Костя Зубов катался по полу своей квартиры, схватившись за ушибленную (ему казалось, за оторванную) голень. Рядом валялся разделочный молоток. Над всем над этим возвышался Прыг-скок, с завидным интересом наблюдающий происходящий процесс.

– Ты хотел меня убить? Почему? – спросил он.

– Ненавижу тебя! – выкрикнул Костя, но с опаской, готовый заползти в угол при малейшей угрозе со стороны Прыг-скока.

– Почему? – искренне не понимал тот. – Я столько сделал для тебя. Я тебя спас от неминуемой смерти. На тебя ссали и били и точно бы убили, если бы не я. Я сам столько раз мог тебя убить, но не убил.

– Спасибо, – саркастически поблагодарил Костя.

– Это на самом деле значит многое.

– Что ты сделал с моей женой сволочь?

– Эту потаскуху драли все кому не лень, ты должен быть мне благодарен, что она изменилась. Мы ведь с тобой друзья? Тебе что для друга жалко того, что все и так берут. Кстати, твой дядя признался, что сам сунул ей пару раз, при чем знаешь, у него такая смешная манера. Он голову ей засовывал под стол и зажимал дверцей, оставляя наружи только задницу, которую и драл безбожно.

– Ты все врешь! И ты мне не друг!

Прыг-скок недоуменно поднял одну бровь:

– А у тебя разве когда-нибудь были друзья? Исключая конечно Петьку Листунова.

У Кости вспыхнуло лицо, и он от стыда отвел глаза.

– Откуда ты знаешь про Листунова?

– Листунов – дристунов! – идиотски напел Прыг-скок.

– Прекрати! – не выдержал Костя, с удивлением обнаружив на лице слезы.

– А что ты так расстроился? – делано удивился Прыг-скок. – Он тебе сунул то всего раз. Приятно было?

– Ничего он мне не сунул! Я не пидарас!

– Один раз не пидорас! – Прыг-скок опустился на корточки, заботливо подтер слезы, шерсть на руках была как наждак. – Эх, Костя, я тебя совсем не понимаю. Ты же всегда жил в свое удовольствие. Тебе понравилось трахаться с мужиком?

– Я не трахался!

– А ведь всегда хотел. Помнишь, как ты подглядывал за голым соседом в ванне?

– Не было этого!

– Мне то зачем врешь? – даже обиделся Прыг-скок. – Знаешь ведь, что было.

Костя посмотрел ему прямо в глаза.

– Кто ты такой? Откуда ты все знаешь? Зачем ты мне все это говоришь? Хочешь окончательно поломать меня? Я и так делаю все, что ты захочешь. Хочешь мою жену?

Пожалуйста. Дядю предать? Нет вопросов. Что тебе еще надо?

Прыг-скок глянул ему в глаза. У самого него глаз не было, только бездонные черные космические ямы.

– А ты не понял?

Общению помешал звонок рано вернувшейся Инны.

Когда ложились спать, Костя демонстративно взял свое одеяло и пошел в зал, но был остановлен Прыг-скоком.

– Ты куда?

– Не буду вам мешать.

– А если ты сбежишь? К тому же ты нам не мешаешь! Правда, женщина?

Инна не возражала. Свиньи, подумал Костя. Он чувствовал нездоровый огонь в голове. Как бы чего не перегорело, подумал он, и сам испугался своей мысли.

На Костю летели брызги тяжелого пота и горячего семени, осыпалась шерсть, напоминающую сосновую хвою. Он безучастно перенес все. Дернулся лишь один раз, когда Прыг-скок оставил в покое бьющуюся в судорогах оргазма Инну и вдруг подлез к нему, жаркий, с мокрой шерстью. Костя почувствовал, как сильные ловкие руки скатывают с него трусы, как кабан пристраивается сзади, как под все усиливающимся напором раздвигаются ягодицы, и уткнул лицо в подушку. А Прыг-скок сказал ему и только ему глубоко в ухо, в самый мозг.

– Я твоя совесть. Я твое истинное я. Я твои сбывшиеся желания. Теперь ты понял?

И в этот момент в голове Кости Зубова что-то замкнуло. Во всяком случае, он остро прочувствовал момент, когда окончательно спятил.

– А где Илья Сергеич?

Марж повернула голову к дородной тетке, сверлящей ее откровенно подозрительным взглядом.

– Он позже приедет.

