В майском номере газеты "День литературы" на "убойном" месте директивной передовицы напечатан манифест моего давнего друга и замечательного русского писателя Владимира Владимировича Личутина "Власть и литература". Содержание этого программного документа столь многозначительно, а рекомендации настолько впечатляющи, что я решил продолжить разговор в надежде поспособствовать уяснению взаимоотношений власти и писателя (и наоборот — писателя и властей предержащих).

Что говорить, умеет Владимир Владимирович лапидарно и по-античному лаконически припечатать то, что ему не по нутру или в данный момент не по нраву. Вот рубанул он сплеча: "Публично размышлять о литературе — это все равно, что рассуждать о вкусе тропического плода, коего в глаза не видели" — и этим афоризмом закрыл литературоведение и критику, которую с младых лет полюбил другой мой давний друг Владимир Григорьевич Бондаренко. Изрек: "Бессмысленно разговаривать о художественном языке" — и отправил в небытие историческую лингвистику, компаративистику вкупе с этимологией.

Признаюсь, после такого молниеносного и сокрушительного разгрома в одном абзаце языкознания пополам с литературоведением захотелось отдышаться, обозреть в светлой печали поле побоища и задуматься о том, куда ускакал ретивый конь нашего Еруслана Лазаревича, да не тут-то было. Наш герой с Красного холма обозрел окрестности, обнаружил в ближнем перелеске очередного супостата и поскакал в следующем абзаце добивать ворога: "На моей памяти заседали (в Союзе писателей. — Э.В.) о чем угодно, были излиты потоки словоговорения по любому поводу, только не о нашей с вами (т.е. писателей. — Э.В.) простенькой, никому не нужной, всеми позабытой судьбе". Рубанул Владимир Владимирович мечом-кладенцом по Союзу писателей, уложил бедолагу в травы шелковые, раскинул шатер и сел думу думать о писателях, их Союзе, власти и стране. Т.е. стал не Ерусланом былинным, а историческим Ермаком Тимофеевичем, который сидит на диком бреге, объятый думой…

И действительно, думы здравые и реальные! О том, как пришла криминальная и антинациональная власть, разворовавшая все, в том числе и имущество Союза писателей России. О нищенстве писателей и мизерных тиражах книг со смехотворно ничтожным гонораром. О торжестве хамства и сдвинутых набекрень мозгах, которым потакает власть, одновременно растаптыая прошлое, идеалы и современную русскую литературу, верную традициям и духовности.

Обо всем этом верно, сердечно и, как всегда, талантливо пишет Владимир Владимирович, и странным, нелепым кажется, что в начале статьи захотелось ему так легкомысленно побогатырствовать. И именно потому, вероятно, что доспехи степного лыцаря трудно снимать, писатель Владимир Владимирович Личутин среди горестных рассуждений о судьбах России и золотых слов, со слезами смешанных, вдруг решает стать как минимум князем Горчаковым, чтобы определить политический курс писателей, их Союза для достижения заветной цели… проникновения во власть. Здесь начинается второй тур богатырской потехи под названием "сумбур вместо музыки".

Логика невероятная! Власть криминальна и антинациональна, но оставаться в оппозиции к ней грешно и надо в эту власть "протыриться". Наверное, для того чтобы увеличить тиражи, премии и гонорары. Так ведь, Владимир Владимирович, о чем "базар"! Слепить "чернуху", похвалить Чубайса, напичкать "маляву" общечеловеческими ценностями — потекут в Союз писателей России букеры и антибукеры. Пень-клубы зазывать начнут, а там, глядишь, кто-нибудь самого "нобеля", которого столько уж лет вожделеет В.П. Астафьев, отхватит. Чего стесняться? И что же вы сами, Владимир Владимирович, за десять лет бесовства даже подумать не могли о таком способе "проникновения во власть", а рекомендуете хождение за полушкой целому писательскому союзу?!

А уж когда В.В. Личутин заговорил о том, что писатели "без сопротивления отдали поле битвы нашим духовным недругам", и добавил, что "Союз писателей невольно загоняет себя в резервацию" и превращается в "маленький междусобойчик", то приходится думать, что дорогой мой Владимир Владимирович, сидя в подмосковной усадьбе и созерцая окрестности мещерского поместья, перепутал Божий дар с яичницей и в воспарении духа забыл после громогласного "какое тысячелетье на дворе" справиться по календарю о преходящих годах и десятилетиях.

