Шестилетняя Эшли Гэллоуэй стояла у детской кроватки и посылала воздушные поцелуи своей двухмесячной сестренке:

— Улыбнись своей сестре, Оливия.

Их трехлетний брат, Джек, встав на цыпочки, чтобы лучше видеть младенца, допытывался:

— Эш, почему она не смеется?

Гордон, обняв жену за плечи, подвел ее к кроватке:

— Встань рядом с детьми, Мэкки. Я хочу сфотографировать вас. Эта фотография будет стоять у меня на письменном столе.

— О, с удовольствием, но сначала я должна привести себя в порядок, — сказала Мэкки, жестом давая понять, что ей надо хотя бы причесаться.

— Ты выглядишь великолепно, но не буду спорить, — Гордон, положив фотоаппарат на стол, погладил Мэкки по плечу.

Она шлепнула его по руке:

— Перестань, здесь же дети!

Гордон улыбнулся и поставил Джека и Эшли лицом к себе.

— Так, хорошо. Какие у вас славные мордашки! — похвалил их отец.

— Мама, папа назвал нас мордашками. Мы что, похожи на собачек? — обиженно сказала Эшли. Она только что начала ходить в первый класс, а Джек — в детский сад.

— Это просто ласковое обращение, Эшли.

— А что оно означает? — спросил Джек.

— Я объясню вам в машине, — торопливо ответил Гордон. — Мы опаздываем, собирайтесь быстрее.

Когда они ушли, Мэкки покормила малышку и переоделась. В час у нее встреча с клиенткой. Мэкки больше не служила в той фирме, где познакомилась с Гордоном. Теперь она работала на общественных началах в Центре по проблемам семьи, консультируя по правовым вопросам. Гибкий график работы позволял ей отдавать львиную долю времени своей семье.

Гордон продолжал работать в университете на правах внештатного сотрудника, так что его вторая книга о Второй мировой войне была написана дома — в гостиной и в кабинете. Как и первая, она интересовала только специалистов, и Мэкки в шутку посоветовала мужу делать в своих книгах лирические отступления с описанием любовных сцен.

Теперь Гордон приступил к созданию художественного произведения.

— Это будет роман о войне, — сообщил он Мэкки. — Я прислушался к твоим советам — в романе будет много любовных сцен, — добавил он с улыбкой.

Однако главным в их жизни оставалась семья. Мэкки нравилось заниматься детьми и домом, и Гордон без устали повторял, что она — самая замечательная жена и мать. Ну что ж, ему виднее.

Она разговаривала по телефону, когда открылась дверь и вошел Гордон.

— Звонила новая клиентка, у нее в семье сложная ситуация. Она просила принять ее завтра, — сказала ему Мэкки, вешая трубку. — Нам придется пересмотреть наши планы.

— Жаль. Как раз на завтра я наметил кое-что очень важное.

— Да? И что же? — поинтересовалась Мэкки.

— Я же говорю — важное. — Он заключил ее в объятия и приподнял над полом. — Предлагаю перенести все задуманное на сегодня, — сказал он и поцеловал ее. — Знаешь, мне пришла в голову потрясающая мысль…

— Какая же?

— Не подняться ли нам в нашу спальню?