— Приехали за ним ночью на иномарке, — рассказал доктор, когда они вернулись в кабинет, и сердобольный Мошонкин дал ему прикурить, теперь он держал папиросу в трясущейся, измазанной глиной руке. — Мужчина. Я его раньше здесь не видел. Коренастый, спортивный. Одет безо всяких там золотых цепей. Рубаха, правда, дорогая. Шелковая.

— С короткими рукавами? Татуировки не было на запястье в виде браслета? — спросил Картазаев.

— Татуировка была, но не браслет, а якорь. Тут же море, своя специфика. Даже если не матрос, норовит себе якорь прописать. Мужик мне и говорит, лежит тут у вас больной Одегов, мы, стало быть, от родственников и его заберем. Он уже и фамилию знал! Хоть мы это, сами понимаете, не афишировали нигде.

— Конечно, он же родственник, — возразил Мошонкин.

— Никакой он не родственник! Мужчина сразу сказал, что документов, удостоверяющих родственную связь, у него нет, и вместо этого дал мне триста евриков. Все равно, говорит, он у вас умрет, а мы его лечить будем. И добавил, не все равно мне, про этого больного давно все позабыли. Действительно, как привезли, так после этого больше никто и не вспоминал.

— Кто, кстати, привез?

Доктор вскочил, занавесил окно и только после этого сказал:

— У нас зеки тогда лежали. Я слышал, как один сказал, что эти люди работают на Костю Костогрызова. Но я вам этого не говорил. Так вот столковался я с мужиком за 300 евриков, он загнал свою тачку в больничный двор, там у него еще лебедка была, мы крюк зацепили за помост, на котором Одегов лежал, ну и выволокли через коридор. Больной к тому времени не успел вес набрать и в дверь еще проходил.

— Так что, он тоже был болен элефантизмом? — изумился Картазаев.

— Ну да. Разве я вам не сказал? Тот еще жиртрест. Когда его отморозки Костогрызовские привезли, был он чуть более центнера. "Родственник" его забирал уже центнера три.

— А этот "родственник", он бледный был как тень, — Картазаев сразу подумал о своем знакомце из ГАИ.

— Нет, цвет лица нормальный. Накачанный такой здоровяк.

— Ну ладно. Пойдем, вещи посмотрим.

— Не стоит. То, что вас заинтересует, я сам припрятал, — с этими словами доктор достал из ящика стола из-под кучи специально наваленных скоросшивателей желтый плотный листок.

Он был испещрен рядами цифр, некоторые цифры выколоты иголкой, другие написаны. Картазаев посмотрел на свет, и выколотые цифры образовали причудливую картинку, впрочем, бессмысленную.

— Одегов ее в пакет обернул и проглотил. Не хотел, видно, чтобы костогрызовским досталось. Ну а потом, когда пакет естественным путем вышел, я его подобрал и сохранил.

— Вопрос напоследок. Почему сразу правду не сказал, на кладбище повел? С двоими ты бы все равно не справился.

Доктор повел себя странно: снисходительно улыбнулся и одновременно с намеком кивнул за спину. Там было окно, за небольшой поляной ветер шумел в осиновике.

— Мне бы ОНИ помогли. Родственники евонные. Только не смотрите сразу, — предупредил доктор. — Видите их?

— Кого? — подавлено спросил Мошонкин.

Доктор опять хитро сощурился.

— Там они прячутся. Боюсь их, — шепотом признался он. — В лесу они собираются. Другие элефанты. Я их сородича за 300 евриков продал, теперь они мстить будут. Они съесть меня хотят. Когда я вас на кладбище повел, думал, они на вас кинутся, но они пока сытые, никого не трогают. Но это временно, поверьте мне как специалисту. Зараженным требуется слишком много калорий для поддержания веса, одними буханками хлеба тут не обойдешься. Им нужна белковая еда. Они же все потенциальные людоеды!

От его слов повеяло зловещим смыслом. Хоть было понятно, что у доктора не в порядке с психикой от долгого сидения один на один со странными больными, но настроение он создал мрачное. Даже вечереющий лес выглядел сурово притихшим и создавал ощущение опасности.

