Центр города стремительно пустел: последние посетители убегали из летних кафе, растрёпанные официантки в спешке складывали столы и стулья и затаскивали рогатые платстмассовые стопки в застеклённые офисы. Щёлкали створы захлопываемых ставен, потрескивали рекламные щиты и мигали растерянно светофоры, которых уже никто не воспринимал.
У тяжелоколонного здания горсовета не было ни души. Окна горели лишь на верхних этажах, у входа мерцали сигаретные искорки. Близлежащие тротуары окутала осклизлая волнующаяся мгла. Прикрывая обветренной ладонью лицо и сжимая в другой руке всё ещё защищавший его зонт, он выбежал к скверу, посечённому рядами колючих, аккуратно остриженных акаций, расходящихся параллельно и перпендикулярно.
В стремительно надвигавшейся черноте кто-то, тужась, выхаркивал сиплой пропитой гортанью старую советскую песню про одинокую гармонь. Это и был его последний связной в Запорожье. Бывший запевала гарнизонного клуба пел здесь ежевечерне от сих до сих, не взирая на дождь и слякоть. Он, как и покойный Паша Цеверимов, тоже когда-то служил авиамехаником в давно расформированном Воронцовском авиаполке.
Скамейка, на которой пыхтел старик, пряталась в укромном углу. Когда приблизился, безголосое пение стихло.
– П-п-р-ри-в-вет, Яш-ша... Е-есть "Бел-бел-бело-омор" из Мо-о-ос-с-с-квы...
В темноте послышался облегчённый вздох и ноздри овеял сивушный перегар.
– А, сынок, здравствуй... А я думал опять эти, с полудня околачиваются тут, клянчут спички... – Бывалый связной с тревогой всмотрелся в огни горсовета. – И чего вынюхивают?.. Рэкетиры поди...
Старик отложил гармонь и вцепился ему шершавой пятернёй за локоть.
– Камарова, сто пятнадцать... Там тебя ждут. Поторопись, шторм идёт с Крыма, каких не бывало...
"Улица Камарова, 115. Там теперь точка. Далековато... зато надёжно, подальше от любопытных глаз... Скорее, скорее сваливай..."
Что-то подсказывало ему, что здесь не стоит задерживаться.
– Атлантический ураган... Вишь, беда какая… Когда ещё распогодится-то... А-а, газетки привёз...
Он сунул связному свёрток с обещанной "Правдой", сложил зонт и, не оборачиваясь, заспешил из темноты сквера к просвету остановки 17-го автобуса. "Только бы не отменили коммерческий рейс..."
Сумку перекинул за спину, и теперь сложенная вдвое ручка больно давила на плечо, так что приходилось её периодически оттягивать. "Опять тянешь лямку... Всю жизнь так. Вот ещё забота: не побить завёрнутые в рубашку диски-болванки".
В голове затренькала старенькая песенка, услышанная в допотопные застойные годы на телевизионном концерте для киевского партхозактива, где присутствовал сам Брежнев.
""Спасибо вам за ваш партийный по-о-одвиг, товарищ генеральный секретарь!.." Ща получишь свою звезду героя, сам нарвался... Позагорать ему захотелось... Down bye the sea side... Иди на грозу, ты же хотел!.. Прощай, немытая Милена, жена агента Number Five..."
В напиравшей предштормовой темноте, шарахаясь от шквальных брызгов дождя и пугливых прохожих, заныривавших в подъезды и дворы, шагал, полусогнувшись, по неосвещённому переулку к очередной цели. Рвался напролом сквозь струистую влажную пелену, уворачивался от клонимых ветром гибких крон, хлеставших асфальт. И наконец выскочил на липкий свет фар гудевшего вхолостую автобуса.
Потрёпанный экскурсионный "ЛАЗ", забитый по утрам пляжными отдыхающими, вбирал в пропахшее октановым числом нутро смельчаков, решившихся прорываться к своим домам и коттеджам, возведённым на песчаниках Воронцовской косы у самого моря.
"А, водилы-шоферюги, вам и смерч нипочём, лишь бы наколымить. Заезжие бомбилы на нижегородских "газелях" и черниговских "сундуках" на среднюю и дальнюю косы не сунутся... А то на перемычке завалит тачку на бок и унесёт в азовскую синь... Ладно, сперва обсохни..."
