Была тихая, напоенная бодрящей прохладой, июльская ночь. На полевом стане чабана Сары вокруг небольшого костра сидели Дурды, Аллак, Меле и Торлы. Они пили чай и перебрасывались репликами не слишком дружелюбного характера. Заводилой в споре был Торлы, тот самый Торлы, который спас в своё время из мургабской стремнины Узук, а потом мужественно вместе, с ней встретил ночных убийц. Сейчас Торлы был явно чем-то недоволен, а его товарищи с ним не соглашались.

Зарычали и с лаем умчались в темноту собаки. Парни замерли, прислушиваясь. Послышался храп коня, голос, успокаивающий собак.

— Кто-то чужой, — сказал Дурды.

Он негромко щёлкнул затвором винтовки и пошёл в ту сторону, где бесновались собаки. Меле, Аллак и Торлы из предосторожности отошли подальше от костра, в темноту.

Тревога оказалась ложной — это Берды разыскал наконец своих друзей. Они опять уселись у костра. После взаимных объятий, похлопывания по плечам и традиционных приветствий Дурды поинтересовался новостями.

— Много новостей, — ответил Берды, — и всё неладные. Плохие дела, парии. От самого моря и до Мары белые хозяйничают. Марыйского Совета больше не существует — кто попал в лапы белым, кто спрятался. Невозможно разобраться…

— Почему же нас не оповестили? — раздражённо перебил его Торлы. — Или мы уже не нужны Совету? Тогда давайте к белым присоединимся!

— Не горячись, — сказал Берды, — слушай дальше.

— Что мне слушать! — упорствовал Торлы. — И так всё понятно!

Берды сердито глянул на него и продолжал:

— Белые наших врасплох захватили, потому всё так и получилось. Предатели на железной дороге пропустили их потихоньку. Кое-кто из наших погиб. Говорят, захватили какого-то видного большевика, который прибыл из Ташкента, но ещё не известно, расстреляли его или нет. Всё перепуталось.

— Конечно, перепутается! — опять вставил Торлы. — Пропало всё, а не перепуталось!

Дурды с досадой сказал:

— Не перебивай, Торлы! Не хочешь слушать — отсиди в сторонку!

— И слушать не стану и в сторонку не отойду! — Торлы демонстративно лёг навзничь и стал считать звёзды.

— С несколькими сотнями всадников Эзиз-хан прибыл в Мары, — помедлив, заговорил Берды. — А всеми силами белых командует один полковник по имени Ораз-сердар. Многие баи набирают себе джигитов, Бекмурад-бай— тоже. В городе полная неразбериха, как говорится, собака своего хозяина, кошка — хозяйку не узнают.

— Что же делать нам? — спросил Дурды.

— Присоединиться к полковнику Ораз-сердару! — подал голос Торлы.

Дурды рассердился..

— Не с тобой разговор — ты и помалкивай!

— У тебя разрешения не стану спрашивать — говорить мне или молчать! — тоже рассердился Торлы и сел.

— Бросьте вы спорить! — сказал Берды с упрёком. — Нашли время!.. Дел у нас с вами хватит. Когда Марьинский Совет направлял вас сюда, отдал вам задание задерживать на хивинской дороге все караваны с оружием. Всё, что вы собрали, мы захватим с собой и отправимся в Чарджоу, — таков приказ Сергея.

— А если мы ничего не собрали? — спросил Торлы, явно напрашиваясь на спор.

— Так поедем, — сказал Берды, не испытывающий ни малейшего желания спорить попусту, котя его и удивляло непонятное поведение Торлы. Будь на месте Торлы кто другой, Берды насторожила бы такая странная настойчивость, но это был человек, дважды спасший от смерти Узук, и подозревать его в чём-то недобром было бы попросту нехорошо. Минутной слабости может подвергнуться любой.

— А может быть, белые уже прогнали Советы из Чарджоу? — тянул своё Торлы. — Может, паши уже за Аму-Дарьей!

— Если наши там, и мы за Аму-Дарью переправимся, — сказал Дурды.

Торлы ехидно усмехнулся.

— А ты Аму-Дарью видел?

— Видел!

— Когда ты её видел?

