Через распахнутые ворота кавалькада всадников устремилась по ухоженной кипарисовой аллее, нарушая грохотом подкованных копыт умиротворенную тишину обители созерцания и духовного совершенствования. У подножия каменной лестницы, ведущей к храмовому комплексу, устремленному в утреннее небо десятком островерхих пагод и вэнь, приезжих встретил сам настоятель монастыря в окружении других монахов. Простые красные одежды служителей развевались под дуновениями легкого ветра, создавая причудливую игру шелковых волн.

По обе стороны от приветственной группы замерло по дюжине рослых сохэй. В отличие от простых монахов, их головы не были обриты, а одежда представляла собой сложный плетеный доспех из кожи и стальных пластин. За спиной у каждого монастырского воина висел в ременных петлях узкий односторонний клинок с длинной рукоятью двойного хвата. Лица сохэй скрывались под белыми костяными масками «безликих», символизировавших безучастность Судьбы и неизменность Пути. По слухам, каждый воин–монах делал такую маску собственными руками из черепа своего первого противника, убитого в бою.

Остановив коня, Ли неторопливо спешился. Командир Ногай выделил ему хорошего крепкого жеребца, впрочем даже и близко не дотягивавшего до того могучего зверя, который был получен дзи в конюшнях Хэйан–кё и пал под ударом копья карабакуру.

Настоятель со свитой приблизились к гостю, состоялся официальный обмен поклонами и пожеланиями удачи. Сложив руки в молитвенном жесте, владыка монастыря Лаозин со степенностью обратился к Ли.

— Мы рады приветствовать вас в этих стенах, тайпэн Хань. Вы появились в Ланьчжоу всего два дня назад, но слухи о ваших деяниях в вопросах укрепления городской обороны и помощи страждущим достигли даже нашего отдаленного угла. Нам искренне радостно видеть в сей пасмурный час проявление понимания и сострадания к нуждающимся.

— Я прибыл в эти земли с определенной целью и лишь воплощаю ее в жизнь, — сухо и достаточно пространно ответил Ли, оглядывая расстилающиеся вокруг земли, спрятанные от внешнего мира за высокими монастырскими стенами.

Этот интерес не укрылся от проницательности старого настоятеля.

— Мне, думается, благородный тайпэн, вы прибыли сюда не только ради того, чтобы засвидетельствовать нам свое почтение и убедиться, что дела в Лаозин идут по–прежнему весьма неплохо.

— Это так, мудрейший, — кивнул дзи, за спиной которого замерли идеальным строем три десятков конных солдат. — То, что Лаозин до сих пор успешно сопротивлялся атакам карликов, станет просто отличным подспорьем для задуманного мною и дзито О–шэем. Мы хотели бы начать восстановительные работы на дамбах, разрушенных карабакуру, и было бы трудно и глупо каждый раз выводить крестьян из города, чтобы доставить их к руслу Мианхэ, у истоков которой стоит ваш великолепный монастырь.

— Вы хотели бы разместить этих рабочих здесь?

— Да, с дополнительной охраной, которая для вас тоже будет не лишней. Кроме того, припасы для рабочих бригад мы будем, разумеется, доставлять из города. Так что нам будет нужна лишь земля и стены вашего убежища.

— Сколько именно людей вы хотели бы разместить у нас?

— Около полутора тысяч мужчин, они из простых крестьянских семей и легко смогут обустроиться в пределах монастыря в шалашах и под навесами.

Названная цифра произвела на монахов явное впечатление, причем не самое благожелательное.

— Боюсь, такое количество непосвященных может плохо сказаться на гармоническом порядке, установившемся в этой обители, — осторожно заговорил настоятель, аккуратно подбирая слова. — К тому же, неужели вы собираетесь вести восстановительные работы в зимнее время?

— Это единственный выход, если мы хотим собрать по весне достаточный урожай, чтобы накормить всю провинцию, — Ли оставался невозмутим, реакция братии была в целом предсказуема и слишком–то не удивила дзи.