Если бы не витийство, то В.В. Личутин вспомнил бы, что сам был участником событий сентября 1991 года, когда свора Музыкантского, человека Лужка, попыталась нахрапом захватить писательский дом на Комсомольском проспекте и убралась, не солоно хлебнувши. Вспомнил бы и трагедию 1993 года, когда писатели России встали на защиту закона и совестливости от ельцинского хамства и бесстыдства. Вспомнил бы о том, что все прошедшие годы подлой перестройки и гнусного реформирования они, писатели, жили в нужде, но сохранили собственную честь и достоинство русской литературы.

И еще. Все последнее десятилетие руководство Союза писателей отнюдь не сидело в засаде с пугачами и деревянными автоматами, а занималось сохранением целостности организации, скрепило областные отделения, и значит, сохранило единое литературное пространство, в котором многонациональная литература жива и копит силы для служения народу и Отечеству. В этом отношении Союз писателей России продолжает быть выразителем национального самосознания, и это поважнее любого проникновения во власть. А если кто и загнан в резервацию, так это те литературные холуи, которые десять лет лижут срамные места власти и олигархов, не вылезают из телеящика и со страниц комсомольских и нетрадиционной половой ориентации газет и журналов, но абсолютно чужды народу и национально-государственным традициям. Это похоже на обстановку 20-30-х годов. Бал правили "историческая школа Покровского" и мыслители бухарины, а смысл бытия исследовали А.Ф. Лосев и М.М. Бахтин. Шаманили Алтаузен и Безыменский, а поэзию создавали С.Есенин и П.Васильев. Многопудовые кирпичи Эренбурга так и ушли в небытие, а "Тихий Дон" М.А. Шолохова навечно стал нашей национальной гордостью и национальным достоянием… Кто же был в резервации и кто действительно, если использовать ваши, Владимир Владимирович, слова, сражался за дух своего народа?

Что же касается отношений Союза писателей России с властью, то и тут, говоря об уходе руководства в глухую оппозицию, В.В. Личутин в ораторском запале преувеличивает. В.Ганичев, И.Ляпин, С.Лыкошин, Л.Баранова-Гонченко, М.Числов — все рабочие секретари, все руководители отделений Союза писателей постоянно, ежедневно ведут работу, чтобы Союз жил, чтобы быт писателей хоть чуть-чуть улучшался, чтобы администрации областей выделяли средства для издания книг. Нехорошо, Владимир Владимирович, дорогой Володя, так вот махом осаживать собратьев по перу. Они ведь свое время, часть жизни отдают, а в Вашей статье…

Сказано В.В. Личутиным о меценатах. Писатели, мол, на поклон идут. Ну скажите, Владимир Владимирович, вы хребет гнули перед издателями? Да никогда не поверю, зная вас многие годы. Но ведь и другие честью не поступались. Сужу по своему опыту. Погибал наш православный журнал от безденежья. Обратились в "Русскую инженерную компанию", рассказали С.Исакову и А.Охоткину о беде. И православные люди подсобили. Выходит журнал. А таких примеров сколько угодно. Не к Соросу идут наши писатели — разве это не свидетельство того, что ищутся и находятся пути сохранения литературы?

Я понимаю печаль В.В. Личутина. Понимаю его переживания. Состояние культуры, литературы драматическое, жизнь писателя трудна, почти беспросветна. Но мы живой народ и наша литература даже среди разора и унижения продолжает быть литературой духовной и национальной. Она не купилась на дешевку рынка и гражданского общества, и писатели России — русский, якут, башкир, калмык, аварец, чуваш — все они вместе продолжают работать для нашей единственной России — великой, единой и неделимой. Да и сам Владимир Владимирович Личутин, когда не витийствует и богатырствует в публицистике, остается одним из лучших представителей русской литературы — сопереживающей, взыскующей идеалов жизнеустроения, чающей возрождения великого государства. Возрождения, которое будет осуществляться читателями, поверившими писателям — верным традиции и не принявшим воровскую мораль и лакейство перед властью.