Глава 3
А когда я сам подошел к краю Звездной Ямы, я уже не пил несколько лет.
Работа на пересечении торговых путей галактики была как раз для меня. Эта работа помогала мне расти точно так, как я когда-то рассказывал Энтони.
Раз это происходило со мной, то неудивительно, что это происходило и с Ратлитом, и остальными. (Я на, всю жизнь запомнил тот разговор с Энтони и черноглазого ленивца, прижавшегося к пластиковой стене, вглядывающегося в бесконечную песчаную равнину.) Нравится вам это или нет, но Закон Роста существует и работает.
Но причиной того, что я оказался возле Звездной Ямы, был золотистый.
Золотистый?..
Я еще нигде не работал, когда услышал о них...
Мне было шестнадцать, и я учился на втором курсе в Лунном Профессиональном Училище. Дело в том, что я родился в городе Нью-Йорке, на планете, называемой Земля.
А Луна — ее единственный спутник. Уверен, вы слышали об этой системе. Ведь наши предки родом оттуда. И еще несколько фактов об этой системе всем хорошо известны. Если же вы занимаетесь антропологией, то, без сомнения, побывали там. Но эта система лежит в стороне от основных торговых маршрутов галактики. Земля хороша своей примитивностью. Я был главным механиком на учебном корабле. Я хорошо учился. Каждое утро в Лунном Профессиональном Училище (нелепое название для нелепого учебного заведения, думал я тогда) мы собирали и разбирали по винтику двигатели галактических кораблей. Как я проклинал своего учителя за все эти десятки спиральных выключателей и сверхинерционные датчики. Тогда я думал, как и все остальные в моем классе: «Неужели эти развалины могут летать от одной галактики до другой? Никто не сможет так далеко улететь на них».
В те дни я часто лежал на кровати в общей спальне, вычищая графитную смазку из-под ногтей уголком моего удостоверения механика, и читал журнал «Юный техник», точнее, рассматривал картинки и читал подписи.
Вот тогда я и узнал о дурацком случае, породившем золотистых. Случайно нашли двоих людей, которые не погибли, оказавшись в двадцати тысячах световых годах у края галактики. Они единственные остались в живых из двадцати пяти тысяч. И оба были психологическими уродами, с каким-то невероятным гормональным дисбалансом; маленькая девочка-азиатка и старик-северянин, светловолосый, с широкой костью, выходец с холодной планеты, кружащейся вокруг Бета Лебедя. Оба несчастных выглядели угрюмыми, словно побывали в самых глубинах ада.
В журналах того времени было множество статей, картинок, писем студентов, комментариев социологов, официальных бюллетеней, посвященных различным вопросам, от сводки столкновений на лунных трассах до научно-фантастических рассказов — и все о зарождающейся межгалактической торговле. И одна из этих статей начиналась так:
«Хотя люди могли совершать межгалактические путешествия уже три столетия назад, межгалактическая торговля была невозможна, не из-за механических повреждений, а потому что существовали определенные барьеры, которые мы до сих пор не могли преодолеть. Психологический шок поражал людей, доводил их до безумия, портились чувствительные машины и компьютеры, стоило только отдалиться более чем на двадцать тысяч световых лет от края галактики.
Потом наступала психологическая смерть, уничтожались все базы данных компьютеров, которые могли бы вернуть домой команду. Ученые давно нашли объяснение этому феномену.
Проблема оказалась в следующем: так как природа пространства и времени неразрывно связана с концентрацией материи, внутри галактики природа управляется одними и теми же законами. Но все меняется, стоит немного отдалиться от галактики. Средняя масса всех звезд в нашей галактике контролирует «действительность» — законы нашего микросектора вселенной. Но как только корабль покидал край галактики, «действительность» менялась. Это становилось причиной безумия и оборачивалось смертью для команды. Мы до сих пор не разобрались в тонкостях механизма этого воздействия... Кроме нескольких варварских экспериментов, проходивших с использованием наркотических средств на заре космических путешествий, никаких попыток пересечь космические бездны не предпринималось. Мы не имеем даже слова, обозначающего эту «действительность». Однако, как только мы оказывались лицом к лицу перед черной пропастью межгалактического пространства и яркие звездочки сверкали лишь у нас за спиной, мы сходили с ума. Некоторые из нас, чье ощущение «действительности» побеждает безумие, фобии детства и предродовую травму — все то, что создает психологическую ориентацию нашего общества, — все это делает нашу жизнь в межзвездном обществе болезненным, практически невозможным процессом... Однако некоторые могут пересечь межзвездные просторы и вернуться. Мы называем их золотистыми...»
Золотистые... не от мира сего... терпящие...
Слово «некоторые» было явным преувеличением. Только один человек на тридцать четыре тысячи мог оказаться золотистым. А появление пары — девочки и старика — встряхнуло все галактические институты, занимающиеся проблемами человеческого разума. Особенности психологии такого человека и его эндокринной системы были совершенно особыми. Но вскоре восхищение, удивление, радостные предчувствия, надежды, восхищенные слова о тех, кто мог покинуть нашу галактику, остались в прошлом...
* * *
— Золотистые? — удивился Ратлит, когда я спросил его.
Он очень напоминал обезьянку, покрытую толстым слоем смазки, а работал он далеко от Звездной Ямы у одной польской дамы по фамилии Полоски. — Мы-то родились с этим словом, выросли с ним. Но увы, я не оказался золотистым...
Помню, когда мне было около шести, моих родителей убили, а я с другими малышами прятался в разрушенном кратере, превращенном в склад. Мы тогда оказались на поле военных действий. Помните руины на Гелиосе, что в системе Кретона-семь?.. Кажется, я родился именно там... Во время ядерного удара погибла большая часть города, но мы прятались на продуктовом складе и от голода не страдали. Вместе с нами там прятался один старик. Обычно он садился на стене нашего кратера, колотил пятками по алюминиевым защитным плитам и рассказывал нам истории про звезды. Носил он лохмотья, стянутые проволокой... У него не хватало двух пальцев... На шее его болталась полоска выделанной кожи с огромными когтями... И еще он любил трепаться о межгалактических перелетах. Особенно когда я спрашивал: «А кто такие золотистые?» После такого вопроса он нагибался, лицо багровело и по цвету начинало напоминать красное дерево, и он начинал говорить грубым, хриплым голосом: «Они-то могут отправиться за пределы галактики. Это я тебе, парень, точно скажу. Повидали они побольше, чем ты или я... Люди и нелюди — одновременно... Хоть их матери были женщинами, а отцы — мужчинами, они презрели род человеческий и живут по собственным законам! У них свой путь развития...»
Ратлит и я сидели под фонарем, свесив ноги через край Ямы. В этом месте изгородь была разрушена, искореженные перила напоминали языки огня на ветру. Единственная серьга Ратлита сверкала в тусклом свете. Россыпи звезд равнодушно искрились у нас под ногами. Нас обдувал легкий ветерок — неотъемлемая часть защитного силового поля, не дающего воздуху станции превратиться в облако сверкающих кристаллов. Этот ветерок мы называем «ветром мира».
Он никогда не бывает ни холодным, ни горячим. С ним ничего нельзя сравнить... Так вот от этого ветерка черная рубаха Ратлита пузырем вздулась на спине, прилипнув ко впалой груди. Мы сидели, глядели вниз и любовались галактической ночью.
— Я решил, что непременно вернусь туда, пока идет Вторая Кибервойна, — наконец закончил Ратлит.
— Кибервойна? — удивился я. — Что это такое?
Мой собеседник лишь пожал плечами.
— Я только знаю, что началась она из-за спора по поводу пары тонн ди-аллиума. Это поляризованный элемент, который золотистые привезли из галактики Люпе. В этой войне использовали корабли У-адна. И это хуже всего... Все получилось еще хуже, чем обычно.
— У-адна? Я ничего не знаю о таком типе двигателей.
— Кто-то из золотистых раздобыл чертежи этих чудовищных машин у цивилизации Маггеланова облака — девять.
— Ого! — только и оставалось мне сказать. — А при чем тут «кибер»?
— Так называлось какое-то оружие — помесь пушки с роботом. Золотистые притащили их с планеты, крутящейся в межгалактической бездне неподалеку от созвездия Андромеды. Смертоносная штучка. Только эти золотистые сдуру притащили и антитоксин...
— Так ты считаешь золотистых придурками?
— Конечно. Вы что, ничего не знаете о золотистых, а, Вим? Я хочу сказать, о том, откуда взялось это слово. Я-то узнал об этом случайно у своего издателя. На самом деле все это семантическая чепуха...
— В самом деле? — удивился я. — Но ведь слово-то прижилось...
* * *
У меня выдался тяжелый, тяжелый день. Я устанавливал двигатель на транспорте с квантовым приводом. А корпус был слишком маленьким для этой модели. Золотистый, заказавший эту работу, все время стоял у меня над душой и постоянно давал какие-то новые инструкции, отчего работать становилось просто невыносимо. Но я сделал все как положено. Золотистый заплатил мне наличными и, даже не поблагодарив, полез в корабль, а через две минуты, когда я еще смывал топливную смазку, проклятая пятитонная туша со свистом начала подниматься.
Санди — юноша, который уже три месяца работал у меня помощником (за все это время он так и не дал мне причины для недовольства), быстро убрал леса и скрылся в комнате для наблюдений, когда трехсотметровое чудовище, сорвавшись с места, рвануло вперед, сметая все на своем пути.
Обычно Санди, как и большинство молодых людей, часто менявших место работы, вел себя вежливо, молчал, но в этот раз он раскричался во все горло:
— ...Две тысячи тонн металлолома!.. разнес, все на хер!.. я не пустое место, и мне плевать, что!.. золотистые, придурки!..
А корабль золотистых умчался туда, куда могли летать только золотистые. Я повесил на двери ангара табличку «Не открывать» и не стал даже счищать остатки смазки. Ушел из ангара, отправился на поиски Ратлита.
Вот так мы — я и Ратлит — очутились под тусклым фонарем на краю Звездной Ямы, омываемые легким ветерком.
* * *
— Золотистые. (Мне показалось, что Ратлит скривился, произнося это слово.) Их намного легче понять, если вдуматься в грамматическое содержание этого названия: золото — его мало, следовательно, и золотистых — единицы. Ты считай про себя: один — золотой, два — золотой.
— А их женщин тоже называют золотистыми? — поинтересовался я.