Каждый монастырь издревле держался за право быть местом сакрального таинства, куда допускались лишь избранные. Только посвященным тишина, покой и уединение духовного санктуария позволяли достичь вершин самосовершенствования. Превратить же Лаозин в большой полевой лагерь рабочих–крестьян, монахам совсем не улыбалось.

— Но есть, разумеется, и другой выход, который позволит нам не рисковать лишний раз жизнями простых людей, — хитрый прищур настоятеля давал понять, что он чует в словах Ли подвох, но старик был слишком умудрен опытом, чтобы прерывать гостя. — Если бы монахи сами согласились заняться работами по ремонту разрушенных систем ирригации, то умиротворение этого места не подверглось бы такому испытанию.

В красных рядах позади владыки монастыря началось нервное шевеление, и раздались приглушенные голоса. Сам предводитель духовной братии молчал, обдумывая услышанное. С одной стороны, молодой тайпэн только что высказал самое нахальное предложение, когда–либо слышанное, старым монахом за всю его весьма долгую жизнь. С другой стороны, особой альтернативы посланник Императора и не мог предложить.

— Но вы ведь прекрасно понимаете, что не сможете в должной мере обеспечивать охрану рабочих, пока не очистите верховья Мианхэ от карабакуру, — это был последний, но весьма веский довод, который настоятель не мог не попытаться использовать. — Наших сил для этого будет недостаточно, даже с поддержкой ваших людей. Кроме того, карлики плотно засели в мельничьем городище к западу отсюда, как раз неподалеку от системы каналов между первыми группами дамб. Этот хутор хорошо укреплен, и коротышки собрали там много воинов, постоянно пребывающих в его стенах.

— Крупный отряд солдат городской стражи уже выдвинулся в направлении этого хутора, — с улыбкой ответил дзи. — Они будут там к вечеру, и я присоединюсь к ним. Также, я хотел бы просить вас предоставить мне некоторых ваших воинов, чье искусство овеяно мифами и легендами ушедших тысячелетий.

Шум за спиной у настоятеля все нарастал, и старик вынужден был попросить Ли немного обождать, пока он обсудит его предложения с остальными. Перепалка велась шепотом, но на повышенных тонах. Дзи с интересом наблюдал за тем, как еще некоторое время назад степенные и благостные искатели гармонии препираются и спорят, будто собрание какого–нибудь торгового дома. Невольно Ли вспомнился мастер Азай, но представить себе его среди этих людей, облаченных в такие же красные одежды, как и учитель дзи–додзё, бывший ученик так и не смог.

— Мы пришли к выводу, что будет разумно и справедливо принять ваше первое предложение, тайпэн Хань, — вернувшийся настоятель выглядел не слишком расстроенным, скорее даже наоборот. — Десять наших лучших воинов также будут готовы выступить в путь по вашему зову. Однако раз уж в нашей обители скоро прибавится гостей, мне бы хотелось обсудить вопрос о раненых и больных.

— О каких раненых? — слова монаха стали для дзи полной неожиданностью.

— Пока кругом бушует смятение и хаос, наш маленький островок порядка и покоя стремится принять всех, кто действительно нуждается в помощи. Мы укрыли в своих стенах немало больных и раненых, чья кровь была отравлена ядом карабакуру. Мы содержим их в монашеских покоях, но, нам кажется, обилие шума, сопровождающего столь большое количество людей, как в ваших рабочих бригадах, не будет способствовать скорейшему выздоровлению немощных. Нам думается, что в Ланьчжоу эти несчастные смогут получить более качественный уход, чем в Лаозин.

Внутреннее улыбнувшись, Ли незамедлительно подтвердил:

— Конечно. Я прослежу за тем, чтобы их переправили в город под надежной охраной.

