Дзи. Чужая судьба.

Девкин Сергей

Долг, верность, служение — эти слова уже давно не воспринимаются всерьез большинством людей не только на планете Земля, но и в могущественной Империи восходного края из иного мира. Но что делать, если ты был воспитан для того, чтобы следовать забытым принципам? Что делать, если ты украл чужое имя и власть ради блага других? Что делать, если веришь, что можно жить без сделок с совестью и не пятная собственной чести? Того, кто идет по Пути Догмы Служения не интересуют ответы на эти вопросы. Он уже знает их. И верит этому знанию.

 

Пролог

Войсковая походная колонна растянулась длинной железной змеей по пыльной степной дороге. Три сотни отборных императорских всадников в легкой пластинчатой броне, сверкающей на солнце, двигались размеренным шагом, стараясь не слишком утомлять своих лошадей после двух месяцев марша. Конечно, на этом пути им регулярно встречались города и караванные крепости торговых домов, а кони и их хозяева получали достаточно пищи и времени для отдыха, но воины Императора привыкли ценить своих главных помощников на поле боя и не обременять их излишним напряжением сил.

Тайпэн Тао Шень из рода Вейлун не без гордости поглядывал на своих людей, уже представляя себе их торжественное вступление в Ланьчжоу. А в Ланьчжоу действительно будут рады появлению трехсот имперских наездников, не считая еще почти полутысячи солдат–прислуги и конных лучников манеритов, отряженных в помощь Шеню каганом Торгутаем, вассалом Единого правителя.

Ертаул манеритов, следовавший далеко впереди остального отряда, угодил в засаду на повороте возле русла небольшой реки Мианхэ. Собственно, этим, по мнению тайпэна, командовавшего маленьким карательным войском, авангард кочевников прекрасно выполнил свою главную задачу — предупреждение главных сил.

Солдаты, переданные под команду Шеня, следуя сигналам офицеров и десятников, начали быструю перегруппировку. Пока императорские всадники разворачивались в атакующее построение, в тылу которого занимали места конные солдаты прислуги, фланговые группы охранения выдвинулись вперед. Как и дозорный ертаул, это были только конные лучники из числа степняков, и их текущей задачей было связать врага дистанционным боем, до того как подоспеет основной «ударный кулак». Пешие бойцы, копейщики и лучники, спешно формировали оборонительное кольцо вокруг замершего обоза. Им еще предстояло подготовить полевой госпиталь для приема раненых и разбить временный лагерь.

О том, что дела в западных провинциях обстоят скверно, тайпэн знал еще в тот момент, когда ему было поручено собираться в поход. Но вот то, как все обстояло на самом деле, оказалось на порядок хуже даже самых черных предчувствий молодого полководца. За последнюю неделю пути Тао Шень и его воины увидели достаточно последствии от вылазок карабакуру. Что было страшнее всего, так это то, что трупы людей и животных карлики всегда забирали с собой. Слухи об этом ходили самые разные. Кто–то утверждал, что коротышки совсем обезумели и теперь питаются человеческим мясом, кто–то, что тела убитых несут как подношения древнему демону, пробудившемуся на далеких просторах степи. Шень, к счастью, знал правду, немало удивившую его в свое время в годы обучения при императорском дворе.

Карабакуру сжигали мертвых на высоких погребальных кострах–наготах. Неважно, своих, чужих, карликов, людей, животных, старых врагов или просто случайных знакомых. Всегда и всех. До единого. Без презрения и ненависти, без слез и печали.

Тот факт, что они по–прежнему следовали своим традициям, придавал Тао Шеню некоторую долю уверенности. Справиться с разумным врагом всегда было проще, чем с обезумевшим берсеркером. К тому же, сиккэн Императора недвусмысленно намекнул молодому тайпэну, что как только против карабакуру будет проведена «демонстрация силы», ничто не мешает Шеню попытаться договориться с низкорослыми наглецами. В свое время Нефритовый трон сумел купить манеритов и других кочевых жителей степей, и чиновники двора не видели причин, почему то же самое нельзя сделать и с карабакуру. Главное было, чтобы на западе страны воцарился порядок.

Полководец небольшой элитной армии намеревался расквартировать своих людей в Ланьчжоу, самом крупном населенном пункте на этой части Шляха и негласной столице провинции Тай–Вэй, где свои представительства имели также многие торговые дома. В Ланьчжоу для императорских всадников было достаточно места и провизии, даже с учетом приближающихся холодов. Кроме того, город был довольно хорошо укреплен, что превращало его в идеальный опорный пункт и тыловую базу для последующих действий отрядов Тао Шеня. Так он, во всяком случае, рассчитывал…

Проблемы начались с самого начала. Пока его тяжелая доспешная конница заканчивала построение, Шень, поднявшись в сопровождении дзи на холм рядом с дорогой, прекрасно сумел разглядеть первый акт самой неприятной пьесы в своей жизни. Манериты атаковали карабакуру, обстрелявших ертаул, двумя «крыльями», стремясь охватить их сразу со всех сторон и отрезать пути к отступлению. Конных лучников было около двухсот, а по сведениям вернувшихся разведчиков, число карликов едва превышало три сотни. Карабакуру устроились в небольшой рощице невысоких степных деревьев, подступавших к самому берегу Мианхэ. Оттуда у них был прекрасный обзор на поворот дороги и возможность для атаки, которую они и провели против авангарда.

Дзи Лунг, старый седой ветеран, с незапамятных времен служивший дому Вейлун и сопровождавший в военных походах еще деда и отца Тао Шеня, указал своему молодому командиру на следы небольшого кострища и вытоптанную траву на вершине холма. Было похоже, что до появления тайпэна и его солдат этот удобный наблюдательный пункт использовали их враги.

Конные лучники, ловко удерживаясь в седлах лишь при помощи одних только ног, уже начали споро окружать карабакуру, обмениваясь первыми стрелами. И в этот момент раскрыли себя еще две группы карликов, прятавшихся в речных камышах в двухстах шагах слева и справа от основного отряда. Кочевники сами оказались в полукольце под перекрестным огнем, и против почти полутысячи вражеских стрелков у них практически не было никаких шансов. И хотя легкие стрелы карабакуру отнюдь не всегда пробивали стеганые кафтаны манеритов, прошитые конским волосом и укрепленные чешуйками железа на груди, вреда от них все равно было предостаточно. Самым плохим в этом оружии карликов был яд, которым они смазывали каждый наконечник. До мастерства настоящих зельеваров коротышкам было, конечно, далеко, но, тем не менее, их отрава прекрасно ослабляла людей и животных, едва попадала в кровь даже через самую малую царапину. Десяток же подобных ранок был верным приговором для любого.

Не желая больше следить за откровенной бойней, Тао Шень спустился обратно к отряду и велел сигнальщику подать команду к атаке. Железная лавина единым существом вырвалась из–за поворота дороги и устремилась на врага с яростным боевым кличем. Карабакуру побежали, даже не дожидаясь сближения с врагом. Их короткие мечи и дубленые жилеты, заменявшие доспехи, ничем не могли помочь против такого врага.

Впрочем, как выяснилось, для бегства у них все было готово. Прежде чем императорские всадники смогли нагнать низкорослого противника, карлики успели добраться до берега реки, а их небольшие долбленые лодки и плетеные плоты во множестве были спрятаны вдоль камышовых зарослей.

Воины Тао Шеня прорвались сквозь деревья к реке, тяжелым ударом смяв и нанизав на копья небольшой отряд карабакуру, должный, по–видимому, задержать их до того, как основные силы коротышек сумели бы переправиться на противоположный берег. Но тайпэн не собирался давать им такого шанса.

Конная лавина, не снижая скорости, ринулась во вспенившиеся воды Мианхэ. Латные всадники и лошади из лучших императорских конюшен были прекрасно обучены маневрам форсирования речных преград. Выпрыгивая из седел в момент погружения, воины Императора продолжали держаться за луку седла, а кони изо всех сил устремлялись вперед.

Карабакуру на плотах открыли стрельбу, им отвечали немногие уцелевшие манериты. Отряд Тао Шеня уже был на середине русла, когда первые лодки их врагов только стали приставать к песчаной отмели на другом берегу. И в этот момент из зарослей буйного кустарника, покрывавшего землю сразу же за широким пляжем, появилась еще одна группа солдат противника.

Три сотни карабакуру в самодельных кожаных доспехах, обшитых железными бляхами, действуя слаженно и четко, рассыпались на небольшие группы и дружно натянули тетивы своих коротких луков. Прекратить атаку и отступить назад Тао Шень уже не успевал, его люди были сейчас не в том положении, когда можно было бы совершать подобные маневры. Оставалось лишь рваться вперед.

Карабакуру стреляли быстро и прицельно. Другие отряды, едва перебравшиеся через Мианхэ, поспешно присоединялись к «латникам». Речные воды окрасились кровью, и не было сомнений, что ночью здесь соберутся многие дикие духи, чтобы всласть попировать в лунном свете дармовым угощением.

И все–таки императорские всадники не были бы лучшими, если бы не сумели прорваться через все вражеские уловки. Вылетая на берег, запрыгивая в седла и обнажая мечи, солдаты Шеня вновь пошли в атаку, и их молодой тайпэн был по–прежнему в первых рядах, как и положено воину и командиру.

Противник снова принялся отступать. Отстреливаясь, карабакуру укрылись в кустарнике, их фланговые отряды стали отходить вдоль берегов. Те, кто не успел этого сделать, либо познакомился очень близко с лезвиями человеческих мечей, либо оказался под копытами их боевых коней. Шень повел уцелевших солдат за основной группой вражеских «латников», но те в очередной раз были готовы к такому развитию событий.

Кустарник оказался одной гигантской демонической ловушкой, в которую на полном скаку и ворвались преследователи карабакуру. Ямы с кольями, деревянные рогатки, веревки, растянутые на высоте лошадиного колена — всего этого не было видно среди сплетения колючих ветвей. А еще были стрелы, летящие со всех сторон, и длинные крепкие копья с широкими листовидными наконечниками, которыми карлики орудовали весьма умело, объединившись по трое–четверо.

Последняя надежда покинула Тао Шеня, когда рядом на землю повалился хрипящий конь дзи Лунга. Нога старого воина оказалась придавлена телом лошади и, прежде чем он успел освободиться, «латник» — карабакуру, выскочивший из зарослей, вонзил свой короткий меч точно в человеческое горло, прикрытое лишь полосой дубленой кожи.

Шень одним могучим ударом развалил вражеского воина от плеча до пояса, но это не принесло ему радости и не заглушило внезапную боль потери. Выбора не было, и тайпэн скомандовал отступление. Двое уцелевших сигнальщиков взметнули вверх бамбуковые жерди с закрепленными полотнищами белого цвета.

Остатки императорских всадников сумели вырваться из ловушки и двинулись берегом против течения Мианхэ, опрокинув и разметав несколько групп карликов, пытавшихся преградить им дорогу. Они продолжили бегство в сторону ближайшего брода, не помышляя о том, чтобы перебираться вплавь или возвращаться к оставленному обозу. В его судьбе, и судьбе оставленных там солдат, тайпэн уже не сомневался.

Всего у Тао Шеня осталось теперь лишь половина воинов, большая часть из которых была ранена, и яд карабакуру уже растекался по их жилам, бурля в крови. От манеритов и солдат–прислуги уцелела едва лишь сотня. Гнев, страх и стыд душили молодого полководца. Он потерял значительную часть своего войска, так и не приблизившись ни на шаг к выполнению порученной ему задачи. Не важно, сколько было убито врагов. Это было поражение, и не только из–за хитрости врага, но и из–за собственных ошибок командира. Воля Императора не была исполнена, хаос и террор в западных провинциях лишь усилятся, и жить дальше с пониманием всего этого истинный тайпэн Империи уже не имел права.

Когда–то люди построили в этих краях много храмов в честь своих предков. Потом их потомки забыли об этих местах или просто ушли, оставляя святыни на растерзание ветру, дождю и времени. Среди холмов степных равнин наткнуться на древнее заброшенное строение можно было почти где угодно.

От этого храма в небольшой тенистой низине неподалеку от русла Мианхэ остались лишь глиняные черепки, разбросанные вдоль южного склона, серые плиты фундамента да массивные блоки, некогда служившие основанием стен, а теперь заросшие зеленым мхом и высокой травой.

Старый карабакуру в доспехах манеритского нойона, переделанных под невысокую фигуру, тяжело спустился по каменистой насыпи к развалинам, придерживая рукой изогнутый меч, который сошел бы для человека лишь в качестве длинного кинжала. Отдышавшись, старец зашагал к ожидающей его фигуре.

Годы изукрасили лицо карабакуру сетью морщин и шрамов, и среди них не было тех самых «лучиков», что гнездятся в уголках глаз и губ от множества улыбок. Под железным шлемом уже почти не осталось седых иссушенных волос, а усы и борода давно походили на паутину. Но в глазах этого воина, по–юношески светлых и живых, не было печали прожитых лет. В них пылали лишь решимость и краткая сиюминутная радость.

— Все прошло превосходно! — хриплый каркающий голос звучал почти восторженно. — Три сотни убитых с их стороны, и столько же у нас. И это против таких врагов! Да еще и весь обоз с богатым скарбом и походными шатрами.

Та, к кому были обращены слова старика, хитро улыбнулась, лишь слегка скосив взгляд в его сторону. Ее глаза был очень необычны, и всякий раз притягивали к себе внимание любого, кто пытался вести беседу с этим существом. Странный непривычный разрез, длинные темные ресницы и цвет, похожий на ожившее зеленое пламя — они манили, не обещая ничего, и уже не отпускали жертву, угодившую в иллюзорные силки.

Но были и другие причудливые странности во внешнем облике этой вполне обычной с виду человеческой девушки. Мужской дорожный костюм, идеально подогнанный по ладной фигуре, древние обоюдоострые кинжалы в кожаных ножнах, пристегнутых к бедрам, круглая соломенная шляпа, сплетенная, кажется, только вчера. Длинный локон прямых волос редчайшего огненно–рыжего оттенка слегка закрывал левую часть ее лица. Довершали картину острые светлые ногти и изящные пальцы, украшенные извивающимся рисунком из хны, перетекающим на кисти рук и исчезающим под широкими рукавами свободной куртки–уваги.

— Значит, начало положено.

Этот голос нельзя было спутать ни с чем другим. Мягкий, вкрадчивый, проникающий в сознание и обволакивающий его прохладной пеленой безмятежности. Уже в который раз за их недолгое знакомство, старый карабакуру с трудом стряхнул с себя это странное пугающее наваждение.

— Да. Теперь ничто не мешает нам заняться Сианем и Ланьчжоу.

— Ты хотел сказать — Акшри и Ланьчжоу, — поправила старика собеседница, продолжая хитро улыбаться.

— Да, конечно, — кивнул карабакуру.

Древнее название поселения, что когда–то стояло на месте Сианя и принадлежало его народу, было именно Акшри. К сожалению, об этом стали забывать уже даже такие старцы как он. Но, лишь до последнего времени.

— Тогда иди, а я передам хорошие вести. И остальные воины по всей вашей земле скоро тоже узнают о знаменательной победе, которая подарит им надежду и изгонит последние капли храбрости из сердца их врага.

Старик еще раз кивнул и зашагал обратно, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег от скрытой радости, охватившей все его существо. Недавняя же собеседница карабакуру слегка потянулась и с неуловимой звериной грацией вскочила на один из замшелых валунов. А в следующее мгновение обратно на потрескавшийся фундамент спрыгнула уже крупная треххвостая лисица, рыжей молнией растворившаяся в жухлых прибрежных зарослях.

 

Глава 1

Старинный храмовый колокол, установленный во дворе монастыря, огласил окрестности протяжным гулким звуком, едва первые лучи восходящего солнца коснулись своими алыми росчерками загнутых скатов крыши на центральной пагоде. На другом берегу свинцово–серой Камо с квадратных башен крепостной стены могучему исполину начали вторить малые гонги, а сонные стражники древней столицы, ежась от еще царившей ночной прохлады, поспешили в свой последний обход перед утренней сменой. В величественной Хэйан–кё наступал новый день, и первыми его встречали обитатели обширного додзё, расположенного на городской окраине и спрятанного от лишних глаз за высокой оградой из бутового камня.

Ли открыл глаза и поднялся с бамбуковой циновки, привычно прогоняя из головы остатки дремы и обрывки сна. Догма Служения гласила, что сознание истинного дзи должно было быть чистым и ясным с первых же мгновений после пробуждения. Не всегда и не во всем можно полагаться лишь на реакцию и рефлексы.

Вместе с Ли поднимались со своих лежанок и другие старшие ученики. Убирая нехитрую постель, они строились в главном проходе казармы, обмениваясь короткими пожеланиями удачи на предстоящий день. У дверей, как всегда на пятом ударе далекого колокола монастыря Рякудзи, возник учитель Су Ян, мастер физического совершенства.

Ли всегда удивляло то, как этот седой человек, облаченный в свой невыразительный серо–белый наряд, умел производить удивительное впечатление, как на учеников, так и на всех остальных. В мастере Яне невероятным образом сочетались мощь почти не постаревшего тела и мудрость прожитых лет. Они не достигали совершенства, но пребывали в идеальном балансе друг с другом и тем самым обращали сухие слова Догмы в наглядный пример для тех, кто только начинал следовать путем Служения.

Долгие годы, начиная с тех времен, когда он еще не достиг своего сегодняшнего статуса, старший наставник следил за дисциплинами, развивающими тело и укрепляющими здоровье его подопечных, не изменяя ни короткому перечню собственных правил, ни традициям установившимся здесь задолго до него. Суровый, но справедливый, учитель Су Ян был лучшим помощником, который мог бы быть у верховного наставника школы мастера Ю Вея. В этом вопросе случайные гости, ученики и другие преподаватели сходились во мнениях однозначно.

По команде мастера, полсотни молодых людей, обнаженных по пояс, устремились во внутренний двор дзи–додзё через широкие двери, отворенные служкой. И хотя осенний воздух был уже довольно прохладен, а утоптанная земля с непривычки обжигала босые ноги, для Ли и его товарищей это не имело значения. Даже когда выпадет снег, а дыхание будет вырываться изо рта хлопьями белого тумана, они все также будут выбегать во двор, заполненный обрывками сумеречного мрака. После девяти лет обучения для тех, кто готовился к Служению, нагрузки и испытания, подобные этому, становились привычной обыденной нормой.

Построившись так, чтобы каждому хватало свободного пространства, старшие ученики синхронно обернулись к деревянной галерее, тянущейся вдоль стены казарм. Мастер Су Ян и старший наставник Азай По, учитель духовной стойкости, прошли по деревянному помосту, встав напротив будущих дзи. За спиной у Ли и остальных поспешно занимали свои места младшие ученики и мальчишки из числа тех, что еще не заслужили права именоваться таковыми.

Сложенный веер в руке наставника Яна звонко щелкнул, ударившись о сосновые перила, знаменуя тем самым начало утреннего комплекса упражнений. Сбросив с мышц последние крохи ночного оцепенения, Ли приступил к дыхательной гимнастике под равномерные удары веера и тихий голос мастера Азая.

— Жизнь дзи посвящена лишь служению Империи и принадлежит тому, кому передаст ее Император. Воля дзи — воплощение желаний его хозяина, но лишь до тех пор, пока они не идут в разрез с тем, что является благом для Империи.

За эти годы размеренный речитатив мастера Азая стал для Ли такой же неотъемлемой частью утра, как и все остальное. Одно упражнение привычно сменялось другим, замедлялся или ускорялся ритм, задаваемый мастером Яном, а голос наставника духовной стойкости, обходившего все группы учеников одну за другой, звучал все также спокойно и мудро. И всякий раз учитель Азай находил способ тембром или интонацией, мельчайшей деталью, вновь придать осмысленность давно знакомым фразам, сотни раз повторенным за бесконечную вереницу дней, проведенных Ли в пределах дзи–додзё.

— Дзи есть инструмент. Он оружие тайпэна на поле боя. Он его броня и преданный пес в повседневной жизни. Он снаряжение, дарованное Императором своему избраннику за верность и иные заслуги. Суть дзи — Служение, а тайпэн есть высший слуга Императора, и исполнение воли тайпэна, верного своей клятве, есть само воплощение Служения Империи. Таково абсолютное воплощение для того, кто следует Догме.

Рядом на дорожках посыпанных гравием занимали свои места другие учителя школы. Фигура мастера Азая, скрытая под красной материей монашеского одеяния, миновала Ли ровно на сорок шестом отжимании. Как и вчера. Как и неделю, и месяц, и год назад.

— Служение отвергает личное и требует беспрекословного повиновения, но не запрещает развития и поощряет самосовершенствование. Но истинный дзи совершенствует не только себя, но и окружающих. Истинный дзи не винит своего хозяина в слабостях, а стремится исправить их, не нарушая установленных границ общения.

Сегодня был первый день новой декады, к обычной цифре каждого упражнения добавлялось еще по десять, для старших учеников — по сто. Когда–то это тоже было для Ли испытанием, сейчас стало привилегией, знаком превосходства над теми, кто еще только надеялся стать старшим учеником.

Стук веера оборвался едва стих последний раскатистый «стон» за высокими стенами. Тем, кто не успел уложиться, вечером предстояло пройти через наказание, но среди старших учеников таких не было. По знаку мастера Яна молодые парни шумной толпой устремились к длинной каменной бадье у противоположной стены двора. Ледяная вода прекрасно освежала и остужала горячие мышцы.

Уже одевшись в одинаковые штаны и рубахи, ученики появились в столовой, где в глиняных мисках их ожидал завтрак. Мясо, грибы, овощи, мёд, рисовые лепешки — не всякий офицерский стол в далеких гарнизонах мог похвастаться яствами, которые обитатели дзи–додзё получали ежедневно. Но императорский двор не привык экономить на еде для своих отборных живых орудий, будь–то лошади знаменитых конюшен или будущие спутники грозных тайпэнов.

Чужестранцам зачастую казалось, что молодые дзи должны были бы оскорбиться своим положением, находясь в узаконенном рабстве у Императора и его слуг. По их мнению, эти юноши должны были испытывать некие душевные муки и стремиться к свободе, но они не учитывали слишком многие другие аспекты.

Большинство учеников дзи–додзё были детьми крестьян и небогатых горожан. До того как попасть в эти стены, Ли и ему подобные вели не самый радужный образ жизни, а отдавая своих сыновей императорским приставам, родители не только обеспечивали им уверенное будущее и лишали себя проблемы с прокормом лишнего рта, но еще и получали щедрое вознаграждение от Императора. Его, как правило, вполне хватало на то, чтобы поднять на ноги еще двух–трех сыновей. К тому же отношение к дзи со стороны всех сословий было совсем иным, нежели к простым ну–бэй, несмотря на все права и свободы последних.

Ли уже давно не был в обиде на своего отца за то, что тот принял решение отдать своего первенца посланнику Императора. Когда–то он действительно скучал по дому и негодовал от того, что его судьбу выбрали за него, но потом повзрослел, понял и простил. И обрел новый смысл жизни, тот самый, который давала ему Догма. Иногда, Ли даже начинало казаться, что он по–настоящему счастлив.

Коридоры Золотого Дворца всегда были полны странной и сложно описуемой жизни. Шаги, шепот и смех множества людей звучали в просторных залах и маленьких садах вне зависимости от времени дня и ночи, смешиваясь с шорохом вееров и дорогих одежд, со скрипом деревянного паркета и ароматами причудливых благовоний.

Стражники, слуги, писцы, евнухи, танцовщицы и музыканты постоянно сменяли друг друга, решали какие–то вопросы, плели замысловатые интрижки, разыгрывали мелкие трагедии человеческих жизней и неслись куда–то по своим очень срочным, но крошечным и совсем незаметным делам. А когда среди них все же появлялся действительно важный человек, то в его присутствии все смолкало и почтительно гнулись спины, чтобы через мгновение после его ухода вновь вернуть к жизни суетливый шум.

Сумиёси Тэн, сиккэн великого и несравненного Императора, давно привык к обстановке, в которой протекали его рабочие дни. Впрочем, выходных дней у второго человека Империи не было уже давно. Их заменили собой эти неторопливые прогулки по древним каменным переходам и многочисленным цветникам наружных террас. Золотой Дворец был достаточно обширен, чтобы Император мог не покидать его всю свою жизнь, как неоднократно поступали многие предки Избранника Неба. За пределы же Хэйан–кё ни один из них точно не выбирался вот уже почти тысячу лет.

Обычно Сумиёси совершал свой моцион ранним утром и ближе к вечеру, когда ноги и спина уже не могли больше выдержать сидения за столом над нескончаемыми докладами и донесениями.

Рослый воин у дверей его кабинета, облаченный в тяжелые стальные доспехи и плащ из тигриной шкуры, сделал молчаливый знак и раздвинул перегородку. Сумиёси ждал этого гостя и одобрительно кивнул телохранителю, проходя мимо.

Главный распорядитель императорских военных складов поспешно вскочил с низкой скамьи, сразу же склоняясь в церемониальном поклоне. Сиккэн не мог не отметить с каким мастерством упитанный Джэнг Мэй проделал все движения, предписанные придворным этикетом.

В отличие от Сумиёси, сумевшего сохранить атлетическую фигуру, жизнь Золотого Дворца не пощадила Джэнга, с каждым годом все больше и больше разраставшегося вширь. В своем свободном черно–синем облачении и круглой шапочке, увенчанной крупным рубином, с большими щеками, крохотными глазками и тонкими висячими усами распорядитель стратегических запасов Империи более всего походил на известного сказочного персонажа — жадного и глуповатого дзито, которого был обязан обмануть и выставить на посмешище каждый уважающий себя народный герой. Вот только человек, у которого при встрече с Джэнгом возникали все эти ассоциации, очень сильно рисковал, если вдруг решался им поддаться.

В дворцовой иерархии Джэнг Мэй занимал отнюдь не самое высокое положение, но лишь в пределах официального чиновничьего протокола. Сумиёси вступил на свой пост почти двадцать лет назад и давно научился определять людей, в руках у которых была сосредоточена реальная власть.

Формально распорядитель военных складов подчинялся распорядителю личных складов Императора, а также находился в зависимом положении от великого сборщика податей, наполнявшего армейские запасы за счет крестьян и ремесленников. Но на практике получалось так, что это они обязаны были исполнять свои функции по отношению к Джэнгу, а он им как раз ничем обязан и не был.

Контролируя сотни военных хранилищ по всей Империи, Мэй имел в своем распоряжении настоящую небольшую армию со своими собственными офицерами и полководцами, в отличие от того же распорядителя личных императорских запасов, вынужденного довольствоваться услугами дворцовой стражи. Кроме того, военные склады были главным неприкосновенным запасом, к которому в случае крайней нужды могли обратиться дзито городов, а также главы торговых домом и другие императорские чиновники. Именно с этих складов приобреталось оружие для наемных купеческих отрядов, только через них и под строгим учетом могли закупать снаряжение манериты и другие вассальные народы. Каждый оружейник, кузнец и кожевник в провинции обязан был иметь разрешение на работу, выданную местным распорядителем арсенала. Эти же люди руководили конторами шун–я, единственными учреждениями в Империи, принимавшими под залог оружие, доспехи и конскую сбрую. А учитывая то, что доклады о состоянии дел в ходе сбора податей в регионах также ложились на стол к Джэнгу, он обладал еще и самым главным оружием чиновника — информацией.

Сумиёси ценил Мэя за то, что тот умело пользовался своим положением, не растрачиваясь на эгоистичные мелочи, подобно многим другим бюрократам. Кроме того, Джэнг обладал еще одним очень редким качеством для обитателей Золотого Дворца — он не просто восхвалял и почитал Империю, он любил ее и стремился в каждом своем начинании руководствоваться, прежде всего, благом для Нефритового трона.

— Садись, — сиккэн указал распорядителю на невысокий табурет из лакированного дуба, стоявший слева от круглого стола.

Усевшись на свое привычное место, Сумиёси дождался, пока Джэнг грузно плюхнется на «гостевой стул», и, сложив лежавшие на столе бумаги в деревянный короб, обтянутый акульей кожей, оперся локтями на столешницу. Положив подбородок на соединенные кисти рук, сиккэн хмуро посмотрел на своего гостя.

— Радостных новостей ты явно не принес.

Джэнг не стал отрицать очевидное.

— Все остается по–прежнему. В Тай–Вэй и Хаясо царит разорение, Степной Шлях и обходные дороги заполнены карабакуру и мародерами, в городах Устья Анхэ назревают голодные бунты, распространение болезней удалось остановить, но скоро зима…

Города на правом берегу полноводной Анхэ были доверху забиты обессиленными беженцами. Крестьяне и ремесленники, оставившие свои дома, вынуждены были ютиться под самодельными навесами у крепостных стен, а стража, следуя указам наместников–дзито, не впускала никого за ворота уже более трех недель. И Тэн не мог их упрекнуть, ведь с беженцами пришел не только страх, но и болезни.

Несмотря на плодородие, которым всегда славилась долина вдоль русла Анхэ, еды в городах на всех уже явно не хватало, а на пороге была холодная осень, когда единственными источниками пищи останутся лишь скудная рыбная ловля да запасы императорских военных складов. Торговые дома уже трижды выплатили особую пеню провизией и деньгами, и больше на их помощь не стоило рассчитывать. Озлобленные купцы и без того несли страшные убытки.

В самих же западных провинциях дело обстояло еще более плачевно. За исключением нескольких «островков» относительного благополучия, вроде Ланьчжоу и Сианя, здешние земли, дороги и поселения оказались ввергнуты в нескончаемую череду нападений и кровавых смут.

Войска Императора, сосредоточенные на юге на пограничных рубежах с ненавистным царством Юнь, ничем не могли помочь малым гарнизонам западных городов и наемникам торговых семейств. Но, как, ни странно, эта ошибка была допущена не из–за глупости придворных чиновников или близорукости тайпэнов. Считалось, что закатные границы Империи давно и надежно охраняют нукеры вассальных каганов, что опасность с этой стороны просто не может прийти так быстро и так внезапно. И, конечно же, никто не ждал такого от карабакуру.

Сумиёси до сих пор изумлялся тому, с какой невероятной наглостью и неоспоримым умением коротышки сумели сотворить весь этот хаос. Низкорослые жители холмов, являвшиеся коренным населением этих мест, никогда не воспринимались людьми как реальная угроза. До знакомства с первыми имперскими поселенцами карабакуру не знали металлов, скотоводства, музыки и даже элементарных правил гигиены. Кто мог поверить в то, что карлики сумеют проявить себя с такой, совсем не характерной для них, стороны?

Первые сведения о нападениях стали появляться более полугода назад. В них не было ничего необычного для вестей из западных провинций, если бы не разрастающиеся слухи о причастности к этому коротышек. А потом число атак стало возрастать с каждой неделей, пока карабакуру не осмелели на столько, что стали жечь небольшие деревни и атаковать караваны торговых домов.

Тогда купцы и дзито попытались справиться собственными силами, не привлекая к происходящему внимание двора Императора, но недооценили своих врагов. Большинство поселений, куда были отправлены карательные отряды, оказались покинутыми. Несколько разоренных хуторов и полторы сотни мертвых карликов не принесли никаких изменений. Карабакуру рассеялись по холмистой степи, которую знали до последнего камня, и продолжили террор со всевозрастающей злобой.

Они действовали в основном ночью, атакуя из засад отравленными стрелами, нападая разом в нескольких местах, рассеивая силы городских ополчений и наемников. А еще они утроенными силами продолжили атаки на Степной Шлях, главную артерию, по которой шла торговля между Империей и далекими землями, что лежали по другую сторону от владений манеритов и иных степных обитателей. Карабакуру забирали все и не гнушались ни чем — специи, чай, опиум, сахарный тростник, медь, алхимический уголь, полотно, шелка, инструменты и механизмы, костяной фарфор, тонкое стекло, бумага, золото и драгоценные камни, но главное — сырое железо в крицах и готовые изделия лучших имперских оружейников. За всем этим чувствовался чей–то хитрый разум, твердая воля и холодный расчет, но даже баснословная награда — золотым песком по весу за голову низкорослого полководца — не принесла результата.

Запад Империи сначала охватил страх, а затем полная паника. Люди снимались с насиженных мест, не дожидаясь, когда следующей ночью налетчики–карабакуру заявятся к ним в дом с окровавленными мечами. Небольшие городки оказались не способны принять под свою защиту и десятой доли желающих, и вереницы перепуганных жителей устремились на восход. Разом, словно по команде, подняли голову все местные разбойничьи шайки, да и мародеры из числа самих беженцев внесли свою лепту в творящуюся анархию грабежей и беззакония. Карлики, разумеется, тоже продолжили свое отвратное дело, с огромным удовольствием нападая как на стоянки отчаявшихся беженцев, так и на тайные лагеря бандитов.

— Торговые дома присылают ко мне своих представителей по пять раз в день, — Сумиёси прикрыл веки и помассировал переносицу большим и указательным пальцами.

Только теперь Мэй заметил следы яичной пудры вокруг глаз Всесильного Тэна, как называла сиккэна за глаза дворцовая челядь. Только духи предков ведали, сколько же последних ночей не спал верховный чиновник Империи.

— И даже манериты не могут справиться с этим безумием.

— А армии так и не будет? — осторожно спросил Джэнг.

— Нет, тайпэнто Мори сумел убедить Императора, что Юнь на южной границе куда более реальная угроза, чем «стаи озверевших карликов», — едко процитировал Сумиёси. — Я еще надеюсь, что Императрица решится сыграть большую роль в этих обсуждениях.

— Юная Императрица умна не по годам…

— И потому может предпочесть не выступать на чьей–то стороне, пока в сложившейся ситуации не наступит кристальной ясности. Даже, несмотря, на все связи между родом императорской супруги и купеческими семьями в западном регионе.

— Однажды ей уже удалось оказать вам поддержку.

— Но теперь она или ее цзун–гун могут счесть, что это обошлось слишком дорого. И для нее, и для Империи. Старший евнух осторожен и щедро делится своим опытом с супругой нашего повелителя. В иной ситуации я назвал бы это разумным и правильным, но для нашего дела вмешательство старика О–кина немного несвоевременно. Так, что пока с женской стороны Дворца не слышно никаких сигналов, а молодой Вейлун был нашей последней надеждой.

— Я слышал, — кивнул верховный распорядитель. — Он ведь покончил собой, едва довел своих людей до торгового поста дома Гжень?

— Истинный тайпэн, — тяжело вздохнув, сиккэн поморщился, не сумев скрыть горечи и презрения в голосе. — Глупый мальчишка. Устроил настоящее театральное представление, сам зачитал себе приговор и сам же привел его в исполнение, все как по древнему уложению времен династии Цы. Вот только кто его просил напоминать обо всем этом, когда каждый умелый и опытный воин в западных провинциях у нас до сих пор на особом счету? А ведь эти восторженные дураки, наездники Императора, лучшие из лучших! Разве они могли не поддаться этому одиозному порыву в исполнении юного идиота. Когда с собой покончили две первых дюжины, остальных уже было не остановить. Честь Империи превыше собственной жизни! Вот только чего они добились?! Довершили то, что не смогли сделать карабакуру?! Даже тяжелораненые, и те почти все умудрились вскрыть себе глотки…

— Действительно, глупо, — кивнул Джэнг. — Но может быть это и на руку… В том смысле, что и здесь можно найти положительный момент, — быстро поправился толстяк под суровым взглядом своего собеседника.

— Поясни.

— Ореол древней имперской славы, вековых воинских традиций, битвы долга за честь и предков, схватки с диким врагом на западных рубежах.

— Да, многие молодые захотят отправиться на запад, да и из южной армии потянуться добровольцы, заскучавшие в гарнизонах и полевых лагерях. Но за каждого такого тайпэна мне придется устраивать настоящую схватку с тайпэнто перед ликом Императора. А об их боевых отрядах не сможет идти и речи, только личные воины и слуги.

— Лучше чем ничего, и опять же, возможно сейчас на западе нужна не грубая сила, а аккуратное вмешательство на местах. По моим сведениям Ланьчжоу все еще является оплотом порядка в царстве хаоса, и если у них появится дерзкий и деятельный тайпэн, который займет место молодого Тао Шеня…

— Так вот к чему ты клонишь, — сиккэн усмехнулся, и Джэнг смущенно замолчал. — Ну, договаривай. У тебя ведь кто–то есть на примете, или быть может, он уже ждет в большой дворцовой приемной?

Мэй, продолжая изображать положенное «смущение», коротко кивнул. Улыбка Сумиёси стала еще шире.

— Вели позвать. Посмотрим на твоего спасителя Империи.

— Он всего лишь может немного повлиять на ситуацию, — пробормотал Джэнг вернувшись на место, после того как вызвал к дверям кабинета слугу и велел ему привести сюда нужного гостя. — Уверен, что он сможет хоть как–то продержать ситуацию на плаву, пока к месту действия не прибудут опытные командиры из южного пограничья.

— Уже одно это будет немало, — задумчиво ответил сиккэн, в нервном напряжении побарабанив по столу пальцами правой руки.

Вскоре за дверью послышалась легкая поступь, и, когда перегородка вновь отъехала в сторону, в комнату шагнул молодой человек в темно–вишневом мужском суо, под которым блестели «чешуйки» стальной кольчуги. На широком поясе с массивной пряжкой в богато отделанных ножнах висел двусторонний меч, который вошедший слегка придерживал левой рукой за вычурный эфес.

— Сяо Хань из рода Юэ, — представил Джэнг юного тайпэна, чуть склонившего голову в знак почтения перед Сумиёси.

Сиккэн тем временем пристально разглядывал представшего перед ним «спасителя» Империи. Парнишке, наверное, еще не исполнилось и восемнадцати лет, однако, держался он вполне уверенно, что и немудрено. Род Юэ был достаточно известен и влиятелен, и Сумиёси мог бы довольно легко навскидку назвать нескольких потомков небесной Йотоки, за которыми он сам в свое время поручил вести пристальное наблюдение главе императорской тайной службы. Не из подозрений, а скорее просто потому, что за такими людьми всегда стоило приглядывать.

— Значит, сын Ши Гханя и племянник Кара Суня. Был удостоен чести произнести клятву тайпэна в день прославления предков Императора этим летом.

— Совершенно верно, — еще раз склонил голову Хань. — За прошедшее время я завершил все положенные ритуалы посвящения и покончил с остававшимися делами. Я готов служить Императору, и высокочтимый Джэнг Мэй сообщил мне, что такая возможность может представиться в самое ближайшее время.

— Такие возможности есть всегда, — усмехнулся сиккэн, — ваш отец и дядя сейчас как раз на юге, готовятся к возможной войне с царством Юнь. Вы могли бы присоединиться к ним, и уже давно. На ритуалы посвящения уходит не более сотни дней. Как правило.

Щеки юного полководца потемнели от легкого румянца.

— Я… Я рассчитывал…

— На что–то большее, понимаю, — мысленно Сумиёси поставил себе заметку, этот парень пока еще совсем не умел лгать или изворачиваться, а от этого были как свои плюсы, так и минусы. — Что ж, в этот раз немного гордыни и жажды славы сыграли на стороне Нефритового трона, и что это, если не провидение?

Слова Сумиёси окончательно смутили Ханя, и единственное, что юный тайпэн смог предпринять в ответ — сохранять невозмутимость, насколько это было возможным, даже осознавая, что такой опытный собеседник как Всесильный Тэн все равно читает его как развернутый свиток.

— Вам известно о некоторых затруднениях, возникших в западных провинциях?

— Да, — этот ответ прозвучал чуть резче, чем следовало, а в глазах мальчишки вспыхнуло радостное возбуждение.

— Коварство Юнь не позволяет Императору и тайпэнто отвлекать значительные силы от южных территорий, а порядок на западе следует навести до следующего сезона посевной. Кроме того, мне, наверное, не стоит говорить вам о важности Степного Шляха.

Юный наследник Йотоки Юэ послушно кивал и чуть ли не подпрыгивал от распирающих его эмоций. Сумиёси решил, что этот фрукт уже вполне дозрел, и больше тянуть не стоит.

— Тайпэн Сяо Хань, вы отправитесь в Ланьчжоу, с малой свитой и без войска, но со всеми полномочиями истинного слуги Императора. Распорядитель Джэнг Мэй снабдит вас всем необходимым. В Ланьчжоу вам следует прибыть до первых заморозков, а значит, выехать следует не позднее завтрашнего дня.

«Он будет в пути, и будет скакать во весь опор. Так что, даже если тайпэнто Мори окажется против, письмо с отменой приказа нагонит парня уже в Ланьчжоу, а Мори не такой дурак, чтобы этого не понимать», — мысленно просчитал Джэнг, лишний раз проникаясь уважением к хитрости императорского сиккэна.

— Да, и еще одно, — вспомнил Сумиёси, уже собиравшийся отпустить Ханя, сияющего словно подземный самоцвет. — У вас ведь, кажется, нет дзи?

Тэн всегда славился хорошей памятью на детали. Иногда он сам удивлялся тому, откуда в его голове всплывали все эти незначительные подробности о, казалось бы, едва знакомых ему людях.

— Дзи моего отца все еще служит ему, а другие дзи моих родственников также пребывают с ними, — Сяо Хань слегка нахмурился, не совсем понимая, куда клонит сиккэн, ведь, как правило, дзи даровался тайпэну Императором лишь после исполнения первого порученного ему задания.

— Сейчас вам понадобится столько людей, сколько вы сможете с собой взять, не нарушая распоряжений тайпэнто. Дождитесь в большой приемной, я передам туда письмо для мастера Ю Вея, после отправляйтесь в дзи–додзё и выберите себе оружие, подходящее вам по руке. Я уверен, Император даст свое согласие.

Сяо Хань в очередной раз склонил голову и, развернувшись, вышел из кабинета. Его шаги в коридоре были заметно громче, чем когда он совсем недавно входил сюда. Сумиёси вновь опустил подбородок на сложенные кисти рук и, прищурившись, искоса посмотрел на Джэнга.

— Надеюсь, он поможет купцам и местным солдатам продержаться хоть один месяц. Хотя бы сумеет приподнять их боевой дух, чтобы они не начали разбегаться.

— На большее, если честно, я и не рассчитываю, — удрученно кивнул Мэй.

— Да помогут ему все духи рода Юэ.

После занятий счета, чтения и письма старшие ученики вновь собирались в центральном дворе. Упражнения с бамбуковой палкой, игравшей роль копья, были, пожалуй, самыми важными для будущей службы воспитанников дзи–додзё.

Меч был оружием тайпэнов и избранных воинов Императора, всем остальным, в том числе и дзи, следовало довольствоваться другими инструментами защиты и умерщвления. Считалось, что если тайпэн захочет, чтобы его дзи умел обращаться с клинком, то он сам обучит его и подарит нужное снаряжение. Многие из полководцев и офицеров даже рассматривали такой жест со стороны тайпэнов, как награду для своих самых опытных и преданных слуг.

Хотя Ли и его сверстники прекрасно усвоили все премудрости устройства и ношения доспехов, тренировки проводились без них. В школе попросту не было достаточного количества обмундирования, чтобы снарядить всех старших учеников, а для обучения вполне было достаточно и нескольких имеющихся комплектов. Тем не менее, мастер Су Ян отыскал прекрасную альтернативу. Кожаные ремни со свинцовыми пластинами закреплялись на теле каждого ученика в строгом порядке так, чтобы имитировать вес полных пластинчатых лат. Головы будущих дзи защищали во время поединков дубленые шлемы–капюшоны с железными решетками, оберегающими лица от излишних травм.

Несколько подходов со сменой противников перемежающихся дыхательной гимнастикой следовали друг за другом под строгим надзором сразу нескольких учителей, отвечавших за боевое мастерство.

Для Ли эти тренировки давно превратились в занятии по «шлифовке» и оттачиванию умений. Он уже более года как освоил все основные навыки фехтования длинным копьем–яри, а также неплохо владел боевым подкованным посохом и осадным ножом–сашми. Так уж получилось, что Ли задержался в дзи–додзё чуть дольше, чем обычно пребывали здесь учащиеся, но с другой стороны глупо было бы не воспользоваться этим шансом для практического совершенствования своих навыков.

Ученики как раз строились двумя группами перед массовой схваткой, должной увенчать тренировку, когда на помосте перед казармой возник мастер–наставник Ю Вей в сопровождении гостя, опознать в котором тайпэна не составило ни малейшего труда. Отличные доспехи, выкованные и собранные явно по индивидуальному заказу, и массивный меч у пояса сразу же выдавали сословную принадлежность спутника главы дзи–додзё. Собственно, он ее и не пытался скрывать.

Тихая, но отчетливая команда учителя Яна была исполнена с безукоризненной точностью. Развернувшись к помосту, где стояли мастер Вей и молодой тайпэн, будущие дзи синхронно обнажили головы и опустились на землю, скрестив ноги и опустив бамбуковые жерди перед собой.

— Итак, можете приступать, тайпэн Хань, — главный наставник школы искоса посмотрел на своего гостя, чье лицо сейчас было предельно собранным и серьезным. — Есть у вас какие–то особенные пожелания, возможно, связанные с вашим заданием?

Полсотни молодых людей, сидящих перед Ханем, оставались внешне невозмутимы, но сердце каждого из них забилось намного чаще. Каждый из них уже был готов к Служению, и сейчас им, наконец–то, предоставлялся первый шанс его начать.

— Полагаю, они все хорошо обучены воинскому мастерству и верховой езде? — не столько спросил, сколько резюмировал тайпэн.

— Истинно так, каждый из них великолепно подготовлен, как и положено оружию доблестных слуг Избранника Неба, — в голосе учителя Вея слышались нотки гордости.

— Тогда, наверное, сами предки посылают мне знак. Если бы мне просто нужно было выбрать дзи, то я бы взял лучшего, не задумываясь. Но…

Хань сделал шаг вперед, опершись руками на лакированные перила.

— Кто из вас знаком с языком манеритов?

Подчиняясь очередной команде мастера Яна на ноги в полный рост поднялось чуть больше половины учеников. В этом не было ничего удивительного, дзи–додзё издревле обучало своих воспитанников языкам тех народов, с которыми Империя имела общие границы. Разговорная речь манеритов, язык тиданей или «диалект» жителей Юнь — каждый, кто становился дзи, обязан был знать хоть одно из этих наречий, а также читать и писать на нем. Впрочем, это было лишь частью так называемого обязательного курса, большинство дзи вполне владели всеми тремя языками на достаточном уровне для простого общения. Или для проведения допросов.

— А сколько из вас умеют также изъясняться на языке карабакуру? — задал Хань свой второй вопрос.

Почти все ученики опустились обратно, стоять остались лишь трое. Ли, оказавшийся в этой тройке и находившийся ближе всех к сосновому помосту почувствовал, что его колени начали предательски дрожать, а по спине полился градом холодный пот.

Он действительно весьма неплохо знал говор степных карликов. В детстве этот причудливый народ холмов был частым гостем на подворье, где работал отец Ли. Карабакуру приходили покупать у местных мастеров посуду и инструмент — косы, топоры, пилы. Пользуясь тем, что такие сделки шли в обход торговых домов, ремесленника прекрасно научились находить с коротышками «взаимовыгодные» решения. Слушая бесконечные препирательства сторон во время торга за очередной нож или горшок, Ли волей–неволей научился улавливать суть фраз и отдельных слов. А потом в дзи–додзё под мудрым руководством мастеров все эти случайно запомненные обрывки рыночных свар превратились в подлинное знание.

— Мастер Вей, — молодой тайпэн обернулся.

Глаза главного наставника встретились взглядом с черными глазами Ли.

— Возьмите первого. Он лучше других владеет как языком карликов, так и другими дисциплинами. Ли уже исполнилось двадцать, он пробыл у нас почти полтора лишних года. Возможно, предки действительно придержали его здесь для вас.

Хань широко улыбнулся и кивнул.

— Да будет так.

Ученики и учителя неспешно покидали двор. Ли, все еще пребывая в спутанных чувствах, медленно поднялся на помост. Мастер–наставник сделал шаг в его сторону и положил руку на плечо своего воспитанника.

— Время пришло, школа отпускает тебя по собственному пути Служения. Помни Догму и будь верен Империи.

Не дожидаясь ответа, Ю Вей резко обернулся к молодому тайпэну и, коротко поклонившись, зашагал к группе учителей, ожидавших его у центрального входа в главное здание.

Ли вплотную приблизился к человеку, который должен был теперь стать для него всем, что есть на свете, а возможно и чем–то большим.

— Меня зовут Сяо Хань из рода Юэ.

Молодой парень оказался на поверку моложе Ли и даже уступал ему в росте почти на полголовы. Они были довольно похожи, оба крепко сложены и хорошо развиты. Их фигуры не были слишком массивными и неповоротливыми, скорее как раз наоборот — поджарыми и верткими. Черноволосые и черноглазые. Оба постриженные на «военный манер» и с одинаковой осанкой хороших всадников. Единственное, что выделялось — Ли был чисто выбрит, а над верхней губой тайпэна топорщились юношеские жесткие усики, так еще и не успевшие стать настоящими усами.

А еще от тайпэна Ханя буквально волнами исходили не угасшая мальчишеская веселость и яркий задорный темперамент. Но Догма учила видеть лишь суть, и Ли, заглянув в глаза своего хозяина, нашел там все, что ему было нужно. Во всяком случае, в тот миг он был уверен, что нашел это.

— Дзи Ли, — ответил бывший ученик дзи–додзё, пробуя это новое словосочетание «на вкус» и слегка склоняя голову в знак почтения. — И я горд служить одному из потомков воительницы Йотоки, легендарной Ночной Кошки Пограничья.

— Кто знает, возможно, когда–нибудь мои праправнуки услышат те же слова, но уже с упоминанием моего имени, — усмехнулся Хань. — А теперь идем, до вечера нам еще надо посетить императорские склады в Хэйан–кё, чтобы подобрать тебе снаряжение достойное моего дзи. А завтра с утра в наш первый поход! В погоню за убегающим солнцем!

 

Глава 2

За прошедшие девять лет немногое в Империи переменилось, но та ее часть, которую помнил Ли со времен своего путешествия в столицу, несомненно, была уже совсем не той, что прежде. Древние города и многочисленные деревни за эти годы стремительно разрастались за счет новых кварталов и богатых посадов. Молодые храмы возвышались своими черепичными восьмигранными пагодами и стройными башнями–вэнь над равнинами, гладкими как нефритовый стол, над глубокими ущельями горных перевалов и по берегам лазоревых озер. Новые мощеные дороги с каменными мостами, с отводными канавами вдоль обочин и с постоялыми дворами торговых домов разбегались во многих направлениях. Возделанные поля отвоёвывали место у зловонных солончаков и вековых бамбуковых зарослей. В речных протоках вертелись десятки деревянных колес, оживляя механизмы мельниц, кузниц и мастерских. Центральные провинции вокруг Хэйан–кё не знали вторжений врагов почти тысячелетие, и приостановить их развитие и процветание не могли даже редкие шутки природы, вроде жестоких зимних морозов или глухих содроганий тверди, когда запертые в подземельях демоны в очередной раз пытались вырваться на волю.

Тайпэн Хань гнал свой маленький отряд через страну во весь опор, не тратя ни одного лишнего мгновения на задержки и не совсем собираясь облегчать Ли новое знакомство с окружающим миром, после столь долго периода проведенного им в стенах дзи–додзё.

Кроме Сяо Ханя и его дзи, в группу входило еще семь человек. Двое были воинами рода Юэ, потомственными солдатами, чьи предки состояли на службе у самой Йотоки. Остальные члены отряда находились при юном тайпэне в роли солдат–прислуги, но реальной пользы от них в бою, похоже, никто не ожидал.

Единственный, кто порадовал Ли из этой пятерки, был опытный коновал, травник и неплохой охотник по имени Удей, тидань и ну–бэй, выкупленный у своего кочевья много лет назад. По сути, его положение мало чем отличалось от роли дзи, к тому же для Ли общение с Удеем дало прекрасную возможность лишний раз попрактиковаться в языках.

Четверо остальных денщиков выполняли самые разнообразные функции, среди которых было даже мастерское заваривание чая и красивое повествование семейных хроник Юэ. На практике же, прислуга относилась к своим прямым обязанностям весьма небрежно. Это немало удивило и даже в некоторой степени разозлило Ли, но тайпэн, как ни странно, демонстрировал в этом вопросе явную снисходительность. Иногда, казалось, что он вообще не замечает оплошностей или откровенного неуважения к своей персоне, проявленное со стороны своих слуг.

Руководствуясь Догмой, ученик мастера Ю Вея решил исправить возникшую ситуацию, дав слугам наглядный образец для подражания. Дзи начал следить за полевой готовкой и обращением слуг с вещами хозяина, исправлять их мелкие оплошности, а иногда и полностью подменять их.

К глубокому разочарованию Ли, это принесло не ожидаемый им результат, а прямо противоположный. Прислуга попросту перегрузила на него большую часть своих обязанностей. Изменить такое положение вещей дзи мешало с одной стороны собственное ущемленное достоинство ведь, признаться перед Ханем в неумении разобраться с таким простым вопросом, было позорно, а с другой стороны все еще теплящаяся надежда, что рано или поздно его подход принесет свои плоды. Догма всегда призывала к терпению, и Ли предпочел не отклоняться от уготованного ему Пути.

К концу второй декады (новоиспеченный дзи все еще привыкал считать время неделями, как это было принято за стенами школы) отряд Сяо Ханя добрался до берегов Анхэ. Они миновали предместья Сычуяня в вечерних сумерках, так что Ли так и не смог понять, почему вблизи городских укреплений, там где начинался знаменитый Степной Шлях, пылало чудовищное море огней, как будто в том месте собралось и выжидало в осаде настоящее вражеское войско.

На паромной станции царило непривычное запустение, и только матросы с нескольких пришвартованных джонок–куай–сё постоянно дежурили в этом месте. Их хайтин, расположившая свой временный штаб на самой станции, не имела информации о происходящем за пределами провинции. По ее словам, солдаты и немногочисленные купцы, остававшиеся в торговых постах к закату отсюда, могли поделиться со странствующим полководцем более свежими сведениями.

Переправившись на пароме через величественную реку, они заночевали в большом гостином доме купеческой династии Гжень. Как понял Ли из короткого разговора с хозяином, с некоторых пор Гжень имели в западных провинциях Империи огромное влияние, чему кроме вековых традиций способствовал еще и тот факт, что избранница нынешнего Императора приходилась хоть и дальней, но все же прямой родственницей действующего главы торгового дома.

Несмотря на то, что постояльцев в гостином доме практически не было, а слуг и охраны оставалось совсем немного, молодому тайпэну, едущему в Ланьчжоу решать проблемы с карабакуру, оказали весьма радушный прием. О целях своей миссии и пути следования Сяо Хань не стеснялся распространяться всем, кто оказывался достаточно близко к юному полководцу. Ли такой подход не нравился, но он списывал это на возраст своего тайпэна и был уверен, что со временем все эти мальчишеские замашки выветрятся сами собой, едва придет мудрость первого жизненного опыта. Об обязанностях самому совершенствовать своего хозяина Ли также не забывал, действуя, разумеется, исключительно в рамках, установленных Догмой.

Полностью осознать, что именно творится на западных территориях, тайпэн и его люди смогли уже на следующее утро. Прославленный Шлях, всегда оживленный и забитый караванами, теперь казался вымершим, даже больше чем пограничные полупустыни на севере царства Юнь. Все деревни, попадавшиеся им на пути, были разорены и частично выжжены. Это показалось Сяо Ханю весьма странным, ведь по его сведениям карабакуру еще ни разу не добирались в своих рейдах до русла Анхэ.

В небольшом укрепленном форте, где путники остановились на следующую ночь, они получили объяснение увиденному. Солдаты из гарнизона Сычуяня и купеческие наемники, удерживавшие этот форт, рассказали тайпэну и о бандах мародеров, и о реальном бессилии дзито, и о беженцах, которые уже начали грабить другу друга. Сяо Хань хмуро кивал в ответ, слушая эти речи, но вопреки ожиданиям Ли так и не попытался хоть как–то приободрить удрученных воинов, терзаемых не столько усталостью, сколько осознанием собственного бессилия. Это была последняя ночь, которую отряд Ханя провел под защитой надежных стен, дальше на всем пути до Ланьчжоу не сохранилось практически ничего.

Картина разоренной страны так разительно отличалась от тех мест, где они проезжали совсем недавно, что всех спутников тайпэна охватила подавленная мрачность, а кое–кого и явный страх. Ли искренне надеялся, что никто из слуг не сбежит с припасами в самый неподходящий момент. А еще он заметил, как молчалив и замкнут стал Сяо Хань. Похоже, хозяин всерьез размышлял над тем, что увидел и услышал, и его дзи был уверен, что он сделает верные выводы.

Время для разговора наступило, когда до конечной точки их путешествия оставалось два дневных перехода. В смену, когда дежурил Ли, тайпэн сел напротив него на другой стороне маленького костра и, помешивая ивовым прутом раскаленные угли, тихо спросил:

— Ну, как считаешь, получиться?

— Эти земли заселялись десятилетиями, — хмуро сказал Ли, перебирая в памяти обрывки воспоминаний о далеком детстве. — И уйдут новые годы на то, чтобы восстановить утерянное. Но в былые времена кочевники не раз и не два разоряли западные рубежи Империи, однако, это закончилось лишь их собственным поражением и признанием высшей власти Императора.

Сяо Хань согласно кивнул.

— Да, это так. Но боюсь, проблема не только и не столько в карабакуру и разрушениях, которые они сотворили. Здешние жители сделали отнюдь не меньше, и за это многим из них придется ответить.

— Люди доведены до отчаяния, — осторожно ответил дзи, пытаясь понять, к чему именно клонит тайпэн. — Страх превратил их в дикарей, а управители провинций вряд ли могли бы сделать больше, чем они сделали.

— Их вина в этом тоже есть, но ты прав, она не так велика, — в глазах Ханя полыхнуло странное пламя. — А вот по поводу «дикарей». Когда одни подданные Императора убивают других поданных Императора, то за это кто–то должен нести ответственность. Боюсь, быстрого разгрома карликов будет недостаточно, чтобы полностью восстановить порядок. Нам придется задержаться в Ланьчжоу и после, возможно, надолго.

— Вы думаете, наказания поспособствуют установлению мира?

— Наказания? Нет. А вот страх всегда отлично стимулировал крестьян, позабывших о том, как следует себя вести верным подданным. Отец предупреждал меня, что порой нужно пойти на жестокость ради всеобщего блага. Так что, если здесь понадобиться именно это лекарство, то так тому и быть. Порядок в провинциях должен наступить любой ценой, в Золотом Дворце мне дали это понять совершенно ясно.

Ли, слушавший эти слова, не хотел верить в то, что их произносит человек, ставший его тайпэном. И не хотел признавать их правоту, как следовало бы истинному дзи. Что–то было не так во всем этом, что–то непонятное и странное ускользало от Ли. Как будто мир, каким видел его дзи, каким его научили видеть этот мир в дзи–додзё, не совсем соответствовал той бесспорной истине, к которой он успел привыкнуть за последние девять лет. Учителя предупреждали о сомнениях, но никто не говорил, что они тоже могут быть испытанием.

Еще долго говорил Хань, погруженный в собственные рассуждения, еще долго пылало пламя, бросая отсветы на лицо его одинокого слушателя. Больше в ту ночь Ли так и не произнес ни слова.

Прохладная степная темень тихо и незаметно уступила место утру. Ли, несмотря на все старания, так и не смог заснуть, после того, как Удей сменил его на дежурстве. Хмурый степной рассвет не принес ожидаемых откровений, и Ли оставалось лишь попытаться отогнать свои странные ночные размышления. Ему следовало пребывать в мире с собой, хотя бы пока их отряд не прибудет в Ланьчжоу.

Наблюдатель появился в лощине, когда воины Гупте как раз заканчивали завтрак.

— Около десятка! — быстро выпалил возбужденный боец. — Несколько знатных воинов, остальные в простых доспехах.

— Все, как и было обещано, — улыбнулся Гупте, вытирая руки куском мешковины. — По местам. Первыми убрать латников с мечами, один из них и будет тайпэном, с остальными по ситуации, но лучше, чтобы никто не ушел.

Подхватывая шлемы и оружие, карабакуру стремительно разбежались в разные стороны к условленным секретам по обеим сторонам дороги. Гупте, поправив завязки манеритского шлема, вложил в ножны кривой клинок и поспешил на дозорный пост.

На участке Шляха, что тянулся по холмистой гряде, испещренной руслами ручейков и маленьких речушек, Сяо Хань отправил одного из своих воинов вперед. Дорога здесь то поднималась вверх, то быстро виляла вниз, а заросли колючего кустарника окончательно мешали свободно следить за окружающим пространством. Тайпэн не боялся засад, но военные инстинкты глубоко въелись в его кости еще с момента рождения.

Ли, по–прежнему погруженный в свои противоречивые раздумья, не сразу заметил происходящие. Только когда тонкая вересковая стрела с игольным наконечником ударилась об одну из нагрудных пластин доспеха, дзи резко встрепенулся, рефлекторно дернув кожаную петлю на запястье. Второй конец петли охватывал древко копья, лежащего поперек седла, и яри послушно вскочило к Ли в руку.

Стрелы вокруг засвистели уже со всех сторон. Второй воин рода Юэ, ехавший рядом с дзи, вскрикнул и вывалился из седла, схватившись руками за лицо. Между его ладоней Ли успел разглядеть дрожащее черное оперение. Карабакуру всегда любили использовать для своих стрел перья ворон.

Отчаянно заголосил кто–то из слуг, захрипели и заметались лошади. Сяо Хань, выхватив меч и низко пригнувшись к лошадиной шее, бросил коня в галоп куда–то вдоль дороги. Ли, не успевая ничего обдумать или решить, помчался следом за ним.

Группа из семи карликов, выскочившая на утоптанную землю Шляха, встала на пути у всадников, выставив перед собой два длинных копья. Каждое из них коротышки держали по двое, остальные уже оттягивали к уху тетивы своих маленьких луков. Тайпэн с победным кличем врезался во врага, и его тяжелый меч с хряском рассек голову ближайшего карабакуру, прорубив кожаный шлем–капюшон. Ли отклонился чуть вправо и вперед, а затем точно и четко, как учили его все эти годы, выбросил руку с копьем, чуть отпуская полированное древко. Яри вонзилось в грудь вражеского копейщика, без труда пробив кожаный доспех карлика, а затем, по очередному рывку петли, вернулось к дзи.

Ли на полной скорости проскочил заслон насквозь, чтобы пользоваться своим оружием ему требовалось пространство. Тайпэн Хань, напротив, с азартом продолжил рубиться в самой гуще врагов.

На небольшом пригорке справа от Ли появился еще один карабакуру, вооруженный кривым мечом. Низкорослый воин попытался с разбегу запрыгнуть на коня дзи, и Ли уже не успевал его остановить, но прямо на середине прыжка карлика точным ударом в бок сбила стрела с красным оперением. Карабакуру отбросило в дорожную пыль, а дзи бросил короткий благодарственный взгляд Удею, чей конь гарцевал с другой стороны от схватки, которую вел тайпэн. Из саадака тиданя уже торчало несколько вражеских стрел, и похоже было, что, кроме него и Ли, помогать Сяо Ханю в бою уже некому.

Ли погнал лошадь вдоль дорожной обочины, пронзив яри еще одного карлика и хлестнув другого наотмашь по лицу тяжелым плоским наконечником. Копье, ударившее в лошадиный бок, едва не пронзило бедро всадника. Захрипевший конь рухнул на землю, однако Ли, успевший в последний момент высвободить ногу из стремени, выскочил из седла довольно удачно. Его тут же окружило полдюжины карабакуру, но дзи отлично помнил уроки боя против численно превосходящего противника. Используя одновременно наконечник яри и торец тяжелого древка, Ли удачно отбил их первую атаку, сумев даже ранить двоих в плечо и в ногу.

Краем глаза, дзи успел заметить, в какой момент пала лошадь под Сяо Ханем. Подчиняясь первому порыву, Ли метнулся в ту сторону, но карабакуру, словно предчувствуя это, переместились так, чтобы отрезать ему возможность прийти к тайпэну на помощь. Еще одна стрела отскочила от гладкого наплечника, и молодому воину вдруг как–то сразу стало понятно, что сейчас его просто изобьют из луков на расстоянии. Было лишь два варианта — снова сблизиться с врагами, полагаясь на то, что лучники побояться задеть своих, или наоборот попытаться уйти из–под их прицела, отступив к краю дороги. Широким взмахом копья, Ли заставил вражеских воином попятиться и, получив необходимую дистанцию, бросился назад, проломившись между сухих ветвей кустарника и почти сразу покатившись по небольшой прогалине.

Вскочив на ноги, дзи метнулся в сторону от открытого пространства и, перепрыгнув журчащий ручей, спрятался за ближайшим кустом, обнажив широкий кинжал цзун–хэ. Яри Ли бросил на месте своего падения, так, чтобы его не смогли не заметить преследователи. Это должно было отвлечь их и дать ему время для внезапной атаки, так, во всяком случае, его учили в дзи–додзё.

Но никто так и не пришел. Ли ждал достаточно долго, но когда вокруг воцарилась полнейшая тишина, прерываемая лишь шелестом ветра и стрекотом насекомых, он рискнул покинуть свое укрытие. Подобрав копье, дзи пробрался к дороге, стараясь действовать настолько скрытно, насколько это позволяли ему тяжелые пластинчатые латы. Шлях оказался совершенно пуст. На нем остались следы недавней схватки, бурые лужи крови, стремительно превращающиеся в грязь, и даже какие–то вещи, которые обронили сражавшиеся. Но больше не было никого, ни живых, ни мертвых. Только тяжелый фамильный меч торчал под косым углом из земли в том месте, где рухнул конь Сяо Ханя.

Молодой дзи не сразу поверил, что карабакуру просто ушли. Конечно, забирать всех убитых с поля боя было их древней традицией, но вот так отступить, зная о том, что кто–то из врагов все еще жив. И слишком уж призывно смотрелся меч тайпэна, так сильно смахивая на приманку, к которой Ли непременно должен был бы подойти.

Соблюдая спокойствие, юноша скрытно и осторожно обследовал территорию вдоль дороги со своей стороны, но по–прежнему не обнаружил никаких признаков опасности. Следы карликов и даже места их лежек, где они ожидали своих жертв, Ли нашел достаточно легко, но самих карабакуру не было.

Решившись, Ли перебежал на другую сторону Шляха, ожидая атаки и свиста стрел в любой момент, но ничего не случилось и в этот раз. Новые поиски привели дзи в оставленный коротышками лагерь. Многую утварь и вещи карабакуру побросали прямо так, но с другой стороны учитывая их простоту и дешевизну, карлики могли позволить себе попросту сделать большую часть оставленного ими имущества своими руками из подручных средств на ближайшем привале. Рядом с лагерем нашлись следы крупного отряда, уходящего с чем–то тяжелым в южном направлении.

