Секс-машины

Именно эти чувства испытывает Джеймс Браун. В книге «Вставай, секс-машина (или я чувствую себя секс-машиной)» он описывает себя в виде механизма, неутомимого, как штамповальный станок, но потного и мягкого на ощупь. Он воображает себя механизированным сатиром, который сохранил достаточно человеческого, чтобы получать наслаждение от плотских утех. Браун-киборг берет все лучшее из обоих миров: способность переживать жар и «холодный пот» страсти и при этом обладать выносливостью локомотива.

Фантазии Брауна — лишь одна из многочисленных повествовательных нитей в концептуальном узле, который Маршалл Маклюэн в 1951 году назвал «одной из наиболее специфических особенностей нашего мира: слиянием секса с техникой».{408} Этот престранный союз, по Маклюэну, «родился из жадного любопытства изведать и расширить владения секса с помощью техники, с одной стороны, и желания сексуально обладать машиной, с другой».{409} Этот последний, лишь намеченный Маклюэном мотив был взят на вооружение киберкультурой и заметно приукрашен в коллективных фантазиях.

В своей работе «Механическая невеста: фольклор индустриального человека» Маклюэн открывает логику сборочного конвейера Генри Форда в рекламе нижнего белья. «Извечные соперники природы «дамские пояса для чулок» доделывают то, что не сумела природа, штампуя с механической точностью одну за другой голливудских старлеток. Фетишизация последовательности чисел (90 — 60 — 90), статистической идеи эротики, в моде делает из женщин «секс-бомб», рисуя абстрактную кривую из размеров их груди, талии, бедер.{410} Мюзиклы превращают приплясывающий и задирающий ноги ряд красоток во взаимодействующие детали единого слаженного механизма — трюизм, впервые использованный в фильме Басби Беркли 1933 года «Парад в свете рамп», где вытянутые ноги почти голых танцовщиц образуют гигантскую «звездочку» авиадвигателя Curtis.

Обратной стороной рекламной логики, наделяющей потребительские товары сексуальной привлекательностью, является то, что «реклама с использованием сексапильных красоток подчеркивает их механический характер».{411} Наблюдая результаты не слишком удачной попытки соединить посредством рекламы человеческую сексуальность с требованиями рынка, Маклюэн рассматривает женщин отдельно от их тел. Созданные, чтобы подчиняться технике индустриального производства, женские тела расчленяются на составные, сменные части: «Ее ноги больше внутренне не связаны с ее стилем или с ее единственным и неповторимым «я», а просто демонстрируют предметы, например, коврик в автомобиле».{412}

На более глубинном уровне Маклюэн понимает, насколько изнурительное действие оказывает беспрерывное возбуждение от Мэдисон Авеню: половое истощение, требующее все больших и больших затрат энергии для поддержания своего либидо. Конечным продуктом является, по его мнению, возведение в духе Доктора Стрейнджлава аннигиляции в статус оргазма:

«От чувственности до садизма один шаг. У тех, кто воспринимает половой акт, как механический процесс, и сводит его до взаимодействия и манипулирования отдельными частями тела, всегда остается некий голод, который можно назвать метафизическим, но который таковым не признается и заключается в попытках найти удовлетворение в физической опасности, а иногда пытках, суициде или убийстве».{413}

Прошло более сорока лет с тех пор, как Маклюэн сделал пророческое наблюдение о «слишком частом появлении вместе образов секса, техники и смерти», и вот сегодня мотивы сексуально возбужденных машин, секса при посредничестве техники, секса с техникой и преобразования плотских желаний в хайтечные оргии разрушения проходят через всю киберкультуру.

Главная тема десятого номера невро-журнала bOING-b-OING — «СЕКСУАЛЬНАЯ КОНФЕТКА ДЛЯ СЧАСТЛИВЫХ МУТАНТОВ». На обложке изображена девушка: между ног у нее торчит компьютерный кабель, а к каждой груди прикреплено по устройству, какие можно встретить во второсортных фильмах. Статьи озаглавлены «Виртуальный секс: совокупление с машинами» и «Исповедь компьютерного порнофанатика». Журнал ELLE за 1992 год завлекал читательниц надписью на обложке: «ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР КОМПЬЮЕТРНОГО СЕКСА», а первый номер Wired за следующий год открывался статьей «Цифровой секс». Апрельский номер за тот же год британского издания Marie Claire обещал «Хайтечный секс: оргазм с помощью компьютера», а ноябрьский номер Self сулил «Хайтечный секс: новые способы нажатия на свои кнопки».

Ныне почивший в бозе журнал Future Sex применил последний придуманный рекламной индустрией синоним для «нового и усовершенствованного» к самой древней в истории приманке для покупателей. В рекламном объявлении, размещенном в сети WELL, он подавал себя как «единственный журнал, который исследует, как высокие технологии изменяют наши представления о сексе». Future Sex обещал покупателям мультикультурную эротику, «облаченную в суперсовременный дизайн». Обложка второго номера журнала гарантировала внимание потребителей: на ней были изображены мужчина и женщина, плывущие в киберпространстве. Одежды почти нет, ее заменяют фотореалистические компьютерные изображения примочек для виртуальной реальности. Мужчина щеголяет компьютеризированными ремнями, на женщине надет бюстгальтер с механическими руками, которые ласкают ее груди, и набедренная повязка, оснащенная чем-то напоминающим хайтечный вибратор. «КИБЕРСЕКС»,— гласит надпись,— «ПРИСТЕГНИСЬ, ЗАГРУЗИСЬ, ВЫПАДИ». Издательница журнала и самозванная «королева хайтек порно» Лиза Пэлэк с нетерпением ожидает в своей статье появления «эрототроники» — «умной одежды, которая погружает ее обладателя в сгенерированные на компьютере, полностью интерактивные сладкие грезы».

К сожалению, ничего такого страшно футуристического в плане секса Future Sex не предлагал. Вся информация сводилась к традиционно красивым мужчинами и женщинам, понарошку мастурбирующим или совокупляющимся перед фотокамерами. «Футуристический» контент третьего номера сводился, например, к кибер-порно истории о «телесексе» между виртуальной блондинкой и виртуальной зеброй, обзорам софта и рекламе такого стопроцентно «лоутечного» средства, как секс по телефону, скрытого под видом опасных связей в киберпространстве. «ПОДКЛЮЧИСЬ К ЭРОТИЧЕСКОЙ ЭКСПРЕССИИ,— призывает один материал, в то время как другой («ПОДЛИННЫЙ КИБЕРСЕКС) готовит потребителя к его или ее скачку в научно-фантастическое будущее: «ОБОРУДОВАНИЕ: ТВОЙ ТЕЛЕФОН», «ПРОГРАММА: ТВОИ ЭРОТИЧЕСКИЕ ФАНТАЗИИ». «Одну минуту, мог ли в XIX веке обладатель одного из «говорящих телефонов» Александра Белла сделать это?»

Лиза Пэлэк, активный борец против порнографии, превратившаяся в «проповедующую секс феминистку», записала целый компакт-диск под названием «киборгазм» для переживания «сексуального опыты в виртуальной реальности» с использованием трехмерных эффектов, создаваемых с помощью виртуального аудио Virtual Audio (специальной технологии, используемой в виртуальной музыке).{414} Наклейка на конверте, в котором находится диск («ВНУТРИ КОНВЕРТА БУДУЩЕЕ СЕКСА»), утверждает, что секс, в котором задействованы хайтечные приспособления, способные передавать все ощущения подключенным к ним пользователям, не является больше научной фантастикой.

Внутри пухлого конверта находится компакт, постер, «эко-очки» и «кибер-гандон». При ближайшем рассмотрении последний оказывается обычным презервативом со смазкой, кибернетическим его делает, видимо, красующийся на упаковке логотип «КИБОРГАЗМ», во всем остальном он мало отличается от аптечных разновидностей этого продукта. Эко-очки, призванные защитить нас от посторонних визуальных воздействий, представляют собой черные очки, нарисованные на листе картона. Чтобы пережить то, что сопутствующий текст называет «наилучшим киборгазмическим опытом», пользователь должен сесть в одиночестве в темном помещении, раздеться догола, нацепить на себя наушники, презерватив и картонные очки. По-видимому, ему или ей следует также придумать достойное объяснение происходящему на случай если в комнату неожиданно войдет кто-то из домашних.

На диске записаны большей частью традиционных эротических фантазий из Penthouse, сдобренные вздохами, стонами и непристойным хлюпаньем. Все это абсолютно некибернетично, хотя вибратор поможет добиться достойного финала. По мере того, как диск играет, постанывания, хлюпанья и вздохи становятся механическими и, наконец, попросту смешными. Прослушивание «Киборгазма» вызывает в памяти едкое замечание главного панка всех времен и народов Джонни Роттона: «Что такое в конце концов секс? Всего лишь тридцать секунд чавканья».{415}

Компакт Пэлэк использует старейшие приемы виртуальной реальности, известные человечеству: это инсценировка и рассказ. К сожалению, прослушивание симуляции полового акта под пересказ чужих эротических фантазий не имеет ничего общего с настоящим сексом. Более того, где вы видите здесь «кибер»? Истории в «Киборгазме» не имеют никакого отношения к технике, а интерфейс — CD-плейер, пара картонных очков и презерватив,— мало похож на прямое подключение к компьютеру, о котором грезят поклонники «Нейроманта». Как пишет Крис Хадэк в своей разгромной рецензии на CD, опубликованной вMondo 2000, «налицо провал самой концепции: в этом компакте нет ничего, что имело хотя бы самое отдаленное отношение к «кибер». Это CD для траха и больше ничего».{416}

Проблема «Киборгазма», равно как и журнала Future Sex заключается в том, что секс мало изменился с тех пор как первая голая обезьяна встала на две ноги. Секс, который сам по себе футуристичен, требует полной ревизии наших представлений о человеческой сексуальности и материализованном в телах сознании, а возможно даже проведения радикальной модификации тела. Как иначе можно отделить половой акт от гештальта, являющегося результатом нашего долгого проживания в мешке, который мы зовем телом? В научно-фантастическом будущем, где сознание не привязано к своему традиционному контейнеру, но может обитать в компьютерной памяти или в телах роботов, мечта о том, что секс может быть полностью абстрагирован от плоти и, возможно, даже от человеческого сознания кажется вполне достижимой. Тем не менее эти размышления о постчеловеческой сексуальности неизбежно наталкиваются на одно «но»: они излагаются с точки зрения человека, для которого сама теория сексуальности может быть описана лишь в терминах телесного и человеческого. Как метко сказал Руди Рюкер, «я не могу забраться на голову самому себе».{417}

 

Механическое размножение

 По свидетельству Марселя Жана, писавшего в далеком в 1959 году, повышенный интерес к сексуальным машинам и механическому сексу не является сугубо постмодернистским феноменом. Фрейдистское прочтение психосексуальной символики разгоряченных машин появилось далеко не сегодня: зрелище непрерывно движущихся камшафтов, рабочей жидкости, свистящей в соплах под большим давлением, возбуждало интерес еще на заре XX века.

Знаменитое исследование Генри Адамса «Динамо-машина и Святая дева», в котором он сравнивает сорокафутовую динамо-машину со Всемирной выставки 1900 года с Богородицей, насквозь пронизано тонким эротизмом. Стоя в Галерее машин и глядя с благоговейным трепетом на огромный, вращающийся «символ бесконечности», Адамс чувствует присутствие рядом «загадочного механизма», приводимого в действие откровенно женской сексуальной энергией. «Женской», потому что сила, порождаемая динамо-машиной,— электричество,— обладает таинственным, если не сказать сверхъестественным, характером. «Во все прежние века секс был силой,— пишет он. — Диане Эфесской, как и другим богиням Востока, поклонялись вовсе не за красоту. Богиней Диану делала сила: она была одушевленным генератором, динамо-машиной, воспроизводительницей рода — величайшей и самой таинственной из всех энергий. Единственное, что от нее требовалось — плодовитость»{418} . Сексуальность языческой богини трансформировалась впоследствии в возвышенный символ Богородицы и вот сегодня, отмечает Адамс, производящая сила и духовная чувственность Божьей Матери нашла новое воплощение в образе динамо-машины.

Через двадцать девять лет после этого поэт-модернист Маккнайт Блэк пишет в своем стихотворении «Машины»:

В модернистском искусстве идолопоклоннические тенденции, встречающиеся у Адамса, постепенно сдвигались от религиозного поклонения в сторону механического эротизма. Панегирики машинам итальянских футуристов, британских вортуистов и русских супрематистов часто находились на грани мягкого порно.

