Работа редактора – это фантастический, обманчивый, изматывающий, всепоглощающий, отравляющий, ужасный, чарующий, душераздирающий, вызывающий привыкание, волшебный способ убить время. Утро длится ровно минуту, неделя заканчивается прежде, чем ты успел выйти пообедать, год складывается в месяц. Ты находишься в состоянии постоянного эмоционального запоя, заполняешь и опустошаешь, поздравляешь и бичуешь себя, влюбляешься и ненавидишь.

Следующий день начинается раньше, чем закончится предыдущий, ты постоянно пытаешься просчитать, что из запланированного на сегодня можно перенести на завтра. Если ты вовремя сдаешь материал наборщикам, в художественном отделе задерживают двадцать страниц, и один из дизайнеров заболевает, потом оказывается, что агенты по продаже рекламы наврали о количестве проданных страниц, и вам приходится срочно искать новую статью и иллюстрации к ней, чтобы заполнить образовавшуюся дыру. Вернувшись в издательство, вы находите свой кабинет запертым, потому что именно сегодня впервые за многие месяцы вы забыли ключи дома, а охранники обошли все помещения и заперли все двери.

Тогда вы садитесь за компьютер журналиста и находите там кучу писем от недовольных подписчиков, которые получили свои журналы спустя неделю после того, как они были доставлены на почту. А потом приходят все сотрудники, охранники, звонит телефон – это Трикси из рекламной компании, которой интересно, получили ли вы ее факс. Появляется помощник редактора и отказывается продолжать так работать, вам срочно нужно что-нибудь сделать с выпускающим редактором. Без десяти десять арт-директор передает вам кипу листов корректуры, которую нужно прочесть до десяти. Вы быстро их просматриваете и на какой-то странице находите массу опечаток – даже в названиях статей, а одна из подписей к фотографии ошибочно идентифицирует совладельца журнала как обвиняемого по делу об убийстве на сексуальной почве. Редактор отдела моды хочет обсудить коллекцию на следующий месяц, и вы понимаете, что поговорить с ним придется, потому что на завтра уже назначены съемки, но тут звонит телефон – какая радость, это Кейли из рекламной компании хочет узнать, получили ли вы ее факс. В этот самый момент входит начальник и всем своим видом пытается показать, что не прочь поболтать, потому что ему сегодня не надо сдавать номер в печать. Ему вообще больше ничего не нужно сдавать, и он просто спрашивает, как вы себя чувствуете после вчерашнего. Вам ничего не удается вспомнить о вчерашнем вечере, а главное, вы даже не уверены, что покидали этой ночью издательство. Приходит арт-директор и просит отдать ему корректуру, следом появляется парень из отдела маркетинга и требует рекламный ролик. Звонят из рекламного отдела и говорят, что они могут продать еще одну страницу рекламы, если вы не против того, чтобы в разделе о моде появилась реклама противогрибкового крема.

К этому моменту ваш электронный почтовый ящик оказывается доверху забит письмами от подчиненных, которые хотят знать, выйдете ли вы сегодня из своего кабинета, и от Трикси из рекламной компании, которой интересно, получили ли вы факс. Вы звоните внештатному автору и просите его написать заметку на восемьсот слов о вазелиновых змеях, чтобы заполнить место, оставшееся от неожиданно выпавшей рекламы. Потом отправляете письмо фоторедактору и заказываете у него фотографии вазелиновых змей, естественно, он никогда и ничего о них не слышал и понятия не имеет, где можно раздобыть их изображения. Звонит Карли из рекламной компании и интересуется, получили ли вы ее факс о новых гигиенических салфетках. Вы недоумеваете: «Вам известно, что у нас мужской журнал?» А она в ответ предлагает вкладывать в журнал гигиеническую прокладку в качестве подарка для подружек читателей, после чего вы проклинаете все на свете. Гора бумаг на вашем столе растет с чудовищной скоростью, но вам не до них, потому что отдел маркетинга хочет, чтобы вы просмотрели фантастический пресс-релиз, который они только что получили из компании «Фантастические пресс-релизы»: допущены ошибки в названии журнала и дате начала продаж. Потом появляется Кристи из «Фантастических пресс-релизов» и хочет знать, получили ли вы пресс-релиз о сыре. Арт-директор говорит, что если вы немедленно не отдадите ему корректуру, то журнал не будет сдан в срок. Врывается главный помощник редактора, на расстоянии метра перед собой она держит историю о вазелиновых змеях, как будто бы та воняет, как разлагающийся труп рекламного агента, которого приговорили к жестокой смерти и похоронили в выгребной яме. Помощник редактора не может работать с таким материалом, потому что это полная чушь, и вместо того чтобы проверять оставшиеся шесть страниц, она садится к вам за стол и, пока вы проверяете обложку и разговариваете по телефону, объясняет, почему эта статья такая отвратительная. Вы почти закончили подготовку журнала к печати, когда виснут все компьютеры в офисе.

Вы звоните в компьютерную службу, но там говорят, что почти все ремонтники ушли на тренинг по коллективной работе. Полчаса вы страшно потеете, трясетесь, ходите туда-сюда и хмуритесь, пока наконец не появляется бледный неуклюжий подросток, одетый как Дракула, и не чинит всю систему нажатием на какие-то шесть кнопок. Откуда-то возникает совершенно зеленое лицо фоторедактора, все-таки нашедшего фотографию, на которой супермодель поедает вазелиновую змею, только эта фотография стоит порядочных денег, и прежде чем купить ее, он хотел посоветоваться с вами. Вы соглашаетесь, и тут же вам звонят рекламщики, которые только что продали последнюю страницу рекламы – страницу, на которой должна была появиться статья про вазелиновых змей, и змеи вам больше не нужны.