— Скорее всего. Хотя «золотистый» — не прилагательное, это — существительное. Мой издатель рассказал мне, что это еще не устоявшееся прозвище, оно сейчас формируется, чтобы занять определенное место в нашем языке. Некоторые до сих пор стараются подобрать вторую часть прозвища, чтобы точно определить мерзкую сущность этих людей.
И тогда я вспомнил о том, как мучился, устанавливая двигатель. Нелегкая работенка... А если и правда задуматься. Золотистые... и что? Люди рядом с ними чувствуют себя неуютно. И все же, почему их называют золотистыми? Может, правда тут все дело в золотых? Один золотой... второй золотой...
— Подумайте об этом, Вим. Тут все дело в «золотых».
— Да, тут есть о чем подумать, парень, — ответил я...
Ратлит едва не погиб во время Первой Кибервойны. Он всегда говорил честно и прямо. Прибавьте к этому юношеский максимализм. Ратлит! Рисковый парень, и даже больше... Мне нравились такие люди, и я нравился им. Возможно, в свои сорок два я оставался еще слишком молодым.
А Ратлит стал взрослым, когда ему исполнилось тринадцать...
— К тому же золотистые не участвуют в войне, — заметил Ратлит.
— Они ни в одной войне не участвуют. — Я посмотрел, как хитро мальчишка сплел пальцы...
* * *
После двух разводов моя мать убежала с торговцем, оставив меня и четырех других детей (моих братьев и сестру) с теткой-алкоголичкой. Однако они до сих пор живут в обществе, где есть разводы, моногамные браки и все такое... Так вот, именно в таком обществе я и был рожден. Если честно, я оставил свой дом в пятнадцать лет, собственноручно выбрав свой путь. Я изучил достаточно для того, чтобы заставлять разбитые корабли снова подниматься в космос... и после неудачной женитьбы (в течение семи лет я был членом полисемьи) обзавелся собственным ремонтным ангаром возле Звездной Ямы.
По сравнению с Ратлитом у меня было спокойное детство.
Это верно. Он потерял родителей, когда ему было всего шесть лет. По крайней мере, так считал он сам. В семь лет он совершил свое первое преступление. Тогда он только сбежал с Кретона-семь. Часть его детства прошла в больнице, часть в школе-интернате, часть в колонии. Многие воспоминания стерлись из его памяти.
— Иногда вспоминаешь отдельные эпизоды... В те годы я никак не мог научиться толком читать.
Потом года два Ратлит переходил от одной группы воспитателей к другой. Когда ему исполнилось одиннадцать, какой-то парень забрал его в космос. Мальчишка тогда жил на обочине шоссе, питаясь объедками «хот-доггов» и продавая сувениры.
— Жирный был парень. Курил ароматические сигары.
А звали его... Вивиан, что ли?..
И тут у мальчика прорезался дар рассказчика. Три месяца, пока они болтались в космосе, Ратлит диктовал ему роман.
— До сих пор воспоминания об этом времени греют меня, — признался Ратлит. — Но тогда мне просто нужно было придумать хоть что-то, чтобы разнообразить бесконечные часы полета.
Вивиан же обработал фантазии мальчика и издал книгу тиражом в несколько сотен тысяч экземпляров. Ее продавали, как творение молодого, не по годам развитого гения. Но Ратлит не пошел по этому пути. Литературная карьера ничуть его не прельщала. Несколько лет он провел, занимаясь чем-то нелегальным. Он так никогда и не рассказал мне о том, чем же все-таки там занимался. Хотя как-то признался:
— Могу поспорить, Вим, что в те годы я заработал миллион! Ну уж просадил-то миллион точно.
Возможно, все так и было.
В тринадцать, несмотря на вышедший роман, подписанный его именем, Ратлит еще толком не умел писать и читать, но за время своих многочисленных путешествий научился в совершенстве говорить на трех языках...
* * *
Ратлит уперся локтями в колени, подпер подбородок руками.
— Вим, это стыдно.
— Что стыдно, парень?
— Подрабатывать подмастерьем в моем-то возрасте, после того как передо мной открывались такие перспективы... Да!
Но тем не менее так оно и есть.
А потом он снова заговорил о золотистых.
— Но ведь и у тебя до сих пор есть шанс отправиться к звездам, — пожал я плечами. — Большинство детей не знает, золотистые они или нет, пока не достигнут половой зрелости.
Мальчишка склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня.
— Я созрел, когда мне исполнилось девять.
— Извини.
— Я давно смирился с этим, Вим. Когда я понял, что стал мужчиной, я сразу побежал на обследование.
— Было время, когда все люди были пленниками одной-единственной планеты, — задумчиво проговорил я. — Они были обречены всю жизнь ползать по поверхности. А ты в детстве облетел всю галактику... Ты увидел много миров.
— Но ведь где-то там лежат биллионы иных галактик. Я хочу увидеть их. Ведь среди наших звезд так и не нашли принципиально иную жизнь, основанную не на кремние и углероде... Как-то в баре я слышал разговор двух золотистых. Где-то далеко-далеко, в какой-то галактике, они нашли разумное существо размером со звезду. Тварь была ни живой, ни мертвой. Она пела! Вим, я хочу услышать ее песни!
— Но ведь ты не можешь отправиться туда, Ратлит!..
— Ох... сколько сейчас времени!.. Пора идти спать. — И тут он откинул голову назад. — Как стать золотистым? Если нужна какая-то комбинация психологических и физических характеристик... то какая?
— Это своеобразный сорт гормонального дисбаланса. Только находясь в этом состоянии, можно пересечь межгалактическую бездну.
— Конечно, конечно. — Голова моего собеседника поникла. — Я знаю, что Х-хромосомная наследственность — теория, которую выдвинули ученые, попытавшись все объяснить несколько лет назад, — чепуха. Золотистые могут спокойно совершать путешествия из галактики в галактику, в то время как я и ты, Вим, если удалимся больше чем на двадцать тысяч световых лет от ее края, погибнем.
— Безумие наступает еще до этой отметки, — поправил я. — А при двадцати пяти — смерть.
— Какая разница! — Мальчишка широко открыл глаза. Они были большими, зелеными и чуть влажными. — Знаешь, я однажды украл пояс золотистого. Снял у одного, завалившегося в бар. Он перепил и валялся в дальнем углу. А я отправился по галактике, оказался на Калле-один, где меня никто не знает. Там я надел его и ходил с ним несколько часов. Мне было интересно, почувствую я себя как-то по-другому или нет.
— И почувствовал?
Все-таки Ратлит отважный парень. Ему удалось поразить меня во второй раз.
— Я — нет. А люди вокруг меня — да. Пока я носил пояс, никто не мог сказать, что я не золотистый. Для того чтобы узнать об обмане, нужно было или заговорить со мной, или провести гормональные тесты. И только надев и поносив этот пояс, я понял, как люди ненавидят золотистых. Неожиданно я увидел ненависть в глазах всех тех, кто попадался мне на пути. Они ненавидели меня, считая золотистым. Потом я выбросил пояс, сбросил в Яму. — Неожиданно он усмехнулся. — Может быть, я украду еще один.
— Ты и в самом деле так ненавидишь их, Ратлит?
Мальчишка прищурился и посмотрел на меня с превосходством.
— Да, я говорю о золотистых, — продолжал я. — Ведь иногда и они страдают. Они ведь не виноваты в том, что мы не можем летать между галактиками.
— Если честно, во многом я все еще ребенок, — равнодушно объяснил он. — Мне тяжело быть благоразумным... Я ненавижу их. — Тут он снова уставился в бескрайнюю космическую ночь. — Разве ты не чувствуешь себя пойманным в ловушку, а, Вим?
Когда он сказал это, мне вспомнились три эпизода моей жизни.
* * *
Первый:
Я стоял у перил набережной Восточной Реки — руины за моей спиной некогда были городом Нью-Йорком. Была полночь, и я смотрел на подсвеченного дракона — Манхэттенский мост, повисший над водой. За мостом сверкали огни индустриального района — туманного Бруклина. Тускло светились овалы ночных фонарей за моей спиной. Их неестественный, мертвенный свет выбелил игровую площадку и большую часть Ходсон-стрит. Отблески на воде напоминали изломанную фольгу. А над головой раскинулось ночное небо.
Оно было не черным, а мертвенно-розовым, без звезд. Сверкающий мир людей превратил небо в крышу, которая, казалось, должна была вот-вот обрушиться. От этого мне хотелось кричать... А на следующую ночь я оказался в двадцати семи световых годах от Солнца, совершив свой первый межзвездный бросок.
Второй:
После года отсутствия я вернулся домой повидать маму.
Мне что-то понадобилось, и я заглянул в кладовку. И тут странное сооружение из пластиковых ремней и пряжек упало мне на голову.
— Что это, мам?
Она улыбнулась. Во взгляде ее читалась ностальгия.
— Это твоя упряжь, Вими. Твой первый отец и я брали тебя с собой на пикники в Медвежьи горы. Мы клали тебя в это сооружение и привязывали к дереву. Веревка была десяти футов длиной, так, чтобы ты не испугался высоты...
Остальной части рассказа матери я не слышал, потому что неожиданно меня затопила волна ужаса. Я представил себя висящим на дереве в этом сооружении.
Ладно.
Когда я приехал к матери, мне было двадцать и я только вступил в одну прекрасную полисемью на Сигме. Я гордился тем, что стал отцом троих малышей и ожидал еще парочку.
В нашей полисемье было сто шестьдесят три человека, и нам отдали все побережье, девять миль джунглей и склон горы...
А в тот миг мне представилось, что где-то там в джунглях в такой же упряжи привязан к дереву Энтони. Он висит и раскачивается, пытаясь поймать птицу, жука или солнечный зайчик... на веревке в десять футов длиной...
Обычно я надевал одежду, только когда отправлялся на работу, а дома (на Земле) вынужден был носить ее непрерывно. Я хотел как можно поскорее удрать из невероятного места, где вырос, называемого квартирой, убежать от этих жен, мужей, детей — от цивилизации. Все это казалось мне слишком ужасным.
Третий:
После того как я оставил свою полисемью — бежал от них, вина и смущение мои были безмерны. До сих пор раз в месяц я вижу во сне кошмары и просыпаюсь с криком. Часто думаю о том, что случилось с детьми, хотя и знаю, что для групповой семьи потеря одного, двух, трех родителей не слишком сильная травма...
