Сено и хлеб белым удалось кое-как собрать. Но с набором «добровольцев» дело не ладилось. С великим трудом, действуя уговорами, угрозами, силой, арчины собрали требуемое количество людей. Некоторые, покорившись своей участи, прибыли в указанное им место сбора. Однако многие из парней не доехали до города. Часть попряталась по арыкам, найдя временное пристанище в зарослях кустарника и камыша, часть ушла в пески.

Из пятидесяти двух арчинств Марыйского уезда белые ожидали набрать отряд джигитов около тысячи сабель. Действительность оказалась более чем смехотворной: на пункте регистрации джигитов к двенадцати часам дня собралось всего сорок человек. Кстати, в число этих сорока входили Сергей, Берды, Клычли и Дурды, выполняющие специальное задание Реввоенсовета, которое в основном сводилось к одному: всеми мерами мешать усилению белогвардейских войск.

Бесконечные эшелоны, идущие со стороны Байрам-Али, постоянно занимали линию. Да и вряд ли была необходимость отправлять такое «могучее» войско по железной дороге. Поэтому джигитов посадили на коней, реквизированных у жителей Мары, приставили к ним двух: офицеров — русского и туркмена — и отправили походным строем.

Настроение у джигитов было неважное. Не слышалось обычных в подобных случаях шуток, пожелании, предположений. Парни ехали угрюмо и молча. Русский офицер возглавлял отряд. Поближе к нему пристроились Сергей и Клычли. Офицер-туркмен замыкал шествие. У пего была ответственная задача — следить, чтобы никто из всадников «случайно» не отстал. Но за ним самим следили Берды и Дурды, ехавшие в последней тропке.

По договорённости, друзья должны были начать действовать, когда оба офицера съедутся вместе. Предполагалось, что офицер-туркмен выедет вперёд, и таким образом основная тяжесть ликвидации офицеров ложилась на Сергея и Клычли как наиболее опытных и рассудительных. Но время шло, а оба начальника и не собирались съезжаться.

— Слушай, — шепнул Берды товарищу, — этак мы и до самого фронта доедем, ничего не предприняв!

— Конечно! — сердитым шёпотом ответил Дурды. — Чего мы должны опасаться каких-то двух паршивых офицеров?

— А что делать?

— Отстань немного и стреляй в нашего. А я в спину русскому все семь пуль из нагана влеплю!

— Сергей не рассердится?

— Давай совещание соберём! — саркастически сказал Дурды. — Сядем четверо в кружок и посоветуемся, как нам быть!

— Ладно! — мотнул головой Берды, не обидевшись за насмешку. — По команде стрелять станем?

— Как хочешь… Давай по команде.

— Я считать буду. Скажу: «Два!» — стреляй.

— Договорились!

Когда ударили выстрелы и офицер, роняя поводья, стал заваливаться на луку седла, Сергей и Клычли сразу поняли, в чём дело. Клычли перехватил повод офицерского коня, а Сергей развернул своего боком к движущейся колонне, поднял руку.

— Остановитесь!

Но джигиты уже останавливались без его команды, растерянно вертя головами во все стороны и хватаясь за оружие — до них ещё не дошло, что это — не нападение красных.

— Товарищи! — крикнул Сергей, приподнимаясь на стременах. — Кто хочет проливать свою кровь за белых, может двигаться дальше, на фронт. Желающих никто задерживать не станет.

— Кому хочется воевать! — раздались возгласы.

— Насильно гонят!

— Если бы от нас зависело, шагу не сделали бы в сторону фронта!

— Теперь вас никто не погонит, — сказал Сергей, — всё зависит от вас самих. Офицеров ваших убили большевики. Я тоже большевик. Да по правде говоря, вы все большевики! Скажите, есть среди вас сыновья баев или ханов? Пусть безбоязненно выходят из строя, и отправляются по домам!.. Никого нет? Вот видите, я был прав — все вы сыновья бедняков, значит, большевики. Вы знаете, ребята, кто такие большевики? Это просто-напросто бедняки, которые сражаются с баями за свои права. Понятно я говорю?

