КОВЫЛЬ

Син! У Син!

Войдя в крепостные ворота, Тяньгоу увидел У Сина, медленной походкой бредущего по улице. Мальчишка не подал виду, хотя наверняка тоже увидел Тяньгоу. Не ответив, он свернул в сторону и скрылся в маленьком переулке. Тяньгоу это всё показалось очень странным и, руководствуясь своим природным любопытством, он тоже свернул в переулок, где увидел У Сина, стоявшего лицом к стене и ковырявшего ногтём извёстку.

– У Син, что на тебя напало такое? Твой дядька тебя зовёт, а ты даже не откликаешься!

Тяньгоу хотел было повернуть У Сина лицом к себе, но мальчик отстранил его руку, сказав:

– Дядя Тяньгоу, не надо меня больше звать, а то я заплачу!

Тяньгоу улыбнулся:

– Дурная твоя голова, ты что всё ещё горюешь, что отец не купил тебе плавок? Смотри-ка сюда, а это что тут у дяди? – В руке у Тяньгоу появилась пара ярко-красных плавок.

Но У Син не проявил никакого интереса и повернулся уходить. Поняв, что произошло что-то серьёзное, Тяньгоу схватил его за плечо и стал спрашивать, что случилось.

– Кому теперь нужны эти плавки? – ответил У Син. – Отец сказал мне, что я должен начать копать колодцы.

Услышав это, Тяньгоу принялся утешать У Сина, коря себя за то, что не успел выполнить поручение хозяйки поговорить с мастером и смягчить его суровый нрав.

– У Син, я пойду поговорю с отцом. Мы с ним вдвоём и без тебя вполне управимся.

– Отец не станет с тобой говорить.

– Об этом ты не беспокойся. Он сейчас дома?

– Он не разрешил мне тебе ничего рассказывать.

У Син, хоть и был ещё совсем ребёнок, но уже унаследовал от своей матери её доброе сердце. Он взглянул на Тяньгоу, и из его глаз полились ручьём слёзы.

– Глаза у тебя на мокром месте, – отругал его Тяньгоу.

– Дядя Тяньгоу, а ты позволишь мне ещё приходить к тебе домой играть с цикадами?

Тяньгоу кивнул и с улыбкой пожурил того за глупые вопросы. У Син же повернулся и побежал прочь, не оборачиваясь, как Тяньгоу ни звал его.

Тяньгоу с озадаченным видом пошёл к дому мастера. К дверям вышла хояйка – и ему стало ещё более не по себе, когда он увидел, что лицо бодисатвы было красным от слёз. Когда он спросил про У Сина, хозяйка глубоко вздохнула и выражение её лица приняло совсем несчастный вид.

– А что правда, что мастер запретил У Сину ходить в школу?

– Они с утра ушли копать колодец в доме Лайшуня.

– Так мастер же говорил, что позовёт меня к Лайшуню копать колодец?

Хозяйка посмотрела на Тяньгоу и спросила:

– Тяньгоу, так ты правда ничего ещё не знаешь?

– А что случилось?

– Он больше тебе никакой не учитель. Сказал, что сам с трудом освоил это ремесло и не хочет, чтобы чужаки теперь таскали еду с его стола. Будет сам зарабатывать все деньги, поэтому и взял с собой У Сина вместо тебя.

– Это правда?

Женщина продолжала:

– Вчера весь день ждала, когда ты придёшь и в то же время не знала, как взглянуть тебе в глаза...

Тяньгоу стоял без слов, не в силах даже взглянуть в глаза своей хозяйке. Он выловил из кармана сигарету и, раскурив её, заметил, что похожая на земляного червя тень от табачного дыма в косых лучах солнца окрасилась в кроваво-красный цвет.

За низкой стеной в соседнем дворе кто-то как раз набирал из колодца воду, и слышался скрипучий звук колодезной лебёдки.

– Ты лучше просто забери эти плавки и не пытайся с ним ни о чём говорить. Ты уже взрослый человек с собственной головой на плечах, и не помрёшь с голоду без своего мастера...

Видя с каким душевным страданием произносила эти слова хозяйка, Тяньгоу с удивлением отметил, что его собственная боль потеряла свою остроту. При мысли о том, какое у его хозяйки было доброе сердце, он умиротворённо улыбнулся и сказал:

– Хозяйка, не переживай. Я понимаю, почему мастер так поступил, и совсем не виню его. В конце концов он провозился со мной целый год, так что теперь настало время мне его оставить. Я только переживаю, что он заставляет У Сина копать колодцы – это, конечно, не дело, ведь У Син ещё совсем мал. И ещё он так мечтал об этих плавках, так что пусть уж остаются ему. А я буду частенько заглядывать к вам и навещать его.