– А вы ему, наверное, дочь?

– Любовница! – мяукнула Марж.

– Ваня! Иди немедленно в дом!

Парень четырнадцати лет с прической а-ля Бима Дилан, нехотя положил шланг и прикрутил вентиль. Почему мама вечно обламывает ему кайф. Впервые за все время повезло с соседкой по даче. Вечно приезжают какие-то небритые мужики, жрут шашлыки и моются в бане. Что у них в городе ванных нет? А сегодня вечером за забором вдруг появилось это небесное создание.

– А как вас зовут? – торопливо спросил Ваня.

– Марж, – промурлыкала она, когда надо она умела придавать своему голосу неуловимые кошачьи нотки, от которых даже у взрослых дядек мгновенно вскакивала шишка.

– Завтра встретимся? Погуляем? – с надеждой спросил Ваня.

Она протянула ручку над забором, дотронулась до его щеки, которая еще не знала бритвы, проворковала.

– Никогда не говори завтра, мальчик.

– Ваня! – зашлась в истеричном крике тетка. – Иди немедленно, а то я отберу у тебя телефон и компьютер выключу!

– Иди, Ваня! – слегка оттолкнула его Марж.

Женщина дождалась сына и пошла за ним следом, читая не имеющую пространственно-временных границ нотацию:

– Сколько раз тебе говорила, Ваня. Держись от таких прошмандовок подальше. Они все наркоманки, у них полно венерических болезней, спид у всех поголовно.

– Женщина! – позвала Марж, и когда та обернулась, подняла подол платья, под которым по обыкновению не было трусиков.

Та охнула:

– Срамота! Она твоей матери мокрощелку свою показывает!

– Где? – Ваня вскинулся всем телом.

– Иди! Иди! Кобель нашелся! – она толкает его взашей под заливистый смех Марж.

– Чего заливаешься? – в дверях коттеджа курит Голован.

– Сегодня можно, – упрямо тряхнула она челкой.

– Можно, ночью он не сунется, – соглашается Голован.

– А почему он, кстати, ночью не нападает?

– Не всегда. На берег он ведь ночью выполз.

– Ты же знаешь, днем оттуда не сбежишь. А я знаю, почему он ночью не сунется, – Марж подходит с хитрым видом.

– Почему?

– Потому что он ужас, летящий на крыльях ночи! – она зачерпывает из бочки набранную воду и поливает Голована.

Тот воду не любит и с громкими воплями кидается за девушкой. Они носятся вокруг бочки, поливая друг друга водой до тех пор, пока оба не промокают до нитки.

Из дома появляется белый как лунь Немой. В недоумении смотрит на них.

– Поседел наш Немой, – подчеркнуто серьезно говорит Марж.

– Вообще-то это цементная пыль, – уточняет Голован.

– Вечно ты все знаешь.

Немой встряхивается как собака и над ним встает облако пыли. Зато прорисовываются темные волосы на голове и брови на лице. Он делает знаки пальцами.

– Что он говорит? – не успела ухватить смысл Марж.

– Говорит, что не успевает дырки под динамит просверлить. Ладно, и этих хватит!

Когда Немой уходит, Голован и Марж валятся на траву.

– Холодная, – замечает Марж. – Завтра кого-то из нас, наверное, убьют.

– Возможно.

Девушка ложится, положив подбородок на ладони.

– Слушай, а правду говорят, что ты можешь будущее предсказывать?

– Возможно.

– Ну что ты возможно, да возможно. Так и я умею. Ты скажи, завалим мы все-таки Прыг-скока? Умрет он или нет, в конце концов?

Голован задумчиво глядит на нее и говорит:

– Возможно.

Она кидает в него травой, он делает вид, что сейчас бросится на нее, и она убегает в дом. Едва девушка скрывается, от былой веселости Голована не остается и следа. Он с тоской смотрит на заходящее солнце и боится ощутить, что оно для него последнее.

Он не знает, как это происходит. Дураки мечтают знать свое будущее, потому что не догадываются, как это страшно. Знать будущее, которое уже есть. Неизменное, равнодушное, уже существующее. Можно продолжить, холодное, застывшее. Если дальше, мертвое.

У шарлатанов все гороскопы счастливые, потому что человек так устроен, что не захочет читать гороскоп, в котором сказано, например, завтра ты умрешь. У тебя будет инфаркт. Ты врежешься на машине в столб. На фига такое будущее? Нам подавай со счастливым концом.

