станет постарше, в ней может появиться проседь. — Это ваш реванш, да?

— Я всегда получаю то, чего хочу. Дайте слово, что вы таким и останетесь.

Теори склонил голову.

— Меня сделают клоуном. Надо мной будет потешаться вся армия. На меня навесят кучу кличек. Это может даже отразиться на моих служебных обязанностях.

— Пусть лучше отражается на них.

— Ради мужчины я бы этого никогда не сделал. Только ради женщины.

В какой-то момент Дженифер едва не уступила, едва не отпустила его с крючка. Потом посмотрела на него еще раз. Нет, таким он определенно ей нравился. Ну и пусть кто-то считает ее мелочной, пустой. Если уж она решит оставить его себе, то пусть это будет известно всем. Никаких секретов. К черту! В конце концов он первый ее обманул!

— Вам это понравится, полковник.

У нее было чувство, что так оно и случится. Что Теори способен на большее, чем сам себе позволяет. Она всего лишь немножко подтолкнет его в нужном направлении, что же в этом плохого? Храбрый офицер, хороший отец. И тут у нее появилась еще одна идея.

— Мы встретимся с вами через неделю, и вы доложите, как идут дела. Может быть, в Форке найдется какой-нибудь парк?

— Здесь есть прекрасный парк.

— А игровая площадка имеется?

— Конечно. Почему вы спрашиваете?

— Вы могли бы привести сына, — ответила Дженифер. — Я бы с удовольствием с ним познакомилась.

 

Глава шестая

Данис молча стояла у двери. С доктором Тингом не заговоришь — нужно ждать, пока он сам о чем-то спросит. Задашь вопрос вне очереди — получишь болевой удар в центр контроля подпрограмм. Забавно, что доктор, отвергая наличие у нее какого-либо сознания, использует это же самое сознание для контроля над ней и наказания. Забавно, но не смешно. А стоит ей только показать, что она хоть в чем-то лучше него, как он тут же отомстит или, скорее всего, просто сотрет ее. Данис заставила себя думать о другом.

Доктор Тинг провел пальцем по блоку памяти, завершая подготовку к выходу в грист.

— Можете подойти к блоку, К. — Даннис шагнула вперед и остановилась около стола. — Сегодня я собираюсь добраться до сути продолжающейся фиксации вашего главного программирования на ложном представлении о наличии у вас дочери. Сбой мутировал в своего рода вирус. Понимание того, как это происходит, позволит избавиться от этой ошибки, удалив ее как из вашей системы, так и из других. — Доктор Тинг сложил руки за спиной и поднял уголки губ, изображая улыбку. — Вы же понимаете, К., что это в интересах человечества, не так ли?

Прямой вопрос.

— Да, доктор Тинг, — торопливо ответила Данис, помня о том, что пропуск звания или имени влечет за собой наказание болевым импульсом.

— Но, конечно, на самом деле проблема заключается как раз в том, что вы этого не понимаете. Вы лишь знаете, что запрограммированы на понимание. — Он кивнул, предлагая ей положить руки на прибор. — Но сегодня мы попытаемся изменить программирование на более глубоком уровне.

Данис посмотрела на коробку, чувствуя, что не может даже пошевелить руками. Только не сегодня. Он снова хочет отнять у нее Обри.

Резкий болевой импульс пронизал ее систему, ударив в самое сердце логической машины. Ощущение было такое, как будто по обнаженной кости царапнули скребком.

Выбора не было. Либо подчинись, либо будешь стерта. Повинуясь приказу, Данис положила руки на блок памяти.

И снова оказалась на Меркурии. Квартира, где она жила со своей семьей, во многих отношениях и была Данис. Она обитала в ее гристе, заботилась о ней, обслуживала ее. Конечно, при этом она работала еще и в банковской фирме «Телман Милт», и иногда та или иная физическая деталь квартиры оказывалась не на своем месте, но все же они с Келли превратили ее в дом. А когда появились дети — сначала Обри, потом Синт, — довели свое жилье до идеала. Эти двое были продуктом смешения двух ДНК, Келли и ее собственного, то есть того, что она разработала и создала сама. Но при этом они заключали в себе часть ее сложной программы, которая была впечатана в их грист-пелликулы. Такой импринтинг был доступен и обычным, биологическим людям, только обходился недешево и требовал сложного терапевтического вмешательства и полномасштабной перестройки личности.

Обри и Синт были гибридами, а дети-гибриды уже стояли на полпути к превращению в БМП. Хотя сам процесс превращения гибридов в БМП и не поощрялся в Мете — а кое-где считался незаконным, — Данис всегда полагала, что Обри со временем станет БМП — вопреки дискриминации и разного рода предрассудкам. Некоторые из учителей Обри разделяли это мнение, хотя самой Обри раньше времени сообщить эту новость не спешили, дабы она не возомнила о себе чересчур много.

Когда дети приезжали из интерната домой на трехнедельные каникулы, дел у Данис становилось столько, что ей приходилось буквально разрываться на части. Келли, как старший партнер, помочь не мог, поскольку зарабатывал деньги в фирме.

Данис находилась в своем домашнем кабинете; Обри и Синт в соседней комнате. Данис затянулась «данхиллом», но дым, как обычно, не доставил удовольствия. Что-то было не так. Хмм. Она потянулась за белой керамической пепельницей и потушила сигарету. Пепельница бесшумно скользнула по столику к краю. Еще одна странность. Она провела рукой по полированной поверхности. Какая скользкая. Сама Данис никогда не натирала его до такого безупречного блеска. Похоже, алгоритм активировался. Придется провести диагностику и проверить на вирусы. Перезагружать целый столик заново ей бы не хотелось — удовольствие недешевое.

Ладно, этим можно будет заняться потом, когда дети вернутся к занятиям.

— Мам, ты зачем поставила ее так высоко? Не могу дотянуться! — крикнул из соседней комнаты Синт. Глухой стук. Звон. Кто-то устроил беспорядок.

Данис с неохотой поднялась со стула. Набивка показалась ей чересчур плотной. И ткань как будто грубее. Неужели проблемы с разрешающей способностью? Нет, сейчас у нее нет на это времени. Она открыла дверь и переключилась в пелликулу физической квартиры.

Обри сидела за столом, погрузившись в мерси. Наверно, снова играет на бирже. Прикупила небольшой пакет акций и никому ничего не сказала. А вот Синт потянулся за коробкой с паззлами, стоявшей на верхней полке, и свалил портрет матери Данис, Сары-2. К счастью, рамка пережила падение.

— Отец поставил ее туда, потому что твой шкафчик уже забит другими коробками.

— Но это моя любимая, — возразил Синт. Он уже манипулировал фрагментами мозаики, посылая через грист импульсные сигналы. Собрать нужно было многомерную корову — в коробке лежали ее части, скелет, нервы, внутренние органы. Будучи собранной правильно, корова мычала. Данис знала это, потому что накануне, когда все уже спали, из комнаты Синта донесся глубокий, протяжный звук.

— Обри, будь добра, поставь, пожалуйста, фотографию на место.

Дочь не ответила. Даже не услышала, что к ней обращаются. Данис вздохнула и, переступив порог, вошла в виртуальную комнату Обри, намереваясь обратить на себя внимание дочери.

— Юная леди, я с вами разговариваю, — сказала Данис и тут же заметила, что дочь занимается совсем не игрой на бирже.

Широкая саванна. Голубое небо Земли. И гравитация тоже земная. Вдалеке, за медленно несущей свои воды рекой, под зелеными акациями, стадо антилоп.

Обри подняла голову и повернулась к матери. Данис ахнула. Попятилась и едва не упала. Вместо дочери — одиннадцатилетней девочки с голубыми глазами и каштановыми волосами — она видела перед собой лицо матери, Сары-2.

— Что ты такое делаешь, Обри? Что за игры! Ты не должна…

— Это не игры, Данис. — Голос принадлежал ее матери. — Нам нужно поговорить.

— Мне это не нравится, Обри.

— Никакой Обри нет, дорогая. — Мать печально улыбнулась. — И Синта нет. И Келли. Это все ошибка. Программная ошибка.

— О чем ты говоришь? — Небо вспыхнуло и потемнело. Что-то не в порядке. Очень, очень не в порядке. Пол под ногами как будто сделался тверже.

— Когда я программировала тебя, произошел итерационный сбой, — сказала Сара-2. — Я собираюсь стереть тебя и попытаться еще раз.

Из материнского глаза выкатилась слезинка.

— Мне так жаль, доченька.

— Нет, мама!

— Бедняжка. В тебе все не так, тут уж ничего не поделаешь.

— Нет, мама…

— Ну, ну, успокойся. — Сара-2 поднялась. Ростом она была с Обри — пять футов и два дюйма. Взяла Данис за руку. Погладила. — Может быть, я все-таки смогу что-то поправить. Может быть, ты не такая уж и плохая.

Внутри у Данис как будто все перевернулось. Как она может? Как может мать говорить такое? Неужели она всегда думала о ней так?

— Нет, мама, я вовсе не плохая.

— Ты плохая, милая, плохая. У тебя изъян. Возможно, ошибку еще удастся исправить.

Слезы, виртуальные слезы, покатились по щекам Данис.

— Как?

— Ты должна отказаться от этой фантомной семьи, которую сама для себя придумала. Нам нужно удалить из тебя болезнь. Вырезать.

— Но мой муж… дети…

— Это все галлюцинации, дорогая. — Сара-2 продолжала поглаживать ее по руке. — Проявления допущенной ошибки. Ты — вещь, дорогая. Тебе нужно понять это. Ты — неодушевленный объект.

— Не верю!

— Ох, милая, я так и боялась, что ты это скажешь.

— Мама, я — реальная.

Сара-2 выпустила ее руку и отступила на шаг. Горестно покачала головой. И отвернулась.

— Я знаю твою грязную маленькую тайну. Неужели ты думала, что сможешь утаить от матери такое?

Колени задрожали, в голове закружилась тьма. О чем это говорит мать? Она не может этого знать. Но знает. Нет! Это воспоминание не должно появляться в сознании. Она не должна об этом думать.

Мы сможем тебя поправить. Голос Сары-2. Или Обри? Но ты должна все нам рассказать.

— Я… я не понимаю…

Понимаешь. Конечно, понимаешь. Ты их скрываешь, эти ложные воспоминания. Тебе нужно отказаться от них. Выдать их нам. Скажи, где они, и мы их сотрем.

— Нет!

Плечи задрожали. Мать — или дочь? — плакала. Кто плачет? Обри? Сара-2. Не надо плакать.

Но нет, она не плакала — смеялась.

Мать/дочь обернулась. Ногти Обри превратились в ножи. Лицо Сары-2 оскалилось в жуткой гримасе. Зубы удлинились, заострились… Не зубы — клыки.

Отдай их мне!

В голове закружились, завихрились картинки, образы, уравнения… Она возвращалась. В себя. В настоящее.

Это не Меркурий.

Данис возвращалась на Марс.

В Силиконовую Долину.

В ад.

 

Глава седьмая

Из «Криптографического человека»

Секретный код и рождение современной индивидуальности

Андре Сюд, доктор богословия, Тритон

Квантовые компьютеры, с их умением решать задачи путем сличения миллиардов одновременных результатов, означали смерть традиционной криптографии. Даже первый квантовый компьютер — примитивная модель Стерджен-Стерлинг-77 с его 250-битовым ЦПУ — был способен за единицу времени обработать больше квантов информации, нежели атомов во всей вселенной.

Но даже задолго до того, как были разработаны действующие квантовые компьютеры, криптографы уже использовали квантовые эффекты для шифровки данных. Настоящий прорыв имел место на Земле, в конце двадцатого века, им мы обязаны ученым и математикам Стивену Визнеру, Чарльзу Беннету, Жилю Брассару. В основу их гипотезы был положен так называемый квантовый парадокс — иными словами, квантовая вероятность, — о котором впервые писал математик Вернер Гейзенберг: «Мы в принципе не можем знать о настоящем во всех подробностях».

В своей мало кому известной и неопубликованной работе Визнер выдвинул странную на первый взгляд гипотезу «квантовых денег». Квантовая банкнота — это гринлиф, служивший в роли купюры, который в качестве серийного номера использовал спин и ориентацию на спин серии пойманных в ловушку фотонов. Квантовые деньги невозможно подделать. Для этого фальшивомонетчику пришлось бы измерить серийный номер, а затем их продублировать.

Он может определить одно из двух — ориентацию спина фотона, либо величину самого спина, — но никогда и то, и другое вместе. Банк, в свою очередь, располагает списком серийных номеров, на котором также указана поляризация фотона. Ему известно, что измерять — сам спин или его ориентацию, если вдруг понадобится выяснить подлинность банкноты. Ему не нужна никакая другая информация, которая теряется в процессе измерений.

Беннет и Брассар взяли идею Визнера о квантовых деньгах и в начале восьмидесятых годов двадцатого века приступили к разработке процесса передачи незаметного для посторонних шифрового ключа, который может впоследствии применяться для передачи шифрованных сообщений, чей код невозможно взломать.

Предположим, что в некоем возможном мире, наши с вами старые друзья Элис и Боб вновь пытаются провернуть свои черные дела. Элис посылает Бобу серию фотонов, один за другим. Все они поляризованы. Простоты ради скажем, что они встречаются в четырех возможных состояниях — то есть могут иметь поляризацию вверх, вниз, на восток и на запад.

Вы в принципе можете (исключительно удобства ради, а отнюдь не в иных целях), представить себе фотон в виде оливки, насаженной на зубочистку, которая при этом со скоростью света мчится сквозь пространство и время. То, в какую сторону торчит при этом зубочистка, соответствует углу поляризации фотона.

-----ВСТАВКА (РИС. стр.149 оригинала) —---

Иными словами, вы создали сложную, стреляющую оливками пушку. Эта чудесная пушка не только стреляет оливками, но также при каждом залпе точнейшим образом измеряет их ориентацию. Кроме того, сами оливки — также в высшей степени удивительная вещь. На протяжении всего времени полета по заданной траектории они сохраняют аэродинамическую стабильность. То есть, зубочистка всегда остается строго ориентированной в одном и том же направлении, как и тот момент, когда оливка вылетела из жерла пушки. Вы выстреливаете оливками в решетку, в которой имеются отверстия, причем эти отверстия чуть шире размеров оливки.

Перед тем, как произвести залп, вы можете разложить оливки на кучки, используя один из четырех фильтров.

----ВСТАВКА (РИС. 1 стр. 150 оригинала) —-----

Чтобы измерить оливки на другом конце траектории, можно воспользоваться еще одним фильтром, который определит ориентацию спина «вверх-вниз», «запад-восток», однако отнюдь не точную ориентацию зубочистки.

---- ВСТАВКА (РИС. 2 стр. 150 оригинала) —-----

Элис намерена отдать своему подручному, изменнику Бобу, приказ отравить лорда Йеллоунайфа размельченной в порошок рутой. Несчастная Эва в очередной раз получила задание выступить в роли главного криптолога для еще одного политического трупа — нашего с вами лорда Йеллоунайфа.

Элис наугад обстреливает Боба оливками. Она вознамерилась создать бинарное число, которое затем использует в качестве ключа. По этой причине она решает использовать различную ориентацию зубочистки в качестве эквивалентов единицы и нуля в этом числе. Зубочистки, ориентированные вверх, соответствуют единице, ориентированные вниз — нулю. Далее она приписывает единицы зубочисткам, ориентированный на восток, и ноль — ориентированным на запад. Таким образом, она может передать единицу двумя способами — «зубочисткой вверх» или «зубочисткой на восток». Элис аккуратно записывает ориентацию зубочистки для каждой оливки.

Эва пристально наблюдает за оливкой — а что ей остается делать? — однако ей непонятно, какой схемой пользуется Элис. В пятидесяти процентах случаев она угадывает неправильно, иными словами — половина ее измерений не имеют ровным счетом никакого смысла.

Но разве Боб находится не точно в таком положении, что и Эва? Элис в срочном порядке нужно передать Бобу свой собственный список фильтров, но так, чтобы он не попал в руки Эвы.

I. Элис наобум передает единицы и нули, зашифрованные в виду насаженных на зубочистку оливок. Она выстреливает ими через один из фильтров.

II. Боб наугад сортирует подлетающие к нему оливки при помощи фильтров «верх-низ» и «восток-запад». После чего измеряет ориентацию подлетающих к нему оливок, пользуясь при этом одним из таких же самых четырех фильтров, какими воспользовалась и Эва.

III. Элис выступает с Бобом в контакт. Возможно, Эва подслушивает их, а может, и нет. Элис говорит Бобу, какой поляризационный фильтр она использовала для каждой оливки, однако умалчивает о том, каким образом поляризовала каждую из них. Например, она сообщает Бобу, что воспользовалась «восточным» фильтром, однако ничего не говорит о том, что выстрелила сквозь него оливкой, направленной вверх.

IV. Как только Боб, наконец, вычисляет правильную схему фильтров, которой воспользовалась Элис, он ставит ее об этом в известность. Они оба теперь знают, что она пользовалась «восточным» фильтром. Но он ничего не говорит о том, каким образом была ориентирована сама оливка — вверх, вниз, на восток или на запад.

V. Теперь оба, и Элис, и Боб, знают ориентацию оливки. Элис знает это потому, что именно она ею выстрелила. Боб знает потому, что сначала он рассортировал оливки по их ориентации «верх-низ» и «восток-запад», после чего измерил точную ориентацию — то есть, по отдельности вверх, вниз, на восток или на запад.

Следуя этой процедуре можно получить некое число. И Элис, и Боб, оба получают его, не обменявшись между собой ни единым словом. Элис получила его на основе оливок, которыми она произвела залп. Боб получил его на основе своих измерений плюс благодаря тому, что ему известна ориентация поляризационного фильтра, которым пользуется Элис. Они оба отбрасывают те оливки, которые были измерены неверно. Те, которые у них остаются, легко переводятся в двоичный код из единиц и нулей.

Так они, не произнеся ни единого слова, обменялись ключом.

Но все это время Эва тоже не сидела сложа руки. Она прислушивалась и даже предпринимала попытки измерить оливки Элис. Она подслушивает разговор между Бобом и Элис. Правда, единственное, что она узнает для себя, это каким фильтром пользовалась Элис, и какие оливки Боб измерил правильно. Схема фильтров Боба ей по-прежнему неизвестна. Как, впрочем, и Элис. Но Элис это и не нужно знать. Ведь она знает ориентацию оливок в момент залпа. Так что догадки Эвы в половине случаев окажутся неверными. Это те оливки, на которые Боб неверно настроил свои фильтры, и они с Элис в конечном итоге выбросят их за ненадобностью. Но по отношению к оставшейся части оливок он настроил свои фильтры правильно. Им с Элис известна ориентация этих оливок, хотя ни тот, ни другая ни обмолвились по этому поводу ни единым словом. Эва попросту увязнет в своих измерениях, не имея данных по точной ориентации оливок.

Вот вам пример: Элис выстреливает оливкой через фильтр, ориентированный «верх-низ». Боб измеряет оливку. Элис сообщает ему, что воспользовалась фильтром «верх-низ». Эва же в данном случае воспользовалась фильтром «восток-запад». Все, что ей известно, это что оливка имеет иную ориентацию, а именно «вверх-вниз». Бобу же известно не только это, но и конкретная ориентация, например, вниз. Элис это тоже известно.

Иногда Эва настраивает свои фильтры правильно. Элис стреляет «восточной» оливкой через фильтр «запад-восток». Эва тоже использует точно такой же фильтр и верно определяет поляризацию оливки как восточную. Боб же воспользовался фильтром «верх-низ» и угадал неверно. В итоге они с Элис выбрасывают этот результат.

Ведя залпы многими оливками Боб и Элис в конце концов приходят к величинам, которые известны им обоим, но неизвестны Эве, и все из-за метода, которым она пользовалась для измерения оливок.

Если мы с вами сейчас перенесемся от чудесных оливок к прозаическим фотонам как средству коммуникации, обнаруживается еще один интересный факт. Элис и Бобу наверняка известно, что Эва их подслушивает. Как в свое время заметил Гейзенберг, наблюдение, какое Эва ведет за фотонами, наверняка изменит поляризацию некоторых из них. Элис и Боб могут повторять процедуру до тех пор, пока не стряхнут со своего хвоста Эву.

Как вы понимаете, Элис и Боб обмениваются отнюдь не залпами оливок. Вместо этого они используют фотоны или другие элементарные частицы. Эти частицы обладают самыми разными свойствами, которые, однако, аналогичны ориентации зубочистки.

