— Два дня люди не слезали с сёдел. Мы обшарили все закоулки и в Мары, и в Байрам-Али — их словно земля проглотила, ни один человек не видел. Может быть, кто и знает, но не говорит… Но не думаю — деньги любому язык развяжут, а мы предлагали и деньги. Вы советуете объявить розыск через базарного глашатая… Запомните, не всё можно предавать широкой огласке. Пока люди шепчутся — они шепчутся, но, если мы заговорим вслух, над нами вслух и смеяться станут…

Бекмурад-бай замолчал, достал чёрно-зелёную таблетку, бросил её в рот, запил крепким чаем. Физическое и духовное напряжение последних дней сказывалось даже на его могучем организме. — Необходимо было поддерживать ясность мысли терьяком.

Пятеро наиболее близких его родственников, уставшие и запылённые, сидели полукругом около широкого столика на низких ножках — Бекмурад-бай пытался потихоньку приобщать своих близких к европейской культуре. Они только что поели, полуобглоданные бараньи кости валялись прямо на расписной атласной скатерти, пятна застывшего жира уродовали тонкий узор китайских мастериц.

— Мы не нашли свидетелей, — продолжал Бекмурад-бай, вытирая усы, — но мне передали весть, заслуживающую внимания. За день до того, как девка сбежала от Сеидахмеда, в село Сухан-бая пришёл из песков за продуктами один из байских подпасков. Имя его Берды. Подпасок продукты не взял и из аула исчез неведомо куда. Зато в подворье Сеидахмеда появился неизвестный парень. Как нам передала эта черномазая шавка ишана, парня того звали Берды, и он крутился во дворе целый день, а наутро — ни его, ни девки. Вместе с ними пропали мой конь и конь молодого ишана Черкеза… Кстати, мы узнали, что подпаска, за которого намеривались отдать её замуж, зовут Берды.

— Так это должно быть подпасок и увёз её от ишана?!

Бекмурад-бай иронически прищурился.

— Может быть, и так…

— И что она нашла в этом оборванце?

— За такое дело живьём закапывать надо!

— Не совсем… Голову сверху оставить, чтоб с шакалами целоваться могла…

— Верно! Голову сверху оставить!..

— И его рядом закопать… Носом к носу!

— Нет, затылками, чтоб не видели друг друга…

— Пиалу с водой перед каждым поставить!

— Мёдом их обмазать и муравьёв напустить!

— Тише! — негромко, но внушительно, сказал Бекмурад-бай. — Джейран на солнце, а вы уже из его шкуры ичиги кроите… Поймать их сначала надо, убивать потам будете… Слушайте, что я ещё узнал. Мать этого подпаска Берды родом была из Ахала. Вероятно, родственники по материнской линии живут там же. В Ахале надо искать беглецов! Думаю, что железной дорогой Они не поедут. Направятся прямо через пески. Мы потеряли на розысках два дня, но всё же Аманмурад с Сапаром сумеют перехватить их под Тедженом — Теджена они не минуют. Понял, Аманмурад?

— Понял… Собственными руками задавлю!..

— Значит, не понял… Этого поганого подпаска можете давить хоть сразу, хоть постепенно. А невестку мою, пошли ей аллах доброго здоровья, вы доставите целой и невредимой — понимаешь, без единой царапины! — доставите её ко мне. Я ей с божьей помощью устрою такую долгую и весёлую жизнь, что она, в ад попадая, судьбу благословлять станет, Я её научу, как плевать мне в спину!

— Придушить её, шакалам кинуть — и дело с кондом, — подал реплику Сапар.

— В бараньей голове никогда мозгов много не было! — с сердцем сказал Бекмурад-бай. — Слушайте, что вам говорят, и не вздумайте своевольничать! Я слово дал. Назад его взять — всё равно, что собственный плевок поднять!

Косоглазый Аманмурад угрюмо пробурчал:

— От властей неприятности могут быть… От русских…

— От русских? — переспросил Бекмурад-бай. — Это — что? — он вытащил из бумажника отпечатанную на машинке бумагу с печатью. — Это наш друг написал, русский полковник. Возьми её, АманмурадГ Если тедженский пристав откажет вам в помощи, ткни ему эту бумагу под нос… Мне мой друг полковник обещал в случае каких затруднений лично связаться с ашхабадским начальством. А вы говорите: русские. Надо уметь с ними обращаться, и они сделают всё, что мы захотим… Так вот, Аманмурад, не теряйте времени, садитесь с Сапаром на поезд и поезжайте. Ковус на всякий случай присмотрит здесь. А мы с Вели-баем поедем в Ахал. С помощью аллаха они от нас не уйдут!..

