Апрель 3017

С сопутствующими событиями

 

Глава первая

Облака Оорта

Лето — осень 3015

Из «Бораска»

Воспоминания Лебедева, командира крыла, левый фронт

Первый год

Первый год службы в Федеральном Флоте стал тяжким испытанием. Меня назначили начальником только что образованной академии, но мои плебеи, как издавна называют первокурсников, смахивали на кого угодно, только не на курсантов. Провал казался неизбежным, и тем не менее я не сдавался и руки не опускал. А что еще оставалось?

Клаудшипы — особенно второго и последующих поколений — отличаются в юности свободолюбием и практически неуправляемы. Представьте себя на их месте: вы тинейджер и в вашем распоряжении целый космический корабль. Точнее, вы сами — звездолет. Вы носитесь туда-сюда, стараетесь произвести впечатление на девушек и все такое. Я бы и сам на их месте предавался этим благородным увлечениям.

Так или иначе мой класс собрался на занятия в количестве 278 единиц. Энтузиазма им хватало с избытком, а вот дисциплины явно недоставало. Сказать по правде, это было сборище испорченных молодчиков, привыкших во всем поступать по-своему.

Отрывок из «Дневника спейсера первого класса Соджорнер Трут»

Кем он, спрашивается, себя возомнил? Командует, распоряжается… Мы пришли сюда, чтобы стать солдатами, а не рабами. Так вот, я такое отношение долго сносить не намерена. Конечно, иного и ожидать не стоило. Мама с папой предупреждали, что старик Лебедев крепкий орешек. Но если он думает, что я готова вытягивать перед ним по струнке, то сильно ошибается. Вот уж хрен ему. Пошли они все. А еще я передумала. Он, наверное, рассчитывает всеми этими дурацкими упражнениями и тренировками превратить меня в какую-нибудь послушную полуразумную посудину, готовую лизать ему задницу и таскать всякую дрянь, но у меня для товарища Лебедева припасен подарочек. Никто не смеет указывать Содж, что ей делать и кем быть. И если он считает, что может устанавливать для меня правила, то пусть лучше примет от меня Объект 2002-119А, полный левого протеина.

И этим избалованным соплякам надлежит стать главной силой нашей наступления против сил Директората и будущими лидерами огромного флота клаудшипов?

Утешает только то, что я сам мало чем отличался от них, но потом все же расстался с беспутной, шалопайской юностью и вступил в достойную жизнь. Если такой, как я смог подняться, то может быть и у этих бездельников еще есть шанс.

Как ни досадно, но моя первая задача состояла в том, чтобы по возможности быстрее привить им представление о дисциплине. Легко сказать… Сначала я подумывал о том, чтобы установить систему привилегий и поощрений для отличившихся. В конце концов, рассуждал я, есть же среди них и одаренные ребята, которым такая система придется по душе. Оказывается, я крупно ошибался. После первых двух недель «Плебейского лета» курс являл собой печальную картину: нытье, жалобы, брюзжание. Те, на кого я делал ставку, вовсе не стали примером для остальных. Мало того, среди них даже сформировалась группка таких, кто наотрез отказывался участвовать в занятиях, которые они считали бесполезными.

Зачинщиков бунта я исключил, их сторонников оставил условно, с испытательным сроком и твердым предупреждением: еще один шаг в сторону — и пошли вон. Такими мерами я достиг двух целей: избавился от смутьянов и заставил одуматься оставшихся. Похоже, с таким явно неуважительным обращением многие столкнулись впервые, а когда протесты изгнанных не привели к их восстановлению, остальным стало ясно, что я настроен серьезно.

(Некоторые из тех смутьянов впоследствии заделались пиратами или ушли служить рядовыми-добровольцами. Одна сумела взять себя в руки, получила внеочередное повышение за отвагу на поле боя и ушла в отставку в ранге командора.)

Установив контроль над ситуацией, мы перешли к делу по-настоящему, а наше дело — космическая война.

Отрывок из «Дневника спейсера первого класса Швейка»

Придурки ушли. Не могу сказать, что я так уж сильно из-за них переживаю.

Черт, меня самого едва не выперли вместе с ними. Старикан Лебедев почти застукал, как я запускал вирус в систему Тантажера, чтобы их вытащить. От самих Придурков помощи, конечно, никакой; когда Тантажер застукал меня покидающим в спешке место преступления, ни один из них пальцем не пошевелил, чтобы обеспечить мне алиби. Когда доходит до дела, они — в кусты. Только ноют да брюзжат без конца.

Одно дело повеселиться за счет старикана — это святое! — и совсем другое, когда парни только ворчат, жалуются да отлынивают от работы, которую как-никак, а делать надо — прибираться, собирать камни и все такое.

Я так рассуждаю, что от хорошего розыгрыша отказываться грех, и когда представляется шанс обломать кого-то, им надо пользоваться. Потом ведь ничего не останется, как только выполнять приказы или умирать.

Где уж тут повеселишься!

Между войной в космосе и войной морской и подводной на Земле есть немало сходства, но имеются и различия. Во-первых, меняющаяся гравитация; во-вторых, проблемы орбитальной механики. Мы, клаудшипы — как бы далеко ни ушли от двуногих созданий, — имеем довольно хрупкие биологические компоненты, которые нуждаются в надежной защите.

Но элементы, необходимые для создания воинов, остаются по большей части все теми же. Страх, боль, давление старших, бесконечное, до одури, повторение базовых упражнений — этими инструментами инструкторы по боевой подготовке пользуются всегда и везде. Я тоже ими пользовался. Прежде чем перейти к изучению аннигилирующего оружия или стратегии и тактики, я добился того, чтобы они научились летать тесным строем и без промедления подтверждать получение приказа. Первый выстрел я позволил им сделать только по прошествии нескольких месяцев.

Отрывок из «Дневника спейсера первого класса Стоуна»

Невыносимо. Успешность одного не должна приноситься в жертву посредственности многих. В этой так называемой академии я на две головы выше других, всего этого сброда. По меньшей мере мне должны быть предоставлены особые привилегии, в частности, возможность независимого обучения. Я должен учиться вести огонь и уничтожать врага. Мечтаю подбить неприятельский крейсер. Как они смеют, эти планетные сидни, претендовать на то, что клаудшипы завоевали собственной кровью, потом и прозорливостью?

С такими тупицами — за небольшим исключением — можно считать удачей, если нас не размажут по небу в первой же схватке.

В этом смысле казалось бы логичным позволить мне уйти от этих лузеров и пройти самостоятельный курс подготовки! Все, кроме самых закоренелых коллективистов, понимают, что в решающем сражении эффективны только элитные войска. Тем не менее этот упрямый осел Лебедев — папин друг, между прочим, достойный уважения уже хотя бы в силу его возраста — стоит за уравниловку и твердо намерен стричь всех под одну гребенку.

Мало того, наш командир назначил моими напарниками двух самых отсталых идиотов из всего этого жалкого сборища. Одна — безнадежная популистка, другой — бездельник и шут, который точно погубит нас всех своей привычкой из всего устраивать клоунаду.

Горе мне. Боюсь, мы все обречены.

 

Глава вторая

Система Юпитера

13:42, четверг, 16 января 3017

Джейк Аляска страшно злился на генерала Шермана за то, что тот так сглупил с Юпитером. Нет, Шерман вовсе не был плохим военным — как раз наоборот, лучшим. Все дело в бессмысленном упрямстве Шермана, когда речь касалась прессы. Конечно, трудно винить человека за осторожность, когда есть такие, как Винни Хиндж и ей подобные. Но намеренно и целенаправленно обделять прессу своим вниманием и даже унижать ее представителей — это уже означало напрашиваться на неприятности.

— Похоже, фиаско на Ио будет стоить Старому Ворону кресла, — сказал Фрамстайн Уоллаби, усаживаясь на письменный стол Джейка. Чашка накренилась и пролившийся кофе залил листки с заметками. Бумага была водонепроницаемая, но все-таки…

— Эй, поосторожней, — проворчал Джейк. — Здесь записано то, что я видел собственными глазами. Факты.

— Не знаю, что у тебя в глазницах, но только не глаза, — сказал Фрамстайн. — Ты вообще чем смотришь? Нет, нет, не говори. Обернись и спусти штаны.

— Мне нравится иметь глаз там, где он есть, на заднице, — ответил Джейк. — А насчет Шермана ты, может быть, и прав. Надо что-то делать.

— Что ты имеешь в виду, сынок? Кто это «мы»? Мы — репортеры. — Фрамстайн выпрямился, выпятил подбородок. — Мы сами выбрали такую жизнь. На обочине. Жизнь наблюдающих. Тех, кто над схваткой.

— Редакс устраивает нам публичную порку и использует прессу, чтобы переложить всю вину на генерала Шермана, — спокойно возразил Джейк. — Я бы не назвал это «стоять над схваткой». Я бы сказал, это означает быть инструментом разрушения.

— А, перестань. Каналы сообщают и комментируют только то, о чем все говорят. Это все, что мы можем. Такова наша, чтоб ее, функция.

— Наша функция подавать все новости, достойные того, чтобы их увидели, — сказал Джейк. — Помнишь старинный баннер коннектора баз данных в Интернете?

— Как сказал Иоанн, «и познаете вы истину, и истина сделает вас свободными», — усмехнулся Фрам. — Аллилуйя.

— Так сказано не у Иоанна, — пробормотал Джейк и отпил глоток кофе. Черт. Холодный. Хорошо еще, что он добавил в кофе виски — оно и согрело немного.

— А кроме того, — продолжал Фрамстайн, — что таким хренам, как мы с тобой, со всем этим делать?

— Что делать? Мы — единственные, кто подает новости. Единственные. Все мерси-шоу в этой долбаной системе получают материал от нас.

— Но мы не презентаторы. Такие, как мы, слишком хитры и умны, чтобы этим заниматься. — Фрамстайн выпятил грудь. Получилось не очень эффективно — мешал приличных размеров животик. Джейк знал — животик в кибуце Чертова Дюжина на Каллисто есть показатель положения в обществе. — Если бы наши зрители могли каким-то образом забраться мне в голову во время мерси-шоу и посмотреть, что там вместо мозгов, будь уверен, каналы б переключались побыстрее. Может, у такого смышленого парня, как ты, и есть шанс стать презентатором, но ты ж этим своим хищным взглядом всех зрителей распугаешь.

— Не думаю, что все зрители такие тупые, какими ты их представляешь, — заметил Джейк и тут же пожалел о сказанном. Идиотизм остального мира был частью официального кредо здесь, в Коннекторе.

— Тупые? — воскликнул Фрамштейн, вытирая фальшивые слезы. — Ну, мальчик мой, такого идеалистического заявления я не слышал от тебя последние несколько лет. Тронут. Честное слово, тронут. Может, хочешь купить кабель, соединяющий Марс с Землей? У меня есть один на примете. Отдам по дешевке.

— С твоего позволения выражусь иначе. Мы уже несколько веков не воевали. У нас уже много столетий собака не кусала человека. Понимаешь, о чем я? Новостные мерси-каналы заполнены дерьмовыми презентаторами… взять хотя бы ту же дрянь, Винни Хиндж. И, кстати, ее бойфренда, того спортивного парня…

— Не так громко, — все еще улыбаясь, но уже серьезно предупредил Фрамштейн. — Боги иногда слушают.

Джейк отмахнулся.

— Ты прекрасно знаешь, что единственные во всей известной вселенной презентаторы работают на компанию. В наше время мерси в Мете — сплошь пропаганда. Особенно с тех пор, как Греза Рагмеллер и ее сеть странным образом исчезли пару лет назад…

— Исчезли как раз накануне сообщения о кооптации Амесом больших БМП, — вставил Фрамштейн. Как и все репортеры внешней системы, реальные и презентаторы, он ненавидел журналистские каналы Мета, подозревая, что они находятся под контролем Департамента Иммунитета.

— И что мы делаем? Ничего. Сидим да собираем информацию с помощью — чего уж скрывать — не самого умного конвертера-разработчика.

— Панда не так уж плох, — не согласился Фрамштейн. — Ловкий, находчивый, приятный. И широко берет.

— Верно. Мы все пользуемся им, а остальные пользуются нами. А истину так никто по-настоящему и не ищет.

— Истина. — Фрамштейн поднялся. Чуть склонил голову, словно прислушиваясь. — Подожди-ка… Я ее чую… Чую здесь, в этой комнате.

Джейк скривился и демонстративно прикрыл нос.

— Боже, Фрам, ты настоящее биологическое оружие.

— Думаю, мне здесь больше делать нечего.

— Да уж, убирайся к чертовой матери. А мне надо еще выпить. — Он допил остатки кофе и хмурым взглядом проводил Фрамштейна.

Пожалуй, Фрам прав, думал Джейк. Разболтался, как идиот. Люди получают то, что просят. И Панда не так уж плох. Приятный парень и роет глубоко. Только вот в отношении Шермана ничего не изменится — как распинали его каналы, так и дальше распинать будут. И все по причине близорукости. Видят только Редакс. Слышат только Редакс. А что делать, если ее рейтинги растут? И новое правительство, как бы оно ни называлось, тоже будет вынуждено обращать на это внимание. Рейтинги такая вещь, что с ними всем приходиться считаться, даже клаудшипам.

И мы еще глубже влипнем в дерьмо. А к концу года Амес получит Каллисто в качестве подарка.

Если только…

Если только кто-то, какой-то сумасшедший идеалист, не перестанет брюзжать и не возьмет на себя смелость сообщить о том, что происходит на самом деле.

Черт. Джейк трижды стукнул себя по голове, прежде чем спохватился и убрал руку под стол.

— Панда?

— Да, Джейк? — отозвался в ухе бодрый голос.

Джейк откинулся на спинку стула.

— Панда, меня интересует одна женщина. Аспирант. Почти альбиноска. У нее еще такие мелкие кудряшки. Удивительно аналитический ум. Собиралась стать БМП. Звали ее Анке Антиномян. Можешь сказать, где она сейчас?

— Минутку… Странно, какие-то ограничения на информацию, но я сейчас разберусь. Да, вот. Она уже БМП. В данный момент находится в системе Юпитера, на Ганимеде.

— Чем занимается?

— Хм… Да, теперь понятно, откуда эти ограничения. Похоже, она несколько лет назад вступила в Федеральную армию. Теперь она майор Анке Антиномян.

— Господи…

— И не только адъютант генерала Меридиан Редакс, но и глава разведки Второй юпитерианской армии.

— Что мне провалиться. Малышка Анке. А ты сможешь связать меня с ней?

— Какие-то трудности могут возникнуть, Джейк, но, полагаю, это в моих силах. Вообще-то мне даже интересно. Чем труднее задача, тем приятнее ее решать.

— Ты меня удивляешь.

— Ну, может быть, я и не самый умный конвертер-разработчик, но поисковик хороший.

— Так ты и раньше меня прослушивал, а?

— Наверно.

— Ладно, извини.

— Не извиняйся, Джейк. Лучше скажи, что ты задумал? Может быть, я смогу помочь? Тысячу лет не занимался активным поиском.

— Когда я сам определюсь, Панда, ты узнаешь об этом первым.

 

Глава третья

Система Нептуна

10:45, понедельник, 24 февраля 3017

На виртуальном корабле Тацита море было вечно спокойным, а небо — вечно голубым, хотя свет солнца и смягчался белой облачной дымкой. Мягко катили волны. Молчаливый слуга принес сигары и бренди и бесшумно удалился. Тацит откинулся на спинку кресла, Шерман же беспокойно расхаживал по палубе, время от времени останавливаясь у поручней и мрачно взирая на уходящее за горизонт море.

Что там, за ним? Италия? Египетский берег? Моделью для этого искусственного водоема послужило Средиземное море.

В реальности Шерман находился в своем офисе на Тритоне, спутнике Нептуна, а Тацит за миллиарды миль от него, за орбитой Плутона, в Облаке Оорта, где и обитали клаудшипы. Общались эти двое через грист.

Шерман затянулся кубинской сигарой, которой угостил его Тацит. Здесь, на яхте, он мог позволить себе то, что не позволял в действительности. Должно быть старик немало потрудился, чтобы превратить вдыхание дыма в такое вот приятное занятие. Шерман расправил смятый листок, сложил его и убрал в нагрудный карман.

— Все не так плохо, как кажется, — примирительно сказал Тацит. — Коммюнике составлено весьма осторожно. Никаких ограничений.

Шерман постучал пальцем по карману.

— Что бы вы ни говорили, а это выговор. И одновременно вы лишаете меня возможности сделать что-либо для исправления положения.

— Рейтинги Редакс в данный момент очень высоки. Симпатии на ее стороне.

— С каких это пор вы, клаудшипы, проявляете такое внимание к мнению простых смертных? Кроме того, я-то думал, что работаю на республику, а не на прямую демократию.

— Так оно и есть. Но в Облаке Оорта находятся сейчас представители юпитерианского конгресса, а они без этих опросов жить не могут. Вы знаете, что их можно сместить без всяких проволочек, как только их собственный рейтинг упадет ниже тридцати трех процентов?

— Абсурд. — Генерал еще раз затянулся восхитительной виртуальной сигарой. Пепел, выросший к тому времени до полутора дюймов, стойко держался на кончике.

— Конечно, это безумие. Поэтому мы и принимаем подлинную конституцию. Точнее, поправки к ней.

— Вы принимаете эти поправки уже два года! Надеюсь, к тому времени, когда они будут приняты, от республики еще что-то останется.

— Время сейчас сложное, генерал, — вздохнул Тацит. — Нам нужны голоса здесь, на Юпитере, чтобы избежать раскола.

— Раскола? Впервые об этом слышу. Неужели такого рода опасность действительно существует?

— Существует. К сожалению, некоторые из моих братьев и сестер склонны слушать сладкие песни сирен из Мета. Их немного, кучка, но бед наделать могут.

Шерман недоуменно покачал головой.

— БМП должны держаться вместе, разве нет?

— Это их главный аргумент, — ответил Тацит. — Наверное, они полагают, что способны произвести впечатление на Амеса. Даже понравиться ему. А потом… Кто знает, может быть, Директор даже выделит им игровую площадку… какую-нибудь планету. Все они трусы и дураки, но до открытой измены воздерживаются. А поскольку у нас как-никак демократия, с ними приходится мириться. До лучших времен.

— В целом я с вами согласен, — сказал Шерман, — хотя возможные последствия очень мне не нравятся. Получается, я должен принять вину за Ио. Вообще-то мне наплевать. Я и в самом деле допустил ошибку. Надо было расстрелять Редакс! А теперь ее не тронешь.

— Сейчас — нет, — согласился Тацит. — Но дать ей волю и побольше петард, и — по крайней мере у меня такое чувство — наша генерал Редакс так заиграется, что умчится к далеким звездам.

— Проблема в том, что пока мы ожидаем, мои солдаты гибнут. Вот что мне сильно не нравится.

— И мне тоже. Но мы живем в этом мире, а не в каком-то другом. И, к счастью, в этом мире верховное командование все еще за вами, генерал. И до тех пор, пока я еще в состоянии что-то решать, в этом отношении ничего не изменится.

Генерал склонился над поручнями. Стряхнул пепел, который моментально развеял дующий непрерывно и равномерно легкий бриз. Пепел не упал в море, а просто-напросто исчез, не достигнув волн. Ничто не тревожило виртуальный средиземноморский рай Тацита.

— Хорошо, — сказал наконец Шерман. — Я оставлю Редакс в покое. Пока. — Он снова затянулся. Выпустил облачко дыма. — К тому же у меня здесь, на Нептуне, есть и собственные проблемы. Флот Амеса практически готов. В ближайшее время следует ожидать полномасштабного вторжения в локальную систему.

Последняя реплика зацепила внимание Тацита. Старик — виртуальная презентация огромного, в несколько километров шириной, клаудшипа, напомнил себе Шерман — выпрямился и посмотрел ему в глаза.

— Мы готовы?

Шерман ответил ему таким же прямым взглядом.

— Нет, черт возьми. В области вооружений мы отстали от него на несколько лет. В открытом сражении у нас нет никаких шансов. Пока. Может быть, когда Лебедев подготовит своих курсантов для настоящего боя…

— Насколько я знаю, он отдает этому делу все силы.

— Хорошо. Может, когда-нибудь польза из этого и будет.

— Что вы намерены предпринять в случае нападения?

Шерман скользнул взглядом по горизонту. Что там за берег? Италия? Греция? Троя?

— Возьмем пример с Париса. Ударим в пяту.

 

Глава четвертая

Система Нептуна

01:19, четверг, 3 апреля 3017

Флагманский корабль Департамента Иммунитета «Жертвоприношение Ацтеков»

На бумаге он выглядел непобедимым. Но С. С. Хейсей полагал, что извлек урок из последней прогулки. Весьма болезненный урок. Последние три года он провел в системе Сатурна, укрепляя власть Директората и тщательно выстраивая армию.

Откровенно говоря, армию строил Амес. Обязанности Хейсея сводились к тому, чтобы направлять поступающие главным образом с колец Сатурна материалы в Мет. В Мете, на громадных промышленных комплексах Васа, сырье превращалось в космические корабли и оружие и снова направлялось на Сатурн. Логистика всегда была коньком Хейсея, еще в бытность его младшим офицером, и, надо сказать, до самого последнего времени все шло как нельзя лучше. Вторжения, сражения — события кратковременные и зачастую спонтанные, чреватые ошибками, которые в свою очередь грозят потерей работы. Или кое-чем похуже. С тебя могут запросто содрать шкуру. Причем, в буквальном смысле.

В любом случае ему доставляло удовольствие считать бусинки и раздавать их туземцам. Но теперь подготовительная работа закончилась — пришло время действовать.

Под его командой собралась огромная армада. Все варианты, кроме победы, исключались. Двадцать пять стандартных боевых звездолетов, каждый с эскортом разведывательных и атакующих судов. И сам он находился на флагмане, «Жертвоприношение Ацтеков», громадном авианосце, самом большом корабле во всем флоте Департамента. В его распоряжении три миллиона солдат. И даже четыре, если считать контрактников-тагионов. Но считать их Хейсей не мог — приравнивать свободных конвертеров к биологическим солдатам и БМП во Внутреннем Дивизионе Департамента Иммунитета строжайше воспрещалось. Они рассматривались как вычислительные алгоритмы или придатки обслуживаемого устройства. Тагион он и есть тагион. Хейсею было наплевать, как их называть, да вот только такое разделение затрудняло планирование, поскольку для подсчета используемых в настоящий момент свободных конвертеров применялось по меньшей мере пять различных систем. А потому и оценить численный состав армии можно было только приблизительно. Даже его конвертеры-аналитики затруднялись, когда дело доходило до сведения всех систем воедино.

На его стороне четырехмиллионная армия. Сам Хейсей делокализировался, распределив свою многофункциональную сущность по всему Мету. Лично ему ничто не угрожало. Откуда же тогда этот страх? Откуда эта неуверенность перед началом самой важной в его карьере операции?

Амес.

Имея дело с другими начальниками, всегда можно было обойти проблему, словчить, свалить вину на другого. С Амесом такие фокусы не проходили. К тому же он был децентрализован даже больше, чем сам Хейсей. Его щупальца протянулись повсюду, к тому же на службе у Директора состоял этот чертов шпион, от внимания которого не ускользало, похоже, ничто. Все грязные, неприятные, неудобные факты и фактики немедленно становились известны ему. Амес всегда знал, где ты на самом деле и когда постучать в твою дверь в самый неподходящий момент.

Но если Хейсей преуспеет… если одержит победу… «Глори». Его ожидает «Глори». Благословение Амеса. Ни с чем несравнимое ощущение правоты, успешности, сопричастности. Такую награду получали только самые верные слуги Директора. Хейсей до сих пор не был уверен, что это за чертовщина — наверное, какой-то квантовый «толчок». Да, заслужить благодарность Амеса — это чудесно.

Все просто. Стимул и реакция. Наказание и вознаграждение. И даже если ты понимаешь скрытый принцип действия механизма, это никак не отражается на его эффективности. Действует, да еще как.

Ладно, хватит. Не дрожи. Возьми себя в руки.

Хейсей сложил руки за спиной и, погрузившись в виртуальность, проверил местоположение корабля. Довольно далеко от Сатурна. Через час передовая группа приблизится к системе Нептуна.

— Эти дикари, фремдены, должно быть уже чувствуют сбои в работе мерси, не так ли? — Хейсей взглянул на своего адъютанта, майора Зейна.

— Вы же знаете, сэр, орбита у Нереиды в высшей степени эксцентричная, — ответил Зейн. — Сейчас она находится в самой дальней точке этой орбиты, как и предусмотрено нашим сценарием. — Майор посмотрел на экран. Помехи начнутся через тринадцать минут и двадцать шесть секунд.

— Конечно. Хорошо. — Хейсей совсем забыл про эту особенность орбиты Нереиды. Отметил ли Зейн его невежество? Трудно сказать. Молодой майор жаждал продвижения и старался угодить, но при этом пользовался каждым удобным случаем, чтобы порисоваться. Хейсей недолюбливал его, но находил полезным. В адъютантах лучше держать угодника и подхалима, чем заговорщика и интрига. Он хорошо понимал их психологию — сам побывал в такой же шкуре. Интриганов контролировать почти невозможно. Да и кому не нравится, когда ему лижут зад?

— Сэр, какой-то странный доклад с Плутона. — Глаза у Зейна расширились. — На связи сам генерал Бланкет, сэр!

— Бланкет? Он же знает, что я веду атаку на Нептун. Что ему надо?

— Принять, сэр?

— Хорошо.

В виртуальной части мостика открылась дверь, и ее тут же заполнил аватара Канга Бланкета, Таким взъерошенным и возбужденным Хейсей видел его впервые. Над встревоженными глазками растянулись густые, сросшиеся черные брови.

— К Харону приближается клаудшип. Громадный. И, как я подозреваю, с крупными силами на борту.

— Что? Откуда у них какие-то силы?

— С Нептуна! — рявкнул Бланкет. — Откуда ж еще! Вы должны были отвлечь их!

— Этим и занимаюсь, — ответил Хейсей. — Мы уже почти вышли в расчетную точку.

— Вам нужно развернуться в этом направлении.

— Я так не думаю, — возразил Хейсей. — В конце концов у вас есть «Штрайххольцер».

— «Штрайххольцер»? — Бланкет сорвался на крик. — Да клаудшип таких размеров проглотит его зараз и не поперхнется! Вы понимаете, какая опасность мне угрожает? Я вам сейчас покажу.

Бланкет вывел на дисплей мостика один из своих каналов. Хейсей недовольно поморщился. Номинально они с Бланкетом были на равных, но с командующим такое себе не позволяют. Тем более, с командующим, представляющим мир, рядом с которым твой собственный — жалкий карлик.

В следующее мгновение Хейси увидел приближающийся клаудшип и замер в изумлении. Большой. Громадный. В форме спиралевидной галактики. И курс он держал на Харон, имея, разумеется, конечной целью Плутон.

— Зейн, насколько он велик?

— Около ста километров в поперечине, — негромко ответил адъютант. — Толщина диска более километра.

— «Штрайххольцер», генерал, имеет пять километров в длину, — напомнил Бланкет. — Теперь вы понимаете, что меня беспокоит.

— Нет. Эти клаудшипы по большей части пустое пространство. В вашем распоряжении авианосец. Поднимите истребители!

— Уже поднял. Но если на этом корабле размещены силы вторжения, сдержать их я не в состоянии. — Лицо у Бланкета было бледное, отчего горизонтальная полоска бровей казалась еще чернее.

Черт. Похоже, он прав, подумал Хейси. Но что с того? Что такое для меня Плутон? Ничто. В любом случае, имея за собой Нептун, мы легко вернем этот никчемный камешек. И все же что-то не давало покою. Что-то свербело. Вот она — идеальная возможность совершить ошибку. А ошибка означает боль. Физическую боль.

Рука задрожала.

— Ладно, генерал, вы меня убедили. Отправлю вам в помощь половину Группы Бета. Они сейчас в векторе южного полюса Нептуна. Семь кораблей класса «Дирак». Идут на скорости в сотую от световой. Я планировал задействовать их во второй волне, но…

Бланкет кивнул. Лицо его уже не было таким бледным, хотя сменивший бледность желтушный оттенок не добавил ему привлекательности.

— Спасибо, генерал. До прибытия подкрепления мы их удержим. Вы нас спасли. — Он едва заметно склонил голову, повернулся и шагнул к виртуальному выходу.

— Не забудьте, что я для вас сделал, — бросил ему вслед Хейсей. — Когда придет время для «Глори».

Бланкет обернулся и улыбнулся. Бриви его при этом странно изогнулись в форме буквы «U».

— Не беспокойтесь, он знает все. Все и всегда.

Дверь за генералом закрылась и тут же свернулась. Хейсей вздохнул и приказал Зейну подготовить соответствующие распоряжения для Группы Бета.

Ладно, у него все равно оставалось восемнадцать кораблей. Более чем достаточно для захвата парочки миров.

О, да, на это раз трепку задаст он.

 

Глава пятая

Система Урана

13:13, вторник, 1 апреля 3017

Чилд Элрондий и Дракон Умбриель

Чилд Элрондий в сияющих доспехах смело шагнул навстречу ужасному Дракону Умбриеля. Иллюзий не было — победить чудовище не в его силах, но и умереть в честном бою — большая честь.

