Бонни задрала голову и оглядела потолок кэндлстона — темные кристаллические панели создавали угловатое изогнутое небо. Поток белого света струился в стратосферу камня, точно где-то в вышине сияло постоянное светило, пробивая его сердцевину и попадая на черные стены. Как сверкающие росинки по гладкому обсидиану, свет водопадом стремительных искр впадал в далекую световую реку, исчезающую за горизонтом.

За те часы, что Бонни провела здесь без луны и солнца, она успела привыкнуть к своей темнице, где мрак повелевал жалкими островками света, перемещавшимися с места на место. Вдали замаячил охотник. Его лютые искры то скрывались за темными углами, то надвигались.

Бонни быстро сообразила, что ее пение отпугивает убийцу. С каждой фразой ее мерцающий свет все больше обрастал прозрачным светящимся куполом, который прибавлял ей уверенности и упорства. Помимо этого неземного света, ее красный перстень пульсировал, точно бьющееся сердце, в одном ритме с ее песней.

Стоило ей замолчать, как она снова чувствовала нарастающее присутствие убийцы — его вспышки становились чаще, летучие тени возбуждались. Она запела снова, но на этот раз он не отпрянул.

Охотник полз, пробираясь по стеклянному полу, словно нащупывал преграды, и остановился на безопасном расстоянии.

— Я разговаривал с твоим отцом. — Его хрустящий помехами голос не так бил по ушам, как обычно. — Похоже, что твой дружок-полукровка попался. Моему старому другу, Палину, удалось схватить его, как я и ожидал.

Бонни резко оборвала пение.

— Он тут ни при чем. Почему вы не оставите его в покое?

— Как мало ты знаешь! Или, скажем так: ты притворяешься, что мало знаешь. — Девин приблизился, тараня щит Бонни, пока тот не вынудил его остановиться. — Мальчишка нырнет сюда за тобой, а мы оба к нему прицепимся и выйдем на свободу.

— Ни за что! — Бонни попятилась. — Вы даже не сможете ко мне подойти. Я сама с ним уйду, а вы останетесь здесь.

Девин презрительно хрюкнул.

— Да ну? А ты знаешь, куда ныряет дайвер? Я первым его увижу. Он понятия не имеет, как строить щиты, так что прицеплюсь к нему, а ты сиди здесь, в своей уютной кутузке.

Свет Бонни бешено забился, а кольцо ярко разгорелось, как красный глаз маяка.

— Он найдет способ! Даже если вы прицепитесь к нему, он вернется за мной!

— Ах, детка, не спеши. Ты еще кое-чего не знаешь. Есть причина, по которой они всегда посылают сюда только женщин. Самцы животных, которые побывали тут, получали нарушение функции мозга. Они возвращались растениями, если не хуже. Я тут сохранил одну запись нарочно для тебя, послушай.

Вспышка света проникла в сознание Бонни, как эхо прошлого. Зазвучал голос ее отца: «Но самец шимпанзе вернулся полным идиотом! Все самцы теряют больше половины функций мозга во время восстановления».

Вспышка погасла, а энергетическое поле Девина затряслось, точно от радостного смеха.

— Твой сладкий дружочек превратится в сладкую брюкву. Он и думать забудет нырять и вытаскивать тебя. Всю оставшуюся жизнь он будет пускать слюни и пачкать детские памперсы.

Свет Бонни вспыхнул и рассеялся, когда она вообразила себе эту картину. Пока ужасное зрелище занимало ее воображение, ее защитный купол таял. Девин подкрался ближе.

Она хотела запеть, но не могла вспомнить слов. Она пыталась сопротивляться, пыталась хладнокровно соображать несмотря на вихрь сомнений и страхов, идущий войной на ее мужество. Неужели это правда? Откуда тут могла взяться эта запись?

Наконец Бонни удалось промычать знакомый мотив, и вскоре слова хлынули в ее сознание и потекли наружу сверкающим потоком:

— «Взойду ли на небо — Ты там, сойду ли в преисподнюю — и там Ты».

— Замолчи! — закричал Девин. — Никакие песенки не помогут тебе выбраться из этой адской дыры. — Его световое тело заметалось из стороны в сторону, как разгневанный человек, бегающий по комнате. — Бога здесь нет! Иначе я бы его видел. Я здесь уже несколько недель сижу, и повсюду только мрак и отчаяние. В этих стенах нет спасения.

