Полковнику Никите Ребрию наглым образом помешали обедать, и он застыл с вилкой, поднесенной ко рту, с которой не замедлил сверзиться маринованный груздь.

Столовая "Фарта" была пуста. Никитос обедал в одно и тоже время, бойцы, зная это, старались столоваться в другое время. Это случилось после того, как он не позволил бойцам вести себя по свински, как то орать, хватать официанток и громко рыгать.

Вот опять. Со стороны входа на кухню послышался ритмический звон, живо напомнивший Ребрию позвякивание спецмоновского ремня в расстегнутом состоянии, перемежаемый шлепками. Заинтригованный Никитос промокнул губы салфеткой и встал.

Скрежетнув коваными ботинками по кафелю, вошел на кухню, заставленную блестящими металлическими разделочными столами. Из персонала присутствовала Марина, официантка из новеньких, и боец Шкот. Низкорослый, страшно шепелявый, он в отряде всегда был на последних ролях. Частенько его заставляли стирать чужие трусы. Никитос вполне допускал, что погоняло у него было Скот, но шепелявость и здесь сыграла свою роль.

В настоящий момент Шкот сосредоточенно имел Марину сзади, отчего та испытывала дискомфорт, периодически вырываясь и влепляя ему пощечину. Но Шкот упрямо разворачивал женщину обратно, вставлял свой агрегат и продолжал быстро по-собачьи дергаться. До тех пор, пока женщина опять не вырвалась, и все повторялось.

– Отставить! – рявкнул Ребрий.

– Уйди, полковник! Честью прошу! – пробубнил Шкот.

Полковник продублировал приказ, дернув за шкирку и дав в глаз. Шкот с противным звуком, сопровождающим трение голой задницы о метал, проехал по раздаточному столику и загремел с другой стороны. Он долго чертыхался, изрядно запутавшись в спущенных штанах. Однако когда поднялся, был полон решимости отомстить. Зло оглядываясь, скрылся в дверях.

– За подмогой побежал, – сказала Марина. – Вам ничего не будет за это?

Он посмотрел на нее чересчур внимательно. Женщина была хороша, и формами удалась.

По идее такого возраста и, надо полагать, комплекции должна была быть его жена.

Марина смутилась и нервно затеребила воротник служебной блузки.

– Вам что-нибудь нужно? – тихо спросила она, вышло двусмысленно, и непонятно, то ли специально, то ли неумышленно получилось, этих баб никогда не поймешь.

– Компот, – буркнул Никитос.

Он вернулся в зал, но появившаяся следом Марина со стаканом компота в руке застыла на месте, глядя в направлении резко распахнувшейся двери. Опять противно скрежетнул кафель, на этот раз под чужими казенными каблуками, и в зал вошло трое, кроме Шкота шестерки Счастливчика Жиртрест и Мормышка. Парни были здоровые, не чета Шкоту, особенно Мормышка, он и в дверь боком входил.

– Чего надо? – процедил Ребрий, не вставая.

– Мы к девушке, – осклабился Жиртрест.

– Девушка на работе, – напомнил полковник.

– Мы в курсах, но у нас серьезные намерения.

– У всех троих? – поднял бровь Никитос.

Неожиданно вмешалась Марина:

– Не надо, Никита Сергеевич. Будет только хуже.

– Если в подразделении становится только хуже, то командира такого подразделения надо гнать в шею, – заметил Ребрий.

– Истинная правда! – гыгыкнул Шкот, но Жиртрест быстро ткнул его локтем в диафрагму.

Тот громко икнул, некоторое время не имея возможности вздохнуть.

– Зачем товарища бьешь? – сделал замечание Ребрий.

– Он мне не товарищ.

– Если ты хочешь оставаться в спецмоне, должен считать своих коллег по отряду товарищами, а иначе… – и Ребрий, игнорируя присутствие женского пола, с удовольствием и очень выразительно послал его по материнской линии и про отца кое-что сказал.

Ругательство про мать Жиртрест проигнорировал, зато упоминание отца вызвало у него бурный протест.

