Глава 1

Увидев создание, появившееся из груди дракха, Лондо, хотя и с огромным трудом, но сдержал крик, больше он ничего сделать не мог.

С полдюжины различных способов выхода из положения вихрем пронеслись в его голове. Первое и самое сильное желание — наброситься на дракха, схватить оружие, — предпочтительнее, меч, — и шагнуть вперед. Свист стали в воздухе и удар. Он мысленно представил, как голова чудовища слетает с плеч, а его мерзкая усмешка навсегда застывает на губах, возможно, сменившись удивленной гримасой. Потом он взял бы голову этого чудовища и водрузил бы на кол рядом с головой Мордена. Он бы встал рядом с Виром и вместе с ним помахал бы им рукой, забавляясь при одной мысли о том, что кто-то посмел бросить вызов правителю великой Республики Центавр.

Или просто убежать из этой комнаты. Эта идея показалось очень привлекательной при виде одноглазой твари, скользящей к нему по полу.

Что, если позвать на помощь? Может быть, попытаться с ними договориться?

Он мог бы спросить дракха о том, что им еще нужно, помимо него самого? Быть может, ему удалось бы утолить гнев этих существ каким-нибудь иным способом, кроме согласия на то, чтобы это ужасное одноглазое животное стало паразитировать на его теле.

Что, если броситься дракхам в ноги и униженно молить о пощаде, поклясться в вечной верности дракхам или духу Теней? Может быть, стоит напомнить дракхам о тех временах, когда он был весьма полезным помощником их ушедшим хозяевам?

«Что вы хотите?»

Первым этот вопрос задал ему Морден. Как давно это было, будто целую вечность тому назад. Именно этот вопрос ему хотелось сейчас, будто камень, швырнуть в дракхов. А что, если он предложит им вместо себя кого-нибудь другого, того, кто подойдет им больше? Жуткий список имен промелькнул перед ним. Он мог бы предложить им Шеридана или Деленн, Президента и первую леди Межзвездного Альянса. Сдать их дракхам, пусть держат их в заключении, или посадят на них стражей, превратив в прислужников дракхов.

Или Г'Кар! Великий Создатель, пусть они возьмут Г'Кара. Кажется, они с нарном наладили отношения, но то видение никуда не ушло. Вещий сон, в котором Г'Кар душит его, прожигая яростным взглядом единственного глаза. Да, он может сдать Г'Кара дракхам, пусть он станет исполнителем их коллективной воли.

Или… или…

Он может… он может предложить им Вира Котто. Это вполне осуществимо. И это очень неплохой выбор. Действительно, отличная идея. Пусть Вир потеряет свободу воли и независимость — все равно он ею толком не пользовался. Тяжело признавать, но Вир был идеальным исполнителем. Так что между его прежней жизнью и той, что его ждет, не будет особой разницы. Быть может, ему будет даже лучше.

Все эти варианты с бешеной скоростью проносились в его голове, но еще быстрее он отметал их прочь. Ведь это были его друзья… его союзники, или, по крайней мере, они когда-то были его друзьями и союзниками. Хотя Лондо до сих пор снедало сильнейшее желание отомстить Шеридану. Ведь именно Межзвездный Альянс, детище Шеридана, разбомбил Приму Центавра, загнав ее в каменный век и превратив из цветущего мира в дымящиеся руины. И разве не Шеридан всегда был склонен к скоропалительному осуждению Центавра в целом и Лондо, в особенности, за любую мелочь, реальную или выдуманную?

Но один вид одноглазого монстра, что обхватил щупальцами его ногу и пополз вверх по его телу, заставил Лондо с ужасом понять, что такой участи он не пожелал бы даже самому злейшему своему врагу. Шеридан, бесспорно, таковым не был, а Деленн и подавно. Нет, пожалуй, несмотря на восстановление отношений, это почетное звание больше подходило Г'Кару. Но даже Г'Кару он не пожелал бы такой… чтобы такая тварь присосалась к нему.

Никто такого не заслуживал.

В том числе и он сам.

«Это нечестно», — мрачно размышлял он, — «это несправедливо. Я должен остановить ее… я все еще могу скинуть ее на пол, наступить на нее, раздавить ботинками…»

Но он знал, что за этим последует. Дракх, как в прошлый раз, вытащит свой детонатор, только теперь ничто не сможет спасти мир Лондо от уничтожения. И, когда он сделает это, в одночасье погибнут миллионы центавриан. Термоядерные бомбы, спрятанные дракхами, взорвутся, и их жертвы никогда не узнают о том, что же именно их поразило. Они просто исчезнут в пламени мощного взрыва, миллионы жизней прервутся в мгновение ока.

Мгновение, всего лишь мгновение, он обдумывал этот вариант. Все они, в конце концов, смертны. Их мучения продлятся несколько коротких секунд, а потом все будет кончено. Они окажутся в безопасности, в безопасности могилы. Более того, ветер развеет их пепел на все четыре стороны, по всей Приме Центавра.

Это будет так непохоже на ту жизнь, которая ожидает Лондо — вечное наказание, страж, следящий за каждым его движением, сидящий, подобно незаживающему одноглазому нарыву, на его плече. Который станет неотлучно наблюдать за ним, не даст ему ни минуты покоя…

Покой.

Что ж… покоя ему больше не видать.

Потому что, когда он подумал о миллионах центавриан, исчезающих в огненном взрыве, они предстали перед его мысленным взором израненными и недоумевающими. Покрытые пеплом и сажей, в порванной одежде, они в ужасе и смятении глядели на небо, гадая, когда же прекратится этот огненный кошмар.

Они не знали. Им и в голову не могло придти, что Приму Центавра оклеветали, выставив агрессивной и воинственной. Оклеветали дракхи, обратили всю галактику против них, сделали так, чтобы центавриане остались одни во мраке. Они не знали, что этот обман был затеян ради него, Лондо.

Они не знали, что могли бы до сих пор мирно жить, если бы не он.

Он простер руку, направляя свой народ к прежнему величию, которого они, по его мнению, заслуживали, будучи частью великой Республики Центавр, той самой, имя которой некогда вызывала уважение, а не насмешки. Простер руку, как пастырь, но вместо этого погубил свое стадо. Его жертвы выкрикивали его имя, и он слышал их крики, доносящиеся из-под руин. Если бы ему не захотелось возродить прежнюю славу Республики Центавр, ничего этого не случилось бы. Тени не вмешались бы, никто бы не объявил войну Нарну. Не было бы той сердечной боли и печали, что терзали его уже пятый год. Все из-за него, все по его вине.

Но прошлого не изменишь. Когда страж начал копаться в нем, изучать его, когда щупальца твари заскользили по обнаженной коже, заставив его внутренне содрогнуться, Лондо осознал, что это его наказание за все содеянное. Его настигло вселенское правосудие. Потому что нет и не будет оправдания ему самому и его деяниям. Его собственные тело и разум станут искуплением за содеянное. Они отняты у него, он теперь лишь пленник внутри собственного тела, им будет управлять страж. Это приговор — пожизненное заключение.

До него донесся запах горящих руин Примы Центавра. Он так любил родной мир. Ему всего лишь хотелось вернуть родине былое величие. Но он совершил ужасную ошибку. Он не понимал, что именно в том, что он так презирал — в болезненном умиротворении, пропитавшем общество, во всеобщем ощущении того, что лучшие дни остались далеко в прошлом — именно в этом и заключалось подлинное величие. Мир, счастье, процветание…вот что они получили и чему радовались.

Возможно, его зрение затмили те, с кем он связался. Он провел слишком много времени, блуждая по коридорам власти, пихаясь локтями с императорами, устраивая заговоры в компании с такими прожженными интриганами, как покойный лорд Рифа. Он упустил из виду тот факт, что все они были гедонистами, интриганами и эгоцентриками. Их интересовали лишь собственные удовольствия, ради чего они сплошь и рядом шагали по трупам.

Лондо забыл, что они составляли лишь малую часть центавриан. Большинство же их были порядочными простыми тружениками, которым не было нужно ничего особенного, они лишь хотели жить обычной жизнью. Они не были декадентами, им было чуждо стремление к власти. Это были порядочные простые жители. И Лондо именно их обрек на гибель. Это их дома горели, это их крики звучали в его ушах, эхом отдавались в его разуме.

Он закрыл глаза, мечтая прижать ладони к ушам, чтобы заглушить эти крики.

Но здесь был страж.

Лондо чувствовал, как страж погружается в его сознание, соединяется с ним, как их интересы переплетаются. Потом он почувствовал дракха, тот наблюдал за ним — как снаружи, так и изнутри. Будто страж открыл дракхам окно в его душу. Это было вторжение, это было отвратительно, это было…

…и это было то, чего он заслуживал.

Но все эти сумбурные мысли никак не отразились на лице Лондо. Этого они не дождутся. Они могут лишить его свободы, независимости, будущего, самой его души, но они не смогут отнять его гордости, лишить привычной манеры держаться.

Что бы ни случилось, он остается Лондо Моллари, гражданином великой Республики Центавр. Вот почему он не стал рыдать и просить пощады. Он только вздохнул про себя с облегчением, радуясь тому, что не поддался минутной слабости, не предложил других вместо себя в качестве рабов. Если бы он это сделал, то, скорей всего, не смог бы дальше жить с этим.

Жить.

Самоубийство. Бесспорно, такой выход у него оставался. Если дело дойдет до поединка его воли с волей стража, и страж примется отговаривать его, у.

Лондо были основания для уверенности в том, что он сможет подавить влияние твари на время, достаточное для того, чтобы успеть убить себя.

Но, пока он жив, есть надежда. Пока он жив, можно попробовать найти способ избавиться от этой проклятой твари. Если он умрет, то пути назад не будет. Если же он пока поживет… всякое может случиться.

Быть может, ему еще удастся помахать рукой голове дракха, насаженной на пику.

За этой мыслью потянулась следующая, за ней — другая, и он потерял нить своих рассуждений. Как будто все мысли, живущие в его голове, нахлынули разом, беспорядочно перемешавшись между собой. Настоящая лавина из воспоминаний и образов… …или возможно… это был просмотр. Возможно, дракх прямо сейчас читал…

Невероятным усилием Лондо мысленно оттолкнул чужака, хотя не был уверен, было ли вторжение в его разум реальным или ему просто показалось. Он понял, что еле держится на ногах. Лондо прикоснулся рукой ко лбу и неуверенно выдохнул.

А потом дракх произнес самую странную фразу. Он сказал:

— Все будет хорошо.

Было странно слышать от него такие слова. Дракхи были бессердечными злыми существами, Лондо точно знал это. Зачем одной из этих тварей врать, что с ним «все будет хорошо»?

— Нет, — прохрипел он, чувствуя на своем плече присутствие этой… этой штуки. — Ничего хорошего меня уже не ждет.

Дракх пробормотал еще несколько непонятных фраз, но Лондо толком пропустил их мимо ушей. Он даже что-то автоматически отвечал, хотя, спроси его секунду спустя, о чем шла речь, Лондо не смог бы вспомнить. Все, о чем он мог сейчас думать — это о глазе, который находился так близко, наблюдал за ним.

Тени… ужас, который они наводили, воплощался в силуэтах их огромных, мощных кораблей. Он общался с ними только через Мордена. Да и тот был всего лишь их голосом. Но теперь враг обрел лицо, лицо дракха, который, не успели они закончить разговор, скользнул обратно в тень, которая некогда извергла его. И этот враг всегда неусыпно будет присутствовать рядом с ним, в виде стража, сидящего на плече, который будет его частью до тех пор, пока Лондо не умрет.

Пока он не умрет.

И Лондо снова решил обдумать этот вариант.

Он взял меч, почти любовно погладил его. А ведь не так давно он не мог заставить себя даже смотреть на этот меч. Это был изящный клинок: им он убил своего друга, товарища по детским играм, Урзу Джаддо. Урза прибыл на Вавилон 5 просить у Лондо помощи в политической игре. Если бы он проиграл, а дело шло именно к этому, его род был бы опозорен. Урза получил помощь… спровоцировав дуэль и позволив Лондо убить себя ради того, чтобы его семья перешла под защиту рода Моллари.

Защита Дома Моллари. Какая ужасная шутка. Имя Моллари отлично защитило самого Лондо, не так ли?

Мозг Лондо не прекращал работать с того момента, как страж присоединился к нему. Его ободрил тот факт, что эта тварь не читала, не могла прочитать все мысли, проносящиеся в его голове. Сделай он что-нибудь, она доложит дракхам, и они, возможно, вмешаются, но это касалось именно действий, действий, которые противоречили бы интересам дракхов. Лондо пока что не предпринимал таких действий, но усиленно размышлял о них.

Будет ли это подобающим выходом? Не будет ли это слишком просто? Если.

Вселенная действительно заинтересована в правосудии, то что может быть более справедливым для Лондо, если не смерть от того же самого меча, которым он убил.

Урзу Джаддо? В тот день что-то умерло в Лондо. Если он воспользуется этим мечом для того, чтобы положить конец той пытке, в которую превратилась его жизнь, то, возможно, он попадет туда же, где сейчас пребывает Урза. Они снова будут вместе, как в юности, молодые и свободные, и у них снова будет вся жизнь впереди. Они будут возиться, смеяться, и все будет здорово.

Слуги бесшумно упаковали его вещи, готовясь перенести их в императорский дворец. Меч был единственной вещью, которую он им не отдал. Лондо стоял, глядя на него, изучая сверкающее лезвие и гадая, насколько мягко оно скользнет по его горлу. Он представил, как кровь потечет из раны, обагрив его белый императорский мундир. Замечательное сочетание цветов. Очень эстетично.

И когда дракх обнаружит его тело — почему-то он знал, что это будет дракх, — обрадуется ли эта тварь преждевременной кончине Лондо, чувствуя, что смерть Теней отмщена? Или дракх разозлится, будет раздосадован тем, что возможности использовать Лондо теперь не удастся реализовать? Это… несомненно, была приятная мысль. Как здорово подумать о том, что дракх будет расстроен, знать, что он и весь его ужасный род не смогут больше мучить Лондо.

Будут ли дракхи мстить, взрывая бомбы и испепеляя его народ? Нет. Скорей всего, нет. Сообщество Дракхов мало заботило население Примы Центавра. Для дракхов они были просто разменной монетой в игре, необходимой для того, чтобы удержать Лондо. Если Лондо исчезнет, то игра закончится. Какая разница, что будет с пешками после падения короля?

Да, это будет трусливый ход. Нужно еще так много сделать, но если он покончит с собой, то никогда не получит шанса исправить все то, что натворил…

Исправить?

Клинок сверкал так ярко, что он мог видеть на его поверхности свое отражение. И это напомнило ему точно такое же отражение в иллюминаторе центаврианского боевого корабля на орбите Нарна. Центавриане едва не уничтожили всех нарнов до единого, используя запрещенное оружие, масс-драйверы.

Исправить? Возместить потери? Уравновесить весы? Чушь какая-то, не так ли? Как он может исправить то, что совершил? Миллионы… Великий Создатель… миллиарды погибли из-за него. И он полагает, что это можно исправить? Это невозможно, просто невозможно. Да будь у него даже сотня жизней на то, чтобы все исправить, это все равно было бы невыполнимым заданием.

Возможно… возможно, самоубийство вовсе не будет трусливым поступком.

Возможно, самоубийство окажется всего лишь благоразумным решением для того, кто знает, когда нужно уйти. Влачить нынешнее жалкое существование в этом объятом войной мире, обманывая себя мыслью о том, что каким-то образом он сможет все исправить или искупить свои грехи…

Кого он дурачит? В конце концов, кого он пытается обмануть?

Он снова вспомнил о страже на своем плече. Подумал, что, быть может, со временем, станет меньше обращать на него внимания. Быть может, он настолько привыкнет к присутствию этой твари, что вовсе перестанет замечать ее. Если нынешняя ситуация не изменится, то Лондо не был уверен, хорошо это будет или плохо.

Он отложил меч.

Пора.

Пора начать этот фарс. Что касается всего остального, что ж, если до этого дойдет, у него еще будет масса времени. Или, возможно, он сам откажется от этой идеи. Переживания еще слишком свежи, и он не был уверен в том, что способен сейчас принять верное решение. Ему нужно время, чтобы обдумать, как лучше поступить.

Мысль о самоубийстве, однако, никуда не делась.

Он обратился к центаврианскому народу, его подданные собрались в своих домах, пытаясь найти укрытие в обугленных обломках зданий, олицетворявших собой такие же страшные перемены в их жизнях. Все время, пока жители планеты видели в небесах гигантское, хотя и слегка размытое изображение Императора, перед глазами самого Лондо маячил меч. На самом деле ему ужасно хотелось извиниться… униженно попросить прощения у своего народа, рассказать им, что это он, он один несет ответственность за весь тот ужас, через который им пришлось пройти.

Но подобная, честная речь, была бы неугодна дракхам. У них были ясные цели, а от Лондо требовалось просто точно сыграть предназначенную ему роль.

Они ясно дали это понять. Делай, что говорят. Будь хорошей марионеткой.

Говорить, что требуется, и не вздумать злить их.

— Я в одиночестве отправлюсь на церемонию инаугурации, — объявил он. — В тишине я приму бремя императорской власти. Колокола наших храмов будут звонить день и ночь напролет, по всем нашим соплеменникам, убитым при бомбардировке.

Мы одиноки, одиноки в этой Вселенной, но нас объединяет наша боль.

Но это было неправдой. Такой же обман, как и все вокруг него. Его боль была его собственной болью, он никогда ни с кем не поделится ею, и не откроет ее другим. Его боль — это тварь на плече. Ночные кошмары, мучавшие его во сне, ожили, и теперь мучили его наяву.

— Мы сражались одни, — сказал он своему народу. — И мы возродимся одни.

Но разве на Центавре был еще кто-либо, более одинокий, чем он? Хотя, в самом извращенном аспекте, он вовсе не был одинок. С ним был страж, наблюдавший за ним, изучавший его, следящий за ним, никогда не оставляющий его в покое. Он служил постоянным напоминанием о его грехе. И, благодаря стражу, дракхи также всегда были с ним.

Но это было не все.

Еще были голоса. Голоса его жертв, взывающих к нему, протестующих против своей участи. Это были те, кто принял свою смерть, крича и рыдая, совершенно не понимая, почему это случилось с ними. Они тоже были здесь, постоянно напоминая о себе.

Вполне возможно, что из всех жителей Примы Центавра Лондо был наименее одиноким. Но это вовсе не смягчало положения, в котором он оказался. Не было никого, никого, кому бы он смог поведать о своих проблемах. Он не сомневался в том, что, сделав это, обречет эту личность на смерть. Он жил в окружении других, но никого из них не мог подпустить близко к себе. Ему придется удалить от себя тех, кто хорошо знал его.

Хуже всего будет с Виром. Вир, который, шаг за шагом, прошел рядом с ним весь этот ужасный путь, который предостерегал Лондо против этого падения во тьму. Лондо не слушал его, но Вир был прав. Возможно, именно поэтому Лондо и не слушал его: знал, что Вир прав и не хотел его слышать его слов.

И Деленн. После того, как он произнес речь, когда они прощались, Деленн шагнула вперед и так посмотрела на него, что он внутренне содрогнулся, подумав, вдруг она способна увидеть зло, примостившееся на его плече.

— Ваш путь отныне скрыт от меня, Лондо, — сказала она. — Вас окружает тьма. Мне остается только молиться о том, чтобы вы смогли найти дорогу к свету.

Когда она произнесла это, он снова подумал о мече, клинок сиял перед его глазами даже ярче, чем раньше. Свет, играющий на клинке, был таким чистым и верным, манил его. Это был путь к спасению… если только он выберет его.

Он направился к храму, как и говорил. Один… но не в одиночестве.

Он принял все регалии и возложил на себя обязанности императора и теперь почти физически ощущал прикосновение меча к своему горлу. Он почти слышал шаги смерти, чувствовал чистую радость освобождения. Он может освободиться от этого, освободиться от ответственности, от всего. К тому времени, когда он начал свой долгий марш обратно во дворец, солнце уже клонилось к закату. И в душе он знал, что это будет последний закат, который он видит. Его решимость была сильной, как никогда, сейчас он был абсолютно уверен в своем решении.

Он чувствовал, что принял верное решение. Хорошо. Он сделает самое лучшее, на что он сейчас был способен, хотя то, что оставалось в его силах, даже отдаленно не напоминало что-нибудь хорошее. Просто пора выйти из игры.

В эту ночь он сидел на троне, и тьма будто наступала на него. Богатое убранство, сверкающий мраморный пол, роскошные гардины и огромные декоративные — но, тем не менее, выглядевшие внушительно — колонны. Казалось, все в этом зале нашептывало о былом величии Примы Центавра. Но, несмотря на призрачные тени прошлого, которые всегда присутствовали здесь, он чувствовал странное умиротворение. И внезапно ощутил, как страж шевельнулся на его плече.

Возможно, эта тварь понимала, что он что-то затевает, но не знала точно, что именно.

Казалось, тени движутся вокруг него. Лондо посмотрел по сторонам, пытаясь выяснить, не скрывается ли где-нибудь поблизости дракх, наблюдающий за ним. Но здесь никого не было. По крайней мере, ему так показалось. Но он мог ошибаться…

— Я сошел с ума, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я довел себя до безумия.

Он позволил себе мрачно пошутить по этому поводу.

— Может быть, это и было их конечной целью. Интересная мысль. Превратить.

Приму Центавра в руины просто ради сомнительного удовольствия свести меня с ума. Стрельба из пушки по воробьям. Если уж им так хотелось довести меня, гораздо проще было на недельку запереть меня в комнате с моими бывшими женами.

От этого любой свихнулся бы.

К его удивлению, ему ответил чей-то голос:

— Простите, Ваше Величество?

Он обернулся в своем кресле и увидел мужчину, стоящего около дверей, его взгляд, обращенный на Лондо, выражал вежливое любопытство. Худой, как палка, с аккуратно уложенным, но невысоким, волосяным гребнем. Это было прямым оскорблением центаврианских стандартов, ведь обычно высота прически указывала на положение в обществе, которое занимал центаврианин. Однако это могло быть жестом подражания императору Турхану, который публично выражал презрение данной традиции и стригся короче, чем самый распоследний простолюдин.

Некоторые полагали, что император Картажье поступал так же, дабы показать, что он сохраняет тесную связь со своим народом. Другие считали, что он делал это, чтобы просто досадить окружающим. В любом случае, прецедент был создан, и нашлись желающие ему подражать.

Хотя, что касается центаврианина, нарушившего размышления Лондо, то вовсе не прическа привлекла внимание императора. И даже не его накрахмаленная и отглаженная форма, которую он столь щегольски носил. Нет, внимание Лондо привлекла его манера держаться. Он был полон рвения… но какого-то нездорового рвения. Вир, например, источал рвение с того самого момента, как появился на Вавилоне 5. Это было желание понравиться, одно из наиболее приятных качеств Вира. А этот тип… он похож на стервятника, который сидя на ветке, наблюдает за умирающим, и мысленно торопит его, чтобы полакомиться его телом.

— Дурла… не так ли? — спросил Лондо секунду спустя.

— Да, Ваше Величество. Капитан Вашей гвардии, назначен на эту должность покойным регентом, — он слегка поклонился, — который и дальше готов служить вам, Ваше Величество, если на то будет ваша добрая воля.

— Мою волю сейчас вряд ли можно назвать доброй, капитан Дурла. Мне не нравится, когда нарушают мое уединение.

— Со всем уважением, Ваше Величество, но я не думал, что вы здесь одни. Я услышал ваши слова и подумал, что вы с кем-то разговариваете. Согласно протоколу, никого не должно быть в этой комнате с вами в столь поздний час… и я подумал, что обязан проверить, не напал ли на вас кто-нибудь. Почтительно прошу Вас простить меня за то, что я нарушил Ваше уединение или причинил какое-либо неудобство.

Его объяснения казались совершенно правдоподобными, но Лондо нутром чуял, что этот тип ему не нравится. Возможно… возможно из-за того, что, ко всему прочему, он говорил именно то, что требовалось, будто Дурла знал, как ему следует говорить. Он никак не показал своих чувств. Вместо этого он сказал именно то, что, как ему казалось, Лондо хотелось бы услышать.

С другой стороны, признал Лондо, он стал таким подозрительным, что шарахался от любой тени, выискивая заговоры и коварство везде. Теперь даже самая заурядная встреча, казалась, была полна нехороших намеков. Он начал видеть подтекст во всем, выискивать недосказанное и отбрасывать то, что было сказано. Так жить нельзя.

Но все же… ведь для него в последнее время это был далеко не самый серьезный повод для раздумий, не так ли? И не теперь, в последний день его жизни.

Дурла не двигался. Очевидно, он ждал, когда Лондо отпустит его. Лондо сделает это немедленно:

— Сегодня вечером вы мне не нужны, Дурла. А что до продолжения службы… ну… посмотрим, как изменится мое настроение со временем.

— Хорошо, Ваше Величество. Я проверю, стоят ли гвардейцы у всех выходов.

Лондо был не в восторге от этой перспективы. Уж коли он решил покончить с собой — что казалось ему в данный момент наиболее привлекательным выходом, — то ему меньше всего была нужна пара гвардейцев, которая услышит, как его тело шлепнется на пол. Если они побегут спасать его и каким-то образом, вопреки всем надеждам, сумеют это сделать… конфуз и унижение будут просто ужасными.

А что, если ему покинуть дворец, и сделать это где-нибудь подальше?

Ведь он, в конце концов, император.

— В этом нет необходимости, — твердо сказал он, — полагаю, что ваши силы лучше использовать где-нибудь еще.

— Лучше? — Дурла приподнял бровь. — Что может быть лучше, чем забота о безопасности императора? При всем уважении к вам, Ваше Величество, но я с этим не согласен.

— Я не спрашивал вашего мнения по этому вопросу, — заметил Лондо. — Они свободны, как и вы.

— Ваше Величество, со всем уважением…

— Перестаньте говорить мне о том, как вы меня уважаете! — с явным раздражением сказал Лондо. — Если бы я был невинной девицей, а вы бы пытались соблазнить меня, то ваши частые заявления о том, как вы меня уважаете, были бы более уместны. Надеюсь, я могу считать себя в безопасности на этот счет?

— Да, Ваше Величество, вы можете быть совершенно спокойны на этот счет, — нечто похожее на улыбку появилось в уголках рта Дурлы. Потом он снова посерьезнел. — Однако ваша безопасность является не просто моей первейшей заботой, как подданного, это часть моих служебных обязанностей. Конечно, вы всегда можете уволить меня, но будет нехорошо, если меня уволят только потому, что я исполнял свой долг. Я считаю вас, император Моллари, самым справедливым императором из всех, что когда-либо принимали правление Примой Центавра. Разве не так?

О да, очень ловко. Очень ловко сказано. Лондо ни на секунду не поверил его словам. Хотя…

Это неважно. Не имеет значения. Нужно только подождать времени отхода ко сну. Потом, лежа в постели, он сможет спокойно положить конец своей жизни. Раз он будет лежать, то ему не надо беспокоиться о звуке падения собственного тела, которое может привлечь охрану.

Идея. Именно так он и поступит. Пожелает Дурле спокойной ночи, уйдет на ночь… а потом уйдет навеки. Именно так. Отпустит Дурлу, и сделает это.

Дурла застыл в ожидании.

Он не нравился Лондо.

Он не знал, почему действует на столь внутреннем уровне. Часть его сознания действительно радовалась тому, что вскоре Дурла будет досаждать кому-то другому. Но другая часть гадала, на что этот Дурла был способен. Он оставался… неизвестной величиной. Лондо ненавидел неизвестные величины. Ему особенно не нравилась мысль о том, что он уйдет, а величина так и останется неразъясненной.

— Можете ли вы обеспечить прогулку? — спросил он внезапно. Он был удивлен тем, как прозвучал его голос.

— Прогулку, Ваше Величество? Конечно. По парку…

— Нет. Не по парку. Я хочу прогуляться по городу.

— По… городу, сэр? — Дурла посмотрел на него, как будто не был уверен в том, что правильно понял слова Лондо.

— Да, капитан гвардии. Я желаю осмотреть его поближе…

В последний раз.

— Не думаю, что это будет благоразумно, Ваше Величество.

— Неужели?

— Да, Ваше Величество, — твердо сказал он. — Сейчас народ… — он запнулся. Казалось, ему не хотелось заканчивать фразу.

Тогда Лондо закончил ее за него.

— Это все-таки мой народ, Дурла. Неужели я должен прятаться от него здесь?

— Нужно соблюдать осторожность, по крайней мере, в данное время, Ваше.

Величество.

— Буду иметь это в виду, — Лондо хлопнул по подлокотникам трона и встал. — Я отправляюсь на прогулку по городу. И я пойду один.

— Ваше Величество, нет!

— Нет? — Лондо уставился на него, нахмурив густые брови, искусно изображая императорский гнев. — Я не спрашивал вашего разрешения, Дурла. Это одно из преимуществ положения императора: вы имеете право поступать так, как вам заблагорассудится, не советуясь с подчиненными.

Он сделал особое ударение на последнем слове.

Дурла не подал виду, что понял намек, но слегка умерил пыл.

— Ваше Величество… определенные вещи должны исполняться по определенному протоколу…

— Это будет интересным аспектом моего правления, Дурла. Я действую не по протоколу. Я действую согласно ситуации. А сейчас… я отправляюсь на прогулку. Я император. Полагаю, что здесь решения принимаю я?

— По крайней мере… — Дурла, казалось, решил еще поупрямиться. — По крайней мере, Ваше Величество, я очень надеюсь, что говоря это, не превышаю моих полномочий, но позвольте, хотя бы, сопровождать вас на почтительном расстоянии. Вы будете одни… но не в одиночестве. Надеюсь, что я ясно выразился…

Ирония этого предложения позабавила Лондо.

— Да. Вполне. И позвольте предположить: вы лично будете сопровождать этих «призрачных» охранников, не так ли?

— Я буду лично командовать охраной, если вы пожелаете, Ваше Величество.

— Вы будете поражены, Дурла, если узнаете, как мало значения имеют мои желания, — сказал Лондо. — Собирайтесь. Действуйте по своему усмотрению. По крайней мере, хоть кто-то здесь должен быть на это способен.

Вот так Лондо отправился на прогулку по великой столице Примы Центавра, как он думал, в последний раз.

Он вышел из дворца и направился к храму, где днем прошла его инаугурация.

Но сейчас он умышленно шел без особой цели, куда глаза глядят. Лондо пересек город, то и дело резко поворачивая и часто возвращаясь назад. Все это время небольшой отряд вооруженных солдат, сохраняя дистанцию, следовал за ним вместе с Дурлой, который пристально и, отчасти, подозрительно наблюдал за всеми ними.

Прогуливаясь, Лондо пытался впитать в себя каждую черточку города, каждую линию каждого здания. Он хотел запомнить, унести с собой даже запах горящих домов и вид гор щебня, в которые эти дома превратились.

Он никогда не думал, что ему однажды придется вот так смотреть на мир, зная, что он больше никогда его не увидит. Справедливости ради надо отметить, что когда он готовился к вступлению на пост императора, вся жизнь пронеслась перед его глазами. Каждое мгновение, которое хранилось в памяти, теперь было окрашено болью. Прошлое и даже будущее… особенно тот, самый страшный, момент, виденный во сне, когда одноглазый Г'Кар вершит его судьбу. Что ж, он, несомненно, собирается превратить это предсказание в ничто. Эта мысль доставила ему слабое удовлетворение.

Он долго думал о себе, как об игрушке судьбы, и считал, что не властен над своей собственной судьбой. Какими бы ни были его намерения, его понесло по темной дороге, по которой он вовсе не собирался идти. Что ж, по крайней мере, в самом конце он сможет изменить уготованную ему судьбу. Вовсе не Г'Кар закончит его бренное существование… это будет он сам. Никто не сможет причинить ему вред сейчас, конечно, если только он сам…

И тут камень ударил его по голове.

 

Глава 2

Лондо пошатнулся от удара. Он не сразу понял, что случилось. Сначала ему со страху показалось, будто в него стреляли из PPG. Странно, что эта мысль так его встревожила. Он же сам собирался покончить с собой этим вечером, так что с его стороны почти черной неблагодарностью было злиться на того, кто пытался избавить его от лишних хлопот.

Потом сам факт того, что он все еще способен связно рассуждать, навел его на здравую мысль: он стал мишенью для какого-то простого метательного снаряда.

Предмет срикошетил от его лба и упал на землю. Ага, вот он — небольшой камень, его легко было выбрать среди многих, потому что он единственный был обагрен кровью.

Гвардейцы отреагировали немедленно. Половина из них сомкнулась вокруг.

Императора, образовав защитную стену против любого возможного нападения.

Остальные бросились в том направлении, откуда вылетел камень. Лондо успел лишь мельком увидеть маленькую фигурку, метнувшуюся в тень ближайших домов.

— Уходим, Ваше Величество, — сказал Дурла, потянув Лондо за руку. — Нам надо идти… вернуться во дворец…

— Нет.

— Но мы…

— Нет! — загремел Лондо с таким пылом, что гвардейцы вокруг него оторопели. Воспользовавшись замешательством охраны, Лондо прорвался сквозь их строй и поспешил за группой, ведущей преследование.

— Ваше Величество! — в ужасе закричал Дурла, но Лондо уже взял инициативу в свои руки.

Спустя пару секунд гвардейцы бросились за императором и догнали его… впрочем, без особого труда, ибо они были намного моложе и лучше тренированы.

Лондо, напротив, почувствовал, что уже начинает выдыхаться, и страшно разозлился на себя за то, что довел свой организм до столь жалкого состояния.

Возможно, мрачно подумал он, ему стоило брать пример с Вира. В последнее время Вир находился в завидной форме.

— Как ты этого добился? — однажды спросил он.

— Сел на диету, не пил спиртного и тренировался.

— Радикально, — ответил тогда Лондо, презрительно фыркнув.

А теперь, когда его сердца бешено стучали, а дыхание стало прерывистым, Лондо почувствовал, что метод Вира вовсе не был таким уж радикальным.

Дурла, державшийся всего в паре шагов позади, окликнул его:

— Ваше Величество! Это никуда не годится! Там может быть засада! Это безумие!

— Почему там… должна быть засада? — пропыхтел Лондо. — Вы сами… сказали… что это безумие… Так кому же… вздумается…устраивать засаду… в которую может угодить… лишь… безумец?

Им пришлось замедлить темп, потому что путь дальше преграждала гора обломков. Однако это не остановило гвардейцев, которые бросились карабкаться по обломкам с максимально возможной скоростью. Они поймают того, кто столь подло напал на императора.

Потом гвардейцы сбавили темп и разбежались в разные стороны, образовав полукруг, в центре которого находилась выжженная площадка. Даже издалека было очевидно, что они поймали нападавшего.

Лондо замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, поправил камзол и жилет, пытаясь вернуть себе подобающий титулу вид. Дурла, бежавший за ним след в след, выглядел до отвращения свежим и даже не запыхавшимся.

— Ваше Величество, я действительно должен настаивать… — начал он.

— Ох, вы должны, — сказал Лондо, повернувшись к нему. — Так на чем именно вы настаиваете?

