Глава 5

Люди нечасто заглядывают к себе на задний двор, даже такие, как Абу Сейф, который, наверное, все время жил с оглядкой. Ранним вечером я стоял перед застекленной дверью двухэтажного дома на окраине Лондона. На неряшливом газоне валялись грязные пластмассовые игрушки и мокрые картонные ящики. Он их не замечал. Не заметил он и меня. Как будто я был невидимкой. Он даже глаз не поднял.

С тех пор как я видел его в Боснии, Абу Сейф прилично набрал в весе. Он был одним из проповедников, которые приходили в наш лагерь и призывали убивать и погибать. Я никогда не видел у него оружия, у него не было даже личных вещей. Но Господи, как заводили нас его речи! Он говорил нам, что мы сражаемся против самого зла. Мы несли слово и волю Божью.

И не важно, верили ли мы на самом деле в рай, который он нам обещал, во всемогущего Аллаха, которому, по его словам, мы служили, у нас не оставалось сомнений, что там, в темном холодном сердце Балкан, мы действительно противостоим настоящему злу. В каждой деревне, которую мы освобождали, выбивая оттуда четников, мы видели последствия человеческой жестокости. Мусульманских девушек насиловали и рвали на части, мусульманских стариков калечили, а мусульманские дети сгорали заживо в своих укрытиях. Они лежали, съежившись, слишком напуганные, чтобы плакать, и слишком маленькие, чтобы молиться. Мы видели это везде, куда бы ни пришли. И конечно, мы рассказывали об этом Абу Сейфу, а он вызывал праведный гнев у очередных групп новобранцев, манипулируя их яростью, пока они… то есть мы… не доходили до состояния готовности пойти на что угодно, лишь бы остановить убийства. Для этого мы сами учились убивать. Мы преодолевали реки крови и учились любить огонь.

Потом Абу Сейф перебрался в Лондон, в пригород Илинг с серыми рядами полуразрушенных домов, где я его и нашел. Я следил за ним, сторожил его на улицах, наполненных запахом карри и сигарет, плесени и ванили, уже два дня и три ночи.

Абу Сейф попросил в Англии политического убежища. Он не мог вернуться в Алжир, где, как говорили, он родился. Здесь он собирал деньги на благотворительность. Абу Сейф взял в жены двух женщин, обе были еще подростками. За три года он усыновил четырех детей. И все это время продолжал проповедовать долг священной войны. Господи, какое возвышенное звучание он мог придавать словам, вдохновляя сыновей пакистанских лавочников и суданских таксистов, будоража неутомимых младших братьев палестинских банкиров и йеменских врачей. Он рассказывал истории об истинном мужестве, некоторые из которых он слышал от очевидцев событий, другие — придумал. Но он убеждал, что видел все своими глазами. Видеозаписи его проповедей распространялись по всей Европе. Даже сыны Франции, Италии, Испании и розовощекие англичане проникались его речами о правом деле. Когда Абу Сейф понимал, что новобранцы готовы идти сквозь кровь и огонь, он помогал переправить их в Пешавар, а оттуда в Афганистан, Чечню и Филиппины, но сам при этом оставался в своем безопасном убежище в Илинге.

Абу Сейф сидел за компьютером. На нем был короткий белый халат, вроде тех, что носили сподвижники Мухаммеда. Живот свободно свисал между широко расставленных ног. Борода у него была такой длинной, что накрывала почти весь огромный живот. Левой рукой он поправил яйца, но ему не удалось положить их так, как хотелось.

На столе около монитора стоял микрофон и лежали наушники, чуть поодаль — стопка арабских газет, стакан с чаем, пара ручек «бик», несколько конвертов и нож для разрезания бумаги в форме кинжала. Стальное лезвие около четырех дюймов в длину украшали красные и зеленые завитушки и кресты, а эфес был как у меча крестоносца, только крошечного. Абу Сейф надел наушники и заговорил в микрофон. «Бисмалла ал-рахман ал-рахим, — читал я по губам. — Во имя Аллаха, милостивого и милосердного». С этих слов начиналась каждая его проповедь о ненависти. Каждый субботний вечер он проповедовал джихад в прямом эфире. В тот вечер, когда я наблюдал за ним из темноты, стоя на заднем дворе, я видел на экране его монитора десятки имен аудитории чата. Он говорил и говорил. Новые имена сменяли старые. Бормоча в микрофон, Абу Сейф был похож на дрессированного медведя в стеклянной клетке, зверя из цирка, который абсолютно безвреден, если только не находиться с ним в одной клетке.