Растроганная хозяйка проводила Тяньгоу до дверей, а выйдя на улицу, не удержалась и проронила слезу. Тут с дерева софоры раздался резкий голубиный клёкот, и женщина опять взглянула на него:

– Чует моё сердце – эта птица не к добру раскричались. Прогнал бы ты её, Тянгоу!

В последний раз следуя её приказу, он камнем согнал голубя с дерева, но тот, вспорхнув, сделал круг над их головами и сбросил порцию помёта, которая как назло угодила Тяньгоу прямо на плечо. Стирая рукой птичий помёт с его рукава, хозяйка говорила: "

– Тебе теперь нужно поискать новое занятие, ведь у настоящего мужчины должно быть своё дело. Работай изо всех сил, зарабатывай деньги, а как скопишь достаточно и присмотришь себе женщину, приходи ко мне – я всё устрою.

Горько улыбнувшись, Тяньгоу пошёл прочь. Боясь, как бы односельчане не заметили его ошарашенного состояния, он, вместо того чтобы вернуться домой, ускорив шаги, направился к выходу из крепости. Взобравшись на склон горы, Тяньгоу устроился в густой заросли ковыля и долго лежал в неподвижности, погрузившись в свои мысли.

Где-то на склоне местные жители собирали на хворост ковыль. Вместе со звуками срезаемой травы до Тяньгоу донеслись и слова их песни.

Ухожу – запираю дверь на замок,

Возвращаюсь – сам развожу огонь.

Ох и тяжела же холостяцкая доля!

Пошарю рукой по кровати,

Натыкаюсь на мышиное гнездо.

Эх, невмоготу мне жизнь одинокого мужика!

Суну руку в кастрюлю,

А там длиннющая змея.

Ну кто полюбит такого бедолагу?

"Вот уж бедолага, действительно, – подумал Тяньгоу о самом себе. – Теперь, когда мастер бросил меня, у меня не осталось заботившейся обо мне хозяйки. Раньше я как-то ещё туда-сюда жил сам по себе, но потом нежданно-негаданно пробудил в этой женщине толику искреннего сочувствия к себе. И как теперь мне жить дальше, когда я всё это потерял?"

По склону холма задул ветер. Кружась, тот пригибал заросли травы к земле, так что они стелились, закрывая собой Тяньгоу. Поначалу, ещё не спутавшись друг с другом, стебли ковыля образовывали строго упорядоченную структуру, напоминавшую сеть, которая, казалось, накрыла собой Тяньгоу и отделила его от неба. Но когда ветер окончательно прижал стебли к земле, его фигура вновь открылась внешнему взгляду. "Всё-таки деньги – это корень всех зол, – думал Тяньгоу. – Пока их нет, мучаешься и предаёшься отчаянью, а когда они появляются, то сам превращаешься в бесчувственного негодяя". От этих мыслей на сердце у него сделалось муторно. Тяньгоу вообще был не из тех, кто склонен страдать бессонницей, раз за разом перебирая в глове грустные мысли. Скорее наоборот – чем тяжелей у него было на сердце, тем больше его тянуло в сон. И Тяньгоу уснул.

Откуда-то издалека донёсся гулкий раскат грома. Дождя, однако, не было. И когда Тяньгоу проснулся, то вдруг услышал этот милый его слуху звук. Оказывается, его ноги, руки, и вся грудь были сплошь покрыты множеством зеленокрылых с красными пузиками цикад. Воспользовавшись их неосмотрительностью, он ловким движением поймал несколько штук и опустил их в свой карман. Тяньгоу постоял немного в неподвижности, и вдруг ощутил, как на него снизошло чувство радостного облегчения. Он широко улыбнулся сам себе – совсем как прежний Тяньгоу.

Вообще Тяньгоу хватало и еды и воды. Единственное, чего ему не доставало, так это денег, чтобы обзавестись женой. И хотя Тяньгоу сроду не читал книг, однако в его собственной жизни случались моменты вполне сравнимые встречающимся в книгах поэтическим описаниям. Так, лёжа однажды за москитным пологом и пуская над собой кольца дыма, Тяньгоу показалось, что барахтавшиеся у верхушки его москитника тучи комаров на самом деле были журавлями-небожителями, и он долго наслаждался их изящным, лёгким парением. В такие минуты он задумывался о самых разных вещах: порой он начинал клясть своего мастера за бессердечие, но чаще всего мысли Тяньгоу крутились вокруг хозяйки, и поэтому его постоянно тянуло наведаться в дом мастера.