– Зачем вы так про отца? Это вы зря! Я так считаю.

– А мне плевать, что ты там считаешь, – продолжал напирать Ребрий, правда, чувствовал, что перегибает, с Жиртрестом он бы еще справился, но Мормышка настоящий гигант, если на кого наступит, мокрое пятно останется.

– Да я за отца!- и боец решительно двинулся к нему.

Что Жиртрест там хотел сотворить за отца, так и осталось неясным, потому что когда до него оставалось пара шагов, Ребрий метнул стулом ему в лицо. Тот среагировал на редкость проворно и поймал его в воздухе, правда, обеими руками, что позволило Никитосу от души влепить ему в печень. Его самого один раз так насадили, и он знал как это нестерпимо больно. Жиртрест завопил и поклонился.

Так как волос не было, все бойцы спецмона были лысы как на подбор, Никитос взял его за затылок, позиционируя морду лица с коленом. Если лицо Жиртреста и до этого было все заплывшее жиром, то когда он приподнялся, то глаза исчезли по факту за быстро наливающимся соком фингалом.

Никитос дал ему раза, снося с ног, попутно слегка пнул кряхтящего и растирающего ушибленные ребра Шкота, подкинув в воздух где-то на метр, потом так получилось, что они оказались лицом к лицу с Мормышкой. Ни один мускул не дернул на лице гиганта, было видно, что печальная судьба коллег совершенно не затронула струн его утонченной натуры. Никиитос чувствовал всеми фибрами, что не надо бы его сегодня трогать.

– Ты тоже считаешь, что твой папа лучше других? – сказал он, и ему удалось завести гиганта с пол-оборота.

Глаза Мормышки странно заблестели, и он сделал характерное движение, разминаясь.

Главное было не пропустить сам удар, потому что при такой комплекции на этом собственно все могло и закончиться.

– Перестаньте, давайте уйдем! – кинувшаяся Марина дернула его локоть, он обернулся, чтобы высвободиться, и в этот момент словно остальные три этажа пансионата рухнули ему на голову.

От пропущенного удара он не просто упал, что было бы не так обидно, он аж перекувыркнулся. Правда, сразу поднялся. Хотя мучительно хотелось полежать, и для здоровья было бы полезнее. Зал столовой слегка штормило. Так херово ему не было даже тогда, когда он дрался с братьями Фуфаевыми.

Сбоку выплыло обеспокоенное лицо Марины.

– Вам плохо?

Он повел рукой, заставляя лицо уплыть с горизонта. Гигант стоял в правосторонней стойке. Он еще и боксер. Пудовый кулак мандражирует у квадратной скулы, ищет куда укусить. Хоть Ребрий и здоров, но не настолько чтобы выдержать второй удар.

Да и никто бы не выдержал. Разве что африканский белый слон.

В глазах боксера Никитос явственно прочел усмешку, и это его взбесило. Еще бы секунда и он сам кинулся бы в атаку, рвать и метать и делать трупы, как говаривал один из его старых знакомых, ветеранов сумитской войны.

Это не война! Эта мысль остановила возможную бойню. Вместо этого Никитос решил схитрить и сделать вид, что никак не может оправиться от первого удара.

Слегка разфокусировав глаза, он переступает ногами, как будто ему тяжело сохранять равновесие. Зрачки гиганта стремительно сократились, и он ринулся в атаку. Прямо на зверский удар в квадратную скулу. Ногой. Мы не боксеры, мы руки бережем.

Возможно, во время своей атаки боксер слегка подпрыгнул, была в этом дурацком виде спорта такая манера, двигаться вприпрыжку. После удара Мормышка взмыл над полом на добрых полметра. Возможно, Никитос не рассчитал силу удара. Или разозлился.

Продолжая инерционное движение, Ребрий с треском поставил ногу на раздавленный кафель, одновременно разворачиваясь на 180 градусов и просунув вторую ногу противнику в живот. Боксер "захлопнулся" в воздухе и в таком положении врезался в стену.

