Жар и беспамятство отпустили Удея только к середине зимы. Все это время Ли регулярно наведывался в городской госпиталь, где лекари, алхимики и монахи ухаживали за больными и ранеными. Далеко не сразу им удалось найти средство, помогавшее выводить из крови большое количество токсичного яда, использовавшегося карабакуру. К счастью от небольших доз этой отравы человеческий организм со временем избавлялся сам.

Как только дзи сообщили, что тидань пришел в себя, Ли сразу же прекратил свои визиты, благо, подыскивать уважительных причин «тайпэну Ханю» совсем не требовалось. Несмотря на относительное спокойствие, установившееся в Тай–Вэй, неотложных дел у главнокомандующего Ланьчжоу было предостаточно. Редкие стычки с небольшими группами карабакуру продолжались с пугающим постоянством, да и банды мародеров на дорогах заметно восприняли духом, едва карлики лишились безоговорочного права доминировать в деле разграбления провинции.

Однако Ли прекрасно понимал, что бесконечно это продолжаться не может, и потому отправил Удею приказ явиться к нему в поместье дзито, как только состояние кочевника будет достаточно удовлетворительным, чтобы покинуть госпиталь.

Подготовить слова и собраться с мыслями перед этой встречей, было нелегко. Удей явился под утро и остался терпеливо ожидать в большой прихожей, пока Хёсей поднимался наверх, чтобы доложить. В этот раз Ли не стал одевать суо и пояс с мечом, он не знал, как может повести себя тидань, увидев его в таком виде, и не хотел усугублять ситуацию. Ограничившись «домашней» одеждой, на которой золочеными нитями были вышиты гербовые знаки О–шэй, дзи вышел из спальни и плотно притворил перегородку, чтобы не разбудить Каори в столь ранний час.

Слуга тайпэна Ханя вошел в рабочую комнату, сияя начищенной броней и придерживая за рукоять новую саблю, выкованную специально для него взамен старой, утерянной где–то в каменистой степи во время недолгих скитаний, окутанных ядовитым дурманом.

Хёсей задвинул дверь, оставляя их наедине. Ли поднял голову, посмотрев Удею прямо в глаза. Тидань сохранил спокойствие.

— Знаешь, — произнес, наконец, кочевник. — Я так и думал, что это будешь ты.

— Догадался?

— Нет. Просто я видел своими глазами, как булава карабакуру размозжила голову тайпэну Сяо Ханю из рода Юэ в той короткой схватке на изгибе Шляха. Так что, когда я очнулся, и мне сообщили, что мой хозяин жив, здоров и регулярно справляется обо мне, то вот тогда я и вправду удивился. Но затем просто поразмыслил и пришел к единственному возможному выводу о том, кто же мог занять его место. А то, что воскресший наследник Йотоки так и не появился в моей палате, хотя, по словам монахов, в прошлом бывал там не раз, лишь окончательно укрепили мою веру в собственные предположения.

— И что дальше?

— Если я подниму шум и раскрою правду? — тидань задумался. — Тебя разорвут конями здесь, или колесуют на глазах у Императора в столице. Но вот хочу ли я, чтобы это случилось, уже другой вопрос.

— И почему же ты можешь не захотеть того, чтобы самозванец не был привлечен к ответственности за то, что украл лицо и власть твоего хозяина? — осторожно спросил Ли, прекрасно понимая, что Удей сейчас выстраивает какую–то свою внутреннюю цепочку рассуждений, которые должны были помочь тиданю уйти от неприятного решения, но и не вступить в открытое противостояние с долгом и совестью.

— На это может повлиять причина, по которой ты решился на это. Если это была жажда власти или нахальная выходка авантюриста, то это одно. И совсем другое — желание помочь людям и спасти их, используя присвоенную силу на общее благо.

— Но мой ответ в этом отношении заранее не может приниматься во внимание, даже при полной его искренности.

