Хонор стояла перед створками шлюза и через мониторы наблюдала, как швартуется катер. Маленькое суденышко двигалось в ярко освещенном вакууме трюма с подчеркнутой точностью, аккуратно вводя свои девяносто пять тонн в парковочную люльку. Гидравлические домкраты выдвинули вперед амортизаторы, подгоняя ворота шлюза к люку. Зажегся зеленый индикатор давления, и женщина тихонько вдохнула.

Клаус Гауптман ступил на борт крейсера, как правящий монарх. Он оказался невысок ростом, но плотно сбит. Выразительности его облику добавляли седые бакенбарды, хотя Хонор подозревала, что они крашеные. Квадратное лицо и мощная челюсть явно были произведением косметической хирургии — в природе не встречается настолько правильных черт, — но при этом странным образом подчеркивалась их естественность. В его лице присутствовали сила и бескомпромиссная твердость, выходившие за пределы обычного высокомерия и упрямства; взгляд был прямым и жестким.

— Коммандер Харрингтон…

Глубокий голос звучал ровно и учтиво, скрывая малейшую возможную враждебность.

Она пожала протянутую руку и ухмыльнулась про себя, почувствовав, как пальцы гостя, сжавшиеся вокруг ее ладони, сложились в костедробительную хватку. Хонор и не подозревала, что такой могущественный человек может быть настолько мелочен. Наверное, ему просто необходимо утверждать свое превосходство всеми доступными способами. А может, он забыл, откуда родом стоящая перед ним дама, подумала сфинксианка — и позволила ему жать в свое удовольствие. Ее кисть с длинными пальцами была великовата для женщины, и Харрингтон позволила наглецу дойти до максимального давления, а затем спокойно и мощно сжала руку в ответ. На лице ее по-прежнему играла приятная улыбка, ничем не выдающая молчаливой борьбы, но хозяйка заметила, как вспыхнули глаза гостя от неожиданного ощущения стали ее рукопожатия.

— Добро пожаловать на борт «Бесстрашного», мистер Гауптман, — произнесла Харрингтон и позволила улыбке сделаться еще шире, когда тот наконец сдался и ослабил хватку. Она кивнула МакКеону, который шагнул вперед из-за ее плеча. — Мой старший помощник, лейтенант-коммандер МакКеон.

— Коммандер МакКеон, — кивнул ему посетитель, но второй раз руки не протянул. Хонор смотрела, как он разминает побелевшие пальцы, и надеялась, что ему достаточно больно.

— Не желаете ли экскурсию по кораблю, сэр? — учтиво осведомилась она. — Боюсь, большая его часть закрыта для гражданских, но, уверена, капитан МакКеон с удовольствием покажет вам все, что можно.

— Благодарю вас, но нет, — улыбнулся Гауптман МакКеону, при этом глаза его не отрывались от Хонор. — Сожалею, но я слишком ограничен во времени, коммандер. Курьер уходит обратно на Мантикору, как только закончит дела с комиссаром Мацуко, и если я не отбуду с ним, мне придется специально организовывать возвращение домой.

— Тогда могу ли я предложить вам гостеприимство нашей кают-компании?

— И снова я вынужден отказаться, — опять улыбнулся Гауптман, на сей раз чуть натянуто. — За что я был бы действительно благодарен, коммандер Харрингтон, так это за несколько минут вашего внимания.

— Разумеется. Не проследуете ли за мной в центральный пост?

Она отступила в сторону, пропуская Гауптмана к лифту, и МакКеон пристроился у нее за спиной. Они втроем вошли в кабину и молча доехали до боевой рубки. Молчание не успокаивало. Под респектабельной внешностью магната все явственнее проступало ужасное существо, вот-вот готовое вогнать в неугодных клыки и когти, и Хонор твердо приказала сердцу не биться слишком часто. Она на своем корабле, и то, что картель Гауптмана способен купить «Бесстрашный» со всеми потрохами, ничего не меняет.

Лифт остановился, распахнулась дверь, ведущая в рубку. Вахту нес заместитель астронавигатора лейтенант Пановский. Он стремительно поднялся из командирского кресла, когда в рубку вошла его капитан.