— Позвольте отвести вас обратно во дворец, где вы будете в безопасности…

И тут они услышали женский крик:

— Отпустите меня! Отпустите меня, вы, придурки! И не трогайте их! Они ни в чем не виноваты!

— Это же детский голос, — сказал Лондо, взглянув на Дурлу с нескрываемым скептицизмом. — Вы считаете, что я должен вернуться во дворец в сопровождении вооруженных гвардейцев, дабы избежать гнева девчонки?

Дурла, казалось, хотел что-то возразить, но потом, видимо, решил, что в данный момент ему нечем крыть слова Лондо.

— Нет, Ваше Величество, конечно же, нет.

— Хорошо. Ибо мне вовсе не хочется думать, что вы сомневаетесь в моей храбрости.

Дурла тут же ответил:

— У меня даже мысли такой не было, Ваше Величество.

— Отлично. Тогда мы поняли друг друга.

— Да, Ваше Величество.

— Ну, а теперь… я хочу знать, с чем мы столкнулись, — и он указал рукой на группу впереди них.

Дурла кивнул и направился к гвардейцам, которые захватили «преступника».

Он выслушал подробный доклад и потом вернулся к Лондо, явно испытывая неловкость от происходящего.

— Оказывается… вы были правы, Ваше Величество. Это девушка, ей не больше пятнадцати лет от роду.

— Был ли кто-нибудь еще вместе с ней?

— Да, Ваше Величество. Семья… или, по крайней мере, то, что от нее осталось. Они своими руками построили примитивное убежище из обломков. И приютили эту девчонку, потому что она бродила по улицам, а им стало жаль ее.

— Ясно.

— Да, и они явно несколько… рассержены… ибо она подвергла их жизни риску, накликав на них гнев императора.

— Это так. Но дай им знать, что сегодня я не стану давать волю гневу, несмотря на неуместные провокации, — сказал он, осторожно прикоснувшись к своему разбитому лбу. Он уже начал опухать. — Однако будет лучше… если я скажу им это лично.

— Это может быть уловкой, Ваше Величество, — предупредил Дурла. — Вдруг там какая-то западня.

— Если это случится, Дурла, и они вдруг выхватят PPG или чего там еще у них наготове, — ответил Лондо, хлопнув его по плечу, — то я абсолютно уверен, что вы загородите меня своим телом от выстрела и умрете, восхваляя своего любимого императора, ведь так?

Дурла содрогнулся при такой мысли.

— Для меня… было бы большой честью, Ваше Величество, послужить вам таким образом.

— Будем надеяться, что вам еще представится такая возможность, — сказал ему Лондо.

Расправив плечи, Лондо направился к гвардейцам, окружившим террориста.

Гвардейцы сначала замялись, но потом, повинуясь молчаливому кивку Дурлы, расступились. Почему-то это просто взбесило Лондо. Он был императором. Если же он без чьего-либо одобрения не может отдать приказ даже горстке гвардейцев, то как он сможет править миром?

Гвардейцы расступились, дав Лондо возможность встретиться лицом к лицу с воплощением оскорбленной и израненной Примы Центавра.

Там, около жалкого самодельного навеса, стояла семья центавриан. Отец с коротко постриженным гребнем, и молодая мать. Ее длинные волосы были собраны в хвост, как было принято среди молодых женщин, хотя большинство из них тщательно заплетали хвост в косу. Но она просто распустила волосы по плечам, что придавало им растрепанный и неопрятный вид. Хвост начинался прямо на макушке, остальная часть ее головы была гладко выбрита, так что прическа напоминала фонтан. С ними так же были двое мальчишек и девочка, в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Даже не зная, кто именно из этих юнцов решил попрактиковаться на нем в метании камней, Лондо определил это, едва взглянув на них. Мальчишки, подобно родителям, смотрели в землю, боясь даже поднять глаза на императора. Отец — отец, — заметно дрожал. Великолепный образец центаврианского мужества.

Но девчонка… та вела себя совсем по-другому. Она не прятала глаз и не трепетала от страха в присутствии Лондо. Вместо этого она стояла, гордо выпрямившись, и решительно глядела прямо в лицо императора. Кожа на ее голове была слегка красноватой, Лондо прекрасно знал, что это значит: она совсем недавно начала сбривать волосы, как того требовала традиция, в знак того, что девушка стала взрослой. Лицо худощавое, с высокими скулами, на нем отчетливо выделялись распухшие губы. Кровь на них была свежей.

— Кто тебя ударил? — потребовал ответа Лондо, а потом, не дожидаясь его, повернулся к гвардейцам. — Кто это сделал?

— Я, Ваше Величество, — ответил один из гвардейцев, шагнув вперед. — Она сопротивлялась, и я…

— Вон! — тотчас рявкнул Лондо. — Если ты не можешь без излишней жестокости справиться с ребенком, тебе не место на службе у императора. Нет, не смотри на Дурлу! — продолжал Лондо с возрастающей яростью. — Здесь командую все-таки я, а не капитан гвардейцев. И я уволил тебя. Уходи.

Гвардеец не стал медлить. Он быстро поклонился императору и резво зашагал прочь. Лондо снова повернулся к девушке, но не увидел на ее лице ничего, кроме презрения.

— Ты не одобряешь мой поступок? — спросил он.

Это был чисто риторический вопрос, но она немедленно огрызнулась в ответ:

— Выгнали простого гвардейца и уже воображаете себя защитником народа? Не смешите меня!

— Какое нахальство! — разозлился Дурла, будто оскорбили лично его. — Ваше.

Величество, пожалуйста, позвольте мне…

Но Лондо жестом остановил его, пристально взглянул на девчонку.

— Я ведь видел тебя раньше? Разве нет?

На сей раз она ответила не сразу.

— Немедленно отвечай императору! — рявкнул Дурла, и Лондо не стал его одергивать. Юношеская дерзость — это одно, и терпимость к ней, в определенных пределах, можно считать добродетелью, но если император задает вопрос, то, Великий Создатель, вы либо отвечаете на него, либо вас ждут крупные неприятности.

К счастью, девушка, определенно, обладала неплохим чутьем, помогавшим распознавать, когда можно дерзить, а когда следует остановиться.

— Мы… встречались пару раз. Случайно. Во дворце. Во время официальных приемов.

Заметив, что Лондо продолжает пристально рассматривать ее, пытаясь вспомнить, где именно мог ее видеть, она добавила:

— Моей матерью была леди Целес… а моим отцом — лорд Антоно Рифа.

Лондо будто молотом по голове ударили. Лорд Рифа, одно время был его союзником, и его политические махинации отняли у Лондо самое дорогое в этой жизни.

Если Лондо принимал множество дурных решений, и шаг за шагом затягивающих его на путь тьмы, то Рифа, сломя голову летел по этой тропе, упиваясь ложью, коварством и предательством — издержками на пути к власти в великой Республике.

Центавр. Он был стратегом и манипулятором старой закалки, искусным обманщиком.

Он, и ему подобные, превратили старую республику в болото, где барахтались рвущиеся к власти ублюдки. И он лично был виновен в гибели нескольких близких.

Лондо. Моллари, в какой-то мере, сумел отомстить за все это, устроив Рифе жестокую и страшную смерть от рук разъяренных нарнов.

И лишь позднее Лондо узнал, что и он, и Рифа, были всего лишь марионетками Теней. Да, Рифа действительно был фанатиком, одержимым властью, но Лондо заставил его ответить и за те преступления, в которых тот не был повинен. Лондо часто представлял, что чувствовал Рифа, умирая от кулаков и дубинок нарнов. Когда-то это доставляло ему удовольствие. Теперь же это воспоминание вызывало у него лишь отвращение и ненависть к себе.

Но сейчас, глядя в лицо этой юной девушке, Лондо впервые почувствовал себя виноватым.

Затем что-то в ее словах привлекло его внимание.

— Твоей матерью была леди Целес? Значит, она…

— Мертва, — бесстрастно ответила девушка. Если она и оплакивала гибель матери, то сумела либо отбросить скорбь, либо похоронить ее глубоко в душе, чтобы не дать горю обрести нераздельную власть над ней. — Она была среди первых жертв бомбардировок.

— Я… сожалею о твоей утрате, — сказал ей Лондо.

Дурла быстро добавил:

— Однако сочувствие императора к вашему положению не дает вам права совершать против него столь отвратительное преступление.

— Преступление? Да я просто швырнула в него камень! — отвечала девушка. — А что же, бога ради, может искупить его преступления?

— Мои преступления, — Лондо подавил горький смешок. — Да что ты знаешь о моих преступлениях, дитя?

— Я знаю то, что император должен защищать свой народ. Вы обвинили в постигшей нас трагедии регента, но ведь именно вы были среди тех, кто его назначил. Если бы вы были здесь, заботились о своем народе, а не тратили время впустую на какой-то далекой космической станции, то, возможно, вы бы сумели это предотвратить.

— И куда вы теперь нас ведете? — добавила она, ткнув в него дрожащим пальцем. — Лейтмотивом вашей речи была идея о центаврианском народе «стоящем в гордом одиночестве»? Что это за… чванливая глупость? Мы были пострадавшей стороной! А вместо этого вынуждены платить непосильные для нашей экономики репарации! Мы будем зализывать наши раны во мраке и молча дуться на всех? Да мы должны требовать от Альянса любой возможной помощи!

— А как же центаврианская гордость? — спокойно спросил Лондо. — Как насчет этого, кхм-м?

— Да гори она синим пламенем, эта гордость! — вспыхнула девушка. — А центаврианская кровь? А горы тел центавриан? Я видела плачущих младенцев, которые пытались сосать грудь своих мертвых матерей. А вы? Я видела искалеченных, невидящих и лишившихся всякой надежды людей. А вы? Вы заявили, что пройдете в храм один, потому что это, якобы, будет что-то символизировать.

Дерьмо! Вы хотели остаться в одиночестве лишь потому, что не желали смотреть в их укоряющие глаза и чувствовать вину в день своей коронации. Вам не хотелось, чтобы личный триумф был омрачен видом тех, кто пострадал из-за вашей глупости.

Вам не хотелось видеть тел, которыми вы устлали путь к трону.

— Молчать! — взорвался Дурла. — Ваше Величество, честное слово, это уже слишком! Это оскорбительно, это…

— Чего ты кипятишься, Дурла? — спокойно спросил Лондо. — Просто вместо камней она теперь использует слова. Это занятное свойство слов. Они не могут повредить тебе до тех пор, пока ты не позволишь им уязвить себя… в отличие от камней, которые просто бьют.

Он замолчал на мгновение, а потом продолжил ровным голосом:

— Ты ошибаешься, дитя мое. Ты во многом ошибаешься…. но кое в чем ты права. В чем именно, я пока умолчу. Считай это императорской привилегией.

Знаешь, что ты очень отважная девушка?

На мгновение девушка смутилась, но потом снова подобралась.

— Я не отважная. Я просто слишком устала, слишком голодна и слишком зла, чтобы чего-либо бояться.

— Возможно, это не так далеко от истины. Возможно, отвага — это всего лишь апатия вкупе с иллюзией величия.

— Тогда это вы, Ваше Величество, находитесь в плену иллюзий — сказала она с легким поклоном, скорее ироничным, нежели почтительным. — У меня уже не осталось иллюзий.

— Ну, конечно. Тогда, возможно… нам стоит возродить их, — Лондо на мгновение задумчиво потер подбородок, а потом обратился к Дурле. — Видите этих людей, эту семью? Они должны быть накормлены, одеты и переселены в более пристойное жилище. Дайте им денег из моей казны, столько, сколько понадобится.

Ты, — он указал пальцем на девушку, — как тебя зовут? Мне следовало помнить твое имя по прошлым встречам, но, к сожалению, я забыл.

— Сенна, — сказала она. Она явно не доверяла ему и толком не понимала, что происходит. Это позабавило Лондо. Учитывая то, с какой убежденностью она говорила раньше, она явно считала Лондо бессердечным ублюдком, которому совершенно нет дела до судьбы собственного народа. Ему было приятно видеть теперь, как ее убежденность слегка поколебалась.

— Сенна, — повторил Лондо. — Сенна… ты можешь жить во дворце. Со мной.

— Ваше Величество! — закричал потрясенный Дурла.

Сенна выглядела не менее воинственно.

— Меня этим не купишь! Я не собираюсь становиться императорской наложницей!..

Это вызвало у Лондо горький смешок.

— Тебе повезло. Если бы даже мечтала об этом, уверяю, вряд ли тебе представится подобная возможность.

Она в изумлении воззрилась на него.

— Тогда что же вам от меня нужно?

— Твоя сила духа, Сенна, — сказал Лондо. — В тебе есть нечто символическое. Я думаю, что это не просто душа Примы Центавра, это нечто большее. Душа, которая была бы воплощением того, чем была Прима Центавра, и чем, возможно, она снова станет… Я полагаю, такой души так не хватает во дворце. Сейчас там появилось слишком много людей, стремящихся к только к собственным целям, и я не исключение. А ты, Сена, источаешь свет юности и искренности. И я хочу, чтобы этот свет засиял в моем дворце. Свет, который прогонит прочь тени.

— Ваше Величество… — на мгновение она была ошеломлена, но потом к ней вернулась ее прежняя гордая осанка. — Со всем уважением…

— Ты запустила в мою голову камнем, детка. Несколько поздно говорить об уважении.

— Ваше Величество… это все прекрасные слова. Но я все равно не хочу. Я не хочу быть вам обязанной.

— Этого от тебя не требуется. Если хочешь, можешь считать, что я делаю это в память о твоих родителях. Лорд Рифа был… моим союзником одно время. Я чувствую некоторую ответственность за его…

Смерть. За его смерть.

— …семью, — продолжил он. — За его семью, из которой, насколько я понял, уцелела ты одна?

Она кивнула, и он снова продолжил:

— Вот так.

— Что так?

— Сенна, — сказал Лондо, терпение которого стало потихоньку иссякать, — я предлагаю тебе дом, о котором ты могла бы только мечтать на своей улице. У тебя будут все блага, лучшие учителя, ты сможешь завершить свое образование, и от тебя ничего не потребуется. Таким образом…

— Ты можешь купить покой?

Лондо мгновение смотрел на нее, а потом повернулся к Дурле и сказал:

— Пойдем. Мы зря теряем время.

Дурла явно испытал облегчение от такого решения.

— Может, все-таки наказать ее, Ваше Величество? Она ведь напала на вас.

— Она потеряла своих родителей, Дурла. Она уже достаточно наказана.

— Но…

— Довольно, — его тон был достаточно красноречив. Дурла вплотную приблизился к запретной черте, но предпочел не нарываться на неприятности. Он просто поклонился в знак того, что признает свою ошибку и согласен с волей императора.

И они вернулись во дворец, где, как думал Лондо, пройдет его последняя в жизни ночь.

 

Глава 3

Лондо сидел в тронном зале и смотрел на дождь за окном.

Гроза началась сразу после того, как он вернулся во дворец. Оглушительно гремел гром, в небе сверкали молнии, но Лондо, полагавший, что настали его последние минуты, счел грозу своеобразным знаком. Будто само небо оплакивало.

Приму Центавра. Обычно такие ливни рассматривали как очищение, но сейчас…

Лондо представил, как по улицам несутся бурные потоки, окрашенные в алый цвет.

Вода смоет кровь погибших под бомбами.

Образ Сенны не выходил из его головы. Такая боль и такая ярость были написаны на ее лице… но было и еще что-то. Несколько раз она, казалось, была готова поверить ему. Поверить в способность Лондо служить своему народу, не просто осчастливить ее одну, но действовать в интересах каждого жителя Примы.

Центавра. Будто Лондо воплощал собой всю глубину пропасти между властью и народом в лице этой девушки.

Это, конечно же, было несправедливым суждением. Да что на него нашло?

Нелепость, если не сказать абсурд! Ну, какой из нее символ? Да никакой! А как личность, она, вообще, пустое место! Но в ней было что-то такое… Как будто…

Лондо вспомнил свою первую встречу с Г'Каром. Еще раньше он видел во сне собственную смерть: в его горло вцепились руки нарна, по каплям выдавливая жизнь. И, впервые увидев Г'Кара, он тотчас узнал персонаж из того сна. Теперь он знал, кому предстоит сыграть в его будущем значительную роль. Похоже, что самую важную.

Конечно, чувство, возникшее при виде Сенны, не было столь определенным. С одной стороны, он мельком видел ее раньше. С другой, она никогда не снилась ему. По крайней мере, до сих пор. Как бы то ни было, он, почему-то, чувствовал, что она была… в какой-то степени важна. Ее судьба была важна для центаврианского народа… и для него самого.

И все-таки, почему он так беспокоится за нее?

В этот вечер он сильно напился, будто пытался укрепить свою решимость совершить задуманное. Он планировал первым прикончить стража, а потом — быстро, до того как дракхи отреагируют на убийство этого маленького монстра — себя. Но заметил странную закономерность: чем больше его кровь насыщалась алкоголя, тем меньше он чувствовал стража. Присутствие твари больше не казалось ему столь… осязаемым. Нервная система Лондо к этому времени оказалась так тесно связанной со стражем, что ему стало казаться, будто он мысленно слышит храп этой твари.

Мысль о том, что он способен отправить своего маленького компаньона под стол, несказанно развеселила Лондо. Она так же принесла ему облегчение. Теперь он знал, что может избежать открытой схватки со стражем. Какими бы скрытыми ресурсами ни обладала эта тварь, он, элементарно напившись, с гарантией выведет ее из строя.

Его клинок удобно висел рядом. Лондо до сих пор беспокоился о том, что поблизости, непосредственно за дверью, находилась охрана. Но он, все же, собирался рискнуть. У Лондо мелькнула мысль, не отравиться ли ему, но он отмел ее, как неприемлемую. Яд был оружием убийц. Он знал это, ибо в свое время спланировал достаточно покушений, включая убийство своего предшественника, императора Картажье. К тому же, страж мог оказаться невосприимчивым ко всем известным ему ядам. Так что оставался меч — классический и честный способ, восходящий к прежним, славным временам республики.

Прежние времена.

— Я родился не в том веке, — пробормотал он, обращаясь к самому себе. — Если бы родиться раньше… познакомиться с теми, кто создавал республику… все бы отдал за эту возможность. Возможно, у них хватило бы силы духа сразиться с тем, от чего я сбежал. Но я не могу. За свою жизнь я познал лишь вкус неудач, и мне кажется, что пора подняться из-за стола и позволить другим занять мое место.

— Ваше Величество.

Голос раздался так неожиданно, что Лондо подскочил. Он почувствовал, как страж пошевелился в своей пьяной дремоте, но так и не проснулся.

Он и не подумал вставать с трона, а просто повернулся, чтобы увидеть вошедшего гвардейца. Снова грянул гром. Это придало появлению гвардейца драматический оттенок.

— Простите, если побеспокоил вас… — начал гвардеец.

— Да, да, короче, — нетерпеливо махнул рукой Лондо. — Что еще стряслось?

— Кое-кто хочет встретиться с вами.

— Я же отдал однозначное распоряжение — меня не беспокоить.

— Мы знаем это, Ваше Величество. Но эта молодая девушка утверждает, что пришла сюда по вашему личному приглашению. Учитывая это, мы решили, что, прежде чем прогнать ее, будет лучше сообщить вам…

Лондо приподнялся на троне, опершись о подлокотники.

— Девушка?

— Да, Ваше Величество.

— Ее имя, часом, не Сенна?

Гвардеец посмотрел на него со смесью удивления и облегчения, как будто осознал, что его решение побеспокоить императора не будет иметь неприятных последствий.

— Да, Ваше Величество. Уверен, что ее зовут так.

— Приведи ее сюда.

Гвардеец быстро поклонился и вышел только за тем, чтобы секунду спустя, вернуться вместе с Сенной. Она промокла насквозь: Лондо никогда еще не доводилось видеть никого, настолько мокрого. Если бы у нее были волосы, то они бы прилипли к лицу. За ней на полу оставался мокрый след, а там, где она остановилась, образовалась большая лужа. Ее била дрожь, хотя она пыталась это скрыть.

— Оставьте нас, — сказал Лондо.

— Ваше Величество, — сказал гвардеец, — ради вашей безопасности…

— Безопасности? Да ты посмотри на нее, — произнес Лондо. — Где, по-твоему, она прячет оружие, а? — Справедливое замечание. Ее одежда промокла насквозь и прилипла к телу. Ей просто негде было спрятать оружие. — Может быть, она убьет меня голыми руками, а? А я, конечно, буду не в состоянии защитить себя при таких обстоятельствах.

— Я не хотел оскорбить вас, Ваше Величество, — ответил гвардеец. Он, казалось, хотел что-то добавить, но потом передумал и, еще раз поклонившись, быстро вышел из тронного зала.

Они помолчали некоторое время. Тишину нарушал лишь звук капающей с ее одежды воды. Наконец, она чихнула. Лондо прикрыл рот рукой, чтобы скрыть улыбку.

— Мне хотелось бы узнать, остается ли в силе ваше предложение, — наконец, заговорила она.

— Конечно. А почему?

— Потому что оно связано с предложением дома и помощи той семье, что помогла мне самой в час нужды. С моей стороны… будет невежливо своим отказом лишить их помощи. Более того, — она откашлялась, собираясь с духом, — если я буду жить здесь… то смогу постоянно напоминать вам о том, что нужно сделать для того, чтобы помочь вашему народу. Здесь, во дворце, очень легко оказаться в изоляции. Вам придется тратить слишком много сил на хитрости и махинации, чтобы удержать власть, поэтому вам так легко будет забыть о вашем народе, чьи интересы призвана защищать ваша власть. Но, если я буду здесь, то мое присутствие будет служить вам напоминанием об этом. Пока я буду рядом, вы никогда не сможете закрыть на это глаза.

— Ясно. Так ты хочешь жить здесь не ради удобства и тепла, а ради блага других.

— Да. Да, я… полагаю, что это так, — кивнула она.

— Надеюсь, у тебя есть какое-нибудь убежище на ночь? Не лги мне, — резко добавил он более жестким тоном. — Ты обнаружишь, что я весьма строго отношусь к таким вещам. Лгать мне очень опасно.

Она облизнулась, и ее дрожь стала еще заметнее.

— Нет, — призналась она. — Семья, которая приютила меня…. они выгнали меня. Они… они пришли в ярость из-за того, что я отвергла ваше предложение.

Они сказали, что это могло бы выручить их. Они сказали, что, пренебрегая нуждами других, я ничем не отличаюсь от вас.

— Суровые слова. Быть похожей на меня, значит, не иметь права на жизнь.

Она уставилась в пол.

— Так… это предложение еще в силе? Или я зря трачу свое и ваше время, обманываю себя?

Он некоторое время рассматривал ее, а потом крикнул:

— Охрана!

Гвардеец, который привел ее сюда, вернулся с должной расторопностью. Он слегка поскользнулся при входе, наступив на мокрый след, оставленный ею на полу, но потом быстро выпрямился, стараясь, насколько это было возможно при данных обстоятельствах, сохранять самообладание.

— Слушаю, Ваше Величество, — сказал он. Очевидно, что он думал о том, представится ли ему еще одна возможность вышвырнуть непрошенного гостя вон.

— Подготовь комнату для юной леди Сенны, — приказал Лондо. — Проследи, чтобы у нее была сухая одежда и горячая еда. Она останется жить во дворце. Но, особо учти, ее комната не должна располагаться рядом с моей. Мы не хотим, чтобы ее присутствие во Дворце было неверно понято. Соседство с императорской спальней может быть неправильно воспринято нашими склонными к пошлости придворными. Правильно, юная леди?

— Это… как вам угодно, Ваше Величество, — она снова чихнула и посмотрела почти виновато.

— Да. Да, это именно так. Всегда, как угодно императору. Зачем еще быть императором? Ладно, иди. Тебе надо отдохнуть. Утром мы займемся семьей, которая приютила тебя… и выясним, как так получилось, что они выгнали тебя в гневе.

— Они были очень злы. Очень.

— Уверен, что так. Но, возможно, на гнев нужно отвечать прощением.

— Это… очень интересная мысль, Ваше Величество.

— Сейчас я несколько занят, юная леди. Завтра утром. Поговорим завтра, да? За завтраком?

— Я… — на ее лице отчетливо отразилось удивление, когда до нее дошел смысл его слов. — Да, я… думаю, что буду рада приглашению, Ваше Величество.

Надеюсь, что увижу вас завтра утром.

— Взаимно, юная леди. Конечно же, я буду здесь завтра, что бы ни случилось. Было бы невежливо заставлять вас завтракать в одиночестве. И мои советники сообщили, что к завтрашнему утру гроза должна закончиться. Новый день станет рассветом Примы Центавра. Нет сомнений, что мы будем участвовать в этом процессе.

Она поклонилась еще раз, а затем, когда гвардеец повел ее к выходу, Лондо окликнул его:

— Гвардеец… есть еще небольшое дельце.

— Да, Ваше Величество? — он резко развернулся на каблуках.

— Видишь меч, что висит на стене?

— Да, Ваше Величество. Отличный меч.

— Несомненно. Я хочу, чтобы ты взял его и отнес на склад. Не думаю, что он понадобится мне в ближайшем будущем.

Гвардеец не совсем понял, что Лондо имел в виду, но, к счастью, его понимания здесь не требовалось.

— Будет исполнено, Ваше Величество.

Он поклонился, снял меч со стены, а потом вывел Сенну из зала. Она на секунду замерла в дверях и оглянулась на него через плечо. Лондо сохранил на лице бесстрастное выражение, но позволил себе слегка кивнуть ей в ответ. Потом они ушли, оставив императора наедине со своими мыслями.

Он еще некоторое время сидел, слушая дождь. Он больше не пил в эту ночь, и спустя некоторое время почувствовал, что страж медленно зашевелился.

Погруженный в собственные мысли, он не придал этому значения. Наконец, Лондо поднялся и вышел из тронного зала. Он направился по коридору, гвардейцы, завидев его, отдавали честь.

Впервые за долгое время он не чувствовал стыда. Лондо подумал, что это, вероятно, из-за девушки.

Он вошел в свою комнату и снял верхнюю белоснежную одежду, а также императорскую печать и повесил на ближайшую вешалку.

Его рабочее место находилось в дальнем конце комнаты, Лондо повернулся в ту сторону… и его сердце замерло.

Там стоял дракх. Как долго он простоял там в тени, Лондо понятия не имел.

— Что вы здесь делаете? — требовательно спросил Лондо.

— Изучаю, — мягко ответил дракх, положив руку на компьютерный терминал. — Вижу, что вас интересуют… земляне. Вы провели серьезное исследование.

— Буду благодарен, если вы прекратите копаться в моих личных файлах, — раздраженно произнес Лондо. Конечно, злиться было глупо. Даже если ему что-то не по нраву, что он может изменить?

— Один из нас… изучал землян. Много веков назад, — произнес дракх.

Это остановило Лондо. Он даже не стал пытаться скрыть удивления.

— Вы хотите сказать, что бывали на Земле?

Дракх кивнул.

— Один из нас… был там. Его мало кто видел. Но молва о нем широко распространилась. Легенды о создании тьмы, чудовище, которое прячется в тени.

О том, кто выпивает души своих жертв… и управляет ими после этого, — он кивком указал на стража. — Они звали его… Драк'хул. Легенды о нем живут до сих пор… по крайней мере, так мне сказали.

Лондо еще не доводилось слышать от дракха столь длинной речи. Дракх помолчал некоторое время, будто она, действительно, утомила его. Они просто стояли в темноте, подобно двум воинам, ждущим движения противника.

Лондо спросил, набравшись дерзости:

— И как же зовут вас, а? Как мне вас называть, раз уж мы обречены жить вместе в этом аду.

Дракх, казалось, на мгновение задумался над этим вопросом.

— Шив'кала, — наконец, ответил он. Он снова помолчал некоторое время, а потом сказал: — Девушка.

— Что вам до нее?

— Она нам не нужна.

— Возможно. Но это не ваше дело.

— Если мы говорим об этом… значит, это наше дело.

— Я хочу, чтобы она осталась. Она не представляет никакой угрозы ни для вас, ни для ваших планов.

— Пока. Но может.

— Это нелепо, — скептически произнес Лондо. — Она всего лишь девчонка, которая станет молодой женщиной и займет подобающее место в центаврианском обществе. Но если я выгоню ее на улицу, ее обида станет глубже и сильнее, и кто знает, что она тогда выкинет, а? Мои действия на руку нам обоим.

— Да? — дракха это, кажется, не убедило. Из-за неизменной ледяной улыбочки Лондо было трудно уследить за изменениями его настроения. — Нам она не нравится. Нам нравится Дурла.

— Дурла? Почему он?

— У него есть… потенциал.

— Какой еще потенциал?

Дракх не ответил напрямую. Вместо этого он прошел по комнате, будто скользя по полу, остановился на середине.

— Мы не… чудовища, Моллари. Что бы вы о нас не думали, — сказал он, — мы во многом похожи на вас.

— Я вам не нравлюсь, а вы не нравитесь мне, — ответил Лондо, не в силах скрыть горечи.

Шив'кала чуть заметно пожал плечами.

— Мы предлагаем сделку. Хотя можем добиться своего и так. Но все же предлагаем сделку. Девушка может остаться… но Дурла станет вашим министром.

Внутренней Безопасности.

— Никогда! — немедленно сказал Лондо. — Я знаю Дурлу. Я знаю таких, как он. Он жаждет власти. И, как только подобный тип получает желаемое, его аппетиты еще больше возрастают. Единственный способ справиться с такими, как он, это заморить его голодом, прежде чем он войдет во вкус.

— Он станет вашим министром Внутренней Безопасности… или девушке придется уйти.

К такому случаю очень подходила одна земная поговорка. Лондо произнес ее:

— Только через мой труп.

— Нет, — холодно ответил дракх. — Через ее труп.

Лондо прищурился.

— Вы не посмеете.

Это высказывание было настолько нелепым, что дракх даже не удостоил его ответом.

— Она же не сделала ничего плохого. Она не заслужила смерти, — сказал.

Лондо.

— Тогда следи, чтобы никто к ней не приходил, — сказал дракх. — И за тем… чтобы никто не приходил к тебе… иначе она очень быстро умрет.

Лондо почувствовал, что по его спине побежали мурашки.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Хорошо, — сказал дракх. — Значит, договорились. Завтра ты скажешь Дурле о его повышении.

Лондо ничего не ответил. Этого и не требовалось. Они оба знали, что дракх прижал его к ногтю… и прижал крепко.

Шив'кала посмотрел в окно комнаты Лондо. Дождь уже начал ослабевать.

— Похоже, завтра будет отличный день. Радуйся этому, Моллари. Этот день, помимо прочего, будет первым днем твоей новой жизни.

Лондо подошел к выключателю и зажег в комнате свет, а потом повернулся к дракху, чтобы продолжить спор относительно повышения Дурлы.

Но дракх исчез, будто свет прогнал его. Лондо остался один.

Потом он посмотрел на стража на своем плече. Тот внимательным глядел на него своим единственным глазом.

Один. Но не в одиночестве.

В самом темном уголке дворца, скрытое в густой тени, располагалось место, откуда Шив'кала мог вступать в контакт с Сообществом. Он мысленно потянулся и коснулся окружающей его тьмы. Ему нравилась ее плотность, ее прохлада. Тьма приносила ему приятный покой.

Там, во тьме, Сообщество Дракхов ждало, когда он выйдет на связь, чтобы услышать от него доклад о результатах действий на Приме Центавра. К его удивлению, часть Сообщества испытывала горькое раздражение. Они, конечно же, не стали бранить его или делать ему выговор. Безукоризненная репутация и высокое положение Шив'калы не позволяли обращаться с ним бесцеремонно, либо снисходительно. Как бы то ни было, он чувствовал… их тревогу… и желание выяснить, почему он предпринял определенные действия, действия, смысла которые.

Сообщество толком не понимало.

«Что за игру ты затеял, Шив'кала? Ты назвал ему свое имя».

— Он спросил. Это ничего не меняет.

«Почему ты пошел на сделку с Моллари? Почему ты просто не сказал ему, что он должен сделать?»

— Чего ради? Чтобы показать ему нашу силу?

«Да. Он должен знать, кто здесь господин».

— Это он и так знает. Знает. Но, несмотря на это, не желает смириться. Он сопротивляется нашей власти. Он собирался покончить с собой.

«Ты уверен в этом?»

— Да, я уверен. Он думает, что ему удалось скрыть это от меня, но ему ничего не утаить. Он просто думает, что может. Если он не сможет жить под надзором стража, то мы его потеряем.

«Потеряем, ну и что с того? Он же просто инструмент. Пешка. И ничего больше».

— Нет, — резко возразил Шив'кала. Жесткость его голоса удивила Сообщество. — Он нечто большее. Он гораздо важнее. Ему нет сейчас равноценной замены, хотя им, конечно же, можно пожертвовать, но его нельзя отбросить в сторону так же легко, как других. Он провидец. Мы можем помочь некоторым его видениям воплотиться в реальность. Но нам будет намного легче выполнить нашу миссию, если он станет видеть мир нашими глазами.

«И что же ты предлагаешь?»

— Действовать как можно осторожнее. Пусть все идет своим чередом, не будем излишне подталкивать события. Моллари будет намного легче вести по нашей тропе так, нежели с помощью силы. Его вера в неизбежность некоторых событий и наличие собственных воззрений лишь помогут нам управлять им. Это метод гораздо быстрее и эффективнее даст результаты.

«Неважно, сколь тонким будет твое влияние. Он никогда не примет по своей воле определенные аспекты наших планов. Его дух должен быть сломлен, и без лишних церемоний».

— Что же он откажется принять? — спросил Шив'кала скептически. — Он содействовал уничтожению целых рас. Так почему он сейчас задергается?

«Шеридан. Он никогда не согласится убить Шеридана. Он не станет молча смотреть, как будет гибнуть человечество. Он смирится, лишь если поймет, что у него нет выбора».

— Не надо недооценивать его неприязнь ко всему Альянсу и самому Шеридану в частности. А что до землян… то он не испытывал особых угрызений совести, когда эта раса оказалась на грани уничтожения во время минбарской войны.

Теперь же, когда его личные ставки гораздо выше, он будет еще менее склонен к вмешательству.

Нет, братья мои… поверьте мне. Лондо Моллари действует наиболее эффективно, когда чувствует, что может в какой-то мере контролировать ситуацию… даже если этот контроль — всего лишь иллюзия, которую мы позволяем ему иметь. Такого, как он, не сломать за один миг. Его дух нужно сгибать постепенно. Осторожно формировать его заново в нужной нам форме. Мы должны знать его слабость и силу, и использовать их для нашей выгоды.

«Шив'кала… иногда кажется, будто тебе нравится это существо».

— Я чувствую в нем громадный потенциал… и хочу терять его из-за неправильного обращения. Это все, что я хотел сказать вам, братья.

«Хорошо, Шив'кала. Ты заслужил наше доверие и наше уважение. Разбирайся сам с Примой Центавра и с Лондо Моллари так, как тебе угодно».

— Благодарю вас, братья мои.

«Но в конце, конечно… должен остаться только один выход».

— Унижение Лондо и его смерть, плюс окончательное уничтожение Примы.

Центавра? — Шив'кала невесело улыбнулся. — Заверяю вас, братья… иного выхода не будет.

