Бетани молча шла рядом с Гербертом по увешанному портретами коридору. Ей отчаянно хотелось высказать боссу все, что она о нем думает, но следовало выждать, пока оба не окажутся подальше от чужих ушей.
— Где мои вещи? — спросила Бетани.
— Наверху. — Герберт удивленно изогнул бровь. — В твоей комнате.
— В моей или в нашей? Мне казалось, совместное проживание в договоренность не входило!
— Да ладно тебе, Бетани, — нахмурился Герберт. — Пойдем наверх!
— Я и шагу отсюда не сделаю, — уперлась молодая женщина, — пока вопрос о спальнях не будет решен ко взаимному удовлетворению.
Тем временем в столовой разговор возобновился. Даже сюда долетали обрывки фраз, смех, перезвон бокалов.
— Я отлично понимаю твою озабоченность, — проворчал Герберт.
— Какой ты чуткий!
— Но мне бы не хотелось продолжать наш разговор в пределах слышимости весьма и весьма любопытной аудитории.
— Да уж! — сверкнула глазами Бетани.
Герберт вдохнул поглубже, напоминая себе: спокойно!
— Бетани, — тихо проговорил он, — если ты приехала сюда ради того, чтобы изобразить пылкую ко мне любовь…
— Так и есть, — подтвердила молодая женщина, гадая, с какой стати вообще ввязалась в эту безумную авантюру.
— А теперь из-за ерунды собираешься поставить под удар весь наш план. И вообще, пошли скорее. Прежде чем Даньелл заинтересуется, почему тебя так ужасает мысль провести со мной ночь.
Найдя доводы Герберта небезосновательными, Бетани покорно поплелась вслед за ним по роскошной мраморной лестнице. По этим ступеням поднимались знатные дамы в элегантных шелковых платьях, из-под которых кокетливо выглядывали кружева нижних юбок. И как это ее угораздило затесаться в столь аристократическое общество — в этих вульгарных желтых штанах!
Верхнюю площадку украшал мраморный бюст мальчика-подростка. В любом другом интерьере он показался бы неуместным, а сюда вписывался вполне гармонично.
Бетани на мгновение задержалась перед ним. И кого же этот юноша ей напоминает? В прямом носе и упрямом подбородке ощущается нечто знакомое. И взгляд…
— Кто это?
— Я, — неохотно признался Герберт.
— Так я и подумала. — Бетани улыбнулась, представив, какими правдами и неправдами мальчишку заставляли позировать скульптору. В этом возрасте дети и минуты не усидят на месте. — До чего ты был хорошенький!
Так его вот уже много лет никто не поддразнивал. По крайней мере, с таким невинным добродушием. Герберт привык к тому, что подначки и шуточки служат прелюдией к любовной игре. А поведение Бетани свидетельствовало о том, что о сексе она думает в последнюю очередь. Молодая женщина провела пальцем по мраморному носу, словно проверила, нет ли пыли.
Подобное равнодушие должно было бы задеть Герберта, а он почему-то нисколько не обиделся. Напротив, радовался чувству, доселе не испытанному…
— Сюда, — кивнул он в сторону левого ответвления коридора. — Наша спальня там.
Они миновала еще с десяток-другой семейных портретов и снова свернули налево. Прямо лабиринт какой-то! Но вот Герберт остановился у массивной дубовой двери.
Дыхание у молодой женщины перехватило, пульс участился. Герберт резко толкнул дверь рукой — и его собственное сердце глухо забилось в груди. Он недоверчиво тряхнул головой, отгоняя наваждение. Что за чушь! Он пригласил сюда Бетани только потому, что секретарша не пробуждала в нем ни искры интереса. Так откуда же это предчувствие чего-то волнующего?
— Вот наша комната, — бесстрастно объявил он.
— Вижу, — кивнула Бетани, чувствуя себя девственницей накануне брачной ночи.
Она переступила порог — и восхищенно ахнула. Таких спален фермерская дочка отродясь не видела. На мгновение она позабыла и о грядущей ночи, и о предстоящем неприятном объяснении — настолько потрясла ее красота и роскошь комнаты.
В центре возвышалась массивная кровать с пологом на четырех резных столбиках. Изумрудно-зеленый бархат, расшитый золотом, ниспадал мягкими складками, эффектно драпируя черное дерево. А стены от пола до потолка были затянуты гобеленами с изображением пухлых красавиц в полупрозрачных хитонах, играющих на лютнях либо собирающих виноград.
— Неужто это твоя детская комната? — изумилась молодая женщина.