— Продолжайте, лейтенант, — сказала она и повела своего гостя к центральному посту.

Пановский снова утонул в кресле. Остальные члены экипажа даже не подняли головы и не оторвались от своих дел. Демонстративный отказ замечать присутствие Гауптмана и их молчаливая поддержка представляли для Хонор большую ценность. Особенно после равнодушной подавленности и скрытой враждебности, проявленных некогда теми же самыми людьми.

Люк закрылся, и она жестом предложила Гауптману кресло. Магнат прошел к нему, но садиться повременил и взглянул на МакКеона.

— Если не возражаете, коммандер Харрингтон, я бы действительно предпочел поговорить с вами наедине, — сказал он.

— Коммандер МакКеон — мой старший помощник, сэр, — ответила Хонор со спокойной учтивостью.

— Понимаю, но я надеялся обсудить определенные… конфиденциальные вопросы. При всем моем уважении к коммандеру МакКеону, боюсь, мне действительно придется настаивать на беседе с глазу на глаз.

— Сожалею, но это вряд ли возможно, мистер Гауптман. — Хонор сохраняла доброжелательность, и одному богу известно, чего ей стоило убрать из голоса оттенок раздражения. Она выдвинула собственное кресло, опустилась в него, указав МакКеону место справа от себя, и вновь улыбнулась Гауптману.

На лице посетителя появились первые признаки естественных проявлений чувств. Твердые скулы покрылись легким румянцем, ноздри чуть заметно раздулись. Она отказалась выполнить его требования! Да, Клаус Гауптман явно не привык к ситуациям, когда противятся его воле. Это очень плохо, но ничего, пусть понемногу привыкает.

— Понимаю.

Он тонко улыбнулся и сел в предложенное кресло, откинувшись на спинку, скрестив ноги с элегантной непринужденностью, словно ставя печать персонального владения на это корабельное помещение. Хонор просто сидела и ждала, чуть наклонив голову и надев внимательную, учтивую улыбку. МакКеон нацепил свое официальное выражение, делающее его лицо похожим на маску, — такое знакомое и такое ненавистное, но на сей раз адресованное не капитану.

Харрингтон, продолжая улыбаться, изучала Гауптмана и ждала, когда он начнет, а в ее сознании прокручивалось все, что она знала и слышала о нем.

Клан Гауптманов считался одним из богатейших в истории Мантикоры, но не имел ни малейшего отношения к аристократии. Среди самых могущественных семей такое сочетание встречалось редко, но, судя по всему, Клаус Гауптман испытывал некоторую извращенную снобистскую гордость от отсутствия в нем голубой крови.

Как и предки Хонор, первый Гауптман прибыл на Мантикору только после Чумы 22 года После Прибытия — или 1454 эры Расселения, по стандартному летоисчислению. Исходная «Мантикорская Колония Лтд.» немало заплатила за права на систему Мантикоры в 774 году э.р. именно из-за третьей планеты Альфы Мантикоры, также получившей имя Мантикора и так похожей на Старую Землю.

Но даже самый похожий на Землю мир для поселения в нем людей нуждается в некотором терраформировании. В случае с Мантикорой потребовалось всего лишь завезти с Земли основные пищевые культуры и тщательно выведенных представителей животного мира. Несмотря на длинный мантикорский год и растянутые сезоны, земные формы жизни с легкостью приспособились к новой среде обитания.

К сожалению, легкость адаптации оказалась палкой о двух концах. Некоторые мантикорские организмы сами приспособились к присутствию человека. Одному из местных грибков-сапрофитов понадобилось каких-то сорок земных лет для трансформации в штамм опасной болезни.

Туземная чума разразилась с силой атомного взрыва…

Медики потратили целое десятилетие на борьбу с напастью. Болезнь унесла жизни шестидесяти процентов мантикорцев, а из тех, кто родился на Старой Земле, уцелела едва ли одна сотая. Ряды измученных колонистов поредели слишком сильно, подавляющее большинство подготовленных на Земле специалистов погибло. Казалось, человеческие поселения обречены. Но тут, словно в качестве компенсации за пережитый кошмар, судьба подарила колонии возможность влить в жилы свежую кровь.