Возникнув на развалинах, оставленных Первой Мировой Войной, дадаисты обличали в своих памфлетах буржуазные идеалы и критиковали индустриальную культуру, которая чуть-чуть не привела мир к Армагеддону. Отправляя заводной мир картезианской механистичности в абсурдистский штопор, они реконструировали человечество в виде расы, охваченной автоматизированным амоком. Роберт Шорт резюмирует это так: дадаисты «довели аналогию человек/машина до логического конца — пустой жизни, лишенной духовного содержания».{420} Но сделали это с дьявольским остроумием. В образах машинизированного коитуса и машин-совратительниц они высмеивали овеществление секса в рекламе и изменение функций женского тела с целью адаптации его к требованиям моды, диктуемой массовым производством и массовым рынком. Французский дадаист Фрэнсис Пикабия изобразил в своем карикатурном «Портрете молодой американки в голом виде» (1915) свечу зажигания и сопроводил ее подписью «ВЕЧНО».

Машиноморфные образы часто используются для выражения богемных представлений о погрязшем в потреблении среднем классе, который беспрерывно трахается и тупо пережевывает пищу «по-Флэтчеровски». У немецкого дадаиста Макса Эрнста есть обманчиво наивный, почти детский рисунок, на котором изображена странная штуковина. Надпись гласит: «МАШИНКА, (…) СОЗДАННАЯ ДЛЯ БЕЗБОЯЗНЕННОГО ОСЕМЕНЕНИЯ» — своего рода брачный помощник для мелкой буржуазии, которой неприятна сама мысль о липких выделениях.

Еще один крайне важный для нас рисунок принадлежит французскому дадаисту Марселю Дюшану: называется он «Новобрачная, раздетая догола ее ухажерами. Вечер» (1915 — 1923) и изображает, попросту говоря, руб-голдберговское «совокупление машин». По меткому выражению Роберта Либла, «Новобрачная» является ничем иным, как упражнением в «парном онанизме»: Невеста-мотор — двигатель внутреннего сгорания, работающий на «бензине любви»,— висит, обнаженная и безумно соблазнительная, в верхней части картины, вне всякой досягаемости для Машины-Жениха из нижней части, находящегося в состоянии вечной неудовлетворенности.{421} Невеста — блудница и девственница в одном лице, объект мужского вожделения и источник тайных и в глубине своей злых женских помыслов — пребывает в состоянии выбора между страстью и обладанием.{422}

Близкий друг Дюшама Пикабия ставит машиноморфную образность на службу автоэротике в прямом смысле этого слова. Страстный коллекционер и опытный водитель гоночных автомашин, Пикабия поет дифирамбы опьяняющему действию «полного газа» и запаху бензина, даже когда высмеивает человеческую сексуальность в эпоху механического размножения. Во «Фламенке» Пикабии — шедевре 1917 года, где представлен его взгляд на клапан двигателя внутреннего сгорания и его направляющее устройство,— критик Стивен Бэйли видит настоящую оргию. «Елозящий туда-сюда клапан напоминает ритмичные движения во время занятий сексом,— отмечает Бэйли. — Клапан — это пенис, а то, где он движется,— влагалище».{423} Для Бэйли слова дизайнера гоночных машин Энцо Феррари, что в гонках «между человеком и машиной существует идеальное равенство: 50% принадлежит человеку и 50% машине», доказывает, что «идея механического секса, являющегося пародией на половой акт, лежит довольно близко с миром людей, сходящих с ума по спортивным машинам».{424}

Сама идея «автомобильной эротики» настолько активно использовалась популярными психологами, что каждый, кто обращается к ней, рискует нечаянно удариться в китч. Сходство между пышными формами богинь «пин-ап» и странным дизайном автомобилей эпохи «золотого века» (1950-е гг.) —любовью к выступам и отверстиям, бамперам в виде промежности или пышных грудей — налицо.

При этом автоэротика достаточно сильна, чтобы не быть списанной на свалку. Автомобиль, уступающий пальму первенства лишь оружию,— квинтэссенция американской техники, наполненная идеями ярого индивидуализма, бесконечных фронтиров, вечной молодости, фаллической силы посредством удлинения, внутриматочного комфорта посредством замкнутости и утопической перспективы американских know-how и can-do. Для американского тинэйджера получить права, а потом стать обладателем своей машины — своеобразный ритуал становления, тесно связанный с подростковой сексуальностью, в котором задние сидения являются обитым кожей алтарем, на которых приносится в жертву зрелости непорочность. Зачастую сам автомобиль выступает в качестве суррогата секса, как в песне Саймона и Гарфанкеля Baby Drave («Интересно, что чувствуют твои двигатели») или в песне «Роллингов» Brand New Car («Давай, детка, задери ее, открой капот / Хочу посмотреть, хорошо ли пахнет смазка»). В 1983 году Стивен Кинг выпустил роман «Кристина» — своеобразную переделку средневекового мифа о суккубе на новый лад. Прыщавый американский тинэйджер влюбляется в … ярко-красный «Плимут Фурию» 1957 года выпуска, который одержим ревнивым и мстительным духом женского пола. «Кристина» не останавливается перед тем, чтобы задавить на смерть трех парней, некогда плохо с ней обошедшимися. В романе вождение машины уподобляется сексуальной победе, как и в стихотворении Э. Э. Каммингса 1926 года She being Brand, в котором страстная автомашина изображается в виде невинной девушки:

Футуристическая автомобильная эротика доводит механический эротизм до его неизбежного, киборгианского итога: брака тела с механикой. «Мы победим внешне непобедимую враждебность, которая отделяет нашу человеческую плоть от металла двигателей»,— провозглашает Маринетти в «Манифесте футуристов».{426} Напряжение, создаваемое этой внешне неразрешимой ситуацией, ищет выхода наружу и находит его в порнографическом столкновении, пылком экстазе, в котором машина и водитель раз и навсегда становятся единым целым. В своем стихотворении 1914 года «Блуд автомашин» Марио де Леон изображает (с оттенком гомоэротики) автокатастрофу как совокупление машин-гладиаторов:

Идея автоэротических столкновений достигает своего апогея в протокиберпанковском романе Дж. Г. Балларда «Автокатастрофа». Бесстрастным, сухим языком судмедэксперта или инженера Баллард предсказывает появление «новой сексуальности, порожденной извращенной техникой»:

«В своих мечтах об автокатастрофе с участием актрисы, Воган грезил о ранах и ушибах, об лопающейся обшивке и ломающихся перегородок их сталкивающихся лоб в лоб автомобилей, (…) о переломанных об ручной тормоз костях бедер и особенно об искромсанных гениталиях, ее пронзенной насквозь матке и его собственном семени, извергающемся на светящуюся приборную доску, которая навсегда запечатлела данные о температуре и уровне топлива в двигателе».{428}

Как отмечает постмодернистский философ Жан Бодрийяр, эта жестокая и бесстрастная, стоящая по ту сторону психологии и нравственности, сексуальность является постчеловеческой сексуальностью «без референций и границ».{429} Отделенная от тела, которое все больше и больше рассматривается как доиндустриальный артефакт, эта новая сексуальность фетишизирует урбанистическое одиночество, телевизионные бедствия, знаменитостей и потребительские товары, главным из которых является, конечно же, автомобиль.

В «Автокатастрофе» сексом занимаются, главным образом, в машинах: вне этого контекста, он теряет свою привлекательность. Тело сексуально только тогда, когда оно соприкасается с техникой или зданиями как в буквальном (тела, проколотые дверными ручками, насаженные на руль), так и переносном смысле этого слова («девственные, прямоугольные формы этого здания сливались у меня в голове с очертаниями ее икр и бедер, вдавленных в виниловое сидение»).{430} Молодая девушка пережила тяжелейшую автокатастрофу, ее тело искалечено; для рассказчика, который сам пострадал при аналогичных обстоятельствах и впечатался ногами в приборную панель, эта женщина пережила второе рождение:

«Растерзанное тело спортивной машины превратило ее в носительницу свободной и извращенной сексуальности, выпустив внутри своих искореженных перегородок и растекающейся тормозной жидкости все ее сексуальные отклонения. Ее искалеченные бедра, слабые мышцы икр стали образцом для соблазнительных извращений».{431}

Здесь, как и в научно-фантастических фильмах наподобие «Космической Одиссеи» или «Бегущего по лезвию бритвы», люди изображены бесстрастными манекенами, дебильными жертвами аварий, тогда как техника вокруг них выглядит обескураживающе антропоморфной: «нелепый выступ приборной панели, втыкающийся в промежность водителя» во время автокатастрофы, наталкивает на мысль о механическом члене, а «элегантные алюминированные вентиляционные отверстия» в больнице «кажутся не менее притягательными, чем самые разгоряченные дырки органического происхождения».{432} В искаженной геометрии «Автокатастрофы» сперма и охлаждающая двигатель жидкость, вагина и приборная панель — вещи одного плана.

«Я уверен, что органический секс, где тело взаимодействует с телом, а кожа с кожей, более не возможен хотя бы по одной причине: если что-то претендует на то, чтобы иметь для нас хоть какое-то значение, оно должно происходить в условиях и терминах медиа ландшафта»,— заявил Баллард в своем интервью 1970 года.{433}

В романе «Автокатастрофа», опубликованном в 1973 году, чудовищная маклюэновская идея неразрывной связи между сексом, техникой и смертью преломляется через разбитые очки потребительской культуры с ее усмиренными страстями, поклонением знаменитостям, одержимым документированием каждого прожитого мига и психотического смятения от собственного опыта и киношных фантазий. Импровизируя на эти темы с веселой порочностью, в которой поровну сюра, попарта и панка, Баллард предсказывает их слияние в киберкультуре.

 

Созданные для наслаждения

 В последние годы наблюдается распространение мотивов и образов, в которых явно прослеживается желание «обладать машинами в сексуально признательной форме» (как осторожно выразился Маклюэн), приводящих на смену баллардовским сексуальным вентиляционным отверстиям и приборным доскам значительно более убедительных электрических кукол. Мезальянс между человеком и машиной, или иначе Робокопуляция,— подтекст будущих низкопробных иллюстраций Хадзиме Сораямы и Лари Чамберса, из тех, что собраны в дешевые, глянцевые книжонки и продаются в магазинах, торгующих научной фантастикой. Сораяма штампует комиксы, в которых действуют роботы и одалиски — их хромированные гениталии начисто лишены волос и других неприглядных человеческих деталей. Чамберс знаменит своими иллюстрациями вроде «Стальной мадам» — милого рисунка туфельки на шпильке, кокетливо сидящей на механической ножке робота-проститутки.

Чамберс и Сораяма были не первыми, кто осовременил пигмалеоновскую Галатею — мужскую мечту об автоматически точном автомате. Еще в научно-фантастическом фильме 1974 года «Мир Дикого Запада» рассказывается о парке развлечений для взрослых, посетители которого переживают свои фантазии наяву — в декорациях Древнего Рима, Средневековья или Дикого Запада,— а роботы-гуманоиды обоих полов запрограммированы доставлять им любые удовольствия (к слову сказать, мы видим в основном женских особей, так как главные герои фильма мужчины). Андроиды-мужчины, чье «торчащее снаружи хозяйство» выглядит «нереально, но действует эффективно и возбуждающе», оснащены «встроенным вибрационным механизмом». Андроиды-женщины («триумф техники») экипированы «механизмами сосания и кручения». Незабываема сцена в раздевалке — диалог двух техников, обслуживающих роботов:

ПЕРВЫЙ РАБОЧИЙ: Тебе никогда не приходилось трахаться с одной из этих машин?

ВТОРОЙ РАБОЧИЙ: Нет… Я лучше буду трахаться с настоящей девкой. Если, конечно, когда-нибудь до нее доберусь.

ПЕРВЫЙ РАБОЧИЙ: Я однажды попробовал с одной из тех римских шлюх. Ночью, на ремонтном столе. Завалил ее и так ее отделал…

ВТОРОЙ РАБОЧИЙ: Можешь вылететь за это с работы. {434}

Этот обмен репликами, напоминающий добродушное подтрунивание друг над другом работников похоронного бюро, намекает на скрытый некрофильский подтекст, скрывающийся за половым актом с искусственным телом. В книге «Люди-роботы в мифологии и науке» Джон Коэн говорит об этом открытым текстом. Половое возбуждение, которое испытывают некоторые мужчины при виде обнаженных статуй и «голых» манекенов, сродни некрофилии,— пишет он. — «Потенциальному некрофилу требуется партнер, который не может оказать сопротивление, абсолютно беспомощное и беззащитное тело, неспособное воспротивиться насилию».