Вернувшись на дорогу, Ли забрал меч рода Юэ. Обоюдоострый клинок легко вышел из утоптанного грунта, удобно ложась в ладонь, прикрытую латной перчаткой. Дзи поспешно отогнал мысль о том, что больше этот меч может быть никогда и не понадобиться Сяо Ханю. Он был слугой тайпэна и был обязан следовать за ним, он был обязан вернуть ему фамильный меч. Хань вполне мог быть жив, и если карабакуру уволокли его к себе в плен, то долгом Ли было попытаться его освободить, или хотя бы попытаться узнать, где того держат и привести помощь. Закинув яри на правое плечо, а тяжелое лезвие меча на левое, дзи двинулся по следам врага. Все остальное для него было сейчас неважно.

Путь по нехоженым холмистым тропам давался не так легко, как Ли рассчитывал поначалу. Хотя карабакуру и несли с собой тяжелой «мертвый» груз, а также наверняка своих раненых, для них эти места были родными и привычными. К вечеру дзи настолько выбился из сил, что если бы карлики решили оставить на своем пути засаду, то Ли несомненно угодил бы в расставленную ловушку. Говорить о том, что он нагоняет врага, тоже не стоило.

Далекую огненную точку слуга Сяо Ханя заметил на горизонте в ранних сумерках и сердце его предательски дрогнуло. До огромного нагот Ли добрался лишь глубокой ночью, когда вокруг безраздельно властвовали темнота и холод.

Величественный погребальный костер был сложен не за один день, но в тот момент дзи совершенно не обратил внимания на этот факт. Пересиливая слабость тела, Ли пытался разглядеть в глубине пламени хоть что–то. Тела людей, карабакуру и лошадей лежали вперемежку, и даже предкам, наверное, не было известно для чего и почему карлики несли их так долго через степь, чтобы потом, не взяв себе ни единой вещи, придать покойных уничтожающей стихии огня.

Не выдержав больше противостояния с жаром, Ли отошел от нагот, почти сразу наткнувшись на поминальное место карабакуру. На небольшом расчищенном пятачке земли лежали грудой воинские шлемы, полтора десятка небольших кожаных и несколько слишком крупных для карликов. Среди них особенно выделялась изысканная работа столичного мастера, и Ли с ужасом нагнулся, чтобы подтвердить страшную догадку.

Шлем Сяо Ханя из рода Юэ был измят и покрыт засохшей кровавой коркой не только снаружи, но и изнутри, словно кто–то продолжал наносить страшные удары, даже когда тайпэн был уже мертв.

Боль, страх и стыд — всего этого было слишком много для уставшего и измотанного дзи, прослужившего своему господину всего двадцать три дня. Рухнув на колени, Ли почувствовал, как по его щекам текут первые слезы злости и отчаяния. Но пугала его не потеря чести и не наказание за смерть тайпэна, которого он, выходит, бросил на поле боя, а пустота будущего, прячущаяся в красном свете бушующего пламени костра.

От высоких бревенчатых стен Ланьчжоу веяло утренней сыростью и гарью сожженных посадов. Несколько дней назад карабакуру предприняли набег на город. Для полноценной атаки их было мало, но вполне хватило для того, чтобы подпалить пригороды и убить множество простых жителей, не успевших спрятаться в крепости.

Пожилая женщина в старой заштопанной одежде была среди тех, кому повезло. Повезло вернуться на пепелище, оставшееся от ее дома на окраине бывшего посада. В очередной раз пытаясь отыскать хоть что–то среди обугленных балок, она не заметила, как со стороны соседних развалин к ней приблизилась троица молодых парней. Худые, но не слишком изможденные, в плетеных варадзи, темно–серых крестьянских штанах и куртках с нахлестывающимися полами, эти трое были вооружены крепкими деревянными дубинками, а их лица скрывались под соломенными шляпами–тэнгай.

Услышав шорох за спиной, женщина обернулась, но на ее уставшем лице не появилось ни страха, ни презрения.

— Неужели вы и в самом деле думаете, что найдете, чем здесь поживиться? — в этом вопросе не было ни издевки, ни скрытого подтекста, быть может лишь толика искреннего недоумения.

Разбойники коротко переглянулись. Искать на пепелище действительно было нечего, а для других целей жертва была уже явно старовата.

— Ты наверняка знаешь, кто из твоих соседей был побогаче, — заявил тот, что держался посередине. — А у них точно должны быть припрятанные ценности, может, где прикопаны на делянках, а может в тайничке под полом. Покажешь такие дома, и считай свободна. Только веди нас к тем домам, где хозяева точно не могли вернуться после набега за своими пожитками, а то…

— Падальщикам будет нечем поживиться.

Бандиты, увлеченные речью своего главаря, тоже не заметили появления нового действующего лица. Стремительно обернувшись, они уставились на одинокую фигуру возле опаленной изгороди. Разбойники тихо порадовались тому, что это не были городские стражники, которые изредка все–таки высовывали нос из–за стен Ланьчжоу. Тем не менее, неизвестный выглядел достаточно грозно, хоть и потрепанно. Полные доспехи из настоящей стали и длинный меч, который неизвестный держал в правой руке, внушали уважение. Хотя при этом знатный воин был довольно бледен, его лицо покрывала недельная щетина, а губы спеклись как после долгих дней без воды и пищи. Да и боевого коня, вечного спутника имперской знати, поблизости тоже не наблюдалось.

— Кто это тут у нас, такой красивый и грозный? — предводитель мародеров выступил чуть вперед, поигрывая для убедительности своей дубинкой.

— Убирайтесь, — резко ответил воин без попыток вступить в разговор.

— Да ты, паря, еле на ногах стоишь, — разбойник зыркнул на своих помощников через прорезь тэнгай. — Вали его!

Доспех и меч были достаточно хорошей добычей, чтобы рискнуть, и бандиты рискнули. Лезвие клинка рассекло ребра и грудину главаря так, словно и не встретило на своем пути никакого препятствия. Половинки деревянной дубинки, разрубленной пополам тем же ударом, упали в пепельную пыль. Двое других бандитов бросились бежать в разные стороны еще до того, как тело их предводителя коснулось земли.

Императорский воин прошел мимо мертвого разбойника и тяжело опустился на обгорелую балку на месте стены. Женщина медленно приблизилась к нему и глубоко поклонилась.

— Спасибо, за то…

— Воды, — надрывно прохрипел неизвестный, и хозяйка окрестного пепелища увидела, как закатываются глаза ее спасителя.

Молодой парень был, похоже, действительно сильно измотан и пребывал уже на пределе своих сил. Не дожидаясь повторной просьбы, женщина поспешила к уцелевшему колодцу.

Когда она вернулась с небольшим ведерком и черпаком, Ли все еще оставался в сознании. Прохладная колодезная вода пролилась небесным нектаром через иссохшее горло. Дзи не мог точно сказать, сколько дней длились его скитания по степи после той кошмарной ночи, но вот в том, что за это время он не съел ни крошки и не выпил ни капли, Ли был совершенно уверен.

Женщина, наблюдавшая за тем, как он жадно пьет, зачерпнув уже второй раз воды из ведра, смотрела на дзи как–то странно. В этом взгляде не было и намека на благодарность, скорее недоверие и удивление мешалось в нем со страхом и ненавистью. Тем не менее, когда Ли, наконец, напился и отнял от губ глиняный черпак, пытаясь отдышаться, погорелица еще раз начала свою благодарственную речь. Ли попытался ее остановить, но она лишь всплеснула руками и веско возразила:

— Я должна вам это сказать. Они наверняка убили бы меня в любом случае, а так у меня по–прежнему остается хотя бы жизнь. Бесполезная и пустая, но все же. Спасибо вам за это, тайпэн.

За горьким сарказмом, с которым прозвучало окончание фразы, Ли едва не упустил титул, по которому к нему обратились. Вся его сущность разом вздрогнула и протестующие слова уже хотели сорваться с губ, но разум в этот момент взял верх над эмоциями.

А кем еще мог бы быть по представлению несчастной женщины, воин в богатых доспеха с отнюдь непростым мечом? Он был слишком молод для императорского всадника или дзи, уже получившего свой собственный меч, да еще такой. Значит, он мог быть только тайпэном. Но рассказывать и объяснять сейчас все, что случилось, признаваться первому встречному человеку в слабости, говорить о своем позоре и неумении идти по Пути, Ли не захотел. Пусть считает его тайпэном, как только он передаст меч местному дзито, дальше будет не важно, что случиться и что о нем подумают.

— Помоги встать.

Опершись на ее плечо, Ли с трудом поднялся. Ноги предательски задрожали, но он смог устоять.

— Проводишь меня до ворот. В качестве расчета за спасение, — криво усмехнулся дзи.

— Как пожелаете, — тихо согласилась женщина, хотя в ее взгляде и мелькнуло что–то новое.

Они неторопливо направились по дороге между черных развалин к городским воротам. Ли старался идти сам, но периодически чувствовал, как чужая рука направляет и поддерживает и его. Видимо, со стороны все выглядело не так гладко, как хотелось бы ему самому.

— Как тебя зовут?

— Мёши, тайпэн.

— Что это за место и что здесь случилось?

— Это Ланьчжоу, тайпэн, — Ли был слишком устал, чтобы вздрагивать от удивления, когда узнал, что добрался до конечной точки своего путешествия, правда, без Сяо Ханя. — Неделю назад карабакуру сожгли пригороды, но еще хуже того они разрушили дамбы, подававшие воду на окрестные поля. Рисовые поймы сейчас итак осушены, но зерно из поздних сортов может и не взойти по весне.

То, о чем говорила Мёши, было понятно и знакомо Ли, в конце концов, он был сыном деревенского ремесленника и знал что такое недостаток воды для крестьянских полей, особенно в такой засушливой части западных земель, как Ланьчжоу. Голодная весна могла оказаться страшнее самой лютой зимы

— Почему никто не чинит ирригацию?

Мёши снова посмотрела на дзи странным взглядом с тем самым новым оттенком.

— Дзито запретил городским выходить за стены, чтобы не стать жертвой налетчиков. Говорят у него достаточно запасов для горожан, чтобы переждать до следующего лета, когда придет армия и разгонит коротышек, а на остальных ему…

Женщина как–то отрешенно махнула рукой, но Ли так и не успел задать следующий вопрос. Они подошли совсем близко к воротам, от которых в их сторону уже приближались несколько воинов. Круглые шлемы–цунари, стеганые панцири из дубленых полос кожи и простые копья, которыми были вооружены солдаты, выдавали в них городских ополченцев.

— Прощайте, тайпэн, — Мёши резко остановилась и отвернулась в сторону. — Меня они все равно не упустят за стены, раз уж я вышла наружу. И еще раз спасибо вам.

Солдаты Ланьчжоу не дали Ли времени, чтобы окликнуть женщину или сделать что–либо еще. Подойдя к дзи, они подчеркнуто резко вытянулись по стойке «смирно», а их командир со знаками различия десятника выступил вперед.

— Достопочтимый полководец, могу ли я иметь честь говорить с тайпэном Сяо Ханем из рода Юэ?

Дзи упомянутого наследника Йотоки слишком устал, чтобы уловить странные интонации в вопросе городского стражника. И объясняться с кем–либо он по–прежнему не хотел. Равно как и врать, или присваивать себе чужое имя и титул.

— Мне надо видеть дзито Ланьчжоу, — хрипло ответил Ли, не поднимая глаз.

— Конечно! Конечно! — просиял десятник лицом, и воины, быстро окружив дзи, повели его к воротам.

— Откуда вы знали, что к вам направляется тайпэн Хань? — несмотря на все свои злоключения, Ли не смог не удовлетворить свое любопытство.

— Три дня назад прибыл гонец от тайпэнто с посланием для вас, — возбужденно затараторил десятник, — тогда мы и поняли, что с вами что–то случилось, раз гонец не нашел вас в пути, а в город вы так и не прибыли. Посыльный уехал этим утром, решил, что вы уже точно не появитесь, особенно после новостей о тайпэне Доу Вэне.

Ли даже не нужно было ни о чем дальше спрашивать, командир воротного караула сам рассказал ему все о тайпэне Вэне, который был направлен в Ланьчжоу из земель тиданей, где находился с посольской миссией по поручению императорского сиккэна. А также о том, как засада карабакуру расправилась с тайпэном и его людьми чуть ли не ввиду городских стен, как переживал дзито по поводу того, что та же самая участь могла постигнуть и тайпэна Ханя.

«И постигла».

— Мне удалось отбиться, — коротко ответил Ли на повисший в воздухе вопрос.

— Хвала предкам, что сохранили вас своим благословением!

В голосе десятника не было приторной лести, но не было и привычной пустоты, которая появляется в словах от слишком частого употребления. Он был искренен и рад тому, что услышал, и это невольно заставило разум Ли начать думать над тем, что он услышал.

Они миновали массивные створки ворот, как раз тогда, когда дзи понял главное. Карабакуру методично и злонамеренно истребляли тайпэнов посылаемых в Ланьчжоу. Они знали, когда и где их можно будет подстеречь (в памяти против воли тут же всплыл громадный нагот), и стремились не допустить того, чтобы те попали в город. Но почему?! Если с нападением на отряд Тао Шеня все было предельно ясно, то чем им могли помешать несколько хороших воинов? Неужели они так боялись, что те смогут по новому организовать людей, избавить их от страхов и придать уверенности? Только из–за этого?! Конечно, такой подход не был лишен смысла, но так не могли думать карабакуру, которых помнил Ли в своем детстве. Не так изощренно, не так глубоко и всеобъемлюще. И, похоже, понимание всего этого, пусть лишь поверхностно и инстинктивно, но все же передавалось и простым людям.

На лицах воинов, столпившихся у ворот, Ли увидел то, чего действительно испугался. Они смотрели на него со жгучей черной ненавистью и пугающей искренней надеждой. Дела и в самом деле были совсем плохи, если так в Ланьчжоу встречали посланника Императора, кое–как добравшегося сюда через весь разоренный край.

Путь через город Ли запомнил смутно, усталость и пережитое давали себя знать. В сознание врезались лишь лица людей, сбегавшихся посмотреть на него, как на какую–то диковинку. И дзи искренне сочувствовал им, понимая какое разочарование настигнет всех, как только он выскажет свою исповедь дзито.

Дом городского правителя прятался в самом сердце Ланьчжоу за бревенчатой стеной частокола, обшитого белыми досками. Рядом поднимались еще более высокие стены городского гарнизона. Десятник, так и сопровождавший Ли с момента их встречи, посторонился, пропуская дзи в ворота поместья.

Крепкий мужчина в синих чиновничьих одеждах, с короткими черными волосами, в которых поблескивала серебром первая седина, спешил навстречу Ли по дорожке выложенной шлифованным камнем. Ему уже явно доложили о прибывшем госте.

— Тайпэн Хань! Вы не представляете, как я рад нашей встрече!

И хотя в глазах дзито промелькнули сомнения, когда он увидел в каком состоянии и в каком виде находится, «тайпэн», он низко поклонился, а в его голосе, как и у десятника стражи, не было фальши и лести.

Сделав глубокий вдох, Ли приготовился говорить. Говорить так быстро и так уверенно, чтобы его не успели бы перебить, пока он не закончит. Но заготовленная речь замерла на языке дзи в последний момент.

Он вспомнил сожженные дома вокруг Ланьчжоу и разоренные деревни вдоль Шляха. Вспомнил лица солдат и горожан. Вспомнил Мёши, и понял, наконец — ее сомнения были вызваны тем, что она так до конца и не смогла поверить, будто бы тайпэн решил вмешаться ради спасения ее жизни, рискуя своей собственной. Он вспомнил слова Сяо Ханя на том последнем привале. Вспомнил мастера Азая и мастера Вэя. Вспомнил о Догме, и о Пути. Не о своем, а том, что ведет всех в этом мире. Вспомнил о Служении и об Империи, которой он посвящал свою Службу.

— Мне надо привести себя в порядок и отдохнуть, — как будто бы со стороны услышал Ли свой собственный голос, хриплый и усталый, но спокойный и собранный.

— Разумеется, — кивнул дзито.

— И принесите все письма на мое имя, присланные тайпэнто.

— Конечно же, тайпэн Хань. Прошу вас в дом, для меня это будет честью.

Урок мастера Су Яна.

Будущий семнадцатый Император династии Цы любил проводить время в родовом поместье своей семьи и в соседних деревнях, где появлялся под видом простого купеческого приказчика и заводил немало друзей и знакомств. Лучше всего он сошелся с кузнецом Май–май, балагуром, забиякой и любителем крепкой выпивки. Кроме того, Май–май славился как искусный боец не только развивший свои мускулы, поднимая молот, но и изучив многие техники рукопашного боя, столь популярного у простого сословия во все времена. Сила и знания Май–май делали его несравненным уличным задирой, а сам кузнец часто похвалялся, что во всей Империи не найдется равного ему.

Однажды приехав в деревню, где жил его друг, будущий Император застал Май–май за сборами в дорогу. На вопрос, что же случилось, кузнец ответил:

— В роще у поворота к старым полям поселился бродячий монах, и все в округе уже говорят о том, что он невероятно силен и быстр, и даже я не смогу справиться с ним! Я же хочу доказать обратное всем этим пустобрехам!

— Как зовут того монаха? — спросил сын Избранника Неба.

— Со, сын Хэ, — ответил Май–май.

— Я слышал немало о нем, и многое из того, что говорят, может оказаться лишь пустыми россказнями, но стоит ли таких усилий, доказывать людям твое превосходство?

— Стоит, — уверил его кузнец.

Ранним утром наследник Императора и его друг добрались до рощи у нужного поворота. Среди вековых деревьев они отыскали поляну, на которой молодой монах, раз за разом, повторял простейшее дыхательное упражнение.

— Так это ты Со?! — выступил вперед Май–май.

Монах кивнул, не прерывая своего занятия. Кузнец объяснил, кто он и зачем пришел.

— Сейчас, увидев такого тщедушного и слабого противника, я сомневаюсь, что стоило идти сюда. И все же я поколочу тебя, чтобы остальные не распускали глупых слухов.

— Прежде чем мы сразимся, — ответил Со, — докажи, что достоин сойтись со мной. Каждое утро после гимнастики я хожу к ручью, что течет у подножия рощи с другой стороны. Там я беру один из валунов и приношу его сюда, а потом разбиваю головой и повторяю свои упражнения.

В доказательство Со указал на несколько больших камней, лежащих на краю поляны и расколотых на неравные части. Гордость и уверенность в собственных силах не позволила Май–май уступить. Спустившись к ручью, кузнец ухватил самый большой валун и, покраснев от натуги, принес его в рощу. Поставив его посередине поляны, Май–май оглянулся на безмятежного монаха и ударился лбом о камень. Будущий Император не успел остановить кузнеца, и его друг упал без сознания с разбитой головой.

— Кажется, я только что победил, — безразлично заметил Со Хэ.

— Но так нельзя, — возразил сын Единого Правителя. — Ведь эти камни разбил не ты…

— Конечно не я, — не стал отрицать монах. — И ни один человек не смог бы этого сделать лишь головой или голыми руками.

— Значит, ты признаешь, что это было нечестно?

— Разумеется, обычно я не сражаюсь с теми, кто слабее меня, но твой друг сам хотел этого поединка, и я не смог ему отказать.

— Но это не было поединком! И ты не сильнее его!

— А разве истинная сила человека измеряется лишь мощью его рук или ног? — Со Хэ искоса посмотрел на своего собеседника и добавил. — Будущему Императору не пристало не знать таких простых истин. К счастью, у него есть верные подданные, что всегда с готовностью покажут ему на своих ошибках то или иное отражение правды жизни.

 

Глава 3

В доме Тонг О–шэя, дзито Ланьчжоу, Ли выделили несколько комнат на втором этаже. Несмотря на то, что здесь, как и во всем поместье градоправителя, царили простота убранства и подчеркнутый аскетизм, в интерьере все равно ощущались тонкий вкус и манерная изысканность. Можно было почти не сомневаться в том, что к внутренней обстановке помещений приложила свою руку жена хозяина.

Особенно, судя по всему, ей импонировало красное дерево, использовавшееся кроме мебели еще и в отделке стен, а также позолота и желтые шелка, задававшие основной цветовой фон. Богатству дзито не стоило удивляться. Ланьчжоу, хоть и располагался в имперском пограничье, все–таки был важнейшим торговым узлом на Шляхе, так что местные энь–гун–вэй вели отнюдь не бедственный образ жизни.

Омывшись в бане и проспав почти до вечера, Ли с некоторым волнением готовился теперь к ужину, на который, по словам О–шэя, заглянувшего проведать гостя, были приглашены все значимые лица города. Для дзи это событие должно было стать первым серьезным испытанием, настоящей проверкой на ту роль, которую он присвоил себе. И в этот раз уже нельзя будет ничего списать на усталость от долгого пути и пережитых «приключений».

На самом деле, для новоиспеченного самозванца все происходящее до сих пор было покрыто каким–то налетом нереальности, позволявшим смотреть на события немного отрешенно и как бы со стороны, ведь против того, что он делал, восставало само естество Ли. Этот обман противоречил всем жизненным правилам, усвоенным и перенятым им не только в дзи–додзё, но и намного раньше. Голос разума призывал его отказаться от всего затеянного, пока не станет слишком поздно, сознаться, молить о прощении и надеяться, что случившееся не принесет вреда кому–либо еще, кроме него самого.

Но другая часть сознания была не менее убедительна, напоминая Ли о том, из–за чего он вообще пошел на все это. К тому же, эта часть собственного «я» весьма рационально утверждала, что Ли уже достиг определенного успеха. К чему бы ни стремились карабакуру и их военные лидеры, появление тайпэна в Ланьчжоу уже шло вразрез с их планами. Кроме того, Ли вполне было по силам сыграть ту самую роль символа императорской воли и объединяющего начала для местных властей и простого народа. О том, чтобы реально встревать в дела здешних набольших дзи даже и не задумывался. Достаточно будет того, что он станет поддерживать их в принятых решениях да воодушевлять солдат и горожан своим номинальным присутствием.

Письмо от тайпэнто Мори Ли сжег сразу после прочтения. Военный советник Императора требовал от Сяо Ханя немедленно вернуться, если послание нагонит его в пути, или соблюдать осторожность, если тот все–таки доберется до Ланьчжоу. Было похоже, что хозяин Ли отправился в свою «погоню за солнцем» отнюдь не с одобрения Мори, а по чьей–то другой указке. И можно было строить большие предположения по чьей именно, учитывая, что Ханю, несмотря на краткий срок службы, разрешили взять себе дзи, в связи с чем тайпэнто выражал в письме свое особое неудовольствие. В любом случае, новый «тайпэн Сяо Хань» не мог сейчас возвратиться, да и условия пребывания в Ланьчжоу, указанные в послании Мори, были формально соблюдены.

Никаких вещей, кроме меча и того, что было на нем, у Ли не было, поэтому дзито распорядился предоставить все ему необходимое из собственных запасов поместья. Рассматривая себя в ростовое зеркало, которое принесли в его покои слуги градоначальника, Ли с радостью отметил, что внешне он теперь вполне соответствует своему незаконному званию.

Все элементы медово–желтого суо с черным орнаментом прекрасно сидели на дзи, как будто этот костюм специально шили по его фигуре. Блестящая кольчуга, скрытая под дорогой материей, придавала ощущение дополнительной защищенности, а фамильный меч Юэ отлично смотрелся в новых ножнах на широком кожаном поясе, украшенном черными лалами.

Тихо отодвинув перегородку, на пороге комнаты появился пожилой слуга, которого приставили к гостю в качестве личного сопровождающего и денщика. Судя по возрасту и манерам, этот человек давно состоял на службе у дзито и должен был пользоваться определенным авторитетом среди других слуг, а его назначение, несомненно, было еще одним знаком уважения, демонстрируемым хозяином дома.

Низко поклонившись, слуга испросил у Ли дозволения сопроводить гостя в трапезную. Молодой человек, непривыкший к подобным сложным словесным оборотам, не сразу понял, что в такой форме его приглашают спуститься к гостям, которые, по–видимому, уже давно собрались и ожидают только его.

Пока они спускались вниз по широкой деревянной лестнице, Ли вспомнил, что за все это время он так и забыл поинтересоваться одним немаловажным фактом.

— Мое имя здесь Хёсей, — сообщил слуга, продолжая смотреть на лакированные ступени и не поворачивая головы в сторону гостя.

— Здесь? — переспросил дзи, удивленный такой формой ответа.

— В детстве оно было другим, но с тех пор как я попал в этот дом, отец моего нынешнего хозяина нарек меня Хёсей.

— Тебе выкупили у семьи? — Ли не смог скрыть своего искреннего интереса, хотя где–то внутри раздраженный голос начал ворчать о том, что истинному тайпэну, наверное, не стоит задавать столько вопросов о судьбе простого слуги.

— Меня выкупили у моего рода, а рожден я был манеритом, — тихо и без выражения ответил Хёсей после непродолжительной паузы. — Я ну–бэй.

— У меня был ну–бэй, тидань Удей, — Ли и сам до конца не понял, зачем продолжил эту беседу, когда следовало бы остановиться. — Он был хорошим наездником и славным боевым товарищем.

Дзи замолчал, вспоминая свою недолгую дружбу с сыном степей, принявшим свою смерть в том злополучном бою, а Хёсей неожиданно сам решился задать вопрос.

— Они убили его?

— Да, убили, — бросил Ли, не сумев изгнать печаль из голоса, хотя тайпэну считалось хорошим тоном говорить о своих погибших воинах лишь восхищенно и уважительно.

— Они убили многих, — Хёсей поспешно отвел взгляд и вновь уставился в пол.

Весь оставшийся путь до трапезной они проделали в полном молчании.

В просторном зале, имевшем выход на широкую деревянную веранду, был накрыт богатый стол и расставлены высокие светильники с квадратными фонарями из непрозрачного стекла. Трое гостей ожидали на невысоких деревянных стульях, расставленных возле стен, а Тонг О–шэй и еще один из приглашенных о чем–то негромко, но яростно спорили на веранде за не полностью прикрытой перегородкой. Заметив Ли, дзито и его оппонент поспешил в трапезную, остальные присутствующие поднялись со своих мест, отвешивая церемониальные поклоны. Дзи еле удержался о того, чтобы и самому не начать кланяться в полный рост. Как тайпэн, он имел право ограничиваться лишь легкими кивками. Единственным человеком, перед которым склонялись тайпэны, опускаясь на одно колено, был Император.

— Тайпэн Сяо Хань, разрешите представить вам уважаемых граждан Ланьчжоу, — О–шэй на правах хозяина поспешил исполнить свои обязанности. — Мун Гжень из торгового дома Гжень и Кара Дэн из торгового дома Кун Лай.

Оба купеческих старшины оказались немолодыми мужчинами с длинными висячими усами и клиновидными бородками. Несмотря на это сходство и соответствие в одежде, различавшейся лишь гербовыми цветами домов, торговцы были совсем разными. Гжень выделялся массивной дородностью и некоторой тучностью, свойственной всему его семейству, а попечитель дел дома Кун Лай, напротив, был сух и невысок, что даже предавало ему какое–то сходство с карабакуру. Но была и еще одна объединяющая их черта — хитрый прищур обоих купцов сразу же говорил об их принадлежности к древней профессии тэккэй.

— Жибао Кан, распорядитель арсенала Ланьчжоу и военных императорских складов провинции, — дзито перешел к следующему гостю.

Кан был моложе Гженя и Дэна, однако, должность, на которой он состоял, редко давалась человеку без соответствующего опыта. С чиновником императорского двора Ли решил быть особенно осторожным, тот был прислан сюда напрямик из Золотого Дворца и мог быть в курсе жизни и биографии истинного Сяо Ханя. В остальном стройный улыбающийся Кан в своем синем облачении и круглой шапочке выглядел вполне добродушно и умиротворенно.

— Начальник городской стражи и командир ополчения Ногай из рода Ногай, — представил О–шэй последнего из присутствующих, того самого с кем спорил до прихода Ли.

Командующий гарнизона соответствовал всем «классическим» требованиям, выдвигаемым для таких людей, согласно народной молве. Средний рост, массивные плечи, бычья шея, распирающая воротник багряного суо, поблекшего за прошедшие годы от частого ношения; скошенный лоб, жесткая полоска черных усов над верхней губой и косой изорванный шрам над правой бровью, плавно опускающийся к перебитой переносице. Взгляд у Ногая был тяжелым и недовольным, хотя последнее стоило, наверное, списать на его предыдущий разговор с дзито.

— Судья Санго Кхан не смог прибыть, его здоровье заметно пошатнулось за последние недели, — пояснил хозяин дома, словно извиняясь перед гостем.

Позади Ли с тонким скрипом раздвинулись перегородки, и раздался тихий шелест шелков. Все гости, кроме разве что Ногая, тут же как по команде подтянулись, и дзи, обернувшись, сразу же понял почему.

— Моя супруга Нэйке и дочь Каори, — произнес дзито с явной гордостью.

Прежде, Ли приходилось видеть красивых женщин, но никогда раньше он даже не мог себе представить, что вся та красота может жалобно померкнуть рядом с теми, что стояли сейчас перед ним.

Каори в просторном нежно–вишневом платье и с замысловатой высокой прической казалась ожившей картиной неизвестного, но гениального художника, сошедшей с холста по воле могущественного духа. Ее карие глаза, смотрящие на Ли чуть искоса из–за поворота изящной обнаженной шеи, неожиданно начали пробуждать у него такие мысли, что щеки дзи покрылись заметным румянцем.

Жена градоправителя Нэйке О–шэй легко раскрывала секрет обворожительной красоты своей дочери. Несмотря на возраст, она казалась рядом с Каори лишь старшей сестрой, и ненамного «старшей», надо заметить. Белоснежное платье с искрящимися россыпями золотого песка подчеркивало ее живой (и отнюдь не аристократично бледный) цвет кожи, а лукавый взгляд притягивал не чистотой и юностью, как у ее дочери, а силой и мудростью опытной женщины.

— Тайпэн Хань, рады видеть вас в нашей скромной обители, — голос Нэйке разлился по залу серебряным перезвоном, заставляя невольно прислушиваться к каждому ее слову.

— Я рад быть здесь ничуть не меньше, — без всякого притворства ответил Ли, удостоившись еще более пристального оценивающего взгляда и двух мимолетных улыбок.

— Прошу к столу, — не стал затягивать сцену знакомства О–шэй.

Гости принялись рассаживаться за столом, пропустив женщин вперед. В тот момент, когда дочь хозяина проходила мимо него, Ли на мгновение ощутил тонкие изысканные ароматы благовоний, заставившие его кровь взбурлить еще сильнее, чем раньше.

Чета О–шэй заняла место во главе стола, «тайпэн» как особый гость был удостоен чести сидеть по правую руку от дзито лицом к лицу с Каори. По эту же сторону, что и Ли, слуги усадили купцов, а командир стражи и распорядитель арсенала оказались с противоположного края.

На стол подали первую перемену блюд и чаши с розовой водой для омовения рук. Еда не изобиловала деликатесами, но существенно выигрывала в сравнении с обычными «кушаньями», подававшимися в дзи–додзё. Впрочем, все внимание Ли было приковано не столько к еде и питью, сколько к редким, но весьма заинтересованным взглядам сидящей напротив девушки.

Дзи был так увлечен вышеописанным процессом, что едва не пропустил в завязавшемся застольном разговоре первый вопрос, обращенный к нему.

— Получается, эти мелкие поганцы устроили вам теплую встречу? — с искренней заботой поинтересовался Гжень.

— Да, и это меня тревожит, — спокойно с достоинством, играя свою роль, ответил Ли. — Мне, кажется, эта встреча и то, что случилось с тайпэном Вэнем, нечто большее, чем просто удачное совпадение для карабакуру.

— Карлики часто устраивают засады на дорогах, наглея с каждой неделей, — хмуро откликнулся Ногай, не прекращая сосредоточенно жевать. — Если же вам угодно говорить о спланированной засаде, то боюсь, это означает наличие источника информации, которого у коротышек просто не может быть. Даже самые последние мерзавцы не станут сегодня торговать с карабакуру, а тем более такими важными сведениями. Хотя, мне думается, сейчас у них вполне имеются средства, чтобы оплатить услуги каких–нибудь проходимцев…

— Командир Ногай преувеличивает, — О–шэй мягко прервал начальника гарнизона, на что тот лишь пожал плечами и слегка поморщился. — Атаки действительно участились и приобретают все более и более агрессивный характер, но наших врагов слишком мало для решительных действий.

— Разрушение торговых постов и стоянок вдоль Шляха нельзя назвать нерешительными действиями, — веско возразил Кара Дэн. — Да и за стенами Ланьчжоу немало доказательств того, что мы контролируем ситуацию в гораздо меньшей степени, чем коротышки.

— Я видел пригороды, — согласился Ли, стремясь прервать возможную склоку и повернуть разговор в нужном ему направлении. — И слышал, что за стенами остается много людей, а это не слишком–то хорошо, на мой взгляд.

— В Ланьчжоу пятнадцать тысяч жителей, — ответил дзито, делая знак ко второй перемене блюд. — И мы приняли у себя больше двух тысяч беженцев.

— Но неужели места не хватит для большего числа?

— Места, возможно, но вот провизии на всю зиму, точно, не будет достаточно. К тому же мы должны учитывать тот факт, что карлики разорили посевные земли и фруктовые сады, а также разграбили амбары во всех окрестных деревнях. Рассчитывать на обильный летний урожай нам, вероятнее всего, не придется.

— Как и на весенние всходы позднего зерна, — добавил Ли.

О–шэй медленно кивнул.

— Да, если конечно зима не порадует нас обильным снегопадом, который даст всходам тепло и влагу…

— Я живу в Ланьчжоу почти десять лет, но еще не видел здесь ни разу обильных снегопадов, — хмыкнул Дэн. — Во всяком случае, достаточных для созревания весенних сортов пшеницы.

— И это лишний раз говорит о том, что большую часть продовольствия придется везти в Ланьчжоу из восточных земель, — добавил Гжень, — а для этого следует в первую очередь обезопасить Шлях.

— Безопасность торговли один из важнейших наших приоритетов, — нахмурился дзито. — И я говорил об этом не единожды, так может не стоит напоминать о сказанном при каждом удобном случае, о высокочтимые попечители?

— Вот только осуществить это у вас по–прежнему не получается, — ехидно ответил Гжень. — Но, может быть, у тайпэна Ханя есть несколько свежих идей?

Ли, так и не прикоснувшийся к обжаренным ломтикам свинины под кисло–сладким соусом, медленно выпрямил спину и посмотрел на О–шэя. Он планировал лишь помогать и направлять местные власти в достаточно верном ключе, но, судя по услышанному, требовалось нечто большее. Возможно, как раз слово императорского тайпэна.

— Если ирригация не будет восстановлена, а крестьян, не сумевших попасть в город, перебьют карабакуру, то урожаев не будет много лет. Понадобятся не годы, а десятилетия, чтобы восстановить благополучие края. Войскам, которые придут наводить порядок, придется стать лагерем и контролировать провинцию несколько сезонов, и им тоже будет нужно продовольствие. Город сможет закупать необходимое год, два, пусть пять лет, но не весь же этот период? Даже с учетом восстановившейся торговли с западными землями, все доходы будут уходить на прокорм. Император не станет принудительно переселять сюда новые крестьянские семьи из благополучных провинций. Максима, на что может рассчитывать Ланьчжоу, опальные ссыльные и их домочадцы. Но их будет очень и очень мало, да и люди эти окажутся в большинстве своем весьма сомнительного сорта, с которыми так просто не сладить. А горожане, почти все они ремесленники, торговцы и прислуга при постоялых дворах. Чтобы научить их сеять и собирать урожай уйдет время, да и мало кто из них действительно захочет учиться новому делу, большинство просто подастся на восток.

— И что же по–вашему? Какое решение? — впервые заговорил распорядитель Кан.

— Главное — спасти людей. Чем больше крестьян укроется в городе, тем больше из них выйдет на поля и в рисовые поймы на следующий год.

— Но нехватка еды…

— Для этого надо будет восстановить дамбы, — Ли не дал договорить дзито, уже зная его возражения. — И собрать весенний урожай.

— Карабакуру не дадут сделать это так просто, — командир стражи, как и Жибао Кан, тоже явно оживился, прислушиваясь к речи молодого дзи.

— Нужно организовать патрулирование, дозорные посты, охрану людей, что будут трудиться на восстановительных работах, это могут делать те же крестьяне. Ведь, наверняка, в тех местах есть точки, которые можно было бы занять и удерживать малыми силами, пока не подоспеют подкрепления из Ланьчжоу.

— Хм, можно попробовать отбить тот хутор у старого русла, — задумчиво пробормотал Ногай. — Да, конечно, а еще монастырь Лаозин, они ведь как–то справлялись и своими силами, пока что…

— Для этого нужно больше людей, чем у нас есть, — взволнованно возразил дзито, бросив быстрый взгляд на командира гарнизона.

— Торговые дома могли бы предоставить своих наемников для общего дела, — Ли неспешно повернулся к купцам.

— Но воины торговых домов… — начал было Гжень, но был бесцеремонно прерван.

— Высшее благо Империи — благо ее подданных, — изречения из клятвы Императоров Ли помнил в совершенстве. — Личные интересы могут и уступить место, если речь идет о делах государства.

— Это было бы возможно лишь при объявлении осадного положения, — ответил Дэн и, судя по выражению лица, тут же пожалел об этом.

— Судя по тому, что я видел и слышал, Ланьчжоу практически в осаде, — дзи снова посмотрел на О–шэя.

— Такое решение я не могу принять столь поспешно, — градоправитель попытался было запротестовать, но от Ли не укрылся момент, когда изящная кисть Нэйке легла на локоть Тонга, и тот настороженно замолчал.

— Это даст нам еще одну возможность — лучше вооружить ополчение и сформировать дополнительные силы, а также получить доступ к запасам императорских складов, ведь в случае осадного положения они становятся открытыми для властей города.

Улыбка сползла с лица распорядителя Кана, а вот Ногай напротив широко ухмыльнулся, блеснув в тусклом свете вставными зубами из нержавеющей стали.

— А вот на это я так просто не дам вам пойти, — тихо, но твердо сообщил императорский чиновник. — Эти запасы предназначены, прежде всего, для армии, которая может быть отправлена в район Ланьчжоу в любой момент. Для того чтобы усмирить карабакуру, вам придется ограничиться уже имеющимися у вас средствами, тайпэн Хань.

— Это можно обсудить чуть позже, — примирительно произнес дзито. — Но тайпэн, в самом деле, высказал несколько здравых и новых идей, которые думаю, всем нам нужно будет обдумать, прежде чем продолжить это обсуждение.

Ли удовлетворенно расслабился, чуть опустив плечи, и вновь поймал на себе взгляд карих глаз. Только теперь в них помимо прочего было еще и восхищение, от которого сознание дзи затянуло блаженным туманом.

Дальнейший ужин прошел как–то скомкано и молчаливо. Не было никаких разговоров об императорском дворе и столичных новостях, которых так боялся Ли, а о местных делах никто больше не рисковал заговаривать. Только Ногай несколько раз порывался завязать беседу об активном противодействии карликам, но всякий раз натыкался на глухую стену уклончивых ответов. Ли решил, пока что не рисковать, акцентируя на себе явное недовольство купцов и Кана, так что тоже не стал поддерживать начальника гарнизона в открытую. Хотя Ногаю, похоже, просто–напросто доставлял удовольствие сам процесс «поднимания неприятных тем».

Попечители торговых домов и распорядитель поспешно распрощались и покинули трапезную сразу после последней перемены блюд. Ли не мог точно предположить, куда они так спешили, но судя по пристальному взгляду, которым провожал ушедших дзито О–шэй, концовка вечера шла, совсем не так, как планировалось. Определить позицию градоправителя (и его супруги, что могло быть еще важнее) дзи тоже пока не смог. Оставалось надеяться, что дзито не станет препятствовать начинаниям Ли из чистого упрямства, если увидит в них объективную выгоду.

Нэйке и Каори, так почти и не проронившие за весь вечер ни одного слова, покинули мужчин, когда на дворе уже вовсю сияли звезды. Оставшиеся переместились в сад в небольшую беседку, где их уже дожидался ароматный чай и сладости из тростникового сахара. Отослав слугу, Тонг О–шэй сам разлил горячий напиток по чашкам, а затем, взяв свою пиалу, откинулся на расшитые подушки.

— Теперь, можно поговорить всерьез? — с усмешкой поинтересовался Ногай, прислонившийся спиной к одной из трех опорных балок.

— Можно, — кивнул дзито. — Тайпэн Хань, в ваших словах есть рациональное зерно, но прежде, чем я соглашусь на что–либо, мне нужно быть уверенным в ваших мотивах.

— Я лишь желаю блага Империи, — в этот момент Ли не хотел врать, и потому не стал ссылаться на слово и честь тайпэна. — Я просто хочу помочь людям в вашей провинции.

Дзито сделал небольшой глоток и посмотрел на командира городской стражи. Тот, не задумываясь, кивнул в ответ, и О–шэй тяжело вздохнул.

— Действовать надо начинать сразу, завтра же с утра, чтобы никто не успел опомниться.

 

Глава 4

— Да, при полном гарнизоне здесь можно разместить до полутысячи солдат, а если потесниться, то и больше влезет.

Узкий каменный двор, зажатый между двух вытянутых казарм, упирался в массивное двухэтажное строение из бутового камня, совмещавшее в себе столовую, оружейное хранилище, штаб городского ополчения и жилые помещения офицеров. Как выяснилось, кроме начальника стражи в Ланьчжоу было еще четыре командира рангом поменьше, в подчинении у которых в среднем было по сотне воинов. Ополченцы, чье число не превышало трехсот копий, квартировали у себя по домам, а десятниками над ними состояли квартальные старосты.

Как и предполагал Ли, собрать и вооружить большее число людей мешали скудные запасы гарнизона, предназначенные разве что для быстрого подавления локального мятежа в отдельной провинции, но никак не для крупномасштабной партизанской войны с карабакуру.

Ногай, сопровождавший дзи повсюду с самого утра, без лишних слов прекрасно понимал, о чем думает его молодой гость. Образ командующего гарнизоном, облаченного в тяжелые кольчужные доспехи, казался сегодня еще более ярким и цельным, чем прошлым вечером. Несмотря на регулярную чистку, его байдана, доходившая до колен, и латные рукавицы до локтя потемнели от времени, и как шрам на лице их хозяина, ярко выделялись полосы свежей сковки в тех местах, где когда–то стальные кольца рассекали тиданьские сабли и ракуртские ятаганы.

— Эту казарму, — Ногай махнул левой рукой, — занимает охрана складов. Их около семи десятков, и по–хорошему от этих ребят имеет смысл избавиться. У них и в арсенале достаточно места для размещения полусотни бойцов, а нам они будут только мешать.

— Возможно, как раз не будут, — задумчиво протянул Ли и, развернувшись, направился к невысоким воротам, втиснутым между деревянных стен строений с противоположной стороны от штаба.

Эти ворота были внутренними. За ними, скрытый от остального города обтесанным частоколом, располагался еще один круг, а точнее квадрат вспомогательных построек гарнизона, включавший в себя несколько открытых кузниц, конюшню, стрельбище, длинное бревенчатое здание бани, а также уже не раз упомянутые сегодня императорские военные склады и каменную пристройку шун–я.

— Если все пройдет как надо, то стража распорядителя отнюдь не будет нам мешать, — добавил Ли уже в воротах, обращаясь к Ногаю, грузно шагавшему рядом. — Все выйдет даже наоборот.

— С солдатами–то ясно, а вот что делать с крестьянами из провинции? Конечно, часть можно разместить в постоялых дворах, наплевав на протесты хозяев. Но даже если очень постараться, мы сможем впустить в Ланьчжоу еще шесть–семь тысяч беженцев.

— А нужно не меньше десяти, даже с учетом тех, кто уже принят.

— И их всех надо будет кормить до весны, а если вы хотите отрядить мужскую часть на работы в полях, то одной рисовой каши им будет мало. Нет, можно и сэкономить, но на их труде это отразиться не лучшим образом.

— Посмотрим, смогут ли нам помочь в этом вопросе в месте нашего следующего визита.

Муж и жена О–шэй завтракали на веранде, выходящей в сад, когда после громкой перепалки со слугами и непродолжительного шума, из–за перегородки к ним буквально ворвался Мун Гжень. Вид у купца был весьма всклокоченный, а лицо раскраснелось от гнева и ярости.

— Ты что же себе позволяешь, Тонг?! Ты забыл, за счет чего существует твой городишко?! Или возомнил себя здесь главным?! Если будет надо, то мы быстро прищемим тебе твой змеиный хвост! Уж поверь, при императорском дворе меня выслушают куда охотнее, чем тебя! Если и не перед Нефритовым троном, то на женской половине Дворца уж точно!

Дзито, не повернувший даже головы в сторону рассерженного Гженя, флегматично взял со стола чашку с чаем и принялся неторопливо пить. Глаза торговца налились кровью, но прежде чем он успел выпалить очередную тираду, его оборвал серебряный перезвон Нэйке О–шэй.

— Бросаться такими словами в адрес императорского служащего, удостоенного чести управлять городом, лежащим на Степном Шляхе. Для этого надо быть или полным глупцом, или очень наглым храбрецом. В любом случае, мне кажется, ни один из таких людей не может адекватно представлять свой торговый дом в текущей ситуации, и наш долг, как верных поданных Нефритового трона, избавить этого несчастного от того непосильного бремени, которое взвалилось на его плечи. Если он, конечно, имел ввиду то, что мы услышали, — пока жена дзито говорила, цвет лица Гженя стремительно менялся от багрового к мертвецки белому и обратно.

— Такой власти у тебя нет, — почти по–змеиному прошипел торговец, по–прежнему обращаясь к каменно спокойному Тонгу. — Ты давно хотел наступить нам на горло, и сейчас лишь пользуешься моментом, но мы так просто этого не оставим. И не надейся, что сможешь прикрыться властью и словами этого мальчишки–тайпэна!

— Полагаю, твои последние слова. Мун, я могу передать Сяо Ханю? — губы О–шэя изогнулись в усмешке, и Гжень инстинктивно вздрогнул, разом потеряв весь свой запал. Гнев не лучший советчик, и купец слишком поздно понял, что совсем неспроста дзито с самого начала придерживался подчеркнутого официоза, к которому он обычно не прибегал в их «узком кругу правителей Ланьчжоу». — Думаю, он сам решит, что стоит сделать с тэккэй, оскорбившим личного вассала Императора, направленного в западные земли, чтобы как, и все тайпэны согласно их статусу, непосредственно представлять волю своего сюзерена.

— Боюсь, он еще слишком молод, и просто зарубит наглеца, — с явным сожалением, но все также любезно проворковала Нэйке.

— Да, но я, надеюсь, что ему больше понравиться мой совет, — Тонг неторопливо отставил чашку и с нежностью посмотрел на жену. — Классические наказания всегда производят лучшее внушение на недовольных, да и куда больше нравятся простонародью.

— Ты говоришь об отсечении носа и ушей?

— Именно, и о последующем забивании плетью на смерть у позорного столба центральной городской площади.

Гжень, бледный как полотно, медленно сделал шаг назад и низко поклонился.

— Прошу извинить мне мое вторжение, должно быть злой дух овладел моим разумом этим утром. Надеюсь, никто из присутствующих не воспринял мои слова всерьез?

— Мы все понимаем, Мун, можешь идти, — ответил дзито и сделал рукой изгоняющий жест.

Купец покинул веранду все в той же согбенной позе.

— А я и правда давно мечтал наступить им на горло, — хмыкнул О–шэй, когда за внезапным визитером закрылась перегородка.

— В его глазах затаилась злоба, — Нэйке пристально посмотрела на мужа, подчеркивая всю серьезность своих слов.

— Это моя цена за мои решения. Но сейчас нам нужны их наемники, и это единственный способ забрать этих воинов быстро и без долгих споров.

— В отличие от тебя, Хань в своих действиях ничем не рискует.

— В отличие от тайпэна я рискую всем, если не буду действовать вообще.

Нахмурившись, дзито поднялся из–за стола и скрестил руки на груди.

— Нет, хватит, я итак уже выжидал слишком долго.

Офицер охраны через посыльного вызвал распорядителя Кана, бесцеремонно прервав ранний завтрак императорского чиновника. Жибао знал своего помощника Сэна уже почти пять лет, и сразу понял, что случилось что–то весьма необычное, раз тот вдруг осмелился на такую наглость.

У распахнутых дверей арсенала навытяжку замерли часовые, а изнутри доносились знакомые голоса. Ускорив шаг, Кан вошел на склад, сразу узнав незваных гостей. Оба они в компании Сэна стояли в середине небольшой площадки, предварявшей громадные ряды стеллажей, заваленных оружием, упакованным в промасленную бумагу. Узкий дверной проем, располагавшийся слева, уводил в соседнее схожее помещение хранилища провианта, стеллажи которого были уставлены бочонками, обмазанными пчелиным воском, закрывавшим все малейшие щели. Под ногами у распорядителя захрустели свежие шарики крысиной отравы, рассыпанной старательными кладовщиками.

— Что–нибудь случилось, многоуважаемые? — Жибао очень старался, чтобы его недовольство хорошо отразилось в голосе, но не перешло допустимые границы. — В эти помещения имеют доступ только служащие здесь рабочие и охрана.

— Мы знаем, — Ногай привычно осклабился своей стальной улыбкой, каждый раз вызывавшей у Кана отвращение, о чем командир стражи, несомненно, знал.

— Нам нужно было удостовериться, что все в порядке, — тайпэн Хань в отличие от Ногая не стал рядиться в полный доспех, ограничившись лишь черно–желтым суо и защитными пластинами ног.

Распорядитель всегда подозревал командира городского гарнизона в грубоватом позерстве и надуманной игре в эдакого бывалого вояку, и сейчас, по мнению Кана, на фоне столичного полководца, державшегося, как и подобает истинному офицеру, шутовские замашки Ногая особенно бросались в глаза.

— Вам достаточно было запросить у меня соответствующие бумаги, тайпэн.

— Благодарю, но мне хотелось увидеть все лично, а заодно и кое–что проверить.

— Я уже объяснил тайпэну порядок пересчета и составления сверочных списков, — Сэн чуть выступил вперед, беря разговор на себя, и давая Жибао время на то, чтобы сориентироваться в происходящем. — У вас еще остались какие–то вопросы?

— Сколько солдат мы можем полностью укомплектовать оружием, доспехами, снаряжением и амуницией непосредственно в текущий момент? — тайпэн был предельно серьезен, а вот Ногай хитро щурился, и это заставило Кана начать волноваться.

— Полностью одеть и вооружить из складских запасов можно порядка пятисот человек. Правда, стоит учитывать, что отдельных видов оружия или элементов доспехов у нас отнюдь не комплектное количество. Военный склад рассчитан на снабжение действующих боевых отрядов, поэтому в зависимости от того, какая часть амуниции или конской сбруи согласно счетным ведомостям требует более частой замены, то тех вещей у нас и больше. Кроме того, оружия в арсенале содержится в достаточном количестве, чтобы вести торговлю с наемниками торговых домов и вассальными кочевниками. Так что вооружить, например, в случае нужды мы можем до трех тысяч человек, и все это будут очень качественные мечи, дакани, щиты, кончары, сабли, копья, сашми и цзун–хэ. Склад шун–я также содержит некоторое количество оружия, доспехов и амуниции. Согласно залоговому эдикту, то, что хранится у нас более года, и до сих пор не было выкуплено владельцем, мы имеем право использовать по своему усмотрению. На остальное нужно получить или письменное разрешение хозяев, или их отказ от собственности, заверенный городским судьей и старостой квартала, в котором он проживает. На период последней сверки в шун–я Ланьчжоу имеется порядка полусотни невыкупленных длинных клинков, около сотни коротких, четырнадцать комплектов конской сбруи, двенадцать саадаков с полным набором луков и стрел, пять комплектов легких кожаных доспехов, одна байдана и кое–что еще по мелочи.

— Я вижу, вы прекрасно разбираетесь в своем деле, офицер, — Хань похвалил Сэна с явным удовольствием, которое не могло скрыться от окружающих.

— Благодарю вас, тайпэн, — помощник Жибао благодарно склонил голову.

— А что по поводу продовольственных запасов?

— Подождите, — резко вступил Кан, оттесняя плечом подчиненного. — Тайпэн Хань, к чему эти расспросы? Уж не хотите ли вы, как говорили вчера вечером, пустить запасы императорских складов на беженцев и ополчение?

— Именно, — если бы на лице полководца отразилось хоть что–то, кроме искренности и кристальной честности, Жибао стало бы намного легче.

Распорядителю совсем не хотелось ссориться с этим наивным юношей, подбитым на всякие глупости Ногаем, но, похоже было, что другого пути нет.

— Боюсь, вы не имеете на это никакого права, а если вы попробуете нарушить установленный порядок, то, невзирая на ваше происхождение и заслуги, я обязан буду воспрепятствовать вам и доложить обо всем в Золотой Дворец вплоть до верховного распорядителя Джэнг Мэя.

— Да хоть Императору, — буркнул Ногай.

Кан хотел уже начать отповедь вконец обнаглевшего командира городской стражи, когда Хань аккуратно вытащил из поясной сумки тугой свиток с печатью дзито Ланьчжоу.

— Это приказ о введении в городе осадного положения, распорядитель Кан. Можете ознакомиться сами и ознакомить своих людей.

— Как? — Жибао взял протянутую ему бумагу, но даже не попытался ее развернуть. — Нет, это невозможно, О–шэй не имел никакого права принимать такое решение в такой ситуации. Это незаконно!

— Дзито всегда имеет такое право, — еще шире оскалился Ногай. — А тем более, после консультаций со своим командиром гарнизона и императорским тайпэном. Наши подписи также есть на приказе, и ты не можешь его игнорировать.

— Нет! — Жибао решил держаться до конца. — Нет. Так просто это у вас не выйдет. Я обязан написать жалобу в канцелярию Императора, ее должны рассмотреть и установить легитимность принятого дзито решения. Имущество Императора не относиться к тем вещам, на которые любой высокопоставленный чиновник имеет право наложить свою руку, каковы бы ни были его мотивы или ситуация в регионе.

— Согласно уложению об осадном положении, тайпэн или тайпэны, находящиеся в городе, обязаны возглавить все вооруженные силы, выбрав единоличного командира или сформировав коллегиальный совет, а также получить доступ к любому государственному имуществу, — Хань дословно цитировал строки упомянутого документа, а его голос оставался холодным и беспристрастным. — Как единственный тайпэн в Ланьчжоу, я принимаю все эти обязанности на себя с момента подписания указа дзито. Также я получаю право на принятие временных административных решений. Распорядитель Кан, я снимаю с вас все ваши обязанности на вашем текущем посту.

— Что?

Жибао растерянно воззрился сначала на тайпэна, затем на Сэна, потом на несколько своих стражников присутствовавших в помещении.

— Но…

— Офицер Сэн, так как я убедился в ваших способностях, то назначаю вас временным распорядителем военных императорских складов Ланьчжоу, — продолжил Хань.

Заместитель Жибао вытянулся по стойке «смирно» и согнулся в поклоне, остальные солдаты тоже сразу же заметно подтянулись, потеряв привычную ленцу, с которой они выполняли все свои обязанности.

— Благодарю, тайпэн Хань. Обещаю выполнять возложенные на меня обязанности, как подобает офицеру и верному слуге Императора!

— Хорошо, офицер Сэн, иного я и не ожидал. Также ваши солдаты понадобятся мне кроме охраны складов еще и для участия в боевых действиях.

— Можете рассчитывать и на них, и на меня.

— Вам не сойдет с рук такое самоуправство, — лишь только сейчас Кан сумел справиться с охватившими его чувствами и сказать хоть что–то.

Хань перевел на него свой взгляд, но бывший распорядитель не отвел глаз.

— Согласно, уложению об осадном положении, все слуги Императора поступают под командование тайпэна и обязаны исполнять ту работу, к которой они будут приставлены.

Бывший распорядитель внутренне похолодел. Он не раз слышал об этой старой армейской шутке, когда чиновники оказывались в зависимости от тайпэнов или даже простых офицеров. Как правило, сами военные вспоминали о своем праве приказывать гражданским служащим лишь, когда хотели оскорбить или унизить какого–то конкретного человека. Учитывая то, что Кан только что наговорил Ханю, можно было не сомневаться — чистка солдатских сортиров или какое–то схожее времяпрепровождение обеспечены ему теперь до конца «осады».

— Учитывая имеющиеся знания и навыки, я назначаю Жибао Кана временным первым помощником офицера Сэна.

Все присутствующие удивленно воззрились на Ханя, но особенно ошарашенным выглядел командир Ногай.

— Офицер Сэн, вы не будете возражать?

— Нет, тайпэн. Это прекрасный выбор, — бывший заместитель Кана, а теперь уже его новый начальник еще раз поклонился.

— Замечательно, тогда приготовьте все к приему солдат городской стражи и ополчения, а также проведите пересчет запасов продовольствия и доложите мне о результатах.

Когда тайпэн и начальник гарнизона скрылись в дверном проеме, Кан слегка покачал головой и усмехнулся.

— Надо же, как ловко. А я и не догадался поначалу.

— О чем? — поинтересовался Сэн.

— О том, что он такой хитрый. Или умный, это как посмотреть. Знаешь, что он только что сделал? Он оставил нас на прежнем месте, почти, и велел нам выполнять наши прежние обязанности.

— И зачем же, по–твоему, ему это было нужно? Показать свою власть?

— Хань только что снял с меня всю ответственность за происходящее, — в голосе Жибао послышалось искреннее восхищение. — И взял ее на себя. Целиком и полностью.

— Тайпэн, берущий не славу, а ответственность. Что–то новенькое, — хмыкнул Сэн. — Он ведь из рода Юэ, верно? Это могло бы быть объяснением.

— Так, хватит уже болтать, у нас есть приказ, и давай его выполнять, — оборвал Кан своего нового начальника. — Принеси мне записи по последней сверке и собирай всех слуг и охрану. Ланьчжоу «в осаде», значит, время для большой ревизии.

Шум и крики привлекли внимание Ли и Ногая, когда они направлялись к западным воротным укреплениям по большой мощеной улице, на которую выходили фасады большинства богатых постоялых дворов в городе.

— Манериты, — пробормотал пожилой воин, нервно дернув щекой.

— Откуда они здесь? — спросил Ли, и сам уже узнавший в гортанных выкриках общее наречие степняков.

— Нукеры кагана Торгутая, должны были помогать тайпэну Шеню, но после того, как он покончил с собой остались без присмотра. Каган разослал их во множестве по всем провинциям, чтобы собирали сведения о карабакуру и помогали посланнику Императора. Хорошая задумка, но плохое исполнение. Они буянят уже не первый раз…

Ногай осекся, заметив, что его собеседник резко развернулся и направился к воротам постоялого двора, откуда неслись крики.

— Я позову квартальную стражу! Они их утихомирят!

— Не нужно, — коротко ответил Ли, почему–то совершенно уверенный в своих словах.

— Малолетний болван, — командир стражи лишь покачал головой и двинулся следом за дзи.

В небольшом трактирном дворике царила шумное, но какое–то горькое веселье. Остро пахло кислым кумысом и жареной бараниной, а никого кроме кочевников поблизости не наблюдалось. Судя по закрытым ставням, хозяин гостиного дома и его челядь уже отчаялись прекратить буйный праздник степняков.

Едва Ли прошел под резной деревянной аркой, на него налетел один из нукеров, находившийся в изрядно прискорбном виде из–за количества выпитого им уже в столь ранний час. Впрочем, сам сын степей явно так не считал. Не обратив внимания на то, как выглядит встречный им человек, нукер попытался грубо оттолкнуть Ли и даже успел рявкнуть что–то не слишком лестное.

Тело дзи сработало на одних отточенных рефлексах. Спустя секунду манерит с воем врезался в главный стол, отплевываясь кровью и прижимая к животу вывихнутую руку. Остальные степняки мгновенно вскочили со своих мест, кривые сабли и короткие акинаки с угрожающим шелестом покинули ножны.

— Будет весело, — Ногай бросил это весьма хмуро, но с явно довольным предвкушением.

Встав рядом с Ли, он тоже обнажил свой меч, но рука дзи преградила ему путь.

— Так это вы нукеры кагана Торгутая?! — резко, подражая манеритской манере, спросил Ли на родном языке кочевников.

Три дюжины разгоряченных воинов неуверенно замерли, внимательнее приглядываясь к тем, кто посмел прервать их праздник.

— Я тайпэн Сяо Хань. Я послан вместо тайпэна Тао Шеня, которому вы должны были подчиняться по приказу своего кагана.

Манериты замялись и заметно сникли. Несмотря на выпитое, у них хватило ума не переспрашивать. Кто–то неуверенно попытался убрать оружие, другие поспешили помочь своему покалеченному товарищу, продолжавшему стонать.

— Мы готовы служить преемнику тайпэна Шеня, — выступил вперед рослый нукер, одетый лишь в полотняные штаны и рубаху, повязанную расшитым пояском. Свой кривой нож манерит уже успел сунуть обратно в сапог.

— Но мне не нужна служба тех, кто опозорил своего кагана, свой род и самих себя, — хлестко бросил Ли в ответ.

Кочевники вновь угрожающе зашумели, а Ногай, только было успокоившийся, снова криво усмехнулся. Его молодой спутник отнюдь не искал легких путей.

— Да, опозоривших! — продолжил дзи. — То, что я вижу, и то, о чем мне рассказали, это позор, который вы преподнесли своему повелителю. Нукеры кагана Торгутая! Пьют и бездельничают дни напролет, когда в окрестных землях каждый день гибнут люди, которых их отправили защищать! Ну, конечно, они ведь не из вашего родного кочевья, но вам, похоже, плевать даже на клятву верности своего повелителя моему господину! А мне не плевать! Ваш каган достойный друг и союзник Императора, и я не позволю его воинам возводить на него напраслину!

Рослый манерит, смотревший на Ли исподлобья, медленно и с явной злостью опустился на одно колено. Обернувшись, он бросил взгляд на остальных, и степняки весьма неохотно, но все же последовали его примеру. Воцарилась тишина, даже изувеченный нукер и тот перестал стонать.

— Мы признаем свою вину, тайпэн, — через силу выдавил из себя старший отряда. — Я Сулика–нойон, и ты можешь спросить с меня за все, что здесь происходило. Скажи, чего ты хочешь?

— Приведите себя в порядок, уберите за собой всю эту помойку, отправляйтесь в гарнизон и сдайте оружие в арсенал. Получите сабли, кинжалы и луки обратно, когда станете, их достойны. Поселитесь в казармах, за частокол не выходить, слушаться офицеров…

— Мы не вшивые собаки твоего Императора! — зло выкрикнул один из воинов и, вскочив, бросился на дзи.

Ли ничего не успел сделать, за него все сделал Ногай. Обоюдоострый меч свистнул, рассекая воздух, и на утоптанную землю упала отсеченная кисть, все еще сжимавшая рукоять сабли. Раненый манерит, взвыв, закрутился на месте, но удар широкого лезвия плашмя по голове лишил его сознания и заставил мешком повалиться навзничь.

Кое–кто из кочевников хотел было последовать примеру товарища, но резкий окрик Сулики остановил их еще в тот момент, когда они только начали подниматься.

— За нападение на тайпэна вас всех уже сейчас можно было бы приговорить к четвертованию конями, — с душевной интонацией поведал Ногай, помахивая для убедительности окровавленным мечом. — И даже если вы убьете его, а при большом везении еще и меня, то подумайте, как будет выглядеть ваш каган, когда Император призовет его к ответу за случившееся. И что будет с вашими кочевьями, когда остальным каганам будет дозволено, больше не считать вас союзниками Императора.

Манериты трезвели прямо на глазах, слова дзи и Ногая совокупно с пролившейся кровью прекрасно прочищали затуманенные кумысом мозги.

— Делайте то, что вам велено. Ваша судьба будет решена позже, — подытожил Ли.

Уже на улице, когда они миновали небольшую толпу зевак, собравшихся у ворот постоялого двора, Ногай не удержался от вопроса.

— Тайпэн, откуда вы знаете Торгутая?

— Разве я сказал, что знаю его?

— Вы говорили так, как будто знаете. Во всяком случае, и я, и эти парни в это поверили.

— Я впервые услышал об этом кагане от вас за несколько мгновений до того, как вошел на тот двор, — Ли, будто извиняясь, пожал плечами.

— А, значит, вы говорили об абстрактных отношениях между идеальным вассалом и нашим общим господином. А то я, грешным делом, подумал, что где–то и вправду появился такой каган, для которого клятва и честь важнее сытого брюха и большого табуна.

— Я всегда был уверен, что таких каганов большинство, — ответил Ли, делая для себя еще одну неприятную пометку на картине вновь открываемого им мироздания.

— Может и есть, но я таких не встречал, — покачал головой начальник стражи. — Но взывать перед пьяными манеритскими нукерами к чести их рода и быть услышанным! Да–а–а. Даже не думал, что когда–нибудь буду свидетелем такого события.

 

Глава 5

Через распахнутые ворота кавалькада всадников устремилась по ухоженной кипарисовой аллее, нарушая грохотом подкованных копыт умиротворенную тишину обители созерцания и духовного совершенствования. У подножия каменной лестницы, ведущей к храмовому комплексу, устремленному в утреннее небо десятком островерхих пагод и вэнь, приезжих встретил сам настоятель монастыря в окружении других монахов. Простые красные одежды служителей развевались под дуновениями легкого ветра, создавая причудливую игру шелковых волн.

По обе стороны от приветственной группы замерло по дюжине рослых сохэй. В отличие от простых монахов, их головы не были обриты, а одежда представляла собой сложный плетеный доспех из кожи и стальных пластин. За спиной у каждого монастырского воина висел в ременных петлях узкий односторонний клинок с длинной рукоятью двойного хвата. Лица сохэй скрывались под белыми костяными масками «безликих», символизировавших безучастность Судьбы и неизменность Пути. По слухам, каждый воин–монах делал такую маску собственными руками из черепа своего первого противника, убитого в бою.

Остановив коня, Ли неторопливо спешился. Командир Ногай выделил ему хорошего крепкого жеребца, впрочем даже и близко не дотягивавшего до того могучего зверя, который был получен дзи в конюшнях Хэйан–кё и пал под ударом копья карабакуру.