Но все дело в том, что у Голована никто не спрашивал, хочет ли он знать, что будет завтра. Живой сказал, побочный эффект. И еще он сказал, что Голован счастливчик. Сначала Голован ему верил, как верил во всем. Раз за разом в груди словно разверзалась черная дыра, и показывая будущие жертвы и кровь. Сначала он думал, так и надо. Потом он устал.

Реальность и его собственные опасения перемешались. Он уже и сам не знал точно, где прорезывается его дар, а где отчаяние и фантазии. Что поделать, кому рассказать, что Прыг-скока им не убить никогда, но с другой стороны, и он их убьет не всех.

Чемоданов и Живолуп обратили внимание на появившуюся в "Зубах" Секу по разным причинам.

– Тощая, – неодобрительно заметил Чемоданов.

– Зато входить будет туго, – авторитетно с видом знатока заявил бывший боксер, шмыгнув изломанным носом, и позвал. – Красавица, иди к нам!

Сека подошла, виляя узким задом, донельзя затянутым в джинсы. А ведь боксер прав, подумал Чемоданов, наливаясь похотью и представляя картины, как он заваливает незнакомку в навоз. Самый первый раз с ним было именно в этом несколько не приспособленном для любви месте, но кайф получился таким острым, а навоз теплым, что с тех пор, занимаясь сексом, аграрий всегда представлял себе именно эту благоухающую обстановку.

– Тебя как зовут? – спросил боксер, едва дождавшись пока девчонка опустит на стул свой тощий зад.

– Сека! – по обыкновению звонко произнесла та.

– Странное имя. А че ты так орешь?

– Она у нас волнуется, – пояснил обстоятельный Чемоданов. – Сколько тебе лет?

– Ты этого вопроса не задавал! – оборвал его Живолуп и без обиняков поинтересовался. – Сека, ты у нас снимаешься?

– Да, – скромно потупилась девушка.

– А у тебя случайно не в первый раз? Я страсть этого не люблю. Грязь сплошная, – поморщился боксер.

– Я не помню.

– Как это не помню? – насторожился Живолуп. – Ты случаем не наркоманка?

Он закатал ей рукава и осмотрел вены и шею. Руки были чистые, а шея как шея.

– Я не помню, сколько у меня было, – поправилась Сека.

– Наш человек, – обрадовался Чемоданов.

– Рано радуешься, – хмуро сказал Живолуп. – После меня пойдешь. Я вторым не люблю,- и повторился.- Грязь сплошная.

– Это почему после меня грязь? – обиделся бывший сельчанин. – Я каждое утро подмываюсь.

– Может, тебе уже и не пачкаться тогда, колхозник? – недобро сощурился Живолуп.

– Ладно, чего так сразу? – стушевался тот. – Вторым, так вторым. Только ты там чересчур не орудуй, девчонка все-таки.

– Не учи ученого.

– Эй, парни, вы закончили? – щелкнула пальцами Сека, обращая на себя внимание. – Может, сначала угостите девушку?

Боксер хлопнул себя по покатому лбу.

– Забыл, извини. Что ты будешь?

– Мне бы булочку.

Таксисты захохотали.

– Вот сказанула! Шутишь да? Что будешь пить?

– Мне бы булочку! – настаивала Сека.

Друзья оборвали смех, когда им стало ясно, что девушка не шутит.

– Может она голодная? – засомневался Чемоданов. – Котлеты заказать?

Сека с сомнением оглядела хлипкий зал, который котлет бы не вынес.

– Только булочку.

– Ромка! – рявкнул боксер, заставив Чемоданова вздрогнуть. – Пожрать чего-нибудь тащи. И выпить. Да и булочку какую – нибудь. Шеметом!

Пока бармен шевелился, боксер стал нетерпеливо выпихивать Секу из-за стола.

– А покушать? – не поняла та.

– Будет тебе, все будет. Пошли пока по быстрому перепихнемся в туалет, – плотоядно оскалился тот.

Он увлек слабо сопротивляющуюся девушку за собой и вскоре скрылся за болтающимися на шарнирах дверями в туалет. Внутри был лишь один человек, стоящий у писсуара.

– Вали отсюда! Ты что присох там? – рявкнул Живолуп.

– Сека, вали его! – крикнул Сафа, оглянувшись.