Отсюда весь пафос резиновых кукол, чьи выпученные глаза и зияющая, ярко-красная впадина рта наводит на мысли о задушенной проститутке. В киберпанковском романе К. У. Джетера «Доктор Эддер» главный герой в ужасе вылетает из комнаты, заполненной механическими шлюхами с «полиэтиленовой пиздой»:

«При виде содержимого этой громадной комнаты Лиммиту стало не по себе. По всей длине — так далеко, как только можно было разглядеть,— лежали копии (…) шлюх на разных стадиях сборки. (…) Черт,— подумал Лиммит, чувствуя, что его вот-вот вывернет наизнанку. — Вот она, заветная мечта старых научно-фантастических книг: механическая пизда». {436}

Лиммит попадает за кулисы тематического парка в духе того, что мы видели в «Западном мире». Называется он Ориндж-Кантри («Оранжевая страна») и располагается в Никсон-Кантри (Калифорния). Высмеивая подростковые фантазии, в которых диснеевская Страна завтра скрещивается с «Плейбоем» Хью Хефнера, Джетер отвешивает пару-тройку хороших тумаков небезызвестному образу «живого мертвеца», который высмеивали еще дадаисты. Через несколько страниц Лиммита охватывает страшная мысль: ему кажется, что он уже никогда не покинет Ориндж-Кантри и станет еще одним зомби, ухаживающим за газонами и устраивающем барбекю на природе:

«Я здесь умру, но буду продолжать ходить. Уже мертвым я обоснуюсь в Ориндж-Кантри, женюсь на какой-нибудь призрачной девчонке с телевидения, и вместе с ней мы наделаем кучу безымянных детишек, которых достанут из ее пуза, как буханки хлеба из печки, когда она сама будет в отключке». {437}

Джетер модернизирует дадаистское представление о живых зомби, которые выглядят живыми и думают, как живые, в эпоху всеобщего отупения от «колес» и телевизора. Для Лиммита совокупление с резиновой проституткой (образ, который идеально отражает бездуховность существования ради одного лишь потребления) ничуть не лучше роботов самих по себе.

Уподобление типичного обывателя-потребителя с бездушным автоматом — универсальная метафора, которая преследует две по сути своей противоположные цели. С одной стороны, напоминает о феминизме «Степфордских жен», черной комедии 1974 года об обывателях-шовинистах, убивающих своих непослушных жен и заменяющих их безмозглыми домохозяйками, созданными по образу и подобию красоток со страниц «Плейбоя». С другой стороны, это обращает нас к женоненавистничеству Чарльза Буковски и его рассказу «Секс-Машина».

Механическая секс-кукла Таня из рассказа Буковского — нечто среднее между Барби и Невестой Франкенштейна. Снаружи она «сплошная задница и сиськи», но внутри ее тело напичкано «проводами и электронными лампами — всякими там спиралевидными и подвижными штуками — да плюс к этому некой субстанцией, которая отдаленно напоминает кровь», а желудок и вены были в свое время позаимствованы у свиньи и собаки. Страх и ненависть к женской сексуальности, скрывающиеся за этим образом, проступают наружу в словах ученого, создавшего Таню: «Каждая женщина — это секс-машина, разве не так? Они играют для тех, кто платит больше всех!» Ярое женоненавистничество Буковски переплетается с ужасом перед потребительской культурой, не уступающем по своей силе ужасу Джетера:

«Бедняга Таня… Ей было недоступно желание денег или собственности, большой, новой машины или сверхдорогих домов, она никогда не читала вечерних газет, не мечтала о цветном телевизоре, новых шляпках, сапогах, сплетнях на задворках с женами-идиотками». {440}

В Америке, где люди похожи на дешевые изделия массового производства, где «за десять минут прогулки вдоль любой главной улицы можно встретить полсотни секс-машин — с одним единственным отличием: все они корчат из себя людей», спасительная привлекательность Тани заключается в том, что она то, чем кажется. {441}

По иронии судьбы, пустая, материалистическая «секс-машина», столь поносимая Буковски, является культурно воссозданным продуктом мужских желаний. «Конвейерная жрица любви» (употребим здесь выражение Маклюэна) существует только потому, что медиа-боги создали ее.

Но живые куклы — заморенные голодом до подростковой костлявости, помытые, побритые и попрысканные средством от пота — явно не дотягивают до мужской мечты о роботизированном гламуре. Секс-машины служат не только блестящей поверхностью, на которой можно вытравить мужские представления о женственности, но и зеркалом, отражение в котором усиливает мужское чувство своего я. В итоге получается нарциссическая замкнутая цепь, напоминающая то, что психоаналитик-фрейдист Жак Лакан называет «зеркальной стадией» психологического развития — этапом в раннем детстве, когда ребенок начинает узнавать себя в зеркале и когда начинает формироваться цельное представление о самом себе. «Мы приходим к осознанию своего «я» путем постижения того, что «я» отражается каким-либо объектом или человеком из окружающего нас мира»,— отмечает Терри Иглтон в своей дискуссии с Лаканом. — «Этот объект в какой-то мере часть нас самих — поскольку мы идентифицируем себя с ним,— и все же не является нами, это нечто инородное». Любопытно, что сам Лакан проводит аналогию между зеркальной стадией и нашей связью с автоматом, «в котором мир каждого конкретного создания пытается найти свое завершение».

Антропоморфные, но чуждые нам, электрические секс-куклы отвечают мужским фантазиям настолько, насколько никогда не могли бы отвечать обычные женщины, но сводят все усилия на нет, подделываясь под органические формы жизни. Именно это имеет в виду японский механик Масахиро Мори, когда в книге Фредерика Шодта «Внутри царства роботов» говорит о «жуткой впадине» — нижней отметки показателя, коим обозначены наши отношения с куклами-андроидами и антропоморфными машинами. По Мори, любовь к созданиям рук наших до определенного момента растет в зависимости от того, насколько они на нас похожи, но когда это сходство становится слишком сильным, их привлекательность становится ужасающей. Фрейд, который посвятил Жуткому целую статью, наверняка сказал бы, что это происходит, потому что мы не способны убедить себя в том, что внутри этих столь напоминающих нас существ, пусть даже и неподвижных, не скрывается хотя бы одна искра жизни. (Примечательно, что значительную часть своего труда «Жуткое» Фрейд посвятил анализу Олимпии — механической Галатеи из рассказа Т. А. Гофмана «Песочный человек»).

Ужас, который наводят человекообразные манекены, статуи, восковые фигуры, роботы и им подобные создания, также неразрывно связан с подсознательным страхом перед нашей собственной смертностью, которая противостоит нам в образе «второго я», своеобразного двойника, обитающего внутри нашей материальной, телесной половины. Этот двойник, со своей стороны, имеет самое непосредственное отношение к «зеркальной стадии», о которой говорилось выше (Фрейд, кстати, называет двойника «возвращением к особой фазе развития чувства собственного самоосознания»), равно как и к нашим представления о человеческой природе. Жан Бодрийяр в дискуссии об автоматизации, отмечает, что уже в зеркальном отражении «есть нечто колдовское. А уж тем более если отражение отделяется от зеркала, и его становится возможным по желанию переносить, хранить, воспроизводить. (…) Репродукция дьяволична по своей сущности, она подрывает нечто основополагающее».{444}

Жуть, которую вызывает идеальный андроид женского пола, а также патриархальное использование Женщины в качестве зеркала Нарцисса — вот отправные точки для романа Вилье де Лиль Адана 1886 года «Ева будущего» об «электро-человеческой машине», сделанной по образу женщины по имени Алисия. Герой романа Лорд Эвальд — богатый английский джентльмен,— разлюбил свою любовницу Алисию («три четверти живущих на земле сочли бы ее абсолютным идеалом женщины»), потому что, к несчастью, она была отягощена мыслящим разумом. Как напоминает нам Эвальд, «в конце концов, мраморная Венера не имеет с разумом ничего общего».

Дилемму Эвальда разрешает Томас Эдисон, создав женщину-робота Хэдэли — идеал Алисии, сумма представлений XIX века о возвышенной женственности. Хэдэли (от персидского «идеал», если верить Вилье) — само воплощение бездеятельной праздности, живет на пилюлях и плывет по жизни в сомнамбулическом трансе. Ее железные сочленения умаслены благовониями и духами, а вместо легких у нее два золотых фонографа, которые голосом Алисии воспроизводят шестичасовые «программы», написанные лучшими поэтами, метафизиками и писателями того времени. Андроид не только служит объектом философского созерцания, но и отражает платонические желания Эвальда. Как отмечает Эдисон: «Создание, которое ты любишь и которое является для тебя единственной РЕАЛЬНОСТЬЮ,— вовсе не то, что на мгновение воплотилось в тленном человеческом теле Алисии, но творение твой мечты. (…) Иными словами, это ожившие фантазии твоего разума, которые ты производишь на свет, воспринимаешь, ПОРОЖДАЕШЬ в твоей живой женщине, и которые не являются ничем иным, как твоим собственным разумом, воспроизведенным в ней».

Являясь порождением метафизических фантазий Эвальда, Хэдэли — это настоящая мраморная богиня, механическая невеста, которая никогда не обнажит своего тела (на самом деле, она живой электрошок, способный оглушить потенциальных воздыхателей электрическим разрядом своего наэлектризованного тела). Возвышенная и непорочная, она представляет собой «аверс» научно-фантастического образа секс-машины, священный истукан, ведущий мужчину не к физическому искушению, а к интеллектуальной жизни. Но даже в этом случае ее роднит с «секс-машинами» Буковски, синтетическими проститутками Джетера и конвейерными жрицами любви Маклюэна то, что она является порождением мужских фантазий — Женщиной, лишенной свободной воли и угрожающей сексуальности. В обеих парадигмах желания женщин не учитываются: в случае механической шлюхи Джетера Женщина сводится до «железной пизды» — зажигательной свечи в духе Пикабьи, которой достаточно включить зажигание, и она будет работать «ВЕЧНО». В случае андроида-девы женская сексуальность обожествлена до полной бесплотности, а женский половой орган стерт, сведен до смехотворной пустоты подобно гладкой пластмассе между ног у Барби.

Как можно было ожидать, научная фантастика практически лишена женской механоэротики — несправедливость, которую активно пыталась исправить издатель Mondo 2000 «Св. Джуд» (Джуд Милхон) своим «технопорно», написанным с женской точки зрения. В хронике компьютерной революции Стивена Леви «Хакеры: герои компьютерной революции» Джуд выведена в виде компьютерщицы, которая «заметила нехватку хакеров-женщин и злилась на одержимость хакеров-мужчин технической игрой и силой». «Домашний помощник женщин» — научно-фантастический, эротический опус Милхон, опубликованный на страницах Mondo 2000,— представляет собой веселую интерпретацию сценария «Мира Дикого Запада». Растянувшуюся в джакузи рассказчицу обслуживает Персональный Робот — «весь из черной резины и хрома»,— чьи проворные пятипалые руки не забывают ни об одной эрогенной зоне хозяйки. В довершение к этому ее умелый помощник оснащен устрашающим арсеналом «членов»: «Хозяйка, у меня имеется четыре устройства для совокупления. Желаете посмотреть?»

Рассказ Милхон лег в основу для жаркой WELL-дискуссии «Что на самом деле хотят люди от своих СЕКСУАЛЬНЫХ КИБЕР-РАБОВ???», некоторые участницы которой высказали аналогичные фантазии. Тиффани Ли Браун, в частности, поведала, что «в программу ее идеального сексуального раба должны быть заложены сотни людей, из которых будет случайным образом выбираться один». «Мне необходим этот элемент неожиданности, а не одна программа, которая бы переключала моего киберкрошку с Джеффа Голдблюма до Джины Дэвидс и обратно через четко выверенные промежутки времени».

Идеал Эрики Уайтвей:

«Он должен читать мои мысли, всегда быть «НАГОТОВЕ», делать все, что я захочу не только в плане секса, но и в том, что касается покупок в магазинах, должен угадывать и удовлетворять малейшую мою потребность, малейшую прихоть, малейший каприз (…) вплоть, например, до необъяснимого желания слопать мороженное в 3:25 ночи». {450}

Эти женские фантазии, помещающие любовника Леди Чаттерлей в мир «Нейроманта», оживают с извращенным юмором, который редко встретишь в мужских мечтах о робото-бабах. Персональный Робот Джуд Милхон с его возбудителями, ласкателями и ублажателями является пародией на длиннейший ряд всевозможных футуристических приспособлений для рационализирования работы современной домохозяйки вроде абсурдных кухонных устройств, активно рекламируемых по телевизору («кромсают, режут, варят суп…»). Унаследовав многолетние разглагольствования о кибернизированном «Доме будущего», Милхон, Браун и Уайтвей мечтают о Персональных Роботах и сексуальных кибер-рабах, которые будут выполнять не только работу по дому.