Настоятель со свитой приблизились к гостю, состоялся официальный обмен поклонами и пожеланиями удачи. Сложив руки в молитвенном жесте, владыка монастыря Лаозин со степенностью обратился к Ли.

— Мы рады приветствовать вас в этих стенах, тайпэн Хань. Вы появились в Ланьчжоу всего два дня назад, но слухи о ваших деяниях в вопросах укрепления городской обороны и помощи страждущим достигли даже нашего отдаленного угла. Нам искренне радостно видеть в сей пасмурный час проявление понимания и сострадания к нуждающимся.

— Я прибыл в эти земли с определенной целью и лишь воплощаю ее в жизнь, — сухо и достаточно пространно ответил Ли, оглядывая расстилающиеся вокруг земли, спрятанные от внешнего мира за высокими монастырскими стенами.

Этот интерес не укрылся от проницательности старого настоятеля.

— Мне, думается, благородный тайпэн, вы прибыли сюда не только ради того, чтобы засвидетельствовать нам свое почтение и убедиться, что дела в Лаозин идут по–прежнему весьма неплохо.

— Это так, мудрейший, — кивнул дзи, за спиной которого замерли идеальным строем три десятков конных солдат. — То, что Лаозин до сих пор успешно сопротивлялся атакам карликов, станет просто отличным подспорьем для задуманного мною и дзито О–шэем. Мы хотели бы начать восстановительные работы на дамбах, разрушенных карабакуру, и было бы трудно и глупо каждый раз выводить крестьян из города, чтобы доставить их к руслу Мианхэ, у истоков которой стоит ваш великолепный монастырь.

— Вы хотели бы разместить этих рабочих здесь?

— Да, с дополнительной охраной, которая для вас тоже будет не лишней. Кроме того, припасы для рабочих бригад мы будем, разумеется, доставлять из города. Так что нам будет нужна лишь земля и стены вашего убежища.

— Сколько именно людей вы хотели бы разместить у нас?

— Около полутора тысяч мужчин, они из простых крестьянских семей и легко смогут обустроиться в пределах монастыря в шалашах и под навесами.

Названная цифра произвела на монахов явное впечатление, причем не самое благожелательное.

— Боюсь, такое количество непосвященных может плохо сказаться на гармоническом порядке, установившемся в этой обители, — осторожно заговорил настоятель, аккуратно подбирая слова. — К тому же, неужели вы собираетесь вести восстановительные работы в зимнее время?

— Это единственный выход, если мы хотим собрать по весне достаточный урожай, чтобы накормить всю провинцию, — Ли оставался невозмутим, реакция братии была в целом предсказуема и слишком–то не удивила дзи.

Каждый монастырь издревле держался за право быть местом сакрального таинства, куда допускались лишь избранные. Только посвященным тишина, покой и уединение духовного санктуария позволяли достичь вершин самосовершенствования. Превратить же Лаозин в большой полевой лагерь рабочих–крестьян, монахам совсем не улыбалось.

— Но есть, разумеется, и другой выход, который позволит нам не рисковать лишний раз жизнями простых людей, — хитрый прищур настоятеля давал понять, что он чует в словах Ли подвох, но старик был слишком умудрен опытом, чтобы прерывать гостя. — Если бы монахи сами согласились заняться работами по ремонту разрушенных систем ирригации, то умиротворение этого места не подверглось бы такому испытанию.

В красных рядах позади владыки монастыря началось нервное шевеление, и раздались приглушенные голоса. Сам предводитель духовной братии молчал, обдумывая услышанное. С одной стороны, молодой тайпэн только что высказал самое нахальное предложение, когда–либо слышанное, старым монахом за всю его весьма долгую жизнь. С другой стороны, особой альтернативы посланник Императора и не мог предложить.

— Но вы ведь прекрасно понимаете, что не сможете в должной мере обеспечивать охрану рабочих, пока не очистите верховья Мианхэ от карабакуру, — это был последний, но весьма веский довод, который настоятель не мог не попытаться использовать. — Наших сил для этого будет недостаточно, даже с поддержкой ваших людей. Кроме того, карлики плотно засели в мельничьем городище к западу отсюда, как раз неподалеку от системы каналов между первыми группами дамб. Этот хутор хорошо укреплен, и коротышки собрали там много воинов, постоянно пребывающих в его стенах.

— Крупный отряд солдат городской стражи уже выдвинулся в направлении этого хутора, — с улыбкой ответил дзи. — Они будут там к вечеру, и я присоединюсь к ним. Также, я хотел бы просить вас предоставить мне некоторых ваших воинов, чье искусство овеяно мифами и легендами ушедших тысячелетий.

Шум за спиной у настоятеля все нарастал, и старик вынужден был попросить Ли немного обождать, пока он обсудит его предложения с остальными. Перепалка велась шепотом, но на повышенных тонах. Дзи с интересом наблюдал за тем, как еще некоторое время назад степенные и благостные искатели гармонии препираются и спорят, будто собрание какого–нибудь торгового дома. Невольно Ли вспомнился мастер Азай, но представить себе его среди этих людей, облаченных в такие же красные одежды, как и учитель дзи–додзё, бывший ученик так и не смог.

— Мы пришли к выводу, что будет разумно и справедливо принять ваше первое предложение, тайпэн Хань, — вернувшийся настоятель выглядел не слишком расстроенным, скорее даже наоборот. — Десять наших лучших воинов также будут готовы выступить в путь по вашему зову. Однако раз уж в нашей обители скоро прибавится гостей, мне бы хотелось обсудить вопрос о раненых и больных.

— О каких раненых? — слова монаха стали для дзи полной неожиданностью.

— Пока кругом бушует смятение и хаос, наш маленький островок порядка и покоя стремится принять всех, кто действительно нуждается в помощи. Мы укрыли в своих стенах немало больных и раненых, чья кровь была отравлена ядом карабакуру. Мы содержим их в монашеских покоях, но, нам кажется, обилие шума, сопровождающего столь большое количество людей, как в ваших рабочих бригадах, не будет способствовать скорейшему выздоровлению немощных. Нам думается, что в Ланьчжоу эти несчастные смогут получить более качественный уход, чем в Лаозин.

Внутреннее улыбнувшись, Ли незамедлительно подтвердил:

— Конечно. Я прослежу за тем, чтобы их переправили в город под надежной охраной.

Настоятель был достаточно умен, чтобы понимать бесполезность спора с дзи, но он не мог отступить просто так, не выгадав хотя бы маленькой (пусть и незначительной, но все же) уступки со стороны гостя. Ли готов был пойти на предложенную сделку, это было справедливо, да и портить отношения с обитателями Лаозин он совсем не собирался.

К хутору, где располагалась самая большая водяная мельница в провинции, солдаты Ли подошли в сумерках с двух сторон. Карлики захватили это городище почти четыре месяца назад, но не сожгли, а стали использовать как укрепленный форпост.

Расположение маленькой крепости было идеальным. Хотя она и не имела какого–то значения для контроля над Шляхом, зато позволяла беспрепятственно совершать налеты на окрестные деревни и внутренние дороги. Собственно, кроме монастыря, стоявшего выше по течению Мианхэ, на сегодняшний день больше никаких человеческих поселений вокруг уже и не сохранилось, а карабакуру приступили к планомерному разрушению мостов и той самой системы дамб и каналов, которые так нужны были горожанам и беженцам в Ланьчжоу.

Памятуя о засадах и разведчиках коротышек, Ли поспешил в первую очередь обезопасить продвижение своего войска. Здесь–то и вступили в дело монастырские сохэй, справившиеся со своей задачей просто великолепно. Быстрые и бесшумные воины Лаозин рассредоточились перед продвигающимися сотнями городской стражи и вплотную занялись дозорными постами и наблюдательными секретами карликов, сумев избавиться от них прежде, чем кто–либо успел поднять тревогу.

Стены городища не слишком сильно пострадали во время захвата хутора, а сами карабакуру впоследствии привели их в полный порядок. Так что на пути у атакующих стоял невысокий, но крепкий частокол из двух рядов плотно прилегающих бревен, пространство между которыми было засыпано землей и мелким камнем. С западной стороны поселения роль естественной преграды выполняла река, а вдоль обоих берегов в этом месте были «заботливо» расставлены многочисленные рогатки.

Полагаясь на внезапность и дерзость, сумерки в этих краях уже давно по определению были временем господства коротышек, Ли сделала еще одну ставку на сохэй.

Пробравшись к воротам монахи–воины, используя одни только им известные методы, проникли на другую сторону стены и устроили караулу карликов форменную резню. Когда массивные створки начали раскрываться, три сотни городских стражников в новых железных доспехах с победным криком поднялись в атаку. Сохэй сумели удержать ворота до того, как лавина пехоты ворвалась внутрь.

Оказавшись одним из первых, кто вступил во вражескую крепость, Ли невольно осознал, как на самом деле близко они были от поражения. Из десяти монахов, посланных им на тайный штурм, до подхода солдат уцелело лишь четверо, двое из которых были тяжело ранены. Мертвых карликов вокруг ворот обнаружилось не меньше четырех десятков, остальные поспешно отступили к речному берегу.

Несмотря на отрешенное спокойствие выживших сохэй и их немедленно изъявленное желание приступить к исполнению нового поручения, дзи почувствовал себя довольно мерзко. Горькую злобу на самого себя, безропотно пославшего на верную смерть людей настоятеля Лаозин, не могла перебить даже мысль о том, сколько простых воинов погибло бы, решись он на обычную атаку с веревками и крючьями, во множестве захваченными стражниками с собой еще из Ланьчжоу.

Мельничное городище было невелико — всего две дюжины домов, большая часть которых была предназначена для хранения муки и необработанного зерна. Забегая вперед, стоит заметить, что никакого продовольствия, кроме небольших запасов самих карабакуру, люди здесь впоследствии так и не обнаружили. Единственным по–настоящему мощным «укреплением» стоило считать разве что здание самой мельницы, сложенной из камня и покрытой обожженной черепицей. Она стояла на самом берегу Мианхэ, а пространство вокруг ее стен было старательно очищено от всяких других построек и иных возможных укрытий.

Короткие, но яростные схватки разворачивались в узких переулках и на крышах домов, куда спешили забраться лучники карабакуру. Городская стража действовала довольно умело, в отличие от открытого сражения в поле, здесь подчиненные командира Ногая чувствовали себя весьма уверенно. Дзи, возглавляя самую большую группу солдат, несколько раз был вынужден сойтись в бою с вражескими воинами, но победа в этот раз была заведомо на стороне людей. Именно поэтому свое не слишком искусное владение мечом Ли так особо никому и не продемонстрировал, ограничиваясь чаще всего парой ударов и блоков.

Ночь только успела войти в свои права, когда основная часть городища была в руках нападавших. В темноте можно было заметить, как многие карлики перепрыгивают через стены частокола, спеша укрыться в прибрежных зарослях. Несколько небольших отрядов солдат, специально расставленных Ли по периметру хутора, старались переловить и перебить как можно большее число тех, кто спасался беспорядочным бегством. Ввязываться в схватки с крупными и организованными группами врага, им было настоятельно запрещено.

Единственная заминка возникла у мельницы. Коротышки, набившиеся за стены, плотно заперли и подперли единственные двери, и теперь пускали отравленные стрелы из узких окон, не давая никому приблизиться. Взошедшая луна осветила все вокруг белым светом, значительно упрощая задачу вражеским стрелкам.

Просто так ворваться на мельницу было нельзя, и Ли отдал приказ проверить захваченную территорию на предмет спрятавшихся врагов и сбора раненых. Сам дзи вместе с полусотней стражников занял позицию напротив последнего оплота карабакуру.

Воцарившаяся тишина перерывалась лишь плеском речных вод да редкими стонами со стороны ворот. Наблюдая за бликами света на поверхности Мианхэ, Ли попытался вспомнить, чему его учили и как следует решать сложные тактические ситуации. Можно было взять коротышек измором, но никто не знал, насколько это затянется, и не подойдут ли к тому времени вражеские подкрепления. Можно было попытаться грубо вломиться через двери или обойти со стороны стен, влезть на крышу и попробовать взломать черепицу. Эти варианты вполне годились, но сулили немалые потери, которых Ли теперь всячески старался избегать.

На замершее деревянное колесо, застопоренное за ненадобностью новыми хозяевами поселка, но обычно вращавшее мельничные жернова в недрах каменного здания, взгляд дзи наткнулся не сразу. Спустя мгновение Ли велел найти ему десять самых лучших пловцов и заодно начать разбирать стены одного из соседних складов.

Десять воинов, двое из которых были уцелевшими сохэй, спустились к воде без доспехов и лишнего снаряжения в районе южной стены, где их не могли видеть из окон мельницы. Набежавшее облако весьма удачно скрыло их продвижение в воде.

Ловко карабкаясь по колесу, первыми на деревянную сваю взобрались, разумеется, монахи. Их ременные крепления позволили им не утруждать руки переноской оружия, и теперь, ловко выхватив клинки, сохэй, пригнувшись, поспешили к широкому лазу, оставляющему в каменной стене свободное пространство вокруг бревна. Как только первый из них нырнул внутрь, а остальные пловцы уже тоже начали подниматься по колесу, Ли велел подать сигнал к атаке.

Появление врагов внутри здания явно внесло в ряды противника удивление и панику, так что даже обстрел штурмовой группы вышел совсем не таким плотным, как опасался дзи. Пока шестеро стражников с только что обтесанным тараном спешили к дверям, еще десять солдат с импровизированными щитами, сколоченными на скорую руку из обычных досок, прикрывали их и себя с боков.

После пятого удара правая створка сорвалась с петель, и первая группа бойцов быстро проникла на мельницу. При этом солдаты с импровизированными тай–бо, согласно приказу Ли, остались на своих местах, играя роль дополнительной защиты для тех, кто поспешил к дверям мельницы из темных переулков. Последняя схватка завершилась даже до того, как дзи успел принять в ней участие.

Результат ночного боя был очень не плох. Убитых карликов насчитали за две сотни, солдат Ланьчжоу погибло не более четырех десятков, еще столько же были ранены. К сожалению группы карабакуру засели теперь вокруг городища, и не похоже было, что они намерены так сразу уйти отсюда.

Осмотрев мельницу и окончательно оценив ее оборонительные возможности, а заодно и сохранность механизмов, которые в будущем должны были пригодиться, Ли вышел на улицу, где его дожидались десятники и офицер Нэдо, один из помощников командира Ногая. Оборвав начавшиеся было поздравления, дзи велел позаботиться о раненых и выставить охранные посты.

— Тот склад, который мы уже немного разломали, разберите окончательно, — на непонимающие взгляды Ли коротко пояснил. — Мы сложим из оставшегося дерева погребальный нагот.

На лицах командиров и собравшихся вокруг солдат к недоумению прибавились брезгливость и злость.

— Тайпэн, к чему это? — как ни странно, в вопросе пожилого Нэдо не было никакого подтекста, офицер и остальные стражники, в самом деле, просто хотели услышать объяснение.

В очередной раз дзи только ушедшим моментом невольно осознал, что лишь после этого короткого сражения все эти люди действительно полностью стали ему доверять. Только теперь им стал нужен ответ, в который они могли бы поверить, а не приказ, которым можно просто прикрыться. Потому что теперь они верили своему командиру, и верили, что он может объяснить даже самое невероятное.

— Карабакуру всегда придают наших мертвых своим похоронным обрядам, невзирая на обстоятельства и ненависть. Неужели мы будем хуже своих врагов? Неужели нельзя ответить благородством на благородство, вне зависимости от того, в чем его причины?

Этого оказалось достаточно, смущенные солдаты и десятники принялись за работу, а Ли позволил себе первую передышку за этот безумный день. Вместе со скрипом разбираемых стен до слуха дзи иногда долетали обрывки фраз, не раз вызвавшие у него улыбку. Особенно Ли понравилось чье–то высказывание о благородстве истинного тайпэна — «с врагами прощаются достойно… сначала зверски убивают, а потом достойно прощаются».

К середине ночи карабакуру, как и ожидалось, начали предпринимать первые вылазки. Попытки, подстрелись часовых или выманить кого–нибудь из городища, закончились лишь, когда на берегу рядом с мельницей запылал высокий нагот. Больше никаких атак и провокаций не было, а к утру окончательно выяснилось, что все карлики покинули окрестности хутора.

По следам удалось определить, что большая часть уцелевших врагов ушла на юг, остальные на север и на восток. Солдаты с усмешкой перешептывались о том, что у «зверского благородства», похоже, есть и вполне приземленная сторона. Никто другой не предложил бы лучшего способа отвадить карликов и дать людям спокойно отдохнуть, чем то, что придумал тайпэн Хань с этим посмертным наготом.

В городище временно была поставлена гарнизоном сотня солдат под командованием офицера Нэдо. На обратном пути маленькое войско завернуло в Лаозин, чтобы забрать больных и раненых. У ворот монастыря Ли ожидал весьма довольный Ногай, несколько расстроенный накануне тем, что не сможет принять участие в сражении — дзи велел старому воину заняться организацией патрулей вокруг Ланьчжоу.

— Хорошее начало, тайпэн. Может что–то и получится из всего этого.

— Может и получится, — согласился Ли, подъезжая и становя коня бок обок со скакуном начальника городского гарнизона.

Мимо солдаты уже выносили первые носилки с людьми. Несколько монахов, разбиравшихся в травах и алхимии, шагали рядом. Они отправлялись вместе с войском, чтобы проследить за состоянием больных в пути. Как и говорил настоятель, большинство несчастных сильно пострадали от яда, характерные багровые пятна и вздувшиеся вены говорили сами за себя.

В ожидании, когда всех больных погрузят на походные армейские телеги, Ли и Ногай завели неторопливую беседу, обсуждая, как лучше стоит организовать охрану рабочих и снабжение монастырского подворья. Если бы не слабый стон, дзи так бы, наверное, и не заметил человека, которого проносили мимо, также как и многих других. Для того чтобы узнать раненого, Ли понадобилось лишь мгновение. Ни пугающая бледность, ни ввалившиеся щеки не смогли разительно переменить лицо тиданя Удея.

Ногай, чье чутье за прожитые годы, похоже, почти сравнялось со звериным, сразу же заметил, как его собеседник потерял к разговору всякий интерес, и что привлекло его внимание столь сильно.

— Знаете его, тайпэн?

— Да, — ответил Ли, прежде чем успел обдумать то, что скажет дальше. — Это мой воин, я думал он погиб вместе с остальными во время того нападения.

— Конь принес его к воротам неделю назад, — один из монахов, стоявших поблизости, услышал слова Ли и обернулся, чтобы объяснить. — Он был весьма плох, мы вытащили из его тела четыре отравленных наконечника. Пока Судьба этого человека все еще находится на грани и зависит лишь от его воли к жизни.

— Я распоряжусь особо на его счет, — сурово кивнул Ногай.

— Я буду вам признателен.

Командир стражи правильно понял, что за холодным сдержанным тоном дзи попытался скрыть свои эмоции. Он лишь не совсем верно истолковал эти чувства, приняв их за радость и беспокойство тайпэна о своем ну–бэй. Ли действительно был рад видеть Удея и в самом деле всерьез был обеспокоен его состоянием, но к этим вполне естественным первым порывам довольно быстро примешивалось осознание того, что тидань своим присутствием может легко и просто разоблачить весь его маскарад. Конечно, для О–шэя или Ногая это будет словом неизвестного нукера против слова тайпэна Ханя, но Ли знал себя и прекрасно понимал, что просто не станет уклоняться от ответа на прямой вопрос. К тому же ему совсем не хотелось жертвовать Удеем ради собственного спасения, и эту дилемму еще предстояло решить.

Пока же бесчувственного тиданя под присмотром монаха–лекаря грузили на повозку и, судя по его виду, время для откровений грозило наступить совсем не скоро.

— По поводу того северного хутора у старого русла Мианхэ, — напомнил Ногай о теме прерванного разговора. — Отличная позиция для того, чтобы вести наблюдение. Но если оставаться там на ночь, то мелкие поганцы могут окружить это место, и я не позавидую тем, кто окажется внутри. Если же отсылать туда свежую смену каждый день, то мы рискуем нарваться на столь же регулярные засады.

— Значит, посадим постоянный гарнизон. Небольшой, но надежный.

— Для такого дела нужны самые отчаянные сорвиголовы или совсем уставшие от жизни самоубийцы, — усмехнулся Ногай.

— У меня есть на примете несколько таких, — улыбнулся в ответ Ли.

Новость о первой существенной победе над карабакуру распространилась по Ланьчжоу подобно вихрю, обрастая по дороге самыми невероятными подробностями и слухами. Главный герой этих историй, поначалу радовавшийся всеобщей эйфории и отступившей атмосфере безнадежности, вскоре обнаружил, что у всего этого есть и негативная сторона.

Во–первых, воодушевление солдат и простых горожан оказалось уж каким–то чересчур сильным. Нездоровая вера в то, что с новым тайпэном прочие трудности отступят сами собой, была довольно опасна, но в чайных и закусочных все чаще звучали однозначные заявления, в которых говорилось о скором разгроме карликов и наведении порядка в провинции еще до середины зимы.

Вторая проблема касалась Ли куда более непосредственно. Счастливые жители Ланьчжоу буквально осадили поместье дзито, желая лицезреть тайпэна–спасителя, и постепенно это начинало его утомлять.

Когда Хёсей в очередной раз появился в дверях комнаты и, глубоко извиняясь, сообщил о том, что новая группа собравшихся все никак не желает расходиться, Ли вынужден был вновь идти на крыльцо. Дзи искренне надеялся, что этой ночью благодарные горожане хотя бы позволят ему выспаться.

Встреча прошла по уже отработанному ритуалу. Сначала дзи вышел на улицу, где мгновенно смолкли голоса и шум, а все присутствующие дружно склонились в глубоких поклонах. Затем Ли потребовал, чтобы они перестали выражать свое почтение столь явным образом. Как всегда просьбу пришлось повторить дважды, прежде чем спины горожан начали разгибаться. После этого, Ли как можно проникновеннее напомнил людям о том, что это не он один, а многие городские стражники сотворили маленькую победу над карабакуру. Он напомнил собравшимся, что многие из защитников Ланьчжоу отдали свои жизни ради этого торжества Империи, и что это они в первую очередь заслуживают, ничуть не меньшего, уважения, чем он.

Возвращаясь обратно к себе, Ли услышал шорох шелка на лестнице и, подняв голову, застыл на месте. Каори медленно спустилась по ступеням, двигаясь с непередаваемой скользящей грацией, и остановилась всего в шаге от дзи. Ее темные распущенные волосы ниспадали вниз гладким капюшоном, обрамляющим плечи. Терпкий аромат благовоний и чего–то еще, совсем неуловимого, захлестнул Ли, как и при каждой предыдущей встрече с дочерью дзито.

— Мне хотелось бы понять это, — голос Каори был голосом ее матери, только еще очень юным и чистым, как родниковая вода. — Я слышала ваши слова, тайпэн, и видела ваши поступки. Но все еще не могу определить, чего в них больше? Упертой упрямости? Мастерского самоконтроля? Благородного идеализма? Или приверженности традициям, пустившим корни так глубоко, что вы просто не сможете существовать без них?

— Меня учили, что тайпэн Императора ведет себя именно так и никак иначе, — прежде чем ответить, Ли с немалым трудом вспомнил, как именно нужно произносить слова.

Изящные пальцы скользнули по отвороту суо, поднимаясь вверх и касаясь плеча Ли самыми кончиками длинных ногтей.

— Что вы делаете?

Карие глаза красавицы на мгновение исчезли под взмахом роскошных ресниц, чтобы в следующий миг окончательно приковать к себе все внимание завороженного дзи. Эффект от этого прямого открытого взгляда был по сравнению с обычным, застенчиво–мимолетным, просто ошеломляющим.

— Мне всегда казалось, что того, что мы слышим и видим недостаточно, чтобы понять суть. Прикосновение порой дает не меньше информации, разве вам так не кажется?

Обратная сторона точеной кисти, как мимолетное дуновение ветра, прошлась по его щеке. При этом широкий рукав аквамаринового платья почти случайно соскользнул до локтя, обнажая идеальную кожу.

— Так вы говорили, что вас учили быть истинным тайпэном?

— Не совсем. Меня учили, каким должен быть истинный тайпэн.

— Но с другим тайпэнам вам, похоже, еще не доводилось встречаться, — губы девушки изогнулись в ироничной усмешке. — Хотя простите, о чем это я. Вы ведь из рода Юэ, значит, встречались и довольно часто.

— Да, с тайпэнами из рода Юэ я знаком, равно как и с историей этой семьи, — даже в такой ситуации Ли всячески старался избегать лишней лжи.

— И все они ведут себя так же, как и вы?

— Я не могу быть уверен в деталях, но искренне надеюсь, что это так.

— Не пытаетесь уходить от реальности. Значит, все–таки не упертая упрямость…

— К чему все…

Она не дала Ли договорить, приложив палец к его губам.

— Я буду честна с вами, тайпэн, в благодарность за то, что вы были честны со мной. Вы хорошо сложены и не страдаете уродством, хотя внешне в вас нет ничего, что могло бы по–настоящему сильно привлечь женщину. Но вот то, что скрывается внутри вашего тела, делает вас намного, намного более интересным. Это похоже на завораживающий болотный огонек, за которым очень сложно не последовать в самую глубину трясины. И я все еще хочу понять природу этого странного явления.

Лицо Каори оказалась вдруг так близко, что Ли почувствовал ее дыхание. Их губы слились в поцелуе, и дзи должен был признаться себе, что и на секунду не подумал о том, что нельзя поддаваться своим плотским порывам.

— Это ночью отошли Хёсея домой, его семья будет только рада этому.

Шорох шелка еще долго не покидал сознание Ли, а мысли о здоровом сне вдруг оказались позабыты так, словно их никогда и не было.

Утро выдалось довольно пасмурным и промозглым, природа как будто решила напомнить, что зима совсем уже рядом и пора бы уже готовиться к приходу ночных заморозков. Однако на настроение Ли не повлиял даже мелкий моросящий дождь.

С блаженной улыбкой на лице, дзи шагал по улице к воротам гарнизона, насвистывая незамысловатую мелодию. Не сказать, чтобы прошедшая ночь подарила ему какое–то особое откровение, но определенный заряд хорошего настроения и бодрости, безусловно, давал о себе знать.

Дзи не полагалась иметь семей, но от этого они совсем не переставали быть мужчинами, со всеми вытекающими отсюда потребностями. И поэтому среди многих других дисциплин в дзи–додзё для старших учеников регулярно проводились встречи с наложницами столичных торговых домов, чье мастерство и искусство весьма ценилось, и было широко известно даже за пределами Империи. Так что с «механической» точки зрения, Ли был достаточно подкован и, судя по реакции Каори, не ударил лицом в грязь.

В казарменном дворе дзи уже ждали построившиеся манериты. Офицер Сэн с несколькими помощниками принес изъятое оружие и часть снаряжения кочевников.

— Думаю, вы догадываетесь, зачем вы здесь, — Ли кивнул на сложенные кучей сабли, и степняки, все как один, тут же посмотрели в ту сторону. — У меня есть для вас задание. Сложное. Опасное. Важное.

Ли прекрасно понимал, что может просто приказать нукерам Торгутая, но ему хотелось другого. Случай с сохэй еще был совсем свеж в памяти, и дзи было нужно, чтобы манериты сами решились на то, что он предлагал им.

— К северу близ монастыря Лаозин есть старый хутор, ставший необитаемым еще до атак карабакуру. Он стоит на каменистом холме, оттуда хорошо видно окрестности, где удобно следить за степным простором и перемещениями наших низкорослых врагов. Но этот хутор подобен бутылочному горлышку, легко будет занять его, но очень трудно уйти. Те, кто будут оборонять это место должны полагаться лишь на себя, и не забывать подавать сигналы огнем или дымом наблюдателям в других местах. Если там соберется множество врагов, то помощь придет нескоро. Мы должны будем убедиться, что это не приманка, что идущие подкрепления не ждет засада, а на все это уйдет время. Я хотел поручить это вам, но я пойму, если вы откажетесь. Задание и в самом деле трудное, страх или боязнь не справиться будут вполне объяснимы.

Расчет Ли сработал превосходно. Слова молодого тайпэна зацепили гордость сынов степи, и теперь уже ничто не могло их остановить. Сулика–нойон выступил вперед и, коротко глянув на остальных, ответил, не пряча в словах чувства превосходства:

— То, что кажется сложным имперским солдатам — пустяк для настоящего нукера. Мы искупим свою вину, тайпэн Императора, и покажем тебе, что сражаемся и выполняем свой долг ничуть не хуже, чем пьем и веселимся!

— Тогда я спокоен, — Ли удовлетворенно кивнул.

С радостным гиканьем манериты бросились разбирать свои саадаки, кончары и сабли.

 

Глава 6

Жизнь в Ланьчжоу и его окрестностях заметно налаживалась, и отражение этого было видно буквально во всем, что происходило в городе.

Впрочем, несмотря на заметные успехи, разговоры о восстановлении порядка и изгнании карабакуру в самое ближайшее время так и остались разговорами. В течение нескольких недель на территории провинции произошло около десятка схваток с крупными отрядами карликов, однозначных побед в которых по большому счету не было.

Главная проблема заключалось в том, самозваный тайпэн Хань и его маленькая армия при всем желании не могли контролировать земли за пределами провинции Тай–Вэй, номинальной столицей которой являлся Ланьчжоу. На всем остальном пространстве западных владений Империи коротышки чувствовали себя все также вольготно, да и следовало признать, что и прежде большая часть этих мест подчинялась дзито исключительно на топографических картах придворных чиновников. С деревень карабакуру, бесплодных холмов и солончаковых болот взимать налоги было также бессмысленно, как и держать в таких районах крупные отряды стражи или гарнизонные войска. В такие места Ли и не пытался соваться, но вот сохранившиеся поселения, вроде Лаозин или большой деревни добытчиков соли на юге, дороги между ними и как можно более протяженный участок Шляха, дзи старался удержать всеми силами.

За прошедшие дни карлики потеряли в прямых столкновениях и засадных стычках порядка четырех сотен воинов. Стража Ланьчжоу лишилась полной сотни солдат, но бреши в рядах стремительно заполняли ополченцы. Их общее число уже достигло полутысячи, не считая тех, кого квартальные старосты и десятники еще только натаскивали на городских площадях в ежедневных изнурительных тренировках. Правда реальной боевой силой по–прежнему оставались только стражники и наемники торговых домов, исполнявшие роль главной ударной силы. Опыта у этих бойцов было на порядок больше, чем у вчерашних приказчиков и подмастерьев, да и снабжались они распорядителем Каном и офицером Сэном напрямую из военных складов.

Кстати, продовольствие из запасов Императора сыграло немаловажную роль не только для беженцев, но и для ополчения. Зимой торговая жизнь в Ланьчжоу обычно не замирала, но в этом году ожидать появления крупных караванов не стоило. Поэтому большинство молодых людей, вместо привычного заработка, с готовностью влились в ряды городских защитников, куда, по древней традиции, испокон веков брали только добровольцев. Тот факт, что семье каждого новобранца полагался мешок риса влиял на принятие таких решений куда более положительно, чем даже, наверное, героический ореол, сгустившийся вокруг фигуры императорского посланника и наследника Йотоки Юэ, без всякого участия со стороны последнего, стоит заметить.

Запасов еды для остальных горожан и беженцев тоже вполне хватало, но теперь уже всем было понятно, что если первый весенний урожай зерна не удастся собрать в срок, то провинцию ожидает чудовищный голод. Больше всех в этом вопросе был взволнован дзито О–шэй, потому как, несмотря на всю власть и влиятельность нового главнокомандующего, отвечать за смерти простых императорских подданных пришлось бы именно ему. Да и не столько о себе переживал градоначальник, сколько действительно боялся не уберечь Ланьчжоу и многих его обитателей.

Вторая и третья причины переживаний Тонга О–шэя пока тоже не желали проявлять себя в полной мере. Чистота, главное средство от любых болезней, и общественный порядок в городе поддерживались на должном уровне, хотя все постоялые дворы и здания торговых домов были буквально забиты крестьянами, собранными со всех уголков Тай–Вэй. Впрочем, объяснялось это, скорее всего, тем, что наиболее активная часть беженцев — взрослые мужчины и юноши — были спешно переправлены в Лаозин.

Полторы тысячи рабочих с двумя сотнями ополченцев обещанной охраны наводнили монастырь, устраиваясь на его территории с непринужденной неприхотливостью к вящему неудовольствию братии.

К восстановлению дамб, расчистке отводных каналов и сооружению новых насыпей рабочие бригады приступили буквально через десять дней после захвата мельничьего городища, и к текущему моменту достигли заметного успеха. Солдаты, охранявшие их, а также стоявшие в ближайших гарнизонах отбили несколько попыток нападения на восстановительные площадки, каждый раз во многом благодаря своевременным сигналам манеритов, обосновавшихся в самой северной точке территории, подконтрольной теперь людям Ли и руководству Ланьчжоу.

Опальные нукеры умудрялись не только подавать сигналы, но и даже посылать всадников с предупреждениями. Карабакуру, несколько раз пытавшиеся выбить бесстрашных кочевников, не преуспели в этой затее, хотя многие манериты на собственном опыте узнали, что такое яд тростниковых стрел с черным оперением.

За несколько последних дней число нападений начало стремительно падать, а затем и вовсе прекратилось. И хотя у всех остальных это вызвало радость, командир Ногай становился напротив все мрачнее и мрачнее. На вопрос Ли с чем связано такое отношение, начальник гарнизона угрюмо ответил:

— Нам не удалось уничтожить живую силу врага на поле боя. Мы не подорвали его обеспечение ресурсами. Кроме нас у карликов по–прежнему нет никакой серьезной угрозы, на которую стоило бы отвлечься. Значит, единственная причина, по которой малявки затаились, может быть только одна. Те группы, что действовали в нашей провинции, стягивают свои силы для решающего удара. И вполне вероятно, что им на помощь придут отряды из соседних земель.

— Это должно было произойти, рано или поздно, — заметил дзи, вспоминая свои многие предыдущие беседы с Ногаем о том, как будет развиваться положение дел при тех или иных обстоятельствах.

— Да, но готовы ли мы к этому именно сейчас?

— Есть лишь один способ это выяснить.

Чайная «Желтый дракон» по праву считалась лучшей в Ланьчжоу, и даже в такие лихие времена не утратила своего притягивающего очарования во многом благодаря вышколенной прислуге и великолепному искусству мастера Кенга Дзо. Только он на всем протяжении Шляха от западной границы до Сычуяня умел так заваривать чай, что его вкусом и ароматом восхищались даже заезжие столичные чиновники.

Встреча была назначена в этом месте не случайно. Тихая спокойная атмосфера в самый разгар дня и отдельная удаленная комната на третьем этаже, стены которой были увешены ткаными коврами, чтобы скрыть все посторонние звуки, прекрасно подходили для затеянного «обмена мнениями».

Когда Кара Дэн в сопровождении служки переступил высокий порог комнаты, его уже ждали Мун Гжень и двое квартальных старост Ли Онг и Вей Хо. После обмена молчаливыми кивками, торговец занял свободное место, а Гжень сделал слуге позволительный знак. Спустя несколько секунд к гостям чайной вынесли огромный лакированный поднос, заставленный изящными вазочками с засахаренными фруктами и с возвышающимся в центре фарфоровым сосудом, содержащим напиток, благоухающий бергамотом и пряностями.

Обстановка и общий настрой располагали к откровенному разговору, который и состоялся, едва чай был разлит по пиалам, а подавальщик, уходя, плотно притворил за собой деревянную перегородку.

— О–шэй умудряется удерживать поводья, даже, несмотря на то, что они натянуты почти до предела, — отпивая глоток, начал Мун. — Мальчишка оказался куда везучее, чем можно было бы предположить, и это не слишком хорошо.

— С другой стороны он полезен и может оказаться нужным для того, чтобы удерживать людей в повиновении, — заметил Дэн.

— Нет, он слишком своенравен, и оставить его, пусть даже одного, было бы неприемлемо, — отрицательно покачал головой Гжень.

— Это будет непросто, — криво усмехнулся Онг, — многие из простонародья готовы носить его на руках за те успехи, которых он вроде бы как достиг.

— Когда военные вожди карабакуру, наконец, обратят на Ланьчжоу свое пристальное внимание, мало никому не покажется, — согласился Хо. — Но пока здесь командуют Тонг и Сяо Хань о переговорах с коротышками не может идти и речи.

— Это понимают все присутствующие, — утвердительно кивнул Мун, одарив тяжелым взглядом попечителя дома Кун Лай, на что тот никак не прореагировал, сохранив бесстрастное выражение лица.

— Но нам все равно нужно время, чтобы подготовить людей, создать необходимые предпосылки, настроить на нужный лад беженцев, которые пока полностью на стороне дзито из–за того, что он укрывает их за стенами нашего города, — Вей Хо явно не спешил торопить события.

— Следует создать раскол между вооруженными силами, сосредоточенными в руках тайпэна, — до этого момента Мун не раскрывал перед остальными сообщниками всех деталей своего замысла. — За наших наемников я спокоен, а вот стража и складская охрана вероятно останутся верны Ханю и Тонгу, даже если выяснится что те по ночам пробираются в чужие дома, чтобы испить крови спящих младенцев. На перепутье остаются лишь ополченцы, и с ними придется поработать уже вам, уважаемые.

Старосты задумчиво пили чай, не прерывая речи купца, а вот Дэн был не столь сдержан.

— Ты не забыл о манеритах и сохэй, друг мой? Их мало, но они ценны не количеством.

— Они все на севере, там же где и большинство этих тупых крестьянских ублюдков. Хань сам увел всех их из города, ослабляя свои позиции. А те несколько травников и монастырских мечников, которые охраняют госпиталь и карантинный дом, не станут серьезной проблемой, особенно, если все пройдет быстро и по плану.

— Насчет тайпэна и Ногая я спокоен, — вынужден был согласиться Дэн. — А вот дзито и, в особенности, его супруга вызывают у меня куда более серьезные опасения. Если хоть песчинка слухов просочиться в их поместье, то мы все окажемся под нависшим мечом. При осадном положении суд градоначальника будет коротким и жестоким, а подать апелляцию или написать жалобу ко двору уже никто из нас просто не сможет.

— Да, эта хитрая стерва давно сосет из нас соки, дергая за веревочки марионетку Тонга, — в глазах Мун Гженя промелькнуло нечто большее, чем неприязнь или ненависть. — Но сохранность наших жизней в наших же руках.

— Не думаю, что кто–то сумеет спасти себя, если вдруг решится выдать остальных, — хмыкнул Онг. — На благородство Ханя еще можно было бы рассчитывать, но от четы О–шэй такого ожидать, явно не стоит.

— Значит, просто начинаем выполнять каждый свою работу, — Мун допил чай, бросил в рот засахаренную дольку мандарина и налил себе новую порцию ароматного напитка. — К тому моменту, когда с Сычуянем будет вновь налажено нормальное сообщение, город должен уже быть в наших руках. Разберем задачу каждого подробнее…

В утренних сумерках казалось, что обширное болото шевелится и будто живое существо вползает на пологий склон каменистого холма, пробираясь между островков колючего кустарника и редких степных деревьев. Войско карабакуру двигалось почти в полной тишине, столь несвойственной человеческим армиям. Здесь все были одним целым, и в тоже время каждый оставался самими собой. Секрет этого мастерства длинноногие не смогли бы перенять, даже если бы вдруг поняли его потаенную суть.

Монке прожил на свете без малого пять десятков зим и повидал многое, ныне уже недоступное, но никогда прежде ему не доводилось испытывать те чувства, что поселили в его сердце слова старого Шархэ в тот великий день в канун праздника Поклонения Тверди. Речи известнейшего воина и вождя, ставшего знаменитым среди истинных властителей этих земель, когда сам Монке еще был ребенком, будоражили и звали за собой. И Монке не смог не поддаться.

Все, что происходило потом, напоминало ему какой–то сладкий дурманящий сон, несбывшуюся мечту и яркий мираж после долгого пустынного перехода. Но все это было правдой, и карабакуру стремительно и безудержно возвращали себя утраченное и отнятое за столетия притеснений, и ничто уже не могло их остановить, а Монке шел впереди одного из этих непобедимых отрядов, овеянный восхищением подчиненных и доверием самого Шархэ.

Когда из ставки пришел приказ о том, что Монке должен будет возглавить все отряды, действующие в районе Ланьчжоу, пожилого командира, пережившего трех своих сыновей, охватили гордость и ничем незамутненная радость, которая, казалось, давно осталась в ушедшем детстве и уже никогда не вернется вновь. Одарив правами власти самых достойных и разделив людскую провинцию Тай–Вэй на участки, Монке организовал собственную ставку и, наблюдая за успехами своих воинов, действовавших малыми группами, готовился к последнему решительному штурму. После падения Ланьчжоу следовало позаботиться только о монастыре длинноногих, в чем командир карабакуру не видел большой трудности. Он даже специально не стал нападать на Лаозин в первую очередь, чтобы враг не знал о реальных силах и возможностях всех тех многочисленных отрядов, что по воле Шархэ подчинялись каждому его слову.

И все задуманное шло прекрасно, пока однажды имперские солдаты не атаковали ставку предводителя карабакуру, совершив то, чего от них уже никто не ожидал. Люди нанесли удар в самое сердце заботливо созданной сети, державшей земли Тай–Вэй под колпаком, и вероятно они даже не догадывались, как многое сумели выиграть в том коротком ночном бою.

Сегодня Монке знал имя своего врага, но оценить его силу и достоинства сумел еще тогда. Стремительность, ярость, мастерство, бесстрашие. Монке ненавидел человеческого полководца, заставившего его бежать из собственной ставки и искать спасение в темноте холмов. Но когда у стен каменной мельницы взвились в ночное небо багровые языки пламени, Монке больше не смог поддерживать в себе эту ненависть. Такой враг, как тайпэн Хань заслуживал уважения, и, потерянное было, счастье вновь вернулось к командиру карабакуру. Монке был рад сойтись в схватке с таким достойным противником, ведь победить его или проиграть ему было бы честью в обоих случаях.

Стоя у берега по колено в воде, заросшей осокой и камышом, Монке продолжал считать шеренги своих безмолвных воинов. Многие успели привести своих бойцов с севера и восхода, куда давно были отряжены гонцы с призывной вестью. У людей практически не было шансов, во всяком случае, у тех, кто по–прежнему оставался в Лаозин. Ошибку с монастырем стоило исправить, да и сорвать все работы по восстановлению системы ирригации также было необходимо.

Легкой прогулки Монке не ждал — множество рабочих, солдат и монахов вряд ли просто так сдадутся на его милость. Предстояла не просто битва, а тяжелая и кровавая работа после нее. Главной же задачей было не допустить, чтобы из Ланьчжоу к монастырю успели бы подойти подкрепления. А для того, чтобы этого не случилось, нужно было в первую очередь разобраться с одним отрядом нахальных кочевников, засевших на заброшенном хуторе и ставших за эти несколько недель настоящей занозой в причинном месте.

Известие о войске коротышек пришло как раз в тот момент, когда Ли спускался к завтраку. Голова дзи была забита совсем другими мыслями, и понять, о чем встревожено говорит Хёсей, он сумел далеко не сразу. Причиной отрешенности Ли были трудности, о возможности возникновения которых, он раньше как–то и не особо задумывался.

Их отношения с Каори не то, чтобы развивались, но и говорить о том, что взаимный интерес начал охладевать, тоже не стоило. Дочь дзито продолжала навещать спальню высокочтимого гостя в ночные часы, а как только у Ли, в связи с падением активности карабакуру, стало появляться хоть немного свободного времени, то молодой дзи открыл для себя прекрасный и удивительный мир долгих зимних вечеров. В тиши домашнего сада или в натопленной чайной комнате, находившейся, как выяснилось, рядом с трапезной, Ли и Каори провели немало часов, что уже не могло укрыться от Тонга и Нэйке. Впрочем, судя по их реакции благоволения, старших О–шэй вполне устраивали отношения между их дочерью и посланником Императора. И во всем вот этом и заключались те самые нежданные трудности.

В отличие от окружающих, Ли прекрасно понимал, что рано или поздно его обман будет раскрыт, и, как бы ему не хотелось обратного, продолжать пользоваться в отношении девушки своим положением, ему было откровенно стыдно. К тому же самомнение дзи невольно подтачивали размышления о том, кого на самом деле выбрала Каори и кого допустила прикоснуться к своей чарующей красоте — тайпэна Сяо Ханя из рода Юэ, благородного и знатного полководца, равного ей энь–гун или все–таки его, дзи Ли, сына ремесленника, который пользуясь чужой личиной и властью, отличился лишь своими успешными действиями против карликов.

Учение Пути и Догма Служения однозначно трактовали, что выход из такой запутанной моральной дилеммы дзи должен искать сам, не прибегая к чужому опыту и руководствуясь лишь собственной совестью. Если это и было очередным испытанием, то Ли вновь никогда не слышал о чем–то подобном. Возможно, конечно, мастера дзи–додзё просто не хотели смущать умы своих учеников полным рассказом о превратностях Службы, но верилось в это все меньше и меньше.

Сбивчивые слова слуги не стали значительным подспорьем в разматывании клубка тягостных рассуждений, которым Ли предавался в последнее время все больше, но зато полученные известия позволили отбросить их в сторону, по крайней мере, до конца предстоящего сражения.

Уже у ворот поместья дзи нагнал Тонг О–шэй. Градоправитель был облачен в полный пластинчатый доспех, ни в чем не уступавший тому, который носил Ли, а вместо меча на широком кожаном поясе дзито висел округлый топорик с длинной рукоятью. Такое оружие, как и цзун–хэ, часто носили те чиновники и слуги Императора, кто не состоял на действительной воинской службе.

— Кажется, в этом бою вам понадобиться каждая лишняя пара рук, — О–шэй старался держаться уверенно, но за его натянутой улыбкой чувствовалось заметное напряжение.

— В другой ситуации я попробовал бы отказаться, но сейчас вы, к сожалению, правы. Возьмете на себя общее руководство над ополчением?

— С радостью, если только вы не намерены бросить их в бой с самого начала.

— Как–то пока не планировал, — усмехнулся Ли. — Но такая идея заслуживает внимательного изучения.

Тонг в ответ несмело рассмеялся.

— Ногай уже выехал с авангардом разведки, за старшего я оставляю офицера Сэна, остальные ждут нас у восточных ворот.

— Тогда поторопимся, — кивнул дзито и, обернувшись на короткое мгновение, поймал напряженный взгляд двух пар карих глаз, неотрывно следивших за ними сквозь узкую щель перегородки из глубины дома.

Неизвестно было, что так сильно задержало карабакуру в пути, но армия Ланьчжоу столкнулась с основными силами карликов еще до того, как те успели подойти к Лаозин и двинуться на штурм. Сражение развернулось на равнине, выжженной еще летним солнцем и вытянувшейся узким языком вдоль обеих сторон дороги, ведущей к монастырю. Для карабакуру такая позиция оказалась явно неудачной.

Ряды пехотинцев, состоявшие из городской стражи и наемников, сохраняя привычный атакующий строй и развернувшись широкой формацией, выдвинулись вперед. Солдаты первой шеренги закрывались большими круглыми щитами, из–за которых бойцы второго и третьего ряда выставили копья. Сзади их подпирали группы резерва и лучники в легких кожаных доспехах, изготовившиеся стрелять по навесной траектории через головы впередиидущих товарищей.

Благодаря предусмотрительности Ногая, ожидавшего подвоха от карабакуру буквально на каждом шагу, отряд из сотни коротышек, устроивший засаду на пути главного войска, оказался перебит конными разведчиками. Таким образом, появление крупных вражеских сил стало для карликов достаточно неприятной неожиданностью.

Карабакуру развернули часть своих бойцов против трех с лишним сотен солдат Ли, выставив почти вдвое больше клинков, не считая тех сил, что продолжали двигаться к монастырю. Первыми в сражение, как всегда, вступили лучники.

Следуя командам десятников, исполнявших приказы тайпэна, пехотинцы атаковали врага, стремясь как можно быстрее сблизиться и завязать ближний бой, не дожидаясь, пока карлики измотают их на дальней дистанции ядовитыми стрелами. Удар защитников Ланьчжоу, подкрепленный грамотной выучкой, прекрасным оружием и надежной броней, оказался настолько силен, что карабакуру практически сразу подались назад, не в силах прорвать или потеснить стройные ряды людей. Длинные копья, заготовленные против всадников, были не слишком эффективны против пеших врагов, и карлики вынуждены были отступать, не имея возможности хоть как–то укрепиться на местности, лишенной растительности и гладкой как лакированный стол.

Именно в этот момент атаку во фланг коротышкам нанесла кольчужная конница, выдвинувшаяся из тыла атакующей пехоты. Полная сотня лучших солдат командира Ногая и самых опытных наемников торговых домов буквально опрокинула и растоптала всех, кто оказался у них на пути. Поскольку основной упор этой атаки делался на стремительный пробивающий удар, то Ли, шедший во главе кавалерии, со спокойной совестью вложил меч в ножны, взяв в руку привычное яри.

Наездники прорвали ряды карабакуру и, не снижая набранного темпа, бросились ко второму крупному отряду врага, а позади них в еще не закрывшийся «пролом» ринулись ополченцы под предводительством дзито О–шэя. Несмотря на то, что вооружены и обмундированы они были значительно хуже основного войска, смятение и паника, охватившие карликов, не позволила командирам противника организовать своих воинов для достойного сопротивления. Оставалось лишь малое усилие, и солдаты Ланьчжоу с победным ревом бросились в погоню за неприятелем, обратившимися в бегство.

Тем временем, отряд конников под чудовищный грохот сотен копыт врезался во вражеское построение, развернувшееся у ворот Лаозин. Перед второй атакой всадники перестроились лавой, многие при этом сменили копья на мечи и сабли, а у большинства из них яри оказались поломанными или просто потерянными еще в предыдущей стычке. Ли, умевший обращаться с копьем куда более уверенно, чем многие другие, не только сохранил его в целостности, но и оставил в качестве основного оружия. В такой момент было уже не до поддержания взятой на себя роли.

В этой группе карабакуру было чуть меньше, не более пяти сотен, но зато все они как один были облачены во вполне нормальные доспехи, переделанные из тех комплектов, что видимо, достались им в качестве трофеев. Учитывая, что пешие солдаты заметно отстали, увлекшись избиением бегущего противника, шансы у имперской кавалерии были не самые радужные, но иного варианта, чем смять и отбросить врага пока в крови у всадников не утихла ярость, попросту не было. Организовав умелый отпор, элитные солдаты коротышек легко смогли бы вернуть в строй тех, кто подался панике, и тогда численное преимущество дало бы себя знать куда более заметно.

Несмотря на то, что первые шеренги низкорослых воителей буквально исчезли под лошадиными копытами, так просто справиться с ними у людей не получилось. Со спины карабакуру прикрывали деревянные стены монастыря, и, несмотря на стрелы обитателей Лаозин, сыпавшиеся оттуда, поредевшей сотни всадников было явно недостаточно, чтобы сломить упрямых жителей холмов.

Ворота обители распахнулись с протяжным скрежетом, и ополченцы, охранявшие рабочих и следившие за порядком среди них, с копьями наперевес ринулись вдоль каменных укреплений на подмогу сражавшимся наездникам. Не меньше пяти дюжин сохэй стремительно ворвались в ряды карабакуру, и шипящие рубиновые фонтаны щедро оросили оголодавшую землю.

Оказавшись почти в полном окружении, карлики предприняли попытку прорваться. Особенно сильно им в этом никто не препятствовал, однако из небольшого кровавого «котла» вырвалась не больше половины. От всадников, возглавляемых Ли, уцелело к тому времени едва лишь три десятка.

И хотя в тот момент, казалось, что победа уже достигнута, фланговый дозор принес весьма неприятную весть. С запада в сторону монастыря двигалась еще одна группа коротышек, и было их не меньше, чем все те, кого солдатам под командованием дзи удалось перебить и рассеять по округе.

— Милостивые предки, — выслушав доклад, Ногай хмуро покосился на Ли. — Общим числом больше двадцати сотен выходит. Я за всю свою жизнь не видел столько карабакуру, сколько, похоже, увижу за сегодня. И откуда они только взялись?

Дзи, лишь только–только успевший отдышаться, ничего не ответил на это.

— Будет отступать к Ланьчжоу или займем Лаозин? На драку в чистом поле нас явно не хватит, на такую орду низкорослых ублюдков мы все–таки не рассчитывали.

— Можно попробовать другой вариант, — пробормотал Ли и, прежде чем командир городского гарнизона успел его переспросить, вскочил в седло.

Хлестнув коня, дзи помчался к монастырским воротам, вихрем пронесся по кипарисовым аллеям и выехал на границу временного лагеря. Рабочие, заметив Ли, разразились приветственными криками, не забывая мелко кланяться. О приближающейся опасности они пока еще и не подозревали. За спиной у дзи появились, догнавшие его, Ногай и Тонг О–шэй.

— Слушайте меня! И слушайте внимательно! — громко крикнул Ли, и толпа, высыпавшая из–под навесов поближе к всадникам, мгновенно смолкла. — Карабакуру идут сюда, и их слишком много. Мы будем биться с ними, но вряд ли одержим верх. Мои солдаты устали, многие из них ранены. У вас еще есть время спасаться или надеяться на крепость стен Лаозин. Но я призываю вас к другому! Возьмите в руки оружие! Сражайтесь вместе с нами! Если каждый убьет одного врага или хотя бы сумеет ранить, мы вырвем из их рук эти земли, дарованные нам Императором! Подумайте о будущем своих детей и семей, подумайте об Империи! И если они вам не безразличны, я зову вас с собой на поле брани, и обещаю только одно — я буду биться плечом к плечу с каждым, кто поддержит меня, себя и свое право называться человеком!

По толпе, как круги от брошенного в воду камня, стали расползаться шепот и выкрики — напуганные, яростные, удивленные. Но Ли некогда было ждать, поворотив коня, он поскакал обратно к воротам. Угрюмый Ногай последовал за ним, а дзито Ланьчжоу, задержавшись на секунду, коротко бросил, перекрывая гул толпы:

— Вам на этой земле жить, вам и решать, как это делать!

Армия Монке медленно собиралась в единый кулак на высокой каменистой гряде, с которой отлично просматривалось место прошедшей битвы. А еще отсюда представал замечательный вид на человеческий монастырь, похожий на фоне поблекшего пейзажа на игрушечный детский замок, вырастающий посреди степи. Вот только тела убитых, устилавшие дорожную долину, были отнюдь не тряпочными солдатиками.

Командир карабакуру осматривал открывшуюся ему картину и злился все больше. Мало того, что на штурмовые атаки хутора, где засели кочевники, и бывшей ставки Монке пришлось потратить слишком много времени, да еще и оставить там дополнительные силы, чтобы те дожали последнее сопротивление, так теперь еще и выяснялось, что главная ударная группа, посланная им вперед, практически разбита и обескровлена. Три сотни, вот и все, кто добрался до новых позиций личной тысячи Монке, которую он собирался держать в запасе на самый крайний случай. Хотя помощники докладывали, что разбежавшиеся воины продолжают подходить сюда со всех сторон, еще больше чем на сотню–полторы Монке не рассчитывал.

Внизу на равнине также медленно строились те, кто чуть было не сорвал радужных замыслов доверенного Шархэ. И тот, кого Монке сейчас хотел увидеть больше всего на свете, тоже был там.

— Какие будут указания? — один из приближенных замер в почтительном ожидании за спиной у командира.

— Строимся в три колонны и атакуем людей, зажимая в клещи к стенам монастыря.

— Резервов не оставляем?

— Мы и есть резерв. Однако если победим, то у Ланьчжоу больше не будет войска. Они почти все сейчас там, и их намного меньше, да и к тому же они вымотались после сражения, — Монке невольно улыбнулся, представляя себе финал нового боя, в котором диктовать условия будет уже он. — Раздавим и разотрем. И напомни бойцам, сколько я плачу за голову человеческого полководца.

То, что происходило в тот день у стен древней обители, Ли вспоминал всю оставшуюся жизнь с гордостью, ненавистью, восхищением и трепетом.

Когда его полтысячи солдат, считая ополченцев и монахов, выстроились оборонительным полукругом и начали движение в сторону карабакуру, карлики хлынули с холмов подобно полноводной реке. Если бы не раненые, если бы не усталость и потеря почти всей кавалерии, трехкратное преимущество в числе не дало бы коротышкам ничего, но тогда воины Ланьчжоу пошли за своим тайпэном на верную смерть. Если кто и боялся, то не осмеливался показывать виду перед своими товарищами, и ни один из них даже не попытался покинуть строй, несмотря на весь ужас разворачивающегося перед ними зрелища.

А потом подобно второй реке, вышедшей из берегов, из ворот монастыря выплеснулось крестьянское «войско». И при виде этой картины карабакуру замерли, ведь каждый из них с младенчества был уверен в одной непреложной и неизменной истине — крестьяне Империи не воюют.

Любые попытки простонародья организовать хоть какое–то подобие боевой группы сразу же считалось императорским двором прямым покушением на Нефритовый трон и непременно каралось с особой жестокостью. Ни один крестьянин или ремесленник не имел права носить при себе оружие, кроме разве что охотничьего ножа, так что толпа, потрясающая шанцевым инструментом, косами и дубинками, вызвала настоящую оторопь не только у карликов, но и заставило на некоторое время замешкаться даже имперских солдат. Среди серого моря крестьянских курток и рубах яркими пятнами выделялись красные одежды монахов, которые, будучи увлеченными общим порывом, не могли теперь оставаться в стороне.

Битва превратилась в беспорядочную свалку, едва успев начаться. Карабакуру слишком поздно попытались сделать ставку на свои короткие луки, которые могли бы весьма неплохо показать себя против крестьян, лишенных доспехов и щитов. Ли и Ногай завели по сотне уцелевших воинов и наемников с флангов, пока оставшиеся ополченцы и сохэй под командованием О–шэя и офицеров стражи держали центр, помогая в сражении крестьянам. Совместный удар людей лучшими силами с двух сторон оказался для карабакуру слишком тяжелым испытанием. Несмотря на всю свою ловкость и сноровку, карлики были слишком плохо организованы и недисциплинированны, и хотя в рядах крестьян дело обстояло ничуть не лучше, выучка остальных солдат давала о себе знать.

Особенно яростно сражалась небольшая группа карабакуру, оказавшаяся практически в центре сжимающегося кольца. В блестящих латах и с изящными изогнутыми мечами, эти воины сразу же бросались в глаза, равно как и их боевые умения.

Ли, первым увидевший приметный отряд, передал команду сигнальщику, и черные полотнища на бамбуковых палках сразу указали всем остальным направление наибольшей опасности. Сохэй и купеческие наемники прорубились к указанной цели первыми, после к ним присоединились стражники, атаковавшие с фланга. Дзи искренне надеялся, что среди этой группы окажется военный вождь низкорослого народца, и что его смерть быстрее сломит остальных. Так оно, в сущности, и получилось.

Полевой госпиталь был спешно организован на месте рабочего лагеря. Судить о потерях было еще явно рано, а говорить о безоговорочной победе тоже пока неуместно. Ополченцы, стражники и сохэй, продолжали разгонять маленькие группы карабакуру вокруг Лаозин до следующего вечера, а работа на дамбах в ближайшее время, скорее всего, откладывалась. Карлики все же успели нанести ущерб строительным площадкам, но отряды все тех же крестьян, снаряженных за счет оружия и амуниции убитых, быстро выдвинулись в сторону оросительных каналов и навели там порядок.

Остатки гарнизона на мельничном хуторе сумели выжить и дождаться помощи, забаррикадировавшись в достопамятной каменной мельнице. Офицер Нэдо, хоть и был тяжело ранен, продолжал руководить своими людьми, поддерживая в их сердцах боевой дух, и во многом благодаря этому сорок шесть солдат и тридцать восемь ополченцев сумели вернуться домой.

В сгущавшихся сумерках Ли гнал своего коня все быстрее и быстрее. На боках животного выступила пена, но дзи не мог поддаться жалости в такой момент. Еще полсотни всадников неотрывно следовали за ним по пятам.

Обгорелые остатки хутора на вершине холма напоминали в лучах заката изломанные ребра огромного животного, разорванного на куски сворой падальщиков. Но, несмотря на печальный вид, вокруг заброшенного поселения пылали костры, а значит, не все еще было потеряно.

Конные воины с гиканьем налетели на лагерь карликов, опрокидывая палатки и раздавая направо и налево удары обоюдоострых мечей. Вспыхнувшая суматоха, позволила всадникам почти беспрепятственно пробраться к остаткам частокола.

И хотя Ли очень надеялся на это, он все равно был сильно удивлен тому, как много манеритов сумели уцелеть. На подкашивающихся ногах, с багровыми пятнами на лицах, они выходили навстречу дзи, устало салютуя, и искренне улыбаясь. А потом оправившиеся карабакуру нанесли ответный удар.

В потемках лошадь под Ли рухнула то ли от чьего удара, то ли просто запнувшись от усталости. Выронив копье, дзи потянулся к мечу, когда из темени прямо на него вылетели сразу трое врагов. После тяжелого дня рукоять родового меча Юэ, казавшаяся раньше всегда удобной и ладной, сразу стала какой–то тяжелой и скользкой. Ограничиваясь лишь защитой, Ли вынужден был пятиться и отступать, пока вокруг холодным лязгом железа и гортанными криками разгоралась очередная схватка.

Он сумел ранить одного из противников, но его место, сразу же, заняли еще двое с длинным тяжелым копьем, печально знакомым для дзи. Уже первый стремительный удар Ли не сумел как следует отразить, и наконечник скрипнул о нагрудную пластину, опрокидывая человека навзничь.

— Тайпэн ранен! — крикнул кто–то совсем рядом.

Второй удар должен был быть смертельным. Древко с отточенной сталью на конце метнулось вперед, но между Ли и его врагами возникла размытая тень. Глухой чавкающий звук, напоминающий тот, с которым вертел проходит сквозь тушу, заставил дзи вздрогнуть. В лицо Ли брызнула теплая кровь, на мгновение окончательно его ослепив. Сдавленное манеритское ругательство прервал властный голос командира Ногая:

— Тайпэн ранен! Защищайте тайпэна!

Сверху на Ли навалилось что–то тяжелое, вокруг с удвоенной яростью засвистели сабли и мечи. Протерев глаза, дзи с трудом выбрался из–под своего укрытия, которым оказался невысокий нукер, пронзенный насквозь тем самым копьем, которое предназначалось Ли. Кочевник был все еще жив. Откашливаясь кровью, он вдруг расхохотался и, покосившись на дзи, с отдышкой произнес:

— Да уж… если честно, то совсем не так… представлял я себе свое искупление.

Спасенный лишь подавленно промолчал. Ли узнал в лицо и по голосу того, кто обменял его жизнь на свою собственную. Правая рука умирающего нукера, к которой был привязан небольшой круглый щит, заканчивалась едва зарубцевавшейся культей.

— Эй, тайпэн, пообещай мне кое–что…

Манерит снова закашлялся, и дзи склонился над ним, помогая перевернуться на бок.

— Все что будет в моих силах.

— Передай… кагану Торгутаю, что… его нукер Радгай умер достойно… смыв пятно позора с чести родного кочевья… потом и кровью.

— Я скажу ему, что Радгай умер как настоящий батыр, — тихо ответил Ли и медленно закрыл глаза сыну степей, остановившиеся навечно, как и его сердце. — А еще я добавлю, что для меня было честью познакомиться с ним.

Ногай и Сулика–нойон, чье лицо было залито кровью из–за рассеченной брови, вышли из темноты, замерев перед дзи, склонившимся над телом.

— Вроде бы всех разогнали, — сообщил начальник стражи с явным сожалением в голосе.

— Очень хотелось бы верить, — печально вздохнул Ли и, сморгнув горячие слезы, поднялся в полный рост. — Может быть, нам и вправду повезет дотянуть до весны, как думаете?

— Дотянем, куда ж мы теперь денемся, — стальные зубы Ногая тускло сверкнули в отсвете далеких костров.

 

Глава 7

В большой закусочной, возвышавшейся своей широкой черепичной крышей в глубине ремесленного района Ланьчжоу, всегда было шумно и оживленно. Пшеничная водка осхе, ягодные и травяные настойки, яичная лапша, отваренная в мясном бульоне, и рисовая каша с десятком разнообразных приправ, начиная от сушеного винограда и заканчивая свежим рачьим мясом из специального пруда на заднем дворе заведения, всегда пользовались устойчивым спросом среди мастеровых и их многочисленных помощников. Сидя на втором этаже в огромном зале за низкими столами, расставленными среди массивных квадратных опор, многолюдные компании в любое время суток предавались веселым разговорам и воздавали должное непритязательным яствам.

Все в этот день текло своим чередом, не нарушая привычной обстановки, пока ближе к полудню в дальнем углу общинного зала некоторые голоса не стали звучать слишком громко. Главной темой беседы на повышенных тонах стала недавняя победа над ордой карабакуру. Впрочем, за последнюю неделю эта тема была чуть ли не единственной во всех застольных разговорах.

— Если все уже закончилось, как говорит дзито, то почему же он до сих пор не отменил осадного положения? Почему на улицах каждый вечер усиленные патрули ополченцев, а многие дома забиты беженцами из провинции? — особенно громко надрывался немолодой уже мужчина в добротной одежде купеческого приказчика, а на рукаве его красной вышитой куртки блестела серебряной нитью эмблема дома Гжень.

— Патрули нужны для того, чтобы такие, как ты, не начали бы вдруг буянить, хватив лишку за ужином, — бросил из–за соседнего стола молодой углежог, трудившийся, судя по иссушенному лицу и черным потрескавшимся ногтям, у печей фарфорового квартала.

Окружающие разразились одобрительным хохотом. Приказчик посмотрел на своего оппонента с улыбкой и в то же время с какой–то жалостью.

— Ну, разумеется, а раньше обычной стражи было недостаточно. Нет, это теперь ее стало недостаточно. Ведь все наши стражники ныне щеголяют с ног до головы в железе и уж слишком толстым слоем боевой славы покрылись их плечи, чтобы снисходить до патрулирования улиц.

— Вперед, можешь повоевать вместо них, если ты такой умный! — раздраженно крикнул кто–то с другой стороны.

— Но ведь все закончилось, так зачем же воевать? К тому же у нас теперь так много бравых крестьян, что бродят по дорогам, вооружившись мечами и саблями карликов по дозволению тайпэна Ханя.

— Они защищаются от коротышек…

— О! — приказчик наиграно вскинул брови. — И они тоже? Так сколько же нужно народу, чтобы защищаться от разбитых и разбежавшихся недомерков? Вся стража, удвоенное ополчение, толпы вооруженных батраков, сохэй и все торговые наемники?! Не слишком ли много? Или, может дзито думает по–другому? А почему он так думает?

