Со времени существования двора Людовика XIV простой, естественный акт прелюбодеяния нигде не влиял так сильно на финансовую жизнь общества, как в Голливуде. Распространившийся в ресторанах, студиях, столовых слух о том, что Джок Финли спит с Дейзи Доннелл, являлся чисто деловой информацией. Они снимают вместе превосходный фильм, потому что их связывает великая страсть.

Вся съемочная группа наблюдала за сценой с поцелуями; люди видели, что Карр играет, а Дейзи — просто живет в этом эпизоде. Джок понял, что это может означать. Его подозрения подтвердились в течение суток.

Благодаря пересылаемой ежедневно отснятой пленке, письмам, телефонным звонкам новость быстро долетела до Лос-Анджелеса. Звонок Филина не заставил себя ждать. Агент попросил Джока удалить всех из связного трейлера, и режиссер понял, что разговор будет важным, хотя голос Марти звучал, как всегда, невозмутимо.

— Ну, малыш, как дела?

— Хорошо. Отлично. Великолепно. Почему ты спрашиваешь?

— Почему? Я твой агент и беспокоюсь о тебе. Я твой исполнительный продюсер и беспокоюсь о фильме. Я жду шедевра.

Джок Финли знал, что Филин попросил его удалить всех из радиотрейлера не ради такого рутинного разговора. Где-то рядом находился ржавый рыболовный крючок. Джок решил выявить его самым прямым способом.

— Послушай, Марти, я снимаю ответственную сцену. Я нужен на съемочной площадке.

Как и предполагал Джок, Марти тотчас заговорил о существенном.

— Прежде чем ты уйдешь, малыш, скажи, как там все? Нет проблем? С девушкой?

— С девушкой? — удивленно спросил Джок.

Он лучше чем кто-либо знал, о чем идет речь.

— Утром мне позвонили из Нью-Йорка. В «Репортере» появилась заметка о… лучше я прочитаю: «На натуре, где снимается «Мустанг», назревает драка между знаменитым актером и режиссером, которого считают первым жеребцом в табуне». Это может встревожить студию. Особенно теперь, когда они обсуждают рекламную кампанию стоимостью в два миллиона долларов. Даже готовят специальное гастрольное шоу. «Мюзик-холл» мечтает познакомиться с лентой. Они не хотят, чтобы сейчас произошло нечто плохое.

— Ничего плохого не произойдет! — Джок Финли понял, что он кричит. Понизив голос он сказал: — Послушай, Марти, картина будет отснята. Она получится великолепной. Дейзи не подведет. Пока я считаю, что, трахаясь с ней, я приношу пользу картине, я делаю это. А если для картины полезнее воздерживаться от этого, я не трахаюсь с Дейзи. Сейчас имеет место именно это. Я не хочу, чтобы кто-то еще знал об этом! Понятно?

— Малыш, ты можешь не повторять это, — ответил Филин.

Они оба знали, что, положив трубку, Марти позвонит на студию, в редакцию «Голливудского репортера» и нескольким знакомым газетчикам.

Слух разнесется по городу. К концу дня зазвучат шутки о Джок-соке Финли. О том, как он получил свое имя. О том, что он обладает большей сексуальностью, чем все его актеры, вместе взятые. Что он с ее помощью добивается от актрис поразительной игры. Что это — величайший любовный роман со времени Бергмана и Росселлини. Вечером в «Ла Скала» люди будут говорить: «Большой талант, большой член».

Корректировка слухов, циркулирующих в Лос-Анджелесе, не изменит происходящее на натуре. Шестидесятидвухлетний Престон Карр, который по возрасту мог быть отцом Джока, средь бела дня увел у него девушку. На глазах у всей съемочной группы. И не просто какую-то девушку, а Дейзи Доннелл. Все знали о ее многочисленных быстротечных романах с мужчинами, за которых она не выходила замуж, но это не могло утешить Джока Финли, который сам обладал определенной репутацией и гордостью.

Актер нуждается в гордости, чтобы играть. Для режиссера это справедливо в еще большей степени. Он отвечает за сотни людей, командует ими, как армией. Чувствует за всех актеров. Воплощает замысел автора. Защищает миллионы долларов, вкладываемых киностудией. Он — босс, распоряжающийся всем, хотя порой кажется слугой всех и каждого. Чтобы ежечасно шагать по натянутому канату, режиссер должен обладать гордостью, мужеством, агрессивностью, душевной тонкостью, а главное — верой в себя. Поэтому ему противопоказано много раз за день подвергаться унижению.

Однако Джок испытывал унижение всякий раз, когда ему был нужен для съемок Карр, а актера находили в трейлере Дейзи. К концу второго дня все уже шутили на эту тему.

Всякий раз, когда Джок приказывал: «Найдите его!», все члены съемочной группы притворялись поглощенными своей уже сделанной работой — никто не хотел смотреть на Джока и смущать его своими взглядами. Ситуация вскоре усугубилась. Джок выпалил:

— Позовите его! Я готов снимать!

Ассистент Джока, Лес Анселл, побежал к трейлеру Дейзи. Вернувшись через несколько секунд, он сообщил:

— Они… не отвечают.

Господи! На часах было пятнадцать минут четвертого. Нужное освещение сохранится в течение часа. А этот сукин сын трахает эту шлюху! Какое кино можно снимать в таких условиях? И это позволяет себе профессионал, великий Король кинематографа? Джок внезапно принялся рассматривать и чистить объектив. Лес Анселл резким тоном приказал технику принести или переставить что-то. Ассистент Джо сказал: «Надо перезарядить камеру, иначе пленка может закончиться на середине сцены». Это займет десять минут. Все думали как и Джок, но выражали свои мысли в корректной, вежливой, косвенной форме.

Джок Финли не поощрял жалость. Он мог сам проявлять ее по отношению к актерам, делая это тактично, деликатно.