Настоятель был достаточно умен, чтобы понимать бесполезность спора с дзи, но он не мог отступить просто так, не выгадав хотя бы маленькой (пусть и незначительной, но все же) уступки со стороны гостя. Ли готов был пойти на предложенную сделку, это было справедливо, да и портить отношения с обитателями Лаозин он совсем не собирался.

К хутору, где располагалась самая большая водяная мельница в провинции, солдаты Ли подошли в сумерках с двух сторон. Карлики захватили это городище почти четыре месяца назад, но не сожгли, а стали использовать как укрепленный форпост.

Расположение маленькой крепости было идеальным. Хотя она и не имела какого–то значения для контроля над Шляхом, зато позволяла беспрепятственно совершать налеты на окрестные деревни и внутренние дороги. Собственно, кроме монастыря, стоявшего выше по течению Мианхэ, на сегодняшний день больше никаких человеческих поселений вокруг уже и не сохранилось, а карабакуру приступили к планомерному разрушению мостов и той самой системы дамб и каналов, которые так нужны были горожанам и беженцам в Ланьчжоу.

Памятуя о засадах и разведчиках коротышек, Ли поспешил в первую очередь обезопасить продвижение своего войска. Здесь–то и вступили в дело монастырские сохэй, справившиеся со своей задачей просто великолепно. Быстрые и бесшумные воины Лаозин рассредоточились перед продвигающимися сотнями городской стражи и вплотную занялись дозорными постами и наблюдательными секретами карликов, сумев избавиться от них прежде, чем кто–либо успел поднять тревогу.

Стены городища не слишком сильно пострадали во время захвата хутора, а сами карабакуру впоследствии привели их в полный порядок. Так что на пути у атакующих стоял невысокий, но крепкий частокол из двух рядов плотно прилегающих бревен, пространство между которыми было засыпано землей и мелким камнем. С западной стороны поселения роль естественной преграды выполняла река, а вдоль обоих берегов в этом месте были «заботливо» расставлены многочисленные рогатки.

Полагаясь на внезапность и дерзость, сумерки в этих краях уже давно по определению были временем господства коротышек, Ли сделала еще одну ставку на сохэй.

Пробравшись к воротам монахи–воины, используя одни только им известные методы, проникли на другую сторону стены и устроили караулу карликов форменную резню. Когда массивные створки начали раскрываться, три сотни городских стражников в новых железных доспехах с победным криком поднялись в атаку. Сохэй сумели удержать ворота до того, как лавина пехоты ворвалась внутрь.

Оказавшись одним из первых, кто вступил во вражескую крепость, Ли невольно осознал, как на самом деле близко они были от поражения. Из десяти монахов, посланных им на тайный штурм, до подхода солдат уцелело лишь четверо, двое из которых были тяжело ранены. Мертвых карликов вокруг ворот обнаружилось не меньше четырех десятков, остальные поспешно отступили к речному берегу.

Несмотря на отрешенное спокойствие выживших сохэй и их немедленно изъявленное желание приступить к исполнению нового поручения, дзи почувствовал себя довольно мерзко. Горькую злобу на самого себя, безропотно пославшего на верную смерть людей настоятеля Лаозин, не могла перебить даже мысль о том, сколько простых воинов погибло бы, решись он на обычную атаку с веревками и крючьями, во множестве захваченными стражниками с собой еще из Ланьчжоу.

Мельничное городище было невелико — всего две дюжины домов, большая часть которых была предназначена для хранения муки и необработанного зерна. Забегая вперед, стоит заметить, что никакого продовольствия, кроме небольших запасов самих карабакуру, люди здесь впоследствии так и не обнаружили. Единственным по–настоящему мощным «укреплением» стоило считать разве что здание самой мельницы, сложенной из камня и покрытой обожженной черепицей. Она стояла на самом берегу Мианхэ, а пространство вокруг ее стен было старательно очищено от всяких других построек и иных возможных укрытий.