— Да ты шутишь, — рассмеялся Герберт, закрывая дверь. — В это крыло нас с братом вообще не пускали. Это так называемая изумрудная спальня.
— Здорово! — улыбнулась Бетани. — Комната названа в честь кровати! Как раз то, что мне нужно!
Грандиозное, застеленное бледно-зеленым атласным покрывалом ложе таило в себе скрытую угрозу. Бетани отошла к окну и вгляделась в ночь. В темноте глаза ее с трудом различали гротескные очертания деревьев да серебряные блики на воде во рву. Пытаясь успокоиться, она мысленно досчитала до десяти и вновь обернулась к своему спутнику.
— Знаешь, Герберт, это в мои планы не входило. Почему ты не стал возражать, когда твой брат объявил о том, что поселит нас вместе?
— И что бы я ему сказал? — язвительно осведомился он. — Что нас это не устроит? Что мы условились хранить целомудрие до свадьбы?
— Почему бы нет? — вызывающе ответила Бетани.
— Потому что Эван мне бы не поверил, — просто сказал Герберт.
— Правда? — Глаза Бетани сверкнули. — Выходит, ты со всеми своими знакомыми женского пола непременно спишь?
— Не будь наивной. — Герберт коротко улыбнулся, уловив в голосе собеседницы явное неодобрение. — Если угодно, я не со многими встречаюсь, — тихо добавил он, видя, что Бетани вспыхнула от гнева.
— Мне-то какое дело, переспи ты хоть со всеми женщинами Канады и Соединенных Штатов!
— Так что со стороны Эвана было вполне естественно отвести нам отдельную комнату, — мягко проговорил Герберт, уводя разговор в сторону. — Наверное, ему следовало сначала спросить у меня, да только он понятия не имел, что делать. Видишь ли, я никогда еще не привозил сюда женщин.
— Что? Никогда?! — задохнулась Бетани.
— Никогда, — подтвердил Герберт, улыбаясь ее изумлению.
— А почему?
— Понимаешь, здесь мой дом и это место для меня… ну, священное, что ли, — вздохнул он. — Я же говорил: стоит женщине увидеть особняк, и в глазах у нее вспыхивают долларовые значки. Зачем мне привозить сюда очередную подружку, если это лишь подаст повод к беспочвенным надеждам?
— Понимаю, — медленно протянула Бетани.
— И мой брат, вполне естественно, решил, что ты очень много для меня значишь. А если теперь я скажу ему, что мы просто…
— Просто друзья? — саркастически вставила она.
Да, именно это Герберт и собирался произнести, но теперь понял, что под категорию «друзей» они явно не подходят. Тогда — коллеги? Нет, тоже не то.
— Если я скажу, что ты на меня работаешь и никакого романа в помине нет, это непременно скажется на его к тебе отношении. Эван не лучший из актеров…
— В отличие от своего младшего брата?
— О чем ты, Бетани?
— Нечего изображать святую невинность! Я про тот поцелуй!
— А что было не так с поцелуем?
— Ты отлично знаешь, что с поцелуем все было так, как надо!
— Слава Богу! — улыбнулся Герберт. — Я уж было испугался, что меня техника подводит! Значит, жаловаться тебе не на что?
— Еще как есть на что! — всплеснула руками Бетани. — Зачем тебе понадобилось меня целовать?
— По-моему, это очевидно. Ты уже открыла рот, чтобы высказать все, что думаешь о нашем размещении в одной спальне. И в результате наш заговор с треском провалился бы, верно?
Теперь, после объяснений Герберта, ситуация предстала перед Бетани в совершенно новом свете.
— Ну, может быть.
— Мы поцеловались и оба остались довольны. Да, Бетани, не отрицай, — покачал он головой, видя, что молодая женщина собирается протестовать. — Давай скажем, что мы перестарались и зашли чуть дальше, чем предполагали, и выбросим все из головы.
Однако самому Герберту с трудом удалось преодолеть в голосе хрипловатые многозначительные интонации, надо полагать, подсказанные инстинктом.
И хотя поцелуй действительно заключал в себе неизъяснимое удовольствие, он ровным счетом ничего не значил. Всему виной был эффект неожиданности… как говорится, запретный плод сладок!
— Шла бы ты в постель, — грубовато предложил Герберт. — А я заночую вон там.
Бетани взглянула в указанном направлении. Кресло цвета зеленой яшмы выглядело роскошно, но отнюдь не уютно. И Герберт на нем вряд ли бы поместился.
— Не глупи, — вздохнула Бетани. — На постели мы вдвоем отлично устроимся.
