Я вырос в многонациональной стране, где все были граждане Советского Союза.
Я вырос в Москве, где все говорили на русском языке и все были атеистами.
Я знал о существовании каких-то отличных от других конгломератов людей – так уж довелось моей судьбе: конгломерат детей (в школах, в пионерлагерях), глухонемых, лилипутов (сейчас я не припомню, что это было, где они почему-то находились кучно, и не припомню, чем определялись мои визиты туда – наверное, с отцом), и меня они не пугали: сестра отца, которая одно время жила с нами, была глухонемая, а отдельные лилипуты не раз приходили к отцу как клиенты...
А вот евреи, или татары, или еще кто не воспринимались мною как отдельные конгломераты, и их другая национальность не воспринималась более, чем воспринималось то, что одни были высокие, другие низкие, одни были блондины, другие брюнеты, одни были близорукие, другие в очках – все были граждане одной страны, все говорили на русском языке, все признавали одного Бога – вернее, отсутствие такового...
Передо мною были широко открытые врата, на которых высились заманчивые призывы, за вратами открывались многочисленные пути, и все они были для меня доступны.
Так шла моя жизнь, пока судьба не опустила надо мной тяжкий свой молот и не отбросила меня в особый конгломерат, для которого все пути были отрезаны, а красочные призывы оказались фальшивками.
Как с этим жить, кроме сплошного отчаяния?..
Я был страстным книгочеем, но ничья мудрость мне не помогала.
Из этого безпутного тупика спас меня Федор Михайлович Достоевский – этот великий писатель, так не любимый евреями за злые и не всегда справедливые слова о евреях:
Не Бога я не принимаю – я только билет на вход в рай, купленный такой ценою, почтительнейше Ему возвращаю.
Это стало девизом всей моей дальнейшей жизни, усиленным впоследствии строками Марины Цветаевой:
Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
……………………………………..
Алых губ моих отк
азом не тружу,
Прокаженный подойди – не откажу!
……………………
Никогда никому:
Нет!
Всегда – да!
Блещут, плещут, хлещут раны – кумачом.
Целоваться я не стану – с палачом!
Что было для жителей Советского Союза в 1941-45 годах самым важным, самым главным исходом? – Победа в войне.
Марина Цветаева написала так не потому, что одна из многих её ипостасей – слыть кабацкой, каторжанской царицей, как бездарно и мерзко её толкует в своем предисловии поэтоед Вл. Орлов (Лифщиц), а потому, чтобы в парадоксальном стиле утвердить абсолютную, безоговорочную свою заповедь: "никогда, ни с кем и ни за что" она не будет "целоваться с палачом".
И я этот ее завет принимаю полностью.
"Еврейский камертон" за 12 октября печатает интервью с сопредседателем российского центра "Холокост" Ильей Альтманом, недавно посетившим Израиль.
Тема интервью: "Судные дни прифронтовой столицы" (битва под Москвой сквозь призму "еврейского вопроса").
Он рассказывает об октябрьских днях 1941 г. в Москве, породивших страшную панику, бегство и эвакуацию более двух миллионов москвичей, и самое главное – вспыхнувший страстный антисемитизм, враждебность и насилие над евреями и едва не разразившаяся волна еврейских погромов.
Надо полагать, что Илья Альтман – еще достаточно молодой человек, чтобы в то время ему в Москве не бывать и самому ничего не видеть и не слышать.
Где же этот научный центр набрал таких материалов, чтобы выдавать отвратительную ложь за чистую правду?!
Я 17-го октября прибыл в Москву с Западного фронта – на другой день после самого "судного дня" 16-го октября – и почти до конца месяца пробыл в Москве, причем целую неделю мотался по городу, навещал друзей и знакомых, даже с заездом в пригородные места.
Москва не походила на готовящийся к сдаче город.
Похоже, что паника была спланирована специально сверху, иначе она не могла бы так сразу охватить весь город (насчет смысла этой паники у меня есть свои соображения).
За всю неделю я ни разу не услышал ни одного оскорбительного слова ни в свой адрес, ни в адрес евреев вообще.
Отметку, что я несколько иной – что я еврей, я получил в начале октября, находясь в Особых частях разведотдела штаба Западного фронта.
Мы размещались на верхнем этаже двухэтажного здания. Было время обеда. Вдруг раздался гул вражеских самолетов, шум взрывов бомб, с треском посыпались стекла из оконной рамы, полетела и сама рама.
