Лейтенант Ларьков и сержант Емелин в 12 часов ночи копали яму на футбольной площадке на самой границе леса.

Они рыли рядом с воротами, в воротах не стали, там земля была натоптанная, да и примета дурная. Нормальный человек в твердом уме никогда не пройдет под воротами, а если пройдет, долго не протянет. Было темно, как в пещере. Даже в заброшенной автостанции бомжи перестали жечь костры, наверное, кошки закончились. В ночи звуки слышны хорошо, и когда неожиданное звяканье привлекло их внимание, они затихарились. Приглядевшись, они заметили непонятное шевеление рядом с противоположными воротами.

– Может, бомжи пришли? – высказал предположение сержант.

– Ага, в футбол играть. Двое надвое, – сплюнул Ларьков. – Иди, сходи на разведку.

Только без шума. Нам светиться нельзя.

– А бомжи, правда, только кошек едят? Как насчет людей?

– У тебя же умхальтер, чудило. Применять оружие только в крайнем случае.

Емелин до службы в ГАИ работал лесником и умел бесшумно ходить по лесу. Со всеми предосторожностями он пересек опушку и вышел к противоположным воротам, где наткнулся на свежую кучу земли. Рядом звякали лопаты, и слышалось шумное дыхание.

Кладоискатели, прикинул сержант.

Он подкрался ближе и в свете укрытой бушлатами лампы увидел двух бугаев, сноровисто углубляющих старую яму. Бушлаты были с двумя серебряными молниями, рядом стояли два автомата и станковый умхальтер для ведения огня со стационарной позиции. Емелин попятился, потом поднялся и в согбенном положении бегом вернулся к Ларькову.

– Товарищ лейтенант, там спецмоновцы огневую точку роют! – возбужденно доложился он, но, вопреки ожиданиям, тот отнесся к сообщению спокойно.

– Этого следовало ожидать, они тоже готовятся.

Он позвонил капитану Марголису, ответственному за протокол, и доложил обстановку.

– Приказано продолжать копать, – передал он полученное ЦУ.

Они управились затемно, установили и замаскировали пулемет, но Ларьков молодому спать не разрешил.

– Спецмоновцы подползут и зарежут, – припугнул он.

Генералу Крутохвостову не спалось. Хоть встречу назначили на шесть утра, он встал в четыре, приготовил себя горячий завтрак, включающий гуляш и оладьи быстрого приготовления, потом помылся, побрился и одел отутюженный с иголочки парадный китель. Повод был. Он ехал на встречу с врагом.

В 5.30 за ним пришла служебная машина. На выезде со двора к ней пристроилось еще восемь патрульных машин. На месте встречи гаишники оказались первыми.

Открыв дверцу, генерал наслаждался утренней прохладой. Осень была теплой, средняя температура не ниже температуры июня, что обещало холодную зиму. Многие не переживут эту зиму, подумал вдруг генерал и суеверно сплюнул.

– Что – то опаздывают, – заметил Марголис.

– Это мы рано приехали. У них еще минута в запасе. Они люди военные, приедут точно в срок.

И точно. Ровно в шесть на дороге, петляющей в глухом сосняке, сверкнули фары, и вот уже на открытое пространство вылетели три ревущих бронированных спилера.

Бронетранспортеры против легковушек неравное соотношение, впрочем, легко уравниваемое с помощью гранатометов типа умхальтер – муха. Гранатометчики уже рассредоточились, пулеметчики вправили в умхальтер полную ленту. Заправлены в планшеты космические карты.

Спилеры встали за бровкой футбольного поля напротив машин ГАИ с пульсирующими лампами.

После выключенных моторов наступила тишина. Захрустели шаги. Марголис и ответственный с той стороны пошли навстречу друг другу. Поздоровались за руку.

– Как здоровье? Ребрий приехал? – спросил Марголис.

– Все согласно заранее утвержденному плану. Полковник здесь и будет вести переговоры лично.

– Обговорим детали, – капитан глянул в планшетку. – Матом не ругаться. За грудки не хватать.

– Пидарасы не кричать.

– Согласны. Вопросов переделки сфер влияния не касаться.

