На пустыню надвигалась буря.

Дж'Онн, прервав работу, молча наблюдал, как на горизонте, казавшемся черной полосой полуденного зноя, клубилось, разрастаясь, мутно-желтое облако пыли. Раньше в таких случаях он торопился укрыться в жалкой хибаре, ставшей его домом, чтобы переждать бурю. Но сегодня ему было плевать на нее, на ее ненасытное жерло, готовое поглотить все живое, что еще осталось на этой проклятой земле.

Другое заботило его: вода, вода в пустыне. Равнодушно повернувшись спиной к зарождающейся стихии, Дж'Онн тупо уставился на место своей последней работы – на маленький примитивный бурав и пустую скважину. Все на этой земле оказалось безжизненным – безводным и бесплодным. Вместо того, чтобы поддерживать жизнь, оправдывая свое существование, эта земля высушивала ее, впитывая в себя остатки влаги из всего, что появлялось на ней. В прошедшую ночь горячий песок пустыни высосал последние капли влаги из исстрадавшегося, больного тела Зары, и она умерла.

Сразу же после ее смерти Дж'Онн выбежал в непроглядный мрак ночи и стал бурить скважину за скважиной на широком пространстве пустыни, окружавшей его хибару. Когда-то здесь было обширное плодородное поле, богатое источниками воды. Память об этом заставляла Дж'Онна вести поиск живительной влаги задолго до сегодняшней ночи: все видимое вокруг пространство исщерблено скважинами. Их сотни. Многие помечены бородавчатыми бугорками песка. Эти скважины Дж'Онн пробурил только сегодня.

Он смутно догадывался, что вся его работа – не просто пустая затея, а явное безумие. Но жизнь без Зары было страшно представить, и скважину за скважиной он бурил хоть и с безумной, но ясной целью: найти воду, напоить ею иссохший песок пустыни, и тогда он, может быть, даст Заре те спасительные капли влаги, которые поддержат в ней жизнь. Тогда Дж'Онн избавится от безумия, его жизнь обретет смысл.

… Найти смысл… излечить безумие… а как лечить, если вся его жизнь была безумием? – обрывки мыслей, обрывки воспоминаний: далекая отсюда планета Регул, какой-то похожий на него Дж'Онн зачем-то присваивает себе деньги своего хозяина, не зная, как ими распорядиться, чтобы замести следы преступления… и сцена суда… подсудимому дано право выбора: или смертная казнь, или высылка на – планету Нимбус-3. Подсудимый, осознав после красноречивых уст обвинителя, какое страшное преступление он совершил, готов на смертную казнь, но в зале суда сидит Зара, его честная, верная Зара и умоляет его выбрать жизнь, а она последует за ним хоть в самую черную дыру Галактики. И подсудимый – жалкий, раскаявшийся преступник – выбирает для себя ссылку, чтобы честным трудом на благо своей родной планеты Регул искупить свое страшное преступление…

Низко пригнувшись, чтобы взять в руки бурав, Дж'Онн вдруг в ужасе осознал, что тот непомерно тяжел для его истощенного, покрытого волдырями от солнечных ожогов тела. Заскорузлые, с костяной твердостью мозолей руки могли играть буравом, как игрушкой, но налитая свинцовой тяжестью, одурманенная жарой голова, обмякшие от постоянных неудач плечи неудержимо клонились вниз, требовали отдыха, покоя – того, чего Дж'Онн боялся больше всего. Годы каторжного труда на этой проклинаемой всеми поселенцами планете научили его не доверять своему телу, требующему покоя именно тогда, когда спасало движение и тяжелый труд.

Опустившись на колени, Дж'Онн то ли пополз, то ли пошел на четвереньках к еще не тронутому клочку земли, чтобы продолжить работу. Надвигающаяся буря не тревожила его. В конце концов, – какая разница, зажарится ли он на горячем песке после солнечного удара или же задохнется в колючих объятиях того же песка, закрученного знойным ветром во всепоглощающий вихревой жгут? И в том, и в другом случае он готов принимать свою смерть за неотвратимую кару: планета Нимбус-3 начинает мстить чужеродным пришельцам за свое разорение. И месть ее справедлива.

