Несколько дней подряд Хейзл пыталась связаться с Лили, но нигде не могла ее найти. Ей нужно было выяснить, чья история более правдива. Правда ли, что четыре союзницы Лили в свое время пытались соблазнить Барта или наоборот? В глубине души она все больше склонялась к первой версии.

Но телефон Лили не отвечал, а ее мать тоже ничем не смогла помочь Хейзл.

— Мне так жаль, дорогая, — сказала она, — но Лили уехала отдыхать. Она даже не сказала мне, куда! Это весьма некрасиво с ее стороны, особенно если принять во внимание события последних двух недель!

— Да, действительно, — сухо согласилась Хейзл.

— К счастью, она пришла в себя и, когда мы виделись в последний раз, выглядела почти счастливой. Кажется, Лили наконец забыла этого ужасного человека, Барта Ардена.

Хейзл мельком глянула на свое отражение в зеркале, словно миссис Эванс могла увидеть ее лицо.

— Да, — подтвердила она, — я тоже на это надеюсь. А вы не знаете, с кем она уехала?

— Это как раз самое интересное! Ты читала статью, где история ее романа с Бартом приведена полностью?

— Конечно, — горько усмехнувшись, подтвердила Хейзл.

— Мне очень не понравились некоторые выражения Лили, но ее фотография в шезлонге просто великолепна, правда? Лили выглядит очаровательно!

Хейзл поморщилась. Видимо, материнская любовь действительно ослепляет.

— Да, — пробормотала она.

— Так вот, после того, как появилась эта статья, в газету начали приходить письма! Редактор был очень доволен, потому что интерес к газете вырос, и повысил Лили зарплату. Я надеюсь, — с беспокойством добавила она, — что Лили окончательно придет в себя! Последнее время она пила слишком много. Должно быть, он действительно хорош собой, этот Барт Арден, — насколько я могу судить по одной довольно нечеткой газетной фотографии. Так что я вполне понимаю ее чувства к этому человеку.

Интересно, подумала Хейзл, Барт грозил кулаком фотографу до или после того, как был сделан этот снимок? Ему грозила скандальная известность, и она в очередной раз ощутила чувство вины.

— Когда ты навестишь нас, дорогая? — спросила миссис Эванс.

— Я… — начала Хейзл и остановилась. Пожалуй, лучше не говорить матери Лили о том, что она ждет Барта, который должен отвезти ее в свой загородный дом, чтобы начать подготовку к семидесятилетнему юбилею своей матушки!

— Боюсь, не скоро, — наконец произнесла она. — Пожалуйста, передайте Лили, что мне нужно срочно поговорить с ней.

Хейзл закончила разговор как раз в тот момент, когда к дому подъехал автомобиль.

Сердце ее лихорадочно застучало. Она выглянула в окно и увидела знакомый четкий профиль за стеклом.

Барт распахнул дверцу и выбрался наружу. На нем были старые потрепанные джинсы и видавшая виды кожаная куртка, но даже в таком наряде он был неотразим.

Его черные волосы слегка растрепались, а глаза сияли как два темных сапфира. Хейзл невольно вспомнила ощущение его рук на своей талии, когда они танцевали в тот февральский вечер, вкрадчивую интонацию, словно он говорил о чем-то, понятном только им обоим… Интересно, каково оказаться в постели с таким мужчиной?

— Здравствуйте, Барт, — спокойно произнесла она.

— Привет.

Он постарался произнести это, как можно небрежнее и пристально взглянул на Хейзл. В холодном ясном свете весеннего дня его гнев, бушевавший во время разговора с Брустером, почти полностью улетучился. В конце концов, она согласилась работать на него, а сейчас это все, что ему нужно…

— Вы готовы? — спросил он.

Хейзл кивнула.

Барт не был уверен, что эта женщина нравится ему такой, как сейчас — спокойной и вежливой.

— Не хотите ли выпить кофе? — спросил он, кивком головы указывая на небольшой ресторанчик.

Хейзл была крайне удивлена. Она ожидала грубых отрывистых распоряжений, а не проявлений внимания.

— Нет, спасибо. Мы можем ехать.

— Хорошо, — кивнул Барт и принялся укладывать на заднее сиденье скромный багаж Хейзл, искоса наблюдая за ней.

Его в очередной раз слегка разочаровал ее наряд. За исключением Валентинова дня, когда она появилась на балу в роскошном пурпурном одеянии, Хейзл очевидно, придерживалась принципа «чем незаметнее, тем лучше».