Девин помолчал, а потом его голос заморосил, точно дождик, ровный зловредный осенний дождь.

— Но ты все-таки сможешь уберечь своего дружка и себя заодно, если мы с тобой договоримся.

Бонни вспыхнула и засверкала.

— Я не вступаю в сделки с дьяволом!

Девин попятился, продолжая бубнить:

— Понимаю. Я знаю, что ты мне не доверяешь, но ты сама слышала неутешительные слова своего отца. Позволь мне объяснить, отчего так происходит. Самцы плохо преобразуются. Вместо того чтобы приспосабливаться к своему новому состоянию после транслюминации, их тела сопротивляются. Это не есть акт воли, это просто их природа. Это заметно по форме их световых пятен: когда они попадают сюда — они все рваные и перекрученные. Но им не дают времени, чтобы успокоиться, и сразу тянут обратно. Когда система пытается восстановить их, она не может нормально преобразовать их мозг, находящийся в состоянии возбуждения, и оттого на выходе получается каша. А некоторые даже умирают.

— А как же вы? Разве ваш мозг не пострадает от восстановления?

— Я тут адаптировался. Сначала мозги у меня кипели, но потом я научился держать их в узде. На это ушли недели, но теперь мои световые модели спокойные и гладкие, и я не возбужден. Готов поспорить, что он явится сюда в боевом настроении. Его сердце полно ярости.

Девин снова замолчал, и его свет начал вращаться, как флюгер под ровным ветром. Тонкий луч потянулся от Бонни к яркому световороту Девина, будто захваченный им.

— Ага, ты сама об этом знаешь, да? Наверное, даже лучше меня? — Его голос победно возвысился, обрадовавшись открытию.

Бонни попятилась. Девин знал. Каким-то образом ему стали известны ее мысли, и правда выплыла наружу. Она с удвоенным вниманием стала следить за собой.

— И что же за сделку вы предлагаете?

Девин принял свой человеческий облик и усмехнулся, точно картежник, собирающий выигрыш.

— Я сообразил, что не могу к тебе подобраться из-за этого твоего адского пения. Я не смогу с тобой сцепиться, если ты не опустишь щит. Так что ты, со своей стороны, должна прекратить петь. А я, со своей стороны, открою Билли секрет, как не остаться без мозгов.

Он ждал, его мерцающие губы вытянулись в две тонкие линии.

— Ты умная девочка. Оттого я так и не смог одолеть тебя. Я уверен, что ты поймешь, что на этот раз ты должна мне поверить.

Свет Бонни стал рваться и сверкать. Поверить ему! Ха! Как бы не так! Она зыркнула на охотника, настороженно ожидая продолжения штучек с чтением ее мыслей. Что он затевает? Конечно, он хочет выбраться, а этого нельзя сделать без сцепления. Но может ли он напрямую прицепиться к Билли, как он хвастал? Нет, она не верила ему, но ей хотелось выпытать секрет, который помог бы Билли избежать повреждения мозга. Просто спросить не получится. Это было бы глупо. Если он и вправду знает какой-то секрет, то он не откроет его задаром. Иначе ему нечем станет торговаться. Так что же делать — позволить ему прицепиться? От этой мысли все ее световое тело содрогнулось. Вот какова она была — блестящий камешек в вихре черного калейдоскопа, запертая в сюрреалистическом мире душа в компании мошенника с языком без костей. Может быть, есть другой путь. Может быть, она снова встретит тот дружественный огонек и спросит у него. Он помог ей однажды.

— Я подумаю об этом. — Она повернулась и поспешила прочь.

Билли склонился над страницей с аккуратным плавным почерком, на которую падала тень от его головы, и тяжело вздохнул, готовясь к чтению. Он знал, что Бонни талантливо пишет, обладая драконьим даром рассказчика, далеко превосходящим человеческий, но, помня, с каким выражением Эшли передала ему эту тетрадь, он боялся, что не осилит записи Бонни.

Из первой строчки было ясно, что это молитва. И хотя Билли никогда не молился, он решил, что читать этот текст надо с благоговением.