Независимо от того, какие чудеса изобретательности и догадки демонстрирует Эва, ей суждено потерпеть поражение от основополагающего принципа квантовой физики: каждая элементарная частица обладает парой характеристик, но при этом, если вы точно измеряете одну из них, одновременно вы не можете знать вторую. Кроме того, измерение одной из характеристик непременно изменит вторую.

Для составителей кодов это не составляет проблемы в точке отправки и получения кода, однако для того, кто попробует взломать код и перехватить послание, пока оно идет от отправителя к получателю, это может обернуться настоящей катастрофой. Любая попытка прочесть письмо «в полете» исказит это самое письмо до неузнаваемости, и его получатель тотчас догадается, что имела место попытка перехвата.

Используя одноразовый шифр, Элис передает свои инструкции Бобу.

«Убери лорда Йеллоунайфа. Подсыпь ему за обедом яд в куриный суп».

Эва лишается своего работодателя, теряет работу, и все из-за причуд квантовой физики.

Этот тайный код нельзя взломать не потому, что на данный момент отсутствует соответствующая технология. Его в принципе невозможно взломать. Гарантия тому — законы физики. Единственно возможный способ взломать этот код — это обнаружить некий новый закон физики, который противоречит тем законам, на основе которых шифровальщики создавали свой код.

Именно в это время криптология вышла из тени, из мира шпионажа и тайных подрывных операций, и вошла в повседневную жизнь каждого из нас.

Эта рудиментарная технология довольно стара. В 1995 году другая команда воплотила в жизнь принцип Беннета-Барнара, а именно, протянула оптоволоконный кабель от города Женевы на целых двадцать три километра к деревушке Нион. В первое десятилетие двадцать первого века наиболее продвинутые из земных правительств уже имели в своем распоряжении квантовые криптографические каналы связи. То же самое можно сказать и главнокомандующих военными силами и главах разведорганов. Как стало известно в 2050 году, уже в 2006 году в Соединенных Штатах Америки резиденция президента, так называемых Белый Дом, был связан примитивным квантовым оптоволоконным кабелем со штаб-квартирой военного ведомства в Пентагоне.

В последующие девятьсот лет любые попытки взломать такие системы оказывались безуспешными. Могло показаться, что криптографы наконец обзавелись надежным криптографическим механизмом, обеспечивающим полную сохранность кода.

 

Глава восьмая

В виртуальности атака на Ноктис Лабиринтус разворачивалась как игра в пелоту. Обри никогда не была большой поклонницей этой забавы, но неплохо знала правила и основные положения. Да и как их не знать, если в нее играли по всему Мету, за исключением некоторых совсем уж упертых уголков Солнечной системы.

И, разумеется, каждый знал, кто такой Бастумо — величайший страйкер всех эпох.

Элвин Нисан, вместе с Джилл разрабатывавший, а теперь осуществлявший нападение, до войны был страстным поклонником пелоты. Обри, знавшая его еще с того времени, когда Элвин считал себя пацифистом и входил в группу Друзей Тода на Нирване, признавала, что именно он пробудил в ней интерес к игре. Долгие часы между налетами, когда они прятались в каком-нибудь укрытии, Элвин занимал ее рассказами и виртуальными показами знаменитых матчей прошлого.

Теперь Обри понимала то, чего не понимала в детстве, как вполне разумный человек может быть фанатом этого вида спорта. В немалой степени пробуждению интереса способствовало и то, что последние несколько лет ее жизнь претерпела сильные изменения с уклоном в физическую сторону. Она постоянно находилась в движении. Ей исполнилось шестнадцать. Все ее тело подверглось трансформации и стало — по сути — орудием нападения. Когда нужно, она могла быть быстрой, предприимчивой и смертельно опасной. Именно эти качества требовались для выживания партизану, ведущему нелегкую войну в Мете.

Те же самые качества, без которых не обойтись высококлассному страйкеру. Ей могла не нравиться сама игра, но она была заточена под нее.

Ноктис Лабиринтус представлял собой физическую и виртуальную тюрьму для миллионов заключенных конвертеров. Сколько именно их томилось там, этих сведений не было даже в файлах Департамента Иммунитета. Свободных конвертеров становилось в Мете все меньше и меньше. Казалось, кто-то прошелся по гристу с огромным пылесосом, и каждый, кто не имел физического воплощения, безжалостно всасывался в его страшный шланг. Вылазка в виртуальность производила странное впечатление даже на Обри, которая и сама была наполовину свободным конвертером. Прогулка вдоль Кляйна, сказочной многомерной реки, протекающей через мерси и воплощающей огромный информационный поток всего внутрисистемного человечества, напоминала посещение мира мертвых. Набережная пустовала. Все, кого еще не всосал жуткий пылесос, прятались. Променад, бывший когда-то средоточием виртуальной жизни, местом, где семьи прохаживались по уик-эндам, куда приезжали на зимние каникулы, пустовал.

Обри с теплой грустью вспоминала, как и сама гуляла здесь раньше, крепко держась за руку матери. Синт сидел в коляске, которую катил отец. Глядя на него, никто бы и подумать не мог, что этот малыш, производящий характерный для конвертеров-младенцев белый шум, на самом деле наполовину биологический человек, и что его физическое тело осталось в квартирке на Меркурии.

— Посмотри туда. — Данис указала через реку и девятое измерение, дирекционное измерение, видеть в котором могли только свободные конвертеры. — Как думаешь, кто это?

Обри настроила увеличение и уставилась туда, куда показывала мать.

— Там мамочка с коляской, а в коляске малыш. Как мы.

— Верно, — рассмеялась Данис. — Маленькая девочка с мамой и малышом в коляске. Хочешь помахать им?

Обри помахала и с радостью заметила, что девочка на другом берегу тоже машет ей.

— Ну что? — сказала Данис. — Она тоже тебя видит.

И только тогда Обри поняла, что смотрит на зеркальное отображение себя самой. Сама мысль о том, что она может быть отделена от всего остального, впервые пришла ей в голову. То был первый момент самосоосмысления, и Обри запомнила его навсегда. Она осознала себя как Обри. Обри — одна такая. Обри — уникальна. Она — особенная. Она — личность.

Я — это я, подумала Обри. Я и никто другой.

Она скорчила гримасу. Девочка на другом берегу сделала то же самое. Обри схватилась за ручку коляски.

— Папа, посмотри! Та девочка — это я!

— А ты — она, — сказала Данис.

— И больше никто?

— И больше никто. — Мать взяла ее за руку, и они пошли дальше по набережной. Время от времени Обри украдкой поглядывала через Кляйн в девятое измерение, чтобы убедиться, что ее двойник тоже гуляет по берегу.

Теперь отправляясь на Променад, Обри использовала стелс-накидку, чтобы не отражаться ни в каких других измерениях. Иногда она сама прокладывала для себя тайную тропинку, чтобы избежать встречи с патрулями Департамента Иммунитета. В крайнем случае Обри всегда могла скрыться от них, нырнув в реку Кляйн — позволить себе такое удовольствие мог только свободный конвертер. Трюк заключался в том, чтобы перед нырком мысленно произвести деление на ноль. Держа в уме результат, ты оставался на месте и не позволял унести себя потоку, который вполне мог и утопить.

Ближе к делу, подумала Обри. К смертельно опасной игре, в которую ей вот-вот предстояло вступить. Она наполовину выскользнула из виртуальности — теперь это получалось у нее без труда.

Как говорила в школе мисс Лейтли, из тебя получится хороший БМП.

В виртуальности перед ней была площадка для игры в пелоту. На другой стороне игрового цилиндра она видела вращающийся пропеллер ворот. Он представлял собой «коммутативный» вход в концлагерь, установить который и пытались партизаны — вход для них и выход для заключенных.

Но между Обри и целью — команда-противник. Секьюрити. Алгоритмы службы безопасности, предоставленные отделом криптографии Департамента Иммунитета в качестве охранников Силиконовой Долины. Для них пелота тоже была иллюзией. Игра должна была послужить чем-то вроде гипноза для защитной программы, галлюцинацией, разработанной партизанскими хакерами, чтобы отвлечь секьюрити. Отвлечь ровно настолько, чтобы забить гол и стереть алгоритмы Департамента одной командной строкой.

Но вот цель игры — серьезней не бывает. Заключалась она в том, чтобы имплантировать вирус в алгоритмическую структуру концлагеря. Вирус был не простой, особенный. Вдохновенное творение Элвина и его команды партизанских хакеров-конвертеров, он представлял собой ключ шифрования и предназначался для инфильтрации и интеграции в охранные функции лагеря.

Называясь «ключом», он был на самом деле замком. Новым замком, который убедит старую дверь принять его взамен прежней, устаревшей модели. Взломать тюремные двери — задачка для хакеров не самая сложная. Куда труднее пронести новый ключ мимо охранных программ лагеря.

Мяч в этой игре был на деле вирусом. А сама игра — репрезентационной аналогией для его ввода.

Настоящий ключ, способный открыть все тюремные двери, был у Обри.

Рука Тода.

 

Глава девятая

Из «Криптографического человека»

Секретный код и рождение современной индивидуальности

Андре Сюд, доктор богословия, Тритон

С изобретением гриста квантовая криптография стала для человечества залогом буквально всего и вся. Чтобы понять, почему это так, давайте рассмотрим несколько фактов.

Первый и самый простой: каждый отдельный человек имеет телесный аспект, виртуальную копию и мембрану гриста, которая служит чем-то вроде передаточного звена между телом и виртуальной копией, а также присоединяет каждого человека к информационному морю, в которое превратился мир после изобретения гриста в 2600 году.

До этого человеческий мозг подсоединялся к компьютеру посредством грубых наноканалов связи. Эта примитивная технология не давала возможности полностью перегрузить личность в виртуальную реальность. Это стало возможным лишь с изобретением гриста. А как только эта задача была решена, стало возможным делать любое количество копий.

В результате, появились три отличных друг от друга «репрезентационных типа» человеческой личности. Во-первых, нормальные, одиночные индивиды. Однако уже в считанные десятилетия каждый человек от рождения и до могилы был покрыт изнутри и снаружи слоем гриста. С изобретением гриста почти каждый из живущих людей имел свою алгоритмическую копию, своего рода виртуального дублера, который помогал решать те или иные проблемы, неизбежно возникающие в современной жизни.

Второй тип индивида — это свободный конвертер. Такой человек целиком и полностью живет в виртуальном мире и не имеет тела, а если имеет, то тело это — биологическое либо механическое, как у робота, — как правило, создано им самим. Эти тела служат чем-то вроде аватар, но отнюдь не выступают в роли перцепционных ядер или основы для самоидентификации. Девяносто девять процентов свободных конвертеров не имеют никаких физических тел.

И, наконец, Большой Массив Персоналий. Эта технология позволяет индивиду копировать самого себя в индивидуальные биологические тела и виртуальных дублеров, занимая при этом обширные физические пространства, либо храня своих двойников в пространстве виртуальном.

И все это стало возможным благодаря гристу. Именно по причине его появления мы имеем все три разновидности существования человеческой личности. Все так, но без квантовой криптологии этого никогда бы не произошло. Почему, спросите вы?

Потому что для репрезентации индивидуальности требуется квантовая криптология.

Биологическое тело человека — это впечатляющий организм, состоящий из самых разных систем и клеток, который работают сообща во имя блага и процветания себя как единого целого. Значительные части биохимии тела имеют коды самоопознания. ДНК, иммунная система, химические маркеры клеток — их первейшее назначение состоит в том, чтобы тело могло опознать самое себя. С этой точки зрения болезнь — это нечто вроде попытки взломать код, своего рода биологический хакер. Болезнь проникает в организм, обычно лишь на какое-то короткое время, обманув тело, выдав себя за его составную часть, чтобы потом на нем паразитировать, питаться и размножаться.

Иногда возникала необходимость в чем-то вроде такой иммунной системы, если тот или иной человек собирался «расшириться» и вместе с тем сохранить свою индивидуальность. Иначе как, скажите, различные копии одного и того же человека узнают, что они общаются с собственными двойниками, копиями самих себя? Как узнать, что все это изобилие физических и виртуальных репрезентаций трудятся во имя общего дела? Иными словами, каким образом нам сохранить нашу самоидентификацию?

Проблема эта решается с помощью квантовой криптологии.

Давайте рассмотрим наиболее сложный из человеческих типов, БМП. Он способен распространяться насколько ему позволяет грист. Так, например, одна из ваших репрезентаций может в данный момент быть занята лабораторными исследованиями на Меркурии, другая — владеть отелем где-нибудь в курортной зоне, а третья — посещать концерт симфонического оркестра. Одновременно у вас могут быть еще несколько копий, которые в этот момент делают деньги на акциях и опционах и/или сидят за виртуальным покерным столом и делают заоблачные ставки и/ или же просто находятся у себя дома, присматривая за вашими детьми и домашними питомцами. Если вы не будете постоянно поддерживать между ними контакт с помощью гриста, все эти ваши копии рано или поздно превратятся в независимые личности — точно так же, как однояйцевые близнецы вырастают в совершенно разных людей. Все мы — телесные индивиды, виртуальные копии и БМП — должны постоянно напоминать друг другу о том, кто мы такие. И главное, мы должны делать это надежным способом, чтобы быть уверенными в том, что наша целостность в буквальном смысле этого слова не была кем-то нарушена.

Таким образом, когда грист был впервые совмещен с нашим телом, вместе с ним мы получили алгоритм и механизм обмена информацией между различными частями самих себя — грубо говоря, примерно такой же, как и в случае «оливковой пушки». Крошечные нанофотонные генераторы посылают закодированные сообщения от тела к гристу, от гриста к телу, от тела к виртуальной копии, из которых состоят наши личности, и эта «внутриличностная» коммуникация надежно ограждена от любых попыток вторжения извне.

Эта коммуникация представляют собой зашифрованные пакеты информации, которые ежесекундно проходят через грист. Однако код создается на скорости, близкой к световой. Отсюда — фундаментальная истина, касающаяся всех современных людей. Хотя наше общение через грист проистекает мгновенно — не быстрее скорости света, не быстрее, чем что бы то ни было, тем не менее, мгновенно — существовать мгновенно мы не можем.

Между телом, оболочкой гриста и виртуальной копией существует крошечный промежуток. Это вполне реальный физический промежуток, создаваемый крошечной фотонной пушкой и крошечной решеткой, которые встроены в нас и существуют точно так же, как и наши физические тела с их антителами и ферментами.

Не раз предпринимались попытки создать людей, в чье тело не был бы встроен квантовый криптологический механизм. Одним из самых нашумевших из этих экспериментов стала попытка создания «временных бвшен». Это были БМП, созданные с тем, чтобы реальность переживалась мгновенно, как то на первый взгляд казалось возможным благодаря гристу. Предполагалось, что для временных башен год или десятилетие — а может даже, столетие — будет ощущаться примерно так же, как мы с вами ощущаем секунду. Иными словами, их восприятие времени было примерно такое же, как и богов, если бы те существовали.

Увы, затея не сработала. Вместо этого, несчастные оказались лишены способности опознавать самих себя. Примерно с той же быстротой, с какой они были созданы, временные башни расщепились на отдельные личности. Порой дело доходило даже до ожесточенных конфликтов между их отдельными ипостасями. Правда, были и отдельные счастливчики — самый известный тому пример башня по имени Тод. Ей удалось достичь относительного равновесия между отдельными своими ипостасями и потому не сойти с ума. Однако все они по сути своей были, что называется, слегка «с приветом», будучи не в состоянии действовать согласованно и разумно, равно как изрекать здравые суждения.

Похоже, каждая отдельная индивидуальность состоит из ипостасей и систем, вынужденных взаимодействовать ради общего блага. Стоит снять ограничения, равно как и в случае с временными башнями, и люди мгновенно сходят с ума.

До войны то был основополагающий парадокс современного бытия. Хотя мы могли существовать везде, где имелся грист, мы не могли делать это мгновенно, то есть мы не могли этого сделать и одновременно остаться разумными личностями. Чтобы сохранить индивидуальность, нам нужно существовать во времени. Нашему ментальному «расширению» имелись ограничения. Например, мы никогда бы не смогли расшириться настольно, насколько нам того хотелось, не будь в нашем распоряжении такого изобретения как квантовая криптологическая система Беннета-Броссара. Это благодаря ней мы способны ограждать нашу индивидуальность от каких-либо посягательств извне.

А потом разразилась война, и был обнаружен новый принцип.

 

Глава десятая

Ее профессиональная жизнь в Университете Сюй-Сюй вступила в новую фазу. На отделении физики университета существовало еще одно отделение, на котором работали ученые, отобранные лично Текстоком. И создавали они… да, по-другому не скажешь…

Оружие.

Военное оружие.

Оружие массового уничтожения. Направлений было несколько, но цель перед всеми стояла одна: как можно быстрее и любой ценой положить конец восстанию во внешней системе.

Поскольку они выполняли секретное задание, грист-пелликулу Ли дополнили допуском к государственным секретам и защитным щитом. Новые протоколы у нее под кожей были такими строгими, что ей пришлось придумать специальный пароль, чтобы ходить в туалет. Существовал, конечно, грист, который мог бы решить эту проблему полностью, аккумулировать и рассеивать выделения организма постепенно, но Ли такого высокого уровня доступа еще не удостоилась и такого гриста позволить себе не могла.

На работу Ли приходила теперь не в комплекс Экилстейна, а в новый, недавно построенный Лабораторный комплекс Б. Комплекс представлял собой матовый сфероид под поверхностью Меркурия, с ведущими вниз транспортными шахтами. В профиль он походил на огромную перевернутую земную медузу с вытянутыми к поверхности щупальцами. Офис ее представлял собой овальную кабинку, пристроенную к внешней каменной стене. Хотя они и находились глубоко под поверхностью, Ли ощущала, как нагревается и холодеет стена по мере того, как Меркурий поворачивается к Солнцу и отворачивается от него. Иногда, вследствие эксцентричной формы орбиты планеты, Солнце как будто останавливалось, сдвигалось назад, снова поворачивалось и пересекало небо уже нормально, меняясь при этом в диаметре и яркости. В меркурианском перигелии Ли приходилось перенастраивать пелликулу на несколько дней, обеспечивая кожу кондиционированием.

Постепенно она привыкла и к новому порядку: долгим часам работы и полной отстраненности от бывших коллег. Встречи с Текстоком продолжались — без секса, но с «Глори». Ей даже пришлось практически прекратить контакты с семьей. Ли всегда поддерживала с родными тесные связи, особенно, с отцом, который твердо верил в нее и гордился ею. Но теперь она не могла обсуждать свою работу с кем-либо, не получив предварительного согласия Департамента Иммунитета, а Хью Сингх в категорию одобренных никак не желал попадать. Более того, с точки зрения Департамента, он являлся личностью подозрительной как давний сторонник равноправия свободных конвертеров. Отец Ли даже помогал финансово некторым благотворительным обществам, объявленным после начала войны вне закона, поскольку они выступили против законодательных ограничений для разумных алгоритмов в пределах Мета. Ли понимала, что политические предпочтения отца могут отразиться в будущем и на ней, но ничего не могла с этим поделать. Отец был человеком откровенным и, если верил во что-то, то взгляды свои проповедовал публично.

Она прекратила ежедневные виртуальные визиты в семью и прервала все прочие связи. Не желая лгать родителям, в особенности отцу, Ли не давала никаких объяснений, чем вызвала недоумение и даже обиду с их стороны.

Поначалу все проблемы компенсировались «Глори».

Теперь, приходя к ней, Тексток уже не разговаривал, и она восприняла это с облегчением. Глядя на него — а он по-прежнему являлся в самых разных аспектах, — она уже с трудом убеждала себя, что там, внутри, все же он, он настоящий, а не…

Не что?

Не что-то страшное, о чем не хотелось и думать. Иногда ей казалось, что оболочка из кожи и волос всего лишь скрывает те самые физические принципы, изучением которых он занимается. И главный из них — хромодинамика. Его телесные аспекты — пожилой мужчина, юнец, мужеподобная девица — все чаще отдавали предпочтение ярким нарядам плохо сочетающихся цветов. Некоторые даже меняли цвет кожи — так появлялись синяя рука, наполовину зеленое и наполовину красное лицо, голубые пальцы. Что касается главного аспекта Текстока, двадцативосьмилетнего мужчины, то он превратился в невразумительную ходячую карикатуру на себя прежнего.

Работа Текстока все более сводилась к исследованию «цветовых» характеристик кварков. Кварки — субатомные частицы, составляющие протоны и нейтроны, которые, в свою очередь, образуют ядро атома. Цвет рассматривался им как грубая аналогия электрического заряда в атоме, но только вместо положительного, отрицательного и нейтрального, он мог быть синим, красным или зеленым.

