Тодд проснулся в теплой больничной палате без окон после долгого сна без сновидений. Он ощущал себя по-прежнему обессиленным, но его тело говорило ему, что он уже заспался. Ты все еще здесь, старина Тодд, сказал он сам себе. Все еще у руля. Накинув одеяло на голые плечи, он проковылял до ведра в углу и опустошил мочевой пузырь. В желудке заурчало. Выйдя в коридор, он встретил Пола, насвистывая моющего пол концентрированным раствором хлорки, и повеселел. Он не привык быть один.

— Привет, Преподобный, — сказал он.

— Доброе утро, Малец.

— Ух, ты, мы не успели попасть сюда, а тебя уже заставили драить полы. Жалко, что проповедники больше не нужны в постапокалиптическом мире.

Пол прервал свое занятие и улыбнулся. — Наоборот, сынок, истинному священнослужителю не чуждо работать руками. Это своего рода молитва. Полезно для души. Попробуй как-нибудь.

— Ты пытаешься превратить меня в атеиста?

— Ха, — сказал Пол.

— Во всяком случае, моей душе нужно выпить кофе и не делать ничего сегодня.

— Заверни за угол и найдешь гостиную. Мы сделали там комнату отдыха. Уверен, что Энн припасла тебе чего-нибудь.

— Спасибо, Преподобный, — сказал Тодд, одеяло волочилось за ним по полу.

— Приятно видеть тебя снова, Малец.

— Тодд повернулся, ухмыльнувшись. — Малец пребывает вовеки, Преподобный. Малец пребывает вовеки.

* * *

Этан медленно брел по отделению патологии, с восхищением разглядывая в тусклом свете своего светильника дороге оборудование, собирающее сейчас пыль. Всюду, где они появлялись, он видел следы погибшего мира. Он искал что-то, что может им пригодиться, но пока безрезультатно. На лабораторном столе стояла большая центрифуга, за открытой крышкой виднелись пробирки с клетками, некогда живыми, а сейчас погибшими, оставшимися после какого-то незаконченного эксперимента. Люди работали здесь, когда Инфицированные встали со своих коек. Уходили в спешке. Этан посмотрел на перевернутое кресло с накинутым на спинку белым халатом. Разбитые пробирки на полу.

Он задержался перед шкафом с посудой из тонкого стекла, пробирками и мензурками. Они были чистые, но ему было страшно касаться их. Бактерии сейчас это главная угроза его жизни и здоровью, а его инстинкты не слишком разборчивы. В углу на глаза ему попался резервуар с жидким азотом. Он долго не мог отвести от него глаз. Азот хранился под давлением. Они могли бы отлить немного в какой-нибудь контейнер, чтобы потом сделать взрывчатку. Если только им первым не оторвет руки. Они могли бы сбросить ее на Инфицированных и устроить им быструю заморозку. Если не отморозят себе руки.

— Жидкий азот это опасный лабораторный материал, — напомнил он себе. Возможно, лучше не трогать его. Хотя, подумать стоит. В этом мире все может сгодится для вооружения. Из пяти основных вещей, необходимых для выживания, на первом месте стоит безопасность.

Этан повертел в руках флуоресцентный микроскоп, но без электричества он оставался темным, инертным и безжизненным. Комната была полна лабораторного оборудования на сотни тысяч долларов, и оно сейчас приходило в негодность. Он нашел инкубатор, но решил не открывать его. До него снова с ужасающей ясностью дошло, что ученые изучали здесь болезни. Не страшные болезни типа СПИДа и вируса Эбола, нет, не в такой лаборатории, но не менее опасные: рак, диабет, эмфизема, костные болезни. Патологи изучали ткани, кровь, мочу, чтобы понять, чем больны люди. С помощью этих тестов врачи лечили людей с всевозможными недугами и продлевали им жизнь. Исследователи смотрели на эти мельчайшие живые частицы из человеческого тела и пытались понять, что у этих людей болит, и как они адаптируются к боли. С помощью этого знания можно было гораздо проще диагностировать некоторые заболевания, другие лечить, и даже исцелять. Но теперь все эти целители ушли, возможно, навсегда.

Этан пытался не думать обо всех тех великих делах, которые они могли бы еще совершить.

* * *

Однажды он задумался, на что похож сильный стресс. Они с Кэрол вкалывали изо всех сил на работе. Разрывались между обедом, детским садом и мытьем посуды. Они переживали драмы воспитания своей маленькой дочери, которой еще не было трех лет. Самый капризный возраст. Жизнь состояла из обязанностей, счетов, небольших поручений, телефонных звонков, досадных банковских ошибок, недопонимания и мелких конфликтов. Было тяжело, но этот стресс был для него глотком свежего воздуха, после того, что ему пришлось пережить за последние десять лет, с зависшим над ним дамокловым мечом. Человеческое тело не способно столь долго испытывать подобный страх. От постоянного ожидания смерти седеют волосы, и разрушается разум.

Они с Кэрол старались изо всех сил, но время от времени случались срывы и они ругались. Ругались, когда готовили обед, когда обедали, когда делали уборку, и когда укладывали Мэри спать. Они оба знали, как далеко могут зайти, и не цеплялись друг к другу, если понимали, что могут расстроить их малышку. Изредка кто-нибудь заходил далеко, и появлялись обиды. Когда это случалось, ссора обострялась, и либо Этан, либо Кэрол выскакивали из-за стола, боясь кричать при Мэри.

Однажды вечером никто не ушел, и Этан, не понимая, что делает, стал кричать.

— Кэрол, перестань, перестань! Сейчас же перестань!

Кэрол отстранилась от стола, ошеломленная. А Мэри, деловито наливающая воду из кружки себе в картофельное пюре, уставилась на него широко раскрытыми глазами, и открыла рот.

Этан быстро улыбнулся дочери, пытаясь успокоить ее.

— Как ты смеешь кричать на меня перед ней, — прошипела Кэрол.

— Я сказал, что не хочу спорить. Так что перестань.

— Я на тебя не кричала.

— ПЕРЕСТАНЬ!

— Почему бы тебе не заткнуться?

Следующую минуту они кричали друг на друга, пока он не выдержал и не выбежал из дома, вне себя от ярости. С час он гулял и, кипя от негодования, все снова и снова прокручивал в голове их спор. Когда его гнев стал угасать, он почувствовал первую волну паники за то, что они сделали с Мэри. Ему нужно поговорить с Кэрол. Он поспешил домой.

Этан нашел жену и дочь наверху в кресле-качалке, в комнате Мэри. Кэрол читала ей сказку из сборника «Любопытный Джордж».

— Ты счастлив, папочка? — спросила Мэри.

— Очень счастлив, — сказал Этан, чуть не плача.

Они дали ей воды, уложили в постель с ее пупсами, усыпили и выключили свет.

Кэрол пошла вниз за кофе, и Этан устало побрел за ней.

— Извини, что я накричал, — сказал он.

— Меня тоже извини, — сказала она.

Следующее, что он помнил, это, как он плакал, опустив голову и сотрясая плечи, а Кэрол обнимала его, говоря, что все будет хорошо.

— Мне не понравилось выражение лица у Мэри, — сказал он.

Это разрывающее сердце выражение замешательства, страха и вины за то, что ее родители ругаются.

Он удивился тому, что плакал. Он не плакал уже лет десять с тех пор, как умерла его мать. Но это выражение преследовало его. Выражение потерянного доверия и утраты.

— Дети винят себя во всем, — добавил он. — Я не хочу ругаться при ней. Никогда больше не хочу ругаться при ней. Мы должны защищать ее.

Кэрол поняла. Они пообещали друг другу, что такое больше никогда не повториться. Они помирились и отправились в постель, чтобы лучше прочувствовать свой брак. Когда Этан лежал в темноте той ночью, пытаясь заснуть, он поклялся сохранить чистую невинность и радость Мэри столько, сколько сможет. Со временем она поймет, что этот мир суровое и ужасное место. Но он будет защищать свою маленькую девочку от жестоких истин этого мира изо всех сил и столько, сколько сможет.

* * *

В гостиной на третьем этаже другие выжившие сидели вокруг маленького стола и завтракали крекерами с арахисовым маслом, запивая быстрорастворимым кофе с медом и сухим молоком. Автомат «Эспрессо» пылился в углу, рядом с маленьким холодильником, который никто даже не хотел открывать. Стены украшали корпоративные росписи. Спертый воздух пах пылью. Светодиодный фонарь отбрасывал длинные тени от горшка с искусственным растением.

— Думаю, все согласятся, что нам нужно продолжить исследовать здание, — сказала Энн. — Я бы хотела снарядить команду для поиска припасов. Еда, вода, лекарства, все, что нам может пригодиться.

— Если справишься, тогда я в этом не участвую, — сказал Сержант.

— Хочешь заняться «Брэдли»?

— Нет. Хочу взять своих парней и найти аварийный генератор. Может, получится включить свет. Зарядить электронику. Может даже получить свежие новости из внешнего мира.

— Ух, ты, — с улыбкой сказала Уэнди. — Было бы здорово.

— Да уж, — сказал Сержант.

— Только не говори, что вам придется спускаться в подвал, — сказала Энн.