На ней были брюки песочного цвета — должно быть, джинсы она сочла неподходящими для деловой поездки, подумал Барт, — и кремовый свитер, поверх которого был наброшен коричневый жакет. Отчего она все время одевается в такие неброские, пастельные цвета, словно стремясь оставаться на втором плане, недоумевал он. В пурпурном бальном наряде она была намного привлекательнее! Хотя, возможно, скромный стиль в ее одежде призван не привлекать излишнего внимания?

Барт взглянул в побледневшее усталое лицо Хейзл, и ему вновь захотелось позаботиться о ней.

— Я открою окно в машине, — сказал он. — Судя по вашему виду, вам не повредит немного свежего воздуха.

— С чего это вы так любезны? — с подозрением спросила Хейзл.

— Этого требует элементарный здравый смысл, — отвечал Барт. — Вы ведь приехали сюда работать, верно? А значит, я должен заботиться о вас — мне совсем не хочется, чтобы вы снова убежали в расстроенных чувствах в тот самый момент, когда все начнут петь: «С днем рожденья тебя!»

Хейзл почувствовала легкое разочарование, но постаралась скрыть его и уселась на переднее сиденье машины.

— Я никогда не вела себя так непрофессионально!

Барт искоса посмотрел на нее, занимая водительское место.

— Значит, вы считаете, что устроить скандальное шоу с участием пятерых разъяренных фурий — это свидетельство профессионализма?

Она отодвинулась, думая о том, что если бы его ноги не были такими длинными и стройными, ей гораздо легче было бы отвести от них взгляд.

Барт хорошо понимал, что она чувствует по отношению к нему, то же самое, что и он к ней! Это было написано у Хейзл на лице и проявлялось в каждом жесте.

— Вы часто устраивали домашние вечеринки? — спросил Барт, чувствуя необъяснимый приступ ревности к ее прошлому, когда она, возможно, встречалась с другими мужчинами.

— Да, мне приходилось устраивать приемы в загородных домах, хотя и не так далеко от Бирмингема.

Барт нахмурился.

— И вам не было… странно — оставаться наедине с людьми, которых вы едва знаете? Это напоминает… интимные встречи.

Хейзл была уверена, что он употребил это выражение специально, чтобы задеть ее.

— Они не более интимны, чем общение незнакомых людей на каких-нибудь научных конференциях, когда все живут в одном отеле и каждый день обедают вместе. Ведь это просто работа, — пояснила она, невольно подумав о том, что в данном случае дело обстоит иначе.

На этот раз она действительно ощущала себя странно. Совсем не так, как «на работе». И это чувство грозило перейти в нечто иное, — если использовать выражение Барта, «интимное».

— Вы рады были вернуться в Англию?

Хейзл слегка улыбнулась.

— Я предоставляю вам догадываться об этом.

— Вы хотите сказать, что гораздо охотнее отправились бы куда-нибудь еще?

— Конечно! Например, на какой-нибудь тропический остров, — ответила Хейзл. — Но…

— Но выбирать не приходится, — закончил за нее Барт.

— Вот именно. — Снова с трудом отведя взгляд от его ног, Хейзл отвернулась и принялась рассматривать ровные пустынные поля, проносящиеся мимо. — Почему вы решили обосноваться в таком безлюдном месте? — спросила она.

— Мне всегда нравилось жить в деревне, — ответил Барт, переключая скорость. — Я люблю уединение, тишину и покой, и последнее время наведываюсь в Бирмингем лишь в случае крайней необходимости. Большинство людей считает, что литературный агент — это человек, который колесит по свету в поисках славы, снимая навар с бестселлеров и проводя время в веселых компаниях. — Он снова быстро взглянул на Хейзл и спросил: — Как вы думаете, чем я занимаюсь большую часть времени? Сексом, подумала Хейзл.

— Ну, я думаю… чтением, — предположила она.

— Вот именно, — подтвердил Барт. В кои-то веки ему довелось услышать правильный ответ! Обычно женщинам трудно было втолковать, в чем заключается его работа. Он снова посмотрел на Хейзл и увидел, что ее щеки слегка порозовели. — Отчего вы краснеете? — напрямик спросил он. — Надеюсь, вы не думаете, что книги могут вызывать сексуальное возбуждение?

— Некоторые действительно могут, — парировала она. — Вам об этом наверняка известно.