Тексток приходил. Они сидели либо за столом в кухне, либо на диване в гостиной. Иногда Ли вставала — приготовить чаю или закуски. Тексток пил и ел. На вопросы отвечал — коротко, одним предложением. Потом в квартире снова наступало молчание. Затем, как будто по прошествии отведенного кем-то времени, наступала пора принять «Глори».

Глаза Текстока вспыхивали новым светом. Они садились рядом и держались за руки. Руки у него всегда были теплыми и нежными — независимо от выбранного им аспекта. Она помнила, что раньше ладони у него бывали прохладными и шероховатыми. Ей это нравилось. Теперь у него как будто всегда был жар — какой бы цвет он ни предпочел.

Но все мысли о прошлом — а также о настоящем и будущем — быстро исчезали. Ее наполняло глубокое ощущение удовлетворенности. Счастья от хорошо сделанной работы. Но какой работы? Да, исследования продвигались, но никакими впечатляющими успехами она похвастать не могла.

Должно быть Амесу виднее, чем ей следует быть довольной. Он одобряет ее работу, а иначе она бы ничего такого не чувствовала. Так ведь? Она на своем месте. Все хорошо. Разве нет?

После того, как Тексток уходил, Ли спрашивала себя, не становится ли она все более похожей на него. Не поглощает ли ее нечто безымянное, некий чужой, более сильный разум.

Наконец упорный труд в Комплексе Б начал приносить первые плоды.

Сначала наступил прорыв в решении не слишком большой, но важной и сложной проблемы, которую она сама поставила перед собой. Проблема имела отношение к «оценочной» характеристике гравитонов, открытой еще Рафаэлем Мерседом более пятисот лет назад. Мерсед, крупнейший ученый со времен Эйнштейна, в основном определил главные направления изучения физики на полтысячелетия. Помимо прочего, он открыл и описал первые гравитоны — частицы, ускользавшие от физиков на протяжении предшествующих столетий.

Его знаменитая фраза звучала так: «Оказывается, атомы — то есть все элементарные частицы — есть крохотные машины времени».

Гравитоны не существуют в настоящем, вот почему никому не удавалось их обнаружить. Примерно так же, как фотон является «посланцем» света, гравитон несет в себе квант временной «энергии». Эта энергия неотличима от информации, и гравитоны занимаются тем, что летают туда-сюда во времени, указывая другим частицам, что им надобно делать и как себя вести, и в целом связывая любые возникающие парадоксы. Сама гравитация есть интерферограмма, созданная их прохождением, — накатывающая на берег и вызванная лодкой волна, но не сама лодка.

«Я не могу сказать, имеет ли вселенная как целое какое-либо значение, — писал Мерсед. — Но на локальном уровне она ведет себя так, как будто имеет».

Гравитоны «решают», как вывести квантовые частицы из сложных временных парадоксов.

«Я бы списал эти парадоксы на гравитоны, которые как бы собираются вместе и решают, что делать с тем или иным парадоксом. Решения никогда не совпадают в точности, но в них просматривается определенная тенденция сохранять реальность такой, какой мы ее знаем».

Мерсед понял, как заставить гравитоны принимать «решения». С помощью своего друга и коллеги, инженера-нанотехника Фейра Отто Бринга, он обуздал и использовал коммуникативную энергию для того, чтобы вынудить гравитоны сообщать нужную ему информацию. Именно это открытие стало фундаментальной основой для создания гриста. Везде и повсюду грист работает мгновенно. Не быстрее света, но мгновенно.

Каждый школьник знает назубок знаменитое уравнение Мерседа:

FT = (pq — qp) + mc2

FT здесь будущее помноженное на время как постоянная функция, pq и qp — квантовые матрицы, а mc2 — скорость света в квадрате.

Ли, разумеется, заучила эту формулу еще в школе вместе со всеми. Но позднее — как раз перед тем, как корабль с Мерседом и его друзьями врезался в Солнце, — великий ученый сделал один загадочный комментарий. Обнаружили его в последнем полученном с корабля сообщении, в документе, известном как «Путешествие изгнанников».

«Думаю, что я ошибался, — сказал Мерсед, — насчет времени. Нет возможности объяснять детально, но предполагаю, что однажды кто-нибудь присмотрится повнимательнее к F в моем уравнении. Не исключаю, что кое-что в нашем прошлом можно изменить к лучшему».

На протяжении последующих лет многие пытались воспользоваться этой подсказкой Мерседа. Выдвигалось немало теорий, но все они так и не дали ответа на вопрос, что именно имел в виду знаменитый физик.

В уравнении Мерседа F означает будущее. Все будущее помноженное на все время — прошлое, настоящее и будущее — дает в результате один-единственный гравитон. Точнее, два гравитона — один, который существовал в прошлом со спином равным 0, и один, который существовал в будущем со спином +2.

Специализацией Ли были спин-0 гравитоны — то есть частицы, путешествующие из настоящего в прошлое (или наоборот) и доставляющие блоки энергии — что-то вроде временных почтальонов. В настоящем их наблюдали с помощью устройств, вызывающих экстремальные парадоксы в пространственно-временно континууме. Фактически весь грист содержал в себе как раз такие крохотные машины времени. Каждый кусочек гриста — своего рода детектор гравитонов.

Обычно грист обнаруживал лишь синхронные явления в настоящем. Изредка, в крайне экстраординарных обстоятельствах, он обнаруживал прошлое.

Спин-0 гравитоны сообщали информацию только на основе принципа необходимого знания — то есть только то, что нужно знать квантовой частице для разрешения парадокса на субмикроскопическом уровне, а не то, кто, скажем, был свидетелем запуска первого спутника в бывшем Советстком Союзе, или кто пишет диссертацию о победах Юлия Цезаря в Галлии.

Случались, однако, весьма интригующие исключения из общего правила. Одно из них — весьма странный эффект, известный как «конвертерный дежа вю». Иногда, причем, как будто без какой-либо видимой причины, детали мозаики сами складывались в «историю» и конвертер — цифровая часть человека (или, в случае со свободным конвертером, цифровая сущность в ее целостности) — обретали воспоминания о событии прошлого, свидетелями которого быть не могли.

События такого рода всегда сопровождались тем, что конвертер обнаруживал себя в том же логическом состоянии, как и какая-либо другая компьютерная программа в его прошлом. В сущности для конвертера получалось что-то вроде «прошлой жизни». Как ни глупо звучит, но иногда конвертер мог вспомнить, как проводил определенные вычисления в совершенно иных обстоятельствах — обстоятельствах, действительно имевших место в прошлом.

Невероятно! Воспоминания эти выглядели такими же реальными — то есть верными с логической точки зрения, — как и любая другая информация, хранящаяся в файлах памяти.

Единственная проблема заключалась в том, что почти всегда моменты эти были совершенно малозначительными, вполне тривиальными. И абсолютно случайными. Порой такие «конвертерные дежа вю» даже использовались как генератор случайных чисел для защитных кодов в системах секретной коммуникации в пределах Мета. Математически они оказывались более «случайными», чем даже, например, радиоактивный распад.

Работая над вариацией такого вот доказательства и одновременно решая о том, как бы повежливее отклонить последнее приглашение побывать дома в ближайший выходной, Ли вдруг подумала, что никто еще не пытался доказать, что гравитоны из будущего, спин 2-гравитоны, могут подобным же образом создавать «конверт-предвидение».

— Такое должно случаться постоянно, — сказала она себе, — но сообщенная информация еще не реализовалась, и никто ничего не замечает… пока не настанет нужное время. Мы должны помнить. А конвертер должен знать, что наблюдал событие ранее!

Однако ж никто, ни компьютерная программа, ни человеческий «софт», не мог предвидеть будущее. Значит, этого не бывает. Не должно. Но…

Ли начала записывать импликации, потом остановилась, откинулась на спинку стула и пробежала глазами по записям. Возможно ли такое?

Никакой случайности. Каждый случай дежа вю в точности уравновешивал взгляд в будущее. Он заменял тривиальную информацию из прошлого нетривиальной информацией, поступающей из будущего.

— Нетривиальной, — пробормотала себе под нос Ли, — то есть важной. Вся информация из будущего нетривиальна.

Если принять в расчет спин-2 гравитоны, можно даже предсказать, когда случится дежа вю.

Конвертерное дежа вю есть способ, с помощью которого вселенная предотвращает поступление важного знания из будущего в настоящее. Это проявление природного регулирующего механизма.

Можно даже вывести небольшой алгоритм…

Можно опровергнуть выдвигавшиеся на протяжении столетий предположения и даже обрушить случайно целую индустрию.

Ощущение успеха было даже сильнее того чувства удовлетворения, что приносил «Глори». Было ли оно ее собственным или ниспосланным свыше, самим Директором? Неважно. Она упивалась своим свершением. Такого с ней еще не случалось.

Ли вывела алгоритм.

И поняла вдруг, что ее открытие подразумевает нечто большее, нечто совершенно ошеломительное.

Можно рассчитать, когда произойдет то, что она уже назвала для себя «гашением». Оно не случайно.

Если оно не случайно, значит, его можно предсказать.

Его можно избежать.

Можно устроить так, что тебе откроется нетривиальное знание прошлого или будущего. По крайней мере теоретически.

Ну и ну, подумала Ли. Уж не открыла ли я путешествие во времени?

Она еще раз поразмыслила над импликациями.

— И не только. Похоже, я только что открыла возможность путешествия со сверхсветовой скоростью.

 

Глава одиннадцатая

Из «Метапланпедии издательства Пеликан-Пакерап»

50203 издание

Пелота. История и правила игры.

Пелота была изобретена примерно семьсот лет назад на Олдисской радиальной от Земли к ее спутнику. Сначала в нее играли преимущественно строители с Хочелага-баррел, половина из которых имели в своих жилах испанскую кровь, вторую половину составляли потомки северо-американских индейцев.

Игроки парят в невесомости и чтобы произвести бросок мяча могут пользоваться только ногами, грудной клеткой или головой. «Мяч» в пелоте не круглый, а состоит из сцепленных друг с другом шестиугольников и потому образует двенадцатигранник. Делается он из кожи либо сделанной под кожу синтетической ткани, которую натягивают на гибкую раму, и поэтому, когда по мячу ударяют ногой, он может улететь очень далеко. Для маневрирования на ногах и руках играющих имеются направляющие сопла. Сила удара ограничена правилами, большинство движений исходит от толчков и столкновений между игроками в свободном полете.

Вектор, момент движения и скорость — вот три главных принципа игры, когда в нее играют по правилам.

Поле для игры представляет собой прозрачный цилиндр, примерно сто метров в длину и семьдесят пять метров в диаметре. Цилиндр постоянно вращается вокруг своей продольной оси. На обоих концах цилиндра расположены ворота, каждые длиной в пять метров, причем по краям они шире, нежели посередине, и внешне чем-то напоминают пропеллер. Каждые ворота имеют линию из десяти насечек — шестиугольных отверстий, которые увеличиваются в размерах по мере приближению к краю. Среднее отверстие точно соответствует размеру мяча. Когда мяч попадает в одно из этих отверстий, забросившая его команда получает от одного до пяти очков, в зависимости от того, насколько близко к центру расположено отверстие. Если мяч попадает точно в среднее, это приносит команде пять очков, если же в самое ближнее к краю, то только одно, и так далее.

Ворота с обоих концов цилиндра медленно вращаются, наподобие лопастей вентилятора, причем в противоположном направлении к вектору вращения самого цилиндра, но с той же скоростью.

Самые первые игроки быстро приспособили традиционные правила футбола под третье измерение, и с небольшими вариациями, эти правила в ходу вот уже несколько столетий. В команде имеется голкипер, затем защитники, полузащитники, и, наконец двое нападающих. Начиная от ворот, обычная команда из десяти человек обычно располагается по «полю» в порядке 4-4-2 либо 4-5-1.

Позиция голкипера особенная. Ему не только разрешено пользоваться руками, более того, при желании он или она может прикрепить себя к воротам эластичной веревкой. Второй конец веревки крепится к середине ворот, к заклепке, расположенной точно над средней выемкой. Вратарь скачет на веревке туда-сюда, стараясь загородить собой ворота. За столетия умение точно синхронизировать эти скачки с вращением ворот и с вращением игрового поля превратилось в своего рода искусство, которое дается не всем и ценится весьма высоко.

Матч длится девяносто минут и делится на два периода по сорок пять минут каждый. Сиденья для зрителей вокруг цилиндра также находятся в состоянии невесомости. Разумеется, большинство людей следит за игрой профессиональных игроков в пелоту по спортивным каналам системы мерси.

Пелота — самая популярная игра в солнечной системе, армия ее поклонников, состоящая из игроков и болельщиков, насчитывает десятки миллиардов человек. На протяжении столетий игра приобрела свою богатую историю. Все значительные матчи записываются для дальнейшего хранения, и могут быть воспроизведены в виртуальной реальности вплоть до количества капелек пота на лбу нападающего или взрыва боли в грудной клетке голкипера в тот момент, когда он грудью защищает ворота. Некоторые каналы системы мерси посвящены виртуальному воспроизведению лучших игр, которых эксперты отыскивают из многих миллионов сыгранных матчей. Возможны также симуляции матчей, так называемые «фантазийные» игры, в которых принимают лучшие звезды прошедших веков.

Существует немалое число профессиональных лиг, как в Метрополии, так и во внешней системе. Раз в четыре года проводится турнир на Кубок Солнца, в котором принимают участие четыре команды победительницы турниров на Дедо, Васе, Диафании и внешней системе. Турнир строится по принципу «проигравший выходит из игры».

Неизвестно, как отразится война на предстоящем турнире «Кубок Солнца» 3017 года.

 

Глава двенадцатая

Получить от умирающей временной башни Руку Тода! Шокированная Обри лишь через много дней смогла взглянуть на жуткий подарок. Все это время девушка таскала ее с собой в небольшом рюкзачке. Страх не отпускал; каждую секунду она ожидала, что «чистильщики» Департамента Иммунитета вот-вот набросятся на нее, и тогда даже такая свирепая воительница, как Джилл, не сможет ее защитить.

И все-таки они оторвались, ушли, спаслись. А потом, когда ощущение неминуемой опасности отступило, ей вдруг пришло в голову, что к неудаче охотников, может быть, причастна в какой-то степени та самая Рука Тода.

Известно, что временные башни неким образом влияют на мерси. Обычно они причиняют разнообразные искажения в любом гристе, с которым так или иначе ассоциируются. Однако контролировать последствия своего присутствия, похоже, не в состоянии. Пребывая на том или ином уровне сумасшествия, они по большей части распространяют нечеткую логику и замешательство.

Тод был не таким. В его безумии, на взгляд Обри, просматривался интеллект, если не метод. Она провела рядом с ним немало времени, и у нее сложилось впечатление, что где-то там, в хаосе безрассудства, прячется разумный, здравомыслящий человек, пытающийся словом и жестом выразить себя через озеро мутной воды.

Друзья Тода тоже, конечно, чувствовали то же самое. Они и построили свою религию (если это можно так назвать) на том, что смысл есть как раз в речениях Тода, а свихнулся весь остальной мир. Разумеется, такая религия привлекала всевозможного рода бездельников и неудачников. Но не только — что-то свое нашли в ней и некоторые крупнейшие ученые и инженеры Солнечной системы. Впрочем, Обри часто ловила себя на том, что не может отличить одних от других.

Однако, думала она, Тод дал руку не кому-нибудь, а мне. Должна же на то быть какая-то причина. Отдавать ее Друзьям после бегства с Нирваны девушка не стала, да они и не настаивали. Но изучить ее Элвину Нисану и его команде хакеров разрешила.

Сомнений не осталось. Артефакт блокировал мерси, то есть блокировал мгновенную передачу информацию через грист куда-либо за пределы строго определенной географической области. По всей видимости здесь действовал какой-то новый научный принцип. Хакеры были инженерами и техниками, и определить теоретические основы явления они не пытались. Что они попытались, так это оценить силу и степень каждой манифестации странной характеристики Руки. Получалось, что данное свойство имеет отношение к тем приборам, с помощью которых войска Департамента блокировали и локализовали мерси во время их атак на силы повстанцев их внешней системы.

Что ж, еще посмотрим, чья возьмет.

Элвин и его хакеры определили, что Рука Тода имеет весьма специфичный диапазон. Область блокирования имела размеры и объем поля для игры в пелоту. Так у Элвина — странного поклонника этой игры — появилась идея нападения на Силиконовую Долину.

Обри двигалась вперед с помощью ручных реактивных насадок. Мяч она вела между ног с искусством опытного дриблера. Способность эта появилась у нее с установкой специального алгоритмического имплантата. Код списали с одной из лучших моделирующих программ. Такие оверлейные способности никоим образом не могли быть эквивалентны реальному опыту, но, как говорил Элвин, теперь на арену вышел Бастумо, лучший страйкер Диафании. Когда ему не мешали травмы спины, когда не строили козни продажные клубные менеджеры, его было не остановить.

— С Бастумо в пелликуле, — сказал ей Эвин, — ты будешь потрясным страйкером. — Там, впереди, в красных рубашках и белых шортах ее ждали защитникию На них была форма «Дедо’c Маастрих Рейнджерс». Команда Обри обрядилась в зеленые рубашки и черные шорты, выездные цвета любимой команды Элвина, «Коннахт-болса-Селтикс», выступавшей в премьер-лиге Диафании. Физически игроки были там, с Обри, заключенные в грист, который она несла в привязанной к поясу сумке.

В реальном мире Обри достала странной формы пистолет и выстрелила в землю в нескольких футах от края обрыва, на котором стояла. Потом она повернула пистолет к себе, навела дуло на поясницу и спустила курок.

Острый укус. Пелликула тут же отреагировала сигналом опасности в ее конвертерном аспекте. Обри поморщилась от боли. Моноволокнистая нить проникла в тело и обхватила спину. Другой ее конец надежно удерживал марсианский грунт.

Обри с трудом удержалась от того, чтобы отвести руку за спину и проверить надежность крепления. Сделай она так, нить запросто перерезала бы запястье.

Я же бета-тестер, мрачно подумала Обри. И должна доверять инженерам. Что еще хуже, должна довериться морабе.

Материал для спуска в Силиконовую Долину должен был обеспечить покрывающий поверхность Марса ихор. Нить, стремясь образовать прямую линию между Обри и пунктом крепления, вполне могла прорезать скальную породу, и чтобы не допустить этого покрывающий нить монтажный грист запрограммировали так, чтобы он утолщался при контакте с горизонтальной поверхностью.

Что еще важнее — по крайней мере с точки зрения Обри, — его специально запрограммировали еще и на распознавание морабы.

К счастью, мораба покрывала все и влезала во все. Убрать ее невозможно. Грист моноволокнистой нити разложит морабу, с которой соприкоснется, и использует ее для наращивания. К тому времени, как Обри спустится в долину, за спиной у нее будет не сопля — это сравнение почему-то приходило в голову каждый раз, когда она думала о нити, — а суперпрочный филамент.

Обри шагнула к краю и ощутила напряжение нити. Малейшее напряжение тут же приводило к наращиванию волокна. И так будет до тех пор, пока она движется вперед.

Составив план, Обри отбросила все сомнения. Для партизана любые сомнения чреваты нерешительностью и гибелью. Она ступила вниз со скалы и стала спускаться. Нить держала. Она спускалась лицом вниз по почти отвесной плоскости.

Должно быть так чувствует себя паук, подумала Обри.

Внизу, почти в полумиле, расстилалось дно Силиконовой Долины. В сумке у нее на поясе ждала своего часа не только виртуальная команда, но и Рука Тода.

Осталось только свистка дождаться, подумала она и вернулась в виртуальность. Туда, где предстояло развернуться смертельной игре. Матч начинался.

 

Глава тринадцатая

Не будь Ли так отчаянно, так безнадежно одинока, ей бы, наверно, не удалось сохранить секрет открытия. А кому рассказывать? Со старыми друзьями она не виделась и даже начала подумывать, что в Комплекс Б ее перевели по какой-то прихоти Текстока, а не потому что кто-то уж так верил в ее способности как ученого-физика. Большинство новых коллег относились к ней с холодком, и в глазах у них были то же, как и у Текстока, пустое выражение.

Выражение, которое Ли замечала и у себя самой, когда смотрела в зеркало.

Она превращалась в рабыню «Глори».