— Когда эмир Бухарский женился! Он меня на той пригласил, а я на коне переплыл Аму-Дарью и получил за это первую премию.

— Больше ни за что не получал?

— Получал! Эмир, стоя на Одном берегу, положил себе на голову яйцо, а я с другого берега с первого выстрела это яйцо сбил — тоже премию дали.

— Смелый однако человек, эмир Бухарский!

— Дурды! Торлы! Бросьте спорить! — прикрикнул на них Берды.

Дурды насупился и отошёл от костра, ворча что-то себе под нос. Воспользовавшись наступившим молчанием, Торлы сказал:

— Если красные ушли за Аму-Дарью, то Джунаид-хан остался на мете. Давайте всё оружие, которое попадёт в наши руки, отвезём ему и продадим, а деньги поделим между собой. Не будем дураками…

К костру подбежал запыхавшийся Сары.

— Караван остановился у колодца! Пять верблюдов с оружием!

Парни быстро вскочили на ноги. Берды деловито спросил:

— Сколько людей?

— Человек десять. Все вооружены винтовками.

Берды задумался. Оружие, конечно, шло к Джунаид-хану, поэтому нельзя было допустить, чтобы оно попало к месту назначения. Однако сильная охрана, наверняка ожидающая ночного нападения, исключала возможность немедленного захвата каравана,

— Это не торговцы чаем или каракулем, — поддержал его сомнения Дурды. — Но если такую охрану выставили, значит есть что охранять. Вероятно, оружия много. Обязательно надо его захватить!

— Каким образом? — полюбопытствовал Торлы.

— Подумать надо… По-моему, сейчас нападать на них не следует, лучше — завтра днём.

— В темноте удобнее, — заметил Меле.

— Темнота одинаково помогает — и нам и им, — возразил Дурды. — Караваны обычно устраивают привал в самые жаркие, полуденные часы. Сейчас у колодца они остановились не на отдых, а просто воды набрать, — это ясно. Спать будут в полдень. Вот тогда мы их и накроем спящих.

— А если они караул поставят? — спросил Торлы.

— Если, если! — вспыхнул Дурды. — Если у тётки борода вырастет, она твоим дядей станет! С одним караульным легче справиться, чем с десятью!

В полдень караван действительно остановился. Вокруг колодца раскинулись саксауловые заросли. Тень они давали жидкую, но всё-таки это была тень, и караванщики, позавтракав, улеглись в неё. На ногах остался только часовой. Он ходил взад-вперёд, немилосердно зевал и тёр кулаками глаза. Лежащие верблюды лениво поворачивали за ним головы, пережёвывая жвачку. Наконец часовой не выдержал, пристроился у саксаулового куста и задремал, обняв винтовку.

Берды и его товарищи затаились неподалёку. Согласно выработанного плана, они должны были действовать одновременно. Дурды и Торлы постараются без шума обезвредить часового. Остальные в это время будут стоять наготове и стрелять в каждого, кто, проснувшись, схватится за оружие. Если часовой будет связан, не успев поднять тревоги, следует бесшумно обезоружить и остальных.

Когда часовой уснул, парни окружили спящих караванщиков и взяли оружие наизготовку. Дурды и Торлы подкрались к часовому. Дурды зажал ему нос, прижав голову рукой к земле, Торлы ловко забил в раскрывшийся рот заранее приготовленный кляп. Вдвоём они быстро перевернули караульного вниз лицом, связали ему руки и ноги. Он ворочался, как неуклюжий толстый червяк, и глухо мычал, не понимая спросонья, что произошло.

— Лежи тихо, а то убьём! — дружелюбно шепнул ему на ухо Дурды.

Первая часть задуманного прошла успешно. Меле остался стоять с поднятой к плечу винтовкой, внимательно следя за товарищами, а они принялись осторожно обезоруживать спящих. Собрать валявшиеся рядом её спящими винтовки было не так уж трудно, и парни уже ликовали, обезоружив семерых, когда восьмой, проснувшись, чуть не испортил всё дело. Однако Берды вовремя успел стукнуть его по тюбетейке рукояткой нагана, и он снова сунулся носом в песок.

