Я встретил Фиону в 1981 году на первом курсе Дархемского университета, что на севере Англии, но только через некоторое время понял, как я люблю се. Я изучал археологию и антропологию, она искусство, так — что мы редко встречались в аудиториях, в действительности мы оба не часто посещали лекции.

У Фионы была дерзкая улыбка, каскад непослушных черных кудрей и вызывающе короткие юбки. Она курила сигареты «Бенсон и Хеджес», коротко стригла ногти и пила так много джина с тоником, что однажды её друг подарил ей на день рождения пять упаковок от Юнайтед Дистиллерс. Она могла разгромить лучших университетских теннисистов даже после полбутылки Пиммса, но никогда не вступала ни в какую команду, возможно, не желая лишних хлопот. Я думал, что это было весьма дерзко.

Всякий раз, когда я ловил мимолетный взгляд Фионы, мне казалось, что она проплывает мимо на лодке, или пьет шампанское на университетской лужайке в компании людей, опоясанных бархатными поясами.

Мы случайно встречались на вечеринках и знали друг друга достаточно хорошо, чтобы поздороваться на улице, но я был очень осторожен относительно её студенческих друзей независимо от того, как часто она заставляла меня смеяться. Мой окружающий мир состоял из исследовательского общества второкурсников Дархема, каковым я сам являлся. Мои друзья были путешественники, скитальцы, мечтатели, проводящие каждый свободный момент, склоняясь над картами и обозначая места, которые они не могли себе позволить посетить. Мир Фионы вращался вокруг драматической сцены и любителей попить пиво из университетской команды по регби. У нас не было общих друзей.

Было и другое препятствие между нами к моменту нашей первой встречи. Фиона была увлечена кем-то, я был увлечен разными кем-то. Моя жизнь протекала через периодические затруднения, в которых долгосрочные, среднесрочные и пара краткосрочных отношений одновременно сталкивались, заканчивались, разрывались или подходили к постылому концу.

А потому шансы установить отношения с Фионой выглядели шаткими, но всё неожиданно изменилось после трехминутного разговора, который у нас состоялся по время неожиданной встречи на улице. Я думаю, это был единственный раз, когда я увидел её несущей книгу. Мы шли но одному из многих городских мостов, когда вдруг я спросил её, не желает ли она в выходные дни пойти в поход в горы Лэйк Дистрикта в компании друзей. К моему удивлению, она немедленно согласилась. Так все начиналось.

У меня были серьёзные намерения. Спустя несколько недель после похода, в середине лета, мы впервые поцеловались, после бутылки сидра, на вершине холма, созерцая вымазанные сажей шпили Дархема. Светило солнце, и воздух был наполнен пыльцой и пухом одуванчиков. Я страдал от приступа сенной лихорадки. Посреди поцелуя на меня напал чих.

К сентябрю, к началу нового учебного года, мы все больше времени проводили вместе. К Рождеству я с ужасом обнаружил, что окончательно влюбился. Перед зимними каникулами журнал «Тревелер» поручил мне написать статью о Транссибирской магистрали. Фиона поехала со мной. Бездельничая, пока поезд медленно преодолевал необъятные просторы бывшего Советского Союза, мы пили дешевое Российское Шампанское и занимались любовью в своем купе между станциями.

В Сибири станции очень далеко друг от друга.

Следуя обычному ходу развития моих прежних неудачных отношений с постоянными подругами, мои отношения с Фионой должны были бы остановиться. Но этого не произошло. Они крепли и крепли. К тому времени, когда следовало подумать о сдаче экзаменов, мы фактически жили вместе. В последние минуты, в панике, что время упущено, мне пришлось упорно учиться, чтобы окончить второй курс. Фиона также зубрила две недели ночь напролет.

Каким-то образом я попал на заметку Министерства иностранных дел, а точнее. М-16 — Разведывательного Управления. После ряда интервью в центре Лондона мне предложили поступить на службу, которая должна была погрузить меня в мир закрытого разведывательного сообщества. После долгих размышлений я отклонил их предложение. Я не хотел быть шпионом и уже выбрал работу на телевидении.

Мне надо было с чего-то начать. Я обратился на Би-Би-Си с просьбой включить меня в одну из программ для стажёров. Они ответили мне предельно коротким письмом, сообщив, что 38 миллионов человек претендуют на шесть вакантных мест, и я опоздал с подачей заявления.

В приступе ярости: «я покажу этому В Bloody (проклятому) С, какие они дураки» я подал заявление на первую встреченную в местной газете оплачиваемую работу и получил её. Чистка куриных сараев не являлась высококвалифицированной работой в средствах массовой информации, которую я представлял себе, но это было начало. Это продолжалось три отвратительных дня, затем я перешел на такую же душепротивную строительную работу, которая заключалась в сборке шатров из частей с двойным остеклением, на фестивалях и ярмарках, в разных уголках страны.