У Тяньгоу было одно сокровище, с которым он не расставался ни днём, ни ночью. Это была небольшая плетёная клеточка с цикадами. Каждый раз проходя у дверей их дома, Тяньгоу легонько тряс клеточку, будя заснувших цикад, и кричал:

– У Син! У Син!

И хотя он звал У Сина, выходила к нему сама хозяйка.

– Тяньгоу, у тебя всё цикады на уме?

– А чем ты занимаешься, хозяйка?

Она отвечала:

– Тяньгоу, возиться с цикадами совсем не дело для взрослого мужика. Занялся бы ты чем-нибудь посерьёзней, заработал бы немного денег!

Тяньгоу смущённо улыбался, а про себя думал: "Взрослые мужики может и не возятся с цикадами, но есть женщины, которым эти цикады очень даже нравятся".

– Хозяйка, ну а чем мне заняться?

– Ты же сам мужик, а ещё меня спрашиваешь! Ты ведь до сих пор не скопил ни юаня, да даже если бы и скопил, разве какая-нибудь женщина пошла за такого бездельника как ты? Женщины не любят лентяев, Тяньгоу.

Слова попали в самую точку, и Тяньгоу нечего было на это возразить.

Целых десять дней Тяньгоу не показывался у дома хозяйки. Он валялся без дела у себя дома на земляном кане, напевая популярную в их селении песенку про любовь:

У дверей моего дома перечное дерево

Так и гнётся от спелых плодов.

Пойду нарву себе немного.

Но палкой плодов не достать.

Скинул лапти, босой полез на дерево,

И надо ж –занозил ногу острым шипом.

Зову сестричку –помочь вытащить занозу,

А она, бессердечная, ковыряет мне ногу шилом

Мочи нет, как больно!

Нельзя было утверждать, что Тяньгоу пел эту песенку про хозяйку, но нельзя было утверждать и обратного, ведь Тяньгоу твёрдо решил заняться каким-нибудь серьёзным делом. Он пошёл с поклоном к плотнику, но тот не взял его в ученики, пошёл к гончару, но и тот ему отказал. Ведь у всех ремесленников были свои сыновья и зятья, и они старались передать ремесло кому-нибудь из родных, чтобы оно служило обогащению собственной семьи. Поэтому Тяньгоу ничего не осталось, как собрать свои пожитки и отправиться на заработки в областной центр.

В своём посёлке Тяньгоу считался человеком простым, но бывалым – умел и поговорить и пошутить. Что до города, то тут он чувствовал себя крайне скованно. Улицы в городе казались ему широченными, и Тяньгоу ходил по ним, чуть не прижимаясь спиной к стенам домов. На этих улицах никто не знал его, и он в смущении не смел взглянуть в глаза другим людям. Жена учителя всегда в шутку звала его "белоликим", но здесь вряд ли кто посчитал бы его лицо белым. К тому же в глазах горожан Тяньгоу был абсолютным "дитятей".

Конечно же, источником охвативших его страха и смущения был прежде всего сам Тяньгоу. Он осознавал, что на этом новом месте самым важным для него было научится преодолевать самого себя. Тяньгоу от природы не был философом, тем не менее в этих его мыслях было что-то очень философское.

"Городские женщины словно небожительницы, – думал он. Вечером, когда Тяньгоу лежал на своей кровати, в голове у него роились дневные впечатления. – Одна только хозяйка – реальная женщина". Как только эта дьявольская мысль появилась у него в голове, в сознании Тяньгоу всё встало на свои места и обрело логику. "Небожительницы ведь живут на небе, чтобы люди поклонялсь им и молились на них, а обычные женщины живут на земле. Они как вода, как воздух, как хлеб насущный". Тяньгоу нужна была такая женщина, как жена учителя. Запечатлённый в его душе лик бодисатвы был для него словно луной, освещавшей ему путь везде, куда бы он ни отправился.

На третий день у одного магазина он приметил толпу горожан, наперебой скупавших рубашки. Рубашки были действительно очень дешёвыми, так что ему пришла в голову идея, что если купить оптом целую партию и добавить к цене по два юаня за рубашку, то жители крепости расхватали бы всю партию в мановение ока. Тяньгоу с трудом проложил себе дорогу к прилавку. Однако когда он потянулся рукой к карману, то обнаружил, что денег там уже не было.