— Верно, — кивнул Удей. — И я скажу о том, что увидел и услышал за эти несколько дней.

Тидань прищурился, как будто бы искал в человеке, сидящем перед ним, что–то, что поможет четче и правильнее объяснить то, что кочевник хотел сказать.

— Этому городу был нужен воин, и ты хороший воин, тебя обучили этому, и ты преуспел в искусстве подношения смерти. Но это умеют многие, и это не оправдание, ведь хорошим воином мог быть и дзи настоящего тайпэна.

Внутри у Ли все медленно начало скручиваться, как витая пружина в хитрых механизмах, какие создавали лучшие мастера из Хэйан–кё.

— Этому городу был нужен полководец, и ты сумел им стать. Используя других или действуя сам, сейчас это не имеет значения. Люди восхищены твоим талантом, возможно, дремавшим все это время и раскрывшимся лишь в столь трагичной ситуации. Их восхищение и вера в тебя придает им еще больше уверенности и дополнительные силы, что еще лучше.

Речь Удея становилась все более тягучей, так будто каждое свое слово он обдумывал, даже уже начав его говорить.

— Этому городу был нужен попечитель, обличенный властью, принимающий решения, не боящийся ответственности и делающий все это правильно. Власть ты взял чужую, но тем самым увеличил ответственность в разы, решения принимал верные и последствия предугадывал правильно. Почти.

Последнее слово прозвучало хлестко, как удар плети.

— Из–за этого «почти», городу понадобился еще и справедливый судья. И ты стал им, хотя мог бы принять облик карателя, и был бы вправе. Ты спас многих, но не только руками и чужим мечом, а словами, поступками и идеями, лежащими в основе учений, которые ты познавал долгие годы, которые обязаны познавать все верные Императору, но делают это отнюдь не многие. Но главное, как велит негласный закон степей, в конечном итоге ты победил, а победитель всегда прав. Если только его победа, хоть в чем–то, лучше поражения. Твоя — лучше. И все же…

Рука Удея легла на витую рукоять, и блестящая сабля выскользнула из ножен. Ли так и не пошевелился, даже не пытаясь сделать хоть что–то. Дзи готов был принять любое решение своего нежданного судьи, будь то свистящий удар или требование предать все огласке.

— Ради своего Служения Империи, ты нарушил Служение своему хозяину, обманывал слуг Императора, лгал им и пользовался их доверием. А еще, ты мог бы удавить меня в любой из своих приходов в госпиталь, и никто бы даже не заподозрил в случившемся руку справедливого и могучего тайпэна Сяо Ханя.

Опустившись на одно колено, Удей склонил голову и протянул свою саблю на вытянутых руках вперед.

— Я буду рад служить такому хозяину, как тот славный тайпэн, о котором только что было сказано здесь. Но пойму я и то, если его дзи вдруг решит, что моя служба не нужна, а знание слишком опасно.

— Встань, — тихо ответил Ли. — Твой хозяин мертв, и ты принадлежишь роду Юэ. Я не вправе решать такое…

Губы Удея растянулись в улыбке.

— Ты тоже лишь часть их имущества, но это не мешает тебе принимать свои решения. Так может, и мне позволишь принять хоть одно свое?

— Наказание за такое укрывательство — смерть.

— Смерти я боюсь в самую последнюю очередь, мой тайпэн.

— Твое решение. Твоя ответственность. Да будет так.

Ни преклонивший колени тидань, ни облегченно вздохнувший Ли так и не услышали тихих шорохов за тонкой перегородкой, ведущей в спальню.

На огромных пространствах имперских земель, раскинувшихся к западу от Анхэ между холодными северными степями ракуртов и пустынными равнинами юга, покрытыми бесконечным песчаным одеялом, было много глухих и неизведанных мест. В некоторых из них столетия назад обитали люди, в других они не появлялись никогда, и Долина Двенадцати Рек, принадлежала к числу последних. Почти идеально круглое пространство, спрятавшееся среди скалистых изломанных холмов, лежало в десяти днях пути к юго–востоку от Сианя. Правда, путь до древнего Акшри занимал десять дней лишь у исконных обитателей этих мест, умевших пройти по незаметным тропам и при этом не переломать себе ноги.

