Дождь моросил с самого утра, и прохожих, укутанных в легкие плащи, на улицах белорусской столицы становилось значительно меньше. Люди с высоты птичьего полета были похожи на странные черные точки, вероятно, от того, что светлые головы большинства закрывали болоньевые черные зонтики. А если взобраться на крышу какой-нибудь минской многоэтажки, то могло сложиться сюрреалистическое впечатление, что некие таинственные передвигающиеся грибы заполонили собой столичные проспекты.

В такой вот ненастный день направлялась на работу обычная женщина, точнее даже сказать, бабушка. У нее с собой не было зонтика, поэтому капли воды неровными сужающимися рядами едва заметных разводов покрыли ее пальто. Женщина работала уборщицей в кинотеатре, и, как это было положено, она направлялась в зал, чтобы слегка подмести в нем после очередного показа.

Чего только не было под креслами пустого кинотеатра: пустые пивные бутылки, одинокие крошки желтого попкорна, использованные презервативы, шприцы и даже женские гигиенические прокладки. Сегодня Анфиса Ивановна решила прийти пораньше на работу, чтобы, не торопясь, с веником и совком обойти многочисленные ряды зрительного зала.

Кинотеатр напоминал бетонную коробку с слегка закругленным обтекаемым фасадом. На стеклянных витринах, всегда тщательно вымытых, висели плакаты грядущих кинопремьер.

Женщина зашла внутрь, поздоровалась с вахтером, который прибывал в полудреме, обусловленной, по всей видимости, ненастной погодой, и устремилась в свою маленькую каморку, где уже несколько лет покоились все необходимые для уборки вещи: какие-то старые майки, используемые в качестве тряпок, веники, несколько цветастых совков, с надломленными ручками.

Анфиса Ивановна взяла в руки одноразовый черный мусорный пакет, желтый совок с веником и пошла в зал. Было еще рано, поэтому даже дежурный свет никто не включал, хотя обычно электрик делал это где-то за полчаса до прибытия обслуживающего персонала. Но так как женщина в этот раз пришла раньше, то поворачивать несущие таинственный техногенный страх рычаги ей пришлось самостоятельно. Как только загорелось освещение и доселе казавшийся белым экран тут же утерял свой призрачный статус, а сиденья, обитые красной тканью, обрели свой истинный цвет, вырвавшись из царства темноты.

У женщины было сегодня особенное задание: из внутреннего кармана она достала несколько упаковок со специальными иглами, кончики которых были тщательно обработаны вирусом развиртуализации.

Анфиса Ивановна принялась методично устанавливать их в специально проделанные дыры в деревянных креслах. Так, человек, решившийся сесть, сам того не зная кололся об устройство, которое, по технологической своей разработке, должно было сразу уйти под ткань. Изъять хитроумный аппарат было довольно тяжело. Обычно, по будням, человек, напоровшийся на импровизированную «занозу», просто пересаживался на другое место. Кинотеатры в этот период пустовали, особенно когда в них показывали странные фильмы непонятных большинству режиссеров. Установив несколько иголок на определенные места в зале, женщина подняла голову и сразу же прикинула в голове, сколько сегодня примерно людей станет частью их одной большой семьи, идущей по пути спасения порочного человечества. Сегодня ей показалось, что актуальным будет число три.

Кроме того, женщина сейчас представила, как другие ее соратники в эти секунды или же на часы позже устанавливают такие же устройства в транспорте, подъездах и прочих местах, где массово скапливался человеческий фактор.

Вскоре на своем рабочем месте показался электрик — невысокий мужчина лет сорока с округлым лицом, черты которого особенно подчеркивала четырехдневная щетина. Он сначала возился возле щитовой, а потом скрылся в загадочных помещениях, которые находились за белым экраном и порою часто вызывали интерес посетителей, как вызывали интерес конечные станции метро, в глубинах и тупиках которых скрывался пустой поезд.

Анфиса взяла в руки веник и принялась сметать пыль, что извечно скапливалась в этом большом помещении, как внезапно в кармане ее рабочих штанов зазвонил телефон.

Она сняла трубку и произнесла короткое, но четкое «ало».

— Это Ганс. В кинотеатре «Электрон» произошел взрыв, наш человек погиб. Будьте предельно осторожны.