Тяньгоу словно обезумел. Он сидел на вокзале и тихо плакал. У него не осталось денег на закупку товара, у него не хватало денег даже на обратный билет, а в животе было так пусто, что стенки желудка, казалось, слиплись друг с другом. Оголодав до отчаянья, Тяньгоу побрёл в ближайший ресторан и начал собирать объедки со столов. Там его обругали и стали было гнать прочь, но когда Тяньгоу рассказал, что с ним случилось, одна из официанток пожалела его.

– И как же ты собираешься возвращаться домой?

– Не знаю.

– Хочешь, можешь помочь нам тут с мытьём посуды. Будешь получать по два юаня в день.

Тяньгоу был настоящий везунчик – второй раз в жизни ему повстречалась такая милосердная женщина-бодисатва. Ему ничего не оставалось как заняться этой временной работой.

В работе Тяньгоу совсем не был лентяем, но поскольку посуду ему приходилось мыть обычной тряпкой, он поинтересовался, почему в столовой не было какой-нибудь жёсткой щётки. На что его знакомая официантка ответила, что хотя в городе можно было найти практически любую вещь, таких щёток тут почему-то не было. Тяньгоу засмеялся от мысли, что хоть в одном город проигрывал его горному селению. На склоне холма за стеной крепости колосились заросли ковыля, и из поколения в поколение местные жители чистили свои кастрюли с помощью собранных в пучок корней ковыля. Но боясь, как бы его не засмеяли, Тяньгоу не стал рассказать об этом другим.

Когда по-вечерам ресторан закрывался и все остальные уходили домой, Тяньгоу обычно устраивался на ночлег на стуле в зале ожидания. Но в тот день перед самым закрытием Тяньгоу купил себе на заработанные деньги бутылку рисовой водки и, напившись в дым, распластался на столе будто размякшая глиняная масса. Среди работников столовой начались возмущённые пересуды о поведении этой неотёсанной деревенщины, поэтому пожалевшей Тяньгоу официантке пришлось одного за другим успокаивать своих коллег. И поскольку подсобному персоналу не разрешалось в одиночку ночевать в ресторане, она задержалась после закрытия, ожидая, пока Тяньгоу очнётся от пьяного сна.

Когда Тяньгоу проснулся, время было уже заполночь. Лежал он на импровизированной кровати, составленной из трёх стульев. А рядом с ним сидела небольшая женщина.

– Хозяйка! – окликнул её Тяньгоу.

– Никак очнулся? Или всё ещё несёшь свои пьяные бредни?

Тут Тяньгоу окончательно пришёл в себя. Он поднялся и сел на одном из стульев, от стыда не смея взглянуть в лицо женщине.

– Ну что, в этот раз действительно проснулся?

– Мне так стыдно...

– Очухался и славно. Отправляйся-ка теперь в зал ожидания, мне ведь тоже пора возвращаться домой.

Официантка закрыла дверь на замок.

Тяньгоу очень тронули мягкость и сочувствие этой маленькой женщины, но в то же время его мучил стыд, отвращениие к самому себе и осознание своей человеческой никудышности.

– Наверное мне будет лучше вернуться завтра домой.

– А денег у тебя хватит?

– Хватит.

– Впредь тебе следует найти себе какое-нибудь достойное занятие. Чего тратить свою жизнь на выпивку? Ну, давай, иди себе с богом.

Тяньгоу, словно какой истукан, всё стоял на месте. Он будто хотел сказать что-то, но не мог вымолвить ни слова. Женщина уже отошла на приличное расстояние, когда Тяньгоу, наконец, крикнул ей:

– Я ещё вернусь!

Она с удивлением оглянулась:

– Вернёшься?

Тяньгоу продолжил:

– Ну, ведь ты говорила, что в городе нечем чистить кастрюли. А у нас в горах растёт ковыль, и из его корней можно делать отличные жёсткие щётки. Я наделаю щёток и буду продавать их в городе.

Лицо женщины просветлело:

– А вот это дело. Тут в городе тьма ресторанов и всем нужны такие щётки. Смотри-ка,Тяньгоу придумал, как заработать деньги!

Сказано-сделано, как только Тяньгоу вернулся в крепость, он тут же отправился в горы за ковылём. Горные травы питали самую душу Тяньгоу. Он мог кубарем кататься в ней, мог даже, скинув одежду, распевать песни, под милый его сердцу стрёкот бесчисленных цикад и кузнечиков, окружавших его со всех сторон.

