В крохотном закутке, который он называл своим кабинетом, Мазер готовился к лекции. В этой общей для всех комнате ему в сущности принадлежал лишь этот стол. Обычно сюда забегали только для того, чтобы избавиться от лишнего хлама, ненужных вещей, которым легкомысленно успели обзавестись за день, от рамки без картины, сильно испачканного галстука, который лень сдать в чистку или не сданной вовремя в библиотеку книги. Мазер уединился здесь сегодня для того, чтобы сделать заметки по викторианскому роману для учителя, согласившегося заменить его на лекции, пока Мазер будет на отпевании Питера Бредли.

Убрав со стола, он порылся на книжных полках и, найдя книгу, способную вместиться в кармане, покинул комнату с томиком стихов Одена. Он повторил то, что привык делать с детства, если хотел сосредоточиться на чем-то, — он закрыл глаза (этому научила его мать, когда он начал читать Библию), а затем наугад раскрыл книгу. Это была поэма в память о Йейтсе, которая сама по себе уже была предзнаменованием. Так непременно сказала бы его бабка. Он жадно пробежал глазами строки в поисках откровения.

«…Для него это был последний полдень, когда он был еще самим собой».

Мазер нашел то, что искал, некое поэтическое потрясение, открывшее ему истину. Пронзительная точность строк ошеломила его: смерть отнимает у человека величайший дар жизни, удивительную неповторимость человеческой личности. Он сунул томик в карман и зашагал по коридору, погруженный в свои думы, не замечая никого и не гадая о том, кто что о нем думает, не держа язвительных слов на языке, а в голове — ни единой мысли о фальши и притворстве.

Мазер ждал Анну Руссо у входа в лабораторию. По журналу прихода и ухода он проверил, что она в лаборатории. Подходил к концу последний час напряженного рабочего дня. Мазер, присев на пожарный гидрант, прислушивался к тому, как многократно усиливались уличные шумы. Зачем он позволил городу стать его тюрьмой? Причина ясна: анонимность, попытка затеряться в толпе. Словно каждый ищет этого, пока смерть, не спрашивая, бесцеремонно не выставит его напоказ, как только она одна умеет это делать. Вынув снова книжку из кармана, Мазер открыл ее. К тротуару тихо подъехала полицейская машина. Краем глаза следя за ней, Мазер делал вид, что углубился в чтение. Он догадался — это детективы, хотя никого из них не знал. Весь день он ждал, боялся и жаждал своей встречи с лейтенантом со светлыми подёрнутыми влагой глазами.

Двое детективов, выйдя из машины, даже не взглянув на Мазера, вошли в здание. Машина уехала. Через несколько минут наконец появилась Анна.

— Позвольте нести ваши книги, мисс, — промолвил Мазер, вставая.

— Эрик! — Анна все время колебалась, как обращаться к нему: Эрик или мистер Мазер. Сегодня, видимо, у нее не было колебаний.

— Я хотел бы угостить вас обедом. Мне надо с вами поговорить, — не раздумывая, сказал Мазер.

— Я грязная, — ответила Анна. — Но думаю, это не имеет значения.

— Мы все грязные, — философски заметил Мазер, — и это имеет огромное значение. Вопрос лишь в том: что с этим делать?

Они шли до угла, направляясь в сторону парка, проклятого места, ставшего для него последней чертой перед входом в ад. Через плечо Анны была перекинута сумка из грубой, плотно сплетенной шерсти в ярких тонах греческого национального флага. Если он не ошибался, сумка была из Греции.

— Давайте я понесу сумку? — снова попытался Мазер предложить свою помощь.

— Не стоит, — ответила Анна, — я привыкла.

— Она, кажется, новая? — Мазер готов был откусить себе язык.

Анна вспыхнула, и ее темные глаза сверкнули гневом, однако она ничего не сказала. Через несколько секунд у ворот парка она остановилась. Мазер взял ее за руку и мягко, но решительно повел дальше.

— Пожалуйста, не говорите, что вы передумали. Я тоже под подозрением. У полиции все еще находится моя обувь, которую они вчера сняли у меня с ног.

— Зачем она им?

— Обувь часто говорит правду о том, где был человек, так я полагаю. Или, наоборот, где он не был.

Мазер выбрал маленький ресторанчик, где прилично кормили и где было не так людно в эти часы.

Он спросил у Анны, будет ли она пить.

— Еще бы!

Он заказал два сухих мартини.

— Подходит? — спросил он.

Анна кивнула.