МОЯ МОЛИТВА О БИЛЛИ

Отец Небесный, мое сердце страждет о близости Твоей, снисхождении и совете. Даруй мне мудрость Твою, что ведает мое сердце и понимает мою боль среди стенаний моих.

У меня есть друг, близкий мне, как брат, храбрый духом. Ты знаешь его лучше, чем я. Это Билли Баннистер, сын дракона по имени Клефспир. Я видела в нем сердце воина, оруженосца, что следует уставам и не колеблясь умрет, если будет нужда биться против сил зла, спасать прекрасных дев и защищать бедных вдов и сирот. Он отважный, верный и честный, самоотверженный и неприхотливый и готовый пролить кровь за правое дело. Но какова его душа?

Ответь мне, Господь, святой и истинный, ибо я так давно ношу эту боль в сердце моем! Мой добрый друг пребывает в отчаянной нужде, и я тому свидетель. Но как я могу винить и судить того, кто с радостью пролил кровь свою за меня? Как мне отступиться от своего свидетельства? Тьма и лязгающая пропасть за этими глазами из стали. И даже в этих мирных водоемах вижу я смуту, неуверенность, даже гордость. О, так, как смешаны в нем любовь и ярость, смешаны могут быть лишь человек и зверь в котле плоти и чешуи!

Да, в нем есть и беспощадность, и гнев неусыпный, ибо бьется он в полях сам с собою, храбро стоит за веру свою в древнюю честь, уставы, доблесть драконов, доблесть своего отца. Но отец оставил его сиротой, оруженосцем без рыцаря, и жестокость сей кончины не перестанет точить стойкость его, пока он пьет из старых мехов, что помнит и чтит без меры.

И не убийца преследует его во сне и наяву. Могу ли я спросить? Осмелюсь ли я? Не Ты ли это, Отец, гонитель сердец человеческих, кто сеет вражду на полях его? Не Ты ли тот огонь, что выжжет гордость его, упование на вещи от мира сего и славные дела, которые в глазах Твоих что грязная ветошь? Не Ты ли научишь его тому, что угодно Тебе? Не Ты ли поведаешь об оружии, что дается свыше, — мече правды и щите веры? Не Ты ли дашь ему новые мехи, пролив в его сердце вино священного завета? Не ты ли сделаешь его рыцарем в белых одеждах, достойного сесть за Твоим столом?

Я страшусь битвы, Господи, страшусь, что Ты погубишь его, пронзишь своей молнией, вгонишь свой обоюдоострый меч глубоко в хрупкую грудь его; вскроешь темную яму сердца его. Ибо кто выстоит, когда слово Твое призывает на суд? Как ему уцелеть, если некому омыть его в водах реки в источнике жизни вечной?

Кто я? Могу ли я вести его к источнику? Пусть Ты знаешь его лучше, чем я, я чувствую, что ведаю его сердце, как свое. Как дракон дракона, я чую, когда он рядом, как будто сердце его бьется в самой груди моей. Едва он коснется меня, и жар его страсти и огонь его дыхания согревают мою холодную сиротскую душу. И все же я не советчик ему, не судья. Я — та, кто имеет дар, но не знает, как передать его, ибо, хотя я тверда в одиночестве, при виде его я таю, точно воск.

Господи, вот мое признание: я люблю его. И как мало я понимаю эти слова. Мы связаны пророчеством, нам суждено единство, но мое девственное сердце дрожит при этой мысли. Мое сердце страждет о нем, но я знаю, что мы не можем быть вместе, пока солнце не прогонит его тени, ибо свет и тьма не ходят рука об руку.

Господи! Нашепчи мне на ухо. Должна ли я поведать ему о благодати Твоей? И если я решусь, обратится ли он к Тебе или к страстям своим? Не отвлечет ли его мой женский голос от слов Твоих? Стану ли я его поводырем и увидит ли он Христа в лице моем? Может ли дева, подобная мне, исполнить этот долг, поведать храброму воину, что алая душа его должна стать белой?

