1.1
Зимнее утро. Сонная Москва еще дремлет. Снежинки за окном плетут кружево январской метели. Снежный вихрь медленно переходит от сугроба к сугробу, словно выбирает, где остановиться. По подоконнику витает снежная поземка. Внезапно странный скрежет раздается за окном.
Лера просыпается, вздрагивает всем телом и смотрит в сторону странных звуков. За занавеской движется серая тень. Лера присмотрелась. Тень сдвинулась в сторону открытого пространства. Из-за занавески показалась воронья голова, заглядывающая одним глазом в дом. Скрежет на подоконнике повторился, и уже вся ворона во всей своей серой красе топталась на подоконнике за стеклом, перебирала когтистыми лапками по стальному листу, издавая тот самый скрежет, и вращала головой, кося то одним, то другим глазом.
– Тьфу ты, напугала окаянная.
Лера вытащила из-под подушки носовой платок, скомкала его и запустила в окно. Платок легко стукнулся о стекло и сполз вниз. Ворона, тяжело взмахнув крыльями, полетела прочь.
– Зараза серая, – сказала Лера.
Сон ушел, спать больше не хотелось. До звонка будильника оставалось полчаса. Леонид спал рядом и даже не пошевелился, пока она воевала с птицей. Лера лежала на спине и смотрела на повторяющийся рисунок обоев. «Странно как-то все. Вроде бы вот, наверное, я – счастливая. И замужем. И девочки у меня растут. Может, конечно, Леониду мальчик был нужен, но он молчит, третьего ребенка не просит. Значит, все в порядке. А мне всегда девочек хотелось. Вот они и родились. Так что девочки растут, дом есть, деньги есть, поехать куда хотим – можем. Все живы, здоровы. Муж не пьет, не бьет, не изменяет вроде бы. Да нет, не изменяет. Муж работящий. Я хочу – работаю, хочу – не работаю. Тоже никто не гонит, в рамки не ставит. Наверное, я счастливая. А вот эйфории нет. Ощущения счастья нет. Ну не дура ли? Подруги завидуют, мама говорит, как мне сказочно повезло. Да я и сама знаю, что повезло. И Леню люблю ведь. А что же не так? Все идеально. Чего же мне не хватает?»
Лера вспомнила, как впервые увидела Леонида в компании друзей. Он отличался от остальных – выглядел старше и увереннее. Был молчалив и серьезен, но когда говорил что-нибудь, то начинал улыбаться, хотя глаза все равно оставались серьезными. Лера помнила, как ее поразила эта ответственность и веселость одновременно. Она сразу поняла, что с этим человеком будет надежно. А еще он остроумно шутил. И все смеялись и слушали. И ее подруги тоже заглядывались на него. Это она сразу поняла. Лера вспомнила, как внимательно слушала, когда знакомые говорили о нем. Западное образование, бизнес-школа, свое дело. Ей очень хотелось ему понравиться. Она строила глазки, была веселой, легкой. Он вроде бы все замечал и улыбался ей, но никуда не звал и не заигрывал. Лера знала, как она хороша собой. Все остальные уже давно дарили бы ей цветы и цеплялись бы за юбку. Но Леонид не реагировал. Впрочем, не одна она вела охоту на молодого человека. Похоже, ее подруги делали то же самое. Поэтому сражаться приходилось активно. Другие и на колени к нему присаживались, и касались чем можно и нельзя, и пуговки на блузке перед ним расстегивали. И реакция такая же. Мило отвечает на заигрывания, трогает в ответ, шутит, но с собой не зовет. Леру это реально заводило. Он нравился ей все больше и больше. В какой-то момент она решила про себя – ну все, он будет мой, и только мой. Она перешла к решительным действиям. Такого недотрогу надо самой брать в жесткий оборот и принимать решения за мужика, если, конечно, он способен хоть на что-то в постели. А слухи ходили, что с Ксюшей он пару раз встречался, и она в восторге, только он больше с ней не общается. И Лера решила быть рядом и ждать момента.