До сих пор удивляюсь, как мне удалось избежать ошибки моих родителей и я не стал надеяться на то, что и мое потомство станет всегда поступать правильно или, еще хуже того, превратится в детей, о которых иногда можно прочитать в газетах (юных гениях, вроде Ратлита, хотя я о нем в газетах никогда не читал). Но меня постоянно мучает ужасное подозрение, что, как бы я ни старался, мои дети повторят многие из моих ошибок...
Так или иначе, я оказался на корабле, который отвез меня к Звездной Яме. И я заговорил с золотистой — обычной милой девушкой. Мы беседовали про вне— и внутригалактические двигатели. Она была потрясена обширностью моих знаний. На меня произвело впечатление то, что она с легкостью пользуется этими двигателями, а знает о них так мало. Выглядела она очень женственно — а я? Здоровяк ростом шесть футов четыре дюйма, весом двести десять фунтов. Механик-ремонтник с обломанными, грязными ногтями. А она? Стройная дама с янтарными глазами. С обзорной палубы мы наблюдали за громадным таинственным диском Пересадочной Станции.
Потом она повернулась ко мне и спросила. В голосе ее не было ни капли насмешки:
— А отправиться дальше ты не можешь, ведь так?
Тогда я испугался и не стал отвечать, потому что знал ответ.
* * *
— Знаю, о чем вы думаете, — неожиданно заявил Ратлит. До этого мы несколько минут просидели молча, и я слишком глубоко задумался. В таком состоянии я мог, не замечая, наболтать ему невесть что. — Мне-то все давно ясно... Я тоже чувствую себя словно в западне!
Я засмеялся, и Ратлит показался мне совсем зеленым и глупым.
— Пойдем, — предложил он мне. — Давай-ка прогуляемся.
— Конечно.
Он встал. Ветер растрепал его волосы.
— Хочу прогуляться, заглянуть к Алегре.
— Только ненадолго. Я хочу пораньше лечь спать.
— Интересно, что Алегра думает обо всех этих делах? Мне нравится болтать с ней, — задумчиво произнес он. — Она не подавляет, но ее жизненный опыт много больше, чем ваш. И она имеет на все свою точку зрения. К тому же она старше меня.
В этом весь Ратлит. Алегре-то было всего пятнадцать.
— Я не думаю, что существо, попавшее «в западню», заинтересует ее, — заметил я. — Если только она не захочет преподнести тебе урок.
* * *
Ратлит считал, что мне есть чему поучиться у Алегры.
В мою молодость дети начинали принимать наркотики лет с десяти. Алегра с самого рождения принимала триста миллиграммов в день, привыкнув к странному наркотику — комбинации психоделических элементов и сильных галлюциногенов. Она перемежала их с сильным подавителем. Я мог только посочувствовать. Мать Алегры была наркоманкой, и наркотики попадали в зародыш, проходя вместе с кровяной плазмой через стенки матки. Так что Алегра с самого рождения нуждалась в наркотической подпитке. Зато она оказалась выдающимся передающим телепатом. Она запомнила ужасы своего рождения, великолепие мира новорожденного — галлюцинации, созданные докторами. Ведь ей с самого рождения давали наркотики. И с тех пор она продолжала принимать их и с помощью своих способностей превратила свое жилище в удивительную психоделическую вселенную.
Однажды я спросил Алегру, когда она впервые услышала про золотистых. И тогда она рассказала мне ужасную историю.
Многие золотистые возвращались с Тибера — сорок четыре в почти невменяемом состоянии. Видимо, там существовал некий пространственный поток, плохо влияющий на людей, а душевное состояние золотистых вещь и вовсе очень деликатная. Так вот, одно межзвездное правительство, которому поручили спонсировать вывоз микрохирургического оборудования с Тибера, защищая свои интересы, наняли Алегру, когда ей было всего восемь лет, как терапевта-психиатра.
— Я конкретизировала фантазии больных золотистых и помогала им избавиться от этих мыслей. За какую-нибудь пару часов они приходили в себя. А ведь некоторые из них были совершенно сумасшедшими, когда их приводили ко мне.
Тогда у юной Алегры оказалось слишком много работы.
Такие телепаты, как она, редкость. Чтобы еще больше развить ее таланты, врачи стали постепенно уменьшать порции наркотиков, а потом разом дали ей огромную дозу...
— Больно они тогда переусердствовали, — рассказала мне она. — Конечно, я могла отказаться... Но не сделала этого. А когда пришла в себя, узнала, что мне увеличили дозу вдвое. Оказалось, что врачи таким образом протолкнули меня через ту грань, которая обычно смертельна для людей...
Теперь я могу есть тараканью отраву вместо слабительного.
Но ведь я могла отказаться, Вим.
Все правильно. Тогда Алегре было восемь лет.
Наркотики поставляли золотистые. Они везли их с Рака-девять, и большая часть их груза проходила через Пересадочную Станцию. Алегра поселилась здесь, потому что тут легче было заниматься нелегальным бизнесом. Легче не придумаешь, стоит только захотеть.
Кстати, сами золотистые не принимают наркотиков.
* * *
Ветерок стих, когда Ратлит и я отошли от края. Ратлит начал насвистывать. В одном из коридоров часть фонарей оказалась разбита, так что довольно значительный участок улицы превратился в черный туннель.
— Ратлит! — позвал я. — Как думаешь, где ты будешь, скажем, через пять лет?
— В гробу, — ответил он. — А пока я хочу добраться до конца этой улицы, не набив себе шишек. Если в ближайшие пять минут со мной ничего плохого не случится, то тогда стоит задуматься о том, что пройдет в следующие пять лет.
И тут он начал что-то насвистывать себе под нос.
— Шишки?.. Налететь на что-то?..
— Я ориентируюсь по эху, — объяснил он и продолжал насвистывать.
Я вытянул руки вперед и пошел за Ратитом, который был словно летучая мышь. Потом случилась катастрофа. Хотя сперва я и не понял этого. В другом конце улицы в круге света, очерченном одиноким целым фонарем, появился золотистый.
Он закрывал руками лицо и смеялся. Звонкий смех эхом разносился по улице. Он так хохотал, что его пояс готов был вот-вот лопнуть, и тогда штаны его непременно соскользнули бы с бедер...
Его внешний вид поразил меня. Он походил на Санди, моего механика, — двадцатичетырехлетнего коротышку, мускулистого, словно обезьяна. Санди носил драную рабочую одежду даже в выходные. («Я хочу вовремя сделать всю работу, босс. Мне вовсе не светит торчать на этой Станции. При первой возможности я рвану в центр галактики. Торчать тут все равно что лежать в могиле». Потом Санди долго стоял, глядя через отверстие в крыше ангара. Там не было ни облаков, ни звезд. «Конечно. Я хотел бы как можно скорее смыться отсюда». Тогда я мог лишь пожалеть его. «Расслабься, малыш». Этот разговор происходил три месяца назад. Однако Санди до сих пор работает со мной. Трудолюбивый малый. Этим он и выделялся из остальной массы рабочих. Но поговорим о Санди в другой раз...) С другой стороны, лицо Санди точно так же было усыпано прыщами, как и физиономия этого золотистого. И волосы торчали ежиком. Но в некоторых деталях тот золотистый представлял собой полную противоположность Санди. Было у него что-то от золотистого...
Так вот золотистый зашатался, все еще хохоча, опустился на колени, потом рухнул лицом вниз. К тому времени, как мы с Ратлитом подошли к нему, он уже замолчал. Носком ботинка мальчик слегка толкнул руку золотистого, отодвинул ее от пряжки пояса.
Межгалактический бродяга уронил руку на мостовую, ладонь раскрылась. Ноготь на мизинце золотистого был в три четверти фута длиной. (У золотистых такая мода.)
— Странно все это, — пробормотал Ратлит, покачав головой. — Что станем с ним делать, а, Вим?
— Ничего, — объявил я. — Пусть себе спит.
— Оставить его здесь? Но ведь кто-нибудь может, проходя мимо, украсть его пояс! — воскликнул Ратлит.
— Ты же только что говорил мне, что ненавидишь золотистых?
— Я ненавижу их! И готов украсть пояс сам. Думаю, нет никого, кто ненавидел бы их сильнее, чем я...
— Пошли, Ратлит. Оставь его в покое.
Но мальчишка уже наклонился и тряхнул золотистого за плечо.
— Давай оттащим его к Алегре и узнаем, в чем тут дело.
— Да он просто пьян.
— Нет, — возразил Ратлит. — От него не пахнет спиртным.
— Посмотрим. Пошли назад. — Я поднял золотистого к перебросил через плечо, словно был пожарным спасателем. — Пошли, пошли. — Я подтолкнул Ратлита. — Думаю, парень просто спятил.
Ратлит усмехнулся.
— Спасибочки. Может, он будет благодарен и заплатит мне за то, что мы убрали его с улицы.
— Ты не знаешь золотистых, — возразил я. — Но если тебе что-то перепадет, поделишься со мной.
— Это уж точно.
Пройдя два квартала, мы оказались возле домика Алегры.
(Ну вам-то я честно признаюсь: Санди был пропорционально сложен и весил меньше. Его-то я мог таскать на себе сколько угодно, не то что этого золотистого.) Когда мы уже подходили к жилищу Алегры, Ратлит объявил:
— Сегодня она в хорошем настроении.
— Посмотрим.
Тяжелое тело на моем плече не слишком располагало к разговорам.
Я не стану описывать то место, где жила Алегра. Не могу я описывать такие места. Даже не смогу сказать, каким оно было до того, как Алегра туда переехала. Единственное, что я знал об этом жилище: Бомжи (так все их называли), перед тем как появилась Алегра, тут на полу ночевали. Можете представить, как выглядел «вечный пластик» после того, как они убрались? Можете представить, как выглядела искрошившаяся от времени нержавейка? Это было загаженное помещение в форме куба. По углам лежали горы грязи и отбросов. Посреди возвышалась груда вшивых одеял — постель Бездомных. А пластиковую панель окна покрывала сеть царапин. Но не таким это помещение рисовалось телепату, живущему на галлюциногенах.
На стук Ратлита дверь открыла классическая красавица.
В нос мне ударил запах наркотиков.
— Входите, — пригласила она. Звуку ее голоса вторила симфоническая музыка — настоящая сложная композиция. — Что ты там тащишь, Вим? Ого, да это золотистый!