И в самом деле, неожиданно открытая рядом с Нейтральной зоной планета Нимбус-3 стала яблоком раздора для правительств трех империй: Ромуланской, Империи Клингонов и Объединенной Федерации планет. Как только выяснилось, что вновь открытая планета, обильно орошаемая водой, покрытая густыми массивами леса, обладает еще и богатейшими россыпями самых разных минералов в недрах, в том числе и драгоценнейшим дилисиумом, жадные щупальца трех империй сплелись над планетой в клубок неразрешимого спора. У каждой нашлись неопровержимые «доказательства» права владения не тронутой цивилизацией планетой и столь же неопровержимые доказательства вздорности чужих притязаний.

Словесный конфликт готов был превратиться в вооруженный. И тогда в спор вмешался Федеральный дипломат с Альтаира. Он предложил всем трем правительствам совместно осваивать планету. А во избежание каких-либо серьезных конфликтов предложил запретить на планете появление оружия любого вида.

Все три правительства охотно откликнулись на это предложение и спешно приняли закон, под страхом смертной казни запрещающий кому бы то ни было иметь на Нимбусе-3 оружие. А сама планета получила претенциозное название: Планета Галактического Мира.

Но вопреки, казалось бы, мудрому закону во всех трех обширнейших империях не нашлось ни одного мирянина-добровольца, согласного поселиться на необжитой, заселенной неведомо какими обитателями-аборигенами планете. А самые отчаянные авантюристы, для которых риск и постоянная опасность составляли истинный смысл жизни, ни за какие богатства не хотели расставаться со своей любимой игрушкой – оружием.

Тогда, забыв о былых распрях, все три правительства, выразив поразительное единодушие, приняли закон о заселении планеты преступниками. А чтобы этот закон не выглядел чересчур жестоким, к нему были выработаны дополнения, разъясняющие, что поселенцем становятся лишь в случае добровольного согласия. Когда же не сработали и эти меры, в уголовных кодексах всех трех империй появились такие статьи, по которым любой, даже самый незначительный проступок или простая оплошность могли, если суд так посчитает, расцениваться как тягчайшее преступление.

И поплыли по межпланетному пространству вместительные корабли, до отказа переполненные «добровольными» поселенцами.

Суды всех трех империй, в общем-то, неплохо наработали, и среди поселенцев оказалось немало действительно опасных преступников. Они-то, а не какие-то там правительства, стали истинными хозяевами Планеты Галактического Мира. Быстро разобравшись в обстановке и распознав друг друга по условным, только для них понятным, признакам, настоящие преступники скоренько соорганизовались в бандитские группы и, обзаведясь, вопреки всем законам, холодным оружием, превратили основную массу «добровольцев» в своих рабов. А так как все три правительства не жалели средств на горнодобывающее оборудование и на его обслуживание, то очень скоро бандиты обзавелись и огнестрельным оружием.

Так началась «золотая» эра планеты Нимбус-3. Во все три империи непрерывным потоком потекли грузы из драгоценных камней и металлов, дорогостоящего твердого топлива для межпланетных кораблей и редких пород леса. А чтобы добыть все эти богатства, рабы из поселенцев, подчиняясь безоговорочным приказам своих новых хозяев, вырубали леса, перегораживали ручьи и реки, если они мешали добыче скрытых под ними богатств, взрывчаткой превращали в щебенку огромные горы, и где буром, а где и той же взрывчаткой обнажали недра планеты, изуродовав ее глубокими норами шахт.

О пропитании не заботились. Взамен огромных потоков драгоценных грузов империи посылали на Нимбус не только невольничьи корабли, но и торговые, битком набитые и самыми необходимыми, и самыми изысканными продуктами. Поэтому истинные хозяева Нимбуса отпускали на свободу лишь самых хилых и самых смирных рабов, позволяя им заниматься фермерским хозяйством на уже обезображенных участках земли.