Заходит издатель, смотрит на обложку и говорит: «Нет, так дело не пойдет. Зеленый не продается», вы уже готовы разразиться трехэтажным матом, когда он замечает: «А это имя пишется с двумя буквами «и»: Дении». И тут вы понимаете, что даже после того, как вы сами правильно набрали ее имя, помощники редактора проверили по картотеке, первая корректура прошла с «Дении» – один из художников по ошибке удалил одну букву «и», когда набирал «Дени Миног» огромными буквами через всю обложку. Помощники редактора уходят, не закончив работу, и все потому, что вам запретили оплачивать им сверхурочные. Согласны остаться только те, от кого вреда больше, чем пользы. Стрелка на часах стремительно пролетает цифры семь, восемь, девять и даже десять, и вот вы уже несетесь в такси домой, пьяный и усталый, как собака. Падаете на диван, наливаете себе «еще один стаканчик» и неожиданно вспоминаете, что фамилия Дении не Миног, а Миноуг. И вы понимаете, что сегодня вам не заснуть.

Никто не учил меня, как быть редактором. Я не проходил специальной подготовки и не имел должностных инструкций. Все, что я знал, было почерпнуто мною у людей, за которыми я наблюдал в течение всей своей жизни, но наблюдательность не могла считаться главным качеством редактора. Редакторы проводят большую часть дня на телефоне, и по их виду никогда не скажешь, чем они заняты – обсуждают условия международного контракта или наслаждаются прелестями секса по телефону.

Огромное количество времени у меня отнимали телефонные звонки девушек с сексуальными именами. Когда я спрашивал, какую компанию они представляют, чаше всего это оказывалась какая-нибудь рекламная контора. Кроме одного случая, когда мне сказали, что их компания занимается тем, что рассылает деловые факсы и потом звонит по тому же телефону и спрашивает, получили их или нет. Если бы я когда-нибудь встретил основателя этой компании, то оторвал бы подлецу руки и забил до смерти его же собственными кулаками.

Сначала я настраивался проводить много времени, встречаясь с людьми – чаще всего с одними и теми же – и объясняя им, что я делаю. Но потом оказалось, что чем больше я объяснял, тем меньше делал. Журналы работают по плотному ежедневному расписанию. Каждый день редакторы читают статьи, отправляют их в художественный отдел, передают помощникам или отсылают в печать. Редактор должен одобрить статью, разметку оригинала, клише и финальную корректуру. Это может оказаться сложным занятием, особенно если редактор на встрече с издателем, главным редактором, рекламным агентом, маркетологом, помощником маркетолога, начальником отдела распространения, научным редактором, руководителем отдела производства или финансовым аналитиком. У многих из этих людей нет плотного ежедневного расписания. У издателя вообще нет никакого расписания, он не занят ровным счетом ничем, кроме никчемных звонков по телефону и совещаний. Между членами редакции и всеми остальными членами – целая пропасть: у корпоративных работников есть карьеры, которые необходимо продвигать, у сотрудников редакции есть работа, которую нужно делать.

Многим тогда казалось, что «Ральф» должен поменять общую тематику. Чтобы решить, в каком направлении следует двигаться дальше, созвали общее совещание, на которое все должны были принести предмет, символизирующий наш журнал, и песню, лучше всего передающую его дух. Даже в фантастическом словаре «Пикчер» не было такого слова, которое обозначало бы чувство раздражения, возникающее у человека, издающего журнал, когда кто-то, кто не издает журнал, просит его найти время и подумать о том, какой предмет больше всего походит на его журнал.

Встреча проходила в зале, разукрашенном, как школа к первому сентября. Кто-то, у кого не было плотного ежедневного расписания, собрал коллаж из фотографий, на которых нам предстояло найти новое лицо издания.

Я никак не мог понять, почему было так важно, какое изображение начальник отдела рекламы выберет в качестве нового портрета «Ральфа» (интересно, что он предпочел фотографию, которая была больше всего похожа на него самого). То же получилось и с песней, которую выбирал начальник отдела маркетинга (ею стала «Пустомеля» в исполнении группы панков-анархистов «Мумба-юмба»). Я не смог придумать собственный предмет, поэтому украл у Джеймса фотографию старинного пульта дистанционного управления от телевизора. К счастью, нас не просили обосновать свой выбор, потому что я забыл попросить у него объяснений. Песню пришлось украсть у Криса, который выбрал альтернативный хит «Я отсосал километры членов, чтобы стать тем, кто я есть».

Каждый играл со своими игрушками около часа, шутил как мог и старался сказать правильные слова. Лучшие из них действительно были на что-то годны. Худшие – ползли и обвивались вокруг шеи Ника, как скользкие удавы.

Я мрачно представил предмет Джеймса и показал на парня на коллаже, который был чем-то похож на меня. Потом я сказал, что нам придется отказаться от идеи политической некорректности. Из-за нее мы выглядели как «Единая нация» – люди, которые называют аборигенов «бонгами», а азиатов «косыми» – неудивительно, что нас никто не любил. Я отказался продолжать выпуск политически некорректного журнала. Каждый, кто осмелился бы возразить мне, автоматически назвал бы Ника косоглазым.

Ник сказал: «Единственное, чего хочет каждый австралиец, это чтобы на его могиле было написано «Он был классным парнем», – и это было верно. «Ральфу» следовало перестать хихикать, хмыкать и издеваться, поменять свою жизненную позицию на более безобидную, естественно терпимую и совершенно неспортивную жизненную позицию нормального молодого человека.

Еще журналу надо было стать более профессиональным. У многих появилось ощущение, что в нашем издании статьи – это что-то лишнее. Все началось с Джека – музыкального редактора, который писал обзоры, не слушая музыку. Вскоре после ухода из «Ральфа» Джек признался, что за два года работы над нашим музыкальным разделом он не прослушал ни одного компакт-диска и что он не пошел на Большой Праздник, где должен был слушать «Роллинг стоунз».

Музыкальная журналистика в Австралии всегда была беззащитной и непрофессиональной, она выросла из бульварной прессы и унаследовала от нее отсутствие стандартов качества работы. Грубые, безвкусные, надуманные сюжеты австралийского издания «Роллинг Стоунз» резко контрастировали со стильными импортными американскими статьями. Джек был прекрасным музыкальным обозревателем, но он предпочел писать обозрения не музыки, а обложек компакт-дисков. Тим заменил Джека на обозревателя, который слушал записи. Я объяснил ему, что не следовало сравнивать одни группы с другими, в особенности с теми, о которых читатели и слыхом не слыхивали, не следовало комментировать работу продюсера. Все, что было нужно, это написать, понравился ему диск или нет, и пошутить.