Взмокревший от водяной пыли, он вскочил на подножку, отряхнул прилипшую листву с зонта и прошагал в полупустой салон. Плюхнулся на лоснящееся сидение, уселся поудобнее на всклокоченном дерматине и поставил сумку между ног, слегка прижав её пятками. И тут только увидел, что вслед за ним по заляпанным листвой ступенькам поднялись двое дюжих аккуратно стриженных молодцов в спортивных ветровках, пришли мимо, и развалились где-то сзади.
"Не эти ли петлюровцы канючили папиросы у Яши-гармониста?.. Надену-ка я наушники..."
Он кожей почуял на себе недобрые взгляды, не упускавшие ни единого его движения. Пустая болтовня попутчиков-спортсменов о победе кiян над горняками только пуще насторожила.
Автобус потихоньку заполнялся и вскоре все сидения были заняты. Наконец, дверцы захлопнулись. Взревел от изжоги усталый мотор, и громоздкая машина натужно тронулась, уминая колесами ломанные ветки и объезжая рвущиеся к ливневым стокам бурные дождевые ручьи.
Салон полнился слухами... В полдень заработали позабытые всеми громкоговорители и репродукторы, оповестили о приближающемся шторме. К вечеру городские пляжи будто повымерли. Набережную перегородили тяжело гружёными вагонами, их на железнодорожную колею, тянувшуюся от порта к вокзалу, выкатил на маневровом тепловозике лихой машинист, которого ветром унесло в залив. С противоположного берега Крыма прямо на Воронцовск надвигается двухметровая приливная волна.
"Всё, путешествие закончилось, начинается рейд... Чтобы не обнулить личные счета, придется попотеть. Пасут меня серьёзные ребята, не "россияне" явно. БЮТовцы шлюшенковские? Нет… Державна варта? Нет… Их, кажись, упразднили... Служба национальной беспеки?.. Вряд ли. На косу в такую погоду не каждый старожил сунется. Тем более на дальние лиманы: не ровен час, запутаешься в камышах, оступишься и затянет в чахлак. Так... А если министерство внутренних справ?.. Эти грязи не побоятся. Но выслеживать зловредных москалей не их функция... Надо поменять рисунок боя, уйти в тень, смимикрировать. Итак, position number one, мнимая: задрипанный рок-аутист притаранил наркоту от дилеров, ссыпал старику-алкоголику и понёсся к клиенту... Position number two, истинная: агент-рейдер из Москвы, нашпигованный патриотическим CD- и DVD-деривативом, перевёз через госграницу Украины CD-болванки для многократного копирования на сервере с пишущим дисководом и последующей дистрибуции по запорожской и луганской глубинке, в те места, где затруднён доступ в Internet из-за отсутствия оптоволоконных кабелей или просто витой пары... Надо вжиться в первый образ, чтобы они дышали в затылок странствующему наркоману, равнодушному ко всему, кроме рока в ушах. Ну, что play the game?.. А потом выждать момент и выскочить, не доезжая точки, и как-то от них оторваться... Им нужен не я, им нужна подпольная CD-типография".
Он слился воедино с сидением, включил плеер, прокрутил громкость до отказа, и задвинул сумку подальше от прохода, под самое окно.
"У них иной дискурс, – вспомнил он термин, запавший в память с литинститутской лекции, – не наш. Остаётся одно – ждать и рассчитывать на себя...
Любопытно знать, догадались ли наши в оргкомитете прописать как следует тэги на сидюшниках. Уже жаловались русины из Ужгорода, мол, запихивают CD-диск в дисковод, а там вместо содержания какие-то тарабарские значки... Да что там тэги, они даже накатку на диск с фирменным партийным лейблом не удосужились придумать, тоже мне конспираторы…"
Пустые, ненужные мысли отвлекали от страха, холодившего сердце и баламутившего сознание. Грохоча и подпрыгивая, автобус подъехал к "жэдэ"-вокзалу. Сквозь влажные стекла ещё можно было увидеть светящиеся кое-где сигнальные приборы последних отчаянных маршруток, прорвавшихся с косы в город. Выгрузив нескольких пассажиров с чемоданами, водитель, невидимый в своей отгороженной плексигласом кабинке, потребовал доплаты. Пришлось вытащить кошелёк, извлечь ещё десять гривен и передать вперёд.
