Утром 10 июня появилась, как я и ожидал, огромная масса англичан из Вредефорта и Гейльброна с тем, чтобы отбросить нас от железной дороги. Эта масса состояла под непосредственным начальством лорда Китченера и доходила, по нашим соображениям, до 15 000 человек. Несколько повозок, еще остававшихся у меня, отправил я по направлению к Кронштадту, к западу от железной дороги, с тем, чтобы они, как только скроются из глаз неприятеля, повернули бы на запад. Таким образом я хотел сбить с толку англичан, которые нас искали бы в другом месте.

Но уйти так просто, не сделав ни одного выстрела, — этого я не хотел. Поэтому я приказал занять позиции, во-первых, на холмах к северу от моста на реке Реностер, где четыре дня тому назад находился капитан Вайдхем-Найт, во-вторых, на моей ферме Родепорт и, в-третьих, на холмах Гонинг.

Англичане, любившие при каждом удобном случае обходить нас, на этот раз почему-то стояли более часу на одном месте и бомбардировали наши позиции лиддитными бомбами и другими снарядами. Но на бюргеров, находившихся на холмах Гонинг, это не производило никакого впечатления.

Тогда только англичане принялись за свой обычный обход. Я видел, как кавалерия заняла холм к северу от Родепорта, но так как с того места, где я находился, мне не было видно позиций у Родепорта, то я и не мог знать, насколько неприятель успел раздвинуть оба крыла свои. Я знал только одно: что, если бюргеры отступят и пойдут вдоль реки, они не будут нам видны, и тогда мы, потеряв их из виду и сами ничего не видя и не зная, можем вдруг очутиться оцепленными со всех сторон. Поэтому мне необходимо было самому посмотреть, не обошла ли уже нас кавалерия с одной стороны. Но чтобы не возбудить в бюргерах и мысли о грозившей опасности — мысли, которая бы в данный момент могла их только ослабить, — я приказал им сохранять позиции и сказал, что сам только съезжу посмотреть, как обстоит дело у Родепорта.

Как только мне стали видны укрепления, тотчас же оказалось, что англичане подошли совсем близко, и началась перестрелка.

Счастье мое было, что я прискакал туда. Толы«) что я очутился между Родепортом и холмами Гонинг, как заметил, что бюргеры, занимавшие северо-западные позиции, собрались бежать. Я этого-то и боялся. Сейчас же вслед за ними бюргеры, находившиеся в центре, куда я приехал, последовали их примеру Они наскоро стали отвязывать лошадей, которые оставались в куче связанные вместе, с тем, чтобы бежать от англичан, шедших прямо на них в огромном количестве и с артиллерией.

Мне невозможно было дать знать бюргерам, находившимся на холмах Гонинг, чтобы они отступали. Одно, что я мог сделать, — это было приказать бюргерам, бывшим со мною, скакать не вдоль реки, что на первый взгляд было выгоднее и представляло большие удобства, но на юг, наискосок, через реку. Это последнее бегство, по крайней мере, было бы видно бюргерам с холмов и послужило бы им сигналом к отступлению. Быстро поскакали мои бюргеры под градом пушечных и ружейных снарядов, к счастью никого не задевших. Мысль моя была удачной. Бюргеры, увидя с холмов, что мы отступаем, покинули позиции, прежде чем неприятель успел повернуть к реке и отрезать им брод.

К несчастью, семь бюргеров застряли в небольшом ущелье, между камнями старой развалины, остатков каменного кафрского строения времен Мозелькатце. Они храбро отстреливались, но были отодвинуты неприятелем к камням и, стиснутые в небольших ущельях, не заметили отступления остальных бюргеров. Когда же они, высвободившись, сошли к подножию холма, то увидели своих лошадей в 800 шагах от себя, убегавших вслед за другими лошадьми и бюргерами. Им ничего более не оставалось, как сдаться.