Ответов не было, ремесленники и подмастерья молчали, все больше прислушиваясь к словам оратора.

— А я скажу вам почему! Чтобы прижать вас всех к ногтю, когда придет время!

— Какое еще время?! — снова послышался голос из другого угла.

— Время для создания независимого царства О–шэй.

— Глупость! — разорвал повисшую тишину чей–то взбудораженный крик. — Тайпэн Императора никогда не допустит этого!

— Тайпэн не видит дальше своей службы, он слишком молод, и дзито с Ногаем вертят им, как хотят. Они прикрываются его властью, а карабакуру стали лишь поводом для давно вынашиваемых планов по захвату всех западных земель. Не удивлюсь, если Тонг и его прихлебатели сами подбили карликов на атаки, чтобы проще было отделить провинции, неподконтрольные Империи, и чтобы люди сами бросились в их объятья, когда они станут спасителями края!

— А ты не перегибаешь палку? — уже куда менее весело спросил давешний углежог.

— Да откройте же вы глаза! — всплеснул руками приказчик. — Осадное положение никогда не будет снято. Оно позволяет дзито контролировать все ресурсы и войска. Ущерб, нанесенный Тай–Вэй, ограничивает нас всех в провизии и мешает торговле. Система ирригации и поля, которые станут возделывать все те же крестьяне, тоже будет находиться под полным контролем Тонга. Он позволит им и дальше носить оружие, а сейчас укрывая в стенах Ланьчжоу семьи рабочих и кормя их за наш счет, он только увеличивает преданность этих головорезов, всю жизнь мечтавших лишь заполучить в свои руки ножи подлиннее. К тому же, из их жен и детей в случае необходимости получаться отличные заложники. Перехватив контроль над участком Шляха, дзито наложит лапу на торговые пошлины, а потом силой и угрозами выдворит отсюда всех императорских чиновников и купеческие дома…

— Так вот за кого ты так печешься, — хозяин закусочной, уже некоторое время следивший за происходящим, стоя в центральном проходе, решил, наконец, вмешаться.

— Да! И не буду этого отрицать! — ничуть не смутился приказчик. — Мои хозяева говорят о том, о чем я говорю вам! Но они сдержаны и верны Нефритовому трону, а потому никогда не поднимутся против его ставленника, чтобы тот ни творил. И я забочусь сейчас и о них, и о себе, и обо всех вас! Думаете, Тонг будет милостив к неугодным ему? Думаете, карательная армия станет разбираться, кто был предателем, а кто лишь молчаливо созерцал? Еще не поздно вмешаться! В городе мало солдат, а многие в ополчении сами примкнут к тем, кто выйдет против тирании и самоуправства. И торговые дома тоже не смогут больше сидеть в стороне, им придется принять сторону народа, а Император поймет все, что случилось, если ему будут представлены веские доводы и доказательства.

— Но, что конкретно нам делать? Просто идти на улицы и кричать протестные лозунги?

Человек, задавший эти вопросы, до этого проявлял себя не слишком активно. Он просто сидел за одним столом с компанией молодых и горячих парней, начавших реагировать на слова приказчика наиболее бурно с самых первых его слов.

— Нет! Тогда Тонг подтянет в город войска и прижмет всех к ногтю, как я и говорил. Действовать надо решительно. Пойдем к квартальным старостам и спросим, на чьей они стороне, не дадим действовать тем, кто примкнет к лизоблюдам дзито, поставим перед выбором ополчение. Захватим Тонга и посадим под арест в его же поместье, пусть городом пока управляет Хань или совет старост, а посланники из столицы разберутся во всем в свое время, когда прибудут сюда из Золотого Дворца

— Надо идти!

— Правильно, чего сидеть–то?!

Осхе и накалившаяся атмосфера делали свое дело, яростные выкрики добавляли уверенности в сердца сомневающихся. Человек за столом в центре зала чуть приподнял край камышовой шляпы, подмигнув оратору, взобравшемуся на стол и вещавшему уже оттуда. Приказчик в ответ сделал короткий жест пальцами и, набрав побольше воздуха в легкие, продолжил свои призывные речи, споро раздавая указания наиболее рьяным.

— Думаете, мы сами не понимаем?! Повторяю в сотый раз, пока не будет приказа попечителя, никто из нас не имеет права даже заикнуться о том, чтобы выступить против городских властей!

В торговых рядах рынка Вайдзо, уступавшего к западу от Анхэ по размерам и богатству выбора лишь конному базару Сианя, в этот час было уже не до заключения сделок. В большинстве купеческих деревянных шатров и в маленьких лавках, втиснутых под черепичными навесами с загнутыми коньками, продавцы спешно сворачивали дела, убирая подальше с самых видных мест свои лучшие товары. В узких проходах толпились и кричали люди, а самой горячей точкой можно было по праву назвать небольшие воротца у двухэтажного каменного да–дянь, принадлежавшего дому Гжень.

Несколько наемников, выставленных у решетчатых створок не столько для охраны, сколько для того, чтобы подчеркивать богатство и могущество своих покровителей, отчаянно препирались с неистовствующими горожанами.

— Хватит прикрываться волей Гженей! — один из молодчиков чуть ли не наскакивал на старшего караула, который, скрестив руки на груди, хмуро смотрел на собравшихся из–под низко надвинутого шлема. — Если они не отрастят себе гордость в одном месте, то вы что, согласитесь остаться такими же трусливыми длинноухими собаками?!

— Не зарывайся, — с угрозой прохрипел один из наемников, но на него лишь махнули рукой.

— Я связан договором, и все мои люди тоже, — купеческий десятник был неумолим. — Пока сохраняется хоть малейшая возможность того, что мы можем выступить против верного слуги Императора, мы не будем встревать.

— Да плюньте вы на них! — послушалось из задних рядов. — Им так понравилось ходить строем перед дзито и Ханем, что теперь они даже тявкнуть в их сторону не посмеют.

Наемники, молча, скрежетали зубами. В обычное время ни один простолюдин, пусть даже обладающий каким–то положением и влиятельностью, или пьяный до бесстрашия, не посмел бы оскорбить купеческого воина. Их уважали и даже немного побаивались, но отнюдь не сейчас.

— Надо идти к конторе Гженей и Кун Лай! Пусть отрывают свои толстые зады от мягких подушек, и гонят этих трусов к резиденции дзито!

— В этот раз, надеюсь, обойдемся без пинков по нашим толстым задам!

На верхней ступени крыльца, выстроенного с фасадной стороны да–дянь, возникла грузная фигура попечителя Муна, и толпа встрепенулась с новым ажиотажем.

— В чем, желаю узнать, суть вашего недовольства, любезные?

Купец был сама вежливость и невинность, лишь только маслянистые огоньки в узких щелочках глаз жили на пухлом лице своей собственной жизнью.

— Дзито не желает снимать осадного положения!

— Крестьяне ходят с оружием!

— Сколько еще мы будем укрывать чужаков!

— Почему тайпэн покровительствует этому?!

— Тонг узурпировал право власти!

— Нужно это прекратить! Кварталы недовольны!

Мун поднял руки, призывая собравшихся к тишине.

— Я услышал вас. И понял достаточно. Дом Гжень и я остаемся верными слугами Империи, но так же мы не можем идти против воли ее народа, ее плоти и сути, — торговец обернулся к подобравшимся наемникам. — Десятник Шун Кай соберите наших людей, отправляйтесь к дому дзито и предложите ему добровольно сложить с себя полномочия до прибытия посланника из Хэйан–кё. Если он не согласится на это, то действуйте по ситуации!

Толпа взорвалась радостными воплями и криками поддержки, Мун повелительным жестом отпустил стражу ворот и, склонив голову перед горожанами, шагнул обратно в просторный холл пустынного выставочного зала, где на аккуратных столиках были разложены образцы лучших товаров, производившихся и привозившихся Гжень в этот уголок Империи.

— Вот видишь, они сами попросили меня обо всем, как мы того и хотели.

— Ваша мудрость поистине не знает границ, — развел руками староста Онг. — Прекрасный ход, но как мы действуем дальше?

— Ваши люди и помощники Хо пусть начинают избавляться от тех, кто сохраняет верность Тонгу, Ногаю и Ханю. Дзито и командир гарнизона сейчас инспектируют южную стену, что весьма удачно. Там мы и отрежем их от остального города, а главное не дадим им пробраться к воротам. Пока мои наемники займут поместье, случайный камень или стрела найдут градоправителя совсем в другом месте.

— В поместье находится тайпэн Хань.

— Надеюсь, у мальчишки хватит ума убраться из Ланьчжоу, до того, как дом окружат. Мы дали ему достаточно времени, чтобы слухи уже достигли резиденции дзито. А там посмотрим, никто не застрахован от случайностей. Кстати о них, что видно и слышно в квартале Кун Лай?

— Тишина, — Онг брезгливо поморщился. — Дэн с самого начала юлил и изворачивался.

— Ничего, направим несколько групп в этот район, и ему придется действовать… или контора знатного дома может подвергнуться атаке распоясавшихся мародеров. Как гипотетическая вероятность.

— Думаете это понадобиться?

— Думаю, Дэн прекрасно это понимает и сделает правильный выбор.

Хотя упражнения в художественной каллиграфии и не входили в число обязательных ежедневных занятий, Ли старался по возможности не забывать о них, особенно когда выпадало свободное время отдыха. Купеческие приказчики и простые служащие давно приняли на вооружение заточенные гусиные перья, куда более удобные для составления рутинных отчетов и быстрых записей, так что кисть и черная тушь оставались сегодня в Империи лишь частью атрибутики и культурных традиций высшей аристократии. Дзи осваивали каллиграфию, чтобы лучше проникнуться духом Служения, и соответствовать уровню своего будущего тайпэна. К тому же, лично Ли эти занятия отлично успокаивали.

Перегородка в соседней комнате, открывшаяся с резким щелчком и последующим ударом, невольно заставила дзи смазать последний штрих гербовой подписи рода Юэ, которую Ли выбрал не только для сохранения своей легенды, но и в силу довольно сложного исполнения данного иероглифа. На пороге возникла Каори, и дзи тот час же отложил кисть в сторону и резко поднялся, потому, как на прекрасном лице девушки были отчетливо видны признаки тревоги.

— Что–то…

— Тебе следует немедленно уехать, — привычную плавность движений дочери дзито сменила порывистая стремительность, придавая ее образу совсем новый оттенок. Ее пышные волосы, обычно распущенные или убранные в сложную прическу, сегодня были заплетены в длинную косу, обвитую вокруг шеи и переброшенную на грудь.

— Но почему?

— В городе беспорядки, и ополченцы не слишком настроены на то, чтобы им помешать. Тебе лучше быть сейчас с верными войсками к северу отсюда, надо торопиться, пока ворота остаются открытыми.

— Но зачем им это?

Вопрос Ли отнюдь не был риторическим. Дзи не мог понять, почему после того, как он и его люди разбили все крупные силы карабакуру в Тай–Вэй, защитили женщин, стариков и детей, предоставили достаточно еды и корма для скота, почему после всего этого, кто–то остался недоволен происходящим настолько, что решился на открытый бунт против наместника Императора? И ведь таких оказалось не двое, не трое, и даже не несколько десятков, а, по меньшей мере, сотни, а то и тысячи.

Каори невольно улыбнулась и бросила на Ли снисходительный взгляд.

— Иногда твоя наивность начинает граничить с глупостью.

— Быть может, но я хочу понять. Почему они бунтуют? Что им нужно?

— Того же, что нужно любой толпе — справедливости, но лишь по их критериям. Они будут носить тебя на руках, пока не окажется, что от тебя требуется большего, а то, что ты уже им дал, станет восприниматься, как должное. Люди быстро привыкают к тому, что достается легко и идет им во благо, но быстро забывают о благодарности. Может твой идеальный тайпэн и не должен знать о таких вещах, но тебе придется это понять. Ну а если мы и дальше будем медлить, придаваясь философским беседам о человеческой сущности и вселенской неблагодарности, то ты скоро познакомишься со всем, о чем я говорила, непосредственно на практике. Собирайся, Хёсею и остальным поручено седлать коней для тебя и стражников, которые охраняют поместье. С ними тебе будет спокойнее, да и мне тоже.

— Постой, ты остаешься? — последние слова не на шутку встревожили Ли, бросать Каори в городе, охваченном мятежом, дзи никак не собирался. — Да еще и намереваешься отпустить со мной всю охрану…

— Они будут лишь лишним поводом для раздражения толпы, к тому же, поверь, я могу о себе позаботиться, — отвернувшись от шагнувшего к ней Ли, девушка тихо добавила. — Я не могу бросить мать, а она не уйдет без отца.

— Я найду его.

— Но даже ты не сможешь заставить дзито О–шэя покинуть Ланьчжоу, — так и не обернувшись, Каори быстро выскользнула прочь.

Ли, смотревший ей вслед, как–то неуверенно огляделся, словно ища поддержки или кого–то, кто мог бы дать ему совет. Но ни мастера Азая, ни вечно хмурого командира Ногая в комнате не было. А значит, «тайпэн Хань» должен был сам принять решение. И подлая память тут же невольно напомнила ему другие слова, сказанные истинным тайпэном Ханем в той кроткой, последней, беседе у маленького костра. Так неужели это было правдой, и глубинный смысл, показавшийся Ли тогда лишь дикостью, действительно скрывался в тех рассуждениях? И как же дзи не хотелось верить в это…

— Я же предупреждал, торговый район давно воняет падалью, а в последние дни потянуло гнилью и из ремесленных кварталов, — Ногай, неотрывной тенью следовавший за О–шэем, все никак не мог успокоиться и прекратить недовольное бурчание.

В сопровождении небольшой группы стражников дзито петлял по узким переулкам южных городских окраин, где располагались резиденции торговых домов и купеческие склады. Сам обход южной стены был задуман, как некий символический сигнал тэккэй, но обернулся для их же пользы. О–шэй и Ногай успели скрыться в городе, прежде чем разгоряченная толпа заперла бы их на стене, но теперь им приходилось двигаться с величайшей осторожностью.

Среди просто недовольных горожан попадались группы купеческих приказчиков или суровых крестьянских парней, выглядевших для своей роли слишком сыто, выхолощено и уверенно. Их деревянных дубинок и длинных ножей дзито опасался больше всего, и можно было не сомневаться, что эти ребята точно не станут брать его под арест, как призывали крикуны на углах многолюдных улиц.

Впереди мелькнули красные куртки с серебряными эмблемами, Ногай как–то зло и по–кошачьи зашипел, обнажая меч, а остальные воины сомкнули строй вокруг безоружного градоначальника.

— Здесь! Здесь он!

Крики «охотников», заприметивших жертву, понеслись во все стороны.

— Идешь за мной, — рявкнул Ногай, обращаясь к О–шэю. — Без разговоров, просто идешь за мной, пока я расчищаю путь.

— Постарайся ранить, а не убивать.

— Заткнись, Тонг, — начальник гарнизона почти смеялся. — Хоть раз в жизни заткнись и не спорь со мной!

Шум с другой стороны проулка подсказывал, что отступать уже некуда, и вскоре оттуда действительно показалась другая группа людей, среди которых мелькали характерные наряды. Стражники сбили свои щиты округлыми краями и приготовили мечи, дзито привычным движением вытащил цзун–хэ из ножен на поясе у Ногая.

Часть бамбукового забора, к которому невольно прижались, Тонг и остальные, внезапно сдвинулась, открывая не слишком широкий проход. Человек в серой потертой куртке, таких же штанах и обутый в поношенные варадзи, высунулся из–за круглых жердей, делая призывный знак.

— Сюда, скорее.

Времени на рассуждение не было, и первые двое стражников по молчаливому кивку Ногая нырнули в образовавшийся проем. Следом двинулся сам командир, за ним дзито и замыкающие охранники. Преследователи, заметив, что жертва уходит, перешли с быстрого шага на бег, но все равно не успели к тому моменту, когда забор восстановил свою целостность.

Тонг не без интереса смотрел по сторонам, пока они петляли каким–то задворками, проходя сквозь новые проходы в изгородях или через вполне обычные калитки. Судя по шуму и крикам, люди Мун Гженя предприняли попытку продолжить погоню, но быстро отставали и сбивались со следа.

Большую мощеную улицу им довелось пересечь лишь один раз, при этом Ногай громко усмехнулся и, обернувшись к Тонгу, заметил:

— Никогда не думал, что можно пройти так быстро через весь этот район, и, похоже, я знаю, куда мы направляемся.

Командир стражи не ошибся, резиденция торгового дома Кун Лай обнаружилась прямо за углом, причем большая толпа, собравшаяся у входа в здание, была настроена явно недружелюбно. Безымянный проводник увел дзито и остальных в узкий проход между домами, прежде чем их заметили. В глубине сырого переулка на фоне монолитной каменной стены ярко выделялась прямоугольная дыра. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что часть кладки в этом месте просто сдвинута в сторону, благодаря железным полозьям, вмурованным в фундамент здания.

Миновав небольшую каменную каверну и узкую деревянную лестницу, дзито и его сопровождающие оказались в роскошной кухне, заполненной ароматами специй и трав, сушившихся в углах под потолком. Хозяин встретил гостей без улыбки, но и без явного небрежения.

— Полагаю, солдаты могут остаться здесь, вряд ли люди снаружи создадут реальную угрозу, а тут можно спокойно отдохнуть и перекусить, — предложил Кара Дэн.

— Согласен, — кивнул Тонг. — А нам, я так полагаю, есть о чем переговорить.

— Именно, — подтвердил купец.

Миновав просторный холл на первом этаже, где несколько наемников предавались игре в каргёцу, Дэн, О–шэй и Ногай поднялись на второй этаж в личный кабинет торгового попечителя. Вопреки традиции, имевшей место в среде тэккэй, рабочее место высшего представителя дома Кун Лай не пыталось подавить посетителей роскошным убранством или изысканным вкусом. Золото, яшма, нефрит, изящные картины на тончайших холстах, мореный дуб и красное дерево — всего этого в кабинете Дэна попросту не было. Но зато здесь были огромные высокие шкафы, все полки которых были аккуратно заполнены одинаковыми коробками, обтянутыми кожей акул и скатов. Крошечные пометки на корешках обозначали лишь цифры, и разобраться в этой картотеке мог, пожалуй, только ее владелец.

— Почему ты так уверен, что те, кто стоят у дверей ограничатся криками? — поинтересовался дзито, усаживаясь на предложенный стул.

— Мун все еще надеется принудить меня к активным действиям, — хмыкнул Дэн, устраиваясь за своим рабочим столом. — На большее он пойдет только тогда, когда будет уверен, что с вами и Ханем покончено. Впрочем, возможно, он достаточно умен, чтобы попытаться использовать тайпэна в своих целях.

— Я догадываюсь, почему ты скрывал все это, но развей мои сомнения, — попросил Ногай необычайно вежливым тоном, по сравнению со своей обычной манерой общения.

— Вмешавшись и выступив на вашей стороне, я уже нарушил целый ряд секретных эдиктов, — Дэн пригладил рукой усы, словно, раздумывая над тем, стоит ли продолжать. — Как глава тайной императорской службы в Ланьчжоу я не имею права раскрывать себя и своих агентов без соответствующих приказов от моего непосредственного руководства. К сожалению, связи с ним я не имею с середины осени, так что я решил ждать и наблюдать.

— Пока все не зашло слишком далеко, — заметил О–шэй.

— Все еще вполне поправимо. Я смогу вывести вас из города, после чего вы присоединитесь к тайпэну Ханю. Мои люди уже должны были известить слуг в доме градоначальника о вспыхнувших беспорядках, и если Хань не глупец, а он далеко не глуп, то он уже скачет в сторону Лаозин.

— Интересно, сколько моих слуг ходит у тебя в информаторах, — дзито никак не мог оставить полушутливый тон, и Дэн ответил ему взаимностью.

— А кто сказал, что среди них только лишь слуги?

— Так вся наша надежда опять на паренька из столицы? — вмешался Ногай.

— Пока да, — вынужден был согласиться «купец». — Он проявил себя очень здорово. Еще при нашей первой встрече я заметил, что он быстро схватывает ситуацию и улавливает даже самые тончайшие намеки, которые я ему подавал. Забавно, ведь в довольно куцем досье, что хранилось у меня, кроме описательного портрета, о нем говорилось как о самодовольном, вспыльчивом и эгоцентричном мальчишке, зацикленном на истории и славе своей семьи.

— Да уж, не самая точная характеристика, — последние слова Кара Дэна явно развеселили начальника городского гарнизона.

В комнату, пригнувшись, вошел давешний проводник, причем гости готовы были поклясться, что сделал он это, отнюдь не через дверь за их спиной. Быстро прошептав что–то на ухо встревожившемуся хозяину, безымянный так же быстро удалился.

— Возникли трудности…

Тонг сразу заметил, что Дэн больше не рискует смотреть ему прямо в глаза, как делал это раньше.

— Что–то с моими? — голос дзито предательски дрогнул.

— Я послал людей за судьей Кханом и твоими домашними, но они опоздали. Санго отправился к тебе домой, Тонг, как только начались волнения, а тех, кто спешил к поместью, опередила толпа. И по их словам Хань тоже все еще там…

Поправляя ножны с фамильным мечом Юэ, Ли, облаченный в полный доспех, неспешно спустился во двор. Слуги суетились вокруг лошадей, завершая последние приготовления.

— Скорее, — Каори обернулась, заслышав шаги дзи, и замерла, увидев выражение его лица.

«Тайпэн» прошел мимо дочери градоправителя, мимо остановившегося Хёсея, собиравшегося подвести под уздцы оседланного коня, мимо всех остальных, и в той же неторопливой манере направился к воротам.

— Дурак, — еле слышным шепотом вымолвила Каори. — Великие предки, какой же наивный дурак. Ну, почему мне достался именно такой…

Ли на мгновение остановился и оглянулся назад.

— Это мой Путь. И если ему суждено закончиться здесь, значит, так и нужно. Но я сам выбрал его, без чужой воли и чужих требований. Прости.

— Дурак, — бессильно выдохнула девушка, не в силах больше сдерживать отчаяние и слезы.

Людское море уже колыхалось на подступах к поместью. На башнях гарнизона появились красные штандарты, знаменующие тревогу и предупреждение. Часовые один за другим дробно забили в бронзовые гонги.

У входа на территорию поместья стояло лишь несколько стражников с копьями и полдюжины манеритов с обнаженными саблями. Все они, молча, наблюдали за приближающимися горожанами, но даже и не пытались куда–то уйти или отступить. При появлении Ли суровые лица караульных и кочевников озарились спокойными, но безрадостными улыбками.

Дзи вышел вперед и, по–прежнему не вынимая меча, просто замер в ожидании. Из проулков на главную улицу выплескивались все новые и новые группы возмущенных жителей, и вскоре на всем открытом пространстве между домами уже просто не было свободного места. Несмотря на горячность и взбудораженный настрой, бунтовщики все же прекрасно смогли понять кто, стоит у них на пути, а его спокойное поведение и молчание даже несколько смутило тех, кто двигался в первых рядах.

— Тайпэн! У нас нет к тебе претензий, посторонись, и никто не тронет тебя и тех, кто будет также благоразумен, — рослый наемник в тяжелом кольчужном доспехе первым обратился к Ли. — Нам нужен дзито и только он!

— Тогда вам придется убить меня.

Толпа замерла, качнулась вперед из–за того, что задние ряды продолжали напирать, не видя, что твориться в воротах, и чуть отхлынула назад. На вопросительные крики тех, кто стоял позади, быстро и коротко ответили те, кто стоял ближе. Несколько неуверенных воплей в духе «Да убейте его!» быстро сменились той относительной тишиной, какая, конечно, возможна при столь многолюдном сборище.

— Тайпэн, не будь глупцом, — наемник недвусмысленно взвесил в руке свой обоюдоострый меч, манериты и стражники за спиной у Ли сразу же придвинулись поближе к командиру.

— Глуп тот, кто не может сдержать данной клятвы. Тот, кто умирает ради данного слова и присяги, достоин уважения и жалости, ибо не смог продолжить Служение, которого был, безусловно, достоин. Ты знаешь, что это за цитата, десятник Кай?

Наемник вздрогнул, когда Ли назвал его по имени. Умение тайпэна помнить и узнавать в лицо любого, с кем он хоть раз общался, давно стало одной из новых легенд Ланьчжоу.

Сам дзи лишь удивлялся открытой у себя способности. Он плохо помнил детство, а в дзи–додзё, где дни были похожи один на другой, а новые лица появлялись совсем не часто, знать и помнить всех, не было чем–то сверхъестественным. Но как выяснилось уже на новом месте, Ли был способен держать у себя в голове сотни лиц и имен, послушно извлекая их из памяти в нужный ему момент.

— Это одно из наставлений для будущих дзи, десятник. В нем говорится о том, что долг не может быть превыше чести и совести, если только он сам не является ими. Ты можешь убить меня, но я не уйду. Давай же!

Резкий выкрик смутил людей еще больше, хотя через толпу уже активно проталкивались те, кто, похоже, был настроен действовать куда более решительно.

— Я помню тебя на поле при Лаозин, Шун Кай! Ты был первым, кто прорвался сквозь ряды карабакуру и сошелся в поединке с их предводителем! Твой удар, срубивший ему голову, был великолепен! Так повтори его! Это будет намного проще, ведь я не стану сопротивляться!

Под напором дзи наемник сделал несколько шагов назад, его рука с мечом окончательно опустилась, а взгляд из нахального и решительного стал каким–то нервным и испуганным. А еще в нем был стыд, которого и добивался Ли. Отвернувшись от «раздавленного» десятника, дзи обратился к другому человеку, как раз из числа тех, кто так спешил пообщаться с ним поближе.

— И вы здесь, уважаемый мастер Муса? Вижу у вас в руках ваш прекрасный кузнечный молот, и этот шлем, вряд ли, сохранит мой череп в целости, если ударить им с оттяжкой от самого плеча. С размаху!

Известнейший кузнец Ланьчжоу, огромный коренастый с абсолютно лысой головой и одутловатыми щеками яростно сверкнул глазами.

— У меня было три сына! Они пошил за тобой! И теперь их только двое, и один из них до сих пор не может встать из постели! — взревел Муса, накручивая сам себя.

— Твои сыновья ушли сражаться за тебя! За твой дом! За Империю! Пусть на меня обрушаться проклятья всех подземных демонов, если это было не так, и если они не были теми достойными солдатами, какими я их помню! — ответил Ли не менее яростной тирадой. — Так значит, вы недовольны, что ваши сыновья умирают за вас! Недовольны тем, что они спасают свой город и свою страну! Да если это так, то лучше и вправду убейте меня здесь, на этом самом месте, но только не терзайте меня столь низким зрелищем!

Все больше взглядов устремлялось в землю, все больше глаз опускалось, не в силах смотреть на Ли, и с каждой секундой угасала прежняя ярость и злость. Молот мастера Мусы с грохотом рухнул на мостовую. Стыдливо пригибая спины, выходили из толпы ополченцы, занимая место рядом со стражей в воротах.

— Хватит! Хватит смертей и боли! Идите по домам, успокойте и образумьте остальных! Ведите себя, как следует верным подданным Посланника Неба, и помните, что никто не требует от вас большего…

— Боюсь, что долг верных подданных Императора требует от них как раз другого, уважаемый тайпэн! — слова, раздавшиеся над притихшей толпой, были произнесены сильным уверенным тоном, нетерпящим возражений.

Мун Гжень в сопровождении десятка конных наемников неторопливо прокладывал себе путь через людское собрание, возвышаясь над всеми на роскошном породистом жеребце. Горожане расступались, давая ему дорогу, и вскоре купец оказался у самых ворот поместья, где его, молча, поджидал Ли.

— То, что происходит сейчас, достойнейший Сяо Хань, результат авторитарной и деспотичной политики проводимой дзито О–шэем, и вы тоже невольно, но стали инструментом его влияния, — Гжень демонстрировал такую уверенность и вальяжность, что, как ни странно, его слова казались даже более убедительными, чем, если бы их произносили с яростной и пламенной уверенностью. — Но еще не поздно понять, что происходит, и кто всему виной. Люди будут рады увидеть вас на своей стороне.

— Теряешь контроль над ситуацией, Мун? Выходит результат происходящего на самом деле и вправду, связан с тем, что ты, окончательно потерял всякую почтительность и элементарный страх из–за непомерно раздувшегося кошелька и собственного самомнения? — тягуче пропел звонкий насмешливый голос.

Расступившиеся манериты пропустили вперед Нэйке О–шэй, которую сопровождал седой старик в строгом синем облачении имперского служащего. Жена дзито была одета в черное, подчеркнуто неброское, платье с высоким воротом и широкими руками, украшенное лишь тонким золотым шитьем. Еще некоторое время назад появление здесь этой женщины и городского судьи Санго Кхана привело бы к самым непредсказуемы последствиям, но сейчас толпа отреагировала спокойно и даже с некоторой долей привычного благоговения.

Окинув людей, заполнивших улицу, таким презрительно–разочарованным взглядом, что многие из недавних бунтовщиков стыдливо вжали голову в плечи, Нэйке вновь обратилась к Мун Гженю в прежней снисходительной манере.

— Ты заигрался в свое маленькое торговое царство, Мун, и сегодня это перешло все разумные границы.

— Я знаю, что это ты подталкиваешь своего мужа и его прихлебателей против торговых домов, — не сдерживаясь, зашипел торговец, — и ты желаешь абсолютной власти куда больше, чем он. Но тебе не удастся продолжать наши притеснения, я не для того копил обиды и злость все это время…

— Быть может, ты копил их потому, что за семь лет нашего знакомства, несмотря на все усилия и подарки, так и не смог затащить меня к себе в постель?

На лицах у многих появились улыбки, откуда–то послышались сдавленные смешки, а манериты, так те вообще расхохотались в полный голос. Ли удивленно сморгнул и посмотрел на Нэйке, та в ответ лишь чуть приподняла изящную правую бровь, намекая, что все вопросы лучше задать потом. Мун же побагровел, как вареный рак, его лицо перекосилось гневом, и следующие его слова показали, что купец окончательно потерял над собой всякий контроль.

— Ты, может быть, и думаешь, что заправляешь всем в этом городе, смазливая сука, но мы поставим тебя на место! Дом Гжень не настолько слаб, чтобы пресмыкаться перед какой–то провинциальной мразью, высасывающей из нас последнюю кровь!

Рука Ли сама легла на рукоять меча, но Нэйке опередила его.

— Ты смеешь оскорблять меня, Мун? Что ж, это твое право. А мое право — требовать возмещение за слова, оскорбившие честь и имя супруги императорского ставленника дзито О–шэя, лично присягнувшего тому, кто следит за всем с высоты Нефритового трона. У меня достаточно свидетелей, которых я могу призвать для судебного разбирательства, если ты, конечно, не готов ответить за все немедленно.

— Я не хотел, чтобы…

Гжень разом потерял всю свою прежнюю спесь, но наблюдавший за ним дзи не сразу понял, что именно так сильно испугало купца.

— Нет, — Нэйке не дала торговцу договорить. — Мне не нужны извинения. Поединок, Мун, и только поединок. Здесь. Сейчас. Я могла бы призвать своим защитником любого мужчину рода О–шэй или рода Овара, из которого вышло пятнадцать поколений моих предков, но я не стану этого делать. Ты будешь драться со мной, Мун. Или…

Жена дзито повернулась к судье Кхану, и тот прекрасно понял ее невысказанную просьбу.

— За клевету и попытку опорочить любого представителя знатного рода Империи, не имея на то весомых оснований или доказательств, а также уклонение в дальнейшем от прямой сатисфакции в пользу пострадавшего, обвиняемый должен быть приговорен по пяти статьям императорского уложения «О законах и наказаниях». К отсечению языка, дабы не мог более сеять ложь свою устно. К отсечению пальцев, дабы не мог сеять ложь свою при помощи пера или кисти. К вырыванию ноздрей, дабы каждому было видно его истинную суть при встрече. К пятидесяти ударам плетью и к недельному стоянию у позорного столба на главной площади города или иного поселения без воды и пищи.

Слова Санго действовали отрезвляюще не только на Гженя, но и на многих собравшихся. Наемники попытались отъехать в сторону от купца, но плотные ряды людей не позволили им сделать этого быстро. Сам попечитель торгового дома побледнел и затрясся, затравлено озираясь по сторонам. И тут Ли вдруг неожиданно понял, что Мун действительно пытается выбрать между смертью и чудовищным позором, и похоже, что склоняется все больше и больше к последнему.

— Да у тебя что, не осталось уже ни капли достоинства? — вопрос сам сорвался с губ молодого дзи, до сего момента просто не представлявшего себе, что подобная трусость действительно возможна в реальной жизни, а не только на сценах театров или в уличных народных рассказах.

Гжень в очередной раз буквально переменился в лице и уставился на Ли, все еще не в силах перебороть себя.

— Малолетний идиот! Достоинство?! Честь?! Все это пыль! Я тоже был когда–то глупым мальчишкой и верил во всю эту чушь, но как объяснить тебе, каков он, настоящий мир, если ты еще просто не готов его увидеть?!

— Тот мир, о котором ты говорил, можешь оставить для себя, — холодно ответил Ли. — А в этот момент ты находишься в моем мире, и здесь за оскорбление императорского тайпэна я могу убить тебя прямо сейчас, без суда и приговора. Но я даю тебе шанс. Заставь свою совесть хоть на краткий миг пробудиться, сделай то, что должен, и тогда я не буду вспоминать о случившемся.

Вокруг купца стремительно образовывалось пустое пространство. На негнущихся ногах Мун медленно слез с коня, чуть не запутавшись в стремени, и замер посреди освобожденной площадки. Кто–то из наемников вытащил из ножен меч и нехотя бросил его к ногам тэккэй.

Жена дзито плавным движением извлекла из складок своего платья длинный узкий клинок, напоминающий миниатюрную копию тех, что использовали в битве сохэй. Ли немного удивил такой выбор оружия в поединке против тяжелого меча, но с другой стороны каждый имел право сражаться тем, чем ему было удобно. Данное правило не распространялось, разумеется, только на дзи, притворяющихся тайпэнами.

Гженя колотил настоящий озноб. Даже поднимая брошенный ему меч, торговец все оглядывался по сторонам, будто надеялся на какое–то чудо или внезапное избавление. Но ничего не происходило, и сжав рукоять клинка, Мун остервенело бросился в атаку, неуклюже замахиваясь оружием, которое было слишком тяжелым для него.

Нэйке сделал лишь один быстрый смазанный жест, и ее кинжал с шорохом рассек воздух, войдя по самую рукоять точно в вышитую эмблему на груди у торговца. Мун страдальчески всхлипнул, выронил меч и рухнул ничком на брусчатку. Окровавленное острие кинжала под скрежет разрываемой материи вышло у него из спины.

— Хоть умер, как человек, — расслышал Ли тихую эпитафию из уст жены дзито.

Люди медленно начали расходиться, оставались лишь наемники и ополченцы, спешившие вновь разобраться на квартальные десятки и выказать тайпэну свое желание продолжить службу на благо Ланьчжоу и Империи. Ли понимал, что в других местах беспорядки все еще продолжаются, и в это нужно было вмешаться как можно быстрее.

— Тайпэн Хань, не могли бы вы проводить меня обратно, — голос Нэйке отвлек дзи от обдумывания дальнейших действий. — Нам нужно кое–что оговорить.

Ли не посмел отказать, особенно после увиденного, но путь до дверей поместья, как это ни странно, прошел в полном молчании. Едва дзи миновал порог и уже хотел откланяться, как на него буквально налетел настоящий шквал, состоявший из шелеста шелка, ругательств, дивных ароматов, ударов в грудь и сдерживаемых с трудом рыданий. Нэйке О–шэй с легкой улыбкой удалилась, оставляя дочь наедине с Ли.

Короткая истерика закончилась объятьями и долгим чувственным поцелуем. Когда они, наконец, сумели оторваться друг от друга, Каори тихо, но настойчиво произнесла:

— Никогда. Слышишь, никогда больше не смей так меня пугать, иначе я не знаю, что с тобой сделаю!

В этот момент она была необычайно похожа на свою мать.

Погромы в Ланьчжоу удалось остановить к вечеру, хотя и не без жертв. Погибло около двухсот человек. В основном это были те, кто поддерживал дзито, и в чьи дома успели ворваться группы бунтовщиков и мародеров под предводительством купеческих слуг и приказчиков. Несколько пожаров потушили без вреда для окружающих зданий.

Наутро в город вошла сотня стражников и столько же вооруженных крестьян, которые теперь выполняли обязанности по охране рабочих площадок у Мианхэ. Люди Кара Дэна успели оповестить гарнизон монастыря, и те выдвинули часть своих сил так быстро, как только могли, но к счастью их помощь не потребовалась. Сам «купец» так и остался для большинства просто разумным попечителем торгового дома Кун Лай, который в разгар смуты остался на стороне законной власти. Об истинной роли и положении Дэна на императорской службе, а также о разговоре состоявшемся накануне в резиденции тэккэй, дзито и Ногай поведали лишь Ли и судье Кхану.

Зачинщиков мятежа и непосредственных организаторов поймать удалось достаточно быстро. Многие горожане из числа бывших сторонников политики дома Гжень охотно помогали страже, и за это их наказание ограничилось лишь компенсацией причиненного ущерба. Дзи лично настоял на том, чтобы такая же практика была применена и к тем, чья вина не будет доказана полностью свидетельствами очевидцев и пострадавших.

Главное заседание суда, вопреки традиции закрытых церемоний, провели на главной площади при большом стечении народа. Полсотни обвиняемых отделались плетьми, лишением имущества и занесение в ссыльные списки. Самым ярым подстрекателям немедля вырвали ноздри и отправили на принудительные работы над системой ирригации. Высшей меры «удостоились» только квартальные старосты Ли Онг и Вей Хо, а также трое слуг из дома Гжень, чье участие в убийствах не вызывало сомнений.

Горожане в целом отреагировали на случившееся с неподдельным почтением и удивленной радостью. Многие ждали, что расправа с бунтовщиками будет носить куда более массовый и жестокий характер.

Покидая площадь после исполнения приговоров, командир Ногай отвел Ли в сторону и предложил зайти в «Желтый дракон». По дороге дзи заметил, что пожилой воин явно хочет что–то ему сказать, но сдерживается. Подобное поведение со стороны Ногая было достаточно необычным. Уже когда впереди замаячила вывеска с извивающимся золотым чудовищем, начальник гарнизона все–таки решился.

— Помнишь, Сяо, я говорил тебе, что не встречал каганов, которые были бы теми самыми идеальными вассалами Императора? Я даже ни разу не слышал о таких. А вот о таких тайпэнах как ты, я слышал, но только в сказках.

Ногай пожевал нижнюю губу, собираясь с мыслями, а Ли не смел его перебивать. Больше всего юный дзи боялся, что сейчас опытный вояка скажет ему, когда и как он разгадал всю его нехитрую комбинацию, и о том, что именно так откровенно указывало на его несходство с тем, каким должен был быть настоящий тайпэн Хань.

— Когда еще в самом начале ты говорил о важных, но сложных вещах, я не верил, что ты сможешь добиться их так, как это вышло. Словом, просьбой, приказом и малой силой, а не подкованным сапогом и окровавленной плеткой. Я давно не верил в то, что можно жить согласно идеалам, и окружающее начнет подстраиваться под тебя, а не ты под него, как это часто и бывает. Но потом я понял, что те, кто писал все эти кодексы и уложения, кто открывал для других Путь и познавал Догму Служения, ведь все они были такими же самонадеянными и открытыми бессребрениками, как и ты. Тогда–то у них все и получилось, так возникла Империя, а взгляды этих людей и их жизненные стремления стали ее основой. И я рад, что встретил потомка Ночной Кошки Пограничья, который доказал мне, что это не просто легенды. Впервые за всю свою жизнь я стал чувствовать себя счастливым, не только в угаре битвы, вонзая меч во вражескую плоть. За это и хочу выказать тебе свою благодарность.

— Спасибо, Ногай, — смущенно и с нескрываемой радостью ответил дзи. — Но без тебя, без дзито, без Нэдо и других офицеров, без обычных стражников и ополченцев, даже без этих пьяниц–манеритов и надутых монахов, без всех вас я бы ни за что не справился бы.

— А вот в этом, — хмыкнул Ногай, — я почему–то очень сомневаюсь. Не удивлюсь, что если ты вдруг очень захочешь, то по твоей воле даже земная твердь раздвинет свою плоть, и согбенные обитатели подземелий побегут закупаться чаем и специями в тех лавках, в которых ты им дозволишь. Не забывая по пути мелко кланяться на каждом шагу всем встречным и поперечным.

— Сейчас добавим немного осхе к творениям мастера Кенга и обязательно попробуем воплотить этот фокус, — рассмеялся Ли.

Ногай в ответ заливисто захохотал.

Урок мастера Азая.

Коба Юэ, правитель благостного царства Чжу, еще при жизни прославился от Ледового Края до Моря Тысячи Островов, как мудрый дипломат и превосходный фехтовальщик. Ни на одном из этих поприщ ему не было равных, и каждое из своих блестящих умений этот монарх умел обращать на благо своему государству, как по отдельности, так и вместе.

Когда южные границы Империи подступили к владениям Чжу, а следом пало соседнее царство Фуокан, Коба сумел убедить Императора и правителей нескольких окрестных земель заключить необычный договор. Каждый год ко двору Чжу в Циндао прибывали лучшие фехтовальщики со всех концов света, и на турнире перед троном Коба они состязались за право владеть землями царства и его народом.

— Малая кровь лучше большой войны, — говорил мудрый царь, и все, кто слышал эти слова, всегда соглашались с ним.

Каждый год ученики царя Чжу одерживали на турнире верх, играючи повергая лучших мечников Империи, бесстрашных лим–бо из Юнь, опытнейших офицеров государства Нееро и суровых воинов горной страны Даксмен. А если же все же случалось кому–то из иноземцев выйти победителем, то Коба сам спускался со своего трона и, объявляя «последнее испытание для достойного», сокрушал чужестранного мастера, доказывая свое превосходство и силу всего Чжу.

На десятый турнир не смог прибыть ни один из воинов Нееро. Города их царства пылали в гигантских кострах, разожженных армиями Империи, и все знали, что хотя Чжу было меньше и слабее Нееро, Император чтил подписанный договор и не стал нападать на владения Коба, хотя мог бы легко захватить плодородные равнины, осененные правлением рода Юэ.

Минуло еще два оборота мира, и много молодых воинов, слуг Избранника Неба, возвышенных прошедшей войной, прибыли в Циндао к началу нового турнира. Блестяще сражались в тех поединках все без исключения, но особенно хорош был молодой офицер Империи, чье искусство и грация восхитили даже самого Коба.

В конце дня этот юноша сошелся в бою с Котаро Юэ, старшим сыном правителя Чжу и его наследником. Тремя ударами, быстрыми как молния и верткими как болотная гадюка, посланник Императора обезоружил и сбил на землю царского сына, продемонстрировав небывалое мастерство, до того момента успешно скрываемое им от чужих взглядов.

Предчувствуя подвох, правитель Чжу сам встал в круг поединков с обнаженным клинком. Легенды, что ходят об этой схватке, многочисленны и разнообразны, но суть, того что случилось, кроется лишь в развязке. Когда царь Чжу, раненый в руку и в ногу, не желая сдаваться, бросился в последнюю атаку, слуга Императора отвел его выпад и нанес смертельный удар, повернув в последнее мгновение свой меч так, чтобы лезвие плашмя обрушилось на плечо правителя.

— Ты победил, — вынужден был признать упавший монарх, задыхаясь от боли и бессилия.

Молодой воин обнажил голову, и каждый гость и участник турнира, находившийся в тронном зале, увидел, что это женщина.

— Теперь я узнал тебя, — невесело усмехнулся Коба. — И почти горжусь от того, что повергнут столь достойным противником. Убей же меня, и покончим с этим. После этого ты сможешь отдать Чжу своему хозяину, но это не поможет ему. Народ моей страны никогда не примет захватчиков, и вам придется воевать с ним так же, как и со всеми, кто был до них.

— Мне говорили, что ты мудр, но я вижу обратное, — бесстрастно ответила Йотока, тайпэн Императора и командующая Южной армии. — Ты приложил столько сил, чтобы заключить договор, который позволил бы твоему народу избежать бед завоевания и разорения, но теперь потерпев поражение по правилам, предложенным тобою же, готов ввергнуть свое царство в горнило войны. Разве ты хочешь их истребления? Хочешь пепелищ на месте городов, и рек, выходящих из берегов от крови, что заполнит их русла?

— Нет, не хочу, — печально кивнул Коба. — Но такова суть моего народа. Никогда Чжу не примет чужого правителя, никогда не покорится чужой воле и никогда не отдаст свою землю без боя.

— Так пусть продолжают жить на этой земле и по своей воле сохраняют верность своему правителю. Ведь воля трех людей, принесенная в жертву, будет меньшей жертвой, чем воля всего народа.

— И что же ты хочешь предложить? — удивился царь.

— Ты смиришься с поражением, укротишь свою ненависть и гордыню, а затем будешь править Чжу до самой смерти, оставаясь верным вассалом и союзником Императора. А я возьму в мужья твоего старшего сына, и он должен будет доказать, что достоин стать тайпэном Империи. После твоей смерти Котаро займет пост дзито Чжу, а наши дети продолжат род правителей новой провинции.

— И ты готова отдать свою свободу и право выбора, ставшее твоей наградой от Императора, только ради моего народа? — еще больше изумился Коба.

— Я тоже не люблю терять солдат, когда есть иной путь решить дело, — усмехнулась Йотока. — Я принесу свою волю в жертву для них, для твоего народа и для будущего блага Империи.

— Дважды я сегодня был повержен женщиной в тех искусствах, в которых не знал себе равных, — покачал головой правитель и смиренно кивнул. — Да будет так, как ты говоришь. Для рода Юэ будет честью принять в свою семью Ночную Кошку Пограничья, а для народа Чжу это будет спасением. Иногда ты кажешься себе могущественным, как гора, а порой становишься слабее гусеницы шелкопряда, и уповать тогда стоит лишь на благородство врага.

— Здесь больше нет врагов, — улыбнулась Йотока. — И никогда и не было. Люди Империи и люди Чжу должны знать и помнить об этом, потому что отныне они единый народ.

— Да, — вновь смиренно согласился Коба. — Твои слова верны, дочь моя.

Так тайпэн Йотока завоевала третье царство южных земель, а род Юэ по праву занял место у подножия Нефритового трона.

 

Глава 8

Жар и беспамятство отпустили Удея только к середине зимы. Все это время Ли регулярно наведывался в городской госпиталь, где лекари, алхимики и монахи ухаживали за больными и ранеными. Далеко не сразу им удалось найти средство, помогавшее выводить из крови большое количество токсичного яда, использовавшегося карабакуру. К счастью от небольших доз этой отравы человеческий организм со временем избавлялся сам.

Как только дзи сообщили, что тидань пришел в себя, Ли сразу же прекратил свои визиты, благо, подыскивать уважительных причин «тайпэну Ханю» совсем не требовалось. Несмотря на относительное спокойствие, установившееся в Тай–Вэй, неотложных дел у главнокомандующего Ланьчжоу было предостаточно. Редкие стычки с небольшими группами карабакуру продолжались с пугающим постоянством, да и банды мародеров на дорогах заметно восприняли духом, едва карлики лишились безоговорочного права доминировать в деле разграбления провинции.

Однако Ли прекрасно понимал, что бесконечно это продолжаться не может, и потому отправил Удею приказ явиться к нему в поместье дзито, как только состояние кочевника будет достаточно удовлетворительным, чтобы покинуть госпиталь.

Подготовить слова и собраться с мыслями перед этой встречей, было нелегко. Удей явился под утро и остался терпеливо ожидать в большой прихожей, пока Хёсей поднимался наверх, чтобы доложить. В этот раз Ли не стал одевать суо и пояс с мечом, он не знал, как может повести себя тидань, увидев его в таком виде, и не хотел усугублять ситуацию. Ограничившись «домашней» одеждой, на которой золочеными нитями были вышиты гербовые знаки О–шэй, дзи вышел из спальни и плотно притворил перегородку, чтобы не разбудить Каори в столь ранний час.

Слуга тайпэна Ханя вошел в рабочую комнату, сияя начищенной броней и придерживая за рукоять новую саблю, выкованную специально для него взамен старой, утерянной где–то в каменистой степи во время недолгих скитаний, окутанных ядовитым дурманом.

Хёсей задвинул дверь, оставляя их наедине. Ли поднял голову, посмотрев Удею прямо в глаза. Тидань сохранил спокойствие.

— Знаешь, — произнес, наконец, кочевник. — Я так и думал, что это будешь ты.

— Догадался?

— Нет. Просто я видел своими глазами, как булава карабакуру размозжила голову тайпэну Сяо Ханю из рода Юэ в той короткой схватке на изгибе Шляха. Так что, когда я очнулся, и мне сообщили, что мой хозяин жив, здоров и регулярно справляется обо мне, то вот тогда я и вправду удивился. Но затем просто поразмыслил и пришел к единственному возможному выводу о том, кто же мог занять его место. А то, что воскресший наследник Йотоки так и не появился в моей палате, хотя, по словам монахов, в прошлом бывал там не раз, лишь окончательно укрепили мою веру в собственные предположения.

— И что дальше?

— Если я подниму шум и раскрою правду? — тидань задумался. — Тебя разорвут конями здесь, или колесуют на глазах у Императора в столице. Но вот хочу ли я, чтобы это случилось, уже другой вопрос.

— И почему же ты можешь не захотеть того, чтобы самозванец не был привлечен к ответственности за то, что украл лицо и власть твоего хозяина? — осторожно спросил Ли, прекрасно понимая, что Удей сейчас выстраивает какую–то свою внутреннюю цепочку рассуждений, которые должны были помочь тиданю уйти от неприятного решения, но и не вступить в открытое противостояние с долгом и совестью.

— На это может повлиять причина, по которой ты решился на это. Если это была жажда власти или нахальная выходка авантюриста, то это одно. И совсем другое — желание помочь людям и спасти их, используя присвоенную силу на общее благо.

— Но мой ответ в этом отношении заранее не может приниматься во внимание, даже при полной его искренности.

— Верно, — кивнул Удей. — И я скажу о том, что увидел и услышал за эти несколько дней.

Тидань прищурился, как будто бы искал в человеке, сидящем перед ним, что–то, что поможет четче и правильнее объяснить то, что кочевник хотел сказать.

— Этому городу был нужен воин, и ты хороший воин, тебя обучили этому, и ты преуспел в искусстве подношения смерти. Но это умеют многие, и это не оправдание, ведь хорошим воином мог быть и дзи настоящего тайпэна.

Внутри у Ли все медленно начало скручиваться, как витая пружина в хитрых механизмах, какие создавали лучшие мастера из Хэйан–кё.

— Этому городу был нужен полководец, и ты сумел им стать. Используя других или действуя сам, сейчас это не имеет значения. Люди восхищены твоим талантом, возможно, дремавшим все это время и раскрывшимся лишь в столь трагичной ситуации. Их восхищение и вера в тебя придает им еще больше уверенности и дополнительные силы, что еще лучше.

Речь Удея становилась все более тягучей, так будто каждое свое слово он обдумывал, даже уже начав его говорить.

— Этому городу был нужен попечитель, обличенный властью, принимающий решения, не боящийся ответственности и делающий все это правильно. Власть ты взял чужую, но тем самым увеличил ответственность в разы, решения принимал верные и последствия предугадывал правильно. Почти.

Последнее слово прозвучало хлестко, как удар плети.

— Из–за этого «почти», городу понадобился еще и справедливый судья. И ты стал им, хотя мог бы принять облик карателя, и был бы вправе. Ты спас многих, но не только руками и чужим мечом, а словами, поступками и идеями, лежащими в основе учений, которые ты познавал долгие годы, которые обязаны познавать все верные Императору, но делают это отнюдь не многие. Но главное, как велит негласный закон степей, в конечном итоге ты победил, а победитель всегда прав. Если только его победа, хоть в чем–то, лучше поражения. Твоя — лучше. И все же…

Рука Удея легла на витую рукоять, и блестящая сабля выскользнула из ножен. Ли так и не пошевелился, даже не пытаясь сделать хоть что–то. Дзи готов был принять любое решение своего нежданного судьи, будь то свистящий удар или требование предать все огласке.

— Ради своего Служения Империи, ты нарушил Служение своему хозяину, обманывал слуг Императора, лгал им и пользовался их доверием. А еще, ты мог бы удавить меня в любой из своих приходов в госпиталь, и никто бы даже не заподозрил в случившемся руку справедливого и могучего тайпэна Сяо Ханя.

Опустившись на одно колено, Удей склонил голову и протянул свою саблю на вытянутых руках вперед.

— Я буду рад служить такому хозяину, как тот славный тайпэн, о котором только что было сказано здесь. Но пойму я и то, если его дзи вдруг решит, что моя служба не нужна, а знание слишком опасно.

— Встань, — тихо ответил Ли. — Твой хозяин мертв, и ты принадлежишь роду Юэ. Я не вправе решать такое…

Губы Удея растянулись в улыбке.

— Ты тоже лишь часть их имущества, но это не мешает тебе принимать свои решения. Так может, и мне позволишь принять хоть одно свое?

— Наказание за такое укрывательство — смерть.

— Смерти я боюсь в самую последнюю очередь, мой тайпэн.

— Твое решение. Твоя ответственность. Да будет так.

Ни преклонивший колени тидань, ни облегченно вздохнувший Ли так и не услышали тихих шорохов за тонкой перегородкой, ведущей в спальню.

На огромных пространствах имперских земель, раскинувшихся к западу от Анхэ между холодными северными степями ракуртов и пустынными равнинами юга, покрытыми бесконечным песчаным одеялом, было много глухих и неизведанных мест. В некоторых из них столетия назад обитали люди, в других они не появлялись никогда, и Долина Двенадцати Рек, принадлежала к числу последних. Почти идеально круглое пространство, спрятавшееся среди скалистых изломанных холмов, лежало в десяти днях пути к юго–востоку от Сианя. Правда, путь до древнего Акшри занимал десять дней лишь у исконных обитателей этих мест, умевших пройти по незаметным тропам и при этом не переломать себе ноги.

Здесь всегда жило немало карабакуру, но только в эту зиму вся свободная земля Долины от края до края оказалась заполнена шалашами, плетеными ивовыми хижинами и высокими войлочными шатрами. Тысячи голосов звучали несмолкаемым хором, сотни костров бросали пламенные искры в холодный зимний воздух, десятки кузнечных молотом гремели и днем, и ночью по своим наковальням. Главная военная ставка низкорослого народа холмов ни в чем не уступала полевому лагерю императорской армии, имея даже два круга укреплений, включавших в себя высокий частокол со смотровыми башнями, обрывистый ров и вал, усеянный выструганными кольями.

Свежий снег, прикрывший все вокруг тонким покрывалом, весело хрустел под ногами Гупте, хотя самому карабакуру было сейчас отнюдь не до веселья. Дыхание вырывалось в морозный воздух белесым паром, подолгу оставаясь висеть на одном месте позади молодого вождя. Посыльный от верховного предводителя ясно дал ему понять, что вызов к старику Шархэ не сулит командиру трех сотен отборных лучников ничего хорошего, и Гупте догадывался, о чем пойдет речь.

Отбросив тяжелый полог громадного шатра, карабакуру степенно миновал караул внутренней стражи. Две дюжины могучих воинов, почти сравнявшихся в росте со средним человеком и закованных в великолепные латы, ничем не уступающие тем, что носили лишь самые знатные из карабакуру, проводили гостя безразличными взглядами, лишь молча указав на покрытый войлоком стол, где Гупте оставил свои ножи, булаву и искривленный меч.

У центрального очага, над которым располагалось круглое отверстие, венчавшее шатер, на вышитом ковре, протянув руки к огню, сидел седой Шархэ. Глаза старика были прикрыты, и можно было подумать, что он дремлет, не замечая ничего вокруг. Но Гупте был из тех, кто прекрасно знал, как обманчива эта идиллическая картина, и чем все может закончиться для посетителя, который был слишком неосторожен, слишком нагл или слишком сильно расстроил блаженного Шархэ.

— Великий вождь, — чуть слышно вымолвил младший карабакуру, опускаясь ниц по другую сторону открытого огня.

— Поднимись, я хочу видеть твое лицо, когда мы будем говорить, — хрипло прокаркал старик, растирая иссушенные ладони.

— Я весь в твоей воле, мудрейший, — заучено ответил Гупте, незамедлительно выполнив просьбу собеседника.

— У нас проблемы, мой мальчик, серьезные проблемы, — Шархэ, наконец–то, открыл глаза, и от этого колючего взгляда, буквально пронзающего насквозь, Гупте сразу стало еще больше не по себе. — Ты ведь догадываешься, где они возникли?

— Скорбная весть о смерти Монке и о поражении его армии уже облетела весь край.

— А ты понимаешь, почему само поражение столь опытного вождя стало возможным?

Гупте бессильно закусил губу, примерно этого он и ожидал. Все знали, что Монке был одним из любимцев старика, из числа тех, кому он доверял полностью и всеобъемлюще. Конечно, теперь Шархэ хотел найти виноватого, и готов был припомнить всем их мелкие ошибки, совершенные прошедшей осенью.

— В Ланьчжоу появился военный вождь людей, тайпэн Хань, который сумел организовать длинноногих на борьбу и превзойти Монке в искусстве сражения.

— Именно так, мой мальчик. В Ланьчжоу появился тайпэн. Тайпэн, которого ты убил. Во всяком случае, ты так сказал, и я поверил тебе.

— Мы убили всех в той группе, которую нам велено было дожидаться. Любой мой воин подтвердит это.

— Поспешное заявление, — губы старика дернулись, как будто он хотел улыбнуться, но передумал. — Ведь они как раз говорят о другом.

— Что? — Гупте с трудом удержался, чтобы не выкрикнуть свой вопрос, но потом понял о чем идет речь. — Ах да, те двое. Но один из них был ранен и должен был умереть буквально через часы. Мы просто не смогли нагнать его лошадь. А второй… Он не мог быть тайпэном, у него были хорошие доспехи, но не было меча. Он точно был из этих боевых собак верховного вождя нефритовых верзил, и я решил…

— И ты решил не преследовать его, просто потому, что не захотел, — по–своему закончил фразу Шархэ, и его собеседник пристыжено замолчал. — Ты никогда не пытался думать, мальчик мой? Это бывает весьма полезным занятием. Например, если ты отправляешься кого–то убивать, убиваешь его, но упускаешь другого, а потом тот, кого ты убил, воскресает. О чем это говорит?

— Что я убил не того, — пробормотал Гупте.

— Да. Несложный был бы трюк, тайпэн одевается как дзи, а его дзи как тайпэн. И глупые недомерки убивают дзи, даже не обращая внимания на сбежавшего тайпэна.

Молодой карабакуру чувствовал, что готов провалиться сквозь землю, возразить Шархэ ему было нечего, а ведь еще в начале беседы, он думал, что ему придется просто защищаться от нелепых обвинений расстроенного старика.

— Ты упустил его, и он стал проблемой. Я хочу, чтобы в преддверии нашего похода, эта проблема исчезла. Не подведи меня во второй раз.

Гупте поспешно пал ниц и, не смея подняться, пятясь, выполз за шелковый полог, не в силах поверить, что вместо заслуженной смерти, ему даровали шанс на искупление. Шархэ, пригладил пальцами тонкие седые усы и с усилием поднялся. Легкая стенка за его спиной слегка приподнялась, пропуская карабакуру внутрь.

В этой части шатра среди трофейной роскоши вождя — шелковых пуховых подушек, стеклянных светильников, стального оружия и золотых украшений, развешанных вокруг — возле тяжелой железной жаровни Шархэ ждали те, кого большинству карабакуру не следовало видеть слишком часто.

Та, кого карлики прозвали Вестницей, держалась ближе ко выходу, а за ее небрежной позой и леностью, опытный глаз военачальника прекрасно видел готовность в любой момент стремительно превратиться в смертельную угрозу. Ее прямые кинжалы в набедренных ножнах были отнюдь не украшениями, а прекрасный дорожный костюм, идеально подогнанный по фигуре, совсем не стеснял движений. Огненно–рыжие волосы Вестницы, сейчас не скрытые под камышовой шляпой, рассыпались по черной материи сияющим водопадом, поспорить с которым в притягательности могли лишь две зеленых бездны в глубине ее глаз.

Но как бы ни была прекрасна старая знакомая Шархэ, сравниться со второй гостью не могла даже она. Стройное атлетическое тело Старшей Сестры, как звала ее Вестница, было прикрыто лишь тончайшим рубиновым атласом. Она лежала возле жаровни на возвышении из подушек, как будто нарочно демонстрируя все то, чем наградила ее природа. Лучащиеся камни, оправленные в красное золото, сверкали в бесчисленных ожерельях, обрамлявших лебединую шею, и на тонких изящных пальцах. Иссиня–черные волосы, волной ниспадавшие на высокую грудь, были близки по цвету лишь к безоблачному ночному небу, и то, казалось, что это лишь небо слабо подражает этой живой красоте. Темные глаза, совсем как у людских женщин, имели тот же причудливый разрез, что и у Вестницы. Но больше всего Шархэ восхищала ее улыбка — чистый незамутненный блеск антрацита с золотыми вкраплениями заставлял старое сердце биться в десятки раз быстрее, чем оно могло себе позволить в столь почтенном возрасте.

— Ошибка будет исправлена, нашим планам ничего не угрожает, — сказал карабакуру, не в силах оторвать взгляд от изгибов идеального женского тела.

Старшая Сестра, словно наслаждаясь тем эффектом, что ей всякий раз удавалось произвести на Шархэ, неторопливо изменила позу и вкрадчивым голосом, пробирающим собеседника буквально до самого естества, уточнила:

— Он уже подводил нас один раз.

— Гупте честолюбив, он исправит свою оплошность, даже если ради этого ему придется умереть. В этом можно не сомневаться.

— Я сомневаюсь лишь в том, что его смерть точно поможет нам избавиться от этого юного военачальника, доставившего твоим воинам столь много хлопот.

Слова «юный военачальник» были отмечены столь томной интонацией, что внутри у Шархэ все вдруг вспыхнуло обжигающей ревнивой ненавистью.

— Хочешь, чтобы я заменил Гупте или послал больше солдат?

— Нет, зачем же, — Старшая Сестра вальяжно протянула руку и острыми ногтями небрежно подхватила из жаровни маленький уголек, раскаленный буквально докрасна. — Но мы подстрахуем твоих бесстрашных воителей. Совсем чуть–чуть.

Короткий обмен взглядами и, прежде чем карабакуру успел заметить хоть какое–то движение, голос Вестницы откликнулся уже с другой стороны тяжелого полога:

— Я с радостью помогу им.

— Она справиться, — гостья томно улыбнулась хозяину. — Она всегда справляется.

Крошечный кусочек объединившихся стихий земли и огня, сверкнув последний раз, рассыпался лишь мелким серым пеплом, не оставив и следа на идеальных ногтях кумицо.

— Тайпэны! Тайпэны!

Крики уличных мальчишек отвлекли Ли и Тонга от беседы, которую они вели, возвращаясь с утреннего обхода города, уже вошедшего для них обоих в ежедневную привычку. Быстро переглянувшись, дзито и дзи поспешили к постройкам гарнизона, туда где, судя по всему, и творилась главная суета.

Приезжих оказалось двое, точнее их было около трех десятков, но все остальные принадлежали к числу слуг и родовых воинов. Заметив Ли и О–шэя, перед которыми столпившиеся горожане расступались с быстрыми поклонами, гости неторопливо спешились.

— Дзито О–шэй, рады встрече с вами, а это, надо полагать, тайпэн Хань. Мы уже наслышаны о ваших подвигах в Ланьчжоу.

Говоривший был высоким худым мужчиной лет тридцати. Аристократично бледная кожа и сухие черты лица без сомнения выдавали в нем принадлежность к высшим кругам Империи, да и качество его пластинчатых лат пусть не на много, но превосходило даже те, что были у Ли, а ведь он в свое время получил лучшее, что было на столичных военных складах. Лицо приезжего было чисто выбрито, а тонкие брови подведены углем.

Второй тайпэн напротив отличался низким ростом, а его фигура никак не вязалась с правильным представлением о профессиональном воине. Стальные вставки вдоль обширных боков этого еще довольно молодого человека, прекрасно демонстрировали историю того, как постепенно менялся их владелец, становясь все шире в поясе и бедрах.

— Анто Гьянь из рода Нечхе–Орай, — представился высокий, подтверждая догадки Ли.

Упомянутый род был близок к Нефритовому трону еще со времен династии Цы, и более всего все Нечхе–Орай были известны своей преданностью и исполнительностью.

— Мао Фень, — коротко отрекомендовал себя второй полководец.

Безродные тайпэны были не редкостью даже в спокойные для Империи времена, но почему–то Мао совсем не походил на того, кто мог бы получить столь высокий титул за заслуги в бою или при планировании военной компании. Щеки тайпэна чуть свисали по бокам от нижней челюсти, напоминая собачьи брыли, а кожа была покрыта россыпью угрей и фурункулов, вызывавших у окружающих при разговоре вполне определенное и понятное отторжение.

— Я тоже счастлив, видеть вас в моем городе, уважаемые, — слова Тонга были совершенно искренними. — Смею ли я полагать, что ваше появление означает скорое прибытие императорских войск?

— Боюсь, что нет, — как–то безразлично процедил Гьянь сквозь зубы. — Мы выдвинулись из расположения южной армии шесть недель назад, когда до нас дошли слухи, что в западных провинциях срочно нужна помощь. Мы вышли только со своими личными отрядами, приказ тайпэнто запрещал нам уводить вверенные полки и мы оставили их на попечение старших офицеров. Юнь все еще опасны намного более карабакуру. Но, насколько мы заметили, бедственное положение этих мест явно преувеличено.

— Еще в начале зимы все было намного хуже, — ответил гостям дзито, когда все они вместе двинулись в сторону его дома.

Слуги и дзи, последовали за своими хозяевами, а воины направились к воротам гарнизона, где их уже поджидал офицер Сэн.

— Поддерживая осадное положение, мы кое–как сводим концы с концами, но лишь в пределах Тай–Вэй.

— Нам сказали, что недавно в городе был бунт.

Гьянь умудрялся говорить таким тоном и с таким выражением лица, будто бы его собеседника вообще не существует, и тайпэн разговаривает просто сам с собой. Тонгу такая манера была явно не по душе, но дзито предпочитал сохранять спокойствие. Ли тоже не спешил вмешиваться, ведь встреча с настоящими императорскими тайпэнами уже сама по себе оборачивалась очередным испытанием, к которому дзи еще не успел подготовиться даже в мыслях, за что и корил себя сейчас больше всего.