Однако теперь он стал объектом сочувствия. Он никогда не забудет этого. И никогда не простит повинного в этом человека. Луиза оценила бы иронию судьбы: Джок Финли, никогда не любивший по-настоящему женщину, использовавший секс как средство, попал в такое обидное для него положение. Джок Финли, гордившийся тем, что он оставался хозяином положения с любой женщиной, стал жертвой одной женщины. И одного мужчины.

Он мог избрать сейчас одну из двух линий поведения. Дождаться появления Престона. Или подойти к трейлеру, постучать в дверь и сказать: «Мистер Карр, я тут снимаю фильм. Если у вас найдется время между половыми актами, мы готовы начать!»

Это было рискованным шагом. Нельзя предсказать реакцию такого самоуверенного человека, как Престон Карр.

Поэтому Джок Финли сел в режиссерское кресло и не без удовольствия бросил своему ассистенту:

— Объявите пятиминутный перерыв. Нет, лучше пятнадцатиминутный. Кто знает, сколько времени уйдет на то, чтобы у него встало?

Шутка была дешевой — никто не понимал это лучше самого Джока, — но вызвала смех. Джок знал, что ее повторят в Лос-Анджелесе; она добавит что-то к репутации режиссера, оживит легенду о джок-соке.

Раньше и громче всех засмеялся Тони Бойд, молодой актер, игравший в фильме роль третьего участника любовного конфликта. Если отбросить символику и скрытый смысл, забыть о конформизме общества и противопоставляемой ему свободе мустангов, последних обладателей личной свободы, — все это станет хлебом для критиков, — «Мустанг» являлся для зрителей любовной историей в стиле «вестерн».

Эта история развивалась так, как она должна была развиваться: мужчина находил девушку и терял ее — она уходила к более молодому человеку.

Более молодого человека играл Тони Бойд; его взяли из популярного телесериала, который исчерпал себя. Бойд оказался весьма хорошим актером. Несколько лет тому назад агент Тони, не видя для него подходящих ролей в театре, уговорил актера поехать в Голливуд и сняться ради быстрых денег в пробной телепостановке. Эта работа имела успех, и на Бойда возник устойчивый спрос. Последние четыре года он снимался почти ежедневно с шести утра до восьми вечера.

Ежегодно во время летнего отпуска молодой Бойд возвращался на Восток, чтобы познакомиться с новой пьесой или попытаться оживить старую постановку. В конце августа он мог вернуться на Побережье и рассказывать о великом, вдохновляющем, обогащающем мире театра; он хотел, чтобы все считали его по-прежнему преданным Бродвею. Голливуд, телевидение, все остальное — это только источники денег.

Питавший простительную слабость к подобной болтовне, Тони Бойд был добрым, сильным, красивым человеком; он охотно беседовал с Джоком Финли о теории актерской игры и о нефти; недвижимости и акциях — с Престоном Карром. Продав свою долю прибыли от проката телесериала за миллион шестьсот тысяч долларов, Тони сам стал инвестором, игроком, бизнесменом.

Как актер Бойд вполне устраивал Карра. Пока дело не дошло до сцен, в которых Бойд начал произносить свои слова неуверенно, непредсказуемо, неестественно — то есть в соответствии с требованиями так называемой «реалистической школы». Бойд запинался, мямлил, грыз палец перед очередной репликой. Это все сильнее раздражало Карра. Однако, как и подобает профессионалу, он счел возможным пожаловаться Джоку, лишь оставшись наедине с режиссером.

— Пойми, — сказал Карр, — моя игра наполовину зависит от чувства уверенности. Я должен знать, что мне даст другой актер. Пусть он сыграет плохо. Я должен знать, насколько плохо. Тогда я вытяну мою часть сцены. Зрители даже не заметят его присутствия. Но я не могу парить в воздухе. Мне нужны реплики партнера. Тогда я дам тебе материал, который годится для монтажа. Я не воспринимаю его отвратительную игру.

— Я вправлю ему мозги, — сказал Джок. — Дайте мне еще несколько дней.

— Не знаю, хватит ли у меня терпения, — ответил Престон Карр.

При иных обстоятельствах, в другое время Джок Финли вызвал бы к себе Бойда, закрыл дверь и отхлестал бы актера существительными и эпитетами; он обрушил бы на Тони безжалостную критику. У многих режиссеров, не только у Джока, излюбленной была следующая тактика: полностью лишить упрямого актера веры в себя, добиться того, чтобы в конце концов она осталась только у одного человека — самого режиссера. Тогда все проблемы исчезнут. Он, Джок, получит почти все, что ему нужно. Но актер никогда не оправится от полученного удара.

Джок не собирался поступать так с Бойдом. Не из-за любви к нему. Просто он не хотел угождать во всем Престону Карру.

Когда Престон Карр наконец вышел из трейлера Дейзи и явился на съемочную площадку, Джок был воплощением деловитости, сдержанности. Им предстояло снять очередную сцену. Джок как бы невзначай заметил, что свет не будет оставаться вечно.

Престон Карр уловил намек и манеру, в которой он был преподнесен. Но он лишь спросил:

— Какой ты видишь эту сцену?

Джок объяснил. Линк, у которого был роман с Рози, бездомной девушкой, впервые понял, что молодой человек — его играл Бойд, — возможно, подходит на роль ее мужа. Если только этот юноша избавится от конформизма, станет человеком, в полном смысле принадлежащим самому себе. Другими словами, девушке нужен мужчина, на которого она сможет положиться — самостоятельный, независимый. Поэтому она увлеклась Линком. Но теперь пришло время отдать ее в руки другого мужчины, который больше подходит ей по возрасту. Сейчас предстояло заснять Карра крупным планом в тот момент, когда он впервые открывал зрителям свое решение.

Сцена была достаточно простой и ясной. Но Джок Финли, гордый молодой человек, мустанг голливудских холмов, преподнес свою трактовку так, что каждое слово обрело двойное или тройное значение. Девушка, роман, зрелый мужчина, молодой человек, соперничество — каждый элемент эпизода срывал корку с засохших душевных ран Джока, заставлял их снова кровоточить.