Теперь же, Отец Небесный, я молю Тебя исполнить мою просьбу по воле Твоей. Будь то шепот, крик или песня — пусть мой голос станет Твоим. Пусть слова мои станут Твоими. Возьми их, дабы смягчить сердце его, дабы начертать на нем имя Твое несмываемой кровью. Освети его разум, дабы правда поселилась там навеки. Очисти душу его огнем и водой, выжги ветошь и вымой язвы на ней, дабы дух Твой снизошел на него, стал поддержкой его и опорой. Что бы ни вершил Ты, какую боль ни причинял, дабы обратить красное в белое, я молю, чтобы Ты обратил смертного оруженосца в святого рыцаря.

Билли закрыл тетрадь и прижал ее к груди. Его тело била дрожь, давление в десять тысяч фунтов готово было вырваться наружу.

Сначала одна слеза, потом вторая покатилась из глаз. Он посмотрел вверх и всхлипнул, стараясь проморгаться. Он попробовал сосредоточиться на голой стене напротив — на чем угодно, лишь бы не на своих несчастьях. Сквозь дымку на стене проступил образ Бонни с полностью раскрытыми, как в полете, крыльями. Она тянула к нему руки, прося взять что-то у нее из ладоней, но пелена перед глазами не позволяла ему разглядеть ее даров. Он подался вперед, наклоняясь все дальше и дальше, пока не увидел величественный меч, изумительный Экскалибур. Ее образ сошел с портрета, который он сам нарисовал у себя в студии, оживший и прекрасный, и сияющий клинок Экскалибура пронзил его сердце.

Как там говорил ему профессор? «Он дарован вам свыше, чтобы вы сражались им в битве».

Билли отверг этот меч. Он отверг бесценный дар, орудие праведника.

И вон что из этого получилось.

Он и вправду был полон кипящей ярости, и Бонни знала это. Даже Палин поглумился над ним, разглядев его темную душу. «Ты такой же, как я, малыш». Билли убил его, забыв, чему его учили, забыв мудрые слова профессора, которые должен был хранить глубоко в своем сердце. Он отказался встретить врага лицом к лицу. «Убийца!» — слышалось ему отовсюду, точно его смерти требовала линчующая толпа, и Билли гнал эти голоса прочь. Как он жаждал свободы, невинности, чистоты — которые всегда видел в Бонни. Но она не могла одолжить ему свою натуру, свою добродетель, ни крупицы благочестия, сообщавшего мир и покой ее душе.

Билли ощутил на себе пронзительный взгляд Бонни, услышал слова профессора в ее устах: «Равно как и я не могу одолжить вам свою веру».

Билли уронил голову на дневник Бонни и зарыдал.

Гнев, ненависть, страх, одиночество — все растворилось в этих слезах и хлынуло на бесценную тетрадь. Дрожа, он поднял голову и, задыхаясь, прошептал:

— Я… я не знаю как! Помоги… помоги мне поверить!

Когда слезы кончились, он взглянул вверх.

Над головой у него находились тонны и тонны земли и камней, невидимые, но готовые обрушиться на него и раздавить. Он всегда представлял себе Бога в виде эдакой рушащейся скалы. Но Бонни изобразила Бога величавыми словами любви, подобного солнцу и небу — прекрасного безграничного и вечно дарующего свет и тепло.

Сделав глубокий вдох, Билли протяжно выдохнул. Изо рта вылетели несколько непрошеных раскаленных искр. Он попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но все эти старые слова не вязались друг с другом. Станет ли Бог вообще слушать мальчика-дракона? Неужели Он и вправду заботится обо всех, как думает Бонни?

Глядя в потолок немигающими глазами, Билли тихо сказал:

— У меня нет веры. Одолжи мне, пожалуйста, хоть немного.

— Как мы ее узнаем? — спросил Уолтер, когда их джип мчался по дороге среди густого снегопада. Профессор поправил куртку и застегнул доверху «молнию».

— Карен сказала мне, что у нее рыжие волосы и что она снимет капюшон, чтобы мы могли их видеть. С ней будут еще три девочки помладше. Мы их не пропустим.

Миссис Баннистер показала вперед:

— Вон там, должно быть. — Она медленно сбросила скорость, чтобы машину не занесло на скользкой белой поземке, и остановилась позади внедорожника у ворот фермы. Подъездную дорогу перегораживала куча снега, оставшаяся после трактора, не позволявшая им ближе подобраться к дому.

