После контрреволюционного переворота в Ашхабаде и захвата Мары, мятежники двинулись дальше по железной дороге в сторону Чарджоу. В течение нескольких дней им удалось захватить Байрам-Али, Курбап-Кала, Анненково, Уч-Аджи. Задержались они лишь у станции Разиина.

Вдохновлённые этим, меньшевики и правые эсеры из Чарджоуского Совета стали во всеуслышание кричать, что к власти пришло твёрдое правительство, которое возглавляет Фунтиков, и что правительство это надлежит признать и оказывать ему всяческое содействие. Большевики не пошли у них на поводу и отправили в Ашхабад трёх своих представителей. Вернувшись, те доложили об истинном положении дел.

Сразу же после митинга были приведены в боевую готовность красногвардейские отряды. Из арсенала, который давно уже никем не охранялся, выкатили пушку и три исправных пулемёта. Красногвардейский заслон, численностью в сто пятьдесят штыков, занял оборону в местечке Бяш-Арык, расположенном километрах в пяти от города по направлению к Мары.

Долго ждать врага не пришлось. Джигиты наступали бодро, ожидая, обещанной белогвардейцами, лёгкой добычи, весёлого грабежа. Массированный ружейно-пулемётный огонь сразу же вызвал в их рядах замешательство. Многие добровольцы стали разбегаться по домам. Их ловили, заворачивали обратно. Однако многим удалось покинуть поле боя.

— Пусть Ораз-сердар и Эзиз-хан сами забирают чарджоуские трофеи! — рассуждали дайхане. — Мы получили коней и оружие, больше нам ничего не надо. Только дурак станет соваться под пули ради каких-то сомнительных трофеев.

Не зная численности и вооружения чарджоусцев, белые после первой неудачной попытки овладеть городом сходу отошли и стали ждать подкрепления. Ждали подкрепления и красногвардейцы, с трудом удержавшие позиции. Они прекрасно понимали, что, при всей разнокалиберности белогвардейских войск, удержать Чарджоу имеющимися силами невозможно — их сомнёт первая же по-настоящему организованная атака. В случае отступления было решено взорвать мост через Аму-Дарью. Это, конечно, не остановило бы наступления белых, но намного его задержало.

Взрывать мост не пришлось — ночью стало подходить подкрепление из Ташкента. Наутро завязался бой. Он шёл с переменным успехом, не дав ощутимого результата ни топ, ни другой стороне. Ночью отряды Зыкова и Эзиз-хана и четыреста белогвардейцев стремительным ударом захватили чарджоуское депо и железнодорожные мастерские. Но не надолго. Откатились под ударами красногвардейцев и отряда рабочих-железнодорожников.

Двадцать восьмого июля советские части предприняли решительное наступление. Сломив сопротивление белых, погнали их до станции Бархан и дальше — через Каравул-Кую, Пески и Репетек. Белогвардейцы сумели удержаться только в Уч-Аджи. Здесь же разгорячённый боем Берды получил приказание вернуться в Чарджоу. Зачем, ему не сообщили, и Берды, раздосадованный и встревоженный, повернул коня к городу.

* * *

Петляя между бесчисленных барханов, группа всадников двигалась в западном направлении. Это была часть тех джигитов, которые бежали сегодня из-под Бяш-Арыка, не выдержав ураганного огня красногвардейцев. Однако дезертирство своё они, по всей видимости, не слишком осуждали — смеялись, перебрасывались шутками, вспоминали о доме. Среди них находился и младший брат Бекмурад-бая Сапар. Он ничем не отличался от других парней — так же шутил, мечтал вслух о добром ночлеге с добрым ужином.

На пути всадников встретился чабанский кош. Они обрадовались, стали спешиваться. Привычно равнодушный к произволу чабан смотрел, как они с гоготом режут и свежуют баранов, замешивают из его муки тесто для лепёшек. Заговорил он только, когда наевшиеся до отвала джигиты стали пить чай:

— У гостя спрашивают о цели прихода, когда он уже собирается уходить. Но теперь всё смешалось, никто по соблюдает обычая, не пит законов. Не осудите, если я сейчас спрошу у вас, откуда и куда вы держите путь.

