В Алтайском крае большинству артековцев пришлось пережить только одну весну, — это была вторая весна военной годины (первая была прожита в Сталинграде). В отличие от привычных европейских вёсен, здесь, на Алтае, весна пришла быстро и дружно: из-за гор налетели тёплые ветры, пригрело солнышко, и снег побежал ручьями в речку Белокуриху. Быстро просохли дороги, зазеленели предгорья, а потом запестрели цветами типа подснежников, фиалок и очень ярких огоньков, от которых отдельные склоны алели, словно после жаркой битвы. За огоньками ребята ходили в лес, рвали их большими букетами. Потом расцвела черёмуха, и наши комнаты превратились в сказочные оранжереи: на каждой тумбочке стоял букет благоухающих весенних цветов.
Иногда походы в лесные чащи заканчивались неприятными сюрпризами: на ребят в лесу сыпались с деревьев клещи. Они впивались в тело, вызывая невыносимый зуд, — приходилось выковыривать их иголками.
В выходные дни любители туризма штурмовали ближнюю к лагерю вершину — гору Церковку, которая манила горной экзотикой и музейным набором надписей. Она действительно была чем-то похожа на церковь: конусообразная гора увенчивалась нагромождением каменных глыб. Они были сложены в виде крестов, колонн, а по ним шли надписи краской и чем-то были нацарапаны, и датировались началом ХХ века и прошлым годом. Наверное, и колонны рейхстага после падения Берлина не были так испещрены всевозможными надписями, сколько их оставили туристы и курортники на скалах Церковки. Подняться на неё было делом не совсем лёгким, всё же ребята выбирались сюда почти в каждый выходной. С её вершины открывалась широкая панорама: с северной стороны виднелись сёла, а на юг — нагромождение горных утёсов и скал, дышащих могучей первозданной силой, и вместе с тем были величественно-прекрасными, грозными и привлекательными.
В выходные дни были и другие походы — тимуровских отрядов. Совет лагеря взял на учёт все семьи фронтовиков, особенно старушек преклонного возраста. С наступлением весны, естественно, каждая семья старалась обработать огород, а рабочих рук не хватало, — вот к таким и приходили на помощь артековцы. Правда, действовали они не всегда так, как гайдаровский Тимур — тайком, чтобы и хозяева не знали. Они помогали открыто, приходя с лопатами, граблями к усадьбе какой-нибудь бабушки. Спрашивали, что нужно сделать в первую очередь, а потом приступали к работе: вскапывали огород, скородили, помогали сажать картошку.
Сначала к нашей помощи некоторые относились с недоверием или с настороженностью, но потом, убедившись, что артековцы — люди не только слова, но и дела, которое они умеют делать быстро и качественно, — нас стали ожидать с нетерпением. Некоторые бабушки старались даже платить, иные — угостить каким-нибудь лакомством, но ребята, естественно, от всего тактично отказывались с надлежащей скромностью.
Лишь одной старушке мы уступили и приняли её приглашение войти в избу. На стенах висели фотографии её сыновей, мужа — все они были на фронте. Бабушка познакомила со всеми членами своей большой семьи.
— А вот это — Гоша мой, на баяне играл.
— А теперь, где он?
— Бог его знает, писал ещё в сорок первом из Севастополя. Он там возле больших пушек служил ещё до войны, а потом не стало его слыхать. А я всё ожидаю, чтобы пришёл он да заиграл на баяне, как раньше бывало.
— А где же тот баян?
— Да вот в сундуке лежит. Может из вас кто умеет играть — я вытащу!
— Вынимайте, бабушка! — ребята посмотрели в мою сторону.
Старуха застучала задвижками, подняла крышку и вынула тульский баян.
— Вот так штука! — восхищались ребята.
Баян сверкал чёрными полированными стенками корпуса, белел кнопками басов и пуговицами правой стороны и красивой затейливой инкрустацией.
— Ну, что вам, бабушка, заиграть?
— Морскую эту, что «волны бушуют вдали» заиграй!
Я потихоньку взял аккорд и поплыла в бабушкиной избе старинная матросская песня «Раскинулось море широко». Старушка слушала внимательно, смотрела на фотографии Гоши и с её глаз струились горькие материнские слёзы. Дальше баян играл только по её заказу.
— Спасибо, вам, детки! И за работу спасибо, и за музыку. Немного развеселили старуху. Буду ожидать своих орлов, ох и заиграем тогда хорошенько, да и «Подгорную» спляшем! Только бы дождаться! Только бы возвратились!