Фиона работала в туристическом бюро, и мы складывали все наши деньги. Когда мы скопили достаточно денег, у нас возникла идея предпринять автопробег но пустыне Сахара на старом Лэндровере, который я недавно купил за $500. В день нашего отъезда опечаленные родители Фионы взглянули на нас полными слёз глазами, не будучи уверены в том, что увидят когда-либо свою дочь снова.

Они были недалеки от истины.

Лэндровер сломался. Внезапный щелчок раздался прямо посреди пустыни Сахара на пути из Таманрассета в Джанет, в глубине южной части Алжира. Машина сломалась в полном смысле этого слова, ржавое шасси лопнуло и развалилось над задним мостом на две части, в результате чего бедный старый Лэндровер тащил свою задницу по земле, как собака без задних лап. Если бы рядом случайно не оказалось итальянцев, мы попали бы в серьёзную беду.

Остроумно используя набор кусков сломанной листовой пружины (у меня был такой набор к этой стадии путешествия) и, просверлив отверстия в сломанном шасси, нам удалось придать машине более или менее первоначальную форму, соединив болтами сломанные части. Затем после сомнительных сварочных работ в ближайшем оазисе, мы поковыляли в Англию со скоростью около пятнадцати миль в час.

Как неугомонный путешественник, я подал заявление на работу в компанию «Познавай мир» и был принят в качестве руководителя походов выходного дня. В мой первый сезон в Атласских горах у меня было много времени на размышления, и мысли о Фионе преобладали в моей голове. Путешествие по Сахаре сблизило нас с Фионой ещё сильнее, и сейчас я понял, что отчаянно не хочу её потерять. После Высокого Атласа эта же компания уже включила меня в программу сплава на фелюге по Нилу в этом же сезоне. Этот факт отдалял меня от Фионы на неопределенно большой период, возможно на шесть месяцев, и я не был уверен, что она будет и дальше подолгу ждать меня без каких-либо долгосрочных обязательств.

Последние дни в Марокко я провёл, размышляя за пивом в отеле Фукалд в Марракеше о том, какие же отношения, действительно долгосрочные, будут иметь успех. Смогу ли я отказаться от путешествий? Смогу ли я подавить в себе эту страсть, которая пронизывает меня, как кровь? Смогу ли я когда-нибудь, и от этих слов холодом повеяло внутри меня, остепениться.

Ответом на все эти вопросы был настойчивое «нет». Домашняя жизнь была на самом последнем месте в моем персональном списке. Она угрожала каждому проявлению свободы и казалось мне равносильной сдаче. После нескольких бутылок пива я все ещё боролся с проблемой и, в конце концов, решил положиться на подброшенную бутылочную крышку. Если крышка упадет названием вверх — значит, да, если обратной стороной, то — нет.

Я удерживал металлический диск на своем большом пальце около секунды, затем запустил его в воздух.

Когда я вернулся обратно в Англию, я сделал Фионе предложение.

Мы назначили свадьбу на сентябрь, и я отправился сопровождать пьяных австралийцев вниз по Нилу, оставив Фиону и её мать заниматься свадебными приготовлениями.

За первые годы Фиона превратила заднюю комнату нашего маленького дома в Санкт-Албансе в Тосканскую виллу и с небольшой разницей во времени успешно родила Томаса, Алистара и Грегори. Я занялся своей телевизионной карьерой. По удачному стечению обстоятельств Би-Би-Си предложила мне исследовательский контракт в Вогане — вечернем ток-шоу. Шоу проходило вживую, что добавляло определенную дозу адреналина. Здесь так же шло постоянное соревнование между восемью исследователями, которые должны были обеспечить постоянный поток высокопоставленных гостей, если хотели, чтобы их контракт был продлен.

Это было волнующее и обаятельное шоу. Наша обычная рабочая неделя была наполнена очень интересными встречами за ланчем с такими гостями, как Арнольд Шварценегер, Принцесса Анна, Мел Гибсон и Цза Цза Габор. Случались и драматические моменты — так в ночь перед программой «Живая помощь» продюсер передачи Джои Плоумен cпохватился, что он хотел заполучить на этот вечер Боба Гелдофа. Мы спустились за Гелдофом в Уэмбли, где он участвовал в большом живом концерте, но не смогли оставить ему сообщение. Продюсер был неумолим.

— Пойди и приведи мне его.

— Но как?

— Я не знаю. Только приведи его на шоу.

Я умчался из телецентра около 15-50 на лимузине Би-Би-Си, Вотан начинался в 19-00. Обманув охранников, я проник на стадион Уэмбли и обнаружил Гелдофа на сцене, где шла репетиция Бумтаунских крыс. В перерыве между актами я вышел на середину сцены, представился Гелдофу и сказал, что Би-Би-Си хочет пригласить его на вечерний выпуск Вотана. Гелдоф сказал мне в своей обычной манере, что он занят и не сможет прийти. Я же обратил внимание Гелдофа на то, что если он будет участвовать в шоу, он сможет убедить ещё восемь миллионов зрителей смотреть «Живую помощь» и на следующий день. Мы с Гелдофом незаметно ушли и после гонки по Вест Лондону появились в студии в тот момент, когда на экране бежал заголовок шоу.