Автобус повернул направо и шофёр прибавил скорости. За окном метались тревожные огоньки – бесконечные ряды коттеджей и дач, малоэтажная курортная застройка. Где-то над головой буйствовал шквальный ветер, выдувавший ораторию в щелях между баллонами с пропаном, укреплёнными на крыше.
"Они сверху как грузило, не позволяют свалиться в крен, а мы, бедолаги, в роли наживки для залихватистых удил-волн..."
"Человек пятнадцать осталось… Но меня беспековцы трогать не будут, пока не выйду в адрес. Им нужны "явки и пароли", как там вещал наш национальный лидер... До конечной остановки на такой скорости по ухабам минут сорок. Если перемахнём через перемычку благополучно... Хитрован-кормилец, небось, еще назад почешет... Во где "Формула-1"!.."
Ветер взрезывал щели между забрызганными стёклами и стальными рамами, ледяными шилами прошивал ноги насквозь. По обезлюдевшей выложенной плитами дороге, поджимаемой с двух сторон сужающимися берегами, отслуживший все сроки автобус неумолимо рвался вперёд, встряхивая колёсами на ухабах.
В заоконной скользко-лиловой темноте промелькнули белые будки.
"КПП "Воронцовская коса"... Взимают дань с курортников за проезд к пляжам. Наскребут гривен и пополняют местный бюджет... А пособие по безработице перепадает лишь "экологическим бригадам". Чистят по весне косу от мусора. А куда ещё податься? Предприятия позакрывались, в порту краны ржавеют... Таких как Паша, царство ему небесное, здесь весь город..."
Видавший виды шофёр не успевал и прибавил газу.
"И понеслась!.. Сэмплировать бы эту адскую дребедень и наложить на неё классическую трёхгитарную британскую рок-группу, просто так, без вокала..."
– Сядьте поровну по обе стороны!.. – донеслось из кабины. – А то завалит сейчас!..
Раздобревшая тетка перебралась на заднее сидение и шандарахнулась задом. Кумушка на соседнем ряду запричитала:
– Ой, дывiтесь, яки погнал... Злочинец…
– Не знайде нiхто нiзащо, у чому iхня користь…
В смоляной предзакатной дали печально блеснул крохотный огонёчек.
"Господи, там же областной детский противотуберкулёзный санаторий! Прямо у моря, фундамент хлюпенький, завалится всё. Бедные хлопчики..."
Автобус мчался к первому пляжу средней косы. За окном мелькнули заборы последнего санатория.
"In my time of dying... С хард-роком в придачу..." Он заклеил уши наушниками, каждый миг ощущая в ногах заветную сумку, и включил плеер на полную громкость.
"Death walk behind you... Как там писал знаменитый поэт про Сталинград: "Вызываю вас из бессмертья, побратимы, гвардейцы, бойцы!.." C Винсентом Крейном, Паулем Хаммондом, Марком Дю Каном вместе... Чёрт, последний вроде бы ещё здравствует и даже где-то пиликает... "Годы, алкоголь, и наркотики сделали своё дело..." Будь она неладна, эта приснопамятная "История обыкновенной американской рок-группы"... Заколебало всё!.."
Доскрежетав днищем кое-как последний участок пути, где от шквалистого ветра ещё укрывали заборы частных отелей, грозящий развалиться на ходу неповоротливый "ЛАЗ" выехал на самую узкую полосу косы, где с двух сторон шоссе защищали набросанные в несколько рядов базальтовые глыбы, покрытые пеной солёной слизи и увитые водорослями. Здесь каменистая перемычка, которую укрепляли из года в год, сужалась до двух десятков метров.
С мрачной наводящей ужас регулярностью высокие волны перемахивали через буруны и, натыкаясь на нежданное двигавшееся препятствие, гнобили его сырой смрадной пеной. Упёртый водитель, переклинивая то и дело коробку передач, за мгновение до того, как получить очередную порцию ледяного шквала, удерживал машину на холостом ходу, а потом нажимал акселератор и автобус-смертник делал новый отчаянный рывок ещё на десяток метров. И не оборачивался в зеркальце заднего обзора на съёжившихся и перепуганных пассажиров, проклинавших себя за то, что сели в самодвижущийся пропахший бензиновой гарью ржавый стальной ящик на колёсах, который вёз их в никуда.