Здесь всегда жило немало карабакуру, но только в эту зиму вся свободная земля Долины от края до края оказалась заполнена шалашами, плетеными ивовыми хижинами и высокими войлочными шатрами. Тысячи голосов звучали несмолкаемым хором, сотни костров бросали пламенные искры в холодный зимний воздух, десятки кузнечных молотом гремели и днем, и ночью по своим наковальням. Главная военная ставка низкорослого народа холмов ни в чем не уступала полевому лагерю императорской армии, имея даже два круга укреплений, включавших в себя высокий частокол со смотровыми башнями, обрывистый ров и вал, усеянный выструганными кольями.

Свежий снег, прикрывший все вокруг тонким покрывалом, весело хрустел под ногами Гупте, хотя самому карабакуру было сейчас отнюдь не до веселья. Дыхание вырывалось в морозный воздух белесым паром, подолгу оставаясь висеть на одном месте позади молодого вождя. Посыльный от верховного предводителя ясно дал ему понять, что вызов к старику Шархэ не сулит командиру трех сотен отборных лучников ничего хорошего, и Гупте догадывался, о чем пойдет речь.

Отбросив тяжелый полог громадного шатра, карабакуру степенно миновал караул внутренней стражи. Две дюжины могучих воинов, почти сравнявшихся в росте со средним человеком и закованных в великолепные латы, ничем не уступающие тем, что носили лишь самые знатные из карабакуру, проводили гостя безразличными взглядами, лишь молча указав на покрытый войлоком стол, где Гупте оставил свои ножи, булаву и искривленный меч.

У центрального очага, над которым располагалось круглое отверстие, венчавшее шатер, на вышитом ковре, протянув руки к огню, сидел седой Шархэ. Глаза старика были прикрыты, и можно было подумать, что он дремлет, не замечая ничего вокруг. Но Гупте был из тех, кто прекрасно знал, как обманчива эта идиллическая картина, и чем все может закончиться для посетителя, который был слишком неосторожен, слишком нагл или слишком сильно расстроил блаженного Шархэ.

— Великий вождь, — чуть слышно вымолвил младший карабакуру, опускаясь ниц по другую сторону открытого огня.

— Поднимись, я хочу видеть твое лицо, когда мы будем говорить, — хрипло прокаркал старик, растирая иссушенные ладони.

— Я весь в твоей воле, мудрейший, — заучено ответил Гупте, незамедлительно выполнив просьбу собеседника.

— У нас проблемы, мой мальчик, серьезные проблемы, — Шархэ, наконец–то, открыл глаза, и от этого колючего взгляда, буквально пронзающего насквозь, Гупте сразу стало еще больше не по себе. — Ты ведь догадываешься, где они возникли?

— Скорбная весть о смерти Монке и о поражении его армии уже облетела весь край.

— А ты понимаешь, почему само поражение столь опытного вождя стало возможным?

Гупте бессильно закусил губу, примерно этого он и ожидал. Все знали, что Монке был одним из любимцев старика, из числа тех, кому он доверял полностью и всеобъемлюще. Конечно, теперь Шархэ хотел найти виноватого, и готов был припомнить всем их мелкие ошибки, совершенные прошедшей осенью.

— В Ланьчжоу появился военный вождь людей, тайпэн Хань, который сумел организовать длинноногих на борьбу и превзойти Монке в искусстве сражения.

— Именно так, мой мальчик. В Ланьчжоу появился тайпэн. Тайпэн, которого ты убил. Во всяком случае, ты так сказал, и я поверил тебе.

— Мы убили всех в той группе, которую нам велено было дожидаться. Любой мой воин подтвердит это.