Жаль. Умирать не хотелось. Элрондий любил жизнь. Ночные прогулки по кратерам его родной луны верхом на верном Апогее — последнем в долгой и славной серии робоскакунов. С неба за ним наблюдал ненасытный Король Ураний. Такова доля всех рыцарей: доблестная смерть на потребу Родителя.

Да, жизнь — прекрасна, но смерть забирает всех. Рыцарь живет мгновение, но потом его ждет вечность, в сравнении с которой жизнь кажется ничтожным мигом, а затем и вовсе ничем на фоне бесконечных эпох.

По крайней мере так говорят священники.

Он спустился по скалистой тропинке, и вот копыта Апогея уже стучат по черному льду, медленно стекающему в мрачные каньоны Оберона.

Ниже, ниже…

И вот он уже там, в логове Дракона.

— Смертный, ты пахнешь светом. Ты пахнешь жидкой водой! — Голос, как басовый барабан. От него сотряслась земля, и это ее дрожь восприняла и перевела магия Предрассвета, обитавшая в гербе Элрондия.

Он не стал тратить время даром.

— Я пришел, дабы вызвать тебя на поединок, — ответил рыцарь через магический трансмиттер в шлеме. — Я пришел, дабы показать тебе, каковы истинные рыцари Оберона!

Он подал еще вперед. Там, в темноте, глаза различили что-то похожее на пещеру. Уж не свет ли там?

Нет, не свет. То глаз Дракона Умбриеля!

Ну и громадина! Он и не предполагал, что чудовища бывают такими. А какое оружие у него с собой? Меч. Бесполезно. Да он и знал — против такой силищи любое оружие бесполезно.

— Поближе, — молвил Дракон. — Почему бы тебе не въехать прямо мне в пасть? Не пришлось бы готовить, а? — Дракон загоготал, и стены пещеры задрожали от этого хохота, а лед под копытами Апогея пошел трещинами. Робоскакун попятился, но Элрондий остановил коня твердой рукой.

Вот уже и формы чудовища проступили из мрака. Дракон притаился в самой глубине заканчивающегося тупиком каньона. То, что издалека казалось неровной, каменистой тропой, на деле оказалось чешуйчатой спиной чудовища. Горки аллювиальных отложений обернулись вытянутыми когтями. А тупик вдруг раскрылся, явив ряды зазубренных сталактитов и сталагмитов — зубов ящера.

И за ними — тлеющий белый огонь. Смерть.

Что-то черное и вертлявое вылетело из пасти Дракона и, упав под копыта Апогея, задергалось, завертелось, обвивая ноги жеребца. Элрондий рухнул на земле, с ужасом наблюдая, как его верный конь исчезает в жуткой пасти, за разомкнувшимися клыками, в белом пламени глотки. Молчавший до того, Апогей издал ужасный крик. Вспышка… и тишина.

Элрондий поднялся, сжимая в руке меч.

— У твоей лошадки привкус жестянки, — заметил Дракон. — А какой у вас, сэр Рыцарь?

— За Персиваля и Апогея! — воскликнул смельчак, устремляясь вперед.

Меч звякнул, наткнувшись на нижние зубы. Никакого эффекта. Дракон лишь рассмеялся, и от его смеха у рыцаря задрожали кости. Элрондий ударил по верхним зубам.

Даже если челюсть опустится, найдет ли он мозг? Удар достиг цели. Дальше. Глубже.

Голос чудовища упал до шепота. Шепот обволакивал, проникал под кожу. Из ушей пошла кровь. Ребра зашатались и одно за другим стали лопаться прямо в груди.

— Думал, мой творец был идиотом? Думал, он поместил мозг в голову? — шептал Дракон.

Громадная голова поднялась. Элрондий держался, вцепившись изо всей силы в меч. Внизу, под его болтающимися ногами, вспыхнул белый огонь.

— Вот мой секрет: мой мозг в хвосте.

Пламя метнулось вверх.

Элрондий уже ничего не мог поделать и лишь со страхом взирал вниз. Отец выплюнет труса.

Нет, не выплюнет. Если я назову Его имя, Он услышит меня.

По крайней мере так говорят священники.

А если они ошибаются? Если все, во что я свято верил, ужасная ошибка?

И все равно я умру по-своему. И никто меня не выплюнет.

С отчаянным криком рыцарь выпустил меч и полетел в огненную глотку зверя.

Дракон Умбриель сглотнул. Пламя с шумом взметнулось ввысь, вырвалось из каньона и устремилось к лику Урания.

А Дракон опустил голову в ожидании очередного Рыцаря Оберона.

 

Глава шестая

Система Урана

0:45, среда, 2 апреля 3017

— Неплохо, — сказал Герардо Функ. — Эскапизм. Безрассудная смелость. Людям такое нравится.

— Жутчайшая смерть из всех, что я видел, — отозвался Томас Огава. — Использовать пошлую сказку, чтобы завлекать бедных и несчастных в пасть… ну, скажем, в мясорубку… это не совсем честно.

— А разве Амес поступает честно? — возразил Функ. — На Сатурне применил против нас мил-грист. — Он криво усмехнулся. — Мы по крайней мере даем… анестезию.

— Какой ты злой. — Огава покачал головой. — Хорошо еще, что мы на одной стороне.

— Без тебя бы я не обошелся. Капитан Томас Огава, сеятель Драконов.

— Ладно, обзывайся как хочешь. — Огава помахал рукой и оборвал связь. Работа почти сделана, пора убираться подальше из системы Урана.

Он покидал этот ад без малейшего сожаления, даже зная, что возвращается в огненный смерч Нептуна.

В отличие от бедных, обреченных душ Урана, он не питал иллюзий относительно следующего задания.

 

Глава седьмая

Система Нептуна

2:07, четверг, 3 апреля 3017

Командный центр Федеральной армии

Приказ у полковника Теори был только один: сдержать силы Департамента до прибытия помощи. Генерал Шерман, как обычно, сформулировал задачу четко и ясно, и Теори ценил это его качество. Не радовало только то, что он остался на Нептуне за главнокомандующего. Шерман, вероятно, имея на то свои причины — скорее всего, военного свойства, — взял захваченный неприятельский корабль, «Бумеранг», и вместе с клаудшипом Тацитом отправился в экспедицию на Плутон.

По сути, обычная мера предосторожности — на случай, если Теори облажается. Так, по крайней мере, считал сам полковник. Возможно, у Шермана было на этот счет свое мнение. «Если противник будет иметь подавляющее превосходство». Что-то вроде этого. Но Теори знал, что никогда не сможет быть самим собой, если уступит систему Мету, а Шерману придется возвращаться и выручать его.

В любом случае, если такое случается, в живых меня, скорее всего, не будет, думал полковник.

Впрочем, для беспокойства были и более реальные причины.

В системе Нептуна находилось шесть клаудшипов: Марк Твен, Остин, Гомер, Маккарти, Сервантес и Карлайл. Себя они называли «Группой Койпера», поскольку именно в Поясе Койпера для многих из них все и начиналось. К сожалению, им не хватало боевой подготовки. Все были добровольцами, сражавшимися вместо Федерального флота, который лишь формировался на базе первых выпускников военной академии в Облаке Оорта.

И все же командовать шестью клаудшипами — большая ответственность, вот почему Теори отнесся к делу с полной серьезностью. Все они, мужчины и женщины, имели за спиной богатый жизненный опыт и успели побывать в таких далях, которые ему и не снились — Марк Твен, например, летал в Альфа Центавра! Все они прожили по сто с лишним стандартных лет и большую часть этого времени провели, бороздя просторы космоса в своих сияющих телах изо льда и камня.

Распределил он их вроде бы достаточно эффективно. Они согласились занять назначенные позиции, хотя и не проявили особой радости, особенно Карлайл, считавший, что нахождение на орбите внутренних лун лишает его возможности наблюдать за ходом всей операции. Карлайл не был солдатом, поэтому Теори не стал его одергивать, а просто повторил приказ, и клаудшип, ворча, отправился туда, куда его послали.

Каждый корабль принял на борт ту или иную воинскую часть, хотя численное превосходство в этом отношении оставалось на стороне Департамента. Шерман забрал с собой на Плутон пятьдесят пять тысяч солдат, включая лучших, ветеранов Третьей и Легкой бригад, оставив Теори Вторую дивизию Федеральной армии, укомплектованную, по большей части, новобранцами. (Первую дивизию федеральное командование уже откомандировало на Юпитер.)

Итак, на Нептуне неизвестным силам Департамента противостояло 113000 бойцов. Каждый крейсер Департамента мог нести до двадцати тысяч солдат. Двадцать кораблей разместили бы при желании половину гражданского населения Тритона! Судя по поступающим донесениям, численность неприятельского флота составляла двадцать пять кораблей.

Чтобы иметь хоть какой-то шанс на победу, нужно было ограничить грядущую битву исключительно боевыми действиями в космосе. В последний год Федеральная армия отнюдь не сидела сложа руки. По темпам вооружений они даже опередили Мет. Проблема заключалась в том, что Мет имел в своем распоряжении огромные производственные мощности, а численность его населения в несколько раз превышала численность населения внешней системы: 90 миллиардов, включая БМП и свободных конвертеров, против 10 миллиардов фремденов.

Фремдены. Снова это слово. Сначала оно появилось там, в Мете, как пренебрежительная кличка для всех, кто жил по другую сторону, но федеральные войска приняли его и теперь пользовались сами, с некоторой даже гордостью.

И не только войска, но и население вообще. Например, Дженифер Филдинг, с которой он на днях встретился в Форке. Когда Теори спросил, почему она употребила это прозвище, девушка ответила, что не видит в нем ничего оскорбительного, и что так называют себя многие ее знакомые и просто люди на улице.

Теори немало удивило, что Дженифер мгновенно сошлась с его сыном. Они были едва знакомы, и мальчик был с ней так же молчалив и застенчив, как и с другими, но ее это нисколько не смутило. Похоже, его безразличие даже тронуло ее, особенно после того, как Теори рассказал, через что ему пришлось пройти, живя с матерью, прежней любовницей Теори, Константс.

— Он как птенчик, никогда не имевший собственного гнезда, — сказала Дженифер. — Нуждается в тепле и безопасности. Все остальное приложится. Ты первый дал то, чего ему недоставало.

— Я бы хотел уделять ему больше внимания, — вздохнул Теори. — Но не знаю, что делать.

— Я помогу, — сказала Дженифер. И помогла. Он отдал ей свои ключи от квартиры в «виртуальности», и она проводила там половину свободного времени, играя с мальчиком. Вот так, думал Теори, хотел подружку, а приобрел няню. Тем не менее они бывали и вместе, иногда вдвоем, иногда с ребенком, и ее отношение к нему определенно изменилось к лучшему. До поцелуев пока не дошло, не говоря уж о чем-то большем, но Теори не терял надежды. Впервые в жизни у него было что-то наподобие личной жизни. Ее присутствие никак не сказывалось на его служебных обязанностях, точнее, сказывалось в положительном смысле. Он стал лучше понимать биологических людей, а они, что ни говори, составляли большую часть тех, кого ему полагалось защищать.

В общем, несмотря на некоторые сомнения относительно целесообразности его назначения временным командующим, предстоящую битву полковник встречал на определенном эмоциональном подъеме, которого никогда не испытывал прежде — ему было что терять.

Своих штабных офицеров Теори распределил по шести клаудшипам. Его командный центр не существовал в материальном мире, но представлял собой виртуальный оперативный штаб, поддерживавший связь со всеми участниками операции. Капитан Квенч со своей ротой отбыл вместе с Шерманом. Оставшиеся силы общей численностью чуть более двадцати тысяч сосредоточились на двух клаудшипах, Остин и Марк Твене, которым было предписано любой ценой защитить Милл. Если в сражение придется вступить пехоте, то случится это именно там. Части Второй дивизии обороняли Тритон.

Достроенный десять лет назад, Милл состоял из имеющей форму пропеллера лопасти шириной с Землю, которая вращалась в бушующей атмосфере Нептуна, Голубого Глаза, и вырабатывала энергию не только для местной системы, но и на продажу в другие системы. По крайней мере так было до тех пор, пока Плутон, Сатурн, Уран и половина системы Юпитера не попали в лапы Мета. В данный момент Милл производил больше, чем Нептун мог потребить. Излишек энергии шел на создание развернутой системы обороны.

Систему Нептуна заминировали и выстелили мил-гристом. Кроме того, за последние три месяца с колец и лун доставили на клаудшипы большое количество сырья, что позволили им вдвое увеличить свои размеры — в прежние времена на выполнение этой задачи потребовались бы годы.

Нептун превратился в крепость. Оставалось только надеяться, что принятых мер достаточно. Все, политики и военные, прекрасно понимали — Амесу нужен Милл. Он уже не раз обещал уничтожить его, если встретит даже малейшее сопротивление. Первую попытку вторжения отразил генерал Шерман, и теперь взять или хотя вывести из строя Милл было для Амеса вопросом не только стратегии, но и чести. В то, что Директор уничтожит комплекс целиком никто не верил — объект представлял огромную ценность в долгосрочном плане, независимо от того, кто им владел.

Теори сосредоточился.

— Монитор, что нового? — спросил он начальника сенсорной службы.

Майор Монитор, свободный конвертер, в обычных обстоятельствах разговорчивостью не отличался, но, как и многие друзья Теори, не мог упустить повода пошутить по поводу новой внешности шефа. Это продолжалось уже несколько недель. Наверно, полагал Теори, такое подшучивание помогало ослабить растущее напряжение.

— Пока ничего, Капитан Крепыш, — ответил Монитор и, выдержав паузу, добавил: — А, это вы полковник. Ошибся, принял вас за того супергероя из мерси-шоу. Того, что бороздит моря и океаны и выручает из беды слабых. Того, которому дамы подносят трусики на серебряном блюдечке…

— Очень смешно, — сухо заметил Теори.

И вот так с того самого дня, как он появился на службе в новом облике, с отпущенной бородкой. От подначки не удержался даже Шерман, посоветовавший быть осторожнее с дверями и люками, дабы не зацепиться и не сорвать их с виртуальных петель.

Не раз и не два он собирался плюнуть на все и вернуться к прежнему образу, но обещание есть обещание. Он сказал Дженифер, что будет ходить в таком, «героическом», виде на работу, а слово надо держать. То было своего рода наказание за обман, и наказание, надо признать, не самое суровое — в отместку за лживость она могла бы потребовать и кое-чего пострашнее. Легко отделался, утешал себя полковник.

Так что он стоически нес нелегкое бремя: терпел свое мускулистое тело, будто высеченное из камня лицо, не брил бороду и старался не реагировать на шуточки сослуживцев. В целом, как ни удивительно, получалось совсем даже неплохо.

— Помехи в гристе, сэр, — доложил, переходя на серьезный тон, майор Монитор. — Мы отрезаны на линии Сатурна.

Никто точно не знал, как Департаменту удается создавать помехи в гристе, хотя Лаборатория передовых исследований и группа исследователей на Каллисто уже бились над проблемой. Похоже, это имело какое-то отношение к странным БМП, известным как временные башни, но дальше предположений дело пока не шло. Прорыв в этом направлении значительно повышал бы шансы внешней системы. Мерси, по определению, есть сеть, существующая на основе распределенного в пространстве всей солнечной системы гриста. Изолировать какую-то ее часть представлялось невозможным. Но тем не менее Амес смог. И теперь его специалисты серьезно подорвали коммуникационные возможности защитников Нептуна.

Кроме того, появление помех указывало со всей определенностью на то, что флот Департамента приближается. Эффект блокирования имел определенный радиус действия, что выяснили Шерман и Теори, когда использовали захваченный «Бумеранг» для атаки на крейсер «Монсеррат». Что бы ни представлял собой глушитель, он устанавливался на корабле и создавал при работе мелкобороздчатую сигнатуру. Во время вторжения Тритон был полностью изолирован от большей части мерси. Пришлось ставить «заплаты» и прокладывать обходные коммуникационные пути.

Теперь по всей системе стояли электромагнитные реле, так что если какой-то локальный участок сети блокировался, связь с командованием осуществлялась по запасным каналам, причем, со скоростью света. Разумеется, противник имел на вооружении и электромагнитное заглушающее оборудование, но Герардо Функ изобрел новые многоваттные транспондеры, которые работали на кодированных пакетах огромной мощности.

Было у них и еще одно средство, которое держали про запас, на крайний случай. Если электромагнитные реле выйдут из строя, их заменят ядерные устройства, установленные на одной из малых лун, Наяде. В случае острой необходимости Теори мог взорвать их в определенной последовательности и поддерживать связь со своими силами через гравиметрические возмущения. Гравитационные изменения распространяются со скоростью света, а не мгновенно, как сигналы в мерси. Замену мерси найти практически невозможно.

— Группа Один держит 50 К, — доложил Монитор. 50 К — пятьдесят тысяч километров в час. — Группа Два вышла из зоны помех. Идет на полной, 1,1 МК.

Миллион сто тысяч километров в час. Сотая от скорости света. Верхний предел. Однако ни маневрировать, ни вести бой в пределах планетарной системы на такой скорости невозможно. Корабли ворвутся в систему, воспользуются угловым моментом Нептуна и тормозящей силой атмосферы для торможения и выхода на оперативную скорость. Им придется совершить несколько десятков орбитальных кругов вокруг Нептуна. Теори надеялся, что прежде чем они выйдут на заданную скорость, хотя бы один попадет в минную ловушку.

Удался ли трюк? Скоро он это узнает. Если часть кораблей продолжит движение, значит, отвлекающий маневр с атакой Плутона сработал, и противник выделил часть сил в качестве подкрепления. А если пройдет и еще одна уловка, то и еще несколько возьмут курс на Уран для отражения другой мнимой угрозы. Все это спланировал Шерман с целью разорвать вражеский флот на отдельные куски, с которыми уже можно будет разобраться по отдельности.

По мере поступления сигналов с электромагнитных детекторов Монитор выводил на экраны идентификационные данные вражеских кораблей.

— Группа Один… сообщает разведдрон Мария-Альфа… «Жертвоприношение ацтеков». Полное совпадение по конфигурации. — В голосе Монитора слышалась гордость.

Что ж, полуразумный шпионский дрон, запущенный ими по пассивному курсу к Сатурну, определенно оправдал ожидания, размышлял Теори. Если они выберутся из заварушки живыми, надо будет довести его до статуса СК и дать повышение. Выполнение подобного рода заданий стоит того, чтобы дрон получил по-настоящему хороший персональный шаблон. Может, Монитор согласится? Как-никак посылка дрона была его идеей.

— Группа Два пересекает плоскость орбиты Нереиды, — сообщил Монитор. Общались они мгновенно, но все же какое-то время требовалось для формирования мыслей и произнесение слов. Согласно второму донесению Монитора, они прошли четверть расстояния между луной и планетой. Половину…

Именно здесь стояло больше всего мин. Закрыть всю планету невозможно — для этого понадобилось бы создать конструкцию величиной с Юпитер, — поэтому особое внимание уделили наиболее вероятным векторам торможения. Теори сам потратил несколько дней, вычисляя такие маршруты. Сейчас минные поля контролировались им полностью. Источником помех был корабль из Группы Один, «Жертвоприношение ацтеков».

— 7sxq688N, подрыв, — прозвучал бесстрастный женский голос мины.

— Цель поражена. — Мужской голос был более взволнованным. Все эти мины были полностью разумными копиями свободных конвертеров, как и все аннигиляционные устройства. Мины были добровольцами и знали, что могут умереть. Впрочем, риторикой здесь никто не занимался. — 7sxq688N поразила цель. Удачи, 7sxq688N.

Недостаток эмоций восполнил капитан Ольски, физически находившийся на клаудшипе Остин.

— Достали ублюдка! — прокричал Ольски, чтобы его все слышали. — Отправили паршивца в ад!

Оперативный штаб отозвался сдержанным одобрением — одним вражеским крейсером меньше.

— Монитор, состояние.

— Группа Два… Группа Два разделяется… Либо выброс… — Задержка в миллисекунду. Теори знал — майор коррелирует одновременно миллионы показателей. — Три вектора. Один к Плутону. Один тормозящий. — Еще пауза. — Есть подтверждение. Ответвление к Урану.

Клюнули, подумал Теори. Мы их провели. Шерман атаковал Плутон, и противник среагировал на нашу уловку с Ураном. Мы их раскололи.

— Сколько их? Мне нужно знать, сколько кораблей идет сюда.

— Определяю… Так… четыре. Четыре крейсера. Занимаюсь идентификацией.

Плюс восемь из сопровождения «Жертвоприношения ацтеков». Минус один. Получается двенадцать. А вначале было двадцать пять.

И все-таки много, решил он. Но не слишком. Справиться можно. Особенно, если учесть, что он не атакует, а обороняется. Теори многому научился, анализируя сражение и гибель клаудшипа Сэндберга. При грамотном использовании клаудшипы представляли собой грозное оружие. Более мощное, чем крейсер Департамента.

— Сэр, через восемь минут Группа Два выйдет на маневровую скорость в позиции около Тритона.

Восемь минут. Контратака. Двойной удар. И если все получится, надеяться на затяжную осаду.

Сын и Дженифер Филдгайд. Его солдаты. Друзья. Весь его мир.

Он обязан защитить их.

— Хорошо, — сказал полковник Теори, обращаясь ко всем сразу. — За работу.

 

Глава восьмая

Система Нептуна

16:05, четверг, 3 апреля 3017

На Тритоне Дженифер Филдгайд собиралась навестить мальчика. В виртуальность они выходили редко. Мальчик был крайне застенчив. Даже не застенчив, а как будто оглушен. Иногда Дженифер казалось, что он на грани аутизма.

Поэтому встречались в квартире Теори. Точнее, в том виртуальном пространстве, которое Теори создал для себя и теперь для сына. Выглядело все тускло и невыразительно, и Дженифер каждый раз приносила с собой что-нибудь, чтобы немного оживить обстановку. Она взяла за привычку посещать рынок в Форке, где неизменно отыскивала какой-нибудь декоративный алгоритм или интересную виртуальную вещицу. Накануне ей посчастливилось отыскать нечто по-настоящему оригинальное. Дженифер заглянула в антикварную лавку, где обнаружила «аспектную» лампу. Алгоритм существовал одновременно в виртуальности и реальности. Присутствуя в гристе реальной лампы в гостиной Дженифер, он одновременно отражался в квартире Теори. Таким образом лампа находилась в двух местах сразу.

Винтажной лампе было триста лет. Триста лет назад человечество только-только начало привыкать к своей новой, тройственной природе. Многие поначалу хотели, чтобы их виртуальное окружение являлось точной копией реальной, физической среды, в которой жили их аспекты.

Мальчик молча наблюдал за Дженифер, пока она подыскивала для лампы подходящее место и устанавливала ее. За те несколько месяцев, что они были знакомы, он вообще не сказал ей ни слова. Иногда разговаривал с отцом, но только короткими повествовательными предложениями. Впрочем, за всем, что делала Дженифер, ребенок наблюдал внимательно. Его глаза напоминали ей моря символов, математических и каких-то еще, совершенно непонятных. Следя за ней, он поворачивал голову, и только так она определяла, что мальчик смотрит на нее. Когда девушка переходила в другую комнату, он шел следом на небольшом расстоянии и садился не сразу, а лишь после того, как становилась ясно, что она не уйдет сразу.

— Смотри. — Дженифер включила лампу. — Теперь у нас с тобой одинаковое освещение. Если я включу свет у себя дома, твоя тоже засветится. Ты всегда будешь знать, в гостиной я или нет, потому что когда я не в комнате, дом выключает свет.

Мальчик промолчал, но она не сомневалась, что он все понял. Ему никогда ничего не требовалось объяснять дважды. Оставалось только понять, имеет ли для него какое-то значение, что лампы существует в двух измерениях. Да и вообще, имеет ли что-нибудь для него хоть какое-то значение?

А может, ему это не дано?

Теори заверил ее, что дано. Забрав сына у его сумасшедшей матери, он провел полную диагностику. Мальчик был исключительно сложным конверьером — последняя модель искусственного интеллекта. Как и у всех свободных конвертеров, в нем сочетались качества человеческой личности и вычислительные и аналитические алгоритмы. Все свободные конвертеры были не только производными полуразумных компьютерных программ, но и инкорпорировали черты реальных людей.

Или, скорее, людей, существовавших и как аспекты, и как конвертеры, напомнила себе Дженифер. Физических людей. Были и «чистокровные» искусственные интеллекты — свободные конвертеры, представляющие собой только программы и не имеющие в предшественниках биологических людей, — но такие встречались редко и уступали в сложности своим гибридным братьям, хотя имели место и исключения. Кроме того, как рассказал Теори, чистокровные изначально программировались биологическими людьми, человеческая природа которых передавалась им иными средствами. Препарируйте нас, как вам угодно, но мы люди.

Но был ли этот мальчик — продукт чистокровной матери и гибрида во втором поколении — настоящим человеком? Года полтора назад, до начала войны, Дженифер ответила бы без раздумий.

Ни в коем случае.

Одно дело говорить о правах свободных конвертеров вообще, абстрактно, и совсем другое — общаться с ним непосредственно. Жутковато. Если уж без них не обойтись, то пусть остаются слугами, калькуляторами, базами данных. Как и многие, она считала в душе, что их стало чертовски много. Что может быть Мет и прав, вводя строгие правила их передвижения по гристу и размножения. Что может быть и Тритону, если он хочет и дальше оставаться цивилизованным местом, стоит ввести подобные ограничения.

И вот теперь мой бойфренд — свободный конвертер. А я нянчусь с его чудаковатым сынишкой.

Ты сама на это согласилась, напомнила себе Дженифер. Да и мальчик уже был для нее не чужим. Она даже воспринимала его как своего рода миссию. Если он человек, она пробудит в нем человеческое. Никто не скажет, что этому ребенку не хватило любви и внимания.

Она подавила внезапное желание протянуть руку и погладить его по голове. Ему не нравилось, когда его трогали. Когда она случайно касалась его, он не просто отстранялся, а буквально телепортировался к дальней стене.

Дженифер несколько раз включила и выключила лампу и улыбнулась мальчику.

— Я подумала, может, сходим сегодня в гости.

Он уставился на нее. Что там, в этих непроницаемых глазах? Надежда? Ненависть?

— Хочу, чтобы ты познакомился с моими родителями.

Он не шевелился. Ждет дальнейших объяснений и уточнений, подумала она.

— Мы познакомимся с ними, конечно, в виртуальности, — продолжала Дженифер. — Но в виртуальной части моего прежнего дома. То есть дома, где я выросла. — Никакой реакции. — Их зовут Ронда и Кеннет, — неуклюже закончила она.

И что дальше? Сказать, чтобы захватил пальто?

— Нас ждут там через полчаса. Они приготовили угощение, но есть не обязательно. Это мерси-пища. Ненастоящая. Понимаешь?

Мальчик молча смотрел на нее.

— И вообще, если не хочешь никуда идти, то и не ходи. Просто дай мне знать, ладно?

Потом они полчаса играли в бакгаммон. Предложила Дженифер, но ребенок легко и просто обыграл целых три раза. Буквально разгромил. Потом она кивнула, приглашая следовать за собой. Они вышли в дверь и оказались, виртуально, на пороге дома ее родителей.

Их уже ждали. Кеннет Филдгайд широко улыбался.

Как ему нравится хвастать своими большими зубами, подумала Дженифер. Что поделаешь, отец был продавцом. Мать тоже улыбалась, но по крайней мере не так пугающе.

— Обед готов, — сказала она и посмотрела на мальчика, старательно скрывая любопытство. Получилось плохо. — Если вы, конечно, хотите…

— Хотим, мама, — раздраженно перебила Дженифер, хотя причин для раздражения, в общем-то, не было. Она понимала это, но контролировать это чувство уже не могла. — Потому и пришли.

Улыбка на лице матери поблекла, и она кивком пригласила их войти. Поскольку все происходило в виртуальности, им не пришлось ни проходить через шлюз, ни перенастраивать грист.

Обедали за дубовым столом, накрытым с особым изяществом и заставленным живописно выглядящими блюдами. Готовка была коньком Ронды, и на этот раз она взяла за основу морепродукты. За суши и рыбным супом последовали креветки и бобы с рисом. Дженифер, хорошо знавшая привычки матери, не сомневалась, что на десерт будут «тадди», сладкие рулетики из морской капусты. Все эти блюда, разумеется, существовали не только в виртуальности, но и в реальности. Только вот настоящую пищу придется съесть лишь родителям.

Сели за стол. Мальчик по крайней мере знал, что нужно делать — опустившись на стул, он принялся рассматривать суши. Дженифер облегченно вздохнула.

— Помолимся, — предложил Кеннет Филдгайд и повернулся к гостю. — Когда наступает время покоя, мы обычно умолкаем ненадолго, чтобы побыть в свете Божьем.

Сколько помнила себя Дженифер, ее отец всегда исполнял обязанности старшины на собраниях местного общества Зеленого Древа.

— Обычно мы беремся за руки, — продолжал Кеннет, — но если ты предпочитаешь…

Странно, но мальчик сам подал ему руку. Другую он протянул Дженифер. Впервые за все время она дотронулась до него намеренно.

Кожа у него была теплая. Как у настоящего…

Так, взявшись за руки и обращаясь за благословением к Зеленому Древу, они простояли с минуту, после чего Кеннет Филдгайд кивнул.

— А теперь давайте попробуем, что приготовила моя жена.

Дженифер взяла палочки и, пододвинув тарелочку с суши, взглянула на мальчика. Он не стал брать приборы, зато все стали свидетелями того, как пальцы его правой руки исчезли, а вместо них появились две черные палочки. Ловко захватив кусочек рыбы, гость отправил его в рот.