Между этими семью пленными находились Вилли Штейн и Бота, которые позднее вместе с другими тремя бюргерами попали в Россию. К ним присоединились позднее два брата Стейдлер и некто Гауснер, бывшие все вместе в плену у англичан на Цейлоне. Сговорившись убежать, они ночью спустились с корабля и переплыли на русское судно, стоявшее в гавани неподалеку от английского. На русском судне они добрались до России, где насладились дружеским гостеприимством, за что мы навсегда останемся благодарными русским[38] . Из России они отправились через Германию в Голландию и на немецком судне прибыли в немецкие западноафриканские владения. Через страну бушменов они добрались до Капской колонии, откуда после многих приключений попали в отряд генерала Марица. К несчастью, один из них, молодой Бота, был убит в одном из сражений. Что сказать об этих молодцах?! Отважнее их — трудно найти! Мне очень жаль, что я не знаю имен товарищей Вилли Штейна. Я ехал с ним в одном поезде из Оранжевой республики — ныне колонии Оранжевой реки — в Капштадт, где я должен был встретиться с генералами Луи Ботой и Делареем с целью отправиться в Европу и Америку в качестве уполномоченных от моего народа. Он обещал мне дать о себе знать, но, по-видимому, что-то ему помешало это сделать[39] .

Мы принуждены были отступить с холмов Гонинг (на которых, кстати сказать, вопреки их названию, и помину о меде нет), а также и от Родепорта. Я приказал бюргерам идти по направлению к Кронштадту.

Сообщите всем, кто нами интересуется о нашей судьбе после того, что мы выехали из Петербурга. Вскоре после этого мы возвратились в Южную Африку. В конце марта 1901 года мы отправились из Гамбурга и высадились в конце апреля того же года в Сварткопмундте в немецких колониях Южной Африки. Оттуда мы поехали но железной дороге в Виндхук и далее по конке в Гезбеоп и Кетмансхоп, где каждый из нас купил по паре лошадей. Верхом двинулись мы затем на юг и в начале июня переправились через Оранжевую реку.

Спустя неделю после перехода через границу прибыли мы наконец к своим соотечественникам в отряд генерала Марица.

Мы были несказанно рады после всех приключений и путешествий очутиться в кругу земляков.

Но мы были очень удивлены способом ведения войны со стороны англичан в то время. Все черное население Южной Африки было снабжено ими оружием и направлено против нас. Это было уже совсем нецивилизованно со стороны наших врагов.

Мы остались в западной части страны в отряде генерала Марица. Нам пришлось воевать только с чернокожими войсками Англии.

Позже Бота и я с четырьмя бюргерами были посланы в Оранжевую республику с депешами к генералу Девету.

Проехав около 500 миль, мы были в один прекрасный день окружены неприятелем и снова взяты в плен. Мой друг Бота был ранен; равным образом и еще один товарищ. Третий был убит. Бота тоже умер позже от раны. А я после всех злоключений все-таки вновь попал в руки врагов.

Теперь в Южной Африке мир, но надолго ли, не знаю. Буры очень недовольны, что должны были согнуться под английским игом. Если англичане сами не уйдут из нашей страны, то, думается мне, снова можно ожидать войны в Южной Африке.

Милый папа-бур! Поклонитесь сердечно всем нашим друзьям в Петербурге. Передайте русским еще раз нашу глубокую благодарность за все благодеяния, которые они нам оказали в дни бедствий. Я буду очень рад получить от Вас весточку.

Сердечно кланяясь, остаюсь Вашим другом Д. Стейдлер».

Таких людей Отечество не может не ценить. (Примеч. перев.)

В то же утро я получил известие, что в Кронштадте находился в английском комиссариате большой склад военных запасов, довольно плохо охраняемый. Собираясь туда, чтобы завладеть этим складом, я тем не менее не отправился туда прямо, так как можно было ожидать, что англичане, вытеснившие нас, пойдут теперь сами в Кронштадт. И не только потому, чтобы они .думали, что мы пойдем в ту же сторону, но и потому, что знали, что комиссариат плохо защищен.

Как только стемнело, я осторожно вышел к западу и пришел к Вондерхейвелю, где нашел фельдкорнета де Фоса с пленными. Многочисленные английские войска отправились вдоль железной дороги к Кронштадту, отстоящему от холмов Гонинг в 34 милях. Лорд Китченер, как я позднее узнал, также пришел туда на следующий день после полудня.