Разбуженные караванщики ошалело моргали и без сопротивления дали себя связать. Парни подняли недовольных слишком коротким отдыхом верблюдов и, велев связанным людям не двигаться до вечера, двинулись к полевому стану.

Добыча оказалась богатой. Они дополнили её ранее захваченным оружием и без промедления выступили в путь. Шли остаток дня, ночь и всё следующее утро. Только к полудню, уставшие и голодные, как волки, сделали привал у колодца.

И снова Торлы завёл старую песню.

— Если и есть на свете глупцы, не понимающие своей выгоды, то первые среди них — мы с вами. Куда, спрашивается, мы идём?

— В Чарджоу, — коротко сказал Берды.

— Это я знаю, Берды-джан. И что оружие мы там Совету сдадим, тоже знаю. Так ведь?

— Так.

— А если так, то у меня, Берды-джаи, есть к тебе один вопрос.

— Спрашивай.

— Оружие мы Совету сдадим, а Совет нам что даст за это?

— Спасибо скажет.

— И больше ничего?

— Больше ничего.

— А у тебя от этого спасибо хлеба прибавится или халат новый появится? Кому нужно пустое спасибо? Оно, как сухая ложка, рот дерёт. Вот если мы этих пять верблюдов, которыми нас аллах наградил, в Хиву пригоним…

— Ну, и что дальше? — сдерживая закипающее раздражение, спросил Берды.

— Как что? — удивился Торлы. — На базаре разложим!

— Ну?..

— Каракулевые шкурки возьмём, а их на иранском базаре можно на опиум обменять.

— А потом?

— Опиум в Мары привезём, продадим. Вот тогда я посмотрю, как Бекмурад-бай в ноги мне кланяться станет!

— Я вижу, у тебя уже всё продумано! — недобро прищурился Берды. — Значит, поклонов Бекмурад-бая захотел?

— А что, в словах Торлы есть смысл, — сказал Меле.

— Молчи! — цыкнул на племянника Аллак.

Меле виновато потупился и вздохнул. Торлы, обрадованный поддержкой, обратился к нему:

— Меле, ты слышал, что сказал Берды? Он считает, что нам не нужны поклоны Бекмурад-бая. А я не так думаю. Если мы станем действовать глупо, может случиться то, что случилось с глупым дайханином, нашедшим на своём поле целый хум золота. Он решил отнести золото падишаху, чтобы тот его отблагодарил. А сын у датчанина был умный парень, не чета отцу. Зачем, говорит, нам другая благодарность, когда найденного золота на всю жизнь хватит. Но отец был упрям, как ишак — взвалил хум на спину, пошёл во дворец. А падишах и говорит: «Сына твоего я в темницу посажу до тех пор, пока ты всё остальное золото не принесёшь, которое припрятал». Дайханин клянётся и божится, а падишах не верит: не может быть, говорит, чтобы ты всё сразу принёс, для себя ничего не оставил… Вот и с нами может такая же история произойти. А знаете, сколько на марыйском базаре можно денег за опиум выручить? Вы сроду таких денег не видали!

Берды, несколько раз порывавшийся перебить Торлы, сказал:

— Хочешь послушать, что я тебе скажу?

— Говори, — милостиво кивнул Торлы, уже чувствующий себя богачом, окружённым почётом и преклонением. — Говори, Берды-джан, послушаем, что ты скажешь!

— Я считаю тебя, Торлы, неглупым человеком и своим товарищем. Поэтому то, что ты сказал, принимаю за шутку. Ни один честный человек не станет есть хлеб, заработанный на опиуме. Если мне на дороге повстречается торговец, везущий из Ирана опиум, я его застрелю на месте, как собаку! Ты знаешь, что такое опиум? Из отважного, сильного, дорожащего своей честью человека, он делает жалкого труса, подлую тварь, идущую на всё ради горошинки опиума и не имеющую сил обнять ночью свою жену! Понял теперь?

— Понял.

— Хорошо, что понял. Дальше слушай. За всё золото и серебро Хивы я не отдам одной единственной винтовки, одного единственного патрона не отдам! Мне золото не нужно.

— Что же тебе нужно в таком случае?

— Мне?

— Да, тебе именно. Чего ты добиваешься?