Глаза Герберта потемнели: на предложение мгновенно отреагировал не только ум, но и, к сожалению, тело. Причем настолько, что он вынужден был отвернуться, чтобы гостья ничего не заметила.
— Ты смотри не фантазируй! — нахмурившись предостерегла она.
— А как прикажешь воспринимать твои слова? — фыркнул он.
— Я сказала «на постели», а не «в постели». Я лягу под одеяло, а ты — поверх.
— Не раздеваясь, надо думать? — саркастически осведомился Герберт.
— А это уж как знаешь. Хочешь — надень пижаму, — милостиво соизволила Бетани.
— Я вообще не ношу пижаму! — негодующе прорычал Герберт.
— Значит, придется найти лишнее одеяло. А ты, никак, шокирован?
Герберт сам не понимал своих чувств. Что за непредсказуемое существо эта Бетани!
— Я подумал, что ты захочешь оказаться от меня как можно подальше, вот и все. Особенно после твоего праведного гнева из-за поцелуя.
— А может, ты сомневаешься, сумею ли я, деля ложе с таким роскошным мужчиной, удержаться и не наброситься на тебя с ласками прямо посреди ночи? — серьезно спросила Бетани.
— О Господи!
Герберт попытался вообразить на ее месте другую женщину и не смог. Любая другая женщина охотно включилась бы в игру. Настояла бы, чтобы хозяин улегся в кресле, отлично зная, где он окажется в итоге… Просто, как дважды два.
А вот с Бетани никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!
Кажется, он и впрямь потрясен! Бетани не сдержала улыбки. Если растешь в доме, битком набитом мужчинами, нетрудно воспринимать представителей противоположного пола как друзей. А вот у Герберта с этим явно проблемы.
— Ты что, никогда не жил в палатке? В походе, скажем, или на музыкальном фестивале? — полюбопытствовала она. — Не снимал квартиру на пару с девушкой? Не укладывался спать в гостях после бурной вечеринки?
— Собственно говоря, нет, — нахмурился он. — Я всегда предпочитал ночевать дома.
— Ох! — Брови Бетани поползли вверх. — Скучно же вы живете, мистер Хендерсон!
— Скучно? — Герберт внезапно осознал, что они с секретаршей поменялись ролями и теперь он изображает из себя строгого блюстителя морали. — Нет, скучать мне не приходится, — тихо возразил он. — Однако никогда еще жизнь не казалась мне такой… насыщенной, как сейчас.
Взгляды их скрестились, и огромная комната внезапно сократилась в размерах, сделалась маленькой и тесной. Слишком тесной… А ведь впереди еще целая ночь!
— Где тут ванная? — пролепетала Бетани.
— Вдоль по коридору, четвертая дверь слева, — рассеянно отозвался Герберт, мысли которого были заняты совсем другим.
— Ну, я пошла. — Скрывая смущение, Бетани покопалась в своих вещах и извлекла пакет с умывальными принадлежностями и пижамой. — Надеюсь… надеюсь, к моему возвращению ты уже уснешь.
— Я и сам на это надеюсь, — с серьезным видом кивнул Герберт. Сочетание в Бетани бравады и робости до странности возбуждало его и будоражило.
Таких ванных комнат молодая женщина и представить не могла. Размером с авиационный ангар, с огромной ванной и раковиной, в которую при желании можно уток запускать! Бетани включила воду на полную мощность. Гулкое эхо усилило звук, так что стало казаться, будто где-то рядом низвергается Ниагара.
Наполнив ванну до самых краев, Бетани разделась и с блаженным вздохом погрузилась в восхитительно горячую воду, благоухающую жасмином и туберозами. Лежала она долго, наслаждаясь тишиной, покоем и тонкими ароматами. А когда тело ее расслабилось и напряжение прошедшего дня уже не давало о себе знать, Бетани вымыла голову, почистила зубы и облачилась в пижаму.
Она на цыпочках прокралась обратно, опасаясь столкнуться с кем-нибудь из гостей. Например, с Даньелл. Или, еще того хуже, с генералом. Что ей в таком случае делать? Изобразить нетерпение и со всех ног броситься туда, где ее якобы дожидается Герберт, собираясь предаться бурной страсти?
Получится ли? В собственных актерских способностях Бетани изрядно сомневалась. Но, по счастью, судьба не уготовила ей никаких нежелательных встреч.