— Мы видели пять голов на городской площади, остальных, полагаю, вы развезли по поселениям в провинции. Умно.

— Эти пятеро единственные, кого мы казнили, не считая тех, кто погиб в стычках со стражей, — осторожно ответил дзито.

— Я же говорил, что использовать бунтовщиков на принудительных работах в такое время гораздо более выгодное решение, — хмыкнул Мао Фень, голос у тайпэна оказался низким и грубым, но в тоже время каким–то маслянистым.

— Конечно, — согласился Анто, — казнить их можно и после. Кстати, чем они занимаются?

— Восстанавливают систему дамб, разрушенных карликами. Если у нас все получится, то мы сможем начать весенний сев в обычный срок, и тогда не возникнет никаких проблем с продовольствием.

— У вас должно было быть достаточно запасов, — хищно прищурился Фень.

— Многое расходуется на беженцев, которых мы укрыли. Их число почти сравнялось с количеством городских жителей в мирное время.

— Расходовать запасы Ланьчжоу на крестьян? Спорное решение, но ваше право, — по–прежнему безразлично и как–то бесцветно ответил Гьянь. — На крайний случай у нас все равно останутся запасы с военных складов.

— Дело в том, что их мы тоже уже пустили в дело…

Анто резко замер, так что остальные не сразу успели остановить свой следующий шаг.

— Вы пустили на крестьян армейское продовольствие, дзито О–шэй?

— Да. И это тоже мое право, как вы заметили чуть ранее, — судя по тому, что Ли узнал за время их знакомства о характере Тонга, тот начинал заводиться.

— Вы понимаете, что подобное самоуправство, особенно с учетом того, что как мы слышали, вы вооружаете отряды простолюдинов, может вылиться для вас…

— Поговорим об этом позже и не на улице, — неожиданно резко вмешался Фень, и Анто нехотя, но внял совету товарища.

— Хорошо.

Во дворе поместья поведение новоприбывших не понравилось Ли еще больше. Едва миновав ворота, они тут же по–хозяйски отправили своих дзи осмотреть дом и прилегающую территорию, а Гьянь безапелляционно заявил Тонгу, что жить тайпэны будут, разумеется, именно здесь.

— На такое количество гостей у меня может и не хватить места, — все еще сдерживая себя в руках, заметил дзито, исподлобья глядя на Анто.

— Особняк Гжень недавно освободился, — негромко напомнил Ли.

— И что же случилось с местным отделением этого известнейшего торгового дома? — поинтересовался Фень, стоявший, как казалось дзи, слишком далеко, чтобы их услышать, и смотревший совершенно в другую сторону.

— Их попечитель возглавлял то самое восстание.

— Вы же не хотите сказать, что отсекли голову троюродному брату Императрицы? — то ли испуганно, то ли зловеще спросил Гьянь.

— Нет, — Тонг широко улыбнулся. — Он погиб во время беспорядков.

— Как удобно, надо запомнить, — Ли готов был поклясться, что Мао с немалым трудом сдерживает смех.

— Как именно он погиб? — продолжал напирать потомок Нечхе–Орай.

— Прилюдно оскорбил супругу дзито, был вызван ею на поединок, согласился не сразу, но в итоге вышел и был убит первым же ударом, — отчеканил Ли, уже понявший кто перед ним, и как себя следует вести. — Я могу засвидетельствовать все случившееся.

— Овара, — размеренно протянул Фень, все также неприятно улыбаясь.

— Это… следует учитывать, — через силу выдавил Гьянь.

Тонг явно хотел добавить еще что–то, и беседа грозила в самом скором времени вылиться в куда более жесткую дискуссию, но задыхающийся посыльный, влетевший в ворота поместья, помешал этому.

— Дзито! Карабакуру!

— Где? Сколько? — Ли резко шагнул вперед, легко оттеснив Гьяня плечом в сторону.

— Идут вдоль восточной обходной дороги, к соленым приискам, не меньше трех сотен.

— Там только две сотни ополченцев, — за мгновение Тонг потерял всю свою злую веселость, помрачнев и осунувшись.

— Я выйду с полусотней всадников, как раз успею к моменту их появления у поселка, — Ли оглянулся на других тайпэнов. — Не составите мне компанию, уважаемые?

— Боюсь, наши лошади слишком устали с дороги, — пробормотал Анто, Мао же вообще не соизволил обернуться.

— Тогда продолжим наш разговор после моего возвращения.

Ли никогда не пытался списать свои неприятности на обстоятельства или кого–нибудь другого, а потому честно признался себе — во всем, что случилось, он виноват лишь сам. Что послужило тому причиной несложно сказать. Успехи дзи и явная слабость врага ослабили его бдительность, притупили чувство осторожности и даже придали какую–то беспечность в делах.

Все слишком привыкли к тому, что карабакуру давно не смеют атаковать при свете дня. Привыкли к тому, что карлики перестали устраивать серьезные засады. Привыкли, что коротышки стали бояться людей, как прежде, до того как хаос захлестнул западные земли.

В нападении явно чувствовался старый «подчерк», тот, что присутствовал в действиях карабакуру на первых этапах этой необъявленной войны. Отряд Ли застали на повороте в том месте, где так удобно было подстроить ловушку.

Еще несколько недель назад Ли непременно бы отправил дозор, разведать этот участок дороги, но сегодня он слишком торопился на выручку к соледобытчикам. С ним не было командира Ногая или других офицеров стражи, непременно бы указавших на эту оплошность. Даже Сулика–нойон и верный Удей в этот день не смогли присоединиться к дзи, как это обычно бывало. Эта ошибка была полностью только на совести самого Ли.

Карабакуру стреляли из луков, ведя перекрестный огонь и не сближаясь для ближнего боя. Придорожные кусты оказались усеяны рогатками и натянутыми веревками. Действия коротышек были хорошо продуманы и организованы.

Ядовитая стрела выбила глаз его коню, и дзи скатился в придорожную канаву, сильно ударившись головой и чуть не потеряв сознание. Бой еще продолжался, когда Ли, поднимаясь с земли, четко расслышал неподалеку зычную команду, брошенную на языке низкорослого народа.

— Пленных не брать! Перебить всех!

 

Глава 9

Закатное солнце уже второй раз ослепляло Ли своими красными бликами с тех пор, как началась эта жутковатая изматывающая гонка. Карабакуру шли буквально по пятам, беспрерывно «подхлестывая» свою жертву и не давая ей ни одной возможности, чтобы передохнуть. За все это время дзи сумел лишь одни раз утолить жажду, когда пытался оторваться от карликов, двигаясь по извилистому руслу мелкой речки, и чуть не упал, поскользнувшись на гладких камнях, устилавших песчаное дно. Ледяная вода обожгла руку, на которую успел опереться беглец, но отказать себе в нескольких глотках в тот момент он просто не смог. Впоследствии, Ли горько пожалел о своей слабости — холодная жидкость и долгий размеренный бег оказались не лучшим сочетанием.

У коротышек не было собак или цепных волков, столь популярных у кочевых народов, но похоже они просто слишком хорошо знали эту местность, и весь хитрый трюк Ли едва не обернулся для него ядовитой стрелой, вонзающейся в затылок.

От большей части доспехов дзи решил избавиться еще первым же вечером. Пользы от защитного облачения не было теперь практически никакой, а лишний вес и нагрузка ему были сейчас совсем ни к чем. Тогда же Ли в первый и последний раз попытался вырваться из полукруга загонщиков, умело гнавших свою добычу. Собственно, эта попытка и дала дзи понимание того, что преследователи двигаются не только строго позади него, но и на значительных расстояниях с обеих сторон. Небольшие группы карабакуру, рассыпавшись в ловчую сеть, умело отрезали все другие пути, кроме того, что вел на запад.

Рассчитывать на удачу или чудесное стечение обстоятельств Ли, по–хорошему, явно уже не стоило. Везение итак исчерпало свой запас до самого дна, позволив «тайпэну» вырваться из западни, расставленной на дороге к соленым приискам. Устрой карабакуру ловушку чуть южнее, и дзи пришлось бы убегать не по привычной холмистой степи, а пробираться обмелевшими солончаками, которые и служили источником ценной приправы, добывавшейся в этом районе. На болотах у Ли было бы еще меньше шансов, как и в том случае, если бы первый снег, выпавший на равнине в начале прошлой декады, не сошел практически на нет за несколько последних теплых дней.

Впрочем, пока ситуация тоже была совсем не радужной. Карлики были опытными охотниками, вымотать и нагнать «дичь» не представляло для них никакого особого труда, и дзи прекрасно это понимал. К сожалению, никакого выбора у него не было. «Остановиться» означало «умереть», и Ли упорно продолжал свой бег в неизвестность.

Лучшие стрелки из войска мудрейшего Шархэ уважали своего непосредственного командира, преданно доверяя ему в любой ситуации, и только этим объяснялось то, что они до сих пор еще не начали роптать.

Одержимость Гупте погоней за сбежавшим человеком была для многих вполне понятна, разговор между верховным вождем и предводителем лучников не был особой тайной. Тем не менее, продолжительная «загонная охота» после долгого перехода, в течение которого карабакуру в целях скрытности не пользовались не только удобными человеческими дорогами, но и большинством своих нахоженных троп, была не из числа того, о чем они могли бы мечтать. Из последних сил никто, конечно, пока не выбивался, но свои возможности солдаты представляли себе вполне трезво.

Направление погони позволяло сделать ставку на выматывающий жертву темп, но была и одна трудность, которую Гупте, похоже, намеренно игнорировал. То место, которое вскоре должно было оказаться на пути у карабакуру и их жертвы, было известно многим из них еще из детских сказок. И это были отнюдь не те сказки, что матери рассказывали им на ночь. Этими сказками юные карабакуру пугали друг друга при свете костра, укрывшись от всех где–нибудь на окраине поселка.

Но пока лишнего повода для сомнений у воинов не было, и Гупте все также неистово гнал их вслед за добычей, упускать которую во второй раз молодой командир никак не желал.

Только на третью ночь с того момента, как Ли принял на себя роль «убегающего зверя», ему, наконец–то, представился шанс на кратковременный отдых. К широкой низине, в летнее время буйно зараставшей ковылью и черняком, дзи вышел, едва не валясь с ног. Посередине небольшой долины возвышались развалины древней каменной постройки. Судя по обломкам рухнувших церемониальных столбов, прежде это место служило храмовым зданием, но было покинуто уже не меньше чем три сотни лет назад.

В свете луны было ясно видно, что от постройки сохранился лишь фундамент да жалкие фрагменты стен. Возможно, под ней были погреба или какие–нибудь хранилища, но прятаться там не имело смысла. Тешить себя надеждой, что карабакуру не обыщут здесь каждый закуток, Ли не собирался. С другой стороны в этом и была определенная польза.

За сутки дзи несколько раз значительно прибавил в темпе, чередуя с размеренной бег трусцой с короткими, но резкими рывками вперед. Вполне вероятно, что ему удалось получить хоть какой–то отрыв от загонщиков. Плюс как минимум одной группе карликов придется задержаться, чтобы осмотреть развалины. А это был шанс, причем не только выиграть драгоценные минуты отдыха, но и просочиться сквозь ловчую цепь, если представится такая возможность.

Торопливо ковыляя, Ли пересек низину, обойдя остатки святилища стороной, и, взобравшись на склон западного холма, улегся в тяжелую сырую траву, почти сожженную солнцем под конец осени, но уже вновь напитавшуюся «мертвой» влагой от прошедших недавно снегопадов.

«Тайпэн» собирался лишь ждать, давая отдых телу, а не разуму, но трое суток на ногах давали о себе знать. Голова дзи медленно склонялась вниз, зрение становилось все расплывчатее, и сон уверенно взял свое. Последнее ощущение, которой запомнил Ли, был холод, расползающийся по ладони от рукояти чужого фамильного меча.

В дзи–додзё будущих верных «мечей» императорских слуг учили, что пробуждение разума в самые первые мгновения зачастую важнее рефлексов и инстинктивных действий. Ли был хорошим учеником, но в этот раз он посрамил своих учителей. Хотя это, вероятнее всего, и спасло ему жизнь.

Чуткий слух подал сигнал об опасности на первый же шорох. Нервное напряжение придало измученному телу дополнительную силу, скорость и ловкость. Сталь столкнулась со сталью, высекая причудливые серебристые искры.

Ли шарахнулся назад и в сторону, уже вполне привычно превращая возврат клинка в еще один широкий рубящий удар, должный отпугнуть врага или заблокировать новую атаку. Этот прием дзи подсмотрел в бою у командира Ногая, который зачастую при его использовании мастерски разваливал пополам сразу двух врагов. «Урок» пришелся кстати, удар второго короткого клинка едва не достиг левого бока дзи, распоров грубую ткань поддоспешной рубахи в опасной близости от печени.

Сморгнув, Ли попытался рассмотреть противника и быстро прикинуть, сколько еще вражеских бойцов находится поблизости. Луна зашла за низкие перистые облака, но светила по–прежнему достаточно ярко.

Враг был всего один, и ростом явно не походил на ожидаемого карабакуру. Легкая подвижная фигура в темной одежде двигалась с пугающей хищной изящностью. В каждой руке неизвестный держал обратным хватом длинный старинный кинжал, какие давно уже не делали даже в придворных мастерских. С оружием Ли хорошо был знаком, и мог говорить о таких вещах совершенно точно. Лицо нападавшего скрывала круглая камышовая шляпа, не низкий устрашающий тэнгай, но вполне достаточная, чтобы бросать черную тень до самого основания шеи.

— Кто ты? — спросил дзи охрипшим голосом, не слишком–то рассчитывая на ответ.

Ночной гость, все также молча, бросился в новую атаку.

Если бы не превосходство в длине и тяжести, которое обоюдоострый меч изначально имел перед кинжалами, то Ли погиб бы уже в первые мгновения. Никогда прежде дзи не видел такого стиля и такого мастерства в обращении с оружием столь непривычным для поединка. К тому же техники умелого владения сразу двумя клинками считались в дзи–додзё уделом лишь искушенных единиц, так что и в защите от подобного искусства учеников императорской школы натаскивали не слишком уверенно.

Не попытавшись ни разу даже контратаковать, «тайпэн» отступал шаг за шагом, с трудом сдерживая настоящий смертоносный вихрь, высекающий все те же странные белые искры при каждом столкновении лезвий. Что–то в действиях противника подсознательно напоминало Ли издевательскую манеру, свойственную тем бойцам, для которых поединок со слабым соперником своеобразное развлечение или даже веселая игра.

Во время очередной атаки, противник резко нырнул под меч дзи, изгибаясь, словно тряпичная кукла. Лезвие фамильного клинка успело зацепить лишь край камышовой шляпы, и головной убор упал на землю с тихим шорохом. Лишь в последнее мгновение Ли успел остановить смертельный удар, схватив врага свободной левой рукой за запястье. Острие древнего кинжала оставило на его шее длинную неглубокую царапину, но дзи не заметил этого.

Горячее дыхание с пьянящим терпким ароматом буквально обожгло его замерзшее лицо, и всего в пяди от себя Ли прекрасно сумел разглядеть огненные волосы, загнутые лисьи клыки и глаза, отсвечивающие чистым изумрудным блеском даже в этой ночной темноте.

Узнать врага не составило большого труда. Действуя вновь скорее инстинктивно, чем обдумано, дзи отбросил оборотня от себя, сам продолжая пятиться, чтобы еще больше увеличить дистанцию. Встреча с таким противником была сейчас совсем некстати, и Ли куда больше предпочел бы, чтобы его нагнали карабакуру, чем выяснять теперь отношения с кумицо, на территорию которой он, видимо, нечаянно забрел.

Демоническое создание несколько мгновений оставалось на одном месте, чуть склонив на бок голову, а затем вновь начало свой сложный путаный танец по тонкому слою стаявшего снега. Теперь Ли уже отчетливо видел звериные следы, остававшиеся там, где ступали ноги кумицо. Длинная тень, отбрасываемая оборотнем в лунном свете, тоже имела отнюдь не человеческие очертания.

— А ты выносливый, — этот уверенный проникновенный голос заставил дзи внутренне похолодеть, о тех пугающих чарах, которыми обладали речи лис–перевертышей, ходило немало легенд.

Двигаясь из стороны в сторону, но, уже не пытаясь атаковать, кумицо продолжала склонять голову поочередно, то влево, то вправо, будто присматриваясь к своей добыче.

— Трое суток без сна и отдыха, без воды и пищи, и тебя еще хватает на то, чтобы отбиваться. Очень неплохо. Очень–очень.

Ее лицо вновь скрывала тень, но зеленый огонь, полыхнувший в глубине глазниц, Ли увидел довольно отчетливо.

— Знаешь, пожалуй, все–таки будет интереснее досмотреть, на что ты будешь способен к концу этой погони.

Рука с кинжалом небрежно указала на склоны восточных холмов. Лишь на секунду дзи покосился в ту сторону, чтобы заметить невысокие фигуры, появляющиеся на вершине гряды. Яркая вспышка осветила низину и древние развалины, словно в самый разгар дня. Силуэт кумицо истаял в этом сиянии, но Ли уже было не до него. Дзи вновь побежал, быстро карабкаясь вверх по отлогому склону. Крики карабакуру неслись ему вслед, и что–то подсказывало дзи, что обыскивать останки святилища они уже не станут.

Классический церемониальный сад с ухоженными кустами и маленьким искусственным озером в центре располагался на одной из самых верхних террас Золотого Дворца и был излюбленным местом, где сиккэн Сумиёси Тэн любил проводить свои встречи. Исключая, разумеется, собственный кабинет высшего императорского чиновника.

Приглашенные, минуя телохранителей, неторопливо и по одному проходили по узким деревянным мосткам к фигурной беседке, расположенной над водой, и вежливо кланялись Сумиёси, занимая затем предложенные им места. Всего в этот раз на аудиенцию к сиккэну были вызваны три придворных чиновника. Кроме Джэнг Мэя, главного распорядителя армейских запасов, гостями Всесильного Тэна стали К»си Вонг, глава тайной императорской службы, более известный как Всезнающее Око, и Джамуха Мукдэн, личный поверенный Императора, занимавший при государственном дипломатическом совете важную роль «моста» между двором и степными союзниками Нефритового трона.

Все собравшиеся были облачены в одинаковые неотличимые одежды синих тонов, и лишь драгоценные камни, венчавшие их круглые шапочки, говорили о статусе каждого из них. Джэнг и Мукдэн, самые младшие, согласно, дворцовой иерархии, носили украшение в виде многогранных рубинов. На голове у К»си красовалась крупная черная жемчужина, а сиккэн сегодня блистал «золотым» алмазом. Этот редчайший камень был известен не только своими удивительными природными свойствами, но еще и считался могущественным оберегом, продлевающим жизнь своего владельца. И не каждый сиккэн удостаивался чести носить именно его, зачастую получая от Избранника Неба лишь обычный прозрачный бриллиант.

— У нас, наконец–то, хорошие известия, — Сумиёси не стал томить собравшихся, и каждый из них прекрасно понял, о чем идет речь.

— Новости из Ланьчжоу? — Джэнг чуть подался вперед, не скрывая своего любопытства.

— Именно, — кивнул Тэн и обернулся к главе особой службы.

К»си Вонг, а точнее уже третий человек на памяти сиккэна носивший это имя, вынул руки из широких рукавов своего одеяния, демонстрируя всем, небольшой пергаментный свиток, скрепленный черной сургучной печатью с «пустым» знаком на том месте, где должен бы был красоваться иероглиф, означающий принадлежность документа к тому или иному ведомству.

— Из Сычуяня передали отчет моего человека, присматривающего за Ланьчжоу, — бледное незапоминающееся лицо К»си хранило маску отстраненного спокойствия. — Одному из гонцов удалось добраться до столицы Устья Анхэ, хотя из содержания шифрованного текста следует, что такие гонцы отправлялись к нам регулярно с самого начала осени.

— Дата на момент написания? — Мэй прищурился, подсчитывая в уме, как долго добиралось послание из западных пределов до Хэйан–кё.

— Канун Холодного Ветра, и быстрее чем за три недели никто не сумел бы передать эту почту на наш стол, — на этот вопрос ответил уже Тэн.

Мэй понимающе кивнул.

— Из содержания письма следует, что, как я уже и сказал, положение в Тай–Вэй заметно улучшилось, и благодарить за это мы обязаны почтенного распорядителя Джэнга и его великолепную находку — тайпэна Сяо Ханя.

Упомянутый чиновник удивленно воззрился на Сумиёси, но тот лишь широко улыбался.

— Мой человек отзывается о юном тайпэне превосходно, — принялся перечислять К»си казенным голосом усталого докладчика. — Ему удалось организовать массовые укрытия для беженцев, наладить патрулирование и охрану пригородных территорий, получить контроль над всеми воинскими и материальными ресурсами, включая военные склады.

— Он догадался ввести осадное положение? — хмыкнул Джэнг, получив в ответ утвердительный кивок. — Сам или с чьей–то подачи?

— Почти сам, — не стал уточнять глава тайной службы. — Также тайпэн Хань занялся восстановлением инфраструктуры Тай–Вэй, очистил значительный участок Степного Шляха от бандитов и мародеров, сумел добиться решительного превосходства над карабакуру. Выбив их из нескольких опорных пунктов, он навязал им крупное сражение и одержал решительную победу, действуя, как истинный посланник Императора, — только очень натренированный слух, которым обладали все присутствующие, сумел бы уловить в этом словосочетании тончайший сарказм.

— Похоже, мы зря сомневались, наследие Йотоки дает себя знать, — Тэн был явно доволен услышанным, Джэнг как всегда был чуть более осторожен.

— Неужели в письме нет ни слова об отрицательных моментах?

— Разумеется, есть, — К»си бросил взгляд на сиккэна и, получив позволительный знак, продолжил. — Действия Сяо Ханя вызывают раздражение у торговых домов, особенно у Гжень и Кун Лай, остальные не столь значительны, но их список также прилагается. Мои люди предполагают, что назревают масштабные волнения или даже полноценный бунт, помешать которому мы уже не в силах, даже если бы располагали хоть какими–то резервами. С другой стороны из Сычуяня также поступила информация, что два тайпэна со своими личными отрядами уже проследовали с южных дорог в сторону Ланьчжоу.

— Их может и не хватить.

— Да, и нам самим следует укрепить позиции Ханя, раз уж он так споро взялся за дело и сразу же столь преуспел в нем, — Тэн не столько поделился своей мыслью, сколько, по сути, отдал прямое указание.

Мукдэн вежливо откашлялся. Как и все остальные чиновники, которых Сумиёси допускал в свой ближний круг, Джамуха был достаточно умен и сообразителен, чтобы услышать недосказанное. Сын предыдущего сиккэна и сестры одного из богатейших манеритских каганов умел предугадывать желания Тэна как никто другой.

— Мне удалось наладить старые контакты в Сиане, — начал широколицый Мукдэн, слегка покосившись на безразличного К»си и приглаживая рукой свою короткую клиновидную бородку, — большая часть кочевий занята локальной войной с карабакуру, но, как правило, они ограничиваются лишь привычной для себя территорией, где выпасают табуны и ставят временные лагеря. А вот те каганы, кто держат свои стойбища, вне границ Империи и не связаны истреблением низкорослых наглецов на собственной земле, вполне могли бы оказать поддержку своими нукерами. Эти каганы не слишком сильны и выставить смогут лишь минимум, чтобы не ослабить себя во внутренней борьбе друг перед другом, но при небольших затратах на ценные подарки с нашей стороны, Ланьчжоу сможет получить уже к первым дням весенней посевной до полутысячи конных лучников.

— Как вы и повелели, — подхватил Джэнг, обращаясь к сиккэну. — За последние недели я провел полный переучет личного состава военной охраны на вверенных мне хранилищах. Не снижая их уровня защищенности (и не завышая уровня допустимой коррупции), я могу собрать в столице порядка трех сотен пехотинцев, из них две трети будут стрелками. Надежные десятники и офицеры, все с боевым опытом и не растратившие своих умений, также найдутся в достаточном количестве. На их созыв, сбор и подготовку к походу уйдет не более недели плюс полтора месяца быстрого марша, если конечно…

— Лошади для них будут предоставлены, — заверил Тэн. — Ну что же, весьма недурно. С учетом тех людей, которых обязался поставить уважаемый К»си, мы сможем собрать тысячу конных клинков и перебросить их на запад как раз к тому моменту, когда начнет сходить снег, и карлики вновь примутся проявлять повышенную активность.

— Это не считая тайпэнов, которые продолжат прибывать с юга, — напомнил Джамуха.

— В этой ситуации, они уже могут нам и не понадобиться, — Сумиёси задумчиво оглядел собравшихся и пояснил свою мысль. — Хань проявил себя лучше, чем мы рассчитывали. На доске нашего небольшого каргёцу он из временного «пешца», брошенного собственным телом на затыкание пробоины, стремительно перерос в полноценного «императорского демона». Но увеличение количества тайпэнов в регионе может сыграть с нами обратную шутку. Потомку рода Юэ будет сложно по–прежнему удержать всю власть в своих руках, а склок между полководцами, статус которых будет, по сути, равнозначен, нам там совсем не нужно. Те войска, что будут отправлены в Ланьчжоу, напрямую не будут подчиняться тайпэнто Мори, что я вижу, безусловно, положительным моментом. Это не вызовет его особой радости и, возможно, военный советник нашего любимого Императора решит начать вставлять палки в колеса этой «телеги». Думаю, ему стоит подкинуть «подарок». Например, в связи с полученными известиями, о которых после нашей встречи будет доложено Избраннику Неба, я могу смягчить свою позицию относительно необходимости направления в западные земли тайпэнов и их личных отрядов, буде они изъявят такое желание. Положение на границе с Юнь всегда так нестабильно, что, возможно, некоторых особо ретивых вояк стоит попридержать на прежних местах, да и ослаблять боевой дух армии тоже не следует.

Улыбка мелькнула даже на лице у безразличного К»си. Джэнг про себя в очередной раз восхитился способности Тэна как в старой поговорке тэккэй — «отдать сегодня за дорого то, от чего необходимо срочно избавиться завтра».

— После доклада Нефритовому трону жду вас здесь же, чтобы обсудить другие вопросы.

Три головы синхронно склонились в знак покорности и уважения.

Привалившись спиной к серой кирпичной стене, из трещин которой торчали пучки омертвелой травы, Ли невольно вспомнил, когда ему было так тяжело в последний раз. Оказалось, что не так уж и давно, добравшись до ворот Ланьчжоу, в тот поворотный момент своей жизни, дзи чувствовал себя примерно также.

Бежать дальше уже просто не хотелось, а остатки старой деревни подходили как место последнего боя ничуть не хуже любого другого. В древних домах давно не было оконных ставен, а крыши провалились внутрь, но все же прятаться от низкорослых лучников здесь было сподручнее, чем в голой степи.

Оглянувшись на давно нетореный кусок дороги, выходившей из поселения и окончательно обрывавшейся через сотню шагов, Ли приготовился ждать.

Приближенные нервно переминались с ноги на ногу у него за спиной, а Гупте лишь все сильнее сжимал зубами нижнюю губу, пока все–таки не прокусил ее до крови.

— Проклятое место, — решился, наконец, один из соратников.

Каменные короба, оставшиеся от человеческих домов, выстроившихся одной единственной улицей, были видны отсюда как на ладони. А жертва, которую они преследовали так долго и упорно, была уже там.

— Предки всегда говорили, идти в логово к холодным — умереть глупым.

Гупте захотелось вколотить эти слова обратно в глотку сказавшему. Но тот был прав, и командир карабакуру действительно не готов был идти на такой риск. И все–таки, возвращаться к Шархэ с позором, признать прямо сейчас перед своими воинами бессилие и слабость… Новая мысль неожиданно заставила Гупте широко улыбнуться, и даже боль в губе не помешала этому.

— Значит, длинноногий умрет глупым.

Командир обернулся к приближенным, увидев на их лицах недоумение.

— Сюда ведь и гнали. Так?! — добавил Гупте с нажимом.

— Так, — кивнул самый сообразительный. — Сам голову в силок сунул.

— Как и рассчитывали, — подтвердил вождь. — Всем запомнить! А узнаю, что кто опять в обход меня с людьми Шархэ говорил, самолично языки вырву. Это тоже запомнить. Всем. Отдых до вечера и в обратный путь. Сначала до условленного места встречи со второй группой, что нагот у дороги делала и тела собирала, а затем к ставке. С победой и с радостной вестью.

Долгое ожидание обернулось ничем. Когда усталость навалилась с новой силой, Ли уже не мог сопротивляться. Опустившись на землю, он просто сидел, стараясь хотя бы не заснуть, чтобы встретить смерть с открытыми глазами.

Тихие шаги раздались совсем с другой стороны. Чуть повернув голову, дзи едва не рассмеялся. Галлюцинаций у него никогда прежде не было.

Невысокий пожилой человек с обритой наголо головой с почтительным интересом и удивлением рассматривал Ли. Одежда «видения» была простой и неброской, такую обычно носили не слишком богатые крестьяне, вот только потрепанная шелковая лента красного цвета, которой был оторочен высокий воротник куртки, выдавала в незнакомце босана, духовного искателя Истины.

— Похоже, молодой человек, у вас неприятности.

— Если вы не призрак, то лучше уходите отсюда, — Ли слишком обессилил, чтобы удивляться и дальше. — За мной гонятся карабакуру, и вас они точно не пощадят, если застанут вдруг здесь.

— Не беспокойтесь, малый народец не ходит вблизи этой деревни. Они считают, что это место проклято, — улыбнулся монах. — А люди о нем просто не знают. Чудесное убежище для того, кто ищет покоя, не правда ли?

Дзи неуверенно кивнул, пытаясь до конца осмыслить сказанное, преодолев тягучую пустоту, охватившую разум.

— Похоже, вам не помешает здоровый сон и кружка хорошего чая.

Босан приблизился к Ли и помог ему подняться, сразу же перекинув руку «тайпэна» себе через плечо.

— Идемте, молодой человек. Хуже уже все равно не будет. Меня, кстати, зовут Лао.

— Хань, — с губ едва не сорвалось «Ли», но самоконтроль, выработавшийся за эти два месяца, сработал сам по себе. — Сяо Хань из рода Юэ.

— Далеко же, смотрю, забросило Юэ от южной границы, — усмехнулся монах и повел дзи по остаткам мостовой в глубину разрушенной деревни.

 

Глава 10

Низкий земляной потолок нависал над деревянной лежанкой, визуально придавливая своей монолитной массой человека, неподготовленного к долгому пребыванию в узких подвальных помещениях. В остальном укрытие, где проживал босан Лао, было вполне приемлемым. Несколько комнат под развалинами крупного дома были сухими, чистыми и хорошо проветривались через небольшие наклонные отверстия в стенах, которые, по словам монаха, он сам соорудил при помощи пустых бамбуковых палок. Гостя босан разместил как раз под одной из ивовых решеток, чтобы спертый воздух не мешал Ли приходить в себя и набираться сил. Решетки предназначались для защиты от полевых мышей, могущих забраться в удобную нору, а в случае дождя каждый «воздуховод» снаружи можно было закрыть удобной каменной пробкой.

Запасы отшельника были ожидаемо скудны, так что угостить дзи ни чем другим, кроме терпкого чая, черных сухарей и проросшего овса, Лао не мог, но тот был благодарен ему и за это. Но еще больше Ли был рад возможности проспать столько, сколько ему захочется, возможно, в первый раз в своей жизни. Жар лихорадки и жестокая простуда настигли его уже намного позже.

Под землей сложно было уловить течение времени, а Лао, похоже, вообще никак не зависел от смены дня и ночи, проводя большую часть своего бодрствования в уединенной комнате для медитаций или выбираясь наверх, чтобы на часы погрузиться в неподвижное созерцание Вселенной.

Когда его состояние стало получше, Ли, постепенно освоившись, уже сам стал ходить в кладовую, когда хотел пить, и без посторонней помощи менял травяной компресс, который босан еще в первый же день наложил дзи на шею. Царапина, оставленная кинжалом кумицо, несмотря на кажущуюся ничтожность, быстро начала гноиться, а место вокруг раны болезненно воспалилось. Познания Лао в травах и лекарском искусстве были не велики, так что рассказ Ли о встрече с оборотнем значительно увеличил его опасения — простым оружием, согласно преданиям, кумицо не пользовались. И именно это монах считал причиной внезапной болезни.

Что стало ведущей основой выздоровления от чародейского недуга — присутствие рядом просветленного человека, лечебные свойства трав или силы молодого тела — для дзи так и осталось неясно. Скорее всего, эффект был совокупным. Окончательно здоровым Ли почувствовал себя, когда проснувшись, ощутил сильное желание размять затекшие мышцы и проверить, как теперь в его руках будет слушаться тяжелый меч.

Пройдя знакомым путем до кладовой, Ли поставил на небольшую жаровню жестяной кувшин с водой и отравился на поиски Лао. У выхода из подвала босан не обнаружился, а далеко он обычно не уходил, дзи это прекрасно помнил потому, что во время болезни мог дозваться его в любой момент. Короткого осмотра местности было вполне достаточно.

Снаружи царствовала холодная зимняя ночь, каменные стены домов покрывал свежий снег, а небо лучилось мириадами звезд. Поежившись от довольно сильного холода, редкого в этих землях в отличие от северных границ Империи, Ли спустился обратно. Монах мог быть только в одном месте, но мешать его одиночеству в покое для духовных исканий, дзи не посмел бы. Оставалось лишь начать поиски оружия самостоятельно, Лао вряд ли бы просто выкинул фамильный клинок Юэ, так что он точно был где–то здесь.

Быстрое обследование небольшого монашеского убежища не принесло желаемых результатов. Меча нигде не было, как не было и подбитых кавалерийских сапог, окованных стальными кольцами, и тех элементов доспеха, от которых избавиться быстро или набегу, Ли просто не мог. Выпив разогретого чаю, дзи решил, что, похоже, все–таки нужно идти тревожить босана, спрятавшего куда–то все его вещи.

Вежливо постучав в раму перегородки, Ли приоткрыл ее, заглянув в комнату. Монаха внутри не было, более того сама комната представляла собой всего лишь небольшую площадку, от которой вниз вела земляная лестница. Немного удивившись решению Лао — искать воплощение гармонии еще глубже в извечной тверди, но, припомнив его явные таланты в вопросах обустройства подземных жилищ, дзи осторожно начал спускаться.

Оценить протяженность спуска было довольно сложно, но тусклый свет, попадавший в лаз, через который Ли начал свой путь по старательно выделанным ступеням, превратился в далекое размазанное пятно, прежде чем лестница наконец–то закончилась. Дзи остановился, чтобы отдышаться и прислушаться к собственным ощущениям.

Место, в котором оказался Ли было странным, пугающим и как–то уж совсем не вязалось в его представлении с монахом Лао, тихим и вежливым человеком, которого просто невозможно было представить себе в приступе гнева или ярости. Подземелье, освящаемое двумя маленькими масляными фонарями, представляло собой узкий длинный коридор. Каменная кладка свидетельствовала о том, что либо кто–то очень старался, таская все эти тяжелые камни на такую глубину, либо Ли наткнулся на постройки совсем уже древних народов, ушедшие в недра под неумолимым течением времени, как и их хозяева, сгинувшие в исторической пропасти.

Комната в конце коридора была освещена странным голубоватым сиянием и, хотя интуиция дзи буквально разрывалась от тревожных сигналов, Ли осторожно двинулся в ту сторону, внимательно прислушиваясь к любому шороху в угольно–черных тенях. Воздух здесь по–прежнему был чистым и свежим, и это в определенной мере успокаивало. Каким бы странным и мистическим не было бы то или иное место, тот факт, что над ним потрудились руки вполне конкретного и известного тебе человека меняет в восприятии окружающего очень многое.

Вытянутый зал в конце коридора был не больше сотни локтей в длину и столько же в ширину. На гладком мраморном столе, возвышающемся в самом центре комнаты, лежал человек. Точнее, девушка не старше семнадцати–восемнадцати лет. Ее длинные черные волосы будто бы нарочно были рассыпаны «веером» по каменному ложу, а кожа была столь неправдоподобно бледной, что скромное погребальное платье–рейчи пугающе идеально гармонировала с ней по цвету.

Неведомая сила словно подтолкнула Ли через порог, и дзи, не пытаясь даже сопротивляться, подошел на негнущихся ногах к мраморному алтарю. Лицо умершей было красиво, но совсем не так как у Каори О–шэй. Чувственность и грацию дочери дзито нельзя было сравнить с неподвижным совершенством неизвестной. Там, где Каори блистала эмоциями и жизненной силой, мертвая красавица брала холодным совершенством формы, замершим вне самого времени, и каким–то извечным глубинным покоем. Боясь потревожить завораживающую картину, Ли буквально замер на месте, не в силах пошевелиться.

Длинные тесные ресницы едва заметно дрогнули, и глаза умершей медленно открылись, обращая свой леденящий взор на незваного гостя. Кровавая радужка ее глаз имела насыщенный густой цвет, а вертикальные зрачки вызывали ассоциации скорее с хищной птицей, чем с кем–то из породы кошачьих. Тонкие лиловые губы неторопливо растянулись в улыбке, обнажая белоснежные иглы клыков.

Оторопь, охватившая дзи, так и не позволила ему броситься бежать. Превозмогая себя Ли сделал шаг назад и стал оборачиваться. Еще два кровавых глаза разглядывали его из глубины коридора. Путь назад оказался отрезан, а затем был удар, боль и темнота.

Приходить в себя после того, как кто–то, не церемонясь, приложил тебя по макушке чем–то тяжелым, не самое приятное занятие. Еще неприятнее — обнаружить, что ты висишь вниз головой довольно высоко над полом, а твое тело от ступней до самой шеи буквально спеленато белыми липкими нитями. Тонкими, но очень крепкими.

Дернувшись пару раз, Ли пришел к выводу, что это бесполезно, к тому же голова разболелась еще сильнее. Дзи даже показалось, что он слышит какую–то тихую и печальную мелодию.

— Смотри–ка, очнулся! Все–таки крепкий, — раздался голос, который Ли сейчас совсем не рад был услышать.

Уже знакомая ему кумицо тоже была здесь. Лиса–оборотень стояла у стены совсем неподалеку, рассматривая подвешенного к потолку человека все с тем же негаснущим живым интересом. Рыжие волосы демона были собраны в эффектный хвост, переброшенный через плечо, других изменений в ее облике Ли не заметил. Но зато он теперь прекрасно рассмотрел много других деталей помещения, в котором находился, и многое из увиденного напугало его куда сильнее возвращения кумицо.

Старинный зал был весьма обширен и гораздо больше того, где дзи повстречал ожившую покойницу. Видимых источников света не наблюдалось, но все тоже мягкое голубоватое сияние заполняло собой помещение, скрывая в непроглядной тьме лишь высокий потолок. Можно было почти не сомневаться, что это место является частью тех же подземных сооружений, которые Ли видел ранее. Мебели или других предметов интерьера здесь практически не было.

В дальнем углу обнаружился источник странной музыки, поначалу показавшейся пленнику лишь собственной галлюцинацией. За деревянным футляром ше–до застыла стройная фигура в черном свободном платье, рукава которого были закатаны до локтя и закреплены там специальными прищепками. Крепкие длинные пальцы уверенно скользили над железными струнами, пользуясь лакированным щипком и извлекая протяжные мелодичные звуки. Кожа женщины–музыканта была такой же бледной, как и у той девушки в посмертном рейчи, но она была явно старше, а ее резкое скуластое лицо не обладало и каплей той леденящей силы. В нем не было ничего отталкивающего, скорее даже наоборот, оно притягивало и завораживало, как танец змеи, гипнотизирующий бессильного кролика. Но все же сравнение с юной красотой той девушки, что сидела на полу рядом с ше–до, было явно не в пользу исполнительницы. Ожившая красавица по–прежнему не сменила своего наряда, а ее светящиеся алые глаза непрерывно следили за пойманной жертвой.

Хуже всего оказалось «украшение» противоположной стены. Сначала Ли не совсем понял, что видит перед собой, а когда наконец разобрался, то жестоко пожалел об этом. Это был Лао, вернее, семь босанов Лао в совершенно одинаковой одежде. Краска на лице самого первого заметно облупилась, демонстрируя старое прогнившее дерево. У каждой гигантской куклы от кистей рук, от локтей, от коленей, от стоп и от еще десятка различных точек, включая нижнюю челюсть, тянулись длинные белые нити, вроде тех, которыми был связан дзи. Это было страшно и непонятно, Ли прекрасно понимал, что никогда бы, даже в самом сильном бреду, не принял бы ни одну из этих марионеток за того, кто помогал ему и лечил его все последние дни. Но почему–то сомнений у дзи так и не возникло, одна из деревянных фигур, а может быть и несколько, была тем самым монахом Лао, с которым он и общался.

— А я уже испугалась, что твои домашние кровососы стукнули его слишком сильно, — снова заговорила кумицо.

— Они очень исполнительны, — из темноты, сгущавшейся над дзи, раздался низкий грудной голос, принадлежавший скорее женщине, чем мужчине. — И полезны. Такие сильные вкусные жертвы нечасто сами забредают в мою паутину, а девочки, выходя на охоту, приносят порой что–то не менее сочное.

Женщина, игравшая на ше–до, оторвала взгляд от металлических струн, и Ли невольно сглотнул, увидев кровавый отблеск вокруг ее вертикальных зрачков.

— Надеюсь, теперь тебе уже ничто не мешает употребить этого милого юношу по назначению? — оборотня обсуждение этой темы явно забавляло. — Мне итак пришлось ждать, пока ты восстанавливала его силы.

— Ослабшая и изголодавшаяся муха всегда умирает слишком быстро. Для меня это было необходимо, и ты это знаешь, Фуёко.

— Я и не спорю, — хищная улыбка кумицо стала лишь еще шире. — Мы на твоей территории и следуем твоим правилам, но, тем не менее, я пришла сюда не по собственной воле, и мое поручение вполне конкретно.

— Старшая Сестра может не волноваться, этот человек, столь не угодивший вам и вашим маленьким солдатикам, больше никогда не встанет на пути у задуманного ей, чем бы оно ни было. Сошлись на меня, этого будет достаточно.

— Тогда, пора прощаться.

— Вы всегда были так нетерпимы к моим трапезам, — неискренне пожаловался голос под потолком, — останься, досмотри, может быть что–то останется и для тебя. Или как сувенир.

— Нет уж, — покачала головой лиса–перевертыш, — тебе еще кормить своих къёкецуки. Не хотелось бы, чтобы они ослабли и оставили тебя одну.

— Ничего, голодание для них бывает полезно.

Ни одна из упомянутых демонов никак не прореагировала на последние слова. Кумицо приблизилась к Ли и, обхватив его лицо ладонями, с усмешкой сказала:

— Это было весело, тайпэн Хань. Очень весело, но жаль, что все хорошее рано или поздно заканчивается, — тонкий ноготь оборотня скользнул по паутине, обвивающей шею дзи, оставляя на гладкой поверхности кокона тонкий незаметный надрез. — Вряд ли мы когда–нибудь вновь увидимся, но с другой стороны это было бы весьма забавным.

Огненные волосы хлестнули Ли по глазам, мгновение и снизу на него уже смотрели черные бусины на вытянутой рыжей морде. В глубине звериных зрачков блеснули изумрудные искры, взмахнув на прощание тремя роскошными хвостами, кумицо грациозной походкой исчезла за спиной у дзи, направляясь к выходу из подземелья.

— Ну, раз все складывается так удачно, то приступим.

Мощное крупное тело неторопливо вынырнуло из темноты и медленно начало опускаться вниз. И хотя Ли уже знал, кого сейчас увидит, испугаться это ему ничуть не помешало.

Догадаться о том, кем окажется хозяйка подземелий не составило бы большого труда, даже для того, кто ни разу за всю свою жизнь не заглядывал в мудреные тексты на старинных свитках. На это указывало слишком многое — монахи–марионетки, успешно скрываемые иллюзиями, другие къёкецуки, находящиеся в зависимом подчинении у чудовища, и, конечно же, сама паутина, которой сейчас был опутан дзи.

Сигумо зависла прямо напротив его лица, и Ли дернулся изо всех сил, пытаясь разорвать крепкий кокон или хоть немного отстранится от ужасающего демона. Верхняя половина ее туловища представляла собой вполне обычную человеческую женщину, которую даже можно было бы назвать весьма привлекательной. Если бы не четыре руки с длинными острыми когтями и не костяные жвала вместо манящих губ. В каждом глазу у демона было по восемь крошечных зрачков, а в районе талии нежная темная кожа стремительно переходила в жесткую хитиновую шкуру, покрытую крохотными волосками. Крупное паучье брюхо с красно–черной расцветкой, восемь длинных членистых лап, растущих из изуродованного живота и тошнотворный аромат, присущий задворкам сельской бойни, завершали картину.

Покачнувшись на тонкой паутинной нити, сигумо обхватила кокон всеми четырьмя конечностями и подтянула его к себе. Ли задергался еще сильнее, но это по–прежнему не принесло никаких видимых результатов.

— Да, продолжай, — попросило чудовище, — бурлящая кровь намного вкуснее.

От ядовитого запаха, что струился между демонических жвал, дзи едва не стошнило.

— Они всегда считают себя такими умными, — хмыкнула сигумо, разглядывая лицо своего позднего ужина, — но зачастую не видят ничего, что действительно достойно внимания. Они так боялись тебя, что даже не поняли, кто ты есть на самом деле.

Ли на мгновение замер, и это не укрылось от монстра.

— Да, проникнуть в твой разум за эти дни было совсем несложно, хотя и не так просто, как я рассчитывала. Твои учителя из дзи–додзё неплохо постарались, хотя много из того, что тебе привили, ты даже не осознаешь, — паучиха явно наслаждалась достигнутым эффектом. — В твоей голове много интересного, малыш–дзи. Даже жаль, что мне придется опустошить этот череп, когда придет время третьей перемены блюд. А глупым лисам уже никто ничего не скажет, пусть пребывают и дальше в заблуждениях. Но кое о чем не знаешь и ты сам.

Верхняя пара рук отступила кокон, а голова сигумо, словно на шарнире, повернулась к притихшим къёкецуки.

— Принеси!

Младшая из кровопийц послушно вскочила с места и, подбежав к куче тряпья, что красовалась у ног висящих марионеток, извлекла оттуда фамильный меч Юэ. Торопливо подбежав к хозяйке, красавица с явной дрожью протянула оружие. Сигумо вырвала меч из рук къёкецуки, в довершение, наградив помощницу звонкой пощечиной. Та, молчаливо снеся подобное обращение, вернулась на прежне место, низко пригибаясь к земле.

— Забавный клинок с особенными свойствами, — торс паучихи чуть изогнулся, так, чтобы демону было удобнее демонстрировать меч своей жертве. — Ты долго носил его, но даже не догадывался об этом. Холодная ковка, по старой традиции, почти забытой еще в годы моей юности. Шедевр истинного мастера. Даже странно, что он достался какому–то мальчишке, а не главе их рода. Впрочем, возможно, они, как и ты, ничего не смыслили в этих вещах.

Оружие было так близко, что Ли невольно вновь начал извиваться. Как оказалось, этого и добивалась сигумо.

— Да, да, да, — протяжно пропела она, прищелкивая жвалами, — вот он твой меч, возьми же его, убей же меня. Ну, давай еще чуть–чуть и все получится.

Демоническое отродье весело рассмеялось, беспомощность жертвы забавляла ее, похоже, даже больше, чем все остальное. Но именно из–за приступа надменного хохота, паучиха пропустила тот момент, когда кокон вдруг лопнул с громким хлюпающим звуком.

Паутина разошлась в том месте, где ее коснулся коготь кумицо, но в тот момент Ли не придал этому значения. Его правая рука выскользнула наружу и, ухватив меч у самого основания лезвия, резко рванула его от себя и вверх. Были ли или нет особые свойства у меча тайпэна Ханя, но волосатое паучье брюха стальное острие вспороло с играющей легкостью. Белесая нить, на которой висела сигумо, тоже оказалась перерезана, и вопящий от боли демон, рухнул вниз, увлекая следом за собой всей своей тяжестью еще и дзи.

Едва его тело вырвалось из липкой тюрьмы, Ли еще в полете ухватился за меч второй рукой, окончательно вернув фамильное наследие своего мертвого хозяина. Правая ладонь оказалась рассечена, но дзи продолжил наносить беспорядочные удары, едва они в обнимку с чудовищем оказались на каменном полу.

Истошные вопли заметались под древними сводами, а горячая шипящая кровь сигумо, больше похожая на желудочную желчь, захлестала тугими струями во все стороны. Вывернувшись из когтей, оставивших на его предплечьях глубокие царапины, Ли вскочил на ноги и еще несколько раз ударил монстра, куда более удобно перехватив меч неповрежденной левой рукой.

Демон с пронзительным визгом метнулась к стене, оставляя за собой на полу размазанную дурно пахнущую лужу, но запас сил у чудовища оказался не так уж и велик. Так и не доползя до спасительно темноты, сигумо замерла, с трудом приподнявшись на уцелевших конечностях. Одну из рук и несколько тонких лап Ли успел отрубить во время их короткой схватки, сам удивляясь тому, как легко ему удалось справиться с легендарной нечистью.

— Убейте его! — надрывно булькая, прошипела паучиха.

Дзи, совсем уже было позабывший о других присутствующих демонах, поспешно обернулся в строну ше–до. Две пары алых глаз безучастно взирали на происходящее, на сигумо они смотрели даже с какой–то легкой брезгливостью.

— Убейте! — задыхаясь, вновь выкрикнула хозяйка подземелий. — Неблагодарные твари! Вы умрете без меня, вы ничто без меня!

Юная къёкецуки начала подниматься, но рука старшей легла ей на плечо.

— Может быть, как раз и пришло время умереть, — тихо сказала музыкант, обращаясь к существу, возившемуся на полу, и выглядевшему теперь совсем не так уж и грозно. — Всем нам. Окончательно и навсегда.

— Я растила, я вскармливала вас! — надрывалась сигумо. — Вы не смеете меня предавать!

— Человек, — женщина в черном платье повернулась лицом к Ли, иглы ее клыков, торчавшие из–под верхней губы, почти не бросались в глаза. — Покончи с этим, мы так устали ждать.

Дзи чуть склонил голову и, резко развернувшись, шагнул к вопящему мешку слизи и желчи. Старинный меч рассек воздух, и голова с уродливыми жвалами гулко ударилась о камни, откатившись куда–то в сторону.

Марионеточные Лао, разом вздрогнув, осыпались на пол, кучей трухи и ветоши. Со скрипом согнулись ржавые струны ше–до. Голубоватый свет медленно угас, погружая все вокруг в первородный мрак. А потом в темноте также неторопливо зажглись две пары демонических глаз.

— Значит, это всегда было лишь ложью, — произнес спокойный голос къёкецуки. — Как и почти все, что ее окружало.

Страх, уже начавший было отступать, вновь подкатил к горлу Ли неприятным холодным комком. Мертвые демоны смотрели в темноте прямо ему в глаза. Рука дзи еще крепче стиснула рукоять меча — единственную надежную для него опору в этом странном и неприятном месте.

Их звали Таката и Ёми. Они уже не помнили, как долго провели в логове сигумо в качестве личных слуг и безмолвных охотников демона–паука. Таката появилась здесь раньше, намного раньше Ёми, и это давало о себе знать. Характер старшей из къёкецуки был куда более холоден и прагматичен, чем у ее юной «родственницы». Сигумо стерла их память, забрала мечты и превратила в таких же послужных кукол, как и деревянные босаны. Как оказалось, ее власть все же не была безгранична, боль и страдания повелительницы иллюзий слишком сильно ослабили незримую хватку.

Длинная зимняя ночь еще не миновала своей середины, и Ли, стоя в развалинах деревенского дома, с нескрываемой радостью смотрел на далекие, но такие яркие звезды. Къёкецуки замерли рядом, не собираясь его торопить. Они так еще и не решили, что будут делать со своей вновь обретенной свободой.

В груде трофеев, что накопились в подземельях за долгие годы, Ли отыскал все необходимое для долгого перехода. Также там нашлись и чьи–то старые пластинчатые латы, потемневшие от времени, но так и не тронутые ржавчиной. Орнамент, искусно вытравленный на грудных пластинах, складывался в «травяной» рисунок, привычный у кочевых народов, но без родовых эмблем и других важных отметок, которыми воины степей обычно не брезговали даже на своих стеганых кафтанах.

Еще там было много золота, драгоценностей, шелков и оружия, но ничего из этого дзи не было нужно, кроме разве что рулона чистой материи, годившегося для перевязок. Меч Сяо Ханя вернулся на широкий кожаный пояс уже в новых ножнах.

Къёкецуки объяснили слова своей бывшей хозяйки, рассказав Ли, что холодная ковка, упомянутая сигумо, была придумана специально для того, чтобы наносить как можно больший вред демоническим существам. Возможно, как предположила Таката, одной лишь особой работой кузнеца здесь дело не ограничилось, и Ли, вспомнив свой недавний поединок с кумицо, невольно с ней согласился.

Свои прежние наряды мертвые демоны оставили там же, где и тело ненавистной им паучихи. Из подземного логова они вышли в легких доспехах–катабира, тех, что использовали на охоте для своей госпожи. Катабира была схожа с тем, что носили сохэй, но в отличие от их защитного облачения, здесь вместо дубленой кожи почти повсеместно использовалась тонкая броня из железных чешуек. Одежда и кольчуги къёкецуки имели исключительно иссиня–черный цвет и совсем не звенели при движениях, хотя возможно это было заслугой их обладательниц, а не искусно подобранного материала. За плечами у демонов в удобных ножнах висели односторонние чуть скривленные клинки дакань, их малые копии крепились в специальных чехлах вдоль левого бедра. Темные волосы, заплетенные в несколько длинных кос, свободно ниспадали вдоль спин.

— Мы можем питаться кровью животных, и не будем причинять серьезного вреда ни людям, ни карабакуру, — Ли ни о чем не просил их, но Ёми считала, что сказать это очень важно. — Будем двигаться скрытно, не станем никого тревожить.

— Только куда нам идти? — невесело усмехнулась Таката.

— Я слышал за северными землями тиданей живет народ мангусов, — предложил Ли. — Говорят, они людоеды и регулярно пьют кровь. Вряд ли в каком–то ином месте вас примут лучше, чем там.

— Когда–то давно я тоже слышала об этих степных демонах, — кивнула Таката, — что ж, наверное, стоит попробовать. Но сначала мы проводим тебя до Ланьчжоу, наш долг неоплатен, но кое–что лучше вернуть уже сразу.

Дзи не собирался спорить. Он вообще–то итак был доволен тем фактом, что две къёкецуки не собираются разрывать его на куски, а ведут с ним вполне благодушные беседы и даже считают себя обязанными за то, что он просто спасал свою жизнь.

— Это было бы неплохо…

Внезапная мысль заставила Ли прерваться на середине фразы. Ёми, заметив это, вопросительно посмотрела на старшую подругу, но та лишь повела плечом.

— Это было бы неплохо, но мне кажется, вы сможете вернуть гораздо большую часть долга, если сделаете вместе со мной один маленький крюк.

Хитрый тон, которым было высказано это предложение, заставил демонов улыбнуться. Ли почти уже не смутился при виде их длинных клыков.

— И куда мы идем? — весело поинтересовалась юная кровопийца.

— Мы ведь хорошие охотники и следопыты. Так может, для вас не составит большой трудности выследить одну рыжую лисицу и показать, где находиться то логово, в которое она понесла весть о моей смерти.

Улыбки къёкецуки стали еще шире.

— Теперь я понимаю, почему они так боятся тебя, — с усмешкой бросила Таката.

 

Глава 11

В свой шатер Шархэ явился не в самом лучшем расположении духа. Несмотря на то, что отвергнуть зов Старшей Сестры он не мог, да и признаться не очень–то и хотел, раздражение старого командира вызывало то обстоятельство, что ради этой встречи ему пришлось прервать военный совет.

Старый карабакуру не хотел лишний раз напоминать своим приближенным об их общей зависимости от кумицо, уже ставшей, по мнению некоторых членов совета, слишком чрезмерной. Сам Шархэ, не привыкший прятаться за словами, вполне признал наличие этой зависимости, но и соглашался с тем, что при текущих обстоятельствах других союзников или надежных источников информации у карликов нет, и не предвидится. Другие военные вожди еще не начали открыто высказывать своих сомнений относительно такого теплого общения между оборотнями и мудрейшим, но Шархэ не был бы тем, кто он есть, если бы не предвидел такого развития событий. Дабы сохранить лицо, старик не стал бросать все дела немедля, едва получив послание, а сначала дослушал доклады собравшихся и лишь затем предложил сделать короткий перерыв.

Некоторая доля неприязни за случившееся досталась и той, кто столь бесцеремонно явился за верховным вождем в самый разгар собрания. Обычно Вестница не вызывала у Шархэ нареканий, умело и тактично обходя «углы» внутренних отношений между военными вождями карликов. Однако в этот раз рыжая кумицо даже не потрудилась пойти хоть на какую–то малую хитрость, вроде посылки вместо себя простого воина, охранявшего соборный дом, к чему она, бывало, прибегала в прошлом. Отказать зеленоглазому демону, как правило, не мог ни один мужчина–карабакуру, чем та охотно и неоднократно пользовалась.

Единственным успокоением для Шархэ была мысль о том, что новость, учитывая обстоятельства, должна была быть очень и очень важной. Представить себе других причин для подобного небрежения верховный вождь карабакуру просто не мог. В пользу этой версии также говорило то, что старик уже давно не видел Вестницу, с того самого момента, когда было принято решение об отправке Гупте за головой Ханя. Вероятно, это все было как–то связано, хотя командир лучников вернулся в ставку еще десять дней назад, а кумицо передвигалась по землям карабакуру намного быстрее, чем его отряд.

Откинув полог и нырнув в вырвавшееся наружу облако приторного тумана, Шархэ сбросил с плеч теплую волчью шкуру и поспешил во «внутренние комнаты». Старшая Сестра ждала его на уже привычном месте, с детской непосредственностью играя раскаленными угольками, взятыми из жаровни. Вестница неопределенно ходила туда–сюда вдоль дальней стены, сосредоточенно разглядывая мягкий ворс ковра, и словно думала сейчас о чем–то своем, совершенно не касающемся происходящего.

— Это было неучтиво, — сразу заявил Шархэ, стараясь сохранить суровость в голосе.

— Время притворной любезности заканчивается, — сухо и без привычной беспечности откликнулась черноволосая кумицо. — Пора уже объяснить всем и каждому, что происходит. Как только будут устранены все слабые, неумелые и бестолковые…

— Таких уже не осталось, — карабакуру настороженно прищурился и бросил взгляд на Вестницу, но та как будто бы вообще не замечала того, что творилось вокруг.

— К сожалению, остались, — антрацитовая улыбка сверкнула золотыми искрами, играючи подавляя в Шархэ всякое желание возражать. — Твой молодой враг, он ведь мертв?

— Гупте доложил, что так, — старик непонимающе пожал плечами. — Он принес его окровавленный шлем, забрав из прощального кургана. Нарушил традицию, но обещал искупить это обрядами…

— Он обманул тебя, — Старшая Сестра не пыталась убедить собеседника, она просто утверждала, что это так, и у карабакуру не было причин не верить ей. — Хань действительно мертв, но об этом позаботился отнюдь не Гупте.

Последовал легкий кивок в сторону Вестницы, отрешенно слонявшейся из угла в угол.

— Ты держишь при себе лгуна, не способного выполнить свою работу даже со второй попытки, — это было сказано как–то одновременно печально и презрительно.

— Я исправлю это, — с плохо скрываемой злобой ответил Шархэ и, резко развернувшись, поспешно вышел прочь.

Старшая кумицо, улыбнувшись каким–то своим мыслям, набрала из жаровни полные ладони горячих угольков и, пересыпая их из руки в руку, вновь обратила внимание на мечущуюся вдоль стены сестрицу.

— Что–то случилось, Фуёко? Ты, кажется, встревожена? Или расстроена?

Демон–оборотень резко замерла, так, словно вопрос Старшей Сестры вырвал ее из какого–то транса, и ответила с непривычной поспешностью:

— Нет, все в порядке.

— Фуёко, ты ведь знаешь, что лгать мне не имеет смысла, да и без этого, ты никогда не умела скрывать своих чувств, — тонкая серая пыль, все, что осталось от огненных крупинок, неторопливо оседала на дорогой ковер. — Это связано с тем юным человеком?

— С ним было интересно, — в этот раз Фуёко не стала ничего отрицать, а напротив, подойдя ближе, опустилась рядом, заглядывая собеседнице в глаза. — Он единственный оказался достаточно живуч и хитер, чтобы играть в эту игру почти на равных. Без него все стало намного скучнее.

— В этот раз все, что мы делаем, не для развлечения, хотя ты и любишь их. Постарайся сдержать себя, это нужно не только мне и тебе.

— Понимаю, но бросать его там, в логове этой твари, — рыжая кумицо невольно отвела взгляд, а ее голос наполнился отвращением, отразившимся на лице.

— Ты могла прикончить его раньше, быстрее и менее болезненно. Иногда за свои решения нужно расплачиваться, и еще очень хорошо, что в этот раз плата так низка. Не переживай, его мучения уже давно завершились, и теперь Ханя попросту нет.

— Знаю, но веселее от этого не становится.

Что–то в этот раз было не совсем обычным в голосе кумицо. И хотя необычным он был по определению, черноволосая прекрасно сумела различить этот тонкий оттенок. В темных глазах Старшей Сестры блеснула неожиданная догадка.

— Фуёко, ты ведь не сделал никакой глупости?

— Нет, конечно же, нет, — совершенно невинно откликнулась Вестница, и ее тон убедил собеседницу окончательно. — Думаю, мне пора идти присмотреть за нашими маленькими друзьями, вдруг что–то пойдет не так…

— Ты дала ему попытку, какой–то шанс или возможность, — Старшая Сестра улыбнулась, совсем не демонстрируя неудовольствия. — Ты слишком любишь рисковые игры, чтобы отказаться от них даже сейчас.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, — откликнулась рыжая, уже приподнимая полог шатра.

— Глупо, как глупо это будет выглядеть, — предводительница лисиц–оборотней удрученно покачала головой, но ее глаза откровенно смеялись. — Хотя веселья уж всем это прибавит, безусловно.

Телохранители Шархэ схватили его в общинном шатре Великих Воинов, когда Гупте в окружении других командиров шумно отмечал кончину военного вождя людей. Рослые карабакуру грубо заломили ему руки за спину и на глазах у всех выволокли предводителя лучников из священного круга у Огня Всех Павших. Крепкое вино из захваченных трофеев ударило Гупте в голову, никто не смел обращаться подобным образом с тем, кто доказал свое право именоваться вождем, да еще и при столь большом скоплении весьма удивленных свидетелей.

Первая попытка сопротивления, как и вторая, ставшая последней, была подавлена телохранителями мудрейшего с безразличной жестокостью. Для начала они ограничились несколькими сильными ударами, просто сбившими Гупте дыхание. Но когда он вновь попытался вырваться уже на улице, избиение было проведено куда более тщательно.

Нос и губы молодого карабакуру оказались разбиты в кровь, почти все передние зубы остались на снегу, а когда Гупте повалился на землю, верзилы не спеша и методично обработали его сапогами. Били, пока сдавленный хруст нескольких сломанных ребер, не удовлетворил всех участвовавших. Затем двое телохранителей взяли Гупте за ноги и потащили лицом вниз, оставляя на протоптанной в снегу тропинке размазанный алый след. Большинство сбежавшихся карабакуру лишь молчаливо провожали их взглядами, однако несколько лучников из числа подчиненных Гупте, оказавшихся поблизости, переглянувшись, поспешили к стоянке своего отряда.

В дом собраний опального командира буквально втолкнули через порог. Пролетев несколько локтей, Гупте повалился у круглого стола, за которым сидели старейшины, взиравшие на «гостя» с явным презрение.

— Поднимите его, — велел Шархэ, и два его воина выполнили приказ, вздернув Гупте за шиворот и удерживая его в таком виде, поскольку стоять сам карабакуру был сейчас не в состоянии.

— Итак, сегодня нам придется отложить все свои важные планы и обсуждения, чтобы судить того, кто недостоин именоваться вождем, — начал мудрейший, едва на лице обвиняемого появилось осмысленное выражение, и он смог понять, где и в присутствии кого находится.

— За ложь, за присвоение чужой победы, за тщеславие и гордыню, ставящую под угрозу всю нашу великую миссию. К чему за все выше названное мы должны приговорить этого потомка мускусных крыс? Призовем его в Круг Правды, как это принято делать с вождем, запятнавшим свое имя, или казним как клятвопреступника и труса?

— Слишком много чести выводить такого в Круг Правды! Он мог умереть как воин от клинка человеческого тайпэна, но упустил эту возможность, пусть же теперь принимает заслуженное «вознаграждение» за столь «блистательные труды», которыми он так похвалялся! — озлобленно выкрикнул кто–то.

— Его следует повесить на крючьях, загнанных под ребра, чтобы его боль и страдания стала уроком другим молодым наглецам, забывшим, что здесь и сейчас речь идет не об их личной славе, а о будущем нашего народа, — резко бросил один из вождей, сидевший от Шархэ по левую руку.

— Сломайте лучше ему хребет и бросьте в степи на поживу падальщикам, пусть сдохнет в одиночестве, разрываемый живьем на куски, — послышался голос с другой стороны.

— Одно не мешает другому, — нехорошо усмехнулся мудрейший.

Гупте бессильно взирал на то, как вершится его участь, но страх, наступление которого он ждал, так и не пожелал приходить. Напротив, пережитый позор и чванливое пренебрежение старейшин вызывали в сердце юного полководца совсем другие чувства.

— И вы еще смеете судить меня? — шепелявящий голос заставил Шархэ и остальных удивленно воззрится на избитого карабакуру. — Вы? Забывшие с какого конца следует держаться за меч? Захватившие власть по праву прожитых лет, а не разумения? Придумавшие великую цель, чтобы удерживать всех в повиновении, но не стремящиеся приблизить ее, когда у вас выпадет такой шанс? Великие и мудрые, затрясшиеся от страха едва кому–то из людей удалось дать вам достойный отпор? Готовые наплевать на все традиции и вековые устоит, лишь бы продемонстрировать всем свое могущество и власть? Нет, вы не будете судить меня.

— Лжец и предатель, твои слова пусты для нас, — с прежней надменностью бросил Шархэ.