Сержант покачал головой. — В подвале нет генератора. Если бы сломался водопровод или бы случилось какое-нибудь бедствие, где потребовались бы пожарные шланги или распрыскиватели, его тут же затопило бы. Этому всех научил ураган Катрина. Нет, в этом госпитале есть технический пентхаус. Высокий и сухой, на последнем этаже. Вот там и стоит генератор. Мы с парнями о нем позаботимся.

Выжившие молча ели. Сержант налил себе еще кофе, улыбнулся и добавил, — Обо мне не беспокойтесь. Единственно, кто пойдет сегодня в самые темные и опасные части госпиталя, так это вы.

— Не уходите без меня, — волоча ноги, вошел в комнату Тодд. — Но для начала плесните мне кофе и верните штаны.

— Как рука? — спросила Уэнди.

— Болит зверски, но жить можно.

Энн похлопала по свободному стулу между собой и Уэнди. — Присаживайся, Малец.

Тодд сел, ухмыляясь из-под одеяла в своих очках и потрепанной кепке SWAT, и протянул руку Энн. — Тодд Полсен. Приятно познакомиться.

* * *

Пол направил дробовик в темноту, светя четким лучом от фонарика, прикрученного изолентой к стволу. Тактический помповый дробовик «Ремингтон 870» снабжен короткой пистолетной рукояткой и амортизатором. Заряжается семью патронами двенадцатого калибра. Полу нравилось это ружье, потому что оно надежное и остановит кого угодно.

Они миновали радиологическое отделение. Дальше по коридору направо они нашли молельню. Пол удивленно уставился на нее. Он совсем забыл, что в каждом госпитале есть молельня. Выжившие вопросительно посмотрели на него, и он кивнул. Да, он хочет заглянуть туда.

Маленькая комнатка походила на миниатюрную церковь, с красным ковровым покрытием, сидениями из темного дерева и витражной стеной, которая, похоже, подсвечивалась сзади, когда работало электричество. На полу были разбросаны книги с церковными гимнами. В вазах осыпались мертвые цветы, почти все свечи растаяли. Этан взял более-менее годные и сунул себе в сумку. Остальные стояли в дверном проеме и смотрели, как Пол поднимает с пола сборники гимнов и бережно ставит их на аналой.

Он посмотрел на сводчатый потолок и закрыл глаза, вспоминая, когда он в последний раз говорил как священник. Когда восстали Инфицированные, он три дня продержал Сару привязанной к кровати. Кормил, мыл, менял подкладное судно, пока за окном не случился конец света. Он даже попробовал сеанс экзорцизма, чтобы изгнать демонов из ее тела, а тем временем она визжала и хрипела, пытаясь освободиться от уз. Он потерял счет времени, а потом вдруг понял, что люди, возможно, приходили в его церковь за успокоением, но там не было никого, кто бы дал им его. Он нес немалую ответственность перед своей паствой. Измученный от недостатка сна, он надел свой костюм священника и вышел в ночь. В дальних домах рыдали и кричали люди, а он брел в церковь как в тумане. По улицам и аллеям с воем носились Инфицированные, врывались в дома и нападали на жителей. Когда Пол пришел в церковь, он понял, что она тоже подверглась нападению. Над кучами трупов роились мухи. Сквозь витражные окна пробивался призрачный свет уличных фонарей. Под ногами хлюпал сырой ковер. Инфицированные съели на алтаре ребенка. И Пол подумал, — Не этого ли ты хотел? Не конца ли света?

Признаки насилия были видны всюду. На земле лежали тела как Инфицированных, так и обычных людей. Здесь его прихожане приняли бой — за своих детей и свой храм. За алтарем был установлен массивный деревянный крест, символ его веры в божественную жертву, давшую возможность вечной жизни, беспомощно нависающий сейчас над местом бойни. В нем вскипел гнев. Инфекция вторглась и осквернила это святое место. Инфекция надругалась над кровью его жены. А сам он остался нетронутым.

На рассвете на улице появилась поющая толпа. Она шла, разгоняя пелену дыма. Жители пригорода несли в руках дробовики, бейсбольные биты, ломы, кухонные ножи и садовые инструменты. Они кричали, пели и размахивали транспарантами с надписями «Нас большинство!», «Защитим свою Родину!» и «Ни шагу назад!». Один из них нес библию и деревянный крест. Их были сотни. Головной отряд ревел и тащил за собой восьмерых Инфицированных, щелкавших зубами, пытавшихся освободиться от наручников и веревок, привязанных к их шеям. Люди остановились посреди перекрестка, закинули веревки на светофор и тут же принялись поднимать лягающихся и хрипящих Инфицированных в воздух. Пол пробился сквозь аплодирующую толпу, чтобы лучше видеть, и с удовлетворением обнаружил, что среди казнимых нет его Сары. Воздух пах гарью. Инфицированные какое-то время висели, подергиваясь, а потом затихли. Толпа ликовала, некоторые стреляли в трупы из своих ружей, другие пели государственный гимн, пока все не подхватили его, со слезами на глазах. Пол понял, что ему трудно дышать. Некоторые люди обратили внимание на его клерикальный воротничок, стали жать ему руку и проталкивать его во главу колонны, скандируя, — Благослови нас! Благослови нас!

Какой-то мужчина с прической «маллет» и охотничьим луком в руках, стоящий на капоте машины, поднял его к себе одной рукой и похлопал по спине. Пол в гневе глянул вниз на ликующую толпу и не узрел там святого духа. Что они хотят от него услышать? Сказать, что с ними пребывает Господь, и одобряет убийство их братьев и сестер средь бела дня? Побудить их к новым убийствам с гимном вроде «Вперед христианские солдаты»? Но потом он понял, как же они напуганы. Лица жадно смотрели на него. Сейчас, как никогда раньше, они нуждались в силе и надежде на любовь Господню. Все молчали, слышен был лишь плач детей. Над головами, в сером закопченном небе, с ревом пронеслась пара военных самолетов, и вдали раздался грохот взрывов. Душа его раскрылась. Он поднял руки и благословил толпу.

— Ваша война — правое дело, — сказал он им.

— Чтобы война была истинно правым делом, солдаты должны убивать с любовью, а не с ненавистью в сердце, — подумал он. — Возможно, это первая война в истории, где воюющие убивают тех, кого любят больше всего.

Люди с краю толпы стали кричать. С ближайших лужаек и садов на них набросились Инфицированные, колотя кулаками и кусаясь. Выстрелы из дробовиков и пистолетов слились в сплошной трескучий грохот, вслед за которым раздались торжествующие крики. Некоторые люди стали хлопать друг друга по плечам. У них под ногами корчилась на земле покусанная и только что зараженная девушка-подросток.

— Братья и сестры, — нараспев обратился к ним Пол. — Господь с вами. Не бойтесь ничего.

На толпу накинулись новые Инфицированные, вызвав в их рядах панический трепет. Некоторые бросились бежать, другие же прижались ближе к друг другу для обороны. Они спотыкались о тела новых зараженных, корчащихся у них под ногами. С воем налетела новая стая, и толпа дрогнула. С криками и стрельбой все обратились в бегство. Бой еще шел, но толпа медленно редела, как раненный кит, окруженный акулами, крутящийся и слабеющий с каждым укусом. Вскоре Пол обнаружил, что остался один. Он смотрел, как последние кучки людей бросают свои транспаранты и обращаются в бегство, оставив на земле дюжины тел. Маленькая кучка людей еще удерживала сопротивление в дымной мгле, крича друг на друга и паля из дробовиков, пока Инфицированные не смели их.

Пол открыл глаза и снова оказался в госпитальной молельне, обратив взор в потолок.

Он прочитал про себя молитву по мертвым и запел бархатным баритоном, — Аминь, аминь, а-а-аминь.

Другие выжившие уставились на него с нескрываемым изумлением. Уэнди вытерла слезы тыльной стороной ладони. Полу было интересно, не говорил ли он что-нибудь, пока столь живо переживал тот ужасный день. По собственному мокрому лицу он понял, что плакал. Понял, что вовсе не пел, а стонал. Он не помнил многое из произошедшего, что пережил сейчас. Но он не мог вспомнить, что случилось потом. Бойцы, удерживавшие сопротивление, погибли в дыму. А дальше пустота.

* * *

Все знакомы с флэшбэками. Эти воспоминания столь реальны, столь интуитивны, что многие могут поклясться, что они открыли настоящую машину времени. Но в отличие от кинематографической версии машины времени, в их случае они не могут повлиять на последствия. Они обречены переживать прошлое постоянно, не в силах изменить его. И не важно сколько раз они посетят прошлое, они никогда не осмыслят его по-настоящему.

* * *

Выжившие вошли в сувенирную лавку, держа оружие наготове. Зачистили ее, как учил их Сержант — рассыпавшись веером вдоль стен и вернувшись по кругу к двери.

— Чисто, — объявили они и приступили к «мародерке».

Этана снова посетило ощущение, что мир превратился в гигантский музей, посвященный концу света. Газеты и журналы на стеллажах по-прежнему пестрели драматическими заголовками о начале эпидемии. Он пробежал пальцами по поздравительным открыткам, остановился перед набором мягких игрушек и блестящих воздушных шаров с надписями «Мальчик!», «Хорошего настроения!» и «С Днем матери!»