Сказав это, он почувствовал, что Сообщество исчезло из его разума, подобно тени, растворившейся в свете. И Шив'кала остался один, наедине со своими мыслями и планами.

Один. Но не в одиночестве.

 

В недрах Вавилона 5 дремал спящий.

Он не ведал, кем или чем являлся. Он считал себя бродягой, который, если не обрел здесь дом, то, хотя бы, нашел место, менее враждебное к нему, по сравнению со всей остальной Вселенной. В Трущобах царила вонь, но это была знакомая вонь. Здесь довольно часто бывали врачи, занимаясь наиболее паршивыми бродягами. Здесь можно было найти работу, если не задавать лишних вопросов насчет ее законности.

Не ахти какая жизнь…. но, все-таки, это была жизнь, и она его устраивала.

Он не знал, что все его воспоминания были ложными.

Он не знал, что его воспоминания о том, как он прибыл на Вавилон 5, были ошибочными.

Он думал, что видит и понимает этот мир, знает все входы и выходы. Он не понимал, что, на самом деле, ничего не понимает.

Но он поймет. Поймет. Единственная его проблема заключалась в том, что, когда он поймет это, будет уже слишком поздно.

 

Глава 4

Сенна лежала на траве, глядя на небо и облака.

— Что ты видишь? — услышала она вопрос. Рядом лежал Телис Эларис.

Сенна и Телис всегда старались завершать свои занятия так. Телис объяснял, что так ему легче понять, насколько расширился ее кругозор за данный конкретный урок. Но Сенна со временем решила, что это просто удобное оправдание для творческого витания в облаках.

В отличие от Сенны, которая всегда ложилась прямо на траву, Телис носил с собой декоративный коврик.

— Я не так молод, как ты, — объяснял свое поведение Телис. Она находила это оправдание весьма странным, потому что Телис был всего в два раза старше ее. Он, однако, заявлял, что, если принимать в расчет жизненный опыт, то он старше ее в несколько раз.

С тех пор, как восемь месяцев назад Сенна начала жить во дворце, для нее пригласили нескольких учителей. Теперь та ночь казалась ей сном.

Действительно, трудно было узнать в нынешней молодой женщине ту девочку, какой она некогда была.

Император протянул руку дружбы девчонке, метнувшей в него камень, а она безрассудно оттолкнула ее. Вернувшись к нему той ночью, она была уверена, что он прогонит ее прочь, посмеявшись над наивностью девушки, возомнившей, что заслужила право на что-нибудь, кроме презрения.

Вместо этого она получила все, о чем могла бы мечтать.

— Почему? — спросила она у него на следующий день за завтраком. Она чувствовала, что не стоит углубляться, поэтому ограничилась всего одним словом.

Но Лондо понял.

— Потому что, — ответил он, — если я не могу позаботиться о теле и душе одной единственной женщины…. то что же говорить о всей Приме Центавра?

— Значит, я живой символ?

— Тебя это беспокоит?

Она на мгновение задумалась, а потом сказала:

— Нет, Ваше Величество.

И, казалось, все стало на свои места.

Но, когда ей начали подбирать учителей, вспыхнули ожесточенные споры.

Лондо без колебаний предложил в учителя Сенны самых лучших преподавателей, ученых и лекторов. Целый список известных имен. Но дальше дело застопорилось из-за Дурлы — капитана гвардейцев, которого Лондо — по причинам, необъяснимым для Сенны — назначил на важный пост министра Внутренней Безопасности. Сенна не могла понять мотивов этого поступка, в основном потому, что была уверена на все сто процентов в том, что Лондо ему не доверял. А если вы не доверяете министру Внутренней Безопасности, то зачем назначать его на этот пост?

Она вспомнила тот день, когда услышала громкий спор, донесшийся из тронного зала. Лондо и Дурла что-то обсуждали на повышенных тонах. Не так давно Дурла немедленно поджал бы хвост, не смея противоречить императору, но нынче все обстояло иначе. Дурла без колебаний высказал императору все, что было у него на уме, особо напирая на то, почему именно Лондо поступает глупо, не соглашаясь с ним.

Тогда прозвучало несколько имен, и Сенна узнала их, все они значились в списке учителей, у которых она хотела заниматься. Одно имя упоминалось особенно громко, и это было имя Телиса Элариса.

Учитывая обстоятельства… это было не удивительно.

Сенна перевернулась, и Телис насмешливо посмотрел на нее.

— Ну? — сказал он с многозначительным видом. Телис был одним из тех, кто открыто презирал условности: его черные волосы были длинными, но, вместо того, чтобы носить их в виде гребня, он позволил им свободно ниспадать на плечи.

Этот стиль вызывал отвращение у большинства стариков и восхищение большинства девушек, что приводило последователей старой моды в еще большую ярость.

— Что? — ответила она.

— Ну, что ты видишь в облаках?

— К Великому Создателю все эти облака, — ответила она с раздражением. Вот уже несколько месяцев Телис преподавал ей историческую философию, Лондо нанял его по просьбе самой Сенны. С самого детства она читала работы Телиса. Однажды она увидела, как ее отец в раздражении порвал одну из его книг в клочья. Она достала ее из мусора, и с тех пор Эларис стал ее тайным увлечением.

Исторической философией занимались несколько научных школ, последователи которых изучали, в основном, ранние годы Республики, искали связи различных философских направлений с политикой. Это интересовало Сенну больше всего. — Зачем мы пялимся на эти бесполезные облака, когда гораздо важнее смотреть на то, что у нас перед носом?

Сказав это, Сенна указала в сторону той части города, которая была уже почти отстроена заново. Целый район столицы был закрыт, ибо представлял опасность для граждан, так что его жителей переселили, и процесс восстановления шел быстрыми темпами. В своем роде, это захватывало дух.

— Зачем? Да просто так, — сказал Телис.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Просто так?

— Потому что все, что мы сами создали, не вечно. С другой стороны, облака…

— Тоже не вечны, — вмешалась Сенна. — Посмотри. Уже сейчас ветер несет их прочь. К утру они станут воспоминаниями, а здания, по-прежнему, будут стоять здесь.

Телис криво улыбнулся.

— Я слишком хорошо выучил тебя. Перечишь учителю, да еще в такой манере…. что мне с тобой делать?

Затем его лицо приобрело более серьезное выражение.

— Я имею в виду нечто большее, чем эти облака, Сенна. Я подразумеваю природу… красоту… свет. Они будут существовать и спустя долгое время после того, как нас с тобой не станет…. они будут существовать, даже когда сама память о Республике Центавр исчезнет, затеряется в тумане времени.

— Этого никогда не случится, — твердо сказала Сенна. — Предстоит еще столько сделать, чтобы выполнить предназначенное судьбой.

— Так… — он указал на нее, — говорит император, а не ты.

— Почему? Потому что это вопрос веры? — она снова потянулась, заложив руки за голову. — Вы иногда так утомительны, Телис. Всегда все ставите под сомнение. Ничего не принимаете на веру. Все обсуждаете, анализируете, обсуждаете и анализируете заново…

— Что ты хочешь сказать, Сенна?

— Неужели это вас не огорчает? Неужели вы ни во что не верите?

— Ты так считаешь?

Он действительно был поражен. Она посмотрела на него и с удивлением заметила, что ее замечание всерьез его расстроило.

— Ты действительно так считаешь? — снова спросил он. — Если это так, то все эти месяцы обучения прошли для тебя впустую.

Сказать по правде, она уже была не рада, что задела его. Телис Эларис был ее любимым преподавателем, и она вовсе не хотела его обидеть. Но чувствовала, что, раз уж высказалась, обязана теперь объяснить свое суждение.

— Ну, а что еще я должна подумать? Вы же сомневаетесь во всех моих выводах. Даже когда я упомянула о фундаментальных аспектах нашей жизни, вы выразили свое несогласие. Иногда мне кажется, что вы стали бы оспаривать даже существование самого Великого Создателя.

— Конечно.

Сенна удивленно моргнула.

— Вы шутите.

— Да.

— Но зачем?

— Чтобы заставить тебя шевелить мозгами, конечно, — ответил ей Телис. — Заставить тебя спрашивать, раззадорить твою страсть к исследованиям. Ты ничего не должна принимать на веру, Сенна.

— Вы хотите сказать, что я не должна ни во что верить.

— Я?

Она раздраженно стукнула по земле кулаком.

— Вот! Вы снова это делаете! Отвечаете вопросом на вопрос.

— Это должно приветствоваться в свободомыслящем обществе, — он отвел взгляд и мягко добавил. — Но, боюсь…. что подобное окажется не по нраву… всем.

Она заметила, что он смотрит в сторону дворца, стоящего на холме.

— Телис, — твердо сказала она, — вы не можете говорить такое об императоре. Ведь это он настоял на том, чтобы вы стали моим учителем.

— Да. Он боролся за это. Боролся потому, что есть другие, старающиеся запретить свободу слова… свободу мысли. Они не желают этих свобод, потому что это не идет на пользу им лично и мешает достижению своих целей. Они требуют, чтобы ты принимала все так, как тебе это подают, а за лишние вопросы предадут тебя анафеме.

Если император, как ты говоришь, борется за свободу, что ж, это можно только одобрить. Но, моя дорогая Сенна… императоры приходят и уходят. А общество остается, по крайней мере, на некоторое время. И зачастую те, кто реально изменяет жизнь общества…. предпочитают действовать тайно.

— Вы не правы. Вот там… — и она указала на окраину города, где стояло небольшое, весьма скромное на вид здание. Тот факт, что оно еще стояло, несмотря на бомбардировки, потрясшие планету, сам по себе вызывал удивление. — Вон там находится ваша редакция. Все это знают. Там вы печатаете свои газеты и статьи, бросая вызов всему, что мы делаем на Приме Центавра. Вы сообщаете всему миру о том, что ни во что не верите…. а обижаетесь на меня, когда я указываю вам на это?

Он грустно покачал головой.

— А я-то считал тебя одной из моих лучших учениц.

Во-первых, моя дорогая, я не пытаюсь переделывать общество. Я не смею навязывать ему свою волю. Я даже не пытаюсь указывать путь. Я просто стараюсь заставить общество думать о том, о чем прежде никто не задумывался, дать толчок к изменениям. Что же до того, во что я верю, Сенна… то я верю в то, что я ни во что не верю.

— Вы не можете верить в то, что вы ни во что не верите.

— Как тебе угодно, — безмятежно ответил Телис. — Дитя мое, недостаточно просто открыть себя для новых идей. Это может каждый. Проблема в том, что разум способен воспринять лишь определенное количество нового. Рано или поздно двери разума снова захлопнутся. Большинство способно воспринять определенное количество информации, не больше. По-настоящему мудрая личность периодически очищает свой разум от старых знаний… освобождая его для новых. Только так можно сохранить способность воспринимать новое. Только так ты сможешь принять бесчисленное множество возможностей, которые тебе предлагает мир.

— Хорошо сказано, Телис, — ответила Сенна. — Но можно легко утверждать, что угодно, пока ты не лидер. Лидеры не могут все время держать свой разум открытым. Лидеры должны править и направлять. Должны принимают решения.

— И ты полагаешь, что лидеры постоянно принимают верные решения?

— А вы нет?

— Отвечаешь вопросом на вопрос, — улыбнулся он. — Возможно, ты еще не безнадежна.

Неожиданно Сенна почувствовала, как ей надоели постоянные словесные пикировки, в которые зачастую выливалось их с Телисом общение.

— Скажи мне. Скажи мне, что ты думаешь, — потребовала она.

— Я первый задал вопрос, — спокойно ответил он.

— Хорошо, — она кивнула, чувствуя, что здесь он прав. — Думаю, что ответ очевиден. Взгляните. Видите эту стройку? И этих людей… они прошли через столько испытаний. Они пострадали от бомбардировки, у них на глазах рушились дома, сама жизнь, казалось, была разбита вдребезги. В то время император подвергал свою жизнь опасности, совершая прогулки среди них, столько гнева было обращено на него. Но теперь у них есть иная цель, нежели гнев. Теперь они сосредоточились на восстановлении Примы Центавра, на достижении прежнего величия. Император указал им путь, и они увлечены этим. Это, без сомнения, лучше, чем жить во власти гнева и враждебности. Лучше, чем ощущать собственную беспомощность. Кажется, их перспективы выглядят гораздо лучше, чем можно было бы предположить.

— И это важно для тебя? — спросил он.

— Конечно! Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что, когда ты говорила о народе, ты сказала «они» а не «мы».

Она приоткрыла рот, чтобы ответить, но потом промолчала.

— Могла бы ты так говорить шесть месяцев назад? — продолжил он. — Год назад? Кто знает… быть может тогда, когда ты была дочерью знатных и привилегированных родителей. Вполне могло случиться так, что ты, Сенна, настолько пропиталась бы снобизмом знати, настолько с этим сроднилась, что, стоило тебя лишь слегка задеть, как все это вылезало бы из тебя.

— Вы думаете, что я не знаю вас, Телис, — сказала Сенна. — А я думаю, что вы недостаточно хорошо знаете меня. Совсем плохо.

— Возможно. Готов согласиться с этим.

Она села, поджав ноги, положила них подбородок, намеренно повернулась к нему спиной.

— Я отвечу вам. Простите, если мой ответ не будет соответствовать вашим ожиданиям. Но вы так и не ответили на мой вопрос.

Наступила долгая пауза. Потом он спросил:

— Зачем?

Она обернулась к нему, чуть наклонив голову, выдавая, тем самым, свое удивление.

— Что — зачем?

— Этот вопрос ты всегда должна задавать себе в первую очередь, о чем бы ни шла речь…. и, получив ответ…. продолжать спрашивать. Зачем надо восстанавливать Приму Центавра?

— Чтобы возродить наше величие, — ответила она смущенно. Ответ казался очевидным.

— Зачем?

— Телис, это глупо. Ты как ребенок. Почему, почему, зачем?

— Дети — величайшие философы в мире. Задача взрослых — уничтожить в нас детей, потому что они подрывают порядок, установленный взрослыми. Но все равно неплохо… Я сам отвечу на этот вопрос, раз уж он, видимо, слишком тебя утомляет.

— Он вовсе не утомляет меня…

Но Телис уже развивал свою мысль дальше, загибая в такт пальцы:

— Цель восстановления Примы Центавра заключается в том, чтобы вернуть ей былое величие. Зачем? Чтобы заставить народ сосредоточиться. Зачем? Потому что народом, который думает об одном и том же, легче управлять. Почему? Потому что ты можешь направить их туда, куда тебе хочется. Почему? Потому что у тебя есть виды на них. Зачем? Потому что у тебя есть собственная цель. Почему? — тут он замолчал, а потом очень медленно произнес: — Потому что ты решил, что возвращение к прежним дням неизбежно приведет к возрождению экспансионизма, столь характерного для старой республики. Потому что из бедствий, обрушившихся на планету, ты извлек единственный урок — надо быть более сильным и сосредоточенным на цели, чем противник, и тогда ты победишь. Потому что ты ищешь способа вернуться к тем временам, когда Республика Центавр была ведущей силой в галактике, господствовала над всеми живущими. Потому что ты понимаешь, что времена изменились, и теперь на пути стоит Альянс. Чтобы победить Альянс, нужна запредельная решимость, новое оружие, новые, более опасные, союзники, нужно отстроиться, и нужно полностью посвятить себя подготовке к грядущей войне. Такое уже было раньше, Сенна. Так называемая Эра Рациональности Геймов, которая привела к их Великому Завоеванию, кампании, которая превратила в руины четыре планеты, прежде чем они одумались и остановились. Возрождение Германии на Земле после Первой Мировой войны, которая положила начало еще более пагубной Второй Мировой Войне.

Она смотрела на него, широко распахнув глаза.

— Вы ошибаетесь, — тихо сказала она.

— Я уже говорил тебе, для того, чтобы наполнить свой разум знаниями, необходимо сначала опустошить его. Бойся тех, Сенна, кто чувствует собственную пустоту…. но наполняет ее невежеством.

— Вы ошибаетесь, — снова повторила она, запальчиво тряхнув головой. — И я скажу вам, почему. Давайте, действительно, обратимся к истории. При тех обстоятельствах, о которых вы упоминали, наш разговор не смог бы состояться в принципе. И уж точно, не между учителем и подопечной самого императора. Те режимы, которые вы описали, являются абсолютной противоположностью миру мыслителей. Свобода там не просто не одобряется, она запрещается. Диссиденты, интеллектуалы, писатели… все, кто способен вечно спрашивать: «Почему?», как делаете это, там безмолвствуют. У нас все по-другому.

— Ты в этом уверена?

— Конечно, уверена. Я…

А потом, к ее удивлению, Телис нагнулся вперед и взял ее за руки. Его глаза пылали, как никогда раньше, Сенна даже разглядела в их глубине намек на страх, что тоже было в новинку.

— Ты все еще принадлежишь к привилегированной элите, Сенна. Случись здесь такое, ты уверена, что узнала бы правду до того, как стало слишком поздно?

Есть те, кто, подобно мне, задавал вопросы, занимался исследованиями… и внезапно некоторые из них изменили свои взгляды. Они неожиданно смирились с тем, что им навязывали…

— Возможно, они просто осознали правду…

— …или исчезли, — продолжил Телис.

Сенна на мгновение запнулась.

— Исчезли? Что вы имеете в виду?

— Уехали в отдаленные провинции. Или же просто испарились с лица планеты.

О, все это происходило очень тихо. Весьма эффективно. Когда-нибудь они и до меня доберутся… — задумчиво сказал он, как будто речь шла не о его собственной судьбе, а о ком-то другом. — Полагаю, что окажусь среди тех, кому придется испариться. Они знают, что это единственный способ заткнуть мне рот.

Я в конце недели выпускаю газету, в которой поднимаю вопрос об истинных мотивах тех, кто руководит огромной машиной нашего правительства. Это не расширит круг моих друзей, я лишь наживу себе еще более грозных врагов, чем имею сейчас.

Сенна понимала, что их разговор вышел далеко за рамки отвлеченных словесных упражнений в формальной логике. Она крепко сжала его руку, а потом произнесла:

— С вами ничего не случится. Ведь вы — мой учитель. И вы нравитесь императору. Вы находитесь под его защитой, и ваши мысли весьма ценны. Говорите все, что вам хочется. С вами не может случиться ничего плохого.

— Это что, обещание? — он, казалось, смутился от того, с какой страстью она говорила.

— Это мое убеждение и вера в нашу систему, в наше общество… и в нашего императора. Я верю во все это.

Он не смог сдержать улыбки.

— Почему? — спросил он.

Она была раздражена этим, но не смогла удержаться от смеха, услышав, как беззаботно прозвучал его вопрос.

— Потому что я в это верю.

— Это порочная логика, — осуждающе сказал он.

— Возможно. Но, в ней, в данном случае, приятно то, что круг подобных рассуждений тебе невозможно разорвать.

К ее удивлению, Телис Эларис потянулся к ней и крепко обнял. Шепнул ей на ухо:

— Не меняйся, — он запнулся, а потом добавил, — если только к лучшему.

Когда Сенна вернулась во дворец, оказалось, что ее дожидался Дурла.

Она не была уверена в том, что он специально поджидал ее, но, стоило.

Сенне подойти к своей комнате, он появился из-за угла, казалось, материализовавшись из воздуха.

— Юная леди Сенна, — с легким поклоном приветствовал он ее. Неформальный титул, которым ее наградил император, прижился во дворце. В устах некоторых это обращение было своеобразным выражением нежности… но Дурла, определенно, к ним не относился.

Она снова поймала себя на мысли о том, что не может понять, что же такого особенного нашел в нем император. Она могла лишь предположить, что Дурла отлично справлялся со своими обязанностями. Но эта мысль, почему-то, испугала ее.

— Министр Дурла, — ответила она в соответствии с требованиями этикета.

— Полагаю, что сегодняшние уроки оказались для вас весьма познавательными, — сказал он.

— Да, конечно. Благодарю вас, с вашей стороны очень вежливо интересоваться такими мелочами.

Она направилась было в свою комнату, но Дурла чуть шагнул в сторону, да так, что оказался у нее на пути, не проявив при этом грубости. Она остановилась, скрестила руки и чуть приподняла брови.

— У вас ко мне еще какое-то дело, министр?

— Мы были бы очень довольны, если бы ваши уроки с Телисом Эларисом, начиная с завтрашнего дня, проводились во дворце, — сказал Дурла.

— Вы были бы довольны? — ей не понравилось это замечание, что она и продемонстрировала позой и вопросительным выражением лица. — А почему? Умоляю, скажите.

— Это вопрос безопасности.

— И, будучи министром Внутренней Безопасности, вы, естественно, считаете это важным. Мне понятны ваши опасения, министр, но нам с Телисом уроки на свежем воздухе кажутся более… как вы там говорили?… более «познавательными», нежели в стенах дворца.

— Не подумайте только, что я хочу помешать вашему обучению. Но сейчас опасное время…

— Не сомневаюсь. И что с того?

— Агенты и союзники Альянса проникают повсюду.

Сенна выразительно вздохнула и быстро оглянулась по сторонам, будто опасаясь, что враги могут выпрыгнуть прямо из стен этого коридора.

Но Дурла явно не шутил.

— Вы можете позволить себе подобную беспечность, юная леди, потому что вы молоды, а в этом возрасте обычно не задумываются о возможности собственной смерти. Пока вы собственными глазами не увидите врага, вам не страшно.

— Насколько я понимаю, гораздо опаснее тот враг, которого не видно.

Дурла, казалось, был потрясен ее ответом, Сенна не вполне представляла, почему он так отреагировал на ее слова. Но он быстро взял себя в руки, настолько быстро, что Сенна даже подумала, не показалось ли ей это.

— Можно сказать и так. Но, раз вы все понимаете, я считаю ваш ответ согласием на нашу просьбу.

— Вы все время говорите «мы» и «нас», Дурла. Скажите, эта просьба — ваша собственная инициатива, или приказ императора?

— Это мое предложение. Император с ним согласен.

— Ясно. А если я спрошу его, то он это подтвердит?

— Несомненно. Хотя я обижен, что вы столь откровенно подвергаете сомнению мои слова.

Сенна обдумала ситуацию. Она чувствовала, что Дурла не лжет. Император действительно мог поддержать своего министра Внутренней Безопасности. И не стоило забывать о том, что она была воспитанницей императора. Он был обязан заботиться о ней.

— Вы сказали, что это пока предложение. Значит, вы готовы убедить императора отдать приказ о моем с Телисом заточении во дворце?

К ее удивлению, Дурла абсолютно спокойно ответил:

— Ну, конечно же, нет, юная леди. Никто не хочет, чтобы вы чувствовали себя пленницей, никто не собирается ограничивать ваши прогулки, в пределах ваших возможностей, конечно. Мы… я… просто беспокоюсь о вашей безопасности.

— Послушайте, Дурла, — начала она, — я осиротела во время смертоносного дождя, обрушившегося с небес. Погибших было так много, что трупы лежали повсюду, насколько хватало взгляда. Но мне удалось выжить. Без вашей помощи.

Так что, полагаю, я вполне способна позаботиться о собственной безопасности.

— Как вам угодно, юная леди. Но будьте осторожны. Если с вами что-нибудь случится, император, я это знаю, ужасно расстроится. И я сомневаюсь, что он придет в восторг, если я в качестве оправдания объясню ему, что все случилось потому, что вам просто захотелось подышать свежим воздухом на уроках Телиса.

Элариса.

— Ваша работа связана с риском, министр Дурла. Вы должны были знать об этом, прежде чем заступить на этот пост.

— Вся наша жизнь — это риск, юная леди Сенна, — он поклонился и направился было прочь.

Но Сенна, к ее собственному удивлению, остановила его вопросом:

— Министр… вы не заметили, что на Приме Центавра уменьшилось число писателей, артистов… творческих личностей?

— Не больше, чем обычно, юная леди.

— Чем обычно? — она сочла эту фразу весьма странной.

— Ну да. Подобные личности известны своей ненадежностью и склонностью попадать в неприятные ситуации. Они голодают из-за своего творчества, а потом умирают… или пьют, а то и принимают опасные наркотики, чтобы достичь своего «творческого вдохновения», а потом гибнут от передозировки.

— К тому же, все они склонны к радикализму. Крайне драчливые и воинственные личности, они находят свой конец в ими же затеянных ссорах с теми, кто имеет противоположное мнение. На самом деле, это жалкая толпа, — он вздохнул. — Ох, полагаю, что эти красиво говорящие красавчики, подобные Телису.

Эларису, кажутся весьма… романтичными. Но, если рассмотреть их всех вместе, вы увидите, что эта группа совершенно нестабильна. Если вы проведете исследование, то обнаружите, что большинство из них скверно заканчивает свою жизнь. Будем надеяться, что Эларис не окажется в их числе.

Что-то в его последнем высказывании насторожило Сенну.

— Что вы имеете в виду, министр?

— Ничего особенного, юная леди. Абсолютно ничего. Приятно вам… поболтать на свежем воздухе.

Он поклонился, а потом пошел по коридору.

Сенна задумалась над его словами, а потом прошла прямиком в комнату, где обычно проходили ее занятия. Она тщательнейшим образом осмотрела ее, выискивая любые признаки подслушивающих устройств. Она должна знать, не проходили ли их уроки и беседы под чьим-то наблюдением. Но она ничего не обнаружила. Наконец, устав от поисков, она плюхнулась на стул и подумала о том, что скажет Телис, когда она сообщит ему о своем разговоре с Дурлой.

 

Глава 5

Она краем глаза заметила вспышку света.

После того разговора прошло несколько дней. Сенна полулежала на склоне холма, ожидая, когда же придет Телис Эларис. Она уже начала немного беспокоиться за Телиса, ибо он никогда не опаздывал. На самом деле, он был настолько пунктуален, что этим даже раздражал ее.

Ей пришло в голову, что они так и не закончили свою «игру». Так что же напоминали ей облака? К счастью, этот день был таким же облачным, как и другие, так что она могла преспокойно гадать об этом, разглядывая клубящиеся пушистые образования высоко над головой.

Она решила, что одно облако похоже на гигантского паука. А другое, со странным хохолком, своими забавными очертаниями напоминало лицо императора, только хмурое. Оно хмурилось, глядя на гигантского паука. Сенну это, почему-то, позабавило.

Она так увлеклась игрой, что, практически, не обратила внимания на то, в какой стороне города полыхнуло. Но, тем не менее, тотчас села. И услышала грохот взрыва, последовавший за вспышкой. По-видимому, взорвалось что-то большое, и первой ее мыслью было то, что на Приму Центавра снова напали силы.

Альянса.

Она внимательно разглядывала небеса, приготовившись к новым взрывам, но все оставалось спокойным. Потом раздался второй взрыв, еще более громкий, и в небо поднялся столб густого черного дыма.

Сенна вскочила на ноги и, прикрыв глаза рукой, пыталась разглядеть, где именно рвануло. У нее перехватило дыхание, она слегка пошатнулась. Даже отсюда было видно, что взрыв произошел в здании, где жил и работал Телис Эларис.

Она, не помня себя, побежала туда. Сенна неслась, не разбирая дороги, ее ноги двигались, подобно поршням, и только на полпути к зданию, заметив, что острые обломки камней режут ей ступни, вспомнила, что до сих пор держит туфли в руках. Остановилась на секунду, обулась, не сводя глаз со столба дыма, из-за чего споткнулась, но быстро восстановила равновесие. Задыхаясь, она продолжила бег, ее легкие горели, она судорожно хватала ртом воздух, но не останавливалась.

Сенна добежала то того места, где склон холма становился достаточно крутым, споткнулась, упала и покатилась вниз, кувыркаясь через голову. Улица начиналась прямо у подножия холма, и она выкатилась туда абсолютно неподобающим юной леди образом. Но вокруг толпилось столько народу, перекликаясь между собой и указывая куда-то руками, что никто не обратил на нее внимания. Она поднялась на ноги и, шатаясь, направилась к месту взрыва.

Кое-где еще горел огонь, но, к счастью, пожар уже, в основном, был потушен. Здание превратилось в то, что представляли собою многие дома на Приме.

Центавра — в обугленные руины. Последняя струйка дыма поднималась в небо, и люди указывали на нее, вполголоса переговариваясь.

Спасатели вытащили несколько тел, судя по всему, их было уже не спасти.

Сенна в отчаянии разглядывала их, молясь о том, чтобы не увидеть самого страшного. Ее надежды и мольбы не были услышаны: третье тело, извлеченное из-под обломков, явно принадлежало Телису Эларису. У него не было половины лица, но и того, что осталось, было достаточно, чтобы Сенна его узнала.

Она отвернулась, прижав руку ко рту, пытаясь одновременно подавить рвущийся из груди крик и тошноту.

Потом она услышала голос одного из спасателей:

— Мы нашли вот это, министр.

Она заставила себя обернуться, и увидела Дурлу, который взял у одного из спасателей какую-то тяжелую коробку. Коробка была обугленной, но, кажется, целой, и Дурла едва заметно кивнул, забирая ее.

Внутри Сенны что-то оборвалось.

— Убийца! — вскричала она и бросилась прямо на Дурлу. Благодаря способу своего появления на месте происшествия, она выглядела так, что он сначала ее не узнал. Она набросилась на него, размахивая кулаками, лицо перекосилось и пылало от гнева. Сенна уже была в трех шагах от него, когда два гвардейца перехватили ее. Схватили, сбили с ног. Она отчаянно отбивалась, пытаясь, несмотря ни на что, ударить Дурлу, сжав кулаки с такой силой, что пальцы свело, и кричала:

— Это вы! Это вы все подстроили! Вы, кровожадный ублюдок!

Лишь теперь Дурла понял, кто это кричит на него.

— Юная леди! — произнес он с явным удивлением.

— Не смейте так меня называть! Никогда! Это вы все подстроили! Вы убили его!

— Какие нелепые обвинения. Девушка явно не в себе. Уведите ее во дворец, — невозмутимо приказал Дурла, крепко сжимая коробку под мышкой. — Разбираться будем позже.

— Вы убили его, потому что он был вольнодумцем. Потому что он бросал вам вызов! Потому что он заставлял других думать! Вы заплатите за это, Дурла! Я заставлю вас заплатить!

Он покачал головой, с грустью глядя на Сенну, которая продолжала отбиваться и кричать, пока ее тащили во дворец.

— Ты что, совсем из ума выжила?!

Император гремел, нависая над ней, дрожа всем телом от негодования а, быть может, и оттого, что чувствовал себя униженным.

Сенна, отмытая и облаченная в чистую одежду, сидела в кресле, сложив руки и потупив глаза. Рядом стоял Дурла и спокойно наблюдал за их противостоянием.

— Ты перед всем народом обвинила моего министра в убийстве! — продолжал.

Лондо. — Трагическое происшествие ты превратила в повод для недоверия моему правительству! О чем ты тогда думала? А? Это не риторический вопрос, отвечай, о чем ты тогда думала?

— Я уже сказала, о чем я тогда думала, — спокойно ответила Сенна. — Полагаю, что именно из-за этого вы и сердитесь на меня, Ваше Величество.

— Какая дерзость! Это уж слишком!

К раздражению Сенны, Дурла выступил в ее защиту.

— Ваше Величество, умоляю, не ругайте ее. Она была расстроена, явно потрясена до глубины души. Учитывая эти обстоятельства, можно сказать, что все это объяснимо. Она не понимает истинного положения вещей…

— Истинного положения вещей?! — она эхом повторила эти слова. — Что вы… имеете в виду?

Дурла тяжело вздохнул, как будто сбросил тяжелое бремя.

— Я бы все объяснил, если бы вы не набросились на меня, юная ле… Сенна.

Помните ту коробку, что извлек из руин спасатель? В ней мы нашли… улики…. должен сказать… весьма… нехорошие.

— Какие еще улики? Что за чушь…

— Дело в том, — теперь Дурла обращался к ним обоим, — что обнаружились свидетельства того, что Телис Эларис на самом деле симпатизировал Альянсу.

— Что? Вы в этом уверены? — спросил Лондо. — У вас есть доказательства?

— Да, Ваше Величество. В коробке, которую мы обнаружили, находились подробные дневники, переписка… с представителями некоторых рас, являющихся ключевыми членами Альянса, которые до сих пор считают, что атаки на Приму.

Центавра должны продолжаться. Тех рас, которые не успокоятся до тех пор, пока всех нас до единого, и старых и малых, — произнес он, многозначительно глядя на Сенну, — не уничтожат. Их устроит только геноцид.

— Это полная чушь, — возразила Сенна. — Телис Эларис любил народ.

Центавра. Именно стремясь позаботиться о них, он пытался развить их разум…

— В действительности его заботило лишь одно: подрыв влияния и пихание палок в колеса текущего режима. И это не вина его, а беда, — сказал Дурла. — Полагаю, что он был просто марионеткой Альянса, который обнаружил в нем подходящего для реализации их планов простофилю. Если это так, то можно объяснить причину взрыва. Очевидно, Телис Эларис готовил взрывное устройство.

Для чего оно предназначалось, мы не знаем, хотя об этом можно догадаться, если почитать его записи. Мы полагаем, — хотя, повторяю, это еще не доказано, — что он планировал покушение на вас, Ваше Величество. Взрыв во дворце.

— Это бред! — закричала Сенна.

— Да? — спокойно переспросил Дурла. Казалось, ничто сейчас не могло вывести его из себя. — А разве не он предлагал вам проводить уроки на открытом воздухе? Мы полагаем, что он замышлял взорвать бомбу во время одного из ваших уроков, чтобы не причинить вам вреда. Вероятно, он был к вам неравнодушен. В любом случае, террорист из мыслителя вышел никудышный. Устройство взорвалось раньше времени и… — он пожал плечами.

Сенна повернулась к Лондо.

— Ваше Величество, неужели вы этому верите? Вы же знали Телиса! Вы знаете, какой… каким он был. Не позволяйте этому… этому… — она указала дрожащим пальцем на Дурлу, — этому типу позорить доброе имя Телиса Элариса.

Достаточно того, что он его убил. А теперь он хочет уничтожить его как личность?

— Сенна… ты стала мне очень дорога, — медленно сказал Лондо, — но я предупреждаю тебя: не заходи слишком далеко, иначе…

— Слишком далеко? Ваше Величество, перед нами стоит убийца и лжец!

Убийства и ложь не входят в обязанности министра Внутренней Безопасности! Так кто же здесь зашел слишком далеко?!

— Мы этого не знаем, — ответил Лондо. — Если доказательства…

— Доказательства легко подделать!

— Если ты еще раз перебьешь меня, Сенна, то за последствия я не ручаюсь!

Сенна, в запале вскочившая с кресла, отступила назад, осознав, что он имел в виду. Она никогда еще не видела Лондо в такой ярости.

Лондо с видимым усилием заставил себя успокоиться, а потом строго произнес:

— Я лично проверю все эти доказательства. Если результаты, как сейчас сказал министр Дурла…. окажутся… то… — он замолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию. — А что касается вопросов внутренней безопасности, то я не вижу смысла в том, чтобы сообщать населению о том, что среди них, возможно, есть предатели. Зачем раздувать страсти и подливать масла в огонь паранойи?

Народу нужно сейчас спокойствие, а не брожение умов. Если в конце своей жизни.