Короткие, но яростные схватки разворачивались в узких переулках и на крышах домов, куда спешили забраться лучники карабакуру. Городская стража действовала довольно умело, в отличие от открытого сражения в поле, здесь подчиненные командира Ногая чувствовали себя весьма уверенно. Дзи, возглавляя самую большую группу солдат, несколько раз был вынужден сойтись в бою с вражескими воинами, но победа в этот раз была заведомо на стороне людей. Именно поэтому свое не слишком искусное владение мечом Ли так особо никому и не продемонстрировал, ограничиваясь чаще всего парой ударов и блоков.

Ночь только успела войти в свои права, когда основная часть городища была в руках нападавших. В темноте можно было заметить, как многие карлики перепрыгивают через стены частокола, спеша укрыться в прибрежных зарослях. Несколько небольших отрядов солдат, специально расставленных Ли по периметру хутора, старались переловить и перебить как можно большее число тех, кто спасался беспорядочным бегством. Ввязываться в схватки с крупными и организованными группами врага, им было настоятельно запрещено.

Единственная заминка возникла у мельницы. Коротышки, набившиеся за стены, плотно заперли и подперли единственные двери, и теперь пускали отравленные стрелы из узких окон, не давая никому приблизиться. Взошедшая луна осветила все вокруг белым светом, значительно упрощая задачу вражеским стрелкам.

Просто так ворваться на мельницу было нельзя, и Ли отдал приказ проверить захваченную территорию на предмет спрятавшихся врагов и сбора раненых. Сам дзи вместе с полусотней стражников занял позицию напротив последнего оплота карабакуру.

Воцарившаяся тишина перерывалась лишь плеском речных вод да редкими стонами со стороны ворот. Наблюдая за бликами света на поверхности Мианхэ, Ли попытался вспомнить, чему его учили и как следует решать сложные тактические ситуации. Можно было взять коротышек измором, но никто не знал, насколько это затянется, и не подойдут ли к тому времени вражеские подкрепления. Можно было попытаться грубо вломиться через двери или обойти со стороны стен, влезть на крышу и попробовать взломать черепицу. Эти варианты вполне годились, но сулили немалые потери, которых Ли теперь всячески старался избегать.

На замершее деревянное колесо, застопоренное за ненадобностью новыми хозяевами поселка, но обычно вращавшее мельничные жернова в недрах каменного здания, взгляд дзи наткнулся не сразу. Спустя мгновение Ли велел найти ему десять самых лучших пловцов и заодно начать разбирать стены одного из соседних складов.

Десять воинов, двое из которых были уцелевшими сохэй, спустились к воде без доспехов и лишнего снаряжения в районе южной стены, где их не могли видеть из окон мельницы. Набежавшее облако весьма удачно скрыло их продвижение в воде.

Ловко карабкаясь по колесу, первыми на деревянную сваю взобрались, разумеется, монахи. Их ременные крепления позволили им не утруждать руки переноской оружия, и теперь, ловко выхватив клинки, сохэй, пригнувшись, поспешили к широкому лазу, оставляющему в каменной стене свободное пространство вокруг бревна. Как только первый из них нырнул внутрь, а остальные пловцы уже тоже начали подниматься по колесу, Ли велел подать сигнал к атаке.

Появление врагов внутри здания явно внесло в ряды противника удивление и панику, так что даже обстрел штурмовой группы вышел совсем не таким плотным, как опасался дзи. Пока шестеро стражников с только что обтесанным тараном спешили к дверям, еще десять солдат с импровизированными щитами, сколоченными на скорую руку из обычных досок, прикрывали их и себя с боков.

После пятого удара правая створка сорвалась с петель, и первая группа бойцов быстро проникла на мельницу. При этом солдаты с импровизированными тай–бо, согласно приказу Ли, остались на своих местах, играя роль дополнительной защиты для тех, кто поспешил к дверям мельницы из темных переулков. Последняя схватка завершилась даже до того, как дзи успел принять в ней участие.