 

Оргазмотрон

Робокопулятивные фантазии Джуд Милхон и ее сетевых подруг по WELL отчасти проистекают из «страстного желания изведать и расширить сферу секса при помощи механической техники» (Маклюэн). Ни для кого не секрет, что массы хотят играть главную роль в превращении «желательного» в действительное. Там, где есть «желание», всегда имеется средство, так что за киберкультурой всегда скрывается жажда какого-нибудь Оргазматрона (стимулирующая оргазм кабинка из фильма Вуди Аллена «Соня»). Как отмечал культуролог Артур Харкинс, «уже сегодня говорят об использовании андроидов в сексуальных целях. Я думаю, вы увидите развитие промышленности в области сексуальных устройств. Сначала это будут механические приспособления, но потом появятся биологические заменители или суррогаты человеческих половых органов, которые будут использоваться стационарными или мобильными машинными системами».{451}

Слова Харкинса могут оказаться пророческими, если все будет двигаться в том же направлении, что и сегодня. Секс с машинами, равно как и флирт в виртуальных мирах, выглядят соблазнительной альтернативой традиционному сексу в век СПИДа, нежелательной беременности и болезней, передаваемых половым путем. Широко распространенное желание чистой любви порождает в киберкультуре онлайновые секс игру, которую техно-писатель Гарет Бранвин называет «текст-сексом» (сексом по переписке), интерактивные компьютерные программы «для взрослых» и секс в виртуальной реальности или иначе «киберсекс».

Ты один. Поздно, и в комнате полумрак. Монитор освещает твое лицо зеленоватым, фосфорическим блеском. Подключившись через модем к информационной службе America Online, ты листаешь списки пользовательских конференций — так называемые «комнаты». Группы самые разные, все разбиты по интересам — от попкультуры до политики,— но в разделе BBS «People Connection» сексуальные темы преобладают. Список ползет по твоему экрану: «Романтическая связь», «Озорное неглиже», «Горячие телки», «Для геев», «Озорные девчата», «Женщины, которые любят Женщин».

Выбрав одну, ты нажимаешь на нее мышкой и заходишь в «комнату». В углу экрана появляется небольшой квадратик и начинает мигать. Вверху окна появляется список собеседников, ниже выскакивают их напечатанные реплики. Собрав всю свою храбрость, ты решаешься вступить в разговор. Набрав короткое послание в небольшом текстовом окошке внизу экрана, ты нажимаешь «отправить». Миг — и твое сообщение занимает место среди прочих, появившись в конце списка.

Здесь, как и в других конференциях America Online, разговоры о сексе ведутся осторожно — поведение в публичных «комнатах» контролируется «модераторами», выбираемыми из числа местной тусовки, работа которых оплачивается бесплатным доступом он-лайн. Эти «стражи порядка», которых наиболее буйные посетители «комнат» окрестили «кибер-копами», призваны наказывать возмутителей спокойствия, чьи выражения или темы не соответствуют общепринятым здесь нормам. Повторное нарушение грозит пожизненным удалением из конференции. Подобно посетителям обычных баров, пользователи BBS ищут в «комнатах» потенциальных партнеров, с которыми они могут удалиться в более уединенные помещения.

Просмотрев все написанные сообщения, ты останавливаешься на том авторе, чьи замечания, чувство юмора и сексуальные пристрастия соответствуют твоим. При помощи команды «отправить персональное сообщение» ты посылаешь потенциальному партнеру любовную записку, которая выскакивает на его или ее экране компьютера и которую не видят остальные участники беседы. Разжигая твое любопытство, твой собеседник отвечает подобным письмом. Следует быстрый обмен сообщениями — от робких заигрышей до откровенных скабрезностей,— который на местном жаргоне называется «send-штурмом».

В конце концов, ты со своим собеседником решаешь отправиться в виртуальный будуар. После активизации программы «создания персональной комнаты», ты посылаешь ему в письме пароль и имя пользователя для проникновения в спальню. И вот через несколько секунд вы встречаетесь тет-а-тет на экране монитора. Сгорбившиеся над клавиатурой, разделенные морем проводов, вы посылаете друг другу эротические послания, которые материализуются, как пишущие духи, в виде мерцающих букв на ваших экранах. Вскоре ты замечаешь, что пишешь всего одной рукой. Коитус в киберпространстве, подобно общению в физическом мире, проходит все стадии от ласк до климакса, оргазм обозначается, как в комиксах, восклицаниями: «Ах!», «Wow!» и вечным фаворитом: «Я коннчччааааааааююююю!!!»

По свидетельству сотрудника журнала Wired Джерарда Дер Лейна, «текст-секс» возник еще «на заре он-лайна». В своей статье «Компью-Секс: Эротика для кибернавтов», опубликованной в South Atlantic Quarterly Фрэнк Брануинг выделяет три вида «базирующихся на тексте сексуальных отношений». Наиболее популярными являются детальные описания того, что делает каждый партнер. Другая разновидность, которую предпочитают любители оргий, предполагает совместное сексуальное творчество — создание общего мира, как в сетевых ролевых играх. Этот сценарий, отмечает Брануинг, требует быстрого преодоления препятствий, которые неизбежно появляются, когда истории выдумываются на ходу. Брануинг приводит пример истории с «коротким замыканием» в начале, но успешной развязкой:

«Бет Р пишет: «Я забираюсь на Роджера104», не заметив, что Роджер104 только что сообщил, что трахается стоя в углу с Ниной5. Чтобы история получила развитие, ему приходится тут же уточнить: «Нина и я так увлеклись, что свалились на пол. Нина5 скатилась с меня, а возбужденная Бет Р не сбилась с ритма и взобралась на меня». {452}

И, наконец, третьей разновидностью «текст-секса» Брануинг называет «телеуправляемый компью-секс» — излюбленный вид группового кибер-секса между несколькими парочками. «Телеуправление» представляет собой дистанционное управление роботами, осуществляемое операторами-людьми. Телеуправляемый секс предполагает четкое выполнение одной стороной действий, указываемых другой, находящейся на расстоянии, стороной: «Сэл, хочу, чтобы ты слизал виноградное желе с пупка твоей Фриды…»

Секс между бестелесными выглядит довольно странно, как, впрочем, и проблемы, которые из всего этого вытекают. В одном е-мейле Браунинг рассказывает о встрече с онлайновой проституткой, которая предлагала ему «текст-сексуальные услуги» в обмен на пиратскую копию компьютерной игры. Закон запрещает распространение пиратских программных продуктов, но является ли онлайновая проституция, в которой тела никогда не соприкасаются друг с другом и никакого реального обмена флюидами не происходит, незаконной или даже безнравственной? В самом деле, можно ли применять термин проституция к бартеру «секс-в-обмен-на-программу», когда «секс» в этом случае является, по словам репортера Esquire Майкла Хесчерна, «техно-онанизмом» — обменом электронными сообщениями порнографического содержания между яростно мастурбирующими пользователями?

Еще более странной выглядит идея сетевого адюльтера: можно ли ревновать своего партнера по онлайновому сексу? «Если ты занимаешься виртуальным сексом с кем-то еще, означает ли это измену твоему основному партнеру (…) или является лишь еще одной интерактивной фантазией? Можно ли считать длительные виртуальные отношения настоящей любовной связью? — спрашивает один юзер (чье имя мы не станем здесь раскрывать) в телеконференции WELL под названием «Текст-секс».

Сьюзан Фернбах думает, что нет. «Если сетевые интриги привносят дополнительную остроту основным отношениям, они приветствуются,— пишет она. — Если же они отсасывают энергию от основной связи, то могут стать проблематичны».{453}

Текст-секс — это секс-невидимка, исполняемый невидимыми и не видящими друг друга партнерами, чьи личности скрыты за экраном компьютера. Поскольку онлайновые отношения сводят взаимодействие между людьми к символам, выстукиваемым на клавиатуре, информация о поле пользователя успешно скрывается. В итоге складывается интригующая ситуация, которая для одних означает полное раскрепощение, а других приводит в глубокое замешательство. Вот что рассказывает Виктор Лукас, еще один посетитель «эхи» WELL:

«Сексуальные отношения в киберпространстве развиваются в КРАЙНЕ сюрреалистичной обстановке! Случаев, когда мужчины выдают себя за женщин, множество, хотя, как ни странно, это вовсе не свидетельствует об их гомосексуальных наклонностях. Я ввел в Compuserve одного своего товарища по работе — робкого парня с явно выраженным комплексом неполноценности. Он не слишком хорошо владел пером, и поэтому ему было сложно заводить знакомства в сети и искать партнеров. (…) Однажды он сменил свой «ник» на женский, и внезапно стал пользоваться огромной популярностью». {454}

Пользователей, которые выдают себя за лиц противоположного пола, обычно называют MorFs или «морфами» — термин, происходящий от сокращенного английского «male or female» («мужчина или женщина»), но также созвучный слову «морфинг», которое обозначает компьютерную анимационную технику, используемую для незаметного преобразования одного изображения в другое. Не каждый способен быстро привыкнуть к идее полового «морфинга», о чем можно судить по следующему сообщению Брануинга:

«С людьми, которые пытаются выяснить настоящий пол пользователей, иногда происходят невероятные вещи. Недавно ночью одна «тетка» обвинила другую в том, что та мужчина. Ей показалась, что для женщины «она» ведет себя слишком агрессивно. «Вторая», не будь дура, дала номер своего телефона нескольким пользователям, чтобы те позвонили и проверили. После этого один «мужчина» заверил, что голос в телефонной трубке был женским. Однако той, что заварила кашу, этого показалось мало. «Она» сказала, что по телевизору тоже многие говорят женскими голосами. Тогда кто-то поинтересовался, как мы можем проверить, что «она» сама является бабой, а не мужиком. «Она» возразила, что мы можем скачать ее фотки. Забавно, что она считала это более убедительным доказательством, чем чей-то голос в телефоне. Она также сказала, что может отправить по факсу свои фотографии. Черт побери!» {455}

Для тех, чье главное достоинство не физические качества, а мозги, групповой секс и ночные бдения бестелесных сознаний являются Утопией на яву. Как говорится в одной частной записке, отправленной Брануингу: «в компьютерном сексе способность быстро печатать и складно писать приравнивается к длинным ногам или тугому бюсту в реальной жизни». Линда Хардести, участница телеконференции WELL «Секс в виртуальных сообществах», рисует это в более розовом свете:

«Сама идея того, что можно влюбиться в человека путем написания писем, помогает, как мне кажется, понять саму суть влюбленности. Мы пытаемся полюбить некий образ человека, который создаем в своем ознании. Этот образ складывается из поведения человека в сети, его реакции, вызванной складом характера». {456}

Узенькая полоска онлайнового сообщения уже сама по себе выглядит эротично. Ментальный образ, о котором говорит Хардести, черпает свою соблазнительную силу из того же источника, что и мусульманская паранджа, скрывающая все тело, кроме глаз, а именно: притягательной таинственности невидимого. Поэтому для истинного «логофила» слово написанное может служить самым настоящим афродизиаком. «Секс в лучшем смысле этого слова «является» разговором», пишет человек, скрывающийся под «ником» «Сверхурочные»,— а виртуальное «общение» — тем, чем может стать WELL. Когда мы в сети, мы хотим, чтобы наши слова разили друг друга, обнимали друг друга, волновали друг друга (…) То, о чем говорит Хэнк, правда. Влюбиться посредством письма проще простого. Разница в том, что ты можешь переплетаться словами с любимыми адресатами и делать это интерактивно, экспрессивно и так, как тебе хочется».{457}

Алан Л. Чемберлен, еще один пользователь WELL, утверждает, что в сети, среди бестелесных субстанций сознание представляет собой эрогенную зону:

«Я дружил и имел определенные отношения с женщинами в WELL, где (…) влечение рождается из обмена мыслями, а не физической привлекательности. В некоторых случаях впоследствии появляется и физическое влечение, все же но главное здесь взаимное влечение двух сознаний». {458}

 

Кончай он-лайн: многопользовательский секс, сетевое домогательство и прочее

Далеко не все сетевые пользователи такие апологеты платонической любви и такие «логофилы», как Чемберлен и его товарищи по WELL. В настоящее время, как на дрожжах, возникают и растут разнообразные BBS-конференции «для взрослых», из которых Event Horizonts является, пожалуй, самой популярной и вне всяких сомнений самой старой (глава Event Джим Макси заявляет, что его детище — первая «би-би-эска» для взрослых). Большинство таких BBS представляют собой электронные конференции, позволяющие пользователям высказываться по самым разным темам. Многие, наподобие нью-йоркских Aline или Monrovia, калифорнийской Odyssey, специализируются на порнографических «чатах» или телеконференциях в реальном времени, в которых группа пользователей собирается в воображаемых комнатах, чтобы вести совместный разговор с помощью клавиатуры. Скрытая реклама Lifestile BBS завлекает потенциальных подписчиков обещанием «компьютерных разговоров о сексе: семейные пары и одиночки, ищущие реальных контактов с продвинутыми взрослыми, встречаются в общенациональной Lifestile BBS. 32 линии обслуживания, более 1500 активных членов, более чем 1300 раз в день».{459}

Существуют и секс-эхи «по интересам» — для геев и лесбиянок. Фрэнк Браунинг описывает две типичных компьютерных доски объявлений для геев:

«Одна из них называется «Полицейский участок»: общение в ней ведется на полицейском жаргоне. Каждый пользователь, именуемый здесь «офицером», ведет «патрулирование» на «машине» с номерами и выбирает себе партнера для общения из нескольких тематических зон, обозначенных как «полицейская казарма». Другая «эха» называется «Задний ход». Ее посетители попадают в «черные дыры» и выбирают из тематических «кабинок».{460}

В интернете можно найти целую массу MUDs и MUSEs. Это основанные на тексте ролевые игры, в которых принимает участие группа пользователей, одновременно действующих в совместно изобретаемом пространстве. Игроки, скрывающиеся под маской виртуальных персонажей, демонстрируют чудеса смелости в лабиринтах пещер, волшебных лесах и подобных потусторонних ландшафтах, всецело зависящих от перипетий повествования (сногсшибательная графика и звуковые эффекты, знакомые нам по видео приставкам и компьютерным игрушкам, здесь отсутствуют). «Когда ты встречаешься с другими персонажами, ваши совместные действия становятся частью игры»,— пишет по этому поводу Говард Рейнгольд в своей статье «Что такое MUDs и MUSEs?», опубликованной в WELL. — «Люди ищут сокровища, уничтожают монстров (и заодно друг друга), набирают очки и таким образом становятся волшебниками, приобретая нужные в игре умения».