— Анна, когда вам дали посмотреть фотографии для опознания, вы кого-нибудь узнали?

Анна отрицательно замотала головой.

— Это было невозможно. Чем больше я думаю об этом человеке, тем меньше помню его внешность.

— Было ли в нем что-то такое, что выдавало его как истого американца?

Анна удивилась.

— Истого американца?

Мазер пожал плечами. Он надеялся, что его вопросы что-то пробудят в ее памяти, и не скрывал своей настойчивости. Он предложил Анне сигарету, а когда она отказалась, сам раскурил ее.

— Я все время всех подвожу, я знаю, — согласилась Анна. — Но я не гожусь для подобных бесед, где все построено на ассоциациях. Я мыслю прямо и просто, в черно-белых тонах. Я могу говорить о том, что сама видела, а этого человека я в сущности не видела.

Подали мартини.

Они чокнулись, и Анна отпила глоток.

— Почему, Эрик? Почему все это произошло?

Мазер молча смотрел в стакан на золотой кружок мякоти лимона в кольце более темной кожуры.

— Потому что кто-то испугался?

— Почему вы так говорите?

Анна отбросила пряди волос за плечо.

— Не представляю, как можно убить без страха. Но кто мог бояться Питера?

— Разве вас он никогда не пугал… своим интеллектом?

— Нет, — ответила Анна, и Мазер не сомневался в ее искренности.

Он криво улыбнулся.

— Мешать соединенью двух сердец, я не намерен…

— Что это значит?

— Это Шекспир.

— Я знаю, — перебила его Анна. — Но что именно вы хотите этим сказать? Вот что мне нужно знать.

— Вы всегда столь ужасающе прямолинейны? — Мазер отпил щедрый глоток мартини, чувствуя, как тепло разливается по всему телу.

— Я прямой человек, — ответила Анна, уже взяв себя в руки.

Мазер засмеялся столь неточному эвфемизму.

— Думаю, что я всего лишь хотел сказать, что если двое мыслями близки друг другу, они могут войти в контакт, не прибегая к ханжеским уловкам, за которыми мы так любим прятать наше несовершенство.

— Что означает контакт?

Мазер воздел руки к небу.

— Ничего грязного, уверяю вас.

— Это я и хотела прояснить, — заявила Анна. — Между мною и Питером ничего подобного не было.

— А если бы было, то вы сочли бы это грязным?

— Глупый вопрос, Эрик!

— Не понимаю, почему он вам кажется глупым.

— Любой вопрос, основанный на ложном предположении, лишен смысла.

— С точки зрения математики, — согласился Мазер. — Но человеческое сердце это поле для охоты и единственными указательными знаками здесь являются гипотезы, предположения. Не забывайте этого. А теперь допивайте мартини и мы попросим повторить, пока будем заказывать обед.

Анна улыбнулась.

— Вы великолепны!

Но такая реакция только вызвала у Мазера раздражение.

Это был искренний и импульсивный комплимент. Он не искал комплиментов, но верил в их искренность. Неожиданная тоска была невыносимой: словно дорогой ему человек должен умереть до того, как он сам вернется к жизни. Глядя на темнеющую кожуру лимона в пустом стакане, он думал, что его собственная болезнь, подобно древней чуме, излечима только смертью.

Он откинулся на спинку стула, не сводя глаз с лица Анны, и начал свой рассказ:

— Ростом он пять футов десять дюймов, крепкого телосложения, с маленьким круглым лицом и отвислыми щеками. Когда он жует резинку, кожа на его скулах неприятно морщится. Нос с плоскими, словно прижатыми ноздрями, однако кончик его мясистый, похоже в детстве его постоянно тянули за нос. Глаза как две круглые черные пуговицы, а брови темные, густые, сросшиеся на переносице. Такое впечатление, будто кто-то провел по лбу черной краской сплошную линию.

Анна с округлившимися от волнения глазами провела языком по пересохшим губам.

— Где вы видели его, Эрик?

— Это он?

Анна кивнула.

— Возле дома Бредли, когда я уходил. — Он был там, Мазер это знал.

— Вы сказали об этом в полиции? По такому описанию, они легко смогли бы создать его портрет, Эрик! Я не разглядела его так хорошо, как вы, но теперь передо мною его застывший портрет, как в ту секунду, когда я впервые увидела его.

— Более живой, чем в жизни, — иронично заметил Мазер.

— Вы должны сказать об этом лейтенанту Марксу. Или я это сделаю, хотя я могу напутать.