Она тихо повернула ручку и толкнула дверь. Сердце ее дрогнуло: свет все еще горел, а Герберт, распаковав чемодан, деловито убирал одежду в гардероб. Ситуация показалась Бетани до странности интимной, куда интимнее, чем перспектива совместного ночлега.
— А, ты не спишь? — как можно равнодушнее заметила она, швыряя одежду и пакет с умывальными принадлежностями на ближайшее кресло и походя отмечая, что Герберт разжился-таки одеялами.
— Да вот подумал, пусть вещи отвисятся…
Он обернулся, и глаза его изумленно расширились.
— Господи милосердный!
Бетани смущенно оглядела себя, гадая, все ли в порядке. Белоснежная хлопчатобумажная пижама явно не могла вызвать реакцию хоть сколько-нибудь бурную. От силы вежливое равнодушие, не больше. Самой пикантной ее деталью были розочки, вышитые по краю круглого отложного воротничка.
— В чем дело? — удивилась она.
— Может, следующим номером программы ты сообщишь о том, что все еще девушка? — простонал Герберт, думая, что секретарша его, оказывается, очень и очень мила. Почти красива, если уж на то пошло.
— Могу ли я узнать о причине вопроса столь бестактного? — с досадой осведомилась Бетани.
— Белая пижамка, ни следа макияжа, — фыркнул Герберт. — Удивляюсь, что ты не заплела волосы в две косички и не возвратилась вприпрыжку, распевая: «У Мэри был барашек».
— Могу, — заверила Бетани, не скрывая сарказма. — Или ты предпочитаешь, чтобы я облачилась в черный атласный пеньюар с кружевными вставками?
— Не надо, — поспешно воспротивился Герберт и с запозданием заметил, что в серых глазах прыгают озорные искорки. — Ты что, шутишь?
— Конечно! — воскликнула молодая женщина. — Сколько, по-твоему, пижам и пеньюаров необходимо на две ночи?
Их взгляды снова скрестились, и Герберт не отвел глаз.
— Возвращаясь к заданному вопросу. Если помнишь, мы договорились быть друг с другом честными и откровенными вплоть до конца уикэнда.
Бетани не могла не удивиться подобной наглости. Однако прямота собеседника скорее восхищала ее, нежели раздражала.
— Давай начнем с тебя, — предложила она. — Ты девственник или нет?
— Это оскорбление? — возмутился Герберт.
— Ничуть не бывало, — безмятежно откликнулась Бетани. — Странно, не правда ли: тебя оскорбляет вопрос, который ты не стесняешься задавать мне. И это называется равенство?
Герберт довольно долго созерцал гостью, скрывая улыбку. Затем сказал:
— Если уж речь зашла о равенстве, наверное, стоило бы бросить монетку насчет того, кто первый воспользуется ванной. Или даже принять ванну вместе… Ты не находишь?
Ответа Герберт дожидаться не стал. Нужно было убраться из комнаты — и поскорее.
К сожалению, его консервативная матушка до сих пор не озаботилась установить душ, так что, дабы совсем себя не скомпрометировать, он — впервые со времен школы-интерната! — совершил подвиг и принял ледяную ванну.
Возвратившись назад и все еще поеживаясь от холода, Герберт обнаружил, что Бетани уже погасила свет и легла. По правде говоря, он не знал, радоваться этому факту или огорчаться.
Он неслышно прикрыл за собою дверь, постоял немного, пока глаза привыкали к темноте. А затем на цыпочках прокрался к кровати и отдернул богато расшитый бархатный полог.
Герберт поневоле усмехнулся. Бетани надежно закуталась в одеяло, наружу торчал только нос. Она казалась такой неизъяснимо милой, целомудренной и уязвимой, что он вновь ощутил странное стеснение в груди и, поспешно схватив одеяло, тихонько улегся рядом.
Бетани почувствовала, как кровать чуть скрипнула и прогнулась под его весом, и попыталась дышать спокойно и ровно. Но очень скоро сбилась с ритма, закашлялась и перевернулась на спину.
— Да ладно тебе, я и так знаю, что ты не спишь, — раздался тихий голос совсем рядом с нею, теплое дыхание мужчины защекотало ей щеку.
Герберт явно забавлялся ситуацией. Если уж распаковка чемоданов показалась ей по-семейному интимной, то что же говорить сейчас? Бетани благоразумно промолчала.
— Бетани…
— Ну, что еще?
Она резко села и включила ночник. И — о, ужас! — обнаружила, что одеяло сползло и взгляду ее предстал обнаженный торс Герберта во всей его красе.
— Я, кажется, просила тебя что-нибудь надеть! — возмутилась Бетани, щурясь от яркого света. — Да как ты посмел лечь в чем мать родила?