Лера улыбнулась, лежа в кровати. Это было весело. Такая охота. Такая цель. Чем больше она с ним мельком общалась, тем больше он ей нравился. Она заметила, что думает только о нем. Не вспоминались прежние романы. Не хотелось знакомиться с новыми мужчинами. Была веселая тусовка. Человек двадцать. Мальчиков и девочек поровну. Ядром тусовки были пятеро друзей. Среди них был и Леонид. Он не был главным. Там вообще не было главных. Кто-то придумал, что делать, кто-то поддержал, остальные присоединились или нет, и вот уже человек десять летят кататься на лыжах в Австрию или в Египет к морю. Лера с удовольствием вспоминала эти времена. Было очень весело, беззаботно, и еще у нее была цель – добиться ЕГО. И, как водится, желание, терпение и труд все перетрут.
Лера заметила, что она улыбается, глядя на обои и видя яркие картинки той поездки. Это случилось в Австрии. Лера вспомнила, как выцыганивала деньги и разрешение у папы поехать кататься на лыжах. Был февраль, и уже начинался второй семестр в институте. Ребята вместе с Леонидом, давно уже не студенты, решили поехать в Зельден. Был не сезон, цены низкие, погода в Австрии стояла отличная. Но папа тихо сказал, что надо учиться, а не по европам разъезжать. Это было приговором. Когда папа так говорит, то это все. Спасла ситуацию мама, женским чутьем чувствуя, что лыжи и Австрия здесь совершенно ни при чем. В результате на семейном совете Лера клятвенно пообещала, что, вернувшись, засядет за учебники и все нагонит и перегонит, под мамину ответственность. Папа был все равно недоволен, но денег из семейного бюджета выделил.
В Австрию летели семеро, пять мальчиков и две девочки, Лера и ее подружка Наташа. Обе девушки – красотки. Ребята тоже очень радовались, что девочки смогли поехать, оказывали внимание, шутили, веселили. По прилете в Мюнхен ребята взяли две машины в аренду, и все вместе поехали в Зельден. Всем было весело, смеялись так, что щеки сводило.
Лера каталась слабо. Наташа – лучше. В первые два дня девочки пошли учиться в горнолыжную школу. На третий день они решились поехать с ребятами. У Наташи хорошо получалось, она почти не отставала. Лера обливалась потом, ноги гудели. Она часто падала, и каждый раз ее все ждали. Ребята по очереди помогали ей подняться. Все приехали кататься, и простаивать по двадцать минут у каждого подъемника не хотелось. У Лени что-то случилось с креплением на одной лыже, ботинок выстегивался в самый неподходящий момент. Леонид поговорил с ребятами, пока Лера отряхивалась очередной раз от снега, все помахали ей руками и пошли на подъемник, а Леонид остался ее ждать. Он сказал, что ребята решили ехать за перевал, а он ее проводит вниз до отеля, тем более что ему тоже надо ремонтировать крепление, а оставшихся двух километров спуска им хватит на пару часов.
Так они остались вдвоем. Лера падала и радовалась, снова падала и снова радовалась. Он был рядом. Помогал ей подниматься, брал за руку, отряхивал от снега, показывал удобный спуск, подсказывал, как правильно ставить ноги. Лера заметила, что с ним у нее лучше получается. До отеля добрались за час. Леня забрал у нее лыжи и палки и сказал, что занесет ключ от ее лыжного шкафчика. Она пробухала тяжелыми ботинками в свою комнату. Кое-как скинула их, все мокрое белье, на ходу включила чайник и прыгнула в душ. С наслаждением поливала себя горячей водой. Ноги гудели, спина ныла, но вода смывала всю усталость. Через десять минут она выскочила из ванной и, как была голенькая, прыгнула под одеяло, с наслаждением вытянула ноги, под мокрые волосы на подушку подложила полотенце. Чайник вскипел, но тянуться до него было лень. Хотелось просто лежать вот такой чистой под одеялом и ничего не делать.
В этот момент в дверь постучали. На вопрос «Кто?» был ответ, что это Леня и ключ от шкафчика. Не поднимаясь с постели, она крикнула: «Открыто». В двери осторожно показался Леонид, все так же в лыжных брюках, в куртке нараспашку, с мокрыми, прилипшими ко лбу прядями волос. Увидев Леру под одеялом, Леня осторожно прошел к ее столику и положил ключик. Оглядел комнату, увидел разбросанные по полу лыжные ботинки, мокрые майки, колготы, трусики, смутился и развернулся к выходу. Лера, проследив за взглядом Лени, была готова поклясться, что прочитала как в открытой книге все его смущение, но было так хорошо лежать под одеялом, вот так вытянув уставшие ноги.