Я постучал в раздвижные двери. Абу Сейф повернулся быстрее, чем можно было ожидать от такого тучного человека. Он цепко взглянул на руки, увидев, что я безоружен, выключил микрофон. Теперь он наконец посмотрел мне в лицо, но не мог вспомнить, где именно меня видел. Я снова постучал, он отодвинул дверь дюймов на шесть.

— Салам алейкум, — сказал я. — Они следят за главным входом.

— Алейкум салам. Они повсюду. — У него пропал сильный североафриканский акцент, и голос звучал, как шорох гравия под водой. — А какое тебе дело?

— Мы встречались в Цазине. Я американец.

Воспоминания пронеслись у него перед глазами.

— А теперь ты оказался у меня во дворе? Нет. Я тебя не знаю. — Он считал разговор законченным.

Я взялся за створки двери и с силой распахнул их. Абу Сейф отшатнулся, но сохранил равновесие, готовый дать мне отпор. Я вытянул руки, показывая, что оружия у меня нет.

— Ты знаешь меня, брат, и если ты не поможешь, мне больше некуда идти.

— Ты не прав, — возмутился он. — Тебе незачем было приходить.

— Послушай. Я был в Америке, когда все произошло. Кое-кто знал, что я был моджахедом, и за мной пришли. Я перебрался в Канаду, а потом приехал сюда. Но теперь я не знаю, что делать дальше.

— Как ты оказался в Англии?

— При моей внешности это несложно.

— Но ты приехал по своему паспорту?

— Да.

— Значит, они знают, что ты здесь.

— Это обязательно станет им известно, — согласился я. — Поэтому мне нужна твоя помощь. Мне нужен новый паспорт, и хотелось бы знать, куда ехать.

Абу Сейф окинул меня взглядом.

— Я разыщу тебя, — пообещал он.

Я снова поднял руки. Он хлопал меня по телу. Его лицо оставалось непроницаемым, и я не мог догадаться, о чем он думает.

— Хочешь чаю? — спросил он. — Садись. Я пойду приготовлю.

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Я слышал, как он кричал что-то по-арабски, ему отвечал женский голос. Потом пару минут было тихо. Я взял со стола нож для бумаги и стал рассматривать его. Я провел им по подушечкам пальцев. Лезвие оказалось на удивление острым. Потом я увидел футляр, который раньше не заметил, потому что он был наполовину закрыт газетами. Витиеватым шрифтом на нем было написано: «Гранада». Сувенир.

Услышав тяжелые шаги Абу Сейфа, я повернулся к двери, не исключая, что он может привести с собой помощь или принести оружие. Но в руках у него был только поднос с двумя стаканами горячего чаю и вазочка с сахаром.

Абу Сейф глотнул дымящийся чай.

— С чего ты взял, что я могу тебе помочь? — Он вытер рукавом бороду и усы.

— Я очень на это надеюсь, — сказал я, пытаясь быть убедительным.

На лице у него отразилось понимание и сочувствие. Он снова окинул меня взглядом. Затем посмотрел на часы, похожие на «Ролекс», стальной браслет которых впивался в его толстую руку.

— Я должен вернуться к своей аудитории, — пояснил он. — Перерыв окончен… я ничем не могу тебе помочь.

— Только контакты, — взмолился я, пытаясь обуздать давно нараставший во мне гнев. Этот жирный, лживый сукин сын обладал нужной мне информацией и не собирался поделиться ею со мной.

— Можешь допить чай, — бросил он и надел наушники. «Бисмалла ал-рахман ал-рахим». На экране монитора появлялись все новые и новые ники: Замзан, Рабаллаха, САД412, Амир-20, Дружок, Альф-лейалах, Тигровый Глаз, Чудо-15. Абу Сейф положил палец на кнопку «Контрол» на клавиатуре и на секунду отключил микрофон.