* * *

Жизнь чабана не богата событиями, как и доходами. Сегодняшний день похож на вчерашний, завтрашний на сегодняшний. Дни однообразны, как барханы, и катятся, как барханы, медленно и неудержимо. Это только для непривычного человека барханы кажутся неподвижными, а зоркий глаз чабана видит, как с обрывистого склона песчаного бугра падают и падают песчинки, он видит, как день ото дня изгибается и выпрямляется барханная гряда, сдвигаясь всё дальше и дальше. Барханы наступают? Куда? На кого движется неудержимая рать песчаных воинов? На жизнь? Но жизнь непобедима. Долгие века теснят и убивают её пески, а она зеленеет тонкими лучиками илака, шуршит, метёлками селина*, нежно благоухает цветущим кандымом,* прочно удерживается за землю кряжистым, железной прочности саксаулом. Суетливое мелькание ящериц, писк тушканчиков и сусликов, посапывание дикобраза, щебет саксаульной сойки, неуловимо стремительное движение степного удавчика — это тоже жизнь. Можно наблюдать, как выпадают росы, слушать неповторимо тревожный звон поющего песка, можно носить на руках прихворнувшего ягнёнка и кривой чабанской палкой бить по оскаленной пасти волка, но всё равно, когда это повторяется изо дня в день, оно угнетает однообразием: общение с природой не может заменить общения с людьми.

А с людьми чабану приходится встречаться очень редко. И день, когда у чабанского костра пил чай случайный охотник или отбившийся от каравана путник, для чабана — праздник. Радуясь гостю, он встречает его с распростёртыми объятиями, усаживает на почётное место, угощает лучшим, что имеет сам.

Стойбише Чопана-ага ничем не отличалось от обычных пастушеских стойбищ. Всю свою долгую жизнь ходил Чопан-ага с чужой отарой в окрестностях Теджена, и даже имя его соответствовало его профессии. И, как все чабаны, сначала страдал от одиночества, потом острота чувства притупилась, ко он всегда искренне радовался каждому гостю.

Саксауловый костёр горел ровным и жарким пламенем. Чопан-ага со своими подпасками Мергеном и Мередом пили чай. Тишину нарушало только весёлое лопотанье подвешенного над огнём котла — пастухам говорить было не о чём.

Внезапно собаки насторожились, заворчали и с громким лаем кинулись навстречу двум джигитам, подъезжавшим к стойбищу. Взмыленные кони всадников спотыкались, и сами джигиты, покрытые дорожной пылью, казались очень уставшими. Особенно младший.

Один из подпасков отогнал собак, провёл путнинов к костру. Оба джигита были молоды и одеты богато — красные шёлковые халаты, белые тельпеки, хромовые сапоги. «Наверное, сыновья каких-то баев», — подумал Чопан-ага.

— Алейкум… — ответил он на приветствие всадников. — Слезайте, пожалуйста… Меред, присмотри за скакунами гостей!.. Нет у нас, дорогие гости, кибитки, чтобы пригласить вас, но вот вам место у нашего костра. «Пришедший приносит добро», — говорят в народе. А к нам редко люди приходят. Садитесь… Мерген, взгляни, не вскипел ли твой чайник, завари гостям свежего чаю.

Старик расстелил у костра свою бурку. Джигиты сели. Попив чаю, они поужинали, потом снова пили чай.

— Пусть дорога ваша будет счастливой, откуда и куда едете? — спросил наконец Чопан-ага.

Младший из джигитов уже клевал носом. Старший взглянул на него, немного помялся, посмотрел на коричневое, выдубленное ветрами и зимними морозами лицо чабана, обвёл глазами молчаливых подпасков.

— Из Мары едем… в Ахал…

— «Ахал велик, куда именно и какова цель вашего пути?» — хотел спросить старик. Но, чувствуя нежелание джигита говорить, подумал: «Устали они. Пусть отдохнут. Утром сами расскажут».

Гости не заставили повторять приглашение дважды и сразу же улеглись на кошме. Кошма в пустыне незаменима. Она защищает спящего от холода, она охраняет его и от многих других неприятностей, в частности, от фаланг и скорпионов, которые непрочь воспользоваться в холодные ночи человеческим теплом. Кошму обычно валяют из овечьей шерсти, а фаланги и скорпионы смертельно боятся овец, эти безобидные животные преспокойно их поедают.

На рассвете Чопан-ага проснулся раньше всех. Он поднялся и вдруг заметил у изголовья гостей сомлевшую от ночного холода толстую чёрную змею. Схватив палку, старик начал осторожно подкрадываться. Змея не замечала его, не шевелилась, да и вообще у неё был какой-то странный вид. Подойдя совсем вплотную, Чопан-ага наконец в неверном свете утра разглядел, что это никакая не змея, а обычная девичья коса. Проницательный старик ещё вечером сообразил, что с младшим из гостей дело нечисто, его смутная догадка подтвердилась.