Вот такая была программа.

К 1998 году я занимал прочное положение на Би-Би-Си с перспективой выпуска программ на несколько лет вперед. Но необходимость работать в большом учреждении угнетала меня. Я был готов к движению. Когда я взглянул на продюсеров надо мной, с их гарантированным жалованием и устойчивым ростом, я понял, что не желаю быть одним из преуспевающих сотрудников Би-Би-Си.

Я уволился с Би-Би-Си и стал внештатником, что большинство из моих коллег расценили как безумство. Фиона же полностью меня поддержала, несмотря на то, что мой поступок неизбежно ухудшал наше финансовое положение.

Джон Го Продакшен предложил мне мою первую работу в качестве свободного корреспондента, работу ассоциативного продюсера на ITV в сериях Вояджер, которые освещали экспедиции и приключения в диких уголках планеты. Тринадцать получасовых программ изменили направление моей деятельности и вытащили меня из дому. В первый год моей работы мне довелось снимать в таких странах, как Китай, Египет и Марокко. Сам процесс работы для Вояджера был очаровательным, но больше всего мне нравилось находиться в обществе и снимать людей, которые были лучшими в избранном ими виде приключений.

Фильмы были зрелищными, и ITV предоставляло им лучшее время — в начале вечера, где они собирали большую аудиторию. Но, по-моему, реальный успех фильмам принес тот факт, что мы показывали приключения. Мы старались вызвать актеров на откровение, чтобы больше узнать о том, почему они предпочитают рисковать своими жизнями ради целей, для большинства людей кажущихся безумными. «Залезть под кожу» героям было нашей задачей.

В 1990 году Я руководил выпуском второго сериала Вояджера, снимая (среди прочих проектов) рекордный полет на планере с самого высокого в мире действующего вулкана в Эквадоре и попытку рекордсмена мира по водно-моторному спорту вернуть свой титул в этом наиболее опасном виде спорта.

Затем работы стало совсем невпроворот. Вместе с редактором Вояджера Колином Лэйком мы создали сериал ВВСI — «Классические приключения», которые мы снимали в Индии, Кении, Бразилии и Гренландии. Мы немного раздвинули границы нового сериала, и экспедиции, которые мы снимали, были иногда экстремальными. В Индии мы отсняли очень рискованный сплав по водопаду на реке Брахмапутра, в Кении команду планеристов и пилотов сверхмалых самолетов, летящих через безжизненную пустыню Рифта Вэлли.

Жизнь внештатника на телевидении всегда опасна, но у людей, специализирующихся на экспедициях, с годами неизбежно возникали разные трудности. В моё постоянное отсутствие на плечи Фионы ложились все наши финансовые дела. Финансово мы всегда шли в одной связке, и ответственность за предотвращение заклада имущества в ипотечные компании и банки часто перекладывалась на неё.

Для меня путешествие было своего рода наркотиком, залогом успеха фильма, который я снимал, но находиться подолгу в дороге иногда было трудно и для меня. Во время становления моей карьеры я не мог позволить себе месяцами отрываться от работы, и это означало, что я пропустил много важных событий, на которых должен был присутствовать. Свадьба моего брата. Годовщины моей собственной свадьбы. Новогодние праздники. В половине случаев меня даже не было в стране, когда демонстрировались мои собственные фильмы.

Но есть предел терпения, после которого многочисленные телефонные поздравления «С Днём Рождения» своим детям из гостиничных номеров Чанг Мая или Мамбасы перестают сходить вам с рук. Так в 1992 году, когда я снимал фильм о пострадавших альпинистах, совершавших треккинг в Непале, сестру Фионы постигла неожиданная трагедия. У её тридцатиоднолетнего мужа Ховарда во время игры в регби случился сердечный приступ, и вскоре он умер. Я возвратился в Катманду после четырёх недель, проведенных в Гималаях без связи с внешним миром, и услышал эту трагическую новость от Фионы. Я, к сожалению, не попал на похороны, но что было важнее для меня, я упустил шанс помочь Фионе и её семье в это невероятно трудное время. Фиона действительно нуждалась в моей поддержке в эти трудные дни и недели. У нас бытовала, хотя и горькая шутка — «человек-невидимка», но в этом случае оставаться человеком-невидимкой было совсем не шуткой. Я чувствовал, что в наших отношениях с Фионой образовалась глубокая трещина, и жить вместе стало трудно для нас обоих.