— Понятно!

— Да мы и сами знаем, что большевики — хорошие люди.

— Правильно, товарищи! Зачем же вам сражаться с ними за интересы белых? Хоть с вашей помощью, хоть без неё им всё равно конец один, их войско разбегается. Видели, по дороге нам попадались группы конных? Почему они торопились скрыться от нас? Да потому, что эти люди бегут по домам из белой армии!

Парни заулыбались.

— Верно, бегут!

— Как паучата от паучихи, чтобы не слопала их, разбегаются!

— Им лишь бы спастись!

— Они не только спасаются, — пояснил Сергей, — они грабят по пути ваших соседей, таких же бедняков, как вы — имущество тащат, скот тащат, женщин тащат. Всё хватают, что под руку попадёт. Вы смелые и справедливые ребята. Конечно, вы можете и по домам вернуться.

Но в ваших руках — оружие, а в сердцах — горячая кровь. Я предлагаю вам: идите в пески всем отрядом, перехватывайте грабителей, возвращайте награбленное ими людям. Большую благодарность от народа заслужите. Если бандиты сопротивляться станут, отстреливаться, судите их на месте революционным судом! Согласны с моим предложением?

Почти без колебаний парни закричали:

— Правильные слова!

— Согласны!

— Ни одного грабителя не пропустим!

Переждав, пока затихнут выкрики, Сергей сказал:

— Вы поступаете, как честные и мужественные люди. Кого хотите иметь у себя командиром?

— Командуй ты!

— Благодарю за доверие, — улыбнулся Сергей, — однако я должен выполнить, одно большое поручение, поэтому идти с вами никак не могу. Вот двое моих друзей; этот — Клычли, этот — Дурды. Согласны вы подчиняться им?

— Согласны! — весело и дружно ответили джигиты,

— Тогда слушайте их команду и отправляйтесь выполнять своё боевое задание!

Так появился в окрестных песках летучий дайханский отряд — гроза грабителей и мародёров.

В городе царила сумятица. Жители потерянно толкались на улицах, не зная, отсиживаться ли дома, уходить ли подальше от беспокойной и жестокой дороги войны. В пригородных аулах люди действовали решительнее. Они уже погрузили свой скарб и только высматривала вокруг, чтобы не пропустить нужный для откочёвки момент.

Вокзал сотрясался от непрерывного надсадного рёва паровозов. Эшелоны двигались чуть ли не сплошной вереницей. Возле поставленных на погрузку вагонов суетились аульные арчины, солдаты железнодорожной охраны зло переругивались с беженцами. Со всех сторон тянулись к вокзалу арбы, гружённые сеном и чуреком.

По пыльней дороге размашисто шагал рослый плечистый парень в стареньком халате и стоптанных чарыках, но в богатом, прекрасной выделки тельпеке. Догнавший его старик-арбакеш предложил:

— Садись, джигит, если устал. Подвезу.

Парень поблагодарил, легко подпрыгнув, уселся на арбу.

— Хлеб везёте? — кивком головы указал он на выглядывающий из-под дерюжки румяный край чурека. — Белых подкармливаете?

— Нам что белые, что серые, — неохотно ответил арбакеш и легонько, жалея, подхлестнул лошадь. — Пусть едят, бедняги.

— Не жалко своё добро чужим ртам скармливать?

— Не жалко, коли прикажут.

— Да у белых-то и армии, наверно, нет уже — бегут от них люди во все стороны, — сказал парень.

— Бегут, — согласился арбакеш. — Однако есть армия, если до сих пор воюют. Пушки-то так и гремят, так и гремят.

— Ай, пушка есть пушка. Кто бы ни выстрелил — одинаково гремит.

— Скорей бы кончалась эта война, — посетовал арбакеш. — Измучился парод, каждый день неизвестного ждём… Только и молим аллаха, чтобы поскорее кончилось всё это.