Покачав головой, старик пробормотал: «Ну и чудеса»… и пошёл разводить костёр. Умывшись, не утруждая себя утренней молитвой, он осторожно толкнул старшего джигита.

— Встаньте… У вашего товарища голова раскрыта… Поправить надо…

Разбуженная Узук испуганно схватилась за голову. Чопан-ага, не глядя на неё, отошёл к костру.

— Ой, опозорилась я навеки! — прошептала девушка.

— Ничего страшного не случилось, — спокойно ответил Берды. — Надень тельпек.

— Да как же я надену, если чабан-ага уже видел мои косы?

— Надевай… Он старик добрый и понимающий…

Сливая друг другу ка руки из узкогорлого кумгана, они умылись, подошли к костру. Чопан-ага шевелил огонь возле бурлящих чайников. Один из подпасков ушёл к овцам, второй ещё спал, сладко причмокивая во сне губами.

После лёгкого завтрака, разливая чай, Чопан-ага спросил:

— Как твоё имя, сынок?

— Берды, — ответил юноша.

— Хорошее имя, — похвалил старик. — Рассказывай, Берды-джан, что с вами случилось и что вы собираетесь делать дальше.

Не таясь, Берды рассказал чабану всё, как было. Чабан слушал внимательно, время от времени одобрительно кивал, бормоча: «Молодцы вы, чтоб не сглазить, молодцы!»…

Когда Берды замолчал, старик тепло глянул на девушку.

— Смелая ты, серна моя, мужественная ты! Правильно поступили, что оставили в дураках и баев и ишанов… Значит, свадьбу справлять думаете? Гляди, Берды, не прогадай. В народе говорят: «Жена, что одеяло: если укроешься, жарко станет, если сбросишь — холодно»… Шучу я, детки мои, шучу… Вдвоём куда легче идти по караванной тропе жизни. Одним пальцем и ущипнуть нельзя. Эх, надо было вам вчера всё рассказать! Ну, да не беда, погостите у нас денёк. Завтра Джума вернётся — он за продуктами пошёл — устроим вам свадебный той. А ты, дочка, не смущайся, помни пословицу, которая говорит: «Если видишь зайца, раскапывающего могилу собаки, знай, что перед тобой детёныш барса». Ты одела одежду джигита и поступки твои смелые, другой мужчина побоялся бы поступить так. Пей чай, не смущайся!

Целый день Берды и Узук отдыхали в гостеприимном стойбище Чопана-ага. А на следующее утро пришёл с продуктами подпасок Джума, и чабаны устроили гой. Ещё с вечера они зарыли в горячий песок под костром мясо. Сейчас его извлекли готовым и ещё, тёплым. Приправленное луком и перцем, оно издавало такой аппетитный запах, о котором говорят, что он мёртвых поднимает. У костра же все были живыми, и вскоре от чудесного кушанья осталось одно воспоминание.

Запив сытную еду крепким горьким чаем, Чопан-ага обратился к своим подпаскам:

— Давайте, ребята, благословим наших гостей на добрый путь… Добрый путь нужен каждому человеку, а ищущему — вдвое нужней. Пусть, дети мои, дорога ваша будет счастливой, пусть попутчиком вашим станет сам аллах, и святой Хидыр приведёт вас к роднику счастья. Живите счастливо и любите друг друга, желаем вам каждый год праздновать рождение двойняшек… А теперь, Мерген, доставай свой тюйдук! Джума, пой песню. Пусть у нас будет музыка, шум и песни, как на большой, настоящей свадьбе!

До самого вечера молодёжь веселилась и шутила. Старик не отставал от них. Он знал много шуточных историй, пересыпал свою речь пословицами к прибаутками. Слушать его было очень интересно, ив Берды с Узук даже забыли с своём тревожном положении беглецов. Но Чопан-ага помнил. Ближе к вечеру он предложил гостям отдохнуть перед дорогой, сам осмотрел их коней, спросил у Джумы, не было ли, в селе кого чужих. Подпасок сказал, что двое богатых всадников спрашивали у людей о своих заблудившихся товарищах.

Услышав это, Берды тревожно вскочил на ноги, но Чопан-ага успокоил его:

— Сиди, сиди… Отдыхай. Мало ли кто кого спрашивать мог. — Вы — наши гости и в обиду мы вас никому не дадим. Скоро стемнеет, я покажу вам дорогу по звёздам. Кони у вас крепкие, отдохнули хорошо. Если с пути не собьётесь, то ещё до восхода солнца минуете Душак… Не спеши, джигит, судьба не блоха, торопливых не любит…

Однако ни Берды, ни Узук уже не могли думать ни о каком отдыхе. Им казалось, что каждая минута приближает грозных преследователей. Ещё не успели сгуститься короткие сумерки, как они начали собираться.