– Это как? – не понял спецмоновец.

– Ну, в общем, не касаться других вопросов, кроме нашего неправомочно задержанного сотрудника майора Шорохова.

– Не согласен. Ваш майор совершил ряд тяжких правонарушений, повлекших за собой гибель людей, так что задержан согласно букве закона.

– Минутку, – Марголис дописал в протокол еще одно условие. – Не трактовать задержание майора Шорохова с точки зрения закона, а считать его за факт.

– А как это?

– Это чтобы не было драки, – пояснил капитан.

– Мы тоже драки не хотим.

На этом и порешили и, пожав руки, разошлись. С разных сторон поля навстречу друг другу вышли Крутохвостов и командир спецмона полковник Никита Ребрий по прозвищу Никитос. Он был в черном комбинезон, на рукаве две спаренные золотые молнии.

Сойдясь в центре, они с силой сжали руки, впрочем, каждый, убедившись в силе другого, не стал переигрывать.

– Как наш климат? Курорт, наверное, после гор? – генерал вежливо дал понять, что осведомлен о прошлом Никитоса, о его рейдах против сумитов и о том, что он личный враг более десятка сумитских мамунов, готовых выложить любые деньги за его голову.

– Зато вам после Афганистана в самый раз, – скрипучим голосом заметил Никитос.

"Блефует, не может он ничего про Афган знать, свидетелей не осталось", – успокоил себя Крутохвостов.

– Ладно, не будем понты кидать, перейдем к конкретному базару, – сказал генерал.

– Твои бойцы задержали моего сотрудника майора Шорохова, ведущего дело об убийстве.

– Бывшего майора, – лениво проговорил Никитос.

– Ведущего дело о жестоком убийстве на Атлетической сына министра нефтяной промышленности Георгадзе, – продолжил, не моргнув глазом, генерал. – Дело взято на контроль Председателем правительства.

– Мне это не интересно. Я приказы не из Москвы получаю и подчиняюсь лично капитану порта господину Темнохуду.

– Думаешь, Иван Иваныч тебя прикроет в случае чего? Ошибаешься, таких как ты мауглей по России полно и заменить тебя легко.

– Послушай, местный, – с невыразимым презрением произнес Никитос. – Я привык сам себя прикрывать, Иван Иваныч тут не при чем. Что касается твоего майора, то влип он по самые бакенбарды. Устроил стрельбу в подведомственном мне районе, игнорировал требования моих людей, чем подверг их неоправданному риску.

– Они, конечно, рисковали, носясь по мирному городу на девяти тонной бронированной махине, но не больше тех, кишки которых намотали на колеса, – генерал стал медленно, но верно заводиться.

– Клевета, – нагло опроверг его слова Никитос. – Люди пострадали от твоего бешеного майора, и мы его задержали. Кстати, хорошо, что ты мне напомнил об этом эпизоде, мы ему инкримируем наезд. Вкупе со стрельбой, неподчинением спецмону, думаю, это тянет на пожизненное. Кстати, ты бы о своих погонах подумал, генерал, они тоже не на клею. Не дай бог, снимут.

– Ты за мои погоны не бойся, они не клеем скреплены, а кровью. В том числе таких недальновидных придурков как ты, полковник. Ты, конечно, позаботился о том, чтобы сразу оцепить район и ликвидировать все следы наезда спилера на гражданскитх, но не учел одного. Ты чужак. Я брошу клич и кину все ГАИ на поиск свидетелей, и они найдутся, будь уверен. А чтобы мотивировать людей, сообщу всем, что спецмоновцы раздавили свадебный кортеж. Думаешь, и после этого люди будут молчать? Должен тебе сообщить, что у нас очень не любят спецмоновцев, ты, наверное, об этом не знал. Да я целый квартал свидетелей притащу.

– Да плевать я хотел на твоих свидетелей. У меня кровников целый полк сумитов!