Телис Эларис и присоединился к предателям, то это не должно затмить то добро, что он принес родному миру своим учением. Мы всегда можем заявить, что взрыв произошел в результате чего-нибудь банального, например, неправильного обращения с огнеопасными веществами или что-либо в этом духе. Уверен, вы можете изобразить что-то в этом роде, Дурла, не так ли?

— Да, Ваше Величество, — ответил Дурла, явно восприняв его слова, как приказ.

— Хорошо.

— Вот наглядное доказательство того, — обратился к Сенне Дурла, — что иногда ложь является частью моей работы.

Сенна ничего не ответила. Все некоторое время молчали. Затем Лондо обратился к ней:

— Раз ты, Сенна, так тревожишься о том, что подумают люди про того, кто уже мертв… Не кажется ли тебе, что ты обязана извиниться перед министром.

Дурлой за то, что прилюдно набросилась на него, особенно, если учесть тот факт, что он все еще жив, и ему предстоит выслушать много хулы из-за твоих действий?..

— Если это просьба, Ваше Величество, то нет. Не думаю, что я должна извиняться перед ним.

Она посмотрела на Лондо, чуть вздернув подбородок, демонстрируя вызов с той силой, с какой посмела в данных обстоятельствах.

— Ваше Величество, — сказал Дурла, снова придя ей на выручку, — в извинениях нет необходимости. Честное слово.

— Хорошо, — кивнул Лондо. — Сенна, ты свободна.

Она вышла из комнаты и, лишь отойдя на достаточное расстояние, позволила себе разрыдаться.

Дурла вручил Лондо коробку с уликами и поклонился.

— Вернете ее, когда сочтете нужным, Ваше Величество. Полагаю, что вы найдете там все, о чем я вам говорил.

— Не сомневаюсь в этом, — сказал Лондо.

Дурла повернулся, намереваясь уйти. Он пошел было к двери, но потом услышал быстрые шаги за своей спиной. Прежде чем Дурла успел развернуться, он внезапно почувствовал, как одна сильная рука вцепилась ему в шею, а другая схватила его за воротник. Тщедушного министра швырнули вперед, да так, что он с размаху врезался лицом в стену. Этот удар на мгновение оглушил его, а потом около его уха очутились губы Лондо, и он услышал угрожающий шепот:

— Имей в виду, Дурла…. если я узнаю, что эти улики, на самом деле, были сфабрикованы…. что ты действительно виноват в гибели Элариса… Твоя голова окажется на колу, рядом с башкой парня по имени Морден, который, уверяю тебя, имел тесные связи с гораздо более могущественными силами, и был намного опаснее тебя. И еще я клянусь, что лично отрублю тебе голову, а Сенна возьмет твою голову и собственноручно, с радостью, насадит ее на кол. Ты понял это?

— Ваше Величество, я…

— Ты. Меня. Понял?

— Да, Ваше Величество.

Он отпустил Дурлу. Министр не стал оглядываться. Вместо этого он поправил свой воротник, пригладил растрепанные волосы и вышел из тронного зала.

Как только он вышел, Лондо почувствовал боль.

В его разуме будто что-то взорвалось. От этой ослепительной боли невозможно было спрятаться. Он, пошатываясь, пересек тронный зал, пытаясь найти источник этой боли, но потом все понял. Страж, страж на его плече.

Он попытался обернуться и сорвать с себя это чудовище, сорвать раз и навсегда, но подобные действия лишь усилили его страдания, а потом он услышал в своем мозгу голос: «Я бы на твоем месте не стал этого делать».

Шатаясь, он добрался до трона и, судорожно дыша, ухватился за него руками, когда боль, наконец, начала стихать. Но не исчезла совсем, напоминая огромного зверя, затаившегося в высокой траве, готового напасть на него, стоит ему только сделать малейшее неверное движение. Лондо узнал этот голос, пусть даже он звучал лишь в его голове, голос Сообщества Дракхов, или, по крайней мере, их эмиссара, который, судя по всему, прятался где-то во дворце, подобно вездесущему призраку смерти.

— Как… как вы…

«Не спрашивай. Сиди. На троне. Положи руки на подлокотники».

Лондо сделал так, как ему приказали. У него не было иного выхода: он понимал это.

«Ты оскорбил Дурлу». Голос прозвучал почти разочарованно. «Он — наш избранник. Этого не должно повториться…»

— Ваш избранник. Значит, у него тоже есть страж? — проворчал Лондо, получив хоть какое-то удовольствие, представив, какими глазами Дурла смотрел на омерзительное создание, ползущее к нему по полу.

Но он был разочарован, услышав ответ.

«Нет. Ему это не нужно. Он и так верит в то, что Республика стала уязвимой и пришла в упадок, и что вы потеряли пыл молодости. Он верит в порядок, послушание и полное подчинение. Ему нет необходимости знать о нашем присутствии, ему не нужен страж. Чистый энтузиазм и правильный образ мыслей заставляют его действовать более эффективно, чем смог бы любой страж».

— Рад за вас. Тогда можно поинтересоваться, зачем тогда вам понадобился я?

«Нет».

Да… вот, значит, как. Дракха можно обвинить в чем угодно, только не в увиливании от ответов.

Голос дракха, обращенный к нему, был полон сожаления:

«Мы не испытываем от всего этого удовольствия, Лондо. Никакой радости.

Работа, которую ты проделал ради Примы Центавра, достойна похвалы. Ты нашел для них цель и заставил сосредоточиться на ней, поднял их дух, вырвал их из того жалкого состояния, в котором они пребывали всего каких-то шесть месяцев назад. Будь ты предоставлен самому себе, ты мог бы стать неплохим императором. Но ты принадлежишь нам, а не себе. Ты будешь повиноваться нашей воле и всегда помнить, что лишь притворяешься, будто служишь собственному народу; на самом деле ты служишь нам. Чтобы помочь тебе запомнить это… ты будешь молча сидеть на этом троне».

— Но…

И в ту же минуту на него, подобно грозной приливной волне, навалилась боль.

«Мол-ча».

Тогда Лондо сел совершенно прямо, уставившись в одну точку перед собой, не глядя по сторонам.

«Ты будешь так сидеть до тех пор…. пока мы не прикажем тебе изменить позу. Ты будешь слушать шум, разговоры, звуки обычной жизни дворца за пределами этого зала…. но ты не будешь частью этой жизни. Все встречи будут отменены. Ты проведешь здесь в одиночестве несколько часов… или дней…. сколько мы сочтем нужным.

Ты говорил, что Прима Центавра одинока? Ты даже близко не понял истинного смысла этой фразы. Но ты поймешь. Ты поймешь, что самое страшное одиночество — это одиночество в толпе. Не двигайся, Лондо. Молчи. Подумай о том, что ты сделал, что еще потребуется сделать, и о том, что с тобой случится, если ты не будешь жить по этим правилам…»

Потом голос в его голове замолчал, но Лондо благоразумно не двигался. Он продолжал смотреть строго перед собой, чтобы голоса и боль не вернулись снова.

«Я в аду», подумал Лондо.

А голос внутри него повторил:

«Да, ты в аду».

Он постарался больше не думать.

Стоял ветреный день. Ветер порывисто дул над холмами. Сенна подошла к тому месту, где они часто бывали с Телисом, присела на траву. Она взглянула в сторону далеких руин, которые уже начали разгребать, следуя новой императорской программе восстановления. Учитывая скорость работ, новое здание, по всей видимости, будет построено менее чем за неделю.

Она проверила базу данных в библиотеках. Произведения Телиса Элариса были незаметно изъяты, исчезли одно за другим.

Она улеглась на траву, глядя на облака. Попыталась увидеть образы…. но ничего не смогла представить. Просто скопления тумана и пара, которые скоро исчезнут, как и все остальное.

По ее лицу покатились слезы, но она сдержала всхлипывания.

— За что? — прошептала она.

Но ответа не было.

 

Спящий зашевелился.

Он не совсем понимал, что происходит. Его сознание молчало по этому поводу. Просто у него появилось странное ощущение, что все вокруг было… случайным. Что все это вскоре исчезнет, включая все истинные открытия в его жизни.

Он занимался своими делами, пытаясь не обращать внимания на слабый гул в голове, который становился все громче. Когда он не смог больше это игнорировать, то пошел к врачам, но поверхностное обследование ничего не обнаружило. Он не винил их за это. Ему было трудно объяснить им то, что он чувствовал, так как они поймут, что им искать? Он и сам-то себя не понимал.

Поэтому он заставил себя шагать по жизни и не обращать внимания на то, что было выше его понимания. А когда поползли слухи о том, что президент.

Межзвездного Альянса скоро совершит прогулку по Трущобам…, чтобы попытаться раскрутить программу помощи всем тем, кто там обитал, ну что ж… это было здорово. Действительно здорово. Трущобы примут любую помощь.

Но он по-прежнему не понимал, что должен будет убить президента Шеридана.

Мысль об убийстве еще не приходила ему в голову. Он был нормальным парнем, который пытался вести нормальную жизнь. Мыслей об убийстве и всем таком у него не возникало.

Он не понимал, что очень скоро они появятся.

 

Глава 6

Вир не знал, что его ждет по возвращении на Приму Центавра.

Он покинул свой мир сразу после церемонии инаугурации при весьма неприятных обстоятельствах. Города были превращены в дымящиеся руины, а Лондо произнес странную речь, будто ему хотелось раздуть пламя мести и враждебности по отношению к Межзвездному Альянсу. Что хорошего может выйти, если заставить центаврианский народ работать еще больше? Озадаченный Вир принялся размышлять над этим. Им надо понять, что сейчас настало время для примирения. Время искупления.

«Да… это именно то, что требовалось», подумал Вир, в то время как шаттл приближался к пункту назначения — главному космопорту Примы Центавра.

Искупление. У центавриан было много чего такого, что требовало искупления.

По правде говоря, они причинили немало зла. Они напали на нарнов, они помогали самой злейшей из всех злых рас, Теням. Длинный шлейф грехов тянулся за всей их расой, и теперь их призвали к ответу. Их всех. Но отвечать за свои грехи оказалось очень неприятно, особенно, когда центавриан задели за живое и заставили их — бедных обманутых граждан Примы Центавра, — почувствовать себя жертвами. Да, это было недоразумение. Да, по-видимому, это был преднамеренный сговор с целью очернить доброе имя Примы Центавра в глазах других рас. Но разве не они сами виноваты в том, что подобный заговор оказалось так легко провернуть?

Если бы у них была репутация мирной, неагрессивной и благородной расы… то никто не смог бы выставить их в качестве пугала. Но центавриане, обагрив руки в крови, своими собственными действиями заставили всех понять, что являются смертоносной силой, с которой стоит считаться.

А теперь пришла пора расплаты. Пора взглянуть на последствия. Просто посмотреть.

— Посмотрите направо, — раздался из динамиков голос пилота. — Вы увидите, что весь северный квартал нашей славной столицы восстановлен. Работы ведутся в других частях города, в рамках программы реконструкции, разработанной нашим славным императором. Он лично следит за ее исполнением. Рост центаврианской промышленности сейчас не только способствует оживлению нашей экономики, но и позволяет производить выплаты — часто в виде бартера — репараций, которые мы столь великодушно согласились выплатить членам этого неблагодарного.

Межзвездного Альянса.

Вир сглотнул. Ему не понравилось, как все это прозвучало. Более того, он чувствовал, что пилот читает заранее подготовленный текст. Он задумался о том, кто мог его подготовить. Вир окинул взглядом салон, чтобы увидеть реакцию сидевших рядом с ним пассажиров. Все они были центаврианами. Он с удивлением заметил, что все они кивали в унисон, слушая комментарии о великой работе императора…. а при упоминании о Межзвездном Альянсе, все, как один, качали головами и хмурились.

Н-да, ничего хорошего. Ему определенно стоит поговорить об этом с Лондо.

Проблема заключалась в том, что он понятия не имел, что именно нужно сказать.

Он пытался сохранить такой же тесный контакт с Лондо, какой был на протяжении всех лет, когда тот был послом на Вавилоне 5. Он и представить не мог, с какими проблемами вдруг столкнется. Он думал, что обычно общительный.

Лондо будет по-прежнему поддерживать связь со своими союзниками на станции.

Что будет стараться как можно чаще связываться с ним, узнавать все последние сплетни и слухи. Но этого не произошло. Проходили недели, месяцы, а Вир все никак не мог связаться с Лондо. Вместо этого его собеседником все чаще становился Дурла, министр Внутренней Безопасности. От его вида Вира бросало в дрожь. Последним, кто вызывал у него подобные эмоции, был небезызвестный мистер Морден, и неприязнь к тем отношениям никуда не делась. Головы и жизни отношения лишись, но неприязни — нет.

— Я сообщу императору о вашем беспокойстве. Император сейчас занят.

Император высоко ценит ваши доклады, — подобная литания дежурных фраз так часто срывалась с уст Дурлы, что Вир научился предугадывать их. А когда Виру чудом удавалось дозвониться до Лондо, император всегда разговаривал с такой осторожностью, что у Вира сложилось стойкое впечатление, будто все их разговоры прослушиваются. Абсурдная мысль. Лондо, в конце концов, был самым влиятельным лицом на Приме Центавра. Теоретически, не было никого и ничего, у кого хватило бы духу и могущества, чтобы контролировать интересы и деятельность императора. Кого же боялся Лондо?

Потом Вир вспомнил о судьбе предыдущих центаврианских императоров, и ответ стал очевиден: всех.

Но Лондо не походил на других императоров. Он, определенно, не был похож на сумасшедшего Картажье. И у него не было ничего общего с регентом, который превратил их мир в руины. Лондо был добрым и порядочным центаврианином. Ведь это что-то да значило? Или нет?

К сожалению, он сам не мог точно ответить на этот вопрос.

К счастью для всех пассажиров, мысли Вира никак не повлияли на безопасную посадку. Пока беспокойные мысли Вира сумбурно скакали в его голове, шаттл опустился на посадочную площадку главного космопорта.

— Посол Вир!

Вир чуть было инстинктивно не обернулся, чтобы увидеть, кого окликнули.

Для него по-прежнему было потрясением слышать титул «посол» перед своим именем, и он всегда чувствовал себя слегка виноватым, будто был самозванцем.

Или была допущена ошибка, и его, Вира, вызвали сюда, чтобы…

На сей раз ему удалось подавить этот импульс, и он поднял глаза, чтобы рассмотреть, кому он понадобился.

Он увидел перед собой очень высокого мужчину. Бледное, как у мертвеца, лицо, глубоко запавшие глаза, а голос, казалось, исходил откуда-то снизу, чуть ли не из лодыжек. Когда он подошел поближе, у Вира сложилось впечатление, будто незнакомец постоянно наклоняется вперед, чтобы услышать собеседника. Его волосы были средней длины и такими же светлыми, как и кожа. Рядом с ним стоял мальчик, которому можно было дать на вид лет тринадцать. Виру показалось забавным, что в то время как высокий мужчина был одет в некое подобие ливреи, которая ассоциировалась у Вира с императорским двором, на мальчике была какая-то новая форма, такой он раньше никогда не видел. Мундир был практически полностью черным, Виру слегка ужаснулся от мгновенно возникшей у него ассоциации с формой Пси-Корпуса, но поперек груди мальчика была перекинута кроваво-красная лента.

— Посол Вир, — произнес высокий мужчина, — меня зовут Кастиг Лион, я советник Департамента Развития, связанного с ведомством министра Дурлы. Для меня большая честь встретиться с вами. Трок, забери у господина его багаж.

— О, это лишнее, — начал Вир, но уже было поздно. Подросток по имени Трок уже оказался около него и решительно схватился за сумки, которые Вир держал в обеих руках. Вир посмотрел в глаза мальчишки и быстро отпустил сумки. Мальчик легко поднял их… на самом деле, он сделал это намного более легко и непринужденно, чем сам Вир. Вир сказал себе, что это просто из-за того, что он устал в дороге. — Я… не ожидал, что меня кто-то будет встречать. Я просто думал, что сам доберусь до дворца. Мне не хотелось кого-либо беспокоить…

Лион улыбнулся. Когда он улыбался, казалось, что он испытывает какую-то смутную боль. Улыбка исчезла так же быстро, как и появилась.

— Вы в точности такой, каким мне вас описали: скромный и непритязательный, будто вы до сих пор не осознали, что являетесь важной персоной.

— Ну…. на данный момент, как вы понимаете… быть послом на Вавилоне 5 — это не особо важное занятие… на самом деле это своего рода… ну… — он понизил голос, как будто опасался, что Лондо его услышит и обидится, — …шутка. Эту должность никто не принимает всерьез.

— Времена меняются, — заметил Лион.

— Да, вы правы. А кто этот молодой человек? Трок, я ведь правильно запомнил ваше имя? — Вир широко улыбнулся, взглянул на него, но увидел столь бесстрастное и мрачное лицо, что ощутил смутное беспокойство и тревогу. — На вас какая-то форма?

— Трок — один из первых членов центаврианской молодежной организации. Мы называем их Первыми Кандидатами. И, действительно, они являются лучшими кандидатами на то, чтобы в будущем стать лидерами нашего мира.

— О, какая игра слов! Просто потешные полки, — сказал Вир.

Трок наградил его таким взглядом, который мог бы стать причиной новой эпохи оледенения.

— Мы вовсе не потешные, — отрезал он.

— Трок… — одернул его Лион.

— Сударь, — твердо стоял на своем Трок. — Мы вовсе не потешные, сударь.

— Я… не совсем удачно выразился, — ответил Вир, которому происходящее с каждой секундой нравилось все меньше и меньше.

— Первые Кандидаты набираются по всей Приме Центавра. Молодежь — наша надежда на будущее, посол, как это всегда было. Что может лучше поднять дух и нравственность общества, как не вид энергичных, полных энтузиазма молодых людей, своей работой указывающих правильный путь?

— И что же делают эти Первые Кандидаты? — спросил Вир у Трока.

— Все, что нам прикажет советник Лион, — незамедлительно ответил Трок.

— О.

— Они выполняют общественные поручения. Участвуют в массовых мероприятиях, руководят просветительными кампаниями среди граждан… все в этом роде, — сказал Лион.

— Все это выглядит чудесно. Это задумка императора?

— На самом деле, идею подал министр Дурла, но император тотчас ее одобрил. Министр Дурла поручил мне наблюдать за проведением этой программы…. а также искать другие способы поднять уровень нравственности на Приме.

Центавра.

Они сели в поджидавший их транспорт, который сразу набрал большую скорость, направляясь во дворец.

— Знаете…. я тут подумал кое о чем.

— О чем же?

— О повышении уровня нравственности. Есть такая замечательная земная игра, о которой я узнал во время своего пребывания на Вавилоне 5 от кап… от президента Шеридана. Если бы нам удалось собрать команды для этой игры, то мы бы могли творить чудеса.

— Несомненно, — Кастиг Лион снова мимолетно улыбнулся. Трок сидел перед ними и смотрел строго вперед. — И что же это за игра?

— Она называется «бейсбол».

— Ага, — снова сказал Лион, — И как же в нее играют?

— Ну, — с жаром начал Вир, — у вас должно быть по девять игроков с каждой стороны. И еще один игрок, который стоит в центре поля, на возвышении, на земляной площадке. Он держит мяч примерно вот такой величины, — он показал рукой размер мяча, — и еще один игрок противоположной команды становится на некотором расстоянии и держит биту.

— Биту?

— Ну, такую большую палку. Человек из центра бросает мяч человеку с палкой.

— Наверное, он хочет его поранить или убить? — казалось, Кастиг Лион несколько оживился, заинтересовавшись этим.

— О, нет-нет. Нет, он старается бросить мяч так, чтобы тот пролетел мимо.

А человек с битой должен отбить этот мяч. Если он промахивается, то у него остаются еще две попытки. А если ему удается отбить мяч, то он бежит на базу…

— Военную базу?

— Нет, это такая площадка, примерно вот такой величины. Он пытается добраться до базы до того, как игрок из другой команды добежит до упавшего мяча.

— И… если ему это удастся… то что? — Лион уже не выглядел таким заинтересованным, как раньше, когда он думал, что человеку с битой могут убить.

— Если ему это не удается, то он выбывает.

— Из игры?

— О, нет-нет, у него есть еще одна попытка, потом, когда снова настанет его очередь. А если он достигнет базы, то получает еще один шанс добраться до другой базы.

— Это выглядит совершенной бессмыслицей. А почему бы ему просто не остаться на месте?

— Потому что если он достигнет второй базы, то у него появится возможность добраться до…

— До третьей базы? — интерес Лиона определенно испарился. — И в чем смысл всего этого?

— О, да! После того, как он достигнет третьей базы, у него есть возможность добраться до дома.

— Дома? Вы имеете в виду, что он покидает игру?

— Нет, так называется основная база. Если он достигает дома, то его команда набирает очки. И они делают все это, бегают туда-сюда до тех пор, пока из игры временно не выйдут по три игрока с каждой стороны, это называется «период», после чего другая команда начинает подавать. Игра длится до девяти подач. Если только не будет ничьей, тогда игра может длиться бесконечно, пока дождь или еще что-нибудь подобное ее не прервут.

Кастиг Лион уставился на Вира, а потом спросил:

— И эта игра популярна на Земле?

— Люди без ума от нее, — ответил Вир.

И Трок сурово произнес:

— Неудивительно, что минбарцы пытались их уничтожить.

 

Глава 7

— Вир! Ви-и-и-ир!

Лондо встретил его прямо-таки восторженно, совсем не так, как ожидал Вир.

Правда, сейчас шел большой прием, а в такой обстановке Лондо чувствовал себя наиболее раскованно.

Все это весьма взволновало Вира. Конечно же, ему доводилось бывать на многих приемах, особенно вместе с Лондо. Прежнего Лондо подобные мероприятия притягивали, словно магнитом. Вир помнил много подобных попоек, в которых он участвовал на Вавилоне 5, правда, некоторые весьма смутно. Туман, пусть даже кажущийся приятным, тем не менее, оставался туманом.

Но это… это же был прием при дворе!

Несмотря на все, через что довелось пройти Виру, после всех тайных заговоров и его личного, ужасного вклада в такой страшный заговор, как убийство императора, он так и не изменился. Его почти детская невинность никуда не делась. Он оставался тем самым дурачком из клана Котто, который некогда слыл ходячей помехой, личностью, абсолютно не способной совершить что-либо значительное. Когда его выпихнули на Вавилон 5, назначив помощником такого же всеми презираемого Лондо Моллари, это было еще одним ударом в жизни мальчика для битья.

А теперь он оказался при дворе, вокруг него, совсем рядом, правители.

Примы Центавра, потрясатели центаврианского общества… он до сих пор не верил тому, что все это происходит с ним на самом деле. Вряд ли это было то, чем полагалось заниматься Виру Котто. Он хотел жить тихо, не высовываясь, не переходя никому дорогу. Вот и все, к чему он стремился.

Он во дворце, может ходить с высоко поднятой головой…. но ему до сих пор хочется ущипнуть себя, дабы убедиться в том, что это ему не снится. Ему все казалось сном, хотя он знал, что у сна есть своя темная кошмарная сторона.

О, это ему было слишком хорошо известно.

Большой зал для приемов был полон жизни и движения. Танцы, песни, веселье. Перед Виром выросла весьма скудно одетая танцовщица и страстно улыбнулась ему…. ему… и закружилась дальше, взмахивая свешивающимися с рук крыльями из тонкой вуали. Слуги со всех сторон несли к нему всевозможные лакомства, едва не сталкиваясь от желания угодить. Гости были разодеты в самые изысканные наряды, они разговаривали и смеялись, как будто ничто во всем мире их не беспокоило.

— Вир! — снова крикнул Лондо, а потом начал проталкиваться к нему сквозь толпу. Императору это было намного проще, чем кому-либо другому. Народ как будто по волшебству расступался перед ним, давая пройти, а потом смыкался за его спиной. Лондо походил на большой корабль, рассекающий океанские волны.

«Корабль государства», подумал Вир.

Лондо держал в руке бокал. Проходя мимо какого-то аристократа, Лондо без колебаний вырвал из его рук бокал, протянул Виру. Вельможа на мгновение опешил, но потом, сообразив, кто позаимствовал его выпивку, просто взмахом руки указал одному из слуг принести другой бокал.

— Вир! Я хочу загадать тебе загадку, — сказал Лондо, вручая ему бокал с вином.

В голове Вира пронеслось сразу несколько мыслей: поблагодарить Лондо за выпивку, сказать ему о том, что она ему не нужна, сказать, что он, Лондо, прекрасно выглядит, и сказать о том, что ему очень приятно оказаться приглашенным на эту вечеринку. Все эти мысли одновременно пришли ему в голову, но тут же испарились при столь неожиданном высказывании.

— Э… загадку?

— Да! Это очень хитрая загадка. Я узнал ее от Сенны. Она умная девчонка, эта наша юная леди.

— Да, вы говорили мне о ней. Это такое горе — потерять своего учителя…

— Так ты хочешь выслушать загадку, или нет? — допытывался Лондо.

— О… конечно, да, — Вир затряс головой в знак согласия.

Лондо положил руку на плечи Виру, придвинулся к нему. От него сильно пахло спиртным, даже сильнее, чем обычно.

— Это величественнее, чем Великий Создатель… страшнее, чем корабль.

Теней… это есть у бедного… это не нужно богатому… но, если ты это съешь, то умрешь.

Вир молча переваривал все элементы загадки, а потом покачал головой.

— Сдаюсь.

— Ты сдаешься! — почти сердито воскликнул Лондо. — Сдаешься? Вот в чем твоя проблема, Вир. Это всегда было твоей проблемой. Ты слишком быстро сдаешься. Тебе нужно привыкать бороться, Вир. Даже если ты потерпишь неудачу, ты хотя бы попытаешься!

— Л-л-адно. Дайте мне подумать. Величественнее, чем Великий Соз…

Его размышления внезапно оборвались, когда откуда-то сбоку раздался голос:

— Посол. Рад видеть вас.

Вир обернулся и увидел Дурлу.

Он пару раз мимоходом видел его, но это было до того, как Дурла стал министром. Вир практически не обращал внимания на Дурлу, когда тот был капитаном гвардии. Но теперь, когда Вир, когда в первый раз по-настоящему разглядел его, то почувствовал, что этого парня стоит остерегаться.

— Взаимно, министр, — непринужденно ответил Вир.

— Как здорово, что вы сумели вырваться с Вавилона 5, чтобы посетить этот маленький праздник. Уверен, что у вас там очень много дел.

Вир заметил, что Лондо быстро переводил взгляд с него на Дурлу и обратно.

Казалось, он забавлялся, наблюдая за их разговором. Будто Лондо ожидал чего-то определенного, но Вир даже представить себе не мог, что это могло быть. Меньше всего на свете Виру хотелось оказаться втянутым в словесный поединок с Дурлой только из-за того, что это, в силу неких причин, было выгодно Лондо. Какими бы ни были эти причины. Тем не менее, в голосе и осанке.

Дурлы было что-то, что смущало Вира. Не в самих словах, а, в основном, в его снисходительном тоне.

— О, да… да, у меня там было много дел, — сказал Вир.

— Уверен, что так. Хотя, — продолжил Дурла, — по-моему, истинное будущее.

Центаврианской Республики строится здесь, на Приме Центавра, а не в металлической консервной банке, находящейся за много световых лет отсюда. В месте, которое является базой Альянса, просто мечтающего о том, чтобы стереть центавриан с карты галактики, а?

— Министр, — осторожно ответил Вир, — со всем уважением, должен сказать вам, что, если бы все члены Межзвездного Альянса «просто мечтали» об этом, то сомневаюсь, что мы бы сейчас стояли здесь, в этом прекрасном дворце, наслаждаясь великолепным вином. Простите! — он окликнул слугу и жестом потребовал еще порцию выпивки. Обычно Вир почти не пил спиртного, но за последние годы, благодаря большому количеству поводов для практики, достаточно в этом поднаторел. Этому так же поспособствовало длительное общение с Лондо.

Когда слуга убежал выполнять его требование, Вир добавил: — Запомните, министр, что я работаю на Вавилоне 5. Я уже много лет знаком с президентом.

Альянса. Не стану пересказывать то, что мне довелось услышать там о происходящем здесь, но вам бы стоило более осторожно выражать свое мнение о.

Межзвездном Альянсе.

— И что же такое вы услышали «о происходящем здесь»? — спросил Дурла, насмешливо приподняв бровь.

Вир опустил глаза и увидел новый бокал, который, будто по волшебству, оказался в его руке. Ополовинил его одним глотком. Вир чувствовал, что этим вечером выпивка окажется весьма полезной.

— О, дурацкие слухи. Будто здесь люди исчезают. Придерживающиеся умеренных взглядов политики теряют лицо, власть… жизнь. И на их место приходят ваши союзники.

— Вы переоцениваете меня, господин посол, — с неподдельной скромностью возразил Дурла. — Согласен, я стараюсь рекомендовать императору тех, кто, по моему мнению, достоин доверия. Но с тех пор, как моей обязанностью стало наблюдение за Внутренней Безопасностью, я, естественно, стараюсь продвигать тех, кого считаю преданным Республике.

— То есть, вам?

— Я уже объяснил, что имею в виду, посол, — невозмутимо ответил Дурла. — Император — живое воплощение духа Республики Центавр. Меня беспокоит лишь то, насколько подданные преданы ему.

— Как это мило, министр, — Лондо, наконец, вмешался. — В конце концов, мы живем в опасное время. Никогда не знаешь, кому можно доверять.

— Совершенно верно, — согласился Дурла и хлопнул Вира по плечу: — Надеюсь, что не произвел на вас ошибочного впечатления, посол. Я бы скорее откусил себе язык, чем сказал что-то такое, что могло бы так вас обеспокоить.

— Я бы дорого заплатил за подобное зрелище, — ответил Вир.

Дурла продолжил, не обращая внимания на столь явный сарказм:

— Если говорить откровенно, мы все хотим одного. Чтобы Республика Центавр снова стала играть ведущую роль на межзвездной арене, как это некогда было.

— Неужели?

— Именно так, посол! — сказал Дурла, будто объявлял прописную истину. — Пока многим это кажется шуткой. Мы поверженные, побитые враги. Против нас объединились целые системы, и они будут продолжать мешать нашему возрождению.

Когда-то… когда-то они тряслись от ужаса при одном лишь упоминании о нас.

Теперь же… теперь они трясутся от смеха.

— Ужасно, — произнес Лондо таким тоном, будто в тысячу первый раз беседовал на эту тему. Вир заметил, что Лондо расправляется с порциями выпивки в три раза быстрее него. Да, похоже, что быстрее всех во дворце. — Ужасно.

— Даже сейчас, когда мы отстраиваемся, когда надрываемся для того, чтобы выплатить все эти «репарации», одновременно пытаясь возродить нашу прежнюю гордость…. они следят за нами. Они обращаются с нами так же, как мы когда-то обошлись с нарнами. Как бы вы это назвали?

— Верхом справедливости? — осмелился вставить Вир.

Дурла сам ответил на свой вопрос, не обращая внимания на Вира. Кажется, он даже не слышал его.

— Оскорбление. Одно оскорбление на другом! Но потенциал нашего величия все еще жив на Приме Центавра, тлеет, подобно лихорадочному жару, в нашем народе.

— А разве лихорадка не болезнь? — спросил Вир. — Знаете…. иногда от этого умирают…

— А иногда она проясняет зрение, — ответил Дурла.

— У меня обычно только голова болит.

— Мы бродили среди звезд, — воинственно произнес Дурла. — Разве могут те, кто некогда повелевал звездами, довольствоваться грязью, лежащей под ногами?

Хотите знать, чего я больше всего желаю для нашего народа, посол? Хотите знать правду? Я хочу, чтобы мой народ вернул себе подобающее место в галактике. Я хочу видеть, как центавриане снова протянут свою длань и станут повелевать звездами. Я хочу, чтобы вернулась наша былая слава. Я хочу, чтобы мы снова стали теми, кем привыкли быть. Неужели я хочу слишком многого, посол?

На этот вопрос вместо Вира ответил Лондо, который, покачивая в руке бокал, разглядывал налитую в нем жидкость.

— Нет, — тихо произнес он. — Нет…. это вовсе не слишком много.

Дурла хотел было продолжить свою речь, но тут его кто-то окликнул с другого конца зала. По-видимому, возник какой-то дружеский спор, и Дурлу попросили его разрешить. Он быстро и грациозно поклонился Лондо и Виру, а потом оставил их.

К Лондо двинулись еще несколько чиновников, требуя его внимания, но Лондо отмахнулся от них. Затем он приобнял Вира и произнес:

— Пойдем, пройдемся со мной, Вир. Расскажешь мне последние новости.

— Ну, вот вам последняя новость — он мне совершенно не нравится, Лондо.

Этот Дурла. Ни на йоту, — Вир говорил шепотом, правда, злым шепотом.

— Дурла? А что в нем такого? — Лондо, кажется, был потрясен реакцией.

Вира.

— Ну, не сочтите это оскорблением…. просто… чем-то он напоминает мне вас. Того, каким вы были.

— Вовсе нет.

— Вы смеетесь? А все то, что он только что сказал? То, о чем он мечтает?

Не напоминает ли это вам ваши прошлые собственные слова?

— Нет, я никогда такого не говорил.

Вир в досаде закатил глаза, в то время как Лондо потащил его куда-то по одному из широких, длинных коридоров.

— Куда мы идем? — спросил Вир.

— На экскурсию. Во дворце многое изменилось с тех пор, как ты был здесь в последний раз, — он взглянул на Вира. Его глаза, казалось, были подернуты дымкой. — Итак, попробую понять: Дурла напоминает тебе меня, поэтому он тебе не нравится. Полагаю, что я не должен считать это оскорблением?

— Когда я впервые увидел вас… тогда… в общем…. словно вас что-то пугало, Лондо. И вы тоже все время мечтали о том, какими должны бы быть центавриане… И вы…

— Мои мечты исполнились, — мягко сказал Лондо.

— Да. И из-за этого погибли миллионы.

— Какие жестокие слова. Ты осуждаешь меня, Вир? Ты осмеливаешься осуждать императора? — эти угрожающие слова прозвучали мягко, будто он просто интересовался мнением Вира.

— Я знаю вас, Лондо. Иногда мне кажется, что знаю вас лучше, чем кто-либо на свете…. по крайней мере, из тех, кто остался в живых. Он мечтает о том же, о чем некогда мечтали вы, Лондо. И посмотрите, к чему все это привело.

Посмотрите на все эти смерти, разрушения, на всю эту трагедию, корни которой лежат в тех мечтах.

— Дорога судьбы никогда не бывает гладкой, Вир. На ней всегда есть ухабы.

— Ухабы?! Лондо, мы устроили резню нарнов! Насаждали власть страха! И теперь мы с лихвой расплачиваемся за наши грехи! Все, что с нами случилось, произошло только потому, что вовсю пропагандировались идеи, подобные тем, что сегодня высказал Дурла! Когда же мы чему-нибудь научимся, Лондо? Что же для этого нужно? Уничтожить всех центавриан в галактике?

— Почему ты задаешь мне этот вопрос? — спросил Лондо. — Знаешь, кого лучше спросить об этом? Рема Ланаса.

— Простите… кого? — Вир почувствовал, что разговор внезапно перескочил совсем на другую тему. — Рем Ланас? Кто это…

— Он живет на Вавилоне 5, если мне не изменяет память. Он был там некоторое время. Очень благоразумный парень. Знаешь, зачем ты здесь находишься, Вир?..