И передо мной промелькнул желтый вихрь ее одежд.
— Опусти его, положи на пол. Давай-ка посмотрим, что с ним случилось!
Мне показалось, что на меня уставились сотни глаз, смотровых щелей, сверкающих линз...
Я опустил тело на диванчик в углу.
— Ох-х-х-х-х! — выдохнула Алегра.
И золотистый застыл на оранжевых шелковых подушках, словно баржа, натолкнувшаяся на мель. А вокруг пели флейты и звенели литавры.
— Где вы нашли его? — шепотом спросила хозяйка, повернувшись к нам. Лицо ее напоминало маску слоновой кости.
Мы смотрели на тело золотистого, словно на мерцающую баржу, которая скользила по искрящемуся оранжевому сиропу между оранжевых утесов подушек в сотне футов внизу.
— Мы подобрали его на улице, — стал объяснять Ратлит. — Вим решил, что он пьян. Но от него не пахнет спиртным.
— Он смеялся? — спросила Алегра.
Смех тихим гулким эхом прокатился где-то внизу среди оранжевых скал.
— Точно, — кивнул Ратлит. — Как раз перед тем, как упасть.
— Тогда, скорее всего, он из экспедиции Ап-дока. Они прибыли на Пересадочную Станцию совсем недавно.
Москиты набросились на нас, вылетев из сырых зарослей вай. Насекомые кружили в листве. Они задевали листья, и на нас падали капли росы, прозрачные, как стекло. А где-то у подножия пальм по светлой, журчащей реке плыла баржа.
— Все верно, — наконец заговорил я, прикрыв веки, чтобы избавиться от наваждения, становившегося все реальнее и реальнее. — Я совсем забыл о них.
— Что это за экспедиция? (Казалось, каждое слово Ратлита облаком пара слетает с губ.) Видно, я все пропустил, — продолжал мальчишка. — Расскажите мне. Откуда они вернулись?
Неожиданно пошел снег, и баржа, словно по мановению волшебной палочки, очутилась у самого горизонта.
— Ты ничего не слышал об экспедиции Ап-дока? — удивилась Алегра.
Баржа неожиданно, скачком, оказалась намного ближе, словно не желала исчезать за горизонтом, а собиралась оставаться постоянной, недостижимой целью. Белый цвет плавно перетекал в черный, и лишь баржа казалась единственным светлым пятном, мерцающим во тьме галактической ночи.
— Ап-док решил побывать в самой далекой галактике, — объяснил я Ратлиту. — Они вернулись на этой неделе.
— И все оказались больными, — прибавила Алегра.
Я замолчал, так как изо всех сил сжал пальцы, чтобы заглушить неожиданно обрушившуюся на меня боль.
— Они все оказались больными... — повторил я следом за Алегрой.
Мне показалось, что мои глаза вот-вот лопнут от жара лихорадки. Я начал сползать на пол. Мой рот широко раскрылся... Собственный язык, когда я прикоснулся им к губам, напоминал кусок картона.
Ратлит закашлялся.
— Ну, ладно, Алегра. Тогда надо унести его отсюда... А ты не слишком сгущаешь краски?
— Мне ужасно жаль, Ратлит, но все именно так и есть.
Холодная вода. Тошнота отступила. Все вокруг стало прекрасным (мне это не описать). Прекрасным до жути.
— Так или иначе, они вернулись и принесли с собой какую-то болезнь, — продолжала Алегра. — Очевидно, она незаразна, но все участники экспедиции каждые несколько дней неожиданно теряют сознание. Этому предшествует припадок истерического смеха. И никто с этим ничего не может поделать. К тому же, судя по всему, на самих золотистых эта болезнь никак не повлияла.
Ратлит засмеялся, но потом смолк и неожиданно спросил:
— А сколько времени они находятся в отключке?
— Всего несколько часов, — ответила Алегра. — Забавное заболевание.
Я почувствовал сильный зуд во всех местах, до которых было не дотянуться: под лопатками, где-то в глубине ушной раковины, в гортани. Вы никогда не пытались почесать пальцем себе в гортани?
— Что же нам делать-то? — вздохнул Ратлит. — Сидеть и ждать?
— Мы можем о чем-нибудь поболтать, — с готовностью предложила Алегра. — Кажется, мне говорили, что обморок золотистых длится не слишком долго.
Наверное, она говорила эту фразу сотни лет.
— Хорошо, — согласился Ратлит. — Мне ведь нравится болтать с тобой. Именно из-за этого я явился сюда в первый раз, когда мы еще не были...
— Отлично! — обрадовалась Алегра. — Люблю болтать... Я хотела бы рассказать вам о любви. Любви к кому-нибудь...
Ужасная конвульсия скрутила мой желудок. Казалось, все его содержимое подкатило к горлу и вот-вот выплеснется наружу.
— ...я имею в виду настоящую любовь...
Еще чуть-чуть и тело забьется в предсмертной агонии.
— ...кого вы хотели бы неотрывно связать с собой, а не о сексуальном влечении, которое вы ощущаете, даже толком не познакомившись с объектом ваших вожделений. Образ тех, с кем вы хотите связать свою жизнь, должен быть связан с образом вашего воображаемого идеала. И при этом вы и ваша возлюбленная или возлюбленный должны стараться поступать так, чтобы эта связь не разрывалась, а становилась все крепче...
И сквозь волну нежности, разом смывшую всю боль, прозвучал голос Ратлита. Каждое его слово было драгоценным камешком, из которых он выкладывал вокруг себя удивительную мозаику.
— Алегра, я хотел бы поговорить с тобой не о любви, а об одиночестве.
— Я пошел домой, — неожиданно для себя объявил я. — Вы мне потом расскажете, что же в самом деле случилось с этим Очарованным Принцем.
Они остались разговаривать, с наслаждением паря в царстве галлюцинаций, а я, двигаясь на ощупь (но на этот раз без помощи Алегры), с трудом обнаружил выход. Глотнув свежего воздуха, подождал, пока голова прочистится, а потом отправился домой. Но я понятия не имел, провел ли я в жилище Алегры пять минут или пять лет.
Глава 4
А когда на следующее утро я зашел в ангар, Санди ремонтировал восьмифутовые зубцы конвейера на верхней площадке лесов.
— Мы сможем приступить к наладке через двадцать минут, — сказал он, свесившись вниз.
— Надеюсь, сегодня больше ничего не придется ремонтировать.
— Ага.
— Черт возьми! — выругался я. — Хотел бы я не видеть ни одного золотистого недель этак шесть.
— Все, что он хотел, — полная наладка. На это потребуется часа два.
— Зависит от того, где это судно побывало, — ответил я. — Откуда оно?
— Там позади есть...
— Ладно, — отмахнулся я и направился к двери офиса. — Пока ты тут возишься, просмотрю документы за последние шесть месяцев...
— Босс! — запротестовал Санди. — Знаю я вас! Зароетесь в бумагах на весь день!
— Тогда лучше поскорее начать. — Я снова направился к двери. — А пока не беспокой меня.
* * *
Когда тень корпуса закрыла окно конторы, я вышел, уже переодевшись в спецодежду, и объявил, что даю Санди пять минут на то, чтобы закончить с конвейером и заняться чем-нибудь полезным. Потом я поднялся на леса.
Когда я вышел из лифта, Санди, словно извиняясь, наградил меня улыбкой, исказившей черты его изуродованного шрамом лица. Золотистый, которого я не видел снизу, стоял рядом и инструктировал его. Когда я подошел поближе и прокашлялся, золотистый повернулся ко мне. Он продолжал говорить, не собираясь повторить для меня то, что уже сказал раньше, видимо решив, что Санди потом сам все мне расскажет. Вот такие эти золотистые. А этот к тому же носил безупречную синюю рубаху, бронзовые кулоны, браслеты.
В ушах поблескивали серьги. Волосы выглядели такими же бронзовыми, как побрякушки, кожа казалась темно-красной. А синевато-серые глаза и крепко сжатый рот придавали ему надменный вид повелителя вселенной. Когда мне надоело выслушивать объяснения, Санди начал разбирать крепления, и вскоре мы сняли все защитные панели.
И только тогда золотистый замолчал. Начать работать — это то единственное, что мы могли сделать, чтобы прервать его бесконечные указания. Теперь, облокотившись на перила, он стоял и щелчками блестящих, наманикюренных ногтей выбивал трубку. У него были удивительные ногти — вытянутые и по форме напоминающие трефы, они казались белоснежными по сравнению с его кожей. А потом я перестал глазеть на золотистого — великана шести с половиной футов ростом — и стал помогать Санди.
Мы работали минут десять, когда совершенно неожиданно на лесах появился босоногий и загорелый юноша лет восемнадцати-девятнадцати. Его длинные черные волосы свисали до плеч, грязные лохмотья, которые не сгодились бы и на половую тряпку, были обмотаны вокруг пояса. На больших пальцах рук и ног сверкали кольца желтого металла — ко мне в ангар явился еще один золотистый. Как будто одного было мало!
Сначала я решил, что юноша только что вылез из корабля.
А потом до меня дошло, что выход из корабля совсем в другой стороне. Значит, юноша вошел в ангар и поднялся к нам на лифте.
— Эй, брат! — Золотистый парень засунул три пальца за пояс и остановился возле нас. Мы с Санди в это время все еще боролись с креплением, но юноша не обратил на нас никакого внимания. — Похоже, я застрял на этой Станции. Да и с деньгами не густо. Куда ты направляешься?
Золотистый, сделавший заказ, пощелкал ногтями и лишь потом ответил:
— Хоть ты и считаешь меня своим родственником, убирайся-ка отсюда подальше.
— Погоди, брат. Выдели мне койку на своей посудине. Я бы с удовольствием убрался из этой навозной кучи.
— Пшел вон, или я убью тебя!
— Но послушай, братишка, по воле злой судьбы я оказался в этом проклятом богом уголке вселенной. Пойми...
Неожиданно золотистый со светлыми волосами шагнул вперед, высоко подняв свою четырехфутовую трубку. Он взмахнул ею с такой силой, что она со свистом рассекла воздух. Черноволосый оборванец отскочил и выхватил из своего тряпья что-то черное. Со звоном из рукояти выскользнул семидюймовый клинок. Трубка снова рассекла воздух и задела плечо парнишки, а потом с лязгом ударила о корпус звездолета. Оборванец вскрикнул и рванулся вперед. Два тела сшиблись, покачнулись, упали на пол. Раздалось странное бульканье, и руки нашего заказчика соскользнули с шеи парнишки. Тот, шатаясь, поднялся на ноги. Его нож был окрашен красным.