Анфиса Ивановна ничего не ответила. Она, как и другие представители среднего звена организации ИВЧ-фашистов, лишь что-то слышала о проводящихся карательных операциях, направленных на членов их тайного общества, но никакой конкретной информацией не владела. Поэтому, как всегда понадеявшись на то, что сегодня опасность, которая надвигалась на всех их, ее минует, уборщица принялась мести дальше. Сегодня ей ничто не угрожало, да и не боялась эта женщина смерти, про себя повторяя, что смерть — это все-таки то, что бывает с другими.

А в это же самое время криминалисты в другом кинотеатре уже изучали причину взрыва, пока врачи выносили наружу изуродованное тело уборщицы. Когда Анфиса Ивановна собралась уходить, электрик как-то странно посмотрел на нее, будто заподозрил что-то неладное. Анфиса Ивановна решила следить за ним более внимательно или даже сообщить Гансу об изменениях в поведении окружающих ее людей. Но, скорее всего, у верхушки сейчас заботы были куда важнее, чем сумбурные подозрения старой уборщицы.

Когда Анфиса Ивановна вышла из кинотеатра на просторы минских проспектов, дождь слегка поутих, и столицу уже постепенно начал наполнять загазованный воздух. Она пошла на остановку общественного транспорта, дабы водрузить свое тело в салон нужного ей троллейбуса с облезшей краской, который, как ему и полагается, доставит ее к родному дому. Там, в неуютной квартире, она уснет, и ей будет сниться один и тот же сон, что когда-нибудь грядет великое освобождение, о котором слепой пророк говорил, что ИВЧ — это вирус, который не существует в реальном мире, и что все они виртуализированные существа. Но это все будет глубокой ночью. А пока что женщина садилась в полупустой троллейбус, где люди либо тупо пялились в окна, либо безо всякого интереса рассматривали лица своих же собратьев — жителей и гостей столицы, из которых каждый хоть раз задумывался о том, что он делает в этом странном городе.

Она села на свободную оборванную седушку, которая когда-то, вероятно, была полностью обита дерматином — это было еще в то время, когда новоявленная республика была западным форпостом разбившейся как хрустальный шар державы. Справа от нее сидел промокший мужчина средних лет и смотрел в окно. Поначалу Анфиса Ивановна не обращала на него внимания, потом уже краем уха услышала его невнятное бормотание.

«Какие, блядь, планы, твою ж мать…»

Произносил он, и Анфиса Ивановна видела как руки, которые лежали у него на коленях, периодически резко сжимались в кулаки.

«Сдайте 50 тонн, откуда, блядь, 50 тонн…»

Говорил он и легонько бился головой в стекло, либо пытаясь рассмотреть смазанные в движении транспорта силуэты, либо просто уходя в свои миры.

«Стимуляция производства, на хуй!.. Опора на свои силы, еб твою мать!»

В целом в троллейбусе было тихо, только мелкий бунт чиновника нарушал идиллию сонного царства.

«Если не будет положительный показатель, я вас уволю, уважаемый, млять…»

Говорил человек какими-то цитатами, принадлежавшими, скорее всего, кому-то вышестоящему. Вскоре Анфиса Ивановна покинет этот троллейбус, и образ доведенного до психоза служащего государственной структуры навсегда исчезнет из ее памяти.

«50 килограмм макулатуры ежемесячно. Пиздец, твою мать…» — его голос усиливался, а жирные щеки, словно застывшее желе, слегка подергивались в слабом полуистеричном припадке.

Потратив на дорогу домой около двадцати минут, Анфиса Ивановна покинула троллейбус и зашагала к своему подъезду, исписанному уже несколькими поколениями жильцов в символы эпохи и знаки ненависти к этому миру. Изредка среди нецензурной мазни, вскрывающей общественные пороки, вкрадывалось нехарактерное «Маша, я тебя люблю» или «Валера, ты самый лучший». Нередко надписи содержали грамматические ошибки, придающие написанному своеобразный шарм.

Зайдя в тесную однокомнатную квартиру, Анфиса Ивановна сняла с себя пальто и, аккуратно повесив его в шкаф, направилась в комнату, захламленную старыми книгами, купленными, по большей части, для красоты и поэтому девственными — глаз читателя еще ни разу к ним не прикасался.

После вечернего туалета, она легла на чистую белую простыню, застеленную на раскладывающуюся кровать, и уснула, пытаясь подавить в себе страх того, что, возможно, завтра на работе странные люди в черных одеяниях расправятся с ней.