Была уже глубокая ночь, когда Берды заглянул домой к Сергею Ярошенко.

— Как с утра ушёл, так до сих пор не появлялся, — пожаловалась Нина, и в голосе её Берды уловил тревогу.

— В Совете сидит? — спросил он.

Нина развела руками.

— Не знаю…

Берды поправил на плече винтовочный ремень.

— Ладно, Нина-джан, сейчас мы его разыщем!

Здание марыйского Совета располагалось неподалёку от вокзала. Длинное и угрюмое, как солдатская казарма, днём оно оживлялось непрерывной сутолокой входящих и уходящих людей, хлопаньем дверей, пулемётным треском пишущих машинок, нервными хриплыми. голосами. Сейчас оно было безмолвно, и два ровных ряда его тёмных окон походили на пустые глазницы. Лишь одно — в комнате дежурного — желтело тепло и призывно.

Сергей сидел за столом, склонившись лбом на руки — то ли задумался, то ли спал. Берды постоял на пороге, негромко кашлянул. Вздрогнув, Сергей поднял голову.

— А-а, это ты, Берды? — сказал он с облегчением. — Хорошо, что пришёл. Садись. — Он взглянул на часы. — Поздно, однако, ходишь. По старой памяти, больше на ночь надеешься? Где был?

Берды шутливо отмахнулся.

— Дай отдышаться. Потом расскажу.

— Убегал от кого, что ли? — скупо улыбнулся Сергей: глаза у него были усталые и беспокойные.

— Ай, всё время бегать — джейраном станешь, — сказал Берды. — Почему не спросишь: кого догонял?

Сергей с силой провёл ладонью по лицу, словно снимая с него крепко прилипшую паутину.

— Нынче, брат, не поймёшь, кто убегает, кто догоняет, — всё перепуталось.

— Случилось что-нибудь? — насторожился Берды.

— Случилось, — кивнул Сергей, — эмир бухарский восстание против нас поднял.

— Донуз-оглы! — выругался Берды. — Как он решился?

— Дело, понимаешь, такое произошло… Нам, ведь, эта Бухара, как бельмо в глазу, торчала. Ну, председатель Совнаркома Колесов приехал из Ашхабада в Каган и объявил там советскую власть.

— Один поехал? Смелый Колёс! Батыр!

— Смелый-то смелый, да сейчас его семьсот красногвардейцев окружены в Кагане эмирскими войсками. Бухарцы железную дорогу разрушают, русских вылавливают и расправляются с ними…

Сергей подошёл к окну, побарабанил по стеклу крепкими пальцами с несмывающимися следами машинного масла.

— Надо было Колесу не семьсот человек брать, — сказал Берды. — Три тысячи взял бы — совсем иное дело. Эмир — он как шакал: на ягнёнка зубы скалит, а перед верблюдом хвост между ног прячет.

— Тысячи тут не при чём, — мотнул головой Сергей, — джадиды бухарские подвели нас. Вопили: мы восстанем против эмира, поддержите только! А как дошло до дела — они в кусты!..

Сергей был не совсем прав, обвиняя джадидов. Если и была их вина в случившемся, то вина невольная. Они действительно рассчитывали поднять восстание при поддержке извне. Однако поторопились, переоценив свои силы, — восстания не получилось.

Когда эмир Бухары поднял на газават город и окрестные аулы, джадиды оказались куда в более незавидном положении, чем колесовцы. Окружив красноармейцев своими фанатиками, отрезав путь к отступлению, эмир тем не менее опасался начинать прямые боевые действия, прекрасно понимая, чем это ему грозит. Но он потребовал выдать на расправу джадидов, как непосредственных зачинщиков смуты, обещая за это Колерову уступки со своей стороны.

Среди красноармейцев оказалась часть анархист которым предложение эмира пришлось по вкусу «Чего нам за чужие грехи свои головы подставлять? — подступали они к вагону, где прятались перепуганные на смерть джадиды. — Выдать их эмиру — и дело с конном!»

Надвинув на лоб свою тропическую панаму сжимая в руках по маузеру, Фёдор Колесов вышагивал вдоль состава. Сосредоточенный, напряжённый, он был готов стрелять в любую секунду. Завидев его, анархисты, разглагольствующие среди красноармейцев, сразу же умолкали, торопливо ныряли — от греха — под вагоны, перебираясь на другую сторону состава. Колесов смотрел на них, как на пустое место — в данный момент важнее всего было сохранение порядка, чтобы успеть погрузить в эшелон деньги и ценности каганского банка. Конечно, он сам был зол на джадидов, однако выдавать их эмиру не собирался ни при каких условиях.