Вир изо всех сил пытался отслеживать нить разговора.

— Ну… я… ну… нет, Лондо, если честно. Мне было приятно побывать на приеме, просто потому, что очень здорово видеть, как наш народ что-то празднует…. не важно что…. пусть даже это всего лишь группа, радующаяся планам возрождения. Но я не могу сказать точно, зачем именно вы вызвали меня сюда.

— Что ты имеешь в виду, Вир?

— Имею в виду? Я… — он вздохнул. — Лондо… Возможно, ну… вы, возможно, слишком много выпили. Ибо, если честно, вы говорите не очень понятные…

— Неужели ты полагаешь, — продолжал Лондо, — что я не смог бы воспользоваться стандартными средствами связи, если бы мне захотелось поговорить с тобой? Что я боялся оказаться не в состоянии обеспечить хорошо защищенный канал? Что все, мною сказанное, может прослушиваться? Ты ведь не это имел в виду, а, Вир?

Мистер Гарибальди иногда использовал выражение, которое Вир находил весьма забавным. Он говорил: «медведь сдох», когда хотел сказать, что кого-то вдруг осенило. Этот термин Вир так и не понял до конца, вероятно, из-за того, что он не мог представить, что такое «медведь сдох» и почему это должно случиться, чтобы что-то прояснить.

Но сейчас, когда Вир услышал слова Лондо, до него внезапно начало доходить, что означает этот термин применительно к нему лично.

— Нет, — очень осторожно ответил Вир. — Я ни о чем таком не думал.

Авось, по его тону Лондо догадается, что он уловил намек.

Подернутые дымкой глаза Лондо на мгновение прояснились. Всего на мгновенье. Он молча кивнул. Потом открыл было рот, чтобы еще что-то сказать…

…И пошатнулся.

— Лондо?

Лондо поднял руки к лицу, как бы пытаясь смахнуть невидимую паутину, а когда опустил их, на его лице было странное выражение — смесь гнева и покорности.

— Ты, как я вижу, стал более устойчивым к алкоголю, — пробормотал он.

— Ну, да, — сказал Вир. — В своем роде, да.

— Я не с тобой разговариваю.

— Но…

Лондо внезапно переменился в лице, и довольно игриво произнес:

— У нас здесь есть классная галерея портретов бывших императоров. Мы решили почтить память всех моих предшественников и, взяв уцелевшие статуи и портреты, собрали их в одном месте… пойдем, Вир! Ты должен это увидеть!

— Ух-м… Ладно…

Разговаривая преувеличенно бодро, Лондо провел Вира в конец коридора, резко свернул направо, затем — налево, и привел его в очень просторную комнату. Как и хвастался Лондо, стены были украшены весьма впечатляющими картинами, в нишах были расставлены скульптуры.

Первым в глаза Виру бросился портрет Картажье. Лондо проследил взглядом за Виром и выразил его мысли вслух:

— Почему он здесь, а?

Вир кивнул.

— Лондо, он был безумцем. И уродливой частью нашей истории. Ему не место здесь, с остальными.

— Он здесь по праву, Вир, потому что он — часть нашей истории. Если мы не будем помнить свои ошибки, как нас можно будет вести в верном направлении?

— Но ведь не все могут прийти к согласию относительно того, что является верным, а что — нет, — с сожалением сказал Вир, оглядываясь через плечо, как будто там мог стоять Дурла.

— Ты ведь имеешь в виду Дурлу? Успокойся, Вир. Он не обладает монополией на суждения.

— Не знаю, как относиться к тем, кто был в той зале. Они…

— Вир… это неважно. Взгляни на эти портреты. Разве они не восхитительны?

Вир начал терять последнее терпение, разговаривая с императором.

— Да, они очень милые, но это не говорит…

— Император Турхан, — Лондо указал на один из портретов. — Великий был центаврианин.

— Великий? — фыркнул Вир. — Своими предсмертными словами он подстегнул нас к нападению на Нарн. Сами знаете, ведь именно вам он это прошептал… — Вир осекся, увидев выражение лица Лондо. Более того, похоже, еще один медведь сдох, он понял вдруг, на что намекал Лондо. Он пытался раскрыть ему ужасную тайну…. дать понять, что последние слова Турхана вовсе не были призывом к войне. — Лондо…

— Он умер, мечтая заключить с Нарном мир…. и сказал, что мы с Рифой прокляты. Какой был мудрец, — в его голосе не было даже намека на гнев.

Казалось, это его забавляло.

Но Вир пришел в ужас. Он отшатнулся, побледнел, как полотно.

— Лондо… Великий Создатель… Лондо… как вы могли… как вы могли…

Лондо пожал плечами.

— И это все? Все что вы можете мне ответить? Просто пожать плечами?

Лондо, как… как вы могли…

— Я уже много раз слышал подобный вопрос, Вир. Но, что самое интересное, ответ всегда был один и тот же: легко.

Вир понятия не имел, что сказать. Он просто потерял дар речи. Никогда еще общение с Лондо не доводило его до подобного состояния. Но Лондо, казалось, нисколько не смутило то, что Вир явно находился не в своей тарелке. Вместо этого он просто сказал:

— Мы делаем то, что должны делать, Вир. Мы всегда так поступаем. Все мы.

Взять, к примеру, императора Крана. Ты помнишь его, Вир? Помнишь, что тогда случилось?

Голова Вира все еще шла кругом, пока он пытался собрать воедино все то, о чем ему говорил Лондо.

— Император Кран… немножко, да… Но это было задолго до моего рождения, это…

Лондо остановился перед бюстом Крана. Кажется, он был самым маленьким в комнате, будто его решили включить в коллекцию в последний момент.

— Его правление было настолько коротким… что почти не оставило следа в нашей славной истории. Правитель периода Великого Перехода. Тогда разброд среди центаврианских Родов достиг небывалой величины. Предыдущий император, Турис, был абсолютно безвольным правителем, и после его ухода все Рода стали бороться за власть. Это грозило кровавой баней. Бедняга Кран… ты помнишь, что с ним случилось?

— Да, кажется, помню. Но…

— Иногда можно прийти к консенсусу о том, что является правильным, а что — нет. И мы не желаем повторения подобного. Никому. Никому, Вир. Ты слышишь меня? — голос Лондо загремел с неожиданной страстью. — Ты слышишь меня, Вир? Ты следишь за тем, что я тебе говорю?

— Да-да, конечно, — Вир чувствовал себя еще более неловко, чем раньше. — За каждым словом.

— Хорошо. Рад, что нам удалось поговорить. Так будет лучше для всех нас.

Пойдем…. а то прием пройдет без нас. Мы же не можем допустить, чтобы они решили, что могут веселиться без нас, а?

Знаешь что, Вир? Я хочу, чтобы ты это запомнил. Все, что нас окружает, все, что мы восстановили, вся власть, что принадлежит мне…. все это заставляет меня задуматься о том, что у меня есть на самом деле. И не только об этом, но и о том, что будет у нас всех меньше чем через неделю.

— А что случится тогда?

— А это, — ухмыльнулся Лондо, — часть великой загадки жизни.

Высказав это весьма туманное замечание, он направился к выходу из комнаты, оставив позади совершенно ошеломленного Вира чесать затылок и размышлять над тем, что же творится в его родном мире.

Когда Вир вечером вошел в свою комнату, то был поражен, обнаружив там танцовщицу, которую ему уже довелось видеть раньше на приеме. Только сейчас на ней было еще меньше одежды. Точнее, на ней была одна ночная рубашка, в которую она просто завернулась, лежа на постели. Вир на мгновение замер, а потом осознал, что молча шевелит губами, и решил, что надо попытаться произнести хоть что-то, подходящее к данной ситуации.

— Э… э… э… привет.

— Привет, — промурлыкала она.

— Прощу прощения… если я вас побеспокоил… Мне показалось, что эту комнату предоставили в мое распоряжение. Я сейчас уйду, — тут Вир увидел свои вещи, стоящие в углу, и понял, что действительно попал туда, куда надо.

По-видимому, она тоже.

— Разве вы не хотите соединиться со мной?

— Зачем? Разве вы распались на части? — Вир выдавил из себя смешок, попытка пошутить явно не удалась. Он увидел, что с лица женщины по-прежнему не сходит слабая улыбка, и заставил себя собраться. — Э… ну… понимаете, вероятно, здесь произошла какая-то ошибка…

— Ведь вы — Вир Котто? — она сменила позу, завернувшись в одеяло. Вир внезапно почувствовал, что весь горит. Он также почувствовал какое-то приятное движение в районе груди, и приказал себе успокоиться.

— Да. Но… можно спросить, как… как…

— Министр Дурла подумал, что можно предложить вам… исходя из уважения к вам, вашей долгой дружбе с императором… он попросил меня убедиться в том, что вы всем довольны.

При упоминании о Дурле у Вира моментально испарились все желания и весь интерес к ней.

— Дурла. Понятно… Ну… — Вир решительно кашлянул. — У меня есть идея.

Я сейчас отвернусь и закрою глаза, а ты оденешься и скажешь ему, что все в порядке. Что я по достоинству оценил его затею. Идет?

На ее лице промелькнуло разочарование.

— Вы в этом уверены?

— Леди… поверьте мне, принятие решений — не самая моя сильная сторона.

Я принадлежу к тем, кто всегда десять раз передумает. Но на этот раз, да, я совершенно уверен.

Он повернулся к ней спиной и подождал. Он услышал шелест простыней, шорох одежды, когда она встала и оделась.

Мгновением позже ее рука скользнула по его спине, и она проворковала:

— Тогда спокойной вам ночи, посол.

— И тебе спокойной ночи, — сдавленно ответил Вир.

Он выждал до тех пор, пока за ней не закрылась дверь, и только тогда осмелился развернуться. Облегченно выдохнул, увидев, что она действительно ушла.

Дурла. Ее послал Дурла. Одна мысль об этом привела его в ужас. Более того, повернувшись к ней спиной, он, незаметно для нее, напряженно следил за ее тенью, чтобы убедиться в том, что она не бросится на него с ножом. Это было бы вполне в духе Дурлы.

— Теперь я вспомнил, почему старался держаться как можно дальше от Примы.

Центавра. Ненавижу это.

Убедившись в том, что его дверь заперта, он быстро прыгнул в постель. Но сон не приходил к нему. Вместо этого он лежал на спине, разглядывая потолок, и думал о том, что ему сказал Лондо. Он говорил так бессвязно и беспорядочно, будто не мог собрать свои мысли воедино.

Кто такой этот Рем Ланас? И причем тут император Кран? И…

Эта загадка. Про то, что было величественнее, чем Великий Создатель.

Причем тут эта загадка? По правде говоря, она совершенно ни во что не вписывалась.

Что же может быть величественнее, чем Великий Создатель? Остальная часть загадки не имела смысла, потому что истина в том, что нет ничего величественнее Великого Создателя. Совершенно невозможно понять, почему он позволил их республике скатиться в такой хаос, почему он допустил эту бомбардировку и…

Вдруг Вир сел, широко раскрыв глаза. Он ощутил почти детскую радость.

— Ничто, — произнес он вслух. — Ответ — ничто.

Это было так здорово. Ничто не может быть величественнее Великого.

Создателя, нет ничего страшнее корабля Теней…. Вир сам был готов это подтвердить. У бедного ничего нет. Богатому ничего не нужно. А если ничего не есть…. то умрешь.

Хорошая загадка. Заставляет задуматься.

Но потом Вир подумал о том, о чем еще ему говорил Лондо. О чем-то…

Что там он сказал, дословно?

«Все, что нас окружает, все, что мы восстановили, вся власть, что принадлежит мне…. все это заставляет меня задуматься о том, что у меня есть на самом деле. И не только об этом, но и о том, что будет у всех нас меньше, чем через неделю». И он еще намекнул, что это является частью великой загадки жизни.

Ничто. Лондо сказал ему, что он чувствует, что у него ничего нет. Как будто он хотел убедить Вира в том, что ему сильно нехорошо сейчас. Но зачем?

Почему бы ему просто не подойти и не сказать об этом? Почему он так страдает, если ему представилась возможность восстановить Приму Центавра такой, какой он хотел? В чем трагедия, отчего эта печаль?

И… у них тоже ничего не останется? Меньше, чем через неделю?

Бессмыслица какая-то.

Или, возможно, в этом был некий смысл, а у Вира просто не хватало мозгов или желания собрать воедино все части мозаики.

На следующее утро он направился прямиком в тронный зал, но гвардейцы преградили ему дорогу.

— Мне необходимо увидеть императора, — заявил он.

Гвардейцы просто смотрели сквозь него так, будто он ничего не сказал.

— По неотложному делу.

— Боюсь, что император сегодня никого не принимает, — раздался позади него чей-то голос. Это был Дурла, он неторопливо шествовал по коридору с таким видом, будто был у себя дома. Виру показалось, что Дурла считает себя хозяином дворца.

— А почему?

Дурла пожал плечами.

— Я не обсуждаю приказы императора, посол. Я просто им повинуюсь.

Полагаю, что вы поступаете аналогичным образом.

— А откуда мне знать, что это его приказы? — продолжал настаивать Вир. — Как мне узнать, может, его уже нет в живых?

Кажется, одно это предположение напугало Дурлу.

— Я потрясен вашими предположениями о существовании заговора против императора, посол. Уверяю вас, сейчас он находится в тронном зале. Просто он желает уединения.

— Посмотрим, — запальчиво сказал Вир. — Пока я…

Двери тронного зала внезапно распахнулись.

Вир повернулся, всмотрелся, и сразу увидел Лондо. Он сидел на троне строго выпрямившись, глядя прямо перед собой, не подавая никаких признаков жизни, будто манекен. А потом Лондо слегка повернул голову в его сторону.

Кивнул, как бы говоря: «Все в порядке. Ступай». Повернул голову обратно и снова уставился перед собой в одну точку, не говоря ни слова, никак не показывая, что знает том, что Вир до сих пор стоит в дверях.

Вир отступил назад, и двери закрылись. Он повернулся к Дурле, который улыбнулся и произнес:

— Желаю вам добраться до Вавилона 5 без приключений. Приезжайте к нам снова… как можно скорее.

После чего развернулся и зашагал туда, откуда пришел.

 

Спящий почти пробудился. Темный был рядом. Он почувствовал его приближение, и готовился к пробуждению. Спящий по-прежнему прятался во тьме, ожидая своего шанса, готовясь ухватиться за возможность послужить темному.

Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку. Будто его разум некогда был расщеплен на две части, которые сейчас впервые пытались соединиться. Будто он случайно встретил своего брата-близнеца, с которым был разлучен с самого рождения.

Он поймал себя на том, что уже долгое время рассматривает тени. В Трущобах их хватало, даже с избытком. Каждая из них казалась плащом, под которым она прятала свои загадочные тайны. Было время, когда спящий, подобно большинству людей, боялся теней. Но теперь он заметил, что рад им, что ему приятна их прохлада.

Потом тени начали звать его… особенно одна из них. Он почувствовал, что его тянет к ней, в определенный угол. Вокруг никого больше не было. Шаг за шагом он неуверенно приближался к ней, впервые чувствуя, что его жизнь обрела какой-то смысл. Действительно, в последнее время какая-то необычайная пустота заполнила все его существо.

Он вспомнил своих родителей, как мать прижимала его к себе, как отец, давал ему первые уроки. Он вспомнил их…. но как-то отстранено, будто воспринимал их образы лишь разумом, а сердце ничего не чувствовало.

Он вспомнил свою первую возлюбленную, прикосновение ее тела, тепло поцелуя. Он помнил ее…. но совершенно бесстрастно. Он знал, что был ею увлечен, но воспоминание не пробудило никаких чувств.

Как будто вся его жизнь стала похожа на кино, которое он смотрел, но не переживал лично.

Он задумался о том, один ли он такой. Происходит ли с воспоминаниями других людей то же самое.

Между тем, глубоко внутри него, нечто не вполне живое, но и не вполне механическое, шевельнулось и потянулось в ответ на призыв из тени.

Он подошел к углу, там что-то было… что-то серое, протягивающее к нему руку, зовущее его…

…Нет… не его…, а нечто…

 

Глава 8

Зак Аллен, начальник службы безопасности Вавилона 5, смотрел на Вира, приподняв бровь, его пронизывающий взгляд выражал неприкрытую насмешку.

— Рем Ланас? Вам нужно что-либо разузнать о Реме Ланасе?

Вир сидел в офисе Зака, чинно положив руки на колени.

— Да, если это вас не затруднит.

— Это один из ваших? Я имею в виду, центаврианин?

— Да. Мы, конечно, сами в состоянии разыскать своих граждан, в обычных условиях, но из-за бомбардировок наши архивы в полном беспорядке. Мы полагаем, что он, вероятно, находится здесь.

— Это так важно для вас?

Вир неловко заерзал на своем месте.

— У вас есть какие-то причины для подобного допроса, мистер Аллен?

Нет-нет, — поспешно добавил он, — я бы мог ответить на все ваши вопросы. Я не это имею в виду. Я могу даже потратить весь день, отвечая на ваши вопросы. У меня на сегодня не запланировано никаких дел. Так что если вы желаете продолжать…

Зак поднял руку, пытаясь прервать поток слов Вира.

— Просто мне хотелось знать, — медленно произнес Зак, — не опасен ли он, и стоит ли мне принять соответствующие меры предосторожности?

— Опасен! О… о… нет. Вот умора-то, — Вир тоненько захихикал. — Это действительно смешно. Особо опасный центаврианин. Нет, — сказал он, внезапно посерьезнев. — Никто из наших граждан не представляет собой угрозы, ни для безопасности, ни какой-либо другой. Мы, да и я тоже, не хотим, чтобы кто-либо думал, что центавриане могут чему-то угрожать. Потому что, как вам известно, стоит только случиться чему-либо подобному, налетят корабли и начнут стрелять, бомбить и…, в общем, будет полный бардак. Мы не хотим этого. И никто этого не хочет. Я не хочу, вы не хотите…

— Рем Ланас.

— Уверен, что он тоже этого не хочет.

— Я хотел просто, — терпеливо произнес Зак, — узнать, кто он? Почему вы хотите его найти?

— Ну… — Вир отчаянно пытался протянуть время, а потом сказал. — Деньги.

— Деньги? Какие еще деньги?

— Рем Ланас получил порядочную сумму. Умер его отец. И Ланасу полагается большое наследство, которое ему хотят вручить его родители, хотят, чтобы он узнал…

— Родители? Так вы же сказали, что его отец умер.

— Да… верно. Но это его приемные родители. Отец отдал его в другую семью, когда тот был совсем маленьким. Умирая, его отец почувствовал угрызения совести, поэтому все свое состояние завещал сыну. Это трагическая история.

Очень неожиданная смерть. Понимаете, его отец был оперным певцом, однажды он выступал на улице и широко открыл рот, чтобы взять октаву, но внезапно низко летящая птица…

— Хорошо-хорошо, понятно, — быстро произнес Зак, явно не желая слушать конец истории. — Давайте посмотрим, есть ли у нас записи о пребывании здесь.

Рема Ланаса.

Пока Зак отправлял запрос через компьютер, Вир лихорадочно размышлял. Он всегда был никудышным лжецом. Он чувствовал себя при этом очень неловко, и всегда было видно, когда он врет. Окружающие могли подумать, что так долго проработав с Лондо, он мог бы поднатореть в притворстве. Но единственное, чему он выучился за это время, это невнятно безостановочно бормотать до тех пор, пока люди не соглашались с его словами просто для того, чтобы он заткнулся.

Ему было не дано просто взять и солгать. Но, изрыгая поток полной чепухи, он получал шанс.

Сейчас все дело было в том, что сам Вир толком не знал, кто такой этот.

Рем Ланас, и насколько он важен. Но Лондо почему-то упомянул о нем.

Вир вспомнил тот день на Приме Центавра, когда Лондо обратился к народу.

Его речь была полна гнева, казалось, что в ней было больше призывов к мести, нежели к примирению. Когда Шеридан, Деленн и Г'Кар высказали свои замечания насчет столь странного содержания его речи, Вир искренне заверил их в том, что у Лондо, должно быть, имелись на то причины. Он верил в это тогда, продолжал верить и теперь. Лондо никогда ничего не делал без причины. Иногда его мотивация могла ужаснуть кого угодно, но, все же, она неизменно присутствовала.

Поэтому, когда Лондо обмолвился об этом Реме Ланасе, Вир, справившись с первым смущением, решил, что, видимо, по какой-то причине, Лондо пытался ему таким образом что-то сообщить. Именно поэтому он направился в кабинет Зака сразу после возвращения на станцию. Он не знал наверняка, зачем именно он пришел сюда, что ему нужно искать или что ему делать с полученной информацией, но старался не загадывать. Он решил действовать последовательно.

— Попался, — объявил Зак.

Голос Зака вывел Вира из состояния задумчивости.

— Да? Где?

— Я не имел в виду то, что мы его задержали…, зачем нам это? Или мы должны это сделать?

Вир нервно засмеялся.

— Ну, конечно же, нет. Зачем вам это?

— Если судить по этим данным, — продолжил Зак, глядя на экран, — то он прибыл на станцию около шести месяцев назад.

Он помолчал, изучая данные на экране компьютера, а потом произнес:

— С этим может возникнуть проблема.

— Что? Какая проблема?

— Ну, — Зак задумчиво почесал подбородок, — у меня нет записей о том, что он снял здесь жилье. Нет записей о том, что он устроился на работу. Я могу только предположить, что он, возможно, живет в Трущобах.

— Трущобы? Вы в этом уверены?

— Нет, не уверен. Например, есть вероятность того, что ему каким-то образом удалось улизнуть со станции, минуя нас. Тогда его здесь нет. Он также мог снять комнату или наняться на работу по фальшивым документам.

— Но в этом нет никакого смысла. Если у него есть фальшивые документы, то почему бы ему не пользоваться ими с самого начала? — спросил Вир.

Зак ухмыльнулся.

— Неплохо, мистер Котто. Из вас вышел бы неплохой работник службы безопасности.

— Да? Вы на самом деле так считаете? Или вы шутите?

— Я шучу.

— Ох, — у Вира будто гора с плеч свалилась.

— Но вы правы. Нет смысла приезжать под своим настоящим именем, а потом прятаться под другим. И это возвращает меня к первоначальному предположению о том, что он живет в Трущобах. Там все просто: нашел место, поставил палатку — и все, живи себе, крутись, как можешь. Заплатил деньги одному из тамошних паханов, и ты уже принят. Вы хотите, чтобы я послал туда своих людей разыскать его?

— Нет, — быстро ответил Вир. — Я сам этим займусь. Я…, в общем…, я — друг семьи. Я обещал, что найду его. Это своего рода… дело чести.

— О… Дело чести.

— Верно. Ну, спасибо вам за помощь. Будет здорово, если вы перешлете копию его фотографии и данные о нем на мой компьютер, — Вир поднялся, так яростно потряс руку Зака, будто пытался оторвать ему кисть, а потом буквально вылетел из офиса.

Дойдя до дверей своей каюты, Виру пришлось остановиться, дабы отдышаться и привести свои мысли в порядок. Его сердца бешено стучали, а он даже толком не понимал, почему так волнуется. Он только понял, что у него появилось предчувствие: что-то должно вот-вот произойти…, что-то такое, о чем знал.

Лондо. Но Лондо не сказал ему ничего, кроме каких-то отрывочных намеков.

Не сказал. Или… не мог?

Может быть, Лондо просто сказал ему все, что мог? Хотя это было совершеннейшим бредом. В портретной галерее они с Лондо были одни. Может, Лондо подозревал, что за ним следят и что его разговоры в любой точке дворца подслушивают? Но тогда они могли выйти на улицу, или найти место, какое-нибудь, где можно было бы скрыться от любопытных глаз и ушей. Лондо, несомненно, был докой в вопросах поиска безопасных мест.

Но… что, если такого места просто не существует?

Эта мысль ужаснула Вира до безумия.

Возможно ли такое? Неужели кто-то способен следить за Лондо повсюду? Быть может, им удалось подсадить в него какое-то подслушивающее устройство или маячок. Но… почему же он до сих пор все это терпит? Почему он с этим смирился? Он ведь был императором. Императором Республики Центавр! Пусть даже большая часть этой Республики лежит в руинах, но она все еще жива. Нельзя оставаться верным государству, злоумышляя против государя.

А ведь именно я убил предшественника Лондо, так кто я такой, чтобы рассуждать…

Но если дело обстояло именно так…, если на Лондо как-то посадили жучок, или же — что маловероятно, но все же, — там был кто-то, настолько вездесущий, что даже Лондо его опасался, тогда все обретало смысл. Но кто бы это мог быть?

Дурла. Вот и ответ.

Возможно, подумал Вир, Дурла каким-то образом шантажирует его. Может быть, ему в руки попала какая-то ужасная правда о Лондо, и он получил власть в обмен на молчание. И пока Дурла владеет этой тайной, он может удерживать Лондо на коротком поводке.

Это заставило Вира призадуматься: что же такое смог выяснить Дурла, раз.

Лондо согласился пойти на это…. уступил жалкому коротышке, лишь бы только не допустить огласки? Все-таки, самые ужасные и самые великие поступки Лондо отнюдь не были тайной, именно они, в первую очередь, и привели его на трон.

Что же еще мог натворить Лондо настолько отталкивающего?

Но, что бы там ни было, вся эта история вызывала у Вира крайнее раздражение и беспокойство. Она заставила его задумался о том, насколько подозрительным типом он стал, и о том, достаточно ли такой степени подозрительности для собственной безопасности. Дурла явно много знал о Вире, и.

Вир нутром чуял, что тоже может оказаться мишенью шантажиста. Конечно же, это зависело от того, считает ли его Дурла угрозой, является ли Вир — умышленно или нет, — помехой для осуществления планов Дурлы, какими бы они ни были.

Размышляя об этом, Вир, наконец, открыл дверь и вошел в каюту. Но, услышав чей-то голос, подскочил почти на полметра в воздух.

— Привет!

Вир прислонился к стене, схватившись за ведущее сердце.

— Мистер Гарибальди, — с трудом выдохнул он, — что вы здесь делаете? Как вы сюда попали?

— Когда работаешь начальником службы безопасности, — ответил Майкл.

Гарибальди, поднимаясь с кресла, в котором, судя по всему, он чувствовал себя вполне комфортно, — то у тебя появляются кое-какие навыки. И они остаются даже тогда, когда получаешь повышение и становишься начальником службы безопасности президента Межзвездного Альянса… Кстати, о нем… он бы хотел с вами встретиться.

— Да?

— Да. А что? Почему вы так нервничаете?

— Нервничаю? — Вир засмеялся. — С чего вы взяли?

— Ну, обычно, когда вы нервничаете, то размахиваете руками… как, например, сейчас.

— Что? А, это. Нет-нет… я просто… у меня небольшие проблемы с кровообращением, вот я и пытаюсь размяться.

Он некоторое время размахивал руками, а потом сказал:

— Ну вот, кажется, достаточно, — после чего скрестил руки на груди. — Так зачем же он хочет со мной встретиться?

— Ради бога, Вир. Вы же знаете, как все это делается… «наше дело не спрашивать — зачем, а…» в общем, вы меня поняли.

— Да, конечно, я вас понял. Понял? Вообще-то… на самом деле, я вас не понял. «Наше…» что?

— Сделать или умереть.

— А-а. Здорово сказано, — сказал Вир без особого восторга.

— На самом деле, это цитата из поэмы «Атака Светлого отряда».

— О, это не про тот самый отряд, который атаковал на скорости, превышающей скорость света?

Гарибальди тяжело вздохнул, а потом лукаво улыбнулся и указал на дверь:

— Я все объясню по дороге.

Они вышли из каюты и направились по коридору. Мысли Вира запутались еще больше. Гарибальди, как обычно, не показывал, что у него на уме. Что ему известно? Как много ему известно? И, что более важно, как много известно ему самому? Вир почувствовал, что земля будто уходит у него из-под ног, в этой неизвестности опереться было решительно не на что.

Гарибальди нес какую-то чепуху. Вир механически кивал, сохраняя на лице застывшую улыбку, всем своим видом показывая, что слушает, но, на самом деле, это было не так. Он потер уголок глаза… и увидел… нечто.

Оно было там всего мгновение, но когда Вир обернулся, чтобы лучше рассмотреть это, все уже исчезло. Вир моргнул, потом снова потер глаз, постарался снова увидеть это, чем бы оно ни было. Он понятия не имел, что именно пытался разглядеть.

— Вир, с вами все в порядке? — спросил Гарибальди, явно встревожившись.

Вир попытался мысленно представить, что он там увидел. Кажется, это была закутанная в плащ фигура. Некто, криво улыбаясь, наблюдал за ним. Но теперь привидение исчезло, и Вир терялся в догадках, не начались ли у него галлюцинации от стресса.

Да, это все от стресса. Ведь он никогда раньше не испытывал столь сильного стресса. И больше всего его угнетало то, что он до сих пор не понимал, из-за чего весь сыр-бор.

Вир ответил с несколько большей откровенностью, чем диктовалось здравым смыслом в данной ситуации:

— Нет, мистер Гарибальди. Со мной не все в порядке. И, знаете что?

Знаете, что в этом самое скверное?

Гарибальди покачал головой.

— Самое скверное, — продолжил Вир, — в том, что если бы у меня все было бы отлично…, то подобное состояние оказалось бы для меня настолько непривычным, что я, возможно, дико перепугался бы и не знал, как поступить. Вы ведь понимаете, о чем я говорю?

— Да. Полагаю, что понимаю. Вы просто боитесь расслабиться.

Но Вир покачал головой.

— Нет. Это вовсе не так. Я не боюсь. Просто я забыл, как это делается.

— Вир, — медленно произнес Гарибальди, — учитывая то, что здесь произошло …и то, что продолжает происходить на Приме Центавра… возможно, это то самое добро, которого не бывает без худа.

— Тогда, должно быть, это чересчур хитрое добро, — сказал Вир.

Джон Шеридан, увидев вошедшего в кабинет Вира, поднялся из-за стола. На президенте был обычный темный костюм. Он пригладил аккуратно подстриженную, тронутую сединой бородку и задумчиво посмотрел на Вира. Вир пытался прочитать на его лице, зачем он понадобился, но Шеридан был слишком опытен, чтобы позволить собеседнику хоть что-то понять по выражению своего лица. Шеридан уже почти год был президентом, а за те четыре года, что Вир был с ним знаком, ему никогда не доводилось видеть, чтобы этот человек преждевременно открывал свои карты.

— Вир, рад вас видеть, — сказал он, протягивая руку. — Полагаю, что ваша поездка на Приму Центавра обошлась без приключений?

— О, да. Это было прекрасное космическое путешествие. Нечего даже вспомнить.

Он крепко пожал руку Шеридана. Это была одна из многочисленных земных традиций, к которым он уже привык. Он отчетливо помнил, как впервые прибыл на.

Вавилон 5: тогда он так нервничал, что его руки были прямо-таки мокрыми от пота.

Вир до сих пор помнил выражение лица Синклера, тогдашнего командира станции, как он старался сохранить подобающие ситуации манеры, одновременно незаметно пытаясь вытереть свою мокрую руку о штаны. Что же касается Лондо, ну… Лондо был слишком поражен, его хватило лишь на то, чтобы послать Вира куда подальше.

За минувшие годы он прошел долгий путь наверх. Но, в какой-то мере, всегда чувствовал себя так же неловко.

— Хорошо, хорошо, — Шеридан быстро постучал пальцами по столу. — Ну…, полагаю, что у вас много дел…

— На самом деле, нет. Так как я только что вернулся, у меня пока никаких назначенных дел.

Вир просто старался услужить, но по выражению лица Шеридана он понял, что президент вовсе не рад это слышать. Он запоздало понял, что это была просто дань вежливости, предлог для того, чтобы перейти к делу.

— Но, если у кого и есть дела, так это у вас, господин президент, — быстро добавил Вир, — и мне приятно, что у вас нашлось время обсудить… ну, то, что мы должны с вами обсудить. Так… почему бы нам не перейти к делу?

— Да… я полагаю, что стоит… — Шеридан на мгновение запнулся. — Дело касается прогулки по Трущобам, которую я собираюсь завтра предпринять.

— Прогулки, — эхом откликнулся Вир, с его лица спало всякое выражение.

— Да. Некоторые члены Альянса пытаются обратить внимание на состояние.

Трущоб. Они считают, что они представляют собой…, в общем…, то, с чем им трудно примириться. Некоторым расам не нравится постоянное напоминание о том, что в их культуре есть… «потерянные», а именно Трущобы зачастую служат прибежищем для этих несчастных.

— Так они хотят ликвидировать это пристанище?

— Не совсем так. Это своего рода проект, направленный на изменение этого места. Различные расы решили объединить усилия в попытке убедить большую часть эмигрантов со своих миров, живущих в Трущобах, вернуться домой. К тому же, есть корпорации-спонсоры, заинтересованные в том, чтобы очистить Трущобы.

— Трудно поверить в то, что это возможно.

— Знаю. Взять темное нутро Вавилона 5 и превратить его во что-либо приемлемое, — клянусь, что некоторые спонсоры действительно верят в то, что смогут преобразовать Трущобы в место настолько красивое и безопасное, что люди семьями станут проводить там выходные. На мой взгляд, это розовые мечты, но… — он пожал плечами. Вир повторил его жест. — В любом случае, представители спонсоров и официальные лица различных рас собираются отправиться на эту прогулку. Идея широко освещалась в прессе. Если вам интересно мое мнение, то это типичный ход для политика, отличный ход.

Выступить перед прессой в качестве участника такого проекта — отличная возможность произвести хорошее впечатление на соплеменников. Это древний хрестоматийный политический прием. И вас, если помните о приглашении, мы тоже просили принять в этом участие. Так как вы являетесь представителем Центавра на Вавилоне 5, это совершенно естественно.

— Да, конечно. Только не подумайте, что мне это не по душе, — сказал Вир.

На самом деле, он не помнил, приходило ли ему приглашение. Вир относительно недавно стал послом. У него не было помощника: его просто не назначили. Его личные финансы были крайне скудными, особенно после бомбардировок, в результате которых собственность его семьи пребывала в полном беспорядке. А какого-нибудь конкретного бюджета ему официально до сих пор не было выделено. Он надеялся обсудить эту проблему с Лондо, но такой возможности не представилось.

В итоге, Вир часто чувствовал себя разоренным. К счастью, за годы работы помощником у Лондо он превратился в отличного организатора. Но быть помощником посла — это совсем не то, что быть послом и помощником в одном лице, это слишком большая перегрузка.

Но он не видел причин объяснять все это Шеридану. Поэтому он кивнул и улыбнулся, всем своим видом показывая, что понял и поддерживает начинание.

Шеридана.

— Проблема в том… что я оказался в неловком положении, — признался.

Шеридан. — Некоторые члены Альянса увидели в списке приглашенных ваше имя, и…, взбесились.

— Взбесились?

— Поймите, Вир, дело вовсе не в вас, — быстро сказал Шеридан. — Я знаю, что вы прекрасный, честный и очень благородный центаврианин. Но другие вас не знают, и считают, что вы просто…

— Типичный центаврианин? — Вир заметил смущение Шеридана и грустно вздохнул. — Все, как вы говорите, правильно. Я знаю, что мой народ своими действиями не приобрел много союзников. Нам остается, как вы говорите, выжимать то, что мы посеяли.