Рано утром выступили мы вдоль реки Рит и, дойдя до фермы Ваальбанк, остановились, пробыв там до вечера следующего дня 13 июня. В ту же ночь нашел я нужным перейти через железнодорожную линию, чтобы не попасться с нашими пленными в когти лорда Китченера, который, не найдя нас в Кронштадте, наверное, пошел бы искать нас к западу от железной дороги.

Но тут мне представилась возможность разрушить железную дорогу. Это была единственная линия, по которой лорд Робертс перевозил несметное количество провианта, необходимого для его тысячного войска (в это время железнодорожная линия Наталь — Делагоабай была еще в нашем распоряжении). Поэтому' я считал, что какою бы то ни было ценою, но нам нужно было бы разрушить сообщение англичан. Для этого я решил перейти железную дорогу через мост на реке Реностер у Левспрейта, только что исправленный англичанами, и затем утром напасть на английские колонны, которые снова заняли свои позиции у моста через Реностер и у Роодеваля.

Буры вообще мало пускали в ход военные хитрости, а в частности, мало разрушали пути сообщения англичан, проще же говоря, бюргеры плохо исполняли приказания начальников, относившиеся к разрушению железнодорожных путей. Если бы это было иначе, то с лордом Робертсом случилось бы то же, что произошло с самаритянами в Самарии, т. е. он со всеми своими десятками тысяч войска подвергся бы страшной опасности умереть с голоду. Лорд Робертс был очень мало проницателен; он слишком много рассчитывал на случайности, которые его, собственно говоря, и спасли; не будь их или, вернее сказать, не будь непослушания бюргеров при исполнении наших приказаний, большому лагерю в Претории не избегнуть бы голодной смерти.

Я сговорился с генералом Фронеманом с вечера, что он перейдет железную дорогу у Левспрейта и утром нападет на англичан с востока; я же в это время подойду с другой стороны к ферме Родепорт, спрячусь с одним орудием Круппа и нападу на неприятеля с запада, лишь только услышу его стрельбу с востока.

Но этого не случилось. Генерал Фронеман, подойдя к железной дороге ночью у Левспрейта, нашел уже там англичан, и сражение произошло не утром, а ночью. В это время, с юга подошел поезд, в который бюргеры так сильно стреляли, что он должен был остановиться. Генерал Фронеман приказал штурмовать поезд, но бюргеры этого не сделали.

Если бы они тогда это сделали, то лорд Китченер был бы в наших руках!

Никго не знал, что он находился в этом поезде, и мы только позднее узнали, что он, пользуясь темнотой (а ночь была очень темная), выскочил из поезда и, сев на лошадь, которую ему свели с платформы, ускакал.

Вскоре после этого поезд пошел дальше.

Таким образом был упущен редкий случай.

Генерал Фронеман все-таки справился с оставшимся у железнодорожного моста прикрытием и взял в плен 28 англичан.

Кроме того, он сжег временный мост, построенный после того, что был взорван постоянный.

Здесь было взято в плен 300 кафров. Они утверждали, что у них не было оружия и что они только работали над починкой железной дороги. Хорошая отговорка! Вероятно, у них было оружие, которое они преспокойно повыкидывали, пользуясь непроглядной тьмой ночи, но так как мы наверняка этого не знали, то мы поступили в данном случае, соображаясь с принципом, что лучше отпустить на волю десять виновных, нежели заставить одного невинного понести наказание.

Генерал Фронеман отошел к востоку от Дорндраи, очень довольный тем, что сжег мост и взял пленных, но забыв совершенно обо мне.

А я ждал все утро, помня наш уговор, что он начнет стрелять с востока; но ничего не происходило. Мои позиции были не из выгодных, и нападать в одиночку с запада я не хотел, боясь неудачи.

Было 10 часов.

Наконец, показались английские разведчики. Четверо из моих бюргеров стали стрелять в них: один был убит, остальные взяты в плен. И все еще генерал Фронеман не давал о себе знать.