— Скоро кончится, — успокоил его парень. — Сам издалека едешь, отец? Кони, вижу, взмылились.

— Издалека, добрый джигит. Из песков еду. Непонятно мне только, почему и в песках стреляют? Кто хочет стрелять, собрались бы в одно место — и стреляй себе на здоровье. А то разбрелись по всей земле — не знаешь, кто с кем дерётся, кто за кого заступается.

— Кто же там стреляет? — поинтересовался парень.

— Не знаю, — шевельнул плечом арбакеш. — Кто говорит, что белым из Ирана инглизы помощь прислали, кто утверждает, что это болшобики белых добивают, бегущих с фронта ловят. Где правда, попять трудно.

Разговаривая, они доехали до вокзала. Арбакеш свернул к вагону, где сгружали хлеб с приехавшей раньше арбы.

— Спасибо, отец, что подвёз, — сказал парень, спрыгивая на землю. — Не станешь возражать, если тебе помогу разгрузить арбу?

— Давай! — обрадовался арбакеш. — Один будет подавать чурек с арбы, другой — в вагон складывать. Мы быстро управимся!

— В вагон я полезу или ты?

— Ты помоложе — полезай ты, а мне сподручней с земли подавать.

— Ладно. Пошли, наша очередь приближается.

— Торбу-то свою сними, — посоветовал арбакеш. — Золота в ней небось нету, а без неё удобнее будет.

— Ничего, отец, я привык к ней, не мешает, — ответил парень.

Он подошёл к вагону и полез внутрь. Хмурый солдат, следящий за погрузкой, покосился, однако ничего не сказал. Арбакеш начал таскать стопки чурека.

К солдату подошёл железнодорожник с молоточком на длинной рукоятке — для выстукивания букс.

— Для фронта хлеб?

— Наше дело — охранять! — неприветливо сказал солдат, сдувая с кончика носа каплю пота.

— Закуривай, служивый, — железнодорожник протянул кисет с махоркой и сложенную книжечкой газету. — Да чего ты на солнце маешься? Давай-ка вот сюда, в тень отойдём.

Они зашли в тень между вагонами, закурили. После нескольких глубоких затяжек солдат отмяк, начал жаловаться на собачью солдатскую жизнь. Железнодорожник сочувственно поддакивал.

— А что? — говорил солдат, блестя жёлтыми малярийными глазами и выдувая из ноздрей толстые струи махорочного дыма. — Черти меня тут мордують, на азиатчине эфтой! Японскую сломал, германскую сломал, теперь чёрт те знает, за чо отражаемся. А там, в Расее, баба одна с ребятёнками лихо лукошком черпает. Ить косовица прошла, хлеба вызревають — жатва скоро. Как она там управляется? Вот ты — учёный человек, молотки у тебя на картузе нацеплены, скажи на милость: на кой, прости, господи, ляд мне вся ета баталия сдалась? Чо я тут потерял, на турской-то земле? Её и землёй не назовёшь — страмота одна, прах, а не земля. А у нас, брат, чернозём! Аж лоснится! Помнёшь её, кормилицу, в руке — пальцы жирные. А дух по-над степом какой, а? Рази сравнишь с тутошними воздухами? Ить от него сила в грудях прибавляет, жизня удлинняется! А тут — тьфу! — как карась на сухом берегу: хам! хам! — пастью, а в ей и нет ни хрена. Э, да что говорить — только душу травить! Отсыпь-ка, молотошник, ещё махры на закрутку — у нас с ефтим довольствием неувязка получилась, каптёр, стерьва, иде-то профукал пайки на цельный взвод…

Тем временем арбакеш выгрузив весь чурек, попрощался со своим добровольным помощником и уехал. Парень торопливо сбросил с плеча торбу, достал из неё увесистый мешочек с нафталином и стал щедро посыпать едко пахнущими кристалликами сложенный в вагоне хлеб.