Чопан-ага проводил гостей до ближайшего холма.

— Видите вон ту белую звезду? — говорил он, похлопывая по крутой шее коня Берды. — Держитесь так, чтобы она было прямо перед вами. Она скоро закатится, но на её место встанет вон та, красная, что позади вас. В пути она обгонит вас и будет светить до самого утра. Скоро вы покинете пределы Теджена и поедете по такыру. Нигде в пески не сворачивайте, следов не оставляйте за собой. Утром к Душаку подъедете — справа железная дорога пойдёт. Там уже не заплутаете…

Этой ночью Чопан-ага спал один — подпаски остались с отарой, отогнанной на новое пастбище. Утром они должны были вернуться и забрать всё нехитрое чабанское имущество. Старик долго ворочался, вставал, подкидывал сучья в костёр — ему что-то было холодно этой ночью. В темноте жёлтыми светляками вспыхивали глаза одного из волкодавов, оставшегося на стойбище. Положив на лапы огромную, тяжёлую голову, пёс смотрел на огонь, изредка закрывая глаза. Короткие обрубки его ушей, за которые в драке невозможно схватиться волку, насторожённо подёргивались. Пёс был стар, и житейская мудрость научила его спать короткими мгновениями, потому что в его сторожевой должности крепкий сон означал короткую жизнь.

Чопан-ага уснул уже около полуночи и почти сразу же проснулся от злобного лая собак. Пёс кидался на двух всадников, которые отмахивались от него плетьми.

— Акбай, назад! — закричал Чопан-ага. — Своих узнавать перестал, старый дурень…

Однако, присмотревшись к приезжим, чабан понял, что ошибся: это были совсем незнакомые джигиты. Один из них, кося недобрыми глазами, спросил:

— Никто не заезжал к вам?

«Никто?» — подумал Чопан-ага, вспомнил о подпасках, к которым могут обратиться приезжие, и ответил:

— Заезжали.

— Сколько?

— Двое джигитов. Кони у них приустали.

— Старые или молодые?

— Молодые.

— А кто они?

— Сходи с коня, добрый человек… Посидите, я чайку вскипячу…

— Некогда нам, отец, дело спешное… Кто они, эти джигиты?

— Аллах ведает… Не говорили. Грустные сидели, как мулла на похоронах.

Старик подсмеивался, но приезжие не поняли иронии, скрытой в его словах. Косоглазый нетерпеливо спросил:

— Долго они у тебя пробыли?

— Два дня, добрый человек, два дня. Кони отдохнули, подкормились — они и поехали своей дорогой.

— На свежих конях поехали?

— На свежих, добрый человек, па свежих… Шибко так поскакали… Да вы сходите, отведайте нашего чабанского угощения! И кони ваши отдохнут — вишь как приустали…

— Спасибо, отец, в другой раз… А куда поехали джигиты?

— Путь странника аллах определяет, сынок.

— В какую сторону направление взяли?

— Затемно уезжали, а у меня от старости глаза плохие: не приметил.

— Не шути, старик! — рявкнул косоглазый.

Второй джигит, наезжая конём на чабана, пообещал:

— За такое можно и плети отведать!

Насторожённо следивший за чужими Акбай глухо и предупреждающе зарычал.

Старик погладил ощетинившийся загривок пса, покачал головой.

— Плохо, сынок, со старшими разговариваешь. Стариков уважать надо — так пророком нашим заповедано. А то ты мне плёткой, я тебе палкой — что хорошего получится? Ничего хорошего.

— Извините его, яшули, но мы очень торопимся, — перебил косоглазый. — Значит, вы не знаете, куда беглецы поехали?

— Какие беглецы? — в голосе Чопана-ага зазвучало неподдельное удивление. — Беглецов никаких не видел. По своим делам два джигита ехали. Торопились, а уважили меня, погостили два дня и направились себе в Чашгын.

— Куда?!

— В Чашгын, сынок, поехали по торговым делам.

— А вы не ошиблись, отец? Зачем им туда ехать?

— Чего не знаю, того не знаю. А ошибаться — зачем. Верно говорю, слыхал, как они между собой разговаривали. А коль тебе другая дорога нравится, поезжайте на Душак, может, они посреди дороги туда, повернули.

— Да нет… зачем же на Душак… — пожевал губами косоглазый. — Спасибо, отец!.. Поехали, Сапар!

Когда топот конских копыт замер вдалеке, Чопан-ага усмехнулся, потрепал по голове волкодава.

— У бегущего одна дорога, у догоняющего — тысяча. А если на этой тысяче будут попадаться такие добряки, как мы, то она утроится, верно, Акбай?

Влажным тёплым языком пёс лизнул сухую ладонь хозяина.