Карр слушал режиссера молча. Если сцена и была наполнена для него каким-то личным содержанием, то он тщательно скрывал свое отношение к этому. Он лишь кивал. Джок продолжал говорить. Их окружала стена из тишины. Джо, Лестер, оператор, рабочие, гримеры, костюмеры — все слушали мучительное толкование сцены. Наконец Джок закончил свой монолог словами:

— Давайте попробуем. Там будет видно.

Крупный план Карра появился в сцене, где Линк учит молодого Бойда «ломать» мустанга — полного сил, дикого, свободного, гордого, только что пойманного в высохшем русле реки.

Линк следит за молодым человеком; публика видит, что сначала зрелый мужчина смотрим на Бойда критически, затем постепенно проникается к нему симпатией, работает с ним и наконец радуется тому, что молодой человек одержал победу. Внезапно Линк осознает нечто важное: этот парень подходит Рози! На серьезном лице Карра появляется его знаменитая хитрая улыбка, затем лицо снова становится серьезным. Зрители прочитают в глазах Карра его мысли, выраженные языком кинематографа без единой реплики.

— Вы поможете мне, если поставите пленку, на которой записан топот копыт, — обратился к звукорежиссеру Карр.

Звукорежиссер нашел на ленте нужное место. Копыта мустангов загрохотали неистово, яростно, испуганно. Это звуки сопровождались трогательным, горделивым ржанием. Кусок магнитной ленты заключал в себе историю поимки мустанга, борьбы и победы Бойда.

Послушав запись, Карр начал играть сцену. Его мимика была безупречной, идеально точной. Челюсти, губы, все лицо передавали чувства Линка. В его глазах отражались не только эмоции персонажа, но и вся сцена, свидетелем которой он был.

Когда съемка закончилась, Джок ничего не сказал Карру; режиссер лишь спросил Джо:

— Вас это устраивает?

Джо кивнул.

С напускным равнодушием Финли сказал:

— Тогда о'кей. Если только мы не можем сделать лучший дубль.

Опытный киноактер, когда ему удается сыграть хорошо, всегда чувствует это. Иногда приходится делать дубль из-за тени, появления которой не предвидел оператор, или из-за помехи на звуковой дорожке. Хороший актер знает, как он сыграл, можно ли добиться лучшего результата, стоит ли его добиваться. В этом дубле Карр передал все нюансы еще и потому, что хотел избежать конфликта с Джоком Финли.

Но он не мог оставить без ответа вызов, содержавшийся в словах режиссера: «Если только мы не можем сделать лучший дубль».

— Если Джо скажет, что света достаточно, я сыграю еще раз, — сказал Карр.

— Джо? — спросил Джок.

— Все было отлично, — уклончиво ответил Джо.

— Света еще хватает? — произнес режиссер.

— Мы можем добавить несколько дуг. Можем снимать, если вы этого хотите.

Ответ Джо прозвучал как предостережение, отеческая мольба, адресованная самоуверенному, сердитому молодому человеку.

— О'кей! Звук! Приготовьте снова ту запись. Джо, я жду вашего сигнала.

Джо снова все подготовил, передвинул Карра в сторону на несколько дюймов. Проверив все, он тихо сказал Джоку:

— Я готов.

— О'кей. Сделаем так, чтобы этот дубль удался, — Джок произнес эти слова тихо и твердо, желая рассердить Престона Карра. Это отразилось на игре актера. Во время съемки Джоку пришлось сказать:

— Стоп! Ничего не получается. Попробуем еще раз! С самого начала!

Они начали все снова. Затем еще раз. После четвертого незавершенного дубля Джо Голденберг тихо сказал Джоку:

— Первый дубль — то что надо. Вы не можете желать лучшего.

— Я могу, — ответил Джок; сейчас ему не было дела до того, слышит его Престон Карр или нет.

Вокруг съемочной площадки собрались люди. Даже Дейзи. Карр сделал пятый дубль. И шестой. Всякий раз Джок прерывал съемку:

— Господи, нет! Это не пойдет!

— Послушайте, Джок, нам надо перезарядить камеру, свет уходит. Почему бы нам не закруглиться сегодня? Продолжим завтра утром.

Но Престон Карр также обладал гордостью, большой профессиональной гордостью.

— Еще раз! — громко сказал актер.

Джо посмотрел на Финли. Режиссер был почти готов отказаться, потому что предложение исходило от Карра, однако он все же согласился:

— Еще раз.

Оператор быстро перезарядил камеру. Джо скорректировал освещение. Престон Карр шагал вокруг съемочной площадки, глубоко дыша и мобилизуя свою внутреннюю энергию, которая начала иссякать по причине обыкновенной физической усталости. Он набрал воздух в легкие и резко, агрессивно выдохнул его. Теперь он был готов. Он вышел на съемочную площадку, окруженную прожекторами и лицами людей.

Карр прослушал топот копыт, впитал в себя звуки, издаваемые напуганными животными, представил себе сцену, увидел героя Бойда и начал играть. То ли он действительно устал, то ли изображал усталость, но сейчас Карр создал образ пожилого мужчины, готового отдать другому человеку, обладающему молодостью и силой, девушку, в которой тот нуждался. Возможно, дело было в изменившемся освещении. Или свою роль сыграла гордость Карра. Он решил превзойти самого себя, чтобы доказать что-то этому молодому негодяю — режиссеру.

В чем бы ни заключалась причина, по завершении съемки все знали, что это — тот самый дубль. Более удачный, чем первый, который, видит Бог, должен был удовлетворить всех.

Престон Карр, поблескивая испариной, покинул съемочную площадку, Он повернулся, и все увидели, что на спине его рубашка была мокрой от пота. Молодые члены съемочной группы удивлялись тому, как может столь сильно вспотеть человек, играющий психологическую сцену, не требующую физических усилий. Но опытные кинематографисты знали, что подобные крупные планы, в которых актер кажется расслабленным и задумчивым, требуют наибольшей душевной отдачи и концентрации.