— Я не стану помогать тебе, — произнес он и вернулся к монитору.

— Я понимаю тебя, брат, — не отступал я. — Прости, я вынужден… но я понимаю. Не дашь ли мне номер телефона, по которому можно вызвать такси? Я попрошу, чтобы машина припарковалась подальше от твоего дома.

— Такси? — Абу Сейф полностью повернулся ко мне спиной и погрузился в происходящее на экране. Он покачал головой, словно не мог поверить, что мне нужно такси. Я смотрел на складки жира у него на шее. Он развернул на экране программу с адресами и ввел пароль.

Я резко вонзил острие ножа для резки бумаг ему в основание шеи и стал вжимать его внутрь, точно над третьим позвонком, потом расширил отверстие, быстро отжимая нож вверх-вниз. Хрящ треснул, вместе с ним оборвался и нерв. Абу Сейф осел на стуле, затем его тело неловко скользнуло на пол, он несколько раз дернулся и затих. Пол был залит кровью и чаем, но чая было больше.

Это был первый человек, убитый мной за последние девять лет, и я испытал удовольствие от того, что все прошло чисто. Я сел перед микрофоном и прокрутил последние сообщения. «Не слышу тебя», — писал Альф-лейалах. «Наверное, проблемы с микрофоном», — написал Рабаллаха. «Минутку, — написал я. — Кто-нибудь еще может говорить?»

В наушниках послышался голос пользователя САД412. Он начал рассказывать о такфире — анафеме, которой предают лицемерных мусульман.

Я открыл свою домашнюю страничку в «Йеху» и стал загружать адресные файлы Абу Сейфа в виртуальный портфель. Затем я изучил профили всех посетителей чата. Тигровый Глаз носила хиджаб, чадру и искала мужа. Рабаллаха оказался студентом из Миннесоты. САД412 «был недоступен». Дружок не указал своего имени, но в профиле нашелся его адрес — Испания, Гранада. Уже это показалось мне странным — совпадение со словом на чехле для ножа. Я кликнул меню «Пуск» на панели Windows и запустил «Поиск», запросив все файлы со словом «Гранада».

Сняв один наушник, я прислушался: дети Абу Сейфа бегали по лестнице, а одна из жен шумела на кухне. Но я был уверен, что они нас не побеспокоят. Их учили ничего не видеть и быть невидимыми. В дом пришел странный человек, и Абу Сейф наверняка рассказал им о моем визите, когда вышел приготовить чай.

На мониторе высветилась маленькая иконка в виде двигающейся по часовой стрелке лупы вокруг иконки, изображавшей страницу. Она все крутилась и крутилась. Я слышал, как САД412 провозглашал власть арабов над кяфирами, то есть неверными. Лупа по-прежнему крутилась. На мониторе появилось сообщение: «По вашему запросу ничего не найдено».

Я напечатал «Гранада». Лупа снова закрутилась. Опять ничего.

Кто-то постучал в дверь. Я снял наушник, чтобы было лучше слышно. В дверь стучала маленькая рука. Детская. Стук не прекращался. «Баба?» Я слышал голос ребенка. «Баба?» На двери нет замка. Если она откроется, то ребенок с порога увидит мертвого отца и меня. Мной овладела паника, и я выдернул наушники из гнезда. Комната наполнилась голосом САД412, вещавшим о лицемерных правителях Аравии. Маленькая девочка перестала стучать. Услышав человеческие голоса, она удалилась.

Почти все файлы в «Моих документах» были на арабском. Я скачал все, созданные первого августа, на свою домашнюю страничку, чтобы иметь к ним доступ, где и когда бы они мне ни понадобились.

Кожа Абу Сейфа побледнела, даже под бородой. Черные выпученные глаза стали мутными, как вощеная бумага.

— Добро пожаловать в рай, — сказал я и вытащил нож у него из шеи. Затем вытер кровь о его халат, засунул лезвие под ножку стола и дернул вверх — лезвие треснуло. Из ножа получится хорошая отвертка. Я снял корпус компьютера, обнажив его внутренности.