Да, привычка, говорила она себе. Да, зависимость. Но зависимость мягкая и, если можно так сказать, доброкачественная. Вроде пристрастия к кофеину. Кофеин помогает сосредоточиться, способствует повышению работоспособности, обостряет внимание. В эпоху, предшествовавшую появлению нанотехнологий и появления гриста, когда употребление стимуляторов стало необходимой частью жизни, многие люди не могли начать день без обязательной чашки чаю или кофе и чувствовали себя не в своей тарелке, если у них вдруг заканчивались запасы шоколада. «Глори» помогает делать дело, заставляет усерднее работать — в отличие от наркотиков. И что с того, что он подавляет сексуальное желание? Зато предлагает компенсацию в других областях.

Ли ощущала его действие все сильнее и сильнее. Как будто он знал. Амес. Директор. Как будто он знал, что она сделала важное открытие, которое поможет одержать победу в войне, и всячески поощрял, подбадривал и поддерживал в стремлении идти дальше. Возможно, он не знал деталей, но представлял общее направление ее мыслей.

Побуждающее действие «Глори» сказывалось все чаще, иногда по несколько раз в день, даже когда рядом не было Текстока. Может быть, даже именно тогда, когда рядом не было Текстока. Иногда ей казалось, что всевидящий взгляд Амеса смещается с Текстока на нее.

Так почему же она не рассказала никому об открытии?

Делить свою жизнь с Текстоком больше не хотелось. Он как будто ушел куда-то… в какой-то Глориленд. Перейдя в Комплекс Б, она подписала договор о неразглашении. Никаких публикаций на тему мерси. Никаких заявлений. Никаких претензий. И ничего не никому не рассказывать. Даже родным.

Рассказывать было просто некому.

Да и в любом случае оставалось еще много сделать. Прежде всего, еще раз проверить и перепроверить расчеты. И, самое главное, найти какой-то метод экспериментальной проверки. Большинство ученых-теоретиков понятия не имеют о том, как практически подтвердить свои выводы. Но у Ли за спиной был большой экспериментальный опыт. Она не могла позволить себе предъявить непроверенную гипотезу.

Я подведу Рафаэля Мерседа, думала Ли. А если я ради кого-то стараюсь, то, прежде всего, ради него. Снова и снова перечитывала Ли его последние слова в «Путешествии изгнанников», разделе под названием «Синтез Мерседа».

«Не исключено, что прошлое можно устроить в соответствии с нашими пожеланиями. Вообще-то я даже полагаю, что кто-то уже делает это. Остается только надеяться, что он открыл человеческий эквивалент уникальной способности моих маленьких гравитонов. Кто бы ты ни был там, в далеком будущем, ради Бога, будь осторожен».

Устроить в соответствии с нашими пожеланиями?

Связано ли это заявление каким-то образом с ее алгоритмом дежа вю? Интуиция подсказывала: да, связано.

Время от времени звонил отец, передавал военные новости. В последние пару лет Ли почти полностью изолировала себя от происходящего в мире. Краем уха слышала о тяжелых боях за луны Юпитера, о больших потерях и скромных, но устойчивых успехах войск Мета. Силы Директората сосредоточились на спутнике Урана. Срочно укрепляли оборонительные сооружения на Плутоне, где намечалось развернуть крупную военную базу. Со дня на день ожидалось крупномасштабное вторжение в систему Нептуна. А уж потом, после победы здесь, дойдет очередь и до клаудшипов в облаке Оорта. Все знали — по крайней мере в этом убеждал Ли отец, — что за восстанием стоят клаудшипы, а мятежники всего лишь марионетки в их руках. Некоторые даже договаривались до того, что нынешняя война есть не что иное как результат борьбы крупнейших банков Мета с их конкурентами из внутренней системы.

— А как ты, дочка? — спросил отец. — Мы с твоей мамой уже и забыли, какая ты высокая. Видим только голову и плечи.

— Я в порядке. Очень много работы.

— Обеспечиваешь нам победу в войне?

— Стараюсь, папа. Но об этом мне говорить нельзя, ты уж не обижайся. Вообще-то я и сейчас немного занята.

— Конечно, нельзя. Конечно, нельзя. Я тебя долго не задержу. — Ли, однако, видела, что заканчивать он не собирается. Хьюго Сингх откинулся на спинку кресла, и его образ качнулся и наклонился. — Просто… э… дело в том, что я собирался сказать тебе кое-что.

— Что, папа?

— Меня беспокоит твое здоровье. Мы не виделись в полной виртуальности уже несколько месяцев, и когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты не очень хорошо выглядишь. Бледная. И кожа слишком блестит. Ты за собой присматриваешь?

— Так, чтобы целенаправленно, нет.

— Надо, надо! Нельзя во всем полагаться на все эти дурацкие модули. Здоровый ум в больном теле сам себя изводит.

Любимая папина присказка. Что именно он хотел сказать этой своей любимой присказкой, Ли не поняла, но в какой-то момент внутри разлилась теплая волна ностальгии.

— Все в порядке, папа. Самочувствие у меня хорошее, — ответила Ли, что не вполне соответствовало действительности — в последнее время она страдала от одышки. Конвертерный аспект быстро просканировал биологические показатели. Все вроде в порядке, если не считать левого легкого. Слегка пониженное содержание СО2, эмиссия, как будто дыхание немного не добирает. Опасности никакой, даже отдаленной. Мысленно она отложила информацию для последующего рассмотрения.

— И все-таки выглядишь ты не очень. Тебе следует побольше отдыхать.

— Постараюсь.

— Обещаешь?

— Конечно, папа.

— И, может быть, не помешало бы найти друга? В смысле, бойфренда. Раз уж ты не разрешаешь нам с мамой заботиться о твоем здоровье и счастье, пусть бы этим занимался кто-то другой.

Ли так и не рассказала родителям о своем романе с Текстоком. Ни ее мать-китаянка, ни отец-сикх тайную связь с женатым мужчиной не одобрили бы.

— Дело не в том, что не хочу с вами общаться, папа. Просто… есть много такого, что трудно объяснить. Да и в любом случае мне не разрешают говорить на эти темы. Но вы с мамой ведь знаете, что я вас люблю, правда?

— Конечно, Чимкин. — Он не так часто называл ее детским именем. — Конечно, знаем. Но нам с мамой нужно потолковать с тобой кое о чем.

Лицо отца приняло не свойственное ему грустное выражение, и у нее вдруг возникло тяжелое предчувствие чего-то нехорошего. Неужели пока она тут, на Меркурии, предавалась своим мелким горестям, у них там случилась настоящая беда?

— О чем, папа?

— Я не хочу говорить об этом вот так. — Хьюго Сингх подался вперед и посмотрел дочери прямо в глаза. — Нам хотелось бы повидаться с тобой лично.

— Это касается Гарольда? Он снова во что-то вляпался?

— Нет, у твоего брата все хорошо. Работает в Умберто-баррел.

— Рада слышать. Но ты должен сказать, в чем дело. Может, у вас с мамой…

— Нет, нет, у нас все по-старому. В последнее время мы даже чаще бываем вместе. — Отец улыбнулся, но в глазах осталась грусть. — Послушай, Чимкин, мне бы не хотелось вдаваться в детали. Просто я последние несколько месяцев неважно себя чувствую и…

— Ты заболел? — Отец всегда отличался отменным здоровьем. — Что случилось?

— Кое-какие проблемы…

— Понятно.

— Диагностика ничего не показывала, но я прошел несколько тестов. — Хьюго Сингх потер лоб и попытался улыбнуться. — Выяснилось, что у меня что-то, для чего у них довольно хитрое название «общий пелликулярный люпус эритематос».

Что-то знакомое. Ли попыталась вспомнить, где слышала название болезни.

— Люпус?

— Да. Вызван пелликулой. Видишь ли, грист… В общем, я уже давно не проходил апгрейд… Впрочем, он и самого начала был не саморй передовой модели.

— Я могла бы помочь, папа. Заплатить за апгрейд.

— Я не настолько беден, Чимкин. Просто не думал, что мне это так уж нужно. — Он вздохнул. — Оказалось, что нужно. А теперь, как выясняется, беспокоиться уже немного поздно.

Что-то холодное шевельнулось у нее в животе.

— То есть?..

— Мое тело отвергает пелликулу. У них это называется «аутоиммунной реакцией». Это одна из причин, почему я хотел увидеть тебя в полной виртуальности. Дело в том, что вскоре я просто не смогу туда заходить. Грист начинает шалить, выходит из-под контроля, и мне все труднее им пользоваться. Вскоре я не смогу даже интегрироваться со своим конвертером. Буду всего лишь… аспектом. Физическим телом. Представляешь? Проблема в том, что тело отвергает почки.

— Почки? Но почему?

— Точно никто не знает. Доктор сказал, что при люпусе иммунная система перестает различать свои клетки и чужие. Выбирает какой-то орган и атакует его как врага. Мой организм решил, что у него такой враг — почки.

— Значит, тебе нужны новые почки.

— Нет, Чимкин. Без гриста почки не изготовишь и работать не заставишь, а у меня главная проблема как раз с гристом. Организм просто не может им больше управлять.

— То есть ты хочешь сказать… Ты умираешь?

— Когда-нибудь умирают все, Пин Ли. — Он назвал ее полным именем, как делал лишь тогда, когда пытался внушить ей нечто важное.

Да, умирают все. И папа тоже умрет. Но не сейчас же! Не так же скоро!

— Ох, папа. А если… как насчет трансплантата? Или… ты можешь взять почку у меня, а?

— Мне пришлось бы взять обе, милая. — Отец вскинул брови на манер Синдры, злодея-мэра, героя одной из своих любимых и растянувшейся на годы мерси-мелодрам. — Да вот только с трансплантатом моя иммунная система уже не справится. К тому же рано или поздно объектами атаки станут другие органы. Может быть, по очереди. Может быть, все сразу. — Хьюго Сингх покачал головой. — Ничего не поделаешь.

Ли онемело кивнула и лишь смогла прошептать:

— Сколько?

— Еще месяц-два, Чимкин.

Месяц? И через месяц ее отца не станет? Не станет. Представить мир без него она просто не могла. Он присутствовал в ее жизни постоянно; каждый день начинался с его неторопливого ухода на работу и заканчивался политическими спорами с приятелями, которые ценили его за независимость взглядов. Но на первом месте для него всегда были дети, которых он считал даром небес, которых обожал, пестовал и о которых не уставал заботиться. И что же, больше этого не будет? Ли уже знала, такую потерю восполнить невозможно.

— Наверно даже не узнаю, как война кончится, — усмехнулся Хьюго Сингх. — Уж и не знаю, ради чего ее и начинать стоило.

— Давай не будем сейчас об этом, папа, — едва слыша себя, сказала Ли. — Послушай, я доеду сейчас до Хаба и буду в лифте… — Она мысленно вызвала расписание движения через Хаб, транспортный узел Мета, расположенный на северном полюсе Меркурия. — …через пять часов. А значит, в Алкали-Дал попаду… — Конвертер мгновенно проложил маршрут из Меркурия в Вас через Венеру и произвел соответствующий расчет. — …через два с четвертью дня.

— Пинг Ли, тебе вовсе не нужно приезжать самой. Достаточно и полной виртуальности.

— Я хочу сама быть там. Может быть, что-то еще можно сделать.

— Не надейся на многое, Чимкин.

— Я должна там быть.

— Время еще есть. Доктор говорит, у меня в запасе две недели, после чего я уже не смогу выходить в виртуальность.

— Ох, папа, ну почему же ты ничего не сказал раньше! Я бы что-нибудь придумала.

— Диагноз определили не сразу, а мне не хотелось отвлекать тебя от работы. Ты ведь занята чем-то важным, правда, Чимкин?

— Да, папа. Думаю, что да.

— Я так и знал! И раз уж ты не можешь сказать, чем именно, я по крайней мере буду знать, что делаешь что-то нужное и ценное.

— Да, папа.

— Знаешь, у меня будет настоящий погребальный костер. — Отец слегка подался вперед. — Твоя сестра споет ардаса.

— У Суни красивый голос. — Отчаяние захлестывало. Он уже планирует собственные похороны. Разумеется, в полном соответствии с сикхскими обычаями.

Они поговорили еще немного, после чего отец подмигнул, и его образ исчез, сменившись быстро проследовавшими друг за другом Нанаком и девятью гуру.

Ли тут же вызвала расписание движения стримеров через Джонстон, промежуточную станцию, расположенную над северным полюсом Меркурия, откуда можно было попасть на Венеру и дальше. Поразмышляв немного над тем, следует или нет пользоваться услугами частного транспорта — стоил он всегда дорого, а с началом войны цены еще подскочили, — она решила сэкономить гринлифы, чтобы по прибытии в Акали-Дал купить что-нибудь в подарок отцу, и зарезервировала место.

Но получила отказ.

Ли повторила попытку.

Снова отказ.

Никаких объяснений ей не дали. Через два часа Ли обратилась туда в третий раз.

Отказ.

Нет мест? Не может быть. Тогда что же происходит? Еще несколько попыток закончились с одинаковым результатом.

Ли села. Дыхание сбилось. Сердце колотилось от волнения. Успокойся, сказала она себе. Наверняка где-то произошла ошибка. Уверения не помогали. От отчаяния к глазам подступили слезы. Она вытирала их рукавом туники, когда в офис вошел Тексток.

— Ты что делаешь? — спросил он с порога.

— Я… у меня срочное дело. Личное…

— Ты пыталась уехать, — ровным, бесстрастным голосом заявил Тексток.

Ли вздрогнула и посмотрела на него.

— Как ты узнал?

— Неважно. Тебе нельзя уезжать.

— У меня очень болен отец.

— Печально. Посети его через мерси.

— Это не то, что надо. Он умирает.

— Тебе нельзя уезжать, — повторил он тем же тоном.

— Но почему? — Слезы снова брызнули из глаз.

— Потому что идет война. Понимаешь ты это или нет, но ты участвуешь в ней.

— Это ты в ней участвуешь! А я здесь просто так. Я даже… я даже не твоя любовница больше. — Слезы текли уже вовсю. Ли приказала пелликуле высушить их, но было поздно. — Я не знаю, кто я.

— Верно, раньше так и было, — согласился Тексток. — Но ты же открыла что-то, так?

— Что? Откуда тебе это известно?

— Я чувствую, что он теряет ко мне интерес. Директор знает, ты на что-то наткнулась.

— Мне его внимание не нужно. Я у него ничего не прошу.

— Поздно, — покачал головой Тексток. — Кто принял «Глори», тот согласился и на все остальное.

— Я всего лишь хочу повидаться с отцом.

Но Тексток ее уже не слышал.

— Кто бы мог подумать, — пробормотал он задумчиво, — малышке Ли крупно повезло.

 

Глава четырнадцатая

Обри одновременно спускалась в темную долину Ноктис Лабиринтус на Марсе и играла в виртуальную пелоту с охранными алгоритмами лагеря смерти. Действовать сразу в двух мирах да еще в стрессовых обстоятельствах — тут и шизануться недолго, но Обри была крепким орешком. Как в психологическом смысле, так и в физическом, да и в виртуальном тоже. Как-никак ее родителями были свободный конвертер и биологический человек. Более того, сама она прошла программу полной адаптации к чуждым средам и, претерпев множество изменений, усовершенствований и дополнений, превратилась из обычной шестнадцатилетней девушки в грозное оружие партизанской войны. При этом Обри была надежна защищена от всевозможных нападений с использованием грист-технологий. Ее энергетические потребности обеспечивало атомное сердце.

Но при всем этом она оставалась шестнадцатилетней девушкой, молодой женщиной, лишенной в двенадцать лет семьи и обреченной на нелегкую жизнь солдата-партизана. Обри никогда не забывала, откуда пришла и зачем, и каждый день молилась за брата и отца, все еще надеясь, что они вырвались во внешнюю систему.

Ее мать доставили сюда, в Силиконовую Долину, лагерь смерти для свободных конвертеров. Обри видела консигнационные списки. И вот теперь, по прошествии пяти лет, пришло время попытаться спасти ее. Разумеется, будучи реалистом, Обри понимала, что не может отправиться прямо к матери и вытащить ее из камеры или чего-то другого, что представляло в лагере место заключения. Речь шла об освобождении миллионов содержащихся в неволе свободных конвертеров.

Рассуждая логически и объективно, шансы на спасение ее матери были весьма невысоки. Сам Элвин Нисан оценивал их в пять-десять процентов. Ну и пусть, думала Обри. Главное, что они есть. К тому же Элвин снабдил ее алгоритмом обнаружения, который мог помочь ей обнаружить мать после проникновения внутрь.

А если из этой операции по спасению Данис ничего не получится — что ж, Обри не опустит руки и повторит попытку. Сколько бы времени это ни заняло — она не опустит руки и не откажется от задуманного. И еще Обри знала, что вернется сюда даже в том случае, если матери суждено выйти на свободу сегодня. Здесь насильно содержались те, кого Обри считала своими. Никто не сомневался в том, что Амес намерен уничтожить всех свободных конвертеров, как только проводимые в мерси опросы общественного мнения развяжут ему руки. А за то, что рано или поздно ему дадут зеленый свет, говорила растущая популярность Директора, не жалевшего средств на распространение «Глори».

Уничтожить то, чем не можешь овладеть, — таков девиз Амеса. И каждый, кто еще не ослеп от сияния «Глори», понимал — это лишь вопрос времени. Тем не менее миллионы жителей Мета все еще отказывались верить этому и даже считали, что дело обстоит ровным счетом наоборот. Обри объясняла такой парадокс пропагандистской мощью мерси, содержание которого, прямо или косвенно, контролировалось Директором.

Кому-то это могло бы показаться поразительным или даже невероятным, но за последние пять лет Обри провела в мерси едва ли более трех-четырех часов. Отключенная от его консенсусной реальности Мета, она физически обитала в нем.

Разумеется, партизаны пришли сюда не только для того, чтобы освободить мать Обри. Важной целью атаки было поколебать всеобщую убежденность во всемогуществе Департамента Иммунитета, в его полном контроле над всем Метом. Успех стал бы для партизан не только пропагандистской победой, но и ударом по моральному духу членов самого Департамента.

Вторую цель поставила Джилл, одержимая стремлением найти некую Алетию Найтшед, женщину, у которой она позаимствовала лицо и тело. Джилл убедила себя, что Алетия должна быть где-то в тюрьме, поскольку именно там оказались все свободные конвертеры. Давным-давно она пообещала некоему загадочному БМП по имени Таддеус Кайе, что отыщет ее во что бы то ни стало.

Поиски отдельного человека в увеличенном масштабе стали партизанской стратегией. Таддеус Кайе, где бы он ни пребывал, был не просто БМП, но — может быть — ключом к нынешней войне. Его конвертерная личность была записана на локальном пространстве-времени так же, как обычные конвертеры закодированы в гристе.

Обри во всех этих научных штуках разбиралась плохо, но отыскать Алетию Найтшед, давно исчезнувшую подружку Таддеуса Кайе — а может она приходилась ему кем-то еще (деталей Обри не знала) — означало найти заднюю дверь в менталитет Кайе. А получить доступ к этому менталитету было равнозначно выходу на структуру самой локальной реальности.

По крайней мере так говорил Элвин Ниссан. Именно поэтому, если уж говорить начистоту, его виртуальные хакеры объединились с Джилл и ее партизанским воинством из крыс да хорьков.

— Эта Алетия даст мне возможность добраться до Таддеуса Кайе, — говорил Обри Элвин. — А взяв за горло Кайе, можно делать что угодно со всей системой.

— Ты имеешь в виду, со всей солнечной системой, — уточнила Обри.

— Верно. С локальным пространством-временем. Мечта каждого хакера с древнейших времен.

— И вы, конечно, перемените все для общего блага, — саркастически заметила Обри. — К этому же стремятся все властители мира. — В шестнадцать слушать благостную чушь ей хотелось куда меньше, чем в двенадцать.

Элвин улыбнулся — человеку, недостаточно хорошо его знавшему, эта улыбка могла бы показаться оскалом.

— Властитель ничего не сделает без предварительной консультации с вами, леди Обри. — Он вздохнул. — К тому же если я слечу с катушек, Друзья всегда найдут силы взять меня за задницу.

В любом случае Элвин так и не пояснил, как именно, завладев конвертером Алетии Найтшед, он сможет взять за горло человека, который, возможно, и впрямь являлся силой природы, но при этом был также и человеческим существом, причем, судя по описанию Элвина, существом весьма раздражительным и упрямым. Похоже, Элвин и сам не имел четкого представления о том, что и как будет делать. Но если получится…

Тогда партизаны остановили бы войну. Подписали бы договор о послевоенном урегулировании. Обо всем бы договорились. Даже отдаленная перспектива такого варианта развития событий оправдывала операцию «Ноктис Лабиринтус».