После такого дуплета он должен был отключиться, но что-то там не срослось, скорее всего, боксера очень долго били на ринге и приучили получать, так что поднялся он на удивление быстро.

– А ты не прост полковник, – ощерил он разбитый рот и быстрым движением вынул из ножен зазубренную "пиранью".

– Остановись, боец! – приказал Ребрий.

– Что, полковник, зас…л? – ухмыльнулся гигант.

– Остановись, убью! – предупредил Никитос.

Боковым зрением он углядел быстрое движение у себя за спиной, но среагировать не успел. Оклемавшийся Жиртрест схватил сзади за шею и почти одновременно Мормышка резанул ножом наискосок. Неимоверным усилием Никитос развернулся, закрываясь Жиртрестом от удара. Жиртрест заорал, но Мормышка умудрился его не убить, проявив профессиональную реакцию и ослабив удар. Нож полоснул по куртке, рассекая ее по всей длине. Никитос пихнул Жиртреста на Мормышку и тем самым выиграл несколько секунд. На богатырских грудях толстяка зловеще бугрился широкий вертикальный шрам.

– Тебя уже раз препарировали, лягушка! – усмехнулся Никитос.

Не вовремя. Спецмоновцы переглянулись и достали пистолеты.

Тяжелое дыхание перечеркнуло звонкое неодобрительное цоканье языком. На театре боевых действий возникло новое лицо. Лицо Счастливчика.

– Что вы тут вытворяете, дети морской коровы? – рявкнул прапорщик.

Пистолеты исчезли в кобурах. Жиртрест истерично запахивал куртку.

– Я все объясню, – сказал боксер, и Счастливчик влепил ему пощечину.

Никитой был уверен, что гигант его зашибет. Ничего не произошло. Мормышка отшагнул, потупя глаз.

– Валите отсюда, чтобы я вас больше не видел и не слышал! Вообще утопитесь лучше! – зашелся в крике Счастливчик.

Даже команды самого полковника так быстро не исполняли. Счастливчик подошел, заботливо отряхнул китель Ребрия, на котором было все, вплоть до компота.

– Это больше не повторится! Я лично прослежу! – клятвенно пообещал Счастливчик, он имел сокрушенный вид, и он врал.

– Пусть Марину оставят в покое! – приказал Никитос.

– Само собой! Кто ее обидит, будет иметь дело со мной лично.

Никитос кивнул Счастливчику, хотел что-то сказать Марине, но он совершенно не умел заговаривать зубы женщинам, поэтому ей тоже кивнул и ушел к себе в сауну.

Счастливчик выждал для приличия пару минут и последовал за ним. Едва он вошел в предбанник, как в висок был уставлен умхальтер 38 калибра.

– Не люблю, когда входят без вызова, – доверительно сообщил Никита Ребрий.

– Искренне вас понимаю, – проговорил Счастливчик. – У нас много общего.

– В нас нет ничего общего, товарищ прапорщик.

– Так точно товарищ полковник! – Счастливчик вытянулся во фрунт, то ли издеваясь, то ли всерьез, Никитос так и не разобрал.

Он никогда не понимал своего заместителя и давно бы его уволил, если бы не особое отношение к нему отряда, что доказал сегодняшний случай. Спецмоновцы глядели Счастливчику в рот и выполняли его распоряжения бегом. Так повторялось с каждым новым набором, причем Никитос не слышал ни о разборках, тем более о рукоприкладстве, но дисциплина в отряде всегда была железная.

Счастливчик внезапно исчез с линии огня. Никитос так и не понял, как он это сделал. Просто исчез с одного места и возник на другом.

– Извините, товарищ полковник, не хотелось бы, чтобы вы пострадали из-за случайного выстрела, – осклабился Счастливчик.

Никитос почувствовал раздражение.

– Чего ты разулыбался тут? И чего это я должен пострадать? Это ты пострадаешь!

– Не впервой, – улыбка исчезала лица Счастливчика. – Надо поговорить.

Никитос не любил, когда выражения лиц меняются с частотой пять раз в минуту.