За свои щётки Тяньгоу и вправду заработал много денег. Горожане понятия не имели, из чего они были сделаны. А когда интересовались, Тяньгоу держал рот на замке. После первой успешной поездки он вновь вернулся в крепость и пошёл в горы выкапывать корни.

В один из дней целая толпа ребятишек побежала в горы за цикадами. С ними был и У Син, ставший теперь маленьким ремесленником.

– Дядя Тяньгоу, ты уже давно не заходил к нам.

– Я был в городе.

– Наверное заработал много денег в городе?

– Да, у меня теперь появилось своё дело.

– И что это за дело?

– Я делаю щётки и продаю их за десять фэней штуку.

– А, дядя Тяньгоу разжился деньгами и совсем забыл про нас!

Тяньгоу больно кольнул упрёк мальчика и он спросил:

– У Син, а как поживает твоя мама?

Но У Син не услышал вопроса. Он бегом взобрался на погребальный холм и закричал своим друзьям, что нашёл красную цикаду.

Вдруг Тяньгоу осознал, как сильно он скучает по матери У Сина, своей бодисатве, чьи слова заставили его отправиться в город. В следующий свой приезд из города он навестил дом своего учителя.

Колодезных дел мастер не выказывал ни малейших признаков неудобства от встречи с бывшим учеником. Ведь у Тяньгоу сейчас было собственное ремесло, с помощью которого тот заработал хорошие деньги, так что мастер больше не испытывал чувства вины по отношению к нему. Женщина же была и вовсе очень рада появлению Тяньгоу, даже немного игрива. Весь вечер она ухаживала за ним, словно за особенно почётным гостем, а после ужина, бросив на кухне немытую посуду, присела рядом с Тяньгоу на кан поговорить о жизни.

– Тяньгоу, что же за чудное место этот город, если там можно продавать корневища сорняков!

– Хозяйка, а почему бы тебе завтра тоже не пойти собирать ковыль?

– Бог мой, да ты же с таким трудом дошёл до того, как заработать себе на корку хлеба, а я вот так просто возьму и пойду и перейму твоё ремесло!

– В горах полно ковыля, а в городе его нужно ещё очень много. Буду я ещё бояться, что ты отберёшь у меня мою корку!

Мастер нахмурился. Он крикнул У Сину, чтобы тот сходил к колодцу за водой, но тот, развалившись на кане с книжкой, притворился, что не слышал приказа. Тяньгоу сказал:

– Мастер, У Син – очень смышлёный парень. Я как и раньше считаю, что тебе следует дать ему возможность продолжить учёбу.

– Он уже давно не ходил в школу, как он теперь будет учиться? Ты сам посуди, ты сейчас стал ремесленником и один зарабатываешь столько денег, что нам вдвоём, боюсь, не сравниться с тобой. А ты ещё хочешь, чтобы я остался один?

Женщина, поняв, что Тяньгоу не переубедить мужа, сменила тему, спросив Тяньгоу, чем обычно занимаются городские ребятишки, а потом сказала:

– У Син и правда сообразительный мальчик, только вот немного рассеянный. В будущем он может быть достигнет чего-нибудь в жизни, а пока вот ему приходится рыть норы в земле.

Мастер не мог стерпеть, чтобы жена говорила в таком тоне о его колодезном мастерстве, да ещё и в присутствии только что разбогатевшего бывшего ученика. Он выпалил на одном дыхании:

– Ах, рыть норы! Да эти норы можно рыть целую жизнь! Я же обеспечил У Сину чеканенную из железа миску с рисом до самой его смерти!

Затем он повернулся к Тяньгоу и, не церемонясь, спросил:

– Тяньгоу, положа руку на сердце, скажи, чьё ремесло надёжней – твоё или моё?

– Конечно же твоё ремесло надёжней, учитель. Я только и всего, что заработал немного денег на выгодной сделке. Но у меня нет другого выхода. Ведь, если бы я, Тяньгоу, имел образование, то занялся бы разведением грибов. Ты не слышал о семье Ванов из Дунчжайцзы? Они на грибах заработали тридцать тысяч юаней. Старший Ван сам закончил только среднюю школу, а вот его младший брат изучал медицину в университете. Он и разработал специальную технологию. Я слы- шал, что он занимался для этого специальными научными исследованиями.