Результат ночного боя был очень не плох. Убитых карликов насчитали за две сотни, солдат Ланьчжоу погибло не более четырех десятков, еще столько же были ранены. К сожалению группы карабакуру засели теперь вокруг городища, и не похоже было, что они намерены так сразу уйти отсюда.

Осмотрев мельницу и окончательно оценив ее оборонительные возможности, а заодно и сохранность механизмов, которые в будущем должны были пригодиться, Ли вышел на улицу, где его дожидались десятники и офицер Нэдо, один из помощников командира Ногая. Оборвав начавшиеся было поздравления, дзи велел позаботиться о раненых и выставить охранные посты.

— Тот склад, который мы уже немного разломали, разберите окончательно, — на непонимающие взгляды Ли коротко пояснил. — Мы сложим из оставшегося дерева погребальный нагот.

На лицах командиров и собравшихся вокруг солдат к недоумению прибавились брезгливость и злость.

— Тайпэн, к чему это? — как ни странно, в вопросе пожилого Нэдо не было никакого подтекста, офицер и остальные стражники, в самом деле, просто хотели услышать объяснение.

В очередной раз дзи только ушедшим моментом невольно осознал, что лишь после этого короткого сражения все эти люди действительно полностью стали ему доверять. Только теперь им стал нужен ответ, в который они могли бы поверить, а не приказ, которым можно просто прикрыться. Потому что теперь они верили своему командиру, и верили, что он может объяснить даже самое невероятное.

— Карабакуру всегда придают наших мертвых своим похоронным обрядам, невзирая на обстоятельства и ненависть. Неужели мы будем хуже своих врагов? Неужели нельзя ответить благородством на благородство, вне зависимости от того, в чем его причины?

Этого оказалось достаточно, смущенные солдаты и десятники принялись за работу, а Ли позволил себе первую передышку за этот безумный день. Вместе со скрипом разбираемых стен до слуха дзи иногда долетали обрывки фраз, не раз вызвавшие у него улыбку. Особенно Ли понравилось чье–то высказывание о благородстве истинного тайпэна — «с врагами прощаются достойно… сначала зверски убивают, а потом достойно прощаются».

К середине ночи карабакуру, как и ожидалось, начали предпринимать первые вылазки. Попытки, подстрелись часовых или выманить кого–нибудь из городища, закончились лишь, когда на берегу рядом с мельницей запылал высокий нагот. Больше никаких атак и провокаций не было, а к утру окончательно выяснилось, что все карлики покинули окрестности хутора.

По следам удалось определить, что большая часть уцелевших врагов ушла на юг, остальные на север и на восток. Солдаты с усмешкой перешептывались о том, что у «зверского благородства», похоже, есть и вполне приземленная сторона. Никто другой не предложил бы лучшего способа отвадить карликов и дать людям спокойно отдохнуть, чем то, что придумал тайпэн Хань с этим посмертным наготом.

В городище временно была поставлена гарнизоном сотня солдат под командованием офицера Нэдо. На обратном пути маленькое войско завернуло в Лаозин, чтобы забрать больных и раненых. У ворот монастыря Ли ожидал весьма довольный Ногай, несколько расстроенный накануне тем, что не сможет принять участие в сражении — дзи велел старому воину заняться организацией патрулей вокруг Ланьчжоу.

— Хорошее начало, тайпэн. Может что–то и получится из всего этого.

— Может и получится, — согласился Ли, подъезжая и становя коня бок обок со скакуном начальника городского гарнизона.

Мимо солдаты уже выносили первые носилки с людьми. Несколько монахов, разбиравшихся в травах и алхимии, шагали рядом. Они отправлялись вместе с войском, чтобы проследить за состоянием больных в пути. Как и говорил настоятель, большинство несчастных сильно пострадали от яда, характерные багровые пятна и вздувшиеся вены говорили сами за себя.