— О да, — легко согласился он, думая о том, что второй визит Хейзл обещает быть гораздо интереснее, чем первый. — Такие книги существуют. Кстати, почему бы нам не устроить закрытые чтения эротической литературы? Что вы на это скажете?

Хейзл подумала, что в исполнении Барта Ардена даже расписание поездов будет звучать весьма возбуждающе.

— Вряд ли у меня будет на это время, — сухо ответила она. — Так что лучше расскажите, каким вы бы хотели видеть праздник для вашей матушки?

Барт бросил на нее невинный взгляд.

— Но ведь это, кажется, ваша работа? Я надеялся, что вы сами дадите мне совет. У вас были хорошие идеи по поводу Валентинова дня.

— Званый бал — совсем другое дело. — Хейзл старалась отогнать воспоминания о том вечере, потому что они еще слишком волновали ее. — А что касается дня рождения, то это семейный праздник, и нужно принимать во внимание вкусы именинника. Поэтому вы должны рассказать мне о вашей маме.

Барт немного снизил скорость.

— Она настоящая леди, — сказал он, улыбаясь. Вся беда в том, размышляла Хейзл, что чем больше времени я провожу с ним, тем труднее мне сердиться на него. Барт говорил о своей матери с теплотой, и поверить в то, что он — по собственному его признанию — лишил невинности Лили, было нелегко. Он не создавал впечатления типичного маменькиного сынка, но в его тоне звучали искренняя любовь и привязанность.

— Продолжайте, — подбодрила она.

Барт повернул руль, сворачивая на узкую дорожку, ведущую к дому.

— Она была актрисой, а сейчас иногда озвучивает рекламные ролики.

— Я могла слышать о ней?

— Не знаю. Возможно. Она известна как Грейс Милтон и когда-то очень давно вела на телевидении детские передачи.

— Грейс Милтон! — Лицо Хейзл расплылось в улыбке, когда она вспомнила задорные кудряшки и подвижное лицо этой женщины. Надо же, оказывается, это мать Барта! — Ну и ну! — воскликнула она. — Я ее отлично помню! Она еще изображала куклу Пегги в вечерней программе для детей.

— Не слишком ли вы молоды, чтобы это помнить? — недоверчиво заметил Барт.

— Это же классика, — улыбнулась Хейзл. — В детских передачах часто показывают выпуски прошлых лет, еще черно-белые, и куклу Пегги многие помнят из-за ее писклявого голоска. — Тут Хейзл пришла в голову идея. — На праздничный торт можно будет посадить эту куклу! — воскликнула она, чуть не захлопав в ладоши.

Какая милая у нее улыбка, подумал Барт, а вслух сказал:

— Но я не знаю, где ее найти. Сейчас таких кукол уже не делают. Только если заказать специально…

— Да, пожалуй, — согласилась Хейзл. — Впрочем, я попробую сделать Пегги сама. Когда приезжает ваша мама?

— Завтра днем.

— Что ж, времени осталось мало, но я постараюсь успеть.

Автомобиль въехал на усыпанную гравием дорожку, ведущую к дому. Страх и возбуждение охватили Хейзл с новой силой. У нее появилось странное ощущение, что собственное тело больше не принадлежит ей.

Удобная одежда хорошего качества, в которой она всегда чувствовала себя комфортно, вдруг показалась ей тесной и чужой. Высокий отворот свитера сдавливал шею, как хомут, брюки слишком тесно обтягивали бедра, а тугой узел волос вызывал головную боль. Хейзл быстро вынула шпильки, и густые золотисто-каштановые локоны упали ей на плечи.

— Ну, вот мы и добрались!

Барт остановил машину, взглянул на пылающие щеки и нахмуренные брови Хейзл и в очередной раз удивился, отчего она так скованна. Не оттого ли, что ощущает сексуальное притяжение, нарастающее между ними подобно надвигающейся буре?

— Вы всегда закручиваете волосы узлом? — хрипловатым голосом спросил он.

Хейзл резко повернулась к нему.

— А вас это заботит? — неприязненно отозвалась она.

Очень, хотел ответить Барт, поскольку в последнее время его действительно постоянно занимала эта мысль. Настолько, что он сомневался, сможет ли заснуть, прежде чем ощутит эти шелковистые волосы, рассыпавшиеся по его обнаженной груди. Но он отогнал эти мысли и придал беседе нейтральный тон.

— Просто мне всегда было интересно, как они выглядят на свободе.