– Леня, могу я тебя попросить налить горячей воды вон из того чайника вон в ту кружку? – Она сказала это так мягко и так жалобно, что и каменный человек бы не отказал ей в просьбе.
Леонид уже направлялся к двери, но застыл как истукан. Затем посмотрел на Леру. Она сделала самый просительный вид, на который только была способна, и показала глазами на чайник около балкона. Леня молча оценил возможность безопасно добраться до чайника, не наступив на майки и трусы, так же молча снял ботинки и прошел к чайнику, заварил кипятком пакетик чая в кружке. Потом, подумав секунду, заварил второй в соседней кружке.
– Я и себе тогда чаю сделаю, ладно? А то у меня ни чая, ни кофе, а в бар идти лень.
Он вопросительно посмотрел на нее, как бы спрашивая разрешения на такую дерзость – заварить себе чай в комнате девушки, лежащей в кровати. Лера отчетливо помнила, как она шаловливо подумала про себя: «А вот если бы ты знал, что я сейчас абсолютно голая под одеялом, ты бы решился чай себе заваривать или даже мне бы не заварил?» Вместо ответа она только кивнула.
Он, медленно ступая, вернулся к ее кровати с чашкой горячего чая и поставил его на тумбочку рядом с ней. Чай пах жасмином, и Лере было хорошо.
– Я тогда кружку возьму с собой, а потом верну. Можно?
А ей было так хорошо… Его зеленые с желтыми искорками глаза смотрели на нее пристально, не моргая. «Да он – тигр, вот кто», – решила тогда Лера. Она вытащила из-под одеяла руку и коснулась его руки. Он чуть вздрогнул, но руку не убрал, давая себя погладить.
– Можно… – сказала тихо Лера.
Молчание… Она водит пальчиками по его руке.
– А я тебе нравлюсь? – произнесла она тогда тихо. Где все то, чему ее учила мама? Лера точно помнила, что это была словно не она тогда, ее губы и язык сами произносили эту дикую фразу, а она смотрела на все как в нелепом кино с полным эффектом присутствия. Мама никогда бы не одобрила того, что она сейчас сказала. Нельзя бегать за мужчинами, мужчины должны добиваться женщин.
– Нравишься… – просто произнес тогда Леня и в ответ погладил пальчик ее руки.
– Тогда чего ты ждешь?
Лера сбросила одеяло и встала на кровати прямо перед ним, не отпуская. Она помнила, что стояла как амазонка, абсолютно нагая, без единого украшения, без макияжа, без… всего, как есть чистая и открытая. В этот момент она была выше его. Она стояла на пьедестале кровати в сантиметре от него, не касаясь его телом. Только пальцы рук были сплетены. Ее грудь вздымалась и опускалась на уровне его лица. Господи, что бы на это сказала ее мама? В этот момент его свободная рука коснулась ее тела, а в следующий момент его губы коснулись ее груди. И она поняла, что ноги отказывают, голова кружится, и она сейчас упадет.
Даже сейчас, вспоминая этот момент, Лера почувствовала такой прилив внизу живота, что вмиг стало жарко и хорошо.
А в тот момент она вжалась в него всем телом, ноги окончательно подкосились, и она потянула его на себя, падая в постель. Он безжалостно избавлялся от своей одежды. Она не могла помогать, потому что ей уже было хорошо, в голове был полный туман, и хотелось только одного: чтобы он был рядом и касался ее, все равно где, чем и как. Его мокрая куртка доставляла ей такое же блаженство, что и руки, гладящие ее. Наконец он скинул с себя все. Она попробовала на вкус его плечо. Соленое… почти горькое. Ей это нравилось. Ей нравилось все – он, эта кровать, лыжные ботинки, мокрые волосы, снег за окном, горы, все… Она готова была кричать от счастья…
– Хм… А у тебя презервативы есть? – тихо поинтересовался Леня.
«Какие презервативы? Она же не думала, она не собиралась, не готовилась, не знала, что вот так все может произойти…»
– Нет… – так же тихо сказала она.
– Гм, у меня тоже нет… – Он начал отстраняться.