* * *

— Ресторан «Джамп-старт», лучшие гамбургеры в Канзасе, чем могу помочь? — Голос Бетси перебивал стук тарелок. Время ленча уже окончилось, и вскоре ее смена тоже должна была подойти к концу.

— Привет, милая, — сказал я, стараясь не называть ее по имени и надеясь, что она не назовет мое.

— Привет. Как дела, солнышко?

Я рассмеялся. «Моя девчонка», — подумал я. Однажды она призналась, что считает нас больше чем просто любовниками, даже больше чем мужем и женой. «Мы — сообщники», — поделилась она со мной своим наблюдением. Я никогда этого не забуду, потому что это было точно подмечено.

— У меня все хорошо. Все замечательно, — поспешил успокоить ее я. — Клиенты платят по счетам?

Первый чек из конторы Гриффина уже должен был прийти. Это немного успокоило бы Бетси. Она всегда переживала из-за денег, и у нее были на то основания: частенько мы едва сводили концы с концами.

— Пока все хорошо, — сообщила Бетси.

— Рад слышать, а то эти типы могут посадить на голодный паек. Думаю, что лучше сразу обналичить чек и спрятать деньги в каком-нибудь надежном месте. Там, где их нельзя найти.

— Дельный совет, — согласилась Бетси. — Я могу для тебя что-нибудь сделать?

— Я хотел бы заказать у тебя столик для большой вечеринки в честь моего дня рождения.

— На какое число?

— Второе февраля, — сказал я. На самом деле день рождения у меня другого числа. — День сурка. К тому времени мне уже будет ясно, кончилась ли зима.

Я слышал, как упала и разбилась тарелка.

— О Господи! — вздохнула Бетси. — Ты планируешь все заранее. Но это еще так не скоро. Четыре с половиной месяца.

— Мне нужно многое сделать. Слишком многое. И я должен это сделать.

— И никто, кроме тебя, не справится с этим?

— Никто.

— Значит, тебе придется работать совсем одному.

— Совсем одному, — подтвердил я. — И мне будет очень одиноко.

Гриффин едва дышал, когда мы встретились с ним на тропинке и вместе побежали вдоль берега продолговатого мелкого озера в глубине Гайд-парка в центре Лондона. Он даже не поздоровался со мной. Гриффин пытался сохранить темп и полностью сосредоточился на этом.

— Тебе крышка, — проронил он наконец. — Ты убил не того человека.

— Ты так думаешь?

— Так считают британцы. Он был одним из их людей.

— Ни хрена.

— Нет, был.

— Он использовал их, — попытался я объяснить. — Использовал. — Я стал набирать темп, и надо было постараться дышать как можно глубже и поменьше говорить. — Они знают обо мне?

— Никто не увидел в этом связи… кроме меня.

— Тогда никаких проблем.

— Все кончено.

— Все только начинается. — Я ускорил темп. — Пять. Шесть. Их еще больше, таких, как он.

— Нет.

— Ты меня увольняешь?

— Отправляю тебя домой.

Несколько сотен ярдов мы бежали молча, миновали небольшой тоннель под дорогой и устремились вверх к огромному фонтану и пруду. Солнце уже взошло, и в парке стали попадаться люди.

— Что тебе сказали британцы? — спросил я.

— Убийство с целью ограбления. Это же Илинг.

— А жесткий диск?

— Они его забрали.

— Нет, дружище, вот — твой. Если, конечно, ты хочешь.

Мы находились на небольшой лужайке, в центре которой красовался каменный монумент, отдаленно напоминавший миниатюрный памятник Вашингтону. Отсюда все хорошо просматривалось, поблизости никого не было. Я, сделав рывок, добежал до памятника и остановился около него с таким видом, словно только что пересек финишную прямую. Гриффин остановился примерно в пяти шагах от меня.

— Ты вынул жесткий диск из компьютера?

Я кивнул:

— Считай, он твой.

Гриффин рассмеялся.

— Господи! — звенел его голос. — Господи! Все-таки справедливость существует.

Я тоже засмеялся.

— Когда речь зашла о нем, — сказал Гриффин, — англичане ничего не сказали. Но…

— Но?..

— Если серьезно, то тебе пора домой.

— Ты думаешь?

— Просто знаю.

Я сделал долгий глубокий вдох. Потом еще один.