Кинокритика я попросил о том же. Меня не интересовало, кто был режиссером фильма, кто повлиял на него или из какого черно-белого французского киношедевра он позаимствовал сюжет. Первым делом я хотел понять, о чем фильм – так я точно не попал бы на кино о балете. Во-вторых, если это триллер, мне хотелось бы знать, был ли он захватывающим, если комедия – была ли она смешной, если фильм ужасов – был ли он страшным.

Мне казалось, что в журнале не хватало обзоров фильмов, поэтому я позвонил кинокритику и попросил его написать еще штуки четыре. Он сразу же согласился. Я спросил, когда он успеет посмотреть фильмы, на что тот ответил, что кто-то из «Ральфа» сказал ему, что смотреть фильмы вовсе не обязательно. Когда он не успевал на пробные просмотры, то писал свои обзоры по пресс-релизам. Я сказал ему, что времена поменялись, и никогда больше к нему не обращался.

Тим пригласил писателя-путешественника, чтобы тот писал для нас каждый месяц по статье. Для начала он выдал рассказ о великих рок-н-рольных гостиницах мира, включая «Челси» в Нью-Йорке, где Сид Вишес из «Секс пистолз» зарезал свою подружку Нэнси Спанген. Я всегда хотел побывать в «Челси» и спросил автора, как ему там понравилось. Тот не нашелся, что ответить, – он никогда там не бывал. Статья так и не была опубликована.

Я сказал всем, что начиная с этого момента все обозреватели должны будут отвечать за свои мнения, которые могли быть получены только путем личного опыта. Этот подход приживался очень плохо. Спустя несколько месяцев после прихода к нам обозреватель ди-ви-ди попросил у меня денег, чтобы купить себе ди-ви-ди-плеер. Парень из технического отдела, который отвечал за плееры, признался, что никогда не вставлял в них диски, хотя и божился, что обязательно включал и выключал все протестированные образцы.

Мое стремление заставить авторов составлять собственное впечатление привело нас к настоящему прорыву. Когда внештатный журналист Оуэн Томсон предложил написать статью про дрессировку собак, я ответил, что напечатаю ее, только если он оденется в специальный костюм и сам займется этим делом. Оуэн так и сделал. Дома у Эша он нарядился собакой и стал дурачиться. Впервые процесс дрессировки был описан с точки зрения домашнего животного.

Брэд сказал, что я должен читать все письма, поступающие в «Ральф», так же как и он. Восемьдесят процентов корреспонденции было посвящено девушкам с обложек. Из них дороже всех нам обошлась Машина Наслаждения, она же Габриэлла Райченс – неотразимая английская модель. Габриэлла приехала в Австралию на двухнедельную фотосессию и повстречалась с нападающим «Кантерберских бульдогов» регбистом Соломоном Гаумоно. Когда настала пора возвращаться домой, Гаумоно поехал за ней следом, рискуя своим контрактом на двести тысяч долларов в год. Все восточное побережье Австралии было в шоке. История спорта и секса такого еще не знала. Парень рисковал карьерой мирового уровня ради потаскушки. Все только усложнилось, когда лучший друг Гаумоно, пятьдесят восьмой номер Энтони Мандин, полетел через океан, чтобы вернуть приятеля домой.

– Я отправлюсь туда один, а вернемся мы вместе, – пообещал Мандин, чеканя слова, как заправский спецназовец, – я верну моего брата Соломона домой.

«Дэйли телеграф» публиковала карту исторического турне Мандина, и читатели могли следить за ним практически в режиме реального времени. Эта карта была не слишком запутанной, потому что все, что ему пришлось сделать, это сесть на рейс Сидней – Бангкок – Лондон. Он даже не выходил из самолета для пересадки. Когда Энтони вернулся домой вместе с Гаумоно, фантастическая австралийская сказка подошла к счастливому концу. Какого большего проявления любви можно было ожидать от мужчины, готового полететь на другой край света за приятелем вместо того, чтобы отдыхать перед очередным матчем?

«Клео» и «Ральф» хотели получить снимки Райченс. Оба журнала издавались Ником, но мы не смогли заключить договор на всю компанию и были вынуждены проводить съемки по отдельности. Для «Клео» Райченс снялась бесплатно, поскольку это был женский журнал. Она даже согласилась позировать для размытого портрета с обнаженной грудью. «Ральф» заплатил ей несколько тысяч долларов – больше, чем мы платили любой модели до того момента – за то, чтобы она снялась для нашей обложки в парчовом корсете и полупрозрачной рубашке. Райченс уже снималась для «Лоудид», поэтому знала, что важно для мужского журнала, и выглядела одновременно соблазнительной и невинной, хищной и ранимой, экзотичной и доступной. Все, что мы сделали с этими снимками, это убрали шрам в области подмышек, который остался после операции по увеличению груди. Той зимой каждый австралиец хотел быть на месте Соломона Гаумоно. А потом она его бросила.

Райченс продала шестьдесят три тысячи экземпляров «Ральфа», на двенадцать тысяч больше по сравнению с предыдущим номером. Магазин «Дом фетишей», предоставивший нам для съемок парчовый корсет, продал четыреста таких изделий мужчинам, которые хотели одеть своих подружек так же, как Райченс, и женщинам, которые ошибочно полагали, что весь секрет был в белье. Через Брэда я узнал, что даже Джеймс Пэкер одобрил обложку. (До того момента единственным мнением Пэкера о «Ральфе» было: «Дерьмо».) Многие из девушек, которые позднее появлялись у нас на обложке, просили снимать их в том же стиле, что и Габриэллу Райченс. Мы попали в телепередачу «Длинные ножки» – Ник давно мечтал об этом, и даже серьезная пресса перестала игнорировать нас.