Первые переселенцы отправились на Мантикору до изобретения парусов Варшавской и гравидетекторов, которые свели риск путешествий в гиперпространстве до уровня, приемлемого для пассажирских судов. Тогда еще не было даже импеллерной тяги, и их путешествие в анабиозных камерах на борту субсветового корабля «Язон» заняло больше шестисот сорока земных лет. За те века, что они проспали, механика межзвездных путешествий претерпела революционные изменения.

Теперь же новые технологии позволяли набирать колонистов во внутренних мирах и не тратить многие годы на их доставку.

Роджер Уинтон, президент и исполнительный директор «Мантикорской Колонии Лтд.», перед отбытием создал Цюрихский Трест Мантикорской Колонии и вложил туда каждый пенни, оставшийся после затрат на оснащение экспедиции и покупку прав колонизации у первооткрывателя. С учетом долгих лет пути, разделяющих Солнце и новые миры, мало у кого из представителей других колониальных проектов возникала подобная мысль. Роджер Уинтон оказался человеком дальновидным, и проценты, набежавшие за без малого семьсот лет, обеспечили мантикорцам завидный кредитный баланс на Старой Земле.

Уинтон и его сподвижники оказались в состоянии не только завербовать необходимые подкрепления, но и, в случае нужды, оплатить этим колонистам проезд к их новому и далекому дому. Однако, озаботившись сохранением политического контроля в свете такого наплыва новичков, оставшиеся в живых представители первой волны переселения и их дети приняли новую конституцию, превратив колонию из управляемой выборным советом директоров в Звездное Королевство Мантикора во главе с королем Роджером Первым — первым монархом из Дома Уинтонов.

Акционеры «Мантикорской Колонии Лтд.» получили обширные участки земли и право на разработку полезных ископаемых на других планетах системы в прямой пропорции к их исходным капиталовложениям. Новая конституция превратила их в наследственную аристократию, но не выделила в закрытую касту. Обширные пространства на планете оставались ничейными, и те новые колонисты, кто мог оплатить проезд, по прибытии получали земельные наделы, эквивалентные его стоимости. Тем же, кто мог вложить больше стоимости проезда, гарантировалось право покупки дополнительных участков. Возможность сделаться полноправными дворянами привлекла интерес исключительно высокого процента молодых, умелых, хорошо оплачиваемых профессионалов: врачей, инженеров, педагогов, химиков, физиков и биологов — именно тех людей, которые требовались для поддержания пошатнувшейся колонии и которых могли привлечь только очень немногие миры. Они приезжали получать и расширять свой гарантированный кредит, и многие из так называемых «вторичных акционеров» сделались полноправными графами и даже герцогами.

Те, кто мог оплатить большую часть переезда, получали пропорциональные внесенной плате земельные наделы, небольшие по местным стандартам, но по меркам внутренних миров — огромные. Такие люди пополнили ряды мантикорских свободных землевладельцев — йоменов. Их семьи сохранили стойкое чувство независимости и до сих пор. Предки Хонор вышли как раз из них.

При всем при том большинство новичков составляли так называемые «нулевики». Порой все их имущество умещалось в заплечном мешке. Как, например, у Хейнрика Гауптмана.

Традиционные формы обращения, принятые потомками йоменов и «нулевиков», дожили до нынешнего момента. Они используются все реже, но воспоминания о социальных различиях берегут и те и другие. Первые гордятся древностью и размерами земель, вторые — тем, что их предки сумели подняться из самых низов. Клан Гауптманов никогда не забывал о своих бедняцких корнях. Восхождение семьи к нынешнему величию началось два мантикорских столетия назад с праправнука Хейнрика, однако Клаус Гауптман, способный на оставленное ему наследство купить и продать с десяток герцогств, по-прежнему предпочитал говорить о себе — по крайней мере публично — как о выходце из «маленьких людей». Это не мешало магнату крепить деловые связи с аристократией и наслаждаться властью и роскошью положения князя торговцев или принимать активное участие в мантикорской политике, но в основе его имиджа лежало «бедняцкое наследие». Он говорил о себе как о личности, добившейся всего самостоятельно, и предпочитал не упоминать о богатстве, окружавшем его при рождении.