Тогда я, раздумывая, что бы это такое могло значить, пришел к заключению, что произошло какое-нибудь недоразумение между мною и генералом Фронеманом и что я должен сам искать выхода. После этого я приказал стрелять в неприятеля из крупповского орудия. Со стороны же генерала Фронемана все еще ничего не было слышно.

Тогда я приказал выступать, пройти через ближайший холм к северо-западу — и затем штурмовать у Левспрейта. Каково же было мое изумление, когда мы не встретили никакого неприятеля и ничего не пришлось предпринимать. Только поздно вечером я нагнал генерала Фронемана, и он рассказал мне, как было дело.

На следующий день я отослал 1200 пленных англичан и кафров в лагерь президента, к востоку от Гейльброна, а сами мы отправились к Слооткраалю у реки Реностер. Там мы спрятались на ночь и на следующее утро ушли к цепи холмиков у Эландслагдее в ожидании встречи с большими силами англичан, выступивших из Вредефорта к Гейльброну.

Я думал, что если представится возможность выиграть значительное сражение, то мы должны идти на это, если нельзя — то должны держаться там по возможности долго и затем отступить. Если бы бюргеры послушались меня, то мы, и не выиграв сражения, все-таки нанесли бы неприятелю тяжелый урон. Но все вышло совершенно иначе.

Английская конница подошла без предварительных разведок. Мы занимали позиции направо и налево от дороги, по которой они шли, и я отдал приказ, чтобы бюргеры подпустили англичан совсем близко к нашим укреплениям, отстоявшим одно от другого на 300 шагов, и затем начали бы в них стрелять с двух сторон.

Но бюргеры этого не сделали. Они стали стрелять прежде, чем англичане подошли, на расстоянии большем, нежели 400 шагов.

Тогда англичане повернули назад и, отъехав на 1500 шагов, спешились и стали в свою очередь в нас стрелять. Но так как у них не было прикрытия и они все равно не могли бы выдержать нашей стрельбы, то они там и не остались. Сев снова на лошадей, они отъехали еще на 3000 метров назад к тому месту, где стояли их орудия. После этого началось обстреливание всего ряда холмиков, на которых мы расположились. Наши три крупповские пушки действовали хорошо, и мы бы долго еще выдерживали, если бы не подошли англичане еще из Гейльброна и не стали бы осыпать нас сзади лиддитными бомбами.

Очутившись между двух огней, мы должны были отступить. К счастью, у нас не было потерь.

Мы отошли сперва к югу, чтобы укрыться от пушечных выстрелов, а затем повернули на восток, по направлению к Гейльброну. Тем временем, к нашей радости, село солнце.

Закат солнца! Сколько раз он и впоследствии выручал нас! Сколько раз снимал свинцовую тяжесть с нашей груди! Случалось, конечно, иногда, что закат солнца служил нам не в пользу, но в большинстве случаев он являлся спасением бура.

Мы вернулись впотьмах к нашему маленькому лагерьку, на юг от Слооткрааля, и спрятались там на весь следующий день. Здесь коммандант Нель оставил свой пост, и вместо него кронштадтскими бюргерами был выбран Франц ван-Аард. Ночью мы пошли в Паарденкрааль, в 20 милях к северо-востоку от Кронштадта, и остались там до вечера 19—20 числа, когда я, собираясь снова разрушить железнодорожный путь, разделил моих людей на три части. Подошедшего ко мне в это время комманданта Я. Оливира я послал к станции Гонингспрейт, генерала Фронемана — к Америкасидингу, а сам отправился к Серфонтейну. С наступлением дня генерал Фронеман взорвал железную дорогу в одном месте, а я в другом; одновременно были повреждены и телеграфные столбы. Сперва каждый столб простреливался, затем уже его легко было свалить на землю.

Комманданту Оливиру не так посчастливилось, как нам. Он напал на станцию, но, к сожалению, раньше, нежели было назначено, вследствие чего ему пришлось стрелять одному. Когда я подоспел к нему, то огромная колонна подходила из Кронштадта, а так как у меня было очень мало людей, чтобы сопротивляться, то мы должны были отступить. В ту же ночь я отправился в Паарденкрааль.