В ожидании, когда всех больных погрузят на походные армейские телеги, Ли и Ногай завели неторопливую беседу, обсуждая, как лучше стоит организовать охрану рабочих и снабжение монастырского подворья. Если бы не слабый стон, дзи так бы, наверное, и не заметил человека, которого проносили мимо, также как и многих других. Для того чтобы узнать раненого, Ли понадобилось лишь мгновение. Ни пугающая бледность, ни ввалившиеся щеки не смогли разительно переменить лицо тиданя Удея.

Ногай, чье чутье за прожитые годы, похоже, почти сравнялось со звериным, сразу же заметил, как его собеседник потерял к разговору всякий интерес, и что привлекло его внимание столь сильно.

— Знаете его, тайпэн?

— Да, — ответил Ли, прежде чем успел обдумать то, что скажет дальше. — Это мой воин, я думал он погиб вместе с остальными во время того нападения.

— Конь принес его к воротам неделю назад, — один из монахов, стоявших поблизости, услышал слова Ли и обернулся, чтобы объяснить. — Он был весьма плох, мы вытащили из его тела четыре отравленных наконечника. Пока Судьба этого человека все еще находится на грани и зависит лишь от его воли к жизни.

— Я распоряжусь особо на его счет, — сурово кивнул Ногай.

— Я буду вам признателен.

Командир стражи правильно понял, что за холодным сдержанным тоном дзи попытался скрыть свои эмоции. Он лишь не совсем верно истолковал эти чувства, приняв их за радость и беспокойство тайпэна о своем ну–бэй. Ли действительно был рад видеть Удея и в самом деле всерьез был обеспокоен его состоянием, но к этим вполне естественным первым порывам довольно быстро примешивалось осознание того, что тидань своим присутствием может легко и просто разоблачить весь его маскарад. Конечно, для О–шэя или Ногая это будет словом неизвестного нукера против слова тайпэна Ханя, но Ли знал себя и прекрасно понимал, что просто не станет уклоняться от ответа на прямой вопрос. К тому же ему совсем не хотелось жертвовать Удеем ради собственного спасения, и эту дилемму еще предстояло решить.

Пока же бесчувственного тиданя под присмотром монаха–лекаря грузили на повозку и, судя по его виду, время для откровений грозило наступить совсем не скоро.

— По поводу того северного хутора у старого русла Мианхэ, — напомнил Ногай о теме прерванного разговора. — Отличная позиция для того, чтобы вести наблюдение. Но если оставаться там на ночь, то мелкие поганцы могут окружить это место, и я не позавидую тем, кто окажется внутри. Если же отсылать туда свежую смену каждый день, то мы рискуем нарваться на столь же регулярные засады.

— Значит, посадим постоянный гарнизон. Небольшой, но надежный.

— Для такого дела нужны самые отчаянные сорвиголовы или совсем уставшие от жизни самоубийцы, — усмехнулся Ногай.

— У меня есть на примете несколько таких, — улыбнулся в ответ Ли.

Новость о первой существенной победе над карабакуру распространилась по Ланьчжоу подобно вихрю, обрастая по дороге самыми невероятными подробностями и слухами. Главный герой этих историй, поначалу радовавшийся всеобщей эйфории и отступившей атмосфере безнадежности, вскоре обнаружил, что у всего этого есть и негативная сторона.

Во–первых, воодушевление солдат и простых горожан оказалось уж каким–то чересчур сильным. Нездоровая вера в то, что с новым тайпэном прочие трудности отступят сами собой, была довольно опасна, но в чайных и закусочных все чаще звучали однозначные заявления, в которых говорилось о скором разгроме карликов и наведении порядка в провинции еще до середины зимы.

Вторая проблема касалась Ли куда более непосредственно. Счастливые жители Ланьчжоу буквально осадили поместье дзито, желая лицезреть тайпэна–спасителя, и постепенно это начинало его утомлять.