Весь его фронтовой опыт разведчика говорило, что в таком случае речь идет о неискренности, а также, что его хотят надуть, и прапорщик хочет выжать максимальные дивиденды из своего сегодняшнего подвига.

– Если есть разговор – говори.

Счастливчик без приглашения присел на слабо охнувший под бегемотским весом стул.

– Напрасно вы так с ребятами. Мы чужие здесь и должны держаться заодно. Они конечно, скоты порядочные, и грубо обошлись с женщиной, но зачем же вы так? В городе произошли некоторые события, и вам надо решить, с кем вы, товарищ полковник, – с напором произнес Счастливчик.

– Я с российским народом! – сказал Никитос, приголубив стаканчик, пусть видит, что он пьет, это ничего не значит, выпить он мог бочку, совершенно не пьянея. – Что, значит, произошли события? Это у барышень происходят события, так что извольте правильно выражаться, товарищ прапорщик. Так и скажите, пардон, господа, я в очередной раз обос…ся!

Счастливчик ожег его злым взглядом. Никитос доброжелательно посмотрел ему прямо в глаза, бездонно голубые, он словно смотрелся в пропасть.

– Чего уставился, прапор? Я что-то непонятно сказал?

– Вы не поняли, полковник. Я пришел предложить вам сотрудничество.

– А я думал, что я командую отрядом, – ухмыльнулся Никитос.

Счастливчик помрачнел.

– Не надо так со мной разговаривать, товарищ полковник.

– Вот именно, полковник. И как разговаривать с прапорщиками буду решать я. Во всяком случае, при существующем табеле о рангах. Возможно, когда-нибудь, прапорщик будет считаться главнее полковника.

– Сволочь! – процедил Счастливчик.

Никитос весь подобрался, когда он весь подбирался, следующим действием становился улар в челюсть оппонента.

– Это ты кому? – без интонаций поинтересовался он.

Несколько мгновений он не сомневался, что Счастливчик кинется первым. Весил он не меньше Никитоса, дрался вряд ли хуже, потому что был моложе, лучше держал удар, и реакция его была отменная. Никитосу всегда с трудом удавалось удерживать его в своем темпе восприятия. Так что если дело дойдет до драки, еще неизвестно кто – кого и, скорее всего дело кончится убийством одного и инвалидностью другого.

Потом Счастливчик опять мимикрировал. Агрессия ушла как вода в песок, проступила рассудительность, туповатость, в общем, он играл лоха. Никитос и не подозревал, что у него в отряде служат такие артисты.

– Про своих охломонов, – пояснил Счастливчик. – У нас ЧП. Отряд делал зачистку на пароходе "Александр Люфтвангер", где притон, бандиты оказали сопротивление, троих наших положили.

– А вы что же? – поиграл желваками Никитос.

– Ну и мы шестерых, включая одну бабу.

– Она тоже оказала сопротивление?

– Я мог бы сказать, что да, но врать не буду, она сама под пулю выскочила.

– Что вы все мямлите? Сама выскочила. Идите и, как положено, оформите рапорт. При любом раскладе ГАИ начнет расследование. Крутохвостов, наверное, руки потирает, что спецмон так красиво подставился. Наверняка он и мэру позвонил и генеральному прокурору. Сейчас здесь такое начнется.

– Начнется и очень скоро. Поэтому вы должны решить, с кем вы, товарищ полковник.

С придурками из мэрии или со своими боевыми братьями.

Никитос подозрительно посмотрел на Счастливчика.

– Что-то ты о братстве заговорил. Уж не ты ли сам это ЧП и замесил?

– А если бы и так? – Счастливчик опять мимикрировал, представ в образе наглеца.

– А если так, пойдешь под суд, и я сам лично надену на тебя наручники, – торжественно пообещал Никитос.

– Вы ничего не поняли. Ничего.

Терпение Никитоса иссякло, он хотел как можно громче встать, чтобы посмотреть на наглеца сверху вниз, как и положено по уставу, но Счастливчик оказался на ногах едва ли не раньше его.

– Что дальше? – поинтересовался Никитос.