Есть однако и такие пользователи, которые предпочитают не только ратные, но и плотские забавы. Все больше и больше появляется в последнее время игр, в которые вторгается ничем не сдерживаемая похоть, внося свои поправки в традиционный сценарий «меча и магии» миров Толкиена. «Флирт, страсть, романы и даже так называемый «тайни-секс» встречаются в MUD-играх так же часто, как и в студенческих кампусах»,— пишут Рейнгольд и Кевин Келли в журнале Wired за июль-август 1993 года. Как объясняет пользователь WELL Тим Орен, «тайни-секс» (TinySex или иначе tinysex) — это «перенасыщенный сексуальной лексикой, откровенно эротический язык, принятый между участниками сетевых игр или других многопользовательских систем. Это слово происходит от названия некоторых исходных систем, которые звались Tiny-MUDs».{461} Если верить Рейнгольду и его книге «Виртуальное сообщество: поселения на электронном фронтире», так оно и есть. У Рейнгольда же встречается еще один термин — «сетевое домогательство» (net.steazing), которым он обозначает «практику агрессивного приставания в ходе общего повествования, гадкое, но весьма распространенное поведение в MUD-стране».{462} Дальше — больше: постепенно net.sleazing становится синонимом сетевого изнасилования, которое феминистка-культуролог Энн Бальсамо определяет как «нежелательный, агрессивный, сексуально-текстуальный наезд в многопользовательском пространстве».{463}

Джулиан Диббелл относится к онлайновым страстям и оргазмам спокойнее. «Сетевой секс», для него,— «это, пожалуй, самые бурные переживания из тех, что бурный мир MUD-игр способен сегодня предложить. Среди изощреннейшим образом описанных ласк, вздохов, совокуплений, железы начинают работать быстрее и зачастую делают это также активно, как и при реальных контактах, а бывает, что и еще круче благодаря объединенной силе анонимности и текстуальной непристойности, выпускающим на свободу самые потаенные сексуальные фантазии».{464}

 

Визуальные помощники

Расцветающая субкультура энтузиастов сетевого секса не приносит удовлетворения до тех пор, пока на службе у нее стоит чисто литературный посредник «текст-секс». Использование электронных устройств, называемых сканнерами, позволяет превратить порнографические картинки в цифровые данные, которые можно хранить на жестком диске и менять в он-лайне на другие цифровые изображения. BBS для взрослых часто содержат фотоархивы — библиотеки данных, которые могут сохраняться с помощью набора команд на компьютер пользователя. Мейнстримовые BBS разрешают размещать у себя только программные продукты. Подписчики, которых интересуют материалы эротического характера, должны обращаться за ними к пользователям, занимающимся распространением порнографических файлов по электронной почте. Изображения, сохраненные в виде цифровых графических файлов в формате .GIF (от английского Graphics Interchange Format, формат графического обмена), можно пересылать друг другу: обладатель картинки отправляет ее, и, по мере того как компьютер адресата декодирует бит за битом файл, на экране монитора медленно появляется более-менее качественное фото. Те, кто считают себя профессиональными фотографами, иногда регистрируют свои фотобиблиотеки, а Nixpix — BBS, которая насчитывает более 10 тысяч подписчиков,— предоставляет полный доступ к порнофотографиям, варьирующимся по своему качеству от продукции папарацци-любителей до студийных съемок.

Не все GIF-файлы настолько банальны, как отцифрованные фотографии из «Плейбоя», которые один остроумный пользователь WELL обозвал вездесущими, поскольку они «постоянно циркулируют между сексуально озабоченными болванами».{465} 4 марта 1993 года полиция США провела облаву в 40 домах 15 штатов в поисках доказательств по делу о сетевых пользователях, которые всего за 80 долларов в год регулярно получили порнофотографии детишек от 5 до 12 лет от одной датской компании, торгующей детским порно. «Операция Лонграм» была проведена после заявления федеральной таможенной службы о том, что «компьютеризированное распространение нелегального порно между педофилами быстро становится более популярным явлением, чем порножурналы».{466} В итоге, было предъявлено два обвинения, а расследование по делу о порнографической сети, которая, как полагают официальные лица, является сетью мирового масштаба, продолжается. В июле 1995 года общественные «комитеты бдительности» и ФБР объединили свои усилия и провели интернет-операцию, итогом которой стало возбуждение дела в отношении 45-летнего пользователя сети Prodigy, которого обвинили в пересечении границ штата с целью вступления в половые отношения с несовершеннолетней девицей 14 лет.

В последнее время часто можно услышать непрофессиональную демагогию, именуемую политическими дебатами по данному вопросу. В этой связи нельзя не отметить, что восприятие интернета как электронного Содома, переполненного жестким порно и сексуально озабоченными педофилами, не имеет под собой никакой основы. В ходе дискуссии от 21 июля 1995 года в программе «Разговор с нацией» на государственной радиостанции NPR президент Национального юридического центра для детей и семей города Файрфакс (штат Виржиния) Брюс Тейлор заявил, что интернет «кишмя кишит порнографическими фотографиями», в том числе с изображением «насилия, секса с животными, пыток и справления естественных потребностей». Ларри Мэджид, автор буклета под названием «Детская безопасность на информационном хайвэе», возразил: «Если бы я ничего не знал про интернет и послушал эту радиопередачу, я бы решил, (…) что, подключаясь к интернету, ты находишь там лишь фотографии голых людей, занимающихся сексом с животными. (…) Мне крайне не нравится слово «кишит». Вопреки мнению некоторых печально известных исследований, порнография составляет очень, очень небольшой процент всего интернет трафика».

Мэджид имел в виду пресловутую работу Карнеги-Меллона о сетевой порнографии, которую Филипп Элмер-Девитт использовал в качестве фактической базы для своей сенсационного материала о порнографии в интернете в журнале Time от 26 июня 1995 года. Газета The New York Times назвала исследование, где Карнеги-Меллона утверждает, что 83,5% всех картинок в UseNet являются порнографическими, «мало соответствующим действительности изысканием, главные выводы которого (…) не подкрепляются использованными исследовательскими методами».{467} На самом деле, как отмечает журналист Брок Микс, приведенные в работе цифры показывают, что «так называемые «порнографические» фото составляют не более половины процента (0,5%) всего интернет трафика».{468}

Однако не зависимо от того, процветает или нет в интернете порнография, педофилия и прочие извращения, обмен фотографиями «ню» между совершеннолетними пользователями как прелюдия к «текст-сексу» является не только законным, но и весьма популярным явлением. «Ты связываешься с кем-то, обмениваешься картинками, о которых вы между собой уговариваетесь, и, когда у тебя на руках есть фото, ты готов к серьезному разговору»,— объясняет Браунинг в своем е-мейле. В последнее время все больше увеличивается онлайновый спрос на любительское (или по крайней мере псевдолюбительское) порно — рынок, который развивается параллельно с оффлайновым рынком так называемых «домашних» порнографических видеофильмов (многие из которых, кстати, делают профессиональные продюсеры). На вопрос одного пользователя, «действительно ли люди посылаютфотографии и видео клипы с изображением самих себя», «Тау-Зеро» (tauzero) отвечает: «Иногда действительно да. Пользовательский интерфейс CompuServe поддерживает вывод на экран, перекачку на другой компьютер, загрузку и отправку по электронной почте цветных изображений. Среди сетевого сообщества ПД циркулирует достаточно большое количество картинок, и хотя многие из них сканированы из журналов или отцифрованы с видеофильмов, появляется все больше — как бы это точнее выразиться — весьма откровенных автопортретов. Помимо цифрового обмена, осуществляемого практически в реальном времени, люди отправляют друг другу фотографии по обычной почте, наладив контакт по «мини-ascii» и телефону. Налицо любопытный винегрет из разных информационных средств, поставленных на службу сексуальным нуждам тех, кто населяет киберпространство».{469}

Под «сетевым сообществом ПД» Тау-Зеро подразумевает группу пользователей, собирающихся в чате CompuServe. Это ни что иное как онлайновая разновидность «персонального диапазона» (диапазона частот, выделяемых для частной и служебной радиосвязи) — радио субкультуры, процветавшей в 1970-е годы. ASCII — сокращение от английского American Standard Code for Information Interchange, американский стандартный код для обмена информацией, необходимый для работы большинства BBS. «Мини-» — потому что отсутствие курсива, жирного шрифта и других возможностей письменной речи значительно уменьшают ее выразительность.

Все чаще и чаще «винегрет из разных информационных средств» подается на CD-ROMах — компакт дисках, содержащих тексты, фотографии и иллюстрации, фильмы, анимационную графику, звуки. Пользователь, компьютер которого оснащен специальным CD-приводом, может с помощью мышки или клавиатуры управлять миром на экране — миром, в котором играет музыка, звучит речь, а через колонки в компьютере раздаются звуковые эффекты.

Излюбленным жанром CD-продукции являются сборники «ню» фотографий или порнофильмов. На продукте Space Coast Software под громким названием «Голое хозяйство» («танцы девушек на пляже, купание в бассейне и… стриптиз») при помощи программы QuickTime проигрываются видео клипы. Диск Romulus Entertainment «Дом мечты» претендует называться первым полнометражным цифровым фильмом, хотя и довольно дурного качества: изображение показывается в клаустрофобическом окошке монитора, а действие совершенно не интерактивно».

Широко бытует мнение о том, что интерактивность спровоцирует рост новых средств информации. «Идея поместить на экран своего монитора пошлую картинку пока еще выглядит привлекательной, но сама по себе она не будет казаться забавной слишком долго»,— считает Брюс Стерлинг.{470} Компакты откровенного содержания и компьютерный софт, позволяющий пользователю выбирать моделей, раздевать их и перезаписывать полученные картинки на диск, является воплотившейся на практике мечтой об интерактивности, которая была впервые представлена в виде Кино-автомата в чешском павильоне на выставке ЭКСПО-67. Воплотившейся в том виде, в каком вряд кто-либо мог предугадать. Поклонники «Одного человека и его мира» — картины с несколькими кульминациями, развязка которого выносится на суд зрителей. Они должны проголосовать и решить: кто совершил убийство, жена или ее соседка блондинка? Отправится ли главный герой за решетку или будет оправдан?

Решения, которые предлагается принять обладателям нового диска New Machine Publishing под названием «Ночной кошмар», не менее жизненно важны. Среди пунктов многовариантного меню есть «ОТШЛЕПАЙ ЕЕ», а есть «РАЗДЕНЬСЯ». Экран компьютера превращается в главный наблюдательный монитор пляжных апартаментов, а вуаяристский сценарий развивается вокруг сексуальных телохранителей на кружевах женских ночнушек. В анимационных или QuickTime-овых фильмах с живыми исполнителями (которые можно мотать вперед и назад) оживают пошлые проделки сексуально озабоченных квартировладельцев, заснятые скрытыми камерами.