Женщина подмигнула Тяньгоу и он, поняв намёк, вышел во двор и позвал У Сина:

– У Син, скажи, ты правда хочешь учиться или нет?

У Син ответил:

– Хочу.

– Это я уже понял, – холодно сказал колодезных дел мастер. – А сейчас иди-ка ты поработай, а то вода в нашем колодце совсем измельчала. Спустись в колодец и углуби яму, а я сверху буду поднимать песок. И не вздумай вылезать, пока вода не будет тебе по пояс.

Женщина аж переменилась в лице:

– Ты случаем не спятил, посылать его одного копаться на дне колодца?

Остановив на ней свой тяжёлый взгляд, он отчеканил, обращаясь к У Сину:

– От-прав-ляй-ся!

У Син не посмел ослушаться.

Дом мастера находился на возвышении, и вода в его колодце начинала появляться лишь на глубине двадцати двух метров. Дно колодца упиралось в песчанник, который постоянно впитывал влагу, заметно осушая скапливающуюся в нём воду.

У Син скинул одежду и остался в одних трусах. Растопырив в стороны руки и ноги и цепляясь за скользкие влажные стенки, мальчишка нехотя полез вниз. Казалось, будто его затягивало в глотку огромного монстра. Трое взрослых стояли у края колодца, молча глядя на отблески воды на самом дне шахты и на стоявшего в воде ребёнка, с расстояния походившего на маленького чёрного паучка. Из глубины до них доносились звуки капающей воды да сопение и вздохи мальчика.

Когда колодезная верёвка натянулась и затвердела под весом выкопанного песчанника, колодезных дел мастер вытянул ведро и, опустошив его, опять спустил канат вниз. За первым ведром пошло второе, третье, где третье, там и десятое, где десятое, там и двадцатое. Тут со дна колодца раздался крик:

– Отец, здесь большой камень!

Сверху ответили:

– Так выкапывай его!

– Он слишком большой, в ведро не входит!

– Не входит, а ты всё равно засунь!

– Отец, я уже все руки в кровь разбил!

– Меньше будешь себя жалеть, больше успеешь! – Потом сверху добавили: – Заткнись и копай как следует!

– Я заткнулся!

– Заткнулся, так чего ещё болтаешь?!

Мать больше не могла этого выносить. Она схватилась за колодезный вал, говоря:

– Ты что хочешь убить У Сина?

Но мастер только оттолкнул её.

Рядом с колодцем уже возвышалась огромная гора песчанника. От долгого стояния у края шахты ноги мастера ныли, а плечи болели от колодезного ворота. Мастер прервался и присел, чтобы выкурить сигарету. Пока У Син работал внизу, со стены колодца сорвался кусок песчанника и поранил ему ногу. Терпение мальчишки подошло к концу и он жалобно захныкал на дне. Тогда Тяньгоу предложил:

– Мастер, разреши мне спуститься и закончить?

Мастер ничего не ответил, однако, сохраняя каменное выражение на лице, позволил У Сину подняться наверх. Выкарабкашийся из колодца У Син больше всего напоминал уродца-выкидыша, когда он бухнулся на землю подобно комку грязи.

Колодезных дел мастер сказал:

– У Син, теперь ты понял, что такое копание колодцев? Если ты действительно хочешь учиться, ты должен будешь питаться тушью и чернилами, так чтобы они пропитали собой всё твоё нутро. А если будешь халтурить, то копать тебе колодцы всю оставшуюся жизнь!

Женщина отвернулась, чтобы утереть навернувшиеся слёзы, и направилась на кухню мыть оставшуюся с ужина посуду. Но едва переступив порог, она звонким голосом позвала оттуда Тяньгоу, прося того сходить в подвал за рисовым вином. Когда Тяньгоу послушно вбежал на кухню, то увидел, что лицо хозяйки буквально светилось от счастья.

– Значит, устроим небольшой праздник? – пошутил он и добавил: – И в честь кого ты хочешь открыть вино – мастера или меня?

– А ты угадай! – улыбнулась женщина.

Тяньгоу уже поднял крышку подвала, готовясь спуститься вниз, когда женщина, передавая ему зажжённый светильник, сказала:

– Сам посуди, твоего учителя можно назвать жестоким, и это будет чистой правдой, но правда и в том, что в душе он человек очень добрый.

– Значит, мой учитель – жестокий добряк, – кивнул Тяньгоу и, согнувшись, скрылся в подвале.

Перевод с китайского Павла БОГАЧКО