Вот список компаний, в которых я работал в ранних 1990-х: Ментори Фнльмз, Пионео Продакшенз, Антилопа Фильмз, Мозаик Пикчерс, Голдхоуз Пикчерс, Диверс Продакшснз, — все они желали приключений, а я был один из немногих режиссеров, специализирующихся в этой области. Где-то в глубине моего сознания и сознания Фионы уже замигали предупреждающие красные лампочки. Многие из проектов, которые я режиссировал, содержали элемент опасности или показывали людей, подвергавшихся риску. Телевизионщики хотят драмы и ожидают экстремальных экспедиций. Я много раз задавал себе вопрос, имею ли я право просить людей раз за разом сплавляться по опасным водопадам  или снимать людей, лезущих без страховки по отвесным скалам, пока кто-нибудь из них не получит серьёзную травму. Ни один фильм не стоит малейшей травмы, не говоря о фатальном исходе, и я слышал о многих примерах, где съемки приводили к таковым.

Мысли о том, что дела могут пойти не так как надо, всё чаще посещали меня, что приводило к новым рискам для команды. Если перед нами оказывалась река, то мы переправлялись через неё. Если надо было обследовать систему пещер, то кому-то из команды приходилось делать это. В Китае на съемках фильма о сёрфере, который пытался прокатиться на самой большой в мире приливной волне, наша лодка попала в водоворот и перевернулась. При этом винт перевернутой лодки прошелся в нескольких дюймах от головы оператора. Я мог бы вспомнить ещё уйму таких ошибок, о большинстве из которых я никогда не рассказывал Фионе.

В январе 1991 года я заглянул в лицо смерти.

Мы снимали фильм о горе Вильям — пике в Антарктиде, на верхних склонах которого много висячих ледников и сераков. Во время спуска с вершины семеро из нас (пять альпинистов и два киношника) оказались в крутом ледовом кулуаре. Было четыре часа утра, и все было залито сумрачным полусветом антарктического лета.

Вдруг в нескольких сотнях метров над нами мы увидели ужасную картину. С северо-восточного склона на нас шла волна лавины. Она надвигалась невероятно быстро и вот-вот поглотила бы нас. Мне хватило несколько секунд, чтобы сообразить, откуда сошла лавина и понять, что оторвался весь северо-восточный склон. Мы знали, что снег находится в предлавинном состоянии, но мы шесть недель ждали погоды, чтобы взойти на пик, и это был наш последний шанс. Теперь миллионы тонн снега и льда готовы были стереть нас в порошок.

У меня не было никаких сомнений, что всем нам пришел конец. Так думали и остальные шестеро. Мы зарылись в лёд и ожидали, когда лавина сбросит нас и разобьет о скалы в сотнях метрах под нами. Это очень любопытное ощущение быть полностью уверенным, что твоя жизнь подошла к концу. Моя жизнь не промелькнула передо мной, но я прекрасно помню чувство необыкновенного спокойствия и удивления мощи обрушившейся на нас стихии.

Но всё обошлось. Лавина пронеслась над нами со скоростью 100 километров в час, обстреляв нас осколками льда. Кулуар оказался достаточно крутым, чтобы отбросить от нас мощь лавины. Небольшие куски льда побили нас, и один из альпинистов чуть не лишился глаза, но в целом, не считая синяков, мы были в порядке. Каким-то образом мы все удержались на своих местах. Десятью минутами раньше мы все стояли прямо в верхней части кулуара, где смерть была бы неминуема.

Прошло время, пока я рассказал об этом Фионе.

После лавины я ещё сильнее убедился в том, что, если я хочу расти как продюсер, мне надо продолжать снимать приключенческие документальные фильмы, оставаясь при этом в живых. Я занимал очень маленькую нишу, и с каждым отснятым фильмом эта ниша уменьшалась.

Но так как я должен был зарабатывать деньги, у меня не оставалось выбора, кроме приложения сил к развитию новых приключенческих проектов, в то же время удваивая свои усилия в работе сценариста. Все больше и больше я замечал, что идеи моих фильмов больше похожи на мечты, на полет моего дикого воображения.

К концу 1994 года мои отношения с Фионой подошли к опасной роковой черте. Все старания сохранить семью при моем частом отсутствии сводились лишь к более редким возвращениям к Фионе. Она больше, чем я, стремилась сохранить отношения, но это стремление таяло год от года. Стремление держать марку при постоянно отсутствующем муже было делом не шуточным, и наши отношения, казалось, переваливали от одного кризиса к другому.

Фиона никогда не пыталась владеть мной. В этом была прелесть наших отношений, но в этом был и изъян. Мы были совершенно разными людьми, объединенными в союз чувством настоящей любви, семейными узами и преданностью друг другу. Но мы всегда знали, что, в сущности, мы совсем непохожие люди. Мы разделяли многие наши мечты, но, чёрт возьми, и их было гораздо больше тех, которые мы не разделяли. Эти главные отличия теперь болезненно отдаляли нас друг от друга

К своему ужасу, я осознал, что на самом деле Фионе было бы лучше без меня. Но стать таким мужем, каким хотелось бы Фионе, означало бы потерять свободу, которую я эгоистически всегда хотел иметь. Я всегда был путешественником и всегда рассматривал себя как носителя духа свободы, но я сильно любил Фиону и не хотел причинять ей боль. Но внутренние часы тикали в моем теле, нашептывая мне на ухо, как это было впервые в возрасте семнадцати лет, что пора отправляться в путь. По такой же по силе голос говорил мне, что пора повзрослеть и исполнять свои обязанности.