— Пожалуй, это разумно, что ты нашел меня.

— Да, пожалуй.

— Очень разумно. Но ты не знаешь этих людей. Ты не знаешь, на что они способны.

— Я знаю их достаточно хорошо, как и все в нашей конторе, — сказал Гриффин. Он уперся руками в колени и пытался отдышаться. Мне показалось, что его сейчас вырвет. — Я имею представление об их вере. Ты тоже. Но я владею информацией, которой у тебя нет. И… — его лицо стало непроницаемым, как камень, — я видел граунд зеро.

— Да. Они могут это повторить. — Я сделал еще один глубокий вдох. — Да еще несколько раз. — Снова медленный вдох. — Только все будет еще хуже.

— Они умны, — подытожил Гриффин. — Дьявольски умны. Абсолютно непредсказуемы. Вот поэтому… — он застонал, — вот поэтому мы должны согласовывать все наши действия, держаться вместе — англичане, немцы, даже эти чертовы французы… мы должны работать вместе с остальными службами.

— Понятно.

— А эта история с Абу Сейфом… Черт возьми! Твоя задача заключалась в том, чтобы внедриться в организацию, а не уничтожить ее своими силами.

— Позволь задать тебе один вопрос. Как ты думаешь, сколько у нас времени?

— Не знаю.

— Я тоже. Но сейчас кто-то отмечает на календаре дни, может быть, даже уже заводит часы. А ты из-за этих твоих международных связей даже не собираешься выяснять, кто это такой и что ему известно.

— Ты нарушил инструкцию, и я круто влип. Мне это не нравится.

— Мы четко следовали инструкциям, и нас всех обвели вокруг пальца. Звездный час. И ты это знаешь. Ты продолжаешь ловить рыбку на живца и делаешь вид, что взбираешься по пищевой цепи. Нам нужно действовать намного быстрее. Я сделаю все, что должен, и мне плевать, будешь ты мне помогать или нет.

— Ты — долбаный придурок!

— Конечно, придурок. Хуже того, у меня появился здравый смысл. Думаешь, эти уроды вроде Абу Сейфа такие уж сложные люди? Такие уж непредсказуемые? Ты считаешь так, потому что каждый шаг тебе приходится согласовывать с комитетом и тебе приходится действовать в соответствии со своими графиками. Вы привыкли получать зарплату, пенсию и премии, и вы думаете, что у них все точно так же.

— Прекрати.

— Ты знаешь, что для этих людей значит джихад, Гриффин?

— Священная война. Рай.

— Скорее, слава, — пояснил я. — Потому что невероятно, чтобы умные люди действительно верили, что, попав в загробный мир, они окажутся в окружении девственниц. А если это и случится, то для них это будет чем-то вроде премии. Но они знают и верят, что их имена окажутся в центре внимания — здесь, на этой земле, и прямо сейчас. Граунд зеро… его устроили не во славу Бога. Это своеобразный Голливуд. Десять заповедей встретились с Днем независимости. Мне доводилось испытывать нечто подобное. Я это хорошо понимаю. И тебе следует это понять.

— Мы гораздо умнее, чем ты думаешь, — сухо откликнулся Гриффин.

— Правда? Спроси у тех несчастных, которые погибли в Торговом центре, так ли уж вы умны!

— Иди ты… — прошипел Гриффин.

— Неужели? В течение трех лет вы захватывали людей по всему миру и ничего не знали о нападении?

— Я не собираюсь слушать твой идиотский треп, — возмутился Гриффин. — Мы знаем, что происходит.

— Скажи мне одну вещь, Гриффин. У каждой разведслужбы на Ближнем Востоке в тех лагерях были свои шпионы. У всех — у египтян, иорданцев, алжирцев, израильтян, британцев, французов, возможно, у русских и даже у вашей конторы. Так? — Это было всего лишь предположение, но на самом деле все это было совершенно очевидно. Гриффин лишь окинул меня отсутствующим взглядом, словно проверяя на благонадежность. — Готов поспорить, что половина телохранителей Усамы бен Ладена работала на «дружественные» разведки. Но вы и понятия не имели о том, что произошло десять дней назад.

— А ты, долбаный умник, значит, знал?