Перемычка, изъеденная волнами, казалось, слилась с морской гладью. Шофёр врубил фары и, не выворачивая рулевые скальпели, продавливал колесами напиравшую со всех сторон чёрную солёную воду. На дороге, просматривавшейся далеко вперёд, вплоть до огоньков средней косы, кроме них никого уже не было.
Оглушительный раскат пронёсся зигзагом в чёрной провальной тьме: взбешённый вихрь высыпал на стекло мёрзлое не по августу ледяное крошево. Почувствовав, что бок автобуса приподняло, он и сидящие вокруг что есть силы налегли на сидения. Наклонившаяся было машина вновь рухнула колёсами на левый бок и, поотбивав металлическое седалище, зацепилась за грунт и устремилась к спасительной твердыне, где замаячили огоньки отелей и баз отдыха средней косы.
Полуобернувшись на грохотание молнии, уловил внимательный взгляд. Опасные топтуны-попутчики, развалившиеся где-то сзади, про него не забыли.
– С залива не смоет, а вот с моря могло бы… Пiшов i не вертаться…
– Совковый транспорт, для москалей клепали... По водi плавае… що вiтер без нiг бiжить…
"Эти не отвяжутся… Ох, влип ты, разведчик хренов… Сидел бы дома на печи с тёплой Миленой в обнимку, смотрел бы по DVD-плееру Бондиану..."
– Подъезжаем к "Меотиде". Кто-нибудь выходит?.. – буркнул в салон водитель и все облегчённо завздыхали..
ЛАЗ, перетерев задней осью раздолбанные рытвины, вписался в поворот между двух заборов и едва не задел опасливые "Жигули", выскочившие из влажной паволоки сырого тумана.
– Гарно сгвалтовал бы… Fuck'овый водитель.
ЛАЗ враскоряку объехал несколько подозрительных луж и чуть ускорил ход.
– На рынке выходят?..
Притормозив у здания почты, машина остановилась, расшибленная барабанными палочками ливня, лупившего что есть силы по металлической крыше и головам выскакивающих пассажиров.
И вдруг его осенило: "Успею!"
Внезапная мысль встряхнула, подняла с места. Схватив сумку, вслед за другими аутсайдерами он выпрыгнул наружу. За спиной зашипели дверцы, автобус тронулся. Потом через полминуты притормозил, дверцы распахнулись ещё раз, но он уже был далеко и шагал по раскисшей тропинке, которая вилась параллельно шоссе.
Рядом промчался ЛАЗ, заспешивший к последней остановке. Приникшие к стёклам лица последних пассажиров не оставили выбора. "А почему не захотели мокнуть?.. Значит, им известно, что доеду до конечной остановки... А там они перекурят под козырьком, дождутся меня, и я сам приведу их в нужный адрес... Им нужно накрыть подпольный репроцентр. Но в каком коттедже, они не знают... Значит, засекли трафик с оконечности Воронцовской косы. Говорил я Мутнову, предупреждал: не гоняй мегабайтные файлы через Yandex напрямую с терминала в Килогорске через Полтаву в Донецк, Запорожье и Крым... Нужно было в обход, через сервер в Польше... И протокол передачи данных не поменял, гад. Вот и не совпали стартовый и стоповый бит и разминулись с нужным маршрутизатором... А фамилию мою в сводке-поминальнике даже не заболдуют... Так, неизвестный, найденный... Перестань!.."
Ледяной влажный ветер хаотически метался, опутывая всё вокруг колючей проволокой дождя. Чтобы перетерпеть беспорядочные, хлёсткие порывы, пришлось перебегать открытые места. Под деревьями, уворачиваясь от гнущихся веток, легче было идти пешком.
Слева тянулись бесконечные ограды, сменялись базы отдыха, пансионаты, прибрежные виллы. Стараясь держаться поближе к сетке-рабице, которой были огорожены почти все территории, невидимый никому, он упрямо шагал рядом с обочиной обезлюдевшего шоссе, которое упиралось через несколько километров в последние постройки частного сектора, вплотную подступавшие к старому Воронцовскому маяку, за которым начинался государственный природный заказник "Оголовок Воронцовской косы" – несколько гектаров лиманов в обрамлении камышовых зарослей.
