Он вернулся домой ранним рождественским утром, прямо перед рассветом. Она узнала, потому что он ее разбудил, проскользнув в кровать. Виктор, надо сказать, проделал все очень тихо, но когда кто-то, хоть и недолго, был на улице, где температура минус семь градусов, ему очень сложно проскользнуть незамеченным в теплую кровать. Так что Эшли проснулась, почувствовав порыв арктического ветра, который попытался проникнуть к ней под одеяло.

- Ааааа, - а затем, - ты вернулся, - невнятно проговорила она, все еще не до конца проснувшись. Она повернулась к нему и обняла сквозь сон. – Добро пожаловать домой.

Он так изумился, что почти свалился с кровати.

- Спасибо, милая. Засыпай. Тебе нужно отдыхать, – но его руки уже гладили ее, обнимали, он уткнулся ей в шею. Господи, как же он соскучился. Никогда прежде две недели не длились так долго.

Она резко втянула воздух, и он начал отстраняться - вероятно, он застал ее врасплох, даже напугал ее своими страстными, слишком внезапными объятиями. Но каким-то невероятным образом, фраза, которую он услышал, была не «Не трожь меня», а «Боже, ты замерз». Она уютно устроилась рядом с ним, пытаясь согреть.

Он застонал, уткнувшись в ее волосы и пытаясь не обращать внимания на ее чувственное ерзание рядом. Она же не специально, указал он себе строго, даже немного зло. Оставь ее в покое. Спи.

- Виктор, - прошептала она.

- Что, дорогая?

- Я скучала по тебе. – Это было сказано так тихо, почти едва слышно.

- Правда? – выдохнул он. Затем, пытаясь быть непринужденным, он небрежно заметил: - Аа. Ну, я тоже по тебе скучал... немножко.

Она хихикнула, но, когда он нежно погладил ее живот через ночнушку, не отодвинулась.

- Что это? – спросил он довольно. – Оооох, Эшли, да ты толстеешь!

- Печенюшек объелась, - зевнула она.

- Ты точно раздалась в талии, - заметил он, ощущая и поглаживая ее. Она сводила с ума теплотой и мягкостью. – Так мило!

- Заткнись, меня сейчас стошнит.

- Боже, вот бы ребенок родился уже завтра. Я не могу дождаться.

- Если бы ребенок родился завтра, у тебя бы рук не хватило, чтобы меня обнять. Нам пришлось бы купить кровать побольше.

- Вряд ли. Можно мне?.. – он слегка поднял ночнушку за край, желая почувствовать ее живот без прикрывающей его ткани. Она не возражала. И вскоре он гладил ладонями ее мягкий маленький животик. Ему ужасно хотелось поцеловать ее туда. Виктор подавил это желание.

- Ты хорошо себя чувствуешь?

- По большей части. У меня все еще бывают приступы утренней тошноты, и не только по утрам, но если я что-нибудь пожую, это проходит.

- Прекрасно. – Его руки, не слушая его рассудка, потихоньку поднимались, пока не начали поглаживать ее грудь. Она резко вдохнула, но промолчала; он не мог в это поверить. – Я очень по тебе скучал, Эшли. Я постоянно о тебе думал.

- Прекрасно. – Это было... она, и правда, прерывисто дышала? Может, она действительно хотела его? Нет, было бы слишком самонадеянно верить в это. Они женаты меньше месяца. Тебе придется дать ей больше времени, чтобы забыть, каким ублюдком ты был. Тебе придется...

- Ммм... Виктор?

- Да, любимая?

- Ты же не... забавлялся с местными девицами, пока был в Греции?

Шокированный, он ответил:

- Нет, конечно.

- А. Хорошо. Потому что... ну, я знаю, что не была такой уж замечательной в постели...

- Не по своей вине, - перебил он.

- Я этого и не говорю, - обиделась она. – Но хотя я и не смирилась бы с изменами, но, думаю... я не стала бы винить тебя за это.

Его рот раскрылся от изумления. Если она и правда ненавидит его, то ей было все равно, с кем и как часто он спит. А теперь она говорит, что не смирилась бы, но поняла. Что это значит? Могут ли у нее быть к нему чувства?

- Но я и не хочу, - ответил он.

- Правда? – она казалась удивленной. Он чуть не засмеялся. – Почему?