— Возвратятся, бабушка! Обязательно возвратятся!
Ребята действительно верили в свои слова, нам хотелось, чтобы к этой бабушке, да и ко всем матерям, возвратились все её сыновья и муж, ведь и нам хотелось поскорее возвратиться к родному дому в объятия родных матерей, а они с нетерпением ожидали свидания с сыновьями, как и эта бабушка.
На вечерней линейке командиры сводных тимуровских отрядов докладывали председателю совета дружины о проделанной работе.
— Товарищ председатель совета дружины! Пионеры первого сводного отряда помогли четырём семьям фронтовиков обработать приусадебные огороды, очистили от мусора дворы, побелили деревья, написали на фронт письма! Тимуровскую помощь будем продолжать!
У тимуровцев радостно сверкали глаза: приятно было сознавать, что ты кому-то оказал помощь, да и не просто кому-то, а семьям фронтовиков!
В таком же духе докладывали председателю совета дружины и остальные командиры.
Были случаи, когда на имя начальника лагеря приходили письменные благодарности от жителей Белокурихи и их зачитывали перед строем. К артековцам жители села стали относиться с большим уважением — труженики умели ценить бескорыстную помощь. Присмирели и сельские задиры, хотя серьезных конфликтов с ними у нас и до этого не было.
В школе артековцы были надёжной помощью и опорой педагогов, активными застрельщиками всех хороших начинаний.
Школьные комсомольцы выбрали меня своим секретарём, и я старался оправдать их доверие. Регулярно проводились субботники по сбору средств для нужд фронта. Все комсомольцы работали с энтузиазмом, каждый знал, что и он вносит небольшой вклад в дело победы над врагом. Лентяев не было.
Первого мая, с первыми вечерними сумерками колонна артековцев с зажженными факелами прошла по улицам села. Это было грандиозное зрелище: наши факелы ярко освещали центральную улицу, а над колонной гремела артековская песня, её сменяла пионерская речёвка.
Сельские ребятишки сгрудились возле заборов или гурьбой бежали возле праздничной колонны, с жадностью ловили каждое слово, каждый звук и, наверное, по-ребячьи завидовали артековцам.
Начались экзамены в школе. Успеваемость у всех артековцев была хорошей, но к экзаменам мы готовились усердно. После завтрака все с книгами в руках расходились по разным углам, чтобы не мешать друг дружке. Я облюбовал местечко на противоположном берегу речки, недалеко от корпуса, раздевался до трусов в густой траве, чтобы одновременно принять загар. Ко мне почти всегда присоединялся Игорь Сталевский. Хотя он и заканчивал только шестой класс, и наши программы отличались, но мы дружили давно, привыкли друг к другу. Свободного времени у Игоря было больше, поэтому он был курьером: приносил нужные учебники, ходил за водой.
Невдалеке от нас располагались другие ребята — на лоне чудесной алтайской природы ребята готовились к экзаменам.
Свободное время мы отдавали спорту: проводили соревнования по лёгкой атлетике, купались в речке, играли в футбол, вертелись на турнике, ребята старшего возраста возились с гирей.
Хороших спортсменов в лагере было много, но лучшего футболиста, чем Натан Остроленко — не было, хотя хорошо играли Валя Иванов, братья Петровы, Володя Мананников, Володя Николаев, Ваня Заводчиков и другие ребята.
К Володе Смолову приехал его знакомый, тоже раненный на Фронте. Он был перворазрядником по гимнастике, показал нам много упражнений на перекладине. Нам хотелось тоже исполнять сложные упражнения с такой лёгкостью и чёткостью, как этот раненный спортсмен. Но турник у нас был примитивный: на двух столбах сверху была прикреплена труба, и после хорошего маха всё сооружение шаталось, как в лихорадке.
Однажды я потерпел аварию: исполнил сильный мах, труба сорвалась с крепивших её гвоздей, и я с ней в руках полетел под стену корпуса. Больно ушибся, а труба одним концом угодила в окно, разбила несколько стёкол, за что на вечерней линейке я получил замечание перед строем.
Все артековцы успешно сдали экзамены и теперь могли вздохнуть с облегчением — начались каникулы.
В какой-то газете я прочитал объявление о возможности поступления в институт после девятого класса. Посоветовался с вожатыми, друзьями, собрал необходимые документы и, отослав в Московский авиационный институт имени Серго Орджоникидзе, стал ожидать ответа из столицы.