Когда Хёсей в очередной раз появился в дверях комнаты и, глубоко извиняясь, сообщил о том, что новая группа собравшихся все никак не желает расходиться, Ли вынужден был вновь идти на крыльцо. Дзи искренне надеялся, что этой ночью благодарные горожане хотя бы позволят ему выспаться.

Встреча прошла по уже отработанному ритуалу. Сначала дзи вышел на улицу, где мгновенно смолкли голоса и шум, а все присутствующие дружно склонились в глубоких поклонах. Затем Ли потребовал, чтобы они перестали выражать свое почтение столь явным образом. Как всегда просьбу пришлось повторить дважды, прежде чем спины горожан начали разгибаться. После этого, Ли как можно проникновеннее напомнил людям о том, что это не он один, а многие городские стражники сотворили маленькую победу над карабакуру. Он напомнил собравшимся, что многие из защитников Ланьчжоу отдали свои жизни ради этого торжества Империи, и что это они в первую очередь заслуживают, ничуть не меньшего, уважения, чем он.

Возвращаясь обратно к себе, Ли услышал шорох шелка на лестнице и, подняв голову, застыл на месте. Каори медленно спустилась по ступеням, двигаясь с непередаваемой скользящей грацией, и остановилась всего в шаге от дзи. Ее темные распущенные волосы ниспадали вниз гладким капюшоном, обрамляющим плечи. Терпкий аромат благовоний и чего–то еще, совсем неуловимого, захлестнул Ли, как и при каждой предыдущей встрече с дочерью дзито.

— Мне хотелось бы понять это, — голос Каори был голосом ее матери, только еще очень юным и чистым, как родниковая вода. — Я слышала ваши слова, тайпэн, и видела ваши поступки. Но все еще не могу определить, чего в них больше? Упертой упрямости? Мастерского самоконтроля? Благородного идеализма? Или приверженности традициям, пустившим корни так глубоко, что вы просто не сможете существовать без них?

— Меня учили, что тайпэн Императора ведет себя именно так и никак иначе, — прежде чем ответить, Ли с немалым трудом вспомнил, как именно нужно произносить слова.

Изящные пальцы скользнули по отвороту суо, поднимаясь вверх и касаясь плеча Ли самыми кончиками длинных ногтей.

— Что вы делаете?

Карие глаза красавицы на мгновение исчезли под взмахом роскошных ресниц, чтобы в следующий миг окончательно приковать к себе все внимание завороженного дзи. Эффект от этого прямого открытого взгляда был по сравнению с обычным, застенчиво–мимолетным, просто ошеломляющим.

— Мне всегда казалось, что того, что мы слышим и видим недостаточно, чтобы понять суть. Прикосновение порой дает не меньше информации, разве вам так не кажется?

Обратная сторона точеной кисти, как мимолетное дуновение ветра, прошлась по его щеке. При этом широкий рукав аквамаринового платья почти случайно соскользнул до локтя, обнажая идеальную кожу.

— Так вы говорили, что вас учили быть истинным тайпэном?

— Не совсем. Меня учили, каким должен быть истинный тайпэн.

— Но с другим тайпэнам вам, похоже, еще не доводилось встречаться, — губы девушки изогнулись в ироничной усмешке. — Хотя простите, о чем это я. Вы ведь из рода Юэ, значит, встречались и довольно часто.

— Да, с тайпэнами из рода Юэ я знаком, равно как и с историей этой семьи, — даже в такой ситуации Ли всячески старался избегать лишней лжи.

— И все они ведут себя так же, как и вы?

— Я не могу быть уверен в деталях, но искренне надеюсь, что это так.

— Не пытаетесь уходить от реальности. Значит, все–таки не упертая упрямость…

— К чему все…

Она не дала Ли договорить, приложив палец к его губам.