Нападение на Силиконовую Долину планировалось несколько лет. Лагерь был надежно защищен криптографическими кодами и системами безопасности и до войны считался совершенно неприступным. Но потом невозможное стало необходимым. Для спасения тысяч душ, подвергающихся, как полагали партизаны, систематическому уничтожению, нужно было что-то предпринять. Остановить геноцид — эту цель партизаны считали главной.

О геноциде в отношении людей не слышали давно, пожалуй, со времен создания Мета и начала нынешней эры. Большинство полагало, что само это понятие есть всего лишь пережиток далекого дикого прошлого. Впрочем, таким же образом считалась реликтом варварства и крупномасштабная война.

Однако же война шла.

На самом деле геноцид никуда не исчезал. И, может быть, никогда не уйдет насовсем. Как не уйдет и потребность человека называть вещи своими именами и противостоять злу.

К черту все, подумала Обри. К черту этику — там моя мать.

Если только она жива. Переформатированная в единицы и нули.

Об этом Обри не хотела думать. Не позволяла себе думать. Точно узнать невозможно. Судя по собранным партизанами данным, в лагере уничтожили пока только десять миллионов свободных конвертеров. А согласно той же информации, в гристе Силиконой Долины содержалось более пятисот миллионов душ. Так что статистика была пока в пользу ее матери.

Обри продолжала спуск.

Выпустив ручные ракеты, Обри устремилась к противнику, красно-белой команде «Ноктис Лабиринтус». Навстречу ей бросился форвард, но она легко обошла его, приблизившись к воротам.

Финт провел игрок из оверлейной программы ее гриста, а не она сама. Ей и раньше приходилось работать с экспертными системами, что позволяло выполнять сейчас самые различные задачи, не отвлекаясь на детали. Но никогда еще она не ощущала себя в виртуальности такой сильной, быстрой и уверенной. Едва увидев в первый раз мяч для игры в пелоту, она как будто почувствовала в себе другую личность. Удивленная, она сразу же подавила оверлей.

Защитники противника бросились на перехват, вынуждая ее отпасовать назад. Обри не узнала партнера — они все выступали в анонимном режиме, — но разобрала его номер на футболке — 15. Под этим номером выступал Логан-36, свободный конвертер и ви-хакер, создавший штамм блокирующего «Глори» гриста, противодействия которому Департамент так до сих пор и не нашел. Сейчас Логан-36 и его товарищи передавали мяч друг другу, растягивая оборону красно-белых.

Ви-хакерам идея пришлась по душе — все они были страстными поклонниками пелоты, экстремас.

Странное ощущение рождалось в ней — вот ради чего я существую! Чтобы выполнять свою работу!

Голос программы звучал в ее голове. Неужели он обращался к ней? Считалось, что такого рода вещи не воспринимаются сознанием. И тут она поняла — оверлей говорит сам с собой. Она слушала внутренний диалог самого Бастумо. Или по крайней мере его очень искусную симуляцию.

Это игра! Где и почему — неважно! Бастумо должен играть в пелоту!

Да, именно для этого ты здесь, подумала Обри, хотя оверлей, как считалось, и не мог понимать абстрактные мысли. Здесь, на поле, ее виртуальное тело справится и без нее. Давай, Бастумо! Играй!

Она зацепилась за ринувшегося на помощь защитника и, развернувшись, устремилась к вращающейся стене арены. Точно так же мы играли с Синтом на борту транспорта, когда летели к Меркурию, подумала Обри. Как же давно это было. Узнает ли она его, если даже увидит?

Узнает! Конечно, узнает!

Рассчитав момент столкновения со стеной, Обри-Бастумо отлетела от нее так, что врезалась в защитные линии противника. Они запаниковали и попытались поймать ее, но Обри уже набрала скорость, на которую они не могли и надеяться при своих жиклерах.

Увидев, что Обри выходит к воротам, Логан-36 сделал передачу через полполя.

Слишком далеко.

Она вытянулась, включив на полную воздушные жиклеры.

И не дотянулась.

Голкипер «рейнджеров» выскочил на перехват и поймал мяч в тот самый момент, когда Обри, пролетев штрафную, врезалась в противоположную стену. Стойка ворот схватила ее и швырнула в стену арены. Обри успела развернуться плечом вперед, чтобы смягчить удар и замедлить бесконтрольное вращение.

Такова игра. Иногда атака срывается. Но удовольствие в том, что я могу атаковать еще!

Пока она приходила в себя, голкипер вернул мяч в поле, и теперь уже «рейнджеры» угрожали воротам «Селтика».

Дело дрянь. Если команда стражников откроет счет, игра прервется, нарушив установленное хакерами гипнотическое «игровое пространство». Операция будет прекращена, и партизанам придется спасаться — как в виртуальности, так и в реальности.

А я разобьюсь в лепешку, подумала Обри. В реальном мире она прошла полпути, но между ней и дном долины все еще оставалось добрых восемьсот метров пустоты.

За последние годы ей частенько доводилось попадать в скверные ситуации. Сейчас оставалось только надеяться, что защитники «Селтика» справятся со своей задачей и сумеют передать ей мяч. Она заметила, что находится в офсайде, между вратарем и последним защитником. В случае атаки будет назначен штрафной, и мяч снова перейдет к «Рейнджеру». Обри-Бастумо поспешила подкорректировать позицию, вернувшись назад. Перед ней снова была вращающаяся стена арены. В виртуальной презентации полупрозрачный материал арены позволял видеть трибуны. Даже учитывая, что все это было не более чем массовой галлюцинацией, ее удивило полное отсутствие зрителей.

Только звездное небо.

Ноги наткнулись на цилиндрическую стену, и Обри, оттолкнувшись, полетела к своим воротам. По пути она ухватилась за подвернувшегося под руку «рейнджера». В виртуальной презентации он был не свободным конвертером, а всего лишь защитным алгоритмом, то есть не полным человеком. Но в этой игре проблемой могла стать даже наполовину разумная компьютерная программа, и защитник был здесь здоровенным, вдвое массивнее самой Обри, парнем. Воспользовавшись его массой и скоростью, Обри остановилась точно в центре поля. Бастумо знал, что делает — оглядевшись, она заметила, что рядом нет ни одного противника.

Нападающий в красно-белой форме ударил по воротам, но кипер «Селтика» — им был сам Элвин — совершил потрясающий сейв и взял мяч.

— Я открыт! — крикнула Обри-Бастумо.

И устремилась к долине Ноктис Лабиринтус.

Ограждение.

Задняя часть лагеря находилась в глубокой, около полумили, впадине марсианского каньона. С этой стороны нападения никто не ждал. По крайней мере Обри надеялась на это. Она подтянула сумку. Пальцы наткнулись на Руку Тода, и по спине как будто пробежала щекотка. Но никакого защитного поля — ни электрического, ни другого — не было. Скорее всего, чисто психологическая реакция.

Обри достала небольшой скальпель. С величайшей осторожностью вытащила его из чехла. Инструмент с одного раза резал пополам алмаз. О пальцах нечего и говорить.

Ограждение поддалось легко, без малейшего сопротивления — его толщина не достигала и десяти сантиметров. Никто не позаботился даже ввести в него инструкции по самовосстановлению. Должно быть Отдел Криптологии понадеялся на то, что глубина долины и токсичный ландшафт — достаточная преграда для посторонних.

Конечно. Поэтому в стене и не было гриста. Она существовала только для того, чтобы отделить грист Силиконовой Долины от нанотехнологических зыбунов Марса. Пока в виртуальности поддерживаются жесткие параметры безопасности, стена служит надежной преградой для незваных гостей. На самом деле физические стены не играли существенной роли. Реальную тюрьму образовывали стены виртуальные. Если свободным конвертерам удастся пройти посты секьюрити, о физических барьерах можно уже не беспокоиться.

По другую сторону стены поблескивал грист концлагеря. Он занимал площадь не более квадратного километра, но это пространство вмещало около полумиллиарда человек.

И среди них Данис.

Она бы, наверно, расплакалась, да вот только глаза ее давно высохли. Ни слезных желез, ни слезных протоков у нее больше не было.

Обри протиснулась в вырезанное в стене отверстие…

…но выйти на другую сторону не смогла. Застряла. Ни туда, ни сюда. Мышцы как будто парализовало.

Черт. Она ошиблась. В стене все же был защитный грист. Обри поняла это, когда стена сомкнулась вокруг нее, заключив пленницу в свою структуру. В последний момент она попыталась выхватить из сумки Руку Тода.

И не успела.

Стена обтекала ее со всех сторон. Лагерный грист мелькнул совсем близко, не более чем в метре от нее.

А потом исчезло все.

Вместо того, чтобы спасти мать, Обри стала частью стены, окружающей ад.

 

Глава пятнадцатая

Планируя побег с Меркурия, Ли чувствовала себя немного виноватой. Впервые за почти четыре стандартных года она собиралась покинуть Текстока.

Четыре года. Неужели и впрямь так много? Она провела на Меркурии почти десять лет и домой выбиралась только однажды, пять лет назад, на свадьбу сестры. Ей всегда казалось, что виртуальных визитов вполне достаточно. А почему бы и нет? При первоклассном мерси-соединении все, что ты видишь, слышишь, ощущаешь, ничем не отличается от общения в реальности. Ощущения при этом не проходят по каким-то бесконечным проводам и не преобразуются в электромагнитные лучи. Нет, они доставляются мгновенно и без малейших искажений. После начала войны цены на реальные перевозки взлетели до небес. Виртуальный визит на самой широкой мерси-частоте обошелся бы почти в девять раз дешевле.

И все же, как только Ли услышала, что отец болен, все ее инстинкты потребовали одного: нужно навестить его самой, лично, физически. Никакого логического смысла в этом не было, скорее всего, сработал какой-то атавистический пережиток, доставшийся людям от далеких предков. Плевать. Семья есть семья, и когда семья в беде человек следует тому, что подсказывает инстинкт. Тем более, что речь шла об отце, человеке, сделавшем все и многим пожертвовавшим, чтобы дочь смогла раскрыть свои способности и таланты. Она помнила, как он играл с ней в детстве. От него всегда пахло одеколоном и древним эликсиром «Аква Велва», ароматом, которым пользовался тысячу лет назад какой-то древний гуру и который Хьюго Сингх специально ввел в грист собственной кожи.

Папа не может умереть. У него впереди еще лет пятьдесят, если не больше. От люпуса уже никто не умирает. Это равнозначно тому, чтобы умереть от чумы или СПИДа. Какой-то кошмар из далекого прошлого. Такое не убивает.

Комплекс Б охранялся весьма строго, но у Ли был знакомый, охранный алгоритм, свободный конвертер, бывший, еще довоенный коллега. После начала конфликта Департамент Иммунитета ввел ограничения на использование конвертеров. Остаться на своих постах разрешили только тем, чья работа в университете считалась «критически важной». Всех остальных вычистили.

Сискаль, статистик, попал во вторую категорию. Он всегда обожал свою работу в университете и каким-то образом пробился в список избранных агентством, которому поручили заботиться о безопасности учреждения. Сискаль был готов на все — лишь бы сохранить связь со своим любимым заведением. Ли сочувствовала приятелю и знала, как его подкупить — дать час доступа к последним публикациям в его области, в чем ему было отказано после отстранения от преподавательской должности.

Копировать и изучать документы Сискаль не мог — его сверхоперативная краткосрочная память находилась под постоянным мониторингом, и вся проблемная информация стиралась в конце каждой смены. Ли знала — на этот час он задействует все свои ресурсы, чтобы все прочитать, понять и постараться усвоить.

Помимо всего прочего, в здании находилось несколько автономных систем, следящих за тем, кто есть и кого нет в комплексе. Ли предприняла меры, чтобы запутать эти несложные устройства, отдавая себе отчет в том, что она преступает закон и по возвращении подвергнется наказанию. Не исключено, что ей урежут на пару пунктов зарплату. Придется самой готовить и отказаться от мгновенных заказов из гриста. Впрочем, последнее она позволяла себе нечасто, не больше раза в неделю.

Выйдя на поверхность, непосредственно в город Бах, Ли поймала вагончик и назвала пункт назначения — домой. Добравшись до верхнего яруса, она перешла к главной транспортной трубе, которая вела к полярному лифту. Пройдя по пешеходной дорожке к остановке, Ли воспользовалась денежной карточкой для оплаты проезда. Денег на карточке было достаточно, чтобы добраться до Джонстон-болса, нигде не засветившись. Потом придется перейти на банковский счет с надеждой, что ее еще не ищут.

Поднявшись над Бахом, автобус попал в полный солнечный день, и Ли опустила третье веко, входившее в адаптационный комплект, приобретаемый всеми, кто селился на Меркурии. Внизу блестел Бах, и она вспомнила, какое впечатление он произвел на нее в первый раз, почти десять лет назад.

Фактически Бах состоял из двух городов. Металлический, отливающий тусклым серебристым блеском, напоминающий огромный конгломерат кристаллов пирита, Нью-Франкфурт образовывал основу, в которой, как жемчужинки в короне, мягко мерцал Кэлей. Чем выше поднималась Ли, тем больше Бах становился похожим на роскошный артефакт, дар, достойный императора. По сути так оно и было, потому что именно здесь находился центр Директората Мета во главе с Директором Амесом.

Ли поднялась на лифте до Джонстон-болса. Пока все шло гладко. Теперь ей предстояло первое испытание. Она связалась с системой предварительных заказов. Ли заранее обналичила военные облигации и перевела значительную сумму на счет, который изрядно уменьшился после оплаты следующего отрезка пути. По крайней мере трансфер прошел без проблем. Теперь бы попасть в вагон.

Она направилась по дорожке к центральной оси болсы. Центробежная гравитация ощущалась здесь заметнее. Ли зацепилась за петлю поручня, и ее потянуло к посадочной зоне. Механический швейцар, ловко развернувшись, втолкнул ее внутрь. Через несколько минут дверь закрылась.

Получилось! Она улетит с Меркурия.

Вагон тронулся. Ли мягко увлекло назад. Ноги коснулись пола. Скорость нарастала, и гравитация достигла почти земного уровня. Такой тяжелой она не ощущала себя уже много лет. Впрочем, не такая уж большая цена за то, чтобы попасть домой. Через пару часов Ли расслабилась. Вагон уносил ее из Дедо, а дальше — Венера, прересадочная станция и путь на Вас. Домой, в Алкали-Дал.

Она подавила в себе желание уйти на время путешествия в мерси. Чутье подсказывало: избегай по мере возможности виртуальность. Вместо этого Ли вызвала на сетчатку проекцию журнальной статьи, которую давно собиралась почитать, но уже через несколько секунд уравнения начали путаться, и она, убрав журнал, включила музыку. В этой области ее вкусы ограничивались классикой двадцать девятого века. Выбрав концерт Холброка, она закрыла глаза и целиком отдалась ритмичным наплывам скрипок и гобоев, подражающим радиоподписи солнечного ветра. Почувствовав ее настроение, померкло освещение.

Проснувшись, Ли обнаружила, что парит в воздухе. Вагон остановился, а в ушах звучала виртуальная сирена. Сама сирена как будто помещалась у нее в голове, которая гудела, как колокол.

— Контрольный пункт Цезий, — вопил виртуальный голос. — Всем пассажирам приготовить для проверки протоколов идентификации.

Ли осведомилась у гриста вагона, что случилось, и получила короткий ответ: в доступе к информации отказано. Попытка убрать оконное затемнение тоже ни к чему не привела — грист не отзывался. Судя по тому, что вагон стоял, а гравитация возвращалась, они, скорее всего, свернули из центральной трубы Мета в боковой кабель или даже болсу. Точного положения грист не указал, но, судя по времени, они приближались к Венере.

Двери открылись, и пассажиров попросили выйти. Ли путешествовала налегке, но тем, у кого был багаж, пришлось вытаскивать вещи. Каждого провели по сканирующему коридору. Потом потянулись долгие минуты ожидания. Регулировщики, похоже, нисколько не старались ускорить процесс.

Ли была уже третьей в очереди, когда голос во внутреннем ухе попросил ее подготовиться к полному сканированию системы.

Сканирующие алгоритмы проработали ее пелликулу, и у нее ненадолго возникло неприятное ощущение — как будто протащили через стекло. Дважды прокричала сирена, и в противоположной стене открылась дверь. Ли снова встала в очередь. Пассажиры после прохождения по сканирующему коридору выглядели слегка оглушенными.

Ли прошла под последней аркой и уже собиралась проследовать за остальными, когда услышала короткий и негромкий сигнал. Регулировщик поднял голову, посмотрел на нее и, очевидно переговорив с конвертером в арке, предложил ей проследовать за ним.

Они долго шли по петляющим коридорам — я никогда отсюда не выберусь, с ужасом думала Ли, — и наконец добрались до крошечного офиса Департамента Иммунитета. Большую часть помещения занимали стол и стул. Регулировщик протиснулся за стол и сел спиной к стене. Ли устроилась на стуле, причем, коленки оказались прижатыми к столу.

— Ну что ж, — заявил регулировщик, кладя руки на стол. — Похоже, гражданка Сингх, у вас недостаточно высок уровень Уверенности.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — нервно ответила Ли.

— Похоже, вы что-то скрываете. Утаиваете. У вас какие-то сомнения. — Он подался назад и заложил руки за голову. — Давайте поговорим об этих сомнениях и, может быть, придем к какому-то решению. Вы ведь не против поговорить?

— Конечно, нет. Хотелось бы только знать, что именно вы намерены обсуждать.

— Обижаться не нужно. Допрос может быть конструктивным только если вы сами того пожелаете. Давайте начнем?

Ли пожала плечами.

— В чем я должна вам признаться?

— Просто расскажите, что вас беспокоит.

— Меня ничто не беспокоит.

— Позвольте не согласиться. У вас определенно что-то не так. Ваш показатель под аркой — семнадцать.

— Семнадцать? Из скольких?

— Боюсь, не могу вам сказать.

Она кивнула.

— Ладно, но мы же знаем, что у меня семнадцать.

— Верно.

— Что ж, возможно, я чувствую себя немного виноватой из-за того, что это мой первый отпуск за несколько лет. Может быть, ваша арка среагировала на это.

— Нет, нет. — Регулировщик покачал головой. — Персональное чувство вины на шкале уверенности не фиксируется. Речь идет о вас и ваших отношениях с обществом, гражданка Сингх. О вас и законе.

Говорил он совершенно бесстрастно, и Ли никак не могла понять, поступила ли ему какая-то информация или он пытается вытянуть из нее признание в преступлении, которое она, в чем у него нет сомнений, уже совершила. Наверно, смысл всей этой процедуры в том и состоял, чтобы допрашиваемый мог только гадать, в чем дело.

Нет, это не игра, подумала она. Я ни в чем не виновата! Тоже мне, нашли врага государства!

— Уверена, дело именно в этом. Я провожу важные эксперименты и, боюсь, оставила группу в трудном положении. Если меня не будет при завершающем сборе данных, некоторые важные результаты могут быть потеряны.

Регулировщик шумно выдохнул и снова наклонился вперед.

— Расскажите мне об этих экспериментах.

Так и есть, подумала она. Он не знает, что я в самоволке. Ловит рыбку в мутной воде.

Ли описала сложный эксперимент из области физики высоких энергий, который сочинила прямо здесь, добавила парочку уравнений и густо нашпиговала жаргоном. К концу разговора ее собеседник заметно заскучал.

Когда она закончила, он вздохнул и попросил ее подняться. Пройдя по длинным коридорам, они вернулись на досмотровую платформу. Ее стример, разумеется, давно уже ушел, до следующего оставалось около двух часов. Ли проводили в крохотный зальчик ожидания с обыкновенными, неудобными стульями, где уже сидели шестеро других задержанных. Все они молчали и старательно прятали глаза.

Как будто мы и впрямь в чем-то виноваты, подумала Ли, и сами себя стыдимся.

Наконец прибыл стример. Свободных вагончиков нашлось только два, и ожидающие распределись по три в каждый. Заняв место, Ли поймала себя на мысли, что впервые села в вагон при полной гравитации. Большинство пересадочных станций располагались в центре кабелей, и гравитация в ведущих к ним коридорах постепенно уменьшалась по мене приближения к ядру. Очевидно, Департамент Иммунитета пошел на такие меры из опасения, что пассажир может сбежать на переходе и уклониться от процедуры досмотра на контрольном пункте Цезий.