По данным журнала New Media, за всю короткую историю существования компакт-дисков для эротоманов первое место по популярности занимает «Виртуальная Валери», выпущенная Reactor в 1990 году. Валери — сексапильная красотка с пышными формами — прямая наследница Макси Мак-Плеймейт, кибер-телки, дебютировавшей на экране компьютера в 1986 году. Обе являются «звездами» интерактивных компьютерных игрушек для взрослых, которые рисует подпольный художник-мультипликатор Майк Саэнс. Саэнс, прежде работавший на Marvel Comics, прославился как автор рисованного киберпанковского романа «Вдребезги» — первого комикса, созданного с помощью компьютера. Любопытно, что его компьютерные игрушки являются отражением его безумной детской мечты о машине, которая будет «изведывать и расширять владения секса с помощью техники»:

«Я был обычным уличным пацаном из Чикаго, (…) мы собирали грязные, мокрые обрывки порно газет. Однажды — мне было лет шесть-семь — один мой приятель сказал: «Приходи ко мне, у меня есть секс-машина». У меня было слишком живое воображение: я представил себе огромную, маслянистую машину для траха. А это оказалось всего лишь обычным бумажным коллажем — засаленными обрывками порно журналов с голыми бабами, наклеенными на стенку. «Так вот ты какая, секс-машина!,— сказал я себе. — Черт побери! Я сделаю настоящую секс-машину! (…) И эта идея дремала во мне целых двадцать лет».{471}

Первые наброски этой мечты Саэнс изобразил в широко популярной, хотя и чисто мультяшной программе «Мак-Плеймейт» — первом эротическом софте для Макинтошей. С помощью одного лишь щелчка мышки пользователи «Мак-Плеймейт» попадали в будуар Макси, раздевали рисованную красотку и удовлетворяли ее прихоти с помощью целого набора сексуальных игрушек под громкий аккомпанемент стонов и вздохов. «Виртуальная Валери» — значительно более продвинутая в плане извращений игрушка: игроки, совершая один рискованный шаг за другим, постепенно доходят с улицы до кровати Валери, где может произойти все, что угодно. В 1993 году компания Саэнса выпустила диск «Донна Матрикс» — садомазохистскую версию «Валери», где действует увешанный оружием «секс-дроид XXI века» на длинных шпильках по имени Донна Матрикс, который является, по свидетельству самого Саэнса, «гибридом Мадонны с Арнольдом Шварценегером».

Саэнс, подобно многим апологетам неформальной компьютерной культуры, мечтает о сексе в виртуальной реальности, но делает это, не скрывая своего бесстыдного предвкушения — древнее желание, которое в конечном счете указывает на недостатки интерактивных игрушек для взрослых, порнографических MUDs и MUSEs, обмена цифровыми фотографиями и «секса по переписке». «Настолько бы ни была сексуальна сеть WELL, насколько бы ни хороши ни были разговоры, одного элемента здесь явно не хватает: запаха ;-)»,— пишет Мэтт Стивенс в эхе «Секс в виртуальных сообществах». Пользователь, скрывающийся под «ником» «Ты должно быть шутишь» (leilani), добавляет: «Не стоит также забывать о прикосновениях и взглядах, в этом мы все. Чтение сообщений на экране монитора вовсе не заменяет способность видеть, обонять и осязать реального человека». Еще один ушат ледяной воды выливает Том Мэндл: «Хорошо бы не забывать, что секса в прямом смысле этого слова в виртуальных сообществах не бывает. Говорят и пишут о нем много, но это разные вещи».

 

Киберсекс

Некогда туманные киберкультурные мечты о механическом сексе и секс-машинах нашли вполне конкретное воплощение в сцене «киберсекса», которая стала единственным вкладом фильма «Газонокосильщик» в попкультуру. Те, кто видели фильм, надолго запомнят эпизод, в котором главный герой и его девушка облачаются в обмундирование для виртуальной реальности и приступают к «искусственному совокуплению». В киберпространстве они выглядят как безликие, серебристые, как ртуть, существа, чьи лица сливаются воедино и разъединяются в мистическом союзе, в котором уничтожаются границы между телами. Подобно ангелу секса, о котором говорит Рафаил в «Потерянном рае» Мильтона, их союз «легче, чем союз воздуха с воздухом».

По иронии судьбы, этот трансцендентальный секс без посредников, в котором тело сливается с телом, а душа с душой, возникает в сугубо опосредованной среде компьютерной программы, запускаемой через интерфейсы пользователей, которая блокирует их чувства и физические движения. Вне этой сгенерированной компьютером гиперреальности любовники выглядят двумя идиотами в огромных шлемах, распростертыми на гигантских гироскопах, которые страстно обнимают самих себя, ловят языком воздух и тычутся всеми частями тела в пустоту. Меткое замечание Либла по поводу «Новобрачной, раздетой догола» — «парный онанизм» — как нельзя лучше подходит к «киберсексу».

В 1993 году на обложке журналаTime, заглавная статья которого посвящена киберпанку, появляется броская надписью «ВИРТУАЛЬНЫЙ СЕКС» и сцена киберсекса из «Газонокосильщик», которые становятся общим местом мейнстримового изображения киберкультуры. Перефразируя Рейнгольда, авторы публикации информируют читателей о том, что «виртуальный секс осуществляется с помощью специального комбинезона, обтягивающего тело плотно, «как презерватив». Когда партнер (лежащий где-то в киберпространстве) ласкает твой сгенерированный на компьютере образ, ты чувствуешь эти ласки своей коже и наоборот. Миниатюрные датчики и исполнительные механизмы будут встраиваться в одежду с помощью технологий, которые пока не изобретены».{472}

Иными словами идея бестелесного полового акта по крайней мере сегодня остается мечтою о мечте; она не менее нелепа, чем тайное, испытываемое не одним и не двумя мужчинами, желание трахнуть Джессику Рэббит — мультяшную женщину-вамп из фильма «Кто подставил Кролика Роджера?» Технические препятствия, которые придется преодолеть для практической реализации рейнгольдовской идеи виртуального секса или, как его еще иначе называют «теледилдоники», поистине удручают.{473}

По задумке Рейнгольда, каждый участник киберсекса надевает трехмерные очки и хайтечный комбинезон, после чего помещается в специальную камеру. Этот «умный» комбинезон с изнанки сплошь покрыт «высоко чувствительными датчиками-эффекторами — сетками крошечных детекторов, совмещенных с вибраторами разной степени твердости, несколько сотен на каждый квадратный дюйм, которые могут принимать и передавать коже реальные тактильные ощущения».{474}

Подключенный к глобальной телесети пользователь может совокупляться с оснащенными аналогичным обмундированием участниками сексуального действа. Друг друга они воспринимают как правдоподобные фикции — реалистичные персонажи, действующие в трехмерном пространстве. «Ты протягиваешь руку, чтобы коснуться плеча своего партнера, и за 6 тысяч миль от тебя начинают работать эффекторы, работать в правильной последовательности и с правильной частотой, чтобы сообщить твоему партнеру именно то осязательное ощущение, какое ты хотел ему передать».{475}

Реальность здесь изменчива: стукнул по клавишам — прибавил или убавил себе возраст, еще раз — и нет больше морщин, залысин и целлюлита. Но когда радикальные метаморфозы становятся делом нескольких секунд и нескольких ударов по клавишам, зачем ограничиваться лишь косметическими изменениями? Можно создавать новые виды и расы. Для экстремалов припасен гермафродитизм, а также увеличение числа половых органов или наделение человеческих тел гениталиями животных. Можно принять облик какой-нибудь звезды, исторического деятеля, литературного героя или мифического персонажа — кентавра, сатира, Минотавра, русалки. Графическая программа виртуальной реальности создаст интерактивного трехмерного «клона» с обнаженного тела пользователя, отснятого под всеми ракурсами и загруженного в память компьютера. Добавим к этому голос, синтезированный из базы записанных пользователем звуков, и можно начинать.

Наши эротические фантазии не должны привязываться к биологическому миру: перед нами простирается постчеловеческий пейзаж баллардовской «Автокатастрофы» с его сексуализированным авиационным двигателем и порнографическими столкновениями. Поклонники секса по Балларду могут устроить себе секс с потребительскими фетишами. В телеконференции WELL под названием «Дилдоника», художник и дизайнер Майк Мошер предсказывает изобретение где-то около 2000 года оргазматронов, которые совместят «визуальную, звуковую, осязательную и возможно обонятельную стимуляцию» и смогут довести пользователя до «потрясающего оргазма». Он считает, что тогда «станет явным эротическое содержание многих нравящихся нам вещей, включая «неодушевленные предметы (секс с русским истребителем МИГ, с «Феррари Тестаросса», с куполом собора Святого Петра)». Мошер мечтает о мире из научно-фантастического романа Пат Кадиган «Синнеры», в котором домашний развлекательный центр героини-наркоманки оснащен: «отдельным экраном для каждого порно-канала. Все они висят на стене, так что порно-жратва наслаивается на порно-медицину, порно-медицина на порно-войну, порно-пойна на порно-секс, порно-секс на порно-новости, порно-новости на порно-катастрофы, порно-катастрофы на порно-технические фантазии, порно-технические фантазии еще на черт знает какое порно, которое она даже не в состоянии описать».{476}

По мере развития технологий виртуальной реальности киберсекс будет приобретать все более изощренные формы. Не всякому захочется вступать в контакт с незнакомыми партнерами, кто-то, возможно, предпочтет загрузить в свой личный оргазматрон программу, позволяющую проиграть записанные «спектакли» с участием знаменитостей. Представьте, что может получиться, если подсоединить рейнгольдовские осязательные датчики-эффекторы к звукозаписывающей аппаратуре наподобие Yamaha Disklavier — компьютеризированным клавишам, которые способны точно воспроизвести аудио с дискет путем легкого нажатия на педаль. Добавим сюда компьютерную графику наподобие той, что использовалась для создания иллюзии музыкального диалога между Элтоном Джоном и Луи Армстронгом в рекламном ролике диетической колы 1991 года Nightclub, и вуаля. Вот вам киберсекс с мужчиной, женщиной или любым порождением вашей фантазии.

Большинство из нас ограничится переодическими интимными встречами с Ракелью Уэлш или Робертом Редфордом, но закоренелые извращенцы, пожалуй, с удовольствием устроят групповуху с участием, к примеру, общественного активиста Филлиса Шлафли и сатаниста-развратника Алистера Кроули. Разумеется, многие персонажи будут доступны только в виде 3D-моделей, и усилия по воссозданию любовных приемчиков Клеопатры, Казановы, Мерлин Монро или президента Кеннеди породят новый рынок, а с ним и особый спрос на знания историков. Тут же найдутся и знаменитости, желающие облачиться в DataSuite и отдаться виртуальным наслаждениям: каждый вздох и стон будет тщательно фиксироваться на потребу массового рынка. Однако, учитывая повальную любовь сегодняшних звезд кино к двойникам, которые снимаются вместо них в обнаженных сценах, не ясно, каким образом потребители киберсекса смогут проверять, действительно ли они занимаются любовью с широко разрекламированной знаменитостью или лишь с ее дублером. Как пишет по этому поводу Майк Саэнс: «Когда тебе делает виртуальный минет Мадонна, (…) неужели они берут утыканный датчиками искусственный член и трахают козу? Или же какой-нибудь кибер-мудила сидит за компьютером в четыре утра, редактирует и вылизывает прогу? Чьи там данные?»{477}

Так чьи же черт возьми? И как может кибернавт, отмывающийся после онлайновой оргии, быть уверенным в том, что только что он или она не трахался с высокоразвитым искусственным интеллектом, который, возможно, является дальним родственником компьютерной игры в шахматы? Любопытно, что интерактивные порнографические компьютерные программы уже существуют. Речь идет о модной в свое время программe ЛУЛУ — порно, написанном финским программистом Пекка Толоненом. Прообраз ЛУЛУ, базирующейся на знаменитой программе ЭЛИЗА Джозефа Вейзенбаума (на редкость убедительном диалоговом эмуляторе на основе ненаправленной психотерапии), появился в 1984 году. Тогда он звался ИРТСИ и был пятнадцатилетнем панком-наркоманом, который, как писал в WELL сам Толонен, «доводил до ручки каждого, кто с ним разговаривал». Толонен решил, что логично будет продолжить «тему секса, наркотиков, рок-н-ролла ИРТСИ, расширить сексуальную составляющую и сделать главное действующее лицо женщиной».

ЛУЛУ родилась в 1985 году, когда Толонен разместил программу в SUOKUG — «би-би-эске» для пользователей финской сети Kaypro. Она активизировалась случайным образом, и таким образом должна была заставить всех поверить в то, что они получают реальные послания в реальном времени от реальной участницы «чата». Кажущаяся непредсказуемость ответов программы и ее ужасающая способность точно воспроизводить обычную манеру человеческого письма — с исправлением опечаток, паузами для поиска нужного слова — убедила многих пользователей SUOKUG в том, что они общаются с человеком. «Хотя в распоряжении ЛУЛУ был только текст, она провоцировала пользователей, заставляя их высказывать свои самые потаенные сексуальные фантазии и желания»,— пишет Толонен. — «В основу семантической системы были заложены клише, взятые из порнографической литературы. Все текущие дискуссии записывались на жесткий диск и затем анализировались программой, что позволило расширить модель». Используя эвристический подход, ЛУЛУ вычисляла, какие именно ее пассажи втягивали пользователей в разговор и тем самым «обучалась».