У него за спиной Уэнди открыла неработающий холодильник и стала перекладывать из него бутилированную воду и соки в хозяйственные сумки и загружать на инвалидное кресло, которое она использовала как тележку. Пол зажег сигарету, устало вздохнул и сел на пачку журналов. Тодд выгребал с прилавка конфеты и жвачку и запихивал в сумку. Энн рыскала с фонариком по другим полкам, хватая аспирин, кусачки для ногтей и дезодоранты.

Тодд поднял свою сумку с конфетами, встряхнул ее, и сказал, — Откупись, а то заколдую!

Этан сказал, — Думаешь, они помнят, кто они такие?

— Ты имеешь ввиду Инфицированных? — спросил Тодд.

— Да. Думаешь, их сознание изменилось, или вирус запер их в своих телах и вынуждает делать то, чего они не хотят делать?

— Не хотелось бы думать, что они чувствуют и понимают, что атакуют людей, но не могут с этим ничего поделать, — сказала Уэнди. — В любом случае смерть для них будет избавлением.

— Может, когда Инфицированные спят, то вспоминают себя во сне, — сказал Тодд. — Хорошо, если так. — И быстро добавил, — Или наоборот, ужасно.

Этан поднял какую-то мягкую игрушку, помял ее и бросил на пол. — Интересно, любят ли они еще нас? Узнают ли нас, когда атакуют, так же как мы узнаем их, когда убиваем?

Пол вскинул голову и уставился на Этана.

Энн сказала, — Такие вопросы никому не нравятся.

Пол сказал, — Это единственные вопросы, которые стоит сейчас задавать.

* * *

Дверь на технический пентхаус была заперта. Сержант со своим экипажем вернулись к «Брэдли» и достали подрывной комплект, в котором было несколько блоков пластиковой взрывчатки С4 с детонаторами. Они решили отрезать кусок С4 и прилепить его к дверной ручке. Воткнуть в него детонатор, подвести провод, отойти на безопасное расстояние, и подорвать. Солдаты использовали это вещество редко, но относились к нему с большим уважением. Можно бросать, пинать его, и оно не взорвется. Подожгите его и оно будет хорошо гореть медленным огнем, так что вы сможете разогреть на нем еду, если находитесь в хорошо проветриваемом помещении. Так Сержант делал много раз в Афганистане. А можно вылепить из него любую фигуру, воткнуть детонатор, и сравнять с землей целое здание.

Они двигались быстро, держа оружие наготове, общаясь между собой только условными сигналами. Над парковкой летали обрывки газет и прочий мусор. Гараж, где они спрятали под брезентом свою машину, был, похоже, пуст. Но Инфицированные могли появиться здесь в любой момент. Они привыкли не рисковать. Осторожность стала сейчас их второй натурой.

Лишь вернувшись в госпиталь, солдаты немного расслабились.

— Здесь, в здании, мы в безопасности, Сержант? — спросил Дак.

— В данный момент, да. — Это был стандартный ответ Сержанта на подобные вопросы. Каждый день этой адской поездки он отвечает за их жизнь и здоровье. Каждую минуту. И разглагольствовать о том, чего не знаешь это пустая трата времени и энергии, без которых им не выжить.

— То есть, мы задержимся здесь на какое-то время?

Они стали подниматься по лестнице. Сержант пожал плечами и сказал, — Думаю, да. Место хорошее.

— Я думал, мы натренируем гражданских, и сделаем из них группу прикрытия, пока не найдем своих.

— План не поменялся, Даки.

— Похоже, гражданские думают, что мы собрались здесь жить.

— Да, мы по-прежнему пытаемся выйти на своих, — сказал Сержант. — Но гражданским это афишировать не надо. Вы хоть знаете, где наши ближайшие союзники? Вот я, хоть убей, не знаю. Технически, нашего батальона больше не существует. В сети последние дни тишина.

Солдаты добрались до верхнего этажа и остановились перевести дух. Стрелок опустился на одно колено и принялся устанавливать заряд.

— Всегда есть лагеря, — сказал Стив, не отрываясь от своего занятия. — Лагеря ФАПЧС. Ближайший в Огайо, верно?

— Мы даже не знаем, существуют ли они еще, Стив. И существовали ли вообще. Мы слышали о многих лагерях для беженцев и военных, которые либо переезжали к моменту нашего там появления, либо их там вообще никогда не было. Я не заинтересован рисковать нашей безопасностью из-за каких-то слухов, особенно если это означает поездку через весь Огайо с на четверть заполненным баком.

— Эй, я с тобой. Я остаюсь. Я не против того, чтобы залечь здесь на дно, пока все не уляжется. Пусть этим занимаются всякие сраные энтузиасты.

— А я не хочу сидеть здесь вечно. Наши товарищи где-то там сражаются, и мы должны найти их и помочь. Но гражданским нужен отдых. И нам нужен отдых.

— Есть, — сказал Стив.

— Вот что я думаю, — сказал Даки, когда они отступали по лестнице вниз. — Каждый час, пока мы сидим здесь, гибнут люди, которым мы могли бы помочь. Сколько еще мы будем здесь торчать?

— Минимум пару дней, — ответил Сержант. За это время многое может произойти. Сейчас мы живем одним днем. — Он помнил, как бойскауты учили его, что делать, чтобы выжить: Остановиться, подумать, осмотреться и составить план, либо просто ОСТАНОВИТЬСЯ.

— А что, если мы захотим уехать, а гражданские захотят остаться?

— Не знаю, Даки. Честно, не знаю. Они не в армии.

— Всем в укрытие! — крикнул Стив. Солдаты опустились на корточки и зажали уши.

С4 взорвалась с металлическим грохотом, прокатившимся по лестничному колодцу, за которым последовала волна дыма, пыли и сильного химического запаха. Искореженная металлическая дверь повисла на одной петле, потом отвалилась и упала на пол.

Солдаты поднялись и отряхнули с себя пыль.

— На самом деле, они нам очень нужны, — сказал Сержант. — Ребята что надо. — Он мрачно ухмыльнулся. — И, если честно, не хотел бы я их злить.

* * *

Бог это добро, смерть это зло, тогда почему бог позволяет людям умирать? На этот вопрос Пол никогда не смог бы ответить, будучи священником. Когда ему было десять лет, упал самолет, на мили разбросав куски горящего металла и человеческих тел. В катастрофе погибло более двухсот человек, включая его мать. Тогда он пережил весь спектр горя, от отрицания и гнева до смирения и вины. Самым худшим было чувство вины. Когда она улетала, он спал, и его непрестанно мучила мысль, что она ушла, так и не попрощавшись с ним. К моменту признания факта утраты, он повзрослел не по годам. Повзрослел не по годам, потому что узнал о существовании смерти и о хрупкости жизни.

В течение нескольких недель после катастрофы их дом часто навещал священник, предлагая утешение Полу и его отцу.

— Если бог любил мою маму, то почему позволил ей умереть? — спросил его Пол.

— Не знаю, — сказал священник. — Знаю лишь, что пришло ее время.

— Отправиться в рай?

— Быть с богом, который ее создал. Твоя мать не умерла. Она совершила переход. Это тяжело, но тебе придется подождать, чтобы увидеть ее снова. И ты увидишь ее снова.

Пол долго не решался задать следующий вопрос.

Наконец спросил, — А меня бог тоже заставит умереть?

Священник улыбнулся. — Мы все умираем, Пол, — ответил он. — Но ты еще долго, долго не умрешь. Мир это не только тяжелое место, но и удивительное. Тебе придется сделать здесь много дел.

Следующие несколько дней Пол размышлял над словами отца Брауна. Наконец он не только смирился с потерей матери, но и решил стать священником. Он любил супергероев, ему не хватало их ни в телевизоре, ни в книжках с комиксами. Но здесь был настоящий супергерой, тот, кто ежедневно сражается со злом в лице смерти и помогает другим людям победить его.

Из него получился хороший священник. Он провел сотни часов, помогая умирающим людям и им семьям справиться с горем. Утешал, как только мог. Если у них больше не к кому было обратиться, он проводил с ними больше времени, даже помогал им по дому и оплачивал счета. Это была его миссия, как священника, помогать всем, чем он может, и он чувствовал, что вносит реальные перемены в жизни людей. Он помогал умирающим смириться с неизбежным. И для Пола не было большей награды, чем некоторая степень уверенности, что эти люди не умирают, а переходят, не в забвение, а в лучшее место, и будут ждать там своих любимых.

И все же какая-то его часть испытывала стыд за то, что сам он не перестал бояться смерти.

Рита Грин была не из тех, кто регулярно посещает церковь, но когда ей поставили диагноз рак кости и назначили болезненный режим лечения, включающий химиотерапию и хирургическое удаление части таза, ее семья попросила Пола навестить ее. И он согласился.

Он пришел к ней домой и сел у кровати. Ее лихорадило, но это был не жар, а последствия терапии. Лекарства, которые она принимала, убивали растущие клетки в ее теле, и раковые и обычные, здоровые клетки во рту, желудке, кишечнике, волосяных фолликулах. Она рассказала ему, что иногда чувствовала себя так хорошо, что выходила в сад повозиться со своими нарциссами. Но сегодня ей снова стало плохо. И она угасала буквально на глазах.