Так продолжалось сезонов двадцать, когда вдруг обнаружилось, что богатства Нимбуса отнюдь не безграничны: лесов почти не осталось, реки без зеленой защиты обмелели или совсем пересохли, а шахты и горы все неохотнее расстаются со своим содержимым.

Тогда и произошло то, что никем не предсказывалось и не предвиделось: однажды все рабы Нимбуса-3 проснулись вольными людьми, а их вчерашние хозяева покинули планету. Не зная истинной сути происшедшей с ними перемены, новые вольные поселенцы в результате долгих и многоречивых рассказов-рассуждений узнали-таки суть. Оказалось, что все прошедшее время истинные хозяева Нимбуса делились с империями лишь ничтожной долей своих богатств. Основная же масса всего добытого рабами неведомыми путями шла в чьи-то властные руки. Взамен истинные хозяева получали и вместительные торговые корабли, и огромные звездолеты. И вся эта торговля хранилась в глубокой тайне от непосвященных. Всякий раб, по рабочей необходимости допущенный к тайне, уничтожался, как только он переставал быть нужным. А всякий, по случайности соприкоснувшийся с тайной, уничтожался еще до осознания им увиденного или услышанного.

Погоревав о погибших, люди устроили братский пир вольных людей, на котором каждый из них находил себе место или по расовой принадлежности, или по пристрастию к дурманящим средствам. Для одних это были сногсшибательные химикаты и табак, для других – алкогольное пойло разных сортов. Протрезвев и подсчитав оставленные им съестные запасы, поселенцы пришли в уныние от их скудности. А поскольку старые хозяева уничтожили все оборудование, способное хоть что-то добывать или производить и забрали с собой умельцев из числа рабов, то нечего было и надеяться на торговлю с империями, которые, твердя о своей бескорыстной помощи Нимбусу, получали десятикратные дивиденды от подобного «бескорыстия». Еще меньше надежды оставляли рабские руки, привыкшие работать лишь по указке и по принуждению: разрушенные штольни шахт, искореженные взрывчаткой станки и конструкции повергали в уныние даже тех, кто не успел выработать в себе отвращение к любому труду. Они-то, еще находившие удовлетворение и смысл в труде, в одиночку и группами разбрелись по планете и, осев в мало-мальски пригодных для житья местах, попытались дать планете вторую жизнь. Но слишком запоздала их попытка.

Дж'Онн избежал участи раба. Поступок Зары, отказавшейся ради него от всех привилегий и благ, дарованных урожденцам Регула, вызывал уважение у самых отъявленных мерзавцев, а худосочный, щуплый Дж'Онн не представлял никакой ценности в роли раба. И истинные хозяева Нимбуса отпустили его вместе с Зарой на вольное фермерство. Найдя среди пустыни заброшенное кем-то поле с полуразвалившейся хибарой, они сезон за сезоном, не разгибая спин, трудились на этой земле, добывая себе пищу. Как ни скудна была их пища, какого бы труда ни требовала, их жизнь была осмысленной – они любили друг друга.

Но пустыня наступала, отбирая у них пядь за пядью плодородную землю. Обзаведясь примитивным, сделанным умельцем из рабов буравом, Дж'Онн начал войну с пустыней, пробуривая скважину за скважиной на ее пути. Чаще всего ему не удавалось добуриться до воды, но хотя бы одна скважина из пяти давала воду. К несчастью для Дж'Она и Зары, песок пустыни тоже хотел пить, и на орошение поля оставались лишь жалкие крохи того, что могла дать скважина. И так повторялось каждый раз.

А потом Зара заболела. Дж'Онн уговаривал ее отказаться от него, чтобы родные могли взять ее к себе на излечение и на полное обеспечение, как они неоднократно предлагали. Но Зара наотрез отказалась покидать Нимбус одна, без него. И как Дж'Онн ни умолял ее, с глазами, полными слез становясь перед ней на колени, Зара была неумолима. Втайне от себя он был благодарен ей за это и, разрываясь между больной Зарой и погибающим от безводья полем, не знал и не хотел знать, что творится за пределами видимого им горизонта и какие перемены произошли на Нимбусе.