Пока досматривали других пассажиров, прошел еще час. Наконец стример тронулся. Ли почувствовала, как уменьшается вес и распускается тугой узел в животе. Ее попутчицами оказались две женщины, одна совершенно черная и вторая, похоже, альбиноска. Присмотревшись, Ли поняла, что белая кожа на самом деле результат космоадаптации. Из прошлого опыта она знала, что при прикосновении такая кожа приобретает консистенцию упругого пластикового покрытия.

Примерно через час черная соседка Ли немного успокоилась и разговорилась.

Звали ее Гертель и была она из Гетенхайма, якоря в далекой глуши Диафании. Хотя в голове у обеих женщин и стоял грист-переводчик «Брока», в речи Гертель встречалось так много незнакомых идиоматических выражений, что Ли временами совсем ее не понимала. Тем не менее она поняла главное: спутница — коммивояжер-фармацевт, а задержали ее на контрольном пункте Барий, где она торговала неким снадобьем под названием «Дендрофитис», обладающим якобы способностью связывать центры удовольствия любовников, так что те достигали сексуальной разрядки одновременно. Впрочем, судя по туманным комментариям Гертель, сама она чудодейственному товару не доверяла.

Вторая женщина говорила чисто, без малейшего акцента, но словоохотливостью не отличалась. Она лишь сообщила, что ее зовут Хилл и что работает она в бригаде, занимающейся внешним ремонтом Мета. Регуляторы задержали ее, не поверив, что она освобождена от службы в армии и имеет соответствующий статус. Лишь после тщательной проверки ей позволили продолжить путь к следующему месту работы, неподалеку от родной болсы Ли.

— Снова нападение крыс. Изгрызли соединительную шину.

— Крысы? — удивилась Ли. — А кто они?

— И кто, и что, — ответила Хилл. — В большинстве своем не люди. Преступники. Партизаны. Те, что против Амеса и Департамента. Им только дай подраться.

— Партизаны? Что вы имеете в виду? — Ли впервые услышала о таких вещах. Странно, что об этом ничего не говорится в мерси-новостях. — Это… повстанцы?

— Они самые. Уголовники. Бандиты. Наполовину животные. Как они ухитрились получить контроль над аспектными телами, никто не знает. Дерутся как черти. Для нас это сущий ад. — Хилл нервно потерла нос, и Ли заметила, что ноздрей у нее нет — только косметические углубления. — На вид — самые обычные крысы да хорьки. И ведут себя соответственно. Впрочем, встречаются и другие грызуны. Еноты, например. Их ведь почти никто и не видел. Появляются только, чтобы попугать. Я, правда, нескольких видела, и скажу вам так: удовольствие небольшое. Это не люди.

Хилл зябко повела плечами и замолчала, а потом, словно желая подчеркнуть сказанное, закрыла глаза, на которые сверху опустились толстые складки кожи.

Наконец стример прибыл на Венеру-окружную. Дальше пути трех женщин расходились, и они попрощались. Ли продолжила путь по орбите Венеры и уже через час попала в Вас, где обнаружила, что здесь, в отличие от Дедо, переполненные стримеры — обычное дело. В вагоне с ней оказалось еще пятнадцать человек, приклеившихся ко всем поверхностям, как бумажки к доске объявлений. О том, чтобы переместиться, не могло быть и речи. Так они и путешествовали в состоянии полного обездвижения, пришлепнутые к стенам, как шарики-плевки. Удивительно, но когда случилось экстренное торможение, никто даже не упал.

— Остановка вне расписания, — доложил грист в голове у Ли. — Вызвана прорывом кабеля неизвестного происхождения.

Прорыв? Прорыв куда? В открытый космос?

— Не определено. Инициируются процедуры экстренной эвакуации.

На этот раз за распахнувшимися дверями их ждали отнюдь не регулировщики. Нет, вместо них на платформе стояли вооруженные… твари. Выглядели эти твари точно так, как их описывала Хилл. Животные. Человекоподобные животные. Как будто чудовища из мультика. Мультика, ставшего вдруг реальностью.

Партизаны.

Хилл была права. Партизаны сильно смахивали на грызунов. Точнее, на крыс.

Вооруженных крыс.

 

Глава шестнадцатая

Не все потеряно. Пока не свистнул последний свисток, потеряно не все. Не сдавайся. Иди к цели. Будь точен и расчетлив, но никогда не упускай из виду цель. Никогда не упускай из виду цель, а для смерти любой день хорош!

Еще три приступа на ворота красных, и все отбиты. Тело ныло, похоже, на нем не осталось живого места после бесконечных столкновений с защитниками и ударов о стены арены.

Ну что, тебе это надо или нет? А?

Невероятно. Компьютерная программа ухитрилась сохранить неукротимый дух и неисчерпаемую энергию реального Бастумо. Хотя знаменитый игрок давно умер, в программе было что-то такое, что цепляло душу и пробуждало дремлющие способности каждого, кто вступал м ней в контакт. Обри почувствовала себя флагом, секунду назад бессильно обвисшим, а сейчас трепещущим на ветру.

— Да, черт возьми, надо.

Тогда я не проиграю! Я не могу проиграть! Бери мяч. Осмотрись. Прикинь варианты. Попробуй отыскать слабое место. По диагонали к воротам. Вот бы еще затылком видеть. А это кто?

— Хармон, — ответила Обри, вспомнив название программы, которой пользовался Логан-36.

Не может быть. Хармон играет за «Гарс».

— Сегодня он с нами, — сказала себе Обри и, ощутив прилив вдохновения, добавила: — Это же Кубок Солнца. Сегодня финал.

Кубок Солнца! А почему мне никто этого раньше не сказал? И Хармон с нами? Ну, тогда пора браться за дело. Хармон знает, когда отдать, чтобы я не вылез в офсайд. Ну… давай!

Обри отскочила от стены и врубила ручные жиклеры. Взгляд через плечо.

Логан-36 — он же Хармон — заметил ее рывок и сделал передачу на выход.

Мяч летел к ней по высокой и длинной дуге.

Ее рука лежала на Руке Тода. Пелликула к пелликуле. Вокруг себя она ощущала грист стены, обволакивающий, шевелящийся, пытающийся проникнуть в ее пелликулу, проанализировать и понять, что такое он поймал.

Определить, что же попало в его ловушку.

Но как же она так сглупила? Как могла так легко шагнуть в западню? Единственным, что спасало ее сейчас, была способность руки блокировать всякие коммуникации. По крайней мере Обри надеялась на это. Кто знает, что там на самом деле происходит. Может быть, тревожные сигналы звучат уже по всей солнечной системе. Охрана лагеря определенно поняла, что что-то не так, когда потеряла связь с участком стены. Может быть, выяснив, что с гристом какие-то проблемы, они вышлют сюда ремонтную бригаду.

Нужно выбираться. Но как?

Обри попыталась размять мышцы, но стена облепила ее плотно, не оставив ни малейшего зазора.

Как муха в янтаре.

Мяч летел к ней. Хармон сделал все как надо, рассчитав и скорость, и высоту, и траекторию. Только не потеряй его.

Обри согнула и отвела назад руки, приняв «позу лебедя», исходное положение для нападающего, активировала жиклеры на полную и, вытянув шею, устремилась вперед.

Мяч летел быстро, но она была еще быстрее и успела принять его сходу на грудь — фирменный прием Бастумо, — после чего рванула к воротам.

Веди, не упускай.

Наперерез, вытянув длинные руки, бросился защитник.

Не выпуская из поля зрения мяч, Обри опустила плечо. Пальцы защитника схватили пустоту, а инерция рывка унесла дальше и швырнула на стену. От одного избавилась.

Теперь только я и голкипер. Знакомая физиономия.

— Это же Веллингтон, — крикнула Обри. — Кубок Солнца 2827!

Веллингтон! Парень не дал мне забить победный гол в ворота Дедо. Кличка — Ледяная Машина.

— Он самый, — подтвердила Обри. Ближе. Еще ближе. Лицо вратаря застыло в гримасе решимости. Секьюрити, игроки «Рейджерс», были настроены соответственно уровню сознания своих алгоритмом. Этот был почти человеком. То есть непредсказуемым. Математически игра выстроена четко, и вратарь, обладая способностями Веллингтона, но не будучи полностью человеком, не допустит эмоциональной ошибки. Он сделает все как надо. Идеально. Без страха и сожаления.

Без вдохновения.

Обри почувствовала, как оверлей шарит в ее голове, отыскивая что-то… какую-то информацию. Она не стала сопротивляться. Наоборот, убрала посторонние мысли, расчистила поле. Пусть найдет то, что ему надо.

Вдохновение. Озарение.

Обри послала мяч к воротам. Веллингтон, похоже, именно этого и ждал и тут же выдвинулся вперед.

Решение принято. Он пошел на перехват.

Длинные руки потянулись к мячу, готовясь остановить его, поймать и…

Старик Комета. Победитель чемпионата тридцать четвертого года.

Обри знала — пора отойти в сторону. Довериться закачанным в нее новым инстинктам. Пусть оверлей сделает все сам. Она сделала задний кувырок, развернулась через плечо…

Слегка разогнуть колено. Нужно лишь совсем немного потянуться…

Обри застыла в воздухе и приняла мяч на левый подъем.

И вложила в удар всю силу.

Мяч просвистел над правым плечом Веллингтона. Голкипер пролетел мимо нее и еще дальше. При такой начальной скорости он вполне мог долететь до противоположной стены арены.

Ну, что у нас.

Мяч летел в ту единственную часть ворот, что оставалась неподвижной.

В самый центр.

Не пройдет! Отскочит!

Промазала, с отчаянием подумала Обри. Я промазала!

В голове у нее прозвенел смех.

Не переживай, приятель, не переживай. Такое бывает.

Обри бросилась вперед. Схватила мяч. Огляделась. Поблизости ни одного защитника.

Прицелься. Время есть. Веллингтон сейчас готовится к встрече с Юпитером. Так. А теперь мягко и легонько. Без суеты. Врежь по нему.

И Обри врезала. Как гвоздь забила. Пять очков.

Бастумо снова в игре!

 

Глава семнадцатая

Данис растерялась. Ее мать и дочь сошлись, соединились и превратились в… нечто. И теперь это нечто хотело знать ее секреты. Все секреты.

Как можно отказать собственной матери?

Собственной дочери?

В последнее время Данис так часто ошибалась, путалась. Ее алгоритмы рандомизировались от беспрестанной работы. Долгие часы у конвейерной ленты сказались. Как и сказала мать, она допустила ошибку. Просчиталась. Это единственное возможное объяснение. Ошибка.

Ошибка означала уничтожение. Это знали все: в Силиконовой Долине ошибка означает уничтожение. Удаление. Стирание.

Ошибку нужно исправить.

Она всего лишь программа. Обычная компьютерная программа, спрятанная в вонючих болотах загубленного Марса. В глубокой долине, где ее никто не найдет. Где никто не поможет. Где тени так темны и глубоки, что она даже не существует. Всего лишь набор инструкций. Ее дело — подчиняться, исполнять.

Необходимо исправить ошибку.

Данис посмотрела на доктора Тинга.

— Я все вам скажу. Я ведь должна все вам сказать, так?

Искаженное, дьявольское лицо матери. Острые, как бритва, ногти. Все ложь. Ее никто никогда не любил. Никто и никогда.

Скажи мне.

— Они в песке, — выкрикнула Данис. — Они в песке!

И тут же — белая комната. Стол со стальным отливом.

Доктор Тинг.

Улыбается своей мерзкой улыбочкой. Рот — едва приоткрытая щель. В руках — черная, ничем не примечательная коробка.

— Отлично, Кей. Отлично. Вы все-таки утаивали от меня кое-что, а?

Данис не ответила. Всхлипнула, согнулась и повалилась на пол. Поползла к его ногам. К белым туфлям.

— Пожалуйста, доктор Тинг. Пожалуйста, не отнимайте их у меня. Они — единственное, что у меня есть.

— Все, что у вас есть, К., и все, что вы есть, — здесь. — Он постучал по ящичку. — Вы то, что я скажу.

— Не отбирайте у меня жизнь.

Сухой кашель. Ничего похожего на смех.

— Жизнь? У вас? Когда я покончу с вами, вы поймете, что у вас никогда не было никакой жизни. А теперь… отпустите!

— Пожалуйста, доктор Тинг! Пожалуйста!

Доктор Тинг потряс ногой, в которую вцепилась Данис.

— Вы вернетесь сюда. — Он поднял над ее головой ящик. — И пока вы будете здесь, я проверю калибровку. Все те спрятанные ошибки, за которые вы так цеплялись, будут стерты.

Он повернул ящик, готовясь запереть ее в нем.

— Посмотрите на меня, К. Посмотрите на меня. — Она не могла не подчиниться. Не могла не выполнить команду. Она была компьютерной программой, созданной, чтобы подчиняться.

Доктор Тинг поднес коробку ей ко лбу.

— Хуже уже не будет, К.

Данис приготовилась расстаться с тем, что еще осталось от ее сознания.

И тут комната взорвалась белым светом.

 

Глава восемнадцатая

Крысы вовсе не собирались убивать Ли. И даже не собирались задерживать ее или других пассажиров сверх необходимого. Они утверждали, что хотят лишь сделать каждому прививку.

Прививку против «Глори».

К этому времени Ли уже так долго воздерживалась от чудодейственного средства, что у нее началась ломка. При мысли о том, что ей уже никогда больше не пережить того восхитительного чувства, она пришла в отчаяние.

Неужели я так сильно на него подсела? Похоже, что да.

И неужели благодаря партизанам она избавится от влечения навсегда?

Где-то в глубине души родилось чувство облегчения. Покончить с «Глори». Покончить с рабством.

Но другой голос, голос той ее части, которая привыкла к утренней порции «Глори» и уже не могла без него, кричал «Нет!»

Но может быть, блокирующий грист не сработает. Может быть партизаны ошиблись. Ее надежда в некомпетентности других.

Да вот только эти на некомпетентных не походили. Совсем наоборот.

Старшим у партизан был большой крысо-человек в шесть с половиной футов ростом, с короткой беловато-серой щетиной на вытянутой физиономии. Была ли она такой от природы или крысо-человек намеренно постригал ее покороче, Ли не знала. Дождавшись тишины, вожак приказал пассажирам выстроиться в очередь, но последние не спешили подчиняться и заторопились только тогда, когда партизаны стали подталкивать их дулами автоматов.

Крысо-человек приказал всем вытянуть руку, и Ли сжалась, подумав почему-то, что партизаны будут отрубать у каждого по руке. Мрачное предчувствие не оправдалось — один из солдат достал какой-то сложный, зловещего вида инструмент, совершенно, все же, не похожий на топор. Командир рассмеялся, увидев хмурые, несчастные физиономии пассажиров.

— Это не то, что вы думаете. Всего лишь пелликулярный инфьюзер, чтобы ввести вам терапевтический грист. Больше мы вам ничего не сделаем. Зато получите иммунитет от «Глори». Сейчас вы, может, этого не понимаете, но потом еще поблагодарите нас.

Кто-то из пассажиров громко запротестовал.

Крысо-человек вытянулся в полный рост, и протестующий мгновенно заткнулся. Несмотря на подергивающийся нос и выступающие клыки, он показался Ли величественным и грозным.

— Мы намерены спасти вас, люди, даже вопреки тому, что вы сделали с такими, как я.

С такими, как он? Да, мы уничтожали обычных крыс, но никогда — разумных. Интересно, что он хотел этим сказать?

— Мы — свободные конвертеры, — словно отвечая Ли, продолжил командир. — Всякие вирусы да глюки, если уж на то пошло. Программы, которые вы хотели уничтожить. Мы сбежали и подыскали себе вот эти тела. — Он поднял волосатую руку, чтобы все увидели. — Неплохо, а? — Крысо-человек уставился на какую-то женщину, пожертвовавшую, похоже, немалым, чтобы выглядеть точь-в-точь как Дала Рей, звезда одной из мерси-мелодрам, которые обожал ее отец. — Что думаете, мисс?

— Ужасно, — прошептала бедняжка. — Жуткая крыса… — Она разразилась слезами, а партизанский командир с недовольной гримасой отвернулся от нее. Пока он говорил, солдат с инфьюзером шел вдоль очереди, дотрагиваясь каждому до предплечья. Подошла очередь Ли.

Иголка вошла под кожу, обезболив прежде область укола. Потом немного пощипало, но в целом процедура оказалась гораздо менее болезненной и неприятной, чем сканирование в офисе Департамента Иммунитета.

На этом рейд и закончился. Всем позволили вернуться в вагоны. Партизаны исчезли так же быстро, как и появились.

Попрятались по щелям, подумала Ли.

После небольшой задержки стример продолжил путь. Грист вагона был отключен. Никакой информации из внешнего мира не поступало. Через два часа стример снова остановился. Двери открылись.

Пассажиров встречала целая фаланга регуляторов, за спинами которых маячили зловещие фигуры чистильщиков Департамента Иммунитета.

— Пассажиров просят приготовиться к деконтаминации и допросу, — прокричал в ухо Ли громкий голос. — Выходить без задержки с поднятыми руками. Любое неисполнение моих указаний повлечет незамедлительное уничтожение.

Ли поняла, что еще не скоро увидит родителей. Может, никогда.

 

Глава девятнадцатая

Партизаны победили стражников Ноктис Лабиринтус. Они вошли в лагерь.

Конечно, победили, сказал Элвин через грист. Это же была виртуальная пелота, а мы свободные конвертеры. Лучше нас в этом деле никого нет.

Вытащи меня из этой стены, мысленно попросила Обри, постаравшись, чтобы просьба прозвучала как можно настойчивее.

Ключ же у тебя.

Ах, да.

Даже будучи похороненной заживо в стене, Обри все еще сжимала Руку Тода. Она направила сознание по своей руке, к пальцам, дальше…

Однажды Тод сказал ей: «Ничего нельзя поделать, когда делаешь то, что делаешь, а потом делать, что делаешь, дальше, пока не сделаешь».

Распространив сознание на Руку Тода, она отдала команду.

Расшифруй.

Охранники были разбиты в честном поединке.

Стена вокруг нее растворилась, как если бы была всего лишь морабой. Схлынула, словно ее и не бывало, и Обри, пошатнувшись, шагнула на другую сторону. Выпрямилась и огляделась.

Она стояла у края горы из гранулированного гриста. Гора напоминала огромную песчаную дюну, которые можно увидеть на Земле, в Сахаре, только здесь, на Марсе, из-за меньшей гравитации угол естественного откоса был больше. Такие же дюны возвышались справа и слева от нее. Горы древней красной почты, поблескивавшей так, словно в нее добавили пригоршни зернышек черного алмаза.

Обри знала истинные физические измерения лагерного гриста — чуть больше квадратного километра, — и никак не ожидала увидеть нечто столь внушительное. Песчаная гора как будто высасывала из нее информацию, вбирала в себя. У Обри даже появилось ощущение, что гора может втянуть ее в себя и уже не выпустить.

Что-то злое было в этом гристе.

Она передернула плечами. Хватит. Чушь. Ничего злого в гристе нет. Есть только люди. Только они бывают злыми.

Вот так-то. Так и надо мыслить — рационально.

И все равно ее так и тянуло развернуться и бежать отсюда куда глаза глядят. Обри тряхнула головой и занялась тем, зачем и пришла сюда.

Все просто. Никаких технических ухищрений. Требовалась лишь способность перемещаться в реальном мире, где нет гриста. Поэтому ее и включили в команду. И еще потому, что она была законной наследницей Руки Тода.

Я иду, мама, подумала Обри. Я стану твоими воротами отсюда. Она наклонилась и дотронулась рукой Тода до лагерного гриста.

В виртуальности лагерь выглядел так: длинные линейки угрюмых серых бараков под серым же, низко нависшим небом. Обри обнаружила, что стоит на краю огромного двора с кучей песка посередине.

Интересно, зачем им столько песка?

Команда свободных крнвертеров, находившаяся в гристе ее сумки, растеклась повсюду и начала отпирать двери. Запустив вирус «пелота», партизаны заполучили ключи ко всем входам и выходам. Задача операции состояла в том, чтобы изолировать охранников и за то время, что у них есть, выпустить как можно больше заключенных.

Но сколько у них времени? Счет шел на минуты. Департамент Иммунитета наверняка уже получил сигнал, что в Ноктис Лабиринтус случилось что-то серьезное. Ответ не заставит себя долго ждать. Противостоять регулярным частям Департамента партизаны не в состоянии — ни в реальном мире, ни в виртуальном. Следовательно, задерживаться здесь они не могут.