Уолтер выскочил из машины и ринулся штурмовать сугроб, а миссис Баннистер повела в обход профессора, ковылявшего на своих костылях. Когда до дверей оставалось футов пятнадцать, Уолтер приметил рыжеволосую Карен, проходившую мимо большой бочки, набитой дровами. Три младшие девочки жались к ней. Их сопровождал мужчина. Компания направлялась к дороге. За исключением рычащего вдали трактора, сгребающего снег к коровнику, вокруг ничего и никого не было.

— Подождите! — закричал Уолтер, поднимая руку, и побежал к ним.

Мужчина остановился, прищурился. Уолтер с разбегу затормозил, скользя подошвами по снегу. Отец Бонни!

Доктор Коннер натянуто улыбнулся:

— Кого я вижу! Неужто Уолтер Фоли? Мир тесен, не правда ли?

Уолтер сердито зыркнул на него.

— Слишком тесен! — Уперев руки в бедра, он спросил рыжеволосую девочку: — Ты Карен?

Девочка кивнула, поджав губы.

Доктор Коннер ухватил ее за плечо.

— Откуда вы знаете Карен?

— Как вы сами заметили, доктор Коннер, мир тесен! — ответил Уолтер, складывая руки на груди.

— Отпустите девочку! — закричал профессор.

Доктор Коннер повернулся на крик и, увидев приближающихся взрослых, со всей силы ухватил Карен. Наклонившись к ней, Уолтер прошептал:

— Ты хочешь от него уйти?

Испуганные глаза девочки сверкнули слезами, она едва заметно кивнула.

Профессор наконец доковылял до доктора Коннера и вцепился в его руку.

— Последний раз говорю вам, сэр: отпустите девочку!

Доктор Коннер вырвал руку.

— Чего ради? Это моя дочь. Они все мои дочери.

Миссис Баннистер отряхнула снег с капюшона самой маленькой девчушки и присела, чтобы получше застегнуть ей куртку.

— Но они промерзли до костей!

Клубы белого дыма поплыли сквозь падающий снег, когда профессор заговорил:

— Дочери они вам, доктор Коннер, или нет, для меня это несущественно. Старшая из девочек дозвонилась до меня и попросила о защите. Насколько я понимаю, от вас, доктор Коннер.

— Ерунда! — Доктор набросил капюшон на мокрые от снега волосы Карен. — Они просто заигрались и заблудились. Я их только что нашел, и мы едем домой.

Брови профессора взлетели.

— Вот как? Вы приглашали нас навестить Бонни в любое время. Однако, явившись по адресу, указанному на вашей визитной карточке, мы столкнулись с весьма неприветливыми типами. Поэтому мы решили повидать вас здесь, дабы попросить вас изменить данные на визитке, поскольку прочие гости могут встретить столь же суровый прием. — Он жестом указал на джип. — Почему бы нам не отправиться к вам домой для полноты визита? Я уверен, что Бонни будет рада нас видеть.

Уолтеру нравился сдержанный сарказм профессора — язвительность, сдобренная джентльменским шармом. Доктор Коннер не мог им отказать. Он кивнул, тяжело вздохнув:

— Хорошо, хорошо.

Миссис Баннистер поспешила к джипу, на ходу говоря:

— Я постараюсь подогнать машину поближе, чтобы все сели.

Профессор улыбнулся, глядя сверху вниз на дрожащую рыжую девочку.

— Карен, я к вашим услугам. Вы можете говорить откровенно. — Кивком он указал на доктора Коннера. — Вам не нужно бояться этого человека. Уверяю вас, что в моем присутствии он не сделает вам ничего дурного.

Карен с сомнением покосилась на профессорские костыли и принужденно улыбнулась.

— Как вы смеете так разговаривать с моей дочерью?! — закричал доктор Коннер, трясясь от гнева. — Я ее защитник, а не вы, жалкий старик! — Он схватил Карен за руку. — Забудь, что я тебе сказал. Они поедут с нами, и ты…

— Доктор Коннер, — перебил профессор, сверкая глазами, — предлагаю вам изменить ваше решение.

Миссис Баннистер подогнала машину, и профессор обернулся к Уолтеру:

— Уолтер, прошу вас, достаньте цветочную коробку.

— Я мигом, проф! — ухмыльнулся Уолтер и бросился исполнять просьбу.