Всех этих подробностей Сергей знать не мог, как не знал и Берды, говоря о трёх тысячах бойцов вместо семисот колесовских, что здесь не помогли бы ни три, ни пять тысяч, так как на газават была поднята вся масса бухарского населения.

Помолчав, Сергей снова вытащил из кармана часы, сердито щёлкнул крышкой. Берды кивнул на дверь.

— Домой торопишься?

— Да уж третий час. Жена, наверно, не спит…

— Не спит, — подтвердил Берды. — По пути сюда я у вас был. Волнуется она. Говорит спокойно, а паль-цами — вот так делает. И глаза прячет. Женщина всё-таки…

— Ничего, брат, не поделаешь, все нынче волнуются. Вон парод голодает, а накормить его — возможностей нет… Ну, ничего, авось доживём до лучших дней.

— Пока доживём, половина людей вымрет. Болезнь ещё какая-то появилась, слыхал? Никого не обходит, всех с ног валит.

— На бедного Макара все шишки валятся — так на Руси говорят.

— Верно. У нас тоже говорят, что в покинутой мечети шайтаны той справляют, да от разговоров не легче.

— От самих людей многое зависит, — Сергей потёр подбородок. — Темнота и невежество не из последних наших врагов. Ведь даже те, что около города живут, к врачам не обращаются! Считают, что аллах болезнь наслал, к нему за помощью обращаются. У аллаха только и забот, что к беднякам прислушиваться! Вот и гибнут, как мухи, как щенята слепые. От слепоты этой одно лекарство — культура, да вся незадача в том, что путь до неё слишком долог, революционным наскоком тут не возьмёшь, исподволь надо, время надо.

Сергей снова отвернулся к окну. На чёрном стекле отразилось его нахмуренное лицо, и Берды некоторое время разглядывал это отражение. Сперва оно было ясным и чётким, можно разглядеть каждую морщинку, потом стало расплываться и тускнеть, заполнило всё окно, стало заполнять комнату. Качнувшись, Берды усиленно поморгал тяжёлыми веками, покосился на Сергея: не заметил ли тот, что он задремал.

Где-то поблизости хрипло и одиноко заорал спросонья запоздавший петух. Словно вторя ему, из непроглядной ночной дали чуть слышно прозвучал паровозный гудок — как жук пролетел мимо.

— Может, домой пойдём? — сказал Берды. Сон ломал его, как медведь замешкавшегося охотника. Берды зевал до хруста в челюстях и сопротивлялся изо всех сил.

Сергей тоже зевнул и потряс головой.

— Домой мне нельзя. Я сегодня дежурный по Совету. Тут, понимаешь, дело такое: из Ашхабада войска выехали. Пока до Мары не добрались, надо следить за их движением со станцией связь держать. Саботируют кое-где на дороге, вредят помаленьку.

— Куда войска-то идут?

— Колесову на помощь, куда же ещё!

— Из Мары тоже пойдут?

— Обязательно. Да, чуть было самое главное не был! Вместе с ашхабадцами в Каган пойдут войска из Мары, Байрам-Али, Иолотани. Мы организовали специальные туркменские отряды. Командовать одним из таких отрядов Совет поручает тебе. Ты согласен?

Для солидности Берды хотел помедлить с ответом, но так и не смог удержать торжествующую улыбку. Кое-как согнав её с лица, он ответил:

— Если Совет доверил, у меня возражений нет.

— Твою кандидатуру все в Совете поддержали единогласно… Послушай, ты спать не хочешь? Я тебе одну байку расскажу.

— Рассказывай, — охотно согласился Берды, устраиваясь поудобнее на топчане. После новости Сергея он готов был слушать не только до утра, но и три ночи подряд, — сна как не бывало.