Картазаев совершенно неожиданно хлопнул затихшего Мошонкина по плечу, тот едва со стула не навернулся.

— Не слушай нашего доктора, он спирт неразбавленный потребляет, — а у заговаривающегося специалиста спросил. — На какой машине Одегова увезли?

— Не разбираюсь я в марках. Но номер записал на всякий случай. Хотел за деньги продать, но теперь уж все равно недолго осталось, — он махнул рукой в сторону леса.

Доктор провожал их до самых ворот, оглядываясь на осиновик и отслеживая передвижениями незримых врагов, и все повторял:

— Затишье временно, так и знайте!

В последнее время неизвестные фискальные системы не давали высунуть голову, вернее включить компьютер, чтобы не дать о себе знать и попытаться засечь надоедливого пользователя. У Михаила Бзилковского началась ломка, когда он свыше пары дней не садился за клавиатуру. Он совсем бы зачах, если бы не обнаруженная им менопауза в работе "полей Бзилковского". Длилась она ровно час, с двух до трех ночи. В этот промежуток "поля" словно вымирали, и комп был способен работать в обычном режиме.

В силу понятных причин Миша решил не затрагивать тему "Гелиона", занимаясь сугубо личными вещами. Хакера давно интересовало его происхождение. С самого детства он часто видел мать во сне. Она представала ему в образе молодой смеющейся девушки, каждый раз новой, ведь у него не было даже фотографии. Он и имя матери узнал случайно. Один раз, когда еще отца не выгнали из школы, старшеклассники подлили ему в чай коньяк, он пришел совсем пьяный. Всю ночь Олег Олегович лежал на полу в одних трусах и звал:

— Наина! Почему ты ушла?

Миша использовал оставшийся ему час, рассылая запросы во всевозможные инстанции, включая закрытые базы, о судьбе Наины Бзилковской. Примерное время, когда она бросила семью, а также предположительный возраст он знал. Больше ему ничего не было известно: ни рода занятий, ни образования, но сыновний эгоизм убеждал, что это была необычная женщина. Она могла быть секретным агентом, разведчиком. Правда, потом, когда поиски постепенно зашли в тупик, тот же самый эгоизм вывернул все наизнанку. Теперь он, изнывая от сладкой боли, искал мать среди преступников и наркоманов.

Ему удалось обнаружить достаточно Бзилковских, среди которых было немало Наин. Но все это было не то. Он смотрел в высвеченные фотографии, и сердце оставалось безучастно. Тогда он пытался связать имена и крупные события. Например, не было ли Наины Бзилковской среди пассажиров взорванного террористами "Боинга" или среди жертв землетрясения.

Так он и кружил, пока не понял, что кривая снова вывела его к "Гелиону", хотя он этого и меньше всего хотел, это было опасно, и в ужасе выключил комп. Он ворочался на койке, ставшей в одночасье плахой, и пытался вдавить в себя сон, а тот все не шел, а когда он заснул, то увидел самый настоящий кошмар, самым безобидным в котором был выключенный и умоляющий человеческим голосом компьютер:

— Включи меня, сынок! Я спасу тебя!

Когда он проснулся, то понял, что если он сейчас не включит компьютер, то сойдет с ума. Он подсел к компу и загрузил "поля Бзилковского". Аппарат загремел старым усталым диском, но чутким ухом Миша уловил новые нотки. В технике оказались задействованы мощности, о которых он и не подозревал, а потом суровую лепту внес ускоритель-и пошла писать губерния.

После надписи, что задействован старый канал, на монитор полезло нечто объемное, состоящее из многих переменных величин, и Миша с изумлением понял, что открытые им "поля" лишь малая толика существующего информационного изобилия. Он сбросил данные в буфер, но информация все прибывала, ей не было конца, планы пошли, схемы, табулеграммы. Мишу охватил сладкий ужас оттого, что его вот-вот вычислят, и одновременно он испытал дикое возбуждение, возрастающее с каждой секундой, с каждым вновь полученным файлом. Не имея сил больше сдерживаться, он испытал настоящий первый в своей жизни оргазм.