— Вообще-то мы говорим «пожинать», но, учитывая то, что сделал Центавр с некоторыми мирами… — он махнул рукой. — Нет. Не стоит ворошить прошлое. Суть в том, Вир, что во время этого тура некоторые представители ведущих рас не желают видеть… так сказать, никакого представителя центавриан. Центавр для них по-прежнему хороший раздражитель, причем не только из-за действий.

Республики в прошлом, но и из-за текущего положения дел, из-за отношения к.

Альянсу на Приме Центавра. Все, начиная с той речи Лондо, и заканчивая публикациями в «Правде» — новой центаврианской официальной газете.

— О, да, «Правда», — с этим Вир был более-менее знаком. С тех пор, как началось восстановление, на Приме Центавра очень быстро исчезли всякие независимые издания. Но потом, откуда ни возьмись, появилась «Правда», объявившая себя «голосом центаврианского народа».

Газета считалась независимым изданием, но ходили слухи, что она является рупором проправительственных сил. Теперь, побывав на Приме Центавра, Вир мог поклясться, что к изданию этой газеты приложил немало сил Дурла. Он же и контролировал все ее публикации. Но это, естественно, не стоило обсуждать с.

Шериданом. Это его не касалось. Если бы он даже мог что-то изменить в данной ситуации, это не его дело.

«Правда» пользовалась любой возможностью, чтобы очернить Межзвездный.

Альянс и его цели. Ее статьи призывали к возвращению былого величия Примы.

Центавра… но Вир не заметил, чтобы там указывались конкретные способы достижения этого величия. Как будто авторы статей хотели разжечь огонь национализма среди читателей, но не указывали им конкретной цели. Или, по крайней мере, пока не указывали.

— Так вы хотите сказать, что мое участие нежелательно? — спросил Вир.

— Нет. Нет, я этого не говорил. Альянс понимает, что лучший способ трудиться во имя будущего — это набрать в свои ряды как можно больше союзников. Это касается и Центавра. Мне просто хочется предупредить вас о неприязни со стороны некоторых, о том, что наверняка найдутся те, кто изо всех сил станет пытаться причинить вам неудобства. Хотя я уверяю, что сделаю все, что в моих силах…

— В этом нет необходимости, — спокойно ответил Вир. — Я не хочу ставить вас в затруднительное положение.

— Вир… — усмехнулся Шеридан, — я — президент Межзвездного Альянса.

Попадать в затруднительные положения — это часть моей работы.

— Да, я это знаю. Тем не менее, я считаю, что не стоит усложнять вашу работу. Она и без того не сахар, не так ли? Истина в том, господин президент, что я не хочу быть там, где меня не слишком рады видеть. Поверьте, у меня есть большой опыт, связанный с пребыванием в различных местах, где меня не желали видеть. Так что я стал весьма толстокожим.

— Вир…

Вир поднялся.

— Было приятно поговорить с вами, господин президент. Рад, что вы сумели выкроить на это время. Рад выяснить, где мое… где наше, так сказать, Республики Центавр, место.

— Вир, разве вы не слышали то, что я вам сказал? — с явным раздражением произнес президент Шеридан. — Я не собираюсь позволять членам Альянса оказывать на меня давление. Просто я слегка «намекнул» на возможность затруднений, но это вовсе не значит…

— На самом деле, господин президент… это значит то… именно то, о чем вы думаете. Мне пора.

Вир направился к двери. Шеридан обошел вокруг стола, он выглядел заметно обеспокоенным.

— Вир…, - начал было он.

Вир повернулся к нему, расправил плечи и сказал:

— Думаю…, думаю, будет лучше, если вы впредь будете обращаться ко мне «посол Котто».

И с этими словами он вышел из кабинета Шеридана.

 

Глава 9

Во сне все виделось Дурле особенно ясно.

Проснувшись, он точно знал, чего именно желал для Примы Центавра. Но дел было так много, стольким мелочам требовалось уделить внимание. Он был всем нужен: тот советник чего-то ждет, этот министр зачем-то требует уделить ему пять минут. И всегда всего пять, по крайней мере, в теории. Естественно, когда встреча начиналась, пять минут превращались в пятнадцать, или в двадцать, или в полчаса, или в час. И он понимал, что весь его распорядок срывается. Вот так легко его можно было отвлечь от самого важного.

Но, засыпая, он видел будущее — свое будущее — невероятно отчетливо.

Он видел себя парящим в воздухе. Фигура высотой с полсотни метров — гигантская голографическая проекция, которую видно издалека. Ее можно было увидеть с любой точки планеты. Он видел себя: вот он обращается к народу, правит им, собирает вокруг себя и ведет, а они снова и снова выкрикивают его имя, молятся на него, умоляют позволить им стать часть его славной и великой мечты.

Он говорил им о величии, уготованном Приме Центавра, о славных делах, что предстоит совершить великой республике под его правлением. И они еще громче выкрикивали его имя. Это так возбуждало.

Он всегда жаждал величия, с тех самых пор, когда ему сказали, что ему никогда не совершить ничего великого.

Его отец был военным, очень требовательным. У него было два сына-погодка, и очень скоро стало ясно, кто был любимым сыном. Не Дурла. Его старший брат, Солла.

Дурле трудно было ненавидеть Соллу. Будучи великим ученым и блестящим солдатом, Солла также обладал добрым сердцем. Он мог наводить ужас в бою, но в то же время был снисходителен по отношению к своему младшему брату. Разница в возрасте братьев формально составляла лишь год, но их будто бездна разделяла.

Дурле приходилось много трудиться, чтобы добиться желаемого, а Солле, казалось, все давалось легко. Он словно никогда не прикладывал никаких усилий: редко что-либо учил, но получал более высокие отметки, чем Дурла. Дурла никогда не видел, чтобы его брат тренировался, но, все же, клинок Соллы был самым опасным в городе.

Все знали, что Солла пойдет далеко.

Именно поэтому Дурла и убил его.

Последней каплей стала женщина Соллы. Она была необычайно красива и экзотична, дочь знатного вельможи. И юный Дурла, только что отпраздновавший свое двадцатилетие, увидел ее во время одного из редких визитов его семьи к императорскому двору. К несчастью для Дурлы, девушка заметила Соллу и сразу была им очарована. Солла также был от нее без ума, и кто его мог за это винить? Блестящие глаза, длинная золотистая коса, соблазнительно спускавшаяся вниз по виску, тело столь точеное и тренированное, что при ходьбе играл каждый мускул. Бронзовый загар. Каждый раз, когда Дурла видел ее, все его тело просто ныло от желания.

Как выяснилось, страстью пылал не он один. Был еще один центаврианин, сослуживец Дурлы и Соллы в императорской армии, Рива, и его страсть к этой девушке — Мериэль — была столь сильна, что он поссорился из-за нее с Соллой.

Вспыхнула ожесточенная дуэль, и Солла победил, потому что… в общем, Солла всегда побеждал. Но Рива громко поклялся, что отомстит, заявив, что его спор с.

Соллой еще не окончен.

Короче, подходящий случай представился, а поводов было предостаточно.

Страсть к женщине, обида на талант брата и на то, что родители всегда души в нем не чаяли, хотя Дурла считал, что заслуживает этого ничуть не меньше. Он отравил Соллу… и себя тоже.

В этом и заключалась хитрость. Он принял тот же самый яд, который подсыпал в еду Солле. Это была самый эффективный способ избежать подозрений.

Нужно было всего лишь принять дозу яда, достаточную для того, чтобы проявились явные признаки недомогания, но все же не смертельную. Ему это удалось, и, едва только терзаемый ядом Солла испустил последний вздох, Риву обвинили в отравлении. Сослуживцы Ривы пришли арестовать его. К добру или к худу, в зависимости от точки зрения, Рива не сдался. Он не только не покорился, но еще и пытался сопротивляться. Весьма глупое решение, учитывая, что: а) арестовывать его явилось много народу; б) они все были убеждены, пусть и ошибочно, что убил их друга он.

В результате, вместо ареста Риву изрубили на мелкие кусочки.

Все это оказалось весьма на руку Дурле. Как он, собственно, и ожидал. Его убитые горем родители обратили на него внимание, частично из-за чувства вины, но в основном, из-за того, что у них остался единственный сын, и они знали, что он — их единственная надежда на грядущий успех семьи.

Что же касается девушки…

Дурла пришел к ней. Хотя его грудь чешуей покрывали медали, душа ушла в пятки. Он притворился убитым горем младшим братом и дал ей понять, что без ума от нее и надеется на то, что препятствий у него больше нет.

Она посмотрела на него с изумлением и жалостью.

— Наивный мальчишка, — насмешливо сказала она, хотя в ее устах это звучало странно: на самом деле она была на несколько лет младше его. — У моего рода в отношении меня несколько другие планы, нежели связывать меня с тобой.

Твой брат достиг определенного положения, у него была сила. И влияние. Но ты… тебе далеко до этого. По крайней мере, так сказал мой отец, а у него чутье на подобные вещи. Он был весьма высокого мнения о Солле, как о моем потенциальном муже… Рива был чуть похуже, но тоже ничего. Но ты? Ты всегда будешь младшим братом благородного Соллы, славный полет которого был так внезапно оборван. Ты, боюсь, никогда не будешь столь важной персоной.

Потом она рассмеялась и ушла прочь, покачивая стройными бедрами под ошеломляюще просвечивающей тканью.

— Мэриел! — окликнул ее он. — Подожди, Мэриел! Подожди, я люблю тебя!

Если бы ты только знала, на что я пошел ради того, чтобы быть с тобой…

Она, конечно же, не знала. К счастью. Если бы она только узнала об этом, то Дурла уже был бы в тюрьме…. если бы собственные родители не убили его раньше. Но Мэриел через некоторое время породнилась с родом Моллари. Ее рука была отдана…

Ему.

Лондо Моллари.

Дурла присутствовал на их свадьбе. Он не понимал, что он там делал…, нет. Он понимал. Это больше походило на фантазию. Он подумал, что вдруг Мэриел в самый последний момент придет в себя и передумает. Что она бросит Моллари ради него. Что она сбежит от Моллари, осознав свою ужасную ошибку, и призовет Дурлу на помощь.

А потом…. потом будет славная драка. Он бы с боем пробивался наружу, а Мэриел шла бы за ним и восхищалась. Он бы прорубился сквозь толпу, а потом убежал бы прочь вместе с Мэриел, и они бы начали новую жизнь.

Все это были очень приятные фантазии. К сожалению, не имевшие никакого отношения к реальности. Свадебная церемония прошла без происшествий, и Мэриел почти не смотрела в сторону Дурлы.

Он стоял поодаль, дрожа от сдерживаемой ярости при одной мысли о Моллари.

Моллари являлся ужасным представителем центаврианского мужского населения. Он был гораздо старше Мэриел и слишком уродливым по сравнению с ней. Да, род Моллари был весьма уважаемым, но сам Лондо не был особо перспективным представителем этого дома. Третьесортный тунеядец, так его оценил Дурла. Эта его прическа, эти морщины на лбу, этот его сильный северный акцент и склонность даже в обычной беседе разговаривать так громко, будто он выступает перед народом с балкона. Жалкий и непристойный тип был этот Лондо Моллари. И все же, это его губы касались Мэриел. Это его руки будут ласкать ее, его щупальца…

Все, что оставалось Дурле — это стоять на месте и смотреть, как церемония подходит к концу. Но он смог это выдержать и, когда толпа доброжелателей окружила Лондо и Мэриел, готовых к отъезду, Дурла держался позади. Он продолжал ждать и до самого конца надеяться на то, что Мэриел оглянется и заметит его. Но она так и не оглянулась. Напротив, она не сводила глаз с Лондо. Она, казалось, была просто счастлива выйти за него замуж, связать с ним свою жизнь…

Внутри Дурлы все кричало.

Конечно, все это произошло очень давно. Его увлечение Мэриел было всего лишь юношеской страстью. Так он себе говорил. Он порвал с ней, она была в прошлом… но, на самом деле, она никогда не была частью его жизни. Просто мечтой, фантазией.

И все же, он так и не женился. И у него даже не было серьезных увлечений.

Вместо этого он посвятил себя карьере. Раз уж ему не суждено счастья в личной жизни, он мог хотя бы радовать своих родителей, особенно отца, успешной карьерой. И он достиг серьезных успехов на этом поприще.

Но для его отца Солла по-прежнему оставался лучшим — истинной звездой семьи. Даже после смерти о Солле думали лучше, чем о нем. Однако Дурла сумел достичь высокого положения ценой упорного труда, он прямо-таки жил работой, а такая решимость кое-чего стоила.

Все это время он продолжал следить за Лондо Моллари. Это было нетрудно.

Обычно над ним просто насмехались, не пытаясь скрывать своего отношения.

Моллари мог страстно говорить о прежних временах и о том, как ему хочется, чтобы Республика Центавр стала такой, как раньше. Но такое мог сказать любой.

Воплотить же эти мечты в реальность было под силу лишь незаурядной личности, обладавшей как мудростью, так и решительностью. Моллари же не имел ни того, ни другого.

Если бы он держал свой рот на замке, то не было бы проблем, но Моллари славился тем, что, напившись, орал во всеуслышание о том, какой могла бы стать Республика. Когда он стал послом на Вавилоне 5, при дворе поговаривали, что наконец-то Моллари послали туда, откуда никто не услышит его громких воплей.

Дурле это пришлось по душе. Он просто мечтал о том, как станет наблюдать за концом карьеры Моллари.

И, кто знает? Возможно, ему настолько опостылеет жизнь, что он сделает доброе дело и пронзит себя собственным мечом, положив всему этому конец. Когда это случится, у Дурлы снова появится шанс заполучить Мэриел. А если Моллари не станет торопиться с самоубийством, то у Дурлы будет время на то, чтобы усилить свои позиции и достичь важного положения и… возможно, тогда Мэриел увидит его в совсем ином свете.

Иногда, по ночам, лежа на своей спартанской военной койке, Дурла мысленно представлял призрак Моллари, кричащий от бессильной ярости, наблюдая с небес за тем, как Дурла ласкал его вдову с гораздо большей страстью и более успешно, нежели когда-либо удавалось самому Лондо.

Когда влияние Лондо Моллари начало потихоньку расти, и об этом стало известно при дворе, некоторые удивились даже больше, чем Дурла. Но ни один из них не был так напуган этим, как он. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы Лондо улыбнулась удача, чтобы его карьера пошла вверх. Но вот незадача, к ужасу Дурлы именно это и произошло.

Его ужас сменился радостью, когда Моллари безо всяких церемоний развелся с Мэриел, и с еще одной из своих жен, Даггер. Он оставил своей женой маленькую хрупкую сварливую женщину по имени Тимов, и это решение озадачило многих, кто был знаком со всеми тремя его женами и готов был биться об заклад, утверждая, что если Моллари и оставит себе одну жену, то это наверняка будет ослепительно красивая Мэриел. В конце концов, в результате Дурле представился еще один шанс, но удача по-прежнему не сопутствовала ему.

Его обращения к Мэриел оставались без ответа. Он даже не знал, принимала ли она его подарки. Молчание было ясным ответом: он еще не достиг настолько высокого положения, чтобы появиться в поле зрения Мэриел.

А когда Моллари хитростью устроил так, чтобы стать следующим императором, Дурла понял, что должен создать собственную коалицию внутри правительства — она станет базой его будущей власти. Но для этого нужны друзья и союзники, преданные ему одному. Однако, Дурла, будучи всего лишь капитаном гвардии, не обладал ни собственной властью, ни возможностью назначать на нужные посты своих друзей. Когда Моллари станет императором, естественно, приведет своих собственных сторонников, и Дурлу ждет отставка.

Так как подобная перспектива его совершенно не устраивала, Дурла решил придерживаться единственно возможной в его положении стратеги: он решил стать идеальным капитаном гвардии. Он держался к Лондо настолько близко, насколько это было возможно, чтобы не пропустить удобного случая. Заполучив хотя бы кусочек власти, он тотчас за него уцепится и с этого начнется его восхождение.

Он думал, что этот процесс займет несколько лет, и надеялся, что за это время семейное положение Мэриел не изменится.

К удивлению Дурлы, ждать ему не пришлось. Лондо, опровергнув все предписания придворных ученых мужей, назначил его на ключевой пост министра Внутренней Безопасности. Моллари подтвердил свою противоречивость. У Дурлы сложилось твердое убеждение в том, что император на самом деле его на дух не переносил. Моллари каким-то образом подсознательно чувствовал, что Дурла презирает его, жаждет власти и не успокоится до тех пор, пока сам не облачится в белое.

Но, по причинам, которые были за пределами его понимания — можно назвать это глупостью, убийственным стечением обстоятельств, всем, что придет в голову, — Моллари не только доверил Дурле очень ответственный и дающий большую власть пост, но и не стал возражать против размещения на ключевых должностях его союзников.

Дурла не знал, почему Моллари так поступает. У него было на этот счет несколько теорий. Наиболее вероятной он считал одну: видимо, по каким-то причинам Моллари терзало сильное чувство вины за развязанную им войну, и на этом он сломался. Это было единственное, хоть сколько-нибудь разумное объяснение.

В этот вечер, засыпая, Дурла размышлял о странной цепи обстоятельств, что привели его к нынешнему положению. Возможно, из-за того, что все было так свежо в его памяти, в то время, когда его сознание витало в сероватой дымке между сном и явью, перед ним промелькнули лица. Его родители, его брат, солдаты, Моллари, и выше всех Мэриел с ее великолепными зубами и сверкающими глазами…

— Дурла, — шептала она.

Она протянула ему руку, и сон стал еще более странным, ее прикосновение было слишком материальным, так не бывает во сне.

— Дурла, — снова позвала она, одновременно поманив его за собой. Вокруг нее вращались цветные вихри.

Дурла мысленно видел, как он шагнул к ней. Взял за руку.

«Нет», подумал он, «это совершенно не похоже на другие сны». Обычно, образы, которые он видел во снах, подсказывала ему зрительная память. Он видел их, не более того. Но сейчас, взяв ее за руку, он почувствовал, какая она твердая, теплая, живая.

— Пойдем, — сказала она и легонько потянула его за руку, но Дурла, из любопытства, воспротивился. Вместо того чтобы двигаться за ней, он, напротив, привлек ее к себе, обхватил за плечи и страстно поцеловал. Она не сопротивлялась: казалось, ее тело растаяло в его руках. Он почувствовал, как по телу разлилось приятное тепло, а она, вдруг, оказалась уже не в его руках, а в нескольких шагах от него, и оттуда, кокетливо помахивая ему, призывала следовать за собой.

— У нас еще будет достаточно времени для этого, любовь моя, — поддразнивая, сказала она.

Он последовал за ней, и нереальность закружилась вокруг них. Пурпурные и красные облака, казалось, пульсировали, и Дурла понял, что они находятся в гиперпространстве, двигаясь без усилий на световой скорости. Им явно был не нужен космический корабль: они были выше таких мелочей, свободны от них.

— Куда мы направляемся? — спросил он.

— Увидишь, — ответила она.

Гиперпространство вокруг них рассеялось, и далеко внизу, прямо под ногами Дурлы материализовалась планета. Внезапная вспышка света, и вот они с Мэриел уже стоят на поверхности планеты. Небо затянуто оранжевой дымкой, и грязь из-под их ног, превращаясь в клубы пыли, поднималась вверх.

— Где мы? — спросил Дурла, — что это за место?

— Отдаленный мир. Его назвали К0643, - сказала Мэриел. Она стиснула его руку и добавила. — Пойдем.

Он подчинился. И, пока они бродили по планете, он понял, что никогда раньше не испытывал такого счастья, такого блаженства. Он боялся сказать что-либо, опасаясь тем самым разрушить очарование момента и проснуться.

— Республика Центавр должна расширяться, — сказала она.

— Знаю. Мы должны показывать союзным мирам, что нас надо опасаться, что мы…

Но Мэриел покачала головой. Нет, она не была раздражена тем, что он сказал, напротив, ее нежность по отношению к нему, кажется, только возросла.

— Ты говоришь о завоеваниях. Но они — не твоя первоочередная забота.

— Да?

— Да, любовь моя.

Он подумал, что готов заплакать от радости, упиваясь своей эйфорией.

Любовь моя! Она назвала его «любовь моя»!

— Ты должен найти то, о чем никто больше не знает. Есть такие миры, которые не интересуют Альянс. Отдаленные миры, наподобие этого. Ты должен организовать археологические экспедиции. Тебе надо начать раскопки. Ты должен определить место. Пока ты занимаешься этим, Межзвездный Альянс будет смеяться над тобой. Они будут издеваться и говорить: «Посмотрите на некогда великую.

Республику Центавр, которая осела на пустых мирах и копается в грязи, как примитивное животное!» Пусть болтают. Пусть убаюкивают себя обманчивым ощущением безопасности.

Это долго не продлится, они обнаружат свою ошибку…. но будет уже слишком поздно. Обрати свой взгляд за пределы Примы Центавра. Там, и только там ты найдешь свое истинное величие.

— А ты? Если я это сделаю, ты будешь моей?

Она засмеялась и кивнула. Но потом предостерегающе добавила:

— Не ищи меня. Как бы это ни было для тебя соблазнительно, не делай этого. Если ты будешь преследовать меня, я буду тебя презирать. Я сама приду к тебе. Ты должен это понять. Меня тянет к тебе, но я стану твоей только тогда, когда ты будешь в состоянии назвать меня своей.

— И эта планета даст мне такую возможность?

— Эта, и многие другие, подобные ей. У тебя есть ресурсы. Организуй раскопки, собери рабочих. Назначь руководителями нужных людей. Ты можешь это сделать, Дурла. Я верю в тебя. И ты можешь верить мне.

Она взяла его за руки, нежно поцеловала его пальцы, а потом отпустила их.

Он смотрел на свои вытянутые руки, как будто они принадлежали кому-то другому.

Она отошла назад, почти паря в воздухе.

Он попытался последовать за ней, но она легко продолжала удерживать дистанцию между ними, в немой мольбе протягивая к нему руки.

Дурла ворочался в постели, его руки в реальном мире хватали воздух, когда он пытался дотронуться до Мэриел во сне.

Он перестал размахивать руками, когда маленькое паукообразное существо спрыгнуло с его правого виска и поползло по полу. Последние шаги до своей цели оно преодолело одним скачком. Прядильщик Снов прыгнул на живот Шив'калы и уютно устроился там.

— Отличная работа, — мягко сказал Шив'кала.

«Он не станет действовать, основываясь только на одном этом видении», — предупредил Прядильщик Снов — специально выведенная разновидность Стража.

— Да, я знаю. Придется провести несколько сеансов, чтобы он это действительно осознал. Но когда он сделает…

Ему не удалось закончить фразу.

Он услышал шаги. Дурла пару раз вскрикнул во время сеанса, возможно, ночная охрана решила проверить, все ли с ним в порядке.

Гвардеец открыл дверь и заглянул внутрь, но Дурла был спокоен. Он продолжал спать, его грудь мерно поднималась и опускалась. Охранники просканировали комнату, сделав это так осторожно, что Дурла даже не пошевелился. Осмотр ничего не дал.

И они удалились, так и не заметив дракха, спокойно стоявшего в полумраке, сливаясь с тенью, и вынашивавшего планы…

 

Спящий почти проснулся. Внутри него зрела воля и стремление к исполнению того, что ему было предначертано исполнить.

Процессия двигалась по направлению к нему, и спящий занял свое место… и принялся ждать…

Скоро… скоро смысл его жизни будет ясен. Скоро, очень скоро… Шеридан будет мертв. Это было делом нескольких секунд.

 

Глава 10

Вир сидел в своей каюте, пялился на стену, и думал о том, стоит ли дальше оставаться на Вавилоне 5. Он всю ночь не спал, размышляя над этим, но ответа так и не нашел.

Он чувствовал, что не обладает набором качеств, необходимых послу, а его дипломатические способности, в лучшем случае, сомнительны. Но даже если бы он был величайшим и самым ловким в истории галактики дипломатом… разве можно достичь чего-нибудь путного, если никто не хочет с ним разговаривать?

Всякий раз, когда он прогуливался по станции, это ощущение усиливалось.

Окружающие смотрели на него с едва скрываемым презрением. Или с нескрываемым.

Или гневно.

Некогда Вавилон 5 казался ему очень страшным местом. Тайны скрывались за каждым углом, и он всегда чувствовал себя беспомощным, наблюдая за тем, как.

Лондо скатывался во тьму. Тогда он думал, что только безумец может предположить, что он будет испытывать по тем временам ностальгию.

Но, несомненно, именно так и было. Какой бы сложной ни была в то время его жизнь, как бы ужасно ни складывалась ситуация: постепенная эскалация конфликтов, война в результате, даже убийство… все-таки, это были старые добрые времена. По крайней мере, тогда он нравился людям. У него были друзья.

Он определенно нравился Гарибальди, потому что тот и подумать не мог о том, что Вир способен представлять собой угрозу безопасности станции. Но теперь центавриане являлись постоянной проблемой. Расой, которой нельзя доверять, которую нельзя оставлять без присмотра. Стоит ослабить бдительность, и центавриане воткнут тебе кинжал в спину. И Гарибальди, в обязанности которого входило предугадывать и ликвидировать всевозможные потенциальные проблемы, касающиеся безопасности всего Межзвездного Альянса, стал относиться к Виру подозрительно.

Шеридан…

Он считал Шеридана другом. Не то, чтобы очень близким, так как Шеридан был, в первую очередь, командиром Вавилона 5, но все-таки другом. С ним можно было поговорить по душам. Но сейчас Шеридан не осмеливался быть с ним дружелюбным. Это могло привести к множеству неприятностей в отношениях с.

Альянсом. Вряд ли Шеридану нравилось такое положение: он был слишком сильной личностью, чтобы позволять общественному мнению сбить его с избранного пути.

Но Виру самому не хотелось создавать Шеридану проблемы: ставки были слишком высоки, Альянс был слишком важен, чтобы пойти на риск и вызвать раздражение его членов просто из-за того, что Вир чувствовал себя одиноким.

Ленньер…, пожалуй, из них всех он больше всего скучал по Ленньеру.

Будучи простыми атташе у своих уважаемых дипломатических начальников и учителей, они регулярно встречались, откровенничали друг с другом. Ленньер, вероятно, лучше всех понимал, через что пришлось пройти Виру.

Но Ленньер вступил в ряды рейнджеров. Причины этого поступка оказались за гранью разумения Вира. Ленньер был глубоко религиозным, склонным к размышлениям, миролюбивым. С чего ему вздумалось мотаться по галактике, размахивая оружием? Когда Вир задал этот вопрос Лондо, тот на время задумался.

Казалось, он перебирал в уме все, что знал о Ленньере, выискивая хоть какие-нибудь зацепки. А потом сказал:

— Есть такая древняя земная организация — сильно романтизированная, — история которой может дать тебе ответ, если мои подозрения верны. Почитай про.

Французский Иностранный Легион.

Вир так и сделал. Но, в результате, только еще больше запутался. Солдаты, вступали в эту строгую, даже жестокую организацию для того, чтобы забыть свое прошлое? В этом прошлом, обычно, оставались прекрасные, но недоступные женщины, которые разбили им сердца… так, по крайней мере, утверждала романтическая литература, на которую ссылался Лондо. Вир совершенно не представлял, как все это может относиться к Ленньеру, о чем и сказал Лондо.

Тот просто пожал плечами и произнес:

— Что я в этом понимаю? — и закрыл эту тему.

Лондо.

Он скучал по Лондо. Скучал по их прежним отношениям. Даже когда все шло плохо… Вир, по крайней мере, понимал, что происходит. Теперь же он занимал пост, теоретически, дающий ему намного больше власти и влияния, чем раньше, но чувствовал еще большее неудобство и беспомощность. Беседуя с Лондо о таинственном Реме Ланасе и императоре Кране, он не представлял, что все это значит, и что с этим делать.

Рем Ланас, бездомный центаврианин, прячущийся где-то в Трущобах. Никаких данных о совершенных им преступлениях, вообще ничего. В сложившейся ситуации мысль о поисках в Трущобах была настолько неприятна Виру, что он сознательно откладывал их, пытаясь прежде определить, был ли какой-нибудь конкретный повод для розыска этого парня. Лондо, казалось, считал, что повод был, но кто знает, что теперь у него на уме? Он выглядел каким-то непостоянным, ушедшим в себя.

Вир уже не в первый раз задумывался о том, не страдает ли Лондо каким-то психическим расстройством? Эта мысль была неприятной, но казалась вполне здравым объяснением.

А император Кран? Зачем надо было обсуждать давно умерших правителей?

— Император Кран, — вслух произнес Вир.

Зачем Лондо завел о нем разговор? И что именно он сказал?

«Иногда можно согласиться с тем, что было верно, а что — неверно. И мы не желаем повторения случившегося. Никому. Никому, Вир. Ты слышишь меня?»

Так что же произошло с императором Краном? Вир осознал, что не помнит всех подробностей. Его убили, это все, что он помнил. Террористический акт.

Но, опять же, подобная участь постигла многих императоров, так что Кран не был исключением.

Вир подошел к своему компьютеру и открыл исторические файлы. Просматривая их, он начал припоминать, что Кран отличался от других убитых императоров тем, что был непохож на таких, как, допустим, Картажье. Кран на самом деле не был плохим императором, у него было доброе сердце, и двигали им благородные намерения. Он собирался объединить разрозненные рода Республики. Не стремясь к личному обогащению или славе, он думал о благе для всей Примы Центавра.

После чтения файлов о некоторых наиболее ярких эпизодах из жизни Крана, Вир перешел к изучению обстоятельств его смерти.

Это было так глупо. Такая бессмысленная смерть. Кран начал терять терпение в отношениях со Знатными Родами Примы Центавра, потому что чувствовал, они теряют связь с простым народом. Члены Знатных Родов, в основном, занимали высокие посты, дающие немалое влияние, носили пышные титулы. Относительно небольшой процент населения планеты обладал невероятно большим капиталом и узурпировал доступ к ресурсам планеты. Кран чувствовал, что лучший способ напомнить знати о том, в чем заключается их долг, это привести их к простому народу и «снова познакомить».

У Примы Центавра, как и у многих миров, была оборотная сторона. Были такие места, где собирались бедняки, которым больше некуда было податься. Там неимущие кое-как сводили концы с концами. И, как это всегда было, те, кто был наверху, знали о том, где живут те, кто внизу. Но живущие наверху просто научились не обращать на это внимания, научились заглушать в себе жалость и сострадание по отношению к тем, у кого ничего не было. «Они сами во всем виноваты», — таким было самое частое оправдание, или: «Это не мое дело». И далее в том же духе.

Кран не хотел, чтобы так продолжалось дальше. Он вознамерился изменить мышление лидеров Знатных Родов тем же способом, каким хозяин учит домашнее животное не пачкать в доме. Когда домашний любимец делает лужицу, вы тыкаете его в нее носом. Кран, образно говоря, хотел проделать то же самое с главами.

Родов.

Он организовал так называемую «Великую Экспедицию»: собрав всю высшую аристократию, повел процессию по самым неприглядным местам Примы Центавра. Он преследовал двоякую цель: хотел напомнить главам Родов о том, что существуют те, кто отчаянно нуждается в помощи, и одновременно, его присутствие также должно было стать символом надежды для всех тех, кто был слишком беден, чтобы претендовать на часть богатства планеты.

Он мечтал о единстве нации, о возрождении патриотизма. Он хотел, чтобы на.

Приме Центавра объединились все — от представителей высшего света до выходцев из самых низов, дабы вернуть Республике былое величие.

«Нельзя построить дворец на фундаменте из грязи, — писал он. — Грязь нужно осушить и превратить в материал, из которого потом строить фундамент будущего величия».

Он искал единства. Искал — какая ирония, — союза. Вир не смог удержаться от грустной улыбки. Почему-то Кран напомнил ему Шеридана.

Таков был Кран, думающий о великолепии, о путях развития всего центаврианского общества. Если верить историческим записям, прочитанным Виром, «Великая Экспедиция» направлялась в самые мрачные уголки Примы Центавра, и это было то еще зрелище. Все самые богатые центавриане, в роскошных нарядах, увешанные драгоценностями, вероятно, чувствовали себя неловко, глядя, причем многие впервые, на нищету и нужду, на голод и бесправие. Незнание жизни низов давно превратилось в невежество, а невежество привело к безразличию. Лондо однажды сказал Виру, что невежество и безразличие представляют собой убийственное сочетание. Невежество можно излечить просвещением, от безразличия можно избавиться, если найти что-либо такое, отчего в жилах закипит кровь, побуждая душу действовать. Но невежество и безразличие, слившись воедино, образуют почти непреодолимую стену.

Кран решил разрушить эту стену, и начало «Великой Экспедиции», кажется, свидетельствовало о том, что его цель достижима. Главы Родов были поражены, они не могли отвести глаза при виде такой нищеты. Говорили, что некоторые были тронуты до слез.

Но все усилия пропали впустую.

Его звали Тук Марот. Он родился нищим, вырос в нищете и видел богатство и величие центаврианской знати лишь издали. Он сидел в канаве, с ненавистью и завистью глядя на приближающуюся процессию. Позднее он сказал, что все, что он видел, это солнце, сверкающее на отделанных золотом мундирах дворян. А император…

«Казалось, он светился, сиял, — говорил Марот, — как бы вобрав в себя души тех, кто умер в нищете ради того, чтобы у него было все». Вероятно, сверкающий императорский нагрудник, висевший на шее императора, окончательно вывел Марота из себя.

Позднее он заявил, что действовал спонтанно, что сам не знал, почему так поступил. Существовало распространенное мнение о том, что им овладело временное помешательство, поэтому к его действиям стоило относиться более снисходительно.

Кран не заметил выстрела. Только что он улыбался, махал рукой, кивал.

Толпа вокруг него шумела, возможно, он даже не услышал звука выстрела. Но в следующее мгновение он в изумлении уставился на обширное красное пятно, появившееся на груди. Его ноги подкосились, и ошеломленная охрана, не ожидавшая ничего подобного во время благотворительной миссии, подхватила его.

Марот развернулся и удрал, скрывшись в городских трущобах. Крана быстро доставили в больницу, но было слишком поздно. Он умер по дороге. Ходили слухи, что он умер еще до того, как его подхватили гвардейцы.

Этот инцидент породил вспышку взаимных обвинений. Знать отправила армию на штурм беднейших кварталов города, требуя выдачи убийцы, требуя правосудия.

Главным же поводом стала возможность мысленно очернить бедняков, наказать их всех за действия одного. Поступив так, они освободили себя от обязанности помогать нуждающимся. Выгорел целый район города, прежде чем Марота выдала убитая горем мать.

Бедная женщина покончила с собой, разрезав живот, некогда выносивший дитя, совершившее потом столь гнусное деяние.

Но история писалась влиятельными лицами. Теми, кто громил бедняков и позже искал оправдания своим действиям. Так что позднее историки рисовали.

Крана как глупца, сбившегося с пути. Бедняки, решили они, должны сами добиваться успеха, а если им это не удавалось, то, значит, они того заслужили.