Отшвырнув бессмысленный зонт с изломанными спицами, достал из сумки старую ветровку, обтянул ею взмокревшие голову и плечи, и ринулся навстречу неизвестности.
"Слева море, справа шоссе и переходить через него нельзя: шаг в сторону и увязну в камышовой гнили. Попробую проскочить мимо остановки, сигану в заказник и в камышах потеряюсь... Всё, закiнчена думка".
Шквалистый мокрый ветер кромсал в искрившемся мраке кроны лип и платанов, выдёргивая из них увесистые ветки, с треском валившиеся под ноги. Скомканные надвигавшимся ужасом, гасли огоньки дач и коттеджей.
"А эти под козырьком иззябли небось, меня ожидаючи... Я-то разогрелся, двигаюсь ходко... Нет, ещё не всё потеряно. Вон и монумент погибшим морякам. Якоря надраенные..."
В расхристанной ветром промозглой мгле сверкнули багровые сигнальные огни: чёрный сумрак, фыркая неисправной выхлопной трубкой, медленно полз от крытой козырьком остановки. Отчаянно урчащий "ЛАЗ" набирал скорость, словно древний звездолёт, решивший вырваться из зияющих тенёт Железной звезды… Героический шофёр уводил родной автобус подальше от оконечности косы, где приливная волна грозила смять машину и оттащить её в камыши.
"К рынку успеет, припаркует за почтой, с торца, там крепкая кирпичная кладка... Перемычку уже не одолеет. До Воронцовска 23 кэмэ, а волна вот-вот накатит..."
Вымокший до нитки, убыстрил шаг, расплескивая мутную слизь из промокших насквозь кроссовок.
"Дорога жизни… Иди, иди вперед, рейдер хренов, сейчас тебя бандеровцы отметелят!.."
Крепко держа сумку, неспешно поравнялся с остановкой, обошёл её с другой стороны, глядя под ноги. Через несколько секунд за спиной зашлёпали в четыре ноги.
"Вам бы сейчас сразу на захват пойти, я отбиться не смогу... Теряете инициативу... На старт!.."
Слева растянулся ряд домов, справа стелилась гривистая нива камышей. Под ногами зачавкала вязкая грязь.
"Мой единственный шанс. Заказник исходил в погожие дни, знаю каждую тропку. Добегу до автостоянки, а далее blinde date – "Свидание вслепую". Была у них такая группа-однодневка в Штатах в 80-м... И традиция у стопроцентных янки – знакомить молодых и рьяных... "Кохаю разгильдяйскую жизнь!.." Любимая прибаутка покойного прапора Паши Цеверимова... Как он там заваливал с фальшивой распальцовкой в ресторан с гуцулками... "Заключительная часть программы напоминает пение покойного очень талантливого певца Олтиса Рединга…" Был такой, в 26 лет упал с самолёта в лагуну и окачурился, когда меня ещё на свете не было, а Стиви Вондера подвели за ручку к фортепьяно... Марш!!!"
Забросив ленту рукояти за голову, он стиснул драгоценную ношу ладонью и ринулся в темноту по скользкому, проминавшемуся песчанику. Задев запястьем что-то железное, принял влево, чуть выставив локоть.
"Мусорный бак!.. Не врезаться бы в камыши... Теперь правее, правее по кромке лужи ещё пятнадцать метров, не поскользнись... Там щит забелеет, ориентир..."
– Стоять, гицель!..
– Геть, москаль!..
Ветер доносил частое дыхание преследователей, спешивших настичь его в ошмётках света, источаемого одинокой лампочкой, отчаянно раскачивавшейся на самом крайнем деревянном столбе.
""Генерали пiщаних Кар'ерив"... Помнишь, в 76-м "Инкогнито" выступало в дэка "Текстильщик", сыграли тогда песенку из фильма. А, проклятый С., забудь про него... Здесь сонце насолонило, насолодило, навiтамiнiзувало... Здесь закони джунглiв... Сейчас тебя милицiaнты-западенцы сцапают, отберут всё и сбросят в чахлак, чтоб не шлялся клятый москаль по незалежнiм лиманам!.."