Хейзл постаралась уверить себя, что ей нет никакого дела до его мнения, но при этом нервным движением поправила выбившуюся прядь волос.

— Вам не нравится моя прическа?

— Не очень, — признался Барт.

— Отчего же? — спросила она. — Что, у меня нос становится длиннее? Или подбородок острее?

— Ни то, ни другое. Просто она подчеркивает черты, которые не кажутся мне особенно привлекательными в женщинах.

Сама напросилась, сказала себе Хейзл и тут же словно со стороны услышала собственный голос:

— Какие, например?

Казалось, Барт отвечает точно так же, как она спрашивает — неохотно, словно против воли:

— Ну, вы знаете — чопорность, замкнутость, сдержанность… — Он пожал плечами. — Поэтому мне нравится, когда женщина распускает волосы, — она словно бросает вызов, демонстрируя отказ от всякой сдержанности.

Барт сам себя не узнавал. Еще немного, и станет заметно, насколько я возбужден, подумал он, и это будет наглядным подтверждением слов Лили о том, что у меня на уме один секс!

— Идемте в дом, — объявил он, выходя из автомобиля, — я покажу вам вашу комнату.

Хейзл последовала за ним, стараясь выкинуть этот разговор из головы.

Нельзя позволять себя провести! Но в то же время не обращать внимания на откровенно сексуальный подтекст его слов тоже глупо! Хорошо, что завтра приедет его мать. Ее присутствие станет для меня надежной защитой, подумала Хейзл.

Комната, в которую привел ее Барт, была обычной для загородного дома, — с таким низким потолком, что дверной проем оказался почти на уровне головы Хейзл, и она невольно пригнулась, заходя внутрь.

Лестница, ведущая на первый этаж, находилась в двух шагах от дверей.

Барт поймал недоумевающий взгляд Хейзл и пояснил:

— Я подумал, что вам будет удобнее, если кухня окажется поблизости.

При этих словах Хейзл невольно представила себя суетящейся возле печи с закатанными рукавами и щеками, перепачканными мукой.

— Да, — без всякого воодушевления согласилась она, — это правильно.

Барт нахмурился. Когда он раздумывал о том, где ее поселить, то решил, что она согласится жить где угодно, но как можно дальше от него. Поэтому он отвел ей комнату на втором этаже, тогда, как его собственная спальня находилась на третьем. Ему не хотелось, чтобы Хейзл постоянно чувствовала себя настороже.

— Мама будет жить в самой большой из гостевых комнат, сестры по соседству с ней. Остается только моя спальня.

Барт с трудом удержался от игривой усмешки. Он не сказал больше ни слова, но Хейзл все поняла, словно наяву услышав непроизнесенные фразы. Итак, ей предоставлялся выбор, где спать…

Осмотревшись, она увидела, что комнатка, — просто обставленная, с мебелью из черного дерева, — очень мила и уютна. На стенах висело несколько картин, а над кроватью — золотистый вышитый полог.

Хейзл принялась распаковывать вещи и, наткнувшись на нижнее белье, тут же лихорадочно запихнула его в один из выдвижных ящиков платяного шкафа.

Что со мной творится? — спрашивала себя она. Меня просто наняли на работу, к тому же Барт, кажется, решил доказать, что отнюдь не все его помыслы связаны с сексом. Почему же все, что мы говорим друг другу, звучит так, словно нам не терпится броситься в постель, срывая друг с друга одежду? Может быть, это то, что принято называть «животным влечением»? Испытывали ли они с Лили то же самое? Как у них все началось?

Пока Хейзл разбирала вещи, Барт готовил на кухне чай, размышляя о том, какое нижнее белье она носит, — вероятно, такое же скромно-благопристойное, как и остальная одежда…

Раздался телефонный звонок.

— Алло! — хриплым голосом произнес он.

— Барт! — донесся до него чуть приглушенный женский голос.

Это оказалась Бетти, его младшая сестра. Как и мать, она была актрисой, причем более известной.

— Привет, сестричка!

Она сказала что-то, но так тихо, что он ни слова не смог разобрать.

— В чем дело? Не хочешь, чтобы тебя кто-то услышал? Мама рядом?

— Нет!

— Тогда брось эту дурацкую конспирацию! Что случилось?

— Ничего! Просто скажи мне, где мы собираемся отметить мамин день рождения? Ты, кажется, собирался устроить званый ужин?

