В начале марта с большой торжественностью в Санкт-Петербурге отмечался славный юбилей журнала "Звезда". Что и говорить, 85 лет – срок серьёзный. Кто только не руководил этим изданием. Среди его главных редакторов – видный советский дипломат, "супершпион" в отставке – И.М. Майский (интересно, кто бы написал его полную биографию – это было бы покруче Джеймса Бонда), а после него редакторы "застойного" типа – Г.К. Холопов, Г.Ф. Николаев. Довелось и автору этой статьи и поработать в "Звезде", и не раз там быть опубликованным. Но вот пришло новое время. "Звезду" возглавили известный петербургский писатель, историк Я.М. Гордин и литературный критик А.Ю. Арьев. – И наконец шедший столь многотрудными путями журнал приобрёл чёткую и ясную идеологическую программу, что особенно стало ясно в последние годы. Но это отнюдь не "петербургская" программа, как представляется иным авторам. Это нечто совсем другое.
В одном из недавних номеров журнала на первой странице, как своего рода манифест, опубликовано одно очень интересное стихотворение. Позволим себе привести его полностью:
Ездовая собака обожает свою упряжку,
А ещё обожает свою блестящую бляшку,
Ту, которую выдали на последних соревнованиях, –
Будет чем красоваться в северных полыханьях.
И хозяина любит, и всю собачью бригаду,
И ни пяди своей победы врагу не уступит, гаду!
И клыки у неё сильны, и лоснится шкура,
И глаза у неё востры, и губа не дура.
Хорошо ей, собаке, в езде познающей Бога,
У неё молитвой ложится наезженная дорога,
И духовный путь согласован с путём хозяйским,
И вовек она не соблазнится яблочком райским.
Ездовая собака радуется езде
И бежит себе, улыбаясь, к заветной звезде.
Подписано: Елагина Елена Васильевна, лауреат премии журнала "Звезда". Но реальное это лицо или псевдоним – мы сказать не решаемся, потому что уж больно много кажущихся случайными аллюзий скрыто в этом тексте. Стихотворение в оригинале не имеет заголовка, но мы бы назвали его "Записки ездового" или, например, "Наставление тренеру ездовых собак". Перед нами памфлетное и совершенно недвусмысленное изложение одной очень популярной в наше время общественно-политической концепции, широко рас- пространённой в узких кругах, – а именно концепции о малом народе.
Немного истории. В своё время, уже довольно давно, в те самые "застойные" годы, о которых иные и сегодня вспоминают с умилением, а иные с неприязнью, академик И.Р. Шафаревич написал ставшую сразу знаменитой книгу "Русофобия". Впрочем, широкую известность она приобрела позже – в перестроечную эпоху. В этой книге автор, обобщая ряд материалов, вышедших из-под пера Г.Померанца, А.Амальрика, Б.Шрагина и других, сформули- ровал особый стиль мышления, названный им русофобским, при котором люди, обладающие им, возлагают все беды, постигшие Россию, да и многие другие страны на протяжении ХХ века, на русский народ, понимаемый как своего рода воплощение Мирового Зла. Русским приписываются особые архетипические формы национального сознания, как врождённая рабская сущность, отсутствие чувства собственного достоинства, холуйская смесь злобы, зависти и преклонения перед властью, нетерпимость к чужим мнениям, одним словом – все качества, присущие вышеупомянутым "ездовым собакам" из стихотворения "звездинского" лауреата.
Довольно давно, в 1963 году, был написан роман А.и Б. Стругацких "Трудно быть богом". Борис Стругацкий ныне член редколлегии "Звезды", а вышеупомянутый роман многократно переиздавался и, очевидно, не утратил своей актуальности и поныне. Его аллегоричес- ки выраженная концепция, судя по всему, и сейчас отражает авторскую позицию. Авторы изображают одну из отдалённых планет вселенной в некотором воображаемом, столь же отдалённом будущем. Впрочем, на этой планете живут такие же люди, хотя их цивилизация безнадёжно отстала от земной и являет собой некий любопытный конгломерат феодализма, фашизма и тоталитаризма. Однако чтобы помочь несчастным обитателям этой планеты, на ней, замаскировавшись под местных жителей, "трудится" героический отряд "продвинутых" землян, защищающих будто бы высокие идеалы гуманизма и гордо именующих себя коммунарами. Они – словно пришельцы из светлого будущего в мире жестокости, лжи и насилия. А их программу ясно излагает один из героев романа, Дон Румата: "У нас отличные нервы: мы умеем не отворачиваться, когда избивают и казнят. У нас неслыханная выдержка: мы способны выдерживать излияния безнадёжнейших кретинов". Эти кретины, разумеется, – местное население планеты, которое характеризуется как "просто жрущая и размножающаяся протоплазма". Само же общество аборигенов определено как подобие "спрута" (это явная аналогия с "Левиафаном" Т.Гоббса, в котором примерно также определяется сущность государства): "Спрут имеет ли сердце? Мы знаем, где оно, – говорят участники разведывательного отряда "землян", – но мы не можем разрубить его, не проливая крови тысяч запуганных, одурманенных, слепых, не знающих сомнения людей". "Землян" совсем немного, всего 250 человек. Это, несомненно, малый народ в прямом смысле этого слова, но они ведут активную пропагандистскую и культуртрегерскую работу в диком обществе аборигенов и порой сами становятся мучениками на ниве своей деятельности. Вот она, геройская нация "богов", "гениев и страдальцев", ведомых грандиозностью и возвышенностью поставленных перед ними целей и поистине мессианским пророческим духом. Это "богоизбранная нация". Во всяком случае, так она представлена авторами романа, один из которых, к сожалению, скончался, но зато другой продолжает активно работать и сегодня.