– Полк сумитов это дерьмо собачье по сравнению с разъяренным городом. Вас будут рвать на куски. Вы будете защищаться, прелестно, чем больше жертв, тем сильнее вероятность, что ты сядешь в СИЗО. А где у нас ближайший следственный изолятор для офицерского состава? Какое совпадение, в Старокрестовске, как раз на границе с сумитами. И охрана там желторотые срочники, которые тебя за пачку Беломорканала продадут.

– Ну и что ты радуешься? Ты же офицер, а радуешься, что сумиты СИЗО вырежут. Тех же самых желторотиков.

– Ты не на той же стороне. Ты чужак везде, где бы ты ни был. А я местный, чем горжусь. Кстати, знаешь, в чем главный прикол. Когда тебя толпа порвет или сумиты бошку отрежут, знаешь, кто будет больше всех рад? Правильно, папа твой гадский, Иван Иваныч дорогой. И знаешь почему? Потому что ты столько всего натворил и так наподставлялся, что он спит и видит, как от тебя избавиться.

– Гнида ты, – сплюнул Никитос.

– Фильтруй базар, сопляк. Я тебе не горный сумит, я тебя возьму за грудки, да и вобью в землю по самые…бакенбарды.

– А ну давай, старый хрыч, проверим твой геморрой, – Никитос отстегнул портупею с умхальтером.

Крутохвостов скинул парадный мундир и, заворачивая рукав на жилистой руке, грозно надвинулся. Никитос знал всякие приемы, но генерал имел большое непробиваемое пузо и весу на два пуда больше. Он ничего не боялся.

Раздалось клацанье, бряканье, и из темноты опасливо надвинулись две стенки.

Спецмоновцы уставили на противника умхальтеры и биксы. Гаишники имели вплоть до гранатометов типа "муха". Расстояние между стенками стремительно таяло, и скоро можно было не стрелять, а колотить теми же самыми "мухами" по головам.

– Отставить! – закричали оба командира, почувствовав губительность любых других команд. – С ума сошли? Куда без команды?

Противники остановились, тыкая друг в друга многочисленными стволами. Была стопроцентная вероятность того, что кто-то потрусливее сейчас спустит курок или просто палец устанет, и они все тут полягут.

Никитос с генералом обернулись и стали отталкивать своих с криками, приводя в качестве аргументов небольшие пинки. Стенки так же опасливо сгинули обратно в темноту. Звяканье понемногу затихло. Командиры вернулись, подбирая свои вещи.

– Хрен с ним, забирай своего майора, – смилостивился Никитос. – Я не злопамятный.

Память у меня хорошая, а своих обидчиков я не забываю. Ты еще получишь сдачу крупной монетой, генерал. Не здесь, не на глазах этих сопляков.

И он, круто развернувшись, ушел к своим.

– Чего он сказал вам? – спросил подошедший Марголис.

– Мстить обещал.

– Опасный тип, к его словам надо отнестись серьезно.

– Не успеет, сука, начинаем действовать согласно плану.

Артемий забыл выключить домофон и поплатился за это, когда был разбужен в два часа ночи. Он не хотел вставать, но это могла быть Зинка. Нахлобучил тапки и с закрытыми глазами допер до двери, где без сил повис на ручке.

– Кто там?

– Это соседи из 88-й, забыли ключи, откройте, пожалуйста.

Артемий мысленно разразился гневной тирадой, смысл которой свелся бы к паре фраз, что ему плевать, из какой они квартиры, и чтобы они катились к черту. Вслух этого говорить было нельзя: вычислят и насерут под дверь. Поколотить могут.

Посему, он сказал, что у него кнопка не работает.

– Как же нам быть?

– Да хоть циркуляркой пилите! – вырвалось у него.

Когда он возвращался, ему почудился внизу визг циркулярки. Надо заканчивать пить медицинский спирт, решил он.

Второй раз его разбудил звонок в дверь. Веселая ночка выдалась. На этот раз точно Зинка приперлась, потому что ключ от домофона у нее был. Артемий опять нахлобучивает тапки, причем наоборот, дискомфорт конечно, но переобуться с закрытыми глазами миссия практически невыполнимая. Опять кое-как дошаркивает до двери и вновь повисает на ручке. Дверь неожиданно легко открывается. Артемий разлепляет глаза, перед глазами двоится и троится. У него гарантированная уверенность, что все это ему только снится.