Они немного поговорили, а потом он решил оставить ее в покое. Он дал ей компакт-диск со сборником джазовых композиций. Ее сын сказал ему, что ей нравиться ухаживать за цветами под джаз. Пол объяснил ей свое появление здесь, и сказал, что она может рассчитывать на его поддержку.

Рита пожаловалась на потерю веса, выпадение волос и общее недомогание. Ей не хочется смотреть в зеркало и видеть, что сделали с ней рак и терапия. Кроме того, она была женщиной, которая не может сидеть, сложа руки. Ей было невыносимо находиться дома, прикованной к кровати.

— Ты боишься того, что случается потом со всеми нами?

— Нет, — ответила Рита. — Всем нам когда-нибудь придется уйти. Видимо, пришло мое время.

— Ты не жалеешь, что тебе придется оставить Джима?

— Он хороший мальчик. Он справится.

— Ты очень сильная женщина, — казал Пол.

Рита закашлялась. — У меня просто нет другого выбора.

— Ты чувствуешь, что пребудешь с Иисусом?

— Я не верю в Иисуса, Преподобный, — сказала Рита.

Пол изумленно уставился на нее. — Нет, конечно же, веришь.

— Не верю.

— Ты же много лет ходила ко мне в церковь.

— Это верно. Но я никогда по-настоящему не верила.

Он вздохнул.

— Не обижайтесь, Преподобный.

— Ты не веришь, и тебе не страшно?

— Почему мне должно быть страшно? Я же сказала, у меня нет другого выбора.

Какое-то время Пол смотрел на нее, не зная, что сказать. Полагаясь на свой опыт служения умирающим и живым, он всегда разделял мнение, что атеистов на войне не бывает. Но Рита Грин оказалась редким исключением.

— Преподобный, — сказала она. — Прочитайте мне тот отрывок из Экклезиаста. Тот, что про времена.

— Конечно, — сказал Пол. Он откашлялся и стал читать по памяти, — Всему свое время, и время всякой вещи под небом.

— Мммм. — сказала Рита, с улыбкой закрывая глаза.

— Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить. Время сетовать, и время плясать…

Он замолчал. Рита спала.

На кухне он встретил ее сына Джима. Это был крупный мужчина, работавший на стройке. Он сказал Полу, как ему тяжело. Они сели за кухонный стол.

— Ходросаркома, — с отвращением сказал Джим. — Никогда раньше не слышал этого слова. И вот она случилась, эта штука, которая убьет мою мать. Чертов рак.

Пол кивнул.

— Преподобный, — добавил Джим, — что вы говорите людям, когда их утешаете? Какие слова больше помогают?

— Самое трудное, это позволить нашим любимым умирать, — сказал ему Пол. — Некоторые люди продолжают общаться со своими любимыми, даже после того, как те умерли. Потому что не знают, как жить дальше.

— Так что вы говорите им, когда хотите помочь?

Пол достал ручку, взял салфетку из аккуратной стопочки на другом конце стола, и начертил жирную черную линию.

— Это линия, — сказал Джим.

— Я говорю людям, что их прошлое с одной стороны линии, а будущее — с другой, — объяснил Пол. — Они должны осознать, что как только пересекут эту линию, все изменится. Они должны смириться и принять эту перемену, так чтобы они смогли перейти в будущее.

Джим заметно сник.

Пол посмотрел на линию и понял, что она разделяет не прошлое и будущее, а жизнь и смерть. Слева коротенькая жизнь, полная радостей, горестей, скитаний и поисков. Справа, либо вечная радость в союзе с Творцом, либо вечное забвение — бесконечный, бессмысленный, пугающий мрак — где все одиноки, где все забыты, где все есть ничто.

* * *

Госпиталь оказался гораздо больше и сложнее, когда выжившие стали исследовать его недра. Они помечали изученные места флуоресцентной краской. Трубки со всех телефонов были сорваны. Этан поднял одну и поднес к уху по старой привычке. Набрал свой домашний номер и стал слушать. Гудков не было. Никто не отвечал. Он аккуратно положил трубку на место, и поспешил догонять других выживших, которые остановились перед какой-то дверью.

Здесь стоял кислый, прогорклый запах мертвой плоти. Этан прижал к носу и рту тряпку, смоченную одеколоном, с трудом сдерживая рвоту.

— Мы должны проверить каждую комнату, — сказала Энн.

Другие неохотно кивнули и вошли внутрь.

Этан тут же пожалел об этом. Он медленно стал изучать стены с помощью фонарика. Везде висели карандашные рисунки, грубые изображения домов, мам, пап, домашних животных, солнц с исходящими из них большими желтыми лучами. И все это покрывали брызги запекшейся крови.

— О, боже, — пробормотал он. — Боже.

— Здесь было детское отделение, — прошептала Уэнди.

Как акробат на трапеции, боящийся головокружения, Этан уговаривал себя не смотреть вниз. По какой то причине Инфицированные не тронули детей младшего школьного возраста. Они не пытались заразить их. Может быть, вирус не рассматривал их как жизнеспособных носителей. А может, вирус отвел им более важную роль, быть кормом, ибо Инфицированные убили их и съели их останки.

Он знал, что пол усеян кусками гниющего мяса и костями. Маленькими черепами.

Вдруг у Этана перехватило дыхание.

Энн посветила ему в лицо фонариком. — Этан?

Он застонал, отмахнувшись от света.

— Ему плохо. Выведите его отсюда.

Когда выжившие выходили из детского отделения, Уэнди наступила на что-то мягкое, лопнувшее с каким-то органическим хрустом.

Она направила фонарик вниз и осветила пол.

— Энн, — сказала она тихим голосом. — О, боже, Энн, иди сюда быстрее.

Пол был усеян полупрозрачными, мясистыми мешочками, наполненными какой-то слизью. Когда луч света из фонарика Уэнди попал на мешочки, в жидкости всполошились бледные черви, отчего мешочки задрожали.

Мешочки оказались яйцами. Вся комната была заполнена яйцами.

Энн появилась рядом с ней. Посмотрела вниз и ничего не сказала.

— Что нам делать? — спросила Уэнди. — Если их коснемся, мы трупы.

Энн не отвечала с минуту, прижав к лицу бандану. Она смотрела вниз широко раскрытыми слезящимися глазами.

— Уничтожить их, — сказала она, наконец.

* * *

Солдаты с помощью фонарей осматривали серые бетонные стены, в поисках схемы технического этажа, которая помогла бы им сориентироваться. Комнаты были полны котлами, насосами, трубопроводами и приточными вентиляционными установками, подающими в здание нагретый и охлажденный воздух. Все это пребывало в спячке под решетчатым потолком, покрытым огнезащитной пеной.

Сержант не сомневался, что в госпитале есть резервный источник питания. Все госпитали имеют его, потому что при внезапном отключении электричества могут выйти из строя мониторы, кислородные насосы и другое жизнеобеспечивающее оборудование, не говоря уже о беспроводных телефонах и серверах с данными. Чего он не знал, так это работает ли генератор на природном газе или дизельном топливе.

Если на газе, то должен быть резервный бак с пропаном, который пригодится для нагревания воды и приготовления пищи. А если на дизельном топливе, то они смогут заправить «Брэдли», а также получить электричество.

Сержант остановился перед двумя ярко-желтыми двадцатитонными машинами, высотой в девять футов, походившими на смесь трактора и поездного локомотива. Госпиталь имел два генератора, соединенных параллельно, каждый мощностью в две тысячи киловатт. А также нечто похожее на большой резервный бак с топливом.

— Аллилуйя, парни! — сказал он, ухмыляясь. — Это дизель.

Солдаты радостно заулюлюкали, повесили свои фонари и принялись изучать генераторы. Они были настоящими технарями и хорошо разбирались в двигателях внутреннего сгорания. Они стали проверять масло и аккумуляторы, и замерять уровень топлива в баках. Номинально каждый генератор вмещает сто пятьдесят галлонов, «Брэдли» — сто семьдесят пять. И это не считая того, что находится в резервном баке. С того времени, как Инфицированные вывели госпиталь из строя, прошло десять дней, поэтому топливо могло немного испортиться, хотя все должно быть в порядке. Сержант предположил, что оба генератора при полной загрузке проработают примерно по восемь часов. С тем количеством топлива в резервном баке это время может быть увеличено до двадцати четырех, может быть двадцати восьми часов.

— Баки заполнены примерно на восемьдесят процентов, — сказал Стив, ухмыляясь.

— Вот это здорово! — сказал Сержант.

Топлива у них было полно.

— Похоже, удача на нашей стороне, — сказал Даки.

Как только они запустят генератор, сжигаемое им топливо станет вырабатывать энергию, поворачивающую коленвал. Коленвал же будет поворачивать ротор в статоре, отчего появится постоянное магнитное поле. При проходе ротора через это поле, в проводах сгенерируется электрический ток. Ток пойдет по сети. Если это сработает, у них будет свет, работающие холодильники, горячая еда, кондиционируемый воздух, тепло и зарядка для электроники.

— Отлично, давайте найдем рубильник и распределим нагрузку, — добавил Сержант. — А потом растормошим эту малютку.

* * *

Уэнди стянула с себя грязную одежду, бросила в ведро и залила моющим средством, которое нашла рядом с грудой окровавленного белья. Энн тоже разделась до гола и встала под один из душевых кранов.