Тело золотистого на полу содрогнулось. Он откатился в сторону, окрасив леса своей кровью, еще раз перевернулся и, проскользнув под перилами, головой вперед нырнул вниз. До цементного пола было двести пятьдесят футов.
Нож больше не был нужен, и юноша вытер клинок о бедро, плюнул вниз через перила и спокойно сказал:
— Ты мне никакой не родственник.
Щелчок, и клинок исчез в рукояти. Юноша стал спускаться с лесов.
— Эй! — позвал его Санди, когда к нему вернулся голос. — А как же... Я имею в виду... Теперь-то это ваш корабль!
Среди золотистых существовали свои законы наследования — в чести было лишь право сильного...
Золотистый оглянулся, посмотрел на Санди.
— Я дарю его тебе, — фыркнул юноша. У него были широкие, могучие плечи, и он шагнул в лифт с таким видом, словно заходил в телефонную кабинку. Вот таким был этот золотистый.
Санди выглядел испуганным. Он сразу не поверил своему счастью. Но удивление его скрылось за гримасой отвращения.
— Что, раньше не видел таких стычек? — поинтересовался я у него.
— Нет... Правда, я был возле Бара Грега через пару часов после той знаменитой резни. Ну, помните, когда золотистые перепились и стали резать друг друга по чем зря?
— Перепились или отрезвели, — вздохнул я. — Поверь мне, особой разницы нет. Трезвые они или пьяные — они безумцы. — Я покачал головой. — Все забываю, что ты тут болтаешься всего три месяца.
Санди распрямился, подошел к перилам и посмотрел на тело золотистого, распластавшееся на бетоне.
— А что делать с ним? И что делать с кораблем, а, босс?
— Я вызову кого-нибудь из властей, чтобы они прислали рабочих убрать тело... А корабль теперь твой.
— Как?
— Золотистый ведь отдал его тебе. Надо только надлежащим образом оформить все бумаги. У тебя ведь есть свидетель. Я имею в виду себя.
— Но что мне делать с кораблем? Наверное, мне стоит оттащить его на свалку или загнать кому-нибудь по дешевке. А может, босс... отдам-ка я его вам. Продайте его или придумайте, что с ним делать. Я-то сам все равно не смогу ничего сделать...
— Мне бы тоже не хотелось заниматься этим. Если я приму твое предложение, то окажусь вовлеченным в сделку и не смогу быть свидетелем.
— Я буду свидетелем, — объявил Ратлит, выходя из лифта. — Я все видел и слышал. Я стоял вон там, у дверей ангара. Кстати, тут отличная акустика. — Он присвистнул. Эхо вернуло его свист, и Ратлит на мгновение прищурился, наслаждаясь эхом своего свиста. — Потолок ведь примерно футах в... в ста двадцати. Откуда же такое эхо?
— Сто двадцать семь футов, — поправил я.
Ратлит пожал плечами.
— Мне нужно потренироваться в определении расстояний. Пойдем, Санди, оформим все бумаги. Ты передашь корабль Виму, а я стану свидетелем.
— Ты — несовершеннолетний, — возразил Санди.
Дело в том, что Санди не любил Ратлита. Думаю, виной тому то, что Ратлит был шустрым и сообразительным там, где Санди выглядел тупым и уродливым... Слишком легко мне теперь, тридцать лет спустя, вспоминать о Санди. А Ратлит всегда напоминал жирную обезьяну...
Но вы ведь даже не догадываетесь, чем кончилась эта история!
— Разве сегодня тебе не надо быть на работе в ангаре Полоски? — поинтересовался Санди, повернувшись назад к механизму. Он не ждал ответа на свой вопрос, а хотел лишь побольнее задеть мальчишку. Но тот сделал вид, что не замечает этого.
— Лучше пойдем выпьем кофе, — предложил Ратлит. — Если ты не хочешь иметь корабль, может, подаришь его мне?
— Итак, ты хочешь получить эту штуку? Черт возьми, нет! — выступил вперед я.
— Я не хочу владеть ею. Я хотел бы получить его на время.
Тут Санди удивленно поднял голову.
— А потом можете делать с ним что угодно. Только когда закончишь наладку, ненадолго отдай его мне, ладно?..
— Тяжелый ты парень, — вздохнул Санди. — Даже если я дам тебе корабль, разве ты сможешь заплатить за работы?
— Да работы-то тут всего на пару часов. Вы уже сделали половину. Думаю, вы скоро закончите. Если вы и в самом деле хотите, чтобы я заплатил за ремонт, то дайте мне кредит, а через некоторое время я все вам отдам. Вим, какой вексель вам выписать? Пусть для вас я всего лишь жирная обезьяна, но я на равных с другими зарабатываю деньги.
Я наградил мальчишку подзатыльником, не слишком сильным и не очень слабым.
— Пойдем-ка, парень, — приказал я. — Разберемся с этой грудой тряпья внизу. Санди, ты сможешь сам тут все закончить?
Санди лишь усмехнулся и запустил руки во внутренности механизма.
Как только двери лифта закрылись, Ратлит снова спросил:
— Так ты одолжишь мне корабль, а, Вим?
— Это корабль Санди, — твердым голосом объявил я.
— Ты скажи ему, и тогда он мне его одолжит.
Я засмеялся.
— Ты лучше расскажи мне, как чувствует себя тот золотистый. Он пришел в себя? Подозреваю, что именно для него ты выпрашиваешь корабль... Так что это за парень?
Ратлит впился пальцами в сетчатую стенку лифта и откинулся назад.
— Существует только два типа золотистых. — Он начал покачиваться из стороны в сторону. — Плохие и глупые.
Его слова прозвучали совершенно банально. Так считали все обитатели Пересадочной Станции.
— Надеюсь, твой золотистый — глупый, — заметил я, подумав о тех двух, что испортили мой рабочий день.
— Это хуже? — вздрогнул Ратлит.
Если золотистый был не таким уж плохим, он обладал некой странной беззаботностью и с легкостью мог причинить вред другим людям. Помните, я рассказывал, как один из них едва не протаранил корабль, на котором я летел?
— Он... — Ратлит замолчал, словно обдумывая свой ответ. — Он невероятно глуп.
— Вчера ты ненавидел их. Сегодня ты хочешь отдать корабль одному из них. Как тебя понимать?
— У него никогда не было своего корабля, — печально протянул Ратлит — так, словно это полностью оправдывало изменение его точки зрения. — А из-за болезни ему тяжело найти работу, а тем более заработать на свой собственный корабль.
— Понятно...
Лифт опустился на силиконовую подушку. Я открыл дверь, и мы направились в мой офис.
— А что было тогда, после того как я ушел? Если засидеться у Алегры, вечер можно считать потерянным.
— Наверное... А мне в самом деле больше придется спать, после того как мне исполнится тридцать пять?
— Ты не увиливай, а расскажи, что случилось.
— Ладно... — Ратлит уставился на косяк двери офиса, словно ему было неудобно вспоминать наркотические видения. — После того как ты ушел, я с Алегрой немного поболтал. А потом мы заметили, что золотистый пришел в себя и прислушивается. Он объявил нам, что мы прекрасны.
От удивления у меня брови поползли вверх.
— М-м-м-м-м?
— Ему очень понравилось то, о чем мы говорили. И тогда он решил, что мы самые прекрасные люди из тех, кого он встречал. «Что ты видишь?» — спросили мы у него. И он начал рассказывать нам. — Ратлит затаил дыхание, словно подбирая нужные слова, но потом продолжал:
— Ох, Вим, ну и глюки были у него! Ну и фантазия! Картины, которые открылись ему, показались бы мне настоящим адом. А когда он услышал наши голоса, то решил, что попал на небеса! По мере того как он говорил, Алегра воплощала его фантазии в реальность... Она использовала свои навыки психиатра!
— Звучит так, словно в мире Алегры есть что-то реальное.
— Нет, конечно! — неистово возразил мальчик. — Все, что скрывается в жилище Алегры, — галлюцинация, Вим. Ты же понимаешь, что там все ненастоящее. — Здесь его голос сорвался октавы на две. — Но была среди фантазий золотистого одна, о которой я должен тебе рассказать... Он вообразил огромную тварь... живую и мертвую в то же время. Она напоминала звезду... Порождение иной галактики. И, слыша описание этой твари, я понимал, что она не реальная, но я... я слышал ее... пение! — Глаза мальчика широко раскрылись.
Они были зелеными. Чистыми. Я почувствовал зависть к тому, кто мог своими рассказами произвести такое впечатление на Алегру и Ратлита.
— Итак, мы решили оставить его у Алегры, — продолжал мальчик, его голос необычно сел на длинном «гры». — Мы долго еще болтали после того, как золотистый снова уснул... И еще мы решили помочь золотистому избавить его от кошмаров. Потому что все это... слишком необычно!
— Замечательно!
Прервав разговор, я позвонил куда надо. Потом, тяжело вздохнув, присел на уголок стола, возле которого стоял, беседуя с Ратлитом.
— Когда закончится смена, сходим перекусим — плачу я, — и ты мне расскажешь обо всем подробнее.
— Этот золотистый до сих пор торчит у Алегры, — сказал Ратлит. И на мгновение он показался мне обычным беспомощным маленьким мальчиком. — Я обещал зайти к ним, когда пойду от тебя.
— Ну, иди, — согласился я. Меня туда, кажется, не приглашали.
— Жаль только, что он так глуп, — с грустью вздохнул Ратлит, когда мы вместе вышли из офиса.
Он посмотрел на изуродованное тело, распластавшееся на бетоне. Совсем недавно это был золотистый — владелец корабля, путешествующего между галактиками.
Глава 5
Санди зашел ко мне, когда я разбирал бумаги.
— Настройка закончена. Что скажете, босс? Может, ударим по пиву?
— Хорошо, — удивившись, согласился я. — Обычно Санди не соблюдал ритуалы, принятые в обществе. — Хочешь о чем-то со мной поболтать?
— Конечно, — вздохнул он с облегчением.
— У тебя не выходит из головы утреннее происшествие?
— Конечно, — кивнул он.