Именно это представление о себе привело его сегодня сюда, сказала себе Хонор. Она задела его. Она поймала его — или хотя бы его служащих — на нелегальной торговле, а для человека, исполненного гордости и сознания собственной важности, это истолковывалось не иначе, как прямое нападение на него лично. В собственных глазах Клаус Гауптман единолично олицетворял картель Гауптмана, любое действие против организации превращалось в личное оскорбление — а он оскорблений не прощал.

— Очень хорошо, коммандер Харрингтон, — произнес наконец магнат. — Я перейду прямо к делу. По каким-то своим соображениям вы сочли уместным ущемить мои интересы на Василиске. Я хочу, чтобы это прекратилось.

— Сожалею, если вы рассматриваете выполнение моих обязанностей как «ущемление», мистер Гауптман, — спокойно сказала Хонор. — К сожалению, моя присяга Короне требует от меня исполнять и применять правила, установленные Парламентом.

— Ваша присяга не обязывает вас оттягиваться именно на картеле Гауптмана, коммандер. — Гауптман не повысил голоса, но в нем послышалось злоба.

— Мистер Гауптман, — Хонор крепко сжала руки под столом, — мы проверяем всех коммерсантов, осуществляющих деятельность на поверхности Медузы или орбитальных складах Василиска, а не только представителей вашей фирмы.

— Чушь! — фыркнул магнат. — Никто из старших офицеров здесь на Василиске никогда так беспардонно не вмешивался в движение законного торгового транспорта. Более того, у меня имеются многочисленные доклады от моих здешних агентов касательно того, что ваши «таможенные» группы посвящают гораздо больше времени «проверкам» моих грузов, нежели чьих-либо других. Если это не ущемление, я бы очень хотел узнать, что, по-вашему, является им, коммандер!

— Действия или бездействие предыдущих старших офицеров не имеют никакого отношения к моим обязанностям и моему долгу, мистер Гауптман, — четко и спокойно произнесла Хонор. — И если мои инспекционные группы действительно тратили больше времени на проверку грузов картеля Гауптмана, то исключительно руководствуясь предыдущим опытом. На ваших судах случаи контрабанды, как правило, встречаются гораздо чаще по сравнению с другими кораблями.

Лицо Гауптмана опасно потемнело, но Харрингтон заставила себя смотреть ему в глаза, не выдавая и тени своего внутреннего напряжения.

— Вы обвиняете меня в контрабанде, коммандер Харрингтон? — баритон сделался глубже и сочнее, почти шелковым.

— Я лишь констатирую: случаев обнаружения контрабанды в грузах, принадлежащих вашей фирме, на тридцать пять процентов больше, чем у любой другой компании, торгующей на Медузе. Разумеется, я не могу сказать, участвуете вы лично в противозаконной деятельности или нет. Мне подобное кажется сомнительным. Однако до тех пор, пока мы не удостоверимся, что под прикрытием деклараций картеля Гауптмана не проходит никакой контрабанды, мои таможенные офицеры, по моему приказу, будут уделять особое внимание вашим грузам.

Лицо Гауптмана продолжало мрачнеть, и Хонор приостановилась, спокойно глядя на него.

— Если вы желаете положить конец тому, что вы рассматриваете как «ущемление», сэр, я бы предложила вам настоять на более внимательном отношении ваших управляющих к своим обязанностям.

— Как вы смеете?! — Гауптман подался вперед.

Руки Хонор под столом сжались еще сильнее, но она продолжила сидеть неподвижно.

— Не знаю, кем вы себя воображаете, но я отказываюсь находиться здесь и выслушивать подобные оскорбления! Советую вам следить за своими дикими заявлениями, коммандер!

— Я привожу только факты, а не делаю «дикие заявления», мистер Гауптман. Если вы предпочитаете их не слышать, предлагаю вам удалиться.

— Удалиться? Удалиться?! — Гауптман вскочил, навалившись всем весом на стол, и его голос заполнил центральный пост громовыми раскатами. — Я прибыл сюда дать вам шанс исправить ваше в корне неверное поведение в данной ситуации! Если вы предпочитаете, я могу решить этот вопрос с Адмиралтейством или в правительстве, вместо того чтобы нянчиться с беспардонной выскочкой-коммандером, имеющей наглость оскорблять меня в лицо и обвинять в противозаконной деятельности!