— Ух, ты, как здорово без этой одежды, — сказала Уэнди. — Только страшновато. Не уверена, что мне нравится.

Энн показала на воспаленный рубец у нее на груди. — Откуда это у тебя?

— Зубы червя, — сказала Уэнди. — Я только потом заметила. Не думаю, что эти черви заразные. Во всяком случае, и Тодд и я чувствуем себя нормально.

— Но у тебя же заражение. Тебя не лихорадит?

— Если честно, меня лихорадит уже две недели, с тех пор как началась эпидемия.

— Обязательно займись этим. Твоя иммунная система ослабла от стресса и недостатка сна. Если поднимется температуры, прими антибиотики.

Уэнди кивнула, и тут она впервые обратила внимание на наготу Энн. Конец света с его вынужденной диетой пошел ей на пользу, сжег излишки жира и оставил жилистые мышцы на изящной фигуре этой женщины. У Энн было тело гимнастки.

— А ты красивая, — сказала Уэнди, улыбаясь.

Энн удивленно моргнула. По лицу пробежала улыбка, но рука метнулась к шрамам на левой щеке, и улыбка исчезла.

— Когда-то может, и была, — сказала она в ответ.

— Давайте, девушки, поторопитесь, — крикнул Тодд из раздевалки. — Я уже две недели не трогал мыло!

— Не давайте ему подглядывать, Преподобный, — сказала Уэнди. — Полагаю, вы защитите нашу честь?

— Ваша честь будет в надежных руках ровно три минуты, плюс время обсохнуть, — крикнул Пол в ответ. — Дайте мне знать, когда будете готовы, чтобы я начал отсчет.

Уэнди и Энн повернули ручки кранов. Сначала раздалось шипение, вода стала выплескиваться толчками, а потом пошла ровно.

— Начинайте!

Уэнди встала под душ, и ее словно током ударила холодная струя воды. Закрыв глаза, она представила, что стоит под водопадом. Вода в здании предназначалась только для питья и приготовления пищи, но Сержант сказал, что очень быстрый душ будет замечательным способом отпраздновать очищение госпиталя от Инфекции и напоминанием всем о том, ради чего они выживают. Остальные охотно согласились на эту роскошь. Уэнди стояла с закрытыми глазами и чувствовала, как по голове и плечам стучат капли воды. Намылив руки куском мыла, она стала мыться. И засмеялась.

— Две минуты!

Уэнди налила шампунь в ладонь и стала втирать в голову. Серая мыльная вода полилась с ее рук в водосток. Она удивлялась, какой драгоценной была сейчас для нее вода. Стоя под струей воды, она ощущала льющееся на нее богатство. Опьяневшая от возможности использовать эту роскошь для мытья.

— Одна минута!

— Черт. — Сказала она, отчаянно молотя и промывая свою грязную одежду. Потом Пол объявил, что время вышло, и они выключили краны.

— Теперь можно подглядывать? — спросил Тодд.

— Нет! — сказала Уэнди, и повернулась к Энн. — Скоро нам придется искать этому пацану девочку.

Женщины обтерлись полотенцами, надели больничную одежду и тапочки, и вывесили свое белье сушиться. Уэнди усмехнулась.

— Знаешь, пока я была здесь, я реально обо всем забыла, — сказала она.

Энн ответила, — А я не хочу забывать.

* * *

Спустя восемь месяцев после поступления в академию, Уэнди приняла присягу и была назначена в Зону № 1. На ближайшее будущее окрестности Нортсайда становились ее территорией. Наконец настал ее первый день. Она проснулась, поспав всего несколько часов, полная энергии, и слишком нервничающая, чтобы что-то поесть. Выпила чашку кофе и приняла горячий душ. Затянула волосы сзади в пучок и снова решила коротко постричься. Аккуратно достала, потом стала последовательно одевать, поверх черного бюстгальтера и трусиков, отутюженную форму. Прицепила бейдж и значки. Надела ремень Бэтмена. Она осознавала для себя важность этого пока нового для нее полицейского ритуала, и суетливо смахивала с формы малейшую пылинку. Потом встала перед зеркалом и сделала суровое выражение лица.

В участке ее назначили в напарники старшему офицеру по фамилии Кендрик, седому, грузному, вечно хмурому копу. Она протянула ему руку, на что он смерил ее долгим недоверчивым взглядом, после чего покачал головой.

— Надеюсь, этот гребаный Дейв Картер, не единственное, на что ты способна, — сказал он.

Уэнди сделала суровое выражение лица и сказала, — Я не гребаный Дейв Картер.

— Как скажешь, новенькая.

— Но вы правы, я способная.

Кендрик фыркнул от смеха.

— Хорошо, Клеопатра. Выдвигаемся. Но еще одно, пока не уехали. Мы едем в трудные районы, но помни, что там есть много хороших людей, кто называет эти районы своим домом, так что проявляй там уважение, мать твою.

Уэнди кивнула, оценивая перспективу. Они отчитались перед диспетчером и вошли в гараж, где нашли свою патрульную машину.

— Я сяду за руль, новенькая, — рявкнул он. — Не делаешь ничего, пока я тебе не скажу.

— Так точно, офицер Кендрик.

— Если думаешь, что я жесткий с тобой, потому что ты баба, иди на хер.

Полицейская машина выехала из гаража. Какое-то время они покружили по своей территории, потом остановились перекусить у «Данкин Доунатс». Уэнди вошла в кафе и через несколько минут вернулась с коробкой пончиков и двумя высокими стаканчиками с кофе. Кендрик с жадностью слопал свои пончики и выпил кофе, потом удовлетворенно вздохнул и сел на свое сидение. Окинул улицу скучающим взглядом василиска. Уэнди буквально молилась, чтобы произошло что-то ужасное, и чтобы она в первый же день смогла заняться настоящей полицейской работой. Она представляла себе, как диспетчер объявляет про аварию с жертвами, ограбление или перестрелку. Может они с Кедриком смогут пресечь какую-нибудь наркосделку. Может на одном из многочисленных мостов города объявится человек, угрожающий спрыгнуть вниз, и она будет уговаривать его спуститься. Она заерзала на месте.

— Вот это и есть работа, новенькая, — рявкнул он, отхлебнув кофе. — Торопишься и ждешь. И ждешь.

Внезапно рация завопила.

— Внимание всем подразделениям!

Незаконное вторжение и нанесение колото-резанных ран. Диспетчер дал адрес и сообщил, что подозреваемый все еще находится в доме. Он залез через окно, избил хозяйку, ограбил и порезал ножом. Когда диспетчер закончил, Кендрик уже завел машину, включил огни и сирену, и ответил, что вызов принят.

Машина сорвалась с места и, визжа шинами, понеслась к месту преступления.

— Держи свою задницу, — сказал Кендрик.

— Все подразделения в нашей зоне должны туда прибыть, — прокричала она сквозь сирену.

— Мы приедем первыми. Что, возбудилась, вишенка?

Она постаралась сохранить суровое выражение лица.

Он присвистнул. — Первый день на работе и уже задержание. А ты счастливая.

Диспетчер продолжал сыпать по рации обновленными данными, когда Кендрик рванул руль, и машина, взвизгнув тормозами, остановилась перед домом.

Они вышли из машины. Кендрик задержался, чтобы достать дробовик. Уэнди вытащила свой «Глок», с трудом пытаясь успокоить дыхание, и, пригнувшись, побежала к входу.

Они громко постучали и сделали шаг назад.

— Полиция!

Дверь открылась, и пожилая женщина, опирающаяся на трость, жестом пригласила их войти.

— Он ушел, как только вас услышал, — сказала она.

— Куда он ушел? — спросила Уэнди.

— Наверх, — ответила женщина.

— Погоди секундочку, новенькая, — сказал Кендрик. — Мэм, вы ранены? Он вас порезал?

— Он ударил мне ножом сюда. Видите?

Лицо Кендрика побагровело.

— Сейчас уже лучше. Мне не больно. Я упругая.

— Куда он пошел, мэм? — спросила Уэнди.

— Я же сказала, он ушел через потолок в свой вертолет.

За спиной у них с визгом притормозили другие машины, из которых высыпали копы.

— Пустая трата времени, — пробурчал Кендрик.

— Налить вам молока, офицер? — спросила его женщина.

Появился сержант Макэлрой, поговорил несколько минут с женщиной, сжав кулаки, и сообщил диспетчеру, что вызов ложный.

— Поздравляю, Шерлок, — сказал он, ткнув Уэнди пальцем в грудь. — Ты поймала своего первого преступника.

Остаток своего первого дня она потратила на заполнение рапорта об инциденте, в трех экземплярах.

* * *

Чистые и порозовевшие, в зеленых больничных пижамах, выжившие сидели в гостиной и с жадностью поглощали равиоли и спагетти с фрикадельками, разогретые в жестяных банках. Запивали прямо из бутылок красным вином, которое до конца света считалось довольно дорогим удовольствием. Душ смыл с них накопившийся за последние несколько дней запах страха, и они снова почувствовали себя людьми.

Когда время подошло к шести, они хором начали отсчет. Дошли до нуля, но ничего не произошло. Выжившие уставились на потолок, надежда на их лицах сменилась разочарованием.