Профессор продолжил:

— Разумеется, отец обладает правом защищать своего ребенка, но лишается родительских прав за жестокое обращение с ним.

— Жестокое обращение? — переспросил доктор Коннер повышенным тоном. — Я всегда хорошо с ней обращался, и она это знает!

Вернулся Уолтер с коробкой. Профессор передал ему один костыль и, опираясь на второй, открыл коробку и вынул Экскалибур. Едва он коснулся рукояти, огромный меч вспыхнул и засиял. Профессор бросил костыль и крепко встал на обе ноги, держа меч наизготове. Доктор Коннер отшатнулся, широко раскрыв глаза и разинув рот.

— А теперь, — тихо проговорил профессор, в то время как меч разгорался все ярче и ярче, — я сам ее спрошу. — Он посмотрел прямо в глаза Карен. — Юная леди, что тревожит вас и почему вы меня позвали? Вы желаете освободиться от этого человека?

Карен подскочила к профессору и ухватила его за пояс, вздрагивая от слез. Доктор Коннер шагнул было вперед, но профессор поднял меч выше.

— Советую вам остановиться.

Доктор Коннер замер. Удивительное сияние Экскалибура отражалось в его испуганных глазах, ноги его тряслись, точно два осенних листка.

— Кажется, эта юная леди выразилась весьма ясно, хотя и без слов, — сказал профессор. — А теперь, сэр, если вы соблаговолите исполнить мою просьбу, я уберу меч.

Доктор Коннер развернулся и бросился бежать. Поскользнувшись, он упал, вскочил и снова ринулся к своему внедорожнику.

Миссис Баннистер скорее усадила девочек на заднее сиденье. Уолтер поднял с земли костыль профессора.

— Доктор уходит! — крикнул он и, забросив в багажник костыли, помог профессору забраться на переднее сиденье. Сам он втиснулся назад к девочкам.

— Я знаю дорогу. Езжайте все время прямо, а потом я скажу вам, где повернуть, — говорила Карен, сидя позади водителя. Когда машина проехала несколько миль, то и дело скользя и норовя съехать на обочину, Карен показала направо: — Теперь наверх. Нам надо торопиться. Док уже, наверное, там. Он мог поехать коротким путем.

Миссис Баннистер прибавила газу, и джип легко одолел первую половину подъема.

— Надеюсь, мы отсюда не скатимся, — сказала она.

— Да не волнуйтесь, — уверенно ответила Карен. — Ваш джип на четырех подвесках, а я только что видела, как «гранд-маркиз» туда забрался, и хоть бы хны.

— А что будет, если мы приедем позже, чем доктор? — спросила миссис Баннистер.

Карен сбросила капюшон.

— Билли пробрался в лабораторию, чтобы найти Бонни. Я не уверена насчет Эшли, но если док его поймает, то ничего хорошего из этого не получится.

— Эшли? — переспросила миссис Баннистер. — Кто это?

— Ассистентка дока. Он так ее называет, но, по правде говоря, она в лаборатории главная.

Уолтер сполз на краешек сиденья.

— А как Билли удалось сбежать от этого мерзавца Палина?

Карен вздохнула.

— Сейчас увидишь.

Когда они почти добрались до вершины холма, она сказала:

— Поворачивайте здесь налево. — И, показав на каменную арку, добавила: — Вон там вход в лабораторию. За дверью длинный спуск по лестнице, потом коридор, он еще длиннее. Я вас провожу, но девчонкам лучше не ходить с нами, они совсем измучились.

Профессор тронул миссис Баннистер за руку:

— Мэрилин, уверяю вас, я и Уолтер со всем справимся сами. Мы найдем вашего сына и вернем его вам. Может быть, вы останетесь здесь? Юным леди будет спокойнее в вашем обществе.

— Что ж, я… — кивнула миссис Баннистер.

— А это что такое? — вдруг закричал Уолтер, тыча пальцем вперед.

Карен печально покачала головой:

— А это сгоревший «меркьюри-гранд-маркиз». Палин привез Билли в багажнике вместе с несколькими канистрами бензина. Билли все это спалил.

— А что же сам Палин? — спросил профессор.

— Он тоже сгорел.

Лицо профессора побелело. Он обернулся и, четко выговаривая каждое слово, спросил:

— Скажите мне: вы видели, как это произошло? Уильям намеренно убил этого человека?