— Значит, есть причина. — Если честно, мне тоже хотелось с кем-нибудь поболтать. — Происшедшее вполне в духе золотистых. Надменные и глупые — это о них скажет каждый. Другими они быть и не могут, потому что именно эти качества защищают их от полного безумия, когда они пересекают межгалактические просторы, удаляясь больше чем на двадцать тысяч световых лет от нашей галактики.
— Конечно... Я знаю... Я знаю... — Санди начал переминаться с ноги на ногу — видно, почувствовал себя неуютно. — Но я хотел поговорить совсем не об этом.
— Не об этом?
— Угу.
— А о чем же еще? — спросил я, когда так и не получил никаких объяснений.
— Я хотел поговорить о мальчике, который просил у вас корабль.
— Ратлите?
— Да.
— У меня и мысли не было давать ему корабль, — солгал я. — С другой стороны, пока официально он принадлежит тебе.
— Одолжите его этому пареньку, — попросил Санди. — Не волнуйтесь... В общем, я хотел бы поговорить с вами об этом парне.
Забавный этот Санди... Я всегда думал, он считает Ратлита не более чем досадным недоразумением. Также мне казалось, что Санди искренне беспокоится обо мне. Поэтому его слова разожгли во мне любопытство. Мы говорили всю дорогу, пока шли к бару, и продолжали, пока Санди не выпил два пива. Я-то пил горячее молоко с медом. А после у Санди развязался язык, и он рассказал, почему его заинтересовал Ратлит.
— Понимаете, босс, я много ближе к Ратлиту, чем вы. И дело не только в возрасте. Моя жизнь больше похожа на его, чем ваша. Вы смотрите на него, словно на сына. Для меня он — младший брат. Мне кажется, я понимаю все его выкрутасы. Нет, полностью я его не понимаю, но вижу его насквозь, а вы — нет. Он пережил тяжелые времена, но не такие тяжелые, как вы думаете. Он хочет взять от вас все, что сможет... Я, конечно, имею в виду не деньги.
Откуда такие мысли взялись в голове у Санди, я не знаю.
Подобные рассуждения были не в его духе.
— Он не возьмет ничего, если я не захочу ему дать.
— Босс, у вас есть свои дети? — неожиданно спросил Санди.
— Девять, — ответил я. — Были. Они не убегали из дома, потому что их родители жили счастливо... кроме одного. Одна из моих дочерей была слишком чувствительна, чтобы идти той же дорогой, что и остальные. А потом она погибла. Почти все они погибли...
— Ox, — только и сказал Санди. Потом он снова замолчал. Неожиданно он встал, полез в свою сумку и достал трехдюймовый фотоэкран. И это огромный грязный человек, которого я научил, как с помощью грубого дистанционного манипулятора, не раздавив, поднимать с пола яичную скорлупу. — У меня тоже есть дети! — объявил он. — Посмотрите, вот семь из них.
На фотоэкране застыла группа улыбающихся маленьких обезьянок. По-другому я и назвать их не могу. Все они были прыщавыми. Они двигались то вперед, то назад, смещаясь не больше чем на фут. А когда Санди нажал кнопку, они заговорили. Речь их больше походила на птичий щебет.
— Эй, пап!.. Привет, папа!.. А мама попросила сказать, что мы любим тебя!.. Папа, возвращайся скорее!..
— Теперь они далеко, — хрипло проговорил Санди. — Но скоро я вернусь к ним и привезу достаточно денег. Я вытащу их из той дьявольской дыры, где они застряли, и мы поселимся в каком-нибудь приличном местечке. Они медленно взрослеют и только начинают познавать жизнь. Именно из-за них я прилетел сюда. Никто не мог подсказать мне другого способа заработать. А всего, когда я улетал, у меня было тридцать два ребенка. Но вскоре я смогу увеличить их число...
— Ты рассчитываешь разбогатеть, откладывая часть жалованья, что я тебе плачу?
Я не знал о том, что у Санди такая большая семья, и мой вопрос был первой, непроизвольной реакцией. Второй же мыслью, которую я так и не произнес вслух, было: «Тогда почему, черт возьми, ты не хочешь оставить корабль себе? Ты бы продал его, и денег хватило бы. Наплодил бы еще детишек и наслаждался бы жизнью. Будь непрактичнее».
Неожиданно кулак Санди тяжело опустился на стойку бара.
— Вот это-то я и пытаюсь сказать вам, босс! Мы с Ратлитом в чем-то похожи. У всех вас мысли напоминают мозаику — немного отсюда, немного оттуда! Вы ощущаете ограничения, которые накладывает на вас общество, и движетесь в указан ном направлении — иначе вы жить не можете. Но в один прекрасный момент вы обнаруживаете, что если бы шагнули в сторону, то оказались бы гораздо дальше... Я хочу сказать, что не собираюсь торчать на Пересадочной Станции всю жизнь! А если я отправлюсь назад, к центру галактики, то раздобуду достаточно денег, чтобы вернуться домой, переехать всей семьей туда, где я хотел бы поселиться... Так вот, я считаю это движением вперед, а не назад. — Видно, алкоголь оказывал на Санди сильное воздействие, потому что говорил он путано, и мне с трудом удавалось следить за его мыслями.
— Все так и будет, — на всякий случай уверил я его.
Санди быстро успокоился, и это удивило меня. Я по-прежнему недоумевал, почему он не хочет владеть кораблем и исполнить свою мечту — вернуться домой с деньгами. Ведь именно это было для него самым важным.
— Я рад, что ты рассказал мне о своих мечтах, — продолжал я. — Но я не вижу никаких параллелей с Ратлитом.
— Конечно... Ратлит... — Санди убрал фотоэкран назад, в свою сумку. — Босс, ведь Ратлит вам как сын. Вы даете ему советы, дарите ему дружбу и заботы, каких он никогда не имел. Но Ратлит точно такой же подросток, каким я был лет десять назад, мальчишка, не нашедший своего места в обществе, не нашедший своего предназначения в жизни. Не стоит помогать ему искать свой путь в жизни, смущать его разум какими-то посулами хотя бы потому, что он сам не может распознать истину.
— Никогда бы не подумал, что тебя так сильно волнует судьба Ратлита, — сказал я Санди. — И все же я думаю, ты не прав. Разве ты сделал хоть что-то из того, что уже успел сделать Ратлит? Разве ты написал роман?
— Я пытался писать, — признался Санди. — Вшивое занятие. Но некоторые вещи выходили прямо из моего сердца.
Так что можно сказать, я и это сделал, хотя на самом-то деле из моей затеи ничего не получилось. А теперь я стал неплохим механиком, правда, босс? Я честно признаюсь себе в том, что вот это и это я делать не могу, зато я хорошо работаю, выполняю что мне по силам. То же и с Ратлитом. Да и с вами.
Потому что, идя по жизни именно таким путем, мы растем.
И поэтому единственное, чем вы можете помочь мальчику в жизни, это дать ему корабль, и пусть летит на все четыре стороны.
Теперь-то я наконец понял, к чему весь этот разговор.
— Санди, а тебе делали эколограмму, когда ты был ребенком?
— Нет. — А то, что сказал потом Санди, и вовсе поставило меня в тупик. — Я даже не знаю, что это такое.
— Отлично, — только и мог вымолвить я. Потом усмехнулся и потрепал Санди по плечу. — Может, ты в чем-то и в самом деле похож на меня... Давай-ка вернемся к работе.
— И еще одно, — продолжал Санди (вылезая из-за стойки, он выглядел очень мрачным). — Вы знаете, босс, этот парнишка может сильно навредить вам. Не знаю как, но мне порой кажется, он только и высматривает слабое место, чтобы побольнее ударить... Вот это я и хотел сказать вам, босс.
Я хотел было убедить Санди оставить корабль себе, но он вручил мне ключи в ангаре раньше, чем я смог возразить, а потом ушел. Когда люди, которые не могут решить собственные проблемы, дают вам советы... Вот именно эта черта мне в Санди и не нравилась.
Глава 6
Если мне не с кем было отправиться поздно вечером на прогулку, то я гулял в одиночестве. Так случилось и в тот вечер. Я прогуливался вдоль края Звездной Ямы. Ветер дул слабый, и огромного зеркала, собирающего тепло — Стелларплекса (он находился в девяти тысячах миль от Станции), — видно не было. А обычно Стелларплекс сверкает в небе и напоминает земную Луну. Только он в два раза больше, однородно серебристый, и «полнолуние» длится три с половиной дня...
Добравшись до того места, где защитное ограждение было разрушено, я увидел Ратлита. Прислонившись плечом к фонарному столбу, он сидел на краю Ямы и кидал камешки вниз. Рубашка пузырем вздулась у него на спине.
— Эй, парень! Твой золотистый до сих пор торчит у Алегры?
Ратлит посмотрел на меня, а потом кивнул.
— В чем дело? Чего нос повесил? — спросил я, усаживаясь рядом. — Ты обедал?
Мальчишка пожал плечами. Он обладал пониженным метаболизмом и иногда не ел по двадцать четыре часа.
— Пойдем, угощу чем-нибудь. Почему ты такой грустный?
— Лучше уж выпить чего-нибудь.
— Я знаю, ты голоден, — сказал я ему. — Пойдем поедим. Кстати, если хочешь, купим тебе каких-нибудь сластей.
Ратлит не протестовал. Он встал и отправился за мной следом.
— Пошли поговорим по душам. Ты ведь больше не станешь просить у меня корабль?
Неожиданно Ратлит сжал мое предплечье белыми тонкими пальцами. Мое предплечье довольно мощное, и мальчик, конечно, не смог обхватить его рукой.
— Вим, вы должны уговорить Санди отдать корабль мне! Вы должны!
— Ты лучше скажи мне, парнишка, кто на тебя так давит.
— Алегра, — ответил Ратлит. — И золотистый. Ненавижу я золотистых, Вим. Я всегда ненавидел их. Потому что если тебе понравится один из них, а потом ты начнешь ненавидеть его снова — это плохо.
— Что произошло? Чем там занимаются твои друзья?
— Золотистый болтает без умолку. Алегра плавает в море галлюцинаций. И ни один из них не обращает внимания на меня.
— Понимаю.
— Да вы ничего не видите. Вы не понимаете, какие у меня с Алегрой были отношения.
Я отлично знал их обоих. Иногда они вместе...