— Скорее вечеринку, — уклончиво ответил Барт, — у себя дома. Мы посидим в узком семейном кругу.

— У тебя? — недоверчиво переспросила Бетти. — Не в ресторане?

— А что тут плохого? — спросил Барт. — Дома гораздо спокойнее, да и обстановка более непринужденная, чем в ресторане.

— Не глупи, Барт! Я не это имею в виду. Ты ведь даже не в состоянии сварить себе яйцо! Удивляюсь, как ты до сих пор не умер с голоду в своей холостяцкой берлоге!

— Я ем простую еду, и с этим ничего не поделаешь, — ответил Барт, в глубине души признавая правоту сестры.

— Что с тобой случилось? — спросила Бетти. — Ты так долго жил затворником — и вдруг распахиваешь двери по любому поводу.

— Мамин день рождения — это не любой повод, — возразил Барт, — и, по-моему, меня трудно назвать любителем светских развлечений.

— А как насчет бала в Валентинов день? О нем писали все газеты! Неплохо для человека, который уверял всех в том, что избегает популярности! Кстати, ни одну из своих любимых сестренок ты на него не пригласил!

— Разве ты или Дотти приглашаете меня на все приемы, которые устраиваете? — парировал Барт.

— Нет, потому что нам надоело постоянно получать отказы! Так что же превратило тебя из отшельника в радушного хозяина?

— Это не так просто объяснить…

— Держу пари: здесь не обошлось без женщины! — заявила Бетти.

— Ошибаешься, — терпеливо произнес Барт. — Так может, скажешь, наконец, зачем позвонила?

— Я хотела узнать, стоит ли маме выезжать при всем параде, или ей лучше уложить вечернее платье в чемодан? Что ей передать?

— Передай, что я готовлю для всех вас роскошный ужин.

— Ты серьезно?

— Можешь не сомневаться, — улыбнувшись, ответил Барт и повесил трубку.

Хейзл остановилась на пороге комнаты и слегка кашлянула, давая знать о своем появлении. Она сняла жакет, но волосы снова стянула в узел.

— Собираетесь готовить ужин? Разве не я должна это сделать?

Барт отставил поднос с чаем в сторону и подумал, что Хейзл выглядит почти вызывающе добропорядочной, словно исполнительная секретарша, ожидающая распоряжений, — должно быть, это костюм придает ей такой чопорный вид. Но блестящие глаза и розовые щеки нарушали такое впечатление.

Он еще раз убедился в совершенстве восхитительных изгибов ее тела и подумал о том, какое наслаждение получит тот, кто займется с этой женщиной любовью…

— Полагаю, это было бы самым большим сюрпризом для моих близких, — сказал он, стараясь усмирить охватившее его желание.

— Но вы умеете готовить?

— Нет, а вы?

— Между прочим, могли бы предупредить меня! Некоторые из устроителей вечеринок соглашаются сделать лишний телефонный звонок лишь притом условии, что номер наберет кто-то другой. Они выполняют только то, что предусмотрено контрактом. А в нашем, не оговорены обязанности кухарки!

Барт, казалось, пропустил эти слова мимо ушей.

— Так умеете или нет? — повторил он.

— Пожалуй, да.

— Тогда вы сможете дать мне совет…

— А также испеку праздничный торт, накрою на стол и организую доставку цветов. Может быть, вы еще вручите мне десяток разноцветных воздушных шаров и заставите показывать фокусы?

— Не думаю, что это составит для вас проблему, — хладнокровно отозвался Барт, наблюдая за тем, как колышутся ее груди, пока она возмущенно жестикулирует.

— Лесть вам не поможет. — Хейзл посмотрела на часы. — Надеюсь, вы хотя бы закупили все необходимые продукты?

— Нет, я об этом не подумал, — виновато опустил голову он. — Может быть, обойдемся без чая и вместо этого сходим в магазин?

— У меня есть идея получше, — сказала Хейзл. — Мы сделаем и то, и другое!

Разливая чай в чашки, Барт думал: кажется, я превращаюсь в мазохиста. Ему и в самом деле нравилось, когда Хейзл говорила с ним приказным тоном. Большинство женщин, с которыми он сталкивался, его, чуть ли не боготворили, а ему хотелось общаться с ними на равных…

Помогая Хейзл надеть жакет, он вдохнул тонкий, щекочущий ноздри запах ее волос, — и до самого вечера этот аромат преследовал его, как наваждение…