– Подожди…
Лера мысленно посчитала дни. Вроде бы все ровно, ничего не должно произойти.
– Мне можно сейчас… – тихо сказала она, заглядывая ему прямо в глаза. – Ты ведь ничем не болеешь? – добавила она.
– Очень надеюсь, что ничем…
– Я тоже… – помолчала секунду. – Иди ко мне, милый..
О господи, все было как во сне, она и сейчас не может сказать, сколько это длилось – минуту, час, год? Она помнит соль, соль на его теле, на его губах и сладковатый пряный запах. И она помнит, что ей было хорошо…
И… сейчас… тоже… Лера положила руку на бок мужа. Сладковатый пряный запах был рядом, как и семь лет назад. Может быть, она полюбила именно аромат его тела? Кто знает? Господи, даже сейчас хорошо. От одних воспоминаний и запаха… А сам запах храпит. Она ткнула его в бок. Леонид перевернулся и замолчал.
Да, вот так все и случилось. Она нарушила все мамины заповеди, оказалась нимфоманкой и феминисткой и затащила мужика к себе в постель. По всем законам жанра, он должен был ее бросить, вдоволь наигравшись. Наверное, так бы и произошло, если бы не случилось чудо. И этому чуду было имя Катя…
Нет, она все правильно посчитала тогда, и ничего не должно было случиться, но, видимо, она настолько хотела, чтобы он был рядом, и так ей было хорошо в тот момент, что все законы природы отступили и произошло чудо. Нет, конечно, они в тот месяц были еще несколько раз вместе. И может быть, в те, другие моменты качество резины было нарушено и что-то там попало не туда. Ведь нет же стопроцентной гарантии. Но Лера до сих пор всем своим телом ощущала, когда именно это случилось. Не обмануть женское сердце. Нет, не обмануть.
Там, в горах, Леонид не отгородился от нее после того, как она бросилась на него. Он держался ближе, катался вместе с ней, не всегда, конечно, но поддерживал, по возможности был рядом. Но и цветов не дарил, в любви не признавался. Лера очень боялась, что, когда они приедут в Москву, он ее сразу забудет и бросит. В горах они еще два раза были вместе, на сей раз соблюдая все правила резиновой безопасности.
– Так, значит, тебя зовут Лера, – как-то вечером сказал он, когда они стояли на балконе его комнаты. Стояли на холодном балконе и пили мозельский холодный как лед рислинг. И смотрели на темные силуэты гор и звезды.
Ей запомнилось, как он это сказал.
– Ты же знаешь это давно, Леня? – так же вопросительно сказала тогда Лера. – Ты знаешь другую Леру?
– Нет, другую Леру я не знаю…
И молчание. И было грустно, будто она коснулась чего-то грустного и запретного. Было грустно, и рислинг был с кислинкой. А Леня молча смотрел на звезды.
В Москве первую неделю от него не было никаких звонков и вестей. Лера загрустила и подумала, что все, баста. Она держалась из последних сил, чтобы не начать самой ему трезвонить, когда раздался звонок, и спокойный голос Леонида предложил сходить вечером в кино. Свидание. Он позвал ее на свидание. Она готова была прыгать от счастья, размахивать телефоном, как пропеллером. Но удержалась и просто сказала, что согласна. Они встретились. Никаких цветов не было. Кино, потом кафе, потом сели в машину, и он просто спросил, отвезти ли ее домой или она может поехать к нему. Она сказала: «Как хочешь». Машина стартовала с места, и скоро они были у него дома. Час спустя она лежала под одеялом и ни о чем не думала. Мыслей не было совершенно. Он так же просто спросил, хочет ли она остаться до утра или отвезти ее домой. Уезжать никуда не хотелось, и она отправила маме эсэмэс, что все хорошо и что вернется утром. Мама перезвонила, но, услышав счастливый голос дочери, успокоилась.
Так продолжалось два месяца. Они общались с другими ребятами, не афишируя, что вместе, но и не скрывая более близких, чем раньше, отношений. Да, в Лериных представлениях все должно было быть по-другому. Цветы, ухаживания, жаркие поцелуи, может быть, ссоры. Ничего этого не было и в помине. Было ровное, почти дружеское общение и регулярный секс пару раз в неделю. Они не ругались, он не дарил цветов, не дарил подарков. Но и не обижал, вел себя, как джентльмен, открывал дверь перед ней, аккуратно вел под руку, говорил приятные вещи, оказывал знаки внимания. Но никогда ничего не дарил.