— Поспешное заявление, — губы старика дернулись, как будто он хотел улыбнуться, но передумал. — Ведь они как раз говорят о другом.

— Что? — Гупте с трудом удержался, чтобы не выкрикнуть свой вопрос, но потом понял о чем идет речь. — Ах да, те двое. Но один из них был ранен и должен был умереть буквально через часы. Мы просто не смогли нагнать его лошадь. А второй… Он не мог быть тайпэном, у него были хорошие доспехи, но не было меча. Он точно был из этих боевых собак верховного вождя нефритовых верзил, и я решил…

— И ты решил не преследовать его, просто потому, что не захотел, — по–своему закончил фразу Шархэ, и его собеседник пристыжено замолчал. — Ты никогда не пытался думать, мальчик мой? Это бывает весьма полезным занятием. Например, если ты отправляешься кого–то убивать, убиваешь его, но упускаешь другого, а потом тот, кого ты убил, воскресает. О чем это говорит?

— Что я убил не того, — пробормотал Гупте.

— Да. Несложный был бы трюк, тайпэн одевается как дзи, а его дзи как тайпэн. И глупые недомерки убивают дзи, даже не обращая внимания на сбежавшего тайпэна.

Молодой карабакуру чувствовал, что готов провалиться сквозь землю, возразить Шархэ ему было нечего, а ведь еще в начале беседы, он думал, что ему придется просто защищаться от нелепых обвинений расстроенного старика.

— Ты упустил его, и он стал проблемой. Я хочу, чтобы в преддверии нашего похода, эта проблема исчезла. Не подведи меня во второй раз.

Гупте поспешно пал ниц и, не смея подняться, пятясь, выполз за шелковый полог, не в силах поверить, что вместо заслуженной смерти, ему даровали шанс на искупление. Шархэ, пригладил пальцами тонкие седые усы и с усилием поднялся. Легкая стенка за его спиной слегка приподнялась, пропуская карабакуру внутрь.

В этой части шатра среди трофейной роскоши вождя — шелковых пуховых подушек, стеклянных светильников, стального оружия и золотых украшений, развешанных вокруг — возле тяжелой железной жаровни Шархэ ждали те, кого большинству карабакуру не следовало видеть слишком часто.

Та, кого карлики прозвали Вестницей, держалась ближе ко выходу, а за ее небрежной позой и леностью, опытный глаз военачальника прекрасно видел готовность в любой момент стремительно превратиться в смертельную угрозу. Ее прямые кинжалы в набедренных ножнах были отнюдь не украшениями, а прекрасный дорожный костюм, идеально подогнанный по фигуре, совсем не стеснял движений. Огненно–рыжие волосы Вестницы, сейчас не скрытые под камышовой шляпой, рассыпались по черной материи сияющим водопадом, поспорить с которым в притягательности могли лишь две зеленых бездны в глубине ее глаз.

Но как бы ни была прекрасна старая знакомая Шархэ, сравниться со второй гостью не могла даже она. Стройное атлетическое тело Старшей Сестры, как звала ее Вестница, было прикрыто лишь тончайшим рубиновым атласом. Она лежала возле жаровни на возвышении из подушек, как будто нарочно демонстрируя все то, чем наградила ее природа. Лучащиеся камни, оправленные в красное золото, сверкали в бесчисленных ожерельях, обрамлявших лебединую шею, и на тонких изящных пальцах. Иссиня–черные волосы, волной ниспадавшие на высокую грудь, были близки по цвету лишь к безоблачному ночному небу, и то, казалось, что это лишь небо слабо подражает этой живой красоте. Темные глаза, совсем как у людских женщин, имели тот же причудливый разрез, что и у Вестницы. Но больше всего Шархэ восхищала ее улыбка — чистый незамутненный блеск антрацита с золотыми вкраплениями заставлял старое сердце биться в десятки раз быстрее, чем оно могло себе позволить в столь почтенном возрасте.