– Я не поела! – сдавлено пискнула та.

– Вот черт! – Сафа еле прошмыгнул мимо расставленных граблей бывшего приятеля.

Узнав его, боксер озверел.

– Опять ты здесь? Я ведь тебя предупреждал! – и попытался схватить, но Сека не дала.

– Я сделаю все, что ты хочешь.

Боксер с сожалением посмотрел на ускользающую добычу.

– Когда ж тебя заберут, местный придурок?

– Не высокого ты мнения о местных. Что ж ты тогда приперся в мой город? – насмешливо поинтересовался Сафа, благоразумно отступив к двери.

– Когда-то он был твой, недомерок. Придет Черный пароход и ту – ту! Привет. А я тут останусь, драть твоих баб.

– Пароход только послезавтра. Еще целый день мой.

– Вали отсюда, пока я по настоящему не разозлился!

– Иди, – подтолкнула его Сека и шепнула. – За булочкой.

Живолуп ревниво проследил за ним взглядом и спросил:

– Ну, теперь мы можем заняться делом? – расстегнул ширинку и похвастался. – Ну и как тебе мой конь? Видишь, он застоялся?- внезапно он столкнулся с немигающим взглядом девчонки. – Чего ты на меня уставилась? Ты вниз смотри!

– Ты Жеку Томилкина Прыг-скоку сдал? – неожиданно спросила Сека.

– Ч-чего? – опешил боксер, и конь его увял на глазах. – Ты что тут выпытываешь, стерва?

– Прыг-скок не знал Жеку в лицо и тогда ты ему на сотовый звякнул, пометил, – продолжала Сека.

– Ты чего, уродка? Я сейчас тебя саму помечу! – рассвирепел здоровяк и схватил ее за волосы.

Подтащив к писсуару, силой склонил к низу. Сека отчаянно сопротивлялась, но силы были не равны. Шатнулась на шарнирах дверь, Сека не видела, кто вошел, но на удачу вытянула руку. Сафа метнулся к борющимся и вложил в руки Секи хлеб.

– Придурок местный явился! – довольно осклабился Живолуп. – Я вас обоих заставлю мочу пить!

После этих слов у него возникло неприятное чувство, что он пытается не пригнуть головку тонкой девчушке, а голой рукой остановить автомобиль. Сека резко выпрямилась, едва не сломав ему руку в плече, и чтобы сохранить ее, боксер был вынужден отшагнуть.

– Ну, ты нарвалась, дура! – пригрозил Живолуп, снова подступая к ней.

Решив оглушить девчонку, он ударил ее сначала справа, затем слева. И обе руки его попали в захват. Сека рывком выпрямила их, после чего последовал неслабый толчок. Боксер пролетел три метра и, снеся дверку кабинки, оказался внутри.

– Посмотрим, кто будет мочу пить, – заявил Сафа, а у Секи обеспокоено уточнил. – Ты весь кусок съела?

– Нет, только корочку!

Воспользовавшись тем, что они отвлеклись, боксер ринулся в атаку. Сафу отбросило в сторону как пушинку, и уже из угла он наблюдал, как сцепившиеся Сека и Живолуп врезались в стену.

– Хочешь еще, тварь? – торжествующе вскричал боксер за секунду до того, как Сека вырвала из стены писсуар и разбила ему об голову.

Она стояла в туче пыли и водяном фонтане, над распростертым у ее ног боксером, и лицо у нее было задумчивым.

– Спроси у него, почему они Жеку убили? – поторопил Сафа, однако она не спешила выполнять команду.

Вместо этого она разорвала на Живолупе сначала рубаху, потом и трусы с брюками.

Сафа удивился, какое барахло носит его бывший приятель, гнилье. Уже потом до него дошло, что дело не в ткани, а в нечеловеческой силе пальцев того, кто ее разрывает. В этот момент он впервые ужаснулся тому, что все – таки происходит с Секой. Она даже ребенка погладить не может без самоконтроля. А родить сможет?

– Это не он! – заявила Сека. – Он не имеет отношения к убийству.

– Ты же его даже не допросила!

– Если Живой его оперировал, должны были остаться следы. А здесь их нет.

– С чего ты решила, что Живой его должен был оперировать?

– Вся их банда прошла под ножом Живого. Именно он производит убийц.

– Что значит, производит?