Теперь же экспедиция на Эверест давала мне возможность разобраться в себе и решить, как жить дальше. Десять недель в Тибете дадут мне уйму времени подумать, и, возможно, вдали от проблем я смогу найти новое решение.

Я позвонил Джулиану Вэеру на ITN и сказал, что берусь за работу на Эвересте. Затем я погрузил в рюкзак двадцать томов Детской британской энциклопедии и отправился в пятичасовой поход по полям и тропам окрестностей Хердфордшира.

***

Я с особой тщательностью подбирал себе команду операторов. Очень мало операторов могло работать на высоте свыше 8000 метров, и, если наш проект увенчается успехом, я должен был иметь гарантию, что хотя бы одни из них сможет отснять штурм вершины.

Первым я выбрал Алана Хинкса и сделал ему предложение но телефону за шесть недель до отлета. В мире альпинизма Ал был известен как наиболее успешный британский альпинист-высотник. Он взошел на К-2 и снимал там фильм. Ал был одним из двух британских альпинистов, которые достигли вершины К-2, второй по величине горы в мире (8611 м), и вернулись живыми. Он также взошел ещё на четыре восьмитысячника.

Ал дважды был на Эвересте, но вершина ускользала от него. Я знал, что Ал ищет случая вернуться на Эверест, и от моего предложения оплатить его участие ему трудно было отказаться. Он не имел специального опыта оператора, но я был совершенно уверен, что он справится с этим в экстремальных условиях.

Ал, уравновешенный северянин, слыл прямолинейным и нажил изрядное количество врагов в альпинистском мире среди тех, кто завидовал его коммерческим успехам и таланту саморекламы. Он отличается большой физической силой и необыкновенной выносливостью, производя при первой встрече впечатление человека психически стойкого.

Коротко, по-армейски, постриженный, с голубыми леденящими глазами Хинкс выглядел героем-высотником до последнего дюйма, каковым он без сомнения и является. Его задиристые манеры производили на людей ошибочное впечатление. Будучи индивидуалистом, в предыдущих экспедициях он слыл не очень удобным членом команды. Мне говорили об этом, но это не имело для меня большого значения. Я приглашал его не на дипломатическую работу. Все, что от него требовалось — это снимать камерой в «зоне смерти», и мало кто смог бы справиться с этой задачей лучше, чем Ал.

Ал внимательно выслушал моё предложение, умудрился поднять оплату сверх предложенной мною и подписал контракт.

В качестве основного оператора для работы на малых высотах я пригласил Киса Хуфта, голландского оператора, работающего в Лондоне, с которым мне доводилось работать раньше в нескольких фильмах. Он был человеком с рассеянным взглядом слегка помешанного профессора, редеющей щеткой рыжих волос и чертами рафинированного интеллектуала. В выходные он посещал занятия по философии и необъяснимо благоговел перед аристократией. Для него не было большего счастья, чем потолкаться в обществе титулованных особ, и, видимо, им это тоже доставляло удовольствие, поскольку он встречайся со многими из них.

Кис обладает чрезвычайно хорошими манерами, которые обычно встречаются у дворецких или у официантов, но, тем не менее, под мягкой внешностью интеллигента скрывается сильный альпинист. Он дошёл почти до 7000 метров, снимая документальный фильм для четвертого канала на Макалу (8481 м), а для меня работал оператором на пике Покалде в Непале. Я позвонил ему, чтобы узнать, не заинтересуется ли он моим предложением.

— Конечно, но какого числа заканчивается экспедиция?

— Шестого июня. А что?

— Пустяки, я собираюсь жениться восьмого.

Мое сердце ёкнуло. Очёвидно, Кис выпадет из состава экспедиции, оставив труднозаполнимую брешь. Действительно, вряд ли он сможет бросить невесту на десять недель перед самой свадьбой. Сможет ли?

— Я думаю, мне лучше переговорить об этом со своей невестой, — сказал мне Кис, заставив меня замереть.

Он попросил двадцатичетырехчасовую паузу на обсуждение вопроса с Кати Исбестер, своей обручённой. Кати, профессор политологии Торонтского университета, ответила без колебаний, что ей будет очень неловко, если из-за неё он не сможет поехать.

Кис перезвонил мне и сказал, что он примет участие в экспедиции.

Третьим членом моей команды стал Нэд Джонсон, американский оператор с хорошей репутацией. Ему предписывалось быть с нами первые три недели экспедиции, дойти до передового базового лагеря и затем вернуться с отснятой 16-миллиметровой пленкой в Великобританию. Мы же останемся продолжать маршрут, снимая на видеокамеру.

Оставшиеся недели прошли в сборах снаряжения, тренировках для поддержания спортивной формы и ещё в массе хлопот, которые всегда предшествуют серьёзным экспедициям.

