Картазаев по привычке считал призраков аналогом охранной системы, которую необходимо обойти. Полковник не колебался, пусть колеблются трусы. Другого пути все равно нет. Полученное от генерала лично задание не располагало к шуткам. Картазаев обещал доставить ему череп, значит, так тому и быть. При условии, конечно, что выполнение задание вообще возможно. В противном случае Серегину доставят череп не Кукулькана, а самого полковника.

Он вел отряд по леднику. Людей бил озноб. И было непонятно от чего больше: от холода ледника или от страха перед кошмарными наездниками.

Лед жег им ноги, словно они шли по нему босые.

— У меня также чувство, словно нас просвечивают рентгеном, — пожаловался водонос.

— Прекрати ныть, — одернул Мошонкин.

Вскоре они вышли на участок голого льда. Место было свободно от торосов, и ветра вылизали участок до зеркального блеска. Можно было беспрепятственно смотреть сквозь лед как в аквариуме. Более кошмарной картины никто из беглецов доселе не видел.

Глубина в этом месте достигала метров шестидесяти, и чистая стоячая вода просматривалась до самого дна. Дно было скалистое, прорезанное змеящимися ущельями.

Внизу фрагментарно сохранилось шоссе. В нем зияли трещины, вымоины, местами возвышались упавшие скальные глыбы.

Внезапно в ущелье мелькнул свет. По шоссе, лавируя между препятствиями и подсвечивая дорогу тусклыми фарами, двигался автомобиль. Прямо под беглецами он вдруг остановился.

Картазаев в толчки погнал своих людей на ближайшую ледяную глыбу. Он беспокоился за хромого, то тот со страху залез быстрее всех, даже позабыв про свою верную спутницу, которой в свою очередь помог галантный Мошонкин.

В машине отворилась дверца, выпустив кверху поток воздушных пузырей, видно они были захвачены с поверхности и сохранялись до поры до времени в воздушном мешке под потолком. Наружу вышел один из скелетов. Умертвие отошло в сторону от машины, словно гуляя. Картина получилась дичайшая: скелет, небрежной походкой гуляющий по дну затопленного каньона под многометровой толщей воды.

Картазаев жестами показал своим, чтобы не высовывались, и укрылся сам. И вовремя. Скелет поднял голову и уставился на нависшие льды своими выпученными буркалами. Он ворочал ими из стороны в сторону, явно что-то подозревая. Ничего не обнаружив, умертвие вернулось в машину. Хлопнула дверца и машина продолжила свое вечное и неспешное движение по дну.

Картазаев поторопил своих, возобновляя поход через ледник. Не успели люди пройти и половины пути, как призраки нагнали их снова. На этот раз машина ехала без дороги, поднимая взвесь черного жирного ила. Беглецы были вынуждены вновь укрыться на торосе.

То, что призраки нагнали их так скоро, Картазаеву совсем не нравилось. Самое прискорбное, что это произошло, когда конца и края леднику не наблюдалось, и в лучшем случае, это произошло где-то на середине пути, так что в случае необходимости срочной эвакуации неизвестно куда было "бечь". То ли вперед, то ли назад. Переживания никак не отразились на лице полковника. Он лежал на валуне вместе со своими спутниками и покусывал очередную травинку, предусмотрительно запасенную им в лесу.

Его поведение вызывало диаметральные чувства у малочисленного отряда. Если Мошонкин был абсолютно спокоен, всецело положившись на чутье Вольда, то во взгляде водоноса читалось недоверие. Он считал спокойствие полковника показным. Самое неприятное, что так оно и было по сути, а Картазаев не любил, когда его поступки читались.

И вообще водонос казался полковнику подозрительным. Он вспомнил, что переписываясь, Анвар щурился. Водонос был близорук! Качество никак не вяжущееся с малограмотным носителем воды.

Положение тем временем становилось все более угрожающим. Паузы между визитами призраков становились все более кратковременными. Они явно что-то заподозрили, но хитрость людей до поры до времени сбивала их с толку. Но это не могло продолжаться долго. Дошло до того, что люди не успевали сделать и нескольких шагов, как машина возвращалась.