— Я буду честна с вами, тайпэн, в благодарность за то, что вы были честны со мной. Вы хорошо сложены и не страдаете уродством, хотя внешне в вас нет ничего, что могло бы по–настоящему сильно привлечь женщину. Но вот то, что скрывается внутри вашего тела, делает вас намного, намного более интересным. Это похоже на завораживающий болотный огонек, за которым очень сложно не последовать в самую глубину трясины. И я все еще хочу понять природу этого странного явления.

Лицо Каори оказалась вдруг так близко, что Ли почувствовал ее дыхание. Их губы слились в поцелуе, и дзи должен был признаться себе, что и на секунду не подумал о том, что нельзя поддаваться своим плотским порывам.

— Это ночью отошли Хёсея домой, его семья будет только рада этому.

Шорох шелка еще долго не покидал сознание Ли, а мысли о здоровом сне вдруг оказались позабыты так, словно их никогда и не было.

Утро выдалось довольно пасмурным и промозглым, природа как будто решила напомнить, что зима совсем уже рядом и пора бы уже готовиться к приходу ночных заморозков. Однако на настроение Ли не повлиял даже мелкий моросящий дождь.

С блаженной улыбкой на лице, дзи шагал по улице к воротам гарнизона, насвистывая незамысловатую мелодию. Не сказать, чтобы прошедшая ночь подарила ему какое–то особое откровение, но определенный заряд хорошего настроения и бодрости, безусловно, давал о себе знать.

Дзи не полагалась иметь семей, но от этого они совсем не переставали быть мужчинами, со всеми вытекающими отсюда потребностями. И поэтому среди многих других дисциплин в дзи–додзё для старших учеников регулярно проводились встречи с наложницами столичных торговых домов, чье мастерство и искусство весьма ценилось, и было широко известно даже за пределами Империи. Так что с «механической» точки зрения, Ли был достаточно подкован и, судя по реакции Каори, не ударил лицом в грязь.

В казарменном дворе дзи уже ждали построившиеся манериты. Офицер Сэн с несколькими помощниками принес изъятое оружие и часть снаряжения кочевников.

— Думаю, вы догадываетесь, зачем вы здесь, — Ли кивнул на сложенные кучей сабли, и степняки, все как один, тут же посмотрели в ту сторону. — У меня есть для вас задание. Сложное. Опасное. Важное.

Ли прекрасно понимал, что может просто приказать нукерам Торгутая, но ему хотелось другого. Случай с сохэй еще был совсем свеж в памяти, и дзи было нужно, чтобы манериты сами решились на то, что он предлагал им.

— К северу близ монастыря Лаозин есть старый хутор, ставший необитаемым еще до атак карабакуру. Он стоит на каменистом холме, оттуда хорошо видно окрестности, где удобно следить за степным простором и перемещениями наших низкорослых врагов. Но этот хутор подобен бутылочному горлышку, легко будет занять его, но очень трудно уйти. Те, кто будут оборонять это место должны полагаться лишь на себя, и не забывать подавать сигналы огнем или дымом наблюдателям в других местах. Если там соберется множество врагов, то помощь придет нескоро. Мы должны будем убедиться, что это не приманка, что идущие подкрепления не ждет засада, а на все это уйдет время. Я хотел поручить это вам, но я пойму, если вы откажетесь. Задание и в самом деле трудное, страх или боязнь не справиться будут вполне объяснимы.

Расчет Ли сработал превосходно. Слова молодого тайпэна зацепили гордость сынов степи, и теперь уже ничто не могло их остановить. Сулика–нойон выступил вперед и, коротко глянув на остальных, ответил, не пряча в словах чувства превосходства:

— То, что кажется сложным имперским солдатам — пустяк для настоящего нукера. Мы искупим свою вину, тайпэн Императора, и покажем тебе, что сражаемся и выполняем свой долг ничуть не хуже, чем пьем и веселимся!

— Тогда я спокоен, — Ли удовлетворенно кивнул.

С радостным гиканьем манериты бросились разбирать свои саадаки, кончары и сабли.