МАГДАЛИНА
На ладонях — отблеск алой сферы.
Всё в веснушках — смуглое лицо.
— Встань, Тиверий! Это — Символ Веры,
Тайна Бога — красное яйцо.
Будь как раб и робко следуй рядом,
Ни о чём не спрашивая впредь,
Обожая жар волос и взгляда,
Красных юбок мчащуюся медь.
Зацвели смоковницы — о вере.
О надежде — гнёзда вьют орлы.
Для иной любви раскрыли двери
Все блудницы сонной Магдалы.
Мы пришли, Господь благих воздухов,
Чашу пить и Пасху есть — с Тобой.
Воскресенье — это юность духа,
Юность плоти, царственно живой.
Мы пришли — любить светло и строго.
Ведь на спящей в пашнях звёзд Земле
Каждый сущий повторяет Бога
Искрой жизни, вспыхнувшей во мгле.
Свет слепит глаза, слагаясь в знанье.
И звенят цветы, трава и лес,
Захлебнувшись в юном ликованье,
Что Христос — воистину воскрес!
ВАРВАР
В.Г. Бондаренко
В дни позора, в глухую разруху
Ты приходишь, как дал тебе Бог,
Грубой плотью и варварством духа
Пировать на руинах эпох.
Ты хохочешь в святилищах веры
В новом плеске кровавых знамён
Там, где мчался сандалий Венеры,
Там, где лавр заплетал Аполлон.
Ночь всё глуше, пожар всё бездонней,
Всё хмельнее мечты журавли,
И горит в чернозёме ладоней
Первобытное солнце Земли.
Видно, впрямь не хватало нам воли
Брать, шалея, от жизни своё:
Нам остались лишь всполохи боли,
Зыбь надежды, любви забытьё.
Всё нам кажется диким и пошлым
В новом мире, которого нет:
Прикипевшим к созданиям прошлым
Непонятен грядущего свет.
Непонятны — всесилие хамов,
Ложь без меры, грабёж без стыда,
Древний пепел разрушенных храмов,
Разум, рухнувший в ночь без следа.
Мы кричим тебе в гневе: ты — горе,
Желчь позора, бессилие слёз
Тибрских пойм, Византийского моря,
Нищих северных русских берёз.
Но горишь ты в огне обновленья,
От разрухи не пряча лица,
Словно первенец дикий творенья,
Не отпавший от воли Творца.
***
Брось на холст лесов мазки развалин —
Хутор, вросший в сорную траву.
Здравствуй, мастерская русских далей
С вечной перспективой в синеву!
Я стою, лишившись дара речи,
И звенит кукушкой в туче хвой,
Растворяясь в небе новой встречи,
Добрый гений Родины больной.
Громок гомон вымокших растений.
Вновь, входя в крутую вышину,
В красных соснах солнце множит тени,
Возвращая миру глубину.
Лес гудит в столбах косого света,
Мхи и гнёзда помня наизусть,
И прядёт из птичьих трелей лето
Горизонт во всю Святую Русь.
И легко у Бога на кулижках
Всех простить, забывши обо всём,
И опять за будущим вприпрыжку
Побежать, как дети за дождём.
А потом — в огне любви высокой,
По стволам взметнув блаженный взгляд,
С Родиной, забытою до срока,
Хохотать и плакать невпопад.
Древний стон гортанного напева.
Хвойный, прелый терем бытия.
Чудь лесная — птица или дева —
Нам кукует вёсны в три ручья.
ЗАБЫТОЕ ИМЯ
Расстреляли тебя — и забыли
В хвойной мгле, посредине тайги.
Закружили снега, заглушили
Конвоиров глухие шаги.
И волчица полярная выла,
И Полярная пела звезда
Над твоей ледяною могилой,
Безымянной уже навсегда.
Лишь сосна с арестантской котомкой,
Сбив на плечи морозный свой плат,
Называла тебя Незнакомкой,
Что-то вспомнив сквозь годы утрат.
И плыла под Полярной звездою,
Разметавшись на север и юг,
Арестантской тайгой ледяною
Русь в сиянии света и вьюг.
И шумели столетние кедры
Над крестами безвестных могил,
И светились запретные недра
Нерастраченным золотом жил.
В те года по медвежьим распадкам
Постреляли немало невест.
Но, в согласьи с земным распорядком,
Так же — пели и пили окрест.
Так же — тлели глаза обречённых
Гнить до смерти в ГУЛАГовской мгле.
Так же — гнали в тайгу заключённых
По замёрзшей от горя земле.
Но слыхали и выси, и недра
Рёв, пугающий каждую плоть:
То медведем выламывал кедры
И стонал твоё Имя Господь.
И светилось то Имя средь ночи,
Поборовши и тленье, и страх,
Как всемирной Любви средоточье,
Как снежинка на Божьих устах.
СОЛНЕЧНЫЕ ЧАСЫ
Когда замрёт широкий шум движенья
И сосны выпьют купол синевы,
Подвинет солнце медленные тени
На циферблате луга и травы.
Тогда в глазах звенящей веру птицы
Зажгутся солнцем замыслы твои,
И ты увидишь, как вокруг творится
Торжественная живопись земли.
А солнца шар — над шаром крон парящий,
От тёмной хвои оторвёт свой взгляд,
И колокольчик забормочет в чаще,
И тени лет, дрожа, скользнут назад.
Тогда — войди в плывущий мрак растений,
Нырни в глубины тени, слейся с ней,
И твёрдо знай: от боли изменений
Свободен мир играющих теней.
И ты увидишь времени лагуны —
Затоны в ряске, в соснах берега.
И крикнет голос, солнечный и юный,
Что жизнь тебе, как прежде, дорога.
Но, возвращаясь в зрелый день простора,
В познанье помни меру, слабый прах:
Не спрашивай широкий шорох бора,
Который час на солнечных часах.
ЗАВОДЬ
Рыбка медленный ил шевельнула
В глубине твоих тинных зрачков.
Шевельнула — и тут же спугнула
В ряске глаз моих стаю мальков.
Мы смеёмся, не зная ответов
На вопросы о смысле житья,
И кувшинками мечется лето
На прогретых вирах бытия.
Наше детство поёт над лесами,
Где разумны все твари подряд,
И Господь между миром и нами
Никаких не поставил преград.
И молчат нам словами наитий
Дебри трав и задворки планет,
И горит островами открытий
Под веслом шевелящийся свет.
Спой мне песню о солнце и чуде!
Там, где ивы срослись над рекой,
Головастиков в старой запруде
Можно запросто трогать рукой.
***
Стареет мир в трагической печали.
Всё глубже мрак. Всё злей безверья мгла.
Среди сиреней, в грозах русских далей,
Ещё горят над миром купола.
Но лаской и любовью не согреты,
В пустынном одиночестве ночей
Мы не хотим рожать такому свету
Ни звонких сыновей, ни дочерей.
Или они, наивные, святые,
От матерей за солнце пряча взгляд,
В чужом раю мечтая о России,
В такую ночь рождаться не хотят.
И на земной пустующей равнине
Под грохот гроз и гневный крик ворон
Все тише звоны древней благостыни,
Все громче голос войн и похорон.
Мы держим шаг, старея постепенно,
Теряем блеск, теряемся во мгле.
А вслед грозят судом и вечным тленом
Несущим крест страданья по земле.