Сзади едва не обожгла разлапистая пятерня, что-то грузное плюхнулось и послышалась замешанная на мове матерная брань. Он устремился к возвышавшемуся невдалеке стенду с правилами поведения в госзаказнике. Отяжелевшие ноги ощутили твёрдое покрытие.
"Асфальт... положили в прошлом году. Поверну сразу влево, пройду к заливу вслепую через вторую протоку, она узенькая... Гнездовья поразнесло, птиц не слышно, не выдадут..."
– Лесь, жинись за ним!..
– Петро, автiвка трэба! Побачай, яки вогнегасник с нiбiс… Яки вiтре!..
Его преследователи сбавили шаг. В темноте вспыхнул фонарик и угрюмый электродиодный луч щупал тёмно-зелёную гущу.
– Без рук, без нiг, по водi плавае... Москаль, дуже хитрiй звiр... Ну его к бiсу...
– Брысь, Петро... Дай, я сам!.. За що мы вмерзлi на Майдане!..
Последние слова утонули в грохочущем шуме волн: ветер сменил направление.
В кромешной ветристой темноте, прижав заветную сумку к животу и вытянув правую руку вперёд, он продвигался на ощупь, скрупулёзно считая шаги, как когда-то в детстве в подвале, когда шёл к своему сараю... Но теперь приходилось подносить ладонь к лицу, отстраняя беснующиеся остролистые стебли, норовившие оцарапать щеки. Окуная пятки в волнующуюся смрадную жижу, тут же решительно выдирал их из грязи, переступал на носки и делал следующий основательно подготовленный шаг.
"В такую темень не местные к заливу не сунутся. Тут и прожектор не поможет…"
И словно в отместку, сзади начали стрелять. Под ноги свалился срезанный наповал толстенный ствол с мохнатым набалдашником. Отбросил поверженный камыш коленом.
"А у них что за ствол?.. "Байкал ТМ" переделанный под стрельбу патронами калибра 7,5 мм... Дуло распирает от лишних джоулей, самодельный затвор клинит… Ребята в ОРЧе ещё смеялись..."
Гулкие хлопки чеканили мглу и пару раз дожали до земли, но он не останавливался и, распрямляясь на секунду, вышагивал дальше, впиваясь исколотыми пальцами в шершавые стебли камышей. И когда ступни вдруг увязли в грязи по щиколотку, сердце полоснула ледяная мысль: "Заблудился?.. Нет, лиман слева, а эта малая протока, поворот со старой егерской тропы... Не дрейфь!.."
Не сбавляя и не убыстряя ход, ничего не видя перед собой, досчитал до конца, развернул корпус вправо, промаршировал вперёд, потом влево, и наконец ускорил ход, напрочь забыв про страх и галичан-милицiaнтов.
Наконец глазам открылся пейзаж, который видел только на картинах Айвазовского: сквозь пронизанный молниями окаменелый антрацитовый мрак где-то на горизонте посверкивали гребешки ещё далекого двухметрового вала, выдавливавшего испуганные волны в залив.
Внезапно над головой сверкнула огненная вспышка, прогрохотал оглушительный раскат. Он замер, задрал подбородок, и увидел, как огненная струна, дрогнув на взвившейся куда-то в преисподнюю небесной деке, метнулась сверху и оборвалась над далёкой уже автостоянкой.
Вновь хлынул ливень. В закипевшей от дождя грязи он двинулся дальше, с ожидаемой радостью разглядев огни староворонцовского маяка. Лицо обдало внезапным светом заходящего солнца, пробившегося сквозь коросту насупленных туч, измазанных соплями молний.
Он поднёс левую руку к лицу и успел рассмотреть циферблат часов.
"Залив… Здесь ещё ничего, тихо. Но чтоб выйти на точку, нужно повернуть влево к морю. Вал накроет косу минут через двенадцать-пятнадцать..."
Обливаемый пеной, спахтанной ветром с рябившейся приливной зяби, зашерстил кроссовками раскисший плёс и повернул к морю, которое замахивалось на него усыпляющим зевом тёмно-зелёных волн.
"Чапай по отмели к камышам, там с лета колея от "Хаммеров" в обход лимана... Проскочишь с залива к южной стрелке и пошустришь через отмель по прибою... Ты маленький, в рост с "зелёнкой", не сдует... Вал идёт на Воронцовск, обойдёт взморье и потом его затянет в залив".