Карр остановился возле Джока, когда режиссер велел закончить работу. Джок бросил на Карра настороженный, почти агрессивный взгляд. Финли ожидал проявления враждебности, но Карр сказал:

— Ты был прав. Последний дубль лучше первого.

Если бы Дейзи не подошла в этот момент к Карру, чтобы набросить на влажные плечи актера его дорогой итальянский жакет, инцидент был бы исчерпан. Но она сделала это и поцеловала Престона в щеку.

— Я восхищена. Просто восхищена. Это настоящая актерская игра.

— Нет, милая, это заслуга режиссера, — поправил Карр. — Любой другой режиссер удовлетворился бы меньшим.

В другое время, при других обстоятельствах, эти слова были бы восприняты как комплимент. Но их произнес Престон Карр; они были адресованы Дейзи Доннелл, которая заботилась о нем, целовала его и, как все знали, два часа тому назад занималась с ним сексом.

— Послушайте, мистер! — взорвался Джок. — Когда я разговаривал с вами в первый раз, я сказал, что я не похож на других режиссеров. И это правда! Первый дубль дался нам слишком легко. Мы, возможно, увидели очень хорошего Престона Карра. Но меня это не устроило! Я не иду на компромисс! Я снимаю потрясающий фильм! Если это задевает вас, или причиняет неудобства, или требует чрезмерной отдачи, тем хуже для вас!

Джок повернулся и ушел. Кто-то тихо произнес:

— Чтобы быть хорошим режиссером, необязательно быть самовлюбленным гордецом. Но это помогает.

Тоже самое повторят сегодня вечером в «Ла Скала», «Матео», Чейзене». А завтра утром — в столовой киностудии. И хотя эти слова произнес не Престон Карр, Джок будет всегда считать виновным актера.

Новости мгновенно долетают до Лос-Анджелеса. Перед обедом снова позвонил Марти Уайт.

Он начал с поздравлений и обильных похвал. Студия восхищена материалом. «Нью-Йорк» тоже ликует. Все затаили дыхание в надежде на то, что Джок сумеет закончить картину без всяких неприятностей и выходок со стороны Дейзи, которыми она прославилась.

— Малыш, сделай одолжение мне, а главным образом себе. Ты близок к успеху. Не погуби все. Нью-Йорк готов заключить фантастический контракт. Они профинансируют нашу компанию. Шесть картин. Ты будешь сам себе хозяин. Получишь все необходимое. Только продержись до конца. Малыш!

Но Джок не слушал его. Гордость режиссера была уязвима. И он хотел спасти ее. Он публично поставит Карра на место.

— Малыш, тут говорят, что ты добиваешься великолепной игры от Престона Карра и девушки. Умоляю тебя — не погуби все! Пожалуйста.

Марти понял, что Джок не слушает его.

— Малыш? Малыш! Черт возьми, Джок, я с тобой разговариваю! Пытаюсь сказать тебе нечто важное!

Улыбнувшись, Джок елейным тоном произнес в трубку радиотелефона:

— Малыш, дай кому-нибудь пососать твой член.

И выключил аппарат.

Марти был прав в одном. Слух долетел до Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. По своему значению он был не сравним со сплетней о том, кто с кем спит. «Лайф», «Лук», «Тайм» предлагали подготовить статьи. Две телекомпании хотели снять документальные фильмы о работе над картиной, которая обещала стать шедевром.

Несмотря на давление со стороны студии и Марти, Джок не допускал на натуру репортеров и фотографов со стороны. Он отвергал все предложения одинаково: «Моисей и евреи прожили сорок лет в пустыне без «Лайфа» и «Лука». Мы можем обойтись без них четыре месяца».

Причиной этому сначала была неуверенность Джока. А теперь он чувствовал, что возникает шедевр, и не хотел ослаблять эффект, который произведет фильм, преждевременной утечкой информации.

Но у Нью-Йорка были свои проблемы, которые он не мог игнорировать. Мятеж акционеров, погашенный несколько месяцев тому назад, грозил вспыхнуть снова. Публикации в «Лайфе» и «Луке», а также сотрудничество с телевидением могли помочь в прокате фильма, успокоить на какое-то время акционеров.

Якобы для того, чтобы изменить отношение Джока к паблисити, Марти предпринял индивидуальную вылазку на натуру. Филин прилетел на арендованном вертолете, который приземлился возле съемочной площадки во время удачного дубля и испортил его к раздражению Джока. Филин рассчитал время своего прибытия так, чтобы попасть на ленч. Но также увидеть Джока Финли, погруженного в работу.

В сцене участвовали Карр и Бойд; на заднем плане присутствовала Дейзи. Основным ее содержанием являлся диалог. Бойд знал свои слова; более того, он произносил их так, что это чувствовалось. Он почти не ковырял землю носком пыльного сапога, не грыз ногти, не сосал губу посреди фразы. Престон Карр излечил его от этих привычек тем, что стал произносить свои слова немного быстрее обычного и предупредил Бойда: «Малыш, если ты будешь тянуть резину, тебя порежут при монтаже».

Этот аргумент испугал мистера Бойда и избавил его от нью-йоркских «штучек»; актер заговорил быстрее.

Сцена получалась весьма неплохой. Марти подумал: «Вполне приличный эпизод. Еще несколько таких сцен просто необходимы фильму, насыщенному действием и сексом. Приличие — вот что требуется картине, которую собираются показать в «Мюзик-холле».

Престон Карр чувствовал, что эта сцена — проходная. Не каждая сцена в картине может быть выдающейся. Этот эпизод оправдывал свое присутствие в фильме тем, что развивал сюжет, не снижая темпа картины, обогащал характеры.

Но Джок не был удовлетворен. Джо и звукорежиссер одобрили дубль. Ассистент произнес: «О'кей. Следующая сцена!»

Джок повернулся спиной к съемочной площадке и отчеканил:

— Подождите!