— Лейтенант Маркс, — повторил за нею Мазер. — Очень умный человек.

— Он гений, — охотно согласилась Анна, но увидев брезгливую гримасу на лице Мазера, поспешила добавить: — Я хочу сказать, что он не так туп, как все остальные. Он все понимает так же, как и вы, и начинает всегда с гипотезы, давая людям возможность думать вслух.

Мазер улыбнулся.

— Может, вы теперь пустите в ход алгебру, Анна?

Она отпила немного мартини и, посмотрев карточку меню, отложила ее в сторону.

— Эрик… я понимаю, что во всем, конечно, виноват мартини, но вы почему-то предположили, что я сочла бы грязным, если бы между мною и Питером что-то было?

Он понимающе кивнул, когда увидел, что она ждет подтверждения того, что он понял ее вопрос. Анна, попробовав продолжить, но в конце концов запуталась и взяла сигарету из открытой пачки на столе. — Забудьте об этом.

— Ради Бога, Анна, не водите меня за нос, как китаец гуся.

Анна положила сигарету обратно в пачку.

— Вам нравится Джанет, не так ли, Эрик?

Мазер вспомнил Джанет у окна, когда он подавал сигнал, — сигнал Иуды, — и Анну, когда она подошла к окну и стояла за спиной Джанет.

— От вас ничего не может ускользнуть, не так ли? — спросил он тихо.

— Мне очень жаль. Я никому об этом не скажу.

— Говорить, в сущности, нечего. Между нами не было ничего, кроме того, что происходило у всех на глазах. А все остальное — это моя фантазия, и я имею право на эту тайну.

— Только… Эрик, это не должно остаться тайной! Вы нужны Джанет. Это было бы замечательно. Она не такая, как мы. Она способна чувствовать и говорить об этом нечто глубокое и прекрасное. — Анна откинулась на спинку стула в поисках слов, которых ей не хватало. — Вы правы. Я могу говорить только о математике.

— Когда вы сказали, что она не такая, как все мы…

— Я знаю, глупо с моей стороны так говорить.

— Виноват мартини?

— Возможно.

— Для этого, моя дорогая, и существует мартини, чтобы выуживать из нас правду, — ответил Мазер. — Вы снобы, во всяком случае очень многие из вас, и вы это знаете? За каменной стеной, в высокой башне, вы смотрите на нас сверху вниз как мы боремся за жизнь, словно жалкие муравьи. Я и сам себя нередко ощущаю муравьем, карабкающимся вверх по бесконечному склону горы… — Он внезапно почувствовал, что безумно устал, пытаясь все рассказать. А ему не хотелось рассказывать о себе и своем самочувствии. Ему все было безразлично. — Что вы собираетесь делать? Начнете писать докторскую сначала?

Анна постаралась подстроиться к его так внезапно изменившемуся настроению. Очевидно, на Мазера подействовал выпитый мартини, как он подействовал и на нее.

— Я собираюсь поговорить об этом с доктором Бауэром в конце недели. Боб на какое-то время заменит… только… Свет уже погас. Вы это знаете?

— Да, знаю.

Анна попыталась вернуться к прерванному разговору.

— И не потому, что мы снобы, поверьте мне, Эрик. Просто нам спокойно и безопасно в нашем маленьком мирке, который мы так хорошо знаем…

— В мирке циклотронов и мегатонов, расщепленных атомов и водородных смесей. Это словно рассказ о вечеринке, о том, как прошел ваш бал, — с убийственным, как всегда, сарказмом закончил Мазер.

— Эрик, — расстроилась Анна, пытаясь поймать его взгляд, чтобы передать ему хотя бы чуточку человеческого сочувствия и поддержки.

— О, к черту вас всех! — вдруг в сердцах воскликнул Мазер, не в силах признаться себе и еще меньше Анне, что причиной его отчаяния является не его неспособность понять мир ученых, а его полное непонимание интимной стороны отношений между мужчиной и женщиной, когда он даже не смог разделить с Анной ее робкие надежды в отношении него и Джанет.

Анна встала и подхватила свою сумку.

— Я не буду обедать, если вы не возражаете, Эрик. Спасибо за мартини.

Он попытался встать и попрощаться с ней, но Анна уже ушла.

— Мне все равно, — сказал он сам себе, тяжело опускаясь на стул. — Мне абсолютно все равно. — Он взял недопитый Анной стакан с мартини, повертел его в руке и выпил остатки мартини с той стороны стакана, где к нему прикасались губы Анны.