***

31 марта все члены экспедиции впервые собрались вместе в аэропорту Гатвик. Отсутствовали только Роджер Порч и Ричард Купер, которые добирались до Катманду самостоятельно. Мы чувствовали себя не в своей тарелке со своими грудами сумок и голубых экспедиционных бочек, становясь в очередь на регистрацию на «Непальские королевские авиалинии» среди отдыхающих, отправляющихся на Тенерифе и Махон.

Руководитель нашей экспедиции Саймон Лав тоже был здесь. Одетый в плотную куртку, он выглядел обеспокоенным и разгоряченным. Длинные волосы Саймона были собраны на затылке в «конский хвост», он работал менеджером в «Гималайских королевствах» с 1993 года, после демобилизации из армии. Он ходил на Эверест дважды, в 1998 году с севера по западному гребню и в 1992 году по тому же гребню, но с юга. Оба раза он поднялся выше 8000 метров. Саймон носил очки и имел слегка хипповый вид, но, тем не менее, мог настоять на своем, что он немедленно и доказал, убедив «Непальские королевские авиалинии» сбросить несколько тысяч фунтов с доплаты за излишний вес нашего багажа.

Второй в команде после Саймона Мартин Барникотт, известный по прозвищу «Барни», был тоже здесь, обутый в ветхие мокасины из тюленьей кожи. У Барни был внимательный взгляд человека, проводящего свою жизнь в горах. Казалось, что он сканирует углы зала отправления в ожидании схода лавины. Застенчивый по природе, он имел репутацию, как мне было известно, одного из лучших высотных гидов. Он взошел на Эверест в 1993 году в составе «Гималайских королевств», и теперь в восхождении Брайана ему отводилась главная роль.

Если наша экспедиция станет успешной для Барни, он может оказаться единственным британским альпинистом, взашедшим на Эверест с севера и с юга.

Сандип Дилон, врач экспедиции, был занят последними сборами, запихивая стерильные тампоны и зловещего вида приборы в огромную бочку. Сандип, капитан 23-го парашютного полевого госпиталя, расположенного на военной базе в Альдершоте, добился увольнительной, чтобы присоединиться к нашей экспедиции за свой счет. Он находился на финальной стадии своей программы, выполнение которой отняло три года его жизни — стать самым молодым покорителем Семи Вершин, высочайших точек всех континентов: Килиманджаро, Мак-Кинли, Аконкагуа, Эльбруса, Пирамиды Карстенса и Maccива Винстона. Исполнение этого проекта бросало его в самые удалённые уголки земли и привело на грань финансовой катастрофы.

В его списке оставался один Эверест, попытку восхождения на который он вряд ли сможет повторить в своей жизни. Для её осуществления он взял кредит в банке $20 000, который ему придется выплачивать многие годы. Этот факт вместе с большими ожиданиями его командиров означал, что Сандип был обречен на успех.

Тор Рассмусен. норвежский участник экспедиции, прилетел из Осло днем ранее и имел измученный вид, какой бывает у каждого, кто провел многие часы в ожидании. Он был обладателем черного пояса по каратэ и смотрел на мир серыми глазами из-под впечатляюще кустистых бровей. Тор был невысок с мускулатурой высококлассного атлета. Его рукопожатие могло сокрушить косточку авокадо. Саймон ходил вместе с ним на Аконкагуа и высоко оценил его силу на большой высоте.

Хорошенькая невеста Киса тоже была здесь и выглядела слегка ошеломлённой, вынужденная прощаться с будущим мужем, в то время как свадьба должна состояться всего через два месяца. Понимая, что планировать свадебную церемонию в последнюю минуту по возвращению Киса будет слишком поздно, они обсуждали её и поездку членов семьи (большое количество родственников Киса должны были прилететь в Торонто из Голландии) до самого выхода на посадку.

Брайан прибыл со своей семьей и с единственной подозрительно легкой сумкой. У остальных же было множество разбухших до предела тюков, в которые были запихнуты тысячи необходимых предметов. Только одна из моих сумок, сумка с запасом продуктов, была больше всего его багажа. Он выглядел так, как будто собирался на выходные в деревенский отель.

— Где же все ваши вещи? — спросил я его.

— Вот, всё, — Брайан похлопал по сумке.

— Не может быть.

— Всё остальное я куплю в Катманду. Там можно раздобыть чего угодно. Я готов был возразить, но Брайан вдруг преобразился. Он заметил, что Кис вынул камеру и приготовился к съёмке. Актёр до мозга костей, он не мог упустить возможность покрасоваться перед камерой.

— Мой главный совет, Кис, никогда не останавливайтесь на ночлег под французами. Они нагадят на вас с высоты.

Увидев, что камеры прекратили свою работу, Ал Хинкс набрал горсть ярко раскрашенных наклеек и стал ходить от одной бочки к другой, наклеивая на них логотипы фирм-спонсоров.

— Эй! — закричал, смеясь, Саймон, — не думаешь ли ты, что мне могут не поправиться эти наклейки на моих бочках.

— Нет, — сказал Ал, продолжая приклеивать.