Все сыпанули вниз, а я не спустился, пока не доел кашу.
Внизу кто-то из наших положил дружески мне руку на плечо: "А ты не похож на еврея..." – ? – "Ты не трус..."
...Каждый день в сторону Горького уходили колонны мобилизованных военкоматами. В конце месяца с одной из колонн зашагал и я.
Собралось нас четыре умника (двое евреев и двое русских), и мы забрались в какой-то грузовик, который нас подвез до фабричного поселка Лакино, где мы и решили поджидать свою колонну – чего ноги зря отбивать...
Пустили нас в женское общежитие фабричных ткачих. Расположились прямо в коридоре. Ночи две-три провели так. И поскольку я помещался в коридоре, то встречался и перекидывался словами не с одной женщиной.
Помню, одна средних лет ткачиха, член партии, между прочим, сказала: "А что нам? Сталинский килограмм хлеба у нас никто не отберет".
И ни одного попрека в адрес евреев я не услышал.
Ну, конечно, отдельные эксцессы могли повстречаться (если особенно покопаться в каких-то материалах, вплоть до расстрелов на месте: в столице было объявлено осадное положение).
О способности обывателя шушукаться и сплетничать приведу такой пример: 22 июля 1941 г. был первый налет на Москву немецких самолетов. На другой день уже можно было услышать: "Леваневский прилетал бомбить Москву".
Сигизмунд Леваневский (из поляков) – летчик, спасавший челюскинцев, – один из семерых первых Героев Советского Союза – пропал без вести в 1937 году, пытаясь перелететь через Северный Полюс.
Но никакого шушуканья насчет евреев в начале войны я не слышал, что не раз пришлось мне слышать в конце войны, а особенно после – от разных начальников, коммунистов и т.п.
Зачем же сейчас – через 65-ть лет – наводить такую напраслину "по еврейскому вопросу"?
Неужели это вызовет к нам, евреям, большую любовь?..
Михаил Бриман, который пятнадцать лет в Красноярске верой и правдой служил собкором "Советской культуры", пишет в израильской газете, что все 15-ть лет дружил с Виктором Астафьевым, бывал у него на квартире, гостевал и в его доме в деревне, конечно и выпивал там с ним...
И вдруг, уже после смерти Астафьева, газета в России напечатала какие-то вновь найденные его заметки, в которых Астафьев (он пришел в больницу, где умирала его мать) в описании врачихи объединил: ее невнимательность, грубость и неуместное в условиях больничной палаты изобилие золотых украшений с национальностью врачихи, – конечно, еврейской.
И тут-то наш Бриман (он живет в Нацрат-Илите) разошелся: вот где Астафьев показал свое истинное антисемитское лицо!
(А вот мы читаем воспоминания евреев о своем пребывании в гетто. И они рассказывают, как приходят немцы и требуют выкупа – и запертые в гетто, уже ранее не раз обобранные, – снова, оказывается, умудряются собрать среди евреев какие-то драгоценности для отмаза...)
Что же Бриман за 15-ть лет, в совместных распитиях с хлебосольным Астафьевым, – так и не разобрался в его истинном лице?..
Конечно, в Израиле уже можно лягнуть мертвую собаку, не приносящую прибыли.
Да, Астафьев не питал любви к евреям, но не только к ним. Да и о своем русском брате мог крепко выразиться (тяжелой судьбы был Астафьев).
Но Виктор Астафьев был один из немногих честных писателей в советской Руси, который писал правду и о войне, и о том, что творилось в действительности в стране, победившей фашистское зло.
Лия Борисовна, учитель литературы советской школы, на книгах Астафьева воспитывала в своих учениках чувство правды (и как еще писал Пушкин: "Чувства добрые я лирой пробуждал").
И что ж ей было делать, когда "великий" Эйдельман устроил ведьмовскую свистопляску вокруг Астафьева, полуразрушенного жизнью человека, из деревни, прошедшего через сиротское детство, войну и выбившегося в самого совестливого писателя России, – среди интеллигенции, отплясывавшей демократические канканы, когда с её горла чуть сдвинули душившие её пальцы...
Тот самый Эйдельман, который рос в семье хорошо прикормленного советской властью "мыслящего тростника" – одного из душителей Пастернака, пропихнувшего своего сына Натана на исторический факультет Московского университета в самые антисемитские сталинские годы, когда евреев и близко не подпускали к тому факультету...