На площадке нет никакой Зинки, да и не стала бы она звонить, эта стерва давно хитростью выманила ключ не только от домофона, но и от квартиры. Как он мог об этом позабыть? К тому же на фига звонить, если дверь уже открыта, хоть он точно помнит, что ее закрывал. Он еще не столько выжрал спирта, чтобы окончательно растворить в нем мозги и оставить открытой дверь в самом криминальном городе побережья, рискуя проснуться не только ограбленном, но возможно и изнасилованным.

При условии, что вообще проснуться.

Перед его взором маячили, периодически то загораживая свет, то открывая, тем самым окончательно лишая Артемия хоть какого-нибудь ощущения реальности, мужские фигуры в форме и синих картузах.

– Яблонский? – грубо окликнули его.

Он хотел кивнуть, но успел только опустить голову, после чего ему с такой силой засветили по лбу, что он безо всякого перехода увидел плавно плывущий объект на фоне отваливающихся древних обоев на потолке, с изумлением опознав в нем собственный правый тапок, который мгновение назад был обут на левую ногу.

Артемий отключился, чтобы включиться в довольно пикантный момент, когда на него пытались натянуть Зинкины штаны. Один из нападавших крикнул:

– Яблонский, где камера?

Видеокамера – атавизм прошлой творческой жизни, когда еще был жив "Алгинский патруль", была надежно спрятана в кухне под раковиной. Артемий смотрел в бугристое лицо с настолько близкого расстояния, что дышал практически одним запахом чеснока, которое это мурло ело совсем недавно. Ему сделалось сильно не по себе, и изображать несгибаемость ему враз расхотелось. Ему хотелось дышать нормальным воздухом. И он с готовностью, даже с некоторой торопливостью признался, где у него камера. И тут его стукнули во второй раз.

В следующий раз он очнулся от чьих-то воплей.

– Я сторож! Берите что хотите! – орал кто-то, после чего хлопнул выстрел, и орать перестали.

Артемий изо всех сил зажмурил глаза. Как бывший специалист криминальной хроники, он как никто другой был осведомлен, как поступают со свидетелями. Он понял, что скован и довольно неудобно: нога к руке. Судя по затекшим чреслам, находится в таком положении не менее часа. Рядом никого не было, и он рискнул открыть глаза.

Он находился на пропахшем мочой и спермой заднем сидении милицейской машины.

Рядом стояла еще одна. А все вместе они находились во дворе бывшей телестудии кабельного телевидения, которая в свою очередь находилась в помещение бывшего детского сада. В так хорошо знакомой песочнице с окаменевшим песком, где он в свое время любил покурить с редактором, лежал некто в тулупе, не подающий признаков жизни.

Несколько человек в форме инспекторов ГАИ возились с замком в подвальное помещение и судя по доносящимся бодрым выкрикам довольно успешно. Распахнув дверь, гаишники кинулись внутрь. Некоторое время изнутри доносились лишь шаги, потом грянул хор разочарованных голосов. Решив, что момент настал, Артемий отодвинулся к дальней дверце и торкнулся в нее. Тотчас в висок уперлось нечто холодное как жаба.

– Куда, дура, зашибу! – ласково пропел мужик в форме старшины, наставив пистолет над спущенным стеклом.

Из подвала выскочил чумной инспектор, крикнувший:

– Гребездаев, трос давай!

– Не балуй, милая! – предупредил старшина, упорно называя Артемия в женском роде.

Гребездаев со вторым инспектором подцепили трос к соседней машине, и инспектор убежал обратно. Трос змеился за ним как живой.

– Гребездаев, газуй! – донесся крик.

Старшина сел за руль второй машины и дал газку. Трос натянулся, машина буксанула, но потом все- таки сдвинулась с места. Из подвала, облепленная подталкивающими, а при наборе хода, больше виснущими гаишниками, показался корпус редакционной машины. Когда- то белоснежный, теперь в пятнах застарелой грязи и ржавчины, но надпись "Алгинский патруль" все также стремительно перечеркивала борта. По большому счету от машины только корпус и уцелел. Внутри отсвечивал голый каркас.