– Все зависит от вас. Не порите горячку, и отряд вас поддержит.

– Это что бунт? В таком случае, я сейчас выкину тебя в окно.

– Там люди стоят.

Действительно, в окне маячили Мормышка и Жиртрест.

– Не делайте глупостей, полковник. Я сейчас уйду, а вы спокойно подумайте и сами решите, что лучше, быть с отрядом, чем вообще не быть.

Он знает про Иван Иваныча, понял Никитос. Он вообще много знает.

Счастливчик сделал жест, и шестерки испарились. Когда Счастливчик вышел, Никитос разбил о дверь стакан, предварительно выпив из него водку.

Полномочному представителю в Южноморском округе Филинову Алексею Лазаревичу было о чем докладывать Президенту, но он не представлял, в какую форму можно облечь весь этот бред. Как официальное лицо, имеющее доступ к маломальской достоверной информации, он был осведомлен, что в стране царит крупного масштаба бардак. Но чтобы до такой степени!

Что крупнейшему порту на побережье пришел кобздец, он знал и до этого. В последнее время он был консолидарен с общим мнением в правительстве, что с таким народом нечего и думать о подъеме. Надо было привлекать свежие незакоксованные умы запада, а дешевую рабсилу завозить из Турции. Тогда еще можно было на что-то надеяться.

Филинов был реалистом и не верил своим соотечественникам ни на грош. Он не верил никому. Все его коллеги из правительства негласно сотрудничали с крупнейшими транснациональными корпорациями. Все знали, кто на какую, и в зависимости от этого надували щеки. Лишь про Рубина никто толком ничего не знал. Когда ему предложили после окончания президентского срока занять кресло в правление "ГазДаром", он лишь загадочно улыбнулся и отказался, сославшись, что уже приглядел себе местечко. Тогда и прошел слух, что ему предложен аналогичный пост в мега корпорации "Делейни".

В Алге самым странным из происшествий было то, что не было никаких происшествий.

Город словно умер, и спецмон караулил покойника. Мэрия занималась лишь организацией вахты. Сколько Филинов не добивался, так ему никто и не сказал куда.

В стране не было крупных строек. Куда направляли восемнадцатилетних пацанов, даже не имеющих специальности? И почему баб не брали? Что за дискриминация?

На все вопросы Кривохижин лишь смущенно щурил глаза. Филинов всерьез заподозрил наличие теневой власти. Но опять-таки над чем? На фига нужна теневая власть, если и реальная на хер никому не нужна?

Он стал ругаться в своих мыслях. Это был моветон. В ранней запредельной юности он кончил училище, в простонародье каблуху, там его пару раз екнуло током, и он научился заправски материться. Отдыхая на австрийском высокогорье, он даже ностальгировал по тому времени, когда у него имелась единственная пара носков и для работы и для того, чтобы пойти в кино с девушкой. Нет, трусы для свиданий у него имелись запасные.

Город производил впечатление зоопарка, где на него, на власть, никто не обращал никакого внимания. Кривохижин поскуливал, Рахитов в открытую потешался, на любой вопрос пускался в пространные объяснения с кучей тошнотворных медицинских подробностей, так что Филинова выворачивало наизнанку. В "Фарте" он старался только спать. Спецмоновцы трахались как кролики и все время меняли баб. Кстати, на вид довольно добропорядочных и даже симпатичных женщин.

Ценой неимоверных усилий и только после того, как Александр Лазаревич обратился лично к Счастливчику, спецмоновцы перестали сексировать прямо у него под дверями.

Этаж, где остановился Филинов, был объявлен мертвой зоной, что не помешало бойцам с невинными лицами драть шлюх прямо у него под окнами.

Потом приехал Темнохуд. Это был номер. Впервые в профессиональной карьере ему стало жаль того, кого он должен был схомячить. Капитан порта произвел впечатление глубоко нездорового человека. Филинов потом поинтересовался у Рахитова, но тот божился, что рака у Иван Иваныча нет, и скорбит он по своей натуре. То есть скорбит он не по своей натуре, а по натуре своей глубоко скорбящий человек.