- Потому что хочу только тебя, - ответил он, целуя ее в губы. Они были мягкими со сна, а ее дыхание было сладким, словно молоко. Ее язычок вытянулся на встречу его языку, ее руки ласкали его плечи, пока они впливались в уста друг друга. Наконец, они разделились: она прерывисто дышала, а он тяжело глотал воздух.

- Я хочу только тебя, - повторил он. – Навсегда.

Он коснулся темного костра ее волос, затем вдохнул их аромат. Целуя ее в шею, он расстегивал пуговички ее ночнушки, обнажая грудь. Оставив поцелуй на мягком соске, он почувствовал, как тот напрягся под его губами, и стал лизать нежную грудь, иногда прерываясь, чтобы поцеловать ее в губы, а когда она начала неистово дергать ночнушку, помог ей стянуть одежду через голову.

Часть его все еще колебалась оттого, что Эшли позволила дотронуться до себя, даже приветствовала это, а другая его часть не могла насытиться ею, безумно желая коснуться, целовать и ласкать каждый дюйм любимой. Он делал то, что хотел с тех пор, как вернулся в эту кровать: целовал ее живот, а затем покрыл дорожкой из поцелуев линию вниз, пока не прижался к завиткам меж ее ног. Она сдавленно застонала, а колени ее дернулись, когда она рефлекторно попыталась сдвинуть ноги, но затем заставила себя открыться.

Переполненный радостью оттого, что она доверилась ему, Виктор осыпал поцелуями ее плоть, которая была словно нежнейший шелк: теплая и солено-сладкая на вкус. Он пососал дерзкий бугорок, наслаждаясь этим, и погрузился в нее языком. Он проводил пальцами вверх и вниз по ее набухшим складкам, затем раздвинул их и слегка подул на ее мягкую, гладкую плоть.

Она почти кончила и начала стонать, а ее бедра беспомощно дрожали, прижимаясь к нему, он остановился, нежно перевернул ее и поставил на колени. Лаская ее спину и сладкие ягодицы, он удивлялся, какая же она шелковая и упругая на ощупь. Затем он легко проник в нее сзади, закрыл глаза и охватил груди руками, лаская соски, а ее мягкие стоны сводили его с ума, но он все же хотел сделать все ласково, очень нежно, чтобы...

Она резко подалась назад, к нему, и через секунду он уже был в ней полностью; он согнулся над ней, дрожа и сжав зубы. Она застонала и подвигала своим восхитительным задом по его паху; он сдавил ее в объятии и нежно, очень нежно укусил ее за плечо, в то же время выходя из нее и снова входя. Она с готовностью встретила его, толчок за толчком, извиваясь под его прикосновениями и нежно постанывая. Он перестал ласкать ее грудь и дотронулся до ее лона, нащупал чувствительный бугорок и, дразнясь, поласкал его кончиком пальца. Она резко вскрикнула, и он почувствовал, как она достигла пика наслаждения, как ее мыщцы сжались вокруг него, заставляя его выплеснуться, и было уже слишком поздно, он не смог остановиться и сдался, изливая свое семя в нее.

Они, дрожа, упали в изнеможении.

- Добро пожаловать домой, - прошептала Эшли, и прежде чем Виктор смог собраться с силами и ответить, он понял, что она тихонько засопела.

* * * * *

Она уже встала, когда он проснулся, так что ему пришлось подняться и пойти ее искать. Вспомнив, что Джин живет с ними под одной крышей, он остановился на некоторое время, чтобы закутаться в халат, а затем продолжил поиски жены. Он обнаружил ее на кухне за поглощением тоста и стакана молока. Увидев его, Эшли густо покраснела.

- Доброе ут... в чем дело?

- Ни в чем, - проворчала она, проглотив молоко в два глотка. Он заметил, что она избегает взглядов в его сторону.

- Ты нормально себя чувствуешь?

- Нормально, мне нужно... эээ, в туалет. – Она выскочила из кухни, прежде чем тот смог что-то ответить: Виктор в изумлении смотрел, как она уходит, а затем засеменил следом.

Он заскочил в ванную как раз в тот момент, когда она собиралась закрыть дверь.

- Да в чем дело? – еще раз спросил он.

- Ни в чем!

- Ты злишься на меня?

Она ухмыльнулась.

- Разнообразия ради, нет.