Колеса тоже отсутствовали, вследствие чего машина скребла днищем по асфальту.

– Так доедем, тут недалеко, – решил старший в чине капитана.

Инспектора погрузились в две машины, причем рядом с Артемием село еще четверо, все как назло мясистые и толстозадые. Кортеж сначала ехал по Пугачева. На повороте на Морскую "редакционку" занесло, и она снесла неработающий светофор, некоторое время волоча его за собой. Когда Морская закончилась, Артемий до звона в ушах боялся, что они свернут к морю. Ему казалось, что его хотят привязать к "редакционке" и утопить. Почему у него возник сей иррациональный испуг, он и сам бы не смог объяснить.

Они свернули на Столичный проспект. Еще издали были видны пульсирующие лампы. На обочине стояли две машины ГАИ, пожарная и скорая. Увидев редакционную машину, пожарные бросили курить и, размотав шланги, стали ее мыть.

– Гребездаев! Яблонский! К генералу! – раздался клич.

Старшина выволок Артемия за шкирку и подтолкнул к машине, стоящей с открытой дверцей. Внутри, свесив ноги, сидел генерал Крутохвостов в распахнутом кителе.

– Корреспондент! Ну-ка посмотри, что я тут сотворил? – обрадовался генерал, суя ему листки, с испугу Артемий даже не нашел в нем знакомых букв.

– Я ничего не понимаю, я давно не журналист, я на рынке торгую, – признался он в панике, за честность был награжден пинками от старшины, причем пинался бестия хитро, сам вроде бы рядом стоял не при делах, а на самом деле ногу выворачивал и лягался как дикий осел, и лицо у него было невозмутимое как у лауреата Нобелевской премии.

– Товарищ генерал, разрешите доложить? Привезли клиентов! – доложил лейтенант.

Он сделал знак, и к ним подвели двух мордатых парней в спортивных костюмах, скованных правыми руками. Из-за этого все время возникали споры, парни дергали, стараясь встать правильно, а получалось так, что крутили хоровод друг за другом.

– Нарушители скоростного режима! Гонки решили устроить. Пытались скрыться от дежурного экипажа.

– Вы еще за простреленные шины ответите! Вы за всю жизнь на такие не заработаете! – выступил один здоровяк. – Знаете, кто я? Я вам конкретный базар устрою!

– Заколбасить обоих и переодеть в милицейскую форму! – приказал генерал.

Крутой застыл с открытым ртом, в который ему торопливо запихнули кляп и уволокли.

Артемий похолодел. Хорошо, что я водить не умею, подумал он. Круто они, однако, взялись за нарушителей.

– Начальника отдела кадров ко мне!

К генералу подвели тщедушного чиновника в мешковатой форме. Ему вручили паспорта задержанных, и он тут же в машине на подставке для стаканов оформил обоих в состав ГАИ, с хеканьем проставив печати, которых у него был целый набор.

Артемия переодели в чистое, что ассоциировалось у него с чем-то дурным.

– Давай, милая, не подведи! – ласково попросил старшина, слюнявя грязный носовой платок и с сильным нажимом вытирая ему лицо.

– Гребездаев! Яблонский! Где вы там? – поторопили их.

Гаишники суетились у столба: устанавливали свет, очищали от кустарника место для камеры. У столба стояла крепко поколоченная машина ГАИ, у которой были разбито все, даже плафон внутри салона. На переднем сиденье сидело два покойника в милицейской форме, которых десять минут назад были вполне живыми и даже не подозревали, что служат в милиции. Буксир приволок машину "Алгинского патруля", отсутствие колес у которой замаскировали ветками.

– Яблонский, идите к машине! – прозвучала команда.

Артемий прошел на негнущихся ногах.

– Ближе, Яблонский! Повернитесь!

Когда он повернулся, глаза рефлекторно закрылись от направленного в упор света, и самопроизвольно потекли слезы.

– Яблонский, откройте глаза!

– Не могу. Сначала уберите свет.

– Но если мы уберем свет, вас не будет видно.