Он уже ничего не соображал, сидел с вытаращенными глазами, когда зажегся свет и Феликс издевательски сказал:

— А я думал, кто здесь орет, а это братишка односторонним сексом занимается. Но ничего, Миша занимайся, это говорят полезно, только на стул постели что-нибудь, коллекционная надо сказать мебель.

Миша ничего не сказал на это, только руки его шарили по столу, ища кнопку экстренного выключения, не имея сил оторвать взгляд вытаращенных в ужасе глаз от монитора. Он застыл, как застывают артиллеристы, видя наводимое прямо на них беспощадное дуло танка.

С неприятным дребезжащим звуком из центра монитора вытянулся яркий световой пунктир, словно от лазерного прицела. Комп затих, будто подавился, понимая, что жить ему осталось ровно столько, сколько лучу понадобится, чтобы найти цель.

— Выключай, идиот! — крикнул Феликс, и Миша словно опомнившись, оторвал взгляд от ползущей, словно тарантул красной спицы и вдавил кнопку.

Луч втянулся в монитор. Монитор полыхнул белым, да таковым и остался навек. Компьютер горел открытым пламенем, стрелял лопающимися от температуры дисками. Миша, презрев боль, выхватил один из раскаленного нутра. Того корежило и пузырило. Словно пирожок Миша перекидывал его из руки в руку, это было все, что осталось от памяти.

— Что здесь происходит? — отец стоял в дверях, очков у него по-прежнему не было, и он смотрел на них, оттягивая веки. — Миша у тебя штаны мокрые, но это в твоем возрасте бывает. Просто ты начинаешь превращаться в настоящего мужчину, как и твой отец. Вы не находите что пахнет горелым?

— Как ты думаешь, они нас не вычислили? — спросил Феликс, игнорируя отца, словно его не существовало в природе.

— Тогда они были бы уже здесь. Я думаю, это была программа-ликвидатор. Жест отчаяния, когда они поняли что им не вычислить Жильбера Мукалтуша никогда.

Феликс скептически покачал головой, разглядывая компьютер, изуродованный, словно от прямого попадания снаряда. "Если это жест отчаяния, тогда какой же у "Гелиона" жест агрессии?" — подумал он.

Генерал Керенский свою работу любил, потому что за нее получал много денег. Он продавал все: адреса и фамилии важных свидетелей, финансовые данные на бизнесменов и бизнесвуменов, листы из уголовных дел и за особую плату сами уголовные дела целиком. Вскоре он стал уважаемым человеком. Все знали, что у него железное слово, и что если он сказал, то продаст все.

Запрос о личности Одегова Картазаев передал в Москву. Курировавший всю операцию полковник Корцев узнал об этом и решил опередить выскочку, связавшись с местным УВД, хоть и был предупрежден, что оно имеет высокую степень коррумпированности.

Получив ценную информацию, Керенский почуял золотую жилу. За нее можно было выручить неплохую надбавку к жалованию, особенно если потрудиться и немного жилу разработать. Работать его люди умели. Это перед видеокамерами местного телевидения они усиленно разводили руками и валили все на отсутствие бензина и спецтехники. "Птенцы Керенского" носом землю рыли, если чуяли, что можно подзаработать.

По номеру машины они установили, что и должны были установить, а именно, что по номерам владельца не установить. Машина была взята на прокат в фирме "Шумахер" на подставное имя. Работавшие в этот день диспетчеры естественно ничего не помнили. Времени прошло много, клиенты все на одно лицо. Владелец фирмы господин Курилов вообще от всего этого был далек, уверяя оперативников, что в текущие дела не влезает. Тогда за него взялись по настоящему. В конторе побили кое-какую офисную аппаратуру, включая факс за пару тысяч евриков, сотрудников, а самого господина Курилова очень неудачно зажали в косяк. И они сказали все.

Бравший машину естественно никаких документов не представлял, он попросту машину купил, заплатив ее рыночную стоимость. Расплатился кредитной карточкой Алгинской мясной компании, после чего карточка была аннулирована. Но открывался счет местным вкладом. Идем дальше. Один из побитых сотрудников вспомнил, что у незнакомца были две татуировки: якорь и надпись Алга-04.Надпись он запомнил, потому что хоть сам и не служил (еще чего!), но одноклассник его отмотал по полной в Морфлоте и имел точно такую же надпись.