Мы отсняли прощание Брайана со своей женой Хильдегард и дочкой Розалин, и стали прощаться сами.

Я пошёл с Фионой к парковке и убедился, что она правильно выбрала автомат для оплаты стоянки.

За последние двенадцать лет мы провели в этом аэропорту очень много времени, но в этот раз мы держались друг за друга крепче, чем обычно.

— Не беспокойся. Это только кино, как обычные съёмки.

— Только возвращайся целым и невредимым, а не то я всерьёз уйду. С этими словами она улыбнулась, вытерла слёзы и уехала, послав воздушный поцелуй через окно.

Через пятнадцать часов, после остановки во Франкфурте, мы прибыли в Катманду без огромной бочки медицинского оборудования и лекарств, которые Сандип так тщательно готовил. Десятки факсов и телексов были посланы в Лондон и Франкфурт, чтобы её разыскать.

Нетерпеливая толпа носильщиков загрузила наше снаряжение в задний багажник пикапа, который тут же изверг из себя струю черного дыма. Мы последовали за ним на раздолбанном автобусе по задворкам Катманду, уворачиваясь на высокой скорости от грузовиков и объезжая странную корову, бесстрастно сидящую посреди дороги.

Щурясь от раннего утреннего света, ошеломлённый после бессонного ночного полета, я мысленно вернулся к своей первой поездке в Катманду во время моего первого сольного путешествия, когда мне было восемнадцать. Я вспомнил тихий, спокойный город, где самыми громкими звуками в городском шуме были звуки колокольчиков велорикш. С 1978 года много изменилось. Теперь улицы были заполнены удушливым дымом плохо отрегулированных моторов грузовиков со стройматериалами, спешащих к своим стройкам, и навязчивыми таксистами. Над входом в наш отель был натянут ошеломляющих размеров баннер. На нём огромными буквами было намалевано: «Саммит-отель приветствует экспедицию «Гималайских королевств» на Эверест 1996 года (с севера)».

***

Служащие отеля устроили по этому случаю небольшую церемонию, украсив наши шеи гирляндами цветов и намазав лбы красной массой, а также вручили каждому яйцо и глиняную чашу с ракией.

— Огненная вода! — воскликнул Брайан и залпом осушил чашу.

Нашего прилета ожидали и двое оставшихся участников нашей команды. Роджер Порч, пилот Британских авиалиний, и Ричард Купер, журналист Фаиненшиал Таймс, которому предстояло отсылать репортажи о нашем продвижении.

Роджер поразил меня своим спокойствием и самоуверенностью. Человека такого типа хотелось бы видеть за штурвалом огромного самолета, попавшего в тропический шторм. Талантливый альпинист (у него был впечатляющий альпинистский послужной список), он был вторым в команде, кто имел в своем активе восхождение на Аконкагуа (6800 м), аргентинский вулкан — подходящая разминка перед высотой Эвереста. Чтобы занять место в команде, Роджер продал акции Британских авиалиний. Когда он говорил о предстоящей экспедиции, его энтузиазм был предельно ясен — восхождение на Эверест должно стать величайшим событием в его жизни.

Ричард был заядлым читателем. Будучи специалистом в области политики и экономики Азии, казалось, что он чувствует себя как дома на политическом брифинге, а не в суровых условиях экспедиции. Его задачей было отсылать статьи, включая и профиль Ала Хинкса, а также доводы за и против кислородной поддержки на восхождении. Он привез с собой из Великобритании палатку — «Гималайский отель» с мудреной системой двойного пола, способную выдержать жесточайший шторм. Остальные же участники со своими сделанными в Непале обычными палатками зеленели от зависти.

«Саммит», симпатичный отель с безукоризненным садом, расположен на маленьком холме, возвышающимся над Катманду. Обычно спокойный, он резко изменился с нашим прибытием. Вскоре балконы первого этажа превратились в свалку альпинистского снаряжения. Новое снаряжение было сразу тщательно обследовано. Многие из нас собирались в самый последний момент перед отлетом в Непал. Это был наш первый и последний шанс убедиться, что все взятое соответствует списку и подходит по размеру.

Немедленно возникли проблемы. Мои пластиковые высокогорные ботинки оказались настолько большими, что неопреновые бахилы, взятые Алом Хинксом из Великобритании, налезали на них с большим трудом, растягиваясь при этом до такого состояния, что малейший надрез мог привести к полному разрыву. Я отметил для себя, что с ними надо обращаться осторожнее. Мои кошки тоже были распущены до предела и, казалось, что они могут развалиться надвое от усталости металла после нескольких часов работы. Ничего не оставалось делать, как брать с собой запасные части, чтобы, при необходимости, их отремонтировать.

Сборы — тяжелая работа. Натягивание обуви в пуховой куртке сбило дыхание, хотя Катманду находится на высоте менее 1500 метров над уровнем моря.

