Энджела Эшфорд ненавидела продленку почти так же, как ненавидела, когда ее называли Энджи. К несчастью, ей приходилось мириться и с тем, и с другим. Все называли ее Энджи, как какую-то глупую малявку, но она не была такой. Она была большой и умной девочкой.
И она терпеть не могла продленку.
Продленка ее раздражала в основном потому, что там был Бобби Бернштейн. Энджела ненавидела Бобби Бернштейна. Он со своими тупыми дружками вечно дергал ее за волосы, обзывался и называл ее отца калекой.
Энджела это ненавидела.
Особенно, когда отца называли калекой.
Он не виноват, что родился инвалидом. Или в том, что она сама была такой раньше.
Отец пытался помочь ей.
Она все еще помнила разговор отца с теми людьми из компании, в которой он работал. Он не предназначался для ушей Энджелы, но она как раз проходила из своей комнаты в ванную и услышала огорченный голос отца.
Энджела не любила, когда отец огорчался.
Ей не удалось услышать весь разговор, потому что она была наверху, а отец внизу, в своем кабинете, но то, что она услышала, напугало ее.
«Вы извратили мои исследования, — сказал отец. — Т-клетка может искоренить болезни по всему миру!»
Энджела не знала, что значит «извратили», но поняла, что это плохо.
«Тогда кто будет выписывать вам чеки, доктор?» — спросил один из этих людей.
Той ночью она слышала, как отец плакал в своей комнате.
Но папа все равно помог девочке. Он вылечил ее.
В этом году продленку у Энджелы вел идиот по имени мистер Странк. Он носил накладку из искусственных волос на макушке и утверждал, что они его собственные, и у него были большие усы, местами — седые, местами — черные. Все в группе звали его «мистер Сранк», но это потому, что другие дети тоже были идиоты. Энджела очень не любила мистера Странка, потому что он никогда не останавливал Бобби Бернштейна и других мальчишек, когда они дергали ее за волосы, но считала, что называть его «мистер Сранк» все-таки нехорошо.
Мистер Странк зачитывал утренние объявления. Энджела пыталась слушать его, но Дана Херли шепталась с Натали Уитакер прямо за ее спиной, поэтому она не поняла ни слова.
В прошлом году продленку вела мисс Модзелевски. Мисс Модзелевски рассадила их в алфавитном порядке по фамилиям, так что Энджела сидела в первом ряду, за Карлом Амальфитано, перед Тиной Бейкер и рядом с Анной-Мари Черневски. Карл и Тина всегда сидели тихо, и Анна-Мари хорошо относилась к Энджеле. Бобби Бернштейн сидел в конце ряда, далеко от Энджелы.
Входная дверь внезапно распахнулась. Энджела вздрогнула.
Это явно испугало и мистера Странка, потому что он уронил блокнот, из которого зачитывал объявления. Блокнот ударился об пол с таким стуком, что девочка снова вздрогнула.
Она схватила свою коробку для завтраков с Человеком-пауком на крышке. Папа подарил ей эту коробку, когда вылечил ее. Энджела любила Человека-паука, потому что он всегда побеждал в конце, даже если и не должен был победить. Когда папа отдавал Энджеле эту коробку, он сказал, что дарит ее потому, что она — его маленький герой.
Однако там лежали не завтраки для Энджелы. Она была гораздо важнее.
Каждое утро, провожая дочку в школу, отец говорил ей всегда одно и то же: «Смотри не потеряй эту коробку, дорогая».
Она всегда отвечала одинаково: «Никогда, папа».
И всегда следила за ней.
Поэтому, когда в класс вошли двое мужчин в серых костюмах, девочка сразу вцепилась в коробку.
— Извините, сэр, — сказал один из мужчин в серых костюмах. — Боюсь, я должен забрать из школы мисс Энджелу Эшфорд.
— Ты что-то натворила, Энджи? — спросил Бобби Бернштейн, и слово «натворила» прозвучало как ругательство.
Некоторые из детей засмеялись.
Энджела просто ненавидела Бобби Бернштейна.
Она страшно испугалась, что дома что-то случилось. Эти мужчины в серых костюмах были похожи на тех, других.
На тех, которые работали в той же компании, что и папа.
Энджеле они очень не понравились.
— Что происходит? — спросил мистер Странк. Он нагнулся, чтобы поднять блокнот.
— Нас послал начальник отца Энджи. Нам сказали, что мы должны забрать ее из школы.
— Что-то случилось с папой? — спросила Энджела.
Один из мужчин в сером костюме взглянул на Энджелу, затем протянул ей руку.
— Пожалуйста, Энджи, ты должна пойти с нами.
Энджеле не нравилось, когда ее называли Энджи, особенно взрослые.
— С папой все в порядке?
Она не собиралась вставать из-за парты, пока этот человек не ответит на ее вопрос.
Бобби Бернштейн передразнил дурацким тоненьким голоском: «С папой все в порядке?» Его тупицы-дружки засмеялись.
— С твоим папой все хорошо, Энджи, но ты должна пойти с нами сейчас же.
Она встала, крепко держа коробку с Человеком-пауком.
Другой человек в сером костюме сказал:
— Тебе не понадобится завтрак, Энджи.
— Я не пойду без своей коробки.
— Ладно, как хочешь, — сказал первый. — Тогда пошли.
Мистер Странк выступил вперед.
— Послушайте, я не могу позволить каким-то незнакомцам входить в классную комнату и уводить мою ученицу.
