Ай да служба! ай да дядя!

Распотешил, старина!

На тебя, гусар мой, глядя,

Сердце вспыхнуло до дна.

Молодые ночи наши

Разгорелись в ярких снах;

Будто пиршеские чаши

Снова сохнут на губах.

Будто мы не устарели, Вьется локон вновь в кольцо;

Будто дружеской артели

Все ребята налицо.

Про вино ли, про свой ус ли,

Или прочие грехи

Речь заводишь: словно гусли

Разыграются стихи.

Так и скачут, так и льются,

Крупно, звонко, горячо,

Кровь кипит, ушки смеются,

И задергало плечо.

Подмывают, как волною,

Душу грешника, прости!

Подпоясавшись, с тобою

Гаркнуть, топнуть и пойти.

Черт ли в тайнах идеала,

В романтизме и в луне, Как усатый запевала

Запоет о старине!

Буйно рвется стих твой пылкий,

Словно пробка в потолок,

Иль Моэта из бутылки

Брызжет хладный кипяток.

С одного хмельного духа

Закружится голова,

И мерещется старуха,

Наша сверстница Москва.

Не Москва, что ныне чинно,

В шапке, в теплых сапогах,

Убивает дни невинно

На воде и на водах,

Но двенадцатого года

Веселая голова,

Как сбиралась непогода,

А ей было трын-трава!

Но пятнадцатого года

В шумных кликах торжества

Свой пожар и блеск похода

Запивавшая Москва!

Весь тот мир, вся эта шайка

Беззаботных молодцов

Ожили, мой ворожайка,

От твоих волшебных слов!

Силой чар и зелий тайных

Ты из старого кремня

Высек несколько случайных

Искр остывшего огня.

Бью челом, спасибо, дядя!

Спой еще когда-нибудь,

Чтобы мне, тебе подладя,

Стариной опять тряхнуть!

1832