— Это мне когда-то Клычли рассказывал, — начал Сергей. — В давние времена дело было, Александр Македонский в здешних местах злыдничал. Люди говорила, что на голове у него растут рога. Так это было или иначе, а только каждого брадобрея, делавшего ему причёску, Александр велел убивать. Только один спасся, но дал страшную священную клятву, что будет молчать. А молчать-то трудно! День молчит брадобрей, два молчит, неделю, однако чувствует, что вот-вот сердце у него лопнет от тайны, которой ни с кем нельзя поделиться. Тогда он стал уходить в безлюдное место, спускался в старый высохший колодец и кричал там изо всех сил: «У Александра Македонского есть рога!» Так он делал несколько раз. А однажды, придя к колодцу, увидел, что возле него вырос тростник. Брадобрей сделал из тростника дудку и, когда заиграл на ней, в мелодии явственна послышалось: «У Александра Македонского есть рога!» Понял, Берды, смысл этой байки?

— Понял, — сказал Берды. — у нас даже пословица такая есть: «Не открывай тайны другу — у него есть свой друг». Скажи, а правда у Искандера рога были?

— Правда! — усмехнулся Сергей. — Зря его, что ли, прозвали Зулькарнейном ?

— Хе! — Берды с явным недоверием посмотрел на друга. — Настоящие рога? Как у быка?

— Как у барана.

— Ты правду говори!

— Я тебе и говорю правду. Александр называл себя сыном бога Аммона. Бога этого древние греки изображали человеком с бараньими рогами. Вот и Александр, чтобы походить на своего вымышленного отца, приделал к своему шлему два бараньих рога. Понятно?

— Теперь понятно, — с облегчением сказал Берды. — А разве бывает бог с бараньими рогами? И почему его по-туркменски Аманом зовут?

— Аммоном, а не Аманом, — поправил Сергей, опять щёлкнув крышкой часов. — Я тебе не о богах хотел рассказать, ну их к лешему. Тут, брат, есть один секрет, который можно доверить только своему человеку.

Берды приосанился, серьёзно глядя на Сергея.

— Говори. Я в пустой колодец не полезу.

— Знаю, что не полезешь… Дело, Берды, такое: командиром добровольных туркменских отрядов, направляемых в. Каган, назначен Байрамклыч-хан. Правда, возражения были, что, мол, бывший царский офицер, хотя и разжалованный. Но выхода иного у нас нет. Человек он довольно тёмный, однако в настоящее время сочувствует революции и, главное, имеет военное образование. Туркмены с военным образованием нам нужны позарез, а много ты их найдёшь? Поэтому, хочешь или не хочешь, а приходится доверять Байрамклыч-хану. И надо его по-настоящему привлечь на нашу сторону. Но, как говорится, доверяя проверяй — к Байрамклыч-хану мы прикрепляем, как и всюду, официального политического руководителя, комиссара. А тебя я хотел попросить быть комиссаром негласным. Следи за Байрамклыч-ханом, только, ради всех святых, не прояви недоверие открыто. Пусть он думает, что мы ему доверяем полностью.

Задание было серьёзное, и Берды задумался. Помедлив, он спросил:

— Это какой такой Байрамклыч-хан?

— Ты его должен знать, — ответил Сергей. — Когда Бекмурад-бай умыкнул твою Узук, он посредником приезжал, мирить ваши роды.

Морщины на лбу Берды разгладились.

— Так бы и говорил сразу, что Байрамклыч-бай! — воскликнул он. — А то хан какой-то…

— Его по-разному зовут. Нам-то один чёрт, что хан, что бай. Как говорится, маленькая свинья, большая свинья — всё равно свинья. Пусть хоть падишахом зовётся, лишь бы служил делу революции. Так, я говорю?

Берды молчал, опустив голову. Сергей, прищурив один глаз, пристально смотрел на него, ожидая ответа. И не дождавшись, спросил:

— Ты о чём задумался? Сомневаешься, что не выполнишь задание?

— Нет, не сомневаюсь, — вздохнул Берды.

— Тогда о чём думал?

— Так просто. Ни о чём.

— Ты, брат, шило в кармане не держи — всё равно вылезет в неподходящий момент. Говори, что у тебя на душе!

— Сегодня я с Узук разговаривал, — Берды опять опустил голову. — Согласилась уйти со мной. Приходи, говорит, послезавтра. Приду, сказал. А теперь вот в Каган надо ехать. Как говорится, неудачнику бог мало даёт, да тот и малого не берёт. Сперва Бекмурад мешал мне жену в дом привести, теперь — ты, — Берды грустно улыбнулся и покачал головой.