- Тогда что... – он озадаченно оборвал себя на полуслове. Она все еще не могла посмотреть ему прямо в глаза, и теперь мяла в руках пояс от своего халата, уставившись на коврик у его ног. Он подумал о прошлой ночи, гадая, не оскорбил ли он ее, не обидел ли или... и тут до него дошло.

- Ты стесняешься прошлой ночи.

- Нет, - сказала она коврику.

- Да, стесняешься, – поддразнил он, делая шаг вперед и притягивая ее к себе, чтобы обнять. Она попыталась вырваться, но не прилагая особых усилий. – Ты стесняешься, потому что ты просто самая сногшибательная женщина, с которой я когда-либо занимался любовью.

- Я не поэтому... я? Самая сногсшибательная женщина, с который ты когда-либо был?

- Ты на первом, втором и третьем месте, - заверил он, сжимая ее в объятиях. Он поцеловал ее в макушку и, невероятно, но она не отстранилась или не прервала его резким словом. – Так что, чего тут стесняться?

Она замолчала, и только Виктор решил, что Эшли не ответит ему, она мягко заметила:

- Мне не должно нравиться то, что мы делаем. Я не должна наслаждаться тобой. После всего, что произошло... из-за того, как я забеременела. Я должна ненавидеть тебя, и я действительно пыталась, Виктор, но это невозможно. Я не могу тебя теперь ненавидеть. Я не думаю, что когда-либо испытывала к тебе это чувство. Но это неправильно. Это плохо, очень плохо.

Он подумал, что ему придется присесть, так как от ее слов у него закружилась голова. Но единственным местом, куда можно было присесть, был унитаз, а Эшли стояла прямо перед ним, так что Виктору пришлось подавить головокружение. Он встряхнулся и хрипло ответил:

- Мне не послышалось то, что ты только что сказала? Ты не испытываешь ко мне ненависти? Ты меня прощаешь?

- Да, – застыла она. – Это доказывает, что мне нужна помощь врача. Я явная мазохистка.

И тогда кое-что ему стало ясно. Ее гордость была велика, и это было правильно. Пережила бы она то ужасное детство без этой яростной гордости? Но теперь Эшли была у нее в плену, и даже если она могла полюбить его также, как он ее, она бы ненавидела себя за это.

Он решил не говорить о любви сейчас.

- Эшли, ты страстная, красивая, здоровая молодая женщина. Почему ты не можешь наслаждаться сексом?

Она пожала плечами.

- Особенно, - скромно заметил он. – с таким опытным, сексуальным, невероятно изобретательным и готовым к разнообразию партнером, как я... ооох! – он потер живот. – Ну что ж, по крайней мере, ты на меня смотришь.

- Не понимаю, почему, – прохладно откликнулась она. – Ты не такой уж красавец.

- Для тебя – такой, - пошутил он. – Ты с умааааа по мне сходишь.

Это не заставило ее улыбнуться или ответить шуткой, если реакция и была, то прямо противоположная. Она стала выглядеть печальнее, чем ранее, и попросила его выйти, чтобы она смогла «воспользоваться туалетом». Сбитый с толку, он гадал, что же такого он мог сказать.

* * * * *

Это было, поняла Эшли с приятным удивлением, самое прекрасное Рождество на свете.

- Без базара, - фыркнула Джин, когда подруга сообщила ей об этом, отчего Виктор поднял брови. К счастью, он не стал задавать вопросов.

Почти целый день они ленились, будучи дома, и в обоих каминах – в гостиной и в их спальне – горел огонь. Прежде чем уехать на ужин к собственной семье, их экономка-повар приготовила вкуснейший обед, и с восхищенным изумлением разглядывала чек, пораженная размером рождественской премии, которую выписал ей Виктор.

- Я знаю, что вы пробыли с нами всего пару недель, - объяснил он, протягивая ей зарплату за шесть недель, - но моя жена и я ценим то, что вы пришли в Рождество, чтобы приготовить нам еду.

- За это, - ответила повар, помахивая чеком, - я с вами жить буду. Моя семья сама о себе позаботится.

Позже Эшли осознала, кого не хватало в их маленьком круге: ее лучшая подруга была здесь, а друг Виктора отсутствовал.

- Дерик до февраля в Миннесоте, - пояснил Виктор, когда его спросили. – Он приезжает домой на праздники и не возвращается до Дня Святого Валентина, – он покачал головой, уныло улыбаясь. – Он, наверное, единственный, кто ездит в Миннесоту зимой.