Возможно, дело было в присутствии Марти. Каждый режиссер немного играет, когда на съемочной площадке появляются посторонние. Режиссерам не часто представляется возможность показать миру, как они работают, какие они талантливые, что нового они внесли в сценарий, написанный давно забытым автором. Поэтому почти каждый режиссер устраивает небольшой спектакль для гостей.

Поведение Джока было простительным. В присутствии Филина Джоком руководило не только тщеславие; увиденное агентом будет использоваться им много лет при продаже Джока Финли. Он сможет не раз повторить: «Я видел, как этот парень превращал дерьмо в золото! Прямо у меня на глазах!»

Джок Финли преследовал вполне практическую цель.

— Перерыв на ленч! Потом вернемся к этой сцене!

Джо Голденберг, его ассистент, Престон Карр, Тони Бойд находились в расслабленном состоянии, которое приходит после удачной, профессионально сыгранной сцены.

— Что-то не так? — спросил Джо.

— Нет, — ответил Джок, — но если бы я хотел сделать картину, в которой просто нет брака, мы бы уже закончили две недели тому назад. Отсутствие брака — это одно, а совершенство — совсем другое. Мы вернемся к этой сцене после ленча и доведем ее до совершенства!

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он повернулся к Марти и сказал:

— Я буду в моем трейлере.

Джок ушел, явно полагая, что Филин проследует за ним. Но Марти Уайт, человек, привыкший к власти, не пошел за режиссером. Он решил воспользоваться моментом и поговорить со своими старыми друзьями. Он тепло поздоровался с Престоном Карром, поцеловал Дейзи Доннелл — все приветствовали ее подобным образом. Затем Марти подошел к Джо, который отдал своему ассистенту распоряжения, касающиеся дневных съемок, и отпустил его.

У ветеранов каждой войны есть свой особый язык; они понимают друг друга без слов. Это справедливо и в отношении ранних голливудских войн. Для их участников Джок Финли всегда останется выскочкой, за которым надо присматривать и которого надо терпеть.

— Ну? — спросил Филин.

— Много хорошего материала, — ответил Джо.

— Смонтируется?

— Конечно!

— А девушка?

— Она никогда не играла лучше.

— Карр?

— Он — Король.

— Значит?..

— Я буду рад видеть в титрах мое имя.

В устах Джо Голденберга это было наивысшей похвалой.

— Финли?

— Если только он не превратит это в вендетту.

— Он и Карр? — спросил Марти.

Джо кивнул.

— Карр спит с девушкой, да?

— Не перед камерой, — ответил Джо; остальное его не касалось.

Марти кивнул. Джо сказал все. Работа идет нормально. Только бы Джок не начал мстить Карру!

Зайдя в трейлер Джока, Марти застал режиссера изучающим сценарий. Когда Филин заговорил, Джок резко остановил его:

— Господи, Марти!

Марти посидел несколько минут молча. Джок продолжал изучать сценарий. Официант принес из столовой ленч на двоих, накрыл стол. Все происходило без слов. Джок обдумывал сцену, вникал в свои записи, сделанные ранее на обратной стороне каждого листа, а также на дополнительных цветных страницах. Наконец он поднял глаза и посмотрел мимо лысой головы Филина в окно, на видневшиеся вдали горы.

Что-то произошло в сознании Джока. Проблема была решена. Он вдруг сказал:

— Да?

Марти растерялся, что случалось с ним крайне редко.

— В чем дело, Марти? Вряд ли ты арендовал вертолет только для того, чтобы съесть тут дрянное жаркое из баранины. Что случилось?

— Малыш, — сказал Марти. — Мне позвонили из Нью-Йорка. Им кажется, мы упускаем шанс в отношении паблисити. Если «Лайф» хочет отдать нам разворот, может быть, даже обложку, глупо отказываться. В конце концов, когда речь идет о картине с восьмимиллионным бюджетом, небольшая предварительная реклама никому не повредит.

— «Лайф» отдал «Потрясающей истории» целый разворот плюс обложку. А фильм потерпел фиаско, — сказал Джок, отодвинув жаркое из баранины и взяв чашку с охлажденным черным кофе.

— Ты знаешь, что говорят о Джордже Стивене: только великий режиссер может потерпеть такую великую неудачу. С обычным человеком такого бы не случилось.

Филин обмакнул кусок баранины в соус, посмотрел на мясо и продолжил:

— Нью-Йорк хочет поговорить о контракте. Но я их удерживаю. Чем сильнее они давят, тем сильнее я сопротивляюсь. Если картина оправдает те надежды, которые все возлагают на нее, любой заключенный сейчас контракт впоследствии покажется невыгодным. Если картина провалится, они сумеют аннулировать любой контракт. Поэтому я считаю, что мы ничем не рискуем, придерживаясь выжидательной тактики, а выиграть можем многое. Лучше торговаться, имея сильную позицию. Конечно…

«Конечно» было ключевым словом в лексиконе Филина. Оно говорило о том, что Джоку пора переключить внимание с кофе на Марти.

— Конечно, Нью-Йорк чувствует, что скоро получит большую кассовую картину. Чем меньшее расстояние отделяет их от нее, тем сильнее они волнуются. В конце концов они боятся акционеров. Поэтому они молят Господа о том, чтобы в последнюю минуту ничего не стряслось.

— В смысле? — сухо произнес Джок.

— Ну… например… девушка подвержена нервным срывам. Если с ней что-нибудь случится…

— С девушкой все в порядке!

Джок не стал добавлять: «За исключением того, что она больше не ляжет со мной в постель».

— Хорошо. Хорошо, — сказал Филин. — Еще они беспокоятся о малыше Бойде. Он подходит для кинематографа? Хорошо выглядит на экране?

— Он вполне хорош. Справляется с ролью. Молодежи он понравится. Это важно.

— Несомненно, — поспешил согласиться Филин — сейчас всех интересовала реакция молодежи.

Внезапно перерыв закончился. Ассистент Джока постучал в дверь трейлера и сообщил, что съемочная группа уже вернулась. Филину пришлось заговорить быстро; Джок знал, что теперь речь пойдет о главной, истинной цели их встречи.