Сосед рассказал ему обо всем. Он появился среди ночи, дав знать о себе легким постукиванием в стену хибары. Дж'Онн вышел на стук и в темноте смутно различил некое подобие скелета, стоявшее на ногах, упершись подбородком на руки, сложенные на длинном, не различимом в темноте, предмете.

– Кто ты? – спросил Дж'Онн.

– Я – твой сосед, – ответил ночной гость.

– Я тебя не знаю, – не очень дружелюбно буркнул Дж'Онн.

– Я – ромуланин.

– Вижу.

– И твой сосед.

Но и это не заинтересовало Дж'Онна. Ему было безразлично, каким расстоянием измеряется их соседство – пустыней или межпланетным визитом на огонек. Не дождавшись ответного слова, ночной гость продолжал:

– Идет засуха, большая засуха.

– Уже пришла, – мрачно отозвался Дж'Онн.

– Значит, я опоздал, – разочарованно, с глубоким вздохом, как бы себе самому сказал гость и снова обратился в Дж'Онну:

– С больной женой тебе не уйти от засухи.

– Как ты узнал о больной жене? – наконец-то заинтересовался Дж'Онн.

– Раньше я видел двух человек, работающих в поле, а в последнее время только одного, и всегда спешащего поскорее вернуться в свое жилище.

Ты прав.

– вынужден был согласиться Дж'Онн, – а что еще ты знаешь?

Тогда-то ночной гость и рассказал ему о событиях двухсезонной давности и о последствиях тех событий: недавние рабы, став хозяевами ограбленной и изуродованной планеты, не нашли ничего лучшего, как вернуться к старым порядкам. И сейчас самые сильные и самые наглые захватили в свои руки все, что можно захватить: и склады со скудными остатками продуктов, и какое-то подобие власти, представляющей неизвестно кого. Менее сильные сбились в крикливые шайки и бродят по Нимбусу в поисках самых слабых и самых мирных фермеров, грабят их, чтобы на какое-то время утолить голод. И все вооружаются.

– Зачем? – поинтересовался Дж'Онн.

– Одни – чтобы нападать, другие – чтобы защищаться.

С этими словами ночной гость протянул Дж'Онну предмет, на который опирался:

– Возьми.

– Что это? – отступая назад, чтобы получше рассмотреть подарок, спросил Дж'Онн.

– Ружье.

– Я не хочу убивать, – отрезал Дж'Онн.

– Из него никого не убьешь, – усмехнулся гость, – им можно пугать, можно причинить боль: оно стреляет камнями, – но нельзя убить.

– А ты? – неуверенно спросил Дж'Онн, невольно протягивая руку к ружью.

– Мне больше нечего защищать. Мою ферму разворотили, разнесли в обломки в поисках съестного. Но засуха пришла раньше грабителей, и это привело их в бешенство.

Резко развернувшись, широким, уверенным шагом бывалого ходока гость пошел прочь и вскоре пропал в темноте.

Дж'Онн оцепенело смотрел ему в след, ошеломленный и его странным подарком, и еще более странными новостями. Он смутно чувствовал, что каким-то образом эти события касались и его, Дж'Онна, но каким? Недоуменно пожав плечами, он вернулся в хибару, приставил ружье к тонкой стенке и, подсев на заскрипевший под ним топчан, низко склонился над Зарой, прислушиваясь к ее дыханию.

– Зачем ты взял ружье? – внезапно спросила она неожиданно твердым голосом, какого Дж'Онн давно уже от нее не слышал. Во все долгое время болезни голос у нее был слабый, то и дело прерываемый тяжелым кашлем и мучительной одышкой. И вдруг такая перемена! Вспышка радостной надежды ослепила на краткий миг Дж'Она: Заре стало лучше, она поправляется! И чтобы не расстраивать ее необдуманным ответом, он решил отмолчаться. Но Зара снова твердо и строго спросила:

– Зачем ты взял ружье?