— Облом, — сказал Тодд.

Внезапно флуоресцентные лампы заморгали, непривычно ярко.

Выжившие изумленно охнули, а потом возликовали.

— Леди и джентльмены, я принес вам цивилизацию, — сказал Сержант.

— Фантастика, — сказал Этан. — Вполне нормально.

— Насколько хватит электричества? — спросила Энн.

— Мы подали электричество только в эту часть этажа — гостиная плюс отделения патологии, здоровья мозга, акушерства и гинекологии, администрация медперсонала и все наши комнаты.

— На сколько нам хватит?

— Генератор работает на дизеле, как «Брэдли». Если заправим машину, топлива на производство энергии у нас хватит дней на сорок, если будем пользоваться им по часу в день.

— Попробую зарядить мобильник, — сказал Этан.

— Вряд ли связь работает, — сказал Пол.

Этан пожал плечами, грустно улыбнувшись.

— Извини, — добавил Пол. — Я глупость сказал. Попробовать стоит.

— Все в порядке. Просто я хочу иметь рабочий телефон, на всякий случай. Нужно быть готовым ко всему.

— Понимаю.

Тодд сказал, — А я хочу зарядить свой айпод. Сезам!

— Нам нужно затемнять окна? — спросила Сержанта Энн.

— Думаю, не стоит, — ответил Сержант. — Мы отключили свет везде, где есть окна.

— Кому-то надо выйти и посмотреть, не пробивается ли где-то из здания свет.

Сержант подмигнул. — Ну, если ты думаешь, что это умная затея.

— Если кто-то заметит свет, может пострадать наша безопасность.

— Верно, — согласился он.

— Мы ведем сейчас себя так, будто мы в безопасности, но на самом деле это не так. Мы изучили лишь малую часть здания. Сегодня мы нашли комнату, кишащую яйцами червей. Здесь могут быть еще эти твари, не обязательно другие Инфицированные, прямо у нас под ногами, на втором этаже, или над нами, на верхних этажах. Они могут ползать в воздуховодах. Мы не можем одновременно беспокоиться и о них и о людях, которые могут напасть на нас с улицы.

— Верно, Энн, — угрюмо сказал Сержант, чувствуя себя проигравшим. — Кто пойдет проверять? Электричество будет работать всего час, а уже темнеет, так что надо торопиться.

— Я пойду.

— Только не одна. Если никто больше не хочет, я пойду с тобой.

— Спасибо, но лучше я пойду одна, — сказала она. — Я справлюсь.

— Я не очень в этом уверен, — сказал Сержант.

— Нет. Я уже решила.

Энн вытерла руки о штаны, встала и направилась к двери. Несколько минут выжившие ошеломленно смотрели на пустой дверной проем. Никто не проронил ни звука.

— Вы действительно хотите отпустить ее одну? — спросила Уэнди Сержанта.

Солдат пожал плечами. — Я ей не начальник.

— Она сама захотела пойти, — сказал Пол, покачав головой. — Она практически убежала отсюда.

— Я никуда не пойду, — сказал Этан, наливая себе еще вина в высокую кружку.

* * *

Экран большого телевизора заморгал и заполнился снегом. Солдаты вкатили его на тележке и воткнули в одну из розеток. Сержант возился с антенной. Картинка начала появляться: какой-то военный офицер стоял перед голубым занавесом и огромной картой Соединенных Штатов, закрепленной на стенде. На секунду картинка исказилась, вытянулась как в зеркале комнаты смеха, а потом снова пошла вперемежку со снегом.

— Ого, — сказал Тодд, жуя шоколадный батончик. — Похоже, это не обычное экстренное сообщение.

Из динамиков шел белый шум, сквозь который было слышно призрачное бормотание офицера. Наконец Сержант встал, выключил звук, осторожно отошел от телевизора и сел в одно из кресел.

— Что это за парень? — спросила Уэнди. — Вы знаете его, Сержант?

Стив фыркнул. — Это председатель Объединенного комитета начальников штабов.

— Кто-кто?

Сержант объяснил, — Это военный чиновник высшего ранга, второй человек в стране после президента. Генерал Дональд Макгрегор. Несколько лет командовал в Афганистане. Крутой сукин сын.

— Кто-нибудь понимает, что он говорит?

— Мне кажется, он дает пресс-конференцию.

Выжившие уставились на нестабильное изображение, восхищенные, что снова видят телевизионную передачу. Их буквально пьянило ощущение того, что они больше не одиноки.

Наконец Этан поднялся и встал рядом с телевизором, указывая на карту. — Она раскрашена в разные цвета. Как карта погоды. Видите? Большая часть Пенсильвании заполнена красным.

— Похоже, у нас жаркая погода.

— Это нехороший цвет, — согласился Этан. Он, прищурившись, разглядывал зернистую картинку. — Филадельфия и Нью-Йорк закрашены темно красным. Это не означает ничего хорошего. Но восточная часть Огайо, в стороне от крупных городов, закрашена желтым. Желтый ведь лучше красного, верно?

Выжившие пожали плечами, но никто не возразил.

Он добавил, — Если бы этот председатель сдвинул свою задницу в сторону, мы бы увидели, что происходит на западе.

— Председатель явно недоволен текущим положением дел, — сказал Тодд, с набитым шоколадом ртом.

— Вашингтон закрашен темно красным, — сказала Уэнди. — Интересно, где сейчас президент.

— Скорее всего на базе Маунт-Уэзер, в Вирджинии, — сказал Сержант. — Там у него запасной бункер. Все члены правительства, выбравшиеся из Вашингтона после начала эпидемии, сейчас там.

— Если вообще еще осталось правительство, — сказала ему Уэнди. — Главное, что мы продолжаем сопротивляться. Вот что важно.

Сержант кивнул. — Да, это важно. Мы все еще в игре. И надеюсь, выиграем.

Выжившие вновь наполнили стаканы, откинулись на спинки кресел и смотрели, пока им не наскучило.

— Есть еще чего посмотреть?

— Когда будет шоу Джона Стюарта?

Все рассмеялись.

— Спасибо, что пришли на мою важную пресс-конференцию, — сказал Тодд гнусавым голосом, изображая, будто он говорит за человека в телевизоре. — Все мои стратегические оценки пошли прахом. Есть вопросы?

* * *

Раньше, до конца света, Тодд терпеть не мог смотреть телевизор, который считал опиумом для народа и пустой тратой времени. Он вырос на интернете. Он часами мог сидеть за компьютером, перепрыгивая с сайта на сайт, вовлекая совершенно незнакомых ему людей в неприятные дебаты на форумах и чатах касаемо оружия, тактики и правил в своих любимых играх «Мир Варкрафта» и «Вархаммер 40000». Он называл этот ночной ритуал «устроить разрыв времени». Он сидел за компьютером после ужина часами, которые пролетали для него как минуты, а его мать все ворчала, чтобы он шел спать.

Однажды ночью, семь месяцев назад, когда он сидел, сгорбившись над клавиатурой, и нестерпимо хотел в туалет, мать позвала его снизу по имени. Этот окрик он с чистой совестью проигнорировал, так как принципиально не отвечал с первого раза, а только со второго. Не прошло и минуты, как она окрикнула его снова.

— ЧТО? — в слепой ярости проревел он.

— Спустись вниз!

— Так я никогда не допишу сообщение, — пожаловался Тодд, громко вздохнув.

Он устало спустился вниз и застыл на месте. В гостиной, на кушетке сидела Эприл Престон, в джинсах, свитере и очках.

Эприл была старшеклассницей. Эприл была популярной. Эприл была красавицей, даже в очках.

— Эй, — сказал он, оживившись.

— Привет, — сказала она, неловко улыбаясь.

— Думала, ты сможешь поздороваться нормально, — сказала мама Тодда. — В одну школу все-таки ходите.

— В разные классы, — сказал Тодд.

— Верно, — сказала Эприл.

— У Эприл сломалась машина, — сказал его отец. — Мы уже позвонили в «ААА».

— Отлично, — сказал Тодд, кивая.

— Хочешь «Пепси» и еще чего-нибудь, Эприл? Поесть, например?

— Нет, спасибо, миссис Полсен.

— Родителям хочешь позвонить?

— Уже позвонила, спасибо. За мной скоро приедет папа.

Тодд изучал Эприл, пока они разговаривали, и немного нервничал. Хотя она лично никогда не причиняла ему никакого вреда, он считал ее союзником своих обидчиков. Она наверняка с ними тусовалась. Вероятно, она считала полных придурков неотразимо привлекательными, раз встречалась с такими. Ты плохо обращаешься с людьми, которые моложе и слабее тебя, и ты еще играешь в футбол? Ух, ты, а ты горячая штучка! А теперь она была у него дома. Должен он расценивать это как вторжение? Похоже, даже домой к нему можно ворваться. Они могут просто войти. Он представил себе, как она рассказывает всем в школе, какой у него дурацкий дом, дурацкие родители. Как она передразнивает их: — Я только что позвонила в «ААА». Хочешь «Пепси»?

Хотя у нее был не особо угрожающий вид. Похоже, она нервничала даже больше, чем он. Внезапно он почувствовал непреодолимое желание совершить какой-нибудь рыцарский поступок. Может, ему удастся произвести на нее впечатление, и она расскажет всем, какой он классный на самом деле.