— Очень удобно, — заметил ее отец, захватывая вместе с рыбой еще и добрую порцию риса. Ронда улыбнулась и отведала супу.

Получилось, подумала Дженифер. Действительно получилось!

Она не знала, что в этом такого удивительного, и почему ей стало вдруг так хорошо. Возможно, наслышавшись всякого об этом странном существе, она перестала принимать его за нормального ребенка. А ведь он, наверно, был именно ребенком в первую очередь. Или хотел им быть.

— Извините, миссис Филдгайд, — произнес мягкий мужской голос.

Мальчик мгновенно остановился и замер, не донеся до рта кусочек рыбы.

Дженифер не сразу поняла, что голос принадлежит дому родителей. Она уже и забыла, когда его слышала. Дом обращался к ее матери.

— Да, что такое? — спросила Ронда.

— Вы просили сообщать, если в новостях появится что-то важное.

— Да, и что?

— Экстренное мерси-сообщение. Боюсь, Нью-Миранду ожидают большие неприятности.

— Мы и ожидали неприятностей, — заметил отец, стараясь сохранить спокойствие. Дженифер, однако, уловила в его голосе дрожь и, бросив взгляд на мальчика, поняла, что и он тоже ее уловил.

— В целом защита выдерживает, но несколько тупых бомб все же прорвались, — пояснил дом. — Тупых. То есть не снаряженных взрывчаткой и не наделенных интеллектом. Шрапнель. Город накроет короткий дождь из гвоздей.

Ронда взглянула на дочь.

— Мы обедаем в подвале. Где ты?

— В квартире. Надо мной почти все здание.

— А мальчик?

Дженифер молча посмотрела на мать.

— О, я забыла, — кивнула Ронда. — Где-то в гристе.

И тут ударил дождь. Словно одновременно застрочили миллионы пулеметов. Здание содрогнулось. Дженифер на мгновение выбросило из мерси — это включились компенсирующие алгоритмы, но уже в следующий миг она снова оказалась в квартире. Стены то вздымались, то опадали, как будто дом тяжело дышал.

Разгерметизация. Это слово слышал на Тритоне каждый ребенок. Что оно означает, понимали все, и все знали, что нужно делать, если такое случится. Но надеялись, что до этого не дойдет. Дом старается справиться с повреждениями сам. Порядок действий… Она никак не могла вспомнить, и тут ее снова бросило в виртуальность.

Столовая напоминала гравюру Эшера. Родители и обеденный стол оказались на потолке. Ронда смотрела на дочь сверху вниз с изумлением и страхом.

Для нее я на потолке, подумала Дженифер.

В следующее мгновение она снова оказалась в своей квартире — волна белого шума ударила в ухо, и за ней пришла боль.

Всплывший на периферии зрения дисплей проинформировал о разрыве левой барабанной перепонки. Внутренний грист уже разворачивался, чтобы исправить положение.

Дженифер переключилась в виртуальность. Она все еще смотрела вверх. Бутылка сорвалась с прилепившегося к потолку стола, перевернулась в воздухе, разбрызгивая жидкость, и упала на пол рядом с ее стулом. За бутылкой один за другим последовали и другие предметы. Солонка шлепнулась ей на колени. Тарелка с прошутто едва не врезалась в голову.

Где мальчик?

Она огляделась. Он сполз со стула и забился в угол. Вверху над ними задрожал обеденный стол. Дженифер метнулась через комнату к ребенку. Схватила его, прижала к себе и повернулась к стене. На его долю и без того выпало слишком много страданий! Хватит! Пока она рядом, с ним ничего больше не случится.

Никогда раньше они не оказывались так близко друг от друга. Она чувствовала, как он дрожит.

— Чтобы сделать больно тебе, им для начала придется убить меня. Я этого не допущу.

Стол со страшным грохотом сорвался с потолка и врезался в стену рядом с ними. Затрещали стулья. Дженифер моргнула и перенеслась в свою квартиру. Руки сжимали пустоту.

Периферийный дисплей проинформировал, что разрыв барабанной перепонки временно стабилизировался. Дождь ослабевал. Взрывы прекратились. В воздухе стоял легкий запах аммиака, но дышать было можно.

— Отмена последней команды! — крикнула Дженифер. Руки ее конвертерной части забегали по внутренним кнопкам. — Верни меня в виртуальность!

И она вернулась. Мальчик был с ней. Родители… Боже, что же это такое с ними? Они стояли на головах на потолке, ногами к ней и мальчику.

— Ты только посмотри на них, — сказала она мальчику. — Уже приготовились прыгнуть на нас. Как стол.

Словно только и ждали, Кеннет и Ронда сорвались с потолка и упали на пол. У матери соскок получился идеальный, а вот отец подкачал — покачнулся и, чтобы не упасть, ухватился за ножку перевернутого стола.

— Ну и как вам мой цирковой номер? Хотите, чтобы повторил? — спросил Кеннет Филдгайд.

Мальчик уже успокоился и перестал дрожать. Пальцы, впившиеся в одежду Дженифер, разжались. Но он все еще держался за нее.

— Прошу извинить за доставленные неудобства. — Говорил дом. Голос его звучал, как всегда, спокойно, даже безмятежно. — Мне еще никогда не приходилось компенсировать столько различных входных данных одновременно. Мои виртуальные репрезентации испытали системную ошибку, так что прошу извинить…

— Все в порядке, — перебила его Ронда. — Ты не виноват. В конце концов мы пережили атаку.

— Секунду… Сейчас я все исправлю. — И действительно уже в следующую секунду столовая восстановилась в прежнем виде. Они все снова сидели за столом.

— Спасибо, но я не уверена, что кто-то хочет есть, — заметил Кеннет. — Какие новости? Что случилось?

— Дождь прошел. По сообщениям мерси, нас захватило лишь краем. Есть жертвы, и если хотите…

— Не сейчас.

— Защита устояла. Дать подробный отчет?

— Не думаю… — Родители переглянулись, и Дженифер заметила, что отец покачал головой.

— Ты еще хочешь есть? — спросила она у мальчика.

Он ненадолго задумался. Потом его пальцы снова превратились в палочки.

— Да. Хочу. Я проголодался.

— Тогда мы еще поедим, — объявил отец.

Меня, конечно, никто не спрашивает, подумала Дженифер.

— Давайте, — согласилась она.

— Приятного аппетита, — сказал дом.

Мальчик, словно переключившись из режима паузы в активный, подцепил кусочек суши. Дженифер отправила в рот ложку супа. Хоть и не настоящего, но вкусного.

Угрожала ли им подлинная опасность в перевернутой комнате? Она не знала. В виртуальности вообще было много такого, о чем она никогда особенно не задумывалась. Но теперь, когда у нее появился Теори, эти вещи приобрели особое значение. И мальчик…

Их ведь не разделишь, так? Принимая одного, нужно принимать другого.

Дженифер взглянула на него и ощутила вдруг то же, что и несколько минут назад, когда впервые обняла его — желание защитить, уберечь.

Мальчик закончил с суши и, сменив палочки на ложку, зачерпнул супа. Глотая, он слегка причмокнул.

— Ну как, неплохо, а?

До конца обеда Ронда и Кеннет пытались занять гостей и себя разговором о пустяках. Дженифер слушала их вполуха. Мальчик как будто поставил перед собой цель попробовать каждое блюдо и неспешно, но последовательно шел к ней. Когда дом подал десерт, сладкие рулетики из морской капусты, он немного задержался, словно пробуя незнакомое угощение. А может, как и все дети, ему просто нравилось сладкое? Или все дело в какой-то подпрограмме «тэдди»?

Обед наконец закончился, и они уже собирались уходить, когда случилось нечто экстраординарное. В последний момент, уже у порога, мальчик, сохраняя то же бесстрастное лицо, повернулся к Кеннету и Ронде.

— Большое спасибо. Все было очень хорошо.

Отец расплылся в широчайшей улыбке.

— Пожалуйста. Приходи еще. Будем рады.

— Нам тоже было приятно, — добавила Ронда и повернулась к дочери. — А вы, юная леди… понимаю, времена сейчас нелегкие, но это еще не повод ходить все время с кислым лицом.

А ведь мать права, подумала вдруг Дженифер. Я все время хмурюсь. Вот и сейчас напряглась. Мать покритиковала, а я уже хмурюсь и раздражаюсь. А зачем? Да и какая глупость, обижаться на кого-то, когда Теори где-то там, в небе, дерется за них всех. Когда малыш, и без того пострадавший от своей матери, пытается пробиться к нормальной жизни.

Может, ей тоже предстоит многому научиться.

Дженифер улыбнулась. Пусть мать думает, что это реакция на ее критику. Пусть каждый почувствует себя победителем.

Они вернулись в квартиру Теори. И пусть она могла вернуться сюда виртуально в любой момент, уходить вот так сразу, оставлять его одного Дженифер не стала. К тому же в квартире наверняка разгром, а убираться не хотелось. Как и заниматься ухом.

К черту, все подождет до завтра.

Ее аспект и сам справится со своими проблемами. Если ему угрожает какая-то опасность, она узнает об этом незамедлительно.

Нет, она не пойдет домой, в реальный мир. Пока. Она проведет ночь здесь, в квартире Теори, с мальчиком. Защитит его. Убережет.

Дженифер почувствовала, как в душе ее просыпается тигрица.

 

Глава девятая

Система Плутона

13:01, четверг, 3 апреля, 3017

Кваме Нейдерер ожидал развертывания вместе со своим взводом. На этот раз в своей родной системе Плутона. Здесь он вступил в армию, чтобы убраться куда подальше. И вот теперь он в армии, а армии начхать на его желания, даже если он поклялся, что ноги его больше здесь не будет. На Плутоне и Хароне ему делать нечего. Кваме однако понимал стратегию Шермана и то, что его роте оказана честь сопровождать генерала в этой операции.

Похоже, их задача состояла в том, чтобы вызвать огонь на себя и ослабить давление на Нептун. И если все сработает, им придется иметь дело не только с местным гарнизоном Мета, но и с той частью флота, что придет сюда ему на помощь. Они уже столкнулись с превосходящими, закрепившимися на позициях силами противника. Если план удастся, численное превосходство неприятеля только увеличится.

К чертям все, уж лучше бы сидеть себе спокойненько на Тритоне да нести караульную службу. Впрочем, в глубине души он понимал, что это не так. На Тритоне, если подумать, не так уж и безопасно. Наземная служба только представляется спокойной, пока на тебя не сбросят мил-грист, который запросто выест глаза. В космосе все по крайней мере делается быстро и чисто. Хотя, конечно, гарантий никто не даст. Кому что выпадет.

От мрачных мыслей отвлек протяжный гудок. Он оглянулся. Солдаты понемногу приходили в себя после долгого забвения. Хорошо еще, что в Федеральной армии личный состав не архивировали, как в Мете. Ходили слухи, что на кораблях Департамента пехотинцев подвергали сомнительной процедуре компрессии. При этом мозг якобы на время отключался, а тело де… де… черт, что ж это слово. Дегидрация? Нет. Не совсем. В общем, что-то связанное с гристом и манипуляциями на молекулярном уровне. Тела как бы усыхали и их спрессовывали наподобие брикетов из черносливов, которыми кормили сирот в учреждении, где Кваме провел суть ли не все свое детство.

Ему не нравилось, но поговаривали, что и Федеральная армия может воспользоваться тем же методом, поскольку численность новобранцев постоянно растет. Впрочем, болтали о многом, и где правда, а где брехня, в том Кваме разобраться не мог при всем желании. Ладно, скоро и так все будет ясно.

— Впереди Харон, — сказал женский голос у него в голове. Лейтенанты во взводе менялись часто, и эта была последней. Твентикликс, кажется. Джанис Твентикликс. Не самая удобная фамилия, когда дело дойдет до дистанционного развертывания и определения местоположения. Впрочем, ему-то до нее какое дело? Вот продержится побольше, тогда, может, он и станет волноваться.

— Сержант, проверьте взвод, — сказала Твентикликс. И только тут Кваме понял, что она обращается к нему. После всех этих перетрясок и переводов он стал вдруг старшим среди неофицерского состава. Вроде бы даже собирались произвести в мастер-сержанты. Заделался б любимчиком Старого Ворона. Точнее, его подопытной свинкой. У Шермана не забалуешь — чем выше звание, тем строже спрос. К тому же Кваме был не из тех, кто лезет на рожон. И как только его сюда занесло? Он вспомнил гражданскую жизнь. Какая ж скукотища. Впрочем, воспоминаний сохранилось не так уж много — алкоголь и энтальпия стерли немало страниц той старой жизни, от которой он спасся, записавшись в армию.

Хватит. Завязывай. Займись делом.

— Взвод, доложить.

Один за другим они называли себя; одни — четко и быстро, другие — вяло и раздраженно. Большинство, две трети взвода, совсем еще зеленые юнцы, сменившие тех, кого было уже не вернуть. Кваме считал. Уцелели все. Что ж, пока неплохо.

— Взвод Браво, все на месте. Потерь нет, — доложил он лейтенанту.

— Хорошо, сержант. Приготовиться.

Ладно еще, что эта Твентиклик успела понюхать пороху. Участвовала в бою с «Монсерратом». Кваме там тоже был. Был так близко, что даже дотронулся до корпуса громадного эсминца, прежде чем Шерман приказал отправить его к чертовой матери. Корабль был покрыт изотропной пленкой, напоминавшей наощупь густую, плотную слизь.

— Приготовиться, — повторила Твентиклик уже с напряжением в голосе. Кваме и сам ощущал это напряжение, полную сосредоточенность тела и ума. Прошло две секунды. — Итак, Харон. Высаживаемся на Харон.

Их бросили в дерьмо. Самое настоящее дерьмо. Вся эта чертова планета была одной сплошной крепостью.

Теперь все пойдет быстрее.

Огромная дверь главного корпуса «Бумеранга» скользнула вверх. Грист-барьеры активировались самостоятельно. Все электромагнитные поля отключились.

Солдат катапультировался в космос, как камень из пращи. Все просто. Чистая механика. Эластичные фалы выбрасывали тебя с таким начальным ускорением, какое могло выдержать только те, кто прошел полную адаптационную программу.

Сориентировался он быстро, по крайней мере быстрее большинства новобранцев. Так и должно быть — не зря же он сержант.

Сверху Харон напоминал сморщенное яблоко, да вот только полосы, что видел Кваме, были не каньонами, а оборонительными сооружениями, уже вспыхнувшими электромагнитным пламенем. Взвод был пока вне пределов досягаемости, но это ненадолго.

— Сержант, а что, истребители не могли немного обработать этот камушек, чтобы нам было легче падать? — поинтересовался рядовой Дейтрейдер.

— Обработали. — Кваме уже хотел добавить, чтобы Дейтрейдер заткнулся, но вспомнил про стимуляторы, которые должны поддерживать в солдатах боевой дух и не допускать паники.

Словно в ответ на вопрос Дейтрейдера, взвод перешел сенсорную границу, и триангуляционная группа спутников-убийц взяла их на мушку и открыла огонь. Дейтрейдер погиб мгновенно — правая часть туловища испарилась под лучом лазера. При столь обширной и быстрой разгерметизации никакой грист помочь уже не мог, и солдат умер, как показалось Кваме, от разрыва сердца, которое раздулось и лопнуло.

Остальным повезло — они пролетели опасную зону раньше, чем спутники успели найти другую цель.

Харон приближался. Вообще-то, эта маленькая луна покрыта льдом, но сейчас льда видно не было — его скрывал силикатно-металлический панцирь, в который планету заковал Мет.

Плохо. Очень плохо, думал Кваме. Как ни тяжко приходилось на Плутоне, ему нравилось смотреть в небо и находить призрачно мерцающий в бледном свете далекого солнца Харон. А какой луна выглядит теперь? Черная дырка в небе. Он проверил гравиметрические показатели — притяжение уже ощущалось, скорость падения возрастала.

— Реверс. Всем оставаться на связи.

Для выполнения маневра на ногах у каждого было по небольшой ракете. Но на них сразу же среагируют наземные сенсоры. Что ж, тут уж ничего не поделаешь. Тормозить надо.

— Мы на векторе вхождения, — сказала лейтенант Твентиклик. Кваме понял, что она где-то за ним. Отыскивать ее он не стал. — Капитан говорит, что зону высадки обработали надежно. Крупного оружия там нет. А у нас с собой есть кое-что новенькое из лаборатории передовых исследований.

— Приятно слышать, мэм, — ответил Кваме и снова проверил периферийные данные. — Приземление через минуту и пятнадцать секунд.

Взвод падал. Вот уже и горизонт выпрямился. Тридцать секунд.

— Трастеры на полный. Держать вектор. — Он уже видел землю. Белая мишень с темными концентрическими кругами. Волны? Нет, конечно. Они же движутся. Мусор. От удара образовался кратер, а все отложения сдвинулись по окружности. — Взвод, сбор в центре. Доложить!

Отозвались семеро — четыре мужчины и три женщины. С Дейтрейдером их было восемь.

Десять секунд. Пять. Кваме вырубил трастеры.

Три. Две. Одна.

И мир обернулся безумием.

 

Глава десятая

Система Нептуна

Начало апреля 3017

Тритон

ТиБи — человек, известный под именем Таддеус Кайе, — оглядел себя в четвертом измерении. Он все еще был там. Прежний, новый. Для которого каждый день начинался с мучительного прохождения через прошлое и будущее. А вот Алетиа разорвана на кусочки. Буквально на единички и нули. Милое ничто. Рассыпана где-то в Мете. Он в этом не сомневался.

Как я попал сюда, на Тритон? Я не могу здесь остаться.

Но остался же. И нашел себе место и дело. Уход за ранеными. Даже начал снова писать стихи. Вернулся к своему прежнему занятию.

Не своему. Стихи писал Бен Кайе, напомнил он себе. Таддеус поэтом никогда не был. Таддеус существовал ничтожную микросекунду — до того, как Бен вошел в него, как кинжал в сердце, разрезав его надвое.

ТиБи был двумя людьми, и не имело значения, что они по сути были одной личностью. Значение имеет то, как ты себя ведешь, что делаешь, как поступаешь. Как проявляешь себя в действии. Это и было доказательством того, что что-то пошло не так, что случилось какое-то повреждение. То, что ты делаешь, отражается во времени — назад и вперед — и формирует тебя. Действие формирует себя, формируя тебя. Как там сказал тот поэт, Майерс?

Реально то, что происходит. Или не происходит. Или происходит не так, как должно.

Они пытались превратить его в супермена. Они? Черт, он сам так захотел. Стать предельным БМП, записанным на гравитонах, скачущим взад-вперед во времени. Самим собой в прошлом, настоящем и будущем одновременно. Его взор охватывал бы десятилетия. Каждое его действие совпадало бы с неизбежным. Неизбежное обрело бы человеческое лицо и преобразовало бы его в соответствии с человеческими целями, по крайней мере в пределах солнечной системы. Повсюду, где есть грист, дабы транслировать его, Таддеуса, гештальт-видение прошлого, настоящего и будущего.

Какой облом. А ведь по-настоящему ему хотелось только одного — стать поэтом. Великим поэтом. Одного ряда с Данте и Шекспиром. Ему хотелось славы. А что здесь плохого? Его никогда не привлекала власть. Власть может быть — а может и не быть — побочным эффектом славы. Наплевать. Другое дело — писать. Выразить любовь к Алетии. Обессмертить ее имя, как Шекспир обессмертил Темную леди, а Данте — Беатриче.

Так или иначе, в результате он уничтожил самого себя. Чтобы стать предельным, идеальным БМП, нужно было отбросить прежнее «я». Бен не мог интегрироваться с Таддеусом.

А вот Алетия… Алетия была — и всегда будет — только одна.

Она любит Таддеуса. Это данность. Единственное желание Алетии — стать БМП — неисполнимо из-за присутствия в ее ДНК некоего побочного гена. Предрасположенности к шизофрении, избавиться от которой невозможно, не уничтожив при этом сознание. Никому из предков Алетии по материнской линии никогда не быть БМП.

Движимый завистью и неприязнью, Бен перед апгрейдом скопировал себя и поручил одному хакеру вставить копию в обновленный алгоритм. Обойти защиту не составило труда. Кто мог ожидать мошенничества в таком эксперименте?

Он скрыл свои планы. Даже от себя самого. До нужного момента. Ключевые слова произнес техник. Инициирую апгрейд. Глупые, ужасные слова, предшествовавшие глупому, ужасному действу.

Бен, оригинал, умрет. Это было частью плана. Зачем он нужен? Она больше не будет меня любить, думал он. Будет любезна, но только из жалости.

Ему лучше умереть.

Итак, момент настал, слова произнесены, и вирус внесен в каждую из многочисленных копий, которые составят сущность Таддеуса. В той зараженной программе сидела копия Бена. Таддеус родился с ним, как с кинжалом в ране. Только извлечь кинжал уже невозможно.

Даже через самоубийство.

Он пытался. При первом же пробуждении в новом статусе БМП, своей новой сущности, он ощутил этот кинжал. Еще не сознавая, что это, он попытался вытащить его, изринуть из себя, избавиться от того, что было не правильно, чего не должно было быть.

Взрыв. Взрыв, который убил всех, кто физически находился в месте проведения эксперимента на Марсе. И взрыв в гристе. Виртуальный. Разметавший всех присутствовавших конвертеров по всем четырем углам творения.

Всех. Включая Алетию.

Взрыв убил Алетию и швырнул ее сознание на волю ветров гриста.

Он убил ее. Единственную женщину, которую любил.

Осознав, кто он и кем стал, он — это новое существо, этот король БМП — не стал называть себя ни Таддеусом, ни Беном. Он назвал себя ТиБи. Туберкулезный Кайе. Гаденькая шутка.

Затем последовали годы поисков. Годы дисфункции. Новая жизнь — жалкое существование — в помойке под названием Карбункл, в поясе астероидов, на задворках Мета. Дыра, куда притаскивались умирать или мутировать.

И там, в этой помойке вселенной, в момент полного отчаяния, он ощутил первое — со дня своего «рождения» — тепло заботы и любви. Друг сложился из пушистого комка сбежавшей программы, чудно мутировавшего гриста и темных грез об Алетии.

Ее звали Джилл. Она была — надо же! — хорьком. То есть была раньше. Пока не трансформировала себя — исключительно силой воли — в девушку.

Маленькая дикарка Джилл. Она единственная смогла убедить его оставить Мет, растолковав после затянувшегося на пару дней сна и затащив с помощью своих товарищей на пиратский корабль, который шел к Тритону. Что сделала с ним Джилл? Предала или спасла? Он так еще и не решил. Но знал точно: душа Джилл так же чиста, как его — грязна. Ее винить не в чем.

— Завтрак!

В крохотную кухоньку вошел Боб, скрипач. Весь последний год старый музыкант был его соседом по комнате. Хотя ТиБи никого не приглашал. Пути Боба были загадочны и непостижимы и лишь две константы не менялись никогда: он был прекрасным музыкантом и питал давнее и по большей части неразделенное чувство к контрабандистке и капитану звездолета Мейкпис Сенчури. Может, поэтому ТиБи и не стал прогонять старика. Так они и жили, два страдальца из-за потерянной любви. Правда, у Боба это тянулось уже десятки лет.

Конечно, если Боб был тем, за кого себя выдавал, его любовь к Сенчури развилась сравнительно недавно. Если Боб и впрямь был исчезнувшим композитором Деспачио, то ему стукнуло… примерно триста лет.

— Закончил поэму? — поинтересовался Боб. — И вот… ровным счетом четыре яйца. — Он поставил тарелку на столик возле просевшего диванчика, на котором спал ТиБи. Потом убрал руку за спину и — как по волшебству — предъявил чашку горячего, ароматного кофе. — А это Джо, как его называли тысячу лет назад.

— Как ты это сделал? — удивился ТиБи. — У тебя что, полка сзади?

— При такой гравитации удержать чашку на заднице дело нетрудное. Попрактикуйся и сам научишься. Я бы мог научить тебя трюкам.

— Вот уж не надо. А за жратву спасибо.

— Хочу почитать поэму.

ТиБи отпил глоточек. Проглотил.

— Я еще не закончил.

— О чем она?

— О том мальчике, за которым я ухаживал на прошлой неделе в госпитале. — ТиБи покрутил головой. — А вилка здесь есть?

— На Тритоне?

— Я привык есть яичницу вилкой.

— Тебе не угодишь. — Боб потянулся к карману. — Держи. Я про нее совсем забыл.

ТиБи принялся за яичницу.

— Ты имеешь в виду того парнишку, с грист-инфекцией? Того, что все время говорит загадками?

— Это не загадки. Это чушь.

— Невелика разница. — Боб опустился в кресло по другую сторону от столика.

— Особенно у тебя, — съязвил ТиБи. — Ты что, есть не собираешься?

— Я вчера вечером поел. И завтра поем. А сегодня буду пить. — Боб вытащил фляжку из одного кармана — их у него было много, — складной стаканчик из другого и торопливо налил.

— Что за дрянь?

— Виски. Первосортное. Подарок доброго капитана Квенча. А он в этом толк знает. — Боб опрокинул стаканчик и тихонько свистнул. — Ух. Хочешь?

— Пока нет. Чем собираешься заняться сегодня?

— Не принимать душ. А ты?

— У меня смена в госпитале. Мы с Делией пытаемся как-нибудь помочь парнишке.

— С гристом ты работать умеешь. У тебя рука легкая.

— Да. Вот только чудеса не по моей части. У мальчика вся личность стерта. Мы стараемся восстановить ее по памяти памяти. Доктор Делия называет это интерполяцией личности. Примерно то же самое, что вырастить дерево из пенька. ДНК будет, может быть, та же самая, но дерево получится совсем другое.

— Лучше, чем ничего. Если мне в черепушку влезет порченый грист, сделаешь со мной то же самое. Может, из меня вырастет каштан или гикори.

— Гикори. Корявый и узловатый.

— Сгодится на топорище.

— Пожалуй. — ТиБи доел яичницу и глотком допил кофе. — Мне пора. — Он начал подниматься.

— Эй! — крикнул Боб. ТиБи от удивления сел на диван.

— Черт. Что?

Боб улыбнулся беззубой улыбкой.

— Выпьешь еще кофе?

— Ну… ладно.

Тиби посмотрел на Боба. Что он за человек такой? Чудак или придурок? Пожалуй, и то, и другое.

— Надеюсь, ты не ждешь, что я его тебе принесу? — сказал наконец Боб.

— Э… нет.

— Угадал. И мне чашечку захвати. Хочу рассказать тебе сегодня кое-что.

Кофе был еще горячий. ТиБи налил две чашки, вернулся в комнату и сел. Боб снова достал фляжку и плеснул виски себе в кофе. Потом для верности глотнул из горлышка и убрал фляжку в карман.

— Так что ты хотел мне рассказать? — спросил ТиБи.

— А? — Музыкант вскинул голову. — А, да. — Он отпил из чашки. — Молодым совсем не любил кофе. Конечно, настоящего даже не пробовал. Только виртуальный. У них тогда, наверно, и алгоритма не было.

— По-моему, вкус такой же. — ТиБи знал, подстегивать Боба — дело бесполезное. Когда захочет, тогда и заговорит.

Скрипач поставил чашку на столик.

— То, что случилось со мной, имеет отношение к тебе, потому что я видел, как нависает над тобой та же тень.

ТиБи ничего не сказал. Отхлебнул кофе.

Боб закрыл рот и поджал губы, как будто никак не мог заставить себя говорить. ТиБи ждал. Очевидно, у Боба была что-то важное.

— Ты пытаешься помогать другим людям, а это не срабатывает. Ты никого не спасешь. Все зависит от них.

— Знаю, Боб.

— Думаешь, что знаешь, но на самом деле не знаешь. Ты застрял, ТиБи. Затрял в безумной логике мира. Тебе не кажется, что поэтому я иногда как будто несу чушь? Но это только потому, что твои уши настроены неправильно.

— Я уже рассматривал такую возможность.

— В те времена, когда я был самым знаменитым композитором в солнечной системе, у меня был студент. Ты, возможно, о нем слышал. Он потом прославился. В общем, я к нему относился как к сыну. — Боб отпил кофе и уселся поудобнее. — Да он и был мне сыном. — Он посмотрел в чашку. Возле глаз у старика пролегли морщинки, отчего лицо сделалось таким грустным, каким ТиБи еще никогда его не видел. Зрачки стали цвета черного кофе. Только теперь ТиБи понял, что его сосед адаптирован к космосу. — Из моего сына толку не получилось, — продолжил Боб, — и я винил себя. Знал, что это глупо, что парня воспитывал какой-то психопат. И все равно ничего не мог с собой поделать. Винил себя. Не мог избавиться от чувства, что это я его подвел. Единственное, что я мог предложить ему, это музыка.

— Не самый плохой подарок.

— Но и недостаточно хороший! — закричал Боб. Он выпрямился и заговорил уже тише. — Недостаточно хороший в дальнесрочном плане. Парню недоставало любви. Я был тогда чертовой компьютерной программой. Двадцать семь копий. Меня называли Аутентичной Музыкальной Естественной Системой. — Боб хмыкнул. — Я дал ему это имя. Выбрал себе новое, так что старое было ни к чему. Он хотел новое, я отдал ему свое.

— А… М… Е… С… — ТиБи поднял голову. — Шутишь, Боб.