Брэд настаивал, чтобы мы наладили постоянное сотрудничество с Райченс, но к тому моменту она уже подписала контракт с агентом Максом Марксоном. Я организовал встречу с Марксоном, Райченс и непременным третьим человеком, функция которого, как всегда, осталась непонятной. В реальной жизни Райченс светилась даже ярче, чем на нашей качественно обработанной обложке. Она говорила с неподражаемым шармом школьницы из южного Лондона, и казалось, что она стоит выше всех нас всего на пару-тройку ступенек. Мы обсудили возможность ее работы на «Ральф», но Марксон затребовал десять тысяч долларов в месяц – больше нашего годового бюджета для авторов-любителей. Райченс попробовала вести колонку о том, как сделать приятное женщине, но не смогла продвинуться дальше «купите ей цветы», поэтому от ее услуг в качестве автора пришлось отказаться. Мы пытались задействовать ее как «обозревателя женского белья», но она быстро бросила эту работу и снялась голышом для «Плейбоя».

Райченс принесла нам такой успех, потому что была сексуальной знаменитостью той поры, женщиной, о которой говорили все. «Ральф» просто включился в этот разговор. Единственной женщиной, которая вызвала такой же ажиотаж, оказалась бедняжка Мими Макферсон – сестра супермодели «Элль» и невольная звезда широко известной съемки. За год до того пленка с Мими, занимающейся любовью со своим тогдашним приятелем Мэттью Беннетом, была широко растиражирована по барам и ночным клубам страны. Мими отрицала, что это она, но Беннет поклялся в одной из газет, что именно он сделал ту запись. Скандальные кадры попали в Интернет и распространились по всему миру, поэтому сумма, которую мы заплатили Мими за съемку в купальнике, вдвое превышала рекордный гонорар Райченс. Договор с Мими был сложным и крайне запутанным. Она настояла на участии своих личных стилиста, парикмахера, визажиста и фотографа Эльзы Хаттон, которая много работала для «Клео», и на том, чтобы мы все отправились к ней на остров Фрейзер. Брэд не мог пережить, что ему приходится столько тратить на съемки, он хотел провернуть эту сделку за полторы тысячи долларов, как это всегда получалось в «Пикчер».

Мы пришли в ужас, когда впервые увидели снимки. Оказалось, что стилист уговорила Мими позировать с обнаженной грудью, закрывая соски руками. У Мими был свой бизнес – она занималась охраной китов, поэтому девяносто процентов своего времени проводила в открытом море. Из-за постоянного ношения водолазного костюма у нее развился «Мими-микоз» (наше собственное название), а спина покрылась довольно крупными чешуйками. Пришлось потратить еще несколько тысяч долларов на лечение ее микоза в «Фотошопе», устранение трещинок и солнечных ожогов, но в результате продажи этого номера превзошли даже выпуск с Райченс.

У «Ральфа» не было какой-то особенной маркетинговой политики. Сидней был наводнен рекламными щитами с подсветкой, и каждый месяц «Эф-эйч-эм» скупал их все, чтобы прорекламировать свою новую обложку. Эти щиты были сигналом для покупателей, что журнал уже поступил в продажу. На них всегда были какие-нибудь женщины, заголовки и, следовательно, какое-то содержание – и никаких полицейских или указаний на домашнюю работу. На собраниях по маркетингу мы обсуждали идиотские предложения, такие как, например, заказ календаря за двести пятьдесят тысяч долларов, в котором самые известные модели Австралии были бы одеты в костюмы своих любимых книжных персонажей, но Ник и слова слышать не хотел о щитовой рекламе, потому что не верил, «что это работает».

Мне в голову пришла идея: если мы будем выпускать «Ральф» одновременно с «Эф-эйч-эм», то сможем использовать их рекламные щиты. Ведь реклама просто отправляла читателя в журнальный магазин, где рядом со стопкой «Эф-эйч-эм» стояла бы стопка «Ральфа». И даже если человек первоначально собирался купить один журнал, то при условии, что он не видит особой разницы между этими изданиями, а у «Ральфа» была бы более сильная обложка, читатель мог взять именно его. Была еще одна причина, по которой нам следовало выпускать свой журнал одновременно с ними: большинство читателей покупает только один журнал в месяц, поэтому каждый раз, когда «Эф-эйч-эм» выходил на неделю раньше, он отнимал у нас потенциальных покупателей. Когда мы сократили временное отставание, наш доход возрос, а их продажи немедленно упали. Мы поняли это потому, что они передвинули сроки выпуска журнала на еще более ранние. Я настоял на том, чтобы «Ральф» стал выходить еще раньше, битва нервов продолжалась довольно долго, пока не оказалось, что оба журнала выходят с двухмесячным опережением. Так мною был открыт феномен «страха даты на обложке», который стал моим личным вкладом в неточную науку маркетинга.

Были все основания предполагать, что щитовая реклама должна увеличивать читательскую аудиторию. Читательская аудитория – распространенный объект махинаций издателей. Она изучается социологическими службами, полученные таким образом сведения распространяются среди издателей, которые верят, что эти цифры лучше отражают популярность журнала, чем объемы продаж.

Чтобы определить, сколько людей прочитало журнал, социологическая служба предъявляет им небольшой цветной фрагмент обложки. Если они узнают фрагмент обложки последнего номера журнала, то считаются его читателями. Эти цифры особенно ценны для таких журналов, как «Менз хелс», у которых все обложки выглядят совершенно одинаково, или «Плейбой», про который никто не признается, что купил его.

Даже когда «Эф-эйч-эм» имел большие объемы продаж, мы регулярно обходили его по показателям читательской аудитории. Так получалось потому, что «Ральф» – простое и запоминающееся название, и даже огромные, ярко освещенные рекламные щиты журнала «Эф-эйч-эм» не помогали людям запомнить эту сложную аббревиатуру.