— Я добиваюсь, Торлы, чтобы подобные Бекмурад-баю люди, топтавшие веками мои народ, были повержены наземь, — вот я чего добиваюсь! Ни золото, ни серебро, ни сама райская жизнь меня не интересует! Единственно, чего я хочу, это дожить до того дня, когда пси эта сволочь будет поставлена на колени!

— Смешной ты человек, Берды-джан, — пожал плечами Торлы. — Произносишь вроде бы и умные слова, а главного не понимаешь. Ведь для того, чтобы поставить на колени всю эту, как ты говоришь, сволочь, нужна стать богаче её.

— Нет, Торлы, — возразил Берды, — пе богатством давить их надо, а силой, правдой, законом! Ты этого пока не понимаешь. Честно говоря, я и сам не очень-то разбираюсь, по верю, что действовать надо именно так!

— Это хорошо, когда веришь, — задумчиво сказал Торлы.

— Поверишь и ты, Торлы, обязательно поверишь! — убеждённо воскликнул Берды и добавил после некоторого молчания: — Ложись, отдохни немного, наши вон уже спят.

К вечеру, когда дневная жара стала спадать, они тронулись дальше. Берды беспокоило положение в Чарджоу. Чтобы гарантировать себя от всяких случайностей, он решил обогнать караван и приехать в Чарджоу первым. Если там окажутся белые, он сумеет предупредить товарищей.

С ним согласились. Наказав Дурды смотреть в оба и двигаться осторожней осторожного, Берды хлестнул серого и умчался. С его отсутствием парни поскучнели, особенно Дурды, на плечи которого легла вся тяжесть ответственности за караван. Призадумался и Аллак. Ему, не отличавшемуся особым мужеством и решительностью, нравился энергичный, смелый, уверенный в себе Берды. С ним было как-то спокойнее и легче.

Опять караван шёл всю ночь и утро. На привал расположились в полдень. Колодца поблизости не было, чай заметно отдавал бурдюком, но парни пили его с удовольствием. Дурды воспротивился было поить коней — подождут, мол, до вечера, когда колодец встретится. Аллак укоризненно поглядел на него, повздыхал, но не выдержал и молча пошёл развязывать бурдюк. Дурды недовольно поморщился, однако не стал спорить.

Торлы, пристроившись возле Меле, говорил:

— Человека делает человеком только богатство, — в этом ты мне поверь. Который богатый — он возвышается над остальными, как дерево над овечьим гуртом. Отними у него серебро и золото — он станет таким же, как и мы, если не хуже. А пока богат, всё ему доступно — любую вещь купить может, любого человека унизит. Правильно я говорю, Меле-джан?

— Правильно, Торлы-ага. Это не Бекмурад-бай, а деньги его заставили нас всех испытать столько горя и лишений. Если он сам смелый, пусть приходит сюда!

Аллак, услышавший слова племянника, суеверно отплюнулся:

— Тьфу… тьфу… тьфу!.. Не говори так, Меле!

— Почему, дядя Аллак? — удивился Меле.

— Потому что Мары рядом, где Бекмурад-бай отряд свой собирает! Если он сюда заявится, ты места спрятаться не найдёшь!

— Я и не собираюсь прятаться! Из кого состоит его отряд?

— Неважно из кого, — отрезал Аллак, — а бежать, как зайца, тебя заставит!

Торлы ухватился за эти слова.

— Вот и я о том же толкую! Для того, чтобы не бегать от Бекмурад-бая, надо прежде всего богатым стать. Присмотритесь к людям — чем больше богатеет человек, тем больше у него авторитета, уважения, удачливости. Золото даже незримо действует на человека! Я вам историю одну расскажу, очень поучительную историю. Однажды чабан шёл. Усталый, еле йогами двигает. Сил нет на плече палку свою нести — по земле её за собой тащит. Однако вдруг приободрился чабан, вскинул палку на плечо и даже песню запел. Поблизости дайханин землю копал. Приметил он, с какого места к пастуху бодрость пришла, позвал сына и пошли они туда. Стали копать — полный хум золота выкопали! Поняли, какая у золоти сила? Под землёй находилось — и то бодрость в человека вдохнуло. А если оно в кармане, так и говорить нечего

— Ты к чему это речь завёл? — спросил Дурды,

— К тому, — сказал Торлы, — что в наших руках находится сейчас пять гружёных золотом верблюдов, но почему-то никто из пас не ноет и не прыгает от радости.