Продавцы составили фоторобот, и теперь осталось решить, куда его направить. Помог господин Курилов, который имел с покупателем приватную беседу, и которому неизвестный довольно профессионально вывернул руку, когда он хотел вытолкать его взашей, приняв за мелкого жулика. Оперативники смекнули, что коки и младшие матросы вряд ли дерутся столь профессионально и поехали в отдел кадров флота, где подняли данные по разведке и спецназу 2004 года. Компьютеру понадобилось пять минут, чтобы совместить отсканированный фоторобот с фотографией некоего Артема Зарембы, сержанта морской пехоты. Через паспортный стол установили адрес проживания и по-тихому опросили соседей. Дело становилось все более денежным, когда выяснилось, на кого работал Заремба в последнее время. А работал Заремба в охране профессора Закатова.

Керенский только глянул на полученные данные, чтобы понять, что первые деньги, в общем-то, заработаны. Он достал мобильник и нажал кнопку с запомненным номером, который до этого никогда не подводил.

— Дача профессора Закатова, — откликнулся мягкий голос.

Генерал попросил хозяина, а когда взявший трубку сказал, что того нет на месте, сказал, что имеет информацию, требующую немедленного расчета.

— Речь идет о пропавшем больном из инфекционной больницы Љ1,-намекнул он.

Принявший звонок оказался деловым человеком и спросил, сколько он хочет. Генерал запросил 50 тысяч евриков, он вам не капитан какой-нибудь, тем более людям надо платить. Деловой сразу согласился. Даже на оплату немедленно. Выждав несколько минут, Керенский позвонил в "Алгу-кредит" и убедился, что на его имя открыт счет. Тогда он повторил звонок другу и назвал имя и адрес Зарембы. Деловой вежливо поблагодарил, попросил только не спешить с арестом.

— Насколько не спешить? — сразу уточнил генерал.

— Еще на 5 тысяч.

После этого Керенский задумал думу. Москвичи сообщали о найденном при Одегове клочке бумаги с наметками некоей программы и просили помочь с хорошим программистом. Керенский знал, что криминальные хакеры находятся в ведении Кости Костогрызова.

Это был страшный человек. Керенскому так и не удалось выяснить ничего о его прошлом, хотя он и запрашивал Москву. Ходил Костогрызов в одном и том же пальто, внешним видом (а особенно кровавыми на выкате глазами) напоминая душевнобольного. Это был законченный параноик. Одного его подозрения оказывалось достаточно, чтобы человек сгинул навсегда. Все боялись его. Бандиты подчинялись беспрекословно, силовые структуры обходили стороной, словно прокаженного. Казалось, Костогрызов знает обо всем, что творится, даже что говорится в городе. Сам он практически все время молчал, никто не поручился бы, что слышал когда-либо его голос. И пальцы у него были длинные, переплетенные венами, жуткое зрелище.

Костогрызов тоже платил Керенскому, но генерал давал бы ему информацию и бесплатно. Он тоже боялся этого жуткого человека до смерти. Набрав номер, что сидел у него в печенках, генерал услышал знакомое перханье на том конце, давшего понять, что молчаливый хозяин на проводе. Керенский торопливо заговорил, стараясь отбарабанить заготовленный текст, да и отвязаться от Кости. Он упомянул фамилию Одегова и сказал, что оставшиеся от Одегова бумаги попали к москвичам и те сбираются их обработать на компьютере. Уточнять, кто есть москвичи не стал. Вникать особенно не было смысла. Пускай они у себя в Москве воруют, а уж тут в Алге они как-нибудь сами. Но адрес сказал.

Через два часа, когда оперативная группа прибыла на место проживания Зарембы, выяснилось (после взлома двери и вызова понятых), что Артем Заремба, двадцати двух лет, владелец БМВ, квартиры и дачи в элитном поселке, собиравшийся жениться и имевший невесту на пятом месяце беременности, от безысходности и беспросветности существования покончил жизнь самоубийством. Он повесился в шикарном костюме от Труссарди, на ногах были начищенные до блеска туфли (по данным оперативников у него был сервирован столик в закрытом кабинете ночного клуба "Магнит").