— Нью-Йорк испытывает беспокойство и по другому поводу. Из-за некоторых трений. Я бы хотел вернуться в Лос-Анджелес, позвонить в Нью-Йорк и сказать им, что ты и Престон Карр отлично ладите…

Филин выдержал паузу. Джок тоже молчал. Он допил кофе, взял папку со сценарием и шагнул к двери. Финли обернулся и тихо произнес:

— Марти, дорогой, вот что я тебе скажу. Садись в свой чудесный арендованный вертолет, отправляйся в Лос-Анджелес, звони в Нью-Йорк и скажи им следующее: какие бы слухи до них не доходили, все обстоит отлично. Например, ты можешь объяснить им: когда я считаю, что для фильма полезно, если Престон Карр и Дейзи Доннелл спят вместе, я поощряю это. Нью-Йорк может не беспокоиться о том, кто с кем спит. Они должны беспокоиться только о том, что происходит на экране. Дорогой, никто не трахает девушку Джока Финли без его разрешения! Ясно?

Только сейчас Марти Уайт понял, какую глубокую рану Престон Карр нанес своим поступком Джоку Финли. Теперь Филин мог до конца понять то, что пытался сказать ему Джо Голденберг.

— Что касается всего остального, — продолжил Джок, — то ты прибыл сюда вовремя. Ты увидишь своими глазами то, что я собираюсь сделать с этой сценой. А потом ты сможешь вернуться назад, позвонить в Нью-Йорк и сказать им, что мне платят за работу над фильмом, а не за то, что я трахаю звезд!

Джок не просто покинул трейлер. Он вылетел из него как ракета и поспешил на съемочную площадку, где люди ждали его распоряжений. Ничего не говоря, Джок сыграл сцену сначала за Карра, потом за Бойда и, наконец, за Дейзи. Все стояли и молча смотрели на него. Карр, Дейзи, Бойд присоединились к съемочной группе. Люди встревожен но переглядывались, но никто не раскрывал рта, пока Джок внезапно не произнес:

— О'кей! Вот так сцена получится!

Щелкнув пальцами, он подозвал реквизитора.

— Аркан!

Реквизитор мгновенно кивнул и произнес:

— Да, сэр!

Джок занял позицию в центре, в окружении камер, кресел, рефлекторов, выключенных дуг, техников, Джо, Карра, Бойда, Дейзи. Филин стоял за камерой; он наблюдал за своим неистовым клиентом.

— Мы снимаем сцену, в которой мужчина в годах готовится уступить место молодому человеку. Герой видит, что его ждет. Скоро, очень скоро девушка, которой кажется, что она влюблена в него, — на самом деле она влюблена в образ отца, — вступит в более естественные отношения с человеком, более близким ей по возрасту.

Марти перевел взгляд со своего клиента, который непрерывно говорил и играл, на Престона Карра. Как он отреагирует на описание ситуации, имеющей отношение не только к картине, но и к его связи с Дейзи Доннелл? То, как Джок произносил слова «мужчина в годах», «более близкий ей по возрасту», «более естественные отношения», говорило о том, что он в присутствии всех выплескивает наружу свою ненависть.

Если Джо Голденберг и ошибался, то лишь в оценке величины опасности. Но сейчас Филин мог только слушать. И надеяться на то, что ему еще удастся поговорить с Джоком до отлета в Лос-Анджелес.

Сейчас Финли захватил всю сцену и не собирался уступать ее никому.

— Как мы выразим это, не прибегая к такому грубому средству, как слова? Как передадим мысли и состояние героя? Каким образом он отказывается от девушки, которую любит, но знает, что скоро потеряет ее? Как он вручает мантию наследника молодому, более сильному человеку? Другими словами, как пожилой человек, обреченный на поражение, уступает дорогу молодости и сохраняет симпатию, любовь, преданность зрителей?

К этому моменту реквизитор вернулся с арканом. Режиссер щелкнул пальцами. Реквизитор шагнул к нему и протянул свернутую веревку. Джок взял ее. Он бросил аркан на землю и принялся играть его концом, напоминавшим тонкую, длинную змею.

— Вот! Вот этот символ! Символ опыта. Пожилой человек использует его, играя сцену. Когда он учит молодого героя бросать аркан, на самом деле он говорит о девушке, о жизни. Он набрасывает его на столб ограждения, снимает, снова набрасывает. Он делает это изящно, красиво. Бросает, снимает, сворачивает. Бросает, снимает, сворачивает. На протяжении всей сцены. А вы…

Джок внезапно повернулся к Бойду.

— Вы смотрите на него, восхищаетесь им. Слушаете его. Но улавливаете идею лишь в конце сцены, когда он передает аркан вам. В этот миг вы вместе со зрителями понимаете, что он вручает вам девушку. Доверяет ее вам. Отдает с надеждой на то, что вы будете обращаться с ней так же умело. Потому что она — ранимая девушка, и он знает это. Он любит ее, но понимает, что слишком стар для Рози. Завтра он уедет навсегда. Перед этим он хочет обрести уверенность в том, что она окажется в надежных, любящих руках.

Бойд кивнул. Престон Карр смотрел на Джока. На лице актера не было ни возражения, ни согласия. Только серьезное, вдумчивое отношение. Возможно он и сердился, но Марти не увидел этого.

Джок кивнул Бойду, предлагая ему сыграть сцену. Импровизируя диалог, Джок лениво раскрутил веревку, затем бросил аркан. Петля не попала на столб, но Финли сыграл так, будто бросок был удачным. Он дернул веревку, как бы снимая ее со столба, смотал, снова бросил, освободил, смотал во второй раз.

Джок сыграл так всю сцену, передавая основной смысл диалога и некоторые ключевые фразы. Сцена обрела жизнь, ее значение расширилось. Наконец он повернулся и передал смотанную веревку Бойду. Затем Джок покинул съемочную площадку точно актер, величественно уходящий со сцены.