Первым берег увидела Дина. Радовались все, но она проделывала это так непосредственно, что стало видно, что это действительно еще ребенок.

Они прибавили ходу, берег приближался на глазах, дно полого поднималось.

Когда до берега оставалось рукой подать, дно оказалось так близко, так что жуткая машина ездила практически подо льдом впритык. Беглецы передвигались короткими перебежками, от валуна к валуну, пережидая на снежных шапках возвращение своих страшных преследователей. А потом призраки вдруг исчезли.

Картазаев не почувствовал облегчения, напротив, он насторожился. Что-то здесь было не так. Полковник, уже не церемонясь, подгонял вымотавшихся спутников. Все бежали из последних сил, спотыкаясь и падая. От людей валил пар, ввергая Картазаева во все большее опасение быть обнаруженным теплочувствительными умертвиями.

До берега оставалась сотня шагов. На крутом обрыве возвышался лес, который казался настоящим эдемом после ледника. Картазаев не успел подумать, что его опасения оказались напрасными, как треснул лед, и словно рубка всплывающей подводной лодки показалась кабина автомобиля. Горящие фары светили людям прямо в глаза, ослепляя и сея панику.

Водонос повел себя возмутительно, толкнув Мошонкина по направлению к утопленникам. Тот поскользнулся и упал на полпути к всплывшей машине, разразившись гневной тирадой. Простым крестьянским языком он объяснил, что жить водоносу осталось ровно столько, сколько ему понадобится, чтобы встать на ноги.

Процесс этот затянулся, потому что ноги десантника разъезжались на скользком льду, залитом водой из полыньи. Зафырчал мотор, и машина, царапнув кромку колесами, выбралась наружу. После чего дала полный газ и устремилась прямиком на Мошонкина. Тот чудом успел откатиться в сторону.

Полковник, подхватив Дину, выносил на берег. Он проделывал это так энергично, не обращая внимания на стенания девушки, что ее ноги временами не касались льда.

Параллельно с ним, даже чуть быстрее, бежал хромой. Сзади доносился мат-перемат Василия.

Утопленники увидя, что добыча ускользнула, в сердцах на скорости въехали в проделанную полынью. Машина стала почти отвесно, показав беглецам помятую, покрытую слизью крышу, и вертикально ушла на дно. Причину поспешного ретирования беглецы поняли, когда тишину пронзил дикий хохот.

— Обезьяны! — возбужденно крикнул водонос. — Бежим, я знаю место, где можно укрыться!

Он не стал никого ждать и припустил вглубь чащи. Ничего не оставалось, как последовать за ним. Надо было признать, что хромой двигался решительно и быстро, при этом совершенно не утруждаясь выбором дороги, и очень скоро ему удалось оторваться от основной группы. Его спина мелькала далеко впереди, временами пропадая за развесистыми кустами.

— Василий, давай за ним! Не дай ему удрать! — распорядился Картазаев. — Я с Диной замыкающие!

Визги и дикий хохот обезьяньего стада доносился со всех сторон. Лес полнился треском ломаемых сучьев, скрипели ветви под тяжестью тяжелых тел, перелетающих с дерева на дерево.

Впереди обезьян катилась волна невообразимой звериной вони. Полное ощущение, что они угодили в конюшню.

Стая проводила загон технически грамотно. Мохнатые туши мелькали и справа и слева, загоняя беглецов в единственно возможный тоннель, в начале которого Картазаев видел теперь лишь широкую спину Мошонкина, хромой не просматривался уже давно. У Картазаева мелькнула догадка, не кинул ли их водонос, давно нырнув в незаметную норку.

Арбалет бил по ногам, но полковник даже не пытался его применить, потому что знал свои кондиции и вряд ли попал бы в скачущие бешеным галопом по верхушкам деревьев мишени. Впрочем, даже если бы это ему удалось, убийство одной обезьяны вряд ли кардинально изменило ситуацию. Придерживая одной рукой окончательно выдохшуюся девушку, Картазаев взял в свободную руку нож. Проделал это особым способом, из ладони торчало только край лезвия. Способ конечно пижонский, зато убойный для противника, если он не разглядит вовремя ножа.