— Знаю, вы хорошо относились друг к другу. — Если честно, то можно было сказать и больше... В этот раз за меня это сделал сам Ратлит.
— Мы хорошо относились друг к другу, вы же знаете, Вим. Мы нужны друг другу. С тех пор как Алегра перебралась сюда, я достаю ей все медицинские препараты. Она ведь сильно болеет и не сможет жить без наркотиков. И когда для нее наступают плохие времена или галлюцинации становятся слишком яркими, я прихожу к ней, и она рассказывает о том, что видит. Мы обсуждаем ее видения... беседуем. Когда-то Алегра была психиатром и работала на правительство. Она очень-очень много знает о людях. И она многому научила меня. Почти всему, что я знаю.
Пятнадцатилетний эксперт-психиатр, обученный двадцатилетней наркоманкой? Раннее развитие, породившее тринадцатилетнего романиста. Вот так-то. Это вам не гайки отвинчивать!
— Я нуждаюсь в ней точно так же, как она нуждается в своих... лекарствах.
— Ты говорил золотистому, что просил для него корабль?
— Но ведь вы сказали, что я никогда не получу его.
— Точно... поймал-таки меня. Почему бы нам не пойти и не спросить у этого золотистого напрямую, куда он хочет отправиться? Ведь если мы немного схитрим, в этом не будет ничего плохого?
Ратлит не сказал ничего. Его лицо словно окаменело.
— Поедим и сходим. И, черт возьми, я куплю тебе выпить. Может, я даже приму рюмочку вместе с тобой.
Глава 7
Алегра обрадовалась нашему приходу.
— Ратлит, ты вернулся! Привет, Вим! Я так рада, что вы оба здесь! Какая сегодня прекрасная ночь!
— Золотистый? — в первую очередь спросил Ратлит. — Где золотистый?
— Его здесь нет.
— Неужели?!
— Но он вернется!
И тут же торжествующая радость мальчика сменилась печалью.
— Ax, — огорченно вздохнул Ратлит. Словно разом рухнули в миг возведенные воздушные замки. Его вздох эхом пронесся по длинным коридорам. — Все дело в том, что я договорился. Я достал корабль твоему дружку. Корабль! Только надо настроить его двигатель. И твой золотистый сможет улететь, как только пожелает.
— Вот ключи, — сказал я, доставая их из кармана. В этот миг я ощущал себя второстепенным героем какой-то драмы. — Он может получить их прямо сейчас.
Когда я протянул ключи Ратлиту, мне показалось, что гремят фанфары и гудят трубы.
— Ох как это удивительно! Удивительно! Ты еще не знаешь, Ратлит? Ты тоже, Вим?
— Что я должен знать? — удивился Ратлит.
— Я тоже золотистая! — закричала Алегра. Она замахала руками, словно мы находились в толпе, а она хотела привлечь наше внимание. Наверное, ей казалось, что вокруг многие и многие тысячи зрителей.
— Что ты сказала?
— Я... я... я тоже оказалась золотистой. Я узнала об этом только сегодня.
— Не может быть, — фыркнул Ратлит. — Ты слишком старая, чтобы это проявилось только сейчас.
— Во мне что-то изменилось, — объяснила Алегра.
На мгновение мне показалось, что стены ее жилища завешены расчлененными телами. Звучала музыка Сибелиуса.
— В моем организме произошли какие-то перемены. Этот золотистый что-то изменил во мне, вытащил что-то из глубины моего «я». Прекрасное и удивительное чувство... Я — золотистая! Сейчас он отправился в лабораторию, чтобы окончательно оформить все документы. Они там все оформят, и он, видимо, принесет мой золотой пояс. Он скоро придет.
А когда он вернется, я вместе с ним отправлюсь в путешествие в какую-нибудь далекую-далекую галактику. Я стану его ученицей. Мы отправимся в путешествие и найдем лекарство от его болезни, и быть может, где-то там и я вылечусь от пагубной страсти к наркотикам. Золотистый сказал, что если исходить всю вселенную, то непременно найдешь то, что ищешь. Не знаю, понятно ли все это вам... Один взмах руки — и вас переносит от одной звездной грозди к другой...
Теперь я свободна, Ратлит! Я не могла и мечтать об этом!
Когда ты ушел... Ах, что делал этот золотистый... И когда я приняла его семя, мой гормональный баланс сместился.
Пары наркотиков, воздействуя на все мои пять чувств, воссоздали картину случившегося. Я увидел сплетенные тела золотистого и Алегры. Разрушив эротические фантазии, зазвенели ключи от корабля — Ратлит со всей силы швырнул их об стену. После у меня возникли совершенно странные ощущения. Ратлит, похоже, собрался уходить, но Алегра остановила его.
— Не уходи вот так, Ратти! Ну, подумай, у тебя же все впереди. Разве ты не останешься и не поговоришь со мной напоследок?
И он остался.
А я повернулся и ушел домой. Но я на всю жизнь запомнил восхищенное лицо Алегры.
Глава 8
Следующий день начался с сюрприза.
Около десяти мне позвонила Полоски и спросила, не знаю ли я, что случилось: Ратлит в этот день, видите ли, не вышел на работу.
— Ты уверен, что ребенок не заболел?
Я сказал, что видел его вчера поздно вечером и что с ним, скорее всего, все в порядке. Полоски хмыкнула и повесила трубку.
* * *
Санди ушел несколько минут назад, точно так же, как он делал всю неделю. Он хотел заскочить на почту перед тем, как она закроется. Он ожидал письмо из дома. По крайней мере, он так говорил. А я чувствовал себя неудобно, потому что забрал у него корабль. Что-то во всей этой истории казалось мне не правильным. Но ведь он сам отказался от него, иначе Ратлит до сих пор оставался бы другом Алегры. Возможно, так было бы лучше.
Я долго думал о том вечере, когда мы зашли к Алегре.
Впереди меня ждало месяцев шесть бумажной работы без конца и края. Устроившись поудобнее в своем офисе, я включил компьютер и приготовился работать допоздна.
Было уже около семи, когда свет у входа замигал. Это означало, что кто-то открыл дверь ангара. А я ведь запер ее.
У Санди хранился запасной комплект ключей, и, скорее всего, это он и был. Решив, что это Санди, я захотел немного прерваться и поболтать с ним. Механик часто заходил в ангар поработать в самое неурочное время. Я ждал, что он заглянет в офис. Но никто так и не вошел.
Потом стрелка на индикаторе напряжения (я отлично помнил, как выставил ее на ноль, оставив питание только в розетке, к которой подключался мой компьютер) разом скакнула на отметку «семь». При таком напряжении можно было запустить большую часть оборудования ангара.
Видимо, намечалась какая-то уборка, но зачем заниматься ею посреди ночи? Нахмурившись, я выключил компьютер и вышел из офиса. Первое огромное отверстие в крыше ангара было закрыто корпусом Ратлита — Санди — (ну и, конечно) моего корабля. Мягкий свет Стелларплекса падал из окон, идущих вдоль одной из стен, и едва освещал помещение. В глубине темнела паутина лифтов, лесов, веревок и подвесных блоков.
Другие два отверстия были пусты — тридцатиметровые круги серебра сверкали на бетонном полу. Потом я увидел Санди.
Он стоял в кругу света у последнего отверстия, глядя на блестящий диск Стелларплекса. Выглядел он совершено потерянным. И тут он поднял левую руку... Мне показалось, что она выглядит слишком большой. Серебристый свет засверкал на металлической рукавице. Теперь я понял, зачем ему такое напряжение.
Когда Санди поднял руку над головой, его закрыла тень, и в темноте сверкнул пятнадцатифутовый коготь. Санди управлял его движением с помощью перчатки... И тут мой помощник опустил руку, поднеся ее к лицу и сжав пальцы. Повисший над ним металлический клык задрожал. Что тут происходит?..
И только тут я понял: Санди собирается совершить самоубийство.
Поняв это, я рванулся к колеблющемуся, готовому вот-вот обрушиться клинку, прыгнул и, дотянувшись до плеча Санди, ударил рукой по контрольной перчатке, которую он никак не решался сжать.
Кажется, я говорил, что руки у меня здоровые, да и кулаки под стать рукам.
Санди закричал.
— Глупец! — завопил я. — Идиот, козел, придурок...
Наконец мне удалось сорвать перчатку.
— Что, черт побери, с тобой случилось?
Санди сидел на полу. Голова его поникла. От него воняло.
— Посмотри, — обратился я к нему, убирая коготь на место с помощью отвоеванной перчатки. — Если хочешь покончить с собой, спрыгни с Края. Ты бы мне пол-ангара разнес.
Больше тут не появляйся и мои инструменты не трогай. Можешь размозжить себе голову в другом месте, но не здесь с помощью моей перчатки... В чем дело? Что с тобой случилось?
— Я знал, что это не сработает. Не стоило и пытаться. Я знал... — Его голос смешался с рыданиями. — Но я думал, быть может... — Возле его левой руки лежал ручной видеофон.
Экран треснул. И еще там был скомканный кусок бумаги.
Я повернул перчатку, и коготь жужжа исчез в ножнах на высоте двадцати футов. Подойдя к Санди, я подобрал бумагу, разгладил ее. Я не очень-то хотел читать письмо, но уж так получилось.
Дорогой Санфорд,
С тех пор как ты уехал, дела идут все хуже, хотя не так уж и плохо. Теперь мы, не можем позволить себе даже маленьких удовольствий... Да и дети начинают забывать тебя.
Бобби-Д много плакала. Она даже чуть было не уехала.
Мы получили твое письмо и были счастливы узнать, что все у тебя складывается удачно, хотя Хэнк рассказал, о чем ты написал ему. Он очень беспокоился, а когда Мэри попыталась успокоить его, сказал: «Хоть я присоединился к вашей семье позже его, так что имею право сердиться на него точно так же, как вы». Это правда, Санфорд. Он так и сказал. Но он заявил так, потому что имеет долю в наших доходах.
Я пишу тебе, потому что хочу, чтобы ты точно знал его слова. Особенно сейчас, когда дела идут все хуже и хуже.
Ты, говорил, что сможешь прислать нам хоть немного денег. Если можешь, пришли... Хотя Лаура сказала, что, если я отправлю это письмо, она разведется с нами. Она не хочет даже слышать о тебе. Да похоже, и Хэнк не слишком-то жаждет твоего возвращения. Так что прежде, чем вернуться, ты бы все же послал денег... Ты ведь помнишь, как все плохо получилось, когда ты уезжал...