Надо сказать, что у нее уже были в этот момент совершенно другие проблемы. Организм менялся, и она пару раз еле смогла сдержать приступы тошноты в его присутствии. Лера боялась поговорить с Леней. А вдруг он развернется и уйдет, как только узнает о ее беременности? Мама была в полном смятении и не находила себе места. Она требовала от дочери, чтобы та поговорила с Леонидом. Просила его телефон, хотела сама звонить ему. Потому что надо решать, что делать, и решать сейчас. Заявление дочери, что она все равно будет рожать, окончательно ее добило. Мама была и рада и не рада, потому что знала, как ребенок может изменить всю будущую жизнь. И как в Москве тяжело найти себе мужа, пусть ты молодая, красивая и образованная, но с ребенком. Но Лере было все равно. Она хотела этого малыша, потому что ребенок был от него.
Наконец она все ему сказала. Они были в ресторанчике-винотеке, он предложил выпить за ужином хорошего вина, которое только здесь можно найти в Москве. Лера отказалась. Тогда он в шутку бросил:
– Ты отказываешься, как беременный водитель автобуса.
Она посмотрела на него и произнесла:
– А я и есть беременный водитель автобуса, только без автобуса и без водительских прав.
Достаточно оригинально получилось, не правда ли? Он отложил в сторону вилку и нож, внимательно посмотрел в ее синие глаза своим тигриным немигающим взглядом и спросил:
– Это правда?
Она кивнула. Хотелось плакать, но она держалась. Но слезы в глазах все равно стояли, и круглые тигриные глаза расплывались в движущиеся овалы. Он задумчиво уточнил:
– Ребенок мой?
Она снова кивнула и улыбнулась. Он еще немного помолчал и сказал:
– А теперь скажи честно, чего ты сама хочешь.
Она не ожидала такого прямого вопроса. В его голосе не было никаких эмоций, ни радости, ни злости, ни сожаления.
– Я хочу быть с тобой, – прошептала Лера тогда, – и еще я обязательно буду рожать.
Она сказала это с упрямым вызовом в голосе, вложив всю свою женскую волю и решимость в последние слова.
– Хорошо, – просто произнес Леонид.
Он сказал это спокойно, по-доброму, без вызова, без эмоций. Что-то вроде: «Ты будешь чай пить?» – «Да, буду». – «Хорошо».
И ничего не понятно. Что он будет делать теперь? Она все сказала, а что он сказал? Что значит это его «хорошо»? Но обострить ситуацию у нее уже не было сил, так тяжело ей дались слова «буду рожать». Но он ведь не злился, не говорил, что она его подставила. Впрочем, он и не мог такое сказать. В любом случае он нашел бы что-то более дипломатичное. Ну вот, например, «хорошо, рожай, только мы сейчас ужин доедим, и рожай на здоровье». Он спокойно ел бифштекс и пил красное вино. И ничего… Молчание. Лера не могла проглотить ни кусочка. Время шло… Она хотела вскочить и убежать, но свинцовые ноги прилипли к полу и не могли даже цокнуть каблуками. Слезы готовы были брызнуть из глаз. Она боялась поднести руки к лицу, потому что тогда точно бы разревелась как корова. Время шло, и бифштекс заканчивался…
– Хорошо… только давай распишемся без этой идиотской русской свадьбы с бубенцами, пьяными драками и толпами никому не известных родственников.
Она послушно кивнула. Да, она все не так себе представляла. Уж точно не такое предложение руки и сердца. Но она хотела именно его. А с ним, наверное, по-другому быть не могло. Нужно выбирать, что желаешь – шикарную свадьбу или семейную жизнь с любимым мужчиной. И еще за все нужно платить. Она сама нарушила тогда все в горах, поменяла роли, кто кого завоевывает. Если хочешь красивое предложение руки и сердца, то сиди скромно и жди, когда предложат. А вот кто предложит, он или не он, это совершенно другая история…
Знакомство с ее родителями происходило тоже странно – в день свадьбы. Он договорился в загсе, чтобы их зарегистрировали без лишних проволочек уже спустя два дня после «предложения». Был четверг. Не пятница и не суббота, а четверг. В два часа дня он вышел из большого черного «мерседеса» S-класса, поднялся к ним и подарил ей первые цветы, алые розы, двадцать семь роз, потому что было двадцать седьмое апреля. Второй букет из двадцати семи белых роз он вручил маме. Папе вручил коньяк в деревянной шкатулке двадцатидвухлетней выдержки. Это тоже было символично, потому что Лере было двадцать два года. Они прошли с отцом в его кабинет, как он называл балкон, и долго о чем-то говорили. Лера с мамой уже заволновались, но папа вышел с балкона, довольно потирая усы, что было признаком наивысшего расположения к гостю.