Обезьяны вошли в раж. Передовые особи, которым удалось обогнать людей, предпочитали не нападать, а прыгали на месте, крутились вокруг оси, остервенело кусая себя за хвост. В общем, устраивали такие бешеные пляски, по сравнению с которыми пляска Святого Витта показалась бы детской забавой. Повсюду блестели когти и не менее устрашающие зубы. Дина в ужасе прижималась к полковнику, он устал и стал терять темп.

Видя катастрофическое положение замыкающих, Мошонкин позволил себя нагнать и подхватил девушку с другой стороны. Хоть он и нарушил приказ, Картазаев был ему благодарен. Он и сам не подозревал, насколько вымотался.

Лес кончился неожиданно, и беглецы выскочили на поляну, в центре которой возвышался дом, целиком, включая крышу, сложенный из толстых бревен. Бревна были старые, серые и потрескавшиеся от времени. Окна закрыты ставнями и заколочены досками крест на крест. Сооружение было хоть и старое, но монументальное. В нем при желании можно было с успехом держать оборону. Во всяком случае, некоторое время.

В дверях махал рукой водонос. Обезьяны с ходу обогнали бегущих и, минуя хромого, взбегали по стене на крышу, с цокотом вгоняя когти в гнилое дерево. Анвар шуганул палкой наиболее наглых особей, словно это были коты.

— Скорее, чего плететесь? — поторопил он.

Полковник с Мошонкиным заволокли девушку внутрь. Не успел водонос захлопнуть калитку, как с той стороны обиженная тварь врезалась в нее со всего маху, но дверь из толстых просмоленных брусков даже не шелохнулась.

— Ты чего вытворяешь? Да я тебя! — Мошонкин взял хромого за грудки.

— Я вас всех спас! — возмутился Анвар.

Неминуемую экзекуцию прервал протяжный скрип отворившейся двери в светелку. Отдернулась вся в пятнах, с момента выпуска не стираная, занавесь, и на вошедших хмуро глянула старуха.

Картазаев был убежден с самого начала, как только увидел мрачный дом, что если кто и живет в нем, то это непременно будет старуха.

На ней было надето цветастое рваное платье, на голове платок. Старуха как старуха, если бы не два длинных изогнутых клыка, торчащих с каждой стороны нижней челюсти.

Водонос, поплевав на руки, пригладил волосы.

— Хозяйка, гостей принимаете?

— Чего надо? Какие гости? — прокаркала старуха.

— Здравствуйте, Алмауз Кампыр! — изливал елей водонос. — Как поживаете? Дозвольте у вас пересидеть, пока космачи не уйдут.

— Нерусская что ль? — спросил Мошонкин.

— На востоке Алмауз Кампыр звучит так же как ведьма у нас, — пояснил Картазаев. — Будь начеку, Вася.

— Чего приперлись? — вскричала Алмауз Кампыр. — Чего там шушукаетесь?

— Чего раскричались? — обиделся Мошонкин. — У нас так гостей не встречают.

— А у нас из гостей шурпу готовят! — перебила его старуха. — Шинкуют и в казан. Лучка, морковки, потом все это шумовкой перемешивают.

— Тебе бы в Смаке выступать, — сказал Мошонкин.

— Кто ты такой шустрый? — закричала старуха с высоты печки.

— Василий, — представился Мошонкин, уперев руки в бока.

— Все Васи противные, — сморщилась старуха.

— Кампырихи тоже, — не остался в долгу десантник.

За дверью оказалась единственная комната с покосившимся давно не мытым полом, освещенная чадящей керосинкой на русской печи.

У стола на лавке сидели трое низкорослых плотных мужика.

— Это что за дядьки? — спросил полковник, на всякий случай, подвинув арбалет ближе к руке.

— А то не знаешь? — ухмыльнулась старуха неожиданно широким ртом. — Женихи. Вы ведь тоже на смотрины пришли?

Наступила немая сцена, в течение которой Картазаев придумывал, что бы половчее соврать, чтоб и старуху не обидеть и чтоб не пришлось потом на самом деле жениться. Положение исправил Анвар. Он всплеснул руками и чуть ли не со слезой в голосе протянул:

— Неужто созрела дочка? Где же это чудо?