Подвернув джинсы до колен, продёргивал кроссовками дно углубившейся протоки, через которую ветер закачивал морскую воду в лиман. Оставив отмель за спиной, свернул наискосок и в камышах в угасающих закатных лучах нащупал усталыми глазами едва угадывавшиеся в болотистой жиже две чёрные ленты. Теперь с каждым шагом приходилось затаскивать свинцовые ступни в глиняную хлябь и продвигаться по метру вперёд, оставляя где-то позади спасительный залив.
"Rider's on the storm... Привет, Джим, ты где-то рядом, вместе с Doors".
Подавив лихую сумасбродную мысль, он брёл не сворачивая, выпятив вперёд растопыренную ладонь. Грязь плескалась по щиколотку, и сердце сжималось, едва ступни углублялись по голень.
Вдруг незримое волглое стекло, мешавшее идти, рассыпалось: ветер задул в противоположную сторону и, распрямив ему позвоночник, словно парус, погнал вперёд к берегу, к рушившемуся из черноты фиолетово-малахитовому прибою.
"Азовское море приглашает... Только бы ветер не сменился, а то сгину в лимане "пропавшим без вести". Милена погорюет сутки, а после приподнимет свои остатки, впорхнёт на каток, исполнит тулуп и четвёртый муж тут как тут…"
Тяжёлые волны зашвыривали на побуревшую косу остатки морских водорослей, сползавшие в заиленные озерца. Сумка нещадно колотила спину. Он присел на корточки и, пригибаясь к песку, нашпигованному ракушками, помчался на полусогнутых в противоположную сторону, к далёкой уже жилой застройке. Нужно было пробежать полтора километра по отмели до оливковой рощицы, завернуть налево, обогнуть лиман и добраться туда, где его ещё ждали…
Солёные брызги несли бесчисленные песчинки, впивавшиеся в лоб и щёки и забивавшиеся в ноздри. Сощурив глаза и отплевываясь, проковылял на всех четырёх, как собака, неприятные сто метров, где лихая волна могла подхватить, проволочь по песку и гальке и сбросить в смрадное удушливое месиво. Пару раз всё же пришлось кинуться на щербатый плёс. Раскинув руки, впивался пальцами в камешки, а потом, когда волна спадала, вскакивал и, отряхнув ладони, ускорялся в полусогнутом положении, ежесекундно охлопывая сумку. Продвигался кое-как вперёд ещё на 15-20 метров, чтобы вновь залечь, обманывая волну, и принять очередную порцию мутного душа...
Вот показались камышовые заросли, вплотную подступавшие к морю с этой стороны косы. Он распрямился и совершил безумный рывок сквозь самый трудный участок, где взбаламученная пучина смыкалась с бездонной слизью, обнажая плёс лишь на секунды, когда отливала яростная волна.
Когда впереди замаячили согбенные оливковые кроны и ноги ощутили твердь, тревожно стучавшее сердце заликовало и влило в обмякшие мышцы уже не привычную юношескую свежесть. Припустив вперёд, оставил за спиной дырявый корпус брошенного баркаса, ворвался в рощу и, касаясь кончиками пальцев шершавой коры, стал перебегать от одной оливы к другой, обнимая каждую напоследок. И едва не напоролся на врытый в землю стол для пикников. Выручила сумка, соскочившая с плеча и шлепнувшаяся на металлическую столешницу.
"Рядом ещё мангал, не наткнуться бы..."
Рощицу уже доставал луч старого Воронцовского маяка. Он осмелел, распрямил плечи, поднял голову, и, не поддаваясь уже порывам ошалевшего ветра, загарцевал через лужи по отчётливым твёрдым колеям, выдавленным шинами "джипов" и "УАЗиков". Просёлок вёл его к шаткой и хлипкой береговой кромке заиленного озерца, переполненого в солнечную погоду дикими утками, журавлями и бакланами.
"Если эти ещё рыщут, подберусь слева, постучусь прямо в дверь. Должны услышать, ведь они ждут меня… Не угодить бы в чахлак там, где съезд к полю... Вперёд!.. Вперёд!.. "Гудели волны, волны, волны!.. И рухнул вечер слеп и скорбен!..""