Он понял, что отмалчиваться больше нельзя, и сказал первое, что пришло ему в голову:

– Тебя защищать.

И снова хриплым, больным голосом, прерываемым тяжелой одышкой, Зара выговорила:

– А кто… тебя защитит?.. Ты… стал… рецидивистом… Ты… нарушил закон… запреща… ющий оружие…

Каким еще рецидивистом? Кто в этой пустыне издает и исполняет законы? Жгучее солнце? Зыбучий песок?

Словно читая его мысли, Зара продолжала с трудом выговаривать:

– К нам добрался… человек… доберется и закон… кто тебя защитит?..

Это были ее последние слова, последняя забота о нем. Она потеряла сознание и не приходила в себя остаток ночи и весь долгий, вконец измучивший Дж'Онна, день. А на следующую ночь Зара умерла.

Осознав себя рецидивистом, Дж'Онн еще вчера осмотрел и опробовал ружье. Это была грубая самоделка из металлической трубы и деревянного приклада. Кое-как откованный крючок, навитая вручную пружина… и свист камня, вылетающего из трубы. Все-таки это было оружие, и Дж'Онн не расставался с ним, таская его вместе с буром от скважины к скважине. Зачем? Он не мог бы объяснить это ни себе, ни кому-то другому.

…С каждым шагом вперед бурав становился все тяжелее, и Дж'Онн забыл о ружье, забыл, что ему надо защищаться, помнил только, что ему надо бурить, бурить, пока нещадное солнце не превратит его в обгоревшую головешку. И кажется, до этого осталось недолго ждать – он уже не потеет. Дж'Онн провел рукой по лбу – он был сухим и холодным. Что это – агония? Он умирает? А вот и галлюцинация началась: Дж'Онн слышит звук, приближающийся вместе с бурей. Слабое грохотание, похожее на дальнее ворчание грома перед дождем.

Дж'Онн выпустил бурав из рук, поднялся, прислушался. Он давно не слышал грома и заждался дождя. Но что за гром без молнии, и какой дождь в засуху? А звук все нарастает, приближается. Широко раскрыв глаза, Дж'Онн всматривался в надвигающуюся на него бурю и заинтересованно ждал, когда же сверкнет молния.

Вместо молнии из буревой тучи появился всадник.

Он ехал верхом на создании, которое федеральные поселенцы почему-то назвали конем. Очевидно, первый, кто увидел это животное, имел смутное представление о земном коне, но название прижилось и оправдало себя – четвероногое, лохматое чудище с длинным туловищем и с раковиной рога, растущего пониже носа, было довольно покорно и позволило приручить себя.

Но не конь, а всадник, сидящий на нем, поразил Дж'Онна, заставил его застыть на месте с широко открытым ртом. Он скакал, как одержимый, пришпоривая коня. Его лицо было скрыто капюшоном, а складки белой одежды развевались на ветру, как крылья ангела-мстителя.

Или демона.

Всадник быстро приближался. Стало ясно, что он направляется именно к Дж'Онну.

Нити страха, близкого к ужасу, опутали Дж'Онна. Он вспомнил ночного гостя, его рассказ о бродячих шайках грабителей, его подарок – ружье. С неожиданным для себя проворством он подбежал к оставленной им скважине, подхватил лежащее рядом с ней ружье и, не прицеливаясь, сделал предупредительный выстрел в сторону всадника.

Но, кажется, всадник летел быстрее камня. Не успел Дж'Онн опустить ружье, как тот уже осадил коня в нескольких шагах от него и приподнял капюшон, чтобы снять маску для дыхания. Песчаная буря шла за ним по пятам.

Не опуская ружье, Дж'Онн с тревогой всматривался в, лицо незнакомца, наполовину скрытое капюшоном. Было ясно, что оно принадлежало взрослому мужчине. Глаза человека были в тени, но Дж'Онн скорее почувствовал, чем увидел, что от них исходит некий таинственный свет – свет мудрости, превосходства.

Завороженный этим, Дж'Онн остолбенело стоял, ничего не предпринимая, ни о чем не думая, – просто стоял и ждал, сжимая в руках ружье.