— Что же ты советуешь? Прыгать?

— Я советую к Хиве повернуть.

— Тогда оставь свой совет при себе!

— Ты, Дурды, много на себя не бери! — с вызовом бросил Торлы. — Нас пять человек в деле участвовало? У каждого равная доля! Раздели оружие на пять частей, отдай мою часть мне, тогда я и советы свои себе оставлю!

— Ни одного патрона не получишь! — твёрдо сказал Дурды. — Как ты не понимаешь, что это оружие — не паша собственность!

— А чья собственность?

— Это собственность Совета.

— Да ну! Значит, не мы, а Совет рисковал жизнью, чтобы добыть это оружие?

— Да, рисковал! Больше нас с тобой рисковал!

— Вот это ловко! — Торлы округлил глаза. — Я и волк заели верблюда, — сказал комар! Ничего не понимаю…

— Мало слушал умных людей, оттого и не понимаешь, — сердито сказал Дурды, чертя палочкой линии и завитушки иа песке. — Сергея тебе надо было послушать, тогда всё понял бы.

Торлы иронически фыркнул.

— Этот Сергей, смотрю, околдовал вас совсем!

— Жалко, что такое колдовство тебя не коснулось. Несёшь такое, что со стороны послушать — враг говорит, а не друг.

— Интере-есно!.. Может, ты и в чарджуйском Совете обвинишь меня, скажешь, что я — враг?

— Не буду обвинять. Надеюсь, что поумнеешь со временем.

— Я тоже надеюсь, что… ты поумнеешь.

— Ладно, Торлы, давай оставим спор! Ни к чему хорошему он не приведёт!

— Верно, ребята, кончайте, — поддержал Аллак и зевнул. — От споров только желчь разливается. Давайте отдохнём маленько. — И пошёл укладываться в тень.

За ним последовал и Торлы.

— Ложись и ты, Меле-джан, — сказал Дурды. — Я покараулю.

— Лучше я останусь, — попросил Меле. — Спать совсем не хочется. А ты — отдохни.

Дурды сумрачно глянул в сторону Торлы, но согласился:

— Карауль, если не устал. Но — только не усни! И вообще поосторожнее тут…

Меле понимающе кивнул.

Через несколько минут Дурды и Аллак уже спали. Торлы всё ворочался, устраиваясь поудобнее, никак не мог улечься. Мысль, гвоздём засевшая в голове, лишала его покоя. Почему товарищи не разделяют её? Из другого теста они слеплены, что ли? Предлагают им выгодное дело, а они от него, как от комара, отмахиваются! Разве только Меле…

— Не спишь, Меле? — негромко окликнул он парня.

— Караулю, Торлы-ага, — отозвался Меле. — А вы чего не спите?

— Блохи кусают, — пошутил Торлы и поднялся.

Меле смотрел на него насторожённо. Торлы подсел рядом.

— Берды и Дурды меня расстроили, не спится, — пожаловался он, ища сочувствия.

— Не стоит на них сердиться, Торлы-ага, — примирительно сказал Меле. — Они люди, которые верны своей цели.

— Цели, цели… — пробормотал Торлы. — Откуда известно, кто победит — большевики или меньшевики? Если большевики окажутся побеждёнными, значит эти твои люди до конца жизни будут гнуть спину на баев или погибнут где-нибудь бесславно. Другой дороги нам не дано.

— Это — так, — согласился Меле.

— Если так, то скажи об этом Дурды! Чёрт с ним, пусть хотя бы одного верблюда на двоих отдаст, а остальных четырёх ведёт в свой Совет! Мы бы с тобой, Меледжан, весь Иран и Туран объехали, свою выгоду нашли бы! Всю выручку по-братски поделим, а?

— Не согласится он, Торлы-ага.

— Если нас двое будет, согласится. К тому же Аллак— твой дядя, мы его на свою сторону перетянем.

— Дядя Аллак против Дурды не пойдёт, — покачал головой Меле. — Они давно дружат, они побратимы.