— Ага, — кивнула Карен, — было так страшно, что мы испугались и убежали.

Профессор вцепился в приборную доску, и голос его зазвучал громче:

— Но была ли это схватка лицом к лицу?

Карен, вжавшись в сиденье, ответила почти шепотом:

— Вообще-то нет. Билли тогда уже вылез из багажника, и мы все могли бы скрыться в лесу. Палин стоял к нему спиной. — Она помолчала. — Но он сам напросился, верно? Разве он не убил бы Билли, если бы смог?

— О, это несомненно. Этот негодяй, вероятно, убил бы вас всех, если бы счел, что это поможет ему добиться цели. — Профессор немного успокоился и сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить: — Да, он заслуживал смерти, но мы не ищем оправданий его гибели. Речь идет о доблести и уставах рыцарства, по которым нужно встречать врага лицом к лицу, а не подкрадываться к нему с тыла. Также речь идет о подчинении приказам, уважении к пророчеству.

Профессор накрыл дрожащей ладонью дневник Мерлина, лежащий на коробке между сиденьями. Когда джип остановился возле обгорелой машины, он переложил книгу к себе на колени и, подняв голову, сказал:

— Мэрилин, Уолтер, мы должны позвать на помощь.

— Кого позвать? — спросила миссис Баннистер. — Полицию? Отца Уолтера?

— Нет. — Профессор открыл первую страницу книги, где было написано заклинание. — Перевод у меня с собой. Пожалуйста, соблюдайте тишину, пока я буду читать.

Девочки замерли, Карен одной рукой обхватила Монику и прижала к себе. Уолтер уперся запястьем в подголовник переднего сиденья и буквально перестал дышать. Профессор ясным голосом прочитал заклинание, произнеся последнюю строфу с особым выражением:

Когда он умолк, Уолтер дернул спинку его сиденья.

— Что случилось, проф? Зачем вы вызвали дракона?

Профессор провел ладонью по сморщенному пергаменту.

— Это то, чего я не мог вам ранее открыть, Уолтер. Условие пророчества осуществилось, и мы стоим на пороге больших потрясений, слишком больших, чтобы мы могли с ними справиться в одиночку.

— Но успеет ли Клефспир добраться сюда вовремя?

Профессор вздохнул, и на лице его появилось мечтательное выражение.

— Я не знаю, Уолтер. Я просто не знаю. Я всего лишь следую указаниям пророчества. — Перевернув пару страниц, он ткнул в верхнюю строчку текста. — Вот теперь я могу вам это прочитать. Я получил позволение открывать вам пророчества, которые уже начали сбываться. — Профессор прочистил горло.

— Ну и чего тут непонятного? — спросил Уолтер. — Мне больше нравилось, когда было больше туману.

— А что это за книга? — поинтересовалась Карен, просовывая голову между передними сиденьями. — Слова такие страшные, будто и правда случится что-то ужасное.

— Это такой специальный дневник, — ответил профессор, — книга древних пророчеств. Да, я бы сказал, что приближение Судного дня — это то, к чему нам всем следует готовиться. Я не имею в виду традиционный сценарий конца света, я имею в виду события, которые могут обернуться большой бедой.

Миссис Баннистер, глубоко вздохнув, сжала руль.

— Что ж, вам лучше идти. Мы ведь до сих пор не знаем, как там Билли.

Не говоря больше ни слова, профессор, Уолтер и Карен открыли двери и вышли из джипа. Карен полезла по хрустящим сугробам, ведя их к каменной арке. Уолтер одной рукой прижимал к себе цветочную коробку, а другой поддерживал учителя, костылявшего по скользкой тропе.

У самой двери Уолтер остановился и дернул профессора за куртку.

— Эй, проф! Вы ничего не чувствуете?

Компания застыла под густо падающим снегом. Вдруг земля покачнулась и загрохотала. Уолтер аж присел, не выпуская, однако, руки профессора.

— Это подземные толчки, Уолтер, — приглушенно проговорил профессор. — Один, по крайней мере, слабый толчок. Он может оказаться предвестником грядущих событий.

— Толчки? — переспросила Карен. — Как при землетрясении?

— Да. Похоже, наш местный Судный день уже занялся.