– Я полагал, что оружие запрещено на этой планете, – произнес всадник скорее с юмором, чем с упреком, и легко соскочил с седла прямо напротив Дж'Онна. Его язык был понятен для всех поселенцев Нимбуса, и это как бы стирало грань отчужденности, отгородившей Дж'Онна от всего мира. А незнакомец, широким жестом руки указав на бесплодную пустыню, окружавшую их, с мягким укором добавил:

– Надеюсь, вы не убьете меня из-за этого поля с пустыми скважинами.

Дж'Онн, сопровождая взглядом его жест, горько усмехнулся: незнакомец был прав – ничего от его фермы, кроме пустого, бесплодного поля, не осталось. А пустыня так близко подошла к хибаре, и так жадно тянется к ней зыбучий песок, что и могилу для Зары копать не надо: не сегодня-завтра хибара станет могилой. Но это поле орошалось его потом и кровью, оно отобрало последние силы у Зары и теперь остается его полем.

– Это все, что у меня есть, – ответил Дж'Онн и удивился: ему хотелось ответить резко, раздражительно, а вместо этого в ответе слышалась жалоба. Он был так поражен этим, что почти не сознавал происходящего, не видел, как незнакомец подошел к нему, мягкими движениями высвободил из его рук ружье, а снова придя в себя, услышал свое горькое рыдание.

– Глубока ваша боль, – сочувственно сказал незнакомец.

И Дж'Онна прорвало. Никто и никогда не сочувствовал ему, когда это могло хоть что-то изменить в его жизни. А когда ничего нельзя изменить, когда все потеряно, ему наконец-то посочувствовали.

– Что вы можете знать о моей боли? – исступленно закричал он. – Кто вы такой?

– Давайте выясним это вместе с вами, – из какого-то далека услышал Дж'Онн и почувствовал, как холодные пальцы коснулись его щеки, успокаивающим компрессом легли на виски.

Незнакомец как будто не сходил с места и даже не шевелился, а между тем приближался все ближе и ближе к Дж'Онну, выпадая из его зрения, притягивая взгляд к своим таинственным, скрытым в тени капюшона, глазам.

Сожженная солнцем земля с щербинами пустых скважин, зловещая песчаная буря на горизонте, болезнь и даже смерть Зары – все было поглощено и размыто завораживающим светом глаз незнакомца в зыбкую дымку воспоминаний о давно прошедшем, в легкую грусть, в которой нет места ни горю, ни боли.

Незнакомец заговорил снова, голос его ласкал и успокаивал:

– У каждого из нас есть своя боль. И чтобы избавиться от этого, ее надо вынести из темноты на свет и исследовать.

– Нет! – с криком отшатнулся от него Дж'Онн, снова почувствовав невыносимую боль и увидев перед собой Зару, лежащую мертвой на узком топчане. Увидел ее в последние минуты перед потерей сознания. Умирая и зная, что умрет, она думала только о нем, о том, кто его защитит без нее. Все свою жизнь она посвятила ему – опозоренному преступлением, осужденному и высланному на верную смерть, если бы не она, Зара, умершая вместо него. И эту боль ему предлагают вынести на свет, чтобы исследовать, избавиться от нее. Да разве можно от нее избавиться? И зачем избавляться, если жизнь без Зары лишена для него смысла? Дж'Онн ВИНОВАТ перед Зарой, и от этой вины его никто не избавит.

Он ощутил холодное прикосновение к своему лбу.

– Раздели со мной свою боль, – сказал незнакомец с такой проникновенной, с такой неназойливой нежностью, которая доступна лишь материнскому голосу, – раздели со мной боль, а взамен обрети силу.

Дж'Онн перестал сопротивляться. Миг за мигом стал припоминать он свою позорную, неудачную, свою никчемную жизнь. Но в каком бы унизительном, позорном или отчаянном положении ни припоминал он себя, рядом с ним всегда была Зара, разделявшая с ним его унижения, но не отчаяние. И груз вины перед ней стал таким тяжелым, что Дж'Онн с криком рухнул на колени, закрыв лицо руками.