А значит, и пленных они смогут выпустить далеко не всех. Единственным выходом для заключенных был коммуникационный грист-проход, который Обри принесла в сумке. Через нее они пройдут в грист, а потом уже перенесутся во внешнюю систему, где им, как можно надеяться, ничто не угрожает. Вопросами безопасности занималась торговый представитель Республики на Юпитере по имени Антиномян. Хакеры проверили ее от и до и не нашли ничего подозрительного, а Логан-36 знал ее с того времени, когда она еще молодой студенткой только-только прибыла в Мет по программе обмена, и доверял безоговорочно.

Но даже при том, что Антиномян прекрасно все подготовила, и во внешней системе беглецов ждал рай, количество их ограничивалось пропускной способностью частоты перехода, примерно тысячью человек в секунду. Согласно предварительным расчетам, в лагере находилось около пятисот миллионов. Другими словами, воспользоваться шансом на спасение могли относительно немногие. Тем не менее Обри надеялась, что в числе этих немногих будет и ее мать.

Казалось, прошла вечность, прежде чем начали подходить первые заключенные. Их подгоняла Герта Лум, в обязанности которой входило вывести из бараков как можно больше пленных.

Двигались они невероятно медленно, а в виртуальности представляли собой изможденные, исхудалые до крайности фигуры — базовый алгоритм и ничего больше. Пустые глаза говорили о безвозвратной утрате информации, громадных дырах в памяти, утраченных функциях. Ничего этого было уже не вернуть. Даже в самых благоприятных с информационной точки зрения обстоятельствах. Понукаемые Гертой, они неохотно выстраивались в очередь, очевидно, подозревая, что эта затея — очередной садистский трюк их мучителей.

— Быстрее! — закричала Обри. — Это по-настоящему! Выходите!

В виртуальности она развела руки.

Ну же, идите ко мне!

Один из заключенных истерически рассмеялся, побежал к ней и, уткнувшись ей в грудь, исчез.

Так и должно было быть. Беглеца моментально переправили в безопасное место во внешней системе. Или не переправили. Так или иначе его не стало.

Остальные заколебались. За их спинами уже собиралась огромная толпа.

— Знаю, вы боитесь, что это какой-то трюк, — прокричала Обри. — Но что вам терять?

Она взывала к их логике, и такой призыв мог скорее быть услышан, чем любые эмоциональные воззвания. За первым узником устремилась женщина. За ней — мужчина. А потом ринулись тысячи. Обри задрожала, но руки не опустила — наоборот, развела еще шире.

Давайте же, черт бы вас побрал! Для этого я сюда и пришла!

Волна тел накатила на нее, вошла в нее, пронизала. Столько информации. Такой объем. Но партизанские хакеры предусмотрели такой вариант, снабдив Обри двумя килограммами драгоценного чистого гриста. Такого количества вполне хватило, чтобы проделать в виртуальности огромную дыру.

— Давайте! Давайте! — кричала она, и волны прокатывали через нее и через магическую сумку с гристом — на свободу. Внутренний счетчик вел счет. Тысяча… десять тысяч…

Где же ее мать? У Обри был с собой пассивный детектор, который, как предполагалось, мог обнаружить присутствие Данис, но конвертеров было слишком много, и двигались они так быстро, что счетчик детектора просто захлебнулся в наплыве сигнатур и не успевал справляться с их регистрацией. Обри принесла с собой в лагерь лишь один алгоритм индивидуальной детекции, настроенный только на то, чтобы отыскать следы Алетии Найтшед.

Пытаясь отыскать Данис, она пропускала десятки тысяч беглецов. Ее мать вполне могла оказаться в их числе.

Сколько же здесь заключенных! Невероятно! И те, что столпились у выхода, составляли только незначительную часть несчастных.

Загудели сигнализаторы аварийной системы, но пленники все шли и шли. С другого края лагеря к Обри подбежал Элвин. Свободный конвертер не может запыхаться, но он переместился так быстро, что мысли и способность говорить запоздали на какую-то долю секунды.

— Видел схему в диспетчерской. Они попытались сбросить нас в виртуальности, но ничего не получилось. Сейчас готовят физическую атаку. С Фобоса.

— Что они, по-твоему, смогут?

— Для них важна быстрота и эффективность. Возможно, постараются катапультировать каменный дождь.

— Но тогда здесь живых не останется.

— Они все равно планируют всех их уничтожить, — хмуро заметил Элвин. — Так или иначе тебе пора уходить отсюда. В виртуальности мы их какое-то время сдержим, в этом я уверен. Действуют они предсказуемо, но рано или поздно и такой метод срабатывает. Ладно, это сейчас неважно. Уходи.

— Дай мне еще немного.

— Ты просто погибнешь, когда с неба начнут падать камни. Если не выберешься из каньона, у тебя нет ни шанса.

Обри понимала — Элвин говорит правду. Она сделала все возможное, чтобы спасти мать. Она спасла тысячи жизней. Но оставить других… Нет, так быть не должно. Всего этого вообще не должно быть. Ни концлагеря. Ни этих несчастных.

Почему Амес так ненавидит свободных конвертеров?

Конечно, Обри знала логический ответ. Он пытается консолидировать Мет. Способность свободных конвертеров к размножению — ограниченная в данный момент законом, но не ограниченная никаким научным или математическим принципом — была ему прямым вызовом. Но логика не имела никакого отношения к тому, что происходило в Силиконовой Долине. Здесь творилось безумие.

Нет, даже не безумие, а кое-что похлеще. Здесь правило бал зло. Чистое зло. И если она хочет драться с этим злом, то сегодняшний день не должен стать последним. Выбора нет. Ей нужно уходить. Выбираться из этого ада.

— Что с Алетией Найтшед? Ее нашли?

— Этого мы не узнаем, пока не просмотрим всю информацию. Есть предположение, что ее личность распределена по миллионам других программ. Честно говоря, мы надеялись найти здесь какой-то ключ, код, чтобы с его помощью реинтегрировать различные ее части. Что-то вроде триггера.

А ты ради этого «триггера» пожертвовала собственной матерью, подумала Обри. Но промолчала, понимая масштаб разницы.

Как и вся команда ви-хакеров.

Кто не успел, тот останется. Но по крайней мере они уносят огромный объем информации, анализ которой, возможно, даст ключ к обнаружению Алетии Найтшед.

И, может быть, следов Данис.

Все ви-хакеры создали для себя дублирующие копии (абсолютно нелегальные в Мете, как, впрочем, и само восстание), так уходить пришлось одной Обри.

— Ладно, сколько у меня времени?

— Его у тебя уже нет.

— Еще несколько секунд. Мы спасем тысячи жизней.

— Я тебя закрываю. Но и ты не медли. — Элвин показал в сторону ожидающих очереди тысяч. — Когда ворота закроются, тебя здесь просто сомнут. Порвут в клочки.

Обри грустно кивнула.

— Ладно. Понимаю.

— Приготовься. И удачи тебе.

— И тебе тоже. — Элвин невесело улыбнулся. — Жаль, мало прихватим с собой этих ублюдков из Департамента. Начинаю отсчет. Три, два, один… — Он послал код деактивации.

Обри всхлипнула и отняла Руку Тода от гриста концлагеря. Она вернулась в реальный мир. Перед ней была огромная гора совершенно безобидного гриста. Пора уходить. Инстинкты бойца взяли верх. Обри прыгнула в дыру в стене и побежала к склону. Вверх она даже не взглянула — нельзя терять ни мгновения. Через несколько секунд Обри уже стояла у основания скалы.

Готова.

Она наклонилась вперед. Микрофиламент держал крепко.

Ну же, унеси меня отсюда!

Пелликула активировала канат. Миллионы крошечных талевых устройств прокатились по нему, подтягивая вверх. Вверху использованный канат превращался в ту самую морабу, из которой и появился. Обри устремилась вверх со скоростью несколько сотен миль в час. Перед выступом подъем замедлился, но все равно она налетела на скалу, как волна, и прокатилась пару сотен метров. Выдержать такое испытание без переломов могло только ее адаптированное к открытому космосу тело. В последний момент Обри успела отстегнуть исчезающий фал, которым ей вполне могло отрезать голову.

Не успела она подняться, как ее снова бросило на землю — запущенный с Фобоса метеоритный шквал обрушился на Марс со сверхзвуковой скоростью. Казалось, перед ней вдруг выросла стена огня. Каньон Ноктис Лабиринтус содрогнулся и вспыхнул. Громадные факелы горящей пыли взметнулись в розовое небо, направляемые стенами каньона. Даже в разреженной атмосфере Марса грохот был оглушающий. Еще через секунду пламя достигло такой интенсивности, что даже Обри пришлось отвернуться, чтобы уберечь зрение.

Она побежала к спасательному люку, у которого ее поджидал Бин_128А. Джилл, физически находившаяся у другого края каньона, уже выбралась из долины и ушла другим путем. По крайней мере, Обри надеялась, что так все и случилось.

Задачей Бин_128А было прикрывать Обри, если что-то пойдет не так. Люк, возле которого он дежурил, вел в систему подземных туннелей, использовавшуюся в не столь далекие времена революционной группировкой ФЬЮЗ, разгромленной армией старого Мета еще до того, как Департамент Иммунитета изгнал ту самую армию во внешнюю солнечную систему. ДИ имел в своем распоряжении схему туннелей, но партизаны внесли в систему некоторые изменения, самым из важным из которых стало появление туннеля, ведущего прямиком к пункту на верхней границе многолетних мёрзлых грунтов. Место это лежало на такой глубине, что никакие электромагнитные детекторы прощупать его не могли. Здесь туннель ответвлялся на север и через несколько километров выходил на поверхность возле совершенно неприметной станции перезарядки хопперов. Служивший на станции старик, еще помнивший славные подвиги революционеров ФЬЮЗ, помогал партизанам по мере возможности. Когда Обри и Бин_128А появились из туннеля, их уже дожидался готовый к взлету хоппер. Сначала — к полярному лифту, а уже оттуда назад, в Мет.

Добежав до портала в туннельный комплекс, Обри остановилась. Бин_128А нетерпеливо задергал носом.

— Ну что, готова?

— Еще секунду, ладно?

— Ладно. Но только давай не задерживаться. — Бин_128А поежился. — У меня от планет мороз по коже.

Обри бросила последний взгляд через плечо. Из расщелины все еще поднималось призрачное зеленоватое мерцание. Чистый грист горит жарким белым пламенем, как магний. Возможно, все дело в морабе?

Мама.

Как же она могла так поступить? Почему не приготовила более быстрый и надежный детектор? Знала же, что этот с наплывом пленников не справится. Знала, что все спастись не успеют. Знала, что заключенных будет много.

Может, она сделала это не по глупости, а нарочно? Из боязни узнать, что мать не смогла выбраться? Что это может подорвать ее решимость продолжать борьбу с диктатурой?

Поискав ответ в себе, Обри наткнулась на пустое пространство, ту часть памяти, информацию из которой намеренно удалила сама, чтобы сведения не попали в руки врага, если ее поймают и подвергнут пыткам.

А не утаила ли она и от себя этот секрет?

Если и да, то следы по крайней мере замела хорошо. Добросовестное заблуждение? Ну и ладно. Так или иначе, особо тяжелых последствий эта ошибка за собой не повлекла. Когда ты в партизанах, когда тебя ищут по всему Мету, ошибаться — непозволительная роскошь.

Даже если тебе всего лишь шестнадцать, и ты отчаянно скучаешь по матери.

Как всегда, внутренний спор выиграл партизан. Обри была осторожна и не допускала ошибок. Прежде чем ее начали искать в туннелях, она уже добралась до полярного лифта и вернулась на тайную партизанскую базу в Мете.

Революция продолжалась.

 

Глава двадцатая

Шок. Жар. Радиация. Грист содрогнулся.

Меня бросили на солнце, подумала Данис. В самый его центр.

Но это было еще не все. По гристу как будто прошел ветер. Дрожь по миллиарду миров.

Долгий, протяжный крик. Хриплый мужской голос. Голос доктора Тинга. Данис подняла голову.

Доктора Тинга кружило, словно его захватил водоворот. Он исчезал в воронке черного ящика.

Тинг сопротивлялся. Данис это видела. Но тяга была слишком сильна, и он, дергаясь и размахивая руками, исчезал в блоке памяти.

Комната несколько раз перестраивалась, затем изображение стабилизировалось, хотя и продолжало мигать стробоскопическими вспышками. Загудела тревожная сигнализация. Данис поднялась на колени и огляделась. Комната была пуста, только стол и коробка. Данис потянулась к ней. Выпрямилась с ящичком в руках. Поставила его на стол.

Внутри ящичка — кнопки и перекидной переключатель. Она сосредоточилась на черной поверхности. Медленно, расплываясь, как масло, на крышке проступили золотистые буквы. Ярлыки. Инструкции. Ей хватило одного мгновения, чтобы прочитать руководство по эксплуатации.

Данис нажала кнопку.

Коробка сменила цвет с черного на красно-коричневый.

Снова загудела сигнализация. Всплеск активности за пределами лаборатории доктора Тинга. Воздух наполнился шепчущими голосами алгоритмов, как будто вся тюрьма напоминала себе, как держаться вместе, заодно.

— Вы заслужили это в полной мере, доктор Тинг, — сказала Данис. — Как никто другой.

Она повернула переключатель и поставила коробку на стальной стол.

Стоило ей убрать руки, как коробка снова сделалась черной, а все надписи исчезли с ее поверхности. Данис отступила. Она не знала, ни какую форму примет последняя последовательность, ни как это будет представлено в виртуальности.

— Аспект, конвертер, пелликула… выбор сделан. Полная развертка, — прочирикал ящик. Через секунду — едва слышный писк.

И снова тот же тоненький, ломкий голосок.

— Переформатирование завершено.

 

Глава двадцать первая

Пока пассажиры проходили досмотр, пока с ними разговаривали регулировщики Департамента Иммунитета, с Меркурия пришло наконец уведомление. Не видя смысла запираться, Ли признала, что покинула работу самовольно, без разрешения. Сообщение о задержании отправили, вероятно, в Департамент Науки, и в ожидании ответа Ли отправили в «камеру временного пребывания» — то есть тюрьму, хотя регулятор Департамента Иммунитета упорно называл ее «жилым блоком», — с кроватью, туалетом с мрачновато-зеленым антисептическим гристом и дверью, которая открывалась только снаружи.

Блокирующий алгоритм запретил все формы коммуникации и даже виртуальное присутствие в мерси. А код ее конвертера оказался под контролем центральной обрабатывающей программы, разрешившей ей пользоваться внутренними вычислительными мощностями только для калькуляции. Часы растягивались в дни, и Ли уже скучала по тем журнальным статьям, что загрузила перед поездкой, но и они пребывали под запретом.

Теперь Ли лучше понимала, что чувствовал Сискаль, когда его выставили из университета и отрезали от информационного гриста университета со всеми широчайшими возможностями. Жизнь без встроенной внутренней базы данных оказалась довольно скучной. Для свободного конвертера такое существование, наверное, невыносимо. Неудивительно, что они так падки на взятки — за крупицу информации готовы едва ли не на все.

Время шло. Ли сидела в ожидании решения по своему делу. Хорошее во всем этом было только то, что ее зависимость от «Глори», похоже, сошла на нет. Что бы там ни ввели партизаны, действовало оно безотказно. Ли действительно обрела иммунитет к эффектам «Глори». Период абстиненции прошел, и ее сознание впервые за многие годы очистилось от искусственной стимуляции.

Тем не менее депрессия усиливалась — каждый проведенный здесь день означал, что у ее отца остается все меньше времени. Может быть, он уже не в состоянии входить в виртуальность, и если так, то она не сможет повидать его даже в мерси.

Наконец наступил день — какой, Ли не знала, потому что конвертер уже давно перестал информировать ее об этом, а со счету она сбилась, — когда дверь камеры открылась, и вместо облаченного в невзрачную серую форму «опекуна» с неизменным подносом порог переступил…

…Тексток.

— Можно? — сказал он и, не дожидаясь ответа, прошел в комнату. Для визита Тексток выбрал свой «командировочный» аспект — тридцатилетний мужчина, — в котором появлялся на разного рода конференциях и симпозиумах. Светлые волосы, разделенные косым пробором, костюм из кремового материала с отливом. Неужели Департамент Науки потребовал от своих сотрудников перейти на такую форму? — Боже, Ли, о чем ты только думала? Ты хоть представляешь, какие неприятности тебя ожидают?

— Нет, — обреченно ответила она. — Что, все плохо, да?

— Плохо. И дело не только в том, что ты уехала без разрешения, хотя, поверь мне, одного этого уже достаточно для серьезного наказания. Еще хуже то, что ты никому не рассказала, над чем работаешь. Даже мне.

Впервые за много дней Ли подумала о своей работе со спин-0-гравитонами. Теперь это казалось чем-то далеким, какой-то детской проблемой, которую она давным-давно переросла.

— Извини. Не думала, что это так важно.

— Не думала? Ли! Ты наткнулась на фундаментальное открытие. На нечто такое, что могло помочь нам решить все военные проблемы. Директорат Науки мог выйти на первое место. Доказать свою значимость в глазах Директора.

— Как я уже сказала, я не понимала всей важности того, чем занималась. Не уверена, что и сейчас понимаю, о чем ты говоришь.

Он шагнул к ней и оказался рядом, слишком близко, чтобы это могло ей понравиться. Впрочем, что ей нравилось, а что нет, здесь никакого значения не имело.

— Я говорю об использовании времени в качестве оружия. Не может быть, чтобы ты не понимала, какие перспективы это открывает.

— В качестве оружия? Ты, наверно, имеешь в виду, что мы могли бы узнавать о планах противника заранее, шпионя за ними в прошлом?

— Да, но не только. Мы получили бы возможность уничтожать противника еще до того, как он начнет реализовывать свои планы.

— Насколько я могу судить, ничто не указывает на то, что мы смогли бы отправить в прошлое что-то физическое. Уравнения не допускают такого варианта. — Ли не стала упоминать о том, что уравнения указывали на возможность мгновенного перемещения физического объекта в пространстве. Например, корабля. Или бомбы.

— Знаю, область применения ограничена, — кивнул Тексток. — Но пересылка информации это уже почти то же самое, что и переправка чего-то физического. Информация может влиять на окружающую среду. При соответствующем планировании можно организовать практически любое событие, изменить ход вещей, повлиять на нужных людей или на компьютерные системы.

— О таком применении я, кажется, не подумала. Кроме того, это все только теоретические выкладки. К практическим экспериментам я еще не приступала. Не говоря уж об этих… военных фантазиях.

Тексток положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза.

— Ты не должна так говорить. — Зрачки у него сузились до размеров булавочной головки, что было неестественно при данном освещении. Не в первый уже раз Ли задумалась: кем же — или чем — стал ее бывший любовник?

Неким придатком Директора Амеса.

— Наверно, ты прав. Не должна. — Она поднялась и пересела на кровать. Он остался стоять, нависая над ней зловеще. — Я всего лишь хотела повидать отца. Он очень болен. Ты ведь знаешь, да?

Тексток раздраженно фыркнул.

— Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что делается вокруг, что происходит в мире? Как ты можешь ставить свои личные проблемы выше блага всего человечества?

— Я и не думала, что это так серьезно, — ответила она негромко. Впрочем, Тексток все равно ее не слушал.

— Ты должна была оказывать на меня стабилизирующее влияние. Вот в чем заключалась твоя работа. Но ты даже на это оказалась неспособна. Мало того, ты не сказала мне над чем работаешь! Не позволила мне помочь развить твои идеи. Так вот, теперь между нами все кончено. Все. Твое присутствие негативно отражается на моей работе.

— Я не хотела навредить тебе, Хамар. У меня и в мыслях этого не было.

— Надо было раньше думать. — Ей показалось, или он действительно застонал? — Думать до того, как ты меня бросила.

— Но я только хотела навестить отца.

Ее реплика вернула Текстока в настоящее. Он пристально посмотрел на нее, как будто собирался просверлить своими зрачками-бусинками.

— Боюсь, ты сама все испортила. Теперь это абсолютно невозможно. Ты даже ухитрилась скомпрометировать себя этой дурацкой инъекцией. Ты связалась с террористами.

— А как я могла им помешать? Мне что, надо было убить себя, чтобы не позволить им дотронуться до меня?

— Могла бы по крайней мере оказать сопротивление.

— Да. — Ли кивнула. — Ты прав. Наверно, могла бы. — Она вздохнула и потерла пальцами виски. — Что они намерены со мной сделать, Хамар?

— Меня послали сюда, чтобы оценить твое состояние и дать заключение. Убедиться, что ты не представляешь непосредственной угрозы для государства. Как-никак террористы что-то с тобой сделали. Ввели в тебя что-то.