«Эф-эйч-эм» заключил договор с «Санди телеграф», по которому газета должна была печатать в разделе «Слухи» ненавязчивую рекламу каждого нового номера «Эф-эйч-эм», а в обмен получала право первой описать новую обложку журнала. Наши пресс-релизы, которые заказывались в сторонней частной организации, всегда были написаны с чудовищными орфографическими ошибками. На их исправление уходило больше времени, чем ушло бы на написание нового текста. Я попросился на частную встречу с Ником и сказал, что нам срочно требовалась грамотная маркетинговая политика. Он ответил, что я ошибаюсь и что всегда найдутся люди, которые ничего не слышали о «Ральфе».

Я передал его комментарии Брэду.

– Да, – грустно согласился он, – в Марриквиле всегда найдутся люди, которые ничего не знают о далай-ламе.

Совещания не прекращались ни на минуту, но не приносили результатов. Парни, с которыми я вырос, были честнее и восприимчивее, изобретательнее и полезнее, чем большинство тех людей, с которыми я был вынужден общаться на этих собраниях. В словах женщин среднего возраста и вчерашних выпускников частных школ мне слышались голоса ребят из моего фотоальбома, и я понимал, что пишу для них. «Ральф» был их журналом. Я стал тем человеком, которого так ждал Брэд – я любил журнал, потому что любил его читателей, потому что они были частью меня.

К нам на помощь приехал специалист, которого в Лондоне считали журнальным гением. Он прочитал лекцию, в которой пытался объяснить, что издателю необходимо расширить свои возможности через создание дополнительного одноименного продукта, например постельного белья «Ральф». Он считал, что журналы во многом схожи с культами плодородия – и те, и другие требовали жертвоприношений. Наши маркетологи пообщались с людьми из «Клео» и вместе придумали открыть стойку «Ральф» на фестивале «Клео» в гавани Дарлинг-Харбор.

На фестивале удалось продать две тысячи экземпляров. Две тысячи! Если у двух тысяч читательниц «Клео» было желание выложить пять с половиной долларов за журнал для своих мужчин, то мы определенно добились того уважения и той популярности, за которые боролись. Только спустя несколько недель я понял, в чем был весь секрет: читатели «Ральфа» очень часто оказывались друзьями читательниц «Клео», и женщины покупали своим мужчинам журнал, который те и так купили бы себе.

Несколько раз я спрашивал Брэда, в чем, собственно, заключались мои обязанности как редактора. Он отвечал: «Делай все, что захочешь». Он имел в виду, что я могу участвовать в любом деле, которое, как мне кажется, принесет пользу, но я не хотел участвовать – я хотел управлять. Я заявил, что хочу контролировать отделы маркетинга и рекламы, он улыбнулся и отказал.

У каждого редактора есть проблемы с отделом рекламы. Редактор думает, что в журнале есть несколько страниц рекламы, которые нужно продать, а все остальное – редакторский контент. Рекламные агенты не очень-то любят продавать рекламные страницы, потому что это сложная работа. Гораздо больше им нравится продавать редакторский контент – случайное одобрение товара в статье или небольшая фотография. Они любят «представлять» обычные страницы.

Рекламодатели понимают, что читатель не доверяет рекламе, что никто и никогда не последует совету, например, полицейского, убеждающего купить что-нибудь, но к «случайному» мнению журналиста он готов прислушаться. Сотрудники отдела рекламы обычно не возражают против того, чтобы журналисты «случайно» упоминали в статьях о каких-либо товарах – при условии, что это будет оплачено. (Рекламные компании утверждают, что положительная оценка в статье в пять раз более эффективна, чем реклама, и в десять раз более значима, если речь идет о финансовой организации, например о банке.)

Если рекламодатель не может втиснуться в обычную статью, то ему остается рассчитывать только на заказной материал – страницу, которая выглядит как обычная статья, написана в том же стиле, но не о чем-то интересном, вроде наемных убийц или пингвинов, а о скучных вещах, например об опоясывающем лишае или фруктовом салате. Рекламодатели наивно полагают, что если реклама напечатана тем же размером шрифта, что и другие страницы журнала, то читатель прочтет ее с большим интересом. Они думают, что читатели – дураки.

У наших новых агентов по продаже рекламы, Скотта и Дэйва, работы было хоть отбавляй. Мы часто ссорились, когда они хотели продать площадь вокруг всех номеров страниц пиву «Хайнекен» или использовать в съемках только нижнее белье «Митч До-уд». Но я восхищался ими. Они не сдавались, даже натолкнувшись на противодействие жадной до денег медиа-индустрии. Рекламные организации ненавидели «Ральф», как будто он чем-то насолил им лично. Большинство их работников, с которыми приходилось общаться, составляли женщины, вовсе не склонные ползать по квартире в неглиже, пока их мужчины смотрят телевизор. Нет, они были молодыми, целеустремленными карьеристками, которые надеялись, что со временем их приятели подрастут и смогут разделить с ними часть обязанностей по дому, станут более разговорчивыми и менее сексуально озабоченными. А их просили дать рекламу в журнал, который считал, что они подходили только для уборки дома и секса, и то только тогда, когда ничего нет по «ящику».

Рекламодатели говорили, что их бизнес основывается на человеческих отношениях. Существуют Десять Непреложных Правил Издания Журналов, правило номер шесть гласит: «Когда кто-то утверждает, что его индустрия основана на человеческих отношениях, это значит, что он не делает ничего полезного».

Разработана целая теория продажи рекламы, которая кратко может быть изложена следующим образом: лучшее место для рекламы клиента – это то, где должна быть реклама его конкурентов (совместная реклама). Рекламодатели проводят многие часы, анализируя, чем заняты их конкуренты, и пытаясь спрогнозировать, чем они займутся в следующем году. Совместная реклама – один из самых популярных вариантов, потому что в этом случае у покупателя становится одной проблемой меньше.

Модельеры, парфюмеры и производителя автомобилей – все отвернулись от «Ральфа» и направились в «Эф-эйч-эм», который изначально имел международное имя. Там, где мы выглядели ограниченными, «Эф-эйч-эм» казался космополитом, но и у него были проблемы с заказчиками. Рекламодатели с энтузиазмом поддерживали только полуспортивные издания вроде «Менз хелс» или «Джи-кью».

