Я, — говорит пес, — был счастлив на природе. Там можно было поваляться на траве, там были еда и питье, братья и сестры и бесконечная беготня в саду.

Ну а потом пришли какие-то люди. Меня поймали и посадили в деревянный ящик, который вдруг начал двигаться и трястись. Я сидел в темноте ни жив ни мертв. Послышалось тихое рычание: рядом был один из моих братьев. Его присутствие приободрило меня, но все же ехать в такой тесноте было не очень-то приятно. От нечего делать мы жевали солому, которой был покрыт пол нашей новой конуры.

Здесь нам пришлось провести не один час, но вдруг шум и тряска разом прекратились. Меня взяли за шкирку, вынесли на свежий воздух и опять положили на солому. В новом доме было, по крайней мере, светло. Через решетку я мог видеть прохожих. Это было чудесно, намного веселей, чем прежде! Брат все еще был со мной. Дальше все произошло так быстро, я даже не понял, что нас разлучают. Пришел какой-то человек, указал на меня пальцем, и вот уже меня переносят в более просторный дом, который сам едет. Это машина. Человек этот добр ко мне и даже иногда меня поглаживает, потому что я дрожу от страха. Мы с ним заходим в магазин, он оставляет меня на жестком деревянном полу (и здесь тоже нет травы, к которой я так привык). Какая-то дама стоит рядом и разглядывает меня… Если бы я знал, что это Она, то поприветствовал бы Ее из последних сил, но я так устал — признаться, меня укачало в машине. Вот меня берут на руки, причесывают, надевают зеленый ошейник, — все это они называют костюмом. При упоминании о костюме я пугаюсь, потому что едва ли могу представить себя в брюках.

Все находят, что зеленый цвет очень идет к моему окрасу. Уж не собираются ли меня покрасить? Но нет, к счастью, речь идет о натуральном цвете моей шерсти. Меня снова берут на руки и переносят в другую машину. Она просит посадить меня спереди, чтобы придержать, если я буду падать. Мы отправляемся в путь.

В пути я чуть не умер со страха. Понимаете, я в жизни не видел женщины за рулем. А тут еще шум, огни, виражи, — короче, я перенервничал и немного намочил сиденье, чем был искренне раздосадован. Конечно, следовало бы что-то сказать, как-то объясниться, но как… На всякий случай положил свою лапу Ей на ногу. Она сразу все поняла. Она не глупа. Она сказала, что все в порядке, что не надо бояться, и погладила меня. Но и я не так уж глуп и понимаю, что в следующий раз Она меня за такие дела, скорее всего, не погладит.

Ну вот и приехали. Пока Она несла меня в дом, все вокруг смотрели и восхищались: «Ах! Какое прелестное маленькое существо!» Меня это немного раздосадовало: все-таки я пес, и у меня есть имя — Хартур де… Но как им это объяснить? Меня отнесли на кухню и снова посадили в ящик (ничего поинтересней ящиков люди, видно, придумать не могут, — и травы там, конечно, тоже не оказалось). Я задремал от усталости и пережитых волнений. Разбудили меня мужские шаги. Я открыл один глаз и увидел Ее мужа, который пришел посмотреть на меня. Он нашел, что я очень мил, и опять они стали обсуждать мой окрас; рассерженный, я даже не шелохнулся. Чуть позже в коридоре раздался громкий топот. Ко мне подбежал сияющий мальчик. Он гладил и обнимал меня; я прямо почуял, что он станет моим другом, но слишком устал, чтобы показать ему это. Дорогие мои хозяева, я могу все: и преданно глядеть на вас, и вилять хвостом, — но только в другой раз. А пока что я сплю!