- Но почему?

- Семейные дела. До него там ужасно сложно дозвониться, он все время проводит, работая на ферме отца. Я обычно жду, пока он позвонит мне сам. Он даже еще не знает, что мы женаты.

- Нужно пригласить его сюда, как только он вернется, - предложила Эшли.

Виктор шутливо отсалютовал ей, в глубине души довольный. Он сильно скучал по Дерику каждую зиму, хотя, если повезет, эта зима не будет настолько одинокой, как были остальные.

Они обменялись подарками, и в кои-то веки Эшли это понравилось. Во-первых, она смогла купить подарки для всех, а во-вторых, никто в этой комнате не дарил ей вещей, потому что чувствовал себя обязанным или чтобы скосить налоги. Джин подарила ей два "конверта для младенцев": платьица с длинными рукавчиками и завязками на подоле, оба сделанные вручную и искусно вышитые. Одно было голубое, а другое – розовое.

- Подстраховалась на оба случая, - пояснила Джин.

- Когда у тебя было время сделать все это? – воскликнула Эшли, разглядывая одно платьице и передавая другое довольному Виктору. – Мы узнали, что я беременна только несколько недель назад.

- Я решила на некоторое время прекратить шить одежду для кукол. Кроме того, - скромно добавила она. – Я хотела быть первой, кто сделает тебе подарок для ребенка.

- Они великолепны, Джинни, я не знаю, что сказать. – Эшли почувствовала, как кровь прилила к лицу, глаза наполнились слезами, и она заморгала. Если сейчас заплачет, это только расстроит подругу. – Спасибо тебе большое.

- Ты очень талантлива, - серьезно заметил Виктор, осторожно сворачивая розовое платьице и возвращая его Эшли. – Никогда не видел такого качества.

- Ой, продолжай, - Джин скромно махнула рукой.

- Прости.

- Я сказала, продолжай. Расскажи о красивых стежках и изящной отделке.

Они все засмеялись, но Виктор посмотрел на Джин с теплотой, которой раньше не ощущал. Чтобы она ни задумывала, ее подарок и для него кое-что значил. Так что он был очень рад, что ей понравился его подарок: двухнедельный отпуск с группой художников в Нью Хэмпшире, где она будет рисовать и делать наброски под руководством одних из самых талантливых художников современности.

- Это просто невероятно, - воскликнула она радостно, пролистывая брошюру. – Я даже не против, что ты избавился от меня на целых две недели, и таким ненавязчивым способом, словно кирпич в окно выбросил.

- Я думал только о твоих потребностях, - невинно заметил он. – Дай мне знать, если понадобиться подбросить до аэропорта.

- Очень смешно. Но спасибо... это чудесный подарок. – Улыбаясь брошюрам, она затем взвизгнула от радости, когда открыла маленький конверт от Эшли: годовой пропуск в Музей Изобразительных Искусств Бостона.

- Тебе не придется стоять в очереди, - пояснила Эшли, – и у тебя будут дополнительные привилегии... можешь приводить бесплатно гостя, приходить после закрытия... это и правда здорово!

- И дорого, - добавила Джин. – Особые услуги даются недешево, как минимум. Тебе не стоило. Особенно, потому что ты потратила свои... – она оборвала себя на полуслове и, пристыженная, глянула на Виктора.

- Мне было приятно, - просто ответила Эшли. Она знала, что Джин нравится ходить в музей, часто для вдохновения, иногда для утешения. Ее подруга была настолько творческим человеком, что пребывание рядом с великими произведениями искусства успокаивало ее, как ничто другое. – Я рада, что тебе нравится.

Виктор с ожиданием посмотрел на Эшли, но она не сделала ни одного движения в сторону небольшой кучи подарков под елкой. Разочарованный, он решил, что она не купила ему подарка. Что ж, чего было ожидать? Прости, что шантажом заставил выйти за меня замуж, милая... Благослови нас, Господи, каждого ![1] Ну да, конечно.

Он поднялся и с наигранной веселостью произнес:

- Твой подарок в детской, Эш. Пойдем.

Он провел их в соседнюю с главной спальней комнату и, красуясь, распахнул дверь. Ровно посередине пустой комнаты стояло широкое кресло-качалка с мягким сиденьем, на колесиках, к которому прилагался мягкий табурет для ног.