И.Р. Шафаревич писал об этом малом народе и его представлениях следующим образом: "Представителя "Малого Народа", если он прошёл весь путь воспитания, ожидает поистине чудесное существование: все трудности, противоречия реальной жизни для него исчезают, а он как бы освобождается от цепей жизни, все представляется ему простым и понятным. Но это имеет свою обратную сторону: он уже не может жить вне "Малого Народа", в мире "Большого Народа" он задыхается, как рыба, вытащенная из воды. Так "Большой Народ" становится угрозой существованию "Малого Народа", и начинается их борьба: лилипуты пытаются связать Гулливера. …Это поразительное учение, собственно, новая религия, создавало у "святых" ощущение полной изолированности, противопоставленности остальному человечеству. Центральным их переживанием было чувство избранности, они даже в молитве благодарили Бога, что они не такие, как "остальная масса".
А вот как в стихотворной форме примерно ту же мысль излагает А.Кушнер в стихотворении "Барельеф" ("Звезда", 2008, № 1):
Эти воины с лицами злыми…
Обойди стороной барельеф.
Есть опасность быть схваченным ими,
Увернуться от них не успев.
В лучшем случае, вдруг поменяться
Кто-то местом захочет с тобой –
И придётся тебе притворяться
Столь же грозным, поставленным в строй.
Но тема малого народа, всевозможных перипетий, пережитых им в его страдальческой судьбе, а также тех козней, которые строит ему постоянно Большой народ, излагается в журнале, конечно же, не только в стихотворной форме и аллегорических иносказаниях, а и напрямую.
Один из постоянных авторов "Звезды" – Борис Парамонов, лауреат Пушкинской премии Гамбургского Фонда Альфреда Тепфера. Вот одна из его недавних статей "О подражании Христу" ("Звезда ", 2008, № 10). Она посвящена вопросу об изображении терроризма в русской литературе, а если шире – о социальных и нравственных корнях террора в целом.
Автор начинает своё рассмотрение с анализа некоторых сцен романа "Братья Карамазовы". И тут, что ни тезис, выдвигаемый Б.Парамоновым, – то прямо-таки сногсшибательное откровение. Мы сразу же с удивлением узнаём, например, что в притче о Великом Инквизиторе "сама моральная высота Христа понимается Инквизитором как некий дух гордыни. Христос не нужен людям, им нужна не свобода, а пастырь, пасущий жезлом железным". Не правда ли, нечто очень и очень знакомое? Но это ещё не всё:
"Аргументация Великого Инквизитора настолько сокрушительна, что безответность Христа кажется уже не проявлением писательского такта, но просто неумением, а то и нежеланием писателя построить контраргументацию. (…) Глубиннейший и соблазнительнейший смысл Легенды в том, что Достоевский, если и не на стороне Инквизитора, то видит его правоту".
Иными словами, Б.Парамонов прямо приписывает Достоевскому пропаганду тоталитарной идеологии, что с точки зрения этого видного идеолога малого народа совершенно закономерно: у кого, как не у Достоевского, может быть, следовало бы поучиться Сталину и Ежову, как реальным "русопятам" и великим инквизиторам?
Но и это ещё не всё. Б.Парамонов смело идёт дальше: "”Подражание Христу" рождает антихриста. В России произошёл христианский эсхатологический срыв, и … мессианистической жертвой оказалась сама Россия. "Второе пришествие" – всегда – антихрист".
Короче говоря, за что боролись террористы-христиане, а попросту русские люди, – то, гады, и получили. Нет бы, следовать великому учению, предложенному Марксом и Энгельсом, которое они, паразиты, извратили под Достоевского, так что и не узнать в этом светлом учении той божественной искры "малого народа", которая была в нём заложена.
Но между тем идеи, высказанные Б.Парамоновым так же, как и русофобские концепции – Г.Померанца, Б.Шрагина, М.Агурского и других – открывают, может быть неожиданно для их авторов, другую сторону вопроса об идеологии малого народа.