— Незадача… — сочувственно произнёс Сергей и потёр подбородок. — Надо же было случиться такому совпадению! — Он подумал и решительно, закончил: — Ничего, брат! Ждала твоя Узук больше, подождёт ещё немного. Скоро и она и тысячи ей подобных свободу обретут. Но в Каган тебе ехать всё равно придётся.

— Разве я говорю, что не поеду! — сказал Берды с обидой на то, что Сергей мог расценить его слова, как слабость, и подумать о нём нехорошо. — И в Каган поеду, и в Коканд поеду — всюду поеду, куда надо! Ты не думай, что отказываюсь! Но Узук жалко— куда бы она ни повернулась, всюду ей змея на пути. Боюсь, так и погибнет она от рук Бекмурад-бая.

Они надолго замолчали. Потом Сергей положил руку на плечо Берды и открыто глянул ему в глаза.

— Я не хочу успокаивать и утешать тебя, друг. Могут убить Узук, могут убить любого из нас, — время нынче тревожное и нелёгкое. Врагам границу переходить не требуется, среди нас гуляют, за одним столом сидят. В самом Ашхабаде полковник Ораз Сердар засел. Друг он нам? Враг, один из самых опасных. Рядом с ними Эзиз-хан со своими сотнями джигитов готов в любую минуту ударить революции в спину, в Хиве Джунаид-хан хозяйничает, восстали бухарцы. Да и у нас, в Мары, положение не лучше — тоже немало таких, которые против нас клинки точат.

— Это верно, — согласился Берды. — Бекмурад-бай за неделю три сотни всадников соберёт вокруг себя. Надо их всех крепко в кулаке держать! Говорят, слабо сожмёшь камыш — руку порежешь. Мы должны крепко сжать!

— Молодец, что понял, — кивнул Сергей. — О том же и я говорю. Мы, марыйские большевики, должны быть очень бдительными и очень решительными, отдать революции без колебаний и сомнений всё, что имеем. Кстати, ещё один вопрос. Мы в Совете обсуждали пути формирования добровольных туркменских отрядов. Кое-что сделано, но к разговору об отрядах ещё придётся вернуться. Не будешь против, если мы это дело- тебе поручим?

— Организация отрядов дело нехитрое, — сказал Берды. — Особенно, когда за него берутся такие орлы, как мы с тобой, верно? А вот ты мне скажи, как будет женский вопрос решаться?

— Это дело, брат, посложнее, чем ты себе представляешь, — ответил Сергей.

— Но решать его надо? — настаивал Берды.

— Надо, и он будет решён.

— В революционном порядке решать надо!

Сергей засмеялся.

— Это ты малость перегнул палку! Сходу, брат, эту крепость не возьмёшь. Допустим, у человека две жены — что предлагаешь делать?

— Развести!

— С какой женой развести?

— С той, которую муж не любит. Это уж пускай он сам решает.

— А кто будет разведённую кормить?

— Сама прокормится.

— Как это ты себе представляешь?

— Земельный участок от мужа ей выделю!

— А туркменская женщина умеет землю обрабатывать, — ты об этом подумал?

— Пусть учится!

— Пока научится, с голоду умрёт. Это тебе не русская баба. Той дай арбу — она сядет и поедет как ни в чём не бывало. А туркменка и арбу в арык свалит, и лошадь погубит, и сама покалечится. Дай ей соху — быку ноги побьёт. Нет, парень, кто двух жён имеет, пусть их кормит пока. А время придёт — яблочко созреет. Согласен со мной?

— Ай, если подумать, немножко согласен.

— То-то и оно! А ещё подумай, ещё больше согласишься. Женский вопрос у вас, брат, весьма и весьма запутан — тут тебе и традиции, и обычаи, и религия. И всё это так крепко в сознании сидит, так глубоко корни пустило, что сразу не вырвешь… Ну, ладно, иди спать а я на вокзал звонить стану. Или, мажет, ещё со мной посидишь?

— Спать хочу, — откровенно признался Берды, подавляя зевок.

— А то посиди. Мне с тобой приятно побеседовать ещё.

— Нет, Сергей, пойду, до свиданья.

— Завтра прямо с утра собирайся и приходи в Совет.

— Ай, мы всегда собраны и готовы, — Берды накинул на плечо винтовочный ремень. — Кибитка на плечах, ложка за поясом — долго ли собираться.