— Ошибка будет исправлена, нашим планам ничего не угрожает, — сказал карабакуру, не в силах оторвать взгляд от изгибов идеального женского тела.

Старшая Сестра, словно наслаждаясь тем эффектом, что ей всякий раз удавалось произвести на Шархэ, неторопливо изменила позу и вкрадчивым голосом, пробирающим собеседника буквально до самого естества, уточнила:

— Он уже подводил нас один раз.

— Гупте честолюбив, он исправит свою оплошность, даже если ради этого ему придется умереть. В этом можно не сомневаться.

— Я сомневаюсь лишь в том, что его смерть точно поможет нам избавиться от этого юного военачальника, доставившего твоим воинам столь много хлопот.

Слова «юный военачальник» были отмечены столь томной интонацией, что внутри у Шархэ все вдруг вспыхнуло обжигающей ревнивой ненавистью.

— Хочешь, чтобы я заменил Гупте или послал больше солдат?

— Нет, зачем же, — Старшая Сестра вальяжно протянула руку и острыми ногтями небрежно подхватила из жаровни маленький уголек, раскаленный буквально докрасна. — Но мы подстрахуем твоих бесстрашных воителей. Совсем чуть–чуть.

Короткий обмен взглядами и, прежде чем карабакуру успел заметить хоть какое–то движение, голос Вестницы откликнулся уже с другой стороны тяжелого полога:

— Я с радостью помогу им.

— Она справиться, — гостья томно улыбнулась хозяину. — Она всегда справляется.

Крошечный кусочек объединившихся стихий земли и огня, сверкнув последний раз, рассыпался лишь мелким серым пеплом, не оставив и следа на идеальных ногтях кумицо.

— Тайпэны! Тайпэны!

Крики уличных мальчишек отвлекли Ли и Тонга от беседы, которую они вели, возвращаясь с утреннего обхода города, уже вошедшего для них обоих в ежедневную привычку. Быстро переглянувшись, дзито и дзи поспешили к постройкам гарнизона, туда где, судя по всему, и творилась главная суета.

Приезжих оказалось двое, точнее их было около трех десятков, но все остальные принадлежали к числу слуг и родовых воинов. Заметив Ли и О–шэя, перед которыми столпившиеся горожане расступались с быстрыми поклонами, гости неторопливо спешились.

— Дзито О–шэй, рады встрече с вами, а это, надо полагать, тайпэн Хань. Мы уже наслышаны о ваших подвигах в Ланьчжоу.

Говоривший был высоким худым мужчиной лет тридцати. Аристократично бледная кожа и сухие черты лица без сомнения выдавали в нем принадлежность к высшим кругам Империи, да и качество его пластинчатых лат пусть не на много, но превосходило даже те, что были у Ли, а ведь он в свое время получил лучшее, что было на столичных военных складах. Лицо приезжего было чисто выбрито, а тонкие брови подведены углем.

Второй тайпэн напротив отличался низким ростом, а его фигура никак не вязалась с правильным представлением о профессиональном воине. Стальные вставки вдоль обширных боков этого еще довольно молодого человека, прекрасно демонстрировали историю того, как постепенно менялся их владелец, становясь все шире в поясе и бедрах.

— Анто Гьянь из рода Нечхе–Орай, — представился высокий, подтверждая догадки Ли.

Упомянутый род был близок к Нефритовому трону еще со времен династии Цы, и более всего все Нечхе–Орай были известны своей преданностью и исполнительностью.

— Мао Фень, — коротко отрекомендовал себя второй полководец.

Безродные тайпэны были не редкостью даже в спокойные для Империи времена, но почему–то Мао совсем не походил на того, кто мог бы получить столь высокий титул за заслуги в бою или при планировании военной компании. Щеки тайпэна чуть свисали по бокам от нижней челюсти, напоминая собачьи брыли, а кожа была покрыта россыпью угрей и фурункулов, вызывавших у окружающих при разговоре вполне определенное и понятное отторжение.