— Выросла луноликая. Округлились бедра, словно у молодой ишачихи, выросли молочные груди, словно ферганские дыни, — с гордостью подтвердила Алмауз Кампыр.

Она оказалась почти карлицей, во всяком случае, даже Дине едва ли достала бы макушкой до подбородка. Она обошла вновь прибывших, по очереди задерживаясь у мужчин и пытливо оглядывая новых претендентов. Особое внимание у нее вызвал Василий.

— Дехканин? Сколько у тебя баранов? — строго спросила она.

— Ты бы самовар поставила, потом разговоры разговаривала, — предложил Картазаев. — Женихи не прочь перекусить.

— Молчи, средний! — одернула старуха и на молчаливый вопрос пояснила. — Ты средний, хромой старый, а молодой в самый раз. Косточки сахарные.

— Ты ж не варить меня собралась, — заметил Василий. — А если я твоей дочке приглянусь? Парень я видный, по мне вся деревня сохла. Глядишь и сыночком меня начнешь называть, мамуля!

— Прыткий, — одобрительно заметила старуха, прищурив один глаз, и вид у нее стал пиратский. — Люблю прытких. Ладно, ставьте чай, ведро с водой за печью, там же холодное обезьянье мясо. Чистый филей.

Василий с Диной стали хозяйничать. Вскоре закипел чайник, а на столе возник казан с мясом. Едва появилась еда, мужики тотчас придвинули лавку.

— Э, у нас так не принято, — отвел их жадные руки Мошонкин. — Сначала представьтесь.

Мужиков звали Ахмурвик, Бекмудар и Парвал. Как оказалось, претенденты прибыли уже давно.

— Чего вы тут околачиваетесь, мамкины хлеба жрете? — удивился Мошонкин. — Валили бы отсюда.

— Тарантула еще не выбирала, — пояснил Ахмурвик. — Теперь, после того, как вы обезьян за собой притащили, нам тем более не уйти.

— Стало быть, невесту величают Тарантула? Редкое имя, — заметил Мошонкин. — И при таком имени она действительно красавица?

Алмауз Кампыр, сидевшая во главе стола и поглощавшая пищу огромным ртом, при этих словах крикнула:

— Тарантула, иди сюда моя красавица! Люди хотят на тебя посмотреть.

Занавеска откинулась резким нетерпеливым движением, видно невеста заждалась, пока ее пригласят. Мошонкин не преминул поперхнуться.

Тарантула оказалась не красавицей, и это еще слабо сказано.

Женщина была не первой свежести, было ей далеко за сорок. Но про ишачиные бедра старуха не врала. С этой стороны Тарантула напоминала теннисистку Сирену Вильямс, помесь мужика и изюбря. В маму дочка пошла длинными и изогнутыми, торчащими наружу зубами. Саблезубая невеста оказалась.

— Ну-ка подвинься, средний! — потребовала старуха, усаживая невесту рядышком с Мошонкиным.

У того сразу аппетит пропал. От невинной девушки разило потом как от лошади.

Чтобы не мешать влюбленным, Картазаев пересел на другую сторону, оказавшись между Ахмурвиком и Парвалом. Крепкие парни притиснули его с двух сторон, и полковник почувствовал себя неуютно. Он попытался дотянуться до своего арбалета, но Ахмурвик преградил ему путь широкой, словно лопата ладонью, говоря:

— Надо доверять друг другу, средний.

— В среднем надо, — согласился Картазаев.

Он продолжал есть, но впрочем, без особого аппетита. Смотрины продолжались. Тарантула подкладывала Мошонкину наиболее аппетитные куски обезьянины, притискиваясь жарким давно немытым телом. Василий чувствовал, что еще немного и его вырвет. Тарантула невзначай положила ему руку между ног, и выражение лица у девушки было оценивающее, как если бы она прикидывала размеры покупаемой на рынке моркови.

— Как бы не обмануться, — мило улыбнулась она, отчего клыки царапнули ей виски. — Я ведь девушка неопытная.

Чтобы защититься от вопиющей невинности, Мошонкин положил ногу на ногу. Тогда Тарантула стала ощупывать ему ноги и изрекла довольно благоприятный вердикт:

— Сколько у тебя мяса!