Мама спросила, когда приедут его родители, но Леонид мягко сказал, что они не приедут. Мама насторожилась и уже хотела учинить допрос, а в курсе ли они, что их сын женится, но тут Леонид остановил ее на полуслове и вежливо попросил ее не развивать тему, сказав, что обязательно их познакомит позже. Мама развернулась и ушла на кухню, гремела там кастрюлями и говорила сама с собой. Но потом выяснилось, что пора в загс.
Все спустились вниз, уселись в «мерседес». За рулем был молчаливый водитель. Папу Леонид усадил на переднее сиденье, сам уселся вместе с Лерой и ее мамой на заднее. Ленточек, шариков, номеров «свадьба» – ничего не было, и Лере стало грустно. Даже друзей не было и ее подруг тоже. На ней было простое коктейльное платье, красивое, но бежевое. Даже не белое. И она ехала в загс расписываться с молодым человеком, старше ее на семь лет, и ничего толком о нем не знала. Она не знала ни одного члена его семьи. Даже не знала, как зовут его родителей. Не знала, есть ли у него сестры или братья. Она не знала даже, где он родился, был ли он женат. Хотя нет, он говорил, что не был женат и что, скорее всего, детей у него тоже нет. Но она никогда не видела его паспорт, так что все, что она знала, было с его же слов. Она не знала, служил ли он в армии, в чем заключается его бизнес. Она не знала, какой у него размер ноги. Она ничего не знала о человеке, за которого выходила замуж. Она спрашивала себя, правильно ли она поступает, и сердце радостным буханьем отвечало «да».
И семь лет совместной жизни показывали, что она не ошиблась. Все, что она чувствовала, сбылось. Ей казалось, что с ним будет надежно, и с ним было надежно, как в крепости. Ей казалось, что он будет любить их детей, и он действительно оправдал ее надежды. А еще он источал сладковато-пряный запах, который пьянил и сводил с ума, особенно первые три года. А еще оказалось, что он добрый, очень-очень добрый. Вот этого она не знала. Она знала, что он серьезный, что может быть веселым и увлекающим, но что он такой добрый, она не представляла. Нет, она понимала, когда выходила за него, что он не злой человек. Но было сложно представить, что ее «тигр» был «слоником». Нет, он мог, конечно, вспылить и даже повысить голос. Но для этого нужно было наделать таких глупостей… И даже если кто-то делал все не так, то он в первую очередь винил себя, что недоглядел, что не подсказал, как лучше, что не объяснил. Если он обижался на кого-нибудь, то ему самому было больнее всего. «Вот растолстеет окончательно и точно станет слоником», – подумала про себя Лера.
Да, все это выяснилось, но вот загадка с родителями Леонида так и осталась. Лера так ни разу и не увидела ни отца, ни маму Леонида. Правда, их дети видели бабушку по папиной линии. Леонид несколько раз возил детей к бабушке. Катя рассказала, что дом, где живет бабушка, в центре, и что в подъезде красные ковровые дорожки, и что у бабушки в квартире высокие потолки с ажурной лепниной и четыре большие комнаты. А потом как-то они поехали в зоопарк, и Диана, показывая на сталинскую высотку на Баррикадной, закричала: «Бабуфка, бабуфка, вдефь бабуфка Тафя вывет». Так Лера почти познакомилась со свекровью, почти… А дедушку даже дети не видели…
До звонка будильника оставалось пятнадцать минут. Так что же? Как считать – она счастливая? А где же тогда эйфория от жизни? Нет, ну вроде и горя-то нет. Все хорошо… Но хочется…
«Надо принять душ, горячий!» – решила Лера.