Филинов бы поверил докторишке, если бы сам не видел Темнохуда пару лет назад во время загула в Париже. Тогда парень не производил впечатление скорбного, а драл шлюх в одних пажиках и бегал голым на спор по улице.

Вспомнив про голых, Филинов почувствовал нечто вроде зубной боли. Ночью он проснулся от воя. Невероятно романтично слушать волчий вой ночью в незнакомом месте, практически в лесу. Смело открыв окно (4 этаж!), он дышал полной грудью и всматривался во вставшей опасной и даже враждебной чащу.

Ситуация превратилась в омерзительную, когда на свет выскочил абсолютно голый тип, синий и лысый. Задрав голову в сторону высунувшегося Александра Лазаревича, он издал такой противный надтреснутый звук, что Филинов явно почуял в ухе почти физический дискомфорт. Его охватило беспричинное беспокойство, и высота в 4 этажа уже не казалась такой непреодолимой для синего протухшего маугли.

Последней каплей стало неясное мельтешение в окружающих пансионат кустах, напоминающих кишение опарышей в перееханной автомобилем кошке. Филинов поспешно закрыл окно, и остаток ночи практически не спал. Ему хотелось укрыться с головой, и, скинув простынь, очутиться в Париже, подальше от этой земли, по сути его Родины, но сделавшейся вдруг такой непонятной и неудобоваримой.

Наутро он сказал о голых Счастливчику.

– Наверное, показалась, – беззаботно махнул он рукой. – Собак вокруг много, они на пляже ночуют. Может, какой псих к ним прибился. Даунтаун от нас в Москву перенесли. Так что вы бы не гуляли по ночам и окно лучше не открывали, продует.

Милейший человек этот Счастливчик. У Филинова возникла мысли сделать рокировку и поменять их местами с Ребрием, которого он считал тупой солдафонской скотиной.

Когда он хотел позвонить в Москву, у него обнаружились проблемы со связью.

Трубка все время играла монотонную музыку, будто там кого-то исподволь хоронили.

– Ваша телефонная компания разорилась, – пояснил Счастливчик.

– Что за ерунду вы несете? Это английский "Конвент Астрал"!

– Разорился, говорю я вам! – побожился Счастливчик. – А самый главный у них в окно выпрыгнул в Лондоне.

– Если вы о директоре, то он вообще китаец!

– Вот-вот. Много всего произошло. Мы провинция. Живем себе, в стороне от суеты.

Отдыхайте, ни о чем не беспокойтесь.

– Нет, уж. Мне пора в столицу. Дела государственные, знаете ли.

– Оставайтесь, мы организуем чудесную морскую прогулку, – физиономия Счастливчика погрязла в прилипчивом радушии.

– Нет, я уже решил! – хлопнул по столу Филинов. – Организуйте отлет и побыстрее.

– Как скажете, – покладисто согласился Счастливчик.

Филинову даже сделалось стыдно, что он так грубо с ним разговаривал. Парень был единственный приличный человек за все время, что он пребывал в Алге.

Счастливчик позвонил в аэропорт из холла пансионата. О чем-то переговорил, обеспокоился, лицо его сделалось виноватым.

– Черт!

– Что случилось? Что – нибудь с моим самолетом? Мне за него президент голову оторвет!

– С самолетом все нормально, – успокоил Счастливчик. – Экипаж заболел.

– Что весь?

– Оба пилота, штурман и стюарды.

– Не может быть! Грипп что ли?

– СПИД.

– Вы с ума сошли?

– Можете с Рахитовым поговорить. Они все оказались гомиками и перезаражали друг друга. Наши медики были вынуждены их подлечить.

– Как подлечить? Спид ведь не лечится! – опешил Филинов.

– СПИД нет, а гомосексуализм лечится посредством кастрации. Вот они вашим летчикам – вжик сделали! – выдал Счастливчик. – Они пока что не только летать, ходить не могут. Придется ждать, пока замену из столицы пришлют.

И Филинов остался.