И любого правителя, симпатизирующего им, постигнет такая же трагическая участь.

Вир перестал читать и уныло покачал головой. Бедный Лондо. По-видимому, он хотел сказать ему о том, что сам обречен на неудачу. Что история назовет его глупцом.

Или хуже, Лондо беспокоился о том, что может погибнуть от рук какого-нибудь безумца. Или…

Или…

— Какой же я идиот! — вскричал Вир и вскочил на ноги так резко, что ударился коленом о край стола.

Он даже не почувствовал боли. Он лихорадочно думал, пытаясь сообразить, что делать. Потом бросился к шкафу и отыскал там свою старую одежду. Это не составило труда. Хотя Вир за последнее время сильно похудел, он по-прежнему хранил свои старые вещи, ибо привык ничего не выбрасывать. Всегда может случиться так, что он снова потолстеет, это с ним время от времени случалось, и тогда ему будет что надеть.

Он извлек из шкафа один из своих старых костюмов, рубашку, жилет и брюки, плохо сочетающиеся друг с другом, и быстро переоделся. Неудачное сочетание, и то, что вещи свободно болтались на нем, придавало одеянию поношенный вид, что и требовалось.

Он вернулся к терминалу и торопливо распечатал фотографию. Потом достал плащ. Вир редко его носил: это был прощальный подарок матери, смысла которого он так и не понял. Этот плащ годился на все случаи жизни, у него даже был капюшон на случай дождя или снега, но что может случиться с погодой на космической станции? Вряд ли там могли идти дожди.

Но он надел плащ, как будто собирался гулять в грозу, и натянул на голову капюшон, чтобы скрыть лицо. В таком виде он направился в Трущобы, надеясь, что еще не опоздал.

Одна только мысль о том, чтобы спуститься в Трущобы была для Вира невыносимой, но он понимал, что иного пути нет. Он снова взвесил все за и против, но, к сожалению, это был единственный вариант.

Сначала он почувствовал запах. В Трущобах воздушные фильтры были менее эффективными, чем в других частях станции. Впрочем, это было объяснимо.

Конструкторы станции не предполагали, что кто-то будет жить в технических коридорах и складских помещениях, следовательно, проектом не было предусмотрено таких мощных вентиляторов и того же количества вентиляционных каналов, как в остальных секторах Вавилона 5. Если прибавить к этому отсутствие каких-либо санитарных удобств, то все это делало Трущобы тем местом, куда решишь направиться лишь в крайнем случае.

Но здесь, по крайней мере, никто не обращал на Вира внимания. В этом смысле находиться здесь было гораздо приятнее, чем наверху. На Вира периодически бросали взгляды, но лишь для того, чтобы определить, не опасен ли он. Почувствовав чужой взгляд, Вир высовывал нос из-под капюшона и слащаво улыбался, показывая, что не замышляет ничего дурного. После этого прохожие, обычно, шли дальше по своим делам.

Вир сжимал в руке фотографию. Это было последнее изображение Рема Ланаса.

Вир так часто смотрел на нее, что, казалось, каждая черточка лица незнакомца навеки запечатлелась в его памяти.

Он рассматривал толпу, хаотично колышущуюся вокруг, пытаясь обнаружить объект своих поисков. Шансов на удачу было немного, но он не видел иного выхода. Вир старался не привлекать внимания, и это не составляло особого труда. Казалось, никому не было до него дела… как, впрочем, и до всего остального.

Он грустно рассматривал разнообразные палатки и хибары, беспорядочно разбросанные по Трущобам. Какие-то люди, видимо, члены одной семьи, собрались вокруг костра и жарили что-то, похожее на червей. От одного их вида Вира начало подташнивать. Это помогло ему по достоинству оценить свою жизнь. Здесь его личные проблемы показались такими ничтожными. Ну и что с того, что представители Альянса косились на него. Косились на него. И это была его самая серьезная проблема. По крайней мере, он был одет, сыт, и у него была крыша над головой. У него были все удобства, и ему не хватало лишь дружеского общения.

Но дружеское общение было всего лишь крошечной частью того, в чем нуждались эти несчастные.

Он потратил несколько часов на поиски, даже осмелился начать расспрашивать прохожих о том, не видели ли они Рема Ланаса, показывая им фотографию, дабы освежить их память. В большинстве случаев ответом ему был пустой взгляд. Возможно, они, правда, не знали этого центаврианина, хотя, скорей всего, им было на все наплевать. Во-первых, им не было дела до Рема.

Ланаса. Во-вторых, этот странный центаврианин, расспрашивающий окружающих, явно был пришлым, невзирая на его ветхую одежду. Возможно, он — внедренный агент какой-либо организации. Так зачем с ним связываться? Пусть, в конце концов, ему помогают другие.

Это было естественно, и Вир мог легко это понять. Возможно, он был бы более снисходителен к реакции местного населения, если бы от этого не зависела жизнь.

Если, конечно, предположить, что он прав, а не просто выдумал все это, неправильно истолковав туманные намеки Лондо.

И тут он услышал шум.

Звук доносился издалека. Гул голосов, звучавших одновременно и перекрывавших друг друга, но один голос был явно громче остальных. В то время как все другие голоса возбужденно звенели, этот властный голос был твердым и звучным. Вир знал этот голос так же хорошо, как и свой собственный, или голос.

Лондо. Это был голос Шеридана.

Процессия приближалась. Тот самый «проект исправления», о котором говорил.

Шеридан.

Вир огляделся, пытаясь увидеть хоть какой-нибудь признак Рема Ланаса.

Ничего. Возможно, он упустил его, или Рем Ланас был где-то за пределами его поля зрения, крутился неподалеку.

Пока он стоял здесь, обитатели Трущоб начали недоуменно переглядываться, не представляя, что значит вся эта кутерьма. По-видимому, некоторые из них подумали, что служба безопасности устроила очередную облаву. Но на сей раз не было слышно звуков перезарядки оружия или предупредительных выстрелов. Все выглядело вполне мирно.

Этот коридор являлся главным, от него в разные стороны отходило несколько более узких галерей. Возможно, там и прятался Рем Ланас, предположил Вир. Хотя он мог и ошибаться, Виру вообще стало казаться, что он в принципе неверно оценил ситуацию. Все-таки надо было обратиться к охранникам. Он должен был рассказать о своих проблемах еще кому-нибудь.

Вир повернулся было… …и заметил краем глаза вспышку света.

На мгновение он растерялся. Вир не был уверен в том, где именно и что сверкнуло. Но вспышка почему-то привлекала его внимание к другому коридору, которого он ранее не заметил. А потом он ахнул в изумлении, не в силах поверить в свою удачу.

Там стоял Рем Ланас. Он был примерно одного роста с Виром, но более худой, длиннорукий и узкоплечий. Вир был ошеломлен. Несмотря на то, что он помнил описание Рема Ланаса, все же сверился с фотографией. Ланас выглядел более потрепанным, чем на фото, но это, определенно, был он.

Он стоял в узком проходе, ведущем перпендикулярно основному, выглядывал из-за угла в главный коридор, опираясь рукой о стену. Очевидно, он к чему-то прислушивался. Он прислушивался, то и дело выглядывая из-за угла, как будто пытался определить, насколько быстро двигается Шеридан со спутниками.

Теперь и сам Вир увидел Шеридана и процессию в дальнем конце коридора.

Ланас стоял так, что мог, сделав всего несколько шагов, с легкостью преградить путь группе. Шеридан и его спутники были окружены охраной во главе с Заком.

Вир видел, как Зак всматривается в толпу, пристально изучая каждого, кто приближался к ним, глядя на их руки…

Их руки. Ну, конечно. Чтобы проверить, нет ли в них оружия.

Вир последовал примеру Зака. В руках Ланаса ничего не было. Кажется, оружия у него нет. Тем не менее, что-то в его поведении прямо-таки кричало об опасности. Как мог быстро и незаметно, Вир начал проталкиваться к нему. Это не представляло особого труда: Ланас ни на что не обращал внимания. Казалось, его беспокоило что-то другое.

«Дайте мне пройти», повторял про себя Вир. «Да пропустите же меня».

Проблема была в том, что у него не было ничего определенного, никаких конкретных причин для обоснования своих действия. Но его будто подталкивала некая сила. Вир не в первый раз ощущал такое. Правда, раньше рядом с ним всегда был Лондо, который, если можно так выразиться, правил кораблем. Сейчас же все зависело от него самого…, если предположить, что он не ошибся.

Все-таки оставалась вероятность того, что он все неправильно понял, и его выводы — только плоды разыгравшегося воображения.

Он подбирался все ближе и ближе, а Рем до сих пор не заметил его. Теперь.

Вир мог ясно видеть глаза Рема, и взгляд парня напугал его. Складывалось впечатление, что Ланас был не в себе. Его глаза были широко распахнуты, но ничего не выражали, как будто внутри его была пустота, а тело было просто оболочкой, одеждой, вроде плаща. Он застыл в позе, напоминающей крупного зверя, изготовившегося к броску. Или капкан, который вот-вот захлопнется.

А его горло…

Взгляд Вира мгновенно сосредоточился на горле Рема Ланаса, потому что, невероятно, оно, казалось, шевелилось само по себе. Оно мягко и ритмично пульсировало. Вир понятия не имел, как это могло быть.

Шеридан все еще был далеко, но с каждой секундой приближался…. а в то же самое время Вир все ближе подкрадывался к Рему.

Вир уже был в нескольких шагах от цели, когда Рем Ланас заметил его.

Вир не знал, что именно привлекло его внимание. Возможно, неловкое движение Вира, или его предупредило об опасности какое-то шестое чувство. Как бы то ни было, Ланас резко повернул голову, и взгляд широко раскрытых пустых глаз сосредоточился на Вире. Его горло, казалось, пульсировало еще яростней.

Вир замер на месте. Он не знал, что ему делать. А потом, пока разум отчаянно пытался разработать приемлемую стратегию, он сделал единственное, что сумел придумать. Вир откинул капюшон, на его лице расплылась широкая улыбка, и он радостно закричал:

— Рем! Рем Ланас! Неужели это ты? Это я! Котто! Вир Котто! Как жизнь?!

Ланас слегка склонил голову. Казалось, он пытался сосредоточиться на.

Вире.

— Только не говори, что ты не помнишь меня! — продолжал Вир. — После всех этих сумасшедших денечков, которые мы провели вместе с тобой!

Говоря это, он еще приблизился к Рему. Теперь их разделяла всего пара шагов.

Но Шеридан и его спутники тоже приближались. Рем резко повернул голову обратно в сторону процессии и двинулся туда. Вир шагнул ему наперерез, и.

Ланас, наконец-то, впервые сосредоточился именно на нем. В его глазах появилось нечто ужасное, нечто темное и жуткое, и Виру показалось, будто в его голове раздался крик.

И горло больше не пульсировало. Оно… по нему пробегали волны.

В нем что-то было. Что-то двигалось вверх по его глотке, и Ланас начал кашлять, из его горла раздался хрип, а губы задрожали, как будто он собирался что-то изрыгнуть.

Действуя инстинктивно, Вир прыгнул вперед. Рем отшатнулся, пытаясь увернуться, но его движения были медленными и неуклюжими. Вир врезался в него.

Они упали, размахивая руками и ногами, и Вир обнаружил, что сидит на Реме.

Голова Рема ударилась о его согнутое колено. Автоматически Вир вцепился в нижнюю челюсть Рема, потянул ее вверх, продолжая с другой стороны удерживать его голову коленом. Он сделал все крайне неловко, но захват оказался весьма эффективным.

Рем отчаянно боролся, его горло продолжало шевелиться. Ни слова, ни крика о помощи. В дальнем конце коридора собрался народ, но все они стояли к Виру и.

Рему спиной, наблюдая за приближающимся Шериданом. Пара зевак глянула в их сторону, но, по-видимому, решили, что это какая-то личная разборка, и вмешиваться не стоит.

— Прекрати! Прекрати! — шипел Вир. Он не был особо сильным физически или агрессивным, вроде тех людей, что окружали его сейчас. Он не помнил, когда в последний раз дрался, и совершенно не знал боевых приемов. Он вообще никогда не думал, что способен драться. Но сейчас им двигало чистое отчаяние, именно оно придало ему сил и решительности, в которых так нуждался.

Потом он заметил нечто, скользнувшее между губами Рема.

Ему едва удалось сдержать вопль ужаса. Тонкое черное щупальце показалось изо рта Ланаса, пытаясь выбраться на свободу. Его горло больше не пульсировало. Было ясно, что эта тварь выбралась Рему в ротовую полость и пыталась покинуть его. Вир взмок от пота, стараясь не паниковать при виде другого щупальца, выскользнувшего изо рта Рема, несмотря на все его усилия. Он изо всех сил резко надавил на нижнюю челюсть противника, и зубы Рема лязгнули, откусив щупальца. Они упали на пол, извиваясь от боли, а потом замерли. Но тут голова Рема яростно задрожала, похоже, тварь, сидевшая внутри него, или билась в агонии, или просто отчаянно силилась вылезти. Вир удвоил усилия, но его пальцы, липкие от пота, начали скользить.

Затем Вир понял, что Шеридан продолжает говорить, но его голос раздавался откуда-то позади них. Он прошел мимо, и процессия следовала за ним. Эта мысль, ощущение маленькой победы заставило его на мгновение ослабить хватку.

Этого оказалось достаточно.

Ланас внезапно дернулся назад, высвободив голову из захвата Вира. Вир упал на спину, в его голове зазвенело, он увидел, что рот Рема Ланаса широко раскрылся. Из него выпрыгнуло какое-то существо.

Оно было маленькое и черное, как и те щупальца, и было покрыто толстым слоем слизи. У него было четыре щупальца, явно служивших конечностями, не считая двух откушенных. Сила, с которой существо выпрыгнуло изо рта Рема, буквально впечатала его в противоположную стену коридора. Тварь на мгновение закрутилась, пытаясь сориентироваться. Она была размером примерно с ладонь.

Вира.

Тварь издала яростный вопль, но звука не было слышно. Вир услышал ее крик в своей голове.

Он просто опешил от увиденного, и беспомощно лежал на полу. Потом судорожно вздохнул, увидев, что тварь скользит к его лицу на немыслимой скорости. Мельком он заметил нечто острое, появившееся на спине твари, и понял, что это, должно быть, какой-то вид жала. У него не было времени на то, чтобы увернуться, он успел лишь завопить от ужаса.

А потом он увидел опустившийся черный ботинок.

Ботинок без усилий раздавил тварь, находившуюся уже в паре сантиметров от лица Вира. Вир изумленно вздохнул, когда нога в ботинке дважды повернулась, размазав тварь по полу. Когда нога поднялась, на полу осталась лишь бесформенная черно-красная масса.

 

Глава 11

Вир поднял взгляд.

Он сразу подумал, что, кажется, уже встречал этого человека раньше. На нем была серая мантия. Хотя Вир не видел его лица, частично скрытого капюшоном, похоже, это был молодой парень.

Вряд ли ему можно было дать больше тридцати лет.

Рем лежал на полу, его глаза, не мигая, смотрели в потолок. Человек в мантии шагнул вперед, склонился над ним, и некоторое время, похоже, изучал его. Затем он провел рукой над лицом Рема, и тот закрыл глаза. Его грудь стала мерно подниматься и опускаться, как у мирно спящего.

— С ним все будет в порядке, — произнес человек в мантии. Его голос звучал настолько тихо, что Виру пришлось прислушиваться. — Он будет некоторое время спать, а потом, когда придет в себя, не будет помнить, как и зачем здесь оказался. Он больше никому не причинит вреда.

— Что это было? — спросил Вир, поднимаясь на ноги. — Кто вы?

Тут он заметил в руках человека посох. Концы посоха неярко светились.

Едва сдержав изумление, Вир сказал:

— Вы… техномаг?

Это слово одновременно пугало и завораживало. Виру уже доводилось около четырех лет назад иметь дело с адептами чародейства на научной основе. Он считал тот случай одним из самых жутких происшествий в своей жизни. Когда техномаги, в конце концов, отправились в свое путешествие к Пределу, пообещав никогда не возвращаться, Вир вздохнул с облегчением. Но теперь, по-видимому, он был обязан одному из них жизнью.

— Да…, но я всего лишь отшельник. Мой народ, в большинстве, предпочитает жить обособленно. Меня зовут Кейн.

— Да? Это ваше настоящее имя?

— Нет. Не настоящее, — признал посвящённый. — Я выбрал себе это имя.

Имена обладают силой, а я не хочу давать вам какую-либо власть над собой. Это было бы очень глупо.

— Отличная философия, — сказал Вир. — Благодарю вас за то, что вы раздавили эту… это…

— Спящего. Оставшийся образчик биотехнологии Теней. Он был посажен в него, — он толкнул тело Рема носком ботинка, — стер его память и затаился до тех пор, пока не настало время выполнить свое задание.

— Убить Шеридана.

Кейн кивнул.

— Да. Ланасу нужно было всего лишь подойти поближе, и тварь сделала бы свое дело. Оно очень хорошо прыгает. Приземлившись на Шеридана, оно бы его ужалило. Шеридан умер бы еще до того, как его доставили в клинику.

— Прямо как Кран.

— Кто?

— Неважно. Но почему именно сейчас? И почему именно Ланас?

— Не только сейчас. Попытки предпринимались и раньше. Наверняка последуют и другие, хотя способы будут иными. Почему именно Ланас? — Кейн пожал скрытыми под мантией плечами. — Чистая случайность. Им был нужен кто-то. И поймали его.

— Кто «они»?

— Об этом — усмехнулся Кейн, — чуть позже. Вам не стоит знать об этом… пока.

— Но…

— Скажите мне, — Кейн подошел поближе, задумчиво рассматривая его, — почему вы решили сами всем этим заняться, почему вы не вызвали охрану?

— Я… у меня не было доказательств. Ничего определенного. У меня были предположения, подозрения, и только. С другой стороны, я не хотел, чтобы все вокруг узнали бы о том, что центаврианин замешан в попытке убийства. Даже если бы я ошибся, началось бы расследование, и информация дошла бы до других членов.

Альянса. Я не хотел этого. Центавру это ни к чему. У нас и без этого хватает проблем.

— Так значит, вы рисковали своей жизнью, чтобы спасти репутацию Центавра?

— Я… полагаю, что так, — согласился Вир. А потом беспокойно добавил: — Вы ведь никому об этом не скажете, да?

— Зачем мне это делать?

— Я… я не знаю. Я многого не знаю, — ответил Вир, — Начиная с…

Кейн поднял руку, призывая его к молчанию.

— Нет. Не начинайте. Ибо на многие вопросы ответа я вам дать не смогу.

Пока. Но, скажу я вам, Вир… ваши действия были весьма впечатляющими. Я следил за вами, и вы меня не разочаровали. Очень похоже, что тьма вас не коснулась.

— Приятно узнать, что… — Вир запнулся, а потом сказал: — Э-э… тьма?

Кейн шагнул к нему, и его взгляд стал жестким.

— Она протянула свои нити сюда с Примы Центавра. Здесь она лишь бродит, но процветает в вашем мире. В знании — сила, Вир. Я ищу знание от имени техномагов, а они, в ответ, ищут знания о вашем мире, потому что темная сила продолжает расти там. Скоро вам предстоит сделать важный выбор. Очень, очень скоро.

— Я… не понимаю, о чем вы говорите.

— Хорошо, — сказал Кейн, по-видимому, довольный реакцией Вира. — Меня послали загадывать загадки.

— В этом вы преуспели.

— Наконец-то. Наконец-то мне удалось найти что-то новое. Теперь мне нужно поработать над магией. А… ваш приятель проснулся гораздо раньше, чем я предполагал.

Вир повернулся и взглянул на Рема Ланаса.

Тот уже достаточно уверенно сидел, держась рукой за голову, как будто испытывал серьезную головную боль.

— Что… случилось? — спросил он.

— Я сейчас вам все расскажу, — сказал Вир и оглянулся на Кейна.

Но тот исчез. Как будто его здесь и не было. Лишь на полу осталось кровавое месиво от раздавленной им твари.

— Ну, ему неплохо удается и магическая часть, — пробормотал Вир.

 

Глава 12

Лондо знал, что это была проверка. Он ни секунды в этом не сомневался.

— Знаете, Шеридан умрет, — сказал дракх.

Это высказывание мгновенно вывело Лондо из состояния глубокой задумчивости. Услышав раздавшийся из тени, этот знакомый до боли голос здесь, в тронном зале — месте, являвшемся символом его власти, хотя для него оно, скорее, было символом обмана, в который превратилась его жизнь, — он непроизвольно вздрогнул. Но это было не самое ужасное. Самое ужасное заключалось в том, что хотя Лондо знал о том, что Шив'кала следит за ним, по крайней мере, подсознательно ощущал, это его совершенно не беспокоило.

А вот одна только мысль о том, что он сможет привыкнуть к такой, половинчатой жизни, которую его вынудили вести, — и даже получать от нее удовольствие, — приводила Лондо в ужас.

Прошло некоторое время, прежде чем до него дошел смысл фразы.

— Что? — сказал Лондо.

Дракх выложил ему все. Посвятил в детали плана, рассказал о Реме Ланасе и о твари, что жила внутри него. Он был выбран на эту роль случайно, они просто схватили первого встречного. В случайном выборе, считали они, таится величайшая сила. Ланас не испытывал особой ненависти ни по отношению к.

Шеридану лично, ни к Межзвездному Альянсу в целом. Он был никем. Не обладал ни силой воли, ни развитым интеллектом. Но все, что он собой представлял, в итоге, можно было неплохо использовать.

Когда дракх, наконец, замолчал, Лондо покосился в его сторону. Шив'кала неподвижно стоял там, во тьме, и глядел на него, не мигая, со своей неизменной пугающей улыбочкой на лице.

— Зачем… вы мне все это сказали?

— Он был вашим другом. Мне хочется, чтобы вы знали о том, что его ожидает… на случай, если вам захочется с ним попрощаться… что ж, даю вам такую возможность.

Проверка. Нет… не просто проверка.

Ловушка.

Лондо знал это, и не просто знал, а был в этом уверен.

С такой же легкостью дракх мог сказать: «Шеридан скоро умрет. Пошлите ему миленькую записку» и покончить с этим. Нет, он сообщил Лондо все, что ему было известно, потому что хотел, чтобы Лондо узнал об этом…, чтобы посмотреть, что он предпримет.

Лондо не мог заснуть. Он не спал двое суток. Он все время думал, пытаясь представить Шеридана своим величайшим врагом, лидером Межзвездного Альянса, который безжалостно разгромил его любимую Приму Центавра. Тем, кто отвернулся от них. А Деленн, его жена…, с какой оскорбительной жалостью она смотрела на него.

Но, как Лондо ни пытался, он не мог стереть память о том времени, когда.

Шеридан помогал ему. Те годы, проведенные на Вавилоне 5, были лучшими годами его жизни. Тогда он этого не понимал. Тогда он считал, что это просто период медленного, но неумолимого падения во тьму. На самом деле, Шеридан и Деленн много раз выручали его. Более того, он не сомневался, что по-своему они были ему опорой, надеясь, что когда-нибудь с ним все станет хорошо. В том, что все завершилось так ужасно, что он стал одновременно самой могущественной и самой беспомощной личностью на Приме Центавра, явно не было их вины. Он сам вершил свою судьбу.

Он пытался уснуть, но забывался лишь на мгновение, после чего снова приходил в себя. В течение этого времени он чувствовал, что Страж недовольно шевелится. Очевидно, создание тоже нуждалось в отдыхе, и подстраивало свой сон под биоритм Лондо. Поэтому, когда Лондо уставал, Страж тоже испытывал дискомфорт. Мысль об этом принесла Лондо хоть какое-то удовлетворение.

Наконец, его состояние сделалось совершенно невыносимым. Но он понимал, что должен действовать хитростью. Он не мог просто взять и заняться спасательной миссией, или поставить Шеридана в известность. Подобная попытка, скорей всего, была бы прервана Стражем. Если Страж не сможет его остановить, то он наверняка известит об этом дракхов, и те смогут изменить свои планы…, а потом выразить Лондо свое недовольство самым прямым и неприятным способом.

Лондо хотелось спасти Шеридана, но не ценой своей шкуры. Он не был настолько великодушен.

Поэтому он вызвал Вира. Время было выбрано верно, потому что идея устроить во дворце праздник на самом деле принадлежала Дурле. Он организовал его для того, чтобы собрать вместе всех своих союзников и сторонников и продемонстрировать им, насколько велико его влияние при дворе. Поскольку идея исходила от Дурлы, марионетки дракхов, который, возможно, даже не догадывался о том, кто действительно дергает его за веревочки, дракхи не станут задавать лишних вопросов или подозревать Лондо в ведении двойной игры. И приглашение.

Вира выглядело вполне уместным.

Так что он позвал своего старого союзника, своего давнего друга — возможно, единственного друга во всей галактике, — в гости. Приглашение, как.

Лондо и надеялся, не привлекло внимания.

Затем настала очередь следующего шага: как только начался праздник, Лондо приналег на выпивку. Трудность заключалась в том, чтобы сохранить способность держаться на ногах. Надо было выпить ровно столько, чтобы отключить Стража, но, в то же время, самому сохранить способность действовать. Если это удастся, то он сможет более-менее свободно разговаривать с Виром без Стража, следовательно, и без дракха на том конце провода. Тогда они не узнают, что он затеял. Но, если он выпьет слишком много, то опьянеет настолько, что проку от него не будет ни Виру, ни Шеридану, ни ему самому.

Так что, когда прибыл Вир, и Лондо увел его в сторонку, ему приходилось прилагать усилия, чтобы держаться на ногах, потому что к этому времени выпитое уже ударило ему в голову и все окружающее тонуло в приятном легком тумане. Но.

Лондо, тем не менее, действовал необычайно осторожно. И правильно сделал.

Потому что когда он стал вводить Вира в суть дела, начав по частям излагать план…, он почувствовал, что Страж пытается проснуться. Он погрузил эту тварь в бессознательное состояние, но она старалась протрезветь со скоростью, которая одновременно тревожила и забавляла его. Очевидно, Страж начинал привыкать к определенному количеству алкоголя. Отныне Лондо придется увеличивать дозу спиртного, чтобы поддерживать опьянение Стража.

Лондо пришлось пойти обходным путем. Он пытался намекнуть Виру на грозящую Шеридану опасность, приведя похожий пример из истории. Лондо нутром чуял, что Страж счел их разговор подозрительным. Тварь чувствовала, что-то происходит, но не могла понять, что именно. Не последовало ни жутких приступов головной боли, ни властных мысленных приказов. Но тварь была более насторожена, чем обычно, и Лондо тоже приходилось держать ухо востро.

Он был жутко расстроен. Как ему хотелось просто опустить все эти осторожно подобранные фразы и исторические аллюзии, и прямо сказать Виру о том, что надо сделать. Но он знал, что за этим последует — немедленные действия Стража. Кто знает, насколько силен монстр, сидящий у него на плече?

Он знал, что Страж может причинить боль, что он следит за его действиями, но вряд ли стоило полагать, что его возможности ограничиваются только этим.

Возможно, Страж мог превратить его мозги в кашу легким усилием мысли. Вдруг он мог вызвать у него припадок, или остановить его сердца, или… сделать все, что угодно.

Ему так хотелось хоть что-нибудь сделать, дабы предотвратить гибель.

Шеридана от чешуйчатых лап этих отвратительных дракхов, но дело было в том, что он не собирался жертвовать собой ради этого. Он все еще ставил целостность собственной шкурой выше шкуры Шеридана.

Когда Вир уехал, Лондо стал внимательно следить за новостями. Страж не находил ничего предосудительного в этом занятии Лондо. Все-таки, он был императором. Этот только хорошо, что он старается быть в курсе событий. И, когда появились подробности о широко разрекламированной миссии большой группы официальных лиц во главе с Шериданом в Трущобах, Лондо воспрянул духом. Он изо всех сил сдерживал свое ликование.

Затем его энтузиазм испарился. Он почти физически ощутил тьму, источаемую.

Стражем, в тот самый момент, когда смотрел репортаж о миссии, возглавляемой, судя по всему, невредимым, Шериданом. Подтверждение того, что он не ошибся, и это была проверка. Проверка, которую он провалил, потому что знал их планы. Он не был уверен, с чего он это взял. Возможно, телепатическая связь была двусторонней. Но он знал, что это на самом деле так, и теперь ему оставалось лишь ждать неминуемой расплаты.

— Оно того стоило?

Лондо сидел в своей личной библиотеке, которая по традиции находилась в полном распоряжении императора. В глазах центавриан библиотека имела огромное значение. Императора считали чем-то вроде живого кладезя центаврианской истории, и ему полагалось держать в голове информацию обо всех великих деяниях предшественников, а также о многие других важнейших свершениях Республики. Эта обязанность была настолько священна и уважаема, что стало абсолютно необходимым устроить во дворце хорошо охраняемое место, где император мог бы без помех удовлетворить свой интерес к истории, прочувствовать ее сердцами.

Естественно, во всем дворце не было более охраняемой комнаты. Там было много книг и множество разнообразных реликвий славного прошлого.

Поэтому, когда тьма вдруг голосом Шив'калы спросила: «Оно того стоило?», Лондо подскочил так резко, что едва не уронил стол, за которым сидел. Он вскочил на ноги, пытаясь сохранить на лице выражение собственного достоинства перед лицом столь грубого вторжения. В библиотеке царил полумрак, и он не мог как следует разглядеть Шив'калу.

— Вы здесь? — спросил он, подумав на мгновение: вдруг Шив'кала говорит с ним мысленно, а сам находится где-то в другом месте.

— Да, я здесь, — снова услышав этот голос, Лондо мог с уверенностью сказать, что Шив'кала здесь, в комнате. Но его голос, казалось, доносился откуда-то издалека. — И вы здесь. Как мило.

— Мило? — выразительно произнес Лондо. — Я бы не стал использовать это слово. Что вы хотите?

— Хочу? Я бы не стал использовать это слово, — вернул подачу Шив'кала. — Мне не хочется делать то, что я должен сделать. То, что мы должны сделать.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Неужели?

Лондо почувствовал что-то и напрягся. Это была начинающаяся… боль. И еще что-то. Они наказывали его болью в прошлом, но он чувствовал, что сейчас ощущения были несколько иными. Вместо того чтобы поразить его внезапным, яростным ударом, боль разгоралась постепенно. И он задумался о том, что, не начал ли он привыкать к физическим и психическим мучениям, которым его подвергали дракхи. Но в данном случае…, возможно, это вовсе не имело отношения к дракхам.

— Это ваша работа? — требовательно спросил Лондо, приложив руку к виску.

— Вы все-таки сделали это, Лондо, — сказал Шив'кала. В его голосе прозвучало знакомое смирение. — Вы… один.

— Я не понимаю… — боль вспыхнула, стала даже сильнее, чем ему приходилось испытывать раньше. Лондо обнаружил, что ему тяжело дышать, а сердца бились с трудом.

— О, вы понимаете, — и все следы симпатии и печали мгновенно исчезли из голоса дракха. Осталось только жесткость и жестокость. — Вы одурачили меня, Лондо.

— Я? Я… — и тут Лондо пошатнулся. Он попытался опуститься на кресло, где недавно сидел, но не рассчитал расстояния и рухнул на пол. Так его дракхи еще не пытали. Ничего столь ужасного он раньше не испытывал, и, возможно, на своем веку ему не испытать ничего хуже, потому что хуже уже некуда. Лондо запоздало понял, что страдания начинались медленно для того, чтобы усыпить его бдительность, заставить его подумать, что, возможно, все не так плохо. Но он ошибался.

Тело свело судорогой, волны боли одна за другой обрушивались на него. Он попытался мысленно отрешиться от всего, отключить свой разум, но это было невозможно, потому что боль была везде: в каждой извилине, в каждом уголке его мозга, в каждом чувствительном нейроне его тела. Он открыл рот, чтобы закричать, но не смог, потому что мышцы парализовало. Он смог лишь выдавить из себя нечленораздельный булькающий хрип.

— Я сказал Сообществу Дракхов, — продолжил Шив'кала, будто не замечая, как Лондо извивается перед ним подобно животному на вертеле, — что вам можно доверять. Что вы знаете свое место. Они потребовали, чтобы я провел проверку.

И я это сделал. А вы ее провалили. Это, Лондо, никуда не годится.

Лондо совершенно потерял контроль над собой. Из него изверглась вся жидкость, что была в его теле, чего не случалось с тех пор как ему исполнилось два года. Это было так унизительно, запах был ужасен, а потом он перестал ощущать даже это, настолько боль усилилась. Его потемневшая избитая душа взмолилась о пощаде, как это уже было раньше. Он вспомнил о том, как ему хотелось умереть несколько месяцев тому назад, и что он был готов покончить с собой. Но теперь до него дошло, каким же он был дураком, потому что ему никогда не хотелось закончить свою жизнь вот так. Сейчас он отдал бы все, лишь бы только умереть спокойно. Он бы убил всех своих друзей и любимых. Уничтожил бы сотни, тысячи невинных центавриан. Он бы все сделал, лишь бы прекратились эти мучения, что сейчас обрушились на него.

А потом стало еще хуже.

Он почувствовал, что его разрывает на части. Что все его органы превратились в жидкость, и он был убежден, что его мозг вытекает через уши, он почти чувствовал это. Боль выжгла его глаза, а зубы пронзили десны, язык распух, заполнив горло и перекрыв доступ воздуху. Каждое движение отдавалось огнем, поэтому он старался сохранять неподвижность, но боль вынуждала его дергаться, что вызывало еще большие страдания. Боль нарастала до тех пор, пока он не забыл совершенно все ощущения нормальной жизни, без страданий.

А потом все вдруг прекратилось.

Все разом исчезло, и он не мог шевельнуться, поэтому лежал в оцепенении, окутанный исходящим от него жутким зловонием. Лондо сознавал, что никогда больше не сможет себя уважать, никогда больше не будет чувствовать себя в безопасности. Ему не хотелось бы, чтобы кто-либо видел его, ибо он был отвратителен и жалок, превратился в невнятно бормочущую развалину. Одна лишь мысль об этом приводила его в негодование, но не в его силах было что-либо изменить. И он был так рад тому, что боль хотя бы ненадолго прекратилась, что разрыдался, содрогаясь всем телом.

— Знаете, сколько вы выдержали? — спокойно спросил Шив'кала. Лондо попытался покачать головой, но, если бы он был способен ответить, то сказал бы, что прошли часы. А, быть может, дни.

— Девять секунд, — продолжил Шив'кала, очевидно, понимая, что Лондо не может что-либо произнести. — Вы испытывали все это ровно девять секунд. Хотите попробовать двадцать или тридцать секунд? Или даже лучше… двадцать или тридцать минут? Или часов? Или дней?

— Нет… нет, — Лондо с трудом узнал собственный голос. Он скорее походил на хрип умирающего животного.

— Я тоже так не думаю. Сомневаюсь, что вам бы удалось это пережить. Но, даже если бы вам это удалось, сомневаюсь, что вам понравилось бы жить в том виде, до какого вы бы дошли к тому моменту.

Лондо ничего не ответил. В этом не было необходимости, и он вообще сомневался в своей способности произнести что-либо членораздельное.