— Жрите, жрите! — приговаривал он злорадно, размахивая мешочком. — Теперь этот хлеб и голодная собака стороной обежит!..

Он выскочил из вагона и зашагал по шпалам к чайхане «Елбарслы». Солдаты, мимо которых он проходил, изумлённо принюхивались, оглядывались по сторонам.

В чайхане парень долго мыл руки, оттирая въедливый запах влажной глиной. Помывшись, пошёл на Зелёный базар. Там его и окликнул железнодорожник, угощавший возле вагона солдата махоркой. Но одет он был уже не в форму, а в халат и тельпек.

— Всё в порядке, Берды? — спросил он парня.

Тот усмехнулся.

— В порядке, Сергей. С голоду помирать будут— к чуреку этому не притронутся.

— Значит, ещё одно задание успешно выполнили. Молодцы мы с тобой, брат! А ведь попадись мы — расстреляли бы без суда и следствия. А?

— Пусть поищут теперь кого расстреливать!

Они шли по базару — точь-в-точь — два мирных сельских жителя, приехавших потолкаться от нечего делать среди торговых рядов, — неторопливо беседовали, прислушивались к чужим разговорам. По слухам выходило, что Байрам-Али пал. Белые, отступая, подожгли байрамалийский завод и здание железнодорожной станции. Завод вроде бы большевики сумели отстоять, а станционный дом сгорел дотла. Белые понесли большие потери, двигаются на Мары.

По всей видимости, слухи были верными. Многие дайхане, запоздавшие со сдачей сена и чурека, поворачивали свои арбы назад, не доехав до вокзала. Те, кто грузили сваленное у вагонов сено, разбрелись кто куда. Белые торопились и нервничали, однако бросать сено им было нельзя никак — на пути следования его негде было запасти, от бескормицы могли передохнуть, в лучшем случае обессилеть, лошади. Поэтому белые выслали патрули на городские улицы с приказом; хватать всех, кто победнее одет и гнать на вокзал для погрузки сена.

— Что будем делать? — спросил Сергей.

— Не знаю, — ответил Берды, — но сено им отдавать нельзя.

— Это так, — согласился Сергей. — Хлеб они как-то ещё могут достать, а вот без сена им действительно труба.

— Может, свернём поезд возле Кизылотуга? — предложил Берды. — Там место есть удобное, под уклон идёт.

— Не успеем, — сказал Сергей, — да и силёнок у нас с тобой не хватит. Надо что-то другое придумать.

Мимо них прошёл патруль, подгоняя громко возмущающихся произволом людей. Сергей проводил их задумчивым взглядом, посмотрел, посвистывая, на Берды.

— Что если с ними пристроиться?

— А дальше?

— Видно будет. Может, поджечь сумеем.

— Согласен! Добровольно напросимся в амбалы?

— Нет, зачем же… Как я понял, они только бедняков для погрузки собирают. Мы с тобой… — Сергей оглядел Берды, скосил глаз на себя. — Мы с тобой по халатам сойдём за бедняков. Только тельпеки надо наизнанку вывернуть. До главной улицы не дойдём, как нас мобилизуют.

Так оно и получилось. Вывернув тельпеки, они пошли по направлению к Кавказской улице. На перекрёстке их остановил патруль. Однако дальше получилось не совсем так, как рассчитывали. Возле каждого вагона стояли по два часовых, внимательно наблюдающих за грузчиками. Устроить пожар не удалось.

Несмотря на окрики и пинки солдат, люди работали с нарочитой ленцой. Погрузку закончили уже затемно, при фонарях. В награду за труд дайхан обругали последними словами и велели немедленно убираться.

Расстроенные неудачей друзья отошли в сторонку и стали совещаться. Ничего дельного в голову не приходило. Берды решительно сказал:

— Пока придумаем, состав уйдёт. Пойду сейчас и подожгу!

— А чего добьёшься этим? — раздражённо спросил Сергей. — Тебя убьют, а пожар — потушат.

— Ты что предлагаешь?