— Я знаю только одно. Когда вербовщик вроде Абу Сейфа замечает маленькую акулу среди рыбешек — а для этого нужно обладать определенным умом и хорошим чутьем, — то такого новобранца готовят по особой программе. Акулам обеспечивается особый уход, особая кормежка, они становятся частью другой пищевой цепи. Возможно, их вообще не отправляют в лагеря. А может, и нет. Кто руководит ими? Мы должны найти человека, который контролирует акул, который знает, где они плавают, и сам иногда плавает с ними. И я уверен, что сейчас он не пьет чай с Усамой. Потому что эти акулы уже в Америке. Они уже в Европе. Они — «кроты». Они ничего не делают, пока не получат сигнал. Сейчас они затаились и ждут, чтобы запустить вторую волну террора, а потом и третью, и четвертую. А пока они продолжают вести самую обычную жизнь, например в…

— В Канзасе, — закончил Гриффин.

— Возможно, — согласился я. — Или в Лэнгли. — Я выпрямился и хорошенько потянулся. — Хочешь получить жесткий диск? Тогда найди банкомат.

 

Глава 6

— Расскажи мне о себе, — попросил я.

— Что ты хочешь знать? — отозвался Гриффин.

— Правду.

Мы почти вышли из парка и направились шагом в сторону коттеджей и маленьких отелей. Помню, там была статуя генерала на коне.

— Мне тридцать шесть лет, — начал Гриффин.

— Понятно.

— Я родился близ Джексона, в штате Миссисипи.

— Понятно.

— В нашей семье, — продолжал Гриффин, — было много детей и не очень много денег.

— И много мусульман?

— Нет. Все были последователями африканской методической епископальной церкви.

— А что случилось с тобой?

— Я искал себя. И не мог найти. Остальное ты знаешь. После школы рейнджеров — работа в разведслужбе. Теперь это. Параллельно я получил ученую степень как специалист по Ближнему Востоку в Университете Джорджа Вашингтона.

— У тебя есть жена? Дети?

— Два маленьких мальчика. Они живут с матерью.

— Ты любишь их?

— Да, черт возьми!

— Можно сказать, что эти мерзавцы охотятся за американскими детьми.

— Чушь.

— Почитай их призывы к войне. Почитай, что они говорят о детях, замученных в Палестине или в Ираке. И знаешь что? Детей мучают в Палестине и Ираке. А они во всем обвиняют нас. Им будет несложно сменить принцип действий с «око за око» на «невиновность за невиновность».

— У тебя есть еще какие-нибудь доказательства?

— Надеюсь, что я ошибаюсь. А вот и банкомат. Мы хотим получить наличными. Можешь достать оттуда деньги прямо сейчас. По крайней мере ту сумму, которую он тебе позволит взять в качестве кредита. Мне бы хотелось вечером положить в карман пятьдесят тысяч долларов, и тогда ты получишь жесткий диск от компьютера Абу Сейфа.

— Да брось ты! — сказал Гриффин. — Ты и так получаешь жалованье. А премий тебе не полагается. И мы не платим убийцам за украденные вещи.

— Кажется, я предупреждал тебя, Гриффин… как и ты меня… я ни на кого больше не работаю. Не хочешь платить мне сейчас? Твое дело. Я позвоню тебе завтра в полдень.

Я вернулся в парк и побежал по узкой аллее, усаженной цветами, через широкий зеленый луг, затем — между деревьями в сторону гостиницы на Оксфорд-стрит, где я провел две последние ночи. Самое время было принять душ и собрать вещи.

Эскалаторы навели меня на мысль о войнах, которые произошли еще до моего рождения. Я нигде не видел такой глубокой подземки, как в Лондоне: движущиеся лестницы были настолько длинными, что терялось ощущение поверхности земли. Повсюду отвлекающие внимание постеры с рекламой мюзиклов и нижнего белья. Но когда наверху сходишь с эскалатора, то словно попадаешь в другой мир. И я вдруг понял истории, которые читал об англичанах, находивших убежище в подземке во время блицкрига. Ни одна сброшенная с самолета бомба не может разрушить эту созданную человеческими руками пещеру. Но сейчас был конец сентября 2001 года и люди вокруг меня были охвачены страхом. Они боялись, что смерть может прорваться в туннель и оказаться рядом с ними, что она может раствориться в окружающем воздухе, которым они дышат, что она прогремит взрывом в поезде рядом с ними. Когда мы на пару минут остановились в туннеле между станциями, все замолчали. Единственный доносившийся до меня звук исходил из наушников человека с плейером.