Ничуть не смутившись вдруг обретенной молчаливостью Лондо, Шив'кала произнес:

— Это ваше наказание, Лондо. Но этого недостаточно. Вы должны искупить свою вину. Вам ясно? Вы слышите то, что я вам говорю?

Лондо умудрился кивнуть.

— Хорошо, — Шив'кала вышел из тени и остановился прямо перед Лондо. Он склонил голову, с любопытством рассматривая императора. — Скажите мне, Лондо… вы могли бы убить Шеридана… чтобы избежать более страшного наказания?

Больше всего на свете Лондо хотелось помотать головой. Ему хотелось плюнуть в лицо дракху, заорать от ярости. Ему хотелось вскочить на ноги и вцепиться в чешуйчатую шею этого серокожего монстра. Сейчас его совершенно не волновали спрятанные бомбы, которые могли разнести его народ на мелкие кусочки. Его не волновала мысль о том, останется ли он в живых, если попытается задушить Шив'калу. Все, чего ему сейчас хотелось, это возможности для такой попытки и, более того, воли для ее совершения.

Но, вместо этого, он просто кивнул. Он знал, что сейчас он способен на все. Он был готов убить Деленн, Вира, Тимов… всех, любого, кто попался бы ему под руку, лишь бы больше не испытывать этого ужасного «наказания». Хотя его тело уже не испытывало боли, память о ней была еще свежа. Ему не хотелось вспоминать о произошедшем, но исходящий от него запах не давал об этом забыть.

— Что ж… вам не придется убивать Шеридана, — сказал Шив'кала. — На данный момент мы хотим оставить его в живых. Видите ли, недавно произошло событие, привлекшее наше внимание. Шеридан скоро станет отцом.

Лондо потихоньку пытался успокоить дыхание, заставить сердца биться равномерно. Поэтому смысл замечания Шив'калы дошел до него лишь спустя несколько секунд. Он все еще лежал на полу, но ему удалось слегка приподнять голову.

— От… отцом? — спросил он.

— Верно, — сказал Шив'кала. — На самом деле, ваше искупление будет очень простым.

Шив'кала снова двинулся куда-то, и Лондо не мог отвести от него взгляд.

Он направился к реликвиям…. к полке, на которой стояло несколько урн различного предназначения. Он задумчиво изучал их некоторое время, а потом взял одну. Серебряную, с золотой отделкой.

Лондо знал, для чего предназначалась эта урна. По традиции она использовалась центаврианами лишь для определенных целей, и он не представлял, что в ней заинтересовало Шив'калу.

А потом, постепенно, он догадался и ужаснулся своей догадке. Лондо быстро отбросил эту мысль, не в силах поверить в то, что это возможно. Это было немыслимо, это было за гранью понимания. Даже для дракха. Они не посмеют. Они не посмели бы… и, конечно, им не заставить его участвовать в этом…

Потом дракх распахнул свою одежду.

— Нет, — прошептал Лондо. — Пожалуйста… Нет…

Он лежал на полу, по-прежнему не в силах пошевелиться, и умолял, забыв про всякую гордость:

— Нет…

Шив'кала даже не подал виду, что слышал его. Его грудь отвратительно пульсировала, как будто там жила какая-то разумная раковая опухоль. Он поставил урну на ближайший стол, а потом открыл крышку. Отложил ее в сторону, а потом прижал руку к груди.

— Вы не посмеете… — умолял Лондо. Хотя он знал, что все это бесполезно, он продолжал умолять Шив'калу передумать.

И снова дракх никак не отреагировал на его слова. Вместо этого он осторожно извлек из сумки на своем теле маленькое создание. Тварь была похожа на Стража, только гораздо меньше. Ее глаз был закрыт. Тварь была абсолютно чуждой всему, но Лондо, тем не менее, мог сказать, что она спит, или скорее пребывает в состоянии анабиоза.

Шив'кала мгновение с гордостью подержал существо на ладони. Он почти с родительской нежностью провел пальцем по его спинке. Лондо с трудом сдержал приступ рвоты. Затем он посадил тварь в урну и закрыл крышку. Лондо не мог произнести ни слова. Он просто беспомощно мотал головой.

— Когда Шеридан и Деленн прибудут на Минбар… вы тоже поедете туда. Вы подарите им это, — он коснулся урны своим длинным пальцем. — Вы прикажете запечатать дно урны, чтобы Шеридан не смог ее осмотреть. Страж сумеет освободиться, когда придет время.

— Ребенок?.. — Лондо не мог в это поверить, — Беспомощное дитя?

— Сын Шеридана и Деленн… да, это будет сын… но он не всегда будет беспомощным ребенком. Когда он вырастет…, он нам пригодится. Страж позаботится о нем. А вы… вы позаботитесь о Страже.

— Нет, — Лондо к своему удивлению, смог покачать головой. — Нет…, невинное дитя…

— Если вы не выполните то, что назначено вам в наказание, Лондо, — спокойно ответил Шив'кала, будто ждавший, что Лондо станет возражать, — то на вашей совести будет смерть миллионов невинных детей на Приме Центавра. Но сначала… Сенна станет первой жертвой, — его губы скривились в подобии улыбки, — нашего недовольства.

— Нет… только не она… — сказал Лондо.

— Император, кажется, вы плохо понимаете, как мало значат ваши слова.

Итак, вы будете нам помогать?

Ненавидя себя, ненавидя жизнь, ненавидя Вселенную, которая все это допустила, Лондо смог лишь кивнуть.

А потом его зрение затуманилось, и на него накатилась еще одна волна боли. Он вздрогнул и зажмурился, пытаясь прогнать это ощущение. Когда он снова открыл глаза, Шив'кала исчез. Исчез, оставив Лондо наедине с его слабостью, болью и унижением. Лондо теперь был обречен вечно помнить не только о том, что он перешел черту, но и о том, как легко они его сломали. Это заставило его задуматься о том, чего еще могут потребовать дракхи. Его привела в ужас мысль о том, что до сих пор, похоже, дракхи очень снисходительно относились к нему.

Он подумал о том, какую гадость они еще выдумают для него.

О том, почему его так беспокоит грозившая Сенне опасность.

Он подумал о том, наступит ли такое время, когда он действительно почувствует себя счастливым… хотя бы недолго.

А потом, когда муки, испытываемые его телом, полностью охватили его, скатившись в милосердное беспамятство, он уже больше ни о чем не думал…

 

Глава 13

Стук в дверь отвлек леди Мэриел от написания предсмертной записки.

Эта затея была не сиюминутным капризом, а нелегким, обдуманным решением.

И Мэриел неторопливо размышляла над содержанием записки. Она перебирала слова, снова и снова зачеркивая только что найденные. Ей хотелось, чтобы все было написано должным образом. Дело оказалось нелегким. Она могла остановиться на одном слове, потом прогуляться вдоль именья, которое казалось ей унизительно крошечным — это был подарок отца на ее совершеннолетие, и единственное оставшееся за ней из имущества. К счастью, именье пряталось среди леса, поэтому не пострадало при бомбардировке. Прогулка обычно завершалась тем, что она садилась за стол и зачеркивала с таким трудом выбранное слово. «И как только писатели справляются с этим?», мысленно спрашивала она, продолжая сидеть, уставившись в одну точку, но вокруг не было никого, кто бы мог ответить ей.

Никого.

Раньше здесь всегда было много народу. А теперь — нет. Все они исчезли… благодаря Лондо. Все ухажеры. И все остальное ушло. Кончилось везение. Жизнь тоже была кончена.

Она была не вполне уверена в том, что готова совершить самоубийство. Да, она пребывала в депрессии, но больше всего ее удручала скука. Она влачила бессмысленное существование, ничего не делая, просто убивая время. Общество было для нее закрыто, перед ней захлопнулись все двери… и опять же, по вине.

Лондо Моллари.

Когда в небесах появилось его голографическое изображение, она стала у окна и безостановочно выкрикивала проклятия в его адрес все время, пока его фигура висела над горизонтом. Сразу после этого она засела за написание предсмертной записки, решив, что не желает жить в мире, где императором стал.

Лондо Моллари.

Но последнее дело в ее жизни должно быть выполнено безукоризненно. Она отнюдь не была прирожденной писательницей и нигде не училась этому искусству, поэтому написание записки продвигалось медленно. И, тем не менее, приемлемый черновой вариант был почти закончен, а потом — все. Оставалось только решить, как именно она покончит с собой. Мэриел склонялась к яду.

Она достаточно разбиралась в ядах, чтобы суметь выбрать наиболее эффективный и безболезненный. Ее мать обладала обширными познаниями в этой области и уделяла много внимания обучению дочери. Отец был прекрасно осведомлен о талантах своей супруги, и это удерживало его от различных выходок. Он не скрывал, что именно искусство супруги по части ядов являлось фундаментом их долгого и относительно спокойного брака.

Когда раздался стук в дверь, Мэриел отложила в сторону незавершенную записку.

— Да? — спросила она, не пытаясь скрыть раздражения. Кто бы там ни был, он помешал ей.

— Тысяча извинений, миледи, — раздалось из-за двери. Это был определенно молодой голос. — Вас хотят видеть в Министерстве Развития.

— Где? — не по своей воле удалившись от политической и придворной жизни, Мэриел в последнее время уделяла очень мало внимания правительственным делам и политике.

— В Министерстве Развития, руководимом советником Лионом.

Мэриел это имя ничего не говорило. Уж не розыгрыш ли это, подумала она.

Или, того хуже, попытка заставить ее открыть дверь наемному убийце. Все-таки, Лондо теперь был императором. Если бы он захотел ей отомстить, то у него были все возможности поручить кому-нибудь заняться этим.

Но она и так собиралась покончить с собой. Что, по большому счету, изменится, если кто-то сделает за нее эту работу? Тем не менее, следовало соблюдать приличия.

— Минуточку, — сказала она. На ней сейчас была надета самая прозрачная из всех имевшихся ночных рубашек. В последнее время ей было незачем одеваться.

Все равно ее никто не навещал. Даже тот парень, что раз в неделю приносил ей еду, обычно оставлял продукты за дверью. Несомненно, это было одной из причин, толкнувшей ее на самоубийство. Она решилась на этот шаг не только из-за унизительности своего положения и скуки, но и по практическим соображениям.

Скоро ее скудные сбережения подойдут к концу. Парень, который приносил ей продукты, с нескрываемо похотливой улыбочкой намекал на то, что «все можно уладить». Мысль о том, что она пала так низко, что начала подумывать об «улаживании» проблемы таким образом, стала последней каплей, подтолкнувшей.

Мэриел к решению о самоубийстве. С тех пор продукты оставляли за дверью.

Ради приличия она накинула на плечи халат, хотя он тоже был прозрачным, а потом открыла дверь.

Там стоял очень серьезный на вид юноша. Она отметила его дисциплинированность — парень почти не стрелял глазами по изгибам ее тела.

Если ее внешность и произвела на него впечатление, внешне он этого не выдал.

— Леди Мэриел? — фраза подразумевала вопрос, но прозвучала, скорее, как утверждение.

— Да.

— Меня зовут Трок. Я — Первый Кандидат. Советник Кастиг Лион хочет вас видеть.

— Прямо сейчас? — она приподняла округлую бровь. — И он послал вас за мной?

— Да, миледи.

— А если я не соглашусь прийти? — слегка игриво спросила она. Она уже давно не заигрывала с юношами. Мэриел даже обрадовалась, обнаружив, что такая игра до сих пор ее забавляет. — Вы уведете меня силой? Вы перекинете меня через плечо, а я стану сопротивляться и просить пощады?

— Нет, миледи.

— Тогда что же вы будете делать?

— Я буду ждать до тех пор, пока вы не согласитесь пойти со мной.

— Что ж, тогда вам придется подождать, — с этими словами она захлопнула дверь.

Дело было поздним вечером. Она приготовила себе скудный ужин, теперь ей приходилось тщательно рассчитывать продукты, неторопливо съела его, а потом продолжила работу над своим письмом. Затем немного почитала и легла спать.

Проснувшись на следующее утро, она выглянула в окно и была поражена, увидев, что Трок стоит на том же самом месте, где она оставила его вчера.

Можно было подумать, что за все это время он не сдвинулся с места. Его голову и мундир покрывали блестящие капельки утренней росы, а пролетавшая мимо птица облегчилась прямо ему на плечо.

Она открыла дверь и уставилась на него.

— Ну и ну. Вы весьма решительно настроены.

— Нет, миледи. Просто мне приказали. Если я вернусь без вас, значит, я не справился с заданием. Мне сказали, что я должен общаться с вами с подобающим уважением. Если проявлю непочтительность по отношению к вам, то мне придется отвечать перед самим министром Дурлой.

— Перед кем?

— Перед министром Дурлой. Он министр Внутренней Безопасности.

— О, — она нахмурилась. Это имя она смутно припоминала, но не могла вспомнить точно, кто он. Не все ли равно. Вероятно, это не важно. — И вы решили ждать.

— У меня не было иного выхода, миледи.

— Хорошо сказано. Войдите.

— Я буду ждать вас здесь, если вы позволите.

Она скривила губы.

— А если я не позволю?

— То я все равно буду ждать здесь. Меня предупредили о том, что вы очень искусная соблазнительница, и указали не входить в ваш дом, дабы я не отвлекался от дела.

— О-о-о. Искусная соблазнительница. Мне приятно это слышать, — она чуть усмехнулась. В ее годы такое замечание показалось очень забавным. — Хорошо, Трок. Оставайтесь здесь. А я пойду, переоденусь во что-нибудь более приличное, а потом пойду с вами, дабы встретиться с вашим советником… О… кстати, Трок…

— Да, миледи.

— Жаль, что вы не войдете в дом. Я хотела предложить вам понаблюдать за тем, как я переодеваюсь, — она подмигнула ему, заметив характерное движение под рубашкой Трока, пока тот пытался сохранить невозмутимое выражение лица.

Она скользнула за дверь, а потом прислонилась к ней и расхохоталась. Ее плечи дрожали в беззвучном веселье. Она уже успела позабыть о том, что такое смех.

А день только начинался.

Министерство Развития занимало не просто офис. Для него было выстроено совершенно новое здание, высокое и сверкающее, одно из тех новых строений, что выросли на Приме Центавра в результате претворения в жизнь программы восстановления. Она отметила, что выглядит оно весьма впечатляюще. Тот факт, что офис Кастига Лиона находился на самом верхнем этаже, почему-то, совершенно не удивил Мэриел.

Когда Трок ввел ее в кабинет, Лион поднялся из-за стола.

— Миледи Мэриел, — произнес он с показной вежливостью. — Юный Трок должен был привести вас сюда еще вчера. Мы уже начали терять надежду.

— Ваш славный служащий задержался, пытаясь уговорить меня. Он заслуживает награды, — учтиво ответила Мэриел. Просто для того, чтобы увидеть выражение лица Трока, она взяла его за подбородок и почесала за ухом. Но он сохранял невозмутимый вид.

— Отличная работа, Трок, — сказал Лион. — Ты свободен.

— Есть, господин, — ответил Трок слегка сдавленно. Он торопливо поклонился Мэриел, а потом выскочил из кабинета.

— Мои поздравления, миледи, — произнес Лион, жестом приглашая ее присесть. Она не стала отказываться. — Вы весьма искусны, раз вам удалось смутить Трока. Я думал, что это никому не под силу.

— Я вовсе не «никто», — сказала Мэриел.

— Верно. Совершенно верно, — казалось, он некоторое время изучал ее, а потом внезапно произнес: — Какой же я неучтивый! Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо.

Он кивнул, а потом извлек из ящика стола бутылку, наполнил бокал и опрокинул его.

— Вы, без сомнения, ломаете голову над тем, почему я хотел вас видеть?

— Нет.

— Неужели?

Она чуть пожала великолепно очерченными плечами.

— Мир и события, происходящие в нем, на мой взгляд, кажутся безумием. Я предпочитаю просто плыть по течению, нежели пытаться что-либо предугадать.

— Хорошо сказано, — усмехнулся он. — Проще всего ни о чем не думать.

Такой путь и приводит к безумию.

— Кстати о безумцах. Как поживает император?

Лион многозначительно засмеялся.

— Конечно, я бы никогда не осмелился так неуважительно отзываться об императоре, — сказал он, — но, полагаю, что замужество за императором, пусть и недолгое, дает определенные… привилегии. Вы уверены в том, что не хотите выпить?

— Абсолютно. Мне бы хотелось, — и она аккуратно расправила юбку вокруг своих ножек, — узнать, зачем меня сюда вызвали? Я что-то натворила, и меня…

— Да. Это действительно так, — его голос слегка изменился. В нем появилась какая-то прохладца, возможно, даже намек на пренебрежение. Лион бросил взгляд на экран компьютера, похоже, просмотрел открытый файл. — До недавнего времени, миледи, за вашими действиями было очень легко проследить.

Выходы в свет, вечеринки, встречи в высшем обществе и так далее. Но мне не ясно, чем вы намерены заняться в этот прекрасный день. Никаких признаков активности. Или, возможно, вы в последнее время просто прячетесь.

Она поджала губки, ее улыбочка исчезла, сменилась едва сдерживаемым раздражением.

— Вы на что-то намекаете, советник? Что вы хотели этим сказать?

— Уверяю вас, миледи, я не сказал ничего такого, о чем вы бы сами не знали. Насколько нам известно, сейчас вы переживаете не самые лучшие времена.

И это слабо сказано. У вас почти не осталось средств, — видимо, пытаясь смягчить свои слова, он наклонился вперед, скрестив пальцы. — Дальше — больше.

Ситуация выглядела весьма неприятно уже тогда, когда Лондо Моллари с вами развелся. Но теперь ваш бывший муж стал императором. Это превратило вас в бывшую жену императора. Мужчины, которые раньше окружали вас, теперь предпочитают держаться от вас подальше. Они не желают искушать судьбу, на случай, если император снова вами заинтересуется, или, того хуже, если он решит еще сильнее наказать вас. Вы, вне всякого сомнения, красивы, миледи.

Мэриел…, но на свете есть очень мало женщин, подобных вам, и большинство из них связаны семейными узами. И лишь немногие из них являют потенциальные затруднения для любого, кто будет искать их расположения… Как, например, вы.

— Так вы пригласили меня лишь для того, чтобы оскорблять? — спросила.

Мэриел. Ее раздражение быстро нарастало. Она не знала, зачем Лион хотел с ней встретиться, но ей и в голову не могло придти, что он предпринял все это лишь для того, чтобы поиздеваться над ней.

— Вовсе нет, — казалось, он был поражен тем, что она могла так о нем подумать. — Миледи, я не могу выразить словами, насколько я вас уважаю. Я пригласил вас сюда по предложению и рекомендации министра Дурлы. А также потому, что я искренне верю в то, что вы идеально подходите для целей нашего.

Министерства Развития. Хотя мы имеем в виду, ну… — он улыбнулся, — что это не совсем официальная работа, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Я была бы рада так сказать, но это было бы ложью.

Он встал. Она осталась сидеть, а он принялся расхаживать кругами по комнате. Только теперь она поняла, насколько он высокий. Когда он приветствовал ее, Лион лишь привстал на кресле, и она не смогла тогда точно определить его рост.

— В данный момент у нас множество дел, касающихся отношений с Межзвездным.

Альянсом, — произнес он.

— В данный момент? — она усмехнулась. — Держу пари, что это началось не сегодня, и ситуация будет развиваться дальше.

— Да, мы тоже так думаем. Раз Межзвездный Альянс заявляет, что в галактике он всерьез и надолго, у нас есть… обязательства, можно так выразиться… защищать интересы Центавра в отношениях с данной структурой.

— Как? Они обрушили на нас столько бомб, что их вполне хватило бы, чтобы сокрушить менее стойкую расу. Не поздно ли говорить о защите?

Он выглянул в окно, ей показалось, что открывающийся оттуда вид радовал его сердце.

— Никогда не поздно, миледи. Мне поручили создать…, можно сказать, отдельный департамент. Это будет ничем не примечательная правительственная структура, которой в составе правительства не числится…, вы понимаете, что я имею в виду.

— Я… начинаю понимать, — ответила она, поразмыслив. — Вы говорите о некоем бюро внутри правительства, которое станет заниматься шпионажем в.

Альянсе.

— Позвольте, миледи, — возразил Лион, — «шпионаж» — это такое грубое слово.

— Неужели? А какое слово вы предпочитаете?

— «Разведка». Это гораздо изящнее, вы не находите?

— То, о чем вы говорите, потенциально связано с огромным риском, — задумчиво произнесла Мэриел. — Я не стану принимать решение впопыхах. Что именно мне придется делать?

— Только то, к чему у вас наибольшие склонности, миледи, — ответил Лион.

Он кружил по комнате, но вдруг остановился и положил руку ей на плечо. Это можно было бы счесть дерзостью. — Ваша красота, если можно так сказать, необыкновенна.

— Можно сказать и так, — согласилась Мэриел. — Вы подразумеваете, что красивая женщина может многого достичь, особенно в деле извлечения информации из легко поддающихся женским чарам мужчин?

— Совершенно верно.

— Но красота, мой дорогой советник, зависит от вкусов оппонента, — заметила она. — Даже самая прекрасная в мире центаврианка покажется абсолютно ужасной, к примеру, дрази.

— Верно, — признал Лион. — Но вы упустили из виду две вещи. Во-первых, существует множество общих для всех рас стандартов, под которые вы вполне подходите. Вы очень привлекательны на взгляд людей. Ваша внешность также не покажется отталкивающей минбарцам. И, насколько я понял, нарны… в общем… нарны считают светлую кожу очень экзотичной… так мне говорили.

— Вам сказали правду, — произнесла Мэриел, вспомнив то внимание, которое ей в свое время оказывал Г'Кар. Без сомнения, отчасти их отношения возникли из-за того, что Г'Кар получал огромное удовольствие, наставляя рога своему давнему недругу Лондо, но она, определенно, интересовала нарна и просто, как женщина. — А второе?

— Обаяние, миледи. Вы необыкновенно обаятельны, миледи, и я уверен, что это могло бы хорошо вам послужить, даже в общении с представителями тех рас, которым центаврианки кажутся весьма неприятными.

— Надо же, советник, вы определенно знаете, как польстить женщине.

— Но, поверьте мне, я делаю это не просто так. Я чувствую, что вы можете оказаться необычайно полезной для нас, миледи Мэриел. И я имею в виду не только разведку. Может случиться и так, что возникнет необходимость в саботаже или…

— Убийстве? — закончила она вместо него. — О, кажется, я не так выразилась. «Убийство» — это слишком грубое слово.

— Раз уж об этом зашла речь… Лично я всегда предпочитал термин «перемещение».

— «Перемещение»?

— Да. К следующей жизни.

— А, — она улыбнулась. Очевидно, советник не был лишен чувства юмора, пусть даже мерзкого.

Он обошел вокруг стола, уселся обратно в кресло.

— Несомненно, вы думаете о том, какое вас ждет вознаграждение.

— Я действительно думала об этом. Если только вы не надеялись, что я стану этим заниматься только по доброте душевной.

— Не сомневаюсь в вашей доброте, миледи, но «доброта душевная» меня совершенно не волнует. Я отвечу на ваш вопрос: к сожалению, я не могу расплатиться с вами титулами и земли. Эта сторона деятельности моего министерства должна оставаться в тайне, а подобное внезапное возвышение выглядело бы очень подозрительно. Это может вызвать нежелательные вопросы.

Но мы можем щедро вознаградить вас, поскольку располагаем внушительными фондами. Более того, уверяю вас, что определенные двери постепенно, хотя и не сразу, снова приоткроются перед вами. Внимание, которое вы неизбежно притягиваете к себе, в данном случае, послужит нашим целям. Просто… не привлекайте слишком много внимания, если вы…

— Понимаю ли я, что вы имеете в виду? Да, советник, мне все понятно.

— Вы будете получать задания из этого кабинета, и подчиняться непосредственно мне.

— А если у меня возникнут трудности во время моей разведывательной деятельности? Если правда о моей «миссии» выплывет наружу, и мне предъявят обвинение в шпионаже, что тогда?

— Тогда, — вздохнул Лион, — боюсь, что у вас будут большие неприятности.

Могу я надеяться на то, что вы не позволите раскусить себя?

— Вы хотите сказать, что я могу считать себя… расходным материалом, — она невесело улыбнулась. — Мне к этому не привыкать. С тех пор, как Лондо развелся со мной и Даггер, я узнала, что значит оказаться ненужной.

— Вы думаете, что леди Даггер тоже может заинтересоваться этой работой?

Или, к примеру, леди Тимов? Хотя она и осталась женой императора, но, мы понимаем, что между ними нет особой любви. Она могла бы пожелать оказать нам услугу.

Мэриел серьезно задумалась над этим вопросом. Потом медленно покачала головой.

— Я бы на вашем месте не стала этого делать, советник. Даггер обожает манипулировать другими. Политика и интриги — это для нее что-то вроде хобби.

Она просто играет. Но она всего лишь дилетант, не более, хотя и с чрезмерным самомнением. Сомневаюсь, что у нее хватит духу, особенно, с учетом ваших условий.

Что же касается Тимов… то, мне кажется, вы недооцениваете ее. Она потрясающе рациональна для того, чтобы нравиться Лондо, но, на мой взгляд, рациональность есть суть их отношений. Она была совсем юной, когда вышла замуж за Лондо, и отнеслась к замужеству излишне романтично, хотя это был запланированный брак. Полагаю, отчасти этот романтический огонек все еще светится в ее глазах, хотя и тускнеет, когда ей кажется, что ее никто не видит. Не думаю, что она способна предать Лондо. Более того, она слишком прямодушна и не станет скрывать от дурака, что он — дурак. Она не понимает нюансов, вряд ли она окажется хорошим кандидатом.

— Но есть и другие, — задумчиво добавила она. — Другие, которые могли бы вам подойти. В свое время у меня была возможность познакомиться с множеством «сомнительных» личностей. Я бы могла предложить вам список имен, если вас это заинтересует.

— Вот видите? Вы уже начинаете приносить пользу! — он слегка покачал головой. — Вы такая задумчивая, миледи. Все в порядке?

— Просто я… думаю о других женах. И о Лондо. Иногда я вспоминаю эту часть своей жизни, и мне кажется, будто все это было не со мной, — она тихо засмеялась. — Знаете, как нас называл Лондо? «Чума, голод и смерть».

Лион вежливо покачал головой.

— Боюсь, что я не понимаю, что все это значит.

— Ох, это земное выражение. Лондо просто помешан на земных легендах. Одна из их религий утверждает, что когда наступит Судный День, о нем провозгласят четыре всадника. Трое из них — это Чума, Голод и Смерть.

— Земные обычаи, как мне кажется, вызывают восторг не только у Лондо, но и у его бывшего протеже, Вира, — тут ему в голову пришла мысль, и он добавил: — А как же зовут четвертого всадника из этого мистического квартета?

Она нахмурилась, пытаясь вспомнить, а потом ее лицо просветлело.

— О, да. Война.

— Война, — хмыкнул Кастиг Лион. — Если учесть, куда нас завел Лондо, то это высказывание кажется мне абсолютно уместным. Вы так не думаете?

— Я стараюсь вообще не думать, советник, — сказала Мэриел. — Это часто мешает мне жить по-своему.

— Значит, мы поняли друг друга, миледи?

— Да. Полагаю, что так, — она элегантно протянула ему руку, и Кастиг Лион нежно взял ее и поцеловал.

— Могу ли я рассчитывать на ваше благородство и предположить, что мое «вознаграждение» будет достойным, дабы нам сейчас не пришлось заниматься столь скучным делом, как утряска финансовых вопросов?

— Уверяю вас, миледи, вы не будете разочарованы.

— Благодарю вас за заботу обо мне.

— Ну, миледи… я же упоминал ранее… откровенно говоря, не я сам подумал о вас, а Дурла предложил мне привлечь вас для нашей работы…

— Дурла… — на секунду с ее лица исчезло всякое выражение, но потом она что-то припомнила. — Ах, да. Этот министр. Тогда прошу передать ему мою благодарность. И все-таки, советник… полагаю, что наши отношения не ограничатся только бизнесом.

— Миледи?

Мэриел, явно не желала объяснять сказанное, просто вырвала руку и вышла из комнаты, остановившись лишь для того, чтобы едва заметно, но многозначительно улыбнуться ему через плечо.

Как показалось Кастигу Лиону, Дурла с трудом заставил себя задать тривиальный вопрос:

— О… вам удалось встретиться с леди Мэриел?

Дурла еженедельно встречался с Лионом для обсуждения различных проектов.

Дурла проводил подобные встречи со всеми подчиненными ему советниками. Лион к этому привык. Он бы мог бы сидеть здесь и долго говорить о планах Министерства.

Развития, о ближайших и перспективных целях, а Дурла внимал бы его речам и кивал, хотя Лион никогда не мог определенно сказать, слушает ли его министр.

Но сейчас Дурла, кажется, был само внимание. Он старался казаться равнодушным, вот именно, старался. Это было заметно. Лион не совсем понимал, с чем это связано, хотя у него были кое-какие подозрения.

— Да, я встречался с ней.

— И как прошла встреча?

— Весьма удачно. Она незаурядная личность, эта леди Мэриел. Какой шарм, какое обаяние! Все предложенные вами кандидатуры для нашего бюро разведки оказались выше всяких похвал, но Мэриел, возможно, будет лучшей вашей находкой, министр.

— Отлично.

Некоторое время министр молчал, и Лион не мог сказать наверняка, ждет ли он, чтобы Лион продолжил свою речь, или же просто задумался.

— У меня возникли некоторые соображения относительно названия нашего бюро, господин, — осторожно сказал Лион.

— Названия? — мгновение Дурла казался озадаченным.

— Да, министр. Нам определенно нужно как-то называть отдел, занимающийся сбором информации и другими… делами, относящимися к Альянсу. Но назвать его.

Отделом Разведки было бы слишком откровенно.

— Да. Да, абсолютно с вами согласен, — Дурла поджал губы, размышляя, а потом произнес: — Назовем его Отделом Общественной Работы.

— Общественная работа. Отличное название, министр. Можно мне поинтересоваться…

— Она что-нибудь говорила обо мне?

Этот внезапный вопрос застал Лиона врасплох.

— Она, министр? Вы имеете в виду леди Мэриел?

— Да-да. Вы же сказали, что именно по моим рекомендациям она была принята в Отдел Общественной Работы.

— Нет, господин, тогда он еще так не назывался…

— Не морочьте мне голову, Лион, — произнес Дурла, и Кастиг внезапно почувствовал угрозу в его голосе. До сих пор поведение Дурлы, по мнению Лиона, соответствовало ситуации, но теперь он не мог сказать, что именно у министра на уме. Он чувствовал, что это может привести к серьезным неприятным последствиям.

— Вы упоминали обо мне при ней? Мне просто хотелось бы это знать.

— Почему вам нужно знать все это, господин? — спросил Лион.

— Потому что, — жестко ответил Дурла, — если я собираюсь ввести ее в дело, то мне нужно знать, знает ли она о том, что мне известно об ее участии в этом деле, дабы я не сказал при случае чего-нибудь лишнего.

Лион медленно кивнул, некоторое время размышляя над последней фразой.

Дурлы, чтобы убедиться в том, что он правильно ее понял.

— Я… понимаю, министр. Да, я пару раз упоминал при ней о вас, хотя и не уверен, сколько именно раз.

Дурла постукивал пальцем по столу, и это занятие, кажется, полностью поглотило его внимание.

— Да, конечно. И… что же она сказала? Обо мне, я имею в виду. Показала ли она как-нибудь, что знает обо мне?

Лиону подумал, не показалось ли ему, что грудь Дурлы во время этой речи слегка выпятилась, будто он полностью ушел в себя, в некий воображаемый образ.

— Да, господин. На самом деле… теперь я припоминаю…, она просила меня поблагодарить вас за то, что вы рекомендовали ее на это место.

— Да?! — Дурла хлопнул рукой по столу, как будто внезапно вспомнил о том, где искать таинственно запропастившийся кошелек. — Почему же вы раньше об этом не сказали, Лион? Раз уж вы являетесь руководителем отдела по сбору информации, то вам следует действовать более эффективно в части передачи мне важной информации, чтобы мне не приходилось вытягивать ее из вас клещами. Или вы с этим не согласны?

— Абсолютно с вами согласен, министр. В будущем постараюсь не разочаровать вас.

— А она сказала еще что-нибудь? Вы сказали, что ей известно, кем я являюсь. Ну, конечно же, она знает это, — он сам ответил на свой вопрос. — Она должна знать. Все это знают.

— Конечно же, она знала это, министр. Когда я упомянул ваше имя, она сказала…, что же она сказала?.. А, она сказала: «О, да… этот министр…»

Температура в комнате осязаемо понизилась.

— «Этот министр»? Вы уверены, что она сказала именно это?

— Слово в слово, господин.

Лицо Дурлы застыло, и в этот миг Лион понял, что надо делать. Он наклонился вперед, сидя в кресле, его высокая фигура сложилась почти вполовину, когда он жестом заговорщика поманил к себе Дурлу. Дурла, явно смутившись, последовал его совету. Лион заговорил таким шепотом, будто делился с шефом великой тайной.

— Она — весьма утонченная женщина, господин.

— Утонченная.

— В высочайшей степени. Но, господин, она все-таки остается просто женщиной… А я всегда был неплохим знатоком женщин.

— Я не совсем понимаю вас, советник.

— Поверьте мне, господин, очень возможно, что она думает о вас… гораздо больше, чем старается показать. О, но… возможно, я говорю слишком дерзко…

— Нет-нет, — торопливо вставил Дурла. — Мне нужно знать все, что вы об этом думаете, советник. Так что, ради всего святого, можете быть дерзким.

— Хорошо, министр, — ответил советник, и повел рассказ в более приятном для Дурлы, на его взгляд, направлении. — Хотя ее слова и казались равнодушными, что-то в ее голосе указывало на другое. Она будто пыталась создать впечатление, что лишь едва знакома с вами. Но, министр, если быть реалистом…, кто на Приме Центавра не знает министра Внутренней Безопасности.

Дурлу? Нелепо предполагать, что она о вас никогда не слышала. Скорее можно предположить, что она, в силу утонченности своей натуры была…

— Излишне деликатной.

— Да. Именно так. Я понял это по ее глазам, господин. Это было так очевидно…, если знать, что искать.

— Ну… это великолепно. Очень хорошо, — произнес Дурла, заметно приободрившись. Лион снова выпрямился в кресле, и Дурла продолжил. — Не сомневаюсь в том, что она станет весьма полезным пополнением для Отдела.

Общественной Работы. Хорошая работа, Лион. Хорошая работа во всех отношениях.

Они еще немного поговорили о разных делах. О текущем наборе Первых кандидатов и о том, как можно увеличить их число. Об археологическом проекте, который Дурла зачем-то затеял на одной удаленной планете. Но Лион толком не слушал. Его мысли все время возвращались к недавней ситуации. Все яснее ясного. Без всяких сомнений, Дурла безумно увлечен этой женщиной. Когда разговор заходил о леди Мэриел, Дурла, судя по всему, был не в состоянии соображать.

Полезная информация. Лион пока что не имел представления о том, как и когда использует ее в своих целях. Но он не сомневался в том, что рано или поздно это знание ему пригодится. Это будет его козырь…, который он выложит, когда наступит подходящий момент.