— Он просто хочет, чтобы ему побыстрее срубили голову, — хмыкнул вождь, предлагавший зажарить предателя живьем.

Гупте сплюнул кровь, скопившуюся во рту, и беззубо осклабился.

— Слова карабакуру пусты для вас, в этом ты прав, старик. Вам больше по нраву сладкие речи перевертышей, играющих вами как ребенок куклами. Их чары дарят вам то, о чем вы уже забыли, а за возможность вновь удовлетворить свою плоть вы без оглядки продаете свой народ ради чужих интересов…

— Заткните этого ублюдка! — взорвался побагровевший Шархэ.

Телохранитель, поддерживавший Гупте слева, уже замахнулся свободной рукой для удара, когда командир лучников резко и точно пнул его каблуком сапога в колено. Сустав с хрустом выгнулся в обратную сторону. Прежде чем остальные успели понять, что произошло, Гупте умудрился вырваться из объятий второго стража и выхватить засапожный нож. Длинное узкое лезвие вошло воину мудрейшего снизу под подбородок, заставив телохранителя подавиться собственным хрипом.

Гупте быстро выдернул кривой меч из–за пояса убитого и перебросил его в правую руку, а левой перехватил окровавленный нож за лезвие. Полоска стали сверкнула в спертом воздухе, вонзившись в лицо третьего охранника, бросившегося от входного полога на помощь товарищам.

Четвертый телохранитель, стоявший ближе всех к тем, что держали обвиняемого, успел лишь обнажить клинок. Тот, которому еще в самом начале драки сломали колено, умер следующим. С яростью прирожденного берсеркера Гупте бросился на остальных стражников, стоявших вокруг, а его лицо исказилось от надрывного хохота. Спустя считанные мгновения все было кончено.

Прижимая руку к саднящим ребрам, поверх которых теперь добавилась еще и глубокая рубленая рана, командир лучников, пошатываясь, шагнул к столу вождей, так и продолжавших смотреть на него с немым изумлением. Оглянувшись на заваленный трупами пол, Гупте еще раз сплюнул и смахнул большим пальцем кровь, скопившуюся на бровях из–за рассечения на лбу.

— А теперь мы продолжим нашу беседу, — прошепелявил опальный вождь.

Каким образом къекецуки находили путь среди однообразных заснеженных холмов и гладких опустевших равнин, Ли не понимал, но и не думал спорить, полностью положившись на мастерство и инстинкты своих новых знакомых.

Демоны уверенно вели дзи на север, лишь слегка отклоняясь в сторону заката. Примерно зная, в каком районе он находится «тайпэн Хань» определил, что они движутся в сторону Сианя, и не вдоль привычных торговых маршрутов, протянувшихся к степной столице Империи от Шляха, а напрямую.

Дорога была не из легких и заняла почти две декады. Ли вынужден был признать, что, несмотря на всю свою выносливость, обузой в этом маленьком путешествии был именно он. Къёкецуки сами по себе двигались бы намного быстрее, им не нужны были так часто перерывы на сон и еду, да и в темноте они видели просто превосходно.

Боясь лишний раз выдать свое присутствие, Ли не разжигал на ночь костров, хотя мороз, накрывший степь с каждым днем крепчал все больше. Мертвым демонам было проще, для них холод не был помехой, а вот дзи приходилось нелегко. Единственным, что возможно сохранило ему жизнь во время нескольких ночевок, было умение къёкецуки охлаждать живую кровь и плоть. Впадая в странный транс, граничащий со сном, Ли умудрялся продержаться до утра. После второго раза, заметив усталость на лицах Ёми и Такаты, дзи постарался ограничиться в использовании возможностей своих спутниц, прибегая к этому средству лишь в самых крайних случаях. К счастью, то же самое умение демонов помогало бороться и с обморожениями, так что ни одного пальца или уха к концу пути Ли так и не потерял.

Отсутствие открытого огня также привлекало внимание к небольшому отряду со стороны диких зверей. Волки, сбившиеся на холодный период в крупные стаи, вместе со степными шакалами, следующими по пятам, представляли собой серьезную угрозу. Обычно они охотились на табуны диких лошадей, пасущихся на бескрайних угодьях западных земель, но сейчас их вполне прельщала любая добыча. От нападений хищников къёкецуки сумели отбиться несколько раз, заодно пополнив запасы своих сил, но в каждом этом случае спасение от близкого знакомства с волчьими клыками было именно удачным исходом, а не закономерностью.

О том, что они подошли совсем близко к конечной точке своего путешествия, стало ясно, когда Таката, вернувшись с разведки, сообщила о караульных секретах карабакуру. Натыканные столь часто, что обойти их не было никакой возможности, дозорные посты и патрули карликов сторожили подходы к чему–то весьма значительному.

— Мы можем пройти ночью, — предложила Ёми, — проскользнем незаметно, как тени. Никто ничего не узнает, даже перевертыши.

— У меня так вряд ли получиться, — не согласился дзи.

— Тебе и не обязательно идти, — пожала плечами Таката. — Мы сами все узнаем и сообщим.

— Нет, этот вариант тоже не годиться, — сразу же отмел такое предложение Ли. — Мне надо быть там и видеть все самому.

Это не было недоверием, скорее застарелой привычкой, и къёкецуки, как ни странно, прекрасно это поняли, ничуть не заподозрив дзи в том, что он не доверяет им.

— Тогда надо идти сейчас, — категорично заявила старшая кровопийца. — Уберем один из секретов и пройдем внутрь. Потом они, конечно, это заметят и поймут, что поблизости слонялись незваные гости, но если мы будем действовать быстро, то они хватятся нас не раньше, чем когда мы уже уйдем обратно.

Так собственно и поступили. В начале своей карьеры лже–тайпэна Ли уже был свидетелем мастерства сохэй в деле устранения вражеских караульных, но тот случай ни шел ни в какое сравнении с тем, что продемонстрировали ожившие демоны. Когда Ёми вернулась к дзи и сказала, что путь свободен, он поначалу даже не поверил в это, но переход позиций карабакуру быстро убедил его в обратном, а заодно и заставил проникнуться к къёкецуки еще большим уважением.

Лагерь, к которому они вышли спустя несколько часов, тихо избавившись от двух патрулей, охранявших внутреннее пространство за наблюдательными постами, был не просто огромен. Он был чудовищен, уникален и невообразим.

На пространстве, почти равном площади Ланьчжоу, раскинулись тысячи шатров, шалашей и бревенчатых хижин, сооруженных на скорую руку. Дым из множества глиняных труб превращался в мутное серое облако, повисшее над лагерем коротышек недвижимым смогом. Голоса и звуки, свойственные многолюдному войску, накрывали гудящим шумовым фоном всю территорию лежавшую вокруг.

— Во имя предков Императора, — ошарашено пробормотал Ли, наблюдая за открывающейся панорамой с вершины скалистого холма, где къёкецуки подыскали площадку, удобную для наблюдения и скрытую от низкорослых дозорных, расположившихся на невысоких смотровых башнях. — Сколько же их здесь?

— Много, — пробормотала Таката, прищурившись. — И они готовятся к тому, чтобы выйти в поход. Как только весеннее солнце растопит снег и высушит их привычные тропы, вся эта рать будет брошена против твоей Империи.

— Колоссально, — ответил дзи, по–прежнему удивленно и растеряно разглядывая огромную долину, буквально забитую солдатами карабакуру. — Нужно посчитать хотя бы приблизительно, сколько их здесь.

Методом нехитрых вычислений удалось установить, сколько примерно воинов проживает в больших и малых палатках, а также где находятся хозяйственные сооружения, бани, склады и общинные шатры. Затем начался пересчет самих жилых мест. Зрение Такаты и Ёми позволяло им считать купола на другой стороне лагеря, Ли занялся ближайшими. В итоге вышло, что только крупных шатров на полсотни невысоких воинов в долине порядка двадцати семи десятков. Общее же число карликов практически равнялось пятидесяти тысячам клинков, и это знание не принесло Ли никакой радости. Орда коротышек превышала все население Сианя в мирное время с учетом всех окружающих город кочевий.

— Они сметут все, и даже армия Императора не будет готова к встрече с таким.

— Тогда пойдем с нами, — тут же предложила Ёми, причем уже не в первый раз за их совместное путешествие.

— Не могу, нужно предупредить людей, — Ли понимал, что слова къёкецуки искренни и полны заботы, которой он на самом деле вряд ли заслуживал, но долг перед Империей был для дзи превыше личного блага.

— Значит, пошли предупреждать, — Таката совсем не собиралась задерживаться возле лагеря карабакуру дольше необходимого.

Они уже готовились покинуть свой наблюдательный пункт, когда в стойбище началось твориться, что–то необычное. Бросая все, карлики бежали к центру лагеря, и среди их криков Ли отчетливо различил слова «резня» и «совет». Даже часовые, пренебрегая своими обязанностями, спешно оставляли посты, чтобы присоединиться к остальным.

— Что–то происходит у большого деревянного сарая в самом центре, — Таката обернулась к дзи. — Слишком много народу, отсюда и не понять.

— Да, — согласился Ли. — Но ближе не подойти, хотя и интересно узнать, что же там такое.

Он еще не успел договорить, как черная тень метнулась по склону, одним прыжком перемахнула опустевший частокол и оказалась у ближайшего ивового шалаша, накрытого грубо выделанными шкурами.

— Ёми! — почти хором вырвалось у дзи и Такаты, но молодая къёкецуки уже исчезла между шатров с явным намерением разузнать, что именно так переполошило карликов.

Выскочив на улицу, Шархэ не удержался и упал на землю, едва не взвыв от боли в разрубленном плече. Правая рука карабакуру болталась мертвой плетью, а в глазах плясали цветные круги. Превозмогая боль, верховный вождь поднялся на одно колено, зажимая рану действующей рукой.

Откинув входную занавесь, из соборного дома неторопливо вышел Гупте. На легком морозе от одежды карлика, пропитанной кровью, повалил густой пар. Волосы Гупте, столь же щедро перепачканные в крови, напротив заледенели, приобретя причудливую форму и грязно–багровый оттенок.

— Прикончите его! — закричал старик, обращаясь к карабакуру, сбегающимися со всех сторон. — Прикончите его немедля! Он перебил старейшин! Он предал нас!

Но верные последователи так и не стали двигаться с места. Через боль Шархэ вгляделся в их лица и с удивлением стал узнавать лучников из отряда мятежного командира. Почти все, кто стоял в первых рядах, принадлежали к их числу, и остальные, видя бездействие этих воинов, тоже замирали в нерешительности.

— И вы еще собирались вести нас к великой цели?! — расхохотался Гупте, отплевываясь и пришептывая. — Да вы не способны защитить даже самих себя!

Все новые и новые воины появлялись вокруг площадки у соборного дома, кто–то взбирался на бревенчатые стены других строений, чтобы рассмотреть происходящее.

— Вы слишком долго использовали нас в чужих руках, старик! Я был верен тебе, но ты больше верил той лжи, что говорили тебе брехливые оборотни! Хватит! Пора покончить с этим раз и навсегда!

Гупте шагнул вперед, занося окровавленный меч для удара.

— Ты не посмеешь! — голос мудрейшего прозвучал надломлено и жалко.

— Ради свободы моего народа, я пойду на все, седой дурак.

Лезвие, объятое клубами пара, с шипение рассекло холодный воздух, разрубив сначала ладонь, которой попытался закрыться Шархэ, а затем и голову легендарного вождя.

— Гупте доказал свою силу! — проорал кто–то из приближенных молодого командира, когда тело верховного вождя еще даже не коснулось земли. — Он сильнее и хитрее всего старого совета! Пусть теперь он ведет нас!

Несколько сот глоток взорвалось одобрительным ревом.

— Я поведу вас к победам! — надрываясь, закричал сам Гупте, высоко воздев руку с кривым мечом. — Без интриг и тайных склок, к славе и богатствам! Как и было обещано в момент истинных откровений в канун дня Почитания Тверди!

И ответом ему стали яростные крики уже тысяч низкорослых воинов. Долина Двенадцати Рек приняла и утвердила нового верховного вождя.

— Это может лишь все усугубить.

Новости, принесенные Ёми, почти полностью стерли облегченную радость Ли, когда къёкецуки вернулась незамеченной и невредимой. Знания о перевороте в стане врага были почти достойны такого риска.

— Раньше первой капели они не выступят, даже санные поезда не пройдут по холмам в такой мороз, — Таката была сдержана, но тоже явно довольна успехом своей младшей подруги, хотя и не раз успела сказать, что это было полным безрассудством, даже со стороны мертвого демона.

— В любом случае, планы не изменяются, — подвел итог дзи. — Уходим отсюда и идем к Ланьчжоу, а там у каждого свой путь.

Таката и Ёми загадочно переглянулись, но спорить с Ханем, не стали.

Стараясь поддерживать в душе прежний настрой, Гупте вошел в шатер, принадлежавший ранее Шархэ, чтобы покончить с последней нерешенной проблемой. Вся власть над самой огромной армией за всю историю народа холмов была теперь в руках у молодого и честолюбивого карабакуру, и на свете было теперь лишь одно существо, которое могло попытаться оспорить у него добытое сегодня право.

С обнаженным клинком он буквально ворвался во «внутренний покой», готовясь сразу рубить и колоть, не вступая в разговоры и не давая своей жертве ни единого шанса. Но темные глаза и золотые искры на черном антраците развеяли в пыль все то, что так старательно пытался удержать в себе новый верховный вождь.

— Похоже, от слабых, неумелых и бестолковых, мы избавились, как того и требовало от нас предназначение, — Старшая Сестра с упоением вдохнула тот жуткий «аромат», что медленно распространялся вокруг Гупте. — Теперь ничто не мешает достойному заняться истинным делом и получить свою награду.

Рубиновый атлас легко соскользнул с идеальных плеч кумицо, и завороженный карабакуру вдруг почувствовал, как все его раны стремительно начинают затягиваться. В исцеленное тело Гупте возвращались былая уверенность, сила, ловкость и, конечно, желания. А сопротивляться последним молодой победитель уже просто не мог.

Обратная дорога до Ланьчжоу заняла еще шестнадцать дней. Зима начинала слабеть, и ночи становились все теплее. К тайному искусству къёкецуки Ли прибег лишь один раз, и то больше по настоянию Ёми, чем по собственному желанию.

Освобожденные демоны, не связанные больше поиском следов кумицо, вовсю радовались жизни, устраивая забеги по цепочкам редких холмов и сходясь в шутливых поединках, а иногда, совсем как дети, перебрасываясь снежками и поднимая сияющие солнечные вихри из блестящих снежинок.

Ли, поначалу не принимавший участия в этих забавах, вскоре не выдержал, и стал учить своих попутчиц всевозможным зимним играм из своего давно забытого детства. И было во всем этом что–то такое искреннее, чистое и настоящее, что, бегая по безлюдным равнинам со смехом и радостью, дзи порой совершенно забывал обо всех тех трудностях и проблемах, нависших над ним и этими землями.

К стенам города они подошли где–то к полудню. Ли, надеявшийся повстречать конные разъезды еще раньше, хоть и удивлялся тому, что этого не случилось, с другой стороны был рад не расставаться с компанией къёкецуки как можно дольше.

Прощание было скомканным и молчаливым. Ёми, казалось, вот–вот расплачется, хотя всем было известно, что мертвые демоны не могут плакать. Таката была спокойнее и, как всегда, куда более прямолинейна.

— Не передумал?

— Нет.

— Ну что ж, если когда–нибудь захочешь подарить свободу еще и себе, то можешь попробовать нас найти. Где мы можем быть, ты знаешь.

Къёкецуки изящно склонилась в прощальном поклоне, ее алые глаза не смотрели на дзи, символизируя тем самым высшее доверие тому, перед кем она сейчас стояла. Ли ответил ей тем же, удивленно вздрогнув в то мгновение, когда холодные, но нежные руки Ёми обвились вокруг его шеи. Лиловые губы аккуратно коснулись теплой человеческой щеки, а затем две фигуры в черных доспехах, казавшиеся такими заметными на фоне заснеженного пейзажа, истаяли вдали как легкая дымка.

Тяжело вздохнув, Ли уже привычным движение поправил меч и зашагал по непроторенной дороге к западным воротам Ланьчжоу. Думал он при этом о том, как долго еще сумеет удержать в памяти столь необычное чувство, когда вид клыкастой улыбки вызывает не страх, а ответное желание улыбнуться.

 

Глава 12

Городские ворота, согласно уложению об осадном положении, должны были держаться запертыми круглосуточно, так что увидев тяжелые деревянные створы, окованные железными полосами, закрытыми Ли не испытал особого удивления, хотя в период его пребывания в Ланьчжоу, караулы, как правило, перекрывали проходы во внешних стенах только в случае тревожных знаков. Никаких сигнальных полотнищ на высоких дозорных башнях дзи не заметил, и это его откровенно порадовало. Впрочем, как выяснилось, радость эта была совсем недолгой.

Заметив одинокого путника, несколько стражников вышли через открывшуюся узкую щель между створок и направились в его сторону. Ли не сразу понял, что показалось ему странным, но к тому моменту, когда патруль подошел достаточно близко, стало понятно, что все солдаты облачены в старые кожаные доспехи, в каких они несли свою обычную службу в мирное время. Одним из первых распоряжений тайпэна–самозванца был приказ передать все запасы такой брони ополченцам, солдатам же регулярной армии было предписано получить новое оружие, защитное облачение и амуницию на военных складах. И тот факт, что кто–то, по–видимому, решил отменить эти указания, сильно не понравился Ли, особенно ввиду того, что он недавно видел в Долине Двенадцати Рек.

Несмотря на изукрашенные доспехи степного нойона, стражники еще издали узнали дзи и приветствовали его по всей форме.

— Тайпэн Хань, мы счастливы видеть вас живым и невредимым! — согнувшийся в поклоне десятник, едва не сложился пополам, остальные солдаты ни в чем ему не уступали.

— Я тоже рад своему возвращению, — ответил Ли, подмечая чрезмерную почтительность и какую–то нездоровую радость городских солдат.

— Если бы вы знали, как были нужны, но все считали, что вас нет в живых, — бессвязно затараторил старший караула, но дзи прервал его коротким рубленым жестом, которому научился у командира Ногая, а до этого несколько раз успел увидеть в исполнении истинного тайпэна Ханя.

Разбираться с неприятными новостями стоило спокойно и по порядку, а то, что новости будут весьма неприятными, Ли уже не сомневался.

Еще до входа в город стражники успели рассказать весьма немало. Основной движущей силой последних изменений стали, как и предполагал Ли, два новых тайпэна. Глупо было бы сомневаться в том, что эта парочка не захочет установить в Ланьчжоу собственные порядки, едва пропал «Хань», однако дзи и не предполагал, что это зайдет так далеко.

Первым делом Анто и Мао озаботились возвращением военных складов под непосредственную юрисдикцию императорского двора, что в их понимании означало отмену выдачи продовольствия беженцам, а также возвращение в арсенал всего оружия и снаряжения. Представить себе последствия таких действий могли многие, поэтому офицер Сэн, дзито О–шэй и командир Ногай попытались вмешаться.

В результате начальник гарнизона был фактически сослан в Лаозин, командовать охраной монастыря, а исполняющий обязанности распорядителя городских армейских запасов снят со своей должности и заключен под стражу за «противодействие и неисполнение приказов». Жибао Кан вернулся на свое прежнее место, но судя по слухам, не испытывал на этот счет никакой радости.

Дальнейшие события не заставили себя долго ждать. Весь запас продовольствия, которым располагал сам город, оказался направлен на восстановительные площадки. Зачем нужно было выгонять людей на работы в мороз, Ли так и не понял, а стражники, рассказавшие ему об этом, прибывали в таком же недоумении. Чтобы накормить беженцев еду стали изымать у горожан. Те в свою очередь противились такой трактовке «общего запаса», прописанного в эдикте об осаде, но не очень рьяно, видимо, сказывались последствия не так давно подавленного бунта. Тем не менее, среди семей рабочих, трудившихся на каналах ирригации, начался голод.

Тайпэны, дабы «пресечь возможные волнения», отцепили районы, где разместили беженцев, и запретили всем, находившимся внутри, покидать отделенную территорию. Крестьянское ополчение, как в Лаозин, так и в Ланьчжоу разоружили еще раньше, а оставшихся стражников почти всех выдворили в мельничное городище на севере.

Наемников, служащих и оставшуюся челядь дома Гжень поголовно загнали в старые караульные бараки, а надзор за заключенными поручили дому Кун Лай. Рыночную торговлю было велено приостановить. Ремесленные производства, кроме тех, что были необходимы для города и армии — закрыть до особого распоряжения военных властей. Государственные игорные дома, деятельность которых Ли прекратил на время осады, как и требовали того правила, вновь были открыты, и часть населения действительно отреагировала на это, выбирая из тяжелых раздумий и дорогостоящего азарта преимущественно второе.

Дзито, по словам солдат, безуспешно пытался вразумить приезжих полководцев, пока, в конце концов, они не посадили его под арест в собственном доме, в котором, кстати, ту же расквартировался потомок Нечхе–Орай. Мао Фень в свою очередь полностью занял бывшую резиденцию Гжень.

Еще сто дней назад, услышав все это, Ли несомненно принялся бы искать в действиях тайпэнов разумное зерно и, скорее всего, нашел бы, что многие из их поступков вполне обоснованы и наиболее верны в сложившейся ситуации. Но сейчас дзи лишь чувствовал, как его недовольство сменяется злобой и ненавистью. Глупость и недальновидность посланников Императора никак не компенсировалась их статусом и правами, а тот факт, что этим людям доверены чужие судьбы и будущее Империи, уже откровенно бесил его.

Путь по городским улицам невольно напомнил самозванцу «из рода Юэ» его первое прибытие в Ланьчжоу. Новость о возвращении дзи облетала кварталы с удивительной скоростью, и многие горожане спешили навстречу Ли, чтобы воочию убедиться в услышанном. И вновь, как и тот первый раз, он увидел на их лицах радость и надежду. Тогда они подтолкнули молодого дзи на поступок, казавшийся ему невероятно опасным, но вот сейчас, он уже не сомневался в своем выборе.

Стража, квартальные старосты, мелкие чиновники и остатки ополчения, все кто не был занят на дежурствах, торопились поздравить Ли с благополучным прибытием, а в их голосах и движениях явно скользила недвусмысленная просьба — хоть жестом, хоть словом подтвердить то, что старый порядок, установленный «тайпэном Ханем» уже вскоре вернется в том самом прежнем виде. Ли хотел бы дать им эту надежду, но сам так и не был до конца уверен в том, что это у него действительно получится.

Опираясь на деревянную трость, навстречу Ли хромал офицер Нэдо. Теплая шуба на меху была распахнута, не скрывая толстого слоя повязок на животе и груди офицера стражи, однако, тот факт, что Нэдо уже может самостоятельно передвигаться порадовал Ли. Позади помощника командира Ногая семенил низенький щуплый монах, пытавшийся вернуть пациента госпиталя обратно в лечебницу. Действовал он исключительно словом, и лиловый синяк, расплывавшийся под правым глазом духовного служителя, красноречиво намекал на провал физических попыток воздействия.

— Тайпэн! — Ли быстро сделал несколько шагов вперед, не давая Нэдо поклониться. — Значит, это правда! Хвала предкам и Небу, вы живы! Вы должны вмешаться в то, что здесь твориться, пока не стало слишком поздно.

— Я уже понял это, — кивнул дзи. — Я сделаю все, что в моих силах. Возвращайтесь в госпиталь, очень может быть, что скоро вы снова понадобитесь мне в строю.

— Слушаюсь, — Ли вновь не дал стражнику поклониться, а монах за его спиной несколько раз благодарно кивнул.

Родовые воины Нечхе–Орай, стоявшие у ворот поместья, поначалу попытались не пропустить дзи, но тот, в совсем не свойственной ему манере, влепил ребром ладони хлесткую пощечину старшему караула. Едва остальные схватились за мечи, Ли сам положил руку на эфес фамильного клинка Юэ, и это подействовало на солдат на удивление отрезвляюще.

Анто Гьянь тренировался на свежем морозном воздухе, упражняясь с двумя пирамидальными гирями. Тайпэн легко подбрасывал их в воздух и ловил в падении, не давая коснуться земли. Его обнаженное по пояс тело, хоть и выглядело довольно худым, представляло собой сплошную массу мышц без единой капли жира. На плечах, в центре груди и вокруг шеи тайпэна были нанесены магические охранные символы и иероглифы благословений.

— Хань? — удивленно произнес Анто и его подведенные брови поползли вверх.

Одна из гирь как раз находилась в воздухе, и Ли с большим удовольствием досмотрел бы, как она упадет Гьяню на голову. Но потомок Нечхе–Орай, сохраняя завидное холоднокровие, легко перехватил пудовый кусок железа и опустил его на утоптанный снег. Дзи Гьяня подал хозяину полотенце и легкую рубашку.

— Вы живы? Чудесная новость, — Анто даже не пытался улыбаться.

— Прежде чем говорить о том, что происходит в городе, я хотел бы видеть дзито О–шэя.

— Он арестован, ему запрещено видеться даже с собственной семьей, — будто сплевывая через губу, ответил Гьянь. — Впрочем, для вас, конечно же, можно будет сделать исключение, но не сегодня. К тому же вы наверняка устали с дороги…

— Это не помешает мне исполнять свой долг, — обрубил Ли. — Мне нужно немедленно видеть О–шэя, а заодно понять, что за бардак вы тут устроили!

— Согласно положению об осадном положении, я с согласия тайпэна Феня был утвержден новым главнокомандующим, — на лице у Анто впервые проступили хоть какие–то эмоции, и Ли, как ни странно, ощутил от этого удовлетворение, даже несмотря на то, что это были гнев и злоба. — И все наши действия осуществлялись в рамках имперских законов, так что потрудитесь в следующий раз подбирать слова, прежде чем делать такие заявления, тайпэн Хань.

— Вы довели город до опасной черты, и считаете, что все в порядке? — дзи едва не сорвался на крик. — Вы хоть понимаете, что для людей и Ланьчжоу ваше правление ни чем не лучше набегов карабакуру?

— За такое можно получить и прямой вызов, Хань.

— Если это единственный способ, чтобы привести все в порядок перед набегом армии в пятьдесят тысяч клинков, то я согласен!

— Какие пятьдесят тысяч?! Да этих мелких ублюдков давно перерезали, они забились по норам и не показываются на глаза уже третью неделю! У вас явно проблема с головой, тайпэн, видимо, переутомление от долгого скитания по зимним степям! Да во всем народе карабакуру не наберется и сорока тысяч этих жалких недомерков, включая женщин, детей и стариков!

— Вот это вы им и расскажете, когда они явятся под стены Сианя или сюда! Наши войска деморализованы вашими приказами, лишены оружия и нормального питания. В городе зреет новый бунт, основания для которого куда более серьезны, чем в предыдущий раз! Вы вообще понимаете, что и без этого наши шансы практически смехотворны…

— Смехотворны ваши сказки, Хань!

— Анто, заткнись и дай ему договорить!

К спорщикам неторопливо приближался Мао Фень. Вместо суо на тайпэне был теплый байковый халат из стеганого сукна и шерсти, какой носят кочевники в холодную погоду. Широкое лицо Мао пряталось под капюшоном, а из оружия был виден только цзун–хэ в изукрашенных ножнах на не менее вычурном поясе.

Фень подошел к остальным, и Ли ясно почувствовал, что от толстяка тянет запахом крепкого чая, бергамота и опия. Зрачки тайпэна были явно расширены, но в остальном он выглядел вполне понимающим ситуацию.

— Пусть Хань расскажет, где и когда ему привиделась эта самая армия, а мы спокойно выслушаем его, не так ли?

— После засады на мой конный отряд, я сумел выжить и решил проследить за карабакуру, которые напали на нас, — это было почти правдой. — В двух неделях пути от Ланьчжоу на северо–запад в сторону Сианя в укрытой долине расположен огромный лагерь. Число их воинов чисто приблизительное, но никак не меньше пятисот сотен, и они собрались там отнюдь не для праздного веселья.

— Чушь! — выпалил Гьянь.

— Чушь или нет, это несложно проверить, — пожал плечами Мао. — Такому огромному войску нет смысла выходить раньше, чем сойдет снег и установится сухая погода. Значит, по первой капели мы можем отправить конную разведку, которая подтвердит или опровергнет слова Ханя. Думаю, все согласны?

Дзи вынужден был кивнуть, Анто тоже согласился, хотя и явно нехотя.

— Замечательно, — маслянистые глазки Феня уставились на Ли, не предвещая ничего хорошего. — Кстати, тайпэн, откуда, у вас этот прекрасный образчик работы степных кузнецов–бронников? Мне казалось, вы покинули нас совсем в другом облачении.

— Чтобы не отставать от карабакуру, мне пришлось бросить свой старый доспех, — тут же нашелся Ли. — Этот отыскался на одном из дозорных постов карликов, который я был вынужден уничтожить, возвращаясь назад.

Непонятно было, поверил Мао этим словам или нет, но вот то, что он сказал далее, прозвучало на удивление рассудительно:

— Выходит малявки теперь знают, что кто–то шнырял возле их стойбища, а вот это уже не слишком–то хорошо. Это может изменить их планы, да и к встрече с нашей разведкой они точно подготовятся. Весьма опрометчиво, тайпэн, весьма опрометчиво.

— Выбора у меня не было.

— Как зачастую и у всех нас, — жеманно улыбнулся Фень.

В тот день к дзито его так и не пустили. Спорить сразу с двумя тайпэнами Ли не мог, даже несмотря на формальное равенство. Вместо предложенного ему дома, дзи забрал вещи и занял одну из офицерских квартир в гарнизонном штабе.

Под утро в город прибыли командир Ногай, восемь конных лучников под предводительством Сулики–нойона и очень довольный Удей, прибившийся к манеритам после исчезновения Ли. Не спрашивая ничьего разрешения, кочевники заняли угол одной из казарм и почти безвылазно торчали на первом этаже штабного дома. Куда бы теперь не отправился дзи, кроме верного тиданя, его сопровождали как минимум по два нукера кагана Торгутая.

На второй день, вновь так и не добившись встречи с О–шэем, Ли собрал у себя всех офицеров городской стражи, находившихся в Ланьчжоу, и квартальных старост. Распорядитель Жибао Кан, судья Санго Кхан и попечитель Кара Дэн также были приглашены, в отличие от двух императорских тайпэнов. Ногай, ходивший все это время мрачный как туча, явился последним вместе с человеком в простой крестьянской одежде и широкой камышовой шляпе, закрывавшей лицо. Как выяснилось, под этой неброской внешностью скрывалась сама Нэйке О–шэй. Ее в отличие от мужа, конечно, не арестовывали, но люди Гьяня держали жену и дочь дзито под постоянным наблюдением.

Ли коротко и по существу изложил тревожные вести и обрисовал совсем не радужные перспективы. Собравшиеся были единодушны в том, что нужно готовиться к худшему и, если не получиться действовать в открытую, то придется работать через голову Анто и Мао. Всю ответственность за это дзи велел возлагать на него, благо итак понимал, что даже если и выживет, то благодаря своему обману больше его вина перед Нефритовым троном уже не станет.

На дворе еще было только ранее темное утро, когда Ли проснулся из–за того, что манерит, стоявший на страже у его дверей, яростно с кем–то спорил. Что самое интересное, оба спорщика умудрялись делать это шепотом.

— Воргул, впусти, — крикнул дзи, усаживаясь на постели.

Лицо степняка, открывшего дверь, выражало явное неудовольствием, а вот понять, какие чувства переполняют гонца, оказавшегося обычным стражником, было намного труднее. Парень был бледен, явно испуган и, не прекращая, лопотал о том, что кто–то ждет тайпэна Ханя во дворе гарнизона у городских конюшен.

Подойдя к указанному месту, дзи обменялся кивками с десятником, который в окружении своих людей нервно поглядывал на крышу каменного загона, покрытого черепицей.

— Мы не знаем откуда они взялись, обычный обход, никакого шума, и вдруг, — извиняясь начал говорить стражник, но Ли перебил его.

— Все в порядке, вы и не могли их заметить. Возвращайтесь к своему дежурству.

— Вы уверены, тайпэн?

— Более чем.

Десятник кивнул и скомандовал построение, хотя дзи не сомневался, что один из солдат, наверняка, останется стоять где–то за ближайшим углом и присматривать за происходящим. Сам Ли направился к конюшне, на козырьке который были видны две темные фигуры, сидящие в расслабленных позах. Животные в здании нервно фыркали, выражая свое неодобрение такому соседству.

— Мне кажется, недавно кто–то говорил, что будет теперь наслаждаться свободой и познавать мировое разнообразие во всех его формах? — ехидным тоном поинтересовался дзи у своих нежданных гостей.

— И в чем ты видишь здесь противоречье? — усмехнулась в ответ Таката.

— А как же земли мангусов?

— Потерпят, — отмахнулась къёкецуки. — Нет, конечно, мы собирались именно туда. Но не прошло и дня, как кто–то начал канючить и делать всяческие намеки на то, что если мы не вернемся, то к концу этого путешествия я точно сойду с ума от бесконечного нытья и слезливых причитаний.

Недвусмысленный взгляд был адресован Ёми, но та лишь показала подруге язык и искренне улыбнулась Ли.

— Мы ведь были с тобой там в той долине, всё видели и понимаем, какая судьба тебя ждет, если ты не захочешь сбежать. А лично мне очень не хочется, чтобы ты умирал.

— И мне признаться тоже, — солидарно кивнула Таката. — С нами у тебя появляется шанс хотя бы на то, чтобы выжить в намечающейся бойне. Так почему бы нам не вернуть свой долг подобным образом?

— Ты слишком часто говоришь о списывании долгов, — заметил Ли.

— Она просто не хочет признаваться, что ты ей нравишься, — разоблачительным тоном сообщила Ёми, удостоившись обжигающего взгляда от старшей из къёкецуки. — К тому же, раз мы теперь свободны, то можем поступать так, как нам вздумается. А нам хочется быть здесь и сейчас, и помогать тебе.

— Ну, раз по собственной воле, — с улыбкой согласился Ли, — то, в конце концов, кто я такой, чтобы мешать вам?

— Просто человек, который даже не понимает, как ему повезло, — ответила Таката на этот, в сущности, риторический вопрос.

Вечером дзи все–таки допустили до встречи с Тонгом. Возможно, этому поспособствовал тот факт, что на этот раз он явился в поместье дзито не только в сопровождении манеритов, взявших на себя роль охраны тайпэна Ханя, но еще и в компании двух очень бледных, очень симпатичных и очень опасных мертвых демонов.

Слухи о новых друзьях, а точнее подругах Ли, как это и было обычным в Ланьчжоу, разлетелись по городу буквально за полдня. Если бы не репутация «Ханя» среди местных жителей, сложно было бы предугадать реакцию простых горожан, а так все восприняли это спокойно и сдержано. Солдаты доверяли Ли безоговорочно, да и боевые навыки чудовищ, пьющих человеческую кровь, были, по их мнению, неплохим подспорьем для обороны города. Кстати, и Ёми, и Таката, как выяснилось прекрасно обходились и любой другой кровью, а не обязательно лишь человеческой, как гласили легенды.

— Безусловно, она вкуснее и придает больше сил, — ответили къёкецуки на прямой вопрос дзи. — Но острой необходимости, ни у кого из нас в ней нет. Даже напротив, слишком частое употребление вызывает привыкание, и тогда мертвый демон и становится тем самым кровожадным монстром из сказок.

Их бывшая хозяйка сигумо до столь любимой ею человечины къёкецуки не допускала, то ли просто из жадности, то ли боясь, что слуги обретут слишком большую силу и смогут начать сопротивляться ее воздействиям.

А вот кто оказался решительно настроен против кровососов, так это, разумеется, монахи. Кроме лекарей из Лаозин в Ланьчжоу было еще несколько мелких храмов, имевших так же своих служителей. К полудню у ворот гарнизона маячило десятка полтора красных одеяний, и настроены обритые искатели истины были весьма грозно.

С большим трудом Ли удалось уговорить их умерить свой пыл, но монахи все равно не успокоились, пока не провели несколько ритуалов, убедившись, что тайпэн не находится под чьим–то дурным воздействием, а его разум не затемнен иллюзиями. Только после нанесения нескольких символов–оберегов на кожу в районе сердца и на висках, братия нехотя, но согласилась на дальнейшее пребывание демонов в городе, но лишь под постоянным и непосредственным присмотром самого дзи.

Появление къёкецуки произвело на Анто и Мао явное впечатление, хотя оба они уже знали о том, кто наведался к Ли этим утром. И как оказалось не просто знали. Фень в этот раз был на удивление молчалив, а его толстые пальцы медленно перебирали нефритовые четки с какими–то золотыми иероглифами, при виде которых глаза мертвых демонов вспыхнули алым светом.

Как позже объяснила Таката, тайпэн принес на встречу очень могущественный защитный амулет, который не позволил бы ни одному созданию, в чьих жилах течет хоть капля подземной крови, даже приблизиться к нему.

— Я все больше убеждаюсь в том, что главным в их дуэте является совсем не Анто, — такой вывод вынужден был сделать Ли.

— Этот толстяк Мао очень умен и осторожен, — согласилась Таката, — среди моего племени такие становятся патриархами в самые короткие сроки. Когда мы искали тебя прошлой ночью, то нас привлек тот дом, где, как ты говоришь, он живет.

— Что–то необычное?

— Здание ограждала старинная ритуальная защита, которую используют ваши монахи в своих святилищах, чтобы, такие как я, не смогли бы туда пройти. На самом деле, мы можем ее преодолеть, но этот процесс не очень приятен и довольно изматывает.

— Фень не мог знать о вас, — насторожился дзи.

— Не мог, а значит, он поставил ее из простой предосторожности, а это уже говорит о многих чертах его характера.

Разговор с Тонгом не дал ничего нового. Дзито был в курсе всего происходящего в городе, благодаря своей жене, но повлиять на что–либо никак не мог. Против двух голосов Мао и Анто голос Ли никак не помогал в деле освобождения градоправителя, к тому же тайпэны в отсутствии дзи приняли решение не о формировании коллегиального управления, а сошлись на прямом назначении Гьяня на роль командующего. Ни обернуть это решение вспять, ни изменить его, Ли уже был не в силах, так что с происходящим просто приходилось, молча, мириться и обдумывать планы на будущее. Как надеялся Ли, всё это должно было продлиться совсем недолго.

С Каори дзи сумел пересечься лишь раз и то в присутствии потомка Нечхе–Орай. Доверительной беседы не вышло, а в тех взглядах, что дочь дзито отправляла Ли читалось что–то странное и непонятное. Если бы рядом оказались Ногай, отправившийся обратно в Лаозин, или Нэйке, то они бы легко объяснили молодому человеку, что в жестах Каори сквозит скрытая, но недвусмысленная ревность, а причиной тому служат две великолепных фигуры, затянутые в черные катабира, и постоянно маячившие у Ли за спиной. Но сам дзи был еще слишком юн и слишком долго оторван от реальности в стенах дзи–додзё, чтобы понять и истолковать все это самостоятельно.

Через неделю после того, как снег на полях и холмах превратился в коричневатую грязь, конные разведчики, разосланные Мао Фенем стали возвращаться. Из десяти групп вернулось лишь шесть, и те, кто пропал, должны были непосредственно исследовать то место, о котором говорил Ли. Впрочем, одному отряду удалось подтвердить, что карабакуру в том районе действительно скопилось нереально много, но о «пятидесяти тысячах клинков» никто не заводил даже речи. Судя по всему, карлики готовили крупный удар по Сианю, и ждать помощи степной столице Империи было неоткуда. Войска Ланьчжоу были все также малочисленны и рассредоточены, да и находились не в лучшей форме, несмотря на все старания Ли и его сподвижников.

Появление конной тысячи воинов, половину из которых составляли степные лучники, оказалось настоящим подарком Небес. Нанятые манериты, солдаты складской охраны и наемники, собранные в центральных провинциях Империи могли стать для Ланьчжоу прекрасным подспорьем. Вот только то, как Гьянь захочет использовать их, вызывало у Ли большие опасения. Полководец из рода Нечхе–Орай явно не желал и дальше отсиживаться за бревенчатыми стенами, а жаждал побед и славы, совсем как юный Сяо Хань.

 

Глава 13

— Если карлики, как вы сами утверждаете, двинутся, скорее всего, в сторону Сианя, то этот город окажется в осаде и ждать подкреплений им будет неоткуда, — склонившись над картой, пояснил свою мысль тайпэн Гьянь. — Равно, как и карабакуру не будут ожидать удара в спину, зная о нашей ограниченности в людских ресурсах.

Местом проведения военного совета была выбрана достопамятная трапезная в доме дзито, хотя Ли предлагал воспользоваться помещением штаба в городском гарнизоне. Кроме тайпэнов на совещание был допущен только Жибао Кан, причем явно не столько ради прямого участия, сколько для того, чтобы ответить на вопросы связанные со снабжением отбывающего войска. О том, что ему вместе с распорядителем удастся отговорить Анто от этой затеи, дзи уже даже и не думал.

— Появление столь крупного воинского соединения в тылу у коротышек, несомненно, внесет в их ряды панику. Осада будет сорвана, и совместно с войсками Сианя мы легко покончим с их основными силами.

— Тысяча всадников — это действительно большая сила, но хватит ли ее против столь многочисленного врага?

— Хань, вам еще не надоело повторять как мантру эту сказку о пятидесяти тысячах вражеских солдат? — поинтересовался главнокомандующий Ланьчжоу с ядовитой ухмылкой и издевательской интонацией.

Ли не стал в этот раз даже пожимать плечами. Если Анто и Фень ему не верили, это не меняло реального положения дел. Больше всего дзи беспокоило то, что размеры вражеского войска позволяли карабакуру успешно разделиться на две равные части и одновременно двинуться не только к Сианю, но и к Ланьчжоу. Конечно же, бросать степную столицу Империи без поддержки было не слишком–то хорошо, но с другой стороны местный гарнизон теоретически никак не мог противостоять даже десятитысячному отряду карликов. Свежие войска нужны были и там, и тут, но Гьянь явно вознамерился двигаться туда, где коротышки, по его мнению, уж точно объявятся.

Были у этого решения и другие плюсы и минусы, которые видел Ли. Покидая Ланьчжоу вместе с Мао, потомок Нечхе–Орай возвращал дзи пост командующего и тем самым позволял навести хоть некоторый порядок в городе и его окрестностях. С другой стороны тысяча конных воинов забирала с собой с военных складов провианта на двадцать суток пути, по десять дней туда и обратно, и еще столько же в качестве резервного запаса, выметая из продуктовых хранилищ почти половину того, что осталось в распоряжении Кана и его людей.

— Если даже карлики двинуться не на север, а на юг, — заговорил с другой стороны стола тайпэн Фень, до этого момента лишь сонно клевавший носом. — То, прибыв в Сиань и не обнаружив там карабакуру, мы вместе с войсками его гарнизона вернемся сюда и, по сути, проведем тот же самый маневр, только с еще большими силами. Несколько дней осады под вашим руководством, Хань, Ланьчжоу, я надеюсь, все–таки выстоит.

— Несколько дней, конечно, выстоит, — вынужден был согласиться Ли.

Желания избавиться от настоящих вассалов Императора и не оставлять город без боеспособных войск боролись в душе дзи со страшной силой. Возможно, он сам так никогда бы и не пришел к однозначному выводу, но, к счастью или нет, вся полнота власти была сосредоточена в руках у Анто Гьяня, а тот уже принял свое решение.

— Выступаем завтра на рассвете.

Нельзя сказать, чтобы жители Ланьчжоу восприняли отъезд Мао и Анто с каким–то особенным разочарованием. Хотя отъезд всех новоприбывших солдат, признаться, тоже не доставил им особой радости.

Выждав сутки, Ли начал приводить город в порядок. Офицер Сэн был возвращен на службу, а раздача пищи для беженцев возобновлена в прежних объемах. Горожане вздохнули спокойнее, избавившись от дополнительного оброка, а лавки и мастерские вновь открыли свои двери для покупателей. Наемников и слуг Гжень выпустили из заключения, ополчению и страже вернули в прежнем количестве оружие и доспехи. Правда, то, что многие с радостью восприняли, как возвращение старых порядков, было лишь временным явлением, и лучше всего это понимали Ли и дзито О–шэй, чей статус был восстановлен и подкреплен прямым указанием императорского тайпэна.

Самые острые вопросы требовали немедленного решения, и Тонг собрал всех у себя в кабинете, как только в город вернулся командир Ногай.

— Я разослал в дальние патрули лучших, и они смогут вовремя известить нас, если карабакуру действительно будут двигаться к Ланьчжоу крупными силами, — сообщил Ли.

— То–то невидно твоих ручных кровососов, — хмыкнул начальник гарнизона. — Так и не расскажешь, где подцепил эту бледную радость?

— Обойдешь, — беззлобно отмахнулся дзи.

— Это, мол, личное, понимаю, — все также двусмысленно улыбаясь, протянул Ногай.

— Но даже если мы заранее узнаем об их приближении, нам будет нужно успеть стянуть в город всех уцелевших жителей и окрестные гарнизоны, — вернул всех к основной теме разговора дзито. — Наша главная задача теперь спасти Лаозин и южные поселки, точнее спасти их обитателей.

— Да, — кивнул помрачневший Ногай. — Если малявок будет хотя бы пятьдесят сотен, то ни монастырь, ни остальные поселения не продержатся и дня. Я займусь организацией путей отступления, все–таки карлики движутся исключительно пешим порядком, так что скорость у такого большого войска будет аховая.

— Но собирая всех в Ланьчжоу, мы оставляем без защиты не только уцелевшие дома и малые укрепления, — заметил Ли. — Система ирригации, над которой так трудились рабочие, и которая была основополагающей в нашем плане восстановления Тай–Вэй, окажется под угрозой прямого разрушения.

— Боюсь, теперь это неизбежно, — вздохнул дзито. — Мы не сможем и дальше защищать дамбы и каналы, для полевых схваток у нас не хватит солдат, так что, если карабакуру двинуться в нашу сторону, то речь пойдет не о восстановлении провинции, а о банальном выживании ее населения.

— И все сложится так, как и предрекал Мун Гжень. Торговые дома славно разживутся на спекуляции провизией и другими товарами, необходимыми здесь после разорения края.

— Да, и это вызывает у меня те же неприятные чувства, Сяо, — недовольно скривился Ногай. — Но если люди останутся живы, то пусть так, чем, если недомерки просто вырежут здесь всех под корень. Да и не факт, что не вырежут…

— Не надо мрачных прогнозов, — перебил командира стражи О–шэй. — Лучше давайте подумаем, что мы можем сделать, чтобы Ланьчжоу встретил врага во всеоружии.

Выходя от дзито, Ли пребывал в задумчивости и не сразу заметил того, кто поджидал его в конце коридора у поворота на лестницу. Каори не стала заговаривать первой, а дзи замер в какой–то странной нерешительности, не зная с чего начать. Взгляд темных глаз, устремленный на него, был испытывающим и в то же время в нем перемешалось так много, что понять где заканчивается злость, а где начинается потаенная надежда не смог бы даже самый чуткий эмпат.

— Я думал о тебе, — решился, наконец, Ли, — все это время.

— А я так боялась, что ты не вернешься, что теперь даже удивляюсь.

— Почему?

— Почему боялась или почему удивляюсь? Если второе, то потому, что лучше бы тебе было не возвращаться.

— Чем я заслужил такие слова? — если бы не то искреннее недоумение, с которым дзи задал этот вопрос, то Каори бы, скорее всего, просто отвернулась и ушла. Или рассмеялась бы, презрительно и надменно, как умела это только ее мать.

— Думаешь, никто не видит и не замечает, как смотрят на тебя, как выполняют каждый твой каприз эти два чудовища, рожденные от грязной крови подземных обитателей?

— Не говори так о них, ты не понимаешь. Это другое…

— Ты защищаешь их? — тонкие брови изогнулись, но не удивленно, а презрительно. — Что же они дают тебе такого, что ты готов защищать тех, кто нечист по самому определению от своего рождения и не несет в этот мир ничего, кроме отвратной и разрушительной природы паразита?

— Я просто помог им! Случайно помог, спасая в тот момент лишь себя! Дал им то, чего они так долго ждали, и теперь они сами решили, что должны вернуть мне этот долг, который я и не собирался взимать.

— Я не верю тебе, — тихо сказала девушка. — Хочу верить, но не верю. Каждому известно, что лишь одно чувство может вести мертвого демона вслед за живым, и даже заставляет его менять свои привычки и подавлять инстинкты. И это чувство не может не быть взаимным.

— Но это не так, — ответил Ли с легкой дрожью в голосе.

Каори была права, и он сам не раз думал об этом. Легенды были однозначны в суждении, но несмотря на привлекательность и ту манящую опасность, что исходила от къёкецуки, дзи не испытывал в отношении Такаты и Ёми ничего, кроме дружеского расположения. Во всяком случае, он уверил себя в этом, не позволяя посторонним мыслям и чувствам вмешиваться в эти и без того непростые отношения. И Ли верил, что у него получится справляться с этим, но вот уверить в этом еще и Каори было намного сложнее.

— Они просто помогают мне, и ничего более.

Сделав несколько шагов, девушка уткнулась лицом ему в грудь. Ли обнял Каори за плечи так нежно и бережно, как только мог.

— Я очень хочу поверить тебе, но не хочу быть обманутой.

«И я хочу себе верить, хотя бы сейчас», — подумал дзи, еще крепче сжимая дочь дзито в своих объятьях и вдыхая всей грудью чудесный аромат ее волос.

Очередной обход городских стен и прилегающих кварталов существенно отличался от тех, которые Ли проводил раньше. Вековые стволы, из которых были сложены оборонительные заграждения вокруг Ланьчжоу, возвышались на двадцать пять локтей, спокойно скрывая за собой большинство городских строений, и только несколько пагод да башни гарнизона превосходили их по высоте.

— Все площадки по всей длине нужно будет перестроить, — объяснял дзи офицерам стражи и мастерам–ремесленникам из кварталов плотников, столяров и собирателей механизмов. — Выстроим закрытые галереи с узкими бойницами и козырьковой крышей, такой чтобы, наших лучников нельзя было достать по навесной траектории.

— Еще нужно будет сделать выступающие выемки над полом, без дна, не меньше двух на десяток шагов, — добавил от себя командир Ногай. — Такие, чтобы стрелки смогли достать тех, кто будет прятаться под самой стеной, а заодно так будет удобнее поливать кипятком и горячей смолой тех, кто полезет на штурм.

— Да, — кивнул дзи. — Крыши галерей сделайте со скатом на внешнюю сторону, разложим и закрепим там обтесанные бревна. Если дела пойдут совсем плохо, то сбросим их на лестницы и головы нападающим. Во дворах прилегающих домов разместим отряды, которые будут разогревать котлы, там же будут временные убежища для раненых. Вдоль стен расставим колесные подъемники, чтобы быстрее поднимать те же котлы, камни и связки стрел, а также спускать обратно тяжелораненых. Не забудьте заменить все веревки в кранах на цепи, и собрать заодно навесы, защищающие от стрел тех рабочих, которые будут обслуживать подъемные конструкции.

— Старое дерево в стенах давно окаменело, — продолжил объяснять Ногай. — Простому огню оно не поддастся, а вот дома за стенами и свежесрубленные галереи карлики вполне могут попытаться поджечь. Поэтому в каждом прилегающем дворе, где есть колодец, поставим насос с поливальной трубой из бамбука и несколько десятков ведер. Там где колодцев нет, завезем заранее бочки с водой. Допустить пожара нельзя ни в коем случае, открытое пламя для Ланьчжоу хуже самого удачного штурма карабакуру.

Мастера кивали, понимая и принимая возложенную на них ответственность. Закончив с инструктажем и назначив ответственных, Ли и Ногай поспешили в ремесленный район, где их дожидался Сэн, обещавший поделиться новыми мыслями и предложения.

— Если бы Ланьчжоу находился поближе к реке, можно было бы озаботиться рвом, но город строили, ориентируясь на торговые пути, а не на водные преграды, — стал рассказывать Ли еще по дороге начальник местного гарнизона. — Когда мы на севере сражались с ракуртами, то там рек было еще меньше чем здесь. Наш командир придумал один хитрый фокус, мы собирали еловую смолу, обливали ей дёрн, затем копали траншеи и укладывали туда все это, прикрывая сверху сухой травой. В нужный момент стрела с зажженным наконечником поджигала эти ловушки, и пламя разделяло отряды врага или запирало их в огненном мешке, позволяя нашим лучникам беспрепятственно избивать ракуртов на открытой местности.

— Здравая мысль, но что–то я не заметил поблизости обширных еловых рощ, — ответил Ли.

— Да, их тут и вправду немного, — ухмыльнулся Ногай. — Но зато на подворьях механиков, гончаров и кузнечных мастеров полно березового дегтя, а он горит ничуть не хуже.

— Хорошо, тогда возьмешь людей и займешься организацией этих ловушек.

— Добро, — кивнул командир стражи. — Карабакуру достаточно умны, чтобы попытаться использовать крытые тараны, так что несколько больших сюрпризов я заготовлю еще и перед воротами с обеих сторон.

Под большим навесом во дворе кузницы мастера Мусы офицер Сэн разложил на грубо сколоченном столе несколько интересных железных «игрушек».

— А вот это я помню, — Ногай сразу ухватил один из образчиков и передал его Ли. — Может пригодиться, даже очень.

Дзи тоже узнал одно из простейших приспособлений, придуманных человеком за столетия войн и осад. Четыре толстых железных иглы были соединены так, что образовывали небольшого «ежа», который, как бы его не бросили всегда оказывался одним острием вверх, упираясь на три остальных.

— Большинство карабакуру носят обувь на тонкой подошве, — сказал Сэн. — Даже те, кто бронируется и таскает ростовые щиты. Вот я и подумал, почему бы не засыпать землю хотя бы на сотню шагов от стен этими железками. Для коротышек это точно не станет приятным сюрпризом, а пока они сообразят что да как, эти крошки хоть один штурм, но помогут нам выстоять.

— Ежи всегда были действенны, — согласился Ли, освежая свои познания в военной истории и вспоминая уроки по тактике в дзи–додзё, среди которых была и теория осадного ремесла. — Но у нас мало железа, большую часть кузнецы и оружейники уже перековывают на доспехи и оружие. Даже мелочь идет на наконечники для стрел, и именно стрелы нам понадобятся больше всего.

— Думаю, немного все–таки выделить можно, — Ногай уже осматривал следующую «игрушку». — Не убудет.

— Ладно, — Ли вернул железного ежа Сэну. — Что вам нужно, кроме сырья?

— Хорошо бы отозвать для работы хотя бы половину скобянщиков из числа учеников мастера Шсана, а то они сейчас все помогают оружейникам. За пару дней отлить нужное количество этих малюток будет несложно, да и не отвлечет больших сил от основного производства.

— Считайте, что я отдал приказ, — кивнул дзи. — Официально бумага будет к вечеру, но можете приступать уже сейчас. Что там еще?

Сэн с гордостью продемонстрировал командирам самострел с блочным механизмом натяжения и зарядным коробом, из которого одним щелчком боковой ручки специальная пружина подавала в наводящий желоб новый небольшой болт. В Империи такое оружие было давно известно, стража большинства крупных городов в центральных провинциях использовала эти самострелы вместо луков, но в полевых условиях хитрые механизмы было куда сложнее починить или заменить.

С другой стороны, несомненным преимуществом самострела являлось то, что кроме быстрой перезарядки, стальная тетива натягивалась также при помощи механического захвата. Вращать же за ручку зубчатое колесо мог с одинаковой легкостью, как взрослый мужчина, так и пятилетний ребенок. Собственно для этого Сэн и принес этот самострел, напоминая о том, что не только воины могли бы оборонять стены Ланьчжоу. Учитывая, что кроме пяти сотен наемников и стражи, полутора тысяч ополченцев и еще почти четырех тысяч мужчин, других человеческих ресурсов у защитников города не было, совет был довольно дельный.

— На их изготовление нужно много времени и сил, — заметил Ногай. — Количество будет очень ограничено, да и сломанные будут ремонтироваться через один.

— Но хотя бы небольшое число этих самострелов нам пригодиться, — ответил Ли. — Пусть этим займутся ученики механиков и ювелиры, другой «тонкой» работы у нас для них все равно сейчас нет.

Последними в списке оказались уличные фейерверки. Делать из подручных средств снаряды для армейской ракетной артиллерии никто, конечно, не предлагал, да и опасность для самих защитников такие кустарные поделки в неопытных руках представляли куда большую. Зато местные алхимики убедительно заверили Сэна, что смогут так изменить начинку праздничных хлопушек, что вместо красочных огней, те будут разжигать в небе ослепительное белое сияние, которое сумеет продержаться достаточно долго, чтобы осветить большой участок местности.

— Карабакуру наверняка попытаются атаковать по ночам, прикрываясь темнотой, а так мы лишим их этого преимущества, — пояснил свою мысль начальник складской охраны. — На южных границах по ночам такими ракетами часто «подсвечивают» пограничные овраги и болота на вражеской стороне. Думаю, в нашем случае они тоже будут не лишними.

— А мне тут еще одна идея сразу же на ум пришла, — задумчиво сказал Ногай, почесав небритую шею. — Мы ведь соледобытчиков в город будем загонять, так?

— Обязательно, — кивнул дзи.

— Вот пусть на своих телегах соли побольше нам и привезут. Если засадим всех алхимиков за работу на круглые сутки, они из соли смогут изготовить достаточно селитры. Серы и фосфора у них у самих в избытке, а на подворьях фарфоровых и стеклянных мастерских за зиму накопилось достаточно древесного угля. Пусть смешают все это как следуют…

— И получим несколько мешков шахтерского порошка, — понимающе закончил Ли.

— Любо–дорого будет посмотреть, как коротышки от таких подарков будут за горизонт разлетаться, — осклабился Ногай.

— Думаю, их мы прибережем на крайний случай, — ответил дзи. — Кстати, кого ты назначил руководить организацией опорных пунктов обороны внутри города?

— Нэдо. Он так рвался из лекарни на службу, что пришлось уступить.

— Правда, ты наверняка не сообщил ему, что придется вернуться обратно в госпиталь, чтобы заняться его укреплением? — улыбнулся Ли.

— Но он так просил, разве я мог ему отказать? — рассмеялся Ногай, невольно заражая своим искренним весельем и всех окружающих.

Запланированные работы шли достаточно споро. Крестьяне, прибывшие из Лаозин, трудились теперь на стенах и во дворах, копали под руководством Ногая траншеи и помогали у кузнечных печей. Солдаты и ополченцы не отставали от них, орудуя топорами и лопатами от рассвета и до заката. Кипела работа на кожевенных дворах и в механических мастерских. Важное дело нашлось и для всех остальных, даже женщины и дети помогали в общих трудах — толкли соль и известь для алхимиков, перемалывали в порошок сухие травы для лекарственных настоек и мазей, готовили корпию из старого сукна, собирали поленницы для костров, чистили оружие и доспехи.

И хотя все прекрасно понимали, зачем и для чего делается все это, многие надеялись на то, что тревоги и приготовления окажутся напрасными. Но больше всего на это надеялись Ли и Тонг О–шэй. К сожалению, в этот раз их надеждам так и не суждено было сбыться.

Весть о приближении вражеского войска принесла Ёми на девятый день после отъезда Гьяня и Феня. Карабакуру двигались к Ланьчжоу с запада, идя своими старыми тропами, петляющими между холмов. Впрочем, как вскоре выяснилось, крупные отряды карликов шли также по Шляху и по дороге к Сианю, перекрывая пути для возможных гонцов, за исключением восточного направления.

Все поселения, которые сохранились на юге, эвакуировали в город еще раньше. Командир Ногай, зацепивший идею с горючим порошком, даже умудрился потом отослать все эти подводы, прибывшие с беженцами, еще раз на соляные заготовки, чтобы те привезли ему дополнительную партию сырья для опасных «подарков».

С севера в Ланьчжоу поспешно отходили лишь обитатели монастыря Лаозин и нескольких дозорных постов. Извещенные при первых же признаках опасности, монахи и ополченцы добрались до городских стен в вечерних сумерках. Пока их небольшая колонна вливалась в ворота, Ли давал последние указания нукерам кагана Торгутая, которые должны были доставить послания в Сычуянь и другие города на восходном берегу Анхэ. Манеритам не слишком нравилась идея бежать от битвы и при этом оставлять в Ланьчжоу тайпэна, которому они поклялись служить, но всю важность и необходимость своей миссии они прекрасно понимали.

Распрощавшись с гордыми сынами степей, Ли засунул в голенище сапога удобный кривой нож, подаренный Суликой–нойоном, и вышел к закрывающимся створам ворот, чтобы посмотреть на то, как силуэты всадников растворяются в ночной степи.

Последней в город вошла Таката, ворота за ее спиной сомкнулись с отчетливым лязгом. Выражение лица къёкецуки не предвещало ничего хорошего.

— Много, очень много, — ответила она на не прозвучавший вопрос. — И перевертыши по–прежнему с ними. Не меньше десятка, ближе я подходить не рискнула.

— Есть вероятность того, что это вся та армия, что мы видели тогда? — спросил дзи, с тревогой всматриваясь в закаменевшие черты лица мертвого демона.

— Есть вероятность, что здесь не только те, кого мы видели в той долине.

 

Глава 14

Карабакуру расположились тремя огромными лагерями вокруг города, кроме того между ними маленькими группками рассыпались отдельные отряды, замыкавшие кольцо осады. Самое крупное стойбище развернулось напротив закатных ворот, два других — с северо–восточного и с юго–восточного угла стен. Судя по докладам наблюдателей на башнях, общее число врагов в каждом лагере было примерно одинаковым — не менее десяти тысяч солдат, однако точную численность ожидали установить лишь с наступлением ночи. В первый день карлики так и не предприняли никаких активных действий, устраиваясь на новом месте и окапываясь невысокими валами. Защитники города воспользовались возможностью закончить приготовления и избавиться от последних недоделок.

Ночью равнина вокруг Ланьчжоу оказалась усеяна кострами, простиравшимися, казалось, до самого горизонта. Пугающая картина не оставляла равнодушным никого, кто поднимался на стены, чтобы взглянуть на врага, а те солдаты, которым было поручено считать огни, с явным трепетом докладывали, что их, похоже, гораздо больше, чем требуется даже пятидесяти тысячам воинов.

Единственными, кто не поддался так легко на впечатляющее зрелище, были Ли и командир Ногай. Памятуя о хитростях, которые так часто использовали карабакуру в этой войне, дзи отправил к вражескому лагерю пару своих лучших разведчиков.

Сведения, которые принесли къёкецуки, оказались весьма обнадеживающими.

— Костры большие, каждый на десять–двенадцать коротышек, но сидят у огня лишь трое–четверо, — сообщила Таката на утреннем собрании военного совета. — Сообразительные недомерки, решили надавить на мораль обороняющихся еще до начала штурма.

— Первый Император Цы любил проделывать такое со знаменами, — вспомнил дзито. — Выдавал на каждый десяток штандарт сотни, а вражеские солдаты пугались от самого вида наступающей на них армии

— Значит, нам повезло, — глубокомысленно изрек начальник гарнизона. — Врагов не сто, а всего лишь тридцать тысяч, а то я уже боялся, что нам конец.

Черной шутке Ногая улыбнулась лишь Ёми, остальные прекрасно понимали, что сути происходящего это не меняет. Более того, отсутствующая часть войска карликов, а в то, что она существует верили уже все без исключения, могла находиться сейчас под стенами Сианя. Это означало, что ни на скорое возвращение войска тайпэна Гьяня, ни на подкрепления из степной столицы рассчитывать Ланьчжоу не приходилось.

— Классическая осада предполагает, что для шанса выстоять у врага должно быть не более чем трехкратное преимущество, — Ли вновь посмотрел на карту, где были схематически обозначены позиции карабакуру вокруг города. — В некоторых ситуациях допускается и пятикратное преимущество, но наше положение в их число не входит. Тем не менее, не думаю, что кто–то здесь считает, будто коротышки начнут с нами мирные переговоры, или что мы сможем от них откупиться.

Ответом дзи было лишь всеобщее молчание. Свое положение собравшиеся видели вполне отчетливо, но от этого их решимость сражаться лишь увеличивалась.

Первую атаку в темноте карлики предприняли уже следующей ночью. Дозорные вовремя заметили движение на границе освещенного пространства вокруг стен и подняли тревогу. В звездное небо тут же взлетело несколько фейерверков, вспыхнувших сияющим белым заревом. Три крупных отряда карабакуру, приближавшихся к стенам с разных направлений и явно не ожидавших такого поворота событий, замерли в нерешительности и стали прекрасными мишенями как для лучников, собравшихся на деревянных галереях, так и для прислуги метательных машин, установленных на нижних этажах башен. Прежде чем глаза коротышек смогли подстроиться к резкой перемене освещения, стрелы людей уже нашли свои первые жертвы. Ответный огонь был слабым и сумбурным, а когда над городом расцвело еще несколько белесых искрящихся шаров, карабакуру поспешно отступили прочь, оставив на дальних подступах к городу около двух сотен своих погибших солдат.

Группа темных фигур, наблюдавших за первой неудачей низкорослых воителей, стоя на границе полевого лагеря, вела неспешную беседу, обсуждая возможности и потенциал осаждающей армии.

— Как долго ты еще не дозволишь нам вмешиваться, Старшая Сестра? — обратилась с вопросом та, что выделялась на фоне остальных необычайно высоким ростом.

— Давайте дадим Гупте хотя бы несколько попыток, — ответила фигура, стоявшая чуть в стороне от остальных. — Пусть сначала попробует сам, а вот когда поймет, что без нас ему не справиться…

— А он не справится?

— Не после того, как Фуёко вернула людям их юного полководца.

— Только не говорите, что кто–то из вас недоволен этим, — тут же раздался голос Вестницы.

— О нет, без него это было бы слишком скучно, — тут же заверила ее высокая кумицо.

— Тогда просто ждите и наслаждайтесь зрелищем, — подытожила разговор старшая из лис–оборотней. — Несколько следующих дней обещают быть очень насыщенными на разные забавные представления.

Ко второй атаке карлики подготовились куда более основательно, стаскивая в свои лагеря бревна и доски со всех покинутых окрестных деревень. Несколько крупных групп карабакуру отправились на север, и к вечеру дозорные сообщили, что из–за горизонта, со стороны оставленного монастыря Лаозин в небо стали подниматься серые столбы дыма. Следующими на очереди, несомненно, должны были стать новые дамбы и мельничное городище, там же коротышки вполне могли разжиться дополнительными материалами для постройки осадного снаряжения.