Словно в ответ на вопрос Берды залязгали буфера — белые торопились с отправкой. Не раздумывая, Берды и Сергей побежали к составу. Он уже набирал скорость, колёса на стыках постукивали всё чаще и чаще.

Берды, хакнув, ухватился за поручни, кошкой взобрался на тормозную площадку вагона. Сергей бежал за поездом, держась за железный прут поручня, никак не мог забросить ногу на первую ступеньку. Берды собрался было ему помочь, но тут от стены вагона отклеилась тёмная фигура охранника, щёлкнул винтовочный затвор.

— Кто такой?

— Свои! — не растерялся Берды, торопливо нашаривая за пазухой наган.

— Каки таки свои? А ну, сигай назад! Сигай, кому велено!

Берды дважды выстрелил в смутно белеющее лицо, принял на руки грузно оседающее тело. Сергей уже сам взобрался на площадку. Постукивание вагонных колёс перешло в сплошной ровный рокот. Огоньки станционных фонарей, помаргивая, тускнели вдали.

Отдышавшись, Сергей и Берды начали отбивать доску вагона, мысленно молясь каждый своему богу, чтобы в вагоне оказалось не что-нибудь иное, а сено. После долгих усилий доска, наконец, поддалась— по счастливой случайности друзья попали на ту, что была уже надкусана снарядными осколками.

Поезд, не сбавляя скорости, проскочил какой-то полустанок, прогрохотал на стрелке и снова затянул монотонную песню вагонных колёс.

— Поджигать? — прошептал Берды, хотя можно было не то что громко говорить, а кричать во весь голос — никто не услышит.

— Давай! — сказал Сергей.

Берды сунул зажжённую спичку в проломанную дыру, присмотрелся, пока разгорится, приладил доску на место.

— Чтобы раньше времени огонь не заметили, — пояснил он Сергею. — Когда весь вагон займётся, потушить уже не сумеют. А ветер на другие вагоны пламя перекинет.

На первом же повороте они спрыгнули в мелькающую тьму. Перевернувшись несколько раз через голову, Берды благополучно поднялся. Сергей прыгнул неудачно — подвернул ногу. Сделав два шага, он простонал сквозь зубы, выругался и сел на землю. Берды, посмеиваясь над его неудачным прыжком, подставил широкую спину.

— Лезь! Держись крепче!

И зашагал в темноту, ориентируясь на чуть слышный собачий лай.

А там, где погас огонёк хвостового вагона, на чёрном бархате ночи распускался багряный и весёлый огненный цветок.

* * *

Судьба Марыйского оазиса решилась боем под Байрам-Али. Белые потеряли в общей сложности две трети личного состава байрамалийской группировки. Это были не только убитые и раненые в бою. Почти тысяча джигитов из Ахалтекинского, Мервского и Тедженского конных туркменских полков разбежалась по домам, то есть, по существу, почти все. Около двухсот белогвардейцев ушли в Иран. Триста человек солдат и сорок офицеров с оружием в руках перешли на сторону большевиков, когда красноармейские части заняли Мары. Короче говоря, байрамалинский бой вообще дезорганизовал белогвардейские войска, подорвал их боеспособность, так как началось массовое дезертирство джигитов. Командиры остались без солдат, полководцы — без армии.

Белые в панике запросили помощи. В Мешхед на имя главы «Британской военной миссии в Туркестане» генерала Маллессона министром иностранных дел белогвардейского правительства Закаспия была послана телеграмма: «Комитет уполномочил меня обратиться к Вам с просьбой оказать нам немедленно реальную военную помощь…» Такая же телеграмма была отправлена в Баку английскому командованию. С просьбой о помощи обратились и к генералу Деникину.

Помогать, собственно, было уже некому — армия белогвардейцев разваливалась, таяла на глазах. Уже одно то, что такой важный стратегический пункт, как Мары, был сдан без боя, с достаточной убедительностью говорило о её состоянии. Это было не просто очередное поражение, это была агония.