На вопрос чабана ответил Сапар:

— С войны держим путь, чабан-ага, домой идём, в Мары.

— То-то я и смотрю, что вы все в полном вооружении, — сказал чабан. — Видно, опять эмир с русскими воюет?

— Нет, отец, это война другая.

— Кто же с кем воюет?

— Русские — с русскими, туркмены — с туркменами.

Чабан удовлетворённо кивнул.

— Хорошо, что эмир не воюет. Бухара — это одни из семи священных городов. Она является той основой, на которой держится земля и небо. Если случится с Бухарой несчастье, наступит конец света.

Один из джигитов — совсем молодой парнишка, у которого едва начали пробиваться усы, сказал:

— Чабан-ага, весной этого года один человек по имени Байрамклыч-хан набирал джигитов для войны с эмиром. Я чуть было не пошёл к нему, да раздумал.

— Молодец, что раздумал, — похвалил чабан. — Мой старший брат окончил в священной Бухаре медресе и сейчас он большой мулла. Он мне всё объяснил — нельзя поднимать руку на священную Бухару!

— Да, это большое счастье для эмира, что ты не пошёл против него! — съязвил Сапар по адресу молодого джигита. — Если бы пошёл — не было бы нынче эмира Бухарского, наступил бы конец света! — И он засмеялся.

— Люди уже спят, — недовольно сказал чабан, которому не поправилась кощунственная шутка Сапара. — Надо отдыхать ложиться.

Он привязал длинную верёвку к ноге одной из овец, второй конец верёвки прикрепил к своей руке и стал укладываться.

Проснувшиеся овцы разбудили его перед рассветом, и он погнал отару на выпас. Гостей накормил подпасок. Они уже стали собираться в путь, когда вдалеке показались два всадника. Решив, что это такие же, как и они, беглецы с поля боя, джигиты задержались: интересно было узнать новости. Однако вслед за всадниками появился пеший, ведя за собой караван из пяти верблюдов. Это было уже что-то непонятное.

Сапар достал бинокль — подарок брата — и стал рассматривать путников.

— Парни, — сказал он весело, поворачиваясь к джигитам, — аллах добычу нам посылает! На двух верблюдах что-то длинное, наверно, оружие, на остальных, по всей вероятности, патроны. Не с пустыми руками домой вернёмся!

Джигиты по очереди прикладывались к биноклю и подтверждали: да, очень похоже, что везут оружие и патроны.

— Садитесь на коней! — приказал Сапар; возбуждённый неожиданной удачей, он, сам того не замечая, принял на себя функции начальника, остальные отнеслись к этому, как к само собой разумеющемуся. — Поднимайтесь вон на тот холм и ждите меня. Их всего трое, а нас — девять, сопротивляться станет только безумный. Я предложу им отдать груз добровольно. Если не согласятся, тогда возьмём силой и прямо отсюда направимся в Хиву.

Джигиты беспрекословно выполнили требование Сапара, а он сам поскакал навстречу путникам.

Дурды и его товарищи, задержавшиеся в пути из-за предательства Торлы, не могли не заметить группу всадников. Вряд ли это были друзья, нужно было готовиться к самому худшему. Дурды без промедления велел положить верблюдов. Сам он решил занять позицию в центре обороны. Слева от него шагах в пятидесяти по круговой линии заляжет Меле, справа на таком же расстоянии — Аллак.

— Держитесь до последнего! — строго приказал Дурды. — Их больше, чем нас, но нападающие и урон больший несут. Помните, что оружие ни в коем случае не должно попасть в руки врагов. Если даже один из нас останется в живых, он обязан доставить оружие только в Чарджоуский Совет! Занимайте оборону, а я встречу их посланца.

Дурды сел на Аллаковского мерина и поехал навстречу Сапару.

Они придержали коней в нескольких метрах друг от друга. Молодой парень с реденькой щетиной на подбородке и верхней губе, круглолицый и по-юношески неуклюжий, не был знаком Сапару. И потому Сапар смотрел на него довольно равнодушно, совершенно не догадываясь, что перед ним и есть тот самый Дурды, который на марыйском базаре зарезал его брата Чары. Черноусый и темнолицый Сапар, сверкающий большими, как у девушки, но недобрыми глазами, наоборот, показался Дурды знакомым. Вспомнить, однако же, где они встречались, Дурды не смог и, по обычаю, как младший, поздоровался первым.