— Это, конечно, ваше право. — Хонор передалось натянутое как струна напряжение сидящего рядом МакКеона, но ее собственная тревога уходила, смываемая волной неуклонно растущего гнева. — В данный момент, однако, вы гость на моем корабле, мистер Гауптман, так что или придержите язык, или я вышвырну вас отсюда вон!

У магната от ее заявления, сделанного ледяным тоном, отвалилась челюсть, и Харрингтон воспользовалась его молчанием.

— Я ни в чем вас лично не обвиняю. Я лишь утверждаю, и документы доказывают это, что отдельные лица в вашей фирме вовлечены в противозаконную деятельность. Ваши угрозы пожаловаться в вышестоящие инстанции не изменят этот факт, так же как не повлияют на выполнение мною моих обязанностей.

Гауптман рухнул обратно в кресло, на квадратных скулах заходили желваки. В помещении повисло тяжелое молчание. Затем он улыбнулся, и выражение его лица сделалось неприятным.

— Очень хорошо, коммандер. Коль скоро вы предпочитаете рассматривать возможность моего обращения в Адмиралтейство как «угрозу» и коль скоро у вас нет никакого желания счесть действия моих представителей законными… возможно, мне удастся найти к вам подход, более понятный для вас. Последний раз вам говорю: либо прекратите задерживать мои суда и грузы, либо я привлеку вас лично — не флот и не Правительство, а вас — к ответственности за ущерб, наносимый моему бизнесу и доброму имени.

— Кого вы решите привлечь к ответственности, меня не касается.

— Вам не спрятаться от меня за своим мундиром, коммандер, — злобно произнес Гауптман. — Я прошу только об учтивости и уважении, положенных любому законопослушному гражданину. Если вы решили использовать свое положение как офицера Короны для устройства некоей персональной вендетты против меня, у меня не останется иного выбора, кроме как использовать свои ресурсы для достойного ответа.

— Я уже говорила: я не выдвигала и не выдвигаю никаких обвинений против вас лично — разве что всплывут явные и неопровержимые доказательства вашего непосредственного участия в противозаконной деятельности. В то же время, однако, угрозы, обращенные лично ко мне, будут иметь не больше эффекта, чем угрозы надавить на меня через мое начальство. Если вы желаете, чтобы ваши грузы проходили инспекцию с минимальными задержками, все, что вам нужно сделать, это проследить за отсутствием в них контрабанды. Подобная задача, — добавила она с холодной улыбкой, — не может оказаться непосильной для законопослушного гражданина с вашими средствами и возможностями, сэр.

— Очень хорошо, коммандер, — проскрежетал коммерсант. — Вы решили нанести мне оскорбление, изображая приверженность букве закона. Я дам вам еще одну возможность для отступления. И если вы ею не воспользуетесь…

— Нет, сэр, не получится, — тихо произнесла Хонор.

Гауптман издал хриплый саркастический смешок, вложив в него максимум презрения. Когда он снова заговорил, его голос звучал твердо и холодно.

— Получится, коммандер. Получится. Если мне не изменяет память, ваши родители являются старшими партнерами в Медицинской Ассоциации Дювалье?

Несмотря на все усилия, Хонор вздрогнула от неожиданной перемены темы. Затем ее глаза сузились, и голова опасно наклонилась.

— Ну, коммандер? — почти промурлыкал Гауптман. — Я прав?

— Правы, — бесстрастно ответила Харрингтон.

— Тогда, если вы настаиваете на личной конфронтации, вам следует подумать о последствиях, которые она может иметь для вашей семьи, мадам. Картель Гауптмана контролирует семьдесят процентов капитала Медицинской Ассоциации Дювалье. Я ясно выразился, коммандер?

Хонор окаменела в своем кресле, лицо ее побелело. Сталь в ее глазах больше не светилась холодом, она полыхала, и уголок рта отчаянно подергивался. Гауптман просиял, неверно истолковав этот невольный мускульный спазм, и откинулся на спинку кресла, улыбающийся и торжествующий.