Второй человек залез во внутренний карман своего серого пиджака, вытащил оттуда листок бумаги и протянул его мистеру Странку.
Мистер Странк прочитал. Его седые усы медленно опустились.
— Хорошо, все в порядке, — сказал учитель, возвращая листок бумаги второму человеку в сером костюме.
Первый все еще стоял около Энджелы, протянув к ней руку.
— Давай, Энджи, нам надо идти.
«Да, Энджи, нам пора идти», — передразнил Бобби Бернштейн, и его дружки снова захихикали.
— Чтоб ты сдох, — тихо пробормотала Энджела.
Ее никто не услышал, кроме Даны, которая улыбнулась ей.
Дана тоже не любила Бобби Бернштейна.
Прижимая к груди коробку для завтраков с Человеком-пауком и направляясь за людьми в серых костюмах, Энджела спросила:
— Куда мы идем?
— Увидишь, Энджи.
Энджела подумала, что это не ответ.
Они вышли через переднюю дверь школы, которая обычно запиралась, когда начиналась продленка.
Но если эти люди из той компании, где работает папа, то они не в первый раз делают то, что нельзя делать.
На самом деле, они не должны были забирать ее из школы таким образом. Но они заставили мистера Странка отпустить ее. Девочка еще крепче прижала к груди коробку для завтраков. На улице перед школой была припаркована большая черная машина Она стояла прямо под красным знаком, где было написано: «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА».
На машине не было пропуска.
Энджела поняла, что происходит что-то плохое.
Неужели папа заболел? Или она больна? Или они узнали что-то плохое о папе?
Или все гораздо хуже?
Второй мужчина в сером костюме открыл дверцу машины. Машина была такая большая, что Энджеле пришлось забираться в нее, как по стремянке. Она чуть не уронила коробку для завтраков.
Энджела села на заднее сиденье, а оба мужчины устроились на двух передних.
— Ну что, станцуем буги? — сказал тот, что сидел на кресле пассажира.
— Почему ты всегда это говоришь?
— Что говорю?
— «Станцуем буги». Это глупо.
— Ты заведешь наконец эту гребаную машину?
— Придержи язык! В машине ребенок.
— Отлично, в таком случае, ты заведешь наконец эту дурацкую машину? Ч-черт.
Большой черный автомобиль выехал на Хадсон-авеню, проехал мимо улицы Робинсона по направлению к Главной улице. Название этой улицы было правильным: она действительно была главной улицей Ракун-сити. На самом деле, в городе имелось много больших улиц, но папа объяснял, что в старые времена Главная была единственной магистралью в городе. Теперь появились и другие большие улицы, такие, как бульвар Шейдденд и Джонсон-авеню и Мебиус-роуд, но Главная улица оставалась одной из центральных.
Мужчина в сером костюме, сидевший за рулем, продолжал говорить, в то время как они ехали по Хадсон-авеню.
— А ты хоть когда-нибудь в своей жизни танцевал буги?
— Мы все еще разговариваем?
— Ну, так как? Танцевал?
— Господи, Хоуи, это такое выражение. Ты что, никогда в жизни не употреблял ничего подобного?
— Употреблял, конечно, но я предпочитаю, чтоб выражения были как-то связаны с реальностью.
— Оно и связано с реальностью. Буги — это такой танец. Танец — это такие движения. Мы должны двигаться. Другими словами — «нам пора двигаться».
— Тогда почему не сказать просто: «Нам пора двигаться»?
— «Станцуем буги» короче.
— А, понял — ты действительный член Общества экономии слов. Заплатил взносы за этот месяц?
— Знаешь, когда моя жена становится такой, я могу предположить, что у нее критические дни. А как насчет тебя?
Водитель подъехал к большому красному стоп-сигналу на углу Хадсон и Главной, но не затормозил.
— Я просто не понимаю, какое отношение «Станцуем буги» имеет к тому, чем мы занимались, особенно если ты не танцуешь буги?
Энджела выглянула из окна справа. Она увидела большой грузовик, который ехал по Главной улице.
Он ехал по Главной улице на очень большой скорости.
Человек, который вел машину, все еще рассуждал о танцах. Он не остановился. Возможно, не посчитал это нужным. В конце концов, он ведь не счел нужным подчиняться правилу, которое требовало, чтобы Энджела весь день была в школе. Ему не надо было соблюдать правило, требующее, чтобы дверь школы была заперта, когда учебный день уже начался. Ему не надо было подчиняться запрету парковаться перед школой.
Так что он, наверное, решил, что и останавливаться здесь ему не надо.
Но и грузовик не собирался тормозить.
Человек в сером костюме — тоже.
Пока не заметил грузовик.
— О, Господи!
После этого все произошло очень быстро. Энджела не видела ничего, кроме спинки сиденья прямо перед собой. Зато она слышала множество звуков.
Девочка услышала визг тормозов.
Потом она услышала звук, как будто молотком стучат по стене.
Потом — звук рвущейся бумаги.
Потом — резкие, пронзительные крики.
Ей казалось, будто она съезжала с американских горок. Ее бросало по всей большой черной машине.
Но что бы ни происходило, Энджела крепко прижимала к себе коробку для завтраков с Человеком-пауком.
И когда девочка услышала скребущий звук, как будто ногтями царапали по стеклу, только гораздо, гораздо громче, то она подумала, что вряд ли увидится еще когда-нибудь с папой.