— Валейкум… — небрежно ответил Сапар. — Куда путь держите?

— В Чарджоу, — сказал Дурды.

— С какой целью?

— Дело есть.

— Груз какой везёте?

— Разный груз. |

— Взглянуть можно?

— Нет. Мы в дороге не торгуем.

— Так… А вы сами кто такие?

— Люди, как и все слуги аллаха.

— Так… Нельзя, значит, на груз взглянуть? А вы, случайно, не оружие везёте?

— Оружием нынче многие торгуют.

— Только не в Чарджоу! — отрезал Сапар. — Те, кто торгует, в Хиву путь держат!

— Мы предпочитаем торговать в Чарджоу, — вежливо сказал Дурды, пристально всматриваясь в Сапара и начиная кое-что припоминать.

— В Чарджоу одни большевики торгуют!

— А нам всё равно — большевики или меньшевики. Мы свою выгоду знаем.

— Всё равно, говоришь? Ладно. Значит, не покажешь груз?

— Не стоит… Скажите, а как вас зовут?

Сапар натянул повод, заворачивая коня.

— Сейчас ты узнаешь, кто я такой! Всё узнаешь!

— Стой! — угрожающе повысил голос Дурды и одним движением сбросил с плеча винтовку. — Несколько лет назад не ты принимал участие в похищении одной девушки у соседей Сухана Скупого?

— Я много девушек похищал — всех не упомнишь! — с вызовом ответил Сапар.

— Значит, ты младший брат Бекмурад-бая — Сапар?

— Предположим. Что дальше?

Глаза Дурды сузились, ствол винтовки качнулся вверх и снова опустился.

— Я мог бы убить тебя, как собаку! — сквозь зубы процедил Дурды; его круглое добродушное лицо в какой-то миг неузнаваемо изменилось и стало страшным. — Мог бы… Но я дам тебе возможность защищаться. Отъезжай вон к тому бугру! Не бойся, в спину стрелять не стану. Но если сделаешь хоть шаг дальше бугра, пеняй на себя, понял?

Сапар, удивлённый сначала, вспыхнул и побледнел от гнева. Он был робок с привидениями и всякой нечистой силой, но людей он не боялся и ссор не избегал.

— Щенок! — презрительно бросил он. — Мне от тебя бежать? Я заставлю тебя поджать хвост и выть от боли!

Они залегли. Джигиты, не понимая, в чём дело, тревожно вглядывались из-под ладоней, но с места не трогались. Не вмешивались и Аллак с Меле, хотя осторожный и рассудительный Аллак считал, что Дурды делает глупость, ссорясь с незнакомцем — надо было постараться решить дело миром.

Хлестнули первые выстрелы. Сапар начал стрелять первым и оказался метким стрелком — его пули не давали Дурды поднять голову, вспарывая воздух то справа, то слева. Одна за другой упали две ветки саксаула, под кустом которого залёг Дурды, стремительный, фонтанчик пыли взвился прямо перед его лицом.

Дурды осторожно стащил с головы тельпек и чуть выставил его из-за укрытия. Тепьпек резко дёрнулся от ударившей в него пули, дёрнулся второй раз. Выстрелы затихли. Сообразив, что противник перезаряжает винтовку, Дурды приподнялся и плавно повёл мушкой, стараясь не дышать. После его выстрела Сапар выронил винтовку и упал вниз лицом. Помедлив немного, Дурды поднялся и подошёл к нему — Сапар был убит наповал.

Прихватив его коня, Дурды направился к товарищам. Аллак стал упрекать его за неосторожность, считая, что он испортил всё дело и теперь не миновать кровавой стычки с джигитами.

— Ты думаешь, они бы пас пропустили? — возразил Дурды, утирая рукавом пот со лба — нелегко дался поединок с метким Сапаром. — Так или иначе пришлось бы сражаться.

Посовещавшись, они решили, что Аллак и Меле будут занимать оборону, как договорились раньше, а Дурды рискнёт поговорить с джигитами.

Джигиты встретили его враждебно. На приветствие никто из них не ответил.