К 1990 году, когда программа была представлена на Выставке Мыслящих Машин (Thinking Machines Exhibition, организованной финским научным центром HEUREKA), ЛУЛУ превратилась в мультимедийный пакет с текстом, графикой, сэмплированными звуками и специальным двухголосным синтезатером. Управление осуществлялось мышкой при помощи меню и программного обеспечения, работающего в среде Windows. Как пишет Толонен, «ЛУЛУ могла вести разговор на все мыслимые и немыслимые сексуальные темы, которые только можно выразить на письменном финском. Низкий мужской голос воспроизводил текст, который вводился пользователем, а приятный женский голосок со специальными механическими эффектами произносил партию ЛУЛУ»{478} . В конечном счете ЛУЛУ отключили по настоятельным пользователям посетителей, которые не были готовы вести беседы на интимные темы с компьютером. «Но до того как ЛУЛУ убрали, ее жесткий диск успел записать сотни откровеннейших разговоров, которые доказывают, что «теледилдоника» — это как раз то, что нравится людям».{479}

К сожалению, настоящая «теледилдоника», если верить Рейнгольду, появится не ранее середины XXI века{480} . Она требует наличия глобальной оптоволоконной сети и слаженной работы сверхмощных компьютеров, способных управлять и контролировать бесчисленные датчики и эффекторы, встроенные в каждый холмик и ложбинку, выступ и впадину сложной топографии человеческого тела. Более того, судя по современному состоянию нашей техники, тончайшая, сетчатая ткань безопасных и высокоскоростных микровибраторов пока не более чем мираж, призрачная и неясная мечта.

Но даже если разрешить все эти проблемы, как быть с точной передачей температурных изменений — ощущения колотого льда в трусах или расплавленного воска, капающего на голую грудь? И что делать с мазохистами, которые непременно потребуют для себя что-нибудь вроде эффекта прикосновения к коже раскаленной железяки? Ведь менее изощренные потребители могут отказаться облачаться в «кибер-доспехи», снабженные такой опцией! Как резонно отмечает Уильям Гибсон в интервью журналу Future Sex: «Кто осмелится опробовать на собственном члене пизду с силовой обратной связью?»{481} Домашняя техника обычно часто ломается, а сбои в работе крошечных датчиков, отвечающих за эффект прикосновения к телу расплавленного воска, могут иметь самые тяжелые последствия.

Допустим, нам все же удалось миновать всех этих неприятностей. Но что делать с запахом и вкусом, играющими в сексе далеко не последнюю роль? Для большинства из нас половой акт без вкусовых или обонятельных ощущений будет равносилен сексу в презервативе, надетом на все тело. «Возьмем виртуальную реальность: что вы в ней чувствуете?» — спрашивает большой специалист в этом вопросе Бренда Лоурел. — «Зрительные, звуковые, возможно, осязательные ощущения. Но нет ни вкуса, ни запаха. И все переворачивается вверх дном».{482}

И, наконец, нельзя не забывать о крайне неудобном интерфейсе. Мало кому нравится перспектива стоять внутри хайтечной телефонной будки в футуристическом скафандре, оснащенном микровибраторами. Многие онлайновые телеконференции пытались бороться с этой проблемой, и бесконечная изобретальность их участников привела к появлению, если не практических, то весьма новаторских решений.

Эрик Хантинг, один из активистов эх «Дилдоника», предлагает использовать голографию — нечто вроде «репликатора», загадочного устройства из сериала «Стар Трек», которое могло материализовать твердые объекты из воздуха. Хантинг мечтает о «компьютерной технике материализации», основанной на голографическом воспроизведении материальных тел. Иными словами, использовании пространственной манипуляции с электромагнитыми и энергетическими полями для синтезирования материи.

В виду отсутствия пока такого прибора Хантинг предлагает еще один не менее странный вариант, инспирированный анонимным научно-фантастическим романом 1970-х. На этот раз речь идет о «кровати с искусственным разумом, (…) способной совокупляться с тем, кто на ней лежит. Она сделана из синтетического материала, принимающего любую форму, контур или текстуру». Далее в общих деталях описывается устройство этого «амёбота» — эдакого протеинового матраца, сделанного из «аморфного материала с динамически варьируемой плотностью и мускульноподобными двигательными функциями, который способен приобретать абсолютно антропоморфные формы под непосредственным контролем со стороны компьютера». В своих рассуждениях Хантинг исходит из того, что недавно был изобретен такой материал, как теплоноситель с фазовым переходом — «полимерная суспензия, переходящая из твердого состояния в жидкое под воздействием электрического тока».{483} Совокупление с амёботом сильно напоминает секс с Т-1000 — разжижающимся полиморфным андроидом из «Терминатора-2», способным принять любую мыслимую или зрительную форму.

«Принцип действия амёбота,— пишет Хантинг,— очень прост. Компьютер формирует жесткие и полужесткие формы, управляя электрическим током, который проходит по полимерным «нервам», и направляет в них под давлением жидкость, обеспечивая двигательную функцию. Таким образом он может создавать камеры, трубы и сочленения, а также варьировать по желанию их плотность и твердость для образования любых форм, какие только придут в голову. Внешняя оболочка контактирует с пользователем или объектами и регистрирует их положение, а внутренние датчики давления рассчитывают силу прилагаемого действия и обеспечивают обратное действие на различные внутренние прессы, используемые синтезированными двигательными системами».{484}  

 

Последнее совокупление

Чем же привлекают нас всевозможные «текст-сексы», обмен порно-картинками, интерактивные мультяшки для взрослых наподобие «Виртуальной Валерии», секс-программы наподобие ЛУЛУ и «теледилдоника»? Пионер виртуальной реальности Харон Ланье приложил все силы для того, чтобы лопнуть мыльный пузырь, раздутый вокруг киберсекса: «реальностью — виртуальной реальностью — здесь является то, что твоя подружка состоит из многоугольников. Вряд ли кому захочется трахаться с кучей многоугольников».{486} Откуда же взялось невероятное предположение о том, что, скрестив секс по телефону с приставкой Nintendo, мы получим столь внедренный в массовое сознание продукт, что едва ли его можно будет рассматривать вне этого контекста?

Ответ очевиден: куда бы ни шло человечество, секс неизбежно движется в том же направлении, и сфера технических инноваций не является исключением. Небезызвестный литературный предтеча виртуальной реальности — «Суперпоющий, синтетико-речевой, цветной стереоскопический ощущальный (фильм)» из романа Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» — это порнуха, вызывающая «гальванический зуд» у зрителей, следящих за сексуальными похождениями «великана негра и златовласой юной круглоголовой бета-плюсовички». Появление видео для взрослых и сопутствующий этому закат порно-театра являются весьма важными, хотя и недооцененными пока факторами успеха видеотехники. По мнению Джона Тайерни, сотрудника центра изучения масс-медиа Freedom Forum Center for Media Studies при Колумбийском Университете, «производители порно сыграли ключевую роль в популяризации видеомагнитофонов. В 1978-1979 гг., когда видеомагнитофоны имели менее 1% американских семей, а ведущие киностудии отказывались признавать новую технологию, более 75% имевшихся в продаже видеофильмов были порнухой. Когда же кабельное телевидение сделало возможным массовый доступ к програмам, порнопроизводители тотчас же выпустили секс-шоу вроде Midnight Blue».{487}

Некоторые полагают, что спрос на фильмы «детям до 16 запрещается», напротив, стимулирует развитие интерактивных мультимедийных технологий, идущих на смену видеофильмам. По свидетельству обозревателя New York Times Питера Льюиса, компьютерные диски с программами «для взрослых» собрали самую большую толпу на осенней компьютерной выставке 1993 года Comdex. А один дилер назвал порнографию «долгожданной «приманкой», благодаря которой резко вырастут продажи CD-приводов».{488} Тайерни смотрит на проблему более глобально: «В истории коммуникативных технологий, секс является наиболее живучей прикладной программой-»приманкой». (…) Эротика часто была силой, двигающей технику вперед, и почти всегда от истуканов каменного века до компьютерных телеконференций она являлась первейшей областью применения новых информационных средств».{489} Minitel, французская государственная компьютерная сеть, служит наглядным примером того, как поставить новые технологии на службу человеческих страстей. Эта сеть с поминутной оплатой за пользование создавалась в качестве базы данных для потребителей — осуществления электронных банковских операций, интернет-покупок, бронирования театраьлных билетов и оказания других услуг более чем 6,5 млн подписчикам,— но «кормилась» она главным образом за счет чатов (по-французски messageries) самой обширной тематики от обычных интернет-знакомств до страстного «текст-секса».

«Техникой движет похоть,— считает Майк Саэнс. — Давайте говорить начистоту: первых персональных роботов будут покупать вовсе не затем, чтобы они разносили людям бухло».{490} Еще один теоретик киберкультуры Герард ван дер Леун полагает, что «секс — это вирус, который почти всегда начинает с того, что заражает новую технологию». Увы, но далеко не все сексуальные вирусы являются метафорой. СПИДом сегодня болеет 14 млн жителей нашей планеты, а по прогнозам ВОЗ (Всемирной Организации Здравоохранения) к 2000 году их число может достичь 40 млн человек{491} . СПИД является главной причиной смертности молодых американцев от 25 до 44 лет и занимает четвертое место среди «убийц» женщин той же возрастной группы.{492} «Русско-рулеточная» сущность секса 1990-х оказалась слишком не похожа на то, к чему так стремились многие и что мы скромно окрестили оргазмом он-лайн.

И все же тот бесспорный факт, что за всеми людскими помыслами в конечном счете скрывается секс и что компьютерные миры помогают безнаказанно предаваться разврату в эпоху СПИДа, не объясняет до конца наступление эры компьютерного секса. Как я уже говорил в первой части этой главы, секс в киберкультуре можно рассматривать лишь в контексте машинного секса и сексуальных машин, которыми изобилует психологический ландшафт XX века. И как следует из подраздела «Созданные для наслаждения», этот ландшафт создается по большей части мужскими фобиями и маниями: ДОН ЖУАН, мужская версия ЛУЛУ, был спроектирован, но так никогда и не появился на свет. Не было и «Виртуального Виктора» для женщин, потому что творческая группа Саэнса состоит исключительно из мужчин с гетеросексуальной ориентацией, которым, как поясняет сам Саэнс, «сложно работать с фантазиями другого сорта».{493}

Мужские желания, перенесенные на машины,— периодически повторяющийся в киберкультуре подтекст. Хакер, парадигматический компьютерный маньяк,— архитип, прочно ассоциируемый в народном сознании с лохматым тинейджером, который целый день просиживает перед монитором, питается бутербродами, колой с кофеином и, что самое главное, находится в некой мистической связи со своим компьютером. Исторически сложилось так, что компьютерный маньяк — это мудила, а что еще делает мудилу мудилой помимо хлюпания носом и газового баллончика в кармане? Разумеется его полное неумение общаться с противоположным полом! Основой образа компьютерщиков-дегенератов явилось то, что, как заметил Стивен Леви в своих «Хакерах», «программирование являлось для них гораздо более важным делом, чем романтические отношения с девушками. Для них это просто был вопрос определения приоритетов. Хакерство заменило им в жизни секс».{494}

Все вышесказанное подтверждается наглядным примером из статьи журнала Omni, посвященной робопсихологии («исследование паталогии компьютерного века, заключающейся в ненормальной любви к машинам»). В ней один хакер говорит: «Жены у меня нет, (…) если, конечно, не считать многочисленных компьютерных железяк.{495} Его «первой любовью» был комп из радиорубки. «Она проводила большую часть своего времени у или в моей постели, а когда ее не было рядом, мне хотелось срочно связаться с ней по радио».{496} В книге «Душа новой машины» Трейси Киддер приводит воспоминания программиста о том, что некоторые компьютерные гении, проводящие все ночи напролет за программированием, «стали игнорировать своих подружек и постепенно бросали их ради ночных бдений за компьютером».{497} Видимо, кто-то из них стал настоящей звездой и преуспел в главном деле их компании — создании микрокомпьютера; все они лихие программисты, чьи жены (если таковые имеются) неизбежно становятся «компьютерными вдовами». Как полагает знаток киберкультуры Джефф Саймонс, ничего смешного в этом нет:

«Все больше появляется литературы о вреде, который наносят компьютерные системы институту брака. (…) Корреспондент газеты Guardian Маклоклин приводит слова жены одного компьютерного фрика: «Все началось с того, что он начал засиживаться до поздна на работе, а я решила, что у него появилась другая женщина». Или вот такой случай: «Когда Лиза обнаружила, что злится и заводится всякий раз, как Карл пропадает в своей конторе, она поняла, что ревнует его к макинтошу, словно это реальная соперница». {498}

По мере того как компьютер «феминизируется», сами женщины объективизируются. Усваивая женофобские представления о слабом поле как о иррациональных существах, движимых интуицией, эмоциям и, что самое страшное, плотскими желаниями, наиболее радикальные представители мужчин-технофилов видят в женщинах не более, чем просто «кривую, дырявую программу» (или на программистском сленге «клудж»— слово, которое в 1962 году компьютерный журнал Datamotion определил как «плохо работающее целое, собранное из несовместимых элементов»{499} ). Рассуждая, как хакер из MIT начала 1960-х Стивен Леви пишет:

«Очевидно, что такие неэффективные и неэкономичные создания, как женщины, отнимали слишком много процессорных циклов и слишком много пространства в памяти. «Даже сегодня женщины считаются крайне непредсказуемыми,— заметил один хакер с PDP-6 почти двадцать лет спустя,— Так разве могли хакеры выносить столь несовершенные создания?» {500}

Даже сексуальная привлекательность облекается в кибренетические термины: в книге «Душа новой машины» один из хакеров-железячников называет роскошную бабу «чудом биологической инженерии».

