***

Смелее начинай десятилетье,

ведь что ни год, то книга на столе.

А все, что преходяще на земле,

не страшно — друг за друга мы в ответе.

Что шестьдесят — грустить или гордиться?

Я знаю твой ответ: гордиться, да.

Твори, мой брат. И счастливы всегда,

те, кто читает книг твоих страницы.

Я вновь, Володя, тебя слушать жажду,

без слов твоих не представляю дня.

И пусть любимый мой уйдет однажды,

но только ты не покидай меня.

АНГЕЛ

Трофейный ангел на моем рояле,

подаренный мне старенькой связисткой

на память, что победно штурмовали

бойцы квартал, к рейхстагу самый близкий.

Оплаченный немыслимой ценою —

своей судьбой —

потерей горькой сына,

ей ангел был наградою одною,

другой — медаль "За взятие Берлина".

И по утрам любуюсь на него я,

на маленькое чудо фронтовое —

курчавая головка, славный носик —

красив, но только счастья не приносит.

И на душе ни радости, ни лада —

трофеи не приносят людям счастья.

И сдан Берлин, и мерзнет град за градом.

Мой ангел, тебе надо возвращаться.

Но кто ж вернет нам наших серафимов? —

Старинные иконы и оклады

я вижу всюду в антикварных лавках

но счастья нет у немцев и у финнов…

***

Я маме неподвижной

чай с медом и бисквит

несу, и что я вижу —

она сама сидит!

Не вымолвить ни слова,

не чудится ли мне?—

впрямь всадница Брюллова

на скачущем коне.

Врачи по-философски

сказали:

— Ей не встать.

А вижу стан высокий

и северную стать

Два санитара с матом

внесли её домой —

ту, что солдат когда-то

в больнице фронтовой

аж на себе носила,

не требуя оплат.

Есть подлость, но не сила

у нынешних ребят.

В такой мороз суровый,

когда на душах лёд,

ты победила снова,

как в сорок пятый год.

БЫВШИМ

У вас оскудеет словарный запас

скоро,

и вы не найдете в положенный час

слово,

и вам не откроется святость молитв

наших,

а грянет гряда ливней злых, неродных,

cтрашных.

Скорее домой, дуралеи, из стран

топких.

Спасение здесь и прощение здесь

только.

И нам одиноко без ваших сердец

трезвых,

там ваши могилы народ обойдет

резво.

***

Уезжают русские красавицы —

наши женщины — лучшие в мире,

Уезжают русские ученые —

наши мозги — лучшие в мире.

Уезжают русские художники —

наше искусство — лучшее в мире.

И только русские чиновники

никуда не уезжают —

их могут терпеть только в России.

***

Володе в Венеции

В мою душу,

замерзшую на русском Севере,

капни несколько строк о горячем солнце,

которое согревало тебя

недалеко от Венеции

и раскрашивало твои сны в цвета

итальянского неба.

Выпей за меня, вечно простуженную,

несколько глотков тосканского вина

и передай привет той, кто протянет тебе бокал

уже безразличным жестом.

***

В темно-синем окне

отражается белое облако,

блеск последнего льда

и движение первой волны.

В темно-синем окне

я не вижу любимого облика,

но открылся мне мир

с самой светлой своей стороны.

Как отрадно шагать

переулками к вещему дереву,

как легко мне дышать

у прохладной онежской воды.

Твой вернется корабль,

потому что так хочется берегу,

потому что вдвоем

мы спасаем весь мир от беды.

***

Я хочу быть твоей

окружающей средой,

быть воздухом твоим и теплом.

Я хочу, чтобы ты изучал меня,

как питьевую воду,

наслаждался моей свежестью

и берёг

от вредных промышленных загрязнений.

— Что за пара! — скажут удивленные туристы.

— Экологически чистая! — ответим.

***

Возвращаясь домой

с корзинами, полными ягод,

мы с маленькой дочкой

вышли на безлюдную дорогу.

Угловатые тучи,

нависая над лесной кромкой у горизонта

приобретали злые пророческие очертания.

Из лесу доносились тревожные крики зверей

случайные, и сливающиеся в долгий протяжный зов.

— Здесь волки, —

говорили об этих местах.

Вечернее солнце пугало близостью темноты.

И вдруг на заброшенной дороге

показалась машина, сверкнувшая

отраженным в стекле закатом.

— Это "Форд", — сказала дочь.

— Это судьба, — ответила я…

Волков бояться —

замуж не выходить.

***

Не забудь меня, солнце,

долгой-долгой зимой,

так невесел декабрь темноликий.

Только свет мне оставь,

друг забывчивый мой,

только свет из июльских реликвий.

Я живу у онежских метелей в плену,

у полуденной северной ночи.

Днем встречаю закат,

утро клонит ко сну,

колыбельные песни бормочет.

Оттого так сильна

жажда летних зарниц.

Но осилит и жажду и смуту

весть, слетевшая вдруг

с календарных страниц,

что прибавился день на минуту!

А с минутой прибавилось много надежд,

а с надеждами — новые силы…

Солнце первым лучом

в предрассветный рубеж

раньше прежнего мир осветило.