— Тогда его звали Клод Шленкер. Он это имя терпеть не мог. Из-за отца-психопата.

— Амес был твоим студентом?

— Я научил его всему, что он знает. О музыке. — Боб печально покачал головой. — Чувствовал, ничего хорошего из этого не получится. Не думал, конечно, что будет настолько плохо, но чувствовал. Я хотел что-то сделать. Но как? Я был одним из первых вободных куонвертеров и понятия не имел, каково это, когда из тебя день за днем вышибают дерьмо. Когда твоя мать делает вид, что ничего не замечает, а потом и вовсе сбегает и оставляет тебя с твоим мучителем. И тогда я решил попробовать и сделаться обычным человеком. Вырастил себе тело. Вот это самое. Тогда таких было совсем мало, свободных конвертеров, которые заполучали себе физическое тело.

Боб резко поднялся и вышел из комнаты, но скоро вернулся — со скрипкой и смычком — и начал тихонько играть. Мелодия была знакомая, только играл ее Боб вполовину медленнее.

— Я хотел тронуть мир. И чтобы мир тронул меня. Хотел, чтобы музыка била по барабанным перепонкам. Хотел чувствовать ее подошвами башмаков. И хотел придумать, как помочь Клоду.

— Придумал?

Боб покачал головой.

— Нет. Не придумал. Но я больше не существо, лишенное формы. Я могу натереть смычок собственной слюной. Я могу пить виски. — Смычок задвигался живее. Ты должен отказаться от идеи стать тем, кем собирался, пока не станешь тем, кто ты есть.

ТиБи допил вторую чашку и, откинувшись на спинку стула, слушал музыку.

— В общем, это то, что случилось со стариком Деспачио. Он не умер. Он всего претерпел трансформацию.

Некоторое время оба молчали. Потом Боб взял воск, поплевал на него и начал натирать смычок.

— Может, — сказал ТиБи, — ты еще придумаешь, как ему помочь.

— Надо быть сумасшедшим, чтобы связываться с Директором Амесом, — пробормотал Боб, вытирая слюну. Потом поднял голову и улыбнулся. — С другой стороны, у меня есть чувство, что у нас с тобой получится, а?

 

Глава одиннадцатая

Система Нептуна

13:17, четверг, 3 апреля 3017

— Боестолкновение у Милла, — доложил майор Монитор. — Остин под огнем. Твен маневрирует… выходит на позицию…

— Мне нужны данные, — бросил Теори.

— Четыре корабля. Идентификация по трем. Два эсминца класса «Дабна», «Агилла» и «Медиум». Третий — крейсер. «Марсианский Рассвет». Полагаем, специализированный корабль.

— Несет взрывчатку для Милла.

— Разведка тоже так считает. — Квадратное лицо Монитора на долю секунды зависло в виртуальном пространстве Теори.

Принимает информацию, подумал полковник. Монитор никогда не прибегал к помощи анимационных алгоритмов, которые оживляли бы его лицевой дисплей во время пауз.

— Есть данные по четвертому кораблю. Тот же класс «Дабна». «Дебех-Ли-Зини». Минный тральщик с десантом… Стоп…

Монитор опять замер.

— Принимаем электромагнитную информацию по группе внешней системы. Потребуется некоторое время для корреляции. Секунды.

Теори вздохнул. Из-за глушения они теряли драгоценное время. Но по крайней мере они не совсем слепы. За те несколько секунд, что информация поступала в командный центр из внешней системы, он успел составить приказы для клаудшипов Остин и Марк Твейн и повернулся к офицеру по связи.

— Пусть Марк Твен займется «Марсианским Рассветом». Остин — действовать по ситуации. — Секундой позже в командном центре загудел голос Марк Твена. Когда клаудшип хочет довести до кого-то свою точку зрения, на коммуникационные протоколы ему наплевать.

— Остин атакуют два крейсера!

— Знаю, — отозвался Теори. — Придется потерпеть. Ваша задача — остановить эсминец, не дать ему вывести из строя Милл. Есть основания считать, что на нем взрывные устройства.

Короткая пауза.

— Сделаю.

Теори знал — клаудшип Марк Твен выполнит приказ. Старик нравился ему — он понимал тактику. И к тому же был для Теори настоящим героем, первым человеком, совершившим путешествие к системе Центавра. Теори уважал и клаудшип Остин, чьи познания в экономике и стратегии намного превосходили его собственные. Именно поэтому он и поручил этим двоим защищать Милл.

— Теперь все зависит от них, — сказал он.

Майор Монитор его, похоже, не слышал — к его текущему пониманию ситуации данная информация ничего не добавляла.

Вот на кого всегда можно положиться, подумал Теори и отвернулся к дисплеям.

И в победе, и в поражении.

 

Глава двенадцатая

Система Плутона

18:27, суббота, 5 апреля, 3017

Федеральный флагман «Бумеранг»

Шерман планировал рейд на Харон как быстрый и эффективный. Но с самого начала ему пришлось столкнуться с проблемами в гристе. Плутон и Харон сами обладали пелликулой, схожей с человеческой кожей. И планета, и ее спутник были полностью покрыты пленкой толщиной в дюйм. Предполагалось, что применение новой военной разработки Герардо Функа произведет сильнейший разрушительный эффект. Так и случилось, да вот только пострадали от этого эффекта другая сторона.

Совершенно непредвиденным образом средство вступило во взаимодействие с местным субстратом и мутировало. Все наземные средства защиты Департамента мгновенно оказались парализованными, и именно в это время Шерман отдал приказ высаживать войска. Но тут Плутон и Харон оправились и огрызнулись. Командные и контрольные структуры оказались в руках маньяка — человека или программы, — который открыл огонь по всему, что оказалось в пределах досягаемости, без разбору. Авианосец Департамента «Штрайххольцер» и его боевое соединение выдвинулись из зоны ответственности собственной планетной базы. На некоторое время они попали под спорадический огонь с Плутона, а затем уже под более плотный — с Харона. Сначала Шерман предположил, что это его солдаты взяли штурмом крепость и завладели боевыми системами, но когда они с клаудшипом Тацитом подошли ближе, чтобы проверить предположение, то подверглись такому же обстрелу.

В результате десять тысяч солдат оказались в ловушке на Плутоне и еще пять тысяч застряли на Хароне. Что еще хуже, пропала связь с целой ротой. Часть под командованием Квенча высадилась на Хароне, и с тех пор от них вот уже два часа не поступало никаких сигналов.

Шерман стоял перед нелегким выбором: остаться поблизости и разбираться с местными силами или уйти и попытаться вытащить за собой флот Департамента? Последний вариант собственно и предусматривался первоначальным планом, тем более, что его атака достигла первой цели и отвлекла часть сил противника от вторжения в систему Нептуна. Но повернуться к врагу спиной и сбежать означало бы бросить высадившиеся на луну части.

Был у него и еще один вариант: майор Мерэ Филатели и ее Виртуальный спецкорпус. Филатели и ее солдаты попали в плен три года назад, когда Шерман спас их после гибели «Монсеррата». При взрыве корабля их физические тела распались на атомы, но они избежали смерти как свободные конвертеры. Свободные конвертеры, нарушившие один из важнейших законов Мета — Принцип ограничения распространения. По возвращении домой их ждала тюрьма или, скорее, один из тех концлагерей для свободных конвертеров, слухи о существовании которых находили все больше подтверждений.

Филатели попросила о встрече с Шерманом и, когда он посетил ее в виртуальной части лагеря для военнопленных на Тритоне, предложила план.

— Вы спасли нам жизнь, и некоторые из нас хотят работать на вас. Мы понимаем, что вы не доверите нам участие в обычных операциях. Но мы готовы выполнить любое, самое рискованное задание. Разгрести дерьмо, с которым никто не желает возиться. Вы понимаете, что я имею в виду.

— Контроперации против крупномасштабного грист-развертывания. Паршивое дело.

— Но еще хуже сидеть в тюрьме и ничего не делать, — возразила Филатели. — Без дома, без надежды, без какого-либо занятия.

— Понимаю, — сказал Шерман. — Что ж, давайте послушаем, что вы имеете предложить.

Филатели коротко изложила план операции: ее спецкорпус проникает в антиинформационные зоны мил-гриста и вызволяет застрявшие в нем федеральные войска. Идеальная работа для свободных конвертеров, но с почти гарантированно высокими потерями. Мил-грист — штука неприятная, смертельно опасная для СК, которые и существуют, и передвигаются в нем. Для солдат Филатели это будет примерно то же, что для обычного человека переплыть ядовитое море. Да что там — то же, что дышать ядовитой атмосферой.

Смелое предложение.

Если, конечно, пленникам с «Монсеррата» можно доверять.

Если Шерману еще чего-то и не хватало, так это пятисот свободных конвертеров на стороне противника.

Он принял решение.

— Готовьтесь. Когда наступит момент для развертывания, мы перебросим вас к месту назначения. Если… Если справитесь, мы подумаем о смягчении наказания.

Филатели кивнула и лихо отсалютовала генералу.

— Это все, о чем мы просим, сэр. Дать нам шанс.

— Шанс вы получили. Воспльзуйтесь им майор.

И вот их время пришло. Время выполнить обещание или не выдержать испытания. От исхода зависела жизнь нескольких тысяч солдат.

Генерал Шерман отправил спецкорпус на поверхность Плутона и Харона для спасения попавших в ловушку частей. Они сделают, что сделают, а ему нужно предпринять что-то, чтобы выиграть для них время.

Генерал посмотрел на расположение кораблей в виртуальности. Громадина клаудшипа висела в нескольких сотнях километров от его флагмана, «Бумеранга». Сам Тацит присутствовал на виртуально-реальном мостике флагмана.

Формой клаудшип напоминал вихревую спираль. Тацит утверждал, что такой профиль вовсе не результат действия природных сил, а выражение его сознательных усилий придать себе сходство с земным ураганом, который он наблюдал на земле в двадцать втором веке. Впрочем, деталями этого события Тацит делиться не любил.

Шерман повернулся к аватару «старика».

— Так или иначе, нам нужно выиграть время.

— Мы ведь предусматривали такой вариант.

— Но сейчас мне нужна большая цель. Маленькой быков не соблазнить.

— И ты хочешь, чтобы этой целью стал я?

— Да.

— А ты сыграешь матадора, верно?

Шерман кивнул.

— Мы вдвоем прикроем десант и поможем вытащить тех, кто застрял там, внизу.

— Вы только цельтесь повнимательнее, сеньор, когда будете наносить удар. Второго шанса может и не представиться.

 

Глава тринадцатая

Система Плутона

Время неизвестно

Харон

Они были в джунглях. Сколько? Мелон говорил, счет идет на годы, но Кваме Нейдерер давно перестал вести счет месяцам и подозревал, что Мелон тоже.

Ход времени не так уж важен, когда ты постоянно меняешься, и все окружающееся тоже не отличается стабильностью. Взвод вышел из лесу и подтянулся к реке, которую они назвали Дымной, потому что она наполнялась то водой, то каким-то тяжелым, жмущимся к земле газом. Иногда ее можно было перебежать, задержав дыхание, потому что вдыхать неведомую дрянь не хотелось. Бенеторро хватила однажды пару глотков, и потом пальцы у нее каждый день вырастали на одно сочленение. Каждую неделю кому-то приходилось брать топор и отсекать лишнее. Раны затягивались быстро, но Бенеторро все равно орала как резаная при каждом ударе.

Сегодня в реке была вода, и бежал поток довольно быстро. Кваме бросил веточку, и ее унесло вниз за считанные секунды. Не переплыть. Но переходить все равно надо, потому что следом за ними шли их смертельные враги, Тени.

Тени были ими, точными физическими копиями всего взвода. Только не в оранжевую, черную и белую полоску, как Кваме и его группа, а размыто-белыми. Трудно сказать, какого цвета была их кожа вначале, но теперь все Тени стали альбиносами.

Из-за этих самых полос взвод Кваме звался Тиграми. Полоски менялись каждый день, но основные цвета сохранялись неделями. Кваме полагал, что локальные защитные алгоритмы в грист-пелликуле подвержены случайной мутации или, что вероятнее, контролируются вирусом. Джунгли кишели насекомыми, которые имели этот самый грист по-всякому.

Итак, выбор прост: придумать, как перебраться через речку или столкнуться с Тенями. Проблема в том, что Тени нельзя убить никаким оружием, ни ракетой, ни смертоносным лучом. Они реконструировались не хуже зомби. Конечно, убить самих Тигров тоже непросто. Расправиться с лейтенантом им удалось только потому, что они захватили ее во время ночного рейда и сварили в чане лунного света.

Лунный свет был настоящий, от луны, что постоянно висела в небе над джунглями — большая луна, размером с Землю. Она и освещала лес. Когда в джунглях шел дождь, это был дождь лунного сияния. После такого душа листья мерцали еще много часов.

При желании можно было подняться на одну из высоких гор, что протянулись к северу, и дотронуться до луны. Однажды взвод так и сделал. Луна была не из плотного вещества, а из чего-то вроде сгущенной жидкости, наподобие ртути. Кваме решил рискнуть и сунул руку внутрь. Поверхностное натяжение лопнуло, и лунный блеск пролился на ногу и сапоги. Субстанция оказалась холодной наощупь. При нагревании над костром — Тени развели огонь, чтобы сварить беднягу Мансарда — температура ее не повышалась ни на градус, но во всех прочих отношениях она вела себя, как кипяток. Прежде чем сварить лейтенанта Твентиклик, Тени порезали ее кубиками, как картошку.

— Переплыть не получится, сержант, — сказал Бенеторро. — Принесем жертву?

— Да, может быть. Но сначала давайте подумаем, как обойтись без этого.

— Но Тени у нас на хвосте.

— Знаю, черт возьми, — рявкнул Кваме. — Но жертву принесем только в крайнем случае. Все равно рано или поздно это не сработает. Или они не вернутся. — Он оглядел берег. — Послушай, Бенеторро, я хочу, чтобы вы с Денмарком, Фузили и Мейсом прошли с полкилометра на север. Постарайтесь найти какое-нибудь дерево для переправы. Хардринд, останешься со мной. Остальным провести разведку на юге.

— Но, сержант, — подал голос Фузили, — вы же помните, что случилось при последней переправе.

— Помню. Но все лучше, чем жертвоприношение.

— Пожалуй.

— Идите сюда, оба. — Солдаты подошли. Он достал из ранца контейнер, открыл крышку и осторожно отсыпал содержимого каждому на ладонь. Руки замерцали бледным, призрачным сиянием. — Когда начнет меркнуть, возвращайтесь, а то не успеете на жертвоприношение… если, конечно, нам придется его устраивать. — Он пристально посмотрел на каждого. — Все ясно?

— Ясно.

Группы разошлись в разные стороны на поиски подходящего для переправы дерева, а Кваме и Хардринд остались на берегу. Сели. Кваме достал жевательный корень, на котором они держались последнее время, Он уже не помнил, как его нашли. Корень рос под ярко-зеленым мхом, встречавшимся на полянках в джунглях. Чем выше в горы, тем больше корня. Наверно, это было как-то связано с приближением к луне.

Хардринд сунула в рот кусочек корня, и губы тут же окрасились фиолетовым соком.

— Как думаете, сержант, чья очередь сегодня? — спросила она, медленно двигая челюстями.

— Надеюсь, ничья.

— Но тогда Тени нас схватят.

— Будем драться.

— Потому что мы Тигры, да?

— Потому что Тени, черт их дери, не оставят нас в покое, пока мы начнем с ними драться.

Она прожевала… сглотнула… откусила еще…

— А почему их называют Тенями?

Кваме ответил не сразу. Столько времени прошло, что он уже и не помнил, кто первым назвал этих тварей так. Может, лейтенант?

— Потому что мы — настоящие.

— А…

Некоторое время ели молча. В джунглях было шумно. С дерева на дерево порхали птички и радужные ящерицы. Спустившийся по лиане паразит попытался отыскать вену на руке Кваме. Он равнодушно сбросил его на землю. Оранжево-черные полоски под кожей медленно ворочались и переплетались.

Еще одна перемена…

Облачко скрыло луну. Хандринд вздрогнула. Выпрямилась. Потянула носом воздух.

— Чую дождь.

— Может, — кивнул Кваме. — Или что-то еще.

— Ветры?

— Да.

В кустах хрустнуло. Кваме быстро перекатился за дерево и, выглянув, увидел возвращающуюся из разведки группу Бенеторро.

— Нашли что-нибудь?

Бенеторро испуганно вздрогнула и отскочила на пару шагов.

— Господи, откуда вы, сержант?

— Какие результаты?

— Никаких. Ничего подходящего для переправы.

Кваме кивнул.

— Что ж, подождем, посмотрим, с чем придут другие.

Вернувшиеся солдаты сели и принялись жевать корень.

Как же это все случилось? Они смотрят на него так, словно он должен решать, что делать. Кто он? Кваме не помнил. Столько времени прошло. Столетия. Он давным-давно забыл, кем был когда-то. После всех этих перемен, когда мир разворачивался заново, и сам он каждый раз ощущал себя другим…

— Надо приготовить жертву. Когда они вернутся, времени уже не останется.

— Чья очередь, сержант? — спросил негромко Фузили. — Моя, верно?

Кваме вздохнул.

— Да, сегодня твоя очередь.

— А если я не хочу?

Он задумался. Постоянное напряжение, схватки с Тенями, рвущая тело боль, крики — это ты, умираешь. Потом реконструкция. И снова смерть. Реанимация, воскрешение… и ты смотришь в страшные розовые глаза.

— Все будет в порядке, Фузили. Это не так больно…

— Знаю, сержант, но все равно страшно.

Парнишка дрожал. Должно быть забыл, что следующая очередь — его. Впрочем, ничего странного — во взводе так случалось часто.

— Можно хотя бы выбрать камень? — жалобно спросил Фузили.

— Выбирай, только заткнись, ладно.

— Ладно.

Через несколько минут вернулась вторая группа. Они тоже ничего не нашли. Удача отвернулась от них. Переправиться на другой берег невозможно, а Тени уже близко. Пора принести жертву.

Фузили нашел выступающий из земли большой камень и прилег, проверяя его.

— Жесткий, — пробормотал он и сел. — Пожалуй, найду получше.

Кваме бросил быстрый взгляд на Бенеторре и Мейс. Они поняли сразу и шагнули к Фузили с обеих сторон. Мейс толкнул парня на камень. Бенеторре схватила за запястья и не дала подняться. Не ожидавший нападения Фузили забился, задергался, сопротивляясь. Мейс сел на него и пару раз хлестнул по щеке.

— Я же не против, — захныкал парнишка. — Просто место плохое. Место плохое.

Кваме вынул из ножен кинжал, шагнул вперед и опустился на колено рядом с Фузили. Положил руку на грудь. Нащупал грудину.

— Не сейчас, сержант, — прохрипел Фузили. — Подожди еще. Да подожди же… чертов ублюдок. Чтоб тебя, дерьмо собачье…

Кваме не обращал внимания. Отыскав место между ребер, он отметил его левым указательным пальцем.

Фузили еще раз взбрыкнул, но держали его надежно, а когда он на мгновение затих, сержант протолкнул лезвие. Было бы, конечно, гораздо легче просто перерезать горло или проткнуть мозг ударом сзади, но в густом гристе такого рода повреждения не привели бы к смерти. Убить здесь можно было только так: прервать кровоток и не давать ране закрыться несколько минут.

Мальчишка засучил ногами, и Кваме нажал посильнее. По телу жертву прошла судорога.

— Черт, — прошептал Фузили. — Пить хочется. Сильно…

Смерть вызывала порой странные ощущения. Кваме знал это по собственному опыту, потому что и сам за годы скитаний умирал не раз. Фузили казалось, что его мучит жажда.

— Господи, ну хоть крышку воды дайте. Кто-нибудь, дайте же попить.

Никто не шевельнулся, никто не поспешил на помощь.

Последние слова Фузили не отличались оригинальностью — их произносят многие солдаты:

— Мама.

Он откинулся на камень и затих.

Кваме быстро вытащил нож, одним ударом рассек грудную клетку по горизонтали и раздвинул края раны. Кровь уже заполняла грудную полость. Он опустил руки, нащупал и вынул сердце, которое передал Мейсу.

— Бери. Обмажься и передай дальше.

Мейс так и сделал. Подняв сердце над головой, он стиснул его и подставил голову под струи. Через минуту его тело уже мерцало красным неоновым светом.

В кустах захрустело. Голос вдалеке напоминал его собственный.

— Тени уже здесь. — Кваме отступил от тела. — Остальные, побыстрее.

Взвод не заставил себя долго ждать: одни натирались вырезанным сердцем, другие черпали и окропляли себя прямо из раны. Вскоре весь отряд сиял как пламя.

Из кустов донеслись возбужденные крики. Джунгли расступились. И Тени набросились на них. Но кровь была пролита не зря. Пальцы Теней скользили по гладкой коже, но захватывали только пустоту. Тени вытащили мачете. Но защитный эффект только-только начал проявляться в полной мере. Тени отворачивались, не в силах противостоять невыносимому запаху.

— Что, ублюдки, не нравится? — крикнул Мейс. — Получили? Теперь-то вы нас не тронете!

— Заткнись, — оборвал его Кваме. Дразнить врага — только злить его, а Тени и без того опасные охотники. — Когда все кончится, подберешь тело Фузили.

— Ладно, сержант, — хмуро кивнул Мейс. — Подберу.

— А теперь, ребята! — крикнул Кваме. — Приготовить клинки!

Солдаты вытащили свои мачете. Без жертвы такое было бы невозможно — в обычных обстоятельствах Тени были по меньшей мере вдвое сильнее Тигров.

Тигры выполнили приказ. Тени, конечно, понимали, что происходит, но, как случалось и раньше, жажда убивать перевешивала осторожность. Держась на границе действия репеллента, они, однако, не уходили и лишь следили жадными глазами за своей добычей.

— Пора немного поработать! — крикнул Кваме и поднял клинок над головой. — Выбрать цель! — Оглядевшись, он заметил своего двойника. Непонятно почему, но победить свою копию всегда было легче, чем любого выбранного наугад противника.

Тень-Кваме смотрел на людей жадными, горящими глазами, не обращая внимания на слепящий блеск крови.

— По моей команде! Вперед!

Яркая вспышка…

Сухой электрический треск… удар… мышцы парализовало…

В ушах — гром.

— Стоять!

Кваме потряс головой. Ударил себя по уху.

— Ты скомандовал остановиться. — Тот же голос. Женский. Незнакомый.

Не Тигр. И не Тень.

Но больше здесь никого нет?

— Говорит майор Филатели, Виртуальный спецкорпус.

Майор? В джунглях не было никаких майоров. Насколько знал Кваме, это было какое-то чисто теоретическое звание, к носителям которого лейтенанты обращались как к божествам.

Кваме в богов не верил.

— Сержант Нейдерер, ваша пелликула инфильтрирована антиинформационной зоной Департамента на спутнике Плутона, Хароне, — продолжал голос.

Харон? О чем, черт возьми, говорит эта Филатели? Есть только джунгли. И всегда были только джунгли.

— Это Тени! — крикнул Кваме взводу. — Это их трюки! Не слушайте их! — Он отступил и снова взмахнул мачете.

Вспышка молнии. Еще один парализующий удар. Рука остановилась в воздухе.

— Извините, сержант, но у нас мало времени. Нам нужно вытащить вас отсюда, провести деконтоминацию и эвакуацию. У нас полцикла до начала очередной мутации кодового ключа.

— Да кто вы, на хрен, такие? — Голос походил на его, но принадлежал Тени-Нейдереру.

— Узнаете, сержант. И очень скоро. Иногда при эвакуации из зоны у солдата случается нервный срыв, переходящий в длительный психоз.

— Психов здесь нет, кроме тех гребаных Теней. И мы должны порубить их, пока они не порубили нас. — Может, подумал Кваме, мне еще удастся договориться с этим «майором».

Снова оглушающий удар грома, только теперь за ним не последовало вспышки. То, что пришло, было откровением. Сначала накатило прошлое. Юность, пролетевшая на предкомете в Оортовом облаке. Приют на Плутоне, куда его поместили после смерти матери. Начальник приюта, полуразумный деспот, Рулз, державший детей в ежовых руках строгой дисциплины. Он рос неподготовленным к жизни, недееспособным, подверженным любому внешнему влиянию, беспутным.

Потом армия. Новый шанс. Семья. Пусть даже строгая, временами с душком садизма, но все же не Рулз. У нее была цель. Ставить его и других, таких же, как он, на пути угрозы, беды и опасности. Что ж, нельзя иметь все сразу. Но у него появилось назначение — быть защитником.

Напртив него, за границей сияющей крови, стоял, словно приклепанный к земле, Тень-Кваме.

Заклепки. Звездолеты. Вакуум. Планеты. Звезды. Грист. Оказывается, есть не только джунгли.

— Где я? — спросил он. Но губы шевелились у Тени-Кваме.

— На Хароне. Вы попали в мил-гристовую антиинформационную зону, первоначально установленную защитниками Мета. Мы высадились в собственном гристе, и «туземная» дрянь модифицировалась. Но не дезактивировалась. Федеральный грист с этим справиться не может. Но он все же спас вас от смерти за счет диссоциации. Ваше сознание было раздроблено на несколько частей, так что мил-грист не сумел вас локализовать.

— Тени? — спросил Тигр-Кваме.

— Тигры? — спросил Тень-Кваме.

— Все ваши части, — ответила Филатели.

— Но мы же деремся…

— Только чтобы смутить противника. Сбить с цели.

— Мы же убиваем друг друга!

— Но пока еще потерь нет.

— Лейтенант… она погибла, — сказал Тень-Кваме. — Я убил ее. И сварил в лунном свете, чтобы она не восстановилась.

— Ты уничтожил фрагмент собственной личности, память. До тех пор, пока тень-лейтенант жива, память сохранена. — В голосе Филатели проступили требовательные нотки. — У нас мало времени, сержант Нейдерер. — Окно выгрузки закрывается.

— А остальные? Мой взвод…

— Все, кроме вас, сержант, и Бенеторро, погибли мгновенно.

— Но это невозможно! Они же все здесь!

— Только в вашем воображении.

— Нет, здесь! В джунглях!

— Вы просто видели сны в гристе, сержант. Пора просыпаться.

— Я не сплю!

— Сейчас проморгаетесь, — сухо пообещала Филатели.

Джунгли осветились. Что это? Пожар? Нет. И не луна — она на западе. Луна всегда висела на западе, цепляясь за вершины пиков.

Я дотронулся до луны, и она пролилась.

Свет шел с востока и был ярче луны. Но ярче луны ничего нет.

Так что же это такое на востоке. Что сияет, как…

Как солнце.

Невозможно.

Ничего такого не существует. Это слово, выдуманное для чего-то нереального. Никакого солнца нет и быть не может. На свете нет ничего столь же яркого.

Солнце взошло в голове Кваме.

Солнце.

Солнечная система. Война. Его реальная жизнь.

И все вернулось. Мгновенно. Тень и Тигр исчезли.

Солнце сияло и жгло. Потом померкло. Отдалилось. Стало маленьким, как Плутон.

На поверхности Харона Кваме поднялся с пронизанной гристом корки. Внутренние часы подсказали, что прошло двое стандартных суток. Всего два дня. Волна паники. Не может быть. Невозможно.

Он был сильнее паники. Он был одновременно Тигром и Тенью.

Ужас — вечный спутник. С ним можно совладать. Его можно использовать для выживания.

Чтобы драться с врагом.

— Мы победили? — спросил Нейдерер. В безвоздушном пространстве его голоса никто не услышал. Связь шла через мерси. Он вспомнил, как это работает.

Филатели ответила через пелликулу. Будучи свободным конвертером, физически она, конечно, не могла находиться рядом с ним. Она была где-то в гристе. Кваме вспомнил, как действует грист.

— Еще нет, — ответила Филатели, — но победим. Обязательно.

 

Глава четырнадцатая

Система Нертуна

18:03, четверг, 3 апреля, 3017

Клаудшип Остин

Высоко над Нептуном пятьдесят атакующих кораблей класса «Ишиас» заворачивались в левую спираль, и пятьдесят параллельных версий корневой личности клаудшипа Остин определяли координаты, фиксировали местоположение и снаряжали внешнюю поверхность для ведения огня по противнику. Каждый атакующий корабль имел на борту солдат, управлявших вооружением и системами. Прошивая пространство, они напоминали маленькие вилы.

Или вирусы, подумала Остин, посланные инфицировать меня. Значит, нужно провести дезинфекцию.

Выбрав атакующую мишень, она дернула кожей — на квантовом уровне — и выстрелила лучом античастиц. Один из кораблей вспыхнул и исчез в яркой, беззвучной вспышке. Но их было слишком много. И все они отвлекали ее от главной опасности — севших ей на хвост двух эсминцев.

Не хотелось бы, но делать нечего: чтобы попытаться выстоять против крупных орудий, нужно было выпустить батальон находящихся внутри нее солдат — пусть отгонят этих комаров.

Суда класса «Ишиас» предназначены для планетарных операций, и некоторые из их систем ближнего боя не работают в космосе. У ее солдат есть шанс.

Она быстро запросила командный центр и получила разрешение, после чего вызвала на связь трюм.

— Капитан Ольски, боюсь, мне все-таки потребуется ваша помощь.

 

Глава пятнадцатая

Система Нептуна

18:11, четверг, 3 апреля, 3017

Рота Б

Двадцать тысяч солдат вылетели в открытый космос, как пчелы из потревоженного улья. Остин нацеливала катапульты как можно точнее. Остальное зависело уже от армии.