Тот самый Эйдельман, который, угождая новоявленным либеральчикам, проснувшимся от "заколдованного сна", заявил во всеуслышанье: "Высоцкий – это Пушкин сегодня!" (напомню, как еще в царское время демократические студенты, опровергая Достоевского, кричали про Некрасова: "Нет, нет, выше, выше Пушкина!").
Так вот, этот самый Эйдельман, без ведома и разрешения Астафьева, пустил по свету их личную переписку, в которой Астафьев был не очень сдержан и не очень лицеприятен.
Из недавно изданных "Дневников" Эйдельмана мы узнали, какой отпор из-за устроенной им провокации с Астафьевым Эйдельман получил от НАСТОЯЩЕЙ интеллигенции: на его выступлении в Пушкинском доме аудитория демонстративно вышла из зала и т.д.
И что ж ей было делать? – учительнице Лие Борисовне – признаваться в том, что она воспитывала учеников на книгах жидомора... Или попробовать с ним объясниться?..
И Лиля наша выбрала второе – написала письмо Астафьеву: не выражала ему восторгов, но разговаривала с ним по-человечески.
И Астафьев остыл, отошел от обиды, и тоже ответил Лиле по-человечески, и после этого (не знаем, вследствие ли, но после) отошел от активного участия в шуме "Нашего современника".
Мы живем среди людей, мы выросли среди русского языка, среди мировой культуры на русском языке – и что же нам теперь предлагают?!
Отказаться от Гоголя, Достоевского, Чехова, Бунина, Толстого, даже Пушкина и Цветаевой, потому что натыкаемся у них на то, что нам как евреям неприятно слышать?..
Мы в книгах Астафьева не читали ничего против евреев, даже такого, что в своей повести о военной службе один еврей написал про другого еврея: "Борька Гуревич, конечно, неплохой парень, но в разведку с ним я бы не пошел..."
Еще я должен объединиться в "мы" с крикливым пьяницей и бабником Михаилом Леонтьевым – стопроцентным "православным" – стопроцентный еврей! – любимым президентским журналистом, который, защищая своего "патрона", готов каждому глотку порвать, и уж во всяком случае, никому слова сказать не даст – всех переговорит и перекричит.
Мы живем на таком маленьком-маленьком шарике среди разных людей, не только говорящих иначе, но и думающих по-другому, – и куда нам от этого деться?..
Стоим в лагере на разводе. Кто-то благодушно кладет мне руку на плечо: "А ты не похож на еврея (знакомая песня!), работаешь на общих, никуда не лезешь, не пристраиваешься".
Я отбрасываю его руку: "Такого комплимента мне не нужно. Я еврей, и веду себя так потому, что я и есть настоящий еврей".
Из своей жизни вычеркнуть его я не могу – мы припаяны общей цепью. Но ответить ему так я могу, и, наверное, так и должен отвечать.
Но заставить его думать по-другому, запретить ему так думать – не в моей власти.
Но в моих силах быть в его глазах непохожим на его представление о евреях.
И если ему будут часто встречаться "непохожие" евреи – это единственное, что заставит его изменить представление о евреях.
Теперь перейду к заключительным моментам нашего разговора, возникшего в связи с новым обвинением Лили в недостойном поведении: как она посмела вступить в диалог с таким ненавистником евреев, как Проханов. Его следует только проклинать, а не разговаривать с ним.
"Эхо Москвы" ведет передачу "Особое мнение".
Если подходить к этому понятию по его точному смыслу, а не по-иезуитски, вроде Бримана – в одном случае, или Рахлина – в другом, – то это означает, что слово предоставляется авторитетному среди слушателей человеку, который высказывает свое мнение, и следовательно, имеет его, и это мнение особое, т.е. отличное от общераспространенного .
Мы смотрим эту передачу, и вот мы видим, что во всей этой галерее именитостей ни про кого нельзя сказать, что он говорит то, что думает, и думает то, что говорит. Все они выступают как будто в каком-то шоу и исполняют кем-то заказанную роль. Они плохо понимают то, о чем они говорят, и у них нет ни особого, ни вообще никакого мнения.
За их трафаретами проступает не видная зрителю, но осведомленным понятная надпись: голос такой-то партии, такого-то клана, таких-то интересов...
Раньше мы делали исключение для трех человек: Доренко, который теперь совершенно выдохся и сдался под напором грузинской еврейки Тины Канделаки – король оказался голый...
