— Отец!

Оба обернулись на резкий шепот. Марбери вскинул руку, умоляя Тимона молчать.

— Энн? — тихо окликнул он.

— Я слышала выстрел.

— Все хорошо, — заверил Марбери. — Я тоже слышал. Ничего не случилось. Пожалуйста, вернись в постель.

Тишина.

— Энн?

Еще секунда, и Энн вышла из темноты. Она держала в руке свечу и была одета в плотный, подбитый ватой плащ лазурного цвета. Совершенный изгиб ее щеки напомнил Тимону картину Джотто, Марию после Благовещения.

— Кого-то застрелили? — голос был тверд, как камни в стене.

— Энн, отправляйся в постель, — раздраженно приказал Марбери. — Что за…

— Брат Тимон, — продолжала Энн, легко огибая отца. — Вы кого-то застрелили?

— Мастер Лайвли чуть не застрелил брата Тимона, — поправил Марбери. — С чего ты взяла, что брат Тимон…

— Неужели ты думаешь, что я хоть на минуту поверила, будто этот человек действительно мой наставник? — Лицо Энн пылало в лунном свете. — Можешь дурачить своих мудрецов — им нет дела ни до меня, ни до моих наставников. Но я не так глупа, чтобы не видеть разницы между этим человеком и всеми прежними учителями!

— Я думал, брат Тимон тебе понравился. — Марбери вздрогнул и задумался, не прогорел ли огонь в камине в его кабинете.

— Даже очень понравился, — отрезала она. — У него есть чему учиться, он необычайно мудр. Только вряд ли он оказался в Кембридже, чтобы меня учить. И еще я хотела бы знать, почему от него так пахнет мускатным орехом.

— Я люблю стряпать, — вставил Тимон.

— Ответ у вас наготове, — с подозрением отозвалась она.

— Энн! — строго предупредил Марбери.

— Где ты его нашел, отец? — жестко спросила дочь.

— Я предпочел бы пока сохранять анонимность, — поспешно заметил Тимон. — Госпожа, умоляю меня простить, но вам придется по крайней мере притвориться, что вы считаете меня своим наставником.

— А на самом деле вы ведете следствие, да? — утвердительно произнесла Энн.

— Это совпадение, — опередив ответ Тимона, уверил ее Марбери.

— Нет! — выпалила Энн. — Умственное превосходство брата Тимона, которому я вчера была свидетельницей, растревожит переводчиков. Если один из них виновен в этом ужасном преступлении, он, желая скрыть истину, может разоблачить себя какой-нибудь необдуманной уловкой. Умник совершает промахи именно тогда, когда пытается перемудрить самого себя. Тимон и намерен своим присутствием спровоцировать ученых на подобные действия. Значит, вы уверены, что убийца — один из них!

— Да, — солгал Тимон.

— Превосходно! — Энн внезапно пробрал озноб при мысли, что она, может быть, недавно смотрела в глаза убийцы.

— Необязательно, — поспешно вмешался Марбери. — Конечно, мне больше всего хотелось бы, чтобы брат Тимон исключил такую возможность.

— Не будьте слишком уверены, брат Тимон, — начала Энн, грея пальцы над огоньком свечи и уставившись на ее пламя. — Вы не забыли, что я интересуюсь театром?

Мужчин столь резкая перемена темы привела в замешательство.

— Конечно, — помедлив, подтвердил Тимон.

— Мне сейчас вспомнилась прекрасная строка из одной пьесы — не столь древней, как ваша древнегреческая комедия. Вам с отцом следовало бы обдумать эту реплику: «И что такое имя? Что зовем мы розой? Зовись она иначе, запах тот же!»

Взгляд Энн, поднявшись над огоньком свечи, проник в самую душу Тимона.

— Это намек? — тихо спросил он.

— Так ли важно, каким именем мы зовем нашего Спасителя?

Смысл этих слов ударил Тимона будто выстрел убийцы. Энн подслушивала из темноты. Она все слышала!

— Вы — блестящая ученица, — признал он. — Вы хорошо усвоили мой первый урок: сюжет пьесы раскрывается в основном через диалог — диалог, который вы, очевидно, подслушали, таким образом превратив себя в активную участницу действия.

Она кивнула с чуть заметной улыбкой.

— Но если пьеса заполнена диалогами и действие не развивается, сюжет погибает. А чтобы действие развивалось, отец, полагаю, и уезжает сейчас… в Лондон.

Тимон поймал себя на том, что засмотрелся на ее волосы, рассыпавшиеся по плечам, и тут же осознал, что, убив ее отца, он убьет и ее.