— Но зачем, скажи, выполнять им приказ какого-то Сергея! — возмутился Торлы.

— Сергей друг Берды, — пояснил Меле, — он помог Берды бежать из ашхабадской тюрьмы. Для Берды он тоже как брат, Берды во всём ему верит. А Дурды почитает Берды, как старшего брата, никогда его доверия не обманет. Нет, Торлы-ага, ничего не выйдет из вашей затеи. Лучше ложитесь спать.

Помедлив и пряча от Меле недобрый блеск глаз, Торлы сказал:

— Жаль, если не выйдет ничего… Вот у тебя жены нет ещё, у Дурды — нет, у Аллака — только название, что жена, калым ещё полностью не выплатил. Продали бы мы это оружие — сразу бы и семьями и землёй обзавелись, жили бы как люди. Эх, да что тут толковать со слепым о свете! — Он махнул рукой и ушёл под куст.

Ещё один перегон сделал маленький караван. Ему везло — никто не встретился на пути. Если так будет и дальше, то следующий привал парни сделают уже в Чарджоу.

После завтрака Торлы намекнул, что сегодня, вероятно, его очередь идти в караул. Но Дурды, не глядя на него, назначил часовым Аллака. Торлы, сделав вид, что ничего не случилось, улёгся первым. Его душили отчаяние и злость. Судьба совала богатство прямо в руки, а приходилось отказываться ради каких-то нелепых, непонятных убеждений, не сулящих никакой выгоды сегодня и завтра, и послезавтра, — вообще никогда. Попробуй, дождись ещё раз такого случая! Сто лет ждать будешь — не дождёшься!

Торлы осторожно приоткрыл один глаз. Аллак устроил свой наблюдательный пост на бугре, покрытом зарослями саксаула. Время от времени он вставал, оглядывал окрестность и снова присаживался в тень. Дурды и Меле спали сном праведников.

Стиснув от напряжения зубы, сдерживая дыхание, Торлы начал подбираться к Аллаку, сам ещё толком не зная, что сделает. Он уже не мог остановиться. Сила, толкавшая его на чёрное дело, была сильнее рассудка, сильнее чувств. Она схватила его, как коршун хватает когтистой лапой недельного цыплёнка, и поднимала ввысь, чтобы, выпустив, ударить о землю и убить. «Усни, Аллак, усни, пожалуйста! — горячо просил про себя Торлы. — Усни, что тебе стоит! Тогда всё будет хорошо… Усни!!»

Но исполнительный Аллак не собирался спать. Вот он приподнялся снова — совсем близко, рукой дотянуться можно! Торлы замер и перестал дышать. Аллак огляделся, не подозревая, что самая большая опасность таится в двух шагах. Приставив к глазам ладонь козырьком, он смотрел вдаль. Там было всё спокойно, и Аллак уселся на своё место.

Одним прыжком Торлы преодолел разделяющее их расстояние. Тупой удар приклада — и Аллак, не охнув, мягко, мешком повалился на бок, выронив винтовку. Несколько мгновений Торлы стоял неподвижно, словно оглушили его самого — гудела голова, тряслись руки. Очнувшись, достал патрон и побежал туда, где спали' Дурды и Меле. Он вжал приклад в плечо до боли, но всё равно мушка прыгала, а занемевший палец не в силах был нажать спусковой крючок.

Чуть не плача от бессилия и страха, Торлы топтался на одном месте. Потом кинулся к своему коню, непослушными руками кое-как увязал дюжину винтовок и несколько цинков е патронами. Верблюды, перестав жевать, смотрели на него с печальной укоризной. Конь косил глазом и вытягивал морду, раздувая ноздри, словно собирался заржать. Торлы испуганно шикал на него, махал шапкой.

Дурды и Меле ещё спали, когда Аллак пришёл в себя. Постанывая и хватаясь за ветки саксаула, он спустился с бугра. Долго думать над разгадкой таинственного нападения не пришлось — раскиданный верблюжий вьюк, отсутствие Торлы и убегающая на север цепочка конских следов говорили сами за себя. Аллак разбудил товарищей.