— Решение за вами, коммандер. Я просто честный торговец, дерзающий защищать свои законные интересы и интересы своих акционеров в данной системе. Продолжая настаивать на вмешательстве в наши законные интересы, вы не оставляете мне иного выбора, кроме как защищаться любыми доступными способами, какими бы отвратительными я лично не находил эти средства… впрочем, вы сами вынуждаете меня…

У Хонор все мышцы свело от ненависти, пальцы, словно когти, вощились в колени, и она уже приготовилась бросить в лицо магнату яростный вызов, но ее опередил бесстрастный голос.

— Я предлагаю вам еще раз обдумать эту угрозу, мистер Гауптман, — произнес Алистер МакКеон.

Хонор повернулась к нему. Лицо ее старшего помощника больше не походило на маску. Оно сделалось жестким, серые глаза сверкали. Гауптман воззрился на старпома, словно на предмет мебели, о присутствии которого позабыл.

— Я не имею привычки принимать советы от лакеев в форме, — насмешливо процедил он.

— Рекомендую начать привыкать, — ответил МакКеон тем же кованно-железным тоном. — С момента прибытия сюда вы упорно пытались интерпретировать действия коммандера Харрингтон как личные выпады против вас. При этом вы оскорбили как ее, так и Королевский Военный Флот и поставили под сомнение правомерность исполнения наших обязанностей перед Короной. По сути, вы с избыточной ясностью заявили, что ни закон, ни предусмотренные им обязанности не имеют для вас такой важности, как ваша драгоценная репутация. Несмотря на ваше рассчитанное высокомерие, капитан сохраняла учтивость и уважительность тона. Однако когда она отказалась пренебречь своим долгом как офицера Королевы или приспособить его к вашим требованиям, вы сочли уместным угрожать не только ей лично, но и благополучию ее родителей. — В глазах лейтенант-коммандера полыхало презрение. — В свете всего перечисленного предупреждаю вас, сэр, что буду готов засвидетельствовать это в любом суде.

— В суде? — в удивлении отшатнулся Гауптман, и Хонор, даже сквозь ярость, ощутила почти такое же удивление. Что же МакКеон собирается…

— Да, сэр, в суде, где ваши упорные попытки вынудить Королевский Военный Флот пренебречь своими обязанностями, несомненно, будут восприняты как достаточно веское доказательство причастности к измене и убийству.

Когда тяжелый холодный голос МакКеона смолк, в центральном повисла потрясенная тишина. Гауптман побледнел, но затем его лицо снова потемнело.

— Вы ненормальный! Вы не в своем уме! Не существует…

— Мистер Гауптман, — резко перебил брызгающего слюной магната МакКеон, — сорок восемь часов назад шестьдесят один полицейский из Агентства по защите аборигенов погиб при исполнении служебного долга. Они были убиты лицами инопланетного происхождения, сбывавшими медузианам запрещенные наркотические средства. Лаборатория, производившая наркотики, получала энергию от незарегистрированного отводка, установленного в запасном орбитальном коллекторе анклава Ее Величества на Медузе. Этот шунт, мистер Гауптман, обнаруженный и опознанный персоналом Военного Флота меньше восьми часов назад, не устанавливался после помещения коллектора на медузианскую орбиту. Его собрали в процессе постройки коллектора на одном из предприятий картеля Гауптмана.

Гауптман уставился на него, от изумления утратив дар речи, и старпом продолжал тем же жестким тоном:

— Поскольку обнаруженный шунт является неоспоримой физической уликой, связывающей ваш картель или служащих в нем лиц с наркоторговцами и, следовательно, с убийством офицеров, ваши наглые попытки отвлечь официальное внимание от ваших операций на Василиске могут быть истолкованы только как попытка скрыть вину — либо вашу, либо ваших служащих. В любом случае, сэр, это будет считаться элементом сговора и таким образом сделает вас лично соучастником убийства — по меньшей мере. И я напоминаю вам, что использование имущества Ее Величества в уголовном преступлении — особенно повлекшем за собой гибель офицеров Короны — по законам Королевства является государственной изменой. Учитывая репутацию вас и вашего картеля, со всем почтением надеюсь, — (ни хрена себе почтение, в шоке подумала Хонор), — на ваше благоразумие, а также всемерную поддержку усилий коммандера Харрингтон найти истинных виновников. А также на то, что вы не станете навлекать на себя серьезные подозрения, препятствуя официальному расследованию, проводимому офицерами Ее Величества в данной системе.