Насколько я мог видеть, в газетах, разложенных на стойках на станции «Педдингтон», не упоминалось о смерти Абу Сейфа. В заголовках по-прежнему указывалось количество жертв, погибших или пропавших без вести во Всемирном торговом центре. Казалось, никто не мог в это поверить. Возможно, около шести тысяч погибших. Может, и меньше. Но не двадцать тысяч, как считалось первоначально. И не десять тысяч. Восемь или шесть тысяч. Как будто меньшее количество может избавить людей от страха. Я взял номер «Нью-Йорк таймс» и читал на станции, пока ждал поезда. В подвале первой полосы была напечатана статья о людях, которые зарабатывали деньги, спекулируя на продаже авиабилетов и страховок незадолго до 11 сентября. Но кто это сделал? Или кто мог это сделать? Я никогда не встречал моджахедов, которые были бы настолько умны. По крайней мере в этом отношении.

— Простите, вы ведь американец, не так ли? — Голос принадлежал человеку с длинными, совершенно седыми волосами и такой же седой, коротко стриженной бородой. Он был одного со мной роста, но по-стариковски сутул. У него были темно-карие глаза с желтым ободком и тусклая, бледная, словно обескровленная кожа. Казалось, что он провел в этом туннеле всю свою жизнь. Его спортивная куртка и штаны были сильно помяты. Шарф на шее потемнел от грязи. И от него пахло пылью. Но он улыбался. — Американец?

— Да, — ответил я.

— Ужасно, — сказал он, кивая на заголовок. — Кошмар. Но вы это переживете. Господь, благослови Америку! Я всегда так говорил. — Старик поднес руку к голове, словно отдавал салют. — Господь, благослови вас, — повторил он, уходя.

Я хотел найти место одновременно уединенное и расположенное под открытым небом, хотел, чтобы оно хорошо просматривалось и легко можно было объяснить, как туда проехать. И мне хотелось, чтобы место это находилось не в Лондоне. Но в Англии я был лишь однажды, на учениях, которые проходил еще рейнджером вместе с солдатами специальной аэрослужбы где-то среди покрытых лесом холмов около Херфорда. Мы прилетели и улетели, и нам даже не поставили отметок в паспортах. Мои знания об Англии исчерпывались тем, что я читал о войнах, в которых она участвовала, еще я почерпнул кое-что за последние два дня в интернет-кафе в Сохо.

Место, которое я отыскал в Интернете, находилось по дороге в Бирмингем, рядом с деревней под названием Литтл-Комптон. Если верить интернет-сайту, то там часто бывали туристы, но сейчас всем было не до туризма. Если я приеду туда пораньше, то смогу как следует осмотреться. Я доехал на поезде до Оксфорда, где забрался в большое такси в лондонском стиле и бросил рюкзак на пол.

— Роллрайт-Стоунз, — сказал я.

— Значит, в Котсуордс, рядом с Чиппи? — Водитель посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

— Наверное, — согласился я. — Где-то рядом с Литтл-Комптоном.

— Точно. Вам это встанет около пятидесяти фунтов.

Все складывалось хорошо, и я предвкушал, как получу приличную сумму наличными. Пока мы ехали через город, я проверил маленький мобильный телефон, который купил в Лондоне за сто долларов. Отличная вещица — он принимал по всей Англии. Покупаешь скретч-карту и оплачиваешь разговор до того, как позвонишь. Никаких счетов, никаких отчетов, никакого удостоверения личности.

День выдался теплый — один из последних всплесков уходящего лета, — и стекла в такси были опущены. Мы ехали по сельской местности, причудливой, как в диснеевских фильмах, но реальной. Пахло сеном. На холмистых лугах, обнесенных изгородью, паслись овцы. Каменные коттеджи, окруженные большими старыми деревьями, выглядели так, будто им не менее пятисот лет. Здесь вполне могли жить эльфы.