Общий объем рынка рекламных услуг в Австралии составляет около семи с половиной миллиардов долларов, из которых на журналы приходится не больше семи с половиной процентов. От этой суммы на долю мужских журналов остается меньше двух процентов или чуть больше одной десятой процента от всех денег, потраченных на рекламу. Этот показатель остается относительно постоянным с момента возникновения мужских журналов. Суммы, потраченные рекламодателями, примерно на десять процентов больше, потому что рекламные агентства берут десять процентов от всех трат клиента. Свое существование рекламные компании оправдывают тем, что могут устроить клиенту двадцатипроцентную скидку на все журналы в течение года. Если им это удается, то они получают свои десять процентов и премиальные. В сущности они предоставляют рекламодателям самые широкие возможности, но заставляют их тратить как можно больше, чтобы получать солидные комиссионные.

Серьезные рекламные агентства предпочитают не сбивать цены на рекламу в журналах, а выбивать побольше из клиентов. Они умасливают агентов по продаже рекламы, чтобы те уговорили редактора выделить заказчику какие-нибудь дополнительные преимущества (чаще всего совершенно не обоснованное одобрение продуктов в статьях).

«Ральфу» было необходимо как можно скорее завоевать доброе расположение рекламных агентств. На своих совещаниях мы очень долго и нудно обсуждали, как можно этого добиться. Общими усилиями решили не повторять ошибок прошлого – прежде всего таких досадных неудач, какие постигли журнал, когда мы работали с производителем оберточной бумаги «Глэд-Рэп» (мы предложили сделать рекламный снимок, на котором это название было бы нацарапано на стульчаке унитаза – просто для смеха) и с шоколадным батончиком «Шокито» (читатели порекомендовали нам бросить его в бассейн, чтобы он там плавал, как экскременты). Я выкинул из журнала все упоминания о пердеже или фекалиях, я даже заменял многоточием нецензурные слова – делал все, чтобы журнал читался и пах лучше, чтоб он стал более приемлемым для рекламных компаний (и читателей из среднего класса).

Эти идеи не вызвали особых возражений. Для того чтобы завоевать расположение женской части рекламного бизнеса, мы решили устроить праздник и соблазнить их. На вечеринке рекламодатели и рекламные агентства должны были раздобреть от бесплатных канапе, шампанского и речей Ника. Подготовка мероприятия растянулась на несколько недель, каждый должен был представить на совещании свой собственный список приглашенных. Когда стало понятно, что все гости просто физически не смогут поместиться в зале, меня спросили, обязательно ли, чтобы присутствовали сотрудники моей редакции.

Я вышел из себя и пообещал, что сам не пойду на вечеринку, если мои люди не попадут в список приглашенных. Корпоративные сотрудники никогда не смогут понять, что журналисты считают себя олицетворением журнала. Седдону удалось собрать исключительную команду. Люди работали не покладая рук. В неделю выпуска художественный отдел часто засиживался до десяти вечера. Так же трудился главный помощник редактора Алекс. У Дома, редактора отдела моды, рабочая неделя составляла не меньше шестидесяти часов. Никто из них не получал сверхурочных. Пока я руководил журналом, люди работали в среднем по десять дополнительных неоплачиваемых часов в неделю, даря свое время компании. Никто из них не хотел искать другой, лучшей работы, они любили «Ральф» и поэтому хотели работать только там.

При разработке плана оказалась полностью утраченной первоначальная идея предстоящего мероприятия. Почему-то все решили, что Джеймс Пэкер был настолько поражен фотографиями Машины Наслаждения, что сумел заполучить ее в качестве специального гостя на праздник. Этот слух распускал отдел маркетинга, им помогали рекламщики. Главной приманкой для женщин из рекламного бизнеса должна была стать возможность сфотографироваться с Габриэллой Райченс и получить снимок в виде почтовой открытки. Вряд ли хоть одна женщина приняла бы столь заманчивое предложение, но это никого особенно не беспокоило – прежде всего потому, что вряд ли хоть одна женщина оказалась приглашенной. Вечеринка превратилась в мальчишник в ресторане «Гараж», стильном заведении, где продавали спортивные ретроавтомобили. Ресторан оказался переполнен радостными рекламодателями и моими сотрудниками.

Вначале люди из «Ральфа» пили все вместе, как команда, как большая компания. Но потом они переместились в соседний паб «Глоуб», где встали вокруг горы из своих рюкзаков, держа кружки в вытянутых руках. Мне очень хотелось присоединиться к ним, но я не был уверен, что они обрадовались бы этому. Мне казалось, что я был полезнее им как руководитель, а не как приятель. Я прекрасно помнил, что одним из самых замечательных утешений для меня всегда была возможность обсудить начальство с коллегами, и не хотел лишать своих ребят этого наслаждения. Я напоминал самому себе ужасного учителя сценического искусства или странных родителей, которые просят своих сыновей называть их по имени (хотя я никогда не позволяю подчиненным называть себя по имени).

Кроме того, мне не хотелось замыкаться на «Ральфе», я вовсе не горел желанием продаться АПО за оплачиваемое такси и восемьдесят тысяч долларов в год. Я чувствовал, что настала пора вспомнить об общественной жизни вне нашего журнала. Основная проблема заключалась в том, что мне быстро надоедали все разговоры, если они были не о «Ральфе», потому что я любил свою работу. Я, черт меня побери, обожал ее. Несмотря на все собрания и прочий идиотизм, моя работа была чрезвычайно захватывающей и доставляла необыкновенное удовлетворение. Сотрудники АПО подсчитывали количество номеров «Эф-эйч-эм» на полках газетных киосков, поэтому мы всегда знали, кто из нас идет впереди по продажам. Когда удавалось взять верх, ощущение было такое, как будто мы одержали победу в боксерском поединке на звание чемпиона мира среди тяжеловесов. Хотя, как легко понять, мои представления об ощущениях подобного рода всегда были чисто теоретическими.