За все это время Финли ни разу не спросил Карра, сможет ли он сыграть подобным образом. И захочет ли. Это было бы обычной вежливостью по отношению к любой звезде, даже если бы речь шла не о Короле, получающем миллионный аванс. Обращение с арканом, которое Джок только имитировал, требовало немалой сноровки. Веревку предстояло бросать в нужный момент, играя при этом сцену и находясь перед камерами. Это могло оказаться неосуществимым. В таком случае сцена будет сниматься по частям.

Поэтому чуткий, предусмотрительный режиссер в подобных случаях интересуется мнением звезды. И делает это без свидетелей. Не перед всей съемочной группой. Однако Джок Финли лишь произнес:

— Проделаем все раз или два. Посмотрим, что у нас получается. Бойд! Прес! Вы готовы, Джо?

Джо, кивнув, шагнул к видоискателю, чтобы найти наиболее выигрышные ракурсы. Бойд занял свое место посреди декораций с веревкой в руке. Престон Карр отошел от Дейзи, шагнул вперед и взял аркан. Джок присел на корточки перед камерой. Марти пришлось передвинуться, чтобы видеть все происходящее.

— Вы готовы, Прес? — сухо спросил Джок.

Престон Карр подержал веревку в руках, как бы прикидывая ее вес, размотал, бросил на землю, снова смотал. Попытался накинуть аркан на столб. Промахнулся. Снова смотал веревку. Снова промахнулся. Произнес несколько фраз из сценария и бросил аркан в третий раз. Опять промах. Актер словно искал что-то. Он еще ни разу не накинул веревку на столб — этот момент был важнейшим, ключевым для сцены, он символизировал опыт и умение пожилого человека. Все это время Карр казался задумчивым, чем-то обеспокоенным, смущенным. Может быть, он просто не хочет попасть? — спросил себя Марти. Он переглянулся с Джо Голденбергом. Так было и прежде, говорил взгляд Джо. Другая звезда ушла бы со съемочной площадки, отвечал Марти.

Карр повторил сцену. Он сматывал веревку, бросал ее, промахивался, произносил слова из диалога. Он по-прежнему казался чем-то обеспокоенным. Съемочная группа стояла на почтительном расстоянии; люди смотрели, слушали, ждали, когда Король взорвется и уйдет. Но он не уходил.

Карр остался, даже когда Джок сказал:

— Очевидно, это слишком сложно. Джо! Установите камеру так, чтобы столб не попадал в кадр. Потом мы позовем одного из конюхов и снимем крупным планом, как веревочная петля падает на столб. Бросок Карра, столб крупным планом; бросок Карра, столб крупным планом. Это не идеальное решение, но оно нас устроит.

Хороший, тем более блестящий режиссер не позволил бы себе такого. Не только с Престоном Карром, но и с любой звездой. Если у звезды что-то не получается, режиссер находит вежливый, дипломатичный выход из неловкой ситуации. Он не подчеркивает в присутствии всей съемочной группы то, что возможности звезды ограничены.

Так поступил бы и Джок Финли, если бы он был сейчас блестящим режиссером, а не мужчиной, изгнанным из постели женщины человеком почти вдвое старше его.

На съемочной площадке воцарилась специфическая тишина. Она имела вес, плотность. Она висела в воздухе, реагировала на каждый звук, на дыхание. И, пока кто-нибудь не скажет или не сделает что-то, будет казаться, что до часа «X» осталось десять секунд.

Первым заговорил Престон Карр.

— Смитти, — обратился он к реквизитору, — принесите мне две веревки. Одну — совершенно новую, другую — уже использованную.

— Да, сэр, мистер Карр.

Смитти, который был старше мистера Карра, бросился, точно мальчик на побегушках, исполнять распоряжение Короля.

— Коринна! — обратился Карр к помощнице режиссера.

Она встала со стула и шагнула вперед; на ее шее висел секундомер; она держала в руках сценарий, раскрытый в нужном месте.

— Да, сэр?

— Я хочу, чтобы вы следили за каждым произнесенным мною словом. Прежде, когда акцент был на словах, мы воспроизводили все реплики. Но сейчас мы не только говорим, но и действуем, поэтому можно обойтись меньшим количеством реплик.

Карр повернулся к Джоку:

— Джок, дорогой, ты позволишь мне еще раз сыграть сцену и сделать некоторые сокращения?

— Пожалуйста. Поступайте, как вам удобнее.

— Послушай, можно я кое-что предложу Бойду? — спросил Карр.

— Конечно, — ответил Джок. — Если это не нарушит сцену.

Карр вышел на середину загона, жестом попросил Бойда занять нужное место. Потом посмотрел по сторонам, нашел взглядом Дейзи и тихо произнес:

— Дорогая, я хочу, чтобы… ты стояла вот здесь.

Он подошел к девушке, взял ее за руку и подвел к дальнему концу ограждения. Он поцеловал ее в щеку, шутливо коснулся пальцем носика Дейзи и направился обратно к Бойду.

— Малыш, — обратился к нему Карр, — это поможет мне в сцене. Видишь ли, если я отдаю тебе девушку и пытаюсь объяснить, что ей нужен человек более молодой, но обладающий чуткостью и душевной тонкостью, я не могу дать зрителям понять это. Тогда я как бы говорю публике: «Смотрите, какой я замечательный». Ты сам должен дать ей понять это. Поэтому перед тем, как я сделаю последнюю петлю из веревки и передам тебе аркан, то есть девушку, ты переведешь взгляд с меня на нее, потом снова на меня. Я хочу увидеть в твоих глазах понимание того, что я делаю.

Только теперь Карр посмотрел на Джока и сказал:

— Лицо Бойда надо дать крупным планом, да?

— Совершенно верно! — согласился Джок; он был рассержен, потому что не сказал это сам.

Смитти вернулся с двумя веревками. Одна была совершенно новой, еще с ярлыком, другая — потемневшей.

— Эта достаточно старая? — спросил Смитти.