На четвертый день с начала осады начался первый полноценный штурм. Коротышки, как и прежде, действовали с трех направлений выбрав, как им казалось, наиболее уязвимые точки крепостных стен. Также со стороны западных ворот были подтащены два грубо вырубленных тарана, для одного из которых карабакуру прямо на месте стали собирать укрытие из толстых жердей и смоченных лошадиных шкур.

Распределив стрелков и группы резерва по соответствующим участкам, Ли возглавил оборону северной стены. Западную стену и ее ворота отправился защищать командир Ногай, южную — офицер Сэн. Восточной стороной, на которую атак, похоже, не планировалось, занялся дзито О–шэй. Наемники торговых домов и резервные отряды ополченцев распределились по опорным пунктам по всей площади Ланьчжоу, готовясь выдвинуться в любом направлении, если где–то дело запахнет жареным.

Первая волна атакующих была довольно разреженной и состояла преимущественно из лучников. Те немногие, кто волокли с собой крючья и веревки, вряд ли всерьез рассчитывали взбираться на стены. Вождь низкорослых воинов хотел прощупать оборону людей при дневном свете, чтобы убедиться в состоятельности полноценного штурма.

Перед боем дзи разослал распоряжение, призывавшее солдат сдерживаться и не демонстрировать врагу сразу все те сюрпризы, которые они заготовили. Использовать большинство из них разрешалось лишь в самом крайнем случае.

Победа в перестрелке между лучниками осталась явно за городским ополчением. Их луки и самострелы были куда более дальнобойные, да и деревянные галереи скрывали защитников Ланьчжоу от вражеских стрел с черным оперением, в то время как карабакуру действовали, по сути, в открытом поле. Немногие, попытавшиеся прорваться к стенам, напоролись на железных ежей и стали легкой добычей для лучников.

К обеду массовое движение врага во всех лагерях возобновилось, а «инженеры» карликов наконец–то закончили колдовать над своим тараном, установив его на грубый четырехколесный лафет. Штурм начался по сигналу рога и действовали коротышки в этот раз куда более решительно.

Несмотря на стрелы, вылетающие из бойниц, и железные иглы, которыми ощерилась земля, карабакуру сумели подтащить к стенам свои наскоро сколоченные лестницы. С каждой стороны, прикрывая штурмующих, подтянулось не меньше тысячи лучников, посылавших свои стрелы в таком количестве, что оборонявшиеся начали нести первые серьезные потери. Среди простых отравленных наконечников попадались и зажигательные из пакли и сукна, так что пожарные команды оказались весьма кстати.

Карлики карабкались наверх, стремясь побыстрее добраться до своих врагов. Солдаты Ланьчжоу и простые жители, вышедшие на стены, отталкивали лестницы деревянными ухватами, перерубали веревки, лили кипяток на врагов, сгрудившихся под стеной. Без остановки работали башенные баллисты и цяо–ба, укрытые во дворах за стеной, посылая тяжелые каменные снаряды по указаниям наводчиков засевших на дозорных площадках. Сами башни, являвшиеся идеальной позицией для стрельбы, были буквально облеплены лучниками.

Однако на смену убитым коротышкам подходили все новые и новые отряды. В нескольких местах на северной стене у бойниц завязались короткие схватки, заканчивавшиеся пока, как правило, падением раненых и мертвых карликов на головы своим соратникам, лезущих следом. В ход пошли сабли и ножи, многие ополченцы не чурались разряжать свои самострелы в упор, а их товарищи тем временем пытались поразить через нижние проемы тех, кто еще топтался у основания лестниц.

С тяжким скрипом сдвинулся с места огромный таран и не спеша пополз в сторону мощного створа ворот. Командир Ногай, наблюдавший за ним и несколькими группами карликов, следовавших позади и облаченных в хорошую броню, весело усмехнулся. Хотя эти ребята действовали куда более умело, не забыв прихватить с собой ростовые щиты, за которыми так удобно прятаться, пока таран делает свое дело, шансов у них не было.

Таран выкатился на дорогу, несколько зажженных ростовых стрел, выпущенных из баллист, вонзилось в его крышу. Десяток коротышек, выскочивших из–под навеса, поспешно принялись сбивать пламя, пытавшееся прогрызть неподатливый полог из шкур. Несмотря на то, что лучники отнюдь не проигнорировали их появление, карабакуру удалось погасить немногочисленные огоньки и продолжить движение. Обгоняя марширующие отряды «латников», вперед уже спешили лучники, а за ними неторопливо строились новые боевые группы.

Начальник гарнизона терпеливо дождался момента и подал сигнал. Карлики, которые толкали таран, как раз примерно в это самое мгновение стали замечать, что твердая грунтовая дорога, по которой они до этого двигались, стала какой–то подозрительно мягкой и вязкой. Зажженная стрела подпалила первую ловушку с дегтем, и осадная конструкция карабакуру буквально сразу же оказалась охвачена пламенем. Крики заживо сгорающих воинов не добавляли храбрости в сердца остальных низкорослых солдат. Еще через несколько мгновений новая огненная площадка вспыхнула посередине одного из наступавших отрядов, как раз замершего в ожидании приказов после потери тарана. Не видя больше смысла сдерживаться, Ногай распорядился подпалить и все остальные ловушки. Оборонявшиеся на северной и южной стене поступили также.

Огненные полосы и ямы на удивление сильно дезорганизовали карабакуру. Лишь пятая часть из тех, кто уже участвовал в штурме, сумела оттянуться обратно к лагерям. Остальные либо попали в огненные «капканы», оказавшись в безвыходном положении под прицелом вражеских лучников, либо были вплотную прижаты к стенам, откуда на них продолжали градом сыпаться камни и стрелы. Последним не оставалось ничего другого, как двинуться на штурм с удвоенной яростью.

Не желая нести еще большие потери от рукопашных схваток, которых становилось все больше и больше, Ли велел использовать закрепленные бревна. Тяжелые древесные стволы скатывались вниз и, падая вдоль стен, ломали лестницы, сбивали тех, кто взбирался по веревкам, давили и калечили карабакуру находившихся на земле.

Остальное сражение уже больше походило на добивание павших. Некоторые группы карликов еще пытались прорываться вдоль основания стен или через огненные лабиринты, но большинство так и осталось на поле боя. Деготь продолжал гореть в канавах и ямах до следующего утра.

Потери Ланьчжоу составили порядка трехсот человек, большинство убитых было на северной стороне, меньше всех потеряли защитники западных ворот. Еще столько же было раненых, но монахи и лекари теперь умели куда быстрее справляться с действием вражеского яда. Карабакуру по самым скромным подсчетам было убито за этот бой не меньше двух с половиной тысяч.

Гупте бродил кругами по лагерю, словно бешеный волк, реагируя злым рассерженным рычанием на любой шорох или движение. Когда кто–то из приближенных осмелился подойти к верховному вождю с вопросом о том, как поступить с телами, оставшимися под вражескими стенами, и не следует ли переговорить с людьми, чтобы те разрешили забрать павших, то отделался храбрец по счастью лишь сломанной челюстью. Больше заводить с Гупте разговоры до следующего утра никто не рисковал.

Больше всего в происходящем верховного вождя бесило то, что он знал, кто именно противостоял ему теперь, а о том, что тайпэн Хань вновь командует в Ланьчжоу, кумицо известили карабакуру еще заранее. Гупте было трудно признаться себе в этом, но он был вынужден согласиться, что озабоченность старика Шархэ этим человеком, похоже, была и вправду абсолютно обоснованной. Казалась, что уже только своим номинальным присутствием Хань был способен испоганить самый лучший, самый проработанный и идеальный план.

Новый вождь кропотливо и аккуратно подбрасывал врагам сведения о действиях и движениях своих войск. Он приложил все силы, чтобы убедить их в том, что главной целью для карабакуру станет Сиань, который так мечтал захватить Шархэ. И когда все получилось, когда отвлекающая группа войск стянула на себя у стен древнего Акшри все воинские резервы императорских собак, беззащитный Ланьчжоу должен был упасть в руки к Гупте как перезрелый плод. Но, как легендарный огненный сокол, возрождающийся из собственного пепла, из небытия явился тайпэн Хань, дважды вырвавшийся из ловушек Гупте, уцелевший в проклятом логове холодных и остававшийся все таким же хитрым и изворотливым. Только он мог превратить штурм небольшого города в настоящий огненный кошмар для нападающей армии, только этот человек мог посеять страх и неуверенность в душах столь многочисленного войска, и только его одного Гупте сейчас ненавидел больше, чем весь остальной людской род вместе взятый.

Укрывшись с рассветом в своем шатре, верховный вождь постарался забыться хоть на какое–то время, но даже трофейное вино сегодня не помогало унять пламя, выжигающее сердце и разум.

— А ты думал, что он будет играть с тобой по правилам?

Мелодичный голос старшей кумицо заставил Гупте оторвать взгляд от глиняной бутыли.

— О чем ты, хвостатая? — недовольно рыкнул карлик, косясь на оборотня и прикладываясь в очередной раз к широкому горлышку.

— Думаешь, он делает это сам? Просто своей волей и характером? — вместо привычного раскованного одеяния сегодня на Старшей Сестре были узорчатые доспехи, но Гупте никак не мог понять, из чего они сделаны. — Если бы у него и вправду были бы такие сильные стороны, то он давно бы сидел на троне людской Империи, а не прозябал бы по пограничным провинциям, воюя с низкорослыми дикарями.

— И в чем же он жульничает?

— Во всем, — антрацитовая улыбка и глубокий голос привычно обволокли собой разум карабакуру, заставляя соглашаться с каждым следующим словом. — Но позволь теперь нам уравнять шансы.

— Если ты обещаешь, что Хань сдохнет…

— Обещаю.

— Тогда делай все, что посчитаешь нужным.

Несмотря на то, что голова гудела, как при хорошем похмелье, которое Ли за всю свою жизнь сумел ощутить аж целых три раза, остальное тело отреагировало на непродолжительный отдых намного благосклоннее. Попытавшись еще раз вспомнить события прошлой ночи, дзи пришел к выводу, что Удей все–таки подсыпал ему какое–то зелье в ту последнюю чашку чая. Тидань довольно долго уговаривал Ли покинуть пост на стене и отправиться отдохнуть, а потом вдруг как–то подозрительно быстро сдавшись, тут же вызвался заварить свежего отвару, после которого «тайпэн Хань» вместо того, чтобы почувствовать себя бодрее, вырубился практически сразу.

Приведя себя в порядок, Ли вышел из комнаты, намериваясь спуститься во двор и заняться тем, чего он не делал уже очень давно — выполнить весь утренний комплекс силовых упражнений и дыхательной гимнастики. На широкой лавке у двери, подложив руку под голову, лежала Таката. Быстро по–кошачьи приоткрыв левый глаз и убедившись в том, кто выходит из комнаты, къёкецуки снова сделала вид, что дремлет.

Больше в помещении штаба никого не было. Только в маленьком зале для совещаний, облокотившись на заваленный картами стол, сонно храпел Жибао Кан. Распорядитель выглядел весьма необычно, будучи облаченным в доспех из кожаных полос и солдатский железный шлем, рядом на столешнице лежал обнаженный цзун–хэ. Спать такое непривычное одеяние чиновнику совершенно не мешало, и Ли, усмехнувшись, не стал его будить. Кан вымотался за эти дни не меньше дзи, хоть и проторчал большую часть времени в гарнизоне.

Во дворе пара седовласых десятников гоняла молодых солдат, проверяя их навыки защиты в ближнем бою. Особый упор бывалые воины делали на то, что из–за роста, большинство карабакуру метят человеку не в шею и живот, а гораздо чаще в пах или во внутреннюю сторону бедра, где проходят важные артерии. Ли, выбрав свободный угол, начал неторопливо разминаться. Спокойствие и тишина, растекающаяся сейчас над Ланьчжоу, производили на дзи странный умиротворяющий эффект, так что к концу тренировки Ли почувствовал себя уже просто великолепно.

Вернувшись к себе, чтобы переодеться в доспехи и взять меч, «тайпэн» застал Такату за весьма неожиданным занятием. Мертвый демон с очень серьезным выражением лица расставляла на столе в комнате Ли столовый прибор на одну персону.

— И только попробуй заикнуться, что не голоден, — не оборачиваясь, пригрозила къёкецуки. — Три дня один чай и воду хлещешь. Нет, если тебе захотелось уйти в монахи, то, пожалуйста, но только после того, как выгоним этих недомерков обратно в холмы и болота. А до этого, будь любезен, не изображать из себя просветленного Со.

— Да я и не собирался спорить, — улыбнулся Ли.

— Вот и молодец. Хороший тайпэн.

— А где Ёми?

— На твоем посту, следит за людьми и поддерживает дисциплину.

— Не знал, что у нее еще и командирские способности прорезались.

— Ну, — хмыкнула Таката, — насчет командирских способностей не знаю, а вот слушаются ее твои солдаты беспрекословно, а приказы как быстро выполняют любо–дорого посмотреть.

— Да уж повезло мне с такими помощниками.

— А я тебе уже об этом говорила, и не раз, — из бамбуковой котомки, которую Ли раньше не видел у къёкецуки, Таката извлекла несколько порций риса и кусочков отваренного мяса, завернутых в вощеную бумагу, затем появились свежая краюха хлеба и горсть кедровых орехов. — Садись и ешь, чай сейчас будет.

— Подчиняюсь грубой темной силе, — усмехнулся дзи, желудок которого при виде завтрака начал подавать вполне недвусмысленные сигналы.

Прогулка по притихшему городу оказалась приятным разнообразием, по сравнению с предыдущими днями, занятыми лишь подготовкой к осаде и поддержанию людей и техники в нужной форме. Прохожих на улицах было довольно много, и хотя улыбок и смеха, как это бывало прежде, Ли не заметил, меланхоличной обреченности или страха на лицах горожан он тоже не наблюдал. Обмениваясь приветствиями, пожеланиями удачи и поклонами люди спешили, кто по своим личным делам, кто на общественные работы для армии. На углу возле большой походной телеги с имперскими гербами несколько ополченцев и одинокий монах раздавали людям, выстроившимся небольшой очередью, рис и пшено в мерных мешочках, сухари и лекарственные травы.

У западных ворот, к которым дзи и держал свой путь, шла размеренная суета. Стучали плотницкие топоры и слышались нецензурные команды десятников, подгонявших нерадивых солдат. Несколько крупных бревен, упиравшихся свои основанием в ямы на разобранной брусчатке, уже подпирали массивные створки, окованные железными полосами.

Командир Ногай обосновался в левой башне на предпоследней площадке, откуда у него был прекрасный обзор, и куда промозглый весенний ветер не задумал так сильно, как наверху. Сидя на раскладном стуле, начальник гарнизона рассматривал вражеский лагерь через «зоркий глаз» и периодически покрикивал на объевшихся ворон, рассевшихся на всех углах башни и не собирающихся покидать своих мест, чтобы справить естественные нужды. Падальщиков вокруг Ланьчжоу за эти дни тоже скопилось с явным избытком.

— Может, разрешишь карабакуру забрать мертвых, тогда и вороны переберутся в другое место, — предложил Ли, взбираясь вверх по узкой лесенке на площадку, где сидел Ногай.

— Да я что, разве против? — пожал плечами командир стражи и, аккуратно вложив металлическую трубку с увеличительными линзами в специальный чехол на поясе, обернулся к дзи. — Но они ведь и не предлагают их забрать. И даже не пытаются.

— Странно, не типично для карабакуру бросать своих мертвых.

— Знаешь, осаждать имперские города многотысячными армиями для них тоже как–то не очень типично, — хмыкнул Ногай.

— Это верно. Что видно–то?

— Работают, взялись за ум, похоже. Сооружают нормальный гуляй–город, строгают тай–бо, возятся с новым тараном. Подкопов вроде бы не роют, но я на всякий случай велел разнести пожарным по стенам тазы с водой. Земля здесь конечно мягкая, не скальная порода, как на юге, так что долбить они там ничего не будут, но может наши часовые, что и заметят. Хотя, если честно, представить себе недомерков, зарывающихся в землю, я не могу, но уж больно много сюрпризов от них в последнее время. Да, еще наблюдатели доложили, что с твоей стороны и там, где штурмовали Сэна, похоже, собирают настоящие осадные башни. Крытые лестницы, во всяком случае, точно будут, и еще виней до кучи, но я уже об этом говорил.

— Да, — задумался Ли. — Вот это уже будет действительно тяжело.

— А кто–то ждал, что они просто уйдут? — вновь пожал плечами Ногай, и дзи не увидел за этим движением ни страха, ни отрешенного безразличия, лишь простое фаталистичное принятие окружающего мира. — Фокусы у нас еще остались, так что милостью предков сдюжим и с этими. Кстати, я тут по десятку бочек с шахтерским порошком в подвалы привратных башен распорядился перенести. Если что, завалить их одну на другую и к демонам ворота. Это если прорвутся все–таки.

— Хорошо, — кивнул дзи. — Но постараемся до такого не доводить.

Ногай в ответ лишь криво усмехнулся.

Восемь следующих дней прошло в неспешных трудах и уже ставшем привычным ожидании. Карабакуру планомерно готовились к новому штурму, защитники Ланьчжоу подтаскивали на стены новые камни и бревна, пополняли запасы стрел и возводили уличные баррикады на самых опасных направлениях. Никаких вестей в город не поступало, а дозорные ертаулы, которые стражники так надеялись разглядеть на северной дороге по–прежнему не появлялись. Но долго такая «идиллия» не могла продолжаться.

Разбуженный вестовым, командир Ногай буквально взмыл на свою смотровую площадку и приник к узкой горизонтальной бойнице, вглядываясь в очертания осадного парка, приближающегося к воротам в вечерних сумерках.

— Вот это уже похоже на что–то серьезное, а не на ту вялую симуляцию, — оценил труды коротышек начальник гарнизона.

Три ряда тай–бо и виней ползли к городским укреплениям, смыкаясь широким полукругом. Первые снаряды баллист ударили по ним еще на максимальной дистанции, и хотя большинство осадных щитов не выдерживали прямого удара, остальные подвижные укрытия показали себя куда более надежно. Лучники карабакуру принялись за дело, едва между гуляй–городом и полевым лагерем были выстроены крытые переходы, позволявшие осаждавшим добираться до своих позиций практически избегая огня вражеских стрелков.

— На южную стену навалились! — доложил наблюдатель с верхней площадки.

— Эк, они, — крякнул Ногай. — А я–то надеялся, что поумнели. Все на быстрый штурм рассчитывают. Нет бы по–людски, денька три пострелять другу в друга в упор, к стенам коммуникации подвести, основательно вредительством заняться. Мы бы как раз за это время новую стеночку у вас на пути собрали бы, поленьями бы заодно тяжелыми в вас покидались, но вот не судьба, не сидится им и все тут.

За южную стену начальник гарнизона не переживал, у Сэна было достаточно баллист, чтобы спалить единственную осадную башню карликов, а от остальных атакующих он уже умел отбиваться. А вот огромная крыша тарана, превышавшего предыдущий в размерах не меньше чем втрое, вызывала у Ногая определенные опасения. Не зря возле него, оставшегося на границе полевого лагеря, сейчас мельтешило так много огней.

— Красные флаги на южной стене!

— Что?!

Командир бросился к противоположной бойнице, смотревшей на город. «Зоркий глаз» позволил ему разглядеть, что положение Сэна, в котором он был так уверен, явно изменилось к худшему. Каким–то образом коротышки уже сумели подкатить кособокую конструкцию в упор к стене, и теперь вот–вот готовились начать массированную высадку.

— Что–то там не так, — пробормотал Ногай и, бросив короткий взгляд на позиции врага у ворот, решительно начал спускаться. — Шиджи!

Голова одного из офицеров высунулась откуда–то снизу.

— Остаешься за главного, без геройства только. Подтащат таран — жги его из всего, что есть, к воротам не подпускай. Схожу к Сэну, посмотрю что там, подкрепления пока еще рано посылать, да и Тонг там рядом.

— Будет исполнено, — откликнулся подчиненный.

Опустившись до уровня стены, Ногай быстро огляделся и подозвал двоих солдат не из числа лучников.

— Быстро в подвал, возьмете бочку с горючим зельем и за мной!

Не дожидаясь, пока стражники выполнят приказ, начальник гарнизона вышел в боковую дверь на настенную галерею и, обнажив клинок, быстро побежал за спинами стрелков к южной угловой башне.

Ли ожидал этого штурма с легким нетерпением. Ему уже доложили о том, что карлики усилил натиск на позиции офицера Сэна и выстроили у западных ворот настоящий осадный городок, а с северной стороны было по–прежнему тихо. Осветительные ракеты, взрывавшиеся над местами далеких боев, бросали бледные всполохи в узкие бойницы башни, а огни в лагере карабакуру все метались в непонятном танце. В какой–то момент дзи даже показалось, что сегодня атаки на третьем направлении вообще не будет. Но громкий скрежет и нарастающий шум, развеяли его опасения.

Первая же белая вспышка вырвала из темноты очертания высокой конструкции, увешанной кусками кожи, и многочисленных подвижных укрытий, приближающихся к стенам. Слитно выплюнули первый залп баллисты, цяо–ба и самострелы. Все началось, как и в прежний раз, менять правила никто не собирался.

Карабакуру тащили крытые лестницы–самбуки и укрывались за плетеными щитами, их лучники пытались достать людских стрелков, мелькавших в бойницах, а винеи выстраивались небольшими группами, вытягиваясь укрытыми проходами в ночную темноту. В воздухе замелькали первые крючья, заскрипели краны, поднимавшие наверх свежие порции кипящего варева.

Приказ, который отдал Ли, был предельно прост. Баллисты и цяо–ба сосредоточили огонь на осадной башне. Повредить, а еще лучше сжечь ее означало лишить карликов единственного ощутимого преимущества. Поэтому все свое внимание дзи сосредоточил именно на этом деле.

Первые попадания дали несколько странные результаты. Огненные заряды башенных машин легко втыкались в стены шаткой конструкции, иногда даже явно пробивая их насквозь, вот только пламя, трепетавшее на наконечниках стрел, мгновенно затухало, лизнув смоченные кожи буквально несколько раз. Камни цяо–ба густо сыпались вокруг и порой отскакивали в сторону, задевая башню карликов лишь вскользь, но тоже так и не смогли причинить ей никакого серьезного ущерба.

— Я чувствую, что здесь не обошлось без твоих рыжих знакомых, — раздался над ухом Ли голос Такаты.

— Оборотни?

— Выходка вполне в их духе, не буду удивлена, если так и окажется.

Дзи кликнул Удея и велел передать, чтобы переносили огонь машин на крупные скопления вражеских воинов.

— Если башню они прикрывают своим чародейством, то и не будем зря тратить на нее свои силы, — рассудил Ли.

Тревожные вести пришли, когда громоздкое строение коротышек уже почти придвинулось к стене в районе башни, которую избрал своим наблюдательным пунктом «тайпэн Хань».

— Ворота прорвали, — морщась, доложил Удей. — Уж не знаю как, но дела там паршивые…

— Нужно вести резервы, — дзи быстро прикинул в уме, кого следует отправить.

— Там теперь самое опасное направление атаки, и там точно будут кумицо, — оборвала его рассуждения къёкецуки. — Туда должен идти ты, неспроста они тебя так не любят, да и меч твой считай единственное, что их действительно сейчас остановит.

— Но…

— О башне не беспокойся, мы с Ёми позаботимся. Иди быстрее, пока они не ворвались в город, тогда их уже не остановить.

Никогда прежде Ли не хотелось так сильно не согласиться с ясными и здравыми рассуждениями своего собеседника, но короткий обмен взглядами в этот раз оказался действеннее самого продолжительного спора.

Несколько коней под навесом в одном из дворов держали именно для таких случаев. Запрыгнув в седло, Ли стиснул зубы и помчался по темной улице, сопровождаемый верным тиданем, туда, где уже должны были строиться в ожидании приказов наемники, определенные в основной резерв. За его спиной тяжелый люк осадной башни с грохотом проломил крышу настенной галереи, и солдаты карабакуру с победным кличем бросились в атаку, схватившись с солдатами Ланьчжоу в ближнем бою.

Охристая тень, мелькнувшая среди низкорослых фигур, легко перемахнула широкое пространство улицы и приземлилась на одну из двускатных черепичных крыш, стоявших напротив, домов.

— Далеко собралась? — сухо, без выражения поинтересовалась Таката, уже поджидавшая здесь свою противницу.

— Надо же, — усмехнулась Вестница, чей обсидиановый доспех отливал багровыми всполохами, то ли отражающимися от блестящей поверхности, то ли проступающими откуда–то из глубины. — Выходит, он не только ушел от паучихи, но еще и прихватил цепь, на которой сидели ее слуги.

— Даже и не подумаю объяснять тебе что–либо, — ответила къёкецуки, вытаскивая из ножен в дополнение к отточенному даканю еще и свой короткий клинок.

— Жаль, — старинные кинжалы с затейливым орнаментом описали замысловатые пируэты. — А я так надеялась на проникновенную беседу и личную встречу с твоим новым хозяином.

— Сначала придется меня убить, а это весьма не просто с учетом того, что я уже мертва.

— Это будет совсем не так сложно, как ты думаешь, клыкастая.

— Посмотрим, рыжий комок меха.

Два размытых пятна, иссиня–черное и пламенно–багровое, резко метнулись навстречу друг другу, высекая целые фонтаны блестящих серебряных искр.

Отчаянные схватки кипели уже не только на стене, но и во дворах ближайших домов, и на мощеных улицах примыкающего квартала. И хотя карлики теснили людей, ни о каком отступлении или бегстве не было даже и речи. Защитники башен отбивались от всех попыток проникнуть внутрь их «цитаделей», превратившихся в небольшие отдельные крепости, и продолжали вести огонь из баллист по карликам, скопившимся под стенами. Лучники стреляли из узких подворотен, с крыш домов и устроившись на заборах, пока ополченцы отпихивались копьями от наседающего врага и тут же огрызались стремительными контратаками, едва те давали хоть малейшую слабину. Команды метательных машин и простые рабочие из числа горожан и крестьян, без всяких доспехов и оружия, дрались с карабакуру простыми камнями и палками, пуская в ход ножи и кистени, там где успевали их хотя бы достать. Свежие подкрепления уже спешили из центральных районов и по улицам, ведущим к восточной стене.

А потом квартал просто накрыло шквалом приветственных криков. По деревянной галерее на виду у всех шел командир Ногай. Как тяжелый военный корабль с бронированным таранным килем он буквально сметал всех, кто оказывался у него на пути. Старый меч, покрытый царапинами и зазубринами, вращался бешеной мельницей и рассекал врагов, не давая им ни единого шанса. Рубя головы и руки, ломая ребра и суставы, раздавая увесистые пинки и умопомрачительные проклятья, начальник городской стражи прокладывал себе путь к осадной башне противника, не останавливаясь ни на мгновение.

Группа солдат за его спиной тащила большую пузатую бочку, резво отмахиваясь от карликов, продолжавших лезть на стену и пытавшихся наброситься на них. Но всего за несколько шагов до назначенной цели им все–таки пришлось остановиться, потому что с этим соперником так быстро не смог бы справиться даже такой матерый мечник, как их командир.

Привычно смахнув с лица ладонью капли пота, Ногай исподлобья посмотрел вперед и пробормотал самое грязное из известных ему ругательств, а знал он их весьма и весьма немало. Начальник гарнизона вынужден был отдать должное кумицо, они сумели ударить туда, где стальная броня уже не могла его прикрывать. Он всегда испытывал слабость к высоким женщинам, а уж если они были еще и столь красивы, то надолго поселялись в его снах и фантазиях.

Оборотень была выше Ногая почти на целую голову, а ее мощное крепкое тело скрывалось под тонкой пластинчатой броней, выточенной из темного обсидиана. Сложно представить себе более неподходящий материал для доспехов, чем вулканическое стекло, но командир стражи почему–то не сомневался, что это защитное облачение легко выдержит большинство его атак. Белые волосы кумицо отливали платиной, а глаза причудливой формы светились изнутри изумрудными искрами. Лезвие тонкого обоюдоострого меча в руках у девушки мерцало легким лунным сиянием, в глубине которого словно извивалось какое–то живое существо.

Выругавшись еще раз, Ногай ринулся в атаку, не давая своей противнице даже малейшей возможности заговорить. Весь его опыт, все хитрые приемы и финты, освоенные за десятилетия войн и сражений, вся ярость и сила, накопленная с годами, все это в одночасье обрушилось на кумицо. И разбилось в бессильном порыве.

Тонкий клинок порхал вокруг, отклоняя и уводя в стороны тяжелый меч Ногая так, будто бы тот был пустой бамбуковой жердью. Обманные движения не смущали оборотня ни на мгновение, двойные и тройные удары разбивались о безупречную «веерную» защиту. С огромным трудом начальник городской стражи вынужден был сделать первый шаг назад, уходя от замысловатой контратаки, а затем еще один и еще.

Весь остальной мир для этих двоих померк и ушел куда–то за грань реальности. Для них существовали сейчас лишь только они сами и два клинка ведущих невероятно сложный и опасный танец. Никто из них не видел кипящего вокруг сражения, солдат за спиной у Ногая, продолжавших отбиваться от карабакуру, воинов дзито О–шэя стремительно теснящих карликов с городских улиц, и даже пожара, охватившего одну из башен.

В какой–то момент их мечи впервые встретились, столкнувшись в полную силу на прямом схождении. Яркая вспышка разломила старый клинок на две неравные части. Делая шаг вперед, командир Ногай извернулся, пропуская сияющее лезвие вдоль левого бока под своею рукой, и ею же схватил противницу за правое плечо. Он рванул ее к себе со всей силой, как можно крепче прижимаясь к самому прекрасному созданию, которое видел в своей жизни, и ударил обломком лезвия, оставшимся над эфесом, прямо под платиновую челку, навсегда погасив изумрудные искры.

Тяжелая палица, опустившаяся на затылок Ногая, плеснула тьмой в глаза начальника гарнизона и отправила его в блаженное небытие, так и не дав до конца ощутить всю горечь доставшейся ему победы.

Левая створка западных ворот выглядела так, будто бы по чьей–то прихоти ее решили выполнить из стекла, а первый же удар тарана превратил ее нижнюю часть в груду сияющих осколков. Если бы не многочисленные упоры и блоки, то удар подобной силы должен был бы сорвать всю створку, вырвав петли со своих креплений, несмотря на то, что открываться они могли только наружу.

Карабакуру уже оттеснили защитников от пролома, а отряды избранных воинов один за другим устремлялись на генеральный штурм по узким закрытым переходам, собранным из виней и протянувшихся изломанными кишками от основного лагеря карликов.

Отряд тяжелых всадников ворвался на небольшую предвратную площадь, разбросав несколько вражеских отрядов, и заставив оставшихся коротышек потесниться обратно к своему убежищу по другую сторону ворот. Спешившись, наемники и стражники в кольчужной броне быстро рассредоточивались по границе площади, им на помощь спешили небольшие группы уцелевших защитников ворот и подкрепления из других опорных пунктов. Ли отдал последние распоряжения, и два отряда по полтора десятка воинов под командованием Удея и Шун Кая устремились ко входам в надвратные башни, внутри которых, судя по звукам, тоже кипел бой.

Люди только успели занять свои позиции, когда из пролома выплеснулась первая орава карабакуру, облаченных в хорошие доспехи и со сверкающими кривыми мечами.

— Держаться! — крикнул Ли, вонзая фамильный меч Юэ между камней мостовой и подбирая лежавшее рядом копье. — Держаться до последнего!

Карлики накатывались как морские волны, одна группа за другой, ревущие, яростные, изголодавшиеся по схваткам и крови. Тонкая цепь защитников встречал их ответными криками и железной непримиримой стойкостью. За какие–то жалкие мгновения перед людьми образовался целый завал из убитых и раненых врагов, стоны и вопли проклятий заглушались лязгом железа и победоносными кличами новых врагов, вырывавшимися из пролома. Над головами свистели заряды самострелов, со всех сторон бежали солдаты, затыкавшие редкие прорывы в строю и отбрасывающие карликов обратно. И в этом беспощадном столкновении армий впервые на равных схлестнулись не только грубая сила, но вступила в схватку воля каждого из двух народов.

Дзи, выбравший место на самом острие вражеских атак, дрался как никогда за всю свою короткую жизнь. Не экономя силы, не задумываясь о последствиях, отбросив все лишнее и оставив лишь желание выжить и желание убивать. Яри в его руках жило своей жизнью, мечась из стороны в сторону, подсекая ноги и пронзая тела. Широкий наконечник потяжелел от налипшей на него крови и мяса, а степной доспех Ли с ног до головы украсился россыпью багровых капель.

Длинная стрела с красным оперением перебила толстое древко и вонзилась у ног дзи, подрагивая от того, что ей пришлось пронзить насквозь вековой дорожный камень. Ли бросил взгляд вверх, ища стрелка, и почти сразу увидел фигуру, открыто стоявшую на надвратной арке. Ночной ветер развевал черные волосы кумицо, а на ее лице, прекрасном, как и у всей ее породы, застыла радостная улыбка предвкушения. Отбросив обломок копья, «тайпэн Хань» выдернул из земли свой меч, и следующая стрела, выпущенная оборотнем, оказалась рассечена пополам еще в полете.

Прежде чем успело случиться еще хоть что–то, из дверей правой башни появились люди десятника Кая. Предупредительные крики оповестили всех о том, что лучше побыстрее покинуть открытое пространство. Из левой башни выбегали наемники, отправленные с Удеем. Солдаты, остававшиеся в башне, разбегались по стенам, кто–то выпрыгивал из бойниц, ломая себе ноги, кто–то продолжал сражаться с прорвавшимися карабакуру. Те карлики, что были на площади либо замешкались, либо бросились в погоню за «убегающим» врагом.

Мощные взрывы прогремели практически одновременно. Обе башни содрогнулись до самой вершины и с чудовищным грохотом начали заваливаться прямо на расколовшиеся ворота. Огромная масса дерева и камня обрушилась на головы карликов, находившихся в деревянных укрытиях подле ворот, превращаясь в высокий непроходимый завал и хороня под собой надежду на быстрый прорыв атакующей армии в город. Тех, кто все–таки успел оказаться в стенах Ланьчжоу, озверевшие защитники принялись уничтожать с особой злостью. Куда пропала черноволосая кумицо, Ли так и не успел заметить.

Ёми действовал быстро и решительно, полагаясь лишь на свое чистое преимущество в скорости и не давая врагам лишних возможностей. Особого смысла в предоставлении таких шансов къёкецуки все равно не видела. Мертвые демоны не учились искусству благородных схваток, сама их природа предполагала осваивать лишь то, что будет эффективным, а не эффектным.

Прорваться к осадной башне не составило для юной кровопийцы никакого особого труда. Перепрыгнув через пролом в галерее, Ёми вонзила меч в стенку деревянной конструкции и, зависнув на мгновение, тут же выдернула его, камнем падая вниз. За пару локтей до земли, къёкецуки вновь вонзила клинок и мягко спрыгнула на ковер из свежих и гниющих трупов. Живых карабакуру, прятавшихся в этом месте под стеной было лишь трое, и все они умерли быстро и почти безболезненно.

Нырнув под балкой, прикрытой пологом из шкур, Ёми оказалась на нижнем этаже осадной башни, где раньше располагались те, кто приводил ее в движение путем грубой физической силы. Над головой у къёкецуки грохотали шаги карликов, стремившихся взобраться по внутренним лестницам наверх, а Ёми куда больше интересовали опорные конструкции этого чуда осадной мысли.

Узкий клинок вошел в первую балку на всю ширину лезвия, не прорубив ее даже на половину, так что удар пришлось повторить еще дважды. Куда больше здесь подошел бы дровяной топорик, но возвращаться за ним къёкецуки посчитала неуместным. Аналогичные действия были проведены и с остальными опорами. Стены башни с легким скрежетом начали крениться в сторону.

Выскочив обратно на не очень–то свежий воздух, Ёми стремительно взлетела по городской стене, хватаясь своими когтями за малейший уступ или выщерблину, и снова перепрыгнула через пролом. За ее спиной осадная конструкция карабакуру медленно просела и с грохотом завалилась на бок, что было встречено множеством радостных криков со всех сторон.

В лицо Ёми метнулся наконечник копья. Къёкецуки инстинктивно уклонилась в сторону, перехватывая древко, и едва не нанесла ответный удар. Ополченец с окровавленным лицом изумленно замер, уставившись на клыкастого демона, вынырнувшего из темноты.

— Спокойно, родной, — улыбнулась ему Ёми. — Свои.

Взрыв у ворот прогремел в тот момент, когда они в очередной раз отбросили друг друга, чтобы хоть немного отдышаться и прийти в себя. Кумицо нервно оглянулась на складывающиеся силуэты надвратных башен, а лиловые губы Такаты против воли сами раздвинулись в хищной усмешке. Второй взрыв, куда более тихий, прозвучал за спиной у къёкецуки, и ей даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять — осадная башня у южной стены только что превратилась в груду деревянных обломков и щепы. Последним штрихом стало обрушение второй штурмовой башни карабакуру, очень тихое и невзрачное по сравнению с предыдущим, но от того не менее действенное.

— Утерлись, хвостатые?

Глаза Вестницы злобно сверкнули, и кумицо, ни проронив ни слова, резко метнулась назад и, перемахнув обратно на крышу стрелковой галереи, спрыгнула куда–то в темноту.

— Заходи как–нибудь еще, — не удержалась Таката от «прощальной шпильки», которую ее противница уже не могла услышать. — Чаю выпьем, в каргёцу сыграем…

Войдя в госпитальный покой, Ли едва не закашлялся от запаха мятного спирта, ударившего в нос. Лекарь, склонившийся над столом, где лежал его пациент, укрытый белой простыней, недовольно воззрился на дзи.

— Тайпэн, вам следует понимать, что моя работа не терпит вмешательства даже со стороны прямых вассалов Императора.

— Я только хотел узнать, что с ним. Ничего конкретного мне так и не доложили.

Лекарь тяжело вздохнул и, отложив на серебряный поднос увеличительную линзу, сложил руки в молитвенном жесте. Если бы его одежда имела красные цвета, то управляющего городским госпиталем можно было бы принять за одного из здешних монахов. Но, несмотря на идеально выбритую голову, все детали его облачения были выполнены из желтоватой змеиной кожи, давно ставшей отличительной особенностью касты ученых–врачевателей.

— Внешние повреждения практически отсутствуют, — принялся объяснять лекарь. — Но удар пришелся по голове и, поскольку командир Ногай до сих пор не вернулся в сознание, я предполагаю гематому мозга. Также я обнаружил трещину в черепной кости.

Руки врача указали на выбритый затылок начальника стражи, где был ясно виден небольшой синяк. Только теперь, когда голова Ногая была очищена от волосяного покрова, Ли заметил, что вместо левого уха у старого рубаки было лишь небольшое слуховое отверстие да несколько застарелых шрамов от безобразной раны.

— Плоть в поврежденной области начнет опухать и расширятся. Поскольку свободного места в черепе для нее нет, то она станет давить на костяную стенку, что вызовет излишнее накопление крови и быструю безболезненную смерть.

— Неужели ничего нельзя сделать? — с трудом узнавая свой голос, спросил Ли.

— Можно, — беспристрастно ответил лекарь. — Я попытаюсь удалить часть черепной кости и дать поврежденной области недостающее место, заодно это поможет решить проблему с трещиной. Но успешность такой операции всегда невысока, малейшая ошибка приведет к смерти или безумию пострадавшего.

— Вы проводили такие операции раньше?

— Разумеется, уважаемый тайпэн, я проводил такие операции, и, упреждая ваш следующий вопрос, ВСЕ мои предыдущие больные выжили. А теперь будьте все–таки так любезны, покинуть помещение, мне нужна абсолютная чистота и покой, сейчас придут мои помощники, и мы займемся вашим другом.

Взяв с подноса механический инструмент, врач несколько раз сжал пружинную ручку, приводящую в движение сложную конструкцию, спрятанную внутри. Круглое лезвие, похожее на миниатюрную копию тех, что можно встретить на любой крупной лесопилке, сделало несколько быстрых оборотов, отсвечивая на заточенных зубчатых гранях крошечными алмазными пылинками.

— Милостью предков, его Путь сегодня не закончится, — добавил врач уже вслед уходящему Ли, и тот мысленно повторил это воззвание.

На улице медленно разгорался новый день, в воздухе разносился запах серного дыма и звуки плотницких топоров, уже трудившихся у ворот и на поврежденных участках стены. Ли закинул голову, стараясь удержать слезы в глазах, и, собравшись с силами, зашагал к дверям небольшого гуань, выстроенного при лекарне.

Монах у входа ударил в медный гонг, оповещая всех о начале церемонии отпевания. Этой ночью Ланьчжоу потерял почти полторы тысячи своих мужей, отцов и сыновей. Офицеры Сэн и Шиджи тоже были где–то среди них.

 

Глава 15

Несмотря на то, что последний ночной штурм закончился для карабакуру ощутимым разгромом, положение карликов в целом значительно упрочилось. Три гуляй–города, которые они возвели возле стен Ланьчжоу, продолжали разрастаться, а взаимные перестрелки между низкорослыми лучниками и ополченцами не прекращались теперь практически круглые сутки. Баллисты и цяо–ба пытались разрушить подвижные укрепления, но коротышки с упрямым упорством заменяли разбитые тай–бо, подтаскивая новые дощатые перегородки и плетеные стены из ивовых прутьев, а также подкатывали обратно отремонтированные винеи и массивные подвижные щиты.

Стражники и иррегулярные солдаты пытались сжечь осадные городки, используя стрелы с подожженной паклей и небольшие бочонки с дегтем, которые кто–то додумался заряжать в цяо–ба, но, несмотря на все старания бойцов с самострелами, карабакуру, выбираясь наружу, раз за разом засыпали липкое пламя землей или сбивали его смоченными шкурами. И хотя несколько раз в каждом из гуляй–городов вспыхивали крупные пожары, карликам все же удавалось отстоять занятые позиции, продолжая при этом активно отстреливаться и даже делать пробные вылазки на стены. Большинство самбук защитники города отталкивали или разбивали, но порою дело доходило и до рукопашной. Использовать для уничтожения вражеских укрытий шахтерский порошок, как предлагал кто–то из квартальных старост, Ли в данных обстоятельствах посчитал нецелесообразным. Горючего зелья осталось не так много, а алхимики никак не успевали произвести больше двух–трех мерных ковшей в день.

Так продолжалось еще трое суток, пока десятники, командовавшие на западной стене, не стали докладывать о том, что коротышки начали активно расширять свой осадный лагерь напротив разрушенных ворот, вплотную продвигая его к развалинам. Хотя перебраться через высокие завалы было довольно сложно, карабакуру всерьез вознамерились предпринять новую атаку с этого направления, растянув свои коммуникации от полевой стоянки до каменного основания исчезнувших врат.

Бой в развалинах напомнил многим ту недавнюю схватку на предвратной площади. Главное отличие состояло в том, что это сражение длилось не полчаса, а, начавшись еще в темное время утра, закончилось лишь в вечерних сумерках.

Люди, выстроившись в несколько рядов, укрывшись щитами и ощетинившись копьями, отбивали бесконечные вражеские атаки, меняя за редкие случайные передышки уставших и легкораненых, уносивших в город тех, кто уже не мог уйти сам. Стрелы густо летели с обеих сторон, с остатков деревянных галерей на не обвалившихся стенах и с крыш уцелевших домов. Лучники карабакуру зачастую поражали своих, концентрируя огонь не на задних отрядах противника, как городские ополченцы, а на непробиваемых рядах человеческой пехоты. Доспехи для тех, кто занимал место в строю, собирали уже по всему Ланьчжоу, некоторые комплекты успели за этот день сменить по десятку хозяев, причем большинство из них не было убито или даже ранено. Люди просто выматывались, но, несмотря на это, многих приходилось уводить в казармы или опорные пункты буквально силой, и порой только прямой приказ тайпэна заставлял бойцов отправляться на отдых.

Карлики пытались закрепиться в развалинах, и даже соорудить там что–то вроде еще одного осадного лагеря, но к вечеру к воротам стянули больше сорока цяо–ба, и настоящий каменный град расколотил все защитные укрытия коротышек, заставив их убраться восвояси.

Этой же ночью Ли, видя эффект от массового применения камнеметов, велел перевезти их к северной стене. Карабакуру приходили в себя и зализывали раны после очередной неудачи, не ожидая активных действий со стороны имперцев, за что и поплатились. Под утро северный осадный городок подвергся такому же жестокому обстрелу, как и постройки в развалинах, после чего практически прекратил свое существование.

Противник в ответ предпринял новую массированную атаку на противоположную стену, пользуясь, в том числе, и тем фактом, что большинство осадных машин, прикрывавших это направление, были сейчас в другом месте. Штурм удалось отразить с большими потерями для обеих сторон, после чего карлики, не желая рисковать, убрали гуляй–город от южной стены. До осадного же лагеря, что развернулся с западной стороны, цяо–ба все равно не доставали.

— Осада приняла самую неприятную для нас форму, — осунувшийся Тонг принял Ли в своем кабинете, не снимая пластинчатой брони, с которой дзито, как и многие другие офицеры, не расставался почти ни на секунду за три последние недели.

— Самая неприятная для нас форма — бунчук карабакуру над сожженными башнями гарнизона, — вырвалось у дзи.

Это было так похоже на мрачные подколки Ногая, что Ли сам себе удивился.

— Конечно, но сейчас дела обстоят не лучше. Карлики не будут брать нас измором, они измотают нас физически. Мы потеряли почти половину мужчин убитыми и ранеными, оставшиеся вымотаны бесконечными стычками и бессонными дежурствами на стенах. Карабакуру могут позволить себе менять часовых по пять раз в день и совершать атаки свежими силами одну за другой, бросая по тысяче клинков и еще столько же луков на каждый штурм, а мы уже не можем. Где и когда они прорвутся, вопрос времени, а не стойкости и усердия, как это было раньше.

— Я знаю, — кивнул дзи. — Солдаты валятся с ног, а почти все, кто получил легкие ранения, отравлены ядом коротышек. Мне не хотелось об этом говорить, но похоже нам придется выводить на стены женщин и стариков…

— Ты не хуже меня знаешь, что они согласятся, — отмахнулся О–шэй, — но пользы от их согласия будет немного. Три или четыре атаки мы отбросим, но потом этот ресурс тоже иссякнет, а подкреплений с севера или востока ждать не приходится.

— Чего ты хочешь от меня? — устало вздохнул Ли и посмотрел в глаза дзито. — Чтобы я признался, что не знаю, как вести дело дальше? Да, я не знаю. Мне двадцать лет, Тонг, и это моя первая война, если ее так можно назвать. Скажи хоть раз, что делать, ведь ты вызвал меня не для того, чтобы переливать из пустого в порожнее, и не в надежде на очередное внезапное озарение тайпэна Ханя.

О–шэй сделал примирительный жест и подвинул Ли нетронутую пиалу с чаем. Дзито прекрасно понимал, что юный полководец уже выжал себя досуха, и каким бы твердым не был дух императорского вассала, он тоже оставался всего лишь человеком.

— Выход есть, точнее, я вижу лишь один выход. Поединок Судьбы.

— Ты смеешься? — дзи отставил чашку, так и не прикоснувшись к горячему напитку. — С чего вдруг карлики решаться на этот древний обряд, если победа, итак практически, у них в кармане? Их верховный военный вождь не поставит на кон все, что имеет, и тем более, сейчас, после всего того, что уже было. Да и не забывай о кумицо, им этот поединок будет нужен в последнюю очередь.

— Согласен, и все же, — Тонг был настроен решительно. — Надо попробовать, принудить их или предложить что–то от чего их предводитель не сможет отказаться. Сам подумай, мы перебили не меньше трети их армии, а среди карабакуру невероятно сильны клановые связи. Для каждого низкорослого воина под стенами Ланьчжоу погиб как минимум один друг, родственник или знакомый, а это должно было произвести на них своеобразный эффект. Наверняка, многие карлики считают, что осада развивается совсем не так успешно, как им было обещано, и вождь уже скоро не сможет не прислушиваться к этому тихому ропоту. Ему остается лишь два варианта — быстро и решительно покончить с нами или выбрать путь, предложенный мною.

— Все равно не вижу никаких предпосылок для того, чтобы карабакуру выбрал второе, — покачал головой дзи. — Я понял ход твоих мыслей и обдумаю это сегодня ночью, но боюсь, этот план изначально будет обречен на провал. Даже не считая того, что биться их вождь, наверняка, будет сам, и только если поединок будет проходить на выгодных для него условиях. Не говоря уже о предварительном договоре, по которому они максима обязуются в случае поражения оставить нас в покое.

— У тебя идей вообще не было, — хмыкнул Тонг, понимая, что все–таки заинтересовал собеседника своей мыслью.

— Хороших идей не было, — уточнил Ли. — У тебя их, впрочем, тоже не наблюдается.

Командир городской стражи очнулся этим же вечером, о чем незамедлительно узнали, вне зависимости от собственного желания, все больные, лекари, монахи и посетители, присутствовавшие в тот момент на всех трех этажах госпиталя.

Первое, о чем поинтересовался Ногай, закончив материться, было то, какая «узколобая сволочь» уже успела определить его в «искатели оправданий своего существования» за то время, пока он «по чистой случайности» находился без сознания. Выяснив, что его новый внешний вид связан с операцией, которую лекарям пришлось сделать, начальник гарнизона осмотрел свою перемотанную голову в полированном серебряном зеркале и, сочтя увиденное удовлетворительным, тут же потребовал мяса и чая, «а лучше осхе», но получил отказ.

— И надо вам было так аккуратно раскраивать мой череп, если теперь собираетесь просто заморить меня голодом? — поинтересовался Ногай у явившегося к нему управляющего госпиталем сразу же после еще одного продолжительного нецензурного монолога.

— Пока ваше состояние нестабильно, нам нельзя рисковать. Хотя, признаюсь, вы демонстрируете просто отменное здоровье. Не припомню ни одного своего больного, кто сумел бы прийти в себя так быстро, да еще и сразу же проявить столь бурную активность.

— А ведь забавно, — хитро хмыкнул ветеран, поняв, что переспорить старого врачевателя обычным способом ему все равно не удастся. — Мне уже раньше делали лишние дырки в голове, но никогда прежде их не ковыряли ради спасения моей жизни, а как раз обычно наоборот. Так что потом? Если я не помру от истощения, разумеется.

— Фарфоровая или железная пластина на ваш выбор, как только опухоль спадет до нормальных размеров, — пожал плечами лекарь.

— А волосы клеем приделать?

— В вашем возрасте и с уже имеющимися внешними данными, в том числе и с изувеченным лицом, я бы не стал переживать из–за такой потери, тем более что под шлемом этого никто не заметит.

— Эх, уважаемый мастер, хоть вы и просветленный человек, но ничего не понимаете в жизни, — вздохнул Ногай. — Шрамы украшают мужчину и привлекают внимание женщин, а вот редкие волосы даже хуже чем лысина или выпавшие зубы. Но в последнем случае с этим хоть что–то можно сделать.

В доказательство своей мысли, начальник гарнизона привычно осклабился.

— Тогда брейтесь наголо и демонстрируйте окружающим полированную пластину, это будет ничем не хуже шрамов, — улыбнулся лекарь.

— Отличная мысль, — кивнул Ногай и снова уселся на своей лежанке. — А теперь, когда мы стали друзьями и обменялись советами почти интимного характера, может, чисто по–дружески, все–таки принесете мне миску отварной говядины?

— И не надейтесь.

— Тогда требую, чтобы обо мне немедленно сообщили офицерам стражи, дзито и тайпэну Ханю. Уверен, они будут более милосердны, а отнимать у них продукты на входе вы не посмеете.

— Вы плохо меня знаете, — пригрозил управляющий.

— Но я хорошо знаю их, — больной в ответ лишь продолжил скалиться.

День выдался на удивление спокойным, и даже карабакуру, казалось, утомились от своих постоянных вылазок и сумбурных атак. К ночи Ли отправился в резиденцию О–шэй, восстанавливать свои отношения с Каори, а къёкецуки оказались предоставлены сами себе. Разделившись, они устроили проверку патрулей и дозорных постов, стараясь не слишком сильно пугать солдат своим внезапным появлением, и встретились вновь во дворе гарнизона уже за полночь.

Когда в дверь комнаты вежливо постучали, Таката из чистого любопытства читала Торговое уложение, по понятным причинам, оказавшееся самой популярной книгой, свободно продаваемой в Ланьчжоу, а Ёми терзала большую амбарную крысу, пойманную во время обхода.

— Прошу прощения, — извинился Жибао Кан, слегка поклонившись. — Я увидел свет и думал застать здесь тайпэна Ханя. Думаю, мое дело потерпит и до утра.

Ёми быстро облизнула окровавленные губы и бросила хитрый взгляд на старшую подругу.

— Распорядитель, — Кан замер, наполовину затворив дверь.

— Да?

— Раз вы не застали тайпэна, а ваше дело может подождать, то возможно у вас теперь найдется немного свободного времени?

Таката спрятала улыбку за желтую страницу, испещренную иероглифами.

— Вероятно да, — нахмурился чиновник, не совсем понимая, к чему ведет юная къёкецуки.

— Так может быть, составите компанию двум девушкам, не сильно избалованным светским обществом и вежливым общением за последние лет десять? Приятная беседа и легкое угощение не будут излишними даже в такое время.

Жибао замялся, и его можно было понять. Он не хотел оскорбить мертвых демонов отказом, но и оставаться надолго с ними наедине явно страшился. Несмотря на все заверения Ханя и то, как показали себя къёкецуки за дни осады, отбросить мысли о том, кто именно перед ним и чем опасна близкая встреча с подобными существами, имперский чиновник так просто не мог. Воспитание боролось с суеверным страхом, а разум предпочитал дистанцироваться от этой схватки, в равной мере принимая обе позиции.

— Он еще не созрел, Ёми, не мучай его, — пожурила подругу Таката.

— Я ведь и не настаиваю, — молодая кровопийца невинно улыбнулась Жибао и вежливо добавила. — Мы все понимаем, распорядитель Кан, так что не терзайтесь сомнениями. Наша порода терпелива, я могу и подождать, кода вы будете готовы.

От тона, которым была произнесена последняя фраза, и взгляда, брошенного Ёми искоса, Кан невольно покраснел.

— Весьма признателен, — пробормотал чиновник и быстро выскочил за дверь.

Вдогонку ему раздался веселый смех обеих къёкецуки.

Чувство, от которого Ли проснулся, было ему знакомо. Однажды он уже ощутил нечто подобное и хорошо запомнил этот странный сигнал, пришедший откуда–то из глубины дремлющего сознания. Правда, в этот раз он не стал вскакивать и сразу же хвататься за меч. Дзи не почувствовал опасности, как тогда, лишь присутствие, но тоже какое–то странное, блеклое и размытое.

Рыжая кумицо непринужденно сидела на полу, опираясь подбородком на колено, подтянутое к груди, и обхватив его обеими руками. Хотя это выглядело как–то невинно и по–домашнему мило, но даже в этой спокойной позе ощущалась некая скрытая хищная грация, наводившая скорее на мысли о затаившемся в засаде звере, чем о простом заинтересованном созерцании. Зеленоватый свет, мерцавший в глубине глаз оборотня, был единственным, что разгоняло ночные тени в дальнем углу небольшой спальни.

— Симпатичная девочка, — кивнула гостья в сторону спящей Каори.

Ли чуть приподнялся на постели и, бросив короткий взгляд на меч, прислоненный рядом к стене, снова перевел взгляд на кумицо.

— Что с Удеем?

— Спит, не волнуйся, — что–то в ее тоне показалось дзи странным, как будто в голосе оборотня слышалась легкая усталость. — Хорошо, что сегодня для этого визита ты не взял с собой никого из клыкастых. В этом случае у нас бы точно не получилось тихой беседы.

— Она не любит, когда я появляюсь в их компании, — чуть улыбнулся Ли, продолжая гадать, зачем же явилась лиса–перевертыш, похоже, и вправду ненамеренная его убивать.

— Понятно, — протянула гостья.

— Ты спасла меня, тогда в логове сигумо. Я не сразу это понял, но все–таки, наверное, должен поблагодарить тебя за это.

— Я сделала это не ради тебя. Точнее, не столько ради тебя, сколько для того, чтобы вернуть азарт в происходящее. Ты сумел сделать эту игру интереснее.

— О вашем безрассудстве ходят легенды, но неужели для вас это и вправду только игра?

— Не только.

— Но вы отнимаете чужие жизни и погибаете сами. Ради чего?

— Людям всегда нужно обоснование своей гибели. Алчность, преданность, глупость, честь и тысячи других причин для смерти. Как же много вы их придумали. Но не пытайся осознать чуждое своему мышлению. Все равно не сможешь понять всего, а то, что сможешь, я не скажу тебе.

— Тогда зачем ты пришла, кумицо?

— У меня есть имя, и ты его знаешь, человек, — последнее слово Фуёко подчеркнуто выделила.

— Разве это не будет оскорблением с моей стороны?

— Ты веришь во все сказки, что слышал в детстве? — кумицо зажмурилась, и на мгновение в комнате стало совсем темно. — А даже если и так, тебя это что, смущает?

— Не думаю. Так зачем ты пришла,.. Фуёко?

— Предложить тебе помощь, Сяо, чтобы потом, возможно, сыграть еще раз.

— А если я откажусь.

— Умрешь, но не подумай, что это угроза. Констатация. Долго твои соплеменники не продержатся, карабакуру почти победили, но в этом почти и кроется твоя надежда.

— Что конкретно ты можешь сказать? — последние остатки сна покинули дзи, а он сам неосознанно подобрался как перед опасной схваткой.

— То, ради чего все это затеяла Старшая Сестра, начало происходить. От Анхэ к вам идет армия Императора, а силы карликов у Сианя скоро будут разбиты тайпэном Анто Гьянем. Марширующие по Шляху войска скопились в Сычуяне еще к началу весны в ожидании подходящего полководца, а твои гонцы достигли этого города как раз одновременно с ним. Еще две недели и здесь будет пять тысяч отборной императорской пехоты, с которой карабакуру уже не получиться сладить, но они вполне могут взять и сжечь Ланьчжоу немного раньше.

— Ты сказала, что есть спасение?

— Есть. Мои сестры этой ночью покинут лагерь карликов. Они больше не нужны нам, исполнив, пусть и не в полной мере, все, что нам требовалось. Наш уход посеет смятение среди командования коротышек, а уж как ты это используешь, будет только твоим делом.

— А если в войске карликов начнутся волнения? — предположил Ли, вспоминая свой недавний разговор с дзито.

— Волнения какого рода? — заинтересованно потянулась вперед Фуёко.

— Сомнения в силе и удачливости верховного вождя. Достаточные, чтобы он был вынужден согласиться на Поединок Судьбы с предводителем людей.

— Да, — изумрудные искры мягко сверкнули. — Это хороший ход. Его можно будет провернуть, будет достаточно лишь бросить пару слов там и тут. Главное, чтобы это говорила та, кому многие из карабакуру доверяют как себе.

— Значит, ты поможешь? Просто из–за возможности сыграть еще раз? — уточнил Ли.

— Может быть, и не только из–за нее…

Темный силуэт оборотня, как капля алхимической ртути, медленно перетек на край постели. Гладкие светлые когти коснулись груди дзи своими заостренными гранями.

— Только не смей проигрывать этому низкорослому завоевателю мира. Ненавижу делать бесполезные усилия.

Рыжий вихрь, украшенный языками малахитового огня, резко выплеснулся из холодного мрака прямо в лицо «тайпэну Ханю». Вздрогнув, Ли открыл глаза и понял, что проснулся. За деревянными ставнями спальни разгоралось тусклое пасмурное утро.

— И кто такая Фуёко? — подчеркнуто бесстрастным тоном спросила Каори, сидевшая рядом уже одетой и пристально вглядывавшаяся в лицо молодого дзи.

— Ночной кошмар, — как это часто бывало в разговорах с Каори, Ли почти не соврал. — Который, похоже, может обернуться реальностью. Прости, но мне нужно идти.

Выходя из дома дзито и подзывая зевающего Удея, Ли бросил взгляд на свежий снег, внезапно выпавший прошедшей ночью и укрывший двор тонким белым одеялом. Лисьих следов он так и не заметил, но память слишком хорошо сохранила вкус того странного и терпкого поцелуя.

Великая Твердь и бескрайнее Небо рушились на его глазах, рассыпаясь мириадами бесполезных осколков, оставшихся от былых мечтаний. Можно было сколько угодно уговаривать себя, что это не так, но это не меняло суровой действительности. С того момента, как предательство оборотней стало явным и недвусмысленным, Гупте лишь ждал, когда его собственные приближенные явятся в шатер верховного вождя с требованием подарить победу беснующейся армии или отдать свою голову на прокорм ненасытной озлобленной толпе.

Новость о том, что люди вывесили на башнях знамена, призывающие его к переговорам, стала настоящим сюрпризом, весьма неожиданным и, как это ни странно, спасительным одновременно. Когда же Гупте сообщили о том, что Хань желает обсуждать условия Поединка Судьбы, верховный вождь даже не сразу понял, что ему надлежит сделать.

Еще вчера он рассмеялся бы человеку в лицо и потребовал бы на коленях умолять о сохранении жизни. Ланьчжоу уже был в руках Гупте, и лишь малое усилие отделяло его от полной победы и богатых трофеев. А сейчас он готов был выть от безысходной ярости, ибо только предложение императорского пса могло спасти его статус в глазах остальных. Десять тысяч не похороненных воинов под стенами людского города взывали к отмщению, и только принеся его своими руками, Гупте мог надеяться на снисхождение и прощение своих ошибок теми, ради кого он и истратил столько сил, отдав перевертышам в залог свой разум и остатки души.

Они встретились у восточных ворот на широкой полосе Степного Шляха, один на один на виду у всего войска карабакуру и бесчисленных свидетелей, взирающих с городских стен. Это была их третья встреча, но впервые Гупте видел своего врага так близко, и впервые смог заглянуть ему в глаза. Нет, в Хане не было ничего от легендарных воинов древности или от благородных героев народных сказаний, он был обычным человеком, и Гупте с трудом сдерживался, чтобы не выхватить меч из ножен и не начать схватку уже сейчас.

Выслушав предложение человека, Гупте нехотя кивнул, дабы показать, что его согласие, лишь знак доброй воли, но не более того.

— Мы будем биться без доспехов, Хань, — выдвинул первое условие верховный вождь.

Человек согласился.

— И дабы окончательно уровнять шансы, ты возьмешь длинный кинжал, а не меч.

Гупте понимал, что от второго требования противник может и отказаться, но тогда никто не будет бросать ему в спину косые взгляды и обвинять в трусости. Если Хань сам откажется от того, что предлагает, то вождю карабакуру не в чем будет упрекнуть себя, а воины с легкостью согласятся на еще один последний штурм.

Но, похоже, императорский тайпэн понимал все это ничуть не хуже, и его согласие вновь было получено без единого возражения.

— Этим же вечером, здесь, на этом месте, — продолжал давить Гупте, в тайне борясь между надеждой на отказ и желанием услышать утвердительный ответ.

— Годиться, — сухо бросил Хань.

— Победитель забирает жизнь побежденного и поступает с ней по своему желанию!

— Хорошо.

— В случае моего поражения, все воины народа холмов покинут окрестности города беспрепятственно, и их не будут преследовать.

— Разумеется. Равно как и в случае твоей победы, вы возьмете лишь оговоренный выкуп золотом, серебром, специями и иными товарами.

— Конечно, — соврал Гупте. — И не забудь о железных изделиях.

— Все будет подготовлено и передано сразу же по окончании Поединка. Если ты победишь, разумеется.

— Когда я одержу верх, так будет точнее.

Развернувшись, карабакуру зашагал прочь. Половина его разума хотела радостно вопить и прыгать, а другая заледенела в осознании того, что теперь на кон поставлено все, чего он добился с того момента, как впервые увидел свет этого мира.

Как изменчива порой бывает Судьба. Все события и неприятности прошедших дней, все труды и старания, усилия и героизм тысяч людей — все это было сведено сейчас лишь к простому поединку между двумя непримиримыми врагами. Все, что случалось и происходило, было лишь прелюдией необходимой для того, чтобы состоялась эта последняя дуэль, в которой разом решались все накопившиеся вопросы, претензии и страхи. Вернее решались для всех, кроме «тайпэна Ханя» и его дальнейшей судьбы.

Къёкецуки дружным дуэтом обругали Ли за отказ использовать в схватке фамильный меч семейства Юэ. Конечно, в чем–то они были правы. Кумицо были лжецами по самой своей природе, и длинная стрела с красным оперением могла в любой момент пронзить безоружного и бездоспешного дзи, как только он вышел бы из городских ворот. И все же, Ли решил довериться своей интуиции, почему–то твердо уверенной в том, что разговор с рыжей лисицей во сне не был ее очередной игрой, созданной из переплетения обмана и тайных мотивов.

Дзи вышел на заснеженную дорогу, облаченный лишь в свободные штаны. Казалось, когда–то необозримо давно, в другой жизни, он также выходил во двор дзи–додзё по утрам, чтобы постигать мудрость мастера Азая и наставления мастера Яна. Но никогда прежде, не решалось так многое, как сейчас. Все, что Ли успел получить в своей новой короткой жизни, оставалось у него за спиной, и хотя дзи прекрасно знал, что его Путь прервется в скором времени, так или иначе, лишь победа давала шанс на то, чтобы оставить после себя что–то большее, чем просто клеймо лжеца и клятвопреступника. Например, целый город, ослабленный и голодный, но все еще живой и с надеждой на восстановление былых сил.

Противник поджидал его в условленном месте. Свободная рубаха из жесткой материи была распахнута на груди у карлика, демонстрируя мощные мускулы, по меркам его народа, и густой черный волос, покрывавший даже плечи и живот карабакуру.

Короткий кривой меч и длинный плоский цзун–хэ не были равноценным оружием, но рост и длина рук действительно позволяли Ли чувствовать себя на равных. Впрочем, в озлобленном взгляде его противника читалось лишь звериное желание убивать. Как–то в детстве, дзи уже видел такие глаза. В курятник при ремесленном дворе ворвался хорек, вырезавший больше половины птиц за какие–то жалкие полчаса. Его поймали, наколов на вилы, но Ли навсегда запомнил маленькие налитые кровью глазки того безумного зверька.

— Приступим? — предложил дзи, и карлик, молча, бросился на него, не собираясь вступать в разговоры или церемонно оглашать начало поединка, как предписывали это традиции самих карабакуру. На людей они, похоже, не распространялись, так что все было вполне справедливо.