— Вы ненормальный, — повторил Гауптман, на сей раз шепотом. — Измена? Убийство? Вы же знаете, что Гауптман не… я не…

— Сэр, мне известны только оглашенные мной факты. Учитывая сложившиеся обстоятельства, в случае продолжения вашей вендетты против капитана Харрингтон — заметьте, не ее, а вашей вендетты! — мой долг офицера Ее Величества — донести до суда подробнейшую информацию.

Алистер МакКеон холодно и твердо встретил недоверчивый взгляд Клауса Гауптмана, и тот снова побледнел. Хонор заставила себя сидеть очень тихо, всеми силами удерживая за горло все еще клокотавшую в ней ярость. Она ни на секунду не верила в причастность коммерсанта к истории с энергоотводом и нарколабораторией. Да и участие магната во всей остальной незаконной деятельности его картеля на Василиске вызывало сомнение. Но его чрезмерная наглость и высокомерие, способность рассматривать ее действия только как личные нападки и, самое главное, выбранная им низкая, плебейская, бандитская тактика для устранения препятствий наполнили Хонор не столько яростью, сколько отвращением. Подумать только, он собирался наказать ее за то, что она посмела исполнять свой долг! Какое наглое злоупотребление собственной властью и положением! Харрингтон не собиралась никоим образом сдерживать совершенно неожиданную контратаку МакКеона. Торговец сам задал тон, так что переживет.

— Вы не посмеете, — тихо сказал магнат.

— Посмею.

Гауптман опустился в кресло, переводя злобный взгляд со старпома на Хонор и обратно.

— Хорошо, — проскрежетал он наконец. — Вижу, вы подстраховались, коммандер Харрингтон. Что ж, продолжайте, разыгрывайте здесь из себя божка. Я умываю руки. Проверяйте до посинения все, что хотите, но не думайте — никогда, — что все кончилось!

МакКеон снова подобрался, но Хонор коснулась его руки и покачала головой. Она молча встала, но, когда старпом хотел подняться вслед за ней, мягким жестом велела ему оставаться на месте. Харрингтон холодно кивнула Гауптману и указала ему на выход из центрального поста. Искрящийся злобой магнат важно прошествовал в открывшийся люк.

В рубке их встретила неестественная тишина, но Хонор едва заметила ее. Она проводила посетителя к лифту и вместе с ним проехала до причального шлюза. Всю дорогу оба хранили абсолютное молчание, но по прибытии капитан нажала кнопку отмены, оставив дверь кабины закрытой, и повернулась к магнату.

— Мистер Гауптман, — произнесла она холодным, как замороженный гелий, голосом, — вы сочли уместным оскорблять меня вместе с моим экипажем и угрожать моим родителям. В сущности, вы опустились до тактики последнего подонка — кем, по моему мнению, и являетесь. — Ноздри Гауптмана на его налитом кровью лице раздулись, но Харрингтон продолжала все тем же ледяным тоном: — Прекрасно понимаю — вы не собираетесь забывать инцидент. Так вот: я — тоже. Не забуду я и ваших угроз. И как офицер Ее Величества отреагирую на любое личное нападение, как только оно произойдет. Что до меня, то и лично, и как офицер Королевы я не одобряю обычай драться на дуэли. Но, мистер Гауптман, если вы когда-нибудь попытаетесь хотя бы посмотреть в сторону моих родителей, я публично обвиню вас в действиях, достойных презрения, и потребую сатисфакции. И когда вы примете мой вызов, мистер Гауптман, я вас убью.

Гауптман отступил к стенке лифта, потрясенно глядя на нее.

— Не сомневайтесь, мистер Гауптман, — проговорила Хонор очень-очень тихо и позволила двери открыться.