И когда ему показалось, что эта тяжесть вот-вот опрокинет его лицом вниз, вдавит в горячий песок, сила груза стала ослабевать, а его позорная и никчемная жизнь начала высвечиваться с другой, как будто Зариной, стороны. И с удивлением он увидел себя несчастным, может, в чем-то и повинным, но отнюдь не преступным, а беззащитным перед грубой силой человеком.

Чьи-то невидимые руки ласково погладили его обезумевшую от горя и солнечного пекла голову, коснулись одного, другого плеча и вдруг стали поднимать его с колен.

Не шевелясь, не понимая, что с ним происходит, Дж'Онн все еще беззвучно плакал, слизывая с губ обильный поток слез. Боль отходила, вина оставалась, но из нее исчезло чувство стыда. Взамен пришло чувство долга, поднимающее с колен, требующее действа.

Дж'Онн открыл глаза, все еще полные слез, и с благодарностью взглянул на незнакомца. Тот молча протянул ему руку, помогая подняться с колен. Хватка его была железной.

– Откуда у вас такая сила? – с уважением спросил Дж'Онн, – я ощущаю себя заново рожденным.

Незнакомец слегка ослабил хватку, но не выпустил руку Дж'Онна, не открыл своего лица, скрытого под капюшоном.

– Сила была в тебе самом, Дж'Онн.

Незнакомец знает его имя! Это потрясло Дж'Онна больше, чем чудо перемены, только что произошедшего с ним. Если перед ним стоял не Божий посланец-ангел, то провидец, это уж точно. Преисполненный благодарности, Дж'Онн попытался выразить ее словами:

– Я чувствую, что камень упал с моего сердца. Как я смогу отблагодарить вас за это?

– Присоединяйся к моим поискам, – серьезно ответил незнакомец.

– А что вы ищете?

– То же самое, что и ты, – смысл жизни.

Неожиданно громко всхрапнул и ударом копыта поднял тучу песка конь. Дж'Онн, завороженный незнакомцем, совсем забыл о животном, и оно напомнило о себе. А незнакомец продолжал:

– То, что ищут все с незапамятных времен: смысл жизни, основной закон жизни. А чтобы найти их, нам нужен звездолет, потому что нас много, больше, чем ты думаешь.

Дж'Онн улыбнулся грандиозности замысла незнакомца, но головокружительная легкость души и тела убедили его, что он пойдет очертя голову куда угодно за своим исцелителем. Будь он даже неистовым убийцей, он ищет смысл жизни. И космический корабль. Так это же и есть истинный смысл его, Дж'Онна, жизни – освободиться из этой проклятой пустыни. Но…

– Космический корабль? – помедлив, произнес Дж'Онн. – Не знаю… Великое разорение, великая засуха – какой доброволец прилетит сюда, за каким товаром? Что уж говорить о звездолете!

Хоть он и не видел глаз незнакомца, ему показалось, что его сетования были выслушаны весело.

– Верь, мой друг, – вера сильнее знания, – с этими словами незнакомец откинул назад свой капюшон, открывая лицо аскета: впалые, давно небритые щеки, неухоженное подобие бороды, лохмы непричесанных волос, небрежно торчащие во все стороны. Нарочитой или вынужденной была неухоженность этого лица, она придавала ему своеобразную суровую красоту, в которой явно преобладала сила. Большие глаза неопределенного цвета излучали свет, внушающий благоговение и трепетный, далекий от ужаса, страх.

Но больше всего Дж'Онна поразили уши: большие, без мочек, плотно прижатые к черепу, словно их стянули прочной тесемкой или резинкой, придав им треугольную форму.

Онемевший от изумления Дж'Онн спросил, заикаясь:

– В-вы – в-вул-канец?

Незнакомец величественно кивнул в ответ и неожиданно сделал то, чего Дж'Онн не мог от него ожидать, – он улыбнулся, потом откинул голову назад и громко засмеялся.