Вторым был Минкин. Но после совместного его выступления с Юрием Колкером (русский еврей, живущий в Англии, сообщивший в нашей прессе такое "особое мнение": русские, дескать, потеряли свое право и на Достоевского, и на Толстого) – выступили они в разных статьях, но с единой идеей о Великой Отечественной войне – и теперь любое "мнение" Минкина потеряло для нас всякий интерес.
Они рассуждают: не надо нам было побеждать в той войне Гитлера, а лучше сдаться ему – какое-то время немного потерпели, а потом гитлеризм сам по себе и с помощью союзнической мощи отвалился бы, и Россия зажила бы благостной и цветущей жизнью, как зажили после войны западные страны, в том числе и Западная Германия. И главное – людских потерь было бы меньше. Жила же Франция, и лучше бы она не дурила со своим Сопротивлением.
А что, идея неплохая. Вполне можно с нею согласиться. Ну и подумаешь, евреи потеряли бы свои оставшиеся три миллиона – разве это может сравниться с 20-ью миллионами общих потерь (думаю, что с мирным населением и того больше)...
И вот в результате из этого "особого мнения" мы сейчас смотрим только одно-единственное оставшееся.
Это особое мнение высказывает Проханов Александр Андреевич, когда-то редактор газеты "День", теперь – газеты "Завтра", которая, между прочим, имеет в России самый большой тираж, и потому, говорят москвичи, – единственный печатный орган, который сам себя кормит.
Независимо от того, что он думает, Проханов действительно говорит то, что думает, и думает то, что говорит.
А это, в первую очередь, главная ценность и единственный смысл такой передачи.
Пора нам, евреям, свыкнуться с тем, что в мире существует немало людей, которые нас, евреев, не любят.
Не в силу корыстных побуждений, не в силу зависти, не в силу поиска "козла отпущения", не по привычке присоединяться к общему хору (вспомним споры "абстракционистов" и их противников), а просто в силу их сложившихся чувств, определившихся их жизненными обстоятельствами.
Подумать бы нам и о том, сколько среди нас евреев, признающих еврейство своей основой, – таких, кто отзывается об окружающих их евреях очень злобными словами...
Ведущая у Проханова – Ольга Бычкова, вроде полная или частичная наша единокровница.
Мы не на ее стороне.
Да, Проханов часто говорит нервно, возбужденно... Но бесцеремонное, наглое поведение этой ведущей, которая не дает Проханову говорить, всё жаждет его подколоть, уязвить и т.д., – возмущает нас больше, чем даже те его мысли, которые нам не нравятся.
(Зато с Радзиховским сия дама воркует как голубка. Запомнился в их беседе ее возмущенный возглас: "Почему мы должны продавать так дешево НАШУ нефть этим белорусам!")
Я не принадлежу к партии Проханова. Основная его ошибка, определяющая его мировоззрение, я думаю, в том, что он смотрит не в будущее мироустройства, а все его взгляды обращены в прошлое.
В прошлом, увы, даже в самом золотом, мы найдем только могилы...
Даже вековечные пирамиды – это всего-навсего могилы.
Когда я иду по улице, лица встречных наводят на меня уныние. Представляю, что и мой собственный вид не улучшает настроение тех, чей взгляд, нарочито или случайно, коснется моего лица....
Когда же я встречаю малышей, которые мне ответно улыбаются, – от музыки восторга, начинающей невольно звучать в моей душе, я буквально молодею.
Даже самый Золотой, но уже прошедший век, – это для нас лишь безнадежно запертая дверь...
Меня страшно бесит, когда какой-нибудь Кацис бесцеремонно порочит нашу Марину Цветаеву и разливает повсюду ядовитое зелье своей лжи...
Меня страшно раздражает, что наши газеты бесконечно печатают вранье о войне 1941-45 гг.
Или когда мы хвастливо заявляем, что еврейский парень, кажется Абрам Левин, совершил подвиг Александра Матросова раньше самого Матросова, и евреи считают себя на той войне "самыми-самыми".
А я думаю, что так называемый подвиг Александра Матросова не мог совершить человек, находясь в здравом уме. Это я считаю противоестественным.
Я согласен с принципом Канта о "самоценности каждой личности, которая не должна быть приносима в жертву даже во имя блага всего общества".
Природа подвига заключается совсем в другом.