Вождь коротышек не пытался сдерживаться или защищаться, он лишь ломился вперед, желая просто изрубить и исколоть врага, совершенно не обращая внимания на собственные раны и увечья. Ли знал, что такое ярость берсеркера, защищать своего тайпэна от таких врагов в бою было одной из первейших обязанностей дзи. Главное в таком случае, любил напоминать мастер Су Ян, физически лишить противника самой «возможности к действию», и Ли не стал отбрасывать совет своего бывшего учителя.

Вместо того чтобы пронзить или разрубить карабакуру, как делали это зачастую многие люди, полагаясь на свою силу и хрупкость тела карликов, дзи сосредоточился на защите и, улучив момент, перерубил правое запястье врага. Клинок цзун–хэ глубоко рассек плоть и разрезал сухожилия, сделав так, что пальцы и кисть перестали повиноваться Гупте. Вождь еще попытался перекинуть меч в левую руку, но Ли, готовый к этому, проткнул его плечо чуть ниже ключицы и опрокинул врага ударом кулака в лицо. Карлик все еще пытался сражаться, потянувшись к ножу, спрятанному за отворотом сапога, но дзи, отбросив жалость, еще одним ударом ноги сломал ему тазовую кость. Это не только лишило карабакуру возможности двигаться, но и еще отозвалось такой болью во всем, теле, что Гупте, резко вскрикнув, потерял сознание.

Опустившись рядом с поверженным врагом на одно колено, Ли, как велела традиция, отдал знаки почета и уважения. Сейчас это было очень важно, ведь почти все двадцать тысяч вражеских воинов неотрывно смотрели на дзи в тот миг. Поднявшись в полный рост, он хотел сказать что–то, обращаясь разом и к людям, и к карликам, но слова о жизни в мире и добрых отношениях, застряли у него в горле. Иногда даже самые простые и понятные истины не имеет смысла объяснять тем, кто не готов их услышать. И Ли лишь, молча, обвел взглядом затихшие ряды врагов и низко поклонился им.

Карабакуру было разрешено забрать всех погибших под стенами, и в ту же ночь осадный лагерь у разрушенных ворот превратился в братский нагот для тысяч безвозвратно ушедших воинов. Под утро орда коренных обитателей этих мест неспешно снялась со своих стоянок и двинулась обратно, уходя по старым тропам в родные им холмы и солончаки. Жители Ланьчжоу встретили эту новость с усталой радостью, ведь несмотря ни на что, многие понимали, что борьба за выживание все еще по–прежнему находится в самом разгаре.

Урок мастера Ю Вея.

Говорят, эта история произошла в те дни, когда великий мастер Со Хэ обучал молодых послушников в стенах монастыря Рякудзи. Узнав об этом, к мастеру пришел сын одного знатного рода и попросил помочь ему достичь вселенской гармонии.

— Это тебе не нужно, — сказал мастер Со Хэ, видя бессмысленность стремлений просителя.

Но знатный отпрыск настаивал.

— Хорошо, — согласился тогда великий учитель. — В течение пяти лет наблюдай за восходом и закатом солнца, ограничь себя в еде согласно монастырской традиции, посвящай все свободное время медитации и самосовершенствованию. Делай добро, ступая по своему Пути, помогай людям, не отворачивайся от чужой слабости, меняй мир к лучшему, но не забывай и о балансе вещей…

— Так делают все! — возмутился юноша. — Но гармонии достигают лишь считанные единицы! Должно быть что–то еще!

— Хорошо, — вновь согласился Со Хэ. — Есть способ попроще. Ступай в лес и встань на место срубленного дерева. Когда лес примет тебя за это дерево, когда ты почувствуешь себя частью леса, то понимание придет к тебе. Но если ты не выдержишь и сойдешь с места, прежде чем это случиться, то должен начать все сначала. И помни, деревья не едят, не пьют и не спят.

Молодой человек поблагодарил мастера и ушел. Он вернулся через месяц, худой, изможденный, но счастливый.

— Спасибо вам, великий мастер, — сказал потомок знатного рода, отыскав Со Хэ во внутреннем дворе святилища в окружении учеников. — Вы открыли мне глаза на устройство Вселенной, я познал истину и готов достигнуть полной гармонии.

Он расправил руки и взлетел к небесному своду, он поднялся выше стен и пагод монастыря, и растаял в золотых лучах полуденного солнца, слившись с самими мирозданием.

— Глупец, ты так ничего и не понял, — сказал недовольно Со Хэ и зашагал прочь.

— Но почему? — искренне и с недоумением вскричали ученики, пораженные зрелищем, но еще больше реакцией своего учителя.

— В детстве я рано узнал о том, как отрывается люк на помойной яме, — ответил Со Хэ. — Но это знание совсем не означало, что я немедленно должен туда залезть.

 

Глава 16

Последствия. Почти никто и никогда не задумывается о них. В сказках и легендах конец всегда прекрасен и полон радужных красок. И даже в исторических хрониках летописцы редко удостаивают вниманием то, что было непосредственно после знаменательной победы или удачной войны.

Они не пишут о том, как на следующий год на страну победителей обрушивается голод, из–за того, что тысячи мужчин не вышли в поля и поймы, не натянули охотничьи луки и не расставили рыбацких сетей. Все они остались лежать в чужой земле во славу своего нечастного народа и великого правителя, а их старшие сыновья, оторванные от дома и общины, вынуждены были занять место в прореженных рядах несокрушимых армий.

Никто не любит говорить о том, как золотые россыпи, найденные в южных горах, и принесшие еще больше богатства столичной знати и торговым домам, медленно, но верно ведут к запустению земель на севере. Как теряют из–за них работу и пропитание десятки семей старателей, возчиков и мастеров, чьи предки в незапамятные времена расселились на берегах маленьких золотоносных речушек среди непроходимых лесов.

И совсем никому нет дела до городов, переживших тяжелые осады. Писцы оставят лишь короткие упоминания о них, восторженно похвалив мужество и силу оборонявшихся, посетуют на разорение края и проклянут убравшихся восвояси врагов. Из остального для них будут важны лишь имена полководцев на местах да чиновников, что принимали решение в столице. Быть может лишь позже, лет через двадцать эти же писцы, с непонятливым удивлением, вновь вскользь упомянут о вымерших землях, всегда прежде славившихся богатством и процветанием, и выдержавших до этого не одно испытание всемогущей Судьбы.

Может быть, проблема была в том, что Ли, дзи мертвого тайпэна Сяо Ханя и сын ремесленника, скорее всего сгинувшего в том хаосе, что охватил западные провинции, а возможно завершившего свой Путь еще раньше, не был тем, за кого себя выдавал. И там, где настоящий тайпэн принял бы все с безразличным смирением, думая о судьбе государства и своем долге перед Императором, самозванец Хань терзался странной мукой от бессилия и невозможности исправить хоть что–то.

Ни один человек, проживавший или укрывавшийся в Ланьчжоу в те дни, не смог бы упрекнуть Ли в бездействии, отстраненности или безразличии. Казалось, тайпэн был повсюду, без перерывов на еду и отдых, помогая в большом и малом, выслушивая просьбы и жалобы, отдавая приказы и строго наказывая тех, кто ленился или забывал о своих обязанностях. И люди были благодарны ему за это, хотя и понимали, что большего он попросту не сможет сделать.

Некоторые ядовитые языки шептались, что интерес Ханя не так уж чист и благороден, и что слухи о романе дочери дзито с императорским вассалом могут иметь под собой вполне реальную почву. И так выходило, что потомок Йотоки печется не только о благе города, исходя из своего долга и задачи, поставленной ему Золотым Дворцом, но и думает о своем будущем и будущем семьи Юэ.

Конечно, у потомков правителей Чжу были огромные владения на юге, а Сяо Хань являлся представителем старшего рода и первым после своего отца, однако у семьи О–шэй не было прямых наследников, и уже давно шли слухи о том, что Овара приглядываются к Ланьчжоу очень внимательно. Несмотря на то, что должность дзито могла быть пожалована лишь Нефритовым троном, в Империи этот титул в среде энь–гун–вэй очень часто становился почти наследуемым, а о том, к чему могла привести склока между Юэ и Овара за богатый кусок Степного Шляха, горожане старались не думать. Да и тайпэн Хань был для многих не тем человеком, кто сумел бы так мастерски вести собственную политическую игру за ширмой всех случившихся событий. К тому же многие не видели причины, почему между умной и красивой Каори и молодым Сяо, проявившим себя достойно и мужественно, не могут возникнуть взаимные чувства, благо их социальное положение уж точно не являлось препятствием для такого хода вещей.

Пока же первые группы рабочих и ополченцев отправлялись исследовать земли Тай–Вэй, чтобы узнать, что уцелело на них и что еще может быть восстановлено. Крестьяне проверяли уцелевшие запасы семян, посыльные квартальных старост проводили переучет оставшихся припасов, монахи утешали вдов и выхаживали раненых, ремесленники продолжали трудиться на благо горожан и армии, с готовностью принимая вместо денег заверенные расписки градоправителя. Просто так покоряться своей участи город и его обитатели совсем не собирались.

По высохшему Шляху в Ланьчжоу с запада прибыл первый караван, большой и весьма богатый, с почти сотней наемников, половина из которых оказалась иноземцами. Невысокие воины со смуглой кожей и широкими глазами, будто вечно распахнутыми от страха, не вызвали особенного удивления у местных, хотя на их свободные кафтаны, причудливые плетеные доспехи и широкие кривые мечи сразу же натыкался взгляд даже в самой большой толпе. Гости из далеких степных царств, зовущихся на всех языках Срединными, и лежащих на другой оконечности Шляха там, где он раздваивается, убегая к северным лесам и южным бескрайним пескам, хоть и довольно редко, но регулярно появлялись не только здесь, но и в Сиане, порой добираясь даже до русла Анхэ.

Купеческий старшина из дома Кун Лай, приведший сорок груженых повозок, был обеспокоен тем что творилось на Шляхе и долго не рисковал выйти в путь, а когда все же решился, то не пожалел денег, собрав всех, наемных солдат, которые были поблизости. Это оказалось затратным, но безопасным — две банды мародеров, атаковавших обоз за время перехода к Ланьчжоу, не испугала даже численность его защитников. И хотя продовольствия в этом караване, разумеется, не было, многие жители города заметно воспрянули духом, поверив, что былые времена начинают к ним возвращаться.

Разбор завала на месте западных ворот занял все свободное население, но даже так темпы работ были невысоки. С другой стороны никто и не торопил людей, хотя купцы и намекали, что лучше было бы побыстрее закончить очистку дороги.

Посетив это место, как всегда в конце своего утреннего обхода, Ли убедился, что бригады меняются регулярно, инструмент у рабочих в порядке, а к полудню всех будет ждать горячий обед. Перекинувшись парой слов с квартальным старостой, руководившим процессом, дзи направился обратно в резиденцию к Тонгу решать административные вопросы, среди которых в том числе был и процесс о снятии осадного положения.

Къёкецуки, следовавшие позади, двумя угольно–черными тенями, вполголоса вели беседу, в который раз намеренно обсуждая при Ли ту тему, которую ему очень не хотелось поднимать в последние дни.

— Может быть, уже прекратите? — без особой надежды поинтересовался дзи, не оборачиваясь, чтобы не видеть недовольные гримасы мертвых демонов. — Мы говорили об этом уже сотни раз, и я не изменю своего решения.

— Иногда людей нужно спасать от собственной глупости, — Таката, как всегда, была прямолинейна, но вежлива.

— Ты так стремишься умереть? — вопрос Ёми был почти по–детски искренним.

— Моя смерть уже не имеет значения.

— Тогда почему ты должен ее принимать? — не сдавалась старшая кровопийца. — Если ты умрешь, то все равно не сможешь служить своей Империи дальше, а если тихо скроешься этой ночью вместе с нами то, тоже не сможешь выполнять свой долг дальше, но зато хотя бы сохранишь голову на плечах.

— Когда я принимал решения, я понимал и их последствия. Я согласился на это, и теперь должен отвечать. Раньше я руководствовался Догмой, теперь — лишь собственной волей. Империи не нужна моя смерть, но она нужна мне, как возмездие за то, что посмел переступить через все, чему меня учили и к чему готовили…

— Бред, — фыркнула Таката, не давая Ли договорить.

— Тогда просто потерпите два дня, раз уж не собираетесь уходить, как я вам предлагал!

— Кстати, ты так и не поделился с нами, откуда, у тебя такая точная информация о прибытии императорской армии? — тут же напомнила къёкецуки.

— Тайная служба, — неразборчиво пробормотал дзи, но его все равно прекрасно услышали.

— На тайной службе у вашего Императора должно быть состоят духи Ветра, — ехидно хмыкнула Ёми. — Странно, что их не задействовали раньше.

— Как ты умудрялся так долго обманывать всех вокруг? — издевательским тоном «изумилась» Таката. — Ты же совершенно не умеешь врать.

— Но и отчитываться я перед вами не должен.

— Не должен, не должен, — хором зловеще прошипели кровососы, от чего у Ли по спине пробежали холодные мурашки.

Иногда он совсем забывал, кто на самом деле беззвучно следует за ним по пятам изо дня в день, и что на самом деле кроется за привлекательной внешностью и такими разными характерами двух мертвых демонов. В воротах резиденции О–шэй, къёкецуки по молчаливому уговору оставили дзи, но при этом ясно дали понять, что разговор о поднятой теме отнюдь не окончен.

В доме у дзито царила тишина и умиротворение, и Ли с каким–то странным ощущением понял, что ему будет не хватать этого в те последние дни, что он намеревался провести в дворцовой темнице. Желтые шелка и красное дерево, легкость и элегантность неброских, но дорогих вещей и какое–то простое глубинное чувство родного и приветливого места, какими бы ни были настроение дзи или события прошедшего часа, всё это было новым и необычным, но он ни за что не отказался бы от полученного опыта и от возможности ощущать это и впредь.

Слуга остановил Ли на втором этаже и передал послание от дочери хозяина. Каори ждала его в своих покоях, собранная и решительная, как тот день, когда по улицам Ланьчжоу гуляли озверевшие толпы обманутых горожан.

— Ты хотела меня видеть? — тихо спросил Ли, прикрывая за собой перегородку.

— Да. Думаю, тебе больше нет смысла тянуть, сегодня ночью ты сможешь уехать, и тебя не хватятся до прибытия императорских войск, — сухим безжизненным голосом ответила дочь дзито.

— Прости, что? — ошарашено пробормотал дзи, не веря тому, что услышал.

Недавний разговор с къёкецуки еще был так свеж в памяти, и слова Каори на некоторое время выбили Ли из привычной ему колеи. Удивление и страх смешались причудливым зельем, погрузившим разум «тайпэна Ханя» в полную растерянность.

— К вечеру закончат разбор завалов у западной стены, и ты сможешь выбраться, не привлекая внимание стражи, — Каори отводила глаза в сторону и говорила быстро, но четко, нервно перебирая пальцами складки на рукавах своего платья. — Я разговаривала с командиром иноземных наемников. Он согласился дать нескольких своих воинов, включая хорошего проводника. Вместе с ними ты будешь в большей безопасности и без проблем доберешься по Шляху до западных царств. Припасы и дорожное снаряжение Хёсей уже подготовил, Удей занимается лошадьми и обещал уладить вопрос с распорядителем Каном, так что с запасным оружием проблем тоже не должно возникнуть.

— Подожди, — прервал девушку Ли, стараясь взять себя в руки. — О чем ты говоришь? Зачем мне покидать город? И причем здесь Удей и наемники?

— Потому что тебя убьют, как только выяснять, что ты всего лишь дзи, присвоивший себе имя и власть умершего хозяина, — резко, как приговор, бросила Каори, посмотрев на окаменевшего Ли одновременно с усмешкой и с вызовом.

— Ты знала? — это был глупый вопрос, но он не мог не задать его.

— Достаточно давно, чтобы просчитать возможность для твоего побега.

— Но почему?

— Почему не выдала тебя? Или почему помогаю теперь? — Каори приблизилась к Ли, и его буквально обожгло ее дыханием, совсем как в тот первый раз. — Неужели так сложно догадаться? Просто я не знаю, каким был тайпэн Хань, но я знаю тебя, и мне нужен был ты, а не он. Когда ты исчез в разгар зимы, мне показалось, что так и должно было быть, что Судьба сделала выбор за меня, но потом ты вернулся, и все вновь изменилось. А теперь, я не хочу, чтобы ты умирал. Знаю, что не смогу сохранить тебя и оставаться рядом, но просто хочу, чтобы ты жил.

— Но я не могу так, — дзи буквально вытолкнул эти слова через горло против собственной воли, — не могу…

Ее руки легли к нему на плечи, она прижалась к нему, и Ли почувствовал, как горячие слезы Каори потекли по его щеке, смешиваясь с его собственными.

— Разве я могла полюбить другого? Мать была права во всем, Овара не способны изменить свою природу, нам нужен лишь один тип мужчин, но легче от этого мне почему–то совсем не становиться.

— Ты должна понять…

— Я понимаю, поэтому, просто не говори больше ничего, если не хочешь, чтобы я отправилась к предкам дожидаться тебя раньше, чем ты окажешься там.

— Нет, — никогда еще его голос не звучал так испугано. — Ты не должна! Ни до, ни после! Тебе незачем отвечать за мои поступки, и я не прощу себе, если ту уйдешь из этого мира из–за моей глупой смерти.

— Еще мгновение назад она не казалась тебе глупой.

— Глупой ее сделает твой поступок, — дзи прижал Каори к себе, пытаясь унять колотившую его нервную дрожь. — Пообещай… Поклянись, что не сделаешь этого…

— Сначала, ты ответишь на один мой вопрос, и тогда возможно я соглашусь.

— Какой вопрос?

Она чуть–чуть отстранилась, заглядывая ему в глаза.

— Я так и не знаю твоего имени.

— Ли. Просто дзи Ли, верный клинок тайпэна Сяо Ханя из рода Юэ.

— Тогда, я клянусь, что уйду в мир духов лишь в отмеренный мне срок. Клянусь тебе в этом, «просто дзи Ли».

Ее странная печальная улыбка подарила ему успокоение и непонятную холодную решимость, призывающую завершить все, как и было задумано.

— А я клянусь, что буду ждать тебя, чтобы ни случилось в этом мире или в другом…

Войско тайпэна Гьяня входило в город через уцелевшие ворота с высоко развивающимися знаменами и под бой сигнальных барабанов. Анто восседал на боевом коне во главе колонны, будучи облаченным в полный доспех, начищенный до слепящего блеска. Мао Фень ехал на полкорпуса позади него, сгорбившись над лошадиной холкой и укрыв плечи теплым дорожным плащом, ниспадавшим на конский круп.

Три десятка солдат из числа родовых воинов и офицеров, ехавших позади, выглядели не менее браво, а вот у подавляющего числа остальных всадников внешний вид был весьма посредственным. Большинство лошадей были грязными и нечесаными, так, как будто их гнали через степь без продыху последние дней десять с непонятной никому целью. Люди выглядели такими же усталыми и злыми. Угрюмые манериты и тидани, замыкавшие шествие смотрелись особенно колоритно, заставляя зрителей разом вспомнить о популярных в центральных провинциях байках о грубых степных варварах.

Ли и уцелевшие офицеры стражи взирали на всю эту картину со смешанными чувствами. Гьянь явился в Ланьчжоу чуть ли не как освободитель, в то время как многие считали, что его уход из города вместе со всеми новоприбывшими войсками существенно увеличил число жертв осады карабакуру. Поглазеть на все это выбрался даже командир Ногай, нахально удравший из госпиталя вопреки воле лекарей. Анто еще под утро отправил гонца с вестью о своем скором прибытии, а также о том, что его ертаул уже обменялся приветствиями с ертаулом пешего войска, двигавшегося от Сычуяня.

— Ну как же, — усмехался Ногай, глядя на вереницу потрепанных конников. — Разве он мог войти в Ланьчжоу вторым? Только первым. Великий победитель карликов не может уступить место какому–то резерву, присланному уже после того, как он завершил всю основную работу и блестяще справился с поставленной целью.

Слышавшему его Ли захотелось лишь выругаться. Дзи не понимал, зачем нужно было мучить и торопить воинов, некоторые из которых явно были легко ранены. Точнее, теперь он понимал, что это можно сделать из–за гордыни или желания личной славы, но принять это по–прежнему не мог.

Все должно было завершиться во дворе гарнизона, куда Анто соизволил направиться. Ли хотел просто подойти к тайпэнам Императора и, не вступая в беседы, быстро и четко доложить о том, что и когда он сделал, после чего просто передать меч истинным вассалам Избранника Неба и смиренно принять свою участь. Присутствие лишь солдат и офицеров могло гарантировать, что не возникнет никаких волнений, а все традиционные правила будут соблюдены в приемлемых рамках.

Но Гьянь начал говорить первым, еще даже не спустившись с коня, и сразу же отбил у Ли всякую охоту возвращаться к первоначальному сценарию.

— Вы, как я понял, снова открыли военные склады для простонародья, тайпэн Хань? — начал Анто в своей неприятной надменной манере.

— Этого требовала ситуация, — холодным тоном откликнулся Ли.

— Не вижу связи. Особенно, учитывая положение. Вам следовало экономить припасы, а не раздавать всем желающим. Жаль, что предыдущие уроки не пошли вам на пользу.

— Я не следую дурным урокам.

Лицо Анто исказилось от гнева.

— И вы опять начали вооружать крестьян и рабочих?

— Это было нужно для обороны города, и для их защиты.

— Они простолюдины!

— Прежде всего, они подданные Империи!

Спор между тайпэнами мгновенно привлек к себе внимание окружающих. Офицеры стражи и войсковых отрядов, десятники и многие солдаты не без интереса наблюдали за происходящим, прислушиваясь к разговору. Мао Фень, выбравшись из седла, встал чуть в стороне, глядя на эту сцену с легкой ухмылкой.

— Вам следовало бы все же начать думать, прежде чем делать то, за что императорский двор не будет очень уж вам благодарен, — процедил сквозь зубы Гьянь, бросив нелицеприятный взгляд на двух къёкецуки, замерших неподалеку.

— За свои поступки я сам отвечу перед Нефритовым троном, — совершенно искренне бросил Ли, вызвав на лице у Такаты горькую улыбку.

— Не сомневаюсь, заодно сможете сопроводить в столицу офицера Сэна и прихвостней Гженей, чтобы их могли судить полноценным судом за измену и неподчинение приказам.

— Офицер Сэн погиб, защищая город, — с трудом сдерживаясь, ответил дзи. — И люди дома Гжень помогали нам в этом не менее активно.

Странная ярость, до этого момента незнакомая Ли, начала медленно затоплять его сознание, поднимаясь огненными волнами откуда–то из глубины груди. Слова и манеры, и даже то, как мыслил и чем руководствовался Анто — все это вызывало у «Ханя» лишь одно чувство, и как ни странно, оно начинало ему нравиться.

— Вы отпустили арестантов?! — вскипел Гьянь.

— Глупо было бы тратить на них провизию, если бы они сидели просто в заточении. Ведь мне надо было экономить припасы, не так ли?

— Но это были мои пленники?! — едва не срываясь на крик, выдохнул потомок Нечхе–Орай.

— Как жаль, что большинство из них отдали свои жизни за Империю, — в который раз Ли поймал себя на мысли, что научился язвить в столь любимой манере командира Ногая.

— Вы, похоже, совсем потеряли остатки уважения к законам и древним традициям нашего государства, — шипел бледный Анто. — Такое самоуправство я не спущу с рук даже выходцу из рода Юэ. Происхождение может и позволяет вам многое, Хань, но не до такой степени, и вам придется отвечать за свою наглую самонадеянность.

— Уж не хотите ли вы обвинить и меня в предательстве, как и Сэна, вся измена которого состояла в несогласии с вашим преступным приказом?!

Еще полгода назад, Ли даже не смог бы себе представить, что окажется способен спорить с тайпэном Императора на повышенных тонах. Но с другой стороны, тот, кто стоял сейчас перед дзи, никак не подходил под тот светлый образ, который ему старательно внушали в стенах дзи–додзё.

— Так значит, по–вашему, воля императорского вассала подлежит обсуждению?!

— В зависимости от того, может ли этот вассал считаться разумным полководцем или всего лишь напыщенным индюком!

— Это оскорбление, Хань, — с угрозой процедил Анто.

— Хотите сатисфакции, Гьянь? — прищурившись, хмыкнул Ли.

Веселая радость окончательно затопила собой все его существо. Это было невозможно, невероятно и в высшей мере преступно, но именно сейчас за шаг до полного разоблачения и неминуемой смерти, Ли вдруг понял, что еще есть то, что он должен изменить, пока у него имеется такая возможность.

— Мне бы не хотелось продолжать этот разговор при всех, — явно начал сдавать позиции потомок Нечхе–Орай. — Быть может, если мы…

— Я сейчас вызову вас на бой, если вы не сделаете этого сами, а попробуете отказаться — покроете себя позором, — срываясь от злости, выпалил дзи, вплотную подступив к Гьяню. — У вас есть последний шанс сохранить лицо перед всеми.

— Личные мотивы не должны преобладать над нашим Долгом и Служением, — Анто ушел буквально в глухую оборону, нервно поглядывая сторонам.

Мао Фень, единственный, кто сейчас мог бы прийти к нему на помощь, лишь безразлично взирал на происходящее, даже не думая вмешиваться. Почему раззадорившийся было Анто так быстро пошел на попятную, дзи не знал, но его это и не особенно интересовало. Хотя возможно стоило задуматься над этим, и понять, что его противнику известно что–то, а чем знает пока лишь только он сам, да еще вероятно хитро щурившийся Фень.

— Тогда давай сделаем это не просто личным, — предложил Ли, по–прежнему пребывая в непонятной ему эйфории. — Я обвиняю вас в глупости, тайпэн Гьянь! В гордыне и надменности, недостойных слуги Императора! В предвзятости суждений в отношении поданных Империи! В нежелании любить свой народ и презрении к его бедам! Я обвиняю вас недостойным носить меч тайпэна и исполнять волю Избранника Неба!

Последние слова были произнесены достаточно громко, чтобы их услышали уже все собравшиеся вокруг. Ли не играл на публику, но призывал всех зрителей в свидетели своего обвинения, прекрасно осознавая дальнейшие последствия, и впервые в жизни не опасаясь их.

— Арестуйте его! — крикнул Анто, побледневший еще больше. — За такие слова ты ответишь перед нашим владыкой, Сяо! Но только перед ним!

Родовые воины Нечхе–Орай двинулись было вперед, но хищное шипение, раздавшееся за спиной у Ли, заметно поубавило их рвение. Кроме Такаты и Ёми с обнаженными клинками с этой стороны толпы уже стояли Удей, командир Ногай и несколько офицеров и десятников из городской стражи.

— Ведьмак! — озлоблено проорал Гьянь. — Мятежник! Бунтовщик! Предатель!

— Никому не двигаться, — спокойный голос Феня прозвучал как будто из какой–то другой реальности. — Не нужно делать глупостей, о которых все потом пожалеют. Пусть Сяо и Анто все решат сами, между собой, без лишней крови.

— Но это ведь личное! Его личное! — обернулся к Мао обескураженный Гьянь.

— Да! — перебил его Ли. — Это личное! Я лично ненавижу тебя, потомок славного полководца Нечхе! Ненавижу за то, кем ты стал и во что выродил свою семью! За то, что превратил титул тайпэна в циничную насмешку, позор для всех императорских вассалов, кто еще не забыл, в чем состоит их истинный долг — служба Империи! Империи, а не собственным безмерным амбициям!!!

Резко шагнув вперед, Ли выхватил из ножен меч, но его острие указывало не на Гьяня, уже тоже обнажившего оружие и принявшего защитную стойку, а на человека, стоявшего среди свиты тайпэна Анто.

— Но еще больше, я ненавижу тебя! За то, что ничего не сделал! За то, что забыл, чему тебя учили, и к чему готовили! Ты не мог говорить, но обязан был действовать, исподволь, незаметно, менять или хотя бы пытаться менять того, кто был тебе доверен. Но ты все забыл, согласившись на роль безмолвного и безымянного слуги. Ты забыл, что ты принадлежишь Императору, а не этому высокомерному выродку, и за это достоин не только ненависти, но и презрения!

Пожилой дзи тайпэна Гьяня смотрел на Ли пустыми глазами так, будто слова произнесенные мгновение назад вырвали из него остатки души или того, что ее заменяло. Остальные безмолвно взирали на него, не зная, как следует реагировать на то, что тайпэн Императора обвиняет в чем–то дзи другого тайпэна. Это казалось абсурдным и нелепым, ведь нельзя же было обвинять в убийстве меч или копье, но в тот момент многие поняли, что в чем–то «Хань», безусловно, прав. У дзи в отличие от любой безликой вещи была воля, был разум и был долг, который он тоже обязан был исполнять, и за который с него вполне уместно было спросить.

— Убей его, Анто, — разорвал повисшую тишину голос тайпэна Феня. — Просто убей, и покончим с этим.

Похоже, после «просто убей» толстяк еще хотел добавить «или умри», но сдержался. Гьянь, одарив его ненавидящим взглядом, шагнул к Ли, поднимая клинок в атакующую позицию.

— Ты сам хотел этого поединка, Хань.

Пожалуй, из всех присутствовавших только Ли, Удей и къёкецуки знали, насколько смехотворны шансы «потомка Йотоки» в этой схватке. Несмотря на все успехи, которые достиг самозванец за эти полгода в мастерстве владения мечом, он не смог бы даже и близко сравниться с Анто, державшем клинок в своих руках еще с пяти лет.

Таката, так и не стала убирать короткий меч обратно в ножны у себя за спиной, в отличие от остальных союзников Ли, успокоившихся едва им стало понятно, что схватка тайпэнов пройдет теперь на равных. А еще старшая кровопийца ни на секунду не спускала глаз с объемной фигуры Мао Феня, который незаметно вытащил из–под плаща свои нефритовые четки с золотыми иероглифами.

Ли знал, что умрет уже в самом скором времени. Он вполне смирился с этим, но здесь и сейчас позволить себе такого мятежный дзи никак не мог. И он знал способ, которым можно победить даже такого умелого фехтовальщика, как Анто Гьянь.

Их мечи соприкоснулись лишь один раз, и Ли сразу же отвел оружие врага в сторону, бросаясь вперед и стремительно сокращая разделявшее их пространство. Дзи ударил Гьяня левой рукой, точным прямым в челюсть без замаха, тут же добавив в продолжение того же движения еще один боковой локтем в висок. Шлем Анто принял на себя второй удар, но на Ли тоже были полные доспехи, и тяжелой стальной налокотник попросту оглушил и ошеломил потомка Нечхе–Орай.

Гьянь не умел драться, и почти ни один тайпэн Империи не умел этого. К чему учиться бесполезному искусству, когда с ранних детских лет в твоем распоряжении десятки видов оружия из стали? Тайпэны не были простолюдинами, которым нужно было хоть как–то защищать себя, не имея права носить что–либо опаснее охотничьего ножа или небольшой дубинки. Тайпэны не участвовали в пьяных драках в закусочных, пропахших дымом опия, где солдаты, матросы и их командиры регулярно набирались практического опыта в простых кулачных потасовках. Тайпэны не были монахами, постигавшими духовные техники самосовершенствования и тайных искусств. Конечно, что–то, какие–то несколько приемов и элементарных блоков они знали, но против опытного бойца, прошедшего школу учителя Су Яна, тайпэн Гьянь оказался бессилен.

Отбросив меч и выбив оружие из рук Анто, Ли принялся избивать его, нанося удары исключительно в открытое лицо или с боков по голове. Он бил Гьяня со злой радостью, с удовольствием, появившимся вдруг из ниоткуда, и с холодным грамотным расчетом, не давая своему противнику ни единой возможности для ответных действий. Те, кто видел происходящее, замерли в новом немом изумлении, и лишь мертвые демоны едва не смеялись, глядя на это представление.

Анто уже с трудом стоял на ногах, когда Ли, ухватив его за руку, потянул на себя и, выставив подножку, швырнул противника к себе за спину. Гьянь с грохотом распластался на камнях гарнизонного двора и глухо застонал, отплевываясь кровью. «Хань» неторопливо обернулся к нему, размышляя над тем, стоит ли и дальше продолжать избиение. В это мгновение дзи тайпэна Гьяня бросился на Ли, вскидывая для удара копье.

Предупредительный крик Такаты и боевой инстинкт, среагировавший на движение сзади, позволил Ли обернуться на полкорпуса до того, как яри вонзилось бы ему в спину. Отклоняясь назад, он попытался перехватить копье руками, и это ему почти удалось. Плоский наконечник скрипнул по травяному узору, покрывавшему нагрудные пластины, не сумев пробить их, но едва не опрокинув Ли на землю. В следующую секунду самозваный Хань уже крепко держал древко оружия обеими руками.

Рядом мелькнула черная тень, и узкий прямой клинок с шипящим звуком вошел в горло дзи Гьяня, распоров полосу дубленой кожи, прикрывавшую кадык. Таката с силой провернула меч в ране, превращая тонкую кровавую струю в настоящий фонтан.

Позади Ли вновь возникло какое–то движение, окончившееся хриплым надсадным кашлем. Обернувшись, дзи увидел Анто Гьяня, упавшего на колени и все еще сжимающего в руке обнаженный цзун–хэ. Меч Ёми вошел тайпэну сзади в узкую щель между доспехом и шлемом, и вышел теперь с другой стороны, пронзив основание шеи насквозь. Къёкецуки, склонившаяся над еще живым Гьянем, уже ощерила клыки с довольно недвусмысленными намерениями.

— Не стоит, — остановил ее Ли. — От той гадости, что течет по его венам, вполне можно подхватить какую–нибудь заразу.

Ёми, хмыкнув, выдернула клинок и отпустила свою жертву, повалившуюся на землю уже бездыханным телом. И с этим последним лязгом рассеялась вся та веселая злость, овладевшая телом и разумом Ли, а на душе у него вдруг стало так спокойно и светло, как бывает, наверное, лишь у просветленного монаха, потратившего годы на медитации и воздержание, чтобы добиться вот этой самой гармонии с окружающим миром.

— А теперь, может быть, кто–нибудь объяснит мне, что здесь происходит?

Группа воинов в блестящих доспехах появилась в воротах гарнизона еще в самый разгар поединка, но тогда на них никто, понятное дело, не обратил внимания. Во главе этого отряда стоял высокий широкоплечий мужчина, являвшийся, судя по облачению, тайпэном или очень высокопоставленным офицером регулярной армии. Его лицо скрывалось под черной густой бородой, растущей, казалось, прямо из шеи, но все же что–то в чертах его лица показалось Ли необычайно знакомым.

— Что–то не вижу вашей радости, тайпэн Хань, — ядовитый голос Мао Феня не сулил ничего хорошего. — Неужели вы не хотите поприветствовать собственного отца?

 

Эпилог

Чистые сухие казематы дворцовой темницы уходили в земные глубины, опускаясь намного ниже основания распластанной горы, вокруг которой ярус за ярусом обвивалась роскошным поясом древняя Хэйан–кё. Редкие масляные фонари разгоняли мрак серых коридоров и узких каменных мешков, когда императорские стражники совершали очередной обход с неизменной точностью и подчеркнутой безучастностью. Ли был единственным узником этой части подземелий, и это могло говорить лишь о его особом статусе — уважительном или особо опасном, точно этого дзи не знал.

О наступлении утра свидетельствовал завтрак в плетеной корзине, опушенный в яму дежурной сменой. При этом через решетку на Ли неотрывно смотрели стальные наконечники двух болтов, заряженных в мощные самострелы. Впрочем, стражники явно не слишком усердствовали в своих обязанностях, исполняя свой долг, как и положено бесстрастно и непредвзято. Сама тюремная яма стала для Ли одним из тех двух мест, которые он только и видел за последние шесть дней, с тех самых пор как конвой доставил его в столицу в закрытой армейской телеге.

Едва дзи успел закончить со скудной снедью, как наверху вновь раздались шаги, и тяжелая решетка откинулась вверх. Веревочная лестница, разматываясь, опустилась вдоль идеально гладкой стены, и старший караула велел Ли подниматься. Пройдя несколько длинных коридоров, они попали в уже знакомую пленнику комнату, где тюремный кузнец привычно и сноровисто заковал Ли в стальные кандалы со свинцовыми грузилами. Обычно узников этой темницы держали в цепях постоянно, но для молодого дзи и в этот раз было сделано исключение.

Неторопливо сменяли друг друга одноликие выскобленные переходы и длинные старые лестницы, каменные ступени которых за столетия округлились и были отполированы почти до зеркального блеска десятками тысяч ног. Как и каждый предыдущий раз, Ли вели по новому маршруту, даже, несмотря на плотный черный мешок, надетый на голову заключенного.

То, что они вошли в большую дворцовую приемную, дзи определил, когда подкованные сапоги стражников перестали звонко грохотать по граниту, гулко ступая теперь по полу из резных деревянных плиток. С неизменным скрипом отворились двери тронного зала, и только когда они же лязгнули, смыкаясь за спиной у вошедших, охранники сняли мешок, давая Ли несколько мгновений чтобы привыкнуть к яркому свету, заливавшему помещение благодаря огромной открытой террасе, тянувшейся с восходной стороны здания. За ней, далеко внизу, почти до самого горизонта раскинулась столица Империи — шумная, многолюдная, веселая, пребывающая в бесконечном движении, но вместе с этим степенная, несокрушимая и мудрая, как само время.

И лишь одна вещь во всем окружающем пространстве могла бы поспорить в этой вечной неизменности даже с древней и прекрасной Хэйан–кё. Нефритовый трон. Вытесанный из цельного камня невероятно насыщенного цвета, он возвышался в глубине огромного зала на постаменте из семи нефритовых плит, сложенных пирамидой одна на другую. Золото, драгоценные камни и малахитовые шелка заключали главную святыню Империи в причудливый оклад, не столько пряча его от посторонних глаза, сколько подчеркивая тот контраст, что был между тонкими «воздушными» украшениями и монолитной тяжестью самого трона.

Единственным, что привлекало взгляд любого вошедшего еще больше, чем известнейший памятник долголетия и могущества Империи, были лишь темно–синие одежды, отороченные красной парчой и украшенные белоснежными драконами, собранными из мельчайших жемчужин. Примечательны они были тем, что только один человек от западных степей до Восходного моря и от северных тундр до самой границы с Юнь имел право носить их. Избранный Небом, молчаливо и величаво, занимал свое законное место, всякий раз открыто встречая взгляд юного дзи и мимолетным движением ресниц отвечая на его глубокий поклон под лязг тяжелых оков.

Все остальное, заполнявшее тронный зал в присутствии Ли, за эти дни также оставалось неизменным. У стены, противоположной галерее, располагались несколько скамей и невысоких столов, за которыми без устали трудились писцы, переносившие на бумагу каждое слово, прозвучавшее в зале. Рядом с ними, чуть ближе к трону возвышалась полукруглая трибуна из красного дерева, за которой, разложив бумаги, устроился высший государственный обвинитель.

Только одна скамья, спрятавшаяся в углу у дверей и находившаяся постоянно у дзи за спиной, предназначалась для немногочисленных зрителей, среди которых Ли замечал каждый раз лишь чиновников высочайшего ранга. У дальней стены за возвышением, на котором находился Император, белые шелковые ширмы образовывали закрытое пространство. В глубине этого укрытия можно было отчетливо различить грациозные силуэты, а иногда до присутствующих долетало оттуда нежное женское щебетание. Правда, определить, кто точно в данный момент наблюдает за трибуналом с женской половины Дворца, могли, пожалуй, лишь Избранный Небом да и его безмолвные телохранители, закованные с ног до головы в сплошные доспехи, подобно легендарны лим–бо из царства Юнь.

Сегодня после долгого совещания, занявшего весь предыдущий день, Ли должны были, наконец, вынести заслуженный приговор. И хотя никто, а в особенности сам дзи не сомневался в том, как он прозвучит, этого момента здесь действительно ждали.

На первом заседании клятвопреступнику зачитали его обвинения, полный список которых занял двенадцать пунктов уложения «О законах и наказаниях». По самому незначительному из них преступник подвергался всего лишь отсечению языка, носа, ушей и выкалыванию глаз. Но правосудие Империи было милосердно и всегда начинало с наибольшего наказания, которое в данном случае уже не предполагало какого–либо продолжения.

Обвинитель задавал Ли вопросы по каждому пункту, и в каждом случае подсудимый спокойно признавал свою вину, что было зафиксировано на бумаге и позже в конце дня предоставлено дзи на подпись. Также ему было позволено объяснить свои действия и оправдать совершенные злодеяния. Ли честно и открыто описал свои побудительные мотивы и мысли, подтолкнувшие его к нарушению священных обетов и клятв, но не пытался оправдываться, а скорее наоборот, ставил себе в вину то, что не сумел проявить волю в те самые моменты, когда ему еще не поздно было остановиться.

Второй день начался с допроса свидетелей, и хотя, казалось бы, что признания самого Ли вполне достаточно, высший суд в присутствии Императора строго следовал процедуре, предписанной протоколом, не смея и помыслить об отступлении хоть от одного из пунктов, регламентированных в тысячелетних уложениях предков. Первым в тронный зал был вызван Жибао Кан, который, будучи государственным чиновником, являлся одним из двух гражданских служащих Империи, ставших непосредственными участниками далеких событий в Ланьчжоу.

Кан был сдержан, сух и немного взволнован, что несложно было понять, ведь кроме обвинителя его допрос проводил еще и Мэй Джэнг, непосредственный начальник Жибао. Да и о присутствии самого Единого Правителя тоже не стоило забывать. Уже тогда Ли обратил внимание, что Джэнг, в отличие от императорского судьи, задававшего вопросы лишь о голых цифрах и фактах, потихоньку вытягивает из своего подчиненного то, что тот думает о действиях самозванца, что, по его мнению, могло бы случиться в ином случае и другие столь же личностные и оценочные детали, не менявший вроде бы сути, но придававшие описываемым событиям немного иной окрас.

Следующим после распорядителя военных складов стал, разумеется, дзито О–шэй. Как личный вассал Императора и представитель древнего рода, Тонг робел куда меньше и открыто пытался донести свое мнение до присутствующих. Ли был искренне благодарен градоправителю за слова защиты, хотя и понимал всю их бессмысленность. Он даже был несколько удивлен, ожидая, что дзито будет вести себя иначе в свете той связи, что возникла между Ли и Каори, и которую Тонг вполне мог теперь трактовать совсем по–другому. Но, похоже, что даже если О–шэй и задумывался об этом, то удерживал все в себе, не позволяя личным чувствам влиять на свой долг, который он, в свою очередь, видел сейчас только лишь в восстановлении Ланьчжоу, а также в оказании помощи человеку, сделавшему это восстановление возможным. Слова об этом, о текущем катастрофическом положении дел в Тай–Вэй и о том, что дзито предпочел бы как можно раньше вернуться к исполнению своих прямых обязанностей, не единожды прозвучали во время допроса.

Слушания свидетелей, продолжившиеся на следующее утро, начались с небольшого инцидента, ставшего для многих участников процесса весьма неожиданным. Из–за дверей был вызван командир Ногай, и начальник городской стражи в своем потертом суо не замедлил ввалить в тронный покой, демонстративно скалясь нержавеющей улыбкой и вертя обритой головой с блестящей стальной пластиной на затылке. Гулко топая подкованными сапогами, ветеран направился прямиком к Нефритовому трону и под удивленные вздохи чиновников беспрепятственно миновал караул телохранителей, чтобы смиренно опуститься на одно колено у подножия каменной пирамиды. И к еще большему удивлению дворцовой челяди Император благосклонно кивнул, напрямую обратившись к преклонившемуся воину.

— Встань, Ногай из рода Ногай.

— Как будет на то ваша воля, — ответил начальник гарнизона Ланьчжоу и, поднявшись, посмотрел Единому Правителю прямо в глаза вопреки всем правилам и традициям.

— Я рад, что ты остаешься все тем же, мой бывший учитель, — улыбнулся Избранник Неба. — И надеюсь, что ты по–прежнему все также правдив и честен.

— Я не посмею лгать моему господину, — хитро прищурился Ногай и добавил, — но и не договаривать всей правды я тоже не буду.

— Тогда расскажи мне и остальным, что тебе известно.

Рассказ командира стражи занял почти весь оставшийся день заседаний. Ногай говорил в привычной для него манере, не стесняясь шокирующих подробностей и нецензурных выражений, что не раз было встречено удивленными ахами и приглушенным смехом с другой стороны белоснежных ширм. Опытный воин поведал не только о тех деталях, которые касались непосредственно его службы или планирования боевых действий. Он поносил Мун Гженя, издевался над заносчивостью монахов из Лаозин, обвинял в глупости мертвого Гьяня, нелестно прошелся по личности Мао Феня, упоминал кумицо и их тайные сделки с карабакуру, но главное — ясно и недвусмысленно давал понять, что почти любого из этих пунктов вполне хватило бы, чтобы Ланьчжоу был стерт с поверхности земли, если бы не вмешательство тайпэна–самозванца. Ногай расписал историю дзи от самой первой их встречи на ужине в доме дзито и до поединка с потомком Нечхе–Орай, добавляя что–то от себя, местами приукрашивая или излишне драматизируя, но в целом, как и было клятвенно заверено, не соврав ни единого слова. Более того, зачастую в ходе своего повествования, глава городской стражи бросал упреки и обвинения в адрес Ли в том, что тот действовал недостаточно решительно, не приструнил дерзких, чересчур мягко обошелся с восставшими, да и вообще проявил ужасную деспотичную мягкотелость, не пожелав выгнать на стены в канун осады женщин и стариков. Обвинитель, писцы и чиновники слушали все это, молча, сохраняя беспристрастное выражения лиц, а вот Ли, хотя и старался, не мог удержаться от улыбок, впрочем, как и человек, сидевший на Нефритовом троне.

Общие вопросы и ответы, которые задавали после Ногая попечителю торгового дома Кун Лай, были на фоне предыдущего выступления какими–то блеклыми и невзрачными. Ли прекрасно помнил, кем на самом деле является Кара Дэн и мог лишь позавидовать его выдержке и актерскому мастерству. Купец тайной императорской службы блестяще исполнил роль жадноватого, но осторожного тэккэй, безусловно преданного Империи, и, пожалуй, лишь самую малость радующегося пошатнувшемуся положению его главного конкурента в Тай–Вэй. В основном Дэн рассказывал о приготовление Мун Гженя к восстанию и о том, как он «всячески старался его отговорить», а потом, разумеется, как истинный слуга Императора немедля перешел на сторону законной власти, едва бунт вспыхнул по–настоящему. В итоге можно было не сомневаться, что независимо от исхода этого дела, дом Кун Лай будет иметь благожелательную поддержку Золотого Дворца в западных землях еще довольно долгое время.

От четвертого для Ли не ждал ничего хорошего, ведь список свидетелей и порядок их выступления ему зачитали еще на первом заседании. Государственный обвинитель хорошо знал свое дело, и не трудно было догадаться, что он заранее просчитает настроение выступавших, а потому свои главные козыри он приберег до последнего момента. Был ли в этом особенный смысл? Пожалуй, что нет, но халатности в отношении своих профессиональных обязанностей на глазах у Императора не смог бы позволить себе ни один из его подданных, обладающий хоть какими–то зачатками ума.

Тайпэн Мао Фень появился в тронном зале, высоко вскинув оба своих подбородка и блистая непростительной роскошью. Его суо, расшитое золотым бисером, посеребренная кольчуга, пояс с драгоценными камнями и блестящий меч в специальных «прорезанных» ножнах из невероятно дорогой кожи синей акулы смотрелись слишком ярко и контрастно на фоне того наряда, в котором предстал перед Единым Правителем командир Ногай. Истинному тайпэну никто не посмел заступить дорогу, и Мао также направился к подножию трона. Было видно, что объемный живот мешает ему опуститься на колено так же быстро, как и предыдущему императорскому вассалу, но Фень не демонстрировал по этому поводу ни малейшего смущения.

Ли почувствовал легкий укол обиды и разочарования, когда в ответ на поклон Мао, Император кивнул также милостиво, как и Ногаю, хотя и не заговорил с ним лично. Но уже первый ответ на вопрос обвинителя о том, что известно тайпэну о личности обвиняемого, заставил дзи забыть обо всех своих предыдущих мыслях.

— Что известно мне? — хмыкнул Фень, мотнув головой, от чего его щеки неприятно заколыхались. — Мне известно, что из него вышел бы отличный тайпэн, и что он доказал это делом, а не кровным родством или обманом.

— А как же присвоение чужой власти? — смешался обвинитель, услышав явно не то, на что он рассчитывал.

— Молю всех предков моего повелителя, чтобы побольше таких людей присваивали себе эту власть, и тогда Империя сможет стоять вечно, — снова хмыкнул Мао, явно наслаждаясь тем, как сменяются выражения лица стоявшего перед ним чиновника.

Чуть обернувшись, тайпэн посмотрел на Ли и подмигнул ему. Император вновь улыбался, а из–за белой ширмы слышались веселые смешки.

— Я видел десятки тех, кто носил титул императорского полководца, но лишь некоторые из них вели бы себя так самоотверженно на том месте и в той ситуации, в которой оказался этот безродный дзи.

— Но убийство тайпэна Анто Гьяня? — скорее по инерции, чем действительно пытаясь выстроить обвинение, спросил судья.

— Во–первых, Гьяня убил не он, — Мао демонстративно загнул указательный палец.

— Об этом мы поговорим позднее.

— Хорошо. А во–вторых, поскольку дзи является собственностью своего хозяина, а он в свою очередь несет за него полную ответственность, то выходит, что Анто первым нарушил правила, и сам виноват в том, что случилось далее.

Разочарованный обвинитель нервно щелкал костяшками пальцев. Если бы не Император, он, наверное, начал бы расхаживать взад–вперед, пытаясь собраться с мыслями.

— А что насчет демонов? — вспомнил он, наконец.

— Милые девочки, — крякнул толстяк. — Но по мне так слишком холодны, постель такие не согреют, это точно.

Кто–то из писцов, не выдержав, прыснул. Остальные скрипели медными перьями, записывая творящийся балаган.

— Но если честно, то с вопросами о демонах это лучше к монахам. Они, как мне помнится, сразу невзлюбили эту бледную парочку, но, видимо, не смогли отыскать ничего, в чем можно было бы заподозрить этих комаров–переростков. Да и во время осады, как мне рассказали, они не шлялись по местным закусочным и притонам.

— Вы готовы настаивать на своих утверждениях? Не забывайте, мы ведем речь о клятвопреступнике, нарушители законов и человеке, связавшемся с темными силами подземного мира, — судья все же попытался надавить на Мао, но тот отреагировал на это необычайно резко.

— Вам недостаточно того, что это слова простого тайпэна Феня? Может быть, тогда вас устроит слово Мао Феня, принятого родом Синкай как первого наследника, милостью Нефритового трона?

— Я… — чиновник на мгновение остолбенел, и даже скрип перьев на какое–то время прервался.

Род Синкай был слишком хорошо известен, чтобы упоминать об их владениях и заслугах, накопившихся на протяжении десятков поколений. И хотя многие знали, что после гибели сына, тайпэн Пао Лань подыскивает достойного мужа своей старшей дочери, а по некоторым слухам уже нашел его, для большинства из присутствующих стало откровением, что наследник семьи Синкай стоит сейчас перед ними. За спиной у Ли кто–то закашлялся, то ли из–за перехватившего дыхания, то ли пытаясь скрыть смех.

— Что еще можете добавить? — с последней надеждой уточнил обвинитель.

— Лишь одно. Все в воле Императора на этой земле.

Откланявшись, Мао покинул зал. Проходя мимо Ли, окруженного стражей, тайпэн, не поворачивая головы, коротко бросил:

— Не обольщайся, на Судной площади уже готовят эшафот.

Последнего свидетеля приволокли в зал буквально силой. Гупте, закованный в еще большее количество цепей, чем дзи, шипел и плевался, бросаясь на солдат, но железные ухваты, которыми его держали за шею и районе пояса не позволяли карабакуру приблизиться хоть к кому–нибудь.

Завидев Императора, карлик зарычал и забился в дикой истерике. Когда же ему указали на Ли, коротышка изверг лишь поток грязных проклятий, понять смысл большинства которых не сумел даже императорский толмач. Гупте, продолжающего стенать и рваться во все стороны, вывели прочь, едва стало понятно, что большего от него уже никому не добиться. Было, похоже, что разум окончательно оставил бывшего верховного вождя самой огромной армии народа холмов.

И вот, наступил тот день, когда решение будет оглашено, и Ли с готовностью занял привычное место, размеченное на полу сложной сеткой из черных линий. Все, что наговорили о нем свидетели, оказавшиеся, по сути, его защитниками, позволяло дзи надеяться, что вместо одной из мучительных казней, задуманных так, чтобы виновный прочувствовал всю тяжесть своего преступления, в его случае все ограничиться лишь простым отсечением головы.

Государственный обвинитель вышел вперед и, согбенно склонившись, поднялся на первую нефритовую ступень. Теперь его слова были словами Императора, и воля Единого Правителя звучала из уст чиновника неопровержимой истиной.

— Ли, дзи тайпэна Сяо Ханя из рода Юэ. Высший суд рассмотрел твое обвинение по двенадцати пунктам и принял решение, учитывая показания свидетелей и другие доказательства различного рода, а также твое изначальное признание своей вины. Высочайшим распоряжением приговор будет вынесен после воздаяния иного рода.

Подсудимый неуверенно вздрогнул, он ожидал чего угодно, но только не такого странного поворота. Человек в черном суо, стоявший до этого у окна галереи, из–за чего яркий свет мешал различить черты его лица, медленно вышел вперед. Ли никогда не видел его прежде, но сразу узнал шрам–полумесяц вокруг левого глаза, и гербы рода Мори, вышитые на дорогой одежде.

— Уведомляю тебя, Ли, лишенный рода, что волей нашего повелителя за особые заслуги, за проявление истинного благородства и заботы о подданных Империи, за укрепление границ государства и отражение угрозы его благоденствию, ты удостоен титула императорского тайпэна и всеми правами, прилагающимися к нему, — тайпэнто Мори произнес ритуальную фразу размеренным речитативом и сделал знак тюремщикам, окружавшим бывшего дзи. — Снимите цепи.

Кузнец, появившийся из–за спины у Ли, тут же приступил к работе, и скоро груда железных оков осталось лежать на полу. Неуверенно оглядевшись, юноша приблизился к нефритовому возвышению и, преклонив колено, заговорил слова самой древней клятвы, родившейся под этими сводами. Будто в пьяном бреду, с трудом выталкивая звуки через пересохшее горло, дзи произносил фразу за фразой, не в силах поверить в реальность происходящего. Но как бы он не хотел растянуть эти мгновения и попытаться осмыслить случившееся, слова Высшей Догмы Служения прозвучали раньше, чем это произошло.

— Твоя клятва принята, — объявил военный советник.

— Нарекаю тебя, отныне, полководец Ли Хань, — услышал новоиспеченный тайпэн голос Императора.

— Тайпэн Ли Хань, — вновь провозгласил обвинитель, так и не сошедший с первой ступени у трона. — Высший суд рассмотрел ваше обвинение по двенадцати пунктам и принял решение, учитывая показания свидетелей и другие доказательства различного рода, а также ваше изначальное признание своей вины. Милостью Императора, за свои деяния вы лишаетесь права основать свой род. Вы лишаетесь права быть принятым в любой из родов благословленной Империи. Вы лишаетесь права иметь собственность и имущество, сверх того, что получите на государственной службе. Вы лишаетесь права императорской аудиенции, предоставляемой раз в год по вашему желанию. Вы лишаетесь права содержать свой боевой отряд численностью более пяти человек. Вы лишаетесь права свободно выбирать место службы в мирное время. Вы лишаетесь права свободно перемешаться вне стен военных гарнизонов и крепостей в мирное время без особого на то распоряжения Императора. Вы лишаетесь права передать свой титул тому, кого посчитаете более достойным. Вы пожизненно лишаетесь права иметь дзи. Вы пожизненно лишаетесь права посещать Хэйан–кё без особого на то распоряжения Императора. Вы пожизненно лишаетесь права носить меч. Вам понятен приговор, тайпэн Хань?

— Да, — ответил Ли, одновременно как–то радостно, устало и по–прежнему до конца не веря в творящееся вокруг действо.

— У вас есть день, на то чтобы покинуть столицу и направиться в соответствии с предписанием, которое вам будет передано, — сказал тайпэнто, как только вассал Император поднялся с колен.

Избранник Неба не смотрел на своего нового полководца и не проявлял каких–либо эмоций. Все было согласно традиции, и молодой тайпэн, угодивший в ссыльный список, еще раз поклонившись, покинул тронный зал Золотого Дворца.

Босиком, в серых полотняных штанах и в свободной рубахе он не только выглядел, но и сам чувствовал себя чужеродно среди роскоши большой императорской приемной среди десятков просителей, молча, воззрившихся на него. Неприметный пожилой человек, невысокий и крепкий, облаченный в простые синие одежды и круглую шапочку поджидал Ли в тени одной из резных колон, украшавших огромную залу.

— Тайпэн Хань.

За свое недолгое пребывание в Ланьчжоу Ли так привык к подобному обращению, что отреагировал, даже не задумываясь о том, что теперь это имя уже его собственное.

— Да.

— Мне было велено вручить вам письменные распоряжения тайпэнто относительно вашей дальнейшей службы Нефритовому престолу, — бамбуковый тубус, завязки которого скрепляла печать военного советника, перешел в руки к Ли. — Также мне следует сопроводить вас на одну из дворцовых галерей, где вас сейчас ожидают. Кроме того, мой хозяин, сиккэн Сумиёси Тэн просил передать вам небольшое послание на словах.

Они направились по просторным коридорам среди шепота голосов, шелеста щелка и плеска воды в декоративных фонтанах. Временами откуда–то звучала спокойная музыка, из–за иных деревянных перегородок слышался звон мечей, а на полированных гранитных скамьях вели беседы чиновники и монахи, прячась от солнца в тени раскидистых деревьев, растущих из глиняных кадок, что были вмурованы в камень открытых дворов. В отличие от его спутника, уже привычного ко всем здешним чудеса, красота и величие Золотого Дворца ошеломила нового императорского тайпэна, с восхищением смотревшего по сторонам на богатые одежды и причудливые украшения, высокие расписные вазы, гравюры и чеканные плиты, прятавшиеся в стенных нишах или напротив вывешенные на всеобщее обозрение.

— Высокочтимый Тэн выражает вам свою искреннюю благодарность за то, как вы сумели исполнить чужое поручение, намного превзойдя все возможные ожидания моего хозяина. Он также надеется, что вы в ответ оцените его усилия, приложенные для того, чтобы судебный процесс по вашему делу завершился нашей беседой.

— Он счел возможным посвятить этому свое время? — несколько удивился Ли.

— Мой хозяин считает, что ваша жизнь и та польза, которую вы сможет принести на службе Империи, достаточное основание для такого вмешательства.

— Он просил за меня перед Императором? — такой вопрос, как и положено, был задан тишайшим шепотом.

— Сиккэн имел беседу с Единым Правителем относительно вашей судьбы, но в целом я не стал бы утверждать, что это была именно просьба. Император в определенной мере благоволит вам, тайпэн, также как и Императрица. Вы сумели создать себе в их глаза определенный образ, который лишь укрепился после показаний других участников событий. Моему хозяину, конечно, пришлось заключить небольшую сделку с родом Синкай, чтобы не испортить того впечатления, что сложилось о вас у правящей фамилии, но в большей степени вынесенный приговор это все–таки только лишь ваша собственная заслуга. Почти.

— И какого рода соглашение было заключено с семьей Синкай? — решился уточнить Ли.

— Этого мне неведомо, но как вы могли убедиться, они вполне приняли его условия, и тайпэн Фень, в который раз, показал себя мудрым политиком.

Ли невольно поморщился, вспоминая последние слова Мао, но решил держать свое мнение при себе, хотя пожилой чиновник и вызывал у него симпатию.

— Также у моего хозяина есть просьба и предупреждение для вас. Несмотря на то, высокочтимый сиккэн сумел утолить скорбь и боль рода Юэ, уговорив их забыть о вашем существовании хотя бы на время, не все из них смогли даровать вам искреннее прощение. Вряд ли они предпримут враждебные действия в связи с вашим новым статусом, но вам стоит помнить об этом. Кроме того, невзирая на расположение Императора, исходом вашего дела в суде крайне недоволен тайпэнто Мори. Сиккэн Тэн уверен, что он поступит одним из двух способов: либо будет игнорировать ваше существование, либо попытается побыстрее поручить вам такое задание, которое займет вас на всю вашу оставшуюся жизнь, вполне могущую стать очень короткой.

— И что же предлагает сиккэн? — от нарисованных перспектив новый радужный мир в глазах у Ли вновь начинал терять свои краски.

— Он предлагает вам хотя бы в общих чертах уведомлять его обо всем, что станет достойным упоминания в тех письмах, которые будут адресованы вам военным советником Избранника Неба, и главное, в особенности, о том, что будет касаться его непосредственных приказов.

— Тайна переписки между тайпэном и тайпэнто может быть нарушена лишь Императором, и в ином случае ляжет позором на обе стороны, — глухо процитировал императорский вассал, на этот раз совсем не к месту вспомнив о том, что регламентирует клятва, слова которой он произносил совсем недавно.

Чиновник церемонно кивнул со сдержанной улыбкой и с безмятежностью во взоре.

— Я всего лишь передаю совет своего хозяина. Он предвидел ваш ответ, и лишь надеется, что вы не потеряли способность совершать правильный выбор в сложных ситуациях.

— Передайте мою ответную благодарность и то, что я обдумаю его пожелания.

— Превосходно, — служащий указал Ли очередной поворот, и они начали подниматься по широкой лестнице, ведущей на фасадную галерею дворца. — Распорядитель военных складов глубокоуважаемый Мэй Джэнг также велел передать вам, что сегодня столичные арсеналы будут предоставлены в ваше полное распоряжение, чтобы вы смогли получить все, что нужно для надежной и верной службы Нефритовому трону. Смотрители императорских конюшен и ремесленники дворцовых мастерских будут рады видеть вас в вечерние часы. Кроме того, глава тайной службы Императора всезнающий К»си Вонг хочет сделать вам подарок.

— Подарок от тайной службы?

— Уважаемый Вонг имел смелость выкупить у рода Юэ клейменого преступника по имени Удей из народа тиданей. Глава рода Юэ согласился с тем, что тайная служба сумеет подыскать для этого человека достойное наказание за его преступления. Всезнающее Око Императора полагает, что пожизненная служба ссыльному тайпэну будет как раз той самой карой и искуплением, которое подойдет этому тиданю лучше всего.

Ли сдержано кивнул, оставляя радость и ликование до скорой встречи со своим верным соратником и другом.

— Мы пришли, прошу извинить, но меня ждут дела.

— Я слышал, что обитатели Золотого Дворца никогда не спят, но отнюдь не из–за постоянного пребывания в трудах, — сказал на прощание Ли.

— Золотой Дворец? Ах, так вот как называется эта клетка, — весело рассмеялся его спутник и, поклонившись, зашагал прочь. Простой невзрачный камень медового цвета, венчавший его шапочку, тускло сверкнул в полутьме бокового коридора.

— А знаешь, я все–таки рада видеть его живым, — услышал Ли в следующее мгновение и обернулся.

Ёми повисла у него на шее, обдавая тайпэна холодом и ароматом странных благовоний. Свои привычные боевые наряды обе къёкецуки сменили на дорогие и подчеркнуто «неброские» платья кремового цвета, просто великолепно подходившего к оттенкам их бледной кожи. Черные волосы Ёми, украшенные белыми хризантемами, ниспадали водопадом вдоль спины демона. Таката сохранила верность плетеным косицам, подчеркивавшим очертания ее лица, более хищные и крупные в сравнении с подругой.

— Ты хотела сказать, что рада видеть меня живым и целым, — уточнил Ли, обращаясь к старшей из демонов, смотревшей на него с довольной ухмылкой.

— Если честно, то без нескольких частей тела ты выглядел бы куда более умудренным жизнью, а так боюсь, что урок все же не пойдет тебе впрок. Но, соглашусь, одним куском ты гораздо симпатичнее, чем в мелкой нарезке.

Сделав шаг вперед, и по–прежнему не выпуская Ёми, Ли протянул освободившуюся руку и, несмотря на легкий протест, заключил Такату в общее объятье.

— Кто это вас так вырядил?

— Ты не поверишь, на что способна в этом городе наивная девичья улыбка, — блеснула клыками Ёми. — К тому же у тебя нашлось на удивление много друзей, с радостью приютивших нас втайне от здешних монахов.

— Уверена, тебе их имена известны, — Таката кивнула в ту сторону, куда совсем недавно скрылся посланник сиккэна.

— Да, и у них нашлось для меня много советов, подарков и просто новостей, как только выяснилось, что в ближайшее время я все–таки не покину государственной службы.

— А ты все также хочешь служить своей Империи, даже после всего вот этого?

— После этого, я как раз и не могу поступить по–другому, ведь теперь я вижу, что дух и честь все же превыше буквы закона, и те, кто стоят на самом верху, это тоже прекрасно понимают.

— И все–таки ты сумасшедший, — заключила Таката.

— И все–таки ты в него влюбилась, — язвительно заметила Ёми и, увернувшись от подзатыльника, легко вскочила на гладкие перила, подставляя лицо лучам тусклого весеннего солнца.

— Кстати, о сообщениях, — заметила старшая къёкецуки, уже явно не собираясь отстраняться от Ли, как еще каких–то полминуты назад. — Меня тут тоже подрядили поработать личным курьером ныне уже не самозваного тайпэна Ханя.

— Когда младшая О–шэй пригласила нас к себе на чай перед самым твоим отъездом, мы несколько удивились, — заметила сверху Ёми.

— Да, — кивнула Таката, — и, честно говоря, рассчитывали на то, что в наших чашках окажется отвар иллиция. Но, несмотря на легкую антипатию, возникшую между нами с самого первого момента знакомства, эта девочка достаточно умна, чтобы держать свои эмоции в узде. Я не совсем поняла, о какой клятве она просила тебе напомнить, если вдруг уцелеешь, но главным там было «обещание ждать», которое остается в силе при любом из возможных исходов.

Ли ничего не ответил на это. Он лишь, молча, улыбался и радовался тем чувствам, что захлестнули его с головой, едва был получен последний ответ на те вопросы, что так мучили его шесть дней на дне тюремной ямы. Взгляд бывшего дзи скользил по бесконечным городскими кварталам, и странное предчувствие подсказывало ему, что вновь он увидит улицы Хэйан–кё уже совсем скоро.