Узнав о случившемся, Меле вытаращил глаза: что бы там ни говорил Торлы-ага, но поступить так, как он поступил? — это не укладывалось в сознании. Дурды, выслушав, обругал себя последними словами и метнулся к коню.

— Ждите меня здесь! — крякнул он, опуская плеть на конский круп.

Дурды не зря был зол на себя. Оставляя его за старшего, Берды всё же намекнул, чтобы он присматривал за Торлы — бывший батрак Бекмурад-бая вёл себя довольно подозрительно. Сам Дурды не обращал на это внимания, но после слов Берды припомнил все предшествующее поведение Торлы и решил, что в самом деле следует немного остеречься. Из этих соображений он не назначал Торлы караульным и внимательно присматривался к нему, хотя в общем-то подозревать товарища было довольно противно. Торлы всё время жил в бедности, в зависимости от бая, его разговоры о богатстве могли быть естественным желанием бедняка почувствовать себя человеком. О достатке мечтали многие, и это казалось таким же обычным, как стремление жаждущего напиться и прихватить про запас побольше воды.

И всё же Берды оказался прав. Опасения оправдались самым неприятным образом — Торлы не только бросил товарищей в такой момент, когда каждый лишний человек мог иметь решающее значение, не только украл винтовки. Он попытался убить Аллака, того самого Аллака, который относился к нему, как к родному брату, который за всю свою нелёгкую жизнь никому не причинил зла! Всё сочувствие Дурды к Торлы обернулось тяжким, мутящим рассудок гневом.

— Предатель! — шипел Дурды сквозь стиснутые зубы. — Изменник! Далеко не уйдёшь, гад!..

Вдали замаячила фигура конника.

Со злобной радостью Дурды взмахнул плетью. Не конь и так, словно разделяя нетерпение хозяина, вытягивался струмой. Тонко и жалобно пел в ушах степной ветер. Дурды потянулся было за винтовкой, однако расстояние было ещё слишком велико.

Торлы заметил погоню. Он торопливо сбросил похищенные винтовки и погнал коня намётом, то и дело оглядываясь назад.

— Сто-ой! — закричал Дурды. — Стой, предатель!

Впереди показалась щель оврага — старый шрам земли, след давней бегучей воды. Овраг был широк, и в другое время Дурды благоразумно объехал бы его, но сейчас на месте благоразумия бушевали слепая ярость и тёмный азарт охоты на человека. Конь сжался в прыжке — Дурды шенкелями почувствовал, как каменными буграми вздулись конские мускулы. Глухо, по-змеиному зашуршал, обваливаясь, пласт земли — и конь вместе с всадником полетели в овраг.

Дурды отделался незначительными ушибами. Неудача не охладила его пыл, он рвался в погоню. Но глянув на поджатую к конскому брюху заднюю ногу, дрожащую мелкой дрожью, понял, что погоня кончилась, и отвёл душу в самых страшных проклятиях, какие только смог придумать.

Не нужно было большого умения, чтобы удостовериться в горькой истине — нога у коня сломана, конь пропал. У Дурды защемило сердце.

— Вот и отъездились мы с тобой, мой Мелекуш! — печально сказал он, снимая винтовку. — И в жару и в стужу ты был мне верным товарищем. Прости меня, Мелекуш, что пулю, которую я берёг для врага, вынужден отдать тебе, — я не могу оставить тебя на растерзание хищникам. Мне легче выстрелить в себя, чем в тебя, но это всё равно не избавит тебя от мучительной смерти. Прости!..

В чёрных глазах коня билось страдание, крупная слеза медленно скользила по шелковистой шерсти, бока судорожно вздымались.

— Не плачь… мой… Мелекуш! — проговорил Дурды рвущимся голосом, не замечая, что у самого всё лицо мокро от слёз. — Не плачь… Видит бог, я хотел бы иначе… но иначе нельзя!..

Он выстрелил в склонённую голову коня и торопливо, убегая от рвущих сердце звуков агонии, стал выбираться из оврага.

Торлы тоже понял, что погони больше не будет. Он вернулся назад и подбирал брошенные винтовки. Дурды был метким стрелком и мог попытаться достать предателя пулей. Но сейчас стрелять ему не хотелось и он только проводил глазами удаляющегося Торлы.