Карр взял обе веревки и подержал их в руках. Затем свернул их и посмотрел на Джока.

— Что скажете? Новая веревка, которую я передам Бойду, — чистая и свежая. Она станет символом новых, чистых отношений между девушкой и молодым человеком. Или взять старую веревку? Словно я передаю ему нечто такое, что нельзя назвать чистым, но что способно при умелом обращении прослужить целую вечность. Какой вариант больше понравится критикам из Нью-Йорка, Парижа и Лондона?

Марти не понял всего сарказма, заключавшегося в вопросе Карра. Сознательно ли актер упомянул Лондон? Хотел ли он пощекотать нервы Джока, задеть его самолюбие? Но важны были не намерения Карра, а реакция Джока. Овладев собой, улыбающийся Джок вышел на середину съемочной площадки, посмотрел на обе веревки и произнес:

— По-моему, лучше использовать новую. Девушку связывают с молодым человеком новые, чистые отношения… Это лучше подчеркнуть с помощью новой веревки.

Джок забрал у Карра старую веревку и бросил ее реквизитору.

— Вы готовы? — спросил режиссер.

— Давайте попробуем, — ответил Карр.

Джок посмотрел на своего ассистента, потом на Джо.

— Все по местам!

Каждый занялся своим делом. Карр лишь обозначал свои действия, не совершая их на самом деле. Движения его рук имитировали работу с арканом; актер произносил слова про себя, беззвучно; он хотел убедиться в том, что помнит новый, сокращенный вариант.

Джок не вмешивался. Закончив, Карр отыскал глазами режиссера среди людей, стоявших вокруг камеры.

— Я готов!

Джок подал знак своему ассистенту и скомандовал:

— Мотор!

Играя веревкой, Престон Карр начал неторопливо, тщательно произносить свои слова; он переводил взгляд с аркана на Бойда, проверяя, понимает ли его молодой человек. Затем Карр свернул веревку. В нужный момент он бросил ее. Петля четко опустилась на столб ограждения. Карр выдержал паузу, чтобы увидеть реакцию Бойда, потом сдернул веревку со столба и смотал ее. Делая это, он говорил о том, что порой деликатность, чуткость в обращении с женщиной более эффективны, чем грубая сила и нажим. Действуя аккуратно и нежно, он снова бросил аркан. Веревка изящно упала на столб.

Благодаря купюрам, изяществу и легкости движений Карра сцена обрела поэтичность, которая заворожила молодого Бойда. Он сыграл свою часть сцены так естественно, что Джок не смог понять, игра это или реальность.

В конце сцены Карр медленно смотал веревку, собираясь передать ее Бойду. Он протянул аркан молодому актеру. Бойд взял его. Лицо Бойда выражало восхищение, граничащее с ужасом. Но никто не упрекнул его, поскольку это соответствовало содержанию сцены. Карр отошел в сторону. Всем было ясно, что означает его уход. Когда кинематограф становится подлинным искусством, потребность в словах исчезает.

— Стоп, — прошептал Джок.

Бойд тотчас подошел к Карру и пожал его руку.

— Господи! Вот это игра! Надеюсь, я ничем не испортил сцену, мистер Карр.

— Ты сыграл отлично, малыш. Я получил именно то, что мне было нужно.

— Они еще рассуждают об актерской игре в Нью-Йорке! — добавил Бойд.

Джок Финли приблизился к Карру:

— Потрясающе, Прес! Просто потрясающе!

Он был готов использовать более выразительные слова.

— Когда ты сыграл сцену с арканом в руке, я понял, как ее можно улучшить, — сказал Карр.

В присутствии всей съемочной группы Карр подчеркнул, что вся заслуга принадлежит Джоку. Актер воспользовался идеей Финли и воплотил ее в сцене, убрав часть реплик. Расставляя акценты с помощью аркана, он вдохнул в эпизод жизнь, глубину, изящество, значение. Он с легкостью справился с тем, что было задумано Джоком как унизительный вызов.

К ним присоединился Марти. Он пожал руку Карра, почтительно и восхищенно покачивая головой.

— Такой игры сейчас не увидишь. Молодежь увлекается теориями. Она знает об актерской игре все. Кроме одного — как надо играть. Какой урок! Эту сцену должен увидеть каждый молодой актер.

— Это была идея вашего клиента, — скромно сказал Карр. — Вот так снимается кино. Хорошая идея становится отличной. Совместными усилиями.

Он ушел, казалось, забыв о трениях, конфликте, взаимной неприязни.

Марти повернулся к Джоку:

— Блестяще! Малыш, это потрясающая сцена. О ней еще долго будут говорить. Я не подозревал, что Карр так ловко обращается с арканом. Потрясающе! Так и держись. Не позволь чему-то помешать тебе.

Хотя Мартин не назвал имени, Джок понимал, что имеет в виду агент.

— Его надо заставлять. Тогда он демонстрирует все, на что способен, — почти мрачно произнес Джок, словно он потерпел поражение.

— Не горячись, малыш. Еще долго? Неделю, десять дней?

— Я оставил большую, важную сцену на конец. Она может занять неделю. Или месяц. Но я не уеду отсюда, пока не добьюсь своего.

— Большая сцена?

Мартин напряг память.

— С несущимися мустангами? Она уже лежит в коробке.

— Сцена укрощения, — сказал Джок.

«Что еще за сцена укрощения?» — спросил себя Филин, но не стал выяснять это.

— А, да, — сказал он. — Сцена укрощения. Сколько времени она потребует?

— Возможно, много, очень много, — задумчиво произнес Джок.

— В любом случае действуй осторожно. Этот фильм станет классикой, — произнес Марти.

Он хотел сказать еще что-то, но Джок должен был срочно ответить на вопросы ассистента. Филин направился к вертолету. Его приподнятое настроение сменилось страхом. Что затевает Джок Финли? Если бы талантливые молодые люди проявляли больше осторожности! Если бы им удавалось унять гордость! Однако что было бы с их талантом без гордости?