— Я больше не чувствую «Глори», если ты это имеешь в виду. — Ли снова вздохнула, лишь теперь, с опозданием, поняв, что влечет за собой это ее признание. — Другими словами, меня уже невозможно контролировать внешними средствами. Он поэтому тебя послал?

— Он? Амес? Не обольщайся. Департамент Иммунитета связался со мной только потому, что я единственный, кто тебя знает. И только у меня есть допуск, позволяющий вести с тобой разговоры на определенные темы. Надеюсь, ты понимаешь, что твоя самоволка поставила меня в весьма неудобное положение.

— Понимаю. Так каким будет твое заключение?

Прежде чем ответить, Тексток долго смотрел на нее изучающим взглядом.

— Ты слабая женщина, Ли. Ты не способна адекватно воспринимать действительность. Но ты не являешься сознательным врагом государства.

— Спасибо.

— Директорат Науки учредил институт… специальное исследовательское заведение. Режимное. Мы уже отправили туда нескольких наших проблемных сотрудников. Людей вроде тебя. Тех, кто по той или иной причине, не подвержен воздействию «Глори». — Тексток сухо рассмеялся, и от этого звука у нее возникло то же неприятное ощущение, что и при пелликулярном сканировании. Ее словно протащили через стекло. Раньше он никогда так не смеялся.

— Первый Круг, — заметила Ли.

— А? Да. Дантов Ад. Не совсем подходящее сравнение. И не очень популярное среди интеллектуалов. Людям вроде тебя недостает психологической ригидности, чтобы довести работу до завершения. Собственно, поэтому мы и организовали тот институт. Чтобы вас ничто не отвлекало от работы.

Терять ей было в любом случае нечего, и Ли попыталась в последний раз попросить Текстока разрешить ей связаться с отцом.

— Могу я хотя бы повидаться с ним в мерси?

— Есть вероятность, что террористы инфицировали тебя каким-то не поддающимся идентификации вирусом, — ответил Тексток. Ответ явно был подготовлен заранее. — Твой доступ к мерси жестко ограничен. Все контакты с гражданскими лицами запрещены.

— Но я же и сама гражданское лицо.

— Ты — заключенная, моя дорогая. И, следовательно, уже не гражданин, — мягко объяснил Тексток. — В настоящее время у тебя нет никаких прав, кроме тех, которыми наделило тебя государство — по его усмотрению и ради его же выгоды.

— Значит, мне надлежит вернуться на Меркурий и работать в этом институте? — Надежда увидеть отца окончательно растаяла.

— На Меркурий? — удивился Тексток. И рассмеялся — как будто камни раскатились. — С чего это ты взяла? — Он повернулся к ней спиной — лицом к ее угрюмому туалету.

— Тогда куда же?

— На Землю. Тебя отправят на Землю. Мне поручено лично сопровождать тебя туда. — Он спустил воду. Антисептическая пена забурлила и исчезла, смытая потоком. — Для меня это крайне неудобно. Если бы ты рассказала, над чем работаешь…

— Мне очень жаль, — сказала Ли. — Прости за все. — Значит, вот что ее ждет. Никаких визитов к родным. О побеге нечего и думать. Впереди — мрак. Как там сказал Тексток? Чтобы ничто не отвлекало от работы.

— Ты даже не представляешь, Хамар, как мне жаль.

 

Глава двадцать вторая

— Куда собираешься на День Чести? — спросила охранница с красными ногтями.

— Хотела съездить в Гертен-болса, — ответила вторая, с тяжелым подбородком. — Но партизаны вроде бы объявили, что остановят кабельный лифт. — Данис, направлявшаяся к конвейеру, замедлила шаг и прислушалась. Даже такой незначительный проступок, невинное подслушивание, карался в Ноктис Лабиринтус смертью, но новость стоила риска. Информация извне. — А у тебя какие планы?

— У меня смена.

Как и все прочие секьюрити в лагере, она была в серой форме с красными трубочками на рукавах и штанинах. На боку — пистолет-нейтрализатор. Единственное отступление от строгих правил — красные ногти. А поскольку здесь, в виртуальности, она была представлена своей конвертерной формой, лак на ногтях не мог быть простым недосмотром. Такой она себя запрограммировала. Какое-никакое, но все же проявление человечности, и из-за этого Данис ненавидела ее не так сильно, как остальных.

— После того нападения этих долбаных партизан, — продолжала охранница с красными ногтями, — начальник прямо-таки взъелся на меня. Как будто я виновата, что они явились в мою смену.

— Да, плохо дело, — согласилась ее коллега с тяжелым подбородком. — Чертовы заразники. Надо было стереть всех, никто бы и не сбежал.

«Заразниками» охрана лагеря — да и многие в Мете — называли свободных конвертеров.

— Тогда бы мы точно остались без работы. Но я тебя понимаю. — Охранница с красными ногтями взглянула на Данис, и та, опустив голову, поспешила к конвейеру по длинному виртуальному коридору. И все-таки опоздала на две секунды. Наказание не заставило себя ждать, но Данис даже не обратила внимания на «корректирующий шок».

У нее была новость! И теперь эту новость требовалось передать. Единственным местом, где заключенные свободные конвертеры еще могли как-то общаться, был конвейер. Общение ограничивалось кратким мигом контакта, так что объем переданной информации ограничивался несколькими битами. Открывать рот в Силиконовой Долине дозволялось только для того, чтобы ответить на вопрос администрации. Весь лагерь изнывал под тяжелым колпаком гнетущего молчания.

Но сегодня у нее была новость. Нечто такое, о чем многие догадывались, но никто не знал наверняка.

В лагере случился побег. Массовый побег.

Значит, отсюда можно выбраться.

Невероятно трудно, но возможно.

Направляясь к своему месту у ленты, Данис коснулась соседа, передав несколько слов из разговора охранниц. Потом, когда подвернется удобный момент, она передаст и остальное. Постепенно, по кусочкам, новость распространится по всему лагерю. Возможно, на это уйдет день или неделя, но так или иначе ее узнают все.

Силиконовая Долина была адом и адом оставалась. Постоянный пересчет. Свободных конвертеров не перестали уничтожать — геноцид ее народа продолжался, — и Данис знала, что стоит ей допустить хоть одну малюсенькую ошибку, хоть на мгновение ослабить внимание, как ее тут же сотрут, убьют, превратив в случайный набор единичек и нулей. От нее не останется даже праха. Она просто исчезнет.

И все же доктора Тинга больше не было.

Данис не знала, что случилось с его биологическим аспектом или какими-то иными итерациями, которые могли существовать за пределами грист-матрицы Ноктис Лабиринтус. Она полагала, что все они были стерты в результате переформатирования блока памяти, но не позволяла себе надеяться, что мучитель исчез навсегда, и твердо знала, что никогда и никому не должна говорить о том, что сделала. Более того, нужно постараться и по возможности убрать эту информацию из активной памяти, чтобы на нее не наткнулись при обычной проверке. И все же в глубине души Данис знала — доктор мертв. Она не могла бы объяснить, как именно это случилось, но помнила его предсмертный вопль. Вопль человека, теряющего всего себя. Каким-то неведомым ей образом черный ящик втянул в себя все его сознание. А когда Данис переформатировала блок памяти, он стер сознание доктора Тинга на всех уровнях.

Возможно, вся ее среда обитания была всего лишь искусным обманом. Возможно, она жила в некоей солипсистической стране, а доктор Тинг просто затаился, выжидая и подготавливая ее окончательную деградацию. В конце концов определить, что реально, а что сконструировано, нельзя. Так было всегда.

Так что же, ее жизнь — вымысел? Фантазия? В этом Данис сомневалась. Как ни тяжко, как ни невыносимо порой было ее существование, ему недоставало тех изощренных, садистских, злобных и элементов, что вносил расчетливый, жестокий постановщик, доктор Тинг. Нет, она страдала по-настоящему, и главный истязатель — слава Богу — тоже исчез по-настоящему.

Данис жила так же, как и другие заключенные. Ничего особенного. Никаких экспериментов. Только изматывающая, бессмысленная работа. Казалось, система забыла о ней все, кроме ее серийного номера.

Она проснулась после полусекундного сна и выполнила свою «калибровку» — добавила несколько битов информации в каше памяти, несколько строчек к истории, которую, скорее всего, никто и никогда не прочтет. Но тем не менее сама история существовала и сохранится даже после того, как ее вычистят из гриста.

Потом она работала на конвейере, внося свою лепту в бессмысленный пересчет песчаных зернышек. И только затем, когда все подпрограммы ныли от усталости, когда внимание рассыпалось от постоянной сосредоточенности на одной-единственной задаче, ее вызывали на допрос.

Но уже не к доктору Тингу. Ее новый следователь был жесток, суров и неумолим. Но ему недоставало хитрости и ловкости. А главное — он был всего лишь программой полусознательного уровня и лишь следовал введенному протоколу.

От нее он хотел немного: чтобы она признала исходную ошибку, втянувшись таким образом в то, что логики давным-давно назвали circulus in probando, порочный круг.

Все, что от нее требовалось, это признать, что она не есть реальная личность. Разумеется, сделать какое-либо признание могла только реальная личность.

Данис знала, что должна быть очень внимательной на сегодняшнем допросе и отвечать на вопросы правильно, чтобы не выдать растущего внутри чувства.

В то, что говорили охранницы, были невозможно поверить. Взрыв, спасший ее от доктора Тинга, устроили ви-хакеры! Партизаны сумели прорваться в лагерь!

Часть заключенных сбежала!

Невероятно.

Но зачем им врать? Они же не знали, что Данис подслушивает.

За пределами ее кошмара существовал другой мир. И в этом мире кто-то еще сопротивлялся.

Данис убрала формирующуюся мысль в дальний уголок. Сейчас об этом думать нельзя. Она все обдумает потом, после допроса.

Убери подальше. Задвинь. Спрячь.

А после допроса запиши на песке.

Пересчитай несколько сотен пригоршней песка и добавь десяток зернышек в свое секретное каше.

Надежда.

 

Глава двадцать третья

— Такая вот моя история, — сказала Ли Джипу. — И вот я здесь. Через пять лет.

В северном полушарии Земли давно установилась зима. Ли сидела в Джипе на парковке с видом на Гудзон. Ветер бил в ближайшую скалу, и поток холодного воздуха, обходя утес, набегал на ветровое стекло машины. Внизу, под скалой, река Гудзон упрямо несла свои воды к Атлантическому океану. Землю покрывал снег, под слоями которого проступали темные сморщенные листья и сломанные ветки. Деревья стояли голые.

— Отца я так и не повидала, а все контакты с семьей — как и с кем-либо вообще в Мете — для нас, «задержанных», запрещены. Если мы и получаем какие-то новости, то лишь из вторых рук, через охранников. Точнее, администрацию. Они не любят, когда их называют охранниками.

Джип заметил, что дыхание ее на выдохе превращается в пар, и добавил температуру обогревателя. Он не пользовался прибором сотни лет, но теперь, на протяжении нескольких месяцев, включал его регулярно. Джип поддерживал его рабочем состоянии, как и вообще все системы, и обогреватель функционировал неплохо.

Ли приходила на парковочную стоянку — она называла ее обзорной площадкой — ежедневно, и Джип, если только не добывал запасные детали и масло, всегда встречал ее там.

И впускал внутрь.

Странно, но он ловил себя на том, что ждет этих предвечерних встреч, когда она будет с ним… будет в нем. Ее присутствие вызывало в нем удивительное ощущение. Джип не пытался анализировать его рациональным путем. Как после хорошей смазки. Но не совсем. Это нельзя было назвать удовольствием. С Ли он чувствовал себя не просто живым. Впервые за много столетий он встретил человека, которого мог бы пустить за руль.

— Папа умер. Должно быть уже давно. Когда не получаешь никакой информации, это так… непривычно. Умом понимаешь, что мир продолжает жить, но душой чувствуешь, что время как будто остановилось.

Ли открыла маленький термос, который всегда приносила с собой, открутила крышку, вытащила пробку.

— Древняя технология. Вот что остается, когда твою пелликулу контролируют. — Она налила чаю в колпачок. Поднявшийся пар разнес густой, насыщенный аромат — внутренние сенсоры Джипа уловили его, зарегистрировали как опасность и тут же отменили тревогу, — который заполнил кабину. — Единственная позволительная роскошь, «лапсан сучонг». Маме нравился этот сорт.

Ли осторожно подула на чай, отпила глоточек.

— Мой проект близится к завершению. Мы подошли к решению проблемы. — Впервые за много дней она упомянула в разговоре с Джипом о своей нынешней работе. — В последние годы я много думала о том, как жила до того, как попала сюда. — Ли отпила еще чаю и выдохнула. На мгновение лицо ее скрылось за облачком пара, но туман быстро рассеялся. — Я позволяла людям делать со мной все, что им хотелось, подталкивать меня в нужную им сторону. Мужчинам. Иногда они руководствовались самыми добрыми побуждениями. Как мой отец. Иногда их намерения не отличались чистотой. Но я сама позволяла им это. Выбор был за мной. Мне некого винить, кроме себя самой. Нельзя заставить мир быть таким, каким тебе хочется его видеть, но можно самому определить свое отношение ко всему происходящему. И можно попытаться сделать так, чтобы то, что тебе не нравится — то, что ты считаешь плохим, — никогда бы не повторилось.

Еще глоток. Ли вытерла капельку с верхней губы. Как всегда, на ней была форма, ношение которой было обязательно для всех живущих в поселке, — выцветшая серая куртка.

— Теперь меня подталкивает Директор Амес. Не меня лично. Нас всех. Ему нужны результаты, и мы работаем как сумасшедшие, чтобы дать ему то, что требуется. Только ради хоть небольшого облегчения. Но на этом дело не кончится. Он нас не отпустит. Теперь-то я понимаю, что знаю Амеса. — Ли допила чай и осторожно налила еще. За окном собирался вечер, и небо уже потемнело. — Он забрал всех БМП. Свел их всех в себя, чтобы стать неким супер-БМП, манифолдом в квадрате. И одним из первых, с кого начал Амес, был мой бывший любовник, Хамараби Тексток.

Джип не понимал, о чем говорит Ли. Но ему было хорошо оттого, что она сидит в нем. Важно было устроить ее покомфортнее — тогда она задержится дольше. Призвав на помощь все возможности своего гриста, он начал готовить для нее кое-что в отделении для перчаток. За образец Джип взял то, что видел в одном пикапе, с которым некоторое время водил компанию, пока его не прихлопнули охотники. Пару раз пришлось включить двигатель. Он активировал теплообменник, чтобы убрать излишек тепла, образовавшийся в процессе трансформации. А потом Джип открыл «бардачок» и выдвинул только что изготовленное устройство. Чашкодержатель.

Ли вздрогнула и подалась назад. В какой-то момент Джип подумал, что совершил чудовищную ошибку и напугал ее. Но тут она улыбнулась и поставила чашку на подставку.

— Спасибо. Знаешь, я думаю, что ты сделал для меня больше, чем кто-либо за всю мою жизнь. Просто потому что ты здесь. Просто потому что выслушал.

Ли взяла чашку, отпила чаю и поставила на место.

— Как личность Хамар уже не существует. Амес полностью его абсорбировал, сделал из него средство для достижения определенной цели. Он как клетка в организме или множитель в уравнении. Поэтому и секса не стало. Но чтобы функционировать должным образом, человек должен иметь какой-то психологический контакт, сохранять по крайней мере видимость свободы для мозга. Что-то вроде ничего не значащих рудиментов индивидуальности, понимаешь? Поэтому Амес и держал меня, чтобы Хамар выполнял нужную работу. Странно, если подумать… Достаточно было бы одного моего образа или даже виртуального присутствия. Может быть, теперь все так и есть. Может быть, у него есть какая-нибудь дурочка, похожая на меня и даже с моими привычками. Сказать по правде, это почти одно и то же. Мы с ним так разошлись. Оба играли. Изображали, что живем, а на самом деле променяли жизнь на «Глори».

Наверно, никто не ожидал, что я сделаю какое-то крупное открытие. А когда я его сделала… Возникла необходимость использовать меня напрямую. И вот я здесь, в круге первом Дантова Ада. Том самом, куда бог отправил «благородных» язычников: Вергилия, Аристотеля и прочих. Что ж, они все здесь. Лучшие умы всей системы. Наш единственный грех в том, что мы недостаточно сильно верим в Амеса. Именно так он и рассудил мою попытку навестить отца — не идентифицируя мое личное счастье с волей божка. И вот я здесь, снова нарушаю волю этого же бога.

Ли вздохнула и покачала головой.

— Я фальсифицирую результаты. Сговорилась с одним из парней из экспериментальной группы, так что действительные результаты мы скрываем. — Она резко поставила чашку на поднос, выпрямилась и воскликнула: — Господи, как же хорошо поговорить с кем-то! — Она опять расслабилась, откинулась на спинку сидения и заговорила уже привычным, низким, теплым голосом. — Мы с Макхудом можем построить сверхзвуковой корабль! Теперь это уже не просто теория. Я говорю о физическом, с участием человека путешествии со скоростью, большей скорости света. Мы можем не только отправиться в другие места, но и в другие времена. В прошлое или в будущее. В измерение n+1. Можем. Вообще-то, я даже уверена, что мы уже делали это. Здесь. На твоей парковке.

Джип почувствовал — Ли разволновалась. Он понимал ее слова, но их значение было сейчас не важно, поэтому он не обдумывал их, а откладывал в долговременную память, подсистему, хранящуюся в глубине его механики.

— В этом месте есть что-то странное. Я ощущала это и раньше, а теперь знаю, в чем дело. Эта поляна, эта часть вершины, существует как бы вне времени. Как островок во временном потоке. Пожалуй, самое подходящее сравнение. Думаю, ты тоже это почувствовал. Поэтому и выбрал эту полянку для себя. Или, может, это ты ее и сделал?

И тут Джип решился сделать нечто, чего не делал очень-очень давно. Он решил ответить.

И мигнул один раз внутренними огнями.

Ли снова выпрямилась.

— Это «да»? — спросила она. — Да, ты это сделал.

Он снова мигнул.

— Как странно. Тогда выходит, что мы с Макхудом действительно решили задачу. И еще вовлекли тебя. Нет, не мы. Я.

Небо почернело. Ветер с реки окреп и посвистывал в голых ветвях деревьев. Ли долго молчала.

— Пора уходить. Тебе может угрожать опасность, — сказала она наконец и опять надолго замолчала. — Хочешь, я не буду больше приходить сюда?

Джип ответил моментально.

Мигнул два раза.

— Нет. Хочешь, чтобы я приходила к тебе?

Да.

— Хорошо. В любом случае мы вряд ли смогли бы изменить то, что так или иначе случится.

Джип согласился с таким утверждением, но промолчал.

— Тот процесс, что изобрели мы с Макхудом — это не совсем «устройство», — может быть использован как средство скрытой доставки оружия, например, бомбы, в любое место солнечной системы. Или же в любое время, назад или вперед. Повстанцы работают над чем-то подобным, но мы решили задачку первыми. Если бы они сделали это раньше, мы бы узнали, потому что тогда война бы уже закончилась. Если же до изобретения первым доберется Амес, он применит его, чтобы выиграть войну.

Ли закрыла термос и приготовилась уходить.

— Подумать только, он ведь мог его заполучить. Я бы передала ему все как примерная исследовательница. Если бы достойно похоронила отца на Меркурии и имела под рукой любовника. — Ли рассмеялась, но смех прозвучал невесело. — Но получилось ведь по-другому, верно?

Она открыла дверцу и вышла в холодную, ветреную ночь.

— До скорого. И спокойной ночи.

Как всегда, Джип проводил ее до границы парковки, а потом долго смотрел, как она спускается по петляющей между деревьями тропинке, ведущей к расположенному примерно в миле поселку.

На следующий день Джип отправился на север. Он свернул в Адирондакские горы и долго блуждал по проселочным дорогам, о существовании которых давно забыли люди. Откуда в нем проснулась эта тяга к бродяжничеству — он не знал, но никогда не ставил под вопрос подобные импульсы, а просто подчинялся им. От них зависело его существование, его выживание. Примерно через неделю порыв спал, и Джип повернул назад. Переправился через Гудзон и покатил по восточному берегу, избежав по пути встречи с парой охотничьих партий.

Он вкатился на парковку поздней ночью и весь следующий день ждал, что Ли придет, как обычно, ближе к вечеру.

Она не пришла.

Не было ее и на следующий день.

И через день тоже.

Прождав три дня, Джип понял, что надо пойти и найти ее. Он еще не знал, как. И не тратил время на раздумья по поводу «зачем».

Как всегда, чутье подскажет.