Мне было ужасно скучно общаться с людьми, которые не работали в «Ральфе», которые не понимали моей интонации, когда я говорил о Нике, Брэде или произносил слово «маркетинг». Все больше времени я проводил на рабочем месте – отчасти потому, что опасался обидеть подчиненных, если уйду раньше них, отчасти потому, что не мог придумать себе лучшего занятия. Со временем я даже стал чувствовать себя обманутым, когда люди вечером уходили с работы домой. Чем они там собирались заниматься? Ужинать? Смотреть телевизор? Ширяться наркотиками? Заниматься сексом? Что может быть лучше, чем работать в «Ральфе», вместе выдумывать шутки и стараться побить «Эф-эйч-эм».

Особенно тяжело мне давались выходные. По субботам и воскресеньям на работу не приходил никто, а без художественного отдела заняться было нечем. Но я все равно показывался в издательстве, просматривал корректуру, проверял читательскую почту и смотрел, не заснул ли кто-нибудь под своим столом.

Я начал выпивать с арт-директором Крисом, славным, застенчивым и невероятно изобретательным малым. Он знал о нашей аудитории все, потому что он сам был ее частью – представитель среднего класса, без высшего образования, уличный пацан, патриот, настоящий профессионал, современный и – при любом удобном случае – пьяный. Каждый вечер мы с ним шли через дорогу в бар гостиницы «Виндзор-отель», чтобы выпить по паре пива, что в итоге всегда превращалось в пару пива в час в течение последующих шести часов. Хуже всего было то, что «Виндзор» работал аж до двух часов ночи, а потом и до четырех, а мы часто засиживались допоздна и иногда даже помогали официантам составлять стулья.

«Ральф» много позаимствовал у других журналов. У нас была смешная колонка советов от доктора Пекера – алкаша и развратника, довольно забавного, но уж слишком похожего на героя «Лоудид» доктора Мика, по странному стечению обстоятельств также алкаша и развратника. В разделе «Парень против парня» двум известным мужчинам задавали вопросы на сообразительность, чтобы выяснить, кто же из них был самым реальным – опошленная версия «Битвы титанов» из «Эф-эйч-эм». Этот маленький плагиат не пошел дальше оригинала, но зато «Ральфу» не было равных по части способности вызвать женщину на откровенный разговор о сексе. В нескольких мужских журналах устраивались обсуждения за круглым столом, где девушки рассказывали о том, что им нравилось в мужчинах, а что нет, и готовы ли они сделать минет на первом свидании. Участницы чаще всего были подружками журналистов, женщинами с разным сексуальным опытом и способностями к откровенной беседе. Редактор Дом поставил на поток процесс отбора кандидаток на участие в своем ежемесячном круглом столе «Плохие девчонки». Он дал в газету объявление, что ищет женщин, желающих поговорить о сексе и готовых к тому, что их будут при этом фотографировать. Он лично проводил с каждой из них собеседование и выдавал своеобразные анкеты, где нужно было отметить все имевшиеся сексуальные опыты: оральный секс, анальный секс, секс с бывшим парнем и пр. Потом он фотографировал кандидатку на полароид, ставил ей оценку от одного до десяти и отправлял фотографию по офису, чтобы сравнить свое мнение с мнением большинства. Если девушка набирала больше восьми – или больше семи, когда наши дела были отчаянно плохи, – она в компании девушек с аналогичными данными отвечала со страниц журнала на вопросы вроде «Что бы вы подумали, если бы приятель подарил вам вибратор?».

Наши «девчонки» были забавными и вызывали вожделение, читателям это очень нравилось. Когда одна из участниц призналась, что вместе со своим парнем снимала в клубе женщин для групповушки, читательская почта разрывалась от одобрительных писем. После этого по моей просьбе Дом включил в свою анкету вопрос о том, приходилось ли девушке приглашать женщин для группового секса вместе со своим приятелем. Результаты оказались разочаровывающими.

Дом работал над разделом «Спортивный вызов», в котором описывал только то, чем занимался на самом деле. Каждый месяц он выступал против профессионального спортсмена: пинал мячик на пару с футболистом, прыгал по залу вместе с баскетболистом или выходил на ринг с боксером.

У журнала открылось второе дыхание, когда я принял на работу стажера Карли. В свои восемнадцать лет Карли уже хорошо знала, что такое однообразный, тяжелый труд. Она написала путеводитель по пабам, в котором было больше остроумия, чем во всем мусоре, заполнявшем мои корзины «Входящее», «Исходящее» и даже «Перебор». Поэтому я предложил ей самую низкооплачиваемую работу в АПО. Карли переехала в Сидней из Ньюкасла и предприняла попытку пить вровень со всеми остальными членами редакции (а они пили столько же, сколько пьют все мужчины во всем мире). Особенно ей удавались тяжелые похмельные интервью. Она была готова спрашивать у кого угодно все что угодно – возможно, потому что была еще слишком молода. Я отправил Карли на слет поклонников сериала «Звездный путь», участники которого считали жизнь на «Энтерпрайзе» более важной, чем свою собственную несуществующую сексуальную жизнь, и она спросила Уильяма Шефнера, не хотел бы он, чтобы его фамилия звучала как «Шефхер». Когда ООН назначила Джерри Халлиуэлл из «Спайс гелз» своим добровольным послом контрацепции, я отправил Карли на ее пресс-конференцию спросить, почему она не помешала забеременеть своей подруге Эмме Би.

Потом мне понадобилось сопровождение для репортажа о жизни проститутки, и я послал Карли на улицу с фотографией совершенного уродливого мужчины и вопросом, за сколько женщины согласились бы переспать с ним. К сожалению, в качестве фотографии была использована реклама канала «Фокс спорте», на которой изображался их комментатор, поэтому ответы получились впечатляющими: от «как минимум пятидесяти миллионов долларов, и то если напьюсь до смерти» до предложения петинга за десять миллионов.