У Василия возникло справедливое подозрение, что на нем может быть и женяться, но потом точно съедят. К слову сказать, к Тарантуле никак не подходило словосочетание "выйти замуж". Может, у нее и не было мужского достоинства в физиологическом смысле, но все остальные достоинства сильного пола наличествовали. Как-то широкие плечи, мощная грудная клетка, которую не спутал бы с женской грудью даже слепой паралитик. Про могучие слоновьи бедра и чугунный зад уже говорилось.

Занятый своей бурно разворачивающейся личной жизнью, Мошонкин и не заметил, что события за столом приобретают угрожающий характер, и сидящие по обе руки от Картазаева мужчины злобно щерятся на него. Водонос с Диной, оказавшиеся более чуткими, опасливо отодвинулись на край стола и уже оттуда наблюдали развитие событий, не имея возможности повлиять ни на их развитие, ни на их исход.

Конфликт вспыхнул, когда Картазаеву, которому надоело давиться с соседями, вознамерился встать и, как оказалось, не мог этого сделать. Во-первых, его сдавили с двух сторон словно школьника. Картазаев даже возмутился от такой неприкрытой наглости. Во-вторых, Ахмурвик наставил на него под столом взведенный арбалет.

— Сидеть, средний! — в наглую осклабился он. — Ну и что ты теперь намерен делать? Оружия же у тебя нет.

Картазаев тяжело посмотрел на соперника и проговорил:

— А мне не нужно оружия.

Ахмурвик, не рассчитывавший встретить сопротивление, забегал глазками и завопил:

— Это почему тебе не нужно оружие? Ты что, из мормонов?

Вопль привлек внимание Мошонкина, и тот, наконец, уяснил, откуда может грозить опасность, но оказалось, что десантник находится не в лучшем положении. Старуха с дочкой также притиснули его, не давая двинуться точно так же как и полковнику. И выражение их лиц было явно не радушное. С хищно загнутых клыков закапала слюна.

— Мне не нужно оружие, потому что я возьму твое! — спокойно продолжал Картазаев.

Ахмурвик отшатнулся и спустил тетиву. Полковник ухватил Парвала за шею и прикрылся им, вытащив на линию огня. Бедолага плотно насадился на выпущенный в упор болт.

Под визг женщин Мошонкин опрокинул стол вместе с оторопевшим Ахмурвиком. Полковник оказался на ногах и, прикрываясь трупом, наступал на третьего бандита. Бекмудар размахивал заряженным арбалетом и кричал с перекошенным лицом:

— Не подходи!

Картазаев последовал совету и с расстояния в пару шагов швырнул в него трупом. Парвал получил еще болт, но ему было уже не больно. Картазаев сбил Бекмудара с ног и подскочил к нему с ножом в руке:

— Дернешься, заколю!

— Чего? — спросил бандит, поднимая голову.

Мошонкин сцепился с Ахмурвиком. Как и в случае с Глюком, поначалу он позабыл обо всех полученных уроках рукопашного боя, и обрушил на соперника размашистые рабоче-крестьянские удары. Когда противник практически потерял сознание, парень вспомнил о десантном прошлом и пару раз врезал, как учили, ногой. Когда он закончил бить, Ахмурвик рухнул как подкошенный. Как оказалось, удары Мошонкина — единственное, что удерживало его на ногах.

— Мошонкин, уходим! — крикнул Картазаев, перезаряжая арбалеты, отнятые у поверженных врагов.

Занавеска рывком откинулась. В проеме стояла Тарантула, упираясь головой в потолок.

— Я и не знал, что вы такая большая, — дипломатично заметил Мошонкин.

— Куда же ты, Вася? А как же наша свадебка? — упрекнула девица. — Поматросил и бросил. Так получается.

— Он вернется, — пообещал Картазаев.

Когда он хотел отодвинуть брошенную девушку, Тарантула отодвинула его в ответ. Полковник с ускорением пересек комнату наискосок и, споткнувшись о перевернутый стол, оказался на полу. Мошонкин предпринял решительную атаку. Своими круглыми кулаками он врезал девушке пару раз, но больше не успел. Тарантула отвесила ему такую тяжелую оплеуху, что десантник смел остатки мебели и оказался рядом с Картазаевым. Водонос, под шумок возжелавший прошмыгнуть за спиной красавицы, был схвачен за ворот.