Виктор бросился в центр и слегка подтокнул кресло, чтобы то начало качаться.

- Видишь? – воскликнул он. – Оно качается и помогает успокоить ребенка. А табурет, по идее, должен быть очень удобен для кормящих матерей. – Он замямлил. – В смысле, если ты захочешь кормить грудью.

- Выглядит очень удобным, - одобрила Джин, подходя к креслу, чтобы потрогать дерево.

- Какое чудесное, - восхитилась Эшли, практически отшвырнув Джин, чтобы пройти и сесть в кресло. – И такое удобное! Я усну в нем раньше, чем ребенок, это точно.

- Тебе правда нравится?

- Мне правда нравится, - заверила она его, подняв на него взгляд и улыбаясь. – Просто идеально. И так заботливо с твоей стороны, Виктор.

- А чего ты ожидала? – поинтересовалась Джин. – Конвертик с валютой?

- Нууу...

- Да, - засмеялся Виктор. – Это был второй вариант. Но она так злится, когда я пытаюсь дать ей денег.

- Она также злится, когда вы говорите о ней так, будто ее нет в комнате, - съязвила Эшли. Она с наслаждением покачалась и положила ноги на табурет. – Оооо... Думаю, это мне очень пригодится, даже до того, как родится ребенок. Можно переставить его в гостиную?

- Конечно, милая. Подвинься, я его сразу же перенесу.

Как только они вернулись в гостиную, Виктор начал убирать разорванную оберточную бумагу и ленточки.

- Подожди, Виктор. Ты еще не смотрел подарки от меня.

- Подарки? - Их несколько? Улыбка расплылась на его лице.

- Конечно. Вот, - она небрежно протянула ему маленькую, запакованную коробочку и конверт. – Сначала открой коробку.

Он так и сделал, и сразу увидел картинку в рамке, это было... это... что же это, черт возьми?

- Ой, Эшли, - выдохнула Джин, выглядывая через плечо Виктора. – Это твой ребенок?

- Это фото с ультразвука! – догадался он, изумившись. Он вгляделся в него, затем посмотрел на нее, ошеломленный

- Видишь, Виктор? Вот ее пяточки, а это спина... а это ножки и ручки.

- Когда?.. Как?..

- Пока ты был в Греции, - радостно ответила она, – я попросила доктора Оупиц сделать мне ультразвук и отпечатать две копии снимка. Пришлось заплатить за это триста долларов, потому что этого теста пока не требовалось по медицинским показаниям. Но я заставила ее напечатать большой снимок и два маленьких, – она разорвала конверт и протянула ему маленький снимок. – Видишь? Это для твоего бумажника.

- Великолепный подарок, - искренне сказал он. – Самый приятный из всех, что я получал.

Она отмахнулась, краснея.

- Ой, ты же не серьезно...

Он поймал ее за руку и посмотрел в глаза.

- Нет, , Эшли, я серьезно. Это самый приятный подарок на свете. Даже не знаю, как тебя благодарить.

Она посмотрела на него, слегка улыбнувшись, и ощутила прикосновение его теплых пальцев на своей руке, увидела сосредоточенное выражение его лица и темных глаз. Внезапно, он сжал ее в объятиях и яростно прижал к себе, целуя в макушку, едва ее не задушив.

- Я люблю тебя, Эшли Лорентц–Лоуренс.

- Ой, мой желудок! – громко произнесла Джин. – Кажется, индейка мне не пошла. Совсем плохо. Мне срочно нужно в туалет. Думаю, пробуду там, по крайней мере, час.

Она вышла на цыпочках, при этом произведя больше шума, чем если бы просто вышла нормальным шагом.

Виктор мягко рассмеялся, уткнувшись Эшли в волосы, казалось, не заметив, что она ничего не ответила на его признание в любви. Когда она услышала его слова, все в ней поднялось и закричало: Скажи ему, что любишь! Используй момент! Сейчас! Давай!

Но она не смогла. В ней взыграла гордость, и она боялась, что никогда не вырвется из ее плена. И так плохо, что она сдалась ему прошлой ночью как какая-то мазохистка-развратница, но признаться ему в любви, этому шантажисту... нет.

Но ей нужно было что-то сказать. Так что она моргнула, чтобы прогнать слезы и прошептала:

- Я знаю, Виктор. Я знаю.