Вспоминаю, в 1929 году мы отдыхали в Сочи. В эти дни там произошла авиационная катастрофа, в которой погиб легендарный командарм Ян Фабрициус.
Фабрициус не жертвовал собой, но поступал как истинный МУЖ: самолет упал в море, и Фабрициус передавал спасателям детей и женщин, а сам спастись не успел – самолет затонул...
У нас в доме поселилась молодая женщина с мальчиком, Наташа.
В Афуле был теракт, и Саша, ее муж, закрыл собой беременную жену – осколок угодил в него, и он погиб.
И когда бойцы идут в атаку, они не бросаются умирать, а каждый надеется уцелеть. Но проявить себя трусом – стыдно.
Кстати, сам Александр Матросов не совершал никакого подвига самоубийства. Мне еще в годы войны рассказывал очевидец гибели Матросова – он был в той же части, что и Матросов.
Они в наступлении действительно наткнулись на пулеметный огонь из врытого в землю дзота, который не давал им пройти. А над дзотом была возвышенность, и Матросов полез наверх, чтобы забросать дзот гранатами, – и нечаянно сорвался, и упал прямо на ствол пулемета.
А газетчики, конечно, создали из этого героический миф, который привел в восторг Сталина.
Ну, перейдем еще ближе к делу.
В книге Соминского об антисемитизме, кроме терминов "антисемитизм" и "юдофобство", используется еще один термин: "асемитизм". Раньше он мне не встречался.
Асемитизм означает отсутствие любви к евреям, или просто нелюбовь. Но в нем нет никакой враждебности.
Асемит не смотрит на еврея с ненавистью, не желает ему уничтожения, не призывает ни к какому насилию против евреев. Но еврей ему не свой, и у него нет любви к еврею.
Ну, в истории много примеров взаимной нелюбви одной национальности к другой. Например, англичане не любят французов – французы не любят англичан. Но это чувство не переходило во вражду, и они долго жили между собой мирно, поддерживали отношения и деловые связи, да и сейчас так живут.
Когда я жил на Колыме в Усть-Омчуге, он стал заселяться освобождавшимися из лагеря западными украинцами.
У меня были хорошие знакомые, две пары: Иван и Катя, Алексей и Иванка. Когда с Ветреного я приезжал в Усть-Омчуг, останавливался у одной пары или у другой – они даже ревновали друг к другу: почему я остановился у тех, а не у них.
В Усть-Омчуге я проводил по делам два-три дня, и никакой корысти от моего приезда им не было. Принимали они меня бесплатно: кормили, поили и спать укладывали.
Так сложились у нас чисто человеческие отношения.
Никогда не забуду. Приехал я как-то в Усть-Омчуг, когда моя контора "Продснаб" решила устроить пышный юбилейный вечер. "А ты что, не пойдешь разве?" – "Да у меня нет подходящей одежды..." Смотрю, вскоре Алексей появляется со своим новым пиджаком: "Ну-ка примерь... Вот и пойдешь в нем".
Ведь обидно было при нашей серой, таежной жизни не попасть на такое торжество, что раз в десять лет случается...
И все-таки я был для них не "свой".
Они не хотели, чтобы их девчата выходили за русского, даже за советского украинца.Ну, а о еврее, который еще не того вероисповедания должен быть, – и говорить нечего.
Вот нечто подобное – отношение к еврею как не к "своему" – Соминский и называет асемитизмом.
И что вколочено столетиями, за годы не выбьешь...
Ну, не любил Ф.М. Достоевский евреев, не любил поляков, и не только их, наверное.
Еврейское "избранничество" страшно раздражало Л.Н. Толстого. Он со своей идеей всемирного братства не мог этого принять. Для него это было просто высокомерием.
Недавно кто-то с возмущением цитировал "Еврейский вопрос" из "Дневника писателя" Достоевского.
Не скажу, что я солидарен во всем с Достоевским. Он многого не знал и слишком доверялся газетным и журнальным публикациям.
Но вот к Достоевскому-антисемиту шли письма, в том числе и от "просвещенных" и умудренных евреев, которым Достоевский отвечал, с одной стороны отмечая достоинства авторов, а с другой – с какой-то раздражительной укоризной.
Для начала отмечу, что раздосадованные евреи не требовали секир-башка Достоевскому, а вступали с ним в диалог, оспаривали его.