Среди них были поселенцы с Тритона и Нереиды. Беженцы из системы Сатурна. Большинство — издалека. Из мест, где скудная порция достающегося Тритону солнечного света, то же самое, что полуденное сияние земного дня для гостя с Нептуна. Это были шахтеры, сортировщики, грузчики из Койпера и Облаков Оорта. Приемщики и стивидоры с Харона и Плутона и еще множества мелких станций, разбросанных по всей внешней системе. А главная работа во внешней системе — двигать громадные куски камня и льда.

Большинство из них прошли полную адаптацию к космосу еще в детстве и провели больше времени в вакууме, чем в атмосфере. Многие ни разу не ступали на луну, пока не подались в армию и не попали на Тритон. Никому из них луна особенно не нравилась. Одна мысль о том, что по планете нужно ходить пешком, нагоняла на них страху.

Они любили космос. Космос был родным домом. Их стихией. И они прекрасно знали, как обращаться с объектами, которые во много раз больше их самих. Они общались на языке фалов, креплений и сетей, крюков, блоков и всего такого.

Мчась сквозь пространство со скоростью в тысячу километров в час, они оставались на месте относительно друг друга. Одна группа выстрелила восьмисотметровые фалы, а вторая быстро сплетала их в сети. Другие группы высадились на платформы, выглядевшие со стороны чем-то сложным и непонятным, но бывшие на деле всего лишь громадными гарпунными пушками. Остальные готовили абордажные крюки и проверяли оружие.

Все просто — или сложно, — как при любой пиратской высадке.

Никогда раньше ничего подобного в космосе еще не применялось.

Через полминуты они были уже возле атакующих кораблей противника. Еще через несколько секунд — внутри боевой группы.

Выстрелянные гарпуны вцепились в неприятельские суда. На противоположном конце их фалы крепились к только что сплетенным сетям. Корабли пытались уйти, но их крепко держали два соединенных резиновой лентой бильярдных шара. Фалы были не совсем обычные, их сделали из того же материала, что и сам Мет. И чем сильнее рвались корабли, тем крепче держала их эластичная нить. Когда соединенные сетью три-четыре корабля начинали двигаться относительно друг друга, сети натягивались.

За гарпунерами мчалась пехота. Мчалась и падала в сети. Дальше срабатывали навыки, доведенные до совершенства сотнями часов тренировок: солдат находил захват и пристегивался.

Со стороны могло показаться, что эскадрильи истребителей кораблей Департамента облепили невесть откуда взявшиеся злобные рыжие муравьи.

Не теряя времени, десантник выстреливал в корму истребителя абордажный крюк. Далеко не все крюки достигали цели, но стоило одному зацепиться, как за него тут же цеплялся целый взвод.

Не все шло гладко. Гарпуны пролетали мимо. Сети не разворачивались. И солдаты — всего более тысячи — не попадали в гнездо. Из-за ошибки в наведении некоторые катапультировались в направлении Нептуна. Да, у них были трастеры, но их хватало ненадолго, и не у всех получилось затормозить. Через несколько часов они попадут в атмосферу и умрут. Если, конечно, их не подберут раньше. Но даже если федералы и возьмут верх, спасти всех удастся вряд ли.

Все солдаты прошли инструктаж. Каждый знал, что может пойти не так, и чем это чревато.

И вот случилось худшее. Теоретическая вероятность стала практической бедой. Их судьба была теперь полностью в руках братьев и сестер по оружию. Им оставалось только оглядываться и надеяться на лучшее.

Они затерялись в космосе.

 

Глава шестнадцатая

Система Нептуна

18:57, четверг, 3 апреля, 3017

Клаудшип Остин

Остин сосредоточила внимание на двух эсминцах, «Агилла» и «Медиумрэйр». После выведения из ее систем биологических препаратов, у нее появились новые возможности как для принятия защитных мер, так и для проведения атакующих действий.

Во-первых, она реконфигурировала свой профиль. Во-вторых, подала энергию к огромным секциям корабля, которые не использовала прежде из-за присутствия на борту людей.

Со стороны клаудшипы могут показаться громадными, неповоротливыми объектами, но при необходимости они могут быть весьма проворными. И точными. В конце концов их базовый операционный элемент довольно мал.

Называется он квантовая флуктуация, а результат его действия — эффект Казимира. Принцип известен издавна, поскольку открыт еще в двадцатом столетии.

Два зеркала, находящиеся в вакууме на небольшом расстоянии одно от другого, сами по себе смещаются по направлении друг к другу. Происходит это потому, что давление на одну сторону больше, чем на другую, хотя оба зеркала находятся в полном вакууме.

Откуда же берется давление? Ведь по обе стороны от зеркал нет буквально ничего.

Виртуальные частицы. В соответствии с квантовой теорией, пространство является не контимуумом, а пенящимся бульоном. В нем постоянно рождаются и исчезают разного рода частицы и античастицы. Везде и постоянно.

Пустое пространство можно поляризовать. И тогда частица возникает как бы ниоткуда. То же самое происходит и с гристом. Космос — гитарная струна. Троньте струну. Нормальный космос — это очень длинная струна, и ее «вибрации» соответствуют низшему энергетическому уровню. Дерните струну. Получается другой тон. Другими словами, гитарная струна заключает в себе все ноты.

«Дергать» можно и пустое пространство. Как? Теми самыми маленькими зеркалами. Частицы на самом деле и не совсем частицы, а волно-частицы, если хотите. Взависимости от расстояния между зеркалами и волно-частицы получаются разные. Хотите что-то осветить, «сыграйте» фотон, например. Или, если хотите уничтожить обычную материю, сыграйте антипротон.

Заставьте античастицы контактировать с обычной материей, и вы получите энергетическую установку более мощную, чем тысяча атомных реакторов. Отправьте их в космос, и у вас будет оружие страшной разрушительной силы.

Клаудшип может инициализировать этот процесс в любом месте на корабле, где есть грист. Машинное отделение не нужно. Не нужны пушки. Для клаудшипа это примерно то же самое, что моргнуть или пошевелить пальцем. Со стороны все выглядит так, будто с поверхности вырывается энергетический разряд (при условии, конечно, что вдоль траектории луча есть что-то, с чем он может взаимодействовать, чтобы стать видимым). Как будто из тучи бьет молния.

Но только этой молнией руководит разум.

Величественное зрелище — полностью заряженный клаудшип.

Если только он стреляет не по вам.

Остин ударила по «Агилле». Корабли Мет были, конечно, оснащены защитой от аннигилирующих лучей, причем, главную роль играло изотропическое покрытие. Но противостоять обрушившейся на него мощи эсминец не мог. Остин целилась во вращающиеся иглы корабля Департамента, где командно-контрольные структуры поддерживали для офицеров центробежную гравитацию. Во многих отношениях эсминец напоминал километровые вилы, вращающиеся на оси длинной рукояти.

Выстрел оторвал один из зубцов «Агиллы», но ось продолжала крутиться, пока системы не остановили наконец вращение. Резкое изменение углового момента в сочетании с тягой кормовых двигателей привели к тому, что корабль завертелся как пустившийся в пляс дервиш.

«Медиумрэйр» мгновенно убрался подальше — увиденное должно быть изрядно испугало его капитана. Остин усмехнулась — будь на корабле кто-то с ушами, он услышал бы гулкий раскатистый звук, — но преследовать его не стала и сосредоточилась на раненном эсминце. Противник попытался отстреливаться, но шансов выстоять в этой схватке у него не было никаких. Несколько энергетических разрядов достигли цели, но вывести из строя корабль, не имеющий центрального координационного пункта не так-то просто. Остин растянулась в тонкий лист и нависла над пострадавшим врагом, как амеба, собирающаяся поглотить бактерию. Или ладонь, готовая раздавить жука.

Оба корабля оставались на орбите вокруг Нептуна. Остин уже рассчитала момент, когда планета будет находиться между ней и десантниками, выброшенными для борьбы с «ишиасами».

Нептун прикроет их.

И когда этот миг настал, она спустила курок. Не механический, конечно, а энергетический.

От такого удара не могла защитить даже изотропическая оболочка «Агиллы». Частицы встретились с античастицами и трансформировались в чистую энергию. Когда все закончилось, от «Агиллы» не осталось ничего, что превышало бы размерами атом серебра.

Как Остин и рассчитывала, сила взрыва отбросила ее в космос. Она напряглась, чтобы выдержать удар, но все равно избежать повреждений не удалось. Приличный кусок правой спиральной «руки» сорвало и отшвырнуло в сторону колец. Впрочем, сейчас это ее не волновало. Оправившись, Остин огляделась — где же «Медиумрэйр»?

Видно его не было. Но зато появился другой. Специализированный. «Марсианский Рассвет». Повиснув у него на хвосте, Марк Твен бил и бил по врагу, но в данный момент эффективность стрельбы оставалась невысокой из-за выхлопа, оставляемого двигателями корабля Директората.

«Марсианский Рассвет» определенно шел к Миллу.

 

Глава семнадцатая

Система Плутона

07:05, среда, 9 апреля 3017

Флагман Федерального флота «Бумеранг»

Пока у них получалось. Совместными усилиями Тациту и «Бумерангу» удавалось сдерживать эсминцы и авианосец. Помогало, конечно, и то, что наземные батареи Плутона и Харона словно спятили и били без разбору по всем, кто приближался.

Шерман то входил в эту зону огня, то выскакивал из нее — как диктовала быстро меняющаяся ситуация. Тацит держался подальше от области поражения, но благодаря смелым маневрам «Бумеранга» и клаудшипа, и остальные корабли Федерации оставались пока целыми и невредимыми. Отвлекая на себя зенитный огонь с Плутона, он мог в любой момент появиться в нужной точке орбиты и прикрыть клаудшип.

Их окружили со всех сторон. К авианосцу, безраздельно хозяйничавшему в локальной системе два последних года, присоединились семь эсминцев Департамента, отколовшихся от направившейся к Нептуну группы. Местное командование (скорее всего, Канг Бланкет, генерал, несколько лет назад обошедший Шермана в гонке за чинами) выжидал и тянул время.

Думают, что загнали нас в угол, размышлял Шерман, и не хотят рисковать: при тотальной атаке я могу и ускользнуть. Руководствуясь таким пониманием ситуации, противник нападал группой в четыре-пять кораблей, тогда как остальные держались поодаль, на расстоянии в несколько сотен километров, и страховали.

Интересно, что там на Нептуне? Мерси-связь по-прежнему не работала, так что поговорить с Теори генерал не мог. Впрочем, особого беспокойства на этот счет он не испытал. Если кому и можно было доверить оборону системы, так это его заместителю.

Еще одна атакующая группа направилась к Тациту. Она включала в себя четыре… нет, пять кораблей. Больших неприятностей они доставить не могли, тем более что их маневры ограничивали наземные оборонительные системы.

Нет, Шермана тревожили большие корабли.

Те, что приближались по двум касательным — три с одной стороны и два с другой.

Проведенные наспех астрометрические расчеты показали, что группа из трех подойдет раньше. Ими пусть займется сам Тацит. На себя же Шерман возьмет два оставшихся, «Кальчио» и «Ревайр».

Волна «ишиасов» накатила на Тацит, и клаудшип отмахнулся от них, как от назойливых мух. Одни успели увернуться, другие сгорели. Уцелевшие тут же попали под заградительный залп с планеты. Тацит же перенес огонь на три корабля Департамента.

Пока старик отбивался, «Бумеранг» нырнул под него, прорвался через зенитный огонь снизу и, не получив серьезных повреждений, устремился наперерез двум приближающимся крейсерам Департамента. Во время маневра Шерман развернул ковш и — разумеется, с согласия старика — прихватил немного вещества, главным образом, льда и силикатных масс с включениями из тяжелых металлических метеоритов. Дав залп из аннигилирующих орудий, «Бумеранг» катапультировал собранный мусор в направлении целей и, осуществив резкий разворот по параболе, поспешил прикрыть клаудшип. Между тем брошенные камни на огромной скорости устремились к цели. Одному из атакующих удалось выполнить маневр уклонения и избежать столкновения, но второй принял удар на себя. Корпус крейсера получил пробоину.

Сама по себе повреждение не представляло большой опасности, но устранение последствий требовало времени, а значит, «Кальчио» выбывал из боя. Шерман сосредоточил внимание на втором корабле. Теоретически, «Бумеранг» и его противник имели равные шансы. Но со времени захвата «Бумеранг» претерпел серьезные модификации. В частности, его грист-матрица имела гораздо более сложную структуру — благодаря стараниям Герардо Функа и Лаборатории передовых исследований. Его контрольные и навигационные системы управлялись командой свободных конвертеров, что обеспечивало кораблю большую маневренность и быстроту. По крайней мере Шерман на это надеялся.

— Пора поиграть в кошки-мышки, шеф, — сказал генерал своему штурману. — Как думаешь, мы сможем провести их еще раз?

— Нет проблем, сэр. — Штурман повернулся к рулевому, женщине-конвертеру, существовавшей только в виртуальной части мостика. — Переходим в сменный режим.

— Есть, — ответила она и, повернувшись к Шерману, добавила: — Будет трясти, генерал. Так что не растеряйте кости.

 

Глава восемнадцатая

Система Плутона

15:33, среда, 9 апреля 3017

Харон

Плутон. Ну надо же — Плутон. Перелет в сотню миллиардов километров. И вместо того, чтобы сойтись с фремденами в решительном сражении, как ожидали все во взводе, Лео Шерман несся на встречу с Хароном в подбитом «ишиасе», пилот которого отчаянно пытался избежать бесконтрольного столкновения. Пока его старания результата не давали.

Взвод Лео помещался в задней части крошечного кормового отсека. По плану, им предстояло высадиться на один из федеральных кораблей — после того, как таковой будет принужден к подчинению или выведен из боя иным способом.

Этого не случилось. Зато по ним ударили вдруг их собственные наземные укрепления. Впрочем, они, похоже, били по всем подряд. Но какое это имеет значение, когда ты сам смотришь в жерло аннигилирующей пушки.

Энергетический заряд расколол изотропическое покрытие и превратил пелликулы корабля в то, что можно было бы назвать поджаренным гристом. Все контрольные системы, кроме позиционных ракет, вышли из строя, а гравитация окончательно сбила их с первоначальной траектории. Теперь корабль падал носом вперед на солнечную сторону Харона. Надежда оставалась только на то, что позиционные ракеты все же сработают в последний момент, замедлят падение и смягчат падение на поверхность луны.

Ракеты сработали, но ожидаемого эффекта не дали, и «ишиас» приложился крепко. Лео пытался приготовиться к столкновению, но знал — это бесполезно.

Так и вышло. Он смотрел на дверцу кокпита, когда дверца рванулась вдруг к нему. Носовая часть рассыпается, подумал Лео и еще удивился, что способен на столь здравое умозаключение. В следующий момент дверца накрыла его, и он прилип к ней, как серфер к доске, которую подхватила гигантская волна. Лео занимался серфингом — на земле. Правда, не на Тихом океане, а в Атлантическом. Знатоки говорили, что на Тихом есть настоящие волны-убийцы.

Держись!

Лео оказался в водовороте металлических обломков. В бешено закручивающейся воронке, описывающей параболу над поверхностью луны. Полнейшая тишина. Вакуум! Он испытал момент жуткой паники, пока не вспомнил, что адаптирован к открытому космосу.

Дверца ударилась о поверхность, но сила инерции несла ее дальше. Еще удар. И еще. Лео держался. Его перевернуло, и в следующий момент дверца накрыла всей своей массой и грохнула по голове.

Тьма.

Пробуждение… как в хмельной тишине.

Затем треск — словно раскололся лед.

Как я могу что-то слышать? Здесь же нет атмосферы.

Звук был в нем. В его внутреннем ухе. Что-то случилось с телом. В чахлом свете Лео поднял руку. Ощущение было такое, будто ее всю облепили муравьи.

Грист. Точнее, мил-грист. А, черт.

И все же что не давало ему сдаться, уступить, сломаться. В конце концов он прошел полный апгрейд. С ним работали лучшие инженеры и программисты Мета. То, что они вложили в него, было сильнее даже мил-гриста.

Лео сел. По лицу побежала кровь, и он едва не отрубился. Впрочем, подумал он, даже чудо-грист не решит всех проблем. Он приподнялся, стараясь не совершать резких движений. Вроде бы все в порядке. Перекатился на четвереньки. Подождал. И встал.

Так и есть, его занесло на Богом забытый Харон. Под ногами — грязный лед. Вплетенная в лед паутина более плотного материала придавала поверхности сходство с шахматной доской. Грист. Справа и слева ощетинившиеся стволами и антеннами строения. За спиной — смятый корпус «ишиаса».

Разбросанные тела.

Где же сержант? Лео сделал несколько неуверенных шагов. Гравитация слабая. Где-то еще он свалился бы на землю, здесь же ему удавалось держаться на ногах. Имена своих сослуживцев Лео так и не выучил. Все были новенькие, кроме сержанта, Дори Фолсом. И вот теперь все мертвы. Выжил только он один.

Но Дори среди них не было. Может, осталась в корабле? Лео повернулся и шагнул к обломкам.

— Стоять!

Что за черт? Здесь же не может быть никаких звуков — при отсутствии атмосферы.

— Я стою, — ответил Лео через мерси. Он попытался замереть, но его повело в сторону. Из-за обнесенного стеной бункера появились двое. Один нацелил в Лео ручную ракету.

— Деактивируй оружие! — Приказы отдавал, похоже, парень с ракетой. — Живо!

Лео набрал код деактивации, отменив боеготовность систем. Пули выпали из зажимов. Энергетические показатели упали. Оставалось лишь надеяться, что эти двое умеют считывать данные и понимают их значение.

— Готово.

— Вытяни руки. — К нему подошел второй, без ракет. Лео выполнил приказание. Солдат защелкнул наручники, и грист расползся по его пелликуле, снимая показатели ДНК и серийный номер.

Лео пригляделся к парочке. Тот, что надел наручники, оказался женщиной. Невысокого роста, смуглая, приземистая, но крепкая. Второй — чернокожий. На вид лет двадцать с небольшим, хотя со всей этой адаптацией можно и ошибиться. Форма черная с серебристо-синим. На плече нашивка.

Сержант. Третья легкая бригада Федеральной армии.

Слава Богу.

— Между прочим, я сдаюсь, — сказал Лео.

— Вот и хорошо. А то нам пришлось оставить тебя без башки. — Сержант кивнул. — Ну, это еще не поздно. Если вздумаешь…

— Не беспокойся. Я уже целый год пытаюсь сдаться.

— Считай, что мечта сбылась. Только вот с этого проклятого камешка еще надо слезть. — Он кивнул в сторону унылого горизонта. — Шагай, солдат.

 

Глава девятнадцатая

Система Плутона

09:12, четверг, 10 апреля 3017

Флагман Департамента Иммунитета «Штрайххольцера»

Генерал Канг Бланкет уже пришел к выводу, что ему противостоит сам Шерман. Старый Ворон залетел на Плутон и, похоже, находился сейчас на захваченном корабле, называвшемся недавно «Джихад».

Шерман издевался над ним, играл с ним — в этом не было сомнений. Но играть ему осталось недолго. Он допустил ошибку — вполне понятную в данных обстоятельствах, но все же ошибку. Задержался на орбите на целых три дня, пытаясь снять своих людей с Плутона и Харона. И сам себя загнал в угол.

Что-то там пошло не так. Случилось что-то серьезное и страшное. Но что? Бланкет не знал. Возможно, какая-то трансмутация грист-взаимодействия. В любом случае мерси-связь с обеими планетами отсутствовала. Пара межсетевых переходов еще функционировала, но информация, поступавшая через них, представляла собой мешанину непонятных образов и текстовых операторов. Бланкет бросил на расшифровку своих специалистов, но пробиться через блокировку так никому и не удалось.

Ладно, восстановлением контроля над местным гристом он займется после того, как разгромит Шермана. А этот момент уже близок. Правда, пока командующему фремденов удавалось маневрировать, довольно успешно используя клаудшип и захваченный крейсер в качестве щита и копья, но семь кораблей Бланкета уже взяли врага в кольцо.

Вырваться ему не удастся.

 

Глава двадцатая

Система Нептуна

19:44, четверг, 3 апреля 3017

Рота Б Ольского

Бой за корабли «ишиаса» обернулся для роты Б тяжелой и кровавой работой. Вскрытие корпуса требовало больше времени, чем предполагалось, и находившиеся внутри точно знали, в каком месте произойдет вторжение. В результате солдат встречал губительный огонь.

Но и это не могло остановить их. Экипаж каждого корабля составлял от восьми до десяти человек. Численное преимущество было на стороне фремденов. Пехоту Департамента, находившуюся в трюмах эсминцев, так и не успели развернуть. Еще большую проблему для экипажей «ишиасов» представляло то, что половина их них не прошла адаптацию к космосу. Брешь в корпусе означала для них верную смерть.

И все же дрались они отважно. Большинство погибли, в плен попали немногие. В какой-то момент защитники, как будто охваченные единым порывом решимости, переходили в контрнаступление и почти достигали успеха. На протяжении войны такое случалось неоднократно и получило в федеральных войсках название «Всплеск Глори».

Овладев кораблем, пехотинцы первым делом запускали в грист спецкоманду СК. В течение нескольких секунд эти солдаты преодолевали системы защиты и устанавливали полный контроль над захваченным «ишиасом». Полуразумные искусственные интеллекты, управляющие такими кораблями, не имели никаких шансов против полноразумных конвертеров-хакеров.

Группы чистильщиков с невероятной быстротой отсоединяли гарпуны, сети и фалы-липучки — большинство этих приспособлений имели встроенные коды автоматической дезинтеграции, позволявшие мгновенно разложить их на составляющие частицы.

С момента десантирования прошло четыре с половиной часа. И вот захваченные истребители все как один повернулись к планетному минному тральщику, стоявшему между ними и Нептуном. «Дебех-Ли-Зини» надлежало атаковать и уничтожить. «Дебех-Ли-Зини» оставался единственным барьером между победителями и их затерянными в космосе товарищами.

И взять «Дебех-Ли-Зини» могла только рота Б.

Только тогда они смогут отправиться за теми, кто не попал в сети и падал сейчас на Нептун. Время и гравитация играли против них.

 

Глава двадцать первая

Облака Оорта

Конец весны 3017

Федеральная академия

Из «Бораска»

Воспоминания Лебедева, командира крыла, левый фронт

Все учащиеся Академии, мужчины и женщины, имеют звание «спейсер», что-то среднее между мичманом и энсином. Новичков — а в моем классе таковыми были все — называют «плебеями». Все студенты составляют батальон.

Батальон в академии делится на шесть рот. Командиром роты назначается особо отличившийся спейсер. Кандидатуру на это должность мы определяем во время занятий по программе «Плебейское лето». В последующие годы, когда появляются разные классы, должность отдается старшему, который получает звание спейсера первого класса. За всю деятельность роты отвечает флотский офицер, имеющий звание от капитана и выше. Сам я, как основатель Академии, ношу чин адмирала. Когда мы только начинали, все офицеры были добровольцами, имевшими за спиной немалый опыт военной службы. Всего нас было семеро: клаудшип Толстой, его сыновья, Пушкин, Лермонтов и Гоголь (остальные мальчишки Толстого записались в первый класс), Найпол, Мейсрил и Ортега-и-Гассет. К некоторым понятие «ветеран» подходило с натяжкой, но тем не менее мы делали все, что могли.

Основное внимание мы, инструкторы, уделяли трем основным положениям стратегии и тактики: огневые средства, разведка и управление. Разумеется, поначалу молодняк оказался под сильным впечатлением их собственной огневой мощи. Эту веру требовалось привести в соответствие с реальностью. Первым нашим упражнением стала игра «лиса и собаки», для которой мы выбрали Путь Темной Материи в направлении Альфа Центавра. В качестве «лисы» я задействовал старика Толстого, хранителя тайного кладбища клаудшипов. Класс отправился за ним с инструкцией открывать огонь при обнаружении или помешать ему достичь цели, маяка, находящего в двух миллионах километров к юго-западу.

Не стоит, наверно, и говорить, что пострелять им так и не удалось. Толстой не только ускользнул от них, но и, замаскировавшись под метеорный дождь, стащил маяк из-под носа у охранявшей его семерки. На прощание старый плут подстрелил четверых. Домой неудачники вернулись с жутковатого вида волдырями на новенькой, блестящей «коже», которые, к счастью, быстро зажили.

Двое из курсантов выделялись на фоне остальных, но большой симпатии между ними я не заметил. Один — младший сын Толстого. Звали его Стоун, и, как следует из имени, парень был крепкий орешек, относился ко всем холодно и откровенно свысока. Каждое задание стремился выполнить с безжалостной эффективностью. Особенно ему удавались упражнения в сомкнутом строю, и, будучи старшим, он не стеснялся подгонять тех, кто не дотягивал до его высоких стандартом, кнутом электромагнитной радиации. Надежный друг для небольшой группы избранных, он, к сожалению, воспринимал остальных как париев.

Нельзя сказать, что таким Стоун вырос сам по себе. Детство его прошло на кладбище, где парня воспитывали в духе почитания и уважения к тем памятникам и мемориалам, которые мы, клаудшипы, устанавливаем для своих. Будучи младшим из тринадцати братьев, он обычно исполнял те обязанности, которые старшие сваливали на него, и одновременно делал все то, чего неукоснительно требовал от сыновей Толстой. Что и говорить, строгая семейка, эти Толстые. Знай я их не так хорошо, назвал бы бессердечным отродьем. Но так только казалось со стороны. На самом же деле они были сплоченной и любящей группой, хотя и не отличались разговорчивостью. Этими качествами они были обязаны как матери, клаудшипу Самандаколь, так и отцу, кладбищенскому смотрителю.

А вот вторая моя «звездочка» была полной противоположностью Стоуну. Звали ее Соджорнер Трут. Безалаберная, крутая, импровизатор, способная всегда найти выход в критической ситуации. С ее родителями, друзьями Толстого, клаудшипами Керуаком и Паркер, я сильно расходился в политических взглядах. Во время прений в Совете они неизменно выступали против любых военных операций, но я знал, что влияние внутренней системы здесь ни при чем. Убежденные пацифисты, они позволяли своей дочурке буквально все, так что бедняжке Соджорнер — или Содж, как она сама просила ее называть — удалось взбунтоваться только так, записавшись в Академию.

Естественная и беспечная, Содж стала лидером для всех середнячков, которые всячески добивались ее внимания, но при этом отнюдь не следовали ее стремлению преуспеть во всем. Все знали, как много она занимается во внеурочное время, но никто не держал против нее зла, поскольку девочка никогда не задавалась и не хвастала своими достижениями, а похвалы воспринимала с ухмылкой, достойной фигляра.

С самого начала между Стоуном и Содж развернулось настоящее соперничество, которое я, должен признаться, только поощрял ради достижения обоими наилучших результатов. И, разумеется, я не позволял никому догадаться о том, как высоко ценю обоих. Но школа есть школа, и без отметок в ней не обойтись. Приходилось ставить «отлично». Каждый из этой парочки знал рейтинги другого и делал все возможное, чтобы столкнуть соперника с пьедестала во время нашего «Плебейского лета».

Где-то близко к хвосту топтался, особенно поначалу, клаудшип Швейк. Неисправимый приколист и бездельник. Но что-то я в нем рассмотрел. Все его розыгрыши, шутки и отговорки отличались поразительной изобретательностью. Я знал, что если парень когда-нибудь возьмется за ум, приложит старание, то вполне может дорасти от матроса до адмирала. К неудовольствию каждого из участников, я объединил их троих — Стоуна, Содж и Швейка — в одну триаду, боевую группу, на основе которых и строились все наши занятия по тактике. В Федеральном флоте триада была твоей боевой частью, тем щитом, от которого зависит твое выживание в бою.

Назначив Стоуна и Содж присматривать за Швейкам, я рассчитывал немного придержать эту пробивную парочку и заодно дать другим возможность почувствовать, что и они могут тягаться с лучшими (хотя, конечно, на самом деле у них не было ни единого шанса). Официально триада именовалась Группой-5Н, но все называли ее просто Троицей С. Тем временем Швейк — уверен, только назло своим партнерам — резко пошел в гору. К концу Плебейского лета стало ясно, что мы нашли трех из шести командиров для шести рот нашего будущего батальона.

Отрывок из «Дневника спейсера первого класса Соджорнер Трут»

О чем только Лебедев думает? Ладно, признаю, вначале я немного ошиблась на его счет. Старик просто пытался показать, что это за штука, война, и как нелегко на ней придется. Поскольку симулировать войну невозможно, он гонял нас на тренировках. С этим все понятно.

Но, черт возьми, как же я ненавижу своих напарников! Меня всунули в триаду с весельчаком-шутом и свихнувшимся на идее контроля психопатом. Да, оба не лишены способностей и ума, но то как они этим пользуются… О, меня от них тошнит. Мерзкие типы.

Вот вам пример. На днях проводили маневры на Дороге Темной Материи. Инструктор — им был Гоголь — заставил нас атаковать какой-то богом забытый кусок темной материи, причем, каждый должен был по очереди занимать позицию наконечника. Цель — умыкнуть электромагнитный маркер, прежде чем маяк активирует «защитные средства», которые в данном случае были представлены древней рельсовой пушкой.