— Шшш! Ты весь дом перебудишь! — Герберт заговорщицки отвернул край одеяла, демонстрируя, что приличия соблюдены. На нем были пурпурные шелковые трусы. — Видишь?
Бетани крепко зажмурилась. Да, она все видела. Причем гораздо больше, чем следовало. Несмотря на ограниченность опыта, Бетани поняла, что сосед ее в силу непонятной причины до крайности возбужден.
Надо думать, это условный рефлекс. Или дело в ней самой?
— Бетани…
Она отвернулась и проговорила, уткнувшись в подушку, так что слова можно было разобрать с трудом:
— Хватит ко мне приставать! Я тебе не Даньелл, для которой достаточно одного взгляда твоих неотразимых синих глаз!
Герберт улыбнулся, снова накрылся одеялом… и приготовился к долгой бессонной ночи.
Прикосновение к волосам было легким, точно дуновение ветерка, и все-таки явственно ощутимым.
Бетани сонно заворочалась и, перекатившись на бок, вытянула руку. Ладонь легла на гладкую кожу, а голова склонилась на что-то теплое, глухо колотящееся.
Герберт до боли вглядывался в темноту, завороженный резким контрастом: нежная щека смутно белела на фоне его загорелой груди, там, где билось сердце. Влажные губы маняще приоткрылись. Герберта обуревало желание и терзали муки совести.
Проснувшись, он обнаружил, что оказался совсем рядом с Бетани и что пальцы его каким-то непостижимым образом погрузились в шелк ее волос. А сама Бетани, повернувшись во сне, непроизвольно придвинулась к нему. И вот вместо того, чтобы перебраться на краешек матраса, он остался лежать на месте, нисколько не препятствуя молодой женщине.
В конце концов, что за беда, если Бетани уютно устроилась возле него, раз она закутана в одеяло! Человек инстинктивно тянется к теплу и другому живому существу в темной ночи.
Герберту даже удалось убедить себя в том, что, если Бетани и вцепилась пальцами ему в плечо, в этом нет ничего предосудительного. И пусть себе голова женщины покоится у него на груди, так что волна шелковистых волос рассыпалась и слегка щекочет ему шею.
Герберт пошевелился только тогда, когда ощутил пульсацию желания. А Бетани просыпаться и не думала. Неужто не слышит, как участилось его сердцебиение? Неужто глухие удары, наводящие на мысль о паровом молоте, нисколько ее не тревожат?
Пытаясь отвлечься, Герберт откинул со лба молодой женщины прядь волос, и локон словно сам собою обвился вокруг его пальца. Мгновение — и он погрузил ладонь в шелковистую волну цвета спелого каштана.
Бетани глухо застонала, выгнулась всем телом — это было видно даже под одеялом. Герберт знал: нужно остановиться. Нужно оттолкнуть женщину… или хотя бы разбудить.
— Бетани… — шепнул он.
В отраднейший из снов вплелся негромкий грудной голос, и у Бетани все внутри просто-таки растаяло. Она чуть повернула голову, и губы ее коснулись гладкой кожи. Живая, теплая, с пряным, возбуждающим запахом… и где-то у самого уха — глухой стук сердца.
Бетани подняла голову в тот самый миг, когда Герберт уступил искушению и потянулся к ее губам. И едва уста их соприкоснулись, молодая женщина, окончательно стряхнув с себя сон, поняла, где она и с кем.
Надо остановить Герберта!
Но темнота, окутавшая ее подобно плащу, отняла и последние остатки здравого смысла. Бетани не стала его останавливать. Напротив, пылко обняла руками за шею и притянула Герберта к себе. Ближе, совсем близко…
Он застонал, целуя молодую женщину все самозабвеннее, все неистовее, ощущая под одеялом очертания ее фигуры. Больше всего на свете ему хотелось сорвать все эти треклятые простыни и покрывала и прильнуть к ней всем телом…
Изнемогая от страсти, Герберт с усилием оторвался от нежных губ. В полумраке глаза его полыхали лихорадочным огнем.
— Нет уж, это никуда не годится!
— О чем ты? — оторопело спросила Бетани.
— Двое в одной постели — чистой воды безумие! — прорычал он, поспешно спрыгивая с кровати на пол. — Хоть к психиатру обращайся! Нормальный человек на такое никогда не пошел бы!
И, схватив в охапку одеяла, без лишних слов Герберт отнес их на кресло. Мысленно выругавшись, он приготовился бодрствовать до утра.