Безо всякого усилия Тарантула подняла его в воздух. Ноги водоноса висели, не касаясь пола. Силачка раскачала его и отбросила в угол. Потом поймала удирающую с визгом Дину и швырнула следом.

Картазаев поднял арбалеты.

Тарантула, увидев направленное на нее оружие, издала вопль, от которого заложило уши. Потом резкими по-мужски размашистыми шагами пошла прямо на Картазаева. Полковник спустил оба курка. Болты пропели свою убойную песню, резко оборвавшуюся, когда силачка перехватила их в полете, словно две спички сдутые сквозняком со стола.

Картазаев снял с пояса свой арбалет и разрядил его вслед двум другим. Он ошибочно посчитал, что руки силачки заняты и ей нечем будет защищаться. Что это не так, он убедился, когда Тарантула поймала болт зубами. Она торжествующе смотрела на него, смакуя произведенный эффект. Так вышло, что девица пропустила момент, когда Мошонкин разрядил в нее четвертый, одолженный им у врагов, арбалет.

Болт врезался Тарантуле в лоб. Поначалу казалось, что он оторвал ей всю верхнюю половину головы, лишь потом стало ясно, что голова монстра и состоит из двух половин, вернее, из двух страшных челюстей, увенчанных огромными зубами. Откинутая верхняя половина увлекла Тарантулу за собой, и девица со страшным стуком рухнула навзничь, но не умерла, как можно было ожидать.

Чудовище извивалось по полу и щелкало жуткими челюстями. Пришедший в себя Ахмурвик волею случая оказался рядом с Тарантулой. Вопя от ужаса, он кинулся наутек. Тарантула вцепилась в него точно пес. Челюсти клацнули, и Ахмурвик разом лишился ноги по бедро.

Люди кинулись к дверям, но людоедка отшвырнула труп и напала. Картазаев со всей силы ударил Тарантулу арбалетом, целя в голову. Силачка легко вырвала орудие у него из рук и запустила в ответ. Полковник увернулся, арбалет с такой силой врезался в стену, что разлетелся на куски.

Подкравшийся со спины Мошонкин обрушил на людоедку табурет. Тарантула повалила десантника, вцепившись в ногу. Василий тщетно пытался вырваться. Ведьма раскрыла страшную пасть, готовясь отхватить десантнику ногу, но подскочивший Картазаев заклинил ей пасть ножом.

Неизвестно, чем бы закончилась схватка, если бы Мошонкин не увидел люк в подпол, увенчанный медным кольцом. Откинув крышку, они с полковником налетели на Тарантулу одновременно и, уворачиваясь от клыков, потащили к люку. Раскачав воющую ведьму, сбросили вниз, после чего приперли крышку всеми имеющимися под рукой тяжестями.

Люди так торопились покинуть жуткий дом, что отомкнули входные двери, даже не озаботившись тем, что их могут поджидать обезьяны. Беглецов едва не прибило грузом, свалившимся с крыши. Мимо с воплями пронеслись обезьяны, не обращая на людей никакого внимания. Вскоре стало понятно почему.

Грузом, едва не пришибившим людей, стали останки обезьяны, а может, нескольких обезьян, сыпавшиеся с крыши. Алмауз Кампыр сидела на печной трубе, потрясая окровавленными руками и бесновато выкрикивая проклятия:

— Я вас достану! Вы у меня слезами кровавыми умоетесь за мою дочку!

Глаза ее полыхали праведным гневом. В знак траура она сорвала платок и распустила грязные спутанные космы. Удаляясь и теряясь в лесу, беглецы еще долго слышали посылаемые вслед проклятия.

Картазаев торопил спутников.

Они безнадежно опаздывали.

Картазаев с горечью подумал о несправедливости. Почему все самое заветное само падает в руки подонкам? Все равно, что лучшая красавица безропотно отдается распоследнему сифилитику.

— Лубаантун кое-кто увидит раньше нас, — вздохнул он.

— Кто? — поинтересовался Мошонкин.

— Диего, — сказал Картазаев.