Он заметил, что родители вышли из комнаты, а Эприл разглядывает свои сложенные на коленях руки.

— Здорово наверно быть старшеклассницей, — сказал он.

Она снова улыбнулась и кивнула.

— Собираешься в колледж поступать?

— Хотела бы, — сказала Эприл. — Остановлюсь наверно на Пенн Стейт. А ты?

Тодд заморгал. — Я? Еще не знаю. То есть, хочу. Конечно, буду поступать, только еще не выбрал, куда. Когда я еще школу-то окончу.

— Ты сообразительный. Сможешь выбрать, куда пойти.

Тодд не знал, что сказать. Эприл нарушила первый закон его джунглей — никогда не хвалить интеллект выше среднего. Ты можешь быть хорошим атлетом, хорошим музыкантом, хорошим потребителем двенадцати унций пива, но хорошим учеником — никогда. Он объявил ее про себя вне игры, так как она действовала по другим правилам. В свой последний год перед выпуском она уже казалась ему взрослой. Уши горели, он весь покраснел от такого комплемента. Если кто раньше его и хвалил, то только родители и учителя, но ученики никогда. Сверстники никогда не хвалили. Он тоже стал чувствовать себя вне игры. Будто он попал в некий мир, где репутация сообразительного парня является преимуществом, а не источником смущения и страха. Впервые за долгое время Тодд обрел надежду на будущее.

Внезапно ему захотелось, чтобы она сегодня никуда не уходила.

Но тут пришел отец, и сказал Эприл, что за ней приехали.

Тодд с надеждой посмотрел на нее, ожидая чего-то еще, но чары уже рухнули. Завтра они оба вернутся в ту же школу, определившую их жизнь, и даже не посмотрят друг на друга. Он чувствовал, будто ему неожиданно подарили подарок, и тут же обманули.

— Что ж, думаю, еще увидимся, — сказала Эприл.

— Приятно было пообщаться, — официальным тоном сказал Тодд, продумывая каждое слово.

Через несколько месяцев случилась эпидемия. Эприл была одной из тех, кто не пострадал. Иногда Тодду хотелось узнать, что с ней случилось. Он надеялся, что с ней все в порядке. Потому что она была хорошей.

* * *

Выжившие расходились по одному. Уэнди вернулась к себе в комнату, почистить «Глок» и зарядить обоймы. Сержант решил поупражняться до седьмого пота. Этан захватил две непочатые бутылки вина и объявил заплетающимся языком, что идет к себе, заряжать мобильник. Тодд показал Стиву и Даки свое грубо заштопанное предплечье, и спросил, слышали ли они историю о том, как его ранило. Еще спросил их, чтобы бы они выбрали, пистолет с тридцатью патронами или самурайский меч, если придется сражаться с ордой зомби.

Солдаты раздражено покачали головой и ушли, сославшись на то, что им нужно проверить генератор, а через пятнадцать минут его нужно уже выключать.

После их ухода Тодду стало совсем скучно. Он стал перебирать в голове, что ему сейчас не хватает больше всего. Для начала большой, жирный, сочный стейк. Картошка фри. Крылышки «Буффало». Какой-нибудь холодный напиток. Компьютер и приставка Икс-бокс. Магазин «Сделай сам» по пятницам. «Мир Варкрафта» и «Вархаммер 40.000»

— Интересно, сколько времени мы тратим в день на разные дела, даже не задумываясь о том, что мы живы, — задумчиво сказал Пол, допивая свое вино.

— Преподобный, что вам не хватает больше всего?

Пол поморщился, покачав головой, и оставил Тодда в одиночестве, смотреть искаженную, снежную картинку с уставшим генералом.

* * *

Сержант мысленно считал отжимания — двадцать, двадцать один, двадцать два. Его голый мускулистый торс блестел от пота. На шее болтался медальон с изображением Святого Георгия, покровителя солдат и бойскаутов — и жертв чумы тоже. Он больше недели проторчал в «Брэдли» в полулежачем положении. Это все равно, что вынужденно просидеть десять дней на крошечном диване, играя в какую-нибудь жестокую видео-игру, в которой по-настоящему гибнут люди. Голова устала, а тело размякло. В этом случае очень помогают физические упражнения. Нужно воспользоваться передышкой для восстановления организма.

Мыслями он отправлялся в горы, нависающие над раскинувшейся под ними базой. Бункеры из мешков с песком, бараки и палатки, окруженные бревенчатыми стенами и колючей проволокой. Над долиной пролетают вертолеты «Чинук» в сопровождении «Апачей». По дальним холмам медленно движется патруль. Солдаты смеются, чистят снаряжение, и мочатся в трубы из ПВХ, воткнутые в землю. Это Афганистан.

— Забудь, — громко сказал он сам себе. — Просто забудь.

Первый «Чинук» упал и врезался в гору, развалившись на части. Когда он катился по склону в долину, из него сыпались тела.

Сержант увеличил частоту отжиманий. Сердце выпрыгивало из груди.

Стук в дверь.

Солдаты на базе стали падать на щебень.

— Минуточку, — сказал он, тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять…

Они кричали.

За дверью снова постучали.

Он остановился перевести дыхание. Так близко. Он уже был так близко от того, чтобы все забыть.

— Входите, — сказал он.

Дверь открылась, и вошла Уэнди. Она смотрела, как он вытирает полотенцем пот с тела. Похоже, ее особенно заинтересовала татуировка с изображением медвежьей лапы на левой стороне его груди. Внезапно смутившись своей наготы, он отвернулся.

— Энн уже вернулась? — спросил он.

Уэнди улыбнулась и кивнула.

— Хорошо, — сказал он.

Она достала у себя изо рта жвачку и приклеила к дверной раме.

— Хорошо, — сказала она, не сводя с него глаз.

— Итак, — сказал он, ощущая неловкость.

— Итак, — сказала она.

Уэнди сделала к нему шаг, обхватила его голову руками и нежно поцеловала в губы.

И тут он забыл обо всем.

* * *

Этан сидел на кровати в свете флуоресцентной лампы, смотрел на лежащий на полу мобильник, и пил вино из картонного стаканчика для анализов. Телефон был подсоединен к розетке. Он хотел успеть зарядить его, до того как выключат генератор. До него стало доходить, что они в безопасности и поживут здесь какое-то время. С тех пор как он убежал из дома с одним рюкзаком, первые его мысли при пробуждении были о том, чтобы держаться по возможности от Инфицированных подальше, и лишь в противном случае, уничтожать их. Уже потом следовали мысли о воде, еде и укрытии. Теперь, когда основные его потребности были удовлетворены, его мысли стали обращаться к другим вещам. Новая одежда и туалетные принадлежности. Какие-нибудь двд-диски, чтобы скоротать время. Спортивные тренажеры. Картины на стену. И, наверное, самое важно, какое-нибудь дело, благодаря которому его жизнь снова обрела бы смысл. Например, спасение других выживших. Или возведение оранжереи. Все, что помогло бы вытеснить из головы дурные мысли. Последние десять дней он почти уже перестал испытывать такие чувства, как страх, тревога и паника. На смену им пришли чувство вины, депрессия и скука. Сокрушающее чувство одиночества и тоска по дому. Он тосковал по жене, по своей маленькой дочери, по своей прежней жизни.

— Какими мы были счастливыми, Кэрол, — подумал он. Его мозг размяк от алкоголя. — Какими мы были глупыми.

Он сделал еще один большой глоток. Это было ужасно дорогое марочное вино, но он выпил уже столько, что его вкусовые рецепторы не отличили бы сейчас хорошее «Бордо» от «Мэд Дога».

Этан вытащил свой рюкзак и аккуратно разложил на кровати разные артефакты. Расческа с запутавшимися в ней волосами жены, и уже утратившая ее запах. Желтый резиновый самолетик, подарок авиакомпании, оставшийся после их семейного отдыха во Флориде. Пластмассовый поросенок, которого подобрала Мэри во время прогулки в парке, и с которым никогда не расставалась. Грязный плюшевый медвежонок, пищавший при нажатии; Мэри разговаривала с ним понарошку, отвечая за него тоненьким голоском. Заколка. Открытка, которую жена подарила ему, обрадовавшись, что эпидемия не тронула его. Этан наизусть знал слова, написанные ее почерком. Вырезанное из дерева лицо бородатого духа. Синяя фигурка Будды на цепочке для ключей. Кэрол часто ездила в духовные путешествия, но сам он был далек от религии. Ее фото, до рождения Мэри. Их свадебное фото, в спешке вырванное из рамки. Несколько снимков с Мэри, где ей исполнился год. Края потрепаны от постоянного разглядывания.

У него было много других фотографий, но все они остались дома, в его компьютере. Он мечтал когда-нибудь вернуться за ними. Однажды все Инфицированные вымрут или какой-нибудь ученый изобретет лекарство, и он сможет вернуться домой.

* * *

Сержант пришел в себя от приятного щекочущего ощущения внутри. Уэнди отстранилась от него. Он с грустью посмотрел на нее, не понимая, что он сделал не так.

Но она сказала, — Мне остаться?

— Да, — сказал он, приятно удивившись, что она не уходит.