А вчера мы устроили совет и решили, что не хотим, чтобы ты возвращался. Ну а если ты вышлешь денег, все может измениться.
Вот такие у нас дела. Так что можешь расценивать это письмо как официальное уведомление. Но в отличие от других (именно поэтому остальные и попросили меня написать тебе) я хотел бы услышать тебя снова и сохранить тропинку, по которой ты когда-нибудь смог бы, вернуться к нам. И еще я написал, потому что любил тебя по-настоящему. В сердце моем нет ненависти к тебе.
Искренне твой...
Письмо было подписано «Жозеф». А в нижнем правом углу были записаны имена всех мужчин и женщин их полисемьи.
— Санди?
— Я знаю, что они не примут меня назад. Мне ведь даже и пытаться не стоит, а? Но...
— Вставай, Санди!
— Но дети, — прошептал он. — Что будет с детьми?
С другого конца ангара донесся какой-то звук. Борт корабля, исчезающий в люке, серебрился в свете Стелларплекса.
На верхней площадке лесов стоял золотистый, тот самый, которого я и Ратлит подобрали на улице.
(Помните, как он выглядел?) Он и Алегра поднялись на леса, пока мы с Санди боролись за обладание перчаткой. Возможно, они хотели побыстрее улететь, до того, как Ратлит устроит им скандал, и до того, как я изменю свое решение и заберу ключи. Все корабельные приборы были проверены.
И тут я заметил, что лифт скользит вверх. Значит, еще кто-то хотел присоединиться к золотистому и его возлюбленной.
— Дети... — снова прошептал Санди.
Дверь лифта открылась, и кто-то шагнул в круг белого света. Рыжие волосы, золотое кольцо в ухе... Это был Ратлит!
Прыжками помчался он к люку корабля. Полоса желтого металла сжимала его талию.
Удивленный, я услышал, как золотистый закричал мальчишке:
— Залезай на корабль, брат! Мы отправимся в неизвестность.
И Ратлит ответил ему:
— Я отправлюсь вместе с тобой, брат. Поехали!
Их голоса эхом разносились по ангару.
Санди поднял голову, пытаясь разглядеть, что происходит наверху.
Когда Ратлит полез вверх по приставной лесенке, чтобы встать возле люка рядом с Алегрой и золотистым, тот помог мальчику, подхватив его за руку. Мгновение они стояли, глядя в глаза друг другу, потом Ратлит отвернулся и посмотрел вниз в ангар, на тот мир, который решил оставить. Не знаю, разглядел он нас внизу или нет.
Когда люк у них за спиной закрылся, корабль завибрировал.
Я отвел Санди назад в офис. Не успел я закрыть дверь, как страшная волна грохота обрушилась на меня. Я решил, что этот шум приведет Санди в себя. Что-то щелкнуло у меня в голове, но мелкие кусочки головоломки не желали вставать на свои места.
— Санди, нам надо идти! — позвал я.
— Как?
Видно, он пытался прийти в себя, но его сильно тошнило.
— Я не хочу никуда идти.
— Придется, так или иначе. Я не оставлю тебя одного.
Глава 9
Проводив Санди домой, я вернулся в пустой ангар.
— Мое лекарство. Пожалуйста, дай мне мое лекарство. Я должна получить лекарство, пожалуйста... пожалуйста... пожалуйста... — услышал я высокий, тихий голос, когда добрался до двери своего офиса.
Рывком я распахнул ее.
Алегра лежала на матраце в углу. Розовые глаза были широко раскрыты. Белые волосы разметались вокруг. Без галлюциногенов она казалась невероятно тощей. Никаких следов прежней красоты. Ее длинные ногти почернели, как у Санди после разборки деталей в графитовой смазке. У меня спина пошла мурашками от вида ее полупрозрачной кожи, покрытой толстым слоем многолетней грязи. Кожа вокруг рта натянулась, так что он напоминал старый шрам.
— Это ты, bum? Дай мне лекарства. Ты можешь дать мне лекарства, bum? Ты можешь достать мне лекарства?
Ее рот не двигался, но я слышал голос. Она была слишком слаба, чтобы произносить слова, и обращалась ко мне телепатически.
Вот так я впервые увидел Алегру без плаща ее галлюцинаций, и ее настоящий облик поразил меня.
— Алегра, — пробормотал я, стараясь держать себя в руках. — Неужели Ратлит и золотистый бросили тебя!
— Ратлит! Гадкий Ратти, испорченный мальчишка! У него роман с золотистым... Он так и не принес мне лекарства. Но ведь ты достанешь мне райской пыльцы? А, Вим? Если пыльцы не будет, то минут через десять я умру. Я не хочу умирать! Не хочу!.. Мир кажется мне сейчас таким уродливым, переполненным болью. Но я все равно не хочу умирать.
— Так Ратлит улетел вместе с золотистым...
Я осмотрел офис, но тут не было ничего, что могло бы помочь Алегре. Ситуация оказалась намного хуже. Сухой мусор, раньше наваленный кучкой в одном из углов, теперь оказался разбросан по всему полу. Это были бумажки, осколки стекла, щепки и обломки чего-то (теперь казалось невозможным установить их происхождение).
— Нет... Здесь ничего такого нет... Ратлит брал пыльцу у человека, который обитал в квартирке на другом конце Станции. Его зовут Грег... Ратлит приносил мне лекарства каждый день. Он был таким замечательным мальчиком. Каждый день он приносил мне немного лекарств. Мы занимались любовью, и мне никогда не приходилось покидать своего жилища... Вим, ты должен принести мне лекарство!
— Но, Алегра, сейчас глубокая ночь! Грег спит, да и прогулка на другой конец Станции займет много времени... Если даже я отправлюсь на поиски этого Грега, десяти минут мне явно не хватит.
— Если бы со мной все было в порядке, Вим, то я бы отправила тебя туда на облаке света, яркого, как оперение павлина, ты пронесся бы по темным коридорам, словно дельфин по водной глади. Ты принес бы мне мои прекрасные лекарства под победный рев труб и грохот тамбуринов. И все это заняло бы одно мгновение... Но сейчас мне плохо. Я умираю.
Веки ее розовых глаз затрепетали в непроизвольных спазмах.
— Алегра, что тут случилось?
— Ратлит сошел с ума! У него роман с золотистым! — Ее телепатема была наполнена такой яростью, что я невольно отпрянул. Тут я услышал за спиной тяжелое дыхание Санди. Неужели вместо того, чтобы лечь спать, он вернулся следом за мной и был тут все это время, слышал наш разговор? — Ратлит обезумел, словно побывавший за двадцать тысяч световых лет, стал бесчувственным, как...
— Но теперь у него пояс золотистого.
— Это мой пояс! Это был мой пояс, а Ратлит украл его! Но ведь, украв пояс, он все равно не сможет стать золотистым! Тут дело в организме... Ратлит не золотистый! Я — золотистая, Вим! Я могу побывать на далеких звездах, отправиться далеко-далеко! Я — золотистая, золотистая, золотистая... Мне плохо, Вим! Мне так плохо!...
— Но разве той спутник, золотистый, не знал, что пояс твой?
— Конечно! Но он ведь непроходимо глуп! Он верит во все, что ему ни скажи. Верит кому угодно! Я послала его, чтобы он отнес бумаги, получил пояс, заготовил провизию для путешествия. На то, чтобы получить пояс, ему понадобился целый день... А теперь уже ночь... Я попросила Ратлита принести мои лекарства и забрать результаты анализов.
Он ведь тоже решил переспать с золотистым из-за того, что надеялся измениться, как я... И золотистый, и Ратлит бродили неведомо где, а мне тем временем стало очень плохо, я ослабла... А потом выяснилось, что мальчишка встретил золотистого, сказал ему, что я снова стала обычной, а он — Ратлит — превратился в золотистого. Поэтому мой золотистый и отдал ему пояс. Теперь они вместе.
— Как же мог твой спутник поверить в такую глупую историю?
— Вим, ты же знаешь, какими глупыми порой бывают золотистые. Ты же знаешь?.. Да золотистого ничуть не волнует, лжет Ратлит или говорит правду. Они полетят в какую-нибудь галактику. Золотистый останется жив, а мальчишка начнет бредить, из пор его тела станет сочиться кровь... Вначале он ослепнет, потом оглохнет и в конце концов умрет.
А спутник его даже не опечалится. Таковы золотистые. Только я буду оплакивать юного безумца, потому что он был добр ко мне и очень долго приносил мне лекарства.
Я почувствовал горечь и печаль.
Алегра неподвижно лежала передо мной.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь, почему Ратлит обезумел? А, Алегра? Ты хочешь сказать, что не подозревала о том, насколько он хочет стать золотистым? Ты не знала, насколько ты нужна ему? Ты не представляла, что случится с ним, если ты покинешь его, утрешь ему нос, став той, кого он ненавидит и кем восхищается?.. И после всего этого ты утверждаешь, что не знаешь, отчего он сошел с ума? Подумай, девочка... ты ведь стала золотистой. Или, став золотистой, ты резко поглупела?
— Нет, — спокойно возразила она. — Более того, Вим, я знаю, Ратлит тоже пытался пройти тест. Только он не прошел его.... На самом, деле Ратлит просто маленький мальчик, ребенок...
Горечь, усталость, скопившиеся в моей душе, сменила печаль.
— Алегра, разве тебе нужно было все это? Разве ты не могла поступить по-другому, не причиняя мальчику такой боли?
— Я всего лишь хотела сбежать. Вырваться из тисков нашей галактики, из тисков райской пыльцы, стать по-настоящему свободной... И Ратлит этого хочет, и ты. И Санди...
Каждый хочет стать золотистым... Только я поступила жестоко. Мне выпал шанс, и я ухватилась за него. Разве это плохо, а, Вим?.. Жаль, конечно, что все так получилось...
Ее веки снова задрожали. А потом глаза широко открылись.
— Алегра...
— Я — золотистая. Золотистая! Такая же, как другие золотистые! Но я не сумасшедшая, Вим... Нет... Ратлит отлично это знал, но не дал мне моего лекарства...
Глаза Алегры закрылись.
Я тоже закрыл глаза. Мне хотелось плакать, кричать, но, казалось, мой язык распух, уперся в небо, заполнив весь рот... Я не смог выдавить из себя ни звука.