Разумеется, я сделала все как надо: вышла на касательную, использовав для прикрытия астероид. Двух своих болванов послала по более широкой параболе с тем расчетом, чтобы ее пик был почти на границе радиуса действия пушки.

Выполнили они мои инструкции? Как бы не так. Айсмен-Стоун заподозрил в моей тактике какой-то подвох и решил сам схватить маяк, если я облажаюсь. Вместо того, чтобы вызвать огонь на себя и уйти в сторону, он остановился и в самый последний момент рванул к маяку, ожидая, что я промахнусь, а он покажет себя героем.

Другой же придурок просто сунулся слишком близко и, конечно, получил хорошую оплеуху. Объяснил, что хотел оценить «поцелуй бабочки». Когда инструктор объяснил, чем бы все закончилось в реальной ситуации, и что бы с ним сделала аннигиляционная пушка Оже, он только посмеялся — мол, это же была совсем другая пушка!

Поэтому, идиот, ты еще и жив, сказала я ему.

А почему бы не подурачиться, сказал он.

Как же я их ненавижу.

Маяк я, конечно, захватила. Как, впрочем, и каждый из них, когда пришла их очередь. Должна признаться, я тоже сделала парочку подножек.

Ну и что? А кто бы не сделал на моем месте? Я же имею дело с двумя дебилами.

* * *

После трех месяцев ада я объявил окончание Плебейского лета и перешел к академическим занятиям. С помощью клаудшипа Микеланджело создал в мерси флотскую академию. Кабинеты получились бедные, зато кампус что надо, с анахроническими мотивами — дизайн я позаимствовал у известных флотских академий старушки Земли. Сами классы разместились на палубах океанских судов. Микеланджело, большой мастер мерси-дизайна, даже устраивал время от времени качку, в результате чего у одного парня случился настоящий приступ морской болезни.

Мы учили их всему, что знали сами, знакомили с возможностями клаудшипов и характеристиками основных сил Департамента. Занимались стратегией и тактикой. Советовались со всеми заслуживающими доверия умами Республики. Но проблема в том, что в истории человечества не было крупных космических сражений, о чем я постоянно напоминаю курсантам, и потому большая часть занятий отводится рассмотрению непредвиденных ситуаций.

Каждый день занятий заканчиваем часовым практическим упражнением в стрельбе по мишеням. Мы знаем, что не просто готовим ребят к дальнейшей учебе, а что бросаем их в бой, и никто из нас этого не забывает. Конечно, мы предпочли бы сами встретить беду. В конце концов все учатся одинаково, и никто толком не представляет, что нас ждет. Но есть дело, которое нужно делать, и мы его делаем.

Прошел год. Мы сделали из них воинов. Конечно, им недоставало опыта, никто из них не нюхал настоящего пороху, но ни я, ни мои инструкторы не сомневались, что ребята проявят себя с лучшей стороны. Набрав второй класс, мы попросили нескольких старших курсантов помочь в проведении Плебейского лета. Меня удивили их отзывы о новичках.

Негодный материал! Из таких офицеров не вылепишь. Все — сплошь идиоты, испорченные неженки, белоручки! И вообще, о чем мы только думали, когда принимали таких?

Я выразил свое полное понимание и разделил их озабоченность.

— Знаю, жалкий сброд. Но вы все же постарайтесь сделать из них хотя бы что-то. Лучшего у нас нет.

Раньше я считал себя суровым наставником, но мое первое Плебейское лето было тихой прогулкой меж астероидами по сравнению с тем адом, который устроили для новичков второкурсники.

Все мы с живым интересом следили за тем, что происходит в Солнечной системе. Силы Департамента захватили еще один спутник Юпитера; в боях погиб клаудшип Сэндберг. То была первая потеря среди клаудшипов. Мы решили присвоить кампусу академии его имя.

К середине второго Плебейского лета, 3015, стало ясно, что второй атаки на Нептун не избежать. Корабли и живая сила концентрировались в системе Сатурна.

В общем, когда генерал Шерман дал сигнал быть готовыми к боевым действиям, ни для инструкторов, ни для курсантов сюрпризом это не стало. Более того, после только что закончившегося Плебейского лета мы находились в отличной форме. Одни уже прошли целый курс, другие получили начальные навыки, роты были сформированы, командная система создана, астронавты познакомились друг с другом.

Могло бы быть и хуже.

Из «Дневника спейсера первого класса Стоуна»

Знаю, в прошлом я частенько жаловался на своих одноклассников да и сейчас считаю, что им предстоит долгая дорога к совершенству. Тем не менее должен сказать, что за прошлый год они добились впечатляющих успехов. Я даже проникся невольным уважением к этой популистке Трут. Мало того, случилось то, что я полагал совершенно невозможным — кривляка Швейк дорос до уровня вполне приличного офицера.

Из «Дневника спейсера первого класса Соджорнер Трут»

Это ужасно. Мне действительно нравятся Дилдо и Нимно. Я даже стала называть их по имени. Мы, трое — Стоун, Швейк и я, — добились за прошедший год ошеломляющего прогресса. Ребята поддерживали меня в трудные моменты, помогали и даже пару раз получили за меня от инструкторов.

Черт. Никуда не денешься.

Без них я бы не справилась.

Из «Дневника спейсера первого класса Швейка»

Ну. Что ж. Поизгалялся. Начудил. И все равно закончил первый год.

И вот смотрю на этих жалких новичков, этих тухлых плебеев и думаю…

Я. Был. Таким же.

О. Господи.

 

Глава двадцать вторая

Система Плутона

12:12, 10 апреля, 3017

Даже загнав Шермана в угол и предвкушая победу, Бланкет не мог успокоиться, потому что был по натуре человеком агрессивным и не любил тратить время на ожидание. Кроме того, его шеф отличался еще большим нетерпением. Амес хотел видеть успех. И очень скоро. Три недели противостояния — для него слишком долго. Шерман ставил его, Бланкета, в неловкое положение. Ну почему он не может просто разбить его? Почему бы не совершить еще один набег?

Как хорошо, что он уговорил Хейсея послать дополнительные корабли к Плутону.

Пожалуй, мне нужно пересмотреть мнение о Хейсее, подумал Бланкет. Он, может, и медлителен, но определенно не мямля.

Один из тех кораблей, «Кальчио», получил серьезные повреждения, попав под град камней, выпущенный в него «Бумерангом». Потери составили несколько тысяч человек. Но брешь запечатали, а корабль быстро вернули в строй, правда, только для тыловых действий. Полноценный ремонт потребует нескольких недель, после чего «Кальчио» можно будет использовать по прямому назначению.

Как бы там ни было, но численное преимущество не на стороне Шермана и его приятеля, клаудшипа. И пусть планетные системы бьют без разбору по своим и чужим, зато минные системы полностью под контролем Мета. Перемещение минных полей займет несколько дней, но задача эта выполнимая. Каждая мина имеет некоторую встроенную импульсную мобильность. Бланкет уже занялся переводом мин из концентрированных узлов, разбросанных по всей планетарной системе, к луне и планетному эллипсу, чтобы сплести вокруг них плотную сеть.

— Предлагаю еще один приступ, — сказал Бланкет, обращаясь к капитану «Штрайххольцера», Мадлен Декбат. — Без всякого разделения. Все вместе, всеми силами.

— Да, сэр, — ответила Декбат. — Один за всех и все за одного. — Она повернулась к рулевому и отдала соответствующий приказ.

У многих командующих Департамента отношения с непосредственными подчиненными не складывались, но у Бартлета с Декбат никаких проблем не возникало. Помогало то, что она, похоже, не имела никаких амбиций и желала только одного: до конца карьеры оставаться командиром авианосца. Ради того, чтобы сохранить нынешний пост, Декбат даже отказалась от звания контрадмирала. По слухам, она происходила из хорошей (то есть очень богатой) семьи на Меркурии, в которой ее считали своего рода паршивой овечкой.

Сам Бланкет был родом из Васа, и его семья прочно застряла в среднем классе. Амбиции, как горячие угли, гнали его вверх с самого детства.

— Все корабли на связи, сэр, — доложила Декбат. — Готовы выступить по вашей команде.

Бланкет выжал из себя командирскую улыбку и открыл рот, чтобы отдать приказ. На этот раз им от него не уйти. Никаких сомнений.

— Очень хорошо…

Что-то красное в зоне периферийного зрения. Он моргнул. Пятнышко не исчезло. Значит, не внутренний сигнал, а физический свет на мостике.

И тут же громкий звуковой сигнал.

— Доложите, капитан!

Декбат передала команду штурману.

— Мэм, у меня тут два… три… четыре… несколько аномалий на предельном диапазоне. Быстро приближаются. — Молодой лейтенант говорил дрожащим голосом. — Девятнадцать аномалий. Двадцать.

— Вектор.

— Есть, мэм. — Он пробежал взглядам по столбику данных. — Направление — внутрь системы. Все идут одним курсом. Все векторы сходятся… на нас. На Плутоне, мэм.

— Скорость?

— Сто десять тысяч километров в час. Будут здесь через… 12, 4 часа.

Бланкет быстро просчитал ситуацию. Явление определенно не природное. Идут из Облаков Оорта. Значит, без клаудшипов не обошлось. Но по данным информаторов, тамошний Конституционный Конгресс погряз в непрерывных распрях. Далеко не все клаудшипы симпатизировали фремденам. Более того, некоторые члены этого самого Конгресса сообщали, что он не способен принять ни одного важного решения.

— Может, кометы? — спросил Бланкет. — Клаудшипы вполне могли направить на нас какое-нибудь поле.

— Нет, генерал. — Декбат покачала головой. — Слишком большие.

— Тогда что?

— По конфигурации совпадение с клаудшипами.

— Клаудшипы! — Бланкет почувствовал, как вспыхнуло лицо. В ушах загремел собственный голос. — Невозможно.

— Есть подтверждение, сэр. — Голос у Декбат тоже дрогнул. — В нашем направлении движутся двадцать клаудшипов.

Как же провалилась разведка.

Двадцать.

Как могли пропустить их наблюдатели в Орте? Как могло пройти в Конгрессе решение об отправке такой экспедиции? В Конгрессе, где Амес почти что обладал правом вето за счет контролируемой им небольшой группы.

Что-то пошло не так.

— Генерал?

— Что?

Двадцать клаудшипов.

— Генерал, какие будут приказы?

Теоретически у него было три варианта. Остаться и драться насмерть. Отступить как можно быстрее. Оба эти варианта Бланкет мгновенно отверг. Первый ничего дает — просто они все погибнут. Второй… не в его духе. К тому оставалась вероятность, что это какая-то уловка.

Должно быть уловка.

Но чутье подсказывало — нет, не уловка.

Оставалось лишь одно решение. Отступить. Уйти из системы с боем. Из его, черт возьми, системы!

Не глупи. Надо выжить. Выжить, чтобы потом снова победить. Амес тебе доверяет. Твое назначение не политическое. Ты поднялся сам, из низов, только своими способностями. Амес это признает. Амес не отстранит тебя от командования.

Возможно.

Не важно. Принимая во внимание все, у Бланкета оставался лишь один выход. И он принял решение, как принимал сотни других.

— Отходим. Всем кораблям — укрыться за минами.

 

Глава двадцать третья

Система Плутона

04:53, 3 апреля 3017

Шерман облегченно выдохнул. Пока план срабатывал, хотя и с запинками. Орбиты Плутона и Харона в руках федералов. Другое дело сами планеты. Его виртуальный спецкорпус захватил там несколько плацдармов. Пленники сами вызвались в эту самоубийственную миссию по спасению федеральных десантников из лап предательского поверхностного гриста и, как ни странно, преуспели.

Многие из добровольцев, более половины, погибли и были стерты, как стирают компьютерные программы. Но Филатели и ее товарищи вызволили из ловушки гриста немало биологических солдат. Теперь спасенных можно было эвакуировать — Мет убрал свои силы.

Несомненно, Бланкет уже уловил, какая опасность надвигается из Облака Оорта. Он удерет, но удерет не далеко. Шерман знал этого выпускника Уэст-Пойнта и восхищался им. Чего Бланкет не знал, так это того, что Шерман отдал приказ пятнадцати клаудшипам сменить курс. На орбиту Плутона выйдут только пять, остальные отправятся к Нептуну.

Мерси-связь в этом направлении была по-прежнему блокирована, и Шерман не знал, что происходит в его родной системе. Полковник Теори впервые пробовал себя в роли командующего театром боевых действий. Шерман твердо верил в своего заместителя и всю стратегию строил именно на способности полковника защитить Нептун. Однако на его памяти были и такие случаи, когда подводили даже самые стойкие офицеры. Заранее гарантий дать никому нельзя — настоящая проверка для каждого только бой. И в большинстве случаев дело было даже не в храбрости, а в неспособности исполнять свои обязанности в полной мере, идти до конца.

Шерман мог бы держать пари, что Теори из другого теста.

В любом случае от него самого теперь ничего не зависело. И новый федеральный флот шел к Нептуну. Такое трудно было даже представить.

— Федеральный флот, — прошептал Шерман.

— Что вы говорите, сэр? — спросил штурман.

— Ничего. Как проходит эвакуация?

— Доставляем последнюю партию, сэр. Похоже, нашли Нейдерера.

— Черт возьми, парень оказался по уши в дерьме, но все-таки выжил.

— Выжил, сэр… да… — Штурман приложил руку к уху — похоже, его вызывали по спецканалу связи. — Да… понял… Передам.

Шерман вопросительно посмотрел на него.

— Что там такое? Мне знать обязательно?

— Не думаю, сэр. Мы взяли несколько пленных. Один из них сделал весьма странное заявление. Видно, у парня талант, потому что солдаты, которые взяли его в плен, ему поверили.

— Кто его взял?

Штурман моргнул, консультируясь с данными периферийного видения.

— О! Тот самый Нейдерер, сэр. Он сейчас в звании сержанта.

— И Нейдерер поверил информации, которую дал ему военнопленный?

— Он считает, что эти утверждения стоит проверить, сэр.

— Что за утверждения?

— Э… даже не знаю, как сказать, сэр…

— Говорите, как есть! — резко бросил Шерман.

— Есть, сэр. В общем, так. Пленный утверждает, что он ваш сын.

— Мой сын мертв.

— Нет, сэр. Другой ваш сын. Пленный говорит, что он — Лео Шерман.

 

Глава двадцать четвертая

Система Нептуна

11:02, 7 апреля 3017

Клаудшип Остин

— Остин, ты поймала этого ублюдка? — Голос Твена, связавшего с ней по специальному каналу мерси, звучал напряженно.

— Он слишком быстр. Я выхожу из системы. Придется сменить курс и подстроиться по скорости.

— Ладно. Похоже, он собирается атаковать, черт бы его побрал.

— Как думаешь, какое у него вооружение?

— Не знаю. Ничего хорошего. Если я поведу его дальше, то попаду в колодец, и меня затянет в атмосферу.

— Не надо! — воскликнула Остин, знавшая, что у старика вполне хватит решимости пожертвовать собой.

— Не волнуйся, — успокоил ее Твен. — Я бы врезался в Милл и погубил ни за что пятнадцать тысяч душ.

Остин вспомнила, что на борту Твена размещен воинский контингент. Нечасто случается, что клаудшипы перевозят так много биологических людей.

Впрочем, война меняет привычное, подумала она. От этой мысли ей стало немного не по себе. Постоянно чувствовать, что по тебе как будто ползают паразиты…

— Вот он! — крикнул Твен. — Заходит на цель!

И, словно услышав его, «Марсианский рассвет» резко изменил траекторию движения, повернув от Голубого Глаза Нептуна к Миллу. Остин прикинула расстояние: корабль Департамента находился примерно в тысяче километров от механизма Мила.

Глубинные заряды, управляемые, конечно, свободными конвертерами. Но, согласно законам Мета, СК, которые могут копировать себя только раз в каждые два года. Для некоторых из этих бомбардировка означает полное стирание, полное уничтожение всего того, чем они стали со времени последнего дублирования.

По сути, Мет жертвовал производительностью и инновациями ради уничтожения людей. Плохая экономика. На взгляд Остин, в мире не было ничего хуже плохой экономики.

Подойдя к Миллу так близко, «Марсианский рассвет» находился ниже минных заграждений. Но оставались еще несколько расчетливо установленных станций, связанных между собой ультратонким кабелем. Когда-то они служили погодными станциями, но затем были модифицированы с учетом военных потребностей. Теперь они открыли заградительный огонь по глубинным зарядам, и немалое число последних взорвалось, так и не приблизившись к Мету.

Но большинство все же прорвалось. Некоторые прошли мимо. Лопасти Милла, имевшие десять километров в поперечине, оставались очень маленькой целью.

Другие бомбы нашли цель. И вспыхнули ядерным пламенем.

Один, два, три, считала Остин. Четыре, пять… шесть…

Волна радиации раскатилась от эпицентра взрывов, и Остин отошла на безопасное расстояние, чтобы не попасть под ее удар.

«Марсианский рассвет» ушел по арке вверх. Твен точно рассчитал, где именно он попытается вырваться, и уже поджидал врага, а когда тот появился, стер его с неба, как охотник вылетевшую прямо перед ним утку. Дождь обломков обрушился в атмосферу Нептуна.

Но дело свое «Марсианский рассвет» сделал. Повернув сенсоры в направлении Милла, Остин увидела, что одна из лопастей изрыта выбоинами, а кончик ее обломан, и теперь она напоминает лист, по которому прошлась армия гусениц. Скорость вращения упала больше чем наполовину.

Что еще хуже, оставшийся, вероятно, грист продолжал поедать поверхность Мила.

— Кому-то из нас нужно как можно скорее рассеять контрагенты, — сказала Остин Твену. — На мой взгляд, эта зараза распространяется.

— Займись этим сама, ладно? У меня просто кровь кипит. Не успокоюсь, пока не порву их всех.

Остин рассмеялась. В ее трюмах имелся огромный запас контрагентов, поставленных именно для этой цели необычайно продуктивно работающей Лабораторией передовых исследований на Тритоне. Сейчас она распылит их в виде аэрозоли, а потом уже можно будет судить и о качестве продукта.

Но приготовляя смесь, Остин вспомнила вдруг о другой проблеме и даже укорила себя за забывчивость. Впрочем, ей так давно не приходилось иметь дело с обычными людьми.

— Мои солдаты, — окликнула она Твена.

— Э… а что такое? — отозвался старик, уже собравшийся в погоню за «Медиумрэйром».

— Будь осторожнее, когда начнешь палить. Они такие хрупкие создания.

— Спасибо, что напомнила.

Остин так и не поняла, шутит он или в пылу драки тоже совсем забыл про людей.

 

Глава двадцать пятая

Система Нептуна

14:00, четверг, 3 апреля 3017

Центральное федеральное командование

Теори почувствовал облегчение привычным для СК образом — как уменьшение логических парадоксов, что-то вроде распускания математических узлов.

— Майор Мортимер, доложите ситуацию.

— Твен вывел из строя «Медиумрэйр». Они сдаются.

— Хорошо.

— Не думаю, что Твену это нравится, — заметил Монитор. — По-моему, он предпочел бы уничтожить их.

— Но он же принял капитуляцию?

— Конечно, сэр, — спокойно ответил Монитор. — Рота А развернута и готовится высадиться на корабль.

— Вот и ладно. Что у нас с ротой Б?

— Подобрать всех не успели — их задержал минный тральщик. На данный момент спасено 394 человека. Некоторых взяли уже в атмосфере. 2932 считаются пропавшими без вести. Скорее всего, погибли при падении на планету.

Теори нахмурился. Черт. Еще бы немного времени, и спасти удалось бы больше.

— Минный тральщик «Дебех-Ли-Зини» также сдался и уже взят под контроль.

— Хорошо.

— Принимаю уточненные данные по потерям. Секунду… — Бесстрастное лицо Монитора стало, если такое вообще возможно, еще более бесстрастным. — Поправка, сэр. 7018. Коэффициент потер — 19.

— Спасибо, майор. — Теори воздержался от комментариев — их неуместность понимал даже майор Монитор.

Итак, оперативные силы Департамента, направленные в систему для уничтожения Милла, разбиты. Милл получил серьезные повреждения, но из строя не выведен даже временно. Пока.

Оставалось еще девять небольших кораблей со 180000 солдат, продолжавших движение к Нереиде и Тритону. Ожесточенные бои уже развернулись в небе над Тритоном. Серьезных прорывов обороны еще не случилось, хотя град шрапнели и обрушился на Нью-Миранду.

Стратеги Мета, конечно, ублюдки, но ублюдки хитрые. Теори предусматривал возможность бомбардировки большими камнями, но никак не шрапнелью. Лазеры и маленькие ракеты, без особых проблем справлявшиеся с метеоритами и обеспечивавшие надежный щит, не справились с мелкими целями.

И все же сражение внутри системы вошло сейчас в стадию зачистки, и он мог сосредоточиться на основном противнике.

Сейчас его войска имели преимущество. Их как будто подхватила и несла победная волна. Сам Теори этого не понимал, но существование и значимость такого фактора признавал. Когда войска на подъеме, остановить их трудно. Если только им не встретится многократно превосходящая сила.

Именно этого Теори и боялся.

Страх. С ним полковник был знаком.

Но что еще остается делать? Только встречать врага лицом к лицу и делать свое дело.

 

Глава двадцать шестая

Система Нептуна

15:21, четверг, 3 апреля 3017

Флагман Департамента «Жертвоприношение ацтеков»

Генерал Хейсей пребывал в полнейшем недоумении. Все четыре корабля во внутренней планетной системе… пропали. Все четыре. Нехорошо. Совсем нехорошо. Плохо.

Амес снимет в него шкуру.

Надо подумать.

Подумать о том, как Амес сдирает с него пелликулу и выколупывает розовую, как у моллюска, плоть. Рассеянные по внешней системе корабли… как набухающие рубцы на исполосованной спине. Красные, кровоточащие рубцы, которые останутся шрамами. И никакой грист их уже не скроет. Амес не даст им зажить.

Хейсей тихонько всхлипнул.

— Вы что-то сказали, генерал? — Заботливый голос майора Зейна, как соль на незаживающую рану.

— Нет! — сердито бросил Хейсей.

— Приказания будут, сэр?

Генерал кивнул.

— Да. Минутку. Заткнись и дай подумать.

— Есть, сэр.

Чертов Зейн! Вот уж кого не выведешь из равновесия. Неужели ничего не понимает?

Я должен поговорить с Директором, подумал Хейсей. Другого варианта сейчас нет. Справиться со страхом, погасить панику и позвонить. Объяснить всю сложность ситуации и дать понять, что моей вины в случившемся нет.

Амес не поймет. Не захочет понимать. Или поймет? Черта с два! Но выбора нет. Нет выбора. Ситуацию надо брать под контроль. Это самое важное.

— Полный стоп, Зейн.

— Извините, сэр?

— Всему флоту — полный стоп.

— Но мы уже вошли в систему, генерал.

— Конечно, конечно. Уже вошли. Уже вошли. — Как хлыстом обожгло. Невидимым. Но ощутимым. Очень-очень ощутимым. — Отвести «Менций» и «Лонгрич».

— Сэр, эти корабли атакуют фремденов!

— Вы слышали приказ, майор?

Зейн ответил после секундной заминки.

— Есть, сэр.

Только все кончится, я тебя заменю, чертов проныра, подумал Хейсей. Но не сейчас. Сейчас ты мне нужен, мерзавец.

— Переходим в режим осады.

— Но вторжение планировалось годами…

— Как и осада в случае неудачного вторжения.

— Но это же план на случай чрезвычайной ситуации. Мы даже не проиграли его полностью, не говоря уже о…

Хейсей выпрямился в полный рост — получилось внушительно.

— Я не намерен спорить с вами, майор.

— Конечно, сэр. Но, может быть, вам следует связаться с Директором Амесом? — негромким голосом заговорщика предложил Зейн.

Вместо снисходительной улыбки получилась гримаса.

— Именно поэтому я и отхожу. Чтобы проконсультироваться.

— А… да, сэр. Понятно, сэр. Хитро.

Хейсей вздохнул. Этот подлиза ради карьеры готов чмокать в задницу Чумовую Гристрот-Мэри.

— Отведите всех на оборонительную позицию.

— Есть, сэр.

Хейсей!

Он обернулся. Голос шел не сзади. И не сверху. Голос был у него в голове.

Хейсей!

В том, кому принадлежит голос, сомнений не было.

— Директор Амес. Я как раз собирался связаться с вами.

Перейдите в виртуальность.

Зейн исподтишка взглянул на генерала.

Слышит ли адъютант голос Директора? Впрочем, какая разница. Он уже знает, что будет дальше. Или скоро узнает.

Не смея задерживаться, Хейсей все же успел стереть улыбочку с гнусной физиономии майора. Потом открыл дверь и шагнул в виртуальную часть мостика.

Амес сидел в кресле, которое парило в добрых четырех футах от пола, так что глаза вошедшего генерала оказались примерно на уровне коленей Директора. Вытянув шею, он попытался посмотреть Амесу в лицо, но затем сосредоточился на животе.

— Что вы делаете? — спросил Директор.

— Внутренняя атака удалась. Мы повредили Милл на Нептуне. Но несколько наших кораблей захвачены или уничтожены.

— Знаю.

— Я подумал, что в сложившихся обстоятельствах лучше перегруппироваться. Чтобы закрепить успех и…

— Вы подумали?

Ну что на это ответишь? Такими вопросами сбивают с толку и пугают кадетов. Генерал слышал подобное не раз и прекрасно все понимал.

— Да, Директор.

— Мы должны положить этому конец.

— Положить конец? Чему, Директор?

— Вы не должны думать, генерал.

Хейсей рискнул поднял глаза. Амес улыбался ему сверху, и от этой улыбки становилось не по себе. Генерал вдруг почувствовал неприятную дрожь в спине.

Значит, еще один нагоняй. Он был не готов к такому повороту. Никогда не успевал приготовиться. Но раньше обходилось, так что обойдется как-нибудь и сейчас.

— Дело в том, что мне нравилось наблюдать за вами со стороны. Не вмешиваться. Не поверите, но вы напоминаете многих друзей моей юности.

— Вашей… юности?

— Ну что вы так смотрите? Да, я тоже был когда-то молод. В ту пору друзья частенько… огорчали меня. Злили. Бесили.

— Очень жаль, Директор.

— Пустяки. Я всегда сам решал вопросы. Так же, как собираюсь решить вопрос и сейчас.

Правая рука произвольно потянулась к верхней пуговице кителя. Хейсей знал, чего от него ждут. Он повернулся спиной к Директору, оголился до пояса и стиснул зубы.

Амес рассмеялся — долгим, глубоким смехом. Хейсей не обернулся. Однажды он уже получил плетью по лицу. От кнута не уйдешь. Генерал выучил этот урок на собственной шкуре.

Смех перешел в хохоток.

— Мой дорогой генерал, я не собираюсь вас бить. Я вас съем.

— Ч-что?

— Помните моего помощника?

Хейсей не сразу сообразил, что от него требуется, поэтому сосредоточился на ожидании боли.

— Повернитесь и отвечайте!

Едва сдерживая дрожь, генерал обратился к Директору.

— Да. Шпион. Или кто там…

— Очень способный лейтенант, вот он кто. И преданный. Я обязан ему, как никому другому. Даже вам. — Амес задумчиво погладил подбородок. — Си контролировал разработку одной программы. Ею занималась специальная группа. Им многое удалось. Очень многое. Они учли прежний опыт интеграции БМП, ошибки, допущенные в создании временных башен и даже эксперимент того поэта… Таддеуса Кайе.

— Директор Амес, извините, но я не совсем…

— Не совсем понимаете, какое отношение это имеет к вам?

— Так точно, сэр.

Амес помолчал. Потом опустил кресло так, чтобы смотреть прямо в глаза генералу.

— Имеет, Хейсей. Самое прямое отношение. Ко всему, что у вас есть. К тому, что вы такое.

— Но я манифолд, Директор. Я существую в гристе. — Генерал свел каблуки и гордо выпятил подбородок. — Моя семья — БМП в третьем поколении.

— Боюсь, ваши славные предки произвели на свет осла, — сухо отрезал Амес. — Похоже, пороху не хватило.

Хейсей напрягся. Пороху не хватило? Да у него пороху на десятерых хватит!

— Не беспокойтесь, я позабочусь об этой проблеме. — Амес подался вперед и, протянув правую руку, провел указательным пальцем по щеке генерала. Странное прикосновение, не мягкое и не жесткое. Ощущение было такое, словно его попробовали на вкус. — Манифолд манифолдов. Манифолд в квадрате, — негромко промолвил Директор. Как будто с собой разговаривает, подумал Хейсей. Но я же здесь! — Одновременно везде. Одновременно всегда. — Амес улыбнулся. Улыбнулся себе! — Временные башни отстали. Поэт облажался. Но я делаю все как надо.

— Директор, — не выдержал генерал. — Я знаю, что мог бы исправить ситуацию. Если вы дадите мне еще один шанс… Я его не заслужил, но… прошу вас. Умоляю.

— Умоляете? — Амес посмотрел на генерала так, словно забыл о его присутствии. — Мне нечего вам дать.

— Шанс, сэр. Возможность все поправить. Разбить фремденов. Захватить для вас систему Меркурия.

— А, это… Нет.

— Но, Директор… Уверен, я бы мог… я… — Хейсей умолк под холодным взглядом Амеса.

— Нет.

— Есть, сэр. Окончательное решение, конечно, принимать вам.

— И бесповоротное. — Амес откинулся на спинку кресла.