— Я тоже счастлив, видеть вас в моем городе, уважаемые, — слова Тонга были совершенно искренними. — Смею ли я полагать, что ваше появление означает скорое прибытие императорских войск?

— Боюсь, что нет, — как–то безразлично процедил Гьянь сквозь зубы. — Мы выдвинулись из расположения южной армии шесть недель назад, когда до нас дошли слухи, что в западных провинциях срочно нужна помощь. Мы вышли только со своими личными отрядами, приказ тайпэнто запрещал нам уводить вверенные полки и мы оставили их на попечение старших офицеров. Юнь все еще опасны намного более карабакуру. Но, насколько мы заметили, бедственное положение этих мест явно преувеличено.

— Еще в начале зимы все было намного хуже, — ответил гостям дзито, когда все они вместе двинулись в сторону его дома.

Слуги и дзи, последовали за своими хозяевами, а воины направились к воротам гарнизона, где их уже поджидал офицер Сэн.

— Поддерживая осадное положение, мы кое–как сводим концы с концами, но лишь в пределах Тай–Вэй.

— Нам сказали, что недавно в городе был бунт.

Гьянь умудрялся говорить таким тоном и с таким выражением лица, будто бы его собеседника вообще не существует, и тайпэн разговаривает просто сам с собой. Тонгу такая манера была явно не по душе, но дзито предпочитал сохранять спокойствие. Ли тоже не спешил вмешиваться, ведь встреча с настоящими императорскими тайпэнами уже сама по себе оборачивалась очередным испытанием, к которому дзи еще не успел подготовиться даже в мыслях, за что и корил себя сейчас больше всего.

— Мы видели пять голов на городской площади, остальных, полагаю, вы развезли по поселениям в провинции. Умно.

— Эти пятеро единственные, кого мы казнили, не считая тех, кто погиб в стычках со стражей, — осторожно ответил дзито.

— Я же говорил, что использовать бунтовщиков на принудительных работах в такое время гораздо более выгодное решение, — хмыкнул Мао Фень, голос у тайпэна оказался низким и грубым, но в тоже время каким–то маслянистым.

— Конечно, — согласился Анто, — казнить их можно и после. Кстати, чем они занимаются?

— Восстанавливают систему дамб, разрушенных карликами. Если у нас все получится, то мы сможем начать весенний сев в обычный срок, и тогда не возникнет никаких проблем с продовольствием.

— У вас должно было быть достаточно запасов, — хищно прищурился Фень.

— Многое расходуется на беженцев, которых мы укрыли. Их число почти сравнялось с количеством городских жителей в мирное время.

— Расходовать запасы Ланьчжоу на крестьян? Спорное решение, но ваше право, — по–прежнему безразлично и как–то бесцветно ответил Гьянь. — На крайний случай у нас все равно останутся запасы с военных складов.

— Дело в том, что их мы тоже уже пустили в дело…

Анто резко замер, так что остальные не сразу успели остановить свой следующий шаг.

— Вы пустили на крестьян армейское продовольствие, дзито О–шэй?

— Да. И это тоже мое право, как вы заметили чуть ранее, — судя по тому, что Ли узнал за время их знакомства о характере Тонга, тот начинал заводиться.

— Вы понимаете, что подобное самоуправство, особенно с учетом того, что как мы слышали, вы вооружаете отряды простолюдинов, может вылиться для вас…

— Поговорим об этом позже и не на улице, — неожиданно резко вмешался Фень, и Анто нехотя, но внял совету товарища.

— Хорошо.

Во дворе поместья поведение новоприбывших не понравилось Ли еще больше. Едва миновав ворота, они тут же по–хозяйски отправили своих дзи осмотреть дом и прилегающую территорию, а Гьянь безапелляционно заявил Тонгу, что жить тайпэны будут, разумеется, именно здесь.

— На такое количество гостей у меня может и не хватить места, — все еще сдерживая себя в руках, заметил дзито, исподлобья глядя на Анто.