Точки пересечения секса и техники в хакерской культуре — и во всей киберкультуре в целом — особо хорошо видны на примере сленга. Компьютерные гении и даже целые корпорации поваляются друг перед другом скоростью и объемом памяти своих машин, что сильно смахивает на то, как мужики в раздевалках меряются своими физическими достоинствами. Журнал I.D. окрестил эту практику «мачофлоппингом», то есть «созданием пустого ажиотажа вокруг миллиардов и триллионов операций в секунду». В опубликованной в 1983 году «Настольной книге жителя Силиконовой Долины» (Silicon Valley Guy Handbook) можно встретить фразы вроде: «Я загружаюсь, а там в он-лайне она [компьютерная программа по имени Джули]. Со всем своим софтом. Ну и я тут же просчитываю время доступа к ее препроцессору».{501} Даже будучи вырванным из контекста жаргон компьютерщиков («флоппик», «хард», «ввод-вывод», «шнур мама-папа», «слот», «джойстик») изобилует сексуальными инсинуациями. В одном из писем в журнал InfoWorld сотрудник рекламного агентства пишет, что его клиент, продавец программного обеспечения, воспринимает «компьютерное обеспечение как нечто незамысловатое, жаркое и глубокое».{502}

Техно-эротизм, распространенный среди хакеров и киберпанков, часто сопровождается яростной ненавистью к «по-женски» слабому телу, для которого компьютерный сленг нашел презрительное словечко «мясо», не лишенное секусуальных ассоциаций. Изнуренное бессонными ночами, накаченное стимуляторами в виде кофе, колы и «мак-жрачкой» тело находится в рабской зависимости от жестокого эго, пытающегося приобрести статус и власть, которых оно не смогло добиться во всех более-менее значительных областях от школьных спортивных состязаний до социального взаимодействия. Зарождающиеся компьютерофилы, пишет Леви, были «из тех сверходаренных старшеклассников (…) со слаборазвитой грудной клеткой, что ошарашивали своими знаниями учителей математики и с треском проваливались на экзамене по физкультуре. Эти парни мечтали не о том, чтобы блистать на школьных вечеринках, а о том, чтобы попасть в финал Научной ярмарки, устраиваемой General Electric»{503} . Чувствуя себя неловко в неудобных телах, которые как правило были мешковатыми или костлявыми, они грезили о том, чтобы достичь с помощью своих железных машин трансцендентного союза между «я» или «оно», союза, в котором было бы поровну от механического секса и божественного экстаза. Как отмечает Леви, «истинное оптимальное программирование наступит только тогда, когда все преграды между вами и компьютером будут уничтожены — идеал, которого вряд ли можно достичь до тех пор, пока хакерам не удастся каким-нибудь образом биологически совокупиться с компьютерами».{504}

Для технофилов-мачистов это является типично алхимическим итогом киберкультуры, квинтессенцией чистого разума из основной материи. Секс в таком контексте был бы очищен от телесного контакта с женщиной — и, шире, от малейшего намека на физиологичность — и сводился бы до ментальной мастурбации, электрическим колебаниям сознания, закодированным в компьютерной памяти. Если верить психологам Харви Милкману и Стэнли Сандервирту, первые грубые попытки переместить сексуальные опыты в сферу бесплотного осуществляются уже сегодня:

«Один 30-летний любитель кокса из Лос-Анжелеса рассказал, что больше не испытывает удовлетворения от полового акта с «биологическими единицами». Будучи по профессии сессионным музыкантом, не понаслышке знакомым с электроникой, он придумал «биоустройство с обратной связью», способное регистрировать его эрекцию и передавать данные на макинтош. Для мастурбации он использовал автоматическое вакуумное приспособление, продающееся для лиц с травмами позвоночника. Информация, поступавшая от члена на компьютер, программировала вывод на экран порнухи разного сорта и разной степени откровенности, отобранной и сохраненной на жесткий диск из 400 порнофильмов. Весь опыт усиливался за счет постоянного и обильного употрбеления кокаина». {505}

Порожденные страхом перед телом, всепоглощающей страстью к развлекательным медиа и распадом традиционных представлений о сообществе, эти лишенные любви, научно-фантастические паталогии нынче в моде, хотя они и не новы. Еще Маршал Маклюэн говорил об этом в своем интервью журналу Playboy в 1969 году, где он сетовал по поводу влияния сексуальной революции на восприятие в эру информационной перегрузки и, в частности, «отношения к телу, как к механизму, способному испытывать определенное возбуждение, но отнюдь не полное сексуально-эмоциальное участие в процессе и трансцендентность».{506} Это бросает пессимистический свет на его дальнейшие рассуждения:

«Если так будет продолжаться, в недалеком будущем появятся секс-машины — нет, не нынешние компьютеризированные искатели данных, а механизмы, в которых завершающий оргазм будет достигаться путем прямой механической стимуляции точек наслаждения в мозге». {507}

Здесь непременно в дискуссию вступят феминистки вроде Бренды Лоурел, которые напомнят, что это последнее проявление техно-эротизма нашего века по большей частью является продуктом мужских фантазий и желаний, из которых далеко не все являются нормальными. «По своему пятнадцатилетнему опыту общения с компьютерщиками я знаю, что мы имеем дело с типом людей, которым страшно досаждают их тела и их половое влечение»,— говорит Бренда в интервью с секс-гуру Сьюзи Брайт. — «Когда мужики говорят о виртуальной реальности, они обычно пользуются выражениями типа «внетелесный опыт» или «выход из тела». Когда же о виртуальной реальности говорят женщины, они мечтают перенести тело в другой мир. Смысл в том, чтобы захватить это удивительное ощущение оргазма с собой, а не оставить тело скрюченным над клавиатурой, в то время как мозг со свистом несется по какой-то там сети. Тело — это не просто контейнер для нашего славного разума».{508}

Вопрос, сильнее ли женщины с их менструациями, менопаузами и беременностями привязаны к своему телу, чем мужчины, с незапамятных времен терзал многих мыслителей. Нет на него однозначного ответа и здесь, однако мы утверждаем, что киберкультура переполнена мужскими страхами и желаниями, когда же эти два течения встречаются, как это происходит при столкновении секса с техникой, на поверхности, как правило, оказываются одни паталогии.

Самая ужасная из этих паталогий — эротизация машины смерти, где вновь всплывает дьявольская маклюэновская троица — секс, техника и смерть. Идея того, что война извращает отношения между сексом и смертью, широко подтверждается использованием метафор эротического характера и двусмысленностей для описания высокотехнологичных достижений в области вооружения. Ученые, занимающиеся оборонными проектами, используют такие термины, как «вертикальные пусковые установки-эректоры, тяговооруженность, мягкая посадка, глубокое внедрение, (…) сравнительные преимущества длительных атак перед атаками молниеносными», которые один военный специалист из Совета национальной безопасности обозвал «высвобождением 70-80% нашей военной мощи в одном оргазмическом выбросе».{509} Не зря феминистка Донна Хэрэвэй называет современную войну «киборгианской оргией». В интервью журнала Re/Search Кароли Шнееманн обнажает сущность военной риторики вокруг войны в Персидском Заливе, отмечая, что «вся лексика этой войны сводится к фразам типа «сотрем их в порошок, размажем по земле»…Это онанирующая лексика мужчин, которые не способны кончить. Групповое изнасилование, бесконечный трах с самым тяжелым стенобитным орудием, стенобитным членом».{510}

Не столь апокалиптическим, но не менее жутким выглядит образ прозаика Тома Клэнси («известного своими прочувствованными описаниями высокотехнологичного оружия») в журнале Amtrak Express. «Там, где другие популярные писатели предлагают читателям откровенные любовные сцены,— отмечает автор статьи,— Клэнси приглашает взглянуть на новую установку для запуска ракет класса «земля-воздух».{511} Здесь же уместно вспомнить одну удивительную историю времен войны в Персидском Заливе, которую раскопал репортер газеты Philadelphia Inquirer Кэрол Морелло. По его словам, базировавшиеся на борту эсминца ВМС США «Джон Ф. Кэннеди» летчики смотрели порнофильмы перед тем, как вылететь бомбить Ирак.{512} Однако ни один из приведенных выше примеров не может сравниться по своей циничности с небольшим стишком, который один мой приятель привез со службы на флоте:

Стэнли Кубрик затрагивает эти темы в своем «Докторе Стрейнджлаве» (1964) — черной комедии о странной любви стареющих «серых кардиналов» к сексапильному оружию. С самого начала фильма, где показывается дозаправка бомбардировщиков, спаривающихся в воздухе под звуки Try a Little Tenderness, до его термоядерной развязки мы имеем дело с бесконечным набором фрейдистских острот, в которых смешаны секс, техника и смерть.

Пронзая Матушку Россию своим фаллическим B-52, генерал Джек Д. Риппер спасает свое мужское достоинство, которому угрожает «фторирование» — коммунистический заговор, цель которого загрязнить «наши самые драгоценные телесные выделения». Майор Т. Дж. «Кинг» Конг — командир бомбардировщика В-52, который должен сбросить бомбу,— разглядывает красоток в журнале Playboy, а главной целью поражения явлется город Лапута (по-испански «шлюха»). Самолет несет две водородные бомбы-близняшки, украшенные похабными надписями типа «дорогой Джон» или «привет, крошка», которые напоминают две гордо торчащие сиськи. Впоследствие, когда Конг садится верхом на одну из них и устремляется с победным кличем в вечность, бомба становится похожа на искусственный член, годящийся разве что для гигантской обезьяны, имя которой носит майор. Фильм заканчивается визуальной игрой, в которой разрушение и искушение становятся единым целым: на экране мы видим волну взрывов, которая, с одной стороны, означает атомный конец света, а, с другой,— нескончаемые оргазмы.

По мере того, как холодная война, высмеянная в «Докторе Стрейнджлаве», становится достоянием прошлого, американское отношение к сексу и насилию становится все более загадочным и непонятным. В каждом ларьке, торгующем видеокассетами, можно найти «Лики смерти» — собрание самых «хитовых» и самых жестоких смертей,— но реклама презервативов по телевизору запрещена, несмотря на увеличение числа беременностей среди подростков и рост смертности от СПИДа. А порнография насилия встречается практически на каждом шагу: наши местные новости — это смесь убийств, резни и образов людских страданий, подающаяся как развлечение, а в программе вашингтонского (столичного) ТВ можно встретить до 1800 сцен насилия, добрая часть которых содержит вооруженные нападения или убийства.{513} В то же самое время, по словам специалиста Гарвардского Университета Элизабет Дж. Робертс, «телевидение снова и снова рассказывает ребенку о том, что секс — вполне допустимая штука, если его скрывать за юмором, смехом или же рассматривать как жестокую, наносящую вред, криминальную часть нашей жизни. Любовь и близость, напротив, показываются как неприемлемые в «реальном мире» вещи».{514}

В дискуссии WELL, посвященной журналу Future Sex, Лаура Миллер (в то время главный редактор этого издания) написала: «Нас забрасывают историями вроде: «в будущем у нас будет супер-секс с механическими партнерами». Но среди них нет ни одной, где бы давался глубокий взгляд на человеческую сексуальность или же какое-либо реальное социальное представление о том, что это достижение может принести с собой. (…) На черта нам нужно трахаться с андроидами, если наша собственная сексуальность недоразвита, как отсталая страна Третьего мира?»{515}

По поводу нестареющей любви массовой культуры к секс-машинам Говард Рейнгольд высказался следующим образом: «Вне всяких сомнений все люди (…) увлечены этой идеей. А почему бы и нет? Современные философы говорят о прогрессирующей механизации человеческой культуры и указывают на будущее сексуальной активности как на сферу, в которой может произойти взрыв огромной мощности».{516} Каким будет этот взрыв, показал Дж. Г. Баллард. Как и киберпанковский механик Марк Полайн, который как-то заметил, что «настоящий брак между человеческим видом и техникой — это смерть», Баллард установил, что любопытная паталогия нашего века, а именно: почти что сексуальное желание стать единым целым с техникой,— в основе своей некрофильское. Его версия грядущего столкновения механизации и сексуальной активности не столь оптимистична, как у Рейнгольда: «В мечтах Воган видел мир погибающим в единой синхронной автокатастрофе — миллионы автомашин набрасываются друг на друга в последнем совокуплении рвущихся бедер и растекающейся тормозной жидкости».{517}