— Остаться ненадолго?

— Да.

Уэнди нежно увлекла его на кровать, и свернулась калачиком рядом с ним. Так они лежали вместе, воркуя. Его огромная рука нежно легла ей на живот.

— Как приятно, — промурлыкала она. — Боже, как мне здесь спокойно.

Сержант ощущал тепло ее тела. Запах ее волос. Эти чувства пьянили его; он не был с женщиной со времени его командировки в Афганистан. Целую вечность. Он не знал, сможет ли потрогать ее в других местах, но не решался сделать это. Боялся испортить момент.

— Не возражаешь, если я останусь тут на ночь?

— Можешь спать здесь, — сказал он ей.

— Сержант?

Его насторожил ее тон. И все же момент был испорчен. Какая-то его часть ожидала подобного. Наверное, Уэнди собирается спросить его, почему он предпочитает видеть лидером Энн. Он не хотел пускаться в объяснения.

Вместо этого она спросила, — Думаешь, мы все еще несем ответственность за других людей?

Он удивленно моргнул, — Что ты имеешь в виду?

— Ты солдат. Я коп. Мы дали клятву. У нас есть долг.

Сержант подумал о Даки, во чтобы то ни стало мечтавшем найти соратников.

— Да, несем, — согласился он.

— А что если здесь по настоящему безопасно? Стоит нам тут остаться? Или нам нужно найти других людей, как мы, и помочь им?

— Не знаю, Уэнди, — сказал он. Честно, не знаю.

Он захотел снова поцеловать ее, но она уже уснула в его объятиях. Во сне она была совсем другой, такой красивой и невинной, что у него защемило сердце. Его рука уже заболела от веса ее тела, но он не обращал на это внимание.

Во сне она застонала, поморщившись. Ее щеки были сырыми от слез.

— Я буду защищать тебя, — прошептал он.

* * *

Пол стоял на крыше лицом на север, вглядываясь в сгустившуюся тьму. Флуоресцентное освещение стало вызывать у него уже чувство нервозности и незащищенности. Из-за него, или из-за выпитого вина, которым он молча причащался, почти не о чем ни думая, начинала болеть голова. Ему показалось, что он понял, почему ушла Энн. У него тоже было похожее желание уйти в ночь. Темнота могла быть безопасным местом. В темноте тебя никто не видит. Мы все нуждались в убежище, сказал он сам себе, а теперь оно нас пугает. Мы боимся иллюзии безопасности и выбора.

Он закурил новую сигарету, осторожно прикрывая пламя от зажигалки. Закашлялся дымом. В горле запершило. И уже подумывал закурить потом новую. Свежая пачка приятно оттопыривала карман его куртки. Он решил вернуться к старой привычке для успокоения нервов. Привычка — дело серьезное. Да и рак легких сейчас не самое страшное, чего нужно бояться.

Он подумал о первом убитом им человеке. Это была женщина в отделе напитков в маркете «Трейдер Джо». Она бросилась на него и дробовик в его трясущихся руках, казалось, потяжелел на сто фунтов. Он чуть не забыл выстрелить. К тому моменту, его сердце готово было выскочить из груди, а поле зрения сузилось до размера монеты. Руки не слушались. Грохот выстрела напугал его, и он отлетел назад, на пустые полки. Потом бросился бежать, зовя на помощь. Вернувшись с другими выжившими назад, он обнаружил, что женщина лежит на полу мертвая, а содержимое ее головы разбрызгано по проходу. Его ноги подкосились, и он заплакал. Со временем он привык убивать, но по-прежнему переживал об убитых.

Единственный человек, которого ему хотелось убить, был тот Инфицированный, выбежавший к нему из темноты на аллее за его домом. Той ночью он долго не мог уснуть. Стоило ему закрыть глаза, как из тьмы появлялось то ненавистное лицо, и его тело переполнялось адреналином. Он убил уже дюжину Инфицированных, а ранил и того больше, но тот человек не переставал пугать его. Тот человек стал больше, чем просто воспоминанием; он был символом Инфекции, символом ненависти и страха, наложивших отпечаток на его жизнь. Если бы он мог повернуть время вспять, он бы уничтожил того человека голыми руками.

Он вздохнул. Интересно, если бы Сара была жива, что бы она подумала о новом Поле. Если она его любит, то наверняка хотела, чтобы он выжил любой ценой, успокоил он себя. Она бы попросила его убить ту тварь на аллее. Она бы сказала: Ты мужчина, и я люблю тебя больше всего на свете. Она бы сказала: Выживи, дорогой. Она бы сказала: Убей их всех.

Он не помнил, что с ней случилось. Он помнил ужасную бойню в церкви, толпу, и битву с Инфицированными. Еще он помнил, как ютился в углу какого-то временного убежища, устроенного правительством. Он не помнил больше ничего, но хотел знать, что же случилось. Сара была инфицирована. Осознание этого факта не могло ничего изменить. Но он хотел знать. Вернее, хотел вспомнить.

Луна скрылась за плывущими облаками. Через несколько минут стало так темно, что он представил себя в космическом корабле, мчащемся в никуда. Глаза медленно привыкли к темноте, и он стал различать детали городского ландшафта. Свежий ветер доносил до него приглушенные выстрелы и крики. Вдалеке он увидел свет фар небольшого конвоя из автомобилей, движущегося на запад. На северо-востоке появилась яркая красная линия, как будто свет разрезал тьму.

Он смотрел, как линия растет и изгибается, как светящийся красный ятаган. Пожар. Большой пожар на южной стороне реки. До него уже донесся запах дыма. И среди растущего огня выстрелы и крики. Похоже, и Инфицированные и люди отступали. Пол содрогнулся. Если пожар не затихнет, сегодня ночью будет бойня, так как тысячи людей хлынут из укрытий на улицы, кишащие Инфицированными. Многие двинутся сюда. Больше идти некуда.

И тут у края парковки за госпиталем он заметил двигающиеся в темноте серые фигуры. Они корчились и толкали друг друга, как какие-то черви.

* * *

Голова Этана еще не оправилась от вина, и он не мог ясно мыслить. Он наклонился, чтобы поднять мобильник, и кровь тут же громко застучала в голове. Включил его. В телефоне появилось сообщение «Нет сигнала сети», еще одно напоминание, что вся энергосистема нарушена. Сотовые сети использовали базовые радиостанции и сети, позволяющие передавать голосовые и текстовые сообщения, и были связаны с более широкой телефонной сетью. Все эти системы работали от электричества, а электричества не было, потому что люди, обеспечивающие работу электростанций, снабжавшие их топливом, и обслуживающие системы распределения электроэнергии были либо мертвы, либо инфицированы, либо скрывались. Голова начала раскалываться.

Во время их последнего совместного семейного отдыха на море, они присоединились к группе, помогающей детенышам черепах добираться до воды. Самки черепах выходили на берег, чтобы вырыть ямки, отложить две сотни яиц, и засыпать песком, как делали уже миллионы лет. Когда черепашата вылуплялись, инстинкт вел их в море. Когда они вылезали из песка, поджидавшие рядом хищники ловили и пожирали их. Большинство погибало, но некоторые выживали. До воды добирался лишь один из тысячи. На это невыносимо было смотреть, но здесь нет морали, никакой всеобъемлющей картины, даже никакой гарантии, что только один доберется до воды. Есть лишь жизнь, смерть и естественный отбор. Такова природа. Как говорит Пол, земля пребывает вовеки. Земля слепа к страданиям, справедливости и счастливому концу.

Какая-то его часть верила, что его семья жива. Он представлял себе Мэри, прячущуюся в шкафу, напуганную, зовущую маму и папу. Эта картина причинила ему почти физическую боль. Если она еще жива, искать ее все равно, что искать иголку в горящем стогу сена. Он не знал где искать и знал, что не проживет на улицах и пяти минут без защиты других выживших и их большой боевой машины. Выживает один из тысячи. Они невинны, но спасутся немногие, остальные погибнут, и в этом нет никакой справедливости. Он не мог поверить, что его семья погибла, хотя рациональная часть его мозга знала, что это так. Этан понимал, что до конца жизни останется сломленным, застрявшим в своем прошлом, не способным с ним распрощаться.

Свет погас. Солдаты выключили электричество на ночь. Он осознал, что прямо на ходу пьет из бутылки большими болезненными глотками. Глаза застилали слезы. Ощущение внутри было как при свободном падении. Этан закашлялся, поперхнувшись вином, едва осознавая, что его правая рука кровоточит, тревожно опухла и пульсирует от боли. Моя семья мертва. Внезапно ему захотелось закричать. Что думала моя маленькая девочка, когда Инфицированные убивали ее? Он заметил других людей в комнате. Горела светодиодная лампа. Он отбросил бутылку.

Было ли ей больно?

Осуждающие голоса.

Она хотела знать, где ее папа?

Чьи-то руки, толкающие его вниз.

Она была еще жива, когда ее стали есть?

Умоляющие голоса.

ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ?

Этан лежал на кровати и кричал, широко раскрыв глаза, выгибаясь в удерживающих его руках. Его сознание плыло сквозь туман вины и ярости, ненадолго сфокусировавшись на лице Энн, склонившемся над ним. Потом он почувствовал укол в руку, и все вокруг погрузилось во тьму.