У Брайана были более серьёзные проблемы со снаряжением. Его кошки не годились совсем, подтверждая мои опасения, что он плохо экипирован, В поисках лучшей пары он отправился в туристский магазин на Тамель, что послужило первым сюжетом нашего фильма.

Тамель одни из радостей Катманду. В кафе Тамеля, декорированном резным деревом, шоколадное пирожное и банановые оладьи подают, как в лучшие времена эры хиппи. На самом деле на пыльных улицах Тамеля рядом с толпами треккеров, легко узнаваемых по кроссовкам из гортскса, можно встретить и представителен второго поколения, обутых в сандалии, хиппи.

Проходя мимо фотомагазина, я вдруг решил купить восьмидолларовый пластиковый фотоаппарат. Я подумал, что этот одноразовый Кодак, fan camera (аппарат для потехи), пригодится мне в том случае, если с двумя другими аппаратами что-нибудь случится. Я засунул его в бочку и вскоре о нём забыл.

В противоположность Брайану у Ала была огромная гора снаряжения, извлекаемая из впечатляющего ряда бочек и ящиков, на многих из них были бирки предыдущих экспедиций на разные грозные пики. Чтобы не таскать снаряжение по несколько раз в году туда и обратно, у Ала было устроено постоянное хранилище в Катманду, признак истинного профессионализма, ибо в отличие от нас он был настоящим горным созданием. Подтверждением этого был паспорт Ала, каждая страница которого пестрела непальскими, пакистанскими и китайскими визами.

Шерпы появились на следующий день, чтобы проверить основное экспедиционное снаряжение. Они выглядели молодой, но сильной командой под руководством опытного сирдара Нга Темба, взошедшего на Эверест в 1993 голу. В её составе были ещё девять высотных шерпов и два повара — неотъемлемая часть любого восхождения.

Насвистывая, мы вышли вместе с шерпами в гостиничный дворик, поставили двухместные палатки и убедились в их целости. Проблема возникла со сложной системой стоек массивной столовой палатки, решение которой пришло вместе с Сандипом, который знал их устройство ещё с армейских занятий и терпеливо показывал нам, как соединить их вместе. Запасы продовольствия и кислорода были проверены, упакованы и подготовлены к отправке в базовый лагерь.

Эту ночь, последнюю в Катманду, мы провели вместе с шерпами, и текущее рекой пиво быстро растопило лёд общения.

Мы выбрались из отеля 3 апреля и отправились в восьмичасовую поездку в город Татопани на китайской границе. Ал был в ударе, он угощал нас сомнительными историями и ещё более сомнительными шутками. Одна из них озадачила Ричарда и он спросил, — что означает это враньё на этот раз? Ал не нашелся, что ответить. Мы въезжали в предгорья Гималаев, минуя деревни, которые становились всё более красочными по мере того, как мы набирали высоту и удалялись от Катманду. Веками на склонах гор в Непале устраивались миллионы террас, и сейчас, весной, каждая терраса представляла собой великолепный ковер из молодых зеленых побегов.

Через два часа после наступления сумерек и задержки, вызванной проколом колеса, мы прибыли в приграничный город Кодари. Мост Дружбы, узкий пролет которого связывает Непал и Китай, был закрыт на ночь, и нам ничего не оставалось, как устроиться на отдых в простом доме для отдыха, примостившемся над бурной рекой Бхут Коси Ривер. Над нами на китайской стороне призывно блестели огни Зангму.

Ночью, выгружая вещи из грузовика в кладовую, я недооценил высоту двери и треснулся головой о притолоку. Ошибочка, сказал я себе, увидев звезды. Я взял за привычку анализировать неуклюжесть, чтобы избежать подобных оплошностей. Я всерьёз опасался, что моим злейшим врагом в горах могу быть я сам, моё отсутствие координации. Я сел на бочку, чувствуя острую боль, проклиная себя и стараясь понять, как я совершил такую промашку, не заметив низкой притолоки.

После холодного омлета и чипсов мы завалились в наши спальные мешки. Я долго не мог заснуть, мысль, что завтра мы окажемся в Тибете, приводила меня в трепет. Я мечтал о путешествии по этой таинственной высокогорной стране ещё после пробной очень неудачной поездки, в которой я остался без денег и свалился от дизентерии в трущобах Катманду.

После полуночи Киса жестоко прихватило. Он, как и Сандип, чем-то отравился в Катманду. Остаток ночи Кис провел, бегая в вонючий туалет с резкими спазмами. Утром я спросил его, как он себя чувствует.

— Хорошо, — сказал он, продолжая поглощать обильный завтрак, — но я слегка не выспался.

Пока заканчивались пограничные формальности, мы отошли в сторонку, чтобы сделать несколько тайных снимков наших экспедиционных грузовиков, идущих но стратегическому мосту. Мы чувствовали себя полными идиотами, идя по мосту за группой итальянских туристов, которые открыто снимали на камеру, не обращая никакого внимания на охрану. На мосту висел знак, который сообщал что мы находимся на высоте 1770 метров над уровнем моря.

— Осталось идти 7078 метров, — сказал Ал.