Хейсей совершенно не понял, о чем говорит Директор, но инстинктивно чувствовал — грядущее ему определенно не понравится.

Амес снова подался вперед и дотронулся до его щеки.

Острая, пронзительная, непереносимая боль. Боль не только в его физическом теле. Каждая клеточка гриста, в которой он обитал, отозвалась непредусмотренной вибрацией. Пульсацией другого существа.

Его душа больше не принадлежала ему.

— Теперь ты чувствуешь мой мир. — Голос Директора звучал у него в голове.

— Больно, — выдохнул Хейсей. — Мне плохо.

Так вот она, смерть. Он хотел умереть. Боль не кончалась.

И тогда генерал понял.

Амес не даст ему умереть. И не позволит жить. Он заключен, загнан навеки в миг нестерпимой боли.

— Я — фитиль, — гремел в его мозгу голос Директора. — Ты — воск. Понял?

Нет, не навеки. До тех пор, пока Амес его не использует его полностью. Очень, очень долго.

— Твоя цель — растаять, сгореть, чтобы я сиял.

Его боль добавит силы Амесу. Его интеллект станет достоянием Амеса. Хейсей останется в мире живых. И только его душа — то, что составляло его сущность, — будет потеряна.

— Прощайте, Хейсей, — сказал Директор Амес.

Через секунду генерал твердым шагом вернулся из виртуальности в реальность. Оглядевшись, он коротко бросил:

— Майор Зейн, возобновить наступление.

 

Глава двадцать седьмая

Система Нептуна

17:09, четверг, 3 апреля 3017

Центральное федеральное командование

— Они отошли, но ненадолго. Сейчас снова атакуют, — доложил полковнику Теори майор Монитор.

Теори задумался. Что означает странный маневр противника? Ответа не было. Откуда-то появилось неприятное ощущение, что он упустил нечто важное. Не в первый уже раз полковник пожалел, что рядом нет Шермана, а бремя ответственности лежит на его плечах.

— «Менций» и «Лонгрич» в 58 килокликах. Идут по тангенциальному вектору к орбитальной плоскости Тритона. На перехват движутся клаудшипы Гомер и Маккарти.

— А что Нереида?

— Клаудшип Карлайл на внутренней орбите. Лучшего прикрытия не найти — он ведь размером почти с луну.

— Думаю, его они приберегут напоследок. Пусть остается на позиции.

— Ему это не понравится.

— Карлайл любитель шахмат. Будет жаловаться, скажите, пусть считает себя проходной пешкой.

— Прошу извинить, сэр, но это чушь.

— Я и сам понимаю, майор.

— Все вы понимаете. А понимаете ли, что ваш стальной взгляд и рельефный профиль приводят меня в замешательство.

— Хватит, майор.

В воздухе появился красный маячок. Мигнул дважды и исчез.

— «Мерций» отбомбился, — сообщил Монитор.

Теори взглянул на данные с дронов-наблюдателей. Приближающееся облако шрапнели было плотнее предыдущего, но шло с небольшим отклонением от цели. Полностью накрыть Нью-Миранду оно не могло. Очевидно, кто-то допустил ошибку в целеуказании.

Если только…

— Это облако… оно ведь трехмерное, верно? Какая у него проекция?

Ответ последовал незамедлительно.

— Икосаэдр.

— За ним десант. Наземные силы привести в состояние полной готовности. Сообщите капитану Резиденсу, что на нем полное оперативное командование восточными бункерами.

— Есть, сэр.

Значит, будет наземный бой. Теори надеялся, что врага остановят на окраинах города. Если начнутся уличные столкновения, среди мирного населения будут огромные жертвы.

— Сэр, клаудшип Сервантес докладывает. Основная часть боевой группы «Жертвоприношения ацтеков» внутри орбиты Нереиды. Построение стандартное, триадами.

— Передайте Сервантесу, пусть немедленно присоединяется к Маккарти и Гомеру.

Монитор кивнул.

Они сделали все, как надо, но так и не смогли отпугнуть противника. Никто не убежал. Никто не отступил.

Значит, придется драться.

Он сделал все, что мог, чтобы избежать прямого столкновения, но вот дошло и до этого. Что ж, к этому он и готовился. Может быть, в конце концов, Шерман не ошибся, выбрав его. Может быть, ошибся.

Вскоре все станет ясно.

 

Глава двадцать восьмая

Система Нептуна

Середина апреля, 3017

Тритон

Единственный положительный момент проживания в катакомбах зала собраний Пути Зеленого Древа, думал отец Андре Сюд, это возможность проводить какое-то время в цветущем саду, занимаясь балансировкой. И во время его отпуска, и на протяжении всех кризисов последних лет, когда внимание прихожан отвлекали, возможно, другие дела, они не переставали ухаживать за садом, сохраняя его, поддерживая в готовности к возвращению своего наставника.

Они верят в меня больше, чем я сам, думал Андре. И он не подвел их.

Но сейчас сад пребывал в плачевном состоянии. Все разбито, вытоптано, центральная лужайка больше походила на грязную лужу. И ничего не поделаешь. Сад располагался глубоко под землей; теплом и светом его обеспечивал термоядерный реактор. Над комплексом, на поверхности, находился зал собраний Зеленого Древа, который ввиду своего низкого профиля не рассматривался противником как приоритетная цель. Конечно, шрапнели все равно куда падать, но умное оружие находило более достойные мишени. Вот почему сад превратился в бомбоубежище для жителей ближайших кварталов.

Андре не считал, но на небольшом пространстве собралось около тысячи человек. Что касается свободных конвертеров, то их в гристе под плодородным слоем почвы было еще больше. В случае прямого попадания потери были бы огромными.

Осада Тритона продолжалась уже третью неделю. Люди приходили к Андре за советом, за утешением, с вопросами о смысле жизни. А за чем еще обращаются к шаману-священнику, когда мир перевернулся вверх дном?

И он понял, что все его сомнения — внутренние сомнения относительно существования Бога и возможности общего представления о добре и зле — не имеют никакого значения. Это было самое странное. Сомнения остались. Он по-прежнему ощущал себя колеблющимся камышом, но, разговаривая с испуганным подростком или отчаявшейся женщиной, находил в себе силы дать им то, в чем они нуждались. И даже признание собственных сомнений и страхов не стало препятствием в его работе.

Он просто делал то, что считал необходимым.

Люди искали утешения и ободрения. И более всего они хотели рассказать кому о своих чувствах, не опасаясь насмешек и унижений, не боясь показаться слабыми. Они пользовались им, как пользуются дорогой — чтобы попасть из одного места в другое. И когда он выслушивал их и отвечал на их вопросы — пусть даже неадекватно с интеллектуальной точки зрения, — они уходили другими, успокоенными и укрепившимися. В конце концов вера — вопрос вовсе не интеллектуальной сферы.

Сам же Андре, к своему великому облегчению, нашел утешение в общении с Молли Индекс. На протяжении многих лет они оставались друзьями, а в начале были даже любовниками. И вот теперь встретились наконец снова.

Наконец.

Здесь, под грохот падающих с неба гвоздей, в уголке виртуальности, блокированном глушителями Департамента, они нашли ту самую любовь, что ускользала от них десятилетиями. Андре даже «переехал» к Молли, хотя понятие «жить вместе» вряд ли применимо к тем, кто спит на разных койках в подземном убежище.

Мысль о том, что когда все закончится — если когда-нибудь закончится, — ему придется вернуться к прежней, одинокой жизни, казалась невыносимой. Единственная проблема — он не был уверен, что Молли чувствует то же самое. Времени после семинарии прошло много, и она сильно изменилась — не то, чтобы стала другим человеком, но определенно человеком другого типа, Больштм Массивом Персоналий. Хотя в начале войны ее и переключили в режим одной индивидуальности, в душе она осталась набором многочисленных копий, каждая из которых жила по-своему. Все эти «другие» ушли на время, а может быть — навсегда.

На Тритоне у нее была возможность развернуться в полной системе, но она этим шансом не воспользовалась. Молли была БМП Мета, художником, чье сознание некогда распределяясь вокруг солнца. Хотя она и не говорила об этом прямо, Андре знал — пока его подруга не вернется к прежнему существованию, полумеры ее не устроят. Она останется простым смертным.

Такая решимость лишь разжигала его любовь.

Андре и сам чувствовал себя другим человеком. Подобно Молли, он изменился как физически, так и ментально. Когда-то давно он умер на Луне, а потом реализовался в ином, своем нынешнем теле. Он обитал в копии своего разрушенного тела. Клон. С тех пор прошло двадцать лет. В клонированном теле Андре жил дольше, чем в оригинальном.

Молли взяла на себя функции администратора убежища. БМП на Тритоне было немного, и местные часто обращались к ним за помощью и руководством как в политических, так и социальных вопросах.

Какая чепуха, думал Анре. Две, три головы — даже пятьдесят голов — ничем не лучше одной, если все они заняты одними и теми же мыслями. Но кастовая система сложилась, и Молли — имевшая два последних года всего лишь статус резидента — была включена в состав триумвирата, надзиравшего за работой убежища. Работы хватало, поскольку на площади, вмещавшей не более трехсот человек, разместилось более тысячи.

По прошествии недели Андре и Молли решили составить для себя расписание встреч. Только так удавалось выкроить друг для друга хоть какое-то время. Странно — находиться всегда практически рядом, но часами не иметь возможности видеться.

Встречались обычно на небольшом участке, где Андре создавал свои скульптуры. Остальные почтительно подвигались, образуя круг уединения радиусом в добрых двадцать футов. Андре старался заставить себя забыть о постоянном прессе окружающих, что получалось, когда он занимался складыванием камней. Помогало и то, что Молли нравилось наблюдать за ним в такие моменты. Его каменные композиции она считала формой искусства. Для Андре такая работа имела некую завершенность. Ты находишь подходящую трещину в пустоте и заполняешь ее чем-то. Почему? Потому что есть трещина. Потому что рядом валяются камни. Потому что ты сам здесь же.

А вот найти подходящее место, чтобы заняться любовью, было труднее, но пару раз им удавалось и это. Андре хорошо знал сад, знал, сколько точно инструментов может поместиться в отведенном для их хранения помещении, знал, сколько места займут два тела в вертикальном положении. Приходилось балансировать, исхитряться. Получалось не идеально, недостаточно артистично, но все равно приятно.

После второго такого свидания они вышли посидеть на камне. Камень был большой, но в незначительной гравитации Тритона Андре передвигал его как садовую скамейку средней величины. А еще он знал особенности каждого камня в саду. Этот он притащил из монастыря. Раньше камнем пользовался отец Капабилити, монах, который и научил Андре этому искусству (а заодно спас от очередного приступа отчаяния). Андре знал, что обязан ему жизнью. Если он и стал балансером камней, священником и садовником, то только благодаря отцу Капабилити.

Земля содрогнулась. С потолка посыпались песчинки. Бомбардировка продолжалась.

— Сегодня ощущается сильнее. Или бои идут ближе, или они сбрасывают что-то потяжелее гвоздей, — сказала Молли, потягивая воду из чашечки. Воду Андре нацедил из крана на стене, а чашечка служила когда-то для хранения семян. Дырочку в донышке он заткнул кусочком пробки. Далеко не бокал, из которого он попивал вино в артистической мастерской Молли в Диафании. Но до той мастерской сто миллионов километров и полдесятка лет.

— Можно проверить мерси, — отозвался Андре.

Молли покачала головой.

— Скоро и так узнаем. Не хочется слушать новости. — Она отпила еще немного и передала чашку Андре. Он тоже сделал глоток. Пожалуй, эта вода куда вкуснее самого лучшего бургундского.

— Какие у тебя планы на шоу?

— Все рвутся принять участие, — ответила Молли. — Будет… по меньшей мере интересно. Есть даже пьеса.

— Слышал. Один из моих прихожан играет роль Алсибиадаса Моргана.

— Я думало, что если нас на что и хватит, то в лучшем случае на какой-нибудь фарс Меллера. Но Кван захотел поставить что-нибудь посложнее, поэтому остановились на «Кончайте трепаться, мистер Рабби».

— Хороший выбор, — одобрил Андре. — А какие проблемы в реальности?

— Нам выделили еще немного места в гристе, но при загрузке копий, базовые службы могут дать сбой. Нам и так едва удается кормить всех. Энергозатраты большие, а Милл работает сейчас только в половину мощности, так что проблемы есть, и очень серьезные.

— Уверен, вы справитесь. Что-нибудь придумаете. — Он вернул чашку Молли.

— У меня такой уверенности нет. И если у нас ничего не получится, тебе придется решать, кто останется в спасательной лодке, а кому придется уйти.

— Мне?

— Люди верят в тебя и считают, что ты поступишь по справедливости.

Андре вздохнул.

— Наверно, ты права. Будем молиться, чтобы до этого не дошло. — Стены снова задрожали, с потолка снова посыпалось. — Он посмотрел вверх. — Надо бы послать кого-то наверх, но… Что у нас с другими убежищами?

— Я уже со всеми связалась. Официально все заполнены.

— Да…

— Ну, пока же держимся.

— И у меня есть ты.

— Ага. — Молли допила воду и поставила чашку на камень, на котором сидела. — Странно. Сейчас я даже не могу представить, что смогу снова жить без тебя.

— Я чувствую то же самое, — выпалил Андре.

— Уж не закрался ли в твою душу ползучий агностицизм в отношении любви?

— Это всегда было твоей проблемой, а не моей.

— Наверно, ты прав. То время, когда я была ироничным куратором и вела богемный образ жизни, осталось где-то далеко-далеко в прошлом.

— Послушай наивного идеалиста. Теперь, когда я нашел тебя снова, я вцеплюсь в тебя, как рачок в днище корабля, плывущего к Новому Свету.

Молли усмехнулась.

— В данный момент я никуда не плыву. Ты, полагаю, тоже.

— О нет, нет, мы оба куда-то плывем. Ты просто привыкла думать трехмерно, а ситуация требует четырехмерного и даже пятимерного мышления.

Еще один толчок едва не сбросил их с камня. Завыла сирена. Сигнализация работала, конечно, и в мерси, но в дополнение к ней в убежище использовали и старомодные сирены — чтобы все наверняка услышали сигнал. Они передавали разные предупреждения, но Андре уже оставил попытки запомнить, какое что означает.

А вот Молли знала. Что и неудивительно, в конце концов она участвовала в разработке системы.

— Нарушение структурной целостности. Я сегодня дежурная, так что придется пойти и посмотреть.

Андре убрал руку с ее талии.

— Если выживем, как насчет того, чтобы встретиться завтра? Скажем, в 17:00?

— Я не против, отец Сюд. — Молли улыбнулась. — На прежнем месте? Среди приборов и инструментов?

— Ничего не имею против.

— Хорошо. — Она чмокнула его в щеку и поднялась. Андре знал, ей придется подняться почти до поверхности, чтобы выяснить, что случилось.

— Будь осторожна. Там много всего такого, что было бы не прочь убить тебя.

— Знаю. До вечера.

— Если я усну, просто возьми меня за руку и подержи. От этого я никогда не просыпаюсь.

— Обязательно, — пообещала Молли. — Люблю. — Она сжала его руку, повернулась и поспешила к аварийной команде.

Андре проводил ее взглядом.

— Чтоб меня, — прошептал он. — Я тебя тоже люблю.

Не успел он обдумать это, как к нему решительно подошла расстроенная молодая женщина.

— Отец Андре, можете уделить мне минутку?

Он улыбнулся. Не фальшиво и даже не принужденно. Может быть, немного устало.

— Конечно.

— Я никогда раньше не ходила ни к шаманам, ни к священникам, поэтому, наверно, немного смущаюсь.

Андре похлопал по камню.

— Насчет этого не беспокойтесь. Садитесь и говорите со мной так же, как говорили бы с любым другим.

Я ведь и есть такой же, как все остальные, подумал он. В этом знании таилось огромное облегчение. Необязательно знать все. Или даже что-то вообще. Твое дело просто быть тем, с кем люди разговаривают.

— Что вас беспокоит?

Женщина рассмеялась — нервно и одновременно облегченно оттого, что сможет наконец поделиться с кем-то своими тревогами.

— Мой муж там. Далеко. Я не могу связаться с ним и не знаю, жив ли он еще. — Она смахнула с лица прядь. Лет двадцать пять, подумал Андре. Во всяком случае не больше тридцати.

— Ваш муж в армии?

— Пошел добровольцем, как только его проверили.

Эмигрант. С Койпера или даже откуда-то подальше.

— Знаю, причин для беспокойства нет, — продолжала женщина. Здесь ведь много детей, у которых оба родителя ушли воевать. Немало беременных, чьи мужья тоже там. И отцы, и матери, которые уже давно не получали никаких известий от детей, и все такое. Но я…

— У вас есть все основания для беспокойства, — мягко сказал Андре. — Знаете, трудно помогать другим, когда сам в таком состоянии.

— Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. У меня так давно нет от него известий. — Женщина заломила руки и, заметив это, смутилась и сжала пальцы.

— Трудно, когда вдруг остаешься один, без тех, с кем всегда был рядом, с кем разговаривал. Мы воспринимаем их присутствие как нечто само собой разумеющееся. А потом вдруг наступает тишина, и только тогда мы сознаем, как много значили для нас эти люди.

— Да. — Женщина улыбнулась сквозь подступившие к глазам слезы. — Я так жалею, что не поговорила с ним перед тем, как он ушел. Мы оба пытались делать вид, что ничего не случилось, что мы счастливы, и вот теперь я здесь… Я так и не сказала ему…

Слезы все же провались и потекли по щекам. Андре достал из кармана платок. Как бы ни складывались обстоятельства, он никогда не забывал положить в карман чистый платок. В его ремесле чистый платок был инструментом первой важности.

Женщина взяла платок и вытерла глаза, но голову не подняла — наверно опять смутилась. Андре наклонился и посмотрел ей в глаза. Поддерживать зрительный контакт было сейчас важнее, чем приводить все двенадцать доказательств существования Бога.

— Он знает, что вы его любите. И он вас любит. Это видно из тех чувств, что вы выражаете сейчас передо мной.

— Но я не выразила их перед ним! Думала, впереди еще столько времени! Думала…

Она снова всхлипнула, и Андре, не давая ей отвести взгляд, потрепал бедняжку по плечу.

— Уверен, он знает. Иногда для передачи этих чувств и говорить ничего не требуется. По-моему, у вас с мужем были именно такие отношения. В этом нет ничего плохого. Чувство остается, и оба это знают.

— Вы так думаете? — спросила женщина. — Вы действительно так думаете?

Он не мог ответить по-другому.

— Да.

— Я так глупо себя веду.

— Совсем нет.

— Мы с Хуаном на самом деле очень хорошо друг друга знаем.

— Да.

— И я так за него переживаю.

— Да.

— Большое вам спасибо, отец.

— Всегда пожалуйста. В любое время. — Он пожалел, что в самом начале не спросил, как ее зовут, чтобы в следующий раз, если она подойдет, обратиться по имени, а сейчас было уже неудобно.

— Я сегодня помогаю убирать после обеда, так что мне надо идти.

— Берегите себя.

— Это ведь лучшее, что мы можем делать, да?

— Вот именно.

— А о вас есть кому позаботиться?

Этот вопрос задавали ему многие женщины. Мужчины обычно желали невнятно «всего хорошего». Женщины докапывались до подробностей.

Вежливый ответ совпадал с искренним.

— Есть. — Он сказал это и сам удивился тому, какой радостью переполнилось сердце. Определенно, в жизни есть и другие утешения, помимо философии. Жаль, я не открыл для себя эту простую истину несколькими годами раньше.

— Это хорошо, отец. — Она помахала ему на прощание. — Спасибо, что поговорили со мной. Мне и вправду полегчало.

— Не за что. — Вот и опять он ничего ведь не сделал. Мне просто нужно быть рядом, подумал Андре. Это все, чего хотят люди.

Плюс я должен быть влюблен. И это тогда, когда вокруг идет война.

Он жил и в лучшие времена, и в худшие. И, вопреки всему, понял, как делать свое дело с чистой совестью.

Так что как только мы повернемся к камням спиной, они сами найдут нужный порядок балансировки, сказала его конвертерная часть. Старый добрый дзен, отец-шаман.

Заткнись и лучше сыграй гимн или что-нибудь в этом роде.

«Не думай ни о чем» пойдет?

Фу. Другие предложения будут?

Ладно, немного обиженно сказал конвертер. Как насчет «У моей малышки вкусный пудинг»?

Иди ты…

Иди сам. Ступи через край и свалишься в бездну. Она ведь тебя и раньше бросала.

Это было давно. Мы были тогда молоды и не допускали сомнений. А теперь постарели и сошли с ума.

От любви.

Да. Я люблю Молли Индекс.

Убежище тряхнуло. Похоже, что-то тяжелое упало рядом.

Боже, только бы с ней все было в порядке.

Мы оба на это надеемся. Оба.

 

Глава двадцать девятая

Меркурий

Конец апреля 3017

Монтсомбра

Человек, которого все называли К., прошел под массивной аркой Сан-Суси штаб-квартиры Совмещенного Директората на Меркурии. Был долгий полдень меркурианского «дня». К. не то чтобы не любил свет, но предпочитал темноту. Ночь — естественная стихия для людей его рода деятельности.

Внешность К. имел самую заурядную. Серая одежда. Темные туфли. Единственной примечательной чертой лица были пронзительные зеленые глаза.

Миновав сад в огромном герметичном атриуме, он вошел в кабину лифта, который поднял его на вершину небольшой горы, занимавшей центральную часть всего комплекса. Гора называлась Монтсомбра и была по сути дела гигантской грудой гриста. На ее вершине располагался дворец Ла Мола.

Там обитал Директор Амес.

Точнее, во дворце существовал его физический аспект. Настоящий же, цельный Амес пребывал в самой горе. Весь собранный в гору грист занимался тем, что поддерживал тысячи его образов и миллионы одновременных, взаимосвязанных информационных потоков. Поднимаясь на вершину, К. ощущал Директора под собой и вокруг себя. Гора, казалось, дышала его мыслями и чувствами. К. будто совершал восхождение на вулкан, затиший на время, но не спящий. Оставалось лишь надеяться, что новости, которые он нес Амесу, не вызовут извержение.

Выйдя из лифта, К. миновал серию контрольных постов — проверяли всех приходящих в Ла Мола. Украшения, собранные со всего Мета, дополняли ауру непомерного богатства и силы, исходящую из самих стен, пола и потолка, даже самого воздуха. Здесь было сосредоточение его власти, его могущества, отсюда его господство распространялось на весь Мет.

На последнем контрольном пункте К. сдал оружие, древний девятимиллиметровый «парабеллум» в прекрасном рабочем состоянии. Потом он повернул налево и зашагал по коридору с тремя непомеченными дверьми. Не постучав, открыл четвертую. Стучать и не требовалось — Амес всегда знал, кто находится во дворце в данный момент.

Директор сидел за огромным столом красного дерева и пребывал в мрачном настроении.

— Я потерял Плутон, — сказал он. — Хотите объяснить, почему?

В комнате было кресло для посетителей, но Амес не предложил К. сесть. Гость прошел к столу и остановился напротив Директора.

— Наши друзья-клаудшипы не знали, что флот фремденов готов к развертыванию. Когда в Совете проходило голосование, они не успели организоваться и воспрепятствовать принятию решения.

— А почему они не знали?

— Разведка не сработала, — признал К. — Моя вина.

— Мне следовало ожидать этого от Гримсли. — В Департаменте Иммунитета БМП Гримсли возглавлял отдел криптологии. — В любом случае придется мне его кооптировать.

Прощай, старина Милтон Гримсли. Многие годы они были коллегами, хотя друзьями так и не стали. У К. вообще не было друзей. Итак, Гримсли станет еще одной каплей, поглощенной морем бесчисленных личностей Амеса. Разделить судьбу коллеги К. никоим образом не стремился, хотя и знал, что «кооптировать» его Директору было бы куда труднее, чем прочих. Амес много о К. — его тайну и его тайную жизнь.

Многое, но не все.

— У меня агент в Академии, — сказал он. — Она — дочь одного из наших друзей в Совете, но сама к таковым не относится. Сотрудничая со мной, она думает, что помогает партизанам.

Амес позволил себе улыбнуться.

— Как и для всех кадетов, для нее решение об отправке в бой стало сюрпризов. Очевидно, о предстоящей операции заранее знал только Лебедев. В готовности флота Совет убеждал клаудшип Тацит. Судя по всем отчетам, речь получила восторженный прием. Потом начались маневры, с которых курсантов повели прямо в бой, к Плутону.

Теперь К. должен был сообщить новость, которая могла заинтересовать Амеса.

— Я только что контактировал с этой девушкой. Она считает, что Лебедев намерен продолжить наступление на Нептун силами пятнадцати кораблей. — Выдержав небольшую паузу, он перешел к менее приятным известиям. — У нас проблема на Уране. — Разработанный ими новый грист оказался весьма цепким. Большинство моих агентов были убиты. Точнее, покончили с собой. Двоим удалось все же уйти с образцами нового гриста. Сейчас они на пути в наш комплекс на Земле. Нам понадобится какое-то время, чтобы проанализировать образцы и восстановить технологический процесс.

— Итак, мы потеряли Уран.

— Мы потеряли луны, но и фремдены их не получили. Пока они не оккупируют систему военным путем, деактивация поверхности на Обероне и других спутниках представляется бессмысленной.

— Неприемлемо.

— Понимаю. — Спорить было бесполезно. Понятие поражения не укладывалось в директорскую концепцию вселенной. — С Юпитера новость получше.

— Редакс?

— Клюнула.

— Отлично. И она не догадывается, что работает на вас?

— У Редакс есть замечательное качество: убеждать себя в том, что истина есть то, что она ею считает. Меня только одно беспокоит — у Редакс есть глава службы безопасности. Ее имя — Антиномян. Я сам ее обучал.

— Тогда сами и озаботьтесь ее устранением.

К. слегка нахмурился. За все время разговора с Амесом это было единственное выражение чувств, которое он себе позволил.

— Я этим занимаюсь. Но она — отличный оперативник. Именно она разработала маршрут отступления для участников нападения на Ноктис Лабиринтус. Она передала партизанам точные координаты места, куда им нужно попасть, и настроила грист-матрицу, принявшую их на Европе.

— Тем более она должна умереть.

— Да. Должна. Но у нее есть запасной план на случай ее исчезновения. Кто-то в юпитерианской прессе пронюхал о том, что что-то не так. Сейчас я выясняю, кто бы это мог быть.

— Пресса во внешней системе? Это шутка. Я подкармливал ее годами.

— Думаю, проблемы не будет, но я не хочу рисковать.

— Никакого риска. Выясните, кто, убейте их и сотрите всю информацию.

— Именно это я и намерен сделать.

Амес откинулся на спинку кресла. Директор — или, по крайней мере, его физический аспект — не мог заполнить кресло целиком; он напоминал все еще растущего подростка, пытающегося освоить место взрослого. На взгляд К., он был не выше пяти футов и четырех дюймов.

Мог бы и подрасти, подумал К., но предпочитает, чтобы вселенная наклонялась и заглядывала ему в глаза.

И у него это отлично получается.

К. бросил взгляд на деревянную коробочку, стоявшую на краю стола. Амес сразу же это заметил.

— Не беспокойтесь, она еще здесь. Ждет любовника, который никогда не вернется.

К. не ответил. Он замер. Напомнил себе, что надо мигнуть. Мигнул. Мигать ему больше не требовалось, и иногда, в минуты сильного эмоционального напряжения, он забывал это делать.

— Вы войдете туда в последний раз до завершения предприятия с Редакс.

— Понимаю.

— Что ж, идите.

К. прикоснулся к коробке и мгновенно оказался внутри.

Старый деревянный домик в стиле давно ушедшей эпохи. Гостиная. Желтоватый свет за окном. Тени и пыль. Скрип кресла-качалки. В кресле — Лейс Кройр.

Здесь, в блоке памяти, в деревянной коробке, была мечта — алгоритмическая презентация Земли тысячелетней давности. Для К. это различие не имело никакого значения.

Правда — то, что нужно, чтобы кто-то не сошел с ума.

На ней было платье из набивного ситца. На шее — нитка жемчуга. Она смотрела в окно, как всегда, в сторону горизонта. Зеленые глаза горели несбыточным желанием.

— Он не придет, — сказала женщина. — Он никогда не приходит.

Ее голос отозвался в нем знакомыми чувствами. Запретная любовь. Неизбывная печаль. Лейс, от которой осталась лишь это… тень тени. И все же здесь, в деревянной шкатулке, было что-то живое.

— Кто вы? — спросила Оейс.

— Я его друг. Он послал меня сказать, что уже возвращается.

— О… — вздохнула женщина. Поднесла руку к губам. Перестала раскачиваться. — Он правда возвращается?

— Просил передать, что задержится. Может быть, надолго.

Кресло снова качнулось.

— Вы его не знаете, — пробормотала Лейс. — Вы с ним не встречались.

К. пересек комнату и остановился у кресла.

— Вас зовут Лейс. Лейс Кройр.

Женщина не сразу, но кивнула.

— Да, наверно. Я уже и позабыла. — Она снова качнулась. — Он не придет. Никогда не приходит.

— Он просил посмотреть, носите ли вы ту заколку для волос. Стрекозу.

Лейс опять перестала раскачиваться.

— Заколка в столе, — прошептала она. — Во втором ящике справа, рядом со сломанными часами.