– Живой делает их мощнее, пересаживая органы от более сильных особей. Он вживляет гипофиз бывших спецназовцев, офицеров, побывавших в реальных боях.

– Зачем? – ужаснулся Сафа.

– Он делает из них рабов. Каждому вживляется чип или просто пороховой капсюль с дистанционным детонатором. Если человек заартачиться, он умирает.

– Значит, ты тоже можешь умереть в любой момент?

– Меня он оперировал, а просто выходил. Я стала тем, что есть в другом месте, а он воспользовался мной, пока я ничего не помнила. Но теперь это не пройдет.

– Зачем ему это надо?

– Ему нужна власть. Он хочет завладеть городом.

– А Иван Иваныч как же?

– Он уже ничего не может поделать с Живым. Тот стал чересчур сильным для него.

Сафа с трудом осмыслил услышанное.

– Тогда получается, что во всем, что случилось в Алге, виноват Живой! Если его не станет, все должно вернуться, как было. Заработает порт, сгинет Черный пароход, и никто не посмеет забирать нас с Максом.

– Никто не знает, кто скрывается под этим именем.

– Ты постарайся! Ты ведь все можешь. Ты такая… необычная! Слушай, если Живолуп Жеку не сдавал, то тогда кто?

В ответ на скрип двери Сека обхватила Сафу руками и увлекла в кабинку, заставив выпущенные в упор пули пройти мимо.

– Где вы, придурки? – раздался голос Чемоданова.

Он пару раз выстрелил на удачу сквозь кабинку.

– Выходите, все равно вас прищучу, уроды!

Он бы выполнил свою угрозу, если бы наверняка знал, что они без оружия. Но его незнание должно было скоро рассеяться.

Сека оглянулась в поисках выхода, и взгляд ее замер на продолжающим пребывать в беспамятстве Живолупе. Под сбившейся набок курткой просматривался умхальтер в кобуре. Черт, ведь Сафа знал, что боксер не расстается с оружием.

Чемоданов выстрелил еще, после чего последовал щелчок. Кончились патроны. Едва он стал их перезаряжать, Сека метнулась к лежащему. Сколько надо времени, чтобы достать умхальтер из кобуры, снять с предохранителя и начать стрелять. Дольше или нет времени, необходимого Чемоданову, чтобы вставить новую обойму.

Сека начала стрелять, не тратя времени на доставание оружия из кобуры. Пулям это не стало помехой. Полетели щепки, и ударила хлопнувшая дверь.

– Удрал, подлец! – констатировала Сека, осторожно выглянув.

– Ума не приложу, почему Чемоданов? Он всегда за меня заступался.

– Способов, чтобы сделать из него чудовище, тысяча. Достаточно разок попасть к доктору.

– Он часто про навозные вилы рассказывал, – вспомнил Сафа. – Наверное, про себя.

– Есть кто живой? – крикнул Ромка.

– Есть! – поторопился откликнуться Сафа, пока бармен не пальнул в него чем-нибудь.

Они вышли под недобрые взгляды таксистов.

– Вам придется задержаться, – сказал Ромка, отводя глаза. – Чтобы заплатить за причиненный урон.

– А мы тут при чем? Это все Чемоданов. Мы, пожалуй, пойдем, – Сафа подтолкнул Секу к двери, которая на глазах становилась снулой как мороженая рыба.

– Погоди, парень, – один из мужчин схватил его за руку.

Сафа выдернул руку, крикнув:

– Сека, беги!

Та сделала пару шагов по направлению к выходу и стала заваливаться. Сафа сунул под ноги ближайшему преследователю табурет, подхватил девушку и бросился бежать.

У самых дверей его настиг наиболее шустрый таксист, мужчина лет сорока, малорослый, но коренастый. Сафа понял, что шанс у него только один, но все дело в том, что взрослых мужчин он никогда не бил по настоящему. Развернувшись и крикнув как можно более тонким голоском "Не бейте, дяденька", он со всей силы засветил таксисту в скулу.

Ощущение оказалось не из приятных. Мужики на пробу оказались твердыми словно колоды, и кулак полыхнул огнем. Сафе показалось, что сейчас из него посыпятся пальцы. Но таксисту пришлось явно хуже. Голова его запрокинулась, и он рухнул через перевернутый стол. Остальные преследователи оказались далеко, чем Сафа воспользовался и выволок спутницу на улицу. За ними никто не последовал.