Дело в том, что сама эта идеология, частным ответвлением которой является и марксистско-ленинское учение, по существу глубоко мессианское, провиденциальное, то есть возникшее по указанию свыше, как озарение и даже богоявление. Вот здесь и корни её родства с иудаизмом, воспринятым в его как бы "светском" варианте. Апологеты и пропагандисты этого светского иудаизма – своего рода подвижники такого же точно "светского", обмирщённого хасидизма.
Кстати, интересно бы узнать у Б.Парамонова, почему он приписывает террористические наклонности христианству, русскому народу, но почему-то помалкивает про арабский терроризм, находящийся всецело за пределами вышеупомянутых исторических реалий, но в чём-то (идеологически, разумеется) неуловимо близкий вот этому же светскому хасидизму – и не первой ли рецепцией его стала деятельность террористов-коммунистов, равно как и эсеров, во многом людей нерусских национальностей, которые так мощно выступили в России в 1917 году.
Мессианские чаяния коммунистического рая, мировой революции, земли обетованной в виде "страны развитого социализма", который был призван осуществить "избранный народ" под условным названием пролетариат.
Ему же было, по меткому выражению Маркса, "нечего терять, кроме своих цепей", а в качестве приобретения был обещан весь мир. Что и говорить – немало.
Характерно, что журнал "Звезда" на его современном этапе очень и очень небогат прозой: небольшие рассказы, повести, отдельные бытовые зарисовки – и всё. Что это? Отсутствует среди авторов стремление к широкому пониманию действительности в более ёмких жанрах?
Или редакция избегает печатать произведения крупных форм? А, может, попросту сама эта действительность редакцию не интересует? Для малого народа она выглядит никчёмной. Да и вообще ненужной.
В одном из последних номеров "Звезды" (2009, №1) опубликована, тоже на первых страницах, как бы программная заметка А.Битова, конечно, члена редколлегии, под названием "Функционер и функция". Свой "Звёздный мемуар" А.Битов посвящает воспоминанию о своём дебюте в "Звезде" и роли его тогдашнего редактора Г.К. Холопова в этом начинании. Собственно история, рассказанная автором, чрезвычайно проста и сводится к тому, как Холопов ("функционер") предлагал переименовать публикуемый рассказ начинающего прозаика, что, по мнению современного А.Битова, и является "функцией" редактора.
Вывод писателя прост, но концептуален. Редакторы или цензоры только переиначивают и искажают название значительных художественных произведений, но сама сущность их остаётся неизменной и переживёт века.
На этом фоне чрезвычайно любопытно появление мемуарных набросков Д.А. Гранина под названием "Листопад". ("Звезда" 2008, №№ 1,2).
Д.Гранин – старший современник "Звезды" и своё девяностолетие празднует одновременно со "звездинцами", также будучи членом редколлегии журнала.
Писатель, судя по названию, взял за образец "Опавшие листья" В.В. Розанова. Но получилось нечто иное. Дневник души, изображаемой великим русским мыслителем, превратился у Д.Гранина в собрание всевозможных сплетен на самые разнообразные темы, главным образом о его взаимоотношениях с Г.В. Романовым и другими партийными функционерами.
В своих мемуарах он выступает как бескомпромиссный борец с советским чиновничеством, хотя то и дело словно "проговаривается". Скажем, в его воспоминаниях об Ольге Берггольц утверждается, что поэтесса "была врагом этого позорного режима", хотя на её похоронах "никто, конечно, и слова об этом не сказал". И далее стыдливо: "Я в своём слове ничего не сказал… Зато начальство было довольно".
И в другом месте: "Кого изготавливала советская жизнь? Я сам хороший пример".
Действительно, хороший пример, если вспомнить знаменитое письмо "Сорокадвух", которое было подписано в числе прочих и Д.А. Граниным, а там уж прямо говорилось о том, что нужно расстреливать всех противников "демократии". Недалеко ушли идеологи нового режима от комиссаров первых лет советской власти и "коммунаров", изображённых братьями Стругацкими в романе "Трудно быть богом". Между прочим, по словам того же мемуариста, В.М. Молотов в одной из бесед с ним прямо сказал: "Вот роман "Искатели" у вас хороший".
В мемуарах приводится некое письмо читателя автору: "В том мире, где проходит моё существование, от хомута до стойла, важно строить свои принципы по принципу "чего изволите?"; при этом можно почти не работать, и быть вполне благополучным. К. из Чернигова". Мы уже видели, что принцип "зато начальство было довольно" мемуарист относил и к своим выступлениям…
"Листопад" Д.А. Гранина, разумеется, был удостоен премии журнала "Звезда" за 2008 год.
Идеология и субкультура малого народа в его провиденциальных устремлениях настолько далеко оторвались от окружающей нас действительности, что поистине конструируют свой собственный "кукольный дом", в котором приняты совершенно иные правила игры или, если угодно, нравственные ценности, чем те, которыми руководствуются обычные граждане России.
Поэтому, как ни грустно это признавать, но художественная практика "Звезды" наших дней – это не более чем система определённых опознавательных знаков, своего рода комплекс "паролей", по которым "свои" отличаются от "чужих".