К. прошел к столу. Выдвинул ящик, взял заколку. В ней ощущалась тяжесть серебра. Глаза стрекозы, когда он повернул ее к свету, вспыхнули красным и голубым. Он купил ее для Лейс в Динех-баррел, на земле индейцев навахо.

К. положил вещицу на место и осторожно задвинул ящик.

— Он сломал часы перед тем, как уехать, чтобы вы всегда помнили время. — Голос его прозвучал негромко и глухо.

— Да. Десять-семнадцать. Утра. Шестого июля.

— Он вернется после зимы. Как обещал.

Лейс плотнее завернулась в накинутую на плечи коричневую шаль.

— Здесь всегда лето. Зима никогда не придет.

— Зима придет.

— Хотите чего-нибудь? — словно не слыша его, спросила Лейс. — У меня есть ледяной чай и сладкое печенье.

— Нет. — К. помнил свой последний визит сюда. Пластмассовая формочка с единственным кубиком треснула, и лед растаял и протек. Тогда это открытие отозвалось невыразимой грустью. — Не сегодня.

Лейс кивнула. Ей было все равно.

— Когда он придет?

— После зимы.

— Кто вы?

— Меня зовут Кларк.

— Я вас знаю?

— Да. — К. бережно коснулся ее руки. Она еще плотнее закуталась в шаль.

— Он не придет. Никогда не приходит. Когда он придет?

— Мне пора, — сказал К. — Но я вернусь.

— Кто вы?

— Его друг.

— Вы его знаете? — Она пристально посмотрела на него. У нее были необыкновенные ресницы. А он и забыл. Шелковистые, как крылья бабочки.

— До свидания, Лейс. Зима уже скоро. Не забудьте надеть меховое пальто, когда подуют холодные ветры.

— Его он мне подарил. Но я не помню его имени.

— Вы вспомните, Лейс. Со временем.

Он вышел через ту же дверь.

 

Глава тридцатая

Вас

15:36, четверг, 17 апреля 3017

День битвы

Элвис Дори едва дождался окончания занятий в школе, чтобы поскорее подключиться к мерси. Теперь-то он наконец мог сыграть в «День битвы». Обычно после уроков он выходил из виртуальности и уходил на пару часов на улицу. На пустоши, за жилым кварталом, мальчишки построили форт, к которому планировалось добавить дозорную башню и ров с ловушкой (при условии, что Саманта Нукс раздобудет, как обещала, ядовитый медицинский грист — она собиралась стащить его у отца-фармацевта). Но в форте Элвис не был уже несколько дней.

Вместо этого он садился в полученное на день рождения кресло. То самое кресло, которое обхватывало все тело и обеспечивало полный контакт с виртуальностью. «Реальные ощущения до N+1 степени» — так гласила реклама. Элвис не вполне понимал, что это означает, но знал, что в своем новом кресле может наслаждаться любимым мерси-шоу, совершенно не отвлекаясь на внешний мир.

А его любимым шоу был, разумеется, «День битвы».

Разработанный специально для подростков развлекательный продукт поставлял «Канал Глори». Подключившись, ты сразу попадал к месту событий и во многих случаях испытывал то же, что и непосредственные участники, как солдаты, так и гражданские. Например, вместе с десантниками падал с неба на Тритон. Любой, кто пользовался мерси-каналами Мета, мог стать «хостом» «Дня битвы».

Почувствовать себя в шкуре врага, когда он умирает, — это рипово!

Более того, побродив по сети, можно было отыскать и испытать на себе различные способы расправы с врагом, включая самые жестокие, с максимальным физическим вовлечением (иногда, под настроение, Элвис отыскивал прямо-таки тошнотворно-кровавые эпизоды). Они располагались по категориям: самая героическая смерть, самая трусливая, самая долгая и так далее. Элвис установил фильтры в среднее положение — он всегда заходил туда, где уже побывало не меньше сотни других игроков. Он знал, что таким образом пропускает кое-что интересное, но зато наверняка получит широкий спектр ощущений.

Сегодня главной темой было вторжение на Тритон, и Элвис уже предвкушал удовольствие.

Прежде чем настроиться на текущие события, Элвис коротко пролистал странички «контрольки», пропущенные из-за занятий, и активировал показавшийся наиболее обещающим эпизод. Наградой стало подключение к сознанию фремденского солдата, брошенного на произвол своим трусливым командованием и падающего в атмосферу Нептуна. Прочитать его мысли Элвис, конечно, не мог, но зато почувствовал, как колотится его сердце, как дрожит от страха тело. Он даже подслушал его последний разговор с матерью.

— Лучше бы я остался на шахте, мама, — говорил парень плачущей матери. — Думал, меня ждет лучшая жизнь, а получается, что я теперь мертвее, чем Скважина-Один.

Тут все его существо съежилось от ужасной боли, которая ощущалась гораздо дольше, чем представлялось Элвису. Затем — темнота, обрыв связи.

Элвис проверил данные. Данная смерть случилась несколько часов назад. Ладно, а что у нас новенького? Бои на Тритоне за столичный город Нью-Миранда!

Сначала общий обзор.

Осада продолжалась уже несколько недель. Шрапнельные дожди подорвали силы защитников, но пришлись главным образом на гражданские сектора города, а военная инфраструктура практически не пострадала. Моральный дух населения такие налеты, возможно, и подорвали, но частям вторжения предстояла нелегкая работа. Более того, атакующие корабли «ишиас» все еще вели бои над поверхностью Тритона. Местные суденышки, кое-как оснащенные и плохо приспособленные для ведения боевых действий, роились вокруг них, как мухи, нападая втроем или вчетвером и отвлекая «ишиасы» от выполнения основной задачи. Во время вторжения на Ио ничего подобного не происходило, там силы Департамента имели подавляющее орбитальное превосходство.

Причин для беспокойства нет, прозвучал мягкий голос комментатора. Десантники проникли за рубежи планетарной обороны и высаживаются на поверхность.

Давай, настрой меня на экшн, послал команду Элвис.

И вот он уже на месте.

Пока высадиться удалось только трем бригадам, около тридцати тысяч солдат. Треть из них — элитные, полностью адаптированные бойцы. Остальные прибывали на луну в спускаемых контейнерах. Их задача — подготовить плацдарм и собрать бронированные роверы и танки для дальнейшего наступления. Элитные спецназовцы уже развернулись и шли вперед. Некоторые наткнулись на оборонительные укрепления фремденов и попали под безжалостный перекрестный огонь. Другие, прорвавшись мимо артиллерии, вступили с противником в рукопашный бой.

Элис мгновенно сориентировался и перескочил на самый популярный в данный момент эпизод.

Брат и сестра — она солдат Департамента, он фремден — сошлись в смертельной схватке. Женщине отстрелила брату левую руку и теперь пыталась задушить его. Его пелликула — из-за отказа системы и атаки гриста сестры — не смогла запечатать рану, и кровь вытекала из обрубка. Буквально задушить полностью адаптированного врага она не могла, а потому просто удерживала его, окружая атакующим гристом и ожидая, пока он умрет от потери крови на метановом снегу Тритона.

Над головой каждого из сражающихся плавала иконка с информацией об участниках и рассказом о том, как случилось, что члены одной семьи схватились не на жизнь, а на смерть на холодной луне Нептуне. Элвиса прошлое не интересовало — эта чушь для девчонок, рассчитана на эмоциональное вовлечение. Его же больше привлекали физические детали драки и воздействие на плоть и кровь различных видов оружия.

Выйдя из режима «полное участие», он прошелся по каталогу в поисках чего-нибудь более существенного. Долго искать не пришлось.

Отряд Департамента атаковал батарею противника. В режиме «стелс» солдаты оставались невидимыми по широкой полосе электромагнитного спектра. Фремдены не стали бить наугад, а переключили пушку на «поиск». Маневр требовал хладнокровия и уверенности, учитывая, что им противостояли сотни жаждущих крови бойцов. Элвис решил попробовать себя на месте защитников. Аннигилирующие лучи скользили по кажущемуся пустым полю огневого покрытия, отыскивали солдата Департамента, и бедняга испарялся в яркой вспышке. Иногда после удара на земле оставались шипящие конечности.

Первая волна наступающих докатилась до укреплений. Фремдены до самого последнего мгновения не знали, что именно их ударило. Атакующие выросли как будто на пустом месте и тут же взялись за привычное дело.

Элвис перескочил на сторону своих.

Лица фремденов. Кровь. Ужас в глазах. Страх. Иногда мольба. Иногда ненависть.

Группа Один, найти узел связи!

Справа, на час, парень в углу у пульта!

Уничтожить!

Пули и кровь. В рукопашной аннигилирующее оружие не применишь! В руках ножи. Укол в пелликулу, взрыв, декомпрессия. Мгновенно охлажденные внутренние органы лопаются и разлетаются осколками, как черепки керамической посуды. Красная, с пеной рвота.

На тебе, сучонок! Сдохни, раздолбай!

Держаться плотнее! Расступись!

Так-то, гад! Получи! Не уйдешь, дерьмо! Держи! Не с тем связался, подонок!

Беззвучные крики.

Рипово! «День битвы» — то, что надо. Лучшее, что есть в мерси.

Он отвлекся, чтобы проверить тактический расклад. Комментатор сообщил — напряженные бои на поверхности, исход не определен, но шансы Департамента выше.

Назад.

Сражение на орбите продолжалось. Огневой обмен… редкие вспышки, когда выстрел достигал цели… Неприятельский танкер потерял вдруг управление, сорвался с орбиты и устремился вниз, к огням Нью-Миранды. Еще немного, и внизу расцвел крохотный цветочек взрыва, означавший смерть сотен людей.

А что дальше?

В открытом космосе, за орбитой Тритона, сцепились большие корабли: боевая группа эсминцев против массивных клаудшипов.

Из-за сложной мерси-блокировки проникнуть в перцептивное поле клаудшипов было невозможно. Но на борту у них находились подключенные к виртуальности солдаты, и адепт-продюсеры шоу предоставляли множество вражеских точек зрения. Элвис нашел парочку эпизодов с участием космической пехоты, остальные показывали перестрелку кораблей.

Клаудшипы — при всех огромных размерах — отличались завидной ловкостью и в большинстве случаев легко получали тактическое превосходство над кораблями Департамента. Важно было использовать боевую группу как стаю и нападать одновременно с нескольких направлений. Легко сказать, да трудно сделать. К тому же и клаудшипы умели сражаться группой.

Внимание Элвиса привлек поединок между «Жертвоприношением ацтеков» и клаудшипами Сервантесом и Гомером. Странно, но эти двое, похоже, били не только по врагу, но и друг по другу. По крайней мере между ними то и дело пробегали гамма-лучевые импульсы, выглядящие через фильтры как зеленые неоновые ниточки. Элвис наблюдал за боем как бы с точки зрения «Ларджмаута», корабля класса «Дирак».

Почему они пуляют друг в друга? — поинтересовался Элвис.

Мы не уверены, ответил комментатор, но, похоже, они используют электромагнитные импульсы для связи. Как известно, наши войска имеют возможность создавать помехи в мерси.

Ах, да. Секретное оружие. Директор Амес и Департамент Науки придумали, как изолировать локальные мерси-сети и отсекать грист от контакта за пределами его физической зоны. Как именно это делается, никто не знал.

Что ж, Амес еще раз доказал свое полное превосходство. Все, кто не в его команде, обречены на уничтожение. Элвису стало даже жаль эти лузеров-фремденов.

Но они получают то, что заслужили. Сами начали гражданскую войну. Сами попытались отделить внешнюю систему, чтобы не допустить других к обнаруженным там богатствам. И это после того, как Мет потратил столько сил на развитие колоний. Неприкрытое воровство, вот что это такое. А воровать плохо. Амес не допустит, чтобы их обкрадывали. Элвис — как его родители, брат и сестра — был полностью на стороне Директора.

Амес заставить их делиться по справедливости — с Метом и внутренней системой, которая как-никак и есть дом для всех людей.

Кроме того, все прекрасно знали, что внешняя система кишит бесконтрольными тагионами. Там же настоящие джунгли.

Всем понятно, что солнечная система должна оставаться под единым управлением. И это управление должен осуществлять Совмещенный Директорат.

Неужели фремдены настолько тупы, что не понимают простой истины? Должны понять. Только и знают, что скандалить да устраивать неприятности. За что и заслужили наказания. Вот и пусть теперь локти кусают.

Но в данный момент два огромных клаудшипа отбивались от наседающих кораблей Департамента. Последние пытались отрезать их друг от друга, но как только какой-нибудь эсминец проскальзывал в образовавшуюся брешь, как тут же попадал под плотный огонь. Со стороны клаудшипы напоминали две галактики — одна спиралевидная, другая в форме диска, — выстреливающие похожие на сверхновые дротики молний.

Один из эсминцев, «Малфезанс», уже уходил в стороны с пробитым корпусом, теряя драгоценную атмосферу.

Не успел «Малфезанс» удалиться, как яркая, затмившая солнце, вспышка вызвала мгновенную электромагнитную перегрузку, и еще один кораблт проскочил мимо клаудшипов в направлении Тритона. На перехват ему устремился третий клаудшип, Маккарти, оборонявший ближние подступы к луне. Пока к орбите прорвались только мелкие «ишиасы». Теперь к ним мог присоединиться контингент эсминца.

Драться на всех уровнях — как любил Элвис — было нелегко. Столбик рейтинга скакнул вверх. Невероятно! Элвис не верил своим глазам.

Он выбил десятку!

Никогда, ни в одном другом шоу ему не удавалось достигать такого результата. И вот случилось. «День битвы» сделал это! Да, лучшего шоу нет во всем мерси. Это точно.

Он приготовился к финалу — каждый участник перед выходом из игры получал блик «Кид-Глори». Конечно, это лишь бледная тень того настоящего «Глори», что чувствуют солдаты. Но награда означала, что ему присваивается статус Специального Агента, о чем сообщил комментатор. Не получая дозы «Глори», Элвис всегда становился раздражительным.

— Элвис? Элвис Дури!

Черт. Мать. Элвис остался на месте. Может, она хоть раз оставит его в покое вместо того, чтобы вмешиваться, лезть не в свое дело.

Но нет.

— Ты что, снова влип в мерси? — Голос ближе. Отменила код, который он поставил на входе в комнату. Никакой личной жизни!

Ничего не поделаешь — кресло реагировало на ее команды. Как же несправедливо! Крышка соскользнула, обнажив укрывшегося в раковине мальчишку.

— Мам!

— Что ты смотришь?

— Тебя не касается!

Мать удрученно покачала головой.

— «День битвы», да?

— И что с того? — с вызовом спросил Элвис. — Выполняю свой долг. Как каждый сознательный гражданин.

— Для мальчика твоего возраста в этом шоу слишком много насилия.

— А ты, если захочешь, можешь смотреть его весь день, да?

— Я взрослая. И не смотрю его весь день.

— Только потому, что просиживаешь на канале «Глори». У тебя мозги перегорят, мам.

— Чем я занимаюсь, не твое дело. А вот чем занимаешься ты, это мое дело. И ты проводишь в мерси слишком много времени.

Элвис уже полностью вышел из виртуальности. Чистенькая, прибранная комнатка — скучный мирок.

— Может, тебе бы тоже стоило потрудиться ради войны.

— Мне? Потрудиться ради… — Она опешила. — Ты хоть понимаешь, что там твоя двоюродная сестра? Ты понимаешь, что это значит? Если я еще не сошла с ума, то, может быть, только потому что провожу несколько минут на канале «Глори».

— Несколько часов! — крикнул Элвис.

— Молодой человек, следите за тем, как вы со мной разговариваете.

— А я горжусь, что Дори там! Вот так! Может, даже попадет когда-нибудь в мерси!

— Ох, Элвис. — По ее щекам потекли слезы. А что такого он сказал? И все равно победа осталась за ним. Пора проявить благородство к поверженному противнику.

— Извини, мам. Я не хотел тебя обидеть.

— Ты и не обидел. Ты же сам не понимаешь, что говоришь. — Как всегда, любое сделанное матерью заявление, производило противоположный эффект. Элвис разозлился.

— Может, и я когда-нибудь попаду в «День битвы», — проворчал он, зная, что огорчает ее до слез. — Надеюсь, война продлится достаточно долго, и я еще успею.

Мать только что не захлебывалась в слезах.

— Ты разбиваешь мне сердце. Просто разбиваешь.

— Не беспокойся, мам. Из меня получится хороший солдат. — Он чувствовал свою правоту, а потому перешел на снисходительный тон. — В конце концов никто не просмотрел столько эпизодов «Дня битвы». Я уже готов к шоу.

 

Глава тридцать первая

Система Нептуна

Полночь, четверг, 3 апреля 3017

Нептун

Капрал Алессандро Орфео никогда не бывал на Нептуне. Да что там, даже на Плутоне. Большую часть своей девятнадцатилетней жизни он провел в Койпере, где-то между Нептуном и Плутоном, добывая правые протеины. Не те обычные, что можно сварганить в лаборатории, а настоящие, экзотические, которые природа варила тысячу лет. И пусть Орфео не был силен в письме и чтении, про секвенирование белков он знал не меньше, чем любой другой.

Орфео даже понимал, почему они так дорого ценятся. Преобразованный в модифицированную форму гриста, правый протеин использовался для строительства важных и тонких структур в человеческом теле, тогда как левый протеин неизменно вызывал иммунную реакцию. Он являлся, например, основным компонентом в языковой адаптации, позволявшей людям общаться друг с другом, притом что различных диалектов бейзиса насчитывалось едва ли не столько же, сколько и людей.

Алессандро не считал себя шибко умным, но уж точно не был и придурковатым босяком, какими изображали шахтеров в мерси-шоу. Что, впрочем, не мешало ему хохотать до упаду, настраиваясь на те самые программы.

И он понимал, что пожить бы еще не мешало. Родители будут скучать, а отца ждут нелегкие времена — остальных детей, братьев и сестер Алессандро, придется подтягивать уже без его армейских чеков.

Конечно, есть еще какие-то пенсионные планы, но кто на них рассчитывает? А война может закончиться и завтра.

И уж яснее ясного он понимал, что Изабелла найдет себе другого дружка, и они уже никогда не поженятся.

Есть чем занять последние мгновения жизни. Прежде Алессандро прокручивал в уме тысячи вариантов. Как он пойдет на войну. Как будет умирать в госпитале, а Изабелла тихонько ронять слезы у постели.

И вместо всего этого он позорно пролетел мимо сетки.

Вот и все. Сетка, которая должна была поймать его, не развернулась. Что-то там случилось — то ли гарпун промахнулся, то ли еще что. Или, может, он сам прозевал нужный момент.

Глупо так умирать. Падать на большую голубую планету и думать об Изабелле с другим парнем. Как она воспитывает не его детей. Потом внуков. А в это время его детишки пребывают где-то там, в раю или в чистилище, короче, там, где и должны пребывать души неродившихся младенцев.

Смешно и грустно…

А может, реинкарнация все-таки есть, и тогда его душа еще вернется в мир. Алессандро улыбнулся.

И вот что я сделаю, подумал он. Вернусь как душа одного из детишек Изабеллы. Буду себе день-деньской посасывать ее груди, пока этот хрен, какой-нибудь Марио, будет рвать задницу, обеспечивая нас с ней. А когда подрасту, дам ему в нос. Он скажет, эй, за что, сынок? А я отвечу, мол, не надо было уводить мою девочку, ты, недоумок.

Но дети никогда не говорят о своих прошлых жизнях. Скорее всего, и он тоже не сохранит никаких воспоминаний о былом существовании. Наверно, при перерождении все стирается.

Вот и меня сотрут. Или я совсем не вернусь. Да так оно и будет. Так все и произойдет.

Странно, но эта мысль успокоила. И Алессандро стал вглядываться в кружащие внизу голубые вихри. Жаль, что он не на другой стороне планеты. Тогда бы он смотрел в самый Глаз. Разглядывал бы Нептун. Или обернулся бы и попрощался с Тритоном, единственной планетой, на которую ступала его нога. Хотя Тритон и не планета вовсе, а луна.

Был и еще один вариант. Уйти в мерси. Большинство ребят наверняка именно так сейчас и делали. Наплевали на все протоколы и связались с теми, кого оставили. Так и умрут в виртуальности. И только в самый последний момент, когда жар прожжет кожу, их выбросит оттуда, и тогда, на мгновение, они вернутся в ад реальности. И все закончится.

Да, можно и так.

Повидал бы отца и мать.

Попрощался бы с Изабеллой.

Да только зачем? Для них — лишняя боль. Они и так знают, как он их любит.

Нет, лучше посмотреть на Нептун. Метан, водород и гелий. Самые сильные во всей солнечной системе ветра. Вот почему там устроили Милл.

Скоро и он попадет в эти ветра, и тогда его закрутит. Как на торнадо-симуляторе в мерси, только еще сильнее. Две тыщи и еще триста километров в час. Та еще прогулочка.

Интересно, может ли человека разорвать ветром?

Или сначала его прикончит температура?

Скоро он все узнает.

Старина Нептун.

Да, надо признать, такой красоты видеть еще не доводилось. Разве что в глазах Изабеллы.

А это еще что такое? Призрак? Или он уже мертв?

Нет, всего атмосферное завихрение.

Уже близко, подумал Алессандро. Теперь меня никто не спасет.

Сердце заколотилось. Захотелось закрыть глаза. Он падал.

И чувствовал, как падает.

Он не закрыл глаза.

Я хочу увидеть все, что можно увидеть. Наконец-то побываю на настоящей планете.

 

Глава тридцать вторая

Система Нептуна

19:30, четверг, 17 апреля 3017

Федеральное центральное командование

Штурм обернулся осадой. Разумеется, такой вариант просчитывался заранее, но приемлемым считаться не мог и полковника Теори никак не устраивал. Но, как говорил генерал Шерман, лучше сидеть в осаде, чем сгореть по-идиотски в блеске славы.

И все же, думал Теори, победа лучше. Он хотел победить. Хотя бы для того, чтобы защитить свою территорию и тех, кого любил. И еще ему никак нельзя было подвести генерала Шермана. Ни один командующий — ни в Фелеральной армии, ни в вооруженных силах Департамента — еще никогда на возлагал такой ответственности на свободного конвертера. Вот почему удовлетворительный вариант не удовлетворял Теори. Ни раньше, ни сейчас.

Капитан Резиденс только что доложил обстановку. Атака десантников блокирована. Последняя волна атакующих остановлена на подступах к Нью-Миранде. Те, кого сбросили в город, изолированы и после тяжелых боев уничтожены или взяты в плен.

Через три недели после начала активных боевых действий войсковым частям противника так и не удалось проникнуть в город. Основные их силы вытесняются с поверхности спутника с тяжелыми потерями.

Теори досадовал, что им вообще удалось высадиться на Тритоне. Что ж, по крайней мере Нью-Миранда и другие населенные пункты полностью под контролем федералов.

В космосе ситуация менялась достаточно быстро. Клаудшипы с помощью космических пехотинцев удерживали свои позиции. Даже старик Карлайл на Нереиде проявил себя мастером защиты. Сбросив войска на луну, он связался с локальным командиром минных заградителей и создал уникальную оборону: растянулся полосой и включил в свою структуру несколько мощных орбитальных мин. Теперь Карлайл прикрывал тонкой пленкой две трети луны. Обнаружить мины с помощью существующих детекторов не представлялось возможным. У противника не было шансов прорваться к Нереиде — разве что по чистой случайности.

Другие клаудшипы продолжали отражать наступательные поползновения неприятеля. Клаудшип Остин отправилась на помощь трем кораблям из «Группы Койпера», занятым в сражении у Тритона. После ее прибытия огневая мощь сторон уравновесилась. Теори понимал, что если только он или его корабли не допустят тактической ошибки — а такое могло случиться в любой момент, — их ожидает долгое противостояние.

Клаудшип Марк Твен остался охранять Милл — на случай прорыва или внезапного рейда со стороны Мета.

Милл — еще одна причина для беспокойства. Да, его силы разбили захватчиков, но те успели причинить серьезные повреждения главному энергетическому комплексу. Милл работал всего лишь на треть плановой мощности, и инженеры выражали серьезные сомнения относительно его скорого выхода на прежние показатели. Некоторые пессимисты даже склонялись к тому, что в нынешней ситуации Милл не подлежит полному восстановлению.

В виртуальном командном центре Теори повернулся к майору Хидака, выполнявшей по совместительству обязанности командира корпуса военной полиции.

— Похоже, нам все-таки придется ввести в действие ограничения на потребление энергии.

— Так точно, сэр, — ответила Хидака. — Первую ступень?

Теори хватило нескольких миллисекунд, чтобы оценить потребности и возможности. Первая ступень предусматривала меры, которые затронули бы только промышленно-коммерческую сферу. Сейчас этого было недостаточно. В Нью-Миранде нужно ввести карточную систему для потребителей. Недостаток энергии на Тритоне — это не только неудобства. Это смертный приговор.

— Переходите сразу ко второй. И я требую примерного наказания для первого нарушителя.

— Будет сделано, сэр. — Хидака повернулась и вышла из командного центра, чтобы приказ подчиненным. В виртуальности майор — она была биологическим человеком — не просто исчезла, а воспользовалась дверью. Шерман всегда требовал от офицеров соблюдения определенных норм, и Теори решил не давать послаблений в этом отношении.

Итак, ситуация сложная, но стабильная. Хотя, конечно, равновесие могло нарушиться в любой момент. Судя по тому, как сражались силы Мета, полковник уже начал подозревать, что у них сменился командующий. Теори не встречался с генералом Хейсеем, но внимательно изучил его биографию и послужной список. Похоже, теперь ему противостоял кто-то другой, более решительный и умный. Рассматривать возможные кандидатуры он не стал, но знал — если только он позволит себе немного расслабиться и успокоиться, враг воспользуется этим незамедлительно.

И тем не менее пришло время сделать передышку.

— Я ненадолго отлучусь, — сказал он майору Монитору, передавая контактные координаты на машинном языке гриста.

На сей раз майор воздержался от каких-либо комментариев по поводу его «героической» внешности. Похоже, шутка приелась. Что ж, люди избавляются от напряжения как могут, а Монитор всегда был хорошим другом, и Теори не принимал его подначки на свой счет. То есть принимал, но не обижался.

Полковник тоже вышел через дверь, прошел по короткому, им же самим созданному коридору, постучал в дверь и вошел в свою квартиру. Волна облегчения окатила его при виде играющего на полу сына и сидящей на диване Дженифер Филдгайд. Она оторвалась от журнала и улыбнулась ему.

— Как дела?

— Все в порядке. — Он прошел в комнату. — Что у вас?

— У нас хорошо. Вчера опять сходили на обед к моим родителям. Они, конечно, не самая веселая компания, но твоему сыну нравится.

— Это правда, — подтвердил мальчик. Говорил он так редко, что каждый случай становился для отца сюрпризом.

Теори опустился в кресло. Мебели в комнате было мало — он всегда выбирал самые умеренные алгоритмы презентации интерьера.

— Я ненадолго. Просто заглянул посмотреть, как тут.

— Моя квартира пострадала от бомбардировки, так что я сейчас отсиживаюсь в подвале, — сказала Дженифер, — а ментальное время, когда не на работе, провожу здесь.

— Я очень тебе признателен.

— Мне это только на пользу. Булочная работает всего несколько часов, все знакомые и друзья попрятались, так что без твоего сына было бы совсем скучно. — Она посмотрела на мальчика. — За ним интересно наблюдать. Он многое выражает по-своему, жестами. Надо только привыкнуть.

Мальчик, если и заметил, что речь зашла о нем, ничем этого не выдал и продолжал играть.

— И все равно спасибо, — сказал Теори.

— Пожалуйста, — улыбнулась Дженифер. — Тебе что-нибудь приготовить? Кофе? Я просмотрела каталог и нашла кое-что новенькое.

— С удовольствием.

Дженифер поднялась и вышла в кухню. Теори повернулся к сыну. Паззл, с которым возился ребенок, представлял собой одну сторону сложного трехмерного фрактала. С другой стороны фигура была разбита на перемешанные кусочки. Задача состояла в том, чтобы составить копию передней стороны, перемещая кусочки в соответствии с определенными правилами.

— Попробуй А4 на А5, — предложил Теори.

— Не получится, — сразу ответил сын. — Видишь? Нарушается диагональ.

Теори присмотрелся.

— Верно. Наверно, я устал и не все понимаю.

Дженифер вернулась с чашкой дымящегося кофе. Теори вдохнул аромат. Восхитительно. Он сделал глоточек. Что-то в нем было такое… Похоже, над этим кофе поработал хороший программист. В порошке содержался полуразумный сопроцессор. После второго глотка этот сопроцессор включился, и Теори мгновенно ощутил бодрящий эффект.

— Отличный кофе. Я только сейчас понял, чего мне недоставало.

Дженифер мягко улыбнулась, и у него потеплело в груди. Она была другой, другим существом, со своими чувствами, потребностями, инстинктами, но его неодолимо тянуло к ней. Она была такой… непостижимой… такой соблазнительной… манящей…

Он допил кофе и поднялся.

— Мне пора на работу.

Дженифер взяла у него чашку.

— Мы будем здесь.

— А мне… мне будет приятно это сознавать.

Дженифер снова улыбнулась. Сын поднял голову и посмотрел на него.

По пути в командный центр Теори удлинил коридор на двадцать шагов — он вспоминал умиротворенное выражение на лице мальчика и чудесную, мягкую улыбку Дженифер.

Потом полковник открыл дверь и переступил порог, за которым его ждала война.