К тому моменту, когда я понял, что эта история унижала одного из наших клиентов, репортаж уже нужно было отправлять в типографию. У нас не было других фотографий захватывающе отвратительных мужчин, но зато оставалось несколько снимков Джека Маркса, и мы решили использовать их и поменять комментарий, как будто спрашивали женщин, за сколько они согласились бы переспать с «журналистом в шляпе» Джеком Марксом. Тем временем Джек приходил в себя в больнице после очередного запоя. Поправившись, он вышел на улицу, купил свежий номер «Ральфа», узнал оттуда, что ни одна женщина не согласится переспать с ним меньше чем за миллион, и оправился прямиком в паб.

Я в очередной раз взял Джека на работу, на сей раз – внештатным автором. Он вновь обрел свой сменный комплект одежды, который оставил под столом, когда уходил в последний раз. Я чувствовал, что должен помочь ему начать все сначала. Мы приступили к популяризации журнала при помощи новых вымышленных персонажей, среди которых были говорящие пингвины и Шаверма – цилиндрическое чудище, из мяса которого делают одноименное восточное блюдо. Сперва я поручил Карли изучить повадки этого вымышленного зверя и предположил, что фалафель был его экскрементом. Но именно Джек нашел на древних рисунках из Кападокского ущелья изображения несчастного создания, инстинктивно поднимающегося на задние лапы в момент опасности, что позволяло охотнику ввести копье точно через центр его тела, пока наконечник не упирался в землю. Джек писал: «Именно таким образом Шаверму жарили на шампуре, удалив голову и конечности и по мере необходимости отрезая куски готового мяса». Этот обычай дожил и до наших дней.

Я послал фотографа заснять процесс приготовления шавермы в удивительном приспособлении, называемом «шавермозный агрегат», но владелец ларька прогнал его прочь, приняв за агента конкурирующей организации или сотрудника санитарно-эпидемиологической службы. У Шавермы были голова утконоса и ноги слона, ее жизнь в «Ральфе» была наполнена странными событиями, среди которых, помимо всего прочего, оказалась встреча с Анной Курниковой.

Читатели любили девочку-девушку-женщину Анну Курникову. По блестящему предложению Брэда мы организовали раздел «Аннадзор», в котором описывали все, что успела совершить выдающаяся российская теннисистка за прошедший месяц (как правило – ничего). Но еще больше, чем Анну, наши читатели любили Катриону Раунтри и Сьюзи Уилкис – двух грудастых телеведущих с девятого канала – и постоянно умоляли нас выпустить номер с их участием. Можно было предположить, что раз АПО и девятый телеканал были частями одной машины Керри Пэкера, то сотрудники журнала и работники телевидения должны помогать друг другу. Мы думали, что у нас есть больше шансов заполучить фотографии девушек, чем, скажем, у «Эф-эйч-эм». Но это оказалось не так-то просто. Из всех телевизионных каналов девятый относился к «Ральфу» хуже всех, их отдел связей с общественностью был груб и тормозил, как никакой другой. Даже когда мы через свои личные контакты узнали, что девушки не прочь сняться для нас, их руководство по внешней политике наложило на эту инициативу строжайшее вето. Один из менеджеров любезно посоветовал нам больше никогда не беспокоиться относительно их сотрудников. Мы не понимали, почему нас так ненавидят, мы спрашивали их об этом снова и снова, но никто не хотел сказать нам правду.

Девушки с девятого канала из передачи о полицейских появились на обложке «Эф-эйч-эм». Разумеется, журналу это ничего не стоило. Когда канал согласился на съемку, Нейл из «Эф-эйч-эм» удивился даже больше меня. Это была увесистая пощечина по нашей небритой физиономии, пинок по яйцам, удар в глаз и вывих руки. На одном из собраний я заметил, что в компании со строгой вертикальной организацией управления (например, «Ньюс Лтд» Руперта Мердока) подобное было бы просто немыслимо. Согласившись со мной, Ник сказал, что в нашей компании действовала установка на разобщение: АПО не было обязано помогать девятому каналу, а тот, в свою очередь, не был обязан помогать АПО.

Ника больше интересовали не вопросы организации трудового процесса, а содержание журнала. Он попросил меня сделать «Ральф» гибридом «Лоудид» и «Нэшнл джеогрэфик». Я отправился домой, размышляя, что он имел в виду и как это можно осуществить, но вскоре Ник открыл для себя научно-популярный журнал «Фокус» и попросил скрестить «Лоудид» именно с ним. Я поинтересовался, что же ему так понравилось в новом журнале, и он указал на статью об исследователях полярных широт. Я немедленно связался с автором и купил права на статью. К сожалению, я не взял на себя труд предварительно прочитать ее, а статья была написана ужасным, мудреным языком, в ней полностью отсутствовала повествовательная часть, было всего лишь несколько цитат, а основной акцент делался на питательной ценности пайка исследователя. Я спросил Ника, что же ему понравилось в этой статье, и Ник признался, что не читал ее.

По традиции каждую пятницу все сотрудники «Ральфа» выпивали в нашем офисе перед тем, как отправиться в «Глоуб». Мы регулярно получали коробки с пивом от рекламодателей, которые все равно не стали бы покупать у нас рекламу. Нам также присылали водку, бурбон и все сорта слабоалкогольных коктейлей. Однажды ночью я решил налить гостю стакан водки из таинственным образом появившегося холодильника и обнаружил, что кто-то уже успел открыть бутылку и заменить ее содержимое водой. Почерк Джека Маркса, «журналиста в шляпе», нельзя было спутать ни с чьим другим. Разумеется, к тому моменту он уже успел исчезнуть. Последнее напоминание о нем я получил в виде безграмотной записки от уборщицы. Она встряхнула нашу корзину для бумаг в аппарат для измельчения документов, и тот, как безумный агрессивный алкаш, бросил в нее с десяток битых пивных бутылок. Я был вынужден принести ей официальные извинения и указать, что виновник ее несчастий – человек с серьезными отклонениями и что, разумеется, он больше у нас не работает. Уборщица ответила запиской, в которой спрашивала, уж не Джека ли Маркса я имею в виду. Я отказался переходить на личности, но признал, что злодея в последний раз видели в шляпе.