— Застрелите его! — раздались возгласы.

— Дайте ему пулю!

— Ты на чьём коне сидишь, калтаман?

— Что с ним разговаривать — пусть издохнет!

Рассыпавшись полумесяцем, джигиты стали окружать Дурды. Он предупреждающе поднял руку.

— Послушайте меня, люди! Восьмерым убить одного не трудно. Но подумайте, что о вас говорить станут. Вы ведёте себя не по-мужски. Если убьёте меня в честном бою, — слава вам, а так, как собираетесь поступить вы, поступают только малодушные трусы, их все презирают.

Дурды старался говорить уверенно, однако трусил порядочно, отлично понимая, что выбраться благополучно из ловушки, в которую залез сам, надежд мало.

— А ты нашего товарища в честном бою убил? — крикнул один из джигитов.

— Мы находились в равном положении, — ответил Дурды. — Он хороший стрелок и имел столько же возможностей убить меня, сколько и я — его. Да, я убил его в честном бою, и никто меня упрекнуть не может! Но почему вы называете его своим товарищем? Вы — простые дайхане, может быть, бедняки, а он брат Бекмурад-бая. Я — ваш товарищ, а не он! Он ваш враг…

— Заткните ему глотку! — крикнул другой джигит. — Стреляйте в него!

Обращая лицо то к одному, то к другому джигиту, опасаясь удара в спину, Дурды попросил:

— Если хотите стреляться, разрешите мне отъехать подальше. Но я к вам пришёл с добрым словом, а не с винтовкой.

Джигиты заколебались.

— Может, послушаем, что он скажет?

— Вообще-то в послов не положено стрелять.

— Какой он посол! Убийца, а не посол!

— Застрелить его!

— Успеем застрелить! Пусть выкладывает с чем пришёл!

— Как тебя зовут, парень? — спросил джигит, первым вступившийся за Дурды.

Дурды ответил.

— А отца твоего как звали?

— Мурадом звали.

— А чабаном он у Сухана Скупого не был?

— Был.

— Слезай с коня, Дурды-джан! Ты — мой гость! Отец тебе про подпаска Байрама никогда не говорил? Вот я и есть тот самый Байрам! Нас тогда вместе Сухан Скупой прогнал, не заплатив ни гроша!

Ещё один джигит, тронув коня, приблизился к Дурды, сдвинул на затылок тельпек, открывая лицо.

— А меня не признаешь? Я тоже несколько лет с твоим отцом чабанил. Таких людей, как Мурад-ага, мало на свете. Столько он мне порассказывал, столько хорошего видал я от него… Держитесь, говорил, ребята друг за дружку — и никакой чёрт вам не страшен. Эсеном меня зовут, Дурды-джан, признал теперь? Мы думали, враги идут — на вас думали. А оказывается это — ты.

— Ещё неизвестно, друг он или враг, — буркнул один из джигитов, посматривая на Дурды с откровенной неприязнью.

— Известно! — твёрдо ответил Эсен. — Я не знаю, какими он дорогами ходит, за чей сачак садится, но знаю только то, что сын такого святого человека, как Мурад-ага, которого я считаю своим родным отцом, не может водиться с плохой компанией! И я пойду с ним куда угодно!

— Спасибо тебе, Эсен-джан! — растроганно сказал Дурды. — И за слова об отце спасибо, и вообще… Я рад, что встретил вас с Байрамом, рад так, что сказать трудно!

— А мы, думаешь, не рады? — засмеялся Байрам.

— Жив-то Мурад-ага? — спросил Эсси.

— Убили, — ответил Дурды, нахмурившись. — Брат Бекмурад-бая убил, Чары.

— Волки проклятые! — выругался Эсен. — Без живой человеческой крови дня не проживут!

Непримиримый джигит покосился на пего, отъехал в сторону.

После непродолжительного молчания, которым как бы почтили память Мурада-ага, Байрам спросил:

— Ну, как, Дурды-джан, возьмёшь пас с собой?

— Это мне как подарок! — с чувством сказал Дурды. — И тебя возьму, и Эсена, и всех, кто захочет!

Желание изъявили ещё двое джигитов. Остальные четверо отказались.