— Особняк Гжень недавно освободился, — негромко напомнил Ли.

— И что же случилось с местным отделением этого известнейшего торгового дома? — поинтересовался Фень, стоявший, как казалось дзи, слишком далеко, чтобы их услышать, и смотревший совершенно в другую сторону.

— Их попечитель возглавлял то самое восстание.

— Вы же не хотите сказать, что отсекли голову троюродному брату Императрицы? — то ли испуганно, то ли зловеще спросил Гьянь.

— Нет, — Тонг широко улыбнулся. — Он погиб во время беспорядков.

— Как удобно, надо запомнить, — Ли готов был поклясться, что Мао с немалым трудом сдерживает смех.

— Как именно он погиб? — продолжал напирать потомок Нечхе–Орай.

— Прилюдно оскорбил супругу дзито, был вызван ею на поединок, согласился не сразу, но в итоге вышел и был убит первым же ударом, — отчеканил Ли, уже понявший кто перед ним, и как себя следует вести. — Я могу засвидетельствовать все случившееся.

— Овара, — размеренно протянул Фень, все также неприятно улыбаясь.

— Это… следует учитывать, — через силу выдавил Гьянь.

Тонг явно хотел добавить еще что–то, и беседа грозила в самом скором времени вылиться в куда более жесткую дискуссию, но задыхающийся посыльный, влетевший в ворота поместья, помешал этому.

— Дзито! Карабакуру!

— Где? Сколько? — Ли резко шагнул вперед, легко оттеснив Гьяня плечом в сторону.

— Идут вдоль восточной обходной дороги, к соленым приискам, не меньше трех сотен.

— Там только две сотни ополченцев, — за мгновение Тонг потерял всю свою злую веселость, помрачнев и осунувшись.

— Я выйду с полусотней всадников, как раз успею к моменту их появления у поселка, — Ли оглянулся на других тайпэнов. — Не составите мне компанию, уважаемые?

— Боюсь, наши лошади слишком устали с дороги, — пробормотал Анто, Мао же вообще не соизволил обернуться.

— Тогда продолжим наш разговор после моего возвращения.

Ли никогда не пытался списать свои неприятности на обстоятельства или кого–нибудь другого, а потому честно признался себе — во всем, что случилось, он виноват лишь сам. Что послужило тому причиной несложно сказать. Успехи дзи и явная слабость врага ослабили его бдительность, притупили чувство осторожности и даже придали какую–то беспечность в делах.

Все слишком привыкли к тому, что карабакуру давно не смеют атаковать при свете дня. Привыкли к тому, что карлики перестали устраивать серьезные засады. Привыкли, что коротышки стали бояться людей, как прежде, до того как хаос захлестнул западные земли.

В нападении явно чувствовался старый «подчерк», тот, что присутствовал в действиях карабакуру на первых этапах этой необъявленной войны. Отряд Ли застали на повороте в том месте, где так удобно было подстроить ловушку.

Еще несколько недель назад Ли непременно бы отправил дозор, разведать этот участок дороги, но сегодня он слишком торопился на выручку к соледобытчикам. С ним не было командира Ногая или других офицеров стражи, непременно бы указавших на эту оплошность. Даже Сулика–нойон и верный Удей в этот день не смогли присоединиться к дзи, как это обычно бывало. Эта ошибка была полностью только на совести самого Ли.

Карабакуру стреляли из луков, ведя перекрестный огонь и не сближаясь для ближнего боя. Придорожные кусты оказались усеяны рогатками и натянутыми веревками. Действия коротышек были хорошо продуманы и организованы.

Ядовитая стрела выбила глаз его коню, и дзи скатился в придорожную канаву, сильно ударившись головой и чуть не потеряв сознание. Бой еще продолжался, когда Ли, поднимаясь с земли, четко расслышал неподалеку зычную команду, брошенную на языке низкорослого народа.

— Пленных не брать! Перебить всех!