Теперь в голове на магнитофонной оси памяти начала разматываться осыпавшаяся плёнка с записями первой советской панк-группы "Братья по разуму", наштамповавшей в Новосибирске несколько магнитофонных альбомов четверть века назад и сгинувшей в годину "перестройки и реформ".
Ноги деревенели, он уже с трудом волочил их, превозмогая боль в затекших икрах, и наконец встал и заставил себя обернуться.
""Свиноголовые"… гонятся за мной... Вперёд..."
Вдруг ветер усилился и вывалил на косу осклизлое облако, сотканное из бесчисленных капелек морской воды, стебельков водорослей, ломанных веток и комочков взвихренного ила. За ним замаячил гребень, поклеенный из фаршированных зыбью барашков.
Паника, вонзившаяся в сердце, заставила встрепенуться. Последний путь очерчивала свалившаяся по бокам осоковая нива. Прикрыв ладонью лицо и прижав мокрую сумку к бедру, понёсся вперёд, едва разгибая захолодевшие колени и не выпуская из поля зрения рубиновый рефлектор маяка. Озябший и продрогший, ломаемый ветром, пропаренный насквозь тёплой илистой ванной, бережно прижимая захолодевшим локтем к груди зашлёпанную ошмётками заветную ношу, выложился в паническом финишном рывке.
И необъяснимое скрытое наитие вдруг подсказало ему, что преследовать его некому…
"Эх, вы, молодые РУХи, записавшиеся в милицiaнты. Свiдомая беспека послала вас за москалем в гарный Воронцiвск. А вы не рискнули даже выйти на отмель, там бы и заловили... Казённый боезапас израсходовали впустую. Вам бы дастарханы клепать для турок... Что-то барбос не лает, небось забился в будку и скулит... Гони, лошадь, гони!.."
Уже не таясь, перемахнул через ограду-сетку и устремился к двухэтажному приземистому зданию, фасад которого плавно сливался с выложенной из белого кирпича башней маяка. Слева от полукруглого выступа прятался ступенчатый вход. Собрав остатки сил, стремительно убывавших, он с разгона подскочил к двери и, врезавшись всем телом, дёрнул старомодный звонок.
"Тон!.. Тон!.. Полутон!.. Четверть тона!.. И тон!.. Московский "Спартак!.." "No reply…" Ещё раз, громче и посильнее... сильнее..."
Приложил ухо к проминавшемуся взмокревшему кожезаменителю, и стал медленно сползать вниз...
Казалось, все звуки затоптал расстрельный предураганный ливень. Прибой смял бастион оливковой рощицы и вылизывал волглыми солёными языками путь для наступавшего гребня. Вдруг чуткое ухо гитариста уловило посторонний звук. Кто-то не спеша спускался по лестнице внутри здания.
Он отпрянул от двери, распрямился, кое-как упираясь рукой в косяк и держа другой сумку, выгнул поясницу, запавшую от напряжения грудь, восстанавливая срывающееся дыхание.
Наконец заскрипели кованые петли и дверь осторожно приоткрыли.
"А вдруг эти поджидают…" Сердце будто полоснуло лезвие, но зубы и язык сами прозаикали слова, которые два часа назад ему шепнул на ушко бездомный старик-гармонист Яша в сквере у Воронцовского горсовета.
– Пресс-с-службу з-заказ-зывали?..
– А, явился не запылился... А мы уж думали, всё, каюк москвичу…
Незнакомый бородач захлопнул дверь, запер её на засов, включил свет в прихожей и отпрянул.
– Да тебе переодеться надо… Ты что, из могилы вылез?.. Через косу прошёл?.. Ну, ты герой...
Снаружи послышался ужасающий грохот, сопровождаемый звоном разбивавшегося вдребезги стекла: штормовой вал, облапив косу, влепил пощёчину неприятельскому маяку... А он, впервые за много часов почувствовавший себя в безопасности, счастливо оскалился, словно стерилизованный имбецил, оторвал от живота сумку и протянул технику-смотрителю:
– Я – мос-ск-каль... Т-там… с-с-вино-но-гол-ловые…
"Опять успел..." Последняя мысль подкосила ноги и он провалился в никуда.