Я подумал, что Бетси и Мириам понравилось бы это место. Мириам здесь почувствовала бы себя сказочной принцессой, а Бетси — настоящей леди. Пожалуй, какое-то время спустя можно будет показать им это место. Но потом меня поразила мысль, что «какое-то время спустя» меня уже может и не быть на этом свете, как и всех нас. Все, даже эта красота, может быть уничтожено.

— Что-то случилось, босс?

— Я просто вздохнул, — успокоил я таксиста.

Я рассказал Гриффину, как до меня добраться, проследив его маршрут по своей карте. Он доехал на машине до шоссе М40. Потом свернул на Банбери. Немного поплутав в Банбери, он поехал по шоссе А361 мимо Блоксхама. Я ждал его около выложенных кругом огромных камней, пролежавших здесь четыре тысячи лет.

Фары автомобиля Гриффина скользили по узкой дороге, пролегавшей через деревню, которая раскинулась внизу подо мной. Конусы белого света пробивались сквозь сгущавшиеся сумерки. Признаков другого транспорта поблизости не было. Я прислушался, ожидая услышать шум вертолета, но до меня доносилось лишь блеянье овец.

— Куда мне, черт возьми, ехать? — прокричал Гриффин в телефон.

— Ты почти на месте, — успокоил его я, занимая позицию и продолжая давать пояснения в микрофон, прикрепленный к моему телефону. — Когда увидишь небольшую поляну справа, съезжай на обочину.

— Понятно.

— Ты один?

— Да.

— Перешагни через веревку и иди по тропинке. Всего несколько футов.

— Где это, черт побери? — крикнул Гриффин в пустоту. Я слышал его уже без телефона, но он меня не видел. — Ты планируешь человеческое жертвоприношение? Поверь, я не лучшая кандидатура!

Его одинокий силуэт вырисовывался на фоне образующих круг камней. Он напомнил мне гладиатора в боевой стойке, не знающего, откуда ждать нападения.

Я продолжал тихо говорить в микрофон, стараясь, чтобы он слышал меня только по телефону.

— Положи мешок за большой камень. — Черное лицо Гриффина подсвечивалось зеленым светом телефона. — Повторяю, — сказал я, — положи сумку за самый большой камень в круге, слева от тебя.

— Сделал, — сообщил он то ли в телефон, то ли в пустоту ночи.

— Видишь три больших камня за пределами круга? — прошептал я.

— Какие именно?

— Слева от тебя. Тебе должны быть видны их очертания на фоне неба, они примерно в ста ярдах от тебя. Там в белом полиэтиленовом пакете лежит жесткий диск.

Гриффин убрал телефон в карман и, дав глазам привыкнуть к темноте, стал уверенно взбираться на холм, а я тем временем, сделав несколько шагов, вышел из-под высоких елей, окружавших поляну, и взял пакет с деньгами. Это был нейлоновый мешок, затянутый веревкой, как я и просил. Я почувствовал запах потертых купюр — запах бумаги и пота — и вернулся в темноту.

Гриффин спускался с холма с жестким диском в руках. Дойдя до середины круга, он остановился и стал внимательно оглядывать ветви, кусты, камни. Теперь его глаза были частью ночи.

— Ты еще здесь? — крикнул он. Гриффин потряс завернутым диском, как трофеем. — Спасибо за это. Береги себя, сукин ты сын. И выметайся поскорее из Англии.

Той ночью я спал среди деревьев, завернувшись в синтетическое одеяло, которое захватил с собой. Я видел, как взошел серп луны, и пару раз заметил вертолет, круживший в небе над этим местом, но без прожекторов. Вертолет вполне мог найти меня благодаря тепловому излучению, однако одеяло не пропускало его. Вероятно, он искал вовсе и не меня. Все может быть.

На следующее утро, когда взошло солнце, я пересчитал деньги. Все, как договаривались, — фунты и доллары. Здесь было достаточно, чтобы отослать часть Бетси, а остального вполне хватит на осуществление моих планов. Я прошагал две мили до Чиппинг-Нортона без всяких происшествий и взял такси до аэропорта Бирмингема.