Я бы в первую очередь из всего "Еврейского вопроса" выделил такие слова Достоевского:
"Всего удивительнее мне то: как и откуда я попал в ненавистники еврея как народа, как нации?.. Когда и чем заявил ненависть к еврею как к народу? Так как в сердце моем этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной и были в сношениях со мной, это знают, то я, с самого начала и прежде всякого слова это обвинение снимаю, раз навсегда".
У меня нет никакого основания не верить Достоевскому. Он считал, что евреям нужно дать все права, которые имеют другие граждане Российской империи.
Достоевскому не пришлось узнать истинного положения евреев – к сожалению, этому мешали сами еврейские корреспонденты писателя.
К тому же мы знаем, что Достоевский писал свой "Еврейский вопрос" далеко не в самые худшие для евреев России времена.
Я уверен, если бы он предвидел грядущие еврейские погромы, а тем более – какая судьба ожидает евреев в XX веке, он бы не стал писать так резко.
Так вот, решим вопрос о Проханове.
Правомерно ли было так грубо предавать проклятию Лилю, упрекать ее стыдом и другими карами за ее обращение к Астафьеву?.. За ее обращение к Проханову?..
Я думаю, что Проханов вполне может подписаться под словами Достоевского о том, что в его сердце нет никакой ненависти к евреям как к народу. Мы не знаем его высказываний о такой ненависти.
Скорее, его можно назвать асемитом – человеком, у которого нет любви к евреям. Он относится отрицательно к евреям Израиля и к евреям, живущим в России, за их политическую ориентацию.
Повторяю, Проханов для нас сегодня - единственный человек из этого шоу "Особое мнение", который говорит то, что думает, и думает то, что говорит. А его газета "Завтра" имеет в России из всех газет, может быть, самую большую читательскую аудиторию.
Мы не можем отвернуться от судьбы России, в которой обитали и наши предки, и наши родители, да и мы сами-имеем причастность к тому, что там происходило, и у нас остались там дорогие нам связи, и там, наконец, гуляет просторно, как родной, язык русский – единственный, на котором мы можем изъясняться и впитывать многотысячелетнюю мировую культуру.
Русскоязычные евреи – ведущие этой передачи – ведут прилюдный разговор с Прохановым. Почему же евреи из Израиля находят возможным нас попрекнуть за попытку диалога с Прохановым? – что, мы потянулись в какое-то антисемитское логово и преклонили головы перед махровым антисемитом?..
Почему вам не стыдно, когда израильские СМИ упорно талдычат о ликвидации "духовного лидера Хамаса шейха Ясина", нагнетая – и не только в еврейские мозги – сознание, что евреи до того дошли, что убивают беспомощных "духовных лидеров" (а уж в каком жалком, беспомощном состоянии был этот Ясин, каждому известно)?
И только где-то мельком один раз прозвучало, что у Ясина руки были в еврейской крови.
Почему не было сказано, что ликвидировали страшного убийцу, у которого руки по локоть в крови, – а такого убийцу выбирают в свои духовные лидеры?
Почему никому не было стыдно, когда еврейский попрыгунчик некий Кацис по всему миру позорит и клевещет на нашего любимого поэта Марину Цветаеву, в то время когда хорошо известно ее особое отношение к евреям и особое отношение евреев к ней?
А психиатр господин Турецкий, выступивший на защиту Кациса и побоявшийся ответить мне на разоблачающую его статью, по-прежнему пытается исподтишка куснуть Цветаеву, тиснув статейку о том, что Цветаева и Солженицын в один, можно сказать, голос выразили ностальгию по Белой армии.
Причем, к Солженицыну он отнесся с большим снисхождением, а Цветаеву постарался укусить побольнее.
Идет речь о ее ответе Мандельштаму на его "Шум времени". Самонадеянность господина Турецкого равна его невежеству.
"Ответ Осипу Мандельштаму" написан Мариной Цветаевой за границей в 1926 году – уже после того, как Сергей Эфрон напечатал в 1924 году свой очерк "О Добровольчестве", в котором он пишет, что героических Георгиев сожрала "черная плоть жоржиков" – таков был итог Белой гвардии.
Какая же после встречи с Эфроном у Марины Цветаевой могла быть ностальгия по "Белой армии"?.. – ведь ее "Лебединый стан" при ее жизни даже не был опубликован...
Почему же мы не выступаем в защиту Цветаевой? Почему мы не подвергаем остракизму господ Кацисов, Турецких и прочих брехунов, а набросились на бедную Лию Борисовну, осмелившуюся вступить в контакт с таким "чудовищным антисемитом" (и "предателем"), как Проханов?
И есть ли у нас какие-нибудь доказательства зловредного антисемитизма этого господина?
Если есть, пусть нам предъявят – мы убедимся, ужаснемся, устыдимся, покраснеем – и откажемся от своих постыдных поступков, и присоединимся к хору проклинающих этого господина и, наверное, подвергнем бойкоту – можно сказать, еврейское – "Эхо Москвы", допускающее на свои передачи таких ненавистников.
И заодно рава Авраама Шмулевича из Хеврона, который уважает Проханова, дает ему обширное интервью в газету "Завтра" и которого недавно обвинила российская власть, что он, рав Шмулевич, был организатором московского "Русского марша" 4-го ноября...
А если Александр Проханов просто не испытывает любви к евреям (а есть, например, такие типы, что ненавидят женщин, стариков, не терпят детей, не пьют молока, не едят маслин и т.д. и т.п.)
Или даже еще больше, просто их не любит, то, очевидно, это еще не повод, чтобы "Эхо Москвы" его прогнало со своих радиоволн, а RTVi со своего экрана.
Мы живем в уединении в скромной Афуле, не знаем, увы, основного языка, а окружающие нас русскоязычные, к сожалению, очень далеки от наших духовных интересов.
"В поисках собеседника" – назвала свою единственную книгу наша Лиля. Это название хорошо отражает ее духовные запросы.
Она прожила такую жизнь, не гоняясь за золотыми самоварами, каменными особняками, алмазными ожерельями и т.п. – а прожила свою жизнь, находя высшее удовлетворение её в своих учениках и в тех часах, когда открывала не жемчужины в ожерельях, а жемчужины стихотворений Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева, Блока, Пастернака, Цветаевой, и замуж вышла не за удачливого бизнесмена, а за "неудачника"-студента, оканчивающего в сорок два года Литературный институт.
Он-то и включился в ее духовные запросы.
И вот нам-то бросается упрек, что мы якшаемся с "пособником Гитлера"!..
А разве мы по своей судьбе, по своему мировоззрению соответствуем статусу защитников "пособников Гитлера" или "палача Сталина"?..
Так как же проявил себя Проханов?
Мы внимательно слушаем его "Мнение", но я ничего не могу припомнить "преступного" в его высказываниях.
Он сочувствует арабам? Его право.
Но сколько сотен тысяч арабов являются полноправными гражданами Израиля. Мы их встречаем среди водителей автобусов, механиков, письмоносцев, фармацевтов, врачей...
Что же, их всех тоже следует желать утопить в Средиземном море?..
Проханов говорит, что Израиль не имеет легитимного права на существование.
(Разве он говорит, что Израиль следует полностью уничтожить со всеми евреями?)
Увы, тут я согласен с точкой зрения Проханова.
Еще в Москве я говорил: если Израиль владеет какими-то территориями незаконно, он должен, как это ни будет больно, их вернуть... Сейчас даже не XX век – на носу век XXI.
Вообще я считаю, что Израиль не должен был соглашаться на создание своей независимости на тех условиях, которые ему предоставлял ООН...
Не было другого выхода? Неправда. В мире складывалась такая обстановка, что ООН уступил бы требованиям Израиля.
Но верхушка согласилась, потому что это было в ее выгодах.
А такого, как Бен-Гурион, нельзя было выбирать своим лидером. Как нельзя было допускать до власти многих наших исполнителей – Шарона, Барака, Ольмерта... которые заботятся не о том, чтобы направить всех евреев Израиля на правильную и необходимую идею самоидентификации, а о том, чтобы побольше набанковать на свои счета денег, престижа, власти...
Но я и против того, чтобы отдавать незаконные территории путем бегства и насилия над своими гражданами.
А только как победители, восстанавливающие попранную справедливость...
Наверное, не случайно, что после Шестидневной войны не один Ганди мечтал об этом восстановлении и добивался его... А сейчас уже XXI век...
Слово "еврей" не обладает силой магического воздействия на меня.
Такие евреи, как Леонтьев, Кацис, Радзиховский и много других подобных имен, не лежат в глубине моего сердца...
И они не заменят мне других – нееврейских – имен, чьи деяния, мысли